СЕКТАНТСТВО

ПРЕДИСЛОВИЕ

Попытки найти "секту", отличить "секту" от обычного религиозного движения похожи на попытки отличить "дурака" от "нормального". Никак нельзя определить особенности "дурака", потому что дураков нету.

Признаков много, а толку мало. Человек либо успокаивается на том, что всё-таки называет кого-то "дурак", "сектант" (а иногда и государство становится на его сторону), либо начинает понимать, что Иисус был не так уж глуп, когда угрожал геенной всякому, кто назовёт ближнего дураком. Во всяком случае, Он был очень серьёзен: если человек привык ругаться, ему не понравится с Богом, да ещё вечно.

По древним поверьям, у ведьм на теле есть пятно, нечувствительно к боли. В тело обвиняемой в колдовстве женщины втыкали иголки, чтобы найти это пятно. И ведь находили – или, во всяком случае, думали, что находили.

В сегодняшнем мире роль ведьм ведь выполняют верующие: их подозревают в желании построить новую теократию, увести всех детей из города, уморить самоубийством тысячи людей. Как среди женщин иногда встречаются делающие весьма ведьмовские дела, так и среди верующих и их общин иногда встречаются оправдывающие всевозможные страхи.

Многие люди считают, что признак вредности один: вера. Вообще все верующие в той или иной степени “тронутые”, поддались искушению поскорее узнать ответ на все вопросы, подчиниться авторитету. Большинство людей, однако, считают, что есть веры “хорошие”, а есть “плохие”, или, по крайней мере, “безопасные” и “опасные”. Московская Патриархия заведомо не будет устраивать массовые самосожжения. Старообрядцы заведомо не занимаются групповым сексом. Буддисты заведомо не пытаются сделать из России теократию.

Верующие тоже люди, и они тоже поддаются искушению делить верующих на “хороших” и “плохих” по какому-нибудь признаку, например, по глазам: ходишь с постоянно потупленными глазами, – значит, от тебя не следует ждать гадостей. Сатана, видимо, именно с потупленными глазами ходит по миру и зыркает исподлобья в поисках жертв.

Многие православные и протестанты посвящают жизнь борьбе с “нехорошими” религиями, “сектами”. В этой борьбе они могут даже соединяться с неверующими. В России сегодня с сектантами сражаются бок о бок коммунисты и те, кого они еще недавно гнали как православных. И главное в этой борьбе – найти у сектантов какие-то “ведьмино пятно”, признак, по которому все бы и навсегда без труда могли отличить “правильную” веру от “неправильной”.

Поиск "сект" дважды иррационален.

Во-первых, человек ищет явления, не удостоверившись, точно ли такое явление существует. Никто не ищет ведь "голубизны". Человек понимает, что "голубизна" не существует как таковая, отдельно от неба, картины, краски. Надо сперва уяснить, существуют ли "секты" или есть "сектантский душок" у разных религиозных и нерелигиозных организаций, у разных верующих и неверующих.

Во-вторых, человек может искать не секты, а "сектантский душок", не уяснив, говорит ли он на языке вражды или на языке науки, бесстрастия. Психологи, изучающие личность, сгруппировали несколько десятков тысяч слов, обозначающих различные свойства, разбили их на пять основных классов. Они проделали огромную работу. Однако, в результате среди "свойств личности" не нашлось места, к примеру, религиозности, любви или юмору. Это не "свойства", не "чувства", это работа, труд или вдохновение, но - дело, а не качество выполняющего дело. Это слишком "тяжёлые" слова, не просто "качества".

С другой стороны, не вошли в число характеристик человеческой психологии и слишком "лёгкие" слова, оценочные суждения: "сволочь", "подонок", "идиот". Это слова-миражи, за ними лишь эмоция говорящего, точнее, ругающегося, за ними нет другого человека. Человек, который делит людей на дураков и не дураков, никого не делит, он просто ругается. Можно ли хотя бы такого человека назвать дураком? Конечно, нет! Может быть, он уставший человек, может быть, голодный, обиженный, отчаявшийся, но - не дурак.

Охотники за сектантами напоминают медведей, не догадывающихся, что жертвами в охоте будут всегда они, прежде всего они (хотя, увы, не всегда только они). Вроде бы даже был такой способ охоты на медведя: повесить перед дуплом, где пчелы устроили улей, дубовую колоду. Медведь, стремясь залезть в дупло, отпихнет колоду – а она возвратится. Он ее опять отпихнет, с еще большей силой – она опять возвратится, и так будет повторяться, пока колода, превратившаяся в исполинский маятник, не оглоушит самого медведя и не свалит его к ногам охотника. Проблемы людей, нетерпимых к сектам, начинаются (и заканчиваются) уже в определении самого предмета охоты. Наивный, казалось бы, вопрос: что такое секта? Ответ, на первый взгляд, совершенно ясен: сектанство есть искажение заповедей о вере и поведении какой-то религии, как мошенничество есть искажение мер и весов. Однако, хотя духовную жизнь и сравнивают (в том числе, в Евангелии) с торговлей, есть существенная разница между религией и рынком. На рынке есть палатка, в которой хранится эталон метра и килограмма, и все продавцы эту палатку признают. А в религии каждый претендует на обладание именно эталоном духовности и не признает аналогичных притязаний соседей.

На всякий случай, стоит заметить, что отсутствие сектофобии ещё не есть признак здоровья. Иногда это просто признак слабости: когда движение окрепнёт, оно развернёт свой инквизиторский потенциал. Некоторые чиновники Московской Патриархии в начале 1990-х годов сотрудничали с американскими протестантами, на их деньги проводя борьбу с “сектантством”, но в душе-то они считали своих союзников не то что сектантами – еретиками. И как только из правительства пошли серьёзные деньги, стали своих бывших "попутчиков" и соратинков по сектофобии преследовать как "сектантов".

Ученые в целом сегодня либо вообще не используют слово “секта”, либо используют его условно, с оговорками. Но чем строже ведут себя учёные, тем агрессивнее ведут себя борцы с инаковерием. Особенно развернулись они в США после того, как в 1965 году Джонсон снял ограничения на иммиграцию из Азии и в Америке резко стало расти число “новых” религий восточного происхождения. Кришнаизм и мунизм стали главным объектом нападок; их провозгласили “деструктивными”, а затем и “тоталитарными” сектами. Но кто нападал и провозглашал? Не ученые, а либо баптистские проповедники, либо совершенно неверующие и невежественные родственники людей, ушедших в “новые религии”. Теперь и нам этот феномен хорошо знаком. Правда, в России практически не было иммиграции из Азии, поэтому и новые религии у нас крайне малочисленны, но зато борцы с “сектами” страшно крикливы. Они создали специальный родительский комитет по “защите” молодежи от сект (а защиту они представляют однозначно – как истребление сект), и этот комитет заявил, что в России уже три миллиона “сектантов”. Увы, журналисты распространяли этот бред в качестве информации. На самом деле, число людей, связанных с новыми религиозными движениями, не превышает трехсот тысяч, причем состав движений чрезвычайно текуч.

Нет ни "сект", ни "сектантства", "кружковщины", "сектантского духа". Есть разные степени открытости, активности, дружелюбия. Это не означает, что нельзя говорить "секта". Но говорящему так надо понимать, что относиться к нему будут так же, как к человеку, который кричит: "Дурак!" Многие, кстати, к таким крикунам хорошо относятся - в толпе кричащих "Дурак!" можно и самому что-нибудь эдакое выкрикнуть.

Признаки сектантства легко коллекционировать - их много, и всё время прибавляют новые определения. По той же причине эти признаки трудно запомнить, они кажутся бессистемными. Между тем, система есть, и очень стройная: "секту" анализируют точно так же, как анализируют отдельного человека. Но как запомнить многочисленные признаки, по которым можно анализировать человека? Это помогает сделать очень популярная среди современных психологов и понятная не специалистам пятеричная классификация.

Всё многообразие человеческих свойств сведено к пяти пучкам, которые можно условно обозначить как пять ипостасей. Главная ("голова") - царственная, командирская, принимающая решения. Вторая, как и положено, чтобы голова не дурела - "глаза", способность видеть, ипостась пророческая. Третья - ипостась "сердца", судьи, различные способности, направленные к одному - к справедливости, ясности, честности в отношениях между людьми. Следующая - "руки", те стороны личности, которые призваны соединять людей между собою. Эти четыре ипостаси близки друг ко другу, их можно все назвать "царственными", потому что они так или иначе руководят жизнью человека. Пятая же ипостась, которую можно сравнить с ногами - или с работниками, с пролетариями и крестьянами - это все свойства, которые и являются жизнью в узком смысле слова - жизнью как работой, выполнением приказов и достижением целей, которые увидел пророк, счёл достойными судья, выбрал царь и сделал путём к миру миротворец.

ГОЛОВА

ПОТЕРЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ

Соблазн принять ближних за стадо, которым может помыкать любой мало-мальски искусный пастух, тем более велик, что так оно и есть. Каждый человек есть, помимо прочего, овца того или иного стада, послушно следующая за пастухом.

В этом нет ничего позорного для человека, оскорбительного для его представлений о себе как о свободном существе. Это проявление лучших способностей человека: сосредотачиваться на своём призвании и сотрудничать с другими. У каждого человека есть, как говорят психологи, «локус контроля». Творчество требует сосредоточенности на том, что для творца первостепенно. Нормальное разделение труда: математик доверяет сапожнику, сапожник священнику, священник математику. Тем самым человек не уменьшается, а прирастает. Он не математик, часть которого отдана сапожнику. Он математик, к которому приплюсован сапожник. Разделение труда умножает человека, в том числе, когда речь идёт о духовном труде.

Риск быть обманутым при разделении труда, особенно труда духовного, велик, но его величина не превосходит допустимой величины. За «допустимое» при этом принимается цельность личности. Доверие человека к врачу очень велико, но если лечение сопровождается непрестанным ухудшением здоровья, кредит доверия быстро закончится. Это имело в виду Черчилль, говоря о том, что у всякого обмана есть предел. Поэтому нет ничего наивнее цинизма, который издевается над «большинством», видя в нём послушное быдло.

НЕТЕРПИМОСТЬ

Царственная терпимость - не лучшая, но изначальная. Всякий человек обладает царственным достоинством. Это царское достоинство можно осуществить двояко. Можно считать других равными себе царями - нельзя же завоевать всё, с кем-то придётся соседствовать. Можно считать других своими подданными и обращаться с ними по-царски ласково, не выказывая кому-то предпочтения. Так российские самодержцы делали вид, что одинаково хорошо относятся и к русским своим подданным, и к грузинам, и к якутам.

Соответственно, "секта" - это такая группа людей, в которой царственная терпимость отсутствует, а есть нетерпимость к окружающим.

Только тут одна тонкость: чтобы увидеть нетерпимость, надо самому быть нетерпимым. Нетерпимость начинается с розыска и, к счастью, можно её этим и ограничить - частным розыском, конечно. Пусть сидит, злобится, высматривает, но не пытается выйти с этим процессом на публику, тем более - в суд.

Ищущий "секту" может найти лишь инквизицию. Инквизиция - вот главная и единственная секта. Попытки сформулировать "признаки сект" так же не могут быть безобидными, как попытки написать порнографический роман. "Настоящие преступники — это те, кто насаждает ортодоксию в религиозной или политической сфере, те, кто проводит границу между правоверным и раскольником". Сказавший это Сиоран ещё не знал, что появится новая порода людей - те, кто пытается провести границы между правоверным и раскольником, не веруя в ортодоксию. Агностики-инквизиторы. "Неприличная смесь пошлости и апокалипсиса", о которой писал Сиоран, остаётся характерна и для массовой религиозности начала XXI столетия. Под предлогом защиты истины, защищают свою волю, точнее - своё неумение переживать сомнение и доверять сомнению другого. "Никогда никому не был опасен колеблющийся, пораженный гамлетизмом дух" (Сиоран).

БЛИЗОСТЬ К ТРОНУ

Ещё в начале ХХ столетия было легко отличить секту от не секты. Признак был один: все, кто не с государственной церковью, те сектанты, раскольники, расколоучители, иноверцы, инославные. Оттенков было много, потому что государство дискриминировало всех по-разному. Суть была одна: кого государство выбрало, те не секта, а остальные - секта. Забавно было у католиков: у них государство и Церковь слились, существовала "папская область", "вотчина Петрова". Она и сегодня существует, но с 1965 года католики перестали всех, кто не с ними, именовать "схизматиками". В России же и сегодня действует - хотя вполне неформально - простой принцип: мало того, чтобы государство тебя терпело, надо, чтобы оно тебя любило. Терпит кесарь многих, но любит лишь одного. В России любимая - Русская Церковь, в Польше - Католическая. Логика тут очевидна: кто признан царём, тот сам уже немножко царь. Царь, признавая религию, делает её "царицей", соглашается разделить с нею если не ложе, то трон - что иногда важнее.

Не стоит спешит и делать вывод, что русский православный готов считать себя сектантом, если он в Польше. Царь ведь остаётся царём и в изгнании? Вот и верующий, даже когда государство от его религии давно отказалось, может считать себя царём среди религий, а других - сектантами. Достаточно перенести свойство царственности с государства на народ, считать, что трон не там, где один, а там, где миллионы - живые или мёртвые. Мёртвые даже лучше, от их имени удобнее вещать, они не возразят. Тогда в России язычник будет считать себя царём, а православных - сектантами, которые обдурили государство, но которым не удастся задурить русский народ.

ВЕЛИЧИНА ЕСТЬ ВЕЛИЧИЕ

Епископ Пермского епархиального управления христиан веры евангельской Эдуард Грабовенко на свой лад определил "секту", защищаясь от государственного православизма: "Мы не являемся маленькой "сектантской" группкой, а мы – часть гражданского общества. Мы любим свою Родину и хотим жить в своей стране, помогать своим согражданам" (portal-credo.ru, 5.9.2006).

Один критерий "сектантства" тут классический - размер. Англичане говорят "Малое прекрасно" (small is beautiful), сектофобы говорят "малое преступно". По этой же логике карлика, ребёнка, раба не воспринимают как человека - они, скорее, животные, предметы, ангелы, но не люди. В них нет царственной ипостаси человека, "величия". Конечно, при этом величие отождествляется с величиной, логика тут вполне материалистическая и антидуховная, но всё же это логика.

Этот же критерий может быть выворочен - и тогда критерием "сектантства" оказывается слишком большой размер. Тогда "православность" доказывается именно тем, что община невелика, "малое стадо". Большое якобы не может быть полноценным. Тем не менее, это та же самая логика, только тут берётся другой признак царственности: самодостаточность. "Ты царь - живи один".

Именно к этой метафоре обращаются спокон веку те "радетели православия", которые веруют в полном одиночестве и именно это считают признаком ортодоксии. Они напоминают, что святые Афанасий Александрийский IV веке и Максим Исповедник в VII веке в одиночку противостояли своим противникам. Правда, при этом забывают, что "одинокими" эти святые были только, если забыть про то, что весь христианский Запад поддерживал их. Но эта логика - логика ресентимента, озлобления и аутизма - умеет избирательно видеть мир. Иногда даже одновременно один человек заявляет, что он - гонимое меньшинство, и потому православен, но что он - представитель великого православного большинства.

Мегаломания есть одновременно и микрофобия, когда признаком "секты" начинают считать малый размер общины. Когда после смерти о. Александра Меня подчёркивали многие, что он был "пастырем для тысяч", это уже было неблагоприятным признаком - во-первых, лукавили, ибо реально приход состоял не более чем из полусотни человек, во-вторых, проявлялась та же боязнь "малости". "Советский микрокалькулятор самый большой в мире". "Российское малое стадо самое большое в мире"...

Церковь есть огромное стадо, но состоит оно всегда из малых стад, и только из малых стад. Брак - огромный социальный институт, но состоит он из брачных пар и только из брачных пар, а не из гаремов, публичных домов, и из брачных пар человеческих, а пары "Кремль с Патриархией", "народ с Кремлём".

Великое смиренное

Борцы с сектами любят ссылаться на одного из создателей религиоведения Макса Вебера, который использовал различение "церкви" от "секты". Однако, Вебер имел в виду отличие религиозной конфессии, которая является обязательной для большинства жителей государства, в которую человек включается с рождения, выход из которой преследуется законом и считается "совращением", от членов которой не требуется никаких религиозных чувств, а лишь соблюдение минимального набора обрядов. "Секта" в понимании Вебера - это любое религиозное движение, которое правительством не поощряется и преследуется, а потому в нём нет номинальных, формальных членов, в нём лишь люди, которые выбрали эту конфессию сознательно. Соответственно, Вебер считал, что члены государственной религии ("церкви") включают в себя и тех, которые не считают себя "спасёнными" - ведь формально верующие люди сознают формальность своей веры. Члены "сект" считают себя "спасёнными". Вебер имел в виду, при этом, только христианские движения (термин "спасение" актуален лишь в христианстве). Более того, он прежде всего опирался на свои исследования кальвинизма (сказывался при этом и его семейный опыт) в его противостоянии лютеранству: кальвинизм с его жёсткой верой в то, что спасение предопределено волей Бога, противостоял лютеранству, для которого спасения было менее детерменированным феноменом. Таким образом, описание Вебера подходит лишь для стран, в которых господствующей является церковь с теологией, близкой к лютеранской (в том числе, православие и католичество), а "сектой" при этом оказывается кальвинизм (или его аналоги).

В трактовке российского социолога В.Чесноковой, которая в своих работах со временем стала декларировать приверженность православной церкви в её государственном варианте, концепция Вебера (устаревшая для тех стран, которые описывал Вебер в начале ХХ века) получает иную трактовку. "Секта" оказывается прежде всего собранием людей с определённой психологической ("духовной") чертой, а именно - людей гордых, уверенных в том, что лишь они спасены, а все прочие погибнут. "Церковь" тогда оказывается собранием замечательно смиренных людей, которые не уверены в своём спасении, а потому постоянно каются и не ругают окружающих. Если учесть, что реально Чеснокова описывает Московскую Патриархию, такая трактовка вызывает лишь сочувствие к исследовательнице. Организация, которая анафематствует людей за сугубо дисциплинарные проступки, безо всякого суда, которая пользуется государственным аппаратом насилия для подавления конкурентов (в том числе, православных других направлений), которая заявляет, что входит в экуменическое движение лишь для свидетельства об истине тем, кто от этой истины далёк (и потому без такого свидетельства обречён, конечно, на гибель), - эта организация, несмотря на свой размер и покровительство государства, является в понимании Вебера именно "сектой". Как, скажем, и пресвитериане Шотландии, и реформаты Женевы при Кальвине. Определение Вебера, которое оперировало юридическими понятиями, наполняется содержанием теологическим, психологизируется.

Чеснокова предлагает такой критерий:

"Человек может не знать догматов, плохо понимать язык и путаться в Богослужении, - и тем не менее считаться (и быть!) православным. Одни элементы образа жизни в этой сфере он усваивает быстрее, другие медленнее (и немудрено, если обучать его этому просто целенаправленно запрещается - причем речь идет не только о сталинской эпохе, а вплоть до сего времени), но если он "при храме", он постепенно постигает эту церковнославянскую премудрость. Православие - это для него не система законченных формул, это путь. И путь этот называется воцерковление".

По этому критерию т.н. "подсвечники" - коммунисты, более или менее нелицемерно старающиеся соблюдать все православные обряды, как ранее они соблюдали традиции большевистские, - оказываются более православными, чем клон патр. Алексия Ридигера патр. Филарет Денисенко - ведь Денисенко отлучён от Церкви, а, к примеру, Лужков - "постепенно постигает церковнославянскую премудрость". Не причащается, правда, этот крещёный патр. Алексием человек, потому что не пьёт вина, и не исповедуется, потому что считает себя безгрешным. Зато он - в пути, под руководством, он смиренный, он не считает себя "уже", а лишь "ещё".

Новизна

Обвинить религиозное движение в том, что оно "новое" - всё равно, что обвинить новорожденного в том, что он - новорожденный. Тем не менее, среди признаков "ненормальных религий" есть и такой. Это - самое мягкое обвинение, на первый взгляд. Не случайно учёные только этот признак решаются использовать в своих исследованиях. Возникло даже сокращение "НРД" - "новое религиозное движение".

Тем не менее, удачным этот критерий признать нельзя хотя бы той рациональной причине, что "новизна" очень быстро проходит. В России в 1997 году приняли закон, по которому "новым" религиозное движение считается в течение 15 лет после того, как оно заявило о себе государственным властям. Все эти 15 лет верующие такого движения ограничены в правах. Их словно бы проверяют - не преступники ли они.

Срок в 15 лет при этом точно соответствует возрасту, в котором дворяне поступали на службу. До этого они были "недорослями".

Рациональные мотивы подозрительного отношения к "новизне" - не самые важные. Они и не самые рациональные - ведь "новизна" не всегда отрицательный признак. Новизна новорожденного - дурной признак только с точки зрения военрука. Ружьё не может, видите ли, удержать! Однако, даже военный не будет отрицать, что иногда новизна - положительный признак. Новые ботинки - лучше старых, потому новые ботинки и делают, и покупают. Что уж говорить о еде - тут новизна ("свежесть") важна принципиально. Философы современности сделали новизну ("свежесть", "экзистенциальность") восприятия одним из главных признаков человечности, живости души.

Считать новое - плохим логично только, если считать религию функцией власти. "Новый царь", "новая династия" - это плохо. Власть должна быть прочной, и всякая смена власти напоминает о непрочности её носителей. Поэтому даже демократические страны склонны маскировать "новизну" своих президентов и премьеров непрерывностью, стабильностью, прочностью абстрактных "демократических традиций". На Западе демократию возводят аж к борьбе английских баронов с королём Джоном Безземельным - так хочется, чтобы и демократия была не новой, а почтенной дамой.

Полезно, однако, взглянуть на подзаголовок книжечки, которая лежит на престоле всякого православного храма. Там под крупной надписью "Евангелие" чуть мельче напечатано: "Новый Завет". Иисус не боялся говорить: "Заповедь новую даю". Хотя заповедь о любви, которую Он дал, была не такой уж новой. Вера в Единого Бога Творца, новизну которой для Авраама подчёркивает Ветхий Завет, тоже была не такой уж новой, строго говоря. Новизна - потребность в ней, переживание её, "обновление" старого - есть один из способов освобождения человека от привычки, "окаменения сердечного". Большинство "новых религиозных движений" по ближайшем рассмотрении оказываются не слишком новыми. Это ничего не говорит о том, опасны они или нет, истинны или нет. А вот нервное отношение к новизне - очень многое говорит о тех, кто нервничает.

Нормальность поведения

Некоторые социологи определяют секту как религиозную организацию, которая предписывает своим членам необычное поведение. “Нормально” для всех верующих одобрять войну, одеваться “как все”, не танцевать во время молитвы, – значит, квакеры, отвергающие войну, кришнаиты, одевающиеся в дхоти, и харизматы, молящиеся в вихре движений, являются сектантами. Но нет: и такой метод не срабатывает. Слишком относительно понятие нормы. В Соединенных Штатах сектантами можно считать католиков и православных, ведь у них духовенство одевается в “необычную” одежду, поклоняются они “идолам” – статуям, иконам, что весьма для американцев необычно. В Индии все христиане – сектанты. Но ведь не может считаться научным определение, которое в разных странах относится к разным реальностям; это все равно, что для каждой культуры выводить особую формулу земного тяготения.

В любом обществе много норм. Правда тех, кто делает "нормальность" критерием нормальности (что, казалось бы, порочный круг) в том, что чем выше находится человек на социальной лестнице, тем меньше ему позволяется отклоняться от некоего усредненного поведения. По этой причине Лжедмитрию не простили того, что далеко не каждый русский крестьянин соблюдал - не тогда перекрестился, но то за столом ел. Поэтому, обвинения в "ненормальности" не так вздорны: они показывают, что человек пытается анализировать религиозное движение как нечто, стоящее выше среднего уровня. Никто не будет обвинять дворовых мальчишек в ненормальности - для них закон не писан. Читают книжки - хорошо, клей нюхают - ну, что ж поделать...

ГЛАЗА

Ненормальность вероучения

Джош Мак-Дауэлл и Дон Стюарт, знаменитые американские борцы с сектами, определили сектантство как “извращение библейского христианства”. Милое определение, да вот беда: с точки зрения православных и католиков как раз Мак-Дауэлл и Стюарт, будучи протестантами, извращают христианское вероучение уже тем, что вводят какое-то "библейское христианство". В Библии, к примеру, нет слова "Троица", Библия запрещает изображения - выходит, называющие Бога Троицей и целующие иконы - сектанты? Да, для баптиста православный сектант именно по этой самой причине.

В 2000 г. глава "государственных" мусульман России Р.Гайнутдин заявил, что "ненормальных" мусульман легко узнать по трём признакам - и первым он назвал "отрицание основолагающих традиций ислама" (Сегодня, 26.7.2000). Второй гебист в государстве - С.Иванов - это одобрил (Независимая газета, 27.7.2000). Очевидно, что подобное определение исходит из того, что подлежит определению: а какие, собственно, "традиции ислама" ("догматы христианства", "предания православия") являются "основополагающими"? Кто полномочен выносить об этом суждения? Гайнутдин считает таковым себя. Бен Ладен - себя. Но такая самоуверенность есть ещё один "признак сектантства", хотя относится он уже к другой способности человека - ненавидеть либо дружить (см. ниже, "Руки").

Если мы обвиняем движение или человека в том, что он "извратил учение", мы предполагаем, что можно было и не извратить. Мы видим в человеке пророка, который обязан слышать Откровение Божие и верно его передавать. Духовные очи не могут видеть неверно, а если они видят - это очи сектанта.

Обман людей при вовлечении в "секту"

Человек легче терпит зло, чем ложь. Хам скверен, Иудушка Головлёв просто непереносим. Ложь есть извращение самой заметной человеческой ипостаси - быть разумным, то есть, видеть правду, понимать правду, говорить правду. Лицемерие - самое отягчающее из всех обстоятельств. Нам достаточно заподозрить человека в лицемерии, чтобы уже относиться к нему с такой же опаской, как и к убийце, и к грабителю, и к прелюбодею. Лицемерие даже хуже воровства и убийства. Вор крадёт вещь, а лицемер крадёт уверенность в том, что вещи вообще существуют. Убийца уничтожает личность, лицемер уничтожает уверенность в том, что лицо имеет отношение к личности.

Мы обвиняем в лицемерии тех, кого больше всего ненавидим, а не только лицемеров. Когда борец с "сектами" А.Дворкин предлагает задавать незнакомому сектанту вопрос “Как долго вы состоите членом группы?”, он имеет в виду, что “человек, вовлеченный в тоталитарную секту менее года назад, обычно еще весьма неопытен. Следовательно, он не сможет врать так же убедительно, как опытный вербовщик”. Здесь ненависть строит доказательство на том, что требуется доказать: что все "сектанты" - лжецы, и чем дольше человек "сектант", тем больше он лжец. А теперь представим, что перед нами православный неофит (человек, вошедший в Церковь менее года назад). Мы расспрашиваем его о православии и думаем: ага, ты неофит, значит, ты врешь неубедительно. А если мы узнаем, что перед нами Александр Дворкин, закончивший уже и духовную академию, то мы, следуя его заповеди, думаем: ага, ты уже опытный вербовщик. Третьего цинизму не дано. Давно в Церкви – плохо, недавно – тоже плохо.

Американка Марчи Рудин отдельным признаком "сектантства" поставила не вообще склонность ко лжи, а ложь при вербовке новых членов. А.Кураев объяснял, что "рериховцы" нехорошие верующие, прежде всего, потому что у них "используется чисто сектантский метод пропаганды: публично заявляется одно ... на деле истинная суть доктрины до времени утаивается от широкого круга людей" (Кураев А. Об отлучении Рерихов от Церкви. М.: Просветитель. 1995)

Многие православные ненавидят иностранных миссионеров и упрекают их в том, что они скрывают свою “иностранность”: проповедуют, называя себя “просто христианами”. В России все христиане, якобы, православные, и люди, якобы, переносят симпатии к Московской Патриархии на таких проповедников и относятся к ним незаслуженно хорошо. Честно ли "удить человеков" (выражение Христа), насажие на крючок наживку!?..

А.Дворкин, один из штатных сотрудников Московской Патриархии, предложил целый ряд приёмов, разоблачающих "удильщиков". Например, спросить: “Вы хотите завербовать меня в какую-то организацию?” Сектант будет это отрицать, но методы “вербовки и давления” применять будет. Задумаемся: наши православные проповедники используют “методы вербовки и давления”? Да, конечно, всякая проповедь есть давление на психику. О любом проповеднике Евангелия можно сказать, что он вербует нас в Церковь. Но, думается, если бы японец спросил святого Николая Японского, насадившего Православие в Стране восходящего солнца: “Вы хотите завербовать меня в какую-то организацию?”, тот бы ответил отрицательно и был бы прав. Потому что вопрос сформулирован уже со злобной подковыркой, уже содержит в себе признание Церкви – какой-то злокозненной организацией, куда нельзя войти добровольно, куда можно лишь быть насильно завербованным.

“Можете ли вы перечислить названия других организаций, связанных с вашей группой?” К примеру, сайентологи скрываются под именем дианетиков (правда, средний человек не знает ни одного, ни другого слова). Проверяем: что получится, если спросить православного проповедника: “А Русская Православная Церковь имеет отношение к Синоду, отлучившему Льва Толстого? К Греко-Российской Церкви, которая осудила Максима Грека? А к Византийской Церкви, ослеплявшей еретиков?” Ну и получается обычная атеистическая буза.

Лицемерие в религиозной сфере обычно называют иезуитизмом. Иезуиты отличились тем, что с самого начала отказались от обязательного для прочих монахов ношения особой одежды, отказались именно для того, чтобы раствориться в толпе, чтобы на них не распространялась та изначальная неприязнь, с которой четыреста лет назад многие относились к монахам. Сегодня в иезуитизме обвиняют людей, которые словно накидывают поверх своих взглядов нечто чужое, привлекательное для посторонних как червячок привлекателен для рыбки, скрывая крючок. Например, проповедник своеобразного корейского конфуцианства Мун организовывает не только проповеди, но и спортивные соревнования, съезды журналистов, научные конференции. Издает, иезуит эдакий, не только книжки про свою веру, но и финансирует издание совершенно нерелигиозной газеты, учебников про всякие религии, где о его собственной говорится всего парой предложений. Встречается, лукавый какой, не только с единоверцами, но еще со всякими президентами, политиками, с лидерами других религий. Его последователи прямо говорят, что у них есть “фронтал организейшнз”, созданные специально для контактов с неверующими, для привлечения их к знакомству с собой. Что это за “фронтальные" феномены?

Атеисты бранят православных за двойственность. Патриарх встречается с президентом, с лидерами мусульман, говорит о мире. А “на самом деле” разве не считают православные мусульман и атеистов (президент не скрывает своего неверия) обречёнными на вечные муки, достойными ада? Православные говорят о любви, а сами разве не благословляют войны и военных, разве не верят в ад?

Православные (некоторые) отождествляют сектантство с секретностью: если человек что-то скрывает из своих убеждений, значит, уже нечто в его убеждениях нечисто. Существует-де “чисто сектантский метод пропаганды: публично заявляется одно ... на деле истинная суть доктрины до времени утаивается от широкого круга людей” (Кураев А. Об отлучении Рерихов от Церкви. М.: Просветитель. 1995, С.5). Но православные проповедники тоже не всем говорят всё и сразу. Во времена Святых Отцов существовал обычай некоторые вещи сообщать только тем, кто уже крестился (это так и называлось - “тайное учение”, “дисциплина аркани”. Крестились тогда поздно, так что человек мог дожить до седых волос и только тогда узнать о некоторых таинствах. Впрочем, и сейчас далеко не обо всех истинах христианства говорят с одинаковой силой и всем подряд. По телевизору все слышат насчёт того, что православие спасёт страну, культуру, даст силы быть нравственным и восстановить нормальную жизнь. А кто придёт в храм, тому на ушко, во время исповеди, скажут про несение креста, про то, что антихрист близко и надо готовиться не к нормальной жизни, а к гонениям и мучениям, не к процветанию, а к лишениям, да и про президента от архиерея, если удостоитесь, можете услышать нечто совершенно отличное от того, что слышит про себя президент от архиереев.

Есть и у православия, как и у мунизма, свой парадный фронтон: иконопись Рублёва, всенощная Рахманинова, евангельские стихи Пастернака. А за этим фасадом поют не Рахманинова ангельскими голосами, а дребезжащими старческими альтами “обиходное пение”, молятся не перед рублевской иконой, а перед стандартной холодной живописью совершенно европейского вида 19 века, и стихи предпочитают плохие, сусальные.

Православные полемисты из государственной церкви считают признаком "секты" сокрытие истинных требований к будущим членам. Да только и сами они скрывают, что рано или поздно, после "педагогического предбанника", когда возвращение будет уже психологически затруднено, от прихожанина потребуют и церковнославянского языка, и монархизма, и антисемитизма, и отказа от причащения во время месячных, и безоговорочной поддержки любого курса власти, светской и церковной, и т.п. и т.д. "Миссионеры" Московской Патриархии считают, что "внешние" повинны в привычке к идеологизмам и штампам - и это верно, только вот сами обвинители тоже давно погрязли в идеологизмах и штампах, пусть и церковных (это даже кощунственнее и труднее преодолимо).

Фронтон есть не только у вер, но и у безверия. Атеистический гуманизм далеко не так уж красив, как может показаться, если читать только о французских просветителях 18 столетия. Дело даже не в злоупотреблениях атеистических, не в коммунистических и фашистских концлагерях, не в том, что атеистический гуманизм может обернуться бесчеловечной жестокостью; христианство тоже обёртывалось, бывало, инквизицией. Дело в том, что гуманизм на лучших своих вершинах есть нечто очень тяжелое, элитарное, подвижническое, требующее куда больших физических и духовных усилий, чем может показаться читателю нынешних газет и журналов.

В сущности, иезуиты не изобрели ничего нового. Сама жизнь не считает, что голый человек – самый откровенный человек. Любой хороший воспитатель никогда не говорит всего сразу. Во-первых, человек не вынесет, не осмыслит, не переварит. Во-вторых, человек не рыба и никаким червячком его обмануть нельзя. В-третьих, человек не рыба и прекраснейшим образом предчувствует или предчувствует, с чем он имеет дело, еще тогда, когда это нечто только касается его коготками. Как говорили римляне, “по когтям узнаем льва”. Более того, мы не спутаём льва с кошкой даже, если лев прячет свои когти, а кошка до крови расцарапает нас.

Лукавы не те люди, которые создают “фронтал организейшнз”, а те, кто переводит это словосочетание как “фронтовые организации”, когда это надо переводить как “фронтальные организации”. Иезуитизмом грешат называющие вежливость – иезуитизмом. Неужели дом должен быть четырьмя голыми стенами? Неужели украшает свой дом или свое тело лишь нехороший человек? Неужели украшения не могут повторяться, у каждого племени должна быть своя татуировка? Нет, мы для того и живем в доме, для того и украшаем себя как оригинальными, так и заимствованными украшениями, чтобы дом был не убежищем от людей, а местом, из которого и в котором мы любим людей.

В гости одеваются покрасивее не для того, чтобы обмануть новых возможных знакомых или, тем более, старых друзей, а чтобы показать своё уважение к окружающим. Религиозные лидеры, которые тратят время на встречи с политиками, журналистами, на какие-то совершенно нерелигиозные парадные дела при прочих равных обстоятельствах симпатичнее тех религиозных людей, кто сидит в келье под елью, сычом глядя на окружающих, не желая оскверняться общением с ними.

Люди, которые видят всюду соблазны и соблазнителей, должны идти к психологу, а не к милиционеру. К милиционеру нужно вести насильника, который оправдывает себя тем, что девушка надела слишком уж короткую юбку - а не пострадавшую девушку. Американский проповедник не торопится подчеркнуть, что он не православный? Так он это делает не потому, что хочет примоститься к славе православных. Какая уж у православных слава, во всяком случае, в православной стране среди простых людей! И так ли уж много русских людей, которые спутают американского проповедника с православным?

Обвинение в "маскировке" часто - во всяком случае, в России - весьма лукавы. Предлагают гнать в шею тех, кто мимикрирует - но те, кто мимикрирует, делает это исключительно, чтобы ему не набили шею. Отец Александр Мень до 1988 года читал проповеди под видом лекций.

Даже там, где нет гонений, всевозможные промежуточные ступени, “навороты”, “завлекалочки”, да вообще одежда, прикрывающая кожу да кости, нужны. Народная мудрость отмечает, что “одежка”, во-первых, необходима для встречи - с человеком, который пришёл на деловую встречу голым, лучше даже не заговаривать, а во-вторых, что одной встречи довольно, чтобы оценить “ум” - не интеллект, конечно, а просто внутреннюю сущность, достоинство человека. Наука подтверждает, что “нету такого гипнозу”, не может быть такого обмана, насилия, проповеди, организации, чтобы обаять человека без его желания, чтобы завлечь его в какие-то бездны. Это мышку можно подманить кусочком сыра или выдрессировать, а с человеческой душой постепенность, обманки не помогают, и дрессировке человек не поддаётся так, как мышь. Если человек не хочет стать мунистом, он не станет, как постепенно его ни приманивай, на какие съезды и слеты не приглашай, какие фотографии ему не показывай. Человек может восхищаться музыкой церковных композиторов или рублёвскими фресками, евангельскими стихами Пастернака, а христианином так никогда и не станет, - и не потому, что “церковники” недостаточно потрудились в “охмурении”, а потому, что душа человеческая свободна и упруга ко всякому воздействию, хоть нежному, хоть грубому.

Это не означает, что никто не покушается на человеческую свободу. Все покушаются - от девушек до седобородых старцев, от антиподов до соседей. Все прихорашиваются: кто красится помадой, кто цитатами из Аристотеля щеголяет, кто тихим шепотком про объединение всех религий говорит, а кто таким же тихим шепотком про недопустимость объединения всех религий. Проблема не в том, что многие пытаются нас обмануть, а в том, что в той или иной степени нас пытаются обмануть все. Всякий человек вольно или невольно пытается нас заманить, показавшись лучше, чем он есть. В конце концов, это не так уж грустно и свидетельствует не обязательно о плохом к нам отношении; нас уважают, ценят как возможных последователей, друзей, коллег.

Бояться совращения не надо. Чужую склонность совращать лицемерием Господь уравновесил нашей способностью разгадывать лицемерие почти молниеносно, безо всяких приборов. По той же же причине и мы не сможем никого обмануть. Самое же замечательное свойство, которое Господь врезал между лицемерием и прозорливостью – это то, что человек, который пытается казаться лучше, чем он есть, может действительно стать лучше, чем он есть, если мы станем обращаться с ним как с лучшим.

Было бы замечательно, если бы по уровню задушевности проповедника (или, наоборот, его громогласности) можно было бы судить об истинности сказанного им, если бы надо было бояться только ласковых или только напористых. Увы, обманщиков куда больше, чем способов обмануть, и поэтому всякая манера речи, всякий способ проповеди уже опошлены ложью. “Фронтальные организации” могут быть и у еретиков, и у ортодоксов, корысть может быть и у служителей истинного Бога, и ложного, среди тех и других есть люди, которые пытаются казаться лучше, дружелюбнее, чем они есть. Люди с одинаково приятными нам лично манерами, одинаково честные, одинаково умные могут исповедовать разные веры - и тогда мы, решившись судить веры по людям, окажемся в очень глупом положении Буриданова осла.

Если между догматами веры и поведением верующих нет однозначной связи, может быть, и не обращать внимания на поведение? Это во всяком случае лучше, чем ругать одних, умалчивая о том, что если уж ругать за лицемерие, так всех и вся. Терпимость вполне может основываться на цинизме (все люди хуже своих убеждений), может основываться и на идеализме (давайте сравнивать идеалы, а не судить людей).

Лучше всего, однако, если терпимость будет основываться на вере. И в верах нас ведь интересует не всё вообще, а именно то, что объясняет поведение наших ближних и нас. Мы прекрасно понимаем, что всякое мировоззрение ратует за хорошее, честное поведение. Вопрос в том, как мировоззрение относится к неспособности людей выполнить предписываемые заповеди. Среди христиан есть крайне нетерпимые, подозрительные люди, они есть и среди индуистов, и среди иудеев, и среди гуманистов-агностиков, и даже среди циников. Среди тех, других и третьих есть обманщики, есть и отъявленные лицемеры. Все они осуждены своими собственными убеждениями. Разница, пожалуй, лишь в том, что христиан - и не только их - готов потерпеть Христос, в то время как всех прочих некому простить и некому пожалеть.

Самого Христа некоторые богословы, пытаясь объяснить тайну Троицы, сравнивали с фронтоном дома, в котором отец – стены, а Дух Святой – крыша. Сравнение это, как и все прочие, вовсе не объясняет Троицу, потому что Бог и живее, и сложнее дома. Но одно богословы уловили верно: многие люди боятся Христа лишь потому, что видят в Нём приманку: суровый Отец послал кроткого Сына, чтобы скрыть собственный жестокий характер. Но в том и тайна Христа, что Он и Отец – одно, что всё милосердие, вся живость, вся любовь к человеку, которые верующий знает во Христе, есть и в Боге Отце. Когда мы приходим ко Христу, Он делает нас Своим фронтоном: украшает Духом Святым, обрядами, талантами, Он хочет, чтобы люди видели в нас Его. Он не стыдится такого фасада, а христиане не должны ни смущаться, ни гордиться тем, что они – лицо Христа в этом мире, потому что Господь поистине таков, каковы мы, и только мы – не совсем таковы, какими Господь нас создал, и надо потерпеть и собственный, и чужой разлад с образом и подобием Божиим, чтобы не истощить терпения Божия.

НАСТОЯЩЕЕ СЕКТАНТСТВО: ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ ЗРЕНИЯ

Сектантства не существует, а сектантское мышление - на английском его называют "приходское", "parochial" (от греческого "парикия") существует. Каждый день я пишу и публикую комментарии на Евангелие, очерки о святых, об истории Церкви, об антропологии, об истории России. Дважды (а иногда трижды) в неделю служу литургию, проповеди помещаю на сайте...

Раз в месяц примерно помещаю какой-нибудь материал с критикой непорядков в современной церковной жизни, прежде всего, римо-католической (потому что это крупнейшее направление в христианстве), реже - о Московской Патриархии (потому что она вокруг). Каждый раз при этом подчёркиваю, что недостатки не означают , что вся Церковь порочна и "безблагодатна", что и внутри этих направлений идёт бурная жизнь, что у неверующих те же проблемы. В общем, все "дисклеймеры" на месте.

Но регулярно получаю письма:" Вы посвятили себя критике Московской Патриархии"... "Вы так ненавидите католиков, что больше ни о чём не можете писать"...

Вот это и есть сектантство - разновидность эгоцентризма. Поэтому, кстати, сектантство не есть результат зомбирования, ведь гордыня - не результат гипноза. Персонаж Войновича, который интересовался наукой лишь настолько, что знал всех учёных из евреев - сектант. И ему вовсе безразличен еврейский народ, ему он сам интересен. Так и антисемит, который выискивает еврейскую кровь в своих врагах.

Наивная и безграничная уверенность, что всё разнообразие мира сводится к "за нас" и "против нас". У многих "религиозных меньшинств", между прочим, этой абсолютно сектантской черты вовсе нет.

СЕРДЦЕ

Отсутствие самокритики

Судья (на языке ненависти именуется "критикан") - это рассудительная, рациональная ипостась человеческой природы. "Царь" в человеке ставит задачи - и быть "рациональной" задача не может быть по определению. Глаза - видят, и логика тут тоже не участвует. Пророк что видит, то и говорит. К тому же обычно он видит будущее. Дело же судьи видеть настоящее дальше, чем другие люди. Но что делает человека судьёй? Не "кто", а какие свойства личности позволяют быть судьёй и, напротив, без каких качеств судья, будь он хоть трижды назначен законной властью, - вздорный самозванец?

Качество рассудительности? Недостаточно. Рассудительность должна быть чему-то подчинена. Судья - это сердце, а не ум. Главный признак судья - способность судить себя самого. Никто так не издевался над Христом, как Он Сам. Всяк умеет ругаться, но верят лишь тому, кто умеет и себя обругать.

Вот почему одним из признаков "сектантского", помраченного сознания выставляют неспособность к самооценке, самокритике. А.Дворкин предлагал в вопросник "сектанту" включать такую формулировку: “Считается ли деятельность вашей организации бесспорной? Если кто-то выступает против вашей организации, какие аргументы они приводят?”

А теперь представим себе проповедника, который завершает (или начинает) проповедь Православия словами: “Правда, деятельность Церкви не всем кажется бесспорной. Вольтер писал о ней... Ленин говорил... Емельян Ярославский выразился...”.

Чуть иначе то же обвинение в самокритике звучит так: “Есть вещи, которые вам не нравятся в вашей организации и в ее верховном руководстве?”

Дворкин поясняет: “Мы знаем православных, католиков, протестантов, открыто критикующих свою Церковь и ее иерархов”. А вот чего он не поясняет, так этого, как к таким критикам относятся. Разве есть такая религиозная организация, где за критику высших руководителей выдают пряники и пышки? То-то! Вот поэтому сам Дворкин никогда не критиковал свою “организацию и ее верховное руководство”. И правильно, в сущности, делает, что молчит. Ничего тоталитарного нет в том, чтобы скрывать, как говорят православные, “наготу отца”. Другое дело, что религиозные организации, допускающие самокритику, демократичные, вызывают уважение у людей свободолюбивых. Но свободолюбивых людей не так уж много, во всяком случае, в России, где предпочитают и самим начальство не дразнить, и других удерживать. Начальство ведь, если разозлится, может накрыть медным тазом и критиканов, и молчунов.

Непризнанность другими верующими

Обличая в "сектантстве" последователей Рериха, А.Кураев писал: “Сектантский характер рериховского движения виден и из того, что ни одна из исторических конфессий России не приняла рериховского вероучения” (Кураев А. Об отлучении Рерихов от Церкви. М.: Просветитель. 1995. 3 000 экз. 60 с. - С. 5).

На первый взгляд, кажется, что это повторение обвинений в отсутствии признания со стороны царя (государства, кесаря). Однако, сам царь есть царь вне зависимости от того, признают его соседние страны или нет. Да и понятно: конечно, каждый царь считает себя единственно законным и умным царём царей, которому все прочие цари должны подчиниться. Много царей - так же ненормально, как много божеств.

Иное дело с судьями - их всегда много, и это нормально. Судьи могут делить между собою территории, или разные категории тяжб, или разных людей, но всегда есть какая-то судейская коллегия. Аналогом этому в православии, к примеру, является идея епископской коллегии ("собор"). Кого епископы не включат в эту коллегию - тот самозванец. Правда, в случае с кураевским тезисом "коллегия" - это не православные и даже не христиане, а некие "исторические конфессии России". Получается, что судьи в вопросах истины - собор из буддистов, иудеев, православных. Люди, не согласные друг с другом, не разделяющие верований друг друга, будут, тем не менее, определять, какие верования правильные, какие нет. Но даже, если бы речь шла только о христианских лидерах - очевидно, что их решения по вопросу о том, кто "сектант", кто нет, были бы действительны только для них самих и тех, кто согласился бы считать их судьями. Но уж никак не для подсудимых.

НАСТОЯЩЕЕ СЕКТАНТСТВО: "МЫ ЗАСЛУЖИЛИ"

Ещё один признак государственного сектантства, наивной неспособности отрефлектировать своё положение - непонимание выгод, которые приносит союз с государством. Непонимание логичное: ведь человек идёт на союз с государством (подключается к этому союзу) не ради своих выгод, а ради "социального служения Церкви". Чтобы окружающих загнать в Царство Христово, проще говоря.

Загнать всё равно нельзя. Разве что формально, но многим этого достаточно. А что же получает человек?

Он получает психологический комфорт. Он и к Богу обратился, и не совершил ничего социально подозрительного.

Попутно обычно - во всяком случае, в России - человек получает совершенно конкретные материальные выгоды. Он ходит в храм, который пользуется материальными льготами. Он не знает проблем, перед которыми стоят религиозные организации, которым не дают ни земли, ни помещений. Принадлежность к государственной религии конвертируется в гранты, пособия, помощь зарубежных единоверцев.

Никогда французские православные не помогали бы, скажем, "кочетковцам", если бы те не имели бумажки от Московской Патриархии - а помощь, особенно в начале 1990-х годов и по меркам тех годов - была огромная, позволила купить в центре Москвы сотни квадратных метров. Не становились бы "кочетковцами" и российские состоятельные граждане, если бы те были так же подвергнуты остракизму как "суздальцы". А так приходят - ведь и государственные, и капельку фрондёрства, исключительности, и неопасно.

РУКИ

Анафематствование "предателей"

Упоминавшийся выше "кремлёвский мусульманин" Р.Гайнутдин определил "ваххабитов" - "неправильных мусульман", "террористов" - как людей, которые исповедуют "учение о собственной исключительности, вплоть до наделения себя правом объявлять немусульманами традиционных верующих" (Сегодня, 26.7.2000). Абсурдность этого высказывания в том, что произносящий его сам именно "наделяет себя правом объявлять немусульманами традиционных верующих" - он исключил из числа мусульман тех, кого правительство России в тот момент считало "террористами". Аналогичным образом в 1930-е годы коммунисты покорно исключали из числа коммунистов тех, кого отдавал под суд Кремль. Гайнутдин считает "традицией" сотрудничество с любой государственной властью, Бен Ладен считает традицией ислама что-то другое. Они различаются в "что", но совпадают в "как" именно тем, что считают другого изменником традиции.

А.Дворкин сделал нетерпимое отношение к бывшим членам религиозного движения одним из десяти важнейших признаков сектантство. Он советовал допрашивать подозреваемых в сектантстве: “Что вы знаете о бывших членах вашей организации? По каким причинам уходят из организации? Позволяет ли организация общаться с покинувшими ее людьми?” Дворкин пояснял, что “любая достойная организация с уважением относится к свободе человека и в том числе к праву своих членов покинуть ее. А вот о деструктивных культах этого нельзя сказать. Для них все бывшие члены – лютые враги, изменники и предатели, от которых надо держаться подальше”.

Видимо, Дворкин еще не читал Апокалипсиса, где описывается судьба вероотступников. Видимо, он вообще не подозревает, что “апокалиптическими” называются секты, которые развивают идеи христианской, а не буддистской книги. Видимо, он не общался с нынешними православными и не знает, как они относятся хотя бы к католикам и к тем, кто ушел из православия в католичество. А относятся, скажем прямо, неважно. Остановить сейчас не могут (еще в начале века за такое могли сажали как за совращение). Но пособниками антихриста – называют печатно. Устно же можно услышать и выражения более подворотные.

А.Шлеюк (Известия, 12.11.2003) предложил в качестве критерия "сектантства" именно "преследование отступников". Не случайно о. Глеб Якунин интуитивно прежде всего подчеркивает, что главное отличие нормальной Церкви от озверевшей - никаких отлучений, прещений и пр. Не хочешь, чтобы тебя отлучали - не отлучай. Вопрос, правда, в том, что считать "преследованием". Не случайно так настойчиво православные подчеркивают (и аз, грешный, увы, этим грешил), что Льва Толстого не отлучили, а - "констатировали его уход". А что и где чесалось "констатировать"? Почему из восьмидесяти миллионов фактически ушедших констатировали одного Льва Николаевича? Или считать преследованием только физический акт? Но это смешно: физическое насилие и так подпадает под УК. А сектофобии хочется все время как-нибудь помимо обычного суда, помимо состязательного судебного процесса прихлопнуть неприятное явление раз и навсегда. Как нацизм прихлопнули. Полезно помнить, что даже и гитлеризм прихлопнули лишь по праву силы, и, кстати, чтобы замести собственную вину в его расцветании, и что все-таки нацизм не запрещен так, чтобы уж вовсе нельзя было бы гитлеровцем.

Эклектизм как предательство

Обвинение в электизме - в смешении христианства с буддизмом, или ислама с социализмом - есть прежде всего обвинение в предательстве. Как можно соединять то, что я считаю истинным, с тем, что я считаю ложным? Веру в воскресение с верой в переселение душ? Веру в Деда Мороза с с верой в Снегурочку?

А почему, собственно, вера в Деда Мороза противоречит вере в Снегурочку? Исторически, действительно, Дед Мороз в течение веков не имел никакой внучки. Снегурочку ввели в новогодний набор лишь в конце XIX века. Разве это предательство? С таким же успехом недобрая или неумная свекровь считает предателем сына только потому, что он женился. С таким же - то есть, с нулевым - успехом современные иудеи считают предателями христиан, потому что "эклектически" соединили веру в Единого Бога с верой в Сына Божия.

Наверное, иногда предательство заключается в эклектизме. Например, в случае супружеской измены. Но иногда эклектизм - норма жизни. Например, любая еда - эклектична: немножко того, немножко сего... Ананасы - с шампанским, свёкла - с селёдкой, а салат "Оливье" предал картошку, смешав её с г... То есть, с майонезом, с которым картошка ничего общего не имеет даже на генном уровне.

Изоляционизм

"Секта" это организация, которая изолирует своих членов от внешнего мира, - одно из очень типичных обвинений, которые сводятся к простому ругательству: "Ты что, оглох?!"

Изоляционизм нарушает способность человека к дружбе, к общению. "Возьмёмся за руки, друзья". Но возьмёмся - все. А если двое или трое берутся за руки и удаляются, куда это годится?!

В основе такого обвинения лежит вполне реальный факт: многие религиозные движения изолируют своих членов от внешнего мира. Часто - что кажется утончённым лицемерием - большинство членов общины живёт в изоляции, а руководитель спокойно разъезжает по всему миру.

Пугаться этого означает не понимать, что так устроен любой человек. В жизни каждого есть внутреннее пространство, место сосредоточения, которое всегда больше внешнего измерения личности. Если у человека нет этой подводной части айсберга, ему нужно к врачу. Это болезнь - жить только наружу. Иногда это проявляется как недержание речи, иногда как бесконечное хождение по гостям, выставкам, музеям.

В социальной жизни то же самое. Президент страны ездит по заграницам, крестьянин сидит на ферме. Патриарх катается по стране, рядовой священник сидит на приходе по возможности безотлучно. Что уж говорить о монастыре!

Можно возразить, что в монастыре изоляция добровольная, что в "нормальной" религии можно выбирать - жить ли "в миру", жить ли в затворе. Так ведь и "секту" человек выбрал добровольно. Многие люди в Церковь идут именно для того, чтобы убежать от действительности, замкнуться. В ХХ веке появилось даже выражение "монашество в миру" - когда в монастырь не хочется, потому что там именно что мало изоляции, а человек сам себя изолирует от окружающей действительности, изолирует душевно, а не физически.

Баланс открытости и сосредоточенности может быть нарушен "в пользу" угрюмости, замкнутости. Иногда это называют эскапизмом - бегством от действительности. Атеисты считают, что всякий верующий убежал от действительности в мир иллюзий. Верующие - если он более верующий, чем думающий - обвиняет в том же атеиста: не видишь, мол, у себя под носом Творца.

Тоталитарность

Первым про тоталитарность сказал Муссолини, во всяком случае, он употребил именно это слово, чтобы обозначить необходимость контроля партии (и государства, поскольку для тоталитаризма это совпадающие понятия) над жизнью людей и на работе, и дома.

Вообще-то ничего нового в тотальном контроле над человеком нет. До XIX века даже короли не имели изолированных комнат, жили в проходных. Всякая архаическая культура тотально контролирует жизнь своих членов - совершенно невольно, как невольно, безо всяких теорий родители тотально контролируют жизнь младенца.

Человек современный не выдумал тоталитаризм, он его сверг, да ещё дважды. Сперва, когда стал современным - в века гуманизма, просвещения, революций. Потом когда соблазнился подобрать сверженный тоталитаризм и использовать его для своих целей - фашистских, нацистских, коммунистических. Тотальный контроль над человеком есть контроль не только над поведением, но и над мышлением. Символом стал роман Орвелла "1984", в котором тоталитарная власть заставляет человека разлюбить любимую женщину.

Правда, роман есть всего лишь роман. Можно ли считать успешным примером тотального контроля над личностью пытку? Человека запугали, довели до обморочного состояния, после чего он, действительно, потерял дар любви. Могли бы и не тратить столько времени на пытки, а просто пристрелить! Ведь тут не тотальный контроль над человеком, а тут уничтожение человеческого в человеке, вот и всё.

Тоталитаризм - настоящий, не умеренный патриархальный полу-тоталитаризм, а тот, о котором мечтали нацисты, коммунисты, фашисты - невозможен, как невозможно растереть воду в порошок. Вода может испариться, но в порошок она не превратится. В крайнем случае, можно воду заморозит и истолочь лёд - но это уже будет лёд. Человек же устроен так, что тотальному контролю либо успешно сопротивляется, либо исчезает, не всегда физически, но всегда психически.

Сторонники тоталитаризма иногда утверждают, что тоталитаризм - пугало, что он никогда не существовал. Действительно, тотальным не был контроль ни Гитлера, ни Сталина, ни, тем более, Муссолини. Однако, он не был тотальным не потому, что не хотелось, а потомучто не получилось. "Бодливой корове Бог рогов не даёт".

Однако, тоталитаризм как попытка был очень реален. Попытка была кровавой именно потому, что люди ускользали от контроля - в небытие. Пытались расстрелами вывести новую породу людей - людей, согласных на тотальный контроль. Но получилось, самое большее, - "совок", человек, в котором даже и контролировать нечего, который вроде бы даже сам себя контролирует, но при этом внутри его - такая пустота, что от контроля этого проку мало. Ни один диктатор не мечтает править сумасшедшим домом, но сумасшедший дом в масштабе целой страны - максимум, которого может добиться диктатура.

Чем крепче в стране тоталитаризм, тем больше его верноподданные боятся тоталитаризма, но страх своей, естественно, проецируют в сторону. Боязнь тоталитаризма есть и на Западе. Но там частная жизнь защищена от идеологического контроля прочно, поэтому тоталитаризма боятся спокойно и разумно, не призывая на помощь полицию, а принимая необходимые на личном уровне меры. Этого вполне, оказывается, достаточно. Среди таких мер - отслеживание тоталитарных замашек у разных деятелей и лидеров, хоть светских, хоть религиозных. Отследили - лишили поддержки. Вот и нету таракана. Даже в тюрьму сажать не надо.

Свободный человек не будет ходить в церковь, где ему станут диктовать, как любить жену. Не будет он и призывать к запрету такой церкви. Бойкота оказывается достаточно так же, как бойкота магазина достаточно, чтобы тот исчез с лица земли. Церковь - не магазин, может и не исчезнуть, своя паства найдётся и у проповедника с тоталитарными замашками, но паства это будет небольшой и плодиться не будет.

Иное дело несвободный человек, особенно - в несвободной стране (а большинство несвободных людей почему-то собрались именно в таких странах). Несвободный человек очень боится тоталитаризма, но именно поэтому он не будет воевать с настоящим тоталитаризмом, а будет воевать с фикциями. На чекистов, к примеру, несвободный человек боится охотиться, поэтому начинает охотиться на инаковерующих, приписывая им именно чекистские пороки: нетерпимость, нравственную нечистоплотность. Видят большую, государственную Церковь с тоталитарными тенденциями, но с нею бороться страшно - будут бороться с тоталитарными тенденциями у маленьких, безобидных религиозных групп. Против овец - молодцы.

Борьба с тоталитаризмом у несвободного человека будет тоталитарной. Во-первых, он будет требовать тотального уничтожения тоталитаризма. Во-вторых, он сам станет маньяком, всецело (тотально) сосредоточенном на борьбе с "тоталитарными сектами". Так в России 1990-х годов развернулась охота на "тоталитарные секты" - и тем резвее возрождалось полицейское государство с тоталитарными поползновениями.

Тоталитаризм в сознании лучше всего заметен на примере вполне демократических, свободолюбивых людей. Вот прекрасный журналист Борис Жуков, справедливо выбранив пару интеллектуалов за недостаточную интеллигентность, вдруг закончил статью фразой: "Интересно, почему любая гражданская активность у нас может быть только тоталитарной?" (Еженедельный журнал, 28.4.2003). Такое обобщение умный человек может допустить лишь в том случае, если "весь мир" для него сосредоточился в той обстановке, в которой лично он пребывает. Страх "тоталитарности" в гражданской деятельности так же симптом не внешнего, а внутреннего неблагополучия, как страх "тоталитарности" в религии - симптом неблагополучия своего, а вовсе не иеговистов, саентологов и т.п.

Попытки дать определение "секте" как "тоталитарному религиозному движению" всегда безуспешны, потому что исходят именно от тех людей и движений, которые сами привержены тоталитаризму. Так внимание к национальности чужой матери есть первый симптом антисемитизма. Проекция: тень помогает опознать то, что ещё не видно глазу.

Сама попытка определить "движение", "группу" есть порочный подход, проявление коллективистского мышления - то есть, именно того качества, которое и подлежит выявлению и осуждению. Рационально лишь выявление свойств индивидуального поведения (речи, психики). Это бесспорно на примере антисемитизма. Никто не будет называть антисемитизм "тоталитарным движением". Антисемит постоянно открещивается от сопричастности к "антисемитизму". Тем не менее, организация дискриминация, погромы, геноцид евреев начинаются именно с позиции отдельного человека.

Можно запретить нацистам публичные выступления, организацию, но запрет мыслить по-нацистски, розыск тех, кто так мыслит, попытки их перевоспитания были бы хуже нацизма. Можно сражаться против нацизма как учения, можно сражаться с нацистами, когда те выступают в бой, но нельзя запрещать мыслить нацистки. Конечно, "нацистское мышление" - такое же издевательство над мышлением, как выражение "евреи тоже люди" - издевательство и над евреями, и над человечеством. Но право на издевательство, право на грех неотъемлемы от свободы, хотя являются не свободой и даже её извращают. Это лучше видно на примере кощунства: лишив человека права на кощунство, мы не только лишаем его возможности веры, мы поощряем в нём неприятие веры. Если мы лишаем его права на публичное кощунство, мы лишаем и веру права на публичность.

ГЛУХОТА

Сюда же относятся и более страшные обвинения: мол, "сектант" - зомбированный человек. Чем страшен "живой труп" или "зомби"? Покойник ничего не слышит. Колдун может что-то ему внушить, но вернуть способность слышать не может покойнику даже колдун. И вот готов признак сектантства: потеря способности слышать собеседника. Человек может молчать, пока вы говорите, но это не значит, что он вас слушает или слышит. Он просто ждёт, когда вы замолчите, после чего начнёт твердить своё.

"Богородичник" будет твердить про фантастические чудеса Богородицы, католик - про благотворность инквизиции, православный - про чудотворные иконы. Твердит такой православный сектант про то, что жиды в сговоре с Гитлером отправляли в Освенцим выкрестов - и не слышит никаких возражений. Его осенило, он должен поскорее поделиться с миром своим озарением, чтобы предотвратить повторение такого кошмара. Он допускает, что может ошибиться, но если он ошибается - беда невелика, а вот если он прав - может произойти катастрофа. Такова логика и верующих в злокозненных марсиан, вселившихся в тела политиков.

В отличие от сумасшедших, эти люди готовы хотя бы на словах признать, что могут ошибаться. Это делает их не менее, а более опасными, ибо такие признание - пустые отговорки, а к практическим действиям они призывают здесь и сейчас. Сперва посадить всех евреев, а потом выпускать тех, кто непричастен к ужасам Освенцима. Это не всегда говорится - дара вовремя промолчать такие люди не потеряли. Но молчат они ещё красноречивее, чем клевещут.

Можно говорить такому "сектанту", что руководители его религиозной организации сотрудничали с тайной полицией атеистов, предавая собратьев - он не слышит. Хорошо ещё, если он возражает - значит, он ещё не вполне сектант. Но когда он лишь сочувственно улыбнётся и переведёт разговор на другую тему, это симптом конца. Такого уже ничем не прошибить. Ему можно предъявлять бумаги с печатями, статистику, отчёты - он будет лишь смиренно улыбаться и говорить о том, что без православия не было бы России, почему клеветники России и не любят православия.

Потеря слуха ведёт одновременно к параноидальной подозрительности, которая "строит предположения" на любом фундаменте и без фундамента вообще. Потеря слуха ведёт и к патологической доверчивости, которую не прошибить самыми окончательными свидетельствами. Подозрительность - чужим, доверчивость - своим. Но человек не слышит ни чужих, ни своих, не слышит, как лжёт любимый батюшка, гуру, профессор, не слышит правды, когда её говорят ненавистные эволюционисты, физики, историки.

Обе крайности сектантского духа - бойкот окружающих и выливание на окружающих потока вероучений - суть искажение одной и той же нормы, способности слушать. Речь, оторвавшаяся от слуха, дефектна - неважно, слишком ли её мало или слишком много.

Можно запретить любое религиозное движение. Если уж запрещать, то все, чтобы хоть такое равенство перед законом обеспечить. Но нельзя запретить не слышать. Точнее, можно - но только себе. Если я возмущён глухотой другого, то проблема не в том, что меня не слышат, не в том, что я должен кричать те же самые слова, чтобы докричаться. Я должен прислушаться к другому, чтобы подобрать слова, ему нужные, ему понятные, сказанные интонацией, которая пробьётся через нашу отчуждённость друг от друга. Иногда и вовсе не слова нужно менять, а собственное поведение, ибо наши дела говорят часто лучше наших слов. Никакого другого способа преодолеть исцелить "глухоту сектанта" не существует.

"Сектантов" часто обвиняют в том, что они мономаны, сосредоточены на одной идее. На этом обосновывают и возможность охоты на них: если уж сектантам свойственна глухота к чужому мнению, так можно быть уверенным, что верующие, которые глухи к чужому мнению - сектанты. Кто разрушает семью - тот сектант.

Семью случается разрушать и нашим единоверцам, они тоже бывают глухи к чужому мнению. Уход в монашество тоже разрушает семью. Мать Феодосия Печерского до хрипоты ругала монастырь, куда он постригся; правда, назвать его “тоталитарной сектой” все же не догадалась.

Однако, сектофобы утверждают, что "свои" разрушают семью в порядке исключения и отступления от нормы, "чужаки" - постоянно. Так националист не отрицает, что его соотечественники могут врать и красть, но убеждён, что жители соседней страны (другого континента) врут и крадут постоянно, жить правдиво и честно попросту не могут.

Виктор Малухин из Московской Патриархии, отвечая на критику Я.Таньковой, которая возмутилась тем, что в монастыри принимают несовершеннолетних девушек (Комсомольская правда. 17.5.2004), объяснил:

"Видимо, эти девушки тоже сделали свой выбор. Причем, если они попросят настоятельницу не давать их и объяснят причину - непонимание родителей, - она выполнит их просьбу. И поиски с милицией не выход. .... Даже если их и найдут - идя на конфликт с дочерьми, родители рискуют просто потерять их навсегда. Надо уважать душу своих любимых, их решение. Ведь они - взрослые люди. Единственный способ для родителей поправить ситуацию - обратиться к девочкам через ту же газету".

А какой смысл обращаться через газету, если монахини не читают газет? И почему речь зашла о "взрослых", коли Танькова подчеркивает, что обсуждает вопрос о несовершеннолетней девушке? И почему Малухин не скажет своему коллеге Дворкину из соседнего отдела МП, чтобы перестал обличать "сектантов" за "увод из семьи" и несовершеннолетних, и вполне взрослых?

Бессмысленно доказывать, что "сектанты" не обязательно разрушают семью. Интереснее заметить для себя, что охотники на сектантов сами близки к мономании, потому что они убеждены, что отличие "секты" от "ортодоксии" способно что-либо объяснить.

Охотники на сект страдают отсутствием логики, зато у них избыток психологии. Они похожи на сочинителей пословиц, которые имеют всегда две прописные истины, чтобы в любой ситуации иметь возможность поступить так, как хочется. "Без труда не вытащишь и рыбку из пруда" обязательно дополняется "работа не волк, в лес не убежит". Это разновидность "номенклатурной психологии", разница в том, что у номенклатуры есть власть, которая и позволяет ей издеваться над людьми, а охотники на сектантов вынуждены обращаться к чужой власти.

Сектантов обвиняют в глухоте - это обвинение, по законам психологии, отражает замкнутость и высокомерие обвинителей. Однако, обвинение ненавистных иноверцев в глухоте обязательно дополняется обвинением их же в чрезмерной ласковости. Якобы именно "неправильные верующие" выслушают любого - но выслушают не из искреннего сочувствия, а из расчёта обратить в свою неправильную веру. Да, - говорят сектофобы, - в нашей, истинной Церкви вас не встретят с распростёртыми объятиями, но объятия раскрывают, чтобы незаметно вытащить у вас кошелёк из кармана. Психотерапевт не заигрывает с пациентом, и священник не должен заниматься человекоугодничеством.

В этом сила параноидальной психики. При другом повороте разговора - может быть, через минуту - защитник "ортодоксии" (иногда, кстати, вполне реальной) может развернуться на сто восемьдесят градусов. Он станет объяснять, что "сектанты" замкнуты в себе, не интересуются внешним миром, не любят посторонних, а правда там, где дивные благочестивые старцы плачут с плачущими, утешают потерявших близких, где они настолько сострадают миру, что прольют слезу над вашим горем, хотя вы ещё не успели им об этом горе поведать.

Ровно то же самое происходит с обвинением "сектантов" в разрушении семьи - оно может мгновенно обернуться обвинением в том, что сектантская семья есть маленькое тоталитарное государство, там детям не разрешают ходить в школе или, во всяком случае, запрещают им играть с одноклассниками, посещать внеклассные мероприятия, объясняют, что в школе не всё говорят правду.

Нужно ли говорить, что те же самые люди, которые обвиняют сектантов в разрушении семьи, сами считают возможным, к примеру, уводить в монастырь несовершеннолетних? Потому что нельзя человеку уходить из семьи ради ложной веры, но ради следования за Иисусом, ради веры истинной, ради призвания можно и нужно уйти от неверующих родителей, а иногда и от верующих, будь тебе хоть шестнадцать лет, хоть двенадцать.

Точно так же, люди, обвиняющие сектантов в построении тоталитарных семей, сами призывают именно к родительскому тоталитаризму: тщательно следить за кругом чтения ребёнка, подбирать ему круг общения, направлять его интересы и т.п.

Вот почему бороться с духом злобы на сектантов невозможно: как и всякий дух, он легко меняет направление. Сейчас дует в одну сторону, затем в другую. Памяти он лишён и не помнит, о чем шумел ещё недавно. Остаётся одно: не давать этому духу диктовать свою волю другим, ограничивая его законом, а не помогая ему законом. К сожалению, тут придётся пожертвовать таким благом, как симфония истины небесной и истины земной, симфония государства и Церкви.

Лучше вообще запретить соединение религии и государства, чем хотя бы в теории допустить возможность соединения ложной религии с государственной мощью. К тому же, соединение с государством даже истинной религии ведет к тому, что в ней начинают появляться замашки религии ложной. Такое бывает: и зрячий человек может вести себя как слепец, если его мозг затуманен вином. Государственная власть и есть такое вино, противоположное вину Евхаристии.

Ещё одно любопытное определение сектантства у Бердяева в связи с его критикой интеллигенции: «Сектант не способен мыслить великое целое и направлять свою волю на это целое, этим он отличается от человека церковного, чувствующего себя во вселенском целом». Что значит «мыслить великое целое», «чувствовать себя во вселенском целом»? Мышление и чувства суть явления психологии, качества. Может ли образоваться большая религиозная группа, которая «не способна мыслить великое целое»? Конечно, может. Бывают и маленькие группы такого рода – так ведь всякая большая группа начинается с малого. Бердяев пытается дать объективную оценку сектантства и в результате сам впадает в сектантство. Нужно дать сперва объективное описание «сектантства», а оно совершенно иное: сектантство полагает, что только оно «мыслит великое целое» и представляет «вселенское целое».

Практические выводы из такого мироощущения могут быть совершенно противоположные.

Сектант может создавать замкнутую группу, вхождение в которое затруднено, где новичка встречают настороженно и недоброжелательна, которая противопоставляет себя миру (среди крупных религиозных сообществ так ведёт себя Римо-Католическая церковь). Сектант может, наоборот, стремиться к активному миссионерству, а может – как это делает Московская Патриархия – сочетать обе стратегии, одновременно демонстрируя отсутствие потребности в новых членах и в членах вообще (есть духовенство, и этого достаточно), пытаться активно вербовать новых членов и завоёвывать новые «канонические территории», и, наконец, объявляя миллионы людей своими членами «по умолчанию» - по происхождению, «корням», «культуре». Суть одна: «вселенское целое» именно «мыслится», «чувствуется», а не является предметом общения и творчества.

АГРЕССИВНОСТЬ

Секта агрессивнее "нормальной" религии - верный признак, только не "секты", а "сектофобии", агрессивности, которая встречается у верующих и неверующих, членов больших и малых религиозных движений, почтенного возраста и сравнительно молодых.

Агрессивность иногда нормальна - например, у молодёжи это игровая форма социализации. "Игровая" - значит, безобидная, неопасная. Щенки покусывают всех, но не кусают. В религиозной жизни такая агрессивность - неизбежный спутник неофитства, начального периода жизни в вере. Человек уже открыл истину, но ещё не проникся ею (истина же всегда миролюбива), уже хочет всем подарить свою находку, но ещё не научился делать подарок, не наступая на пальцы счастливому получателю.

У взрослого человека, у верующего "со стажем" агрессивность - признак болезни. Озабоченность розыском "сект" (не сектантства, а именно конкретных тоталитарных организаций) есть в современном мире признак нездоровья уже потому, что основную опасность для духовного здоровья составляет не организованное заблуждение, не коллективизм, а индивидуализм. Религиозность или атеизм становятся прежде всего дисперсными, атомизированными. Идущий в секту может прийти и в "нормальную" Церковь. Уходящий от всякого общения, уйдёт и от Церкви.

Борцы с сектами губят себя не только потому, что демонстрируют не веру, а бойцовские качества - то, чего менее всего ищет жаждущий веры. Они губят себя, потому что борьба их требует такого сплочения, которое именно является сектантским. Если эти борцы в Церкви, они и Церкви навязывают сектантское мышление и поведение.

Борьба бесполезна там, где нет сплочённого врага - а именно таково отношение большинства людей современности к вере. В Церковь по своей воле идут прежде всего именно те, кто склонен по разным причинам к коллективизму. Причины разные, но всегда патологические. Именно эти люди не могут смириться с существованием в Церкви персонализма и свободы, рассматривают единство в Духе как недостаточное.

Главным признак духовного нездоровья, одинаковым и у отдельного человека, и у кружка, клуба, секты, является идолопоклонство: сужение реальности до символа. Причём не важно, идёт ли речь о реальности или фантазии. Запрет идолопоклонства в Десятословии - это запрет религиозных фантазий, поклонения ложным богам. Однако, в современном мире чаще становится проблемой сотворение идола из истинного Бога или из того, что причастно Истине: человеку, Церкви, науке, искусству. Неприятие икон есть неприятие именно такого идолопоклонства - только настолько агрессивное, что оно само превращается в кумиротворение.

НАСТОЯЩЕЕ СЕКТАНТСТВО: "ТЫ УШЁЛ"

Сектантство - когда человеку говорят, что ты "ушёл". Обычно добавляют: "А вот Мень не ушёл!" Люди умные говорят тоньше: "Мень не ушёл бы!" - потому что понимают, что Патриархия до 1991 года и после две разные церковные организации (хотя одна Церковь).

Люди мало того, что не знают биографии о. Александра Меня, мало того, что позволяют себе "альтернативную историю" и махание мёртвым соловьём, что суть некоторое идолопоклонство. Люди не понимают, что быть в гнилой организации можно - но в порядке чуда. Отец Александр Мень в конце 1960-х годов собирался "уходить" - уезжать. Но был у него некоторый мистический опыт... У меня был другой мистический опыт - "пора!" Все претензии - к Духу Святому.

Впрочем, кто подменяет Церковь - церковной организацией, тот верует в Духа Святого лишь формально. Дух Святой для него - вроде Дыхания Бога Отца, но дышет Творец на печать Московской Патриархии и ни на что, ни на кого более.

Впрочем, это сектантство откровенное, наивное в своей самоуверенности. Озноб же вызывают люди, которые одновременно говорят о своей "открытости", о том, что "перегородки, разделяющие церкви на земле, не достают до Неба" - и при этом всё же рассуждающие о том, что кто-то "ушёл", а кто-то героически "не уходит".

НОГИ

Деструктивность

Человек может созидать, а может не созидать. Вот чего человек не может, так это не разрушать. Правда, можно назвать это потреблением. Если разрушение принимает особо агрессивные формы, его называют "борьбой за справедливость", "вразумлением" и т.п. Стыдиться здесь нечего, стыдиться нужно лишь тогда, когда разрушительные инстинкты человека берут верх над созидательным духом человека. Может ли человек что-либо создать, ничего не разрушая? Что-либо отчистить в одном месте, ничего не загрязняя в другом месте?

История заставляет ответить скорее отрицательно. Если говорить о религиозной жизни, то, к примеру, "отец веры" Авраам начал с того, что разрушил семейные узы, оставив свою родину. Принесение жертвы - акт созидательный, исцеляющий душу, но ведь у жертвы совершенно другой взгляд. Жертва недоумевает: почему "принесением" называют разрушение и убийство? Ведь "принести в жертву" ягнёнка означает попросту зарезать его!

Человек с трудом осознаёт, насколько разрушение пропитывает даже его созидание, не говоря уже о более низких пластах жизни. А вот про чужую жизнь и чужое созидание человек осознаёт легко. Не случайно появилось выражение "деструктивные секты", "деструктивные культы" - то есть, религии разрушающие. Как могли афганские мусульмане уничтожить статуи Будды! А как могли русские православные разгромить выставку, которая показалась им оскорбляющей их "чувства"? Кто-нибудь представляет, сколько христианских храмов построено на развалинах языческих капищ - причём совершенно сознательно разрушали и строили, чтобы язычники приучались к новой вере, приходя на привычное место. Даже невинное празднование Рождества - разве не разрушение языческого праздника, который раньше приходился на это число?

Что говорить о ветхозаветном сознании, которое воспевало Бога за то, что враги сокрушены, святыни врагов повержены. А "смертию смерть поправ" что означает? Можно сказать, что смерть настолько отвратительна всем людям, что победа над ней - для всех радость. Но, не говоря уже о том, что у смерти есть свои поклонники и свои носители, у которых есть своё мнение, существуют ещё, к примеру, биологи и философы, полагающие что смерть непременная часть существования человечества. Так что попрать смерть - деструктивно.

Собственно, когда коммунисты отвечали своим критикам призывом быть "конструктивнее", а не просто требовать свержения пролетарской диктатуры, это был именно призыв смерти к конструктивности. Разве не деструктивен колос, уничтожающий зерно с момента своего появления на свет и даже чуть раньше?

Конечно, противники сект полагают, что есть абсолютные ценности, которые разрушать ни в коем случае нельзя. Правда, противников много - и у них довольно разные абсолютные ценности. Сайентологов с удовольствием бы отправил на костёр и Папа Римский (во всяком случае, Бенедикт XVI), и вполне неверующий русский коммунист.

Абсолютные ценности нельзя разрушить - на то они и абсолютные. Разрушить можно лишь относительное. Если это относительное разрушать нельзя, закон пугает наказанием. И - всё, тут заканчивается демагогия про "деструктивные секты". "Деструктивное" есть другое название преступного. Если кто-то проповедует разрушение святынь - чужих, естественно, - то судить его нельзя, ибо проповедь это слово, а слово должно быть свободно. В современном мире со свободой слово лучше, чем в средневековом, но ещё очень далеко от нормы. Тем не менее, судить за проповедь даже в России не очень решаются. Хотя есть закон об "экстремизме", который может и за проповедь посадить.

Те, кто обвиняют "секты" в деструктивности, впрочем, обычно имеют в виду не проповедь. Речь идёт о разрушении гегелевской триады - семьи, частной собственности и государства. Но эта триада отлично защищена непосредственно уголовным кодексом. И только им - иначе придётся запретить как "деструктивные" все веры и религии, ибо любая вера деструктивна по отношению к неверию.

Разрушение семьи

Первая ячейка, через которую человек просеивает мир, это семья - не та семья, где он муж или жена, а та семья, где он сын или дочь. Если этой семьи нет, если эту семью подменило государство, то ничего нет. Поэтому первый критерий "доброкачественности" религии - как и любой формы человеческой мысли и деятельности: как это будет для семьи? Не разрушит ли её?

“Если я вступлю в вашу организацию, должен ли я буду бросить учебу и работу, пожертвовать вам свои сбережения и свою собственность и разорвать отношения со всеми близкими и друзьями, если они будут высказываться против моего решения?” - так в 1993 г. А.Дворкин предлагал допрашивать потенциальных "сектантов".

Только ведь и в Евангелии сказано: оставить отца, мать, жену и следовать за Христом. Раздать имение своё. Почти каждый современный батюшка скажет, что истинное христианство в монашестве, в том, чятобы оставить все и идти в монастырь, разорвав отношения со всеми близкими, даже если они не высказываются против христианства, даже если они сами христиане. Что до денег, то возьмите вкладную книгу любого монастыря и посмотрите, на какие деньги они строены – ведь целые деревни им завещали, это вам не квартирка в Бибирево.

При этом часто "забывают", что семья, где человек сын или дочь, всегда конфликтует с семьёй, где человек муж или жена. Чтобы разрешить этот конфликт, обычай и закон смиряются с тем, что "оставит человек отца своего и матерь свою". Обычай и закон с этим смиряются, а люди в состоянии одержимости - нет. Поэтому часто в "секты" зачисляют те движения, которые "разрушают семью", "уводят из неё" вполне совершеннолетних персонажей. Показывают на тридцатилетнего мужика и жалуются: он меня, мать свою, бросил. У Марчи Рудин секта - это движение, которое "настраивает своих членов против женщин, детей и семьи".

По этому признаку любой православный или католический монастырь является деструктивным культом, тоталитарной сектой. Можно добавить, что в монастырях, как и в сектах, от верующих требуют уделять религии куда больше времени, чем это принято среди джентльменов. Сегодня в России именно монашество многими православными рассматривается как “идеальное” состояние для христианина. И это, очевидно, прямо связано с ожесточенной борьбой Патриархии против “тоталитарных сект”: в них видят прямых конкурентов. А многие родители нападают на православные монастыри, куда уходят их вполне совершеннолетние (обычно) дети.

Но если оставить эти простые (с точки зрения закона, не с точки зрения матери) случаи, то остаются случаи сложные. Если муж и жена были неверующие, и вдруг один из них стал религиозен - что должен делать другой супруг и что вправе делать тот, который вдруг уверовал?

Вопрос не так прост. Апостол Павел убеждал своих единоверцев - которые ведь все были новообращённые, христианство только начиналось - не бросать супруга, бросая неверие. Но раз Павел убеждал - значит, был спор. Полагали, что единство семьи означает и единстве в вере, а значит, я крестился - и ты крестись. Или разбегаемся.

В сущности, позиция эта и возобладала в истории Церкви. Осталась куцая "привилегия апостола Павла": в редких случаях, когда было налицо двое неверующих супругов, один из которых крестился, неверующий получал "привилегию" не креститься. В Средние века, да и много позже, когда к семье относились незатейливо, это казалось почти невероятным. Это было исключение из правила, а правило гласило: чьё правление, того и вера. Кто в семье глава, того и религия. Поскольку главой семьи при этом обычно был мужчина, то всё было ясно.

Конечно, была масса исключений, особенно, когда речь шла о людях близких к вершинам власти, или, напротив, о совсем безвластных. Никто не вникал, одной ли религии муж и жена в какой-нибудь деревенской глуши, где бок о бок жили мусульмане и христиане. Тут всё зависело от религиозного рвения духовенства, а в обществе, где духовенство было казённым, оно, к счастью, большим рвением не отличается. Напротив, все вникали, сохранит ли своё вероисповедания какая-нибудь принцесса или княгиня, вступая в династический брак. Случались войны, когда оговоренное в брачном контракте право на сохранение своей веры, подвергалось испытанию.

В любом случае, предполагалось, что уж дети-то будут воспитаны в вере того, кто в семье главный. Значит, в вере отца. Уж совсем в редких случаях жена получала "привилегию" воспитать в своей вере дочку.

Русский человек в ХХ веке дважды оказывался в ситуации переворота. Первый раз, когда в почти поголовно православной стране вдруг победил воинствующий атеизм. Сектантством, причём сектантством разрушительным и опасным, стала любая религиозность. Воспитывать ребёнка в своей вере стало преступлением - не всегда с точки зрения закона, но всегда с точки зрения общества. Как говорила одна коммунистка в антирелигиозном фильме "Тучи над Борском": "Церковь отделена от государства, но Вася, наш Вася, разве он отделён от общества!"

Через четверть века произошёл ещё один поворот. Коммунисты, разочаровавшись в своей идее, вернулись к идее православия как опоры государства. И сразу же стало вновь - если не с точки зрения закона, то с точки зрения общества - преступным воспитывать ребёнка в своей вере, если эта вера была не православная, или если это было неверие. В "деструктивные секты" стали зачислять всех, кто разрушал "крепкую советскую семью", соблазнял детей и т.д. Верхушка приближенной государством конфессии провозгласила: "Церковь отделена от государства, но не от общества",

Конечно, сразу же выяснилось, что и казённая религиозность разрушает семью: несовершеннолетние дети уходят от вполне верующих родителей в монастыри, к ужасу родителей. Это ведь уже много раз было в истории православия (например, Феодосий Печерский начинал с такого конфликта с матерью). На этот раз многое осложнялось тем, что в России после 1990 года закон и обычай утратили ту силу, которую имели и при царизме, и при коммунизме. Воцарился правовой произвол, плавно переходящий в абсолютное самодурство власти и относительно самодурство родителей.

Намёк на то, каким должно быть отношение семьи к религии, есть в том же совете апостола Павла. Он пишет, что не надо бояться жить с неверующим супругом, потому что неверующий "освящается" верой христианина. Следовательно, с точки зрения именно христианина нет симметрии между верой и неверием: вера - освящает, неверие - не оскверняет. Вера сильнее неверия. Вера и неверие не плюс и минус в электричестве, это плюс и отсутствие плюса.

Сектофобы более веруют в силу неверия, чем в силу веры, и это проявляется прежде всего на отношении к семье. Они не веруют, что христианство мужа освящает неверующую жену. Они не веруют, что сам Христос может освятить ребёнка, они веруют, что для этого обязательно нужны крестные, обряды, хождение в церковь. А всё это - хорошо, но не обязательно, а иногда и вредно, и весь опыт стран, где религию вдалбливали в детей насильно, об этом свидетельствует.

Недостаток патриотизма

Упоминавшийся выше баптистский епископ Эдуард Грабовенко , оправдываясь от обвинений в сектантстве, заметил: "Мы любим свою Родину и хотим жить в своей стране, помогать своим согражданам". С религиозной точки зрения - странно: разве любовь к родине входит в символ веры? И почему это надо помогать именно "своим согражданам"? Православные США, которые помогают гражданам России, а не своим согражданам, разве становятся сектанты?

Определение секты как непатриотической религиозной группы является отражением веры в государство как семью. Для такой веры единственная истинная религия та, которая одобрена государством. Древние римляне смотрели на римлян, принимавших митраизм или христианство, как на изменников. Иудеи так же отнеслись к иудеям, веровавшим в Иисуса как Мессию - к христианам. В России неосоветской считают баптистов сектантами, потому что баптизм - "американская вера". Мормоны оказываются пятой колонной. "На кого работаешь? На чужого дядю?" Cпустя полвека после Второй мировой войны русские православные спорят, кто был патриотом, а кто нет - тот "сектант". Припоминают, что такие-то построили церковь в Берлине на деньги Гитлера, а такие-то воевали против Красной армии... Что Красная армия воевала отнюдь не за родину, а за Сталина и всемирную пролетарскую революцию, как-то забылось. И слава Богу.

Иисуса и распяли, в числе прочего, за недостаток патриотизма.

В более демократических странах эта идея принимает более деликатную, но всё равно ядовитую форму. Марчи Рудин определяла секту как движение, которое заботится лишь о собственном процветании секты, а не о благополучии общества. Это остаток философии XVIII века, когда Пётр Первый обвинял монахов, что от них никакой пользы обществу - и селил в обителях инвалидов, чтобы монахи за ними ухаживали. Инвалиды, конечно, предпочли бы нормальный дом престарелых... Само общество не должно требовать патриотизма от религии, как не должно просить от козла молока.

Иностранное происхождение

Недоброжелательное отношение к "иностранному" никогда не бывает всеохватывающим. Например, в России своеобразная традиция видеть в царе завоевателя - законный царь должен приходит издалека, не быть русским, а быть "варягом" (немцем, монголом). Русская аристократия тоже старалась возвести себя либо к татарам, либо пусть к захудалым, но итальянцам. Неплохо относились и относятся на Руси к импорту. А плохо - к иностранцам, которые приезжают в Россию не править, а работать. Это отразилось и в ограничении религиозной свободы. Инициатором выступала Московская Патриархия в 1990-е годы, но ведь подхватили интеллектуалы и чиновники. Точно так же в 1990-е годы устроили травлю иностранцев, которые трудились в России и в других сферах.

Когда речь идёт о позиции христиан, ксенофобия выглядит абсурдно: во-первых, Христос не вполне русский, во-вторых, христианство столько сил потратило на то, чтобы освободиться от ограниченности иудейской - неужели для того, чтобы утвердить ограниченность русскую, в-третьих, русские столько настрадались, когда были заграничным филиалом Византийской Церкви... Но Христос - "хороший иностранец", потому что Христос - Царь. Да Иисус чаще воспринимается, по счастью, как свой товарищ, соработник, и в качестве работяги Он уже - русский, а не иностранец, именно потому, что хороший работяга всегда русский.

Страдание же само по себе непродуктивно, и русские из своих страданий вынесли решимость при первом удобном случае из лица страдающего превратиться в лицо, причиняющее страдание другим. Не из мазохизма, конечно, а чтобы лучше понимали распоряжения. Нас учили через битьё, и мы будем учить битьём. Иудеи изоляционисты, так будем и мы изоляционистами.

Нарушение прав человека

"Наделение себя правом ущемлять права других людей", - так определил один из трёх важнейших, на его взгляд, признаков сектантства Р.Гайнутдин (глава советизированных мусульман России) (Сегодня, 26.7.2000). Здесь, конечно, проявился беспредельный эгоизм советской психологии: она стоит на отрицании прав человека, на их всевозможном ущемлении - и при этом советская психология всегда печалуется о том, что ущемляют и отрицают её права.

Любопытно отметить, что при этом обнаруживается непонимание того, что такое "права человека" - а это не какие-то врождённые свойства природы, а отношения человека с государством. Не может быть "прав человека" в отношениях человека с родителями или одноклассниками. Права человека всегда - права в отношениях с государством, не больше, но и не меньше. Владелец фабрики, который увольняет рабочего, не нарушает его прав - права рабочего может нарушить правительство, если оно не урегулирует законом между владельцем и рабочими. Если епископ или шейх запрещает своей пастве учиться в университете или в школе, где критикуют христианство или ислам, он не нарушает прав пасомых на образование. Это ведь право, а не обязанность, как их право - слушаться его призывов или нет. Право на образование есть лишь право на помощь государства в образовании, и нарушить это право может лишь государство.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Все многочисленные признаки "сектантства" подходят и к Православной Церкви (и к христианству в целом). Означает ли это, что Православие, христианство – тоже “тоталитарная секта”? Очень многие неверующие скажут: “Да!” Но нет! Церковь – не тоталитарная секта потому, что тоталитарных сект вообще не существует, как не существует ведьм, как нет родинок или верных примет в поведении и учении, по которым можно отличить истину от полуправды или лжи. Вера есть вера, и доказать ее истинность невозможно.

За попытками что-то присоветовать, “научить” различать истинную религию от ложной (попытками, обращенными не к верующим, которые и так все понимают) стоит не только инквизиторство. Точнее, эти советы открывают то, чем вдохновляется инквизиторство: это похоть рассудка, похоть неверия, которое желает рационализировать веру, найти логику там, куда логике не взлететь. Когда такая похоть владеет неверующим человеком, это понятно и простительно. Когда она овладевает верующим, это тоже понятно, тоже простительно, но все-таки очень грустно. Нельзя думать, что тоталитаризм есть свойство только ереси. Тоталитаризм есть и в ортодоксии. Тоталитаризм есть всюду, где есть слабые и грешные люди. И не копанием в чужом грязном белье побеждается тоталитаризм, а молитвой Богу о том, чтобы он дал нам, грешным изуверам, вместо инквизиторских облачений обещанные в Апокалипсисе белые одежды.

Нельзя победить секты, а вот сделать собственную Церковь жертвой в борьбе с сектами слишком легко. Борцы с “тоталитарными сектами” гордятся тем, что выработали у общества антипатию к мунистам, кришнаитам, сциентологам. Однако, они не замечают, что попутно в последние годы у общества обострилась антипатия и ко всякой религиозности вообще, и особенно к церковности как способе организации веры. Можно победить лишь ненависть, признав, что нет никаких “иностранных” религий, что всякая религия – из “иной стороны”, не от мира сего. Нет никаких “сект”, тоталитарных и нетоталитарных, новых и старых, традиционных и нетрадиционных (замечательно, что знахари раньше именовали себя “нетрадиционной медициной”, а теперь, напротив “традиционными методами лечения”; это напоминает о том, что язычество и богоборчество куда традиционнее и распространеннее Православия). И не надо дожидаться правительственных указов, а надо для себя твердо знать, что где слышны разговоры про “тоталитарные секты” и “нетрадиционные религии”, там не хватает не только и не столько веры, сколько здравого смысла, психической уравновешенности и честного отношения к действительности.

Яков Кротов

АЗБУКА НЕНАВИСТИ