|
Яков Кротов
К оглавлению работ 1991 года
Рецензия на кн.: Мень А. Мир Библии. М.: "Книжная
палата". 1990. 141 С.
Отец Александр Мень не
был писателем. Не был он и ученым-библеистом. Он вообще не был явлением литературы,
текста и только через текст он не может быть понят. Он был явлением личности,
явлением к тексту несводимым.
Но то же можно сказать и о Личности, Которой была отдана вся его
жизнь. При всей важности Библии как исторического, литературного,
богооткровенного текста - для сознания христианина не она есть содержание
веры, а лишь (лишь!) богооткровенное свидетельство о Христе - в
Ветхом Завете о Христе как обетовании, в Новом - как исполнении
обетования.
Сознание этого факта является фундаментом христианской веры, и,
как и всякий фундамент, в "нормальные" исторические времена это
сознание скрыто в почве. Расцветает библеистика, множатся беллетиризированные
и научно-популярные биографии Иисуса, а провозвестие Его оказывается
периферией церковного существования, часто периферией буквальной
- товаром на экспорт в Китай или Африку.
Книга "Мир Библии" является именно провозвестием. Не популяризаторской
брошюркой - об этом говорит хотя бы присоединение к рассказу о Библии
катехизационных проповедей. И часть, рассказывающая о Библии, и
часть, объясняющая "Символ веры" - проповедуют Иисуса как Христа.
Во избежание недоразумения, заметим, что отец Александр безусловно
был и писателем, и библеистом, но называть его так - все равно,
что называть человека бесперым двуногим. Он был христианином из
тех, которые самим своим существованием доказывают и бытие Божие,
и реальность Царства.
Это не означает, что те, кто познакомятся с отцом Александром Менем
через его тексты, будут безнадежно лишены чего-то уникально важного,
что доступно лишь людям, знавшим его при жизни. И в этом он подобен
- насколько, рано говорить - Христу, знание Которого, общение с
Которым не зависят от количества веков, разделяющих христиан от
своего Учителя. И, странным образом, "Мир Библии", свидетельствуя
об Иисусе, очень многое рассказывает о своем авторе и знакомит с
ним.
В послесловии к книжке А. Белавин точно замечает, что о. Александр
"был духовным пастырем интеллигенции" (С. 132). Действительно, именно
интеллигенцией в сегодняшней России называется тот круг людей, которым
просто понятны следующие строки: "Это не научная космогония и не
исторический труд. Цель писателя - выразить определенное религиозное
учение, а не изображать события в их конкретности" (С. 29). "Интеллигенция"
в этом смысле - понятие, охватывающее несравненно больший круг людей,
нежели слово "интеллектуалы". В том же послесловии говорится что
отца Александра любили "и верующие, и не знающие Христа" (С. 135)
- тоже совершенно точно; его нельзя было назвать пастырем верующей
или христианской интеллигенции ввиду отсутствия таковой. Автор послесловия
вспоминает, что о. Александр хотел создать "предпосылки для образа
жизни, мысли и устоев христиан ХХ века, без староверства" (С. 134).
Последнее понятие и является ключевым - и оно далеко не тождественно
"фарисейству". Чтобы понять, что такое современное "староверство",
надо присмотреться - а кому адресована книга "Мир Библии" (в малом
объеме содержащая в себе все особенности литературного стиля отца
Александра).
Самое, может быть, странное в "Мире Библии" - что эта апологетическая,
без сомнения, книга написана не есть книга агитационная. Она не
призывает уверовать, покаяться, обратиться. Да, рассказ о Библии
обращен к интеллигентам - но не только к неверующим, а и к верующим.
Язык проповедей о "Символе веры" проще, они явно адресованы всем
стоявшим в деревенской церквушке - и неграмотным, и грамотным, и
"бабкам", и "интеллигентам" - но они же адресованы и тем, кто еще
не был никогда в храме.
Создать текст, который одновременно адресован верующим и неверующим
зависит не от автора, а от его времени. Эпоха "до диалектического
материализма" охраняла православие. "Советская" эпоха охраняла атеизм.
Революция, однако, показала, что в православно-заповедной России
было очень мало веры. Перестройка показала, что в заповеднике неверия
практически не было воинствующего безбожия. Какую бы вывеску не
вешали на забор, за забором была пустота. Различий между "староверием"
и "атеизмом" практически не было: обе идеологии не интересовались
ни интеллектуальной стороной своей веры, ни духовной. В староверии
и обрядоверии не было веры, в атеизме - неверия. В этом проявилась
одна из ярких черт нашего века - "определенная неопределенность",
по выражению Бринтона. "Все смешалось в доме Облонских". Граница
между верой и неверием становится крайне размытой. Именно поэтому
невозможно определить, к кому обращается отец Александр: к собратьям
по вере, к ее противникам, к сомневающимся и ищущим. И к тем, и
к другим, и к третьим он обращается, ибо все одинаково нуждаются
как в знаниях о вере, так и в самой вере. Очень хочется сказать,
что он призывает к "сознательной вере" - но он призывает и к "сознательному
неверию". Как бы человек ни относился к Христу после чтения книги
"Мир Библии" - он будет относиться к Иисусу лично, сам, а не в силу
унаследованных или предписанных родом, сословием, правительством
принципов.
Шесть томов истории дохристианских религий отец Александр посвятил
"всем, ищущим истину" - это посвящение вполне адекватно и для "Мира
Библии". Но "ищущие истину" - это не только сомневающиеся или только
верующие и алчущие мистического опыта. Насколько категорически отец
Александр утверждал уникальность христианства и Библии, невозможность
поместить Христа в один ряд с основателями мировых религий (поэтому
и свою книгу "Сын Человеческий" не считал завершающей частью этого
шеститомника) - настолько же глубоко он отказывается проводить принципиальное
различие между христианами и прочими людьми, жившими до Христа или
после, отвергавшими Иисуса либо и не подозревавшими о Его существовании.
Здесь, вновь, отодвигая в сторону писателя и ученого, выходит в
нем вперед пастырь добрый, знающий и по личному опыту, и по опыту
многих и многих доверенных ему Богом людей, насколько слаба самая
сильная вера, насколько случайна она в мире зла, насколько она не
от человека, а от Бога, насколько смиренными мы должны быть в отношении
к своим грехам, а не только к добродетелям своим, - тем более, к
грехам чужим, в том числе к греху неверия. "Мир Библии" и кончается
словами самми, может быть, великими и прекрасными во всей книге:"А
те люди, которые противились Богу? Что будет с ними? Иные думают,
что для них нет прощения. Но мы не можем проникнуть в тайны Божии,
знаем лишь, что любовь Его беспредельна. Писание говорит, что Творец
и Спаситель будет "все и во всех", что Он "отрет всякую слезу от
лица человеческого". Значит, у нас есть надежда, что во всем творении
воцарятся Любовь, Правда и Красота Божия. Поэтому-то мы и молимся:
"Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, и
на земли" (С. 130).
Неопубликовано
|
