С ХРИСТИАНСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Передача радио "Свобода", №80.

1 октября 2000 г.

СТАРОСТЬ

Анатолий Стреляный:

Во всех религиях мира слово "старость" означает возраст особой мудрости. Но только в христианстве (и как раз в русском православии) возникло понятие "старчество", предполагающее, что мудростью старости может обладать и сравнительно молодой человек. Андрея Рублева летописец называет старцем, а лет, возможно, гениальному иконописцу было всего тридцать.

В русской православной церкви давно идет борьба с так называемым младо-старчеством, когда священники используют свой сан для чрезмерной опеки над прихожанами. Современная культура предпочитает не замечать стариков, старики молодятся, хорохорятся. Да и древность уважение к старости насаждала, вбивала, как что-то не очень-то свойственное людям. Христиане верят, что старость - не последнее время жизни, а порог перед шагом в вечность. Как эта вера влияет на отношение к старости?

Яков Кротов:

Современный мир часто считают ювенильным, принадлежащим молодежи. По телевизору показывают рекламу, которая рассчитана на молодежь, молодежные товары, крутят музыку, которая рассчитана - опять же - на молодежь, и складывается ощущение, что все - для молодежи. Но на самом деле это все-таки далеко не так. Да, был известный роман "Король Матиуш Первый", в котором изображалось общество, где в парламент могут избирать только детей, и как оно разваливалось. Но мы живем все-таки не в таком обществе, просто старики не вылезают на первый план. По телевизору не рекламируют то, чем владеют старики, что они покупают, не рекламируют бриллианты, не рекламируют виллы, но все это покупают не молодые. Покупают - когда состарятся. Наверное, это не российская, конечно, проблема, но все-таки и в России сохраняется, скорее, общество традиционного типа, где в значительной степени властвует старшее поколение. В самой же России существует огромная проблема старости. Это проблема уважения к старости или, точнее - неуважения к ней. Вот этот весь сложный клубок. И в этот клубок врывается христианство. Христианство унаследовало классический взгляд на старость как на метафору власти. Неслучайно о Боге, в том числе и о Христе, говорится как о "ветхом днями", то есть о старике, старце. И иногда в храмах изображают Бога-отца в виде старика, хотя существует постановление Собора русской церкви, Стоглавого Собора, который запрещает это делать, потому что Бог не имеет вида, не имеет образа. Но если уж с чем его сравнивать, то со стариком, старость здесь - как символ мудрости. И, может быть, первая и главная проблема, с которой сталкивается современное российское общество, - это та, что нет уже тех стариков, с которыми можно было бы сравнить Бога. Старики не вызывают уважения.

Почему изменилось отношение к старости в современном российском обществе? Говорит Виктор Слободчиков, психолог, специалист по психологии возрастов, руководитель института педагогических новаций.

Виктор Слободчиков:

Здесь есть антиномия между старостью и дряхлостью. Огромное количество людей не стареет, а дряхлеет. Притом - дряхлеет по преимуществу по этой самой естественной составляющей. Он может дряхлеть и по социокультурной составляющей, когда мы говорим: вот он там весь по уши в этих традициях. Скажем, как перевести советского человека по своей конструкции в некое... я не хочу его другими словами называть, непонятно, какое другое существо. Он может и не перевестись, он может в этом умостостоянии и в организации, всей своей личностной организации, по ценностям, по ориентациям, по пристрастиям, по установкам, по стереотипам и так далее, и он будет в этом дряхлеть. Значит, физически с ним будут происходить изменения, телесно все это будет, физическое дряхление, социокультурное дряхление может быть. Духовного дряхления, по определению, не может быть, потому что это - вертикаль, потому что нет горизонтали, здесь - вертикаль. Потому что духовное всегда, в каждую точку живой жизни, поставлено как некая вертикаль. Поэтому выход, то есть шанс - всегда есть, и возможен этот выход за пределы. Дар такой, я считаю, что это божественный дар у человека, чем отличается человеческое существо от всякого другого существа? Тем, что у него есть способность к рефлексии, выйти за пределы самого себя. Ни одно живое существо, известное нам, к этому не способно.

Яков Кротов:

В современной России каков статус старика, каков статус старости, как определить этот статус в сравнении с культурами восточными, с культурами западными? Мнение Татьяны Гавриловой, психотерапевта.

Татьяна Гаврилова:

В традиционных обществах восточных высокий статус старика, старости как таковой. Совет старейшин где-то на Кавказе. Нам показывают этих замечательных, благообразных старцев, про которых нельзя подумать, что они вообще что-то говорят, такое впечатление, что они все время что-то созерцают или мыслят. Представить их себе распаленными страстью невозможно.

А есть другие культуры. Ну мне пока в голову приходит только американская, где высокий статус молодости, юности. Будьте добры, до старости сохраняйте прекрасные зубы, легкую осанку, играйте, на старости лет, в теннис, бегайте рысью, это необходимо, это важно. Я это совершенно не в осужденье говорю, я просто наблюдаю это - как факт, когда смотришь в лицо другой культуре: а что там происходит?

У нас статус стариков очень низкий. Как мне кажется, я с большой осторожностью это утверждаю: что в России (я имею в виду - в русской культуре, потому что в России много разных других этносов и культур) старик нужен, пока он полезен. Когда - бесполезен, то его еле терпят, кроме, конечно, совершенно определенных людей высокого духа, способных любить бескорыстно. Есть случай, когда, предположим, женщина ухаживает за парализованной матерью своего мужа, мы знаем такие случаи, но прекрасное редко. И, наверное, неслучайно у Толстого этот пугающий чудовищный рассказ, потому что каждый думает: не стал бы я тем дедушкой, которого отсадили за печку. У Толстого есть еще и другой образ отношения к старику. И всем, у кого есть пожилые, стареющие родственники в семье, я бы советовала прочитать последние главы "Войны и мира". Обычно как-то это люди пропускают или забывают, а на самом деле это очень поучительно: как в семье Наташи Ростовой и Пьера и княжны Марьи, уже графини Ростовой, Николая Ростова, как они обращались со старой графиней. Старая графиня немножко выжила из ума после потери мужа и смерти Пети на войне. И она была такая типичная, наверное, стареющая мать, или свекровь, или теща - капризная, эгоцентричная, впавшая в детство, мучающая всех своими какими-то требованиями. Удивительно, как они терпеливо, снисходительно - в лучшем смысле, без насмешки, как они умели понимать ее. Это тоже очень сложный вопрос, как помочь старику - и жить в этом, любить его, жить для него и одновременно помогать ему жить самому в этом возрасте. Это большой вопрос.

Яков Кротов:

Многие слова современного языка, обозначающие руководителя, главу - происходят от слова "старик". Хотя бы взять испанское слово "сеньор", русское слово "староста", да и "патриарх" обозначает не вообще отца, а главу рода; патриарх - это, прежде всего состарившийся отец. И, наверное, это связано с той геронтократией, которая является, возможно, древнейший формой самоорганизацией человека. Геронтократия в современном мире - это, скорее, признак архаики, это признак деспотизма, отсталости. И, наверное, христианская церковь оказывается в этом смысле в неблагополучном положении, потому что для христиан сохраняет свою силу вот это древнее представление о старости как о статусе мудром, властном. И - особенно в православной традиции, в России - существует даже термин "старчество", обозначающий духовное руководство мудрого человека. Причем, это не обязательно должен быть человек очень пожилого возраста. Может быт, именно поэтому многие люди в современной России не принимают церковь, как не принимают религии вообще, но в церкви это особенно ярко выражено, - потому что им кажется, что здесь засилье стариков, и здесь ими будут руководить вот все эти старцы, "броды свои уставя". Насколько же для православной традиции принципиальна постановка вопроса о том, что руководить человеком должны - и руководить должны именно старики, старцы? Говорит священник Валентин Чаплин, настоятель одной из московских церквей.

Валентин Чаплин:

Оно ведь очень неопределенное - понятие старости. Даже ученые по этому поводу говорят, что различные чисто по времени, то есть по годам, по-разному рассматривают эпоху начала старости и так далее. И говорить о старости с точки зрения физиологии тоже довольно сложно. А с точки зрения духовной - вообще такого понятия, мне кажется, в канонах не существует. Мы говорим о старцах как о мудрых людях. Ведь мудрость, конечно, возникает у человека, который прожил достаточно, имеет определенный житейский опыт и знания, и таких людей, в общем, не так много. Это очень ответственная, между прочим, задача - старчество, настоящее старчество. Я не имею в виду так называемое младо-старчество, которое наш Святейший патриарх на одном из епархиальных собраний осудил и резко против него выступил. К сожалению, у нас бывают очень молодые священники (ну, может быть, 30-ти лет), которые берут на себя смелость иногда поучать. Они считают, что за ними - последнее слово истины, они часто даже людям пожилым, имеющим жизненный опыт, могут просто в категорической такой форме навязывать свою точку зрения, давать свои советы. Это очень опасная тенденция. Мы считаем, что эти люди уже впадают в "прелесть", в гордыню.

Яков Кротов:

В русских средневековых житиях - не только в русских, в византийских, да и в западноеврпейских - был такой трафарет. Святой уже и в три года, и в пять лет - он как маленький старичок, не играет с другими детьми, он читает священные книги. И, конечно, этот образ восходит к самому Евангелию, где описывается, как Иисус мальчиком пришел в храм, он сидел среди стариков-старейшин, и те восхищались, какой он мудрый. Его мудрость мерилась в сравнении именно с мудростью стариков. Но отсюда же и - упрек христианству, что это - старческое явление. Этот упрек очень часто бросал Розанов, что - там, где церковь, там нет жизненной энергии, там молодых людей превращают в стариков асексуальных, дряхлых. И - действительно, сегодня, когда мы смотрим на многих молодых людей, пришедших в церковь, такое ощущение, что они считают своим долгом "снять" с себя молодость и стать стариками, соответствующим образом одеваются, отпускают длинные волосы, длинные бороды, чтобы казаться как можно старше, словно пытаются на вот это обличие старости приманить мудрость. И вот так и возникает это младо-старчество, это необязательно достояние только молодых священников, это стремление к старости овладевает человеком, он надеется, как бы, приобрести и возрастную мудрость, чтобы властвовать над другими людьми.

Как оценить это с точки зрения христианина и психолога?

Татьяна Гаврилова:

Для того чтобы властвовать, надо обладать какими-то положительными сущностями, достаточно иметь желание для этого, окаянство и склонность манипулировать людьми, это с мудростью несовместимо. Потому что я не могу представить, чтобы мудрец властвовал, ему это не нужно. А если иметь в виду христианина высокого духа, то это несовместимо с потребностью властвовать. Потому что властвовать - это вопль самости, это я хочу над другими.

Яков Кротов:

Большинство классических обществ отождествляют старость и властность. Но, конечно, не надо обольщаться. Уважение к старику в архаическом обществе, в традиционном обществе достаточно формально, ведь уважают именно старость, а не личность. И это уважение часто может быть тоже очень поверхностным. В современной России общество в целом не ищет старческих советов. И в этом смысле Россия, скорее, идет по западному пути и обосновывается вот это равнодушие к старости как к источнику власти, к источнику возможному мудрости тем, что просто - другая жизнь. Индустриальная революция, техническая революция, - жизнь меняется слишком быстро.

Противостоит ли христианство такому скептическому отношению к старости? Что в старости положительно, а что действительно не может быть одобрено, если такое есть?

Валентин Чаплин:

Человек, который даже имеет достаточно уже почтенный возраст, еще далеко не может быть вот тем старцем, который мы понимаем в православии. У нас таких немного, к сожалению. Потому что человек, который иногда имеет большой жизненный опыт, но вместе с тем ведь старости в некоторых случаях свойственен определенный консерватизм, иногда - опасный консерватизм. Я не имею в виду, что обязательно нужно чего-то менять, что-то ломать, я имею в виду - разумный консерватизм. Да, мы должны уважать свои традиции, мы должны уважать свои каноны, догмы и так далее. Но вместе с тем существует определенная гибкость, гибкость подхода к отдельным каким-то ситуациям, гибкость подхода к каждому человеку. Поэтому иногда бывает среди некоторых старцев, я заметил, если это только истинные старцы, я не знаю, не могу даже называть их имена, потому что я просто не знаю... когда делают невероятные ошибки. Я просто знаю такие случаи, когда старец людям, которые венчаны были, и муж женщины, которая пришла к нему жаловаться и каяться, что делать с мужем, потому что муж захотел вдруг не ходить в церковь и так далее, и так далее, он вдруг ей говорит: разводитесь. Мудрый это старец? Нет. А его называют старцем, и он сам себя считает старцем. Видите, здесь к этому относиться надо очень и очень, я бы сказал, осторожно. Так же как осторожно и с большим пониманием нужно выбирать себе духовника.

Яков Кротов:

Чем может стать старость с христианской точки зрения, чем может стать старость, которая освящена изнутри христианской верой? Об этом говорил священник Александр Мень в одной из своих бесед в Доме престарелых в 1989-м году.

"У нас - я говорю о тех, кто перешел границу 50-ти лет, - со временем становится больше часов побыть наедине с собой, а кто верующий - побыть наедине с Богом. Впрочем, каждый человек перед лицом Божьим живет, только один это понимает, другой не осознает. И я бы не хотел, чтобы вы чувствовали себя доживающими, доживающими свой век. Слово-то это какое плохое - "доживающие". Нет, можно жить вам сегодня. Как говорит Христос о том, чтобы человек жил по-настоящему? Первое правило: "Кто хочет за мной идти, - говорит Господь, - отвергни себя". Многие из нас думают только о себе, о своем, как бы варятся в своем собственном соку, в своих болезнях, в своем прошлом, в своих обидах, в своих огорчениях. А вы поглядите вокруг, друг на друга, вы посмотрите на тех, кому трудно, кто рядом с вами. Представьте себе, что вас Бог послал среди больных и пожилых жить, чтобы быть для них поддержкой, утешителем. Ведь каждый человек нашего с вами возраста - сирота, отца и матери у нас уже нет в живых. Но сердце-то просит, чтобы кто-нибудь заменил отца и мать, чтоб кто-нибудь вас полюбил. Как печально жить нелюбимым, ненужным человеком. Как из этого выбраться? А вы постарайтесь сами отнестись с вниманием, с заботой, с любовью друг к другу".

Наверное, нет более ужасного, более томительного страха в современном мире, чем страх старости, страх дряхлости, страх беспомощности. Старость перестает казаться чем-то светлым. Можно ли справиться с этим страхом? О чем он свидетельствует?

Этот выпуск нашей передачи посвящен, напомню, старости. В современном мире старости очень боятся. Наверно, в основе лучше всего это описал Джонатан Свифт, один из священников церкви, когда в "Путешествии Гулливера" описал бессмертную старость, нескончаемую старость. Старость без конца оказывается хуже любой смерти, хуже любого ада, это вздорные, эгоистические, злобные существа. Значит, что угодно, лишь бы не одряхлеть? Лучше эфтаназия - безболезненная смерть при помощи врача, лучше самоубийство. Достаточно вспомнить сподвижников Маркса супругов Лафарг, которые покончили жизнь самоубийством, когда почувствовали приближение старости: мы уже ничего не можем принести пролетариату, зачем тогда нужна такая жизнь? Как с христианской точки зрения оценить вот этот страх старости?

Виктор Слободчиков:

На мой взгляд, вот эти все переживания связаны именно с тем, что, я бы сказал, в актуальном сознании, не в виртуальном и не в потенциальном сознании, именно в актуальном сознании отсутствует то, что я называю третьей образующей. Нет горизонта собственно человеческого. Человек всегда остается человеком, если он - "сверх себя", если он не - "сверх себя", то он - "ниже себя". Он никогда не может удержаться на этом горизонте. Для того, чтобы ему остаться во времени, когда я смотрю извне, я говорю: человек остался вне пласта подлинно человеческого. Но если брать каждый миг его жизни, я буду всегда обнаруживать, что он делал попытки вырваться за пределы, или падает ниже этого предела. То есть на самом деле этот постоянный сердечный ритм вверх-вниз, вверх-вниз. Чтобы остаться человеком, он должен всегда быть выше самого себя. Если я вот это устремление, эту установку, как некую свою личную задачу, не буду соблюдать, буду пытаться в этом горизонте, тогда со мной начинают происходить все эти вещи, что я обнаруживаю, что я действительно дряхлею, силы уходят, то, что я мог, не могу, то, что мне нравилось раньше, не нравится, то, что меня возбуждало и повышало всякую энергетику, приводило в экстаз, минуты счастья переживал, оказывается все это обесценивается, это неинтересно, это даже душа не принимает и так далее. Мистика некоего окончания. Как говорится, человек создан по образу и подобию Божьему, но образ дан, а подобие задано.

Яков Кротов:

В средние века в житиях святых не только был стереотип изображения детства святого, когда святой изображался как маленький старик, но был и стереотип, повелевавший описывать последние дни святого, дни его кончины и обязательно упомянуть, что святой заранее знал время своего последнего часа. И старость тогда оказывается вот таким вот временем подготовки к концу. Почему же тогда старость в современном мире даже для многих людей, называющих себя христианами, оказывается временем проклятым, временем страха, страха старости?

Татьяна Гаврилова:

Утрата полноты смысла она оборачивается невладением личным временем и в конце концов и физическим. Но это наблюдаемая мной закономерность, никакая наука ничего про это не говорит, насколько мне известно. У христианина нет такой проблемы, потому что его жизнь осмыслена, и он знает о смертной памяти. Он живет как будто сегодня и в вечности, а не завтра. И смертная память ему говорит о том, что завтра может и не быть. Есть сегодня, которое ты должен прожить во всей осмысленной полноте для того, чтобы встретиться с Богом в вечности. И, казалось бы - как легко, а на самом деле христианин знает, что это огромный труд, огромные усилия. И, по крайней мере, одно из усилий, может быть останавливает людей перед церковью, непрерывное испытание себя: каков я, что я за человек, умею ли я совладать со всей той огромной задачей, какая передо мной стоит - быть христианином. Конечно, таких людей на самом деле немного, наверное, может быть они от нас очень далеки, рядом с нами таких людей нет. Но могу сказать, что гораздо больше людей, которые боятся старости.

И тут я бы выделила два таких типа страха: страх осознанный и страх вытесненный. Люди, которые осознают страх, они дают ему волю, они живут с ним. Когда они не справляются со всем, о чем я говорила, когда их жизнь не полна смысла, когда у них есть проблемы с самими собой и с другими людьми и с миром, - что они обычно делают? Они обычно теряются в этом страхе, они могут заболеть, уйти в депрессию, у них все валится из рук. Зачем жить, когда все равно умрешь, все равно постареешь, все равно будешь никому не нужен. Вот этот страх он парализует как бы. Может быть, это не всегда заметно, может быть, мы уже имеем дело с результатом этого страха, с больными людьми, которые погружаются в эту болезнь, и мы сочувствуем их болезни. На самом деле это страх, котором они не всегда говорят. Есть страх, вытесненный страх. Есть разные способы ухода от этого страха. Один из уходов это постоянно начинать свою жизнь заново. Новая семья, новая любовь, новая профессия, перемещение в другое пространство, все заново. И, конечно, когда у человека есть этот вытесненный страх, в той или иной степени он оказывается банкротом, потому что старость неизбежна, от нее никуда не уйти. Ну, если продать душу дьяволу, может быть, на какое-то время вы остановите, этот процесс.

Яков Кротов:

Но есть в русской традиции и другой миф, который сводится к тому, что в молодости можно перебеситься, а в старости человек начнет каяться и успеет покаяться. Насколько разумно с христианской точки зрения такое отношение к старости и юности?

Валентин Чаплин:

Неизвестно, как Господь разрешит эту проблему для них. Потому что они гуляют, а потом старость их жуткая, они болеют. Вы понимаете, Господь сказал, что все болезни изнутри, по грехам, это от Матфея сказано в пятой главе. Все болезни от того, как мы прожили жизнь. Если мы грешим, если мы злобствуем, тщеславие, гордыня... ну, в общем, все грехи, которые есть на свете, если человек гуляет, вы говорите, разнудство, он потом расплачивается. Расплачивается, это я вам говорю не только как священник, не только как христианин, но как врач. Я просто знаю, когда ко мне приходит человек и рассказывает свою жизнь, и я вижу, что то, ли сердцем, то ли давлением, то ли печенью, то ли еще чем-то такое, это все есть результат расплаты за его вот такое молодое разнудство.

Яков Кротов:

Но плохая старость бывает не только у тех людей, которые грешили. Мы входим в церковь и видим там действительно в основном пожилых людей, и очень часто это - люди сердитые. Если они прожили в церкви, если они готовились к своей старости, то почему же тогда у них старость такова, что раз заглянув в храм, больше не хочется туда приходить?

Валентин Чаплин:

Увы, я с вами согласен. К сожалению, это боль нашего сердца, потому что, к сожалению, и даже Святейший Патриарх отмечал это, у нас присутствует хамство в церквях, в основном, пожилое, потому что молодые они ведут себя так смело как пожилые, которые считают себя хозяевами храма. Да, к сожалению, это есть. Мы боремся. Я в своем храме в проповеди каждый раз напоминаю своим милым бабушкам, прихожанам, которые, может быть, это те прихожане, которые отстояли нашу православную церковь в это ужасное 70-летие, поэтому я перед ними всегда склоняю голову. Но они как бы передатчики того этим же самым бабушкам. Поэтому я к ним отношусь с уважением, но я всегда их стараюсь научить. И я всегда говорю, что приходит молодой человек или девушка, что-то делают не так или не так одеты, - может быть, и нужно их, конечно, научить, но это нужно делать с улыбкой, с молитвой в душе и никоим образом не оскорблять, чтобы не было: пошла вон, ты пришла не в кабак, - это безобразие. К сожалению, это бывает, это я вам из жизни говорю, это никуда не годится. Я каждый раз об этом очень часто говорю в проповедях, прошу, чтобы было христианское отношение. Как бы Христос бы поступил в данной ситуации? Вы помните, чтобы Христос когда-нибудь кого-нибудь грубо оговорил? Он единственный раз в жизни взял бич и изгнал торговца, это уже из ряда вон выходящий момент. А в основном мы должны "подставлять щеку". То есть мы должны быть смиренны, мы должны понимать других людей, мы должны уметь с любовью наставить, с любовью помочь, подсказать, вот как нужно себя вести, и это наша беда. В моем храме таких явлений пока не наблюдается. Я считаю, это потому, что мы все время об этом говорим. Я не разрешаю злобствовать и грубить в нашем храме.

Яков Кротов:

Думаю, что за этой озлобленностью пожилых людей, пожилых христиан - та же неудавшаяся юность. Их злоба - это своего рода способ отгородиться от старости, они как бы пытаются законсервировать свое активное, как бы молодое состояние. А возможно ли вообще преодолеть страх старости, чтобы не было этой злобы?

Татьяна Гаврилова:

Опыт мой - возрастной, психотерапевтический - наблюдения за людьми: они боятся старости, люди, которые реализовались. Те, которые реализовали самые главные свои потребности в творчестве, которые не зарыли свой талант, которые создали семью, если для них это очень важно, нашли свою великую любовь, если для них это сверхценное и часть их жизни. Путешествовали, видели мир, не жили закрыто. Реализовали, осуществили то, без чего жить они бы не могли, когда у них есть ощущение полноты бытия. Это не значит, что они счастливы, но у них есть ощущение какой-то наполненности жизни. Не боится стареть тот, кто в ладу с собой, кто принял себя, кто принимает себя, мир, людей, кто открыт своему опыту, кто умеет страдать. Многие люди не умеют страдать, это кажется странным, казалось бы, ну что такое - жить, не страдая нельзя. Но, как сказала одна моя слушательница на лекции: не хочу мучаться. Есть большая разница между "страдать" и "мучаться". Мучаться - это ходить по кругу, когда у человека такой глубокий конфликт, мы называем его - "невротический", люди воспроизводят все время один и тот же тип ситуации, потерь, неудач и мучаются, то есть не могут выйти за пределы этого круга. Если они позволят себе страдать, они обнаружат основание: а почему это происходит? Если они не будут загонять в себя свою боль, заедать ее сладким, запивать горьким, уходить в болезнь, им придется научиться страдать. Зачем это нужно? Страдать, чтобы пережить, как говорит мой коллега Федор Ефимович Возелюк, пережить, то есть найти смысл того, что лежит в основе этого страдания, этих неудач, этих потерь. Когда человек не боится страдать и творчески продуктивно страдает, он осмысливает свое бытие. И наоборот, он тем более смело встречается со страданием, тем осмысленнее его бытие. И если мы вспомним апостола Павла, пятую главу "Послания к римлянам", то он говорит это в отточенной формуле: мы похваляемся скорбями. Скорби нам приносят опыт, опыт терпение. Вот это, мне кажется, есть формула мудрости.

Яков Кротов:

Возможно ли человеку, христианину выполнить вот этот идеал, принять старческие скорби, страдания?

Ольга Ерохина:

Ну конечно нет. Конечно, нет. Мы должны радоваться, что мы идем в Царство небесное или радоваться за тех, кто туда идут, все замечательно, полная ясность. Но это все пока слова, пока ходишь своими ногами, видишь, слышишь, а вот как прижмешь, то, я думаю, я вот за себя побаиваюсь, честно говоря, не знаю, я боюсь этого. Даже не смерти, ни собственно старости, тут нет такого, я боюсь этой беспомощности, немощности, унижения. Как-то случилось так, что я осталась в церкви, то есть я ходила по разным храмам и всюду чувствовала себя чужой. Потом однажды приехала в Новую деревню, меня привез туда брат, это был 74-й год, и первое, что я там увидела в этой церкви - три источника света. Я потом посмотрела уже повнимательнее и увидела, что это лица трех старых женщин, трех старушек. Они были более чем прекрасны, они сияли. И мне захотелось там остаться, в этом свете.

То есть - старость бывает прекрасна. Но это как чудо природы, бывают люди очень красивые, и мы ими любуемся, тут дело не в возрасте, бывает вот такой подарок Божий - красивое лицо, для всех сияет. Но когда еще все это обличено опытом праведной жизни, тут уже сияние просто, не знаю уж как его описать, его описать невозможно. Именно, я думаю, что в конце жизни человек может так просиять всем своим опытом. Это не был обыкновенный, просто обычный старый человек. Есть такое просияние, когда человек в старости просияет. И мне приходилось это наблюдать, и я это всякий раз наблюдала как такое изумляющее меня чудо, достижимое для немногих. Но к этому можно стремиться. И как-то понятно - как, и путь понятен. Чистота мысли, праведность, это не так легко, но, в общем, все понятно и ясно. В этом свете есть какая-то ясность, не то что загадочность - как они это делают, а все ясно, все просто, все нам сказано, указано и показано. И они собой являют, как такой итог, как результат - вот как это было, и вот как мы сейчас выглядим.

Яков Кротов:

А в заключение я бы хотел привести еще один отрывок из беседы отца Александра Меня, беседы, которая прошла в 1989-м году, за год до его трагической гибели, в одном из московских домов престарелых:

"Когда я был ребенком, у меня была знакомая монахиня, она была очень старой, очень старой, естественно, больной женщиной. Но она была нужна всем нам: и мне, мальчишке, и моей матери, и десяткам людей, которых я знал, разного пола и возраста. Потому что она думала о других, заботилась о других, молилась за других, не замыкалась в себе. Она была нам всем нужна.

Для вас это все остается, эта возможность, возможность быть нужным для своей соседки, для соседа. И вы не будете доживать, а будете полноценно и радостно жить. Самое главное, что надо нам иметь в виду, при неизбежно приближающихся болезнях, старости, при неизбежном одиночестве: не поддавайтесь искушению спрятаться в скорлупу, уйти в себя, жалеть себя. Это большая опасность. Ведь человек может умереть душевно и духовно при жизни. Вставать мрачно, ни о чем не думать, потом есть, потом спать - это духовная смерть, не поддавайтесь этому. Особенно легко это для тех, кто имеет веру, какие-то понятия о вере. За душу свою, дорогие мои, надо бороться, не складывать руки, не догорать как свечка, а помнить, что каждая ваша минута на земле она перед Богом ценна. И вы по ту сторону жизни понесете душу такой, какая она у вас сегодня. Если она полумертвая, тупая, обиженная, озлобленная, без всякого интереса, без духа и без молитвы, она вот таким уродом и пойдет по ту сторону жизни. Пусть вы не можете сейчас трудиться, но вы можете молиться за людей, сочувствовать людям, выслушать их. Человек в этом возрасте может продолжать расти, даже духовно".

Христианство появилось в мире, который был очень жестко поделен на социальные, а еще более - на возрастные слои, где границы между ребенком, юношей, взрослым человеком и стариком всегда были очень четкие, жесткие, сопровождались определенными обрядами. Это сохранилось и в русской православной традиции, где, например, женщина, достигшая определенного пенсионного возраста, уже имеет право даже входить в алтарь, она как бы уже перестает быть женщиной, она, прежде всего, пожилой человек. Но христианство не только унаследовало вот этот взгляд на старость как на социальное явление, на явление власти, христианство еще и взорвало отношение человека с временем вокруг себя и отношение человека с собственным личным временем, с возрастом. Хотя бы потому, что, читая Евангелие, человек не может не понимать, что Христос находится вне времени, он находится вне возраста. И этот рассказ, как он в детстве уже потряс мудрых стариков Синедриона своей мудростью, спиритулизирует понятие возраста, возраст становится символом каких-то духовных качеств. А это означает, что в любом возрасте человек может совмещать в себе черты молодости, старости, зрелости, и это - часть той свободы, которую христианство принесло в мир, свободы от биологии. Конечно, все остается при нас, конечно, кирпич может упасть на голову, в том числе святому, конечно, старость может и для человека совершенного духовно оказаться временем даже сумасшествия, временем, когда он как бы заживо умирает. Бывает и такое, и это кажется несправедливым. Но христианин и в такой своей судьбе различает божественную волю, различает свои личные, непонятные никому из окружающих, непонятные даже себе отношения с тем, кто его сотворил. И тогда старость из средства властвовать, поучать, организовывать жизнь оказывается сугубо интимным явлением, очень драгоценным, часто очень творческим и, в любом случае, устремленным к Богу.