Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая история
 

Яков Кротов

СВОЙСТВА БЕЗ ЧЕЛОВЕКА

 

РЕАКЦИОННОСТЬ

"Отцом триумфализма" - в лучшем смысле слова - католики считают Игнатия Лойолу: человек может победить свои недостатки и этим победить мир, иногда - погибнув. Смерть христианина и есть победа над миром, как смерть Христа есть победа. Образ Христа Победителя сложился в Средние века. В идее триумфализма и в иезуитизме есть самое меньшее два слабых местах: фарисейское разграничение "чистых" и "нечистых", жертва - причём человеческая - ставится выше творчества. Это всё равно, что поставить Сына выше Отца. Третья слабина - во включенности идеи триумфа в систему иерархического послушания. Это ведь вовсе не очевидно: большинство подвижников успешно побеждали мир в одиночку либо в общежитии, но никак не на конвейере, подобном иезуитскому. В этом смысле Лойола оказался, как и Лютер, не новатором, а лишь одним из многих героев Модерна, выразителем общего духа прогресса: человек воспитуем, человека можно изготавливать и совершенствовать, словно это предмет. В этом смысле, Лойола - такой же "идеолог", как ненавистные католикам XIX века революционеры. Однако, идеологи церковные обладали одним слабым местом - Церковью, точнее, иерархичностью Церкви. Эта иерархичность и превратила понятие триумфа, победы из личного свидетельства смертью в помпу, пышную триумфальную церемонию, в которой акцент был не на спасении себя, а на гибели грешников, не на свидетельстве мучеников, а на величии теологов и администраторов.

*

Реакция и свободолюбие ("консерватизм" и "либерализм" - реакционеры предпочитают такие псевдонимы) отнюдь не симметричны. Реакционность имеет ряд весьма неприятных с точки зрения повседневного общения черт. Она легко лжёт, и лёгкость эта принципиальна - несвободный человек строит отношения с миром несвободно, как набор манипуляций. Очень часто это ложь через умолчание, еще чаще - через отказ выяснять правду, и самая частая - через цинизм, предполагающий, что все истинные мотивы других людей злы.

Реакция исходит из того, что опасно быть человечным, и полезно быть бесчеловечным. Поэтому оно выстраивает иерархию "величия", делая общение - привилегией. Любивший свободу Папа Иоанн XXIII был первым из пап (разумеется, не считая пап древности), кто не скрывался от окружающих, не считал зазорным поговорить с собственным садовником, часто появлялся на людях. Папа Венедикт Ратцингер возродил модель поведения, характерную для пап-реакционеров: появляться на людях редко, допуск к Папе резко ограничен, даже для членов курии, увидеть Папу - огромная привилегия, по сравнению с которой встреча со Христом просто диснейленд.

В конце концов, именно реакционного типа люди просто не отвечают. К ним обращаются - они делают вид, что не заметили. Не отвечают на письма, не отвечают на приветствия. Им некогда отвечать - они заняты ворчанием: почему это на их мудрые проповеди никто не отвечает?

То, что в нормальной жизни верно определяется как хамство, то, что сочли бы "тоталитарным сектантством" в отношениях между "катакомбниками" - в отношениях внутри "больших" религиозных конфессий воспринимается как норма. Христиане смирились с тем, что за размер, влияние, власть нужно платить качеством человеческих отношений.

Какого ещё антихриста нужно?

 

ТРИУМФАЛИЗМ, УСПЕШНОСТЬ, СЧАСТЬЕ

Победа подразумевает завоевание, уничтожение противника. Успех подразумевает коммуникацию, объединение сил, отказ видеть в другом противника, обнаружение к другом партнёра. Победа - дело царское, успех - дело творческое.

ГЛАМУРНОСТЬ

Гламур есть разновидность триумфализма. Гламур по определению - попытка придать глубину явлению, которое глубины не имеет и иметь не может. "Гламур" ведь это особая полиграфическая техника, возникшая в середине ХХ в., которая сделала возможной массовую дешевую глянцевую цветную фотографию. Именно глянец и придаёт фотографии "гламурность", скрадывая недостатки композиции, искаженность цветов и пр., а главное, создавая ощущение стереоскопичности. Сила "гламура" именно в том, что он не ограничен победителями, как ресентимент не ограничен побеждёнными. Священник, толкущийся среди полуобнажённых манекенщик, рок-музыкантов и печатающий романы-фэнтези - священник гламурный. Но и священник, бубнящий о "вонючей реке экуменизма", о скором конце света, плюющий во всех и вся и призывающих мочить всех и вся, - гламур, но гламур маргинальный или, точнее, запасной. Лёгкое изменение в социуме - и станет последний гламур первым, а первый гламур - последним. Но гламурами они останутся все.

ГЛАМУР

Гламур есть пародия на чистоту. Он такая же ошибка, как грязь. Гламур демонстрирует не чистоту, а богатство, не умение отчистить чайник, а способность купить новый чайник или купить труд чистильщика. Гламур имитирует вечную жизнь, убивая всё живое и заменяя его искусственным. На вопрос чукчи, созерцающего своих грязных детей: «Этих вымыть или новых родить…» гламур отвечает: «Мыть бесполезно». А грязных детей просто утопить. Гламур очень смертоносен и разрушителен, отчищает до блеска одно места, уничтожая другое.

 

СЧАСТЬЕ

*

Человек вечно жалуется, почему Бог счастья не даёт. Кстати, и денег.

Бог не даёт счастья, потому что счастье - побочный продукт жизни. Бог даёт жизнь.

Жизнь потеет счастьем как экономика потеет деньгами. Может, конечно, и не потеть. Странно быть счастливым, если вокруг - газовая камера. Быть человеком можно и в газовой камере. Быть верующим можно и в газовой камере и, наверное, именно там проверяется вера.

*

Ощущение счастья успокаивает человека. Всё в порядке. Мгновение прекрасно. Равновесие достигнуто.

Это смерть.

Счастье уравновешивается совестью. Совесть напоминает самому счастливому человеку, что его счастье - всего лишь его.

Счастье превращает человека в собственный портрет, совесть возвращает в действительность.

*

Счастье плохо не тем, что оно может ускользать от добродетели и жить у порока, а тем, что иногда счастье и есть порок. Многие великие и невеликие преступники бывали счастливы. Когда миллионы евреев сгорали в печах Освенцима, комендант лагеря был счастлив, как и миллионы немцев. Когда миллионы людей разных национальностей гибли в большевистских концлагерях, миллионы, пока ещё не посаженные, были счастливы. У них была своя "часть", им - повезло, им - выпало. Жена, дети, куриный суп по воскресеньям или чаще... Каникулы. Более того: иногда жена была счастлива, хотя муж был в тюрьме (не благодаря этому, но всё-таки счастлива).

Конечно, несчастливость сама по себе отнюдь не исцеляет от эгоизма, проявляющегося в счастье. Несчастность тоже может быть проявлением эгоизма - истерическим требованием к окружающим обратить на себя внимание. (Эгоистически счастливый человек скорее будет бояться "сглазу"). Эгоизм делает и счастье, и несчастье одинаково фальшивыми, легко перетекающими друг в друга. Поэтому "советский человек", который при Сталине был таким несчастным (деланно, из самосохранения, и искренне, из обиды), вспоминал сталинизм (или другую эпоху "социализма", при которой ему выпало жить) как время, когда он "был счастлив".

Люди, особенно совестливые и (или) верующие, иногда полагают, основываясь на собственном опыте, что от подобного круговорота "счастье/несчастье" исцеляет страдание. Закрадывается соблазн порадоваться страданию, порекомендовать страдание, и не всегда другому - иногда и самому себе... К счастью, всё иначе. Страдание - всего лишь зерно, и если оно попадёт в жернова эгоисту, то будет истолковываться им в счастье - как результат зависти и агрессии окружающих, а в несчастье - как часть несчастья. Путь от искусственного счастья к настоящему не есть путь эволюции. Искусственную бегонию не превратить в настоящую никакими садоводческими ухищрениями. Нужно просто расстаться с фальшивым счастьем, как и с фальшивым несчастьем (если угодно - покаяться в них), и лишь тогда появляется то свободное место, где может вырасти что-то настоящее. И не так уж важно, будет это горе или радость - то и другое, если настоящее, лучше любой фальшивки.

*

У Клайва Льюиса есть размышления о "праве на счастье", где он пытается не оставить от "права на счастья" камня на камне. С другой, атеистической стороны, хорошо известны издевательства Станислава Лема над садизмом в религиозной форме - например, он изобразил изобретателя машины для занятий сексом, которые бы причиняли одни мучения, чтобы уж действительно целью спаривания (тут другой термин неуместен) было только зачатие, а не наслаждение. Правда, к старости Лем не выдержал и вместе с теми самыми ксендзами, которые подменяют христианство садо-мазохизмом, стал ворчать на человечество. Лем, однако, может быть оправдан возрастом, а вот ксендзы (и Льюис) такого извинения не имеют.

Юридически "права на счастье" или, тем более, "права на наслаждение" не существует. "Право на счастье" было сформулировано мыслителями Просвещения, оно попало в декларации той эпохи, но это само по себе не означает, что оно так же противоречит истине, как Вольтер - Богу. Если человек "правом на счастье" оправдывает свой развод, это не означает, что счастье - грех, а права - преступление. Это означает, что не нужно ставить человека в такую позицию, чтобы он вынужден был подыскивать оправдания для развода.

Если отвергнуть право на счастье как таковое, то придётся отвергнуть само Евангелие, ибо "благая весть" есть весть о наслаждении - Царство Божие есть счастье здесь и сейчас. Возможно, ханже трудно это понять, но это уже проблема ханжи.

Невозможно и ограничить счастье только счастьем праведным и высшим. Это всё равно что запретить выпекать любой хлеб, кроме просфор, мацы и облаток. И уж подавно не стоит убеждать людей, что счастье - это послушание, счастье - это терпеливое перенесение несчастья, свобода - это рабство, война - это мир...

 

Льюис возмущается "правом на счастье за счёт чужого несчастья". Возмущение справедливое, но всегда ли оно к месту? Традиционно нравственное богословие относится к жизни как к пирогу, в котором приращения не бывает, и при разводе и втором браке мужа обязательно первая жена несчастна. В патриархальном обществе это так, в современном европейском уже далеко не всегда так, а главное... осудив развод как попытку построить своё счастье на несчастье другого, моралист типа Льюиса не умеет вовремя остановиться и осуждает всякий раз. Но ведь суждение: "Кто бросает жену ради своего счастья, тот строит свое счастье на несчастье другого. Следовательно, всякое счастье стоит на несчастье другого" есть простейшая логическая ошибка. Удивительно, как цепляется сознание за эту ошибку - вплоть до того, что само грехопадение рассматривается как попытка построить своё счастье на несчастье Бога. Но подлинно ли несчастлив Бог от грехопадения человека? Всё-таки категория счастья здесь кажется неприменимой - как и во многих обыденных житейских ситуациях. Счастье в том, что человек живет не счастьем, а свободой и любовью. К Богу это тоже относится.

 

УСПЕШНОСТЬ

Триумфализм есть коллективный успех - точнее, радость по его поводу. Это царь, который радуется, что он царь. Римский папа, которому нравится быть римским папой (самое противное и антикатолическое явление, какое бывает в католической Церкви - и ведь бывает, и даже не в прошедшем времени).

*

"Кто всё успел, тот зря потратил время,
Блаженной праздности угробив Божий дар.
Есть небо с облаками в теореме,
Где над земным летит воздушный шар" (Юнна Мориц).

 

Русский язык придал странную окраску слову "торжествовать". "Правда торжествует" звучит так же, как "злодей торжествует". Можно торжествовать, праздновать победу, не имея на эту победу морального или юридического права. Этот грустный оттенок неизбежен в стране, где огромное военное государство столетиями дозволяло торжество по случаю исключительно своих побед. Торжество христианство, триумф христианство были извращены этим государством, ибо триумф христиан есть триумф не императоров, а Царя Небесного. Христиане поддались государству, как поддаются соблазну использовать формальную правоту для торжества, хотя надо бы воздержаться. Это своеобразный алкоголизм в христианстве: повод выпить есть, надо пользоваться. Неправда таких торжеств в том, что они всегда нуждаются в побежденных, они наслаждаются зрелищем униженных, идущих в цепях сквозь триумфальную арку за колесницей победителей. И даже если унижены именно злодеи, а триумфаторы добры (но кто посмеет сказать о себе, что он - добр), все равно совесть должна подсказывать, что никто не может вполне радоваться, если радуются не все.

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова