Яков Кротов

О КНИГЕ Н.МИТРОХИНА "РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ"

Большой объём книги Митрохина объясняется обилием не конкретной информации (исследователь не смог преодолеть барьер информационной закрытости МП), а обилием предположений. Например: «Согласно моим наблюдениям, за последнее десятилетие прежняя монополия бабушек, которые во времена СССР составляли большинство верующих (более 75%), оказалась существенно нарушена. Среди воцерковленных они доминируют, но их доля снизилась примерно до 40%. Впрочем, женщин в церквях по-прежнему более 75% от числа прихожан за счет того, что в храм пришли более молодые возрастные группы». Откуда взята цифра в 75% для советского периода? Возможно, «бабушек» было больше, возможно, меньше,  в любом случае – цифра взята «с потолка». В самый нужный момент Митрохин не даёт ссылки, ограничиваясь расплывчатым «согласно моим наблюдениям». Когда речь идёт о религиозной организации с 10 тысячами приходов, «мои наблюдения» - не источник. Аналогичным образом Митрохин оценивает количество неофитов брежневского времени: «Общее количество таких людей на середину 1980-х гг., по моим подсчетам, вряд ли превышало 10 тысяч человек на весь бывший Советский Союз». А «по моим подсчётам» оно не более 5 тысяч. Только это всё не подсчёты, а гадания.

Главная проблема книги – слабая источниковая база. Эту слабость Митрохин не преодолевает, а маскирует. При проверке ссылок обнаруживается, что среди источников доминируют беллетристика, эссеистика, публицистика. Настоящие научные работы немногочисленны – исследования народного православия, проведённые А.Панченко, Н.Тарабукиной. Преобладают фельетонно-беллетристические тексты и эссеистика, (Я.Шипов, В.Зелинский), в основном же используется материалы газет и анонимные "сообщения". Широковещательное утверждение журналиста о том, что некие (неназванные по имени) хиппи стали православными фундаменталистами подаётся уже как непреложный факт и даже экстраполируется в некое массовое и закономерное явление. Хотя здесь следовало бы как минимум ожидать нормального академического исследования вопроса.

Иногда и вовсе источниковая база отсутствует. «Есть основания предполагать, что современная идеология и стилистические особенности поведения воцерковленных – продукт ленинских и сталинских антирелигиозных репрессий, породивших радикальную Истинно-православную церковь с ее эсхатологическим настроем и жесткими нормами поведения подпольщиков». Никаких «оснований» автор не приводит. Характеристика разнообразных «нелояльных» православных движений как единого феномена (воспроизводящая методику сталинских следователей и «исследователей»), причём «радикального», не основана ни на каком анализе.

Митрохин уже публиковал отдельно монографии о церковной экономике. И в этой монографии тема занимает немалое место. Нельзя не согласиться с утверждением автора: «Оценка общих параметров экономической деятельности Церкви весьма затруднительна». Нельзя согласиться с тем, что после этого утверждения автор пытается сделать какие-то оценки. Нет источников – нет исследования. Налицо «журналистское расследование», не более. Наверное, оценки Митрохина «приблизительно точны». А может быть, и нет. Объем общих рассуждений и гипотез никак не компенсирует отсутствия фактов. Иногда исследователю лучше молчать, чем писать, подменяя исследование – имитацией. Ситуацию не спасает то, что автор отсылает к другим своим исследованиям, содержащим точно такие же догадки вместо фактов.  К числу так же неуместных в академическом исследовании пассажей можно отнести размышления автора о том, каковы шансы различных епископов в будущем стать патриархом, не выходящее за пределы текстов бульварных газет.

Вместо пересказа сплетен и слухов, исследователь мог бы заняться реальным делом: подсчётом средств, которые потрачены государством на финансирование МП через МИД (субсидирование строительства храмов зарубежом, поездок духовенства) и МО.

Митрохин считает, что в Церкви на первом по количеству месте – «бабушки», на втором – «традиционно православные семьи» (упоминает семью Соколовых), на третьем неофиты пост-горбачёвского призыва. Правда, Митрохин говорит о местах «по значению», но не уточняет, о каком именно значении идёт речь. В административном плане преобладают, конечно, не «бабушки». Количественно преобладают неофиты. Более того, встаёт методологический вопрос: такая ли уж большая разница между этими тремя группами? Одна и та же женщина 70 лет в 2003 г. могла быть и неофиткой, крестившейся лишь в 1999 г., и дочерью православного священника, расстрелянного в 1937-м. Насколько различны взгляды этих групп, насколько принадлежность к той или иной группе определяет поведение, - этого Митрохин не анализирует.

Вторая проблема: академичность текста имеет стилевой, а не содержательный характер, опирается не на научные данные, а на публицистические тексты. Например, Митрохин пишет о верующих 1960-1970-х годов: «Основную массу людей, пришедших в Церковь по мировоззренческим мотивам, составляли молодые интеллигенты, которые не без оснований были восприняты воцерковленными и духовенством как подозрительные элементы, потенциально способные искушать остальных верующих». Подкрепляет своё заявление ссылкой. Но ссылка – на вполне публицистические тексты В.Зелинского, эмигрировавшего из России православного интеллектуала, который, соответственно, прежде всего был заинтересован в апологии своего отъезда. Тезис Митрохина «интеллектуалам пришлось либо покинуть Церковь, либо сплотиться вокруг сочувствующих им священников (общеизвестны общины В. Шпиллера, А. Меня, Д. Дудко, В. Кречетова» в принципе абсурден: Церковь состоит из общин со священниками, так что и интеллектуалы, и рабочие, и крестьяне сплачиваются вокруг тех или иных священников. Более того: из позиции Митрохина следует, что все интеллектуалы были сплочены вокруг нескольких священников. Возможно, хотя и маловероятно, - в любом случае, такие заявления нуждаются в обосновании.

«В 1990-е гг. на среду воцерковленных интеллектуалов оказали огромное влияние два фактора. Во-первых, их довольно однородное в 1970–1980-х гг. сообщество раскололось на либералов и фундаменталистов». Это бинарное деление – на принявших ельцинский режим («либералы») и не принявших – не просто упрощает картину. Оно исходит из личных политических убеждений автора, который сводит разнообразие политической истории России 1990-х к оппозиции «либералы – фундаменталисты». Позиция очень распространённая, но, тем не менее, не адекватная; достатчоно указать, что эта позиция не в силах объяснить феномен путинского режима, не зачисляя Путина в «либералы». В случае церковной истории Митрохину приходится считать, что А.Л.Дворкин изменил свою позицию с либеральной на фундаменталистскую, хотя «либералом» Дворкин не был никогда, во всяком случае – никогда это либерализма не проявлял. Не считать же либерализмом богемный образ жизни и эмиграцию в США в поисках лучшей жизни.

Характеризуя группы епископов, внедрённых Кремлём в руководство МП в начале 1960-х годов, Митрохин пишет: «Новые епископы не стали тем послушным орудием в руках государства, на которое рассчитывали устроители акции. Проявлять личную инициативу в удушении Церкви они не желали, а, наоборот, очень осторожно пытались спасти то, что было в их силах». Утверждение нуждается в доказательствах. Прежде всего, нужно доказать, что новым епископам было поручено именно лично душить Церковь. Пока представляется, что и в начале 1960-х речь шла о контроле над Церковью, а не об уничтожении. Во-вторых, нужно доказать, что Ридигер, Руснак, Денисенко, Ротов действительно пытались что-то «спасать», а не строили свою  личную карьеру в тесном сотрудничестве со светской властью. Миф о «спасении» не нов, но он распространяется именно этими персонажами и нуждается в критической оценке. Так же не следует доверять утверждению Митрохина, что еп. Ермоген (Голубев) был переведён в провинцию за свои консервативные взгляды на монашество. Из множества факторов выбран один, достаточно случайный.

Многие термины в работе употребляются в очень расплывчатом, не научном значении. В результате Митрохин допускает ошибку (правда, очень распространённую), на первом месте среди «либералов» в МП называя о. Г.Кочеткова.Так же нуждается в доказывании и «либерализм» тех, кто группируется вокруг наследия о.А.Меня - «меневцев», - в текстах, звучащих на «Меневских чтениях», которые упоминает Митрохин, никакого либерализма не обнаружить. На сайте церкви, который Митрохин считает "меневским", есть и тексты А.Кураева (www.damian.ru/Actualn_tema/kuraev/kuraev1.html), знаменитого своими настойчивыми обличениями Меня и антисемитизмом. Две трети священников этого храма - классические фундаменталисты.

В ряде случаев встаёт вопрос о том, насколько глубоко автор знаком с богословскими понятиями. Например, он пишет: «Демократии в Церкви нет. Несмотря на декларирование принципа «соборности» Церкви, епископат РПЦ твердо помнит о другом принципе – «апостольской преемственности», которая, по его мнению, только и может передать «благодать», идущую от Христа и его учеников». Здесь, во-первых, Церковь отождествлена с Московской Патриархией (любопытно, что автор «оцеживает комара», сделав примечание: «я использую термин «Церковь» для обозначения религиозной организации и «церковь» в качестве синонима слова «храм»», но «пропускает верблюда» и нигде не оговаривает, что под «Церковью» он имеет в виду только МП). Во-вторых, противопоставлять апостольское преемство («преемственность» употреблено Митрохиным некорректно, в церковной лексике – именно «преемство») – демократии означает отождествлять теологию с политикой. В России есть Церкви, отвергающие принцип апостольского преемства и, тем не менее, далёкие от демократичности. В Англиканской церкви апостольское преемство есть, но и демократия есть в избытке.

В целом ряде случаев автор проявляет плохое владение лексикой изучаемой темы, например, когда пишет, что в заседания Синода посвящены «утверждению кандидатур канонизируемых святых». Речь идёт всё-таки не о приёме в члены партии и не об утверждении тех, кому будут выданы гранты. Заседания посвящаются именно канонизации святых, можно сказать – принятию решений о канонизации святых, в крайнем случае – «канонизации, причислению к лику святых людей, чьи кандидатуры были представлены Синоду». Говорить, что «состояние умов духовенства проверяет епархиальный духовник» означает иметь весьма поверхностное представление об исповеди (или об уме духовенства). «Духовничество есть наиболее близкая к епископату часть старчества» - здесь слово «духовничество» употреблено как обозначение института духовников, что абсолютно нехарактерно для православной лексики, в которой «духовничество» обозначает лишь процесс духовного наставничества.  Считать, что через своего духовника патриарх имеет «канал коммуникации» с рядовыми верующими, означает проявлять чрезмерный оптимизм и, опять же, незнание церковных реалий. Каналы, наверное, есть, но к исповеди они отношения не имеют. Во всяком случае, здесь необходимы доказательства, и очень весомые.

Митрохин утверждает, что руководят деятельностью МП четверо епископов, но тут же подчёркивает, что реально даже патриарх имеет очень ограниченные возможности. Возможно; однако, нужны доказательства. То, что речь патриарха на епархиальном собрании Москвы не перепечатывается провинциальными православными газетами, ни о чём не говорит. «Патриарх не может посещать другие епархии РПЦ без согласия правящего в них епископа», - пишет Митрохин. Однако, это лишь пункт из устава МП. Он может носить абсолютно формальный характер – и носит. Есть множество фактов, свидетельствующих о том, что (а) многие существенные вопросы управления МП решаются светскими властями; (б) патриарх спокойно вмешивается в дела епархий и практически является аналогом Папы Римского. Достаточно указать на то, как патриарх «вынул» из-под юрисдикции псковского епископа архим. Теодора. То, что у него есть викарии, вряд ли доказывает ограниченность его власти и передачу «реальных полномочий» викарию. Кстати, сам Митрохин приводит факт, подтверждающий, что патриарх не просто «первый среди равных»: в 2001-2003 гг. трое епископов, возглавлявших отделы синода, были заменены московскими священниками. Митрохин сам рассказывает о том, как без малейших усилий Патриарх усмирил тех епископов и старцев, в которых заподозрил (насколько основательно, большой вопрос) соперников.  

Митрохин считает, что в МП нет полновластия центра. «Священный Синод может снять с поста любого из рядовых епархиальных архиереев, однако все они вместе (или значительное их большинство) теоретически способны сменить членов Священного Синода или, как минимум, поднять большой скандал, который повлияет на положение всей Церкви». Теоретически и съезд КПСС мог снять Брежнева, но долг исследователя – доказать, что пункт устава не является чистой формальностью. До тех пор остаётся всё-таки предполагать, что в МП  - абсолютистская монархия безо всяких возможностей бунта (кроме «теоретических»).

В качестве единственной иллюстрации Митрохин приводит снятие митр. Филарета (Денисенко) собором – но этот случай как раз доказывает обратное, потому что митр. Филарет был снят по распоряжению Кремля, которое передал епископам патр. Алексий Ридигер (впрочем, целиком сочувствовавший этому решению). Это был не бунт украинского епископата, а часть попыток Кремля удержать империю от распада.

Аналогично, сомнительна методология исследования, которая позволяет делать такие заявление: «Администрация Президента использует еще несколько крупных окологосударственных или полугосударственных коммерческих структур, принадлежащих «олигархам… для скрытого финансирования деятельности МП, что является дополнительной страховкой от резких политических демаршей Патриарха». Сперва необходимо доказать, что Патриарх имеет желание предпринимать какие-либо демарши, а не является марионеткой правительства.

Принципиальным является тезис Митрохина: «Полновластие епископата компенсировано, а его решения легитимизируются несколькими неформальными институтами». В качестве «неформальных институтов» приводятся ежегодные Рождественские чтения. Упомянуты старцы и духовники. Но ни одного примера, когда решения епископата были поставлены кем-либо под сомнения, Митрохин не приводит. Никакой «компенсации» и «легитимизации» нет в МП. Рождественские чтения не более ограничивают диктатуру патриарха (и стоящих за ним органов), чем съезды Единой России – диктатуру Кремля. «Они также фактически легитимизируют основные решения, принятые исполнительной властью Церкви, хотя бы тем, что их участники не демонстрируют своего неприятия действий архиереев», - пишет Митрохин. Легитимизация в такой интерпретации  уже теряет и юридический, и культурологический смысл.

В ряде случаев налицо неполное знание автором материала. Например, он пишет: «Последние документальные свидетельства об особых льготах со стороны государства для руководства Церкви относятся к концу 1980-х гг.». Между тем, указы Б.Ельцина (подтверждённые и его преемником) о включении высшей церковной номенклатуры в число лиц, получающих государственную охраны и привилегии, опубликованы и не являются секретом – разве что для Митрохина.  

Любопытным историографическим казусом можно считать убеждение автора, что популярность монастырей связана с эксплуатацией чудес: «Примером подобного развития является Сретенский мужской монастырь в Москве, переживающий период бурного расцвета, после получения им в середине 1990-х гг. достоверной (и первой в России) копии Туринской плащаницы, которая стала предметом внимания верующих всей страны». Пример неудачный (реально лучше было бы привести Серпуховской монастырь, привлекающих родственников алкоголиков). Сретенский монастырь своим "расцветом" обязан целиком и полностью финансовой поддержке Лубянки и лично её сотрудникам Иванову и Путину.

Те главы книги, которые посвящены различным аспектам деятельности МП (миссионерство, образование и т.п.), освещаемым в прессе, не являются гадательными, добросовестно компилируют доступный исследователю материал. Жизнь старообрядческих и других православных Церквей, не подчиняющихся МП, не освещается. Очень странно, что автор в 2004 г. заявляет об о. Глебе Якунине: «В настоящее время юрисдикция не известна». Принадлежность о.Г.Якунина к Апостольской Православной Церкви – факт не таинственный (в отличие от бюджета МП, как, впрочем, и от бюджета АПЦ), сам Якунин – фигура достаточно публичная и доступная; Митрохину было бы достаточно спросить автора этих строк во время одной из наших встреч, к какой юридикции относится Якунин, и он получил бы ответ.

Митрохин свысока отозвался о своих предшественниках, писавших об истории РПЦ в 1960-е-1980-е гг. Джейн Эллис, по его оценке, изучила внутрицерковную жизнь "весьма скупо", работа Д.Поспеловского является "хотя несомненно - научной", но всё же "популярной", да и вообще эти авторы - историки, себя же Митрохин полагает социологом. К счастью, надо признать, что с точки зрения умения работать с источниками, не удаляясь в область фантазий, и Эллис, и Поспеловский остаются непревзойдёнными. Они располагали бесконечно меньшими техническими возможностями, чем современные исследователи, но использовали их не только виртуозно, но и корректно. Ничего специфически "социологического" (кроме некоторых терминов) в работе Митрохина нет, что не умаляет ценности работы как систематизированного подбора фактов из средств массовой информации, популярной литературы и (в намного меньшем количестве) из действительно научных исследований Панченко и Тарабукиной. Однако, в целом книга Митрохина значительна уступает его же многочисленным статьям, часто содержащим ценнейшие архивные находки по истории МП.

Своё заключение Митрохин завершает словами:

"За 1990-е гг. Русская православная церковь упустила свой шанс вписаться в современный мир, стать одним из ключевых институтов формирующегося в России и других государствах постсоветского пространства гражданского общества. Она все более становится реликтом минувших веков (как в религиозном, так и в политическом отношении) и одновременно разлагается организационно, превращаясь в замкнутое и плохо управляемое сообщество регионального значения. При антидемократическом направлении российской политики РПЦ может стать важной составляющей консервативной государственной националистической идеологии. Однако пока ее путь таков же, как у других больших исторических конфессий в Европе, – становиться прибежищем для людей с низким уровнем образования и «традиционалистским» мировоззрением, выглядеть «пустым местом» для среднего класса, превращаться в объект насмешек для интеллектуалов и молодежи, а главное – быть наблюдателем и критиком, но не участником текущих политических и социальных процессов".

Научный подход заменён публицистическим: автор исповедует веру, что в России в какой-то момент стало формироваться гражданское общество. Нельзя считать научным и утверждение, что в Европе в целом религия - прибежище для людей с низким уровнем образования и традиционалистскими убеждениями (хотя можно понять раздражение неверующего, посвятившего значительную часть жизни - с 1996 г. - изучению чуждого для него как личности явления). Наконец, РПЦ МП - в отличие от европейских церквей - не просто "сообщество регионального значения", а, как и ранее, один из департаментов государства, не самый, правда, важный (на первом месте, как всегда, департамент военный), но исполняющий определённую идеологическую функцию за определённую материальную помощь и на определённых условиях, изучение которых ещё ждёт своего исследователя.