Еф. 4, 7 Каждому же из нас дана благодать по мере дара Христова.
Ср. Мф. 4, 15.
Иисус, узнав о гибели Предтечи, бежит. Сообщение об этом Матфей дополняет ремаркой: мол, это бегство было предсказано пророком. На самом деле, конечно, у пророка вовсе не об этом, у Матфея толкование уже исходит из того, что нужно доказать – что Иисус есть Свет.
Кажется комично: на что верующий не взглянет, всюду ему видится Тот, в Кого он верует. Прямо как сексуально озабоченный солдат, который думает о бабах и когда глядит на бабу, и когда глядит на лопату, и когда глядит на пятна Роршаха. И это прекрасно! Художник, на что бы ни глядел, видит не то, что видит бухгалтер или предприниматель – и художник ближе всего к верующему, потому что видит Образ, видит Свет.
В православной традиции этот текст читается после Богоявления и предваряется размышлением апостола Павла над гимном, воспевающим Христа за то, что Он «поднялся». Павел делает вывод, что Иисус сперва «спустился» - спустился в преисподнюю, чтобы поднять умерших в рай, спустился на землю, чтобы «поднять» падших, «поставить» тех, кто валялся в грехе, каждого на какое-то дело – «одних благовестниками, других учителями» (Еф. 4,7).
Бог – и «опускается». Это для верующего в Бога Библии настоящий религиозный переворот. Интуитивно каждый человек считает себя вершиной мироздания. Жители Иерусалима полагали, что их город – вершина, из Иерусалима можно только «спускаться». Жители северной Галилеи, скорее всего, считали, что они – выше всех. Встреча с Богом взрывает это самопревозношение. Бог – выше не только всего и всех, Бог выше меня. Меня-то телега жизни подымет на вершину, и только огляделся удовлетворённо, как вдруг телега ринулась вниз, да как резво… А впереди-то обрывчик! Ямщик седой, лихое время… Это Пушкин, а Толстой уже следующий шаг делает, и прямо в пропасть – уцепился, мол, я за какой-то кустик, и сейчас чихну, кустик не выдержит и оборвётся, и я упаду… Вот и вся жизнь человеческая – чих… Технически похоже на реактивный снаряд, только мощность малость не та. Сколько ни чихай, не получится взлететь, только хуже будет. Слабоватый реактивный двигатель из носа.
Не своим чихом, а Духом Божьим взлетает человек с обрыва жизни. Обрыв один у верующих и неверующих, но ведь и трамплин один для человека с лыжами и для чудака, который решил скатиться по трамплину без лыж. Один взлетит, другой разобьётся. Дух, в отличие от лыж, невидим, как невидим и обрыв, предстоящий каждому. Дух невидим как звук, - собственно, отсюда и метафора. Невидим, но слышим и, главное, даёт нашей душе мелодию жизни. Как иногда шутят, исполняя трагическую песню на весёлую мелодию («Вставай, страна огромная» на «В лесу родилась ёлочка») – так Дух Божий не меняет слов жизни, но даёт иную мелодию.
Творчество, брак, деньги, политика, здоровье, - всё это как у всех, а вот мотивчик-то должен быть другой. И тогда – взлёт, подъём, воскресение. Как у Грина аэроплан взлетал благодаря звучанию сотен прикреплённых к нему серебряных колокольчиков. На самом-то деле взлетал лётчик и тянул за собой и самолёт, и колокольчики. Христос воскресает – и тянет за Собой верующего. Подымаемся – когда Он прощает через нас. Подымаемся – когда Он любит через нас. Подымаемся – когда Он терпит через нас. Господь всегда спускается к нам – если только мы не превозносимся. Господь всегда утешает – если только мы не обижаем. Господь всегда освобождает – если только мы не порабощаем.
