Посох горбатой феи: Яков Кротов

— Посох?.. — прошептал старичок, и в его голосе — хотя трудно было отличить этот голос от шуршанья упавшей газеты — в его голосе, кажется, прозвучало удивление.

Фея, удобно устроившись в обширном кресле, которое скрывало ее горб и маленький рост терпеливо раскуривала изогнутую трубку. К подлокотнику она прислонила длинный — метка два — посох, блестевший драгоценными камнями и перламутром. Еще с полчаса назад посох стоял, закутанный в рваную простыню, в углу этой удивительно маленькой комнаты, где и настольная лампа освещала каждый уголок.

— А, что — я, по-твоему, мала для такого посоха? А года три назад мне Данила к нему еще и наконечник вот этот малахитовый приделывал, потому что короток был.

— Да, не так давно... А сейчас знаешь, как интересно? Да и легче так оказалось — не пугаются, когда на улице встретят, с ума не сходят... как некоторые. А то один бородатый на колени встал и говорит: «Люблю!» А во мне-то три метра было — и смех, и грех. Восемьдесят лет, кажется, Высокой Дамой проработала: а карлицей все равно лучше, опять же и курить можно. все равно надо было меняться: вон Анчутка-милиционер говорил, что по всей Москве уже ищут даму «в ночной рубашке на ходулях, волосы золотые». Каково?

— Спасибо, что ты посох сохранил, не загнал — с двадцати рублевой-то пенсией. Мне-то он как память дорог, хотя и велик. Может еще пригодится — я в тот раз просто забыла его где-то, спохватилась — давай искать, а тут петухи запели... А ты помираешь? Я потому и пришла, долг платежом красен.

Фея целиком занялась трубкой. Наконец взглянула на старика, и в тот же миг форточка быстро открылась, и дым как из чайника, повалил в темное небо.

— Так ты, библиотекарь-архивариус, хотел бы сначала?

— Ну? А я думала, классический синдром: сожаление о прошлом, желание исправить ту первую неудачу... Но ведь ты — фея сосредоточенно поглядела на старичка — ты ведь хочешь поступить на истфак? А зачем тогда?

Из правого ящика стола фея извлекла кипу бумаги. Она взяла сверху несколько листочков, прошитых скрепками, и прочла заголовок: «Ноосфера: общие принципы развития и сгущения», у другой: «Открытие индийцами Руси», еще одна: «Русский абсолютизм XX века и шизофрения».

— Интересно... — протянула фея, — ну и что? Уверен, что их опубликуют, коли ты станешь официальным ученым?

Старичок замычал, что должно было, очевидно, означать нечто саркастическое и решительное, а кисть руки заколотила быстро-быстро по одеялу.

— Я-то, между нами, так не дума. Хотя, разумеется, это мое приватное мнение, и уж наверно, это не значит, что я не хочу или, тем более (Ха!) — выполнить свое обещание. Молодость — так молодость! Иногда даже интересно помочь человеку...

И вот фея, ежеминутно прикладывая ватку к горлышку флакона, неизвестно откуда появившемуся, стала протирать тонкое, сухое тело. Она делала это осторожно, то и дело спрашивая, не больно ли старичку. Тот лишь постанывал — не так, как стонет человек, прищемивший палец, а совсем чуть-чуть, и все тело его дрожало и горело.

...Губы высохли и не двигались, точно сомкнулись два шершавых булыжника. Даже под закрытыми веками болели глаза. А там, где касалась рука феи, исчезали морщины, длинные седые волосы, кожа становились упругой и розовой — такой уже не бывает и у юношей. Оживали мускулы, все тело, казалось, набухало, становилось настоящим семнадцатилетним телом — даже на обновленном лице появились прыщики...

— Черт! — сказал Вий (на полу появился зизюлевый чертик, но заметив фею, провалился обратно), — в мою компетенцию это явно не входит...

— Мне ведь так хотелось отблагодарить его, — грустно сказала фея, выколачивая трубку. — К тому же он оказался гением. А что я?! Омоложение с сохранением памяти — это легко? А аттестат пять баллов? А характеристика, родственники и графы? Как я могла ожидать, что он провалится на экзаменах?!

— Вы не учли конкретной исторической обстановки, — строго сказал Вий. — А мне опять за вас справлять? Буду просить Индру, может сделает его сыном какого-нибудь академика. Повесится он завтра?

Стихи

125-130 года с о.н.

X.1973 – III.1974

Рановато

Дома она вспоминала, что было когда-то давно.

О скрипке

Позарастали стежки-дорожки

* * *

— Там, должно быть, очень приятно, в этом никуда. Сверну!

* * *

Куда?

Первый раз за кулисами

Вспомнит разговором — вежливым и безобидным.

* * *

Картине

IV.1974-VI.1974

Максим Кротов

Стихи

131-133 года с о.н.

* * *

Тебе

А ты не заметила — пусть я и не думал об этом.

Мне хочется верить весеннему счастью начала.

Заклятье

* * *

VII.1974-IX.1974

Максим Кротов

Стихи

134-136 года с о.н.

* * *

Начало

Вечер

* * *

IV.1974-XI.1975

Хокку

* * *

Дворец

* * *

Песнь первая

Новейшие открытия скифской археологии

За последние два года в скифской археологии сделано два крупнейших открытия, которые могут сравниться лишь с такими, как Куль Оба, Чертомлык и др. Это Гайманов холм и Толстая могила. О них и будет рассказано в этом сообщении.

Гайманова могила была раскопана в 1969 и 1970 годах В. В. Бидзилей. Высота кургана равняется 9 метрам. Сама насыпь облицована известняковыми плитами. Также она вымощена камнем и в основании. Площадь же под этими камнями буквально устлана остатками битых амфор, среди них было разбросано множество наконечников стрел самой разнообразной формы, уздечные наборы, даже скелеты лошадей. Курган был ограблен: найден грабительский ход, в котором валялись человеческие кости, копья, наконечники стрел, железные и бронзовые изделия.

В центральную, главную усыпальницу вели два дромоса. Входы были заложены погребальными колесницами. Сама погребальная камера имела площадь около 16 квадратных метров. В северной и южной ее части, в стенках, были проделаны ниши. Содержимое усыпальницы все разворочено. По останкам в центральной камере видно, что там было захоронено три человека. В одной из боковых ниш лежал скелет женщины, помещенный в деревянный саркофаг. Он был покрыт красной и голубой росписью, украшен набивными золотыми пластинами. Возле головы стояло деревянное блюдо с овечьим мясом и рядом — небольшой железный ножик. Вокруг разбросано ожерелье из разноцветных пастовых и золотых бусин. Рядом же с двумя мужскими останками лежали железные наконечники стрел и копий, бронзовые пластины, нашитые, очевидно, на пояс. Рядом с одним скелетом стояли кожаные башмаки, украшенные золотыми пластинами. С ним же было найдено несколько десятков железных шильев и еще пять железных наконечников копий. В восточной части камеры почти у входа в дромос лежал скелет боевого коня, в богатом уздечном наборе из бронзовых блях, железными удилами, нащечниками. С конем лежали трупы двух юношей-слуг, очевидно конюхов.

В другой боковой нише, размером 3 на 1,5 метра был найден набор домашней утвари: две амфоры, бронзовое плоское блюдо, огромный литой котел с лошадиными костями, рядом с ним — бронзовый поднос, на котором лежала бронзовая же ойнахоя. Там же и ажурная бронзовая жаровня, бронзовый килик, железные щипцы, ситула. Такое обилие кухонной посуды в скифских курганах встречается крайне редко. Рядом с посудой, в этой же нише, найден слуга, вооруженный 3 стрелами, копьем и пращой.

Уже когда раскопки подходили к концу, в центральной камере был найден тайник, незамеченный грабителями. В нем находились: деревянный сосуд, окованный золотом, две чаши, также украшенные золотыми пластинами, большой серебряный ритон и его точная копия, только уменьшенная. Серебряный кувшин и кубок. Общий вес всех золотых и серебряных вещей более 2 килограммов. Эти вещи — непревзойденные произведения искусства, сделанные неизвестными греческими мастерами в первой половине IV века до н.э.

Во время окончательных раскопок кургана в 1970 году в его южной части было найдено погребение скифской жрицы в окружении слуг и телохранителей. Рядом находилось еще одно захоронение воина и боевого коня. Возле этих останков найдены ценнейшие ювелирные изделия. Это тончайшей работы серьга с изображением Эрота, размером лишь в один сантиметр. Золотая пластина с фигурой богини плодородия и еще одна — с изображением менады. Кроме того обнаружено несколько сотен золотых бляшек с фигурами животных и насекомых, золотые спирали и цилиндры ожерелий и бус, украшения, нашитые на обувь и одежду погребенных. Рядом с золотом найдена небольшая костяная пластинка с изображением скифа: вещь, подобную которой в скифских курганах не находили.

Очевидно, что раскопанный курган может быть причислен к царским курганам. Об этом свидетельствуют и положенные в тайник знаки царской власти: чаща, кубки, ритоны, и самоизображения на тих предметах.

Другой, еще более богатый курган — Толстая могила, расположен в 10 километрах от Чертомлыцкого кургана, у небольшого украинского городка Орджоникидзе Днепропетровской области, и раскопан летом 1971 года экспедицией под руководством Бориса Мозолевского. Курган имеет в высоту 8,5 метра. Насыпь слегка уплощена, приплюснута, в отличие от островерхих курганов. Под обширной насыпью находились две обширные могилы. К главному погребению вел хорошо заметный грабительский ход, поэтому сначала была раскопана боковая гробница. В нее вели два длинных доромоса. В камере находилось пять погребенных. Главными из них, были, очевидно знатная скифиянка и ее малолетний сын. Вход в доромас прикрывали два метровых колеса от погребальной колесницы. Рядом с ее обломками лежал скелет возничего, который был удушен. Другой слуга — возможно, дядька юного царя, — был еще жив, когда его опустили в склеп: фаланги его пальцев впились в землю во время агонии. Рядом был положен лук и колчан со стрелами. Там же лежал скелет кухарки (?). Скелеты скифиянки и ее сына сохранились плохо, возможно от того, что несколько лет назад по краю кургана была проложена железная дорога и свод обвалился.

Царица покоилась на деревянном щите, устланном коврами и морской травой. На ее голове — высокая коническая шапочка, сплошь обшитая золотыми бляшками и пластинами. Полный набор украшений: массивные золотые серьги, гривна, три браслета, одиннадцать перстней, бусы. Также бронзовое зеркало и три дорогих чернолаковых сосуда, в их числе чернолаковая греческая чаща. Рядом со скифиянкой в деревянном, отделанном алебастром саркофаге, лежал мальчик двух-трех лет. У него такой же, как у скифиянки большой золотой браслет и перстень, золотые гривны, серьги. Весь костюм сплошь обшит фигурными золотыми бляшками. В головах положены серебряный ритон, полусферическая ваза. На шее лежит бляха с изображением головы быка. Интересно, что такая же бляха была найдена и в Чертомлыцком кургане.

Центральная гробница была разграблена. В перемешанной земле грабительского хода валялись золотые бляшки и куски железного че#атого панциря. Такого панциря еще не встречали в скифских курганах. В склепе площадью в 4 кв. метра и высотой около 1,3 метра беспорядочно разбросаны кости взрослого мужчины, вокруг — множество вещей, пояс из бронзовых пластин, золотая нагайка, ножи, часть булавы, обломки железных наконечников дротиков. Здесь же находились бронзовые котлы и глиняная амфора с тремя ручкам. В отдельных ямах закопаны захоронения шести боевых коней и погребенных рядом с ними в могилах конюхов. Найдены с ними и богатые конские наборы из золота, серебра, бронзы. Старший конюх был вооружен двумя ножами и луком со стрелами. На шее у него висела золотая гривна.

Наиболее интересные находки были сделаны уже под конец раскопок. В коротком коридоре, соединяющем погребальную камеру с входной были спрятаны тяжелая золотая пектораль и железный меч в клепаных золотых ножнах, украшенных фигурами фантастических зверей.

Пектораль также украшена изображениями зверей, однако наибольший интерес представляют изображения скифов в их обычной жизни: они шьют рубаху, доят овцу (как и сейчас это делают на Кавказе) и т.п..

Раскопки кургана и рассказали о многих обычаях скифов и вызвали много вопросов, на которые сразу дать ответ трудно. Благодаря хорошей сохранности этого кургана можно проследить самый обряд захоронения. Подтвердилось предположение о том, что землю для своих курганов скифы брали издалека. В Толстой могиле земля имеет вкрапления марганца, и находят такую землю только в шести километрах от данного места. По находкам в боковой камере удалось восстановить внешний вид скифской женской одежды. Большой интерес представляет знаменитая пектораль, изготовленная греческим торевтом из одного из греческих городов Северного Причерноморья, возможно Пантикапея, но возможно и местного небольшого поселения, датируемая IV веком до н.э. Очевидно, и она, и меч сделаны по заказу богатых скифов. Кроме того найдены великолепные образцы скифского звериного стиля. Интересен впервые найденный в скифском кургане стеклянный сосуд. До сих пор трудно еще сказать, является ил Толстая могила царским курганом. Сам внешний вид кургана, его высоту в 9 метров нельзя сравнить с 19-20 метрами высоты «царских курганов». Из опыта раскопок известно, что в таких небольших курганах находят погребения знатных, богатых людей. но не царей. Однако же глубина катакомб Толстой могилы — 9 метров — почти совпадает с глубиной катакомбы Чертомыке — 10 метров. Не свидетельствует о принадлежности к царскому роду и наличие золотых украшений. Однако интересно, что на одежде маленького скифа нашиты такие же бляшки, что и на погребенных в Чертомлыке. Вообще, сходство во многих деталях Толстой могилы Чертомыцким курганам позволяет предположить, что в них захоронены члены одного рода. На принадлежность погребенных к царскому роду указывает находка в центральной камере атрибутов царской части и то, что у изголовья малыша положены сосуды, считавшиеся, возможно, у скифов священными: чаши, ритон и т.п. Так или иначе, можно верно предположить, что все три погребенных — члены одной семьи. Отмечено удивительно малое количество кухонной посуды у трупа царицы. По сравнению с находками в других «царских» курганах. Одновременно удивляет огромное количество убитых слуг: почти 10.

Возможно, что когда Толстая могила будет раскопана до конца, будут даны ответы на многие из этих вопросов. Еще лучше, если найдут еще один такой курганчик... Тогда разъясниться почти все!..

Статьи и заметки.

Бидзиля В. Скифские сокровища (Наука и жизнь).

Белогорский А. Дары Гайманова холма (Вокруг света)

Зерчанинов Ю. Как Мозолевский перехитрил древних грабителей

Зерченинов Ю. Репортаж из Толстой могилы (обе — Юность)

Доклад: «Сходные черты в культурах Междуречья и Индии»

В этом сообщении суммированы те черты в культурах Междуречья и Индии IV-III тысячелетий до нашей эры, которые свидетельствуют о связи между ними: керамика, печати, скульптура, вообще археологические и другие данные. Памятники архаической эпохи, найденные на территории Средней и Южной Месопотамии принято делить на тир основных периода: Эль-Обеид и Урук в Шумере и Джемдет Наср в Аккаде (г. Киш). Эти культуры предшествовали образованию древнейших государств в Южном и среднем Двуречье.

Население Культуры Эль-Обеида занималось в основном охотой и рыболовством, но уже переходило к более прогрессивным видам хозяйства: к скотоводству и земледелию. Использовались очень примитивные орудия: мотыги из рогового камня и серпы с кремневыми зубьями. Глиняные сосуды, сделанные из тонкой глины с желтовато-зеленым ангобом покрывались растительным и животным орнаментом. В эту же эпоху появляются первые металлические орудия, такие как плоские топоры, зеркала из меди. Население Эль-Обеида жило в маленьких хижинах, со стенами из плетеного камыша, покрытого глиной. Уже начинает применяться кирпич. К этому времени относится также формирование религиозных верований древнейших племен Южной Месопотамии.

Следующий период шумерской архаики носит название периода Урука по месту наиболее важных раскопок. Появляется новый тип керамики: глиняные сосуды с высокими ручками и длинным носиком. Сделаны они на гончарном круге, раскрашены меньше, чем в Эль-Обеиде. Это простая красная или черная керамика со скудным процарапанным узором. Появляется древнейшая монументальная архитектура. Возникает примитивная и пиктографическая письменность, сохранившаяся в цилиндрических печатях того времени.

Третий период шумеро-аккадской культуры носит, по месту основных находок название Джемдет-Наср. В это время начинает преобладать земледельческое хозяйство. Наряду с ячменем начинает теперь возделываться пшеница. Глиняные сосуды снабжаются ручками, лепными украшениями и геометрическим орнаментом. Костяные и каменные орудия вытесняются медными. Устанавливаются древнейшие торговые связи Средней Месопотамии с Северным Двуречьем, Эламом, Западным Ираком и Северной Сирией, на что указывают многочисленные находки предметов культуры Джамдет-Наср в этих странах. Погребальные обычаи и художественные изображения указывают на дальнейшее развитие земледельческих культов, в особенности же культа богини матери.

В III тысячелетии образовываются первые рабовладельческие города-государства, как Киш, Лагаш, Ур, Ниппур, Урук, Ларса. В самой южной части страны на берегу Персидского залива возникает город Эриду. Религиозным и культурным центром древнего Шумера был в то время город Ниппур с его общешумерским святилищем: храмом бога Энлиля.

Древнейшие города и государства Индии, принадлежащие к единой культуре Хараппы занимали обширную территорию от Южного Белуджистана и побережья Аравийского моря и до северо-восточной части водораздела Ганга. Города этой культуры лучше всего представлены в Хараппе и Мохенджо-Даро. К этой же культуре относятся: Руппар, Калибанган, Чанху-Даро, Мехгам, Рангпур и еще около двенадцати известных городов. Судя по результатам раскопок город в Мохеджо-Даро был одним из крупнейших городов своего времени. Здесь были обнаружены многочисленные улицы и дома, построенные из обоженного кирпича, достигавшие в высоту 12 метров. Среди жилых зданий выделяется большой дворец с залами, служебными помещениями и кладовыми для продовольствия. Город в Мохенджо-Даро был крупным ремесленным и торговым центром своего времени. К югу от центрального холма был найден большой крытый рынок. Судя по размерам домов, население города делилось на богачей, ремесленников и мелких торговцев, и на бедноту и рабов.

На значительное развитие гончарного производства указывает большое количество глиняных сосудов, широкое распространение стандартного кирпича. Но в целом ремесле резвились крайне медленно. В течение длительного времени пережиточно пользовались камнем для изготовления самых различных предметов. Из камня делали различные орудия, хотя металлургия получила значительное распространение. Наличие резкого социального расслоения, прочной государственной власти, своеобразной материальной культуры, ремесла и письменности указывает на то. что протоиндийские города предшествовали образованию примитивных рабовладельческих государств.

Одним из важнейших факторов, отражающих связи различных культур является керамика. Аналоги в керамике Инда и Месопотамии появляются уже в культуре __мри, непосредственно предшествовавшей культуре Хараппы. Именно из Месопотамии заимствован зооморфный орнамент, изображающий стилизованных горных козлов. На территории Индостана эти животные неизвестны, но зато часто изображаются на керамике культуры Эль-Обеида.

Более отчетливо связи архаических шумерских культур и Индии выступают в более позднюю эпоху Мохенджо-Даро и Хараппы. Так, Чайлд Гордон сообщает: «В колоколовидных суднах# долины Инда и Шумера можно безошибочно усмотреть родственное сходство. Серебряная цилиндрическая ваза из Мохенджо-Даро напрашивается на сравнение с алебастровым сосудами, найденными в Уре». Однако в таких случаях мы не можем судить, где родина этих изделий. Так мы знаем, что и в Шумере и в Индии часты находки сосудов из раковин, особенно в форме ковшей, или, что своеобразные, расширяющейся формы сосуды из Индии находят себе аналоги в Джемдет-Насре, но не можем, какая из двух стран заимствовала эти формы у другой страны. Но есть гораздо более определенные аналоги, которые позволяют судить о том, в каком направлении действовали культурные связи. К числу керамических находок, свидетельствующих о влиянии протоиндийской культуры на шумерскую можно отнести, скажем, обнаруженную в Шумере вазу, сделанную в типичном шумерском стиле, но притом сюжет росписи на ней — исконно индийского происхождения: зебу, стоящей перед ритуальными яслями. Это мотив, часто встречающийся на индийских печатях из Мохенджо-Даро, а потом вошедший в индуистскую мифологию. Так же об этом свидетельствует найденный Френкфуртом в Тель-Амарне фрагменты сосудов, отличающиеся от обычных налепными шишечками и орнаментом из заходящих друг на друга кружков, широко распространенный в Хараппе, но почти не известный в Междуречье. Об обратном влиянии архаических культур Месопотамии на хараппскую свидетельствуют находки в Мохенджо-Даро обломков сосудов из светло-зеленого стеатита, с резьбой в виде плетеного орнамента, известном ранее лишь в Сузах, Тель-Амарне, Киша, а тех же слоях конца III тысячелетия до нашей эры. Кроме того, на это указывает общее сходство керамики хараппской культуры с керамикой Тель-Амарна, Урука, Джемдет-Наср. И там и здесь распространена толстостенная красная керамика с черной росписью. Заимствованы в Уруке и редкие для Мохенджо-Даро повторяющиеся фигуры горных козлов, изображение солнца и фигур в виде гребней.

Уже и эти факты указывают на культурный обмен и торговлю между двумя величайшими цивилизациями древнего востока. Перечень таких сходных черт можно продолжить. Много находок из Мохенджо-Даро совсем не типичны для этой культуры, но часто встречаются в культурах Урука, Джемдет-Насра. Это, к примеру, необычной формы бусы, находящие себе параллель в некоторых, аналогичных по форме и технике бусах гробниц Кише досаргонского периода. Набор туалетных принадлежностей, состоящий из шилообразного инструмента, пинцета, и миниатюрной ложечки для чистки ушей от серы, относящейся к позднему периоду Хараппы соответствует находкам в городе Уре, в гробницах 10-й династии. Очень интересно, что столь необходимые для торговли предметы, как гири и в Инде, и в Шумере, и в Эламе делались по одному стандарту из кремнистого известняка и имели одинаковую бочкообразную форму. Вполне возможно, что они изготовлялись в одной мастерской в одной из этих стран и оттуда раз возились купцами, однако такой мастерской еще не найдено.

И в Шумере и в долине Инда медь часто применялась в виде сплава, в состав которого входили примесь олова для укрепления основного состава.

В скульптуре Хараппы и Междуречья имеется много сходных черт, которые очень хорошо прослеживаются по известной статуе жреца из Мохенджо-Даро. Вот основные из них.

Низко опущенные веки, которые встречаются в очень ранней глиняной мелкой пластике Киша и Ура.

Круто срезанный лоб. Эта черта особенно характера для рельефов промежуточной полосы между эпохой Джемдет-Наср и Аккадской культурой (приблизительно вторая четверть III тыс. до н.э.). Например, как в трактовке воинов на каменной стеле в честь победы Эаннатума, патеси# Лагаша и одного из объединителей Южного Двуречья, так и в рельефе, изображающим верховного жреца этого города: Урнанше с супругой, принцип лепки голов один и тот же. Нос и лоб очерчены единой линией, образующей им вместе самой выпуклой частью затылка почти полусферу.

Краткая, переходящая в бакенбарды борода и головная повязка в виде ленты. Общность этой черты проявляется в образцах круглой скульптуры, как и вторая. Например в изображении одного из властителей Ашшура, высеченном из гипсового камня и в алебастровом портрете Эбихиля, одного из высших должностных лиц города Мари, бросается в глаза та же короткая, трактованная в декоративно-условной манере борода, переходящая в бакены и как бы привязанная борода.

Кроме того, скульптура и предметы обихода, найденные в гробницах древнего Шумера, позволяют сделать вывод, что лентообразные повязки из золота, серебра и просто ткани были широко распространены в этой стране, как и в Индии.

Одинаков в скульптуре обеих стран и изобразительный мотив в виде трилистника, характеризующий одежду верховного жреца в Мохенджо-Даро и встречающийся на статуэтках так называемых «небесных быков» в Шумере.

О культурном обмене цивилизаций междуречья и Индии может свидетельствовать печать, найденная в Мохенджо-Даро. Она имеет форму квадрата со сторонами 4 на 4 сантиметра и делится на две неравные части. Главное место занимает верхняя часть квадрата. Справа символическое дерево, между ветвями которого стоит божество (?) в трехрогой короне, с длинными волосами, заплетенными в косу. Слева не очень отчетливо выявляются формы человеческой фигуры, преклонившей колена ни воздевшей руки по направлению к дереву. Головной убор этой фигуры представляет собой две расходящиеся древесные ветви (?). Ноги этого существа оканчиваются копытами. Все остальное пространство слева занято фигурой тяжеловесного животного с массивной шеей. Нижняя часть квадрата заполнена фигурами движущимися одна за другой. Одинаковыми фигурами фантастических существ в одежде, спускающейся ниже колен. У каждой фигурки длинная коса. Изображения на этой печати, возможно, в прочтении. В. С. Сидоровой, являются иллюстрацией к шумерскому мифу о Гильгамеше и его друге Энкиду, а изображают их борьбу с демоном Хумбабой. Вот отрывок из этого мифа в переводе Крамера:

Устремил на Гильгамеша свой взор, взор смерти,

Он (Гшильгамеш) сам вырвал с корнем первое дерево.

Если печать действительно изображает эту сцену из мифа, то можно предположить, что на ней изображено проникновение Гильгамеша и Энкиду в кедровую рощу для борьбы с ее властителем демон Хумбабой и перенесения священных кедров в Урук. Когда они уже приблизились к роще, на Энкиду напал страх, и он стал умолять Гильгамеша вернуться. Гильгамеш, однако, успокоил его и убедил отбросить страх.

На печати, по-видимому, изображен ряд последовательно развивающихся событий. Справа, в виде нового властелина кедровой рощи стоит Гильгамеш на фоне священного дерева. Его трехрогая корона олицетворяет то. что он на две трети — божество и лишь на одну треть — человек. Слева перед ним — коленопреклоненная фигура Энкиду, а слева на героев уже наступает чудовище. Фигурки же внизу, возможно, изображают божеств, обитавших в тех семи кедрах, которые срубил Гильгамеш.

Целый ряд находок, обнаруженных при раскопках Ура позволяет говорить о долгих и прочных связях этого города с хараппской культурой. В нем обнаружена целая группа домов из обоженного кирпича, который Маршалл сравнивает с «небольшими и довольно небрежно выстроенными домами позднего Мохенджо-Даро. «Находки, обнаруженные в этих домах, позволяют предположить, что в них жили индийские купцы. В одной из гробниц этого города найдена статуэтка обезьяны, сидящей на корточках — типично индийское животное, которое в более позднее время считалось в более позднее время священным животным, как нам известно из письменных источников. Точно такие же статуэтки неоднократно встречаются в Мохенджо-Даро. В Уре и вообще в Двуречье часто встречаются индийские по происхождению печати (скажем, с изображением слонов), завезенные сюда протоиндийскими купцами.

Следы оживленной морской торговли сохранились и на островах Бахрейна в Персидском заливе. Здесь на протяжении многих веков существовали бок о бок представители протоиндийской и протошумерской цивилизаций, здесь найдены следы их взаимного влияния друг на друга.

Известны и более общие свидетельства связей Инда и Междуречья. Установлено, что жители городов культурны Хараппы пользовались для меньших соотносительных величин бинарной системой счисления и десятичной для более крупных. Следует отметить, что десятичная система применялась в Шумере уже в эпоху культуры Джамдет-Наст, то есть в период расцвета Мохенджо-Даро и Хараппы.

III

Зная все эти данные, можно с уверенностью сказать, что между Мохенджо-Даро и Хараппой, а также и другими городами культуры Инда, и архаическими культурами древнего Двуречья (Эль-Обеид, Урук, Джамдет-Наср, а также городами южного Двуречья: Ур, Лагаш и др.) в IV и III тысячелетии до нашей эры существовали определенные сходные черты. Эти сходные черты можно объяснить только торговыми связями или культурным влиянием (Так, на протоиндийских печатях часто вырезали фигуру получеловека-полузверя, сходную с героем Энкиду). Существование сухопутной торговли подтверждается рядом находок на территории между Индией и Междуречьем) в Эламе, Белуджистане и др.). Однако более активно, очевидно развивалась торговля по морю. Вполне возможно, что в Индии шумерские товары проникали и за территорию городов хараппской культуры, собственно на плоскогорье Декан.

Однако вызывает сомнение то, что А. М. Конднратов использует многие из приведенных параллелей в области культуры как свидетельство родства этих цивилизаций. Сначала он приводит такие факты, как находка в Уре домов, типичных для Мохенджо-Даро вазы, с типично индийской росписью и др. как доказательство культурного и торгового обмена между Индией и Междуречьем. Затем он указывает на ряд черт, которые, по его мнению, «Нельзя объяснить заимствованием или культурным обменом», Это, например, высказывание Гордона о сходстве керамики Индии и Междуречья (см. стр. 3). Не имеет под собой оснований и его утверждение, что так называемый «портрет жреца из Мохенджо-Даро, черты сходства которого с месопотамской культурой мы разбирали (стр. 5) указывает на антропологическое родство. Хотя вообще его гипотеза об общем праязыке протошумеров и протодравидов вполне вероятна однако эти и другие факты эту теорию, так же как и теорию о родстве этих народов не подтверждают.

Завоевательные походы Синаххериба

Завоевательные и карательные войны царя Синаххериба совершались во время расцвета Ассирийской державы и являются ярчайшим свидетельством шаткого положения Ассирии даже в этот период. Даже малозначительные военные неудачи имели большие политические последствия. Длительные войны с переменным успехом вообще ставили Ассирию на край гибели. Главной целью ассирийских рабовладельцев по-прежнему оставалось укрепление своего военного могущества. Постоянным и опасными соперниками их оставались Вавилон и Элам.

Еще при жизни своего отца, Саргона II, Синаххериб принимал деятельное участие в политике, руководя шпионажем в Урарту. После смерти Саргона, который придерживался относительно мирной политики по отношению к Вавилону, Синаххериб вернулся к завоевательной стратегии Тиглатпаласара III и Садманасара V.

1 поход. После установления власти Синаххериба Вавилон был захвачен Мардукапляиддиной, его бывшим царем, прогнанным Саргоном II. Восстание в Вавилоне было задумано в расчете на поддержку эламитов, а также кочевых племен, Иудеи, Финикии, Египта. Однако в решающий момент Мардукапляиддина оказался лишен чьей бы то ни было поддержки, кроме эламской. В феврале 702 года Синаххериб выступил в поход против вавилонян. В сражении у города Каша войска вавилонян и эламитов были разбиты, а сам Мардукапляиддина бежал. Синаххериб ворвался в Вавилон и там захватил громадную добычу. Затем Синаххериб «урбейцев, арамеев, халдеев, что внутри Урука, Ниппура, Киша, Хурсакаламы, Кута, Сиппара, вместе с сыновьями города, владыки греха... заставил вывезти к себе и в качестве добычи счел. «Маршрут карательной экспедиции Синаххериба можно установить благодаря списку захваченных городов. Обращает на себя внимание то, что при перечислении города упомянуты, скорее всего, в том порядке, в котором Синаххериб их завоевывал. Тогда после захвата Вавилона он пошел дальше на юг, до Урука, затем повернул обратно на север, но теперь с отклонением на восток, ближе к Тигру: Ниппуру, Киш, Кута, Сиппар. Местоположение города Хурсакалама сейчас неизвестно, но поскольку он упоминается между Кишем и Кутой, то его можно отождествить с гордом у селения Джемдет-Наср, также лежащем между этими двумя городами. По возвращении Синаххерибу пришлось подавлять восстание нескольких кочевых племен. Один из восставших городов этой области: Харарате поспешил принесет дань Синаххерибу, а не покорившийся город Хиримме Царь захватил и жестоко наказал.

Всего из этого похода Синаххериб вывел в Ассирию 208000 человек. Массовые переселения и до той поры поводились ассирийцами, арями, но именно Синаххериб практиковал их в особенно гигантских масштабах.

2 поход. Второй поход Синаххериба был направлен против стран касситов и ясубигаляйцев, которые «издавна при царях, отцах моих не подчинялись». Касситы, племя жившее в горных областях к северо-востоку, между Эламом и Урарту. Еще в XVII веке до н.э. касситские племена захватили Вавилон, и постепенно ассимилировались. Касситы горные долго не подчинялись ассирийским владыкам. Синаххериб же после долгого и трудного горного похода захватил крупные города Биткилямзах, Хардишпи, Биткибити. Город Биткибитте он укрепил, поставил свой гарнизон, и согнал в него всех рабов. После этого он напал на страну Эллипи, захватив ее главные города Марупишти и Актуду. Однако полностью подчинить себе Эллипи ему не удалось, и он только присоединил к Ассирии область Барри, с городами Сисирту и Тумахлум. Столицей этой области он сделал город Элензас, переименовав его в «Карсинаххериба», (набережная Синаххериба). Это название позволяет предположить, что город находился в верховьях Нижнего Заба, протекавшего по границе урартов и касситов.

3 поход. Восстание в Финикии и Палестине, подготовлявшееся Мардукаплаиддина еще до его разгрома разразилось, как только Синаххериб вернулся из второго похода. На этот раз, очевидно, восстала сразу вся приморская область. Синаххериб немедленно двинулся против восставших. Большинство городов «страны Хатти», как называлась тогда Сирия, были напуганы участью восставшего Мардукаплаиддины, и кроме того, не могли рассчитывать на чью-либо поддержку, кроме разве египетской. Поэтому большинство городов сразу по приближении Синаххериба сдавались в плен. Царь северной Палестины — Лули бежал на Крит, где и умер. Многие города, особенно Сидон и Тор, сопротивлялись Синаххерибу. Однако восставшие были разъединены, и Синаххериб, не особенно долго задерживаясь прошел по побережью Палестины с севера на юг, захватывая города. Анналы перечисляют их в порядке их захвата: Сидон, большой и малый, Битзитте, Сарипту, Махалиба, Элу, Акзиби, Акку и сделал в них царем своего ставленника Туб-ала. Цари городов южной Палестины: городов Аруда, Губла, Асдуда, Удума поспешили принести ему дары. Не подчинившегося царя Эскалана Ситку он захватил в плен и отправил в Ассирию, посадив царем Эскалона прежнего, изгнанного Ситкой царя Шармудари, при этом захватив и другие города Ситки: Яабу, Банапарка, Азуру.

После этого Синаххериб пошел еще дальше на юг — усмирять восставшие города Амкарун и Альтаку, которые союзники Синаххериба-Пади выдали Иудею Хезекии, царю восставшего Иерусалима, который прислал им в подмогу свои войска. Кроме того, на помощь пришли части египетской армии. У города Альтаку состоялось решающее сражение. Битва была Синаххерибом выиграна. Разгромив вражеские войска он захватил Альтаку и Амкарун, а также Тахту царя Хезекии. Хезекия вынужден был выдать Пади Синаххерибу и тот опять сделал Пади царем этой области, отдав ему часть владений Хезекии. Также большая часть Иерусалимского царства была отдана Митинти, царю Ашдода и Силли-Белу, царю города Хазити. После этого Синаххериб осадил Иерусалим, и если бы не эпидемия в лагере ассирийцев, взял бы его. Однако Хезекия вынужден был из-за волнений наемных солдат откупиться от Синаххериба, баснословной по размерам данью: тридцать талантов золота и восемьсот талантов серебра, не считая других царских сокровищ!

Из своих палестинских походов Синаххериб угнал в Ассирию более двухсот тысяч человек.

4 поход. Очередной поход Синаххериба был направлен на халдейскую область Бит-Якин, расположенную к северу от Кардуньяша. Царем ее до 710 года был Мардукаплаиддина, до завоевания этой области Саргоном II. После того как вавилонское восстание было разгромлено Мардукаплаиддина опять бежал в Бит-Якин. В стране началось восстание. Однако оно было неорганизованным, и после вторжения Синаххериба, Мардукаплаиддина, не надеясь на победу бежал в Нагитераки, «город посредине моря», скорее всего на островах Бахрейн и Персидском заливе. Прогнав царя этой области Шузубу Синаххериб посадил на его место своего сына, Ашшурнадиршума, или же Ашшурбанипала, сделав его в то же время своим соправителем, владыкой Шумера и Аккада. Что же до союзника Шузубы — царя Элама, то Синаххериб на него, как весьма туманно говорит летопись «ужас ниспроверг».

5 поход. Этот поход был направлен на горные области, лежащие рядом с Ниппуром и на пограничные с Эламом области. Сначала Синаххериб завоевал ряд городов, лежавших к востоку от Ниппура: Тухури, Шарум, Эзам, Кибшу, Хольбуду, Куа, Кан, и много мелких городов. После этого он повернул на более южные области. Так он сообщает, что столица царя Мании — город Укка находился у гор Амар и Каша, где Синаххериб и разбил лагерь. Название горы Амара осталось неизменным до нашего времени. Мания предпочел борьбы не продолжать, и оставил город на разграбление Синаххерибу.

6 поход. Шестой поход Синаххериб предпринял для окончательного подавления жителей страны Бит-Якин. Очевидно, что между четвертым, пятым и шестым походами не было существенного перерыва: они проводились один за другим, и приблизительно в одном районе. Разбитые Синаххерибом повстанцы бежали на кораблях в эламский город Нагиту. Однако и Синаххериб, решив вторгнуться в Элам с моря на кораблях хеттов переправился туда. Местоположение города Нигиту нам точно неизвестно, но можно предположить, что он находился в районе впадения реки Карун в Персидский залив. В этом случае морской путь действительно был удобнее и короче сухопутного. Захватив эдамские города Пагиту, Нагитудиабина, Неляту, находящиеся в областях Хиему и Хупапану, захватил людей страны Бит-Якин и эламитов, отравив их на кораблях хеттов обратно в Ассирию. Однако в отсутствие Синаххериба и его армии эламиты, вторгнувшиеся на территорию Ассирии, вместе с опять восставшими вавилонянами, захватили сына Синаххериба Ашшурбанипала, остававшегося без Синаххериба правителем Аккада, и сделали царем вавилонянина Шузубу. Несмотря на краткость летописи в описании последующих событий, что вызвано, очевидно, их исключительной опасностью, для ассирийской монархии, Синаххерибу удалось по возвращении разбить вавилонян и эламитов, очевидно из-за разделения их армий. Однако полностью разбить эламитов ему не удалось, они лишь отступили: «Я разогнал сборище их» говорят анналы, вместо употребления обычной формулы: «поражение ему я нанес».

7 поход. После разгрома вавилонской армии Синаххериб, воспользовавшись отступлением эламской, ворвался в пограничные с Ассирией эламские области, борьба за которые велась между Ассирией и Эламом с незапамятных времен. Некоторые из этих областей были захвачены Эламом еще при отце Синаххериба. Кроме того, Синаххериб захватил много мелких эламских городов, расположенных на исконной эламской территории. Царь Элама Кутир-Наххунте II (693-692) был вынужден бежать из столицы Мадакты (город сейчас локализуют у селения Деррей-Шахр, на долине Сеймарра). Синаххериб повернул с войском на Мадакту, но, согласно его собственному объяснению, «месяц дождей, холода сильные наступили» и он вынужден был повернуть обратно, не дойдя до Мадакты. Кутир-Наххунте не прожил и трех месяцев после своего бегства и после него на престол взошел его младший брат Хумпануммена (692-687), которого летопись характеризует кратко, но выразительно: «Не имеет ни ума ни разума».

8 поход. В последнем походе, о котором рассказывает летопись Синаххериб был вынужден выступить с войском против вавилонян, которые еще не были разгромлены до конца. Шузубу, бежавший в Элам, вернулся в Вавилон и был провозглашен царем. Вавилоняне обратились за помощью к царю Элама, подкрепив просьбу деньгами. Однако даже объединившись с армией эламитов, к тому же недавно потерпевшей поражение, во время седьмого похода Синаххериба, вавилонская армия не смогла противостоять великолепно обученной ассирийской армии. В жестокой и кровавой битве при городе Халуле на реке Дияле восставшие были разбиты. Одно из великолепнейших мест в летописи (в художественном отношении) составляет описание этой битвы. «Я схватил лук могучий, который Ашшур в руки мои мне вручил, копье, разрывающее душу, я взял в длань мою. На все войско врагов злых глухо, точно ураган я шумел, подобно Ададу я гремел... Оружием Ашшура, владыки моего, и натиском сражения моего яростного, грудь их я повернул и поражение им я нанес. Войска врагов стрелами и метательными дротиками я заставил пронзить. Все трупы их я продырявил, точно решето, Хумбанундашу, наймита царя Элама, мужа осмотрительного, предводителя войск его, надежду его великую, вместе с вельможами его, которые кинжалами поясными золотыми опоясались, и запясть браслетами из червонного золота украсившими, точно быков откормленных, что брошены в оковы, быстро я обезглавил их и нанес поражение им». Хотя это поражение и не сыграло решающей роли в борьбе Вавилона с Ассирией, но после этого вавилоняне надолго остались без поддержки своего главного союзника, царя Элама.

После длительной осады в 689 году до н.э. Вавилон был взят Синаххерибом. Десятки тысяч людей были угнаны в рабство, разграблены храмовые сокровища, а сам город был разрушен, сожжен, затоплен водами Евфрата. Это было самое жестокое разрушение Вавилона за всю его историю. Синаххериб написал: «Я разрушил его более основательно, чем это мог сделать сам потоп».

Дата первого похода Синаххериба на Вавилон уже установлена довольно точно: февраль 702 года. Также из эламских надписей нам известна дата походов Синаххериба на Элам. Шестой поход проходил в 693 году, когда умер царь Халлутуш-Иншушинкак (699-693) потерпевший сильное поражение от Синаххериба. Конец седьмого похода относится к зимним месяцам 692 года. Смерть Кутир-Наххунте последовала в этом же году. По нескольким источникам битва при Халуле датируется 6911 годом, а разрушение Вавилона после двухлетней осады — 689 годом. Соответственно можно рассчитать и время других походов, учитывая их продолжительность.

702, февраль — начало первого похода против Мардук-апла-иддины

698 — военные действия в Палестине. Битва при Альтаку.

697 — осада Иерусалима и окончание второго похода.

694 — возвращение в область Бит-Якин. Переправа в Элам на кораблях.

693 — конец 6 похода. Смерть Халлутуш-Нишушинака.

692 — война в Эламе. Смерть Кутир-Наххунте II. Конец 7 похода.

Однако очевидно, что последние военные действия Синаххериба, начиная с 694 года, практически не разделялись никакими событиями и деление их на походы чисто условное.

Сравнив количество ассиризмов в тексте летописи, мы можем убедиться, что если в описании первого похода их насчитывается более десяти, то в остальных больше трех-четырех не встречается, а в о втором и пятом походе их вовсе нет. Это указывает на то, что описания походов составлялись разными авторами. Возможно, что для описания походов брались специальные писцы, записывавшие все события и захваченные города прямо на мете. Уже их записи переписывались позже на стелу. Нам известно о существовании такого обычая у персидских царей. В летописи сказано о том, что после захвата во втором походе города Аррапха Синаххериб повелел «стелу изготовить и победу завоевания обеих рук моих которую над ними я одержал на ней заставил написать и внутри города поставил. Бесспорно, для этого необходима была предварительная запись военных действий. В особенности же к тому предположению, что писцы брались в каждый поход, приводит анализ тех мест в тексте, где перечисляются захваченные города. Так в описании первого похода перечисление городов: «...Урук, Ниппур, Киш, Хурсакалама, Кута, Сиппар...» производится в строгой последовательности, с юга на север, как они и завоевывались. Это помогает установить место нахождение города Хурсакалама между Кишем и Кутой, то же самое мы видим в перечне городов, захваченных в южной Палестине в продолжении третьего похода: «Сидон, Битзитте, Сарипту, Махалиба, Ушу, Каибу, Акку, Альтаку, Эскалон, Хазити, Иерусалим. Города перечисляются с севера на юг, строго в порядке их расположения.

Поскольку после вступления на престол Синаххериб вернулся к традиционной завоевательной политике Тиглатпаласара III, то он и использовал его военную тактику. Пользуясь раздробленностью других государств, Синнаехериб редко вступал в большие сражения, которые к тому же изматывали его армию. Однако благодаря сплоченности, опыту ассирийского войска, особенно же конницы, даже в таких громадных битвах, как при Халуле, оно одерживало победы над войсками противника, состоявшего из арий разных стран, часто из кочевых племен, а иногда даже из народного ополчения. Однако основной задачей Синаххериба был захват и подчинение себе отдельных городов, что имело решающую роль в походах в Палестину, где не существовало единой армии. В основном Синаххериб сохранял осадную тактику своих предшественников, задерживаясь около некоторых городов иногда по нескольку месяцев. На такую осадную тактику указывает и часто встречающаяся традиционная формула: «Я окружил, я завоевал, я полонил себе добычу их. «При осадах он широко использовал орудия, введенные еще Тиглатпаласаром III при реорганизации армии, в частности тараны и катапульты. Также использовались подкопы под стены, при штурмах использовались штурмовые лестницы. «Города его могучие... наступлением таранов и натиском катапульт наступлением пехоты, подкопами, брешью и штурмовыми лестницами я окружил, я завоевал».

Вынужденный первые десять лет усмирять восстания, вызванные надеждой на победу над новым ассирийским царем, Синаххериб не мог даже немного расширить пределы громадной державы. Наоборот, в его царствовании некоторые территории отпали от Ассирии. Синаххериб еще в более широких масштабах продолжил политику массового переселения. Также начатую еще Тиглатпаласаром III, причем в наиболее гигантских масштабах за всю историю Ассирии. Из первого похода он угнал в Ассирию 208 тысяч людей «от мала до велика, мужчин и женщин». В третьем, после победы в битве при Альтаку он переселил 200150 человек. Этим Синаххериб, во-первых, рассчитывал восполнить ущерб, нанесенный населению Ассирии непрерывными войнами и наборами в армию, и, во-вторых, уменьшить сопротивление захваченных областей. Поскольку Синаххериб не имел /возможности/ рассеивать свое войско, оставляя гарнизоны в захваченных городах, то он делал это крайне редко, разрушая и сжигая десятки городов, чтобы предотвратить восстания. Широко применял Синаххериб политику, позднее сформулированную древними римлянами: «Разделяй и властвуй». Неоднократно он натравливал друг на друга местных царьков, отдавая власть своему стороннику. Так, во время похода в Палестину он, после захвата Сидона, Акки и других городов, сделал их царем своего ставленника Тубъала. Изгнав сначала не покорившегося царя Эскалона Ситку он посадил царем изгнанного Ситкой прежнего царя. Шармудари. Так, отдавая захваченные города верным ему царям, Синаххериб фактически превращал их в своих наместников. К примеру, во время осады Иерусалима Синаххериб пишет: «Города его, что я захватил от страны его я отрезал и Митинти, царю города Ашдода, Пади, царю города Амкаруна, и Силли-Белу, царю Хазиттия отдал и уменьшил страну его. «После окончания военных действий, Синаххериб, неуверенный в прочности своих завоеваний сверх обычных даней грабил все города, и подчас взимал еще более крупную дань, как с Хезекии.

Все анналы Синаххериба указывают на уже начинавшийся кризис Ассирийской державы. Лишь военная мощь и раздробленностью сил ее противников удерживали ее от гибели. Ни грандиозные по размерам переселения из захваченных областей. Ни беспощадное полное разрушение захваченных городов и областей не могли помешать, а даже и помогали началу новых восстаний. Для подавления их Синаххериб вынужден был использовать всю свою армию. Подчас оставляя без защиты даже центральные области Ассирии. Недаром же во время его эламского похода был захвачен восставшими вавилонянами его сын и соправитель Ашшурнадиршума. Недаром и сам Синаххериб, «царь великий, царь могучий, царь вселенной, царь Ассирии, царь сторон света четырех, любимец богов великих» был убит в собственном дворце собственными сыновьями...

Библиография

Максутов, История древнего Востока. Т. III, СПб, 1905.

Раскопки городища Немгорь (Степаново) в 1972 году

М. Г. Кротов. Раскопки городища Немгорь (Степаново)

Городище Степаново было обнаружено при археологических разведках в 1969 году. Срочные работы на городище вызваны тем, что район реки Вазузы, на которой он расположено, предназначен к затоплению, через несколько лет.

Городище названо по имени деревни, находившейся в нескольких сотен метрах от него. Однако сейчас этой деревни уже не существует

Интересно, что из нескольких городищ, находящихся на реке Вазузе (Фоминское, Хлипень и др.) Степаново наиболее хорошо сохранилось и почти не повреждено войной. Поэтому именно это городище должно дать наиболее полное представление о славянском населении этого района.

Раскопки производились 3-м отрядом Вазузской археологической экспедиции под руководством Алефтины Алексеевны Юшко.

Сейчас установлено древнеславянское название городища. В Бархатной книге (ч. II, с. 207) в числе владений князя Константина Фоминского упоминаются городища Фоминское, Хлипень и Немогорь, на юг от Зубцова по реке Вазузе. Впоследствии владения Константина Фоминского были разделены между его сыновьями. В их числе был и князь Федор Константинович Красной Фоминский, в число владений которого, возможно и вошел Немогорь. Интересно, что князь этот перешел на службу к Иване Калите, участвовал в походе на Смоленск, возглавлявшимся великим князем Иваном Даниловичем и Товлубием в 6847 году.

Городище расположено на левом берегу реку Вазузы, на правом берегу ручья, который в нее впадает. В нескольких километрах ниже по течению находится городище Хлипень, также владение Фоминских.

Площадь городища, ограничиваемая с напольной стороны валом, приблизительно равна 1500 метрам. В этом году производились работы, имеющие в основном разведывательный, рекогносцировочный характер. На западном краю городища была заложена траншея, включенная в сетку основного раскопа. Также был начат разрез вала.

Надо отметить, что мощность культурного лося на городище постепенно увеличивается в направлении на Северо-запад. Если в южном конце заложенной траншеи его глубина не превышает 30 сантиметров, то в северном доходи даже до 1.80. Кроме того и дневная поверхность городища понижается в том же направлении. Очевидно, что сначала поверхность городища имела резкий наклон в сторону реки, вызванный, очевидно, постоянными разливами. Однако со временем этот резкий наклон сглаживался из-за постепенного наплыва культурного слоя. К тому же городище неоднократно распахивалось. Однако и сейчас разница в уровнях дневной поверхности составляет коло полуметра.

Со стороны поля был насыпан вал. Строение его до конца не изучено. Однако уже можно сказать, что он сооружен после пожара стены, сгоревшее основание которой обнаружено и в основании вала и на западном краю городища. Восстановить внешний вид стены сейчас точно невозможно. Однако можно сказать, что ее ширина не превышала сорока см. Она была сложена из горизонтально положенных бревен, укрепленных вертикальными столбиками и снаружи большими валунами. В северо-западном углу городища эта стена была укреплена клетью, размером 2 на 2 м сложенной из больших плах и камней.

В траншее были обнаружены остатки печи, и какого-то сооружения, однако до окончательных раскопок восстановить их назначение невозможно.

На городище встречена в большом количестве общеславянская керамика с волнистым и линейным орнаментом. Кроме того, встречены фрагменты с архаичным орнаментом, нанесенным зубчатым колесиком. Найдено несколько фрагментов лепной керамики. Встречена и поливная керамика, причем в основном в южных квадратах.

В большом количестве на городище найдены пряслица, в том числе и шиферные овручские, грузила, обломки лезвий ножей, точила, длинные узкие гвозди, несколько раз встречены ключи.

Интересны находки на городище многочисленных кремневых отщепов и обломков орудий: ножевидных пластин, стрел, дротиков. Очевидно, что задолго дославянского населения на городище существовало неолитическое поселение. Культурный слой его полностью выветрен.

В целом, очевидно, что городище существовало задолго до его первого упоминания в летописи, как владения Фоминских, возможно и в X веке.

Раскопки Иваньковского могильника проводились 2-м Чувашским отрядом Чебоксарской экспедиции (начальник экспедиции — Ю. А. Крайнов) под руководством Р. Ф. Ворониной, в течение 1970-1973 годов. Могильник расположен на левом берегу реку Суры, в ее среднем течении, на высокой надпойменной террасе. Впервые он был обнаружен после сильного разлива реки, подмывшей мыс, в 1926 году.

Первые раскопки могильника проводились в 1926 году. П. П. Ефименко. Раскопками было вскрыто 19 погребений.

В 1957 могильник раскапывался 2-м Чувашским отрядом экспедиции института археологии АН СССР. Начальник экспедиции А. П. Смирнов, начальник отряда — Н. В. Трубников.

В 1969 году работы по исследованию могильника проводил 2-й Чувашский отряд под руководством И. В. Трубниковой и Ю. А. Крайнова.

Иваньковский могильник был оставлен племенем присурской мордвы и, в основном, относится к 5-7 векам с Р.Х. Вера в загробную жизнь, вера в то, что она абсолютно подобна земной. Побуждала их класть в могилу вместе с покойником вещи, которые могли ему понадобиться в будущей жизни. Обычаи эти в то время распространенные по всей территории древнего мира, исчезают лишь с расположением христианства, на много веков позже. Благодаря этим языческим верованиям мы можем сейчас представить себе их быт, торговые связи, социально-имущественный состав, религию.

Для этого могильника можно выделить целый ряд черт, одинаковых во всех погребениях. Ориентирован, как правило, они на северо-запад головой, с небольшими отклонениями, в зависимости от времени года. Все без исключения захоронения сделаны в ямах, глубиной до 1,5 метра. Заполнение могильных ям отличается от окружающей наносной земли рыжими пятнами материка. Руки скелетов, как правило, вытянуты, или сложены на груди, чаще на животе, иногда подогнута лишь одна рука. Скелеты плохой сохранности.

Инвентарь женских погребений на Иваньковском могильнике, как правило богаче мужских.

По своему богатству женские погребения подчас различают довольно резко. Однако зависит это не от социального положения погребенной: в эпоху патриархата женщина не играла уже такой значительной роли, как при матриархате, — а от возраста ее. Чем старше была покойница, чем уважаемее ее род, тем больше украшений давали ей с собой. Так в погребении 49 вместе с плохо сохранившимся скелетом была найдена только нитка бус. Судя по плохой сохранности скелета, что характерно для молодых, неокрепших костей, и по бедному инвентарю, мы имеем дело с детским погребением. А, к примеру, в погребении 55-мы видим довольно богатое захоронение. В этом погребении скелет сохранился хорошо. Левая рука была вытянута вдоль туловища, правая согнута и лежала на животе. На шее у скелета была бронзовая гривна с напускными бусинами и обмоткой из проволоки, с застежкой-коробочкой. У левой ноги скелета лежали две привески от накосника, и еще две лежали под спиной. На руке был браслет из толстой проволоки с обрубленными концами, на груди было около 5 ниток бус. От пояса сохранилась кольцевидная застежка, и еще одна лежала на груди. Под самым черепом сохранились остатки вышивки горловины, шириной около 2 см. мелким, около мм. Оловянным бисером. Скорее всего эта вышивка имела магическое значение. Еще более поражает своим богатым инвентарем погребение _____: и большая мордовская бляха с дверкой, и серебряные колокольчики от накосника, много спиральных перстней, браслеты, бусы, всего до 50 находок!

Из всех находок в женских погребениях можно выделить вещи, общие для всех почти погребений. Это гривны, в сделанные из простой толстой проволоки, браслеты: круглопроволочные с обрубленными концами и пластинчатые, персти из крученой проволоки, спирально, бусы: в основном красные пастовые, а также и разноцветные, инкрустированные, и золоченные, получившие широкое распространение в 8-10 веках.

Инвентарь мужских погребений значительно беднее. Как правило, почти во всех погребениях находят топоры-кельты, удила, часто копья и стрелы, ножи. В богатых погребениях эти вещи встречаются вместе, как в погребении 47. Интересно, что в этой могиле не один. А два скелета: рядом с главным мужским скелетом, ориентированным на северо-запад, лежит, ногами к его голове, женский скелет, возможно жена, возможно — наложница умершего.

Слева от черепа лежал наконечник копья, радом с ним и сзади черепа — наконечники стрел, и еще два наконечника у самого края ямы. На тазовых костях лежал небольшой висевший, очевидно на поясе. В изголовье лежало длинное узкое шило. На левой бедренной кости лежали железные удила. Скорее всего, погребенный был челном уже выделившийся племенной верхушки, членом постоянной дружины, сменившей время, когда все мужчины были вооружены.

Среди погребений было найдено очень много пустых погребений — кенотафов. Чаще всего в них не находят никаких вещей, хотя в засыпке встречаются подчас бляшки или бусины. Объяснить такой обряд можно, зная языческие верования мордвы. Человек, умерший или убитый на чужбине, все равно должен был иметь могилу на своей родине, чтобы душа его не блуждала после смерти, а могла найти свое пристанище.

С такой же целью совершались и вторичные захоронения: обряд, неизвестный всем другим племенам мордвы и занесенный, скорее всего, из Прикамья, где он часто встречается. таково, к примеру, погребение № 50, где в неглубокой (90 см.), но широкой яме лежали в беспорядке сваленные кости человеческого скелета, причем череп был положен так, чтобы и эта куча была ориентирована, как обычные трупоположения на северо-запад. На то, что кости принадлежали мужскому скелету, указывает топор-кельт, лежавший под костьми.

Кроме трупоположений на могильнике встречаются, и довольно часто, трупосожжения. В отдельных случаях, как в погребении 48, кальцинированные кости лежат вместе со скелетом. В данном случае при мужском скелете были похоронены остатки его жены. Однако чаще трупосожжения встречаются в обычных могильных ямах. Так, в погребении 54 кальцинированные кости были свалены в кучу. Вместе с ними лежали топор, нож, и бронзовая пряжка. Часто мелкие кальцинированные кости встречаются в засыпке обычных могил.

III

Хотя присурская мордва и была обособленным от других племенем, но среди ее погребальных обрядов и инвентаря встречаются черты, указывающие на связь и торговлю с другими племенами и районами.

Так, только на Иваньковском могильнике из всех мордовских могильников вообще, встречены очень своеобразные погребения с одним черепом, без каких-либо вещей, а также обряд вторичного захоронения (№ 50). Этот обряд встречается также на могильниках Прикамья и Урала вообще, и скорее всего заимствован на оттуда.

На связи с более южными племенами; аланами и сарматами указывает находка бронзовых псалий в погребении _____, а также бронзовых браслетов во многих женских погребениях из круглой проволоки с обрубленными концами. Такие же браслеты часто встречаются у сарматских племен того же времени.

Иваньковский могильник — единственный памятник, известный у присурской мордвы. Судя по результатам раскопок этого могильника (уже вскрыто около 70 погребений). Это было одно из небольших мордовских племен, изолированных от других. Впоследствии оно постепенно слилось, ассимилировалось с другими племенами, среди мордвы начиналось уже социально-имущественное расслоение, как видно из находок бедных и богатых погребений. Вполне несомненно наличие уже постоянной дружины и вообще племенной верхушки у присурской мордвы, наличие вождей-старейшин, пользовавшихся в племени особыми привилегиями.

Пересказ жития святой Юлиании Лазаревской,

написанного ее сыном Калистратом в 1614 году от Р.Х. Память же ее совершается 2-го января.

Святая Юлиания из села Лазаревского под Муромом прожила жизнь, открытую всем напастьям и искушениям, не защищенную ни княжеским, ни монашеским чином. В насквозь, казалось бы, православной стране, ей было трудно найти, сохранить и показать божественную любовь Христа. Да и не самое легкое время нашей русской истории выпало ей. Юлиания родилась в 1535 году — в самом начале царствования Иоанна Грозного. Иустин Недюрев, ее отец, происходил из богатого дворянского рода, и был одним из царских ключников. Семья жила неподалеку от Мурома, и было у него (говорит житие) много детей, богатства и рабов — которых в ту пору не называли еще стыдливо крепостными. Иустин умер рано, а в шесть лет после смерти матери девочка осталась совсем одна и сначала воспитывалась у бабки по матери, а потом ее взяла к себе тетка Наталья Григорьевна Архова, у которой было уже несколько дочерей и сын.

Мы не знаем, кто именно развил в Юлиании дар беззаветной и деятельной веры. Да и развивал ли кто? Воспитывали ее «во всяком благочестии и чистоте» — по Домострою, намереваясь все помыслы приспособить к будущему мужу, оправдывая евангельскими словами традиции боярского рода, жившего только в себе и для себя. У кого могла Юлиания хотя бы увидеть веру, внешнюю или внутреннюю, если до шестнадцати лет, то есть до своего венчания, она не была ни разу в церкви только потому, что «не было ни оной ближе двух верст»?! Никто не счел нужным специально привести девочку в храм Божий... Но к чистому сердцу человека, даже если для него закрыт был опыт Церкви, все равно найдет путь Господь! Останутся неизвестными откровения, весь духовный путь святой Юлиании, но вот мы видим — сама, без чьей-либо помощи она приняла Христову веру и стала жить евангельскими, Христовыми заповедями.

Над ней смеялись сестры, бранила тетка, Над чем они смеялись? Над тем, что Юлиания, не споря напрасно, была послушна им во всем, молчалива и смиренна, строго соблюдала пост и молитвы. Наверно, она испытывала грусть, а то и раздражение, когда сестры пытались принудить ее «с утра есть и пить», или идти с ними «на игры и песни пустошные». Но если ей говорили, что дура она, коли не пользуется коротким временем свободы, только отходила с молчанием. Не возражая, не негодуя — что показалось бы ханжеством — но и не повинуясь, она просто не слушала сестер и отходила в сторону. Это не покорность, нет! Это отвергнутая и всегда готовая открыться вновь любовь. Если же было нужно для Бога, Юлиания не боялась настоять на решении, даже идущем вразрез с волей и выгодой боярского клана.

Главная тогда работа девушек — даже из богатых семей — прядение и шитье — превратилась для нее из скучной повинности в средство к исполнению евангельского милосердия. Первая возможность. Которую она увидела... Не от сих до сих, а ночи напролет трудилась святая, всю ночь «не угасал светильник ее», и денег, заработанных этим неустанным трудом, хватало на помощь всем нуждающимся и больным в округе; Юлиания же обшивала всех сирот, вдов и немощных.

Юлиания, по всей видимости, не хотела выходить замуж, или, во всяком случае, пыталась оттянуть это событие, почти наверняка закрывавшее ей дорогу в монастырь — к жизни монашеской, девственной и непорочной, тоже трудной, но все-таки выверенной и узаконенной обычаем. Все же, повинуясь настояниям тетки и сестер, в шестнадцать лет (для XVI века это было уже поздно) она обвенчалась с Георгием Осорьиным, тоже наследником богатого рода.

Венчавший их священник преподал святой Юлиании первые наставления в христианской жизни, открыл для нее Евангелие, книги святых отцов, призвал, очевидно, к исполнению церковных правил и наставлений. Но разве тогда не все венчались в церкви? Разве не все выслушивали подобные наставления? И только лишь Юлиания, которая и все девические годы наполнила неустанным трудом, молитвой, милостыней, приняли Благую весть проповеди как нечто очевидное и несомненное. Вся предыдущая ее жизнь помогла выбрать из множества открываемых евангелием путей свой, особый, мирской.

Юлиания, и раньше боявшаяся замужества, теперь долго сомневалась, достойна ли она снисхождения перед Богом. И ей был дан ответ — словами Апостола Павла (не в первый ли раз услышала она их на Божественной Литургии?): «На два чина разрешилось житие человеческое, на монашеское и на простое. Простым невозбранно жениться и мясо есть, а прочие заповеди Христовы творить, как и монахам». Можно, как сказано. И в мире с мужем живя, Богу угодить, и не всяк, сказано, постригайся, спасется, но тот, кто сотворит монахов достойное, и кто в мире с женою живет, и правит часть законную, лучше пустынника, не весь закон исправившего. Смиренный и добродетельный в мире удивителен».

Благодаря такому трудному началу Юлиания всегда умела разграничивать обязанности мирской жизни и обязанности свои перед Богом, не только не ослабляя молитв, но постепенно увеличивая их. Привычным было для нее молиться подолгу и утром, и вечером, творила «коленопреклонения по сту и множае». Кому-то постоянно растущая строгость к себе у святой Юлиании может показаться чрезмерной, граничащей с самоистязанием, но тут , очевидно, она исполняла свой долг, свою меру, ибо и позднее молитва и аскетизм не мешали, а помогали ей совершать милостыню.

Семья, в которую попала Юлиания, была «доброродна и богата». Свекор имел еще двух дочерей, владел селами, многочисленными рабами. Невестке, почти еще девочке, неопытной и не помышлявшей никогда о такой «чести», он поручил вести все «домовное хозяйство». Она не просто справилась, не просто успевала за всем присмотреть, указать, где нужно, — это вопрос практики —но Юлиания сумела остаться христианкой и в отлаженно-жестоком устройстве боярского дома. Она никогда не перечила свекру и свекрови, что им, как прежде — тетке, казалось очень странным. Но если раньше над ней просто смеялись и считали придурковатой, то теперь убедились, что на любой вопрос она может дать «благочинный и смысленный ответ», теперь все удивлялись ее уму и видели в том Божье знамение. Не вступая в споры, которые могут лишь озлобить, св. Юлиания всегда умела добиться снисхождения к слабому, убедить в необходимости милосердия, и ей не могли помешать.

В непосредственном подчинении у Юлиании оказался не один десяток людей. Не соль удивительно, что в боярском доме все были досыта накормлены и одеты. Удивительно то, что св. Юлиания страдала от малейшего проявления неравенства между собой и «рабами» (никто не позволил бы ей на деле устранить это неравенство). Она просто не представляла как можно быть христианкой — и «боярыней-государыней», не представляла, как можно повелевать — а этого от нее ждали не только родные, но и слуги. Никого не называла она «простым именем», отказывалась принять малейшую помощь. Однажды во время праздничного приема ей «по чину» прислуживали рабыни, но когда все ушли, она и эту уступку обычаю вменила себе в вину и говорила, каясь: «Кто же я сама убогая. Что предстоят мне такие же человеки, созданья Божии?». Не стоило бы и нам спросить себя: разве я никогда в житейских мелочах не забывал о помощи своему ближнему? О том, что человек, нам помогающий —Божий человек, что как Христа мы должны его благодарить? Разве никогда я не отделывался от евангельского долга помощи, благодарения и смирения. Боясь показаться смешным, нарушить неписаный «обычай», да еще обычай неверующих? Сколько раз, Господи!..

Подчас крепостные возражали ей, не слушали или ленились, Юлиания же принимала это как еще одно напоминание от Христа о несправедливости, и о том, что она — вольно или невольно — ей способствует. Если кто-то удивлялся, что она не только не наказывает проступки крепостных, но скрывает их от свекра, святая отвечала: «Сама я перед Богом всегда согрешаю, а Бог мне терпит: что же мне на этих взыскивать? Такие же люди, как и я. Хоть и в рабстве, нам их Бог поручил; но души их больше наших душ цветут».

Случалось, что муж отправлялся на царскую службу (он принимал участие в походах на Астрахань), иной раз его отсутствие продолжалось два-три года. Тогда св. Юлиания еще строже блюла и пост, и молитву, особенно вечернюю; не спала ночами, а пряла, деньги же от работы тайно от свекра раздавала нищим, посылая по ночам к ним свою рабыню (от той, наверное, и узнали потом про эту тайную милостыню). Заботилась она и о вдовах. И о сиротах «как настоящая мать»: не только их обшивала, но сама же кормила, водила в баню. Деньги на это она, должно быть, тратила не только заработанные шитьем, но и оставленные ей матерью.

Так богатство, попавшее в добрые руки, употреблялось на то, чтобы сделать как можно больше добра — какое еще лучшее применение могла она найти деньгам? И разве меньше подавала она людям пример христианской жизни своей добротой и смирением, чем Святой Филипп, митрополит Московский, живший в одно время с ней, своей непоколебимостью в обличении Иоанна Грозного?

Где же она находила силу и опору для этого тяжкого служения, в заботах не об одной своей семье, но и о всех бедных и страждущих? И ведь все это — в непрерывной борьбе с соблазнами и искушениями, которыми мир мстит непокорившимся суете и корысти!

Только о двух своих видениях, двух самых ярких, зримых проявлениях напряженнейшей духовной жизни рассказа святая Юлиания своим детям. Оно из них было ей в первые годы замужества, когда она была еще «молода и неопытна».

Однажды Юлиания ночью встала на молитву (муж опять был в отъезде) и испытала сильнейшее, страшное искушение. # Она в испуге легла и закрылась одеялом, заснула, но и во сне увидела множество бесов «со всяким оружием»; они стали угрожать, требуя отречься от всех нужных Богу дел, от милостыни, соблазняя ее разными желаниями. И вот, отчаявшись, она наконец обратилась к Богу и призвала на помощь Святителя Николая Чудотворца. Он тотчас явился ей и стал бить бесов огромной книгой, и вот они все исчезли! Тогда святой Николай благословил Юлианию и сказал: «Дщи моя, мужайся и крепися, и не бойся бесовскаго прещения! Христос бо мне повеле тебе соблюдати от бесов и злых человек!» Проснувшись в эту самую минуту, Юлиания увидела «мужа святолепна», выходящего из ее запертой комнаты...

Вскоре в Муроме случился неурожай и начался голод, голод страшный, из тех, что уносили множество крестьянских жизней. Самой Юлиании и ее семье голод не грозил, в боярском доме всегда были запасы от «семи урожайных лет». Но Юлиания в это тяжкое и жуткое время не только дает деньги на погребение усопших, не только молится о душах их, но — тайно от свекрови — посылает еду голодающим. Поскольку же свекровь, очевидно, милостыню ее считала слишком щедрой, то Юлиания, раньше евшая только два раза в день (в обед и ужин), теперь стала просить и завтракать, и полдничать, оправдывая (!) тем, что ослабела от родов. Свекровь очень была рада таким просьбам (а Юлианию она любила как дочь) и посылал ей пищи «довольно, и на день, и на ночь». Все это Юлиания тайно раздавала голодным.

Почти сразу вслед за голодом начался и мор — заразная язвенная болезнь. Для больных таким «пострелом» были закрыты все двери, их боялись даже хоронить и насильно изолировали, да другого спасения от заразной болезни и не знали. Святая Юлиания нашла и силу, и способ помочь умирающим. Она своими руками обмывала их, «исцеляла и Бога молила об исцелении». Не сейчас. Так когда-нибудь эти исцеления сможет объяснить медик, но лишь христианин поймет ее ежеминутную готовность к смерти, радость, что Господь дал ему послужить, приблизить осуществление Царства Божия простым и человечным действием.

Много лет прожила так святая Юлиания в замужестве, не только почитая свекра и свекровь — любя их, как «родная дочь своих родителей», а они, действительно, и в половину не пользовались суровыми правами, которые им предоставлял «Домострой». Но вот, уже в глубокой старости, они скончались, приняв перед смертью (как это было тогда в обычае) монашеский чин. Сын их был опять тогда в отъезде, и Юлиания осталась хозяйкой в доме. Как полагалось по обычаю, почтила их память Юлиания и благолепным погребением, и пожертвованием на заупокойные службы ив монастыри; а затем, как подсказывала ей совесть, и все оставшееся после них имение обратила блаженная на святое и справедливое дело: и после положенных сорока дней кормила она всех, кто бы ни заглянул к ней в дом — и священников, и нищих, и монахов, и вдов, и сирот. Так она раздала большую часть оставленного свекром имущества, не заботясь о себе. Каковы бы ни были в жизни бояре Осорьины, но, по слову Евангелия, милостыня Юлиании должна была дать их душам «многу пользу и ослабу»!

За долгие годы супружеской жизни святая Юлиания родила тринадцать детей, и четверо из них умерло младенцами, а через некоторое время после смерти свекра и свекрови ее старшего сына убил крепостной, хотя обычно Юлиания умиротворяла и разрешала все раздоры в доме. Вскоре и другого ее сына убили на царской службе. Удивительным казалось окружающим, что она не плакала, не причитала, не рвала на себе волосы, а лишь молилась о прощении грехов своим детям. Ведь сколько бед сразу обрушилось на святую, сколько разочарований и искушений. В своих детях («жена бо спасется чадородия ради») видела она цель и оправдание семейной жизни, часто, должно быть, тяготившей Юлианию. Было ли то напоминание ей от Бога, что и воспитание детей — исполнение Божией воли, которым нельзя, однако, гордиться и за которым нельзя забывать о собственном несовершенстве? Ведь, казалось бы, дети целиком зависят от родителей, даже их души направляют родители, и как не гордиться этим умением — но придет час, и души призовет Бог и Сам их направит. Поэтому и родительская гордость — гордыня, как могут мать и отец быть уверены, что какой-то их грех не соблазнил ребенка, что правильно они преподали слово Божие?

Так могла понять это знамение и святая Юлиания. Она приступила к мужу с мольбами: отпустить, разрешить ей уйти в монастырь, но тот не соглашался. Тогда Юлиания сказала, что все равно убежит, ничто ее не удержит дома, и вот Георгий сам стал просить ее остаться. Он уже состарился, а дети еще были беспомощны, имение же ослабело от милостыни. И как раньше успокоили душу Юлиании слова Апостола Павла, так теперь озарили ее светом слова Косьмы Пресвитера, которые напомнил ей Георгий: «Если и чужих сирот велено кормить, то тем более не морить своих». И Юлиания осталась.

Юлиания осталась, и все же напоминание о том, что она, хоть и живет в мире, но посвящена Богу, даром не прошло. С этого времени до самой смерти, почти сорок лет, с поистине монашеским усердием не прекращала она ни молитвы, ни милостыни.

Святая Юлиания уговорила своего мужа разделиться хоть внутри дома, и сделала себе отдельную постель в их комнате. После этого она «как птичка из сетей вырвалась» и усилила и без того строгий пост и воздержание. По пятницам совсем не ела, а молилась взаперти, по понедельникам же и средам ела один раз — «сухояденьем». Спала она час или два, а потом опять вставала на молитву.

В то же время святая Юлиания управлялась со всей домашней работой; никогда не кричала на слуг, не била (что тогда особенно казалось странным на «святой» Руси), прощала им все провинности. И еще больше стала она раздавать денег, «была она око слепым, нога хромым, бескровным покров». Следуя евангельской заповеди, по субботам и воскресеньям она устраивала в доме угощения, звала с улицы монахов, нищих, к ней приводили немощных, и всех кормила вдосталь. В таких случаях она и сама выпивала чарку вина, чтобы не смутить гостей, не загордиться перед ними.

В подобных делах милосердия, казалось бы — однообразных, мелких и приедающихся, но множивших простое людское довольство, проходила ее жизнь.

Через девять лет после их «разлучения» умер муж Юлиании. Определив богатые вклады на помин его души, Юлиания (это становится видным из жития) мудро отделила уже взрослым детям часть имения. Чтобы их не огорчала ее щедрая милостыня, и стала вести жизнь крайне аскетическую, крайне бескорыстную, желая победить и телесные страсти, и корысть, и гордость. И как святая, действительно, поняла она теперь глубину и многоликость этих пороков.

Случилось, что у нее после милостыни не оставалось ни копейки в доме, тогда и Юлиания занимала у кого-нибудь и на следующий день опять шла в церковь и опять творила обычную милостыню; ходила же она туда каждый день. Зимой раздавала нищим деньги, которые дети давали ей на теплую одежу. Сапоги обувала на босу ногу и еще подкладывала острые черепки. На удивление же других она отвечала: «сколько усохнет тела моего, того уже не будут есть черви в оном веке. Разве не знаете, что тело душу убивает? Убью же сама тело сое и порабощу его, да спасется дух мой».

Пускай, может быть, не ослабели искушения (Юлиания говорит что даже видела их в образе «бесов»), но такая жизнь безусловно помогала ей, выстоять в борьбе с ними. И святая благодарила за это Господа, нашу учительницу и заступницу Богородицу Марию, и особенно чтимого ею святителя Николая Мирликийского.

В небывало холодную зиму Юлиания несколько раз не пошла в церковь, и священник приходской был этим недоволен, ругнул даже ее, но однажды вдруг пришел к ней в дом, встал на колени просил, чтобы она простила его гордыню... Во время службы он услыхал голос от иконы Пресвятой Богородицы: «Иди и рцы милостивой вдове Юлиании, ради чего не приходит в церковь: и домовая ее молитва приятна, но церковная выше». Юлиания умоляла священника молчать об этом, говорила, что бесы ввели его в соблазн, что она недостойна такого чуда; но с тех пор опять каждый день стала ходить в церковь, и что бы ни делала — работала ли, разговаривала или ела — непрестанно творила Иисусову молитву.

Вот однажды в храме, где святая молилась в одиночестве, она увидела опять множество грозивших ей бесов, но теперь уже не испугалась, как когда-то в юности, а со слезами молилась, чтобы Господь послал ей в помощь Николая Угодника, и в то же мгновение появился с палицей в руке святой Николай, разогнал бесов и благословил святую Юлианию.

В 1601 году, на третий год царствования Бориса Годунова, опять начался голод. «Клянусь Богом, истинная правда, что я собственными глазами видел, как люди лежали на улицах и, подобно скоту, пожирали летом траву, а зимой сено» — писал живший в России немец Конрад Буссов. Ели, лишь бы не умереть, мясо трупов, «человеческое мясо, мелко-мелко нарубленное и запеченное в пирогах, продавалось на рынке за мясо животных и пожиралось, так что путешественник должен был остерегаться того, у кого он останавливался на ночлег».

Небогатой боярыней была теперь Юлиания, но помогала жертвам голода, как и прежде. Наконец у нее не осталось никакого вообще имущества кроме крепостных, и она переселилась в новгородское село Вочнево впрочем, точная причина переезда нам не известна. Понимая, что слугам не под силу ее нищая и голодная жизнь, она собрала их и сказала: «Голод обдержит нас, видите сам. Если кто из вас хочет со мною терпеть, добро и приятно; а кто не хочет, пусть идет на свободу и не изнуряется мне ради». Несколько слуг остались с ней, остальных она отпустила. С ними она собирала лебеду и древесную кору, пекла из этого хлеб. Такого хлеба хватало не только на прокорм домашних, но и всех нищих, кто бы ни заходил к ней, она кормила. И столько молитв и усердия она положила в эту единственную возможность милостыни, что «хлеб» казался сладким, как пшеничный, и нищие специально, прослышав об этом, заворачивали к ней. Об одном просила святая Юлиания Бога: чтобы всегда нашлась для нищих в ее доме еда, а сама, хотя два года длился в их краях такой голод, не смутилась, не тяготилась нищетой. Но все время точно чему-то радовалась, что поражало видевших ее. Радость служения Богу!

Вскоре после конца голода, в 1603 году, когда Юлиании было около семидесяти лет, она под самое Рождество заболела. Слуги, ухаживавшие, посмеивались: «Да разве она болеет, если ночью встает и молится, как обычно?» А Юлиания ни днем ни ночью не прекращала теперь молитвы, слугам же отвечала: «И от больного Бог истязует молитвы духовныя», Юлиания-то понимала, что эта ее болезнь — последняя. И она разрешила себе «поучать» слуг и всех, кто к ней приходил, а у ее постели собирались многие из ее подопечных и соседей. Она пересказывала им, объясняя своими словами, слышанное из книг св. отцов, из Библии, и наверное, сказанное ею (тем более, что все знали, как она подтвердила это в жизни), потом дало всходы, напомнило когда-нибудь людям о том, к чему их призвал Христос, ожили ее слова в каких-то добрых делах.

Второго января 1604 года она с утра позвала своего духовного отца священника Афанасия и причастилась св. Таин. Потом просила в последний раз позвать и домашних, и слуг, и всех жителей Вочнева и долго, сколько хватило сил, говорила о том, ради чего она пожила на земле: о любви, и о молитве, и о милостыне, и о прочих добродетелях». В конце же святая Юлиания сказала: «желанием возжелах ангельского образа иноческаго, не сподобихся грех моих ради и нищеты, понеже недостойна бых — грешница сый и убогая, Богу тако извольшу, слава праведному суду его». Все целовались с ней, а потом она легла, обвила четки вокруг левой руки и сказала: «Слава Богу всех ради! В руце Твои, Господи, предаю дух мой, аминь!». И тихо преставилась Господу.

В клети, где ее тело, омыв, положили, видели в ту же ночь неизвестно кем зажженные свечи, и странное благоухание наполнило весь дом.

Через неделю перевезли и похоронили ее в селе Лазаревском, рядом с мужем. Через девять лет там же копали могилу ее сыну Георгию и случайно задели гроб святой Юлиании; раскрыв же, увидели, что он «полон мира благовонна». Многие, мазавшиеся этим миром, исцелялись от болезней. Оно выглядело «аки квас свекольный, а нощи же сгустевашеся, аки масло багряновидно». Тогда-то и решил младший сын Юлиании Каллистрат написать ее жизнеописание, ссылаясь на свидетельство знавших ее людей. И впоследствии на ее могиле несколько раз происходили исцеления от слепоты и язв. То были знамения от Господа, они должны были удостоверить святость Юлиании — не перед Богом, но перед людьми, чтобы они учились у ней и почитали ее. И в самом деле! Мы жалуемся, что нельзя уйти от мира в монастырь, к Богу, и забываем о том, что Христос —везде. Имя — христианин, человек, взявший крест Иисуса Христа и пошедший за ним — это уже имя святое и драгоценное. Если на нас этот крест — нет оправданья грехам и безделью, нет оправдания нехристианской жизни. Постриг — это знак и способ решительной христианской жизни. Но и в миру, именно в миру, надо помнить о Христе, исполнять его Евангелие каждую минуту и миг, как это сделала святая Юлиания Лазаревская. Да поможет же она нам!

Приложение к житию святой Юлиании Лазаревской.

Из иконописного подлинника начала XVII века:

«Св. Юлиания... подобием аки Елисавет, на главе плат зеленой, верхняя риза баканная , исподняя голубая, десница прижата, в шуйце лестовка . А муж ее Георгий надсед, брада аки Григория Богослова, шуба княжеска киноварная. Исподня зеленая, в шапке; а дщерь ея, инока схимница Феодосия; на иконе на старой писаны. А сын ея Дмитрий, у него ныне сын Аврамий в Стародубском уезде».

Библиография

Гудзий Н. К. Хрестоматия по древней русской литературе. М., 1974

Памятники древней русской литературы, часть 1, 63-67.

Труди отдела древнерусской литературы ИЛ АН СССР, т. VI.

Филарет (Гумилевский), архиепископ Черниговский. Русские святые, Январь, 2. Чернигов, 1862.

Графиня Толстая А. «Праведная Иулиания Лазаревская», Париж, б/г

Хронология

Убили двоих ее сыновей, и она стала жить раздельно с мужем в 1582 году,

Пересказ жития святого Стефана Пермского,

составленного Епифанием Премудрым. Память же его празднуется 26 апреля.

Около 1345 года в большом торговом северном городе Устюге (потом его даже стали называть Великим) у причетника городского собора Семена и его жены Марии родился сын. К сожалению, житие не сохранило для нас имени, данного ему при крещении. Едва мальчик подрос, как стал помогать отцу в храме. Семен был, конечно же, этому рад, но не мог не удивляться: сын так рано выучился читать по богослужебным книгам, быстро научился и писать. По просьбам мальчика он давал ему книги из ризницы, где, кроме Евангелия, должны были храниться отдельные книги Ветхого Завета и святоотеческие писания. Стефан рос немного отчужденно от других детей. Это не значит, что он был неуживчивым чудаком; однако увлекавшие его занятия грамотой и чтение отнимали не меньше времени, чем теперь учеба в школе. Изучение Библии, попытки понять ее значение для себя — убедили юношу в том, что целью жизни не является простое существование, даже прикрашенное «маленькими человеческими радостями». В чем же эта цель? Об этом каждый день читали в церкви; в вере он был воспитан с детства, но для него она была не безразличным согласием, не книжным словом, а живой действительностью. Сокровищем для него были знания о Боге, и юноша видел, кому нужны были эти знания.

На улицах и рынках Устюга он часто видел пермяков или, как они себя называли — зырян, из мерянских племен. Выглядели они довольно дико, и обычаями, и одеждой, и языком совершенно отличаясь от русских. Постепенно юноша научился разбирать их язык, и, не довольствуясь тем немногим, что рассказывали устюжские торговцы, стал расспрашивать самих зырян об их обычаях. Он не мог относиться к ним свысока или пренебрежительно — слишком многое было еще живо на Руси, особенно в быту, от язычества. Но к русских с принятием крещения появился идеал вечной жизни; прозвучал и что-то говорил каждому призыв: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный», многие уже по мере сил стремились к его осуществлению — не даром XIV век был началом расцвета православного монашества, начиная с самого преподобного Сергия Радонежского. Пермяки-язычники этих слов еще не слышали, и именно ради них святой решился исполнить Христово повеление: «Ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царствие небесное».

В 1369 году, когда ему было немногим больше 20 лет, юноша принял постриг от игумена Максима в ростовском монастыре святого Григория Богослова (в ростовскую епархию входил и Устюг). Этот выбор был сделан не случайно: не только иноческими подвигами славился монастырь (его даже прозвали «Затвором»), но и большой редкой библиотекой. В Ростове была епископская кафедра, причем в это время ростовским епископом был грек Парфений, присланный из Византии. Он, очевидно, привез с собой не только некоторых греческих монахов, но и библиотеку из неизвестных тогда на Руси книг: и богословского, и аскетического, и даже научно-светского содержания, все на греческом языке.

Стефан, с детства полюбивший богословие, познакомился в монастыре с очень образованными людьми. В кафедральной церкви, к примеру, правый клирос пел по-русски, а левый — по-гречески. Многие монахи изучали самые отвлеченные теологические проблемы. Стефан выучил греческий язык, а в то время русских, хорошо знающих греческий, можно было пересчитать по пальцам. Это открыло ему творения Отцов Церкви и византийских монахов (например, Добротолюбие), тогда остававшиеся непереведенными, он углубился в изучение истории и теологии. Епифаний, который стал другом Стефана именно в ростовском монастыре потом с радостью вспоминал это время хитроумных споров, бесед с «мужами мудра и книжна, старцами разумична и духовна». Современники считали Стефана одним из самых образованных людей на Руси. Григорьевский монастырь был самым настоящим университетом.

Стефан был иноком — и наука его была наукой о Боге. Чем строже делал он молитву, воздержание и пост, тем больших успехов достигал в познании. «...И много подвизався на добродетель, постом и молитвою, чистотою и смирением, воздержанием и трезвением, терпением и беззлобием, послушанием же и любовию...» Святой лишь лучше видел ничтожность своего книжного знания в сравнении с духовным и жизненным ведением старцев, накапливал больший опыт смирения перед Богом и людьми. После достижения положенного 25-летнего возраста он был посвящен в диаконы. Кроме того, игуменом было возложено на него переписывание книг для обители, что он тщательно исполнял, будучи не только каллиграфом, но и тахографом, то есть скорописцем. Епифаний свидетельствовал, что много лет спустя в монастыре пользовались этими списками, причем их легко отличали по тому, что написаны они были «хитрей гораздо и борзо».

Избранный с юности путь был ясен Стефану, и сомнений в правильности выбора у него не было, хотя путь этот и был не совсем обычен. Уже через два-три года после пострига Стефан с благословения настоятеля занялся непосредственной подготовкой к будущей миссионерской деятельности, совершенствуясь в знании мерянского языка, святой одновременно собирал сведения о мерянах и мерянском язычестве. Поскольку же он хотел не завоевания пермяков, не хотел даже их насильственного обрусения. Стефан уже в 372 году составил мерянскую азбуку и до 1379 года успел перевести на зырянский язык главные богослужебные и церковные книги. Этот замысел, подобный замыслу преподобных Кирилла и Мефодия — создать новую, именно национальную церковь — был необычен, и почти что не имел аналогий в русской православной церкви, ни до, ни после святого Стефана.

Наконец, в 1379 году Стефан поехал в Москву. Архимандрит Михаил (Митяй), исполнявший тогда обязанности митрополита, с радостью благословил его на проповедь, и особо разрешил вести ее на мерянском языке. Коломенский епископ Герасим посвятил его в иеромонахи, чтобы он мог крестить зырян. Вообще многие знатные бояре с сочувствием отнеслись к замыслу молодого священника. Стефан не взял с собой никаких охранных грамот, но его зато щедро снабдили всем, что могло понадобиться в случае успеха: антиминсами с частицами святых мощей, некоторой необходимейшей утварью, деньгами. Проповедником заинтересовался и сам великий князь Дмитрий. Хотя земли по Вычегде отчасти уже управлялись наместниками из Москвы, но их окончательное присоединение было бы безболезненным лишь при условии принятия христианства. Христианизация была не обязательной, в русской истории обходились без нее, как правило, но время князя Дмитрия Донского — время, когда цели церкви Христа во многом совпадали с государственными.

В том же году Стефан вернулся в Устюг. Он провел там год, собираясь в дорогу. Надо было взять не только церковную утварь. Он брал с собой богослужебные книги, книги на греческом языке, с которыми он никогда впоследствии не расставался; подновлял свое знание мерянского. По совету опытных людей, он готовил для перевозки целую избу в разобранном виде (тогда такой «блочный» метод строительства бы не в диковинку). Наконец в 1380 году, наверное, весной. Он на двух-трех лодках с помощниками отправился вниз по Сухоне до Котласа, а оттуда — вверх по реке Вычегде, до тогдашней «столицы» зырян Усть-Выми. В Усть-Выми он высадился, поставил себе дом на околице села, неподалеку от главного языческого капища.

Своими глазами святой Стефан увидел теперь то, о чем раньше только расспрашивал: язычество совершенно неприкрытое и дикое, поклоняющееся лишь камням, заповедным деревьям, огню и грубым идолам. Волхвы и безумные эпилептики, почитавшиеся за пророков, пытались вымолить у статуй успех и прибыль в каждом деле; да и любой пермяк приносил деревянным и каменным истуканам долю от своих трудов: они заключали сделки с твореньями Божиими, не подозревая, что деревьям и камням, а тем более их Создателю не нужны никакие дары; что Бог молчит, потому что ждет, когда они сердцем и разумом обратятся к Нему.

Но вот человек, святой ив речах и в делах, поселившийся радом с ними, заговорил с зырянами на их родном языке: они услышали слова Евангелия, чудесно дарованные людям. Святой Стефан рассказывал приходившим к нему о Боге живом, о рождении Христа, о Его жизни и смерти их спасения, о воскресении Его. То, что иудеи ждали тысячи лет, теперь Бог — через Стефана — открывал зырянам сразу.

Вскоре — и очень даже быстро — у Стефана появились первые последователи, которых он и крестил. Сначала их было немного, но это уже было небольшая дружная община, и жадно слушавшая любимого учителя. Приходили к дому Стефана и с дурными намерениями, язычники прихватывали с собой ослопы и колья, но это были пока только угрозы. Несколько раз дом Стефана обкладывали соломой, но тем не менее — не поджигали. Волхвы поняли наконец-то, как опасен их святой Стефан, и пытались выжить его. Но Стефан не прекращал собраний новообращенных; тут –то и сказались, должно быть, годы проведенные в монастыре: духовное совершенство святого ощущалось всеми. И Стефан был рад каждому, кто хотел узнать о его Боге, разъяснял успешный путь ко Христу.

Выписав из Устюга плотников, Стефан вместе с ними поставил церковь во имя Благовещения, как начального из христианских праздников. Пригодились и деньги, которые ему собрали в Москве, и церковная утварь полученная им от епископа Герасима: храм был украшен «яко невеста добра», привлекая и неверующих в Христа. Это была настоящая проповедь красотой, а еще более важным было то, то службы в ней Стефан совершал на зырянском же языке..

Положение напоминало вооруженное перемирие, и Стефан первый решился ускорить развязку. С самого начал он поселился неподалеку от места, где стоял один из наиболее чтимых язычниками идолов — «прокудливая», вредная береза. На пригорке, где рос этот исполин всегда лежали какие-нибудь дары от пермяков: шкура лучшего убитого зверя, самая большая рыбина, выловленная рыбаком, свежеиспеченный хлеб. Верили в том, что береза может погубить человека. А может и обогатить его, может наслать засуху и мор; ее боялись и почитали, молили об удаче во всяком деле.

Узнав об этом, зыряне бросились к капищу и застали там спокойно стоящего рядом с тлеющими углями Стефана. Вооруженная толпа окружила его, «кличуще вкупе и нелепая глаголюще... и секирами своими махахуся нань». Но непоколебимость беззащитного человека, готового стать жертвой ради своей веры, остановила их; они услышали, что он им что-то говорит, и в наступившей тишине наконец зазвучал спокойный голос.

Зыряне верили во всемогущество идолов — Стефан показал, что этого могущества не было даже у главного из них, березы, что земля не им покорена, а Единому Богу. Зыряне считали веру подспорьем в хозяйстве — Стефан же объяснил им, что хозяйство без идолов не пропадет, а вот душа, не верящая в Христа, неизбежно гибнет. Наконец святой Стефан рассказал о том, что господь не развращает людей, как вера в идоле, любит и спасает их. «Так и вы, — сказал он, — веруйте и креститеся».

И так убедительны были эти слова, что язычники даже не просили его: что значит верить. Они видели, что человек стоял возле сожженного идола и не боялся смерти, а приветствовал ее, на оскорбления отвечал любовью. Никто не решился поднять руку на Стефана! Многие, уверовав, крестились, и на месте злосчастной березы вскоре после этого построили храм Архангела Михаила, так что пень ее оказался под самым алтарем — в знак победы.

Подвиг Стефана оказался точно последней каплей. Теперь из гонимого проповедника превратился в главу большой христианской общины, в которой было не меньше ста человек. Пошли в дело книги, переведенные и переписанные Стефаном: прозелиты, обученные грамоте, стали сознательно участвовать в Божественной литургии. Через книги св. Отцов зыряне приобщались к опыту Церкви.

Стефан и помощники его разошлись по зырянским селам, проповедуя Христа, и успех их казался поразительным: ничто уже не защищал идолов, которых христиане уничтожали, сжигая вместе с жертвоприношениями, чтобы их не обвинили в корысти. Бесстрашие святого Стефана и его учеников, которые уже принесло их победу в Усть-Выми, их «непонятная» вера в Христа, в нечто высшее, останавливали помышлявших о возможной мести, заставляя сначала прислушаться к его проповеди. Правильно поступал Стефан, не боясь оскорбить веру зырян, ибо даже в идолов зыряне по настоящему не верили — да верить и не могли!

Поэтому, например, Стефан победил главного жреца пермяков Паму. На язычников и новокрещеных сильно действовало словоблудие этого почтенного старца, а чего только он не говорил; каких только «доводов» не пускал в дело: и что Москва хочет окончательно закабалить пермяков; и что Стефан перед ним, волхвам, мальчишка, и... «Какие могут быть сомнения, — вопрошал он Стефана, — в преимуществе наших богов перед одним вашим, если пермяк может в одиночку повалить медведя, а москвичи для этого устраивают сотенные засады. И то не всегда с успехом!?». Зыряне, среди которых было много неискушенных еще в христианской вере, слушали развесив уши.

Что мог ответить Стефан? Разве он сам не знал, что судьба Пермской земли — не просто терпеть наместников великого князя, платить ему дань, но войти целиком в Русское государство? Вопрос о том, хорошо это или плохо, можно было обсуждать часами, ни разу не помянув имени Божьего. Или речь шла о том, кто из богов лучше помогает в хозяйстве?! «И нача глаголати им о милосердии Божии, и о смотрении его еже к нам». Такой диспут шел несколько дней без всякой пользы; кудесник, очевидно, просто не понимал, что Стефан действительно верует и этим объясняется все его поведение — собственное неверие мешало Паму понять убеждения другого. Поэтому-то, в конце концов, он и предложил, рассчитывая на легкую победу, испытание огнем и водой — но Стефан согласился! Святой так и сказал, что не приписывает себе власти заговаривать стихии; но он хотел показать язычникам стойкость христианской веры, ее силу. «Мне бо, реч, еже жити — Христос, еже умирати прибыток есть».

Разложили длинный костер; приготовили и проруби в реке — одна ниже другой по течению. Вот уже подожгли дрова, но тут волхв уперся и закричал во весь голос: «Не пойду!». Стефан схватил Паму за руку и повел к огню, два раза тот вырывался и бежал прочь; то же повторилось и у реки, так что, в конце концов, волхв бросился перед Стефаном на колени и признал сое бессилие. Да всем было ясно и так, кто проиграл: волхв, грозившийся своей «властью» над стихиями, или Стефан, знавший, что идет он на верную смерть.

Толпа хотела было убить волхва и его немногочисленных (теперь!) приверженцев, но ее остановил Стефан и, взяв с волхва слово не развращать больше людей очевидной ложью, отпустил его. Пам поселился на реке Обь, основав там селение Алтым, а Стефан уже без помех продолжал свое дело.

В 1383 году Стефан решился оставить паству и поехал в Москву. Там он просил дать пермякам епископа, поскольку новокрещных набралось до 1000 человек, разбросанных по большой территории. И митрополит Пимен, и великий князь Дмитрий с самого начала считали самым достойным кандидатом самого Стефана; но и тут нашлись люди, которые утверждали, что Храп (так оскорбительно прозвали они Стефана, от слова «нахрапом», грубостью) — на самом деле думает лишь о своей корысти, бездарь, выскочка. Вот только вряд ли они осознавали, что новое епископство — место не для слабых: три епископа, Герасим, Питирим и Иоана, впоследствии канонизированные местно, завершили дело крещения пермяков, но св. Герасим и св. Питирим мученически погибли от руки язычников. Вопреки всем помехам Стефан был поставлен в епископа; вскоре он вернулся в Пермь, получив для поддержания кафедры несколько деревень Усть-Вымской волости. При храме Благовещения он устроил кафедральный монастырь, лучшие христиане из зырян были им посвящены в причетники, диаконы и священники. В новых храмах благодаря списанным книгам, совершалось богослужение на пермском языке.

Святой Стефан неоднократно посещал места своей первой проповеди, теперь вошедшие в епархию, исправляя огрехи неопытных священников. Он и теперь, получив в сое распоряжение довольно значительные средства, о себе нимало не думал. В селе Тувиме, 25 верстах ниже Яренска, одна добрая женщина заметила совершенно негодную обувь епископа и подарила ему новую. Святой Стефан благословил ее и само селение, сказал, что Тувим станет торговым местом — и так потом и стало.

Только разве что в селе Гам крещеные вернулись к язычеству и отказались принять Стефана. За это, по слову Стефана, и много лет спустя Гам называли «слепым». Но в остальных местах Стефана не только радостно встречали его духовные дети, но и еще многие принимали святое крещение. До нас дошел рассказ о том, как однажды святой Стефан, собрав паству, разом уничтожил почти всех языческих кумиров, и поверженных, и тех, которые «на всякий случай»№ держали еде дома.

Дни и годы жизни святого были наполнены не только радостью успешного учительства. По примеру многих других святых, в том числе и современных ему преподобного Сергия, святителя Алексия, он помогал верующим в мирских делах — задача совершенно необходимая. В силу существовавшей «притороченности» церкви к государству, но и очень неблагодарная. Земной Церкви всегда с радостью припоминают неизбежные ошибки, а вот успехи ее относят за счет «течения истории». А ведь церковь – намного успешнее и бескорыстнее людей — тоже осуществляла и исполняла историю На петровские походы, на строительство Зимнего дворца, на первый русский флот, деньги шли из монастырей.

Доход с приписанных великим князем земель шел на безвозмездную помощь прихожанам. Например, в 1386 году в Перми был страшный неурожай, подобный волжскому недороду 1921 года, но святитель нашел способ предотвратить гибель множества людей. Он роздал хлебные запасы кафедры, закупил в Устюге и Вологде хлеб (а тогда обособленность отдельных районов и была главной причиной катастрофического голода). В следующем году, когда в Перми был собран богатый урожай, он добился у великого князя прощения всех прежних недоимок зырян и освобождения их от налогов на год для поправления хозяйства.

В 1385 году соседи зырян — вогулы, и прежде не раз истреблявшие их деревни, напали на поселения в верховьях Вычегды и Сысолы. Стефан послал за помощью в Устюг (хоть та и не могла скоро успеть), собрал жителей Усть-Выми и прилежащих деревень для отпора, а сам, отслужив молебен, решился, чтобы хоть как-нибудь задержать набег до прибытия подмоги, отправиться навстречу вогулам. Вместе со священниками и немногочисленной дружиной из пермяков, он отправился на лодках вверх о Вычегде. И произошло чудо, которое никто не мог вразумительно объяснить: увидев головную ладью, а на ней святого Стефана в полном епископском облачении, вогулы бежали, побросав награбленное добро; потом они говорили, что увидели грозного волхва, готовящегося поразить их стрелами — хотя Стефан спокойно ожидал встречи надеясь лишь на заключение перемирия. Нечистая советь бежала от святой!

Хуже язычников-вогулов была для пермяков новгородская разбойничья вольница. На кораблях — ушкуях пираты плавали по Волге, Сысоле, Вычгде, грабя и татарские, и русские, и пермяцкие селения. В конце 1386 года Стефан отправился в Новгород, и вече, прощавшее до того ушкуйникам нападения. Запретило им касаться Стефановых подопечных, и крещеных и некрещеных.

Во время пребывания в Новгороде, по просьбе епископа Алексия, святой Стефан написал обличительное послание против стригольнической ереси — единственное дошедшее до нас его сочинение, которое вполне подтверждает его репутацию образованнейшего ученого, и выгодно отличается от запутанных и неумело, даже бессвязно построенных сочинений многих древнерусских ораторов. Под определенными рациональными предлогами стригольники пытались разрушить в конечном счете всю Церковь. Они обличали симонию — и выступали вообще против священства, утверждали, что недостойные не могут совершать таинства Евхаристии — и что вообще Евхаристия не Божественна. Но разве святой Стефан не видел в Церкви противоречащих Евангелию пороков? И разве он не рисковал ради православного христианства своей жизнью? Но стригольники, тем не менее, были для него почти что язычниками, ибо они, как когда-то волхв Пам, показывали язвы Церкви не для того, чтобы очистить ее, а чтобы и от нее, и от Христа отказаться, утвердить свое учение, а не Божественное. Церковные установления уже заранее обличают возможные недостатки; поэтому Христова Церковь всегда и обладала истиной. Среди духовенства тоже были стригольники, но у них, в отличие от святого Стефана, не было сил показать истинное священство — разумеется. Куда приятнее и легче удовлетворить свой гордости и отречься от Церкви! Но это есть отречение и от Христа.

Послание Стефана было драгоценно для борьбы с ересью. Хотя он сам в качестве единственной меры наказания рекомендовал изгнание из Новгорода, ересь исчезла уже в начале XV века.

Через четыре года тяжких трудов Стефану пришлось еще раз ехать в Москву по вызову великого князя.

Во время предыдущих своих визитов в столицу святитель, очевидно, либо заезжал в Лавру преподобного Сергия, где в это время к тому же жил и его друг Епифаний, либо встречался с Сергием в Москве. Они были духовными друзьями, и на этот раз Святитель мечтал заехать в Лавру, но не успел, так как вынужден был торопиться. Он остановился на ночлег в десяти верстах от Лавры, и вот перед вечерней трапезой произнес: «Мир тебе, духовный брат!». И в ту же минуту, как потом выяснили, святой Сергий, поднявшись из-за стола, поклонился в сторону Москвы и сказал: «Радуйся и ты, Христов пастырь; мир Божий да пребывает с тобою».

Вместе с митрополитом Киприаном святой Стефан был на Тверском соборе 1390 года, который осудил тверского епископа Евфимия за недостойные его сана поступки.

Воспользовавшись пребыванием в Москве, Стефан в разговоре с великим князем рассказал о беззакониях его наместников в Перми, о притеснениях крестьян, и вскоре тиунов укротили. Святитель вернулся из Москвы с богатыми подарками от великого князи и его бояр. На эти деньги при Усть-Вымской обители был выстроен странноприимный дом. Стефан же основал Ульяновскую Спасскую пустынь на Вчегде и Стефановскую пустынь на реке Ожине.

Но здоровье Стефана было подорвано —ведь аскетические монашеские труды он соединил с не по-монастырски кипучей деятельностью, беспрерывными разъездами, хозяйственными делами, управлением большой епархией; а скольким он был духовным отцом! Кроме того, он переводил и исправлял церковные книги, боролся с язычниками и еретиками; существует гипотеза, что именно он перевел с греческого «Мерило Праведное», одну из самых популярных на Руси книг.

Не поставленные от князя тиуны, а святитель Стефан был настоящим хранителем Пермской земли, — мы это уже видели. А в 1392 году, ему пришлось улаживать конфликт с вятчанами: татары согнали их с родных земель и теперь сами вятчане грабили и теснили зырян. Но вот, убежденные Стефаном, вятчане решили вернуться на родину — и они таки прогнали татар!

В 1396 году святой Стефан в очередной раз поехал в Москву — и уже не возвратился. Он преставился 26 апреля и был похоронен в Кремле, в церкви Спаса на Бору, в знак особого к нему уважения со стороны великого князя и всех русских людей.

Того, что сделал святой на земле, уже хватило бы для нескольких обычных людей; он был истинным работником Божиим на земле: это переписанные и переведенные им книги; это более шести сотен крещенных им христиан и тысячи — крещенных его учениками; целая епархия со многими храмами и священниками, созданная на пустом месте; победы над язычеством и еретиками; это люди — христиане и нехристиане — которых он спас от голодной смерти, от разбойничьих и вражеских набегов; это поднявшиеся и окрепшие с его помощью крестьянские хозяйства. Все это — миссионерское дело Стефана.

Сотням язычников одинокий молодой проповедник произнес Благою Весть, готовый за нее пострадать, пойти огонь и в воду, лишиться жизни, но не замолчать. Стефан отдал людям все, что дал ему Бог: радость веры. Он служил им, делая безбедной их земную жизнь и открывая счастье грядущего Царства Божия. «Людие ходящие во тьме видеша свет велий!» Как благодаря земным молитвам он точно заново создал и заселил Пермскую землю, присоединив ее к Церкви Христовой, так небесными молитвами, сегодня и всегда, со всем ликом российских святых, он создает новый христианский мир. Со всеми апостолами он молится о всеобщем просвещении и спасении, как должны молиться и мы — по мере своих сил. Аминь.

Баканная — багряная (кошениль, крамин).

Лестовка — кожные четки с кистью кожаных лепестков.

* * *

Если бы Бога изобрели лошади,
Он походил бы на лошадь, —
полагал Вольтер.

Но когда я ржу, как жеребец,
Господь открывает мне Свое спокойствие.
Когда я холоден, как битюк,
Господь отрывает мне Свою приветливость.
Когда я понурюсь, как кляча,
Господь открывает мне Свою радость.

Я бываю и спокойным
Человеком, приветливым, радостным:
Тогда Иисус открывается мне
Как Богочеловек.

Яков КРОТОВ

Посох горбатой феи

Сказка

Стихи

125-130 года с о.н.

X.1973 – III.1974

Рановато

О скрипке

Позарастали стежки-дорожки

* * *

* * *

* * *

Куда?

Первый раз за кулисами

* * *

Картине

IV.1974-VI.1974

Максим Кротов

Стихи

131-133 года с о.н.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Тебе

Заклятье

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

VII.1974-IX.1974

Максим Кротов

Стихи

134-136 года с о.н.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Начало

Вечер

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

IV.1974-XI.1975

Хокку

* * *

Дворец

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Песнь первая

Новейшие открытия скифской археологии

Статьи и заметки.

Доклад: «Сходные черты в культурах Междуречья и Индии»

I

II

III

Завоевательные походы Синаххериба

I

II

Библиография

I

II

III

IV