Мф 24 1 И выйдя, Иисус шел от храма; и приступили ученики Его, чтобы показать Ему здания храма.

Мк. 13, 1: И когда выходил Он из храма, говорит Ему один из учеников его: Учитель! посмотри, какие камни и какие здания!

Лк. 21, 5: И когда некоторые говорили о храме, что он украшен дорогими камнями и вкладами, Он сказал:

№137 по согласованию.

Фразы предыдущая - следующая.

См: Булгаков о "малом апокалипсисе" Евангелия. Там же таблица соответствия знаков Второго пришествия в Откр. и в Мф. 24.

Греческий намного более английского или французского заполонил русскую речь. В одной фразе - если на греческом, в параллельном месте Луки - "Потап", "косметика", "анафема". Ученики (впрочем, у Луки просто "некоторые люди") восхищаются не вообще Храмом, а тем, какие "большие" - вот отсюда и "Потап", имя-то ведь на греческом означает "большой" - какие здания большие вокруг храма, как они все "украшены" - тут корень от "косметики", какие всюду "вклады" - "анафемы". Речь идет о пожертвованиях, сделанных по обету. Бедный человеческий язык: одним словом обозначается и то, что отделено от человека Богу, и то, что отделено от человека сатане. Точнее, бедный человек: не способен жить, не отрезая куски от бытия - этот кусочек Тебе, Боже, а этот кусочек тебе, нечистая сила. И те, кто делают вид, будут анафематствуют со скорбью, врут: отданного Бога куда больше жалко. Потому что Богу отдают свое и на время (ведь в Царстве Небесном опять встретишься с тем, что когда-то посвятил небесам), а в преисподнюю посылают другого и навсегда. С расчетом потом сидеть на облаках среди "обетных" бирюлек и поплевывать на Льва Николаича, Владим Сергеича и просто дядю Васю, который весь подъезд изгадил. Иисус радоваться, однако, не спешит. Он-то знает, что сам будет "анафема" - послан в ад, "к злодеям причтен", отрезан от богоизбранного народа. И вот эта "анафема" окажется самым драгоценным украшением Храм, той жертвой, которая больше Храма.

*

Весь этот рассказ (вся глава) вращается вокруг двух близких образов - дома и рождения. Разговор о конце мира начинается с того, что ученики предлагают Иисусу восхититься Его собственным Домом, Храмом Иерусалимским. Иисус говорит то, что позднее будет фигурировать на суде как богохульство. Смысл его речи сводится к тому, что да провались он пропадом, этот храм. Иисус словно раздаёт Своё имение - ведь иного места на земле, кроме этого Храма, у Бога нет. Учеников это удивляет, но не волнует. Волнует их собственный дом: когда же дом Израиля будет "восстановлен" - то есть, когда он накроет своей тенью весь мир? Когда Иерусалим станет Вавилонской башней, а мы на её верху будем сидеть и судить?

Вот тут-то Иисус с удовольствием обрушивает на них фонтан апокалиптических страстей, сводящийся к одному: ваш дом будет разрушен! И так молниеносно, что внутрь заходить не стоит - погибнете! Бегите в горы - а гора-то ведь есть символ и аллегория Храма, на горе Бог является и в гору подымаются молиться, и храм есть искусственная гора. Выдёргивает Иисус из-под апостолов именно то, что им больше всего дорого - квадратные метры (не москвичи же первые помешались на них!) и предлагает им вертикальные метры, вместо домоводства - альпинизм. Соответственно, и заканчивает притчей, в которой человек - лишь привратник в доме Божием, и функция у человека одна: не закрывать глаз (отличная переводческая находка Кузнецовой вместо скомпрометированного десятилетиями доносительства "бдите"). Не закрывайте глаз - смотрите, не идёт ли Хозяин дома. Увы, большинство верующих не столько вглядывается в Небо, сколько пялится на землю, а то и в преисподнюю.

Этот страстный и довольно ироничный монолог пронизан ещё одним странным, на первый взгляд, образом, в обычном переводе почти исчезнувшем. Потрясения - не "начало болезней" (ст. 8), а "начало родов". Образ вселенной, которая содрогается, потому что рождается новый мир, в апокалиптике традиционен, и у Павла встречается (но в русском переводе опять пропадает слово "роды" - Рим. 8, 22). Так тут не только это одно слово, тут ещё и беременные помянуты в ст. 17, которые не смогут родить, и родители упомянуты, которых убьют собственные дети - своеобразные антироды. Главное же - смачный образ смоковницы, по ветвям которой струятся соки и листья распускаются. Впрочем, самое главное остаётся не сказанным, как в настоящей поэзии - смоквы, эти маленькие животики. Мир содрогается не потому, что умирает, а потому что рожает, его разрывы - родовая травма, для того, чтобы вошло что-то прекрасное и великое. К сожалению, в русском языке слова "роды", "потуги" лишены того многообразия смысла, который есть в английском, где доставка пиццы или мебели выражается тем же словом, что и появление ребёнка из чрева матери, где "роды" - это "труд" ("лейбор", откуда и "лейбористы"). Конечно, труд человека при родах Царства Небесного как труд мужчины при родах - как работа привратника. Но это немалый труд, судя по тому, как плохо мы с ним справляемся!*

*

О дороговизне храмовых украшений заговорили не случайно - ведь перед этим Иисус рассказывает притчу о лепте вдовицы. Да, в процентах вдовица пожертвовала больше всех, но не всегда счёт в процентах уместен - в частности, на две лепты Храм не построишь.

На мысли о необходимости красоты и величия в религии Господь отвечает в том смысле, что и не нужна-то она, религия-то, и Храм не нужен (был бы нужен - Бог бы не дал его разрушить). Разговор о грядущих бедствиях один из самых тяжёлых для понимания, и вовсе не потому, что эпоха была другая, а потому, что ничего не изменилось. Материализм как был, так и остаётся господствующим умонастроением. Люди, как и две тысячи лет назад, отождествляют величину с истинностью, подлинностью, путают эффектность и эффективность. Бог большой - значит, дом Божий должен быть большой. Напасти грозят большие - значит, защита от них должна быть большая, надёжная. Иисус противопоставляет этому парадокс: да, опасности грозят большие, даже больше, чем вы думаете, так что и всяческие барьеры, включая Храм, будут уничтожены - но именно потому, что опасность неимоверно велика, защиту от неё надо искать не в камнях, а в Духе, не в дорогих камнях, а в дорогом Боге. Да, будет очень плохо, произойдёт самое скверное - в своём гнезде будут клевать как орёл Прометея. Ну и пусть - терпи.

Чем плох пышно украшенный Храм? Тем же, чем плохо громкое пение человека, который не умеет слушать поющих рядом, не умеет слушать и свой собственный голос. Он думает, что красиво поёт, звучно, от сердца - а окружающие слышат не пение, а крик с фальшивыми руладами, которые драгоценны лишь для "солиста". Полбеды, если это громкое пение - средство заглушить свой страх перед лицом опасности, беда - если человек искренне полагает, что своим драгоценным воем восхваляет Бога и проповедует спасение.

Тот умеет петь, кто научился слышать свой и голос поющих рядом, умеет гармонизировать своё пение со звучанием пения чужого. Не тот выстроил Храм, кто навалил кучу драгоценных камней покрупнее вроде Баальбека, так что можно подумать - инопланетяне прилетели или московская мэрия опять отмывает деньги через строительство. Тот выстроил Храм, кто стал вошёл в Бога как в дом и кто сделал свою жизнь домом для нуждающихся (свою жизнь, не свой дом - стоит оговорить для наивно-материалистического сознания).

Здесь и ответ на вопрос о том, как можно быть святым и не гордиться. Для этого вовсе не обязательно быть нищей вдовой, которая нечем гордиться, потому что нечем. Для этого обязательно жить с Богом, петь дуэтом с Богом, слушая Бога и ближних. Тогда жизнь будет доставлять удовольствие и при этом - смирение, потому что нельзя гордиться тем, что ты попал в тон стоящему рядом гениальному певцу. Он - гений, ты - подпевала. Гордиться нельзя, но нельзя не получить удовольствия, даже наслаждения от попадания в тон.

Вот этот образ Храма не из камней, а из гармонии с Голосом Божиим составляет контекст, в котором от лепты вдовицы на Храм идёт логичный переход к необходимости разрушения этого самого Храма и к тому, чтобы не готовиться защищать себя перед судьями, а расслабиться, освободить в себе место для того, что Иисус назвал устами и непреодолимой красоты мудростью. Не натащить в душу всяческих добродетелей, а - освободить. Приготовиться петь Духом Святым, а значит - прислушаться к тому, как поёт главный солист - Единый Бог.