Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы.
РУССКИЙ ПУТЬ К ЕВРОПЕ
К вопросу о «европейском столетии» в России. К полемике с А.Яновым («Артиллерия бьет по своим?»).
Тот факт, что уважаемый Александр Львович Янов обнаружил в истории России «европейское столетие», не удивителен. Оно, разумеется было. Даже не столетие, а двухсотлетие — с 1700 по 1917 год. А вот то, что он попытался выдать за русское «европейское столетие» период с начала великого княжения Ивана III до доопричного царствования Ивана Грозного включительно — это уже из сферы заблуждений, если не исторической юмористики.
Непреложные заслуги Александра Львовича Янова перед Россией состоят в том, что он предупредил всех нас ещё в 1970-е годы о большой опасности: А. И. Солженицын, по сути дела, может в конце концов кончить как основатель русского неофашизма. И, как мы сейчас знаем, сей прогноз оказался верным. Солженицын кончил именно так, к тому же став главным теоретиком русской агрессии против Украины. Беда однако в том, что Александру Львовичу Янову этого успеха мало. Ему нужно, как той старушонке из сказки Пушкина, стать не столбовою дворянкой и даже не вольною царицей, а непременно владычицей морскою, «чтобы служила ему рыбка золотая и была бы у него на посылках». А именно, считаться историком. Но увы, А. Янов — не историк. Из всех эмигрантов его поколения единственный профессиональный историк — это покойный Михаил Яковлевич Геллер. Янов пишет не исторические исследования, а «отрывок, взгляд и нечто» на темы истории. Что допустимо — в том случае, если он честно признаёт свой дилетантизм. Если же не признаёт — перед нами историк в стиле Фоменко-Носовского. И в этом вся проблема.
С одной стороны, Московия всегда была европейским государством — просто оттого, что располагалась в Европе. Поэтому нет смысла ломиться в открытую дверь. С другой стороны, Русь как таковая (т.е. Киевская, без Новгорода, который, как свидетельствуют новгородские берестяные грамоты, Русью не считался) была на деле центрально-европейским государством, которое следует относить к той же группе стран, что Польша, Литва и Венгрия, т. е. к Западной Европе. Москва же стала объединительницей северо-восточной периферии Киевской Руси, поэтому Московия всегда оставалась только и исключительно восточно-европейским государством, крайне-восточным пограничным пределом континентальной Европы, за которым уже начиналась реальная Азия. А поскольку Московское княжество было ещё и улусом азиатской Монгольской империи, нет ничего удивительного, что Киевская Русь и её территория (т.е. Русь как таковая) постепенно стала считаться «пограничьем» — Украиной.
Поэтому Польша, Венгрия, Литва, равно как и вошедшие в Польско-Литовское содружество украинские и беларусские земли, принадлежали западно-европейскому миру на деле, а Московское княжество — только на карте.
И какие бы теории ни измышлять, этого исторического факта изменить невозможно.
Когда в XV веке Московия официально перестала быть частью ослабевшей Золотой Орды, московские владыки немедленно начали войны с соседями. Иван III захватывает Новгород (ассоциированный член западноевропейского Ганзейского союза) и упразняет в нём все демократические институты. Игорь Моисеевич Клямкин справедливо указал, что «ничего европейского Иван III в новгородскую жизнь не привнес, а то, что в ней европейского было, уничтожил». Начинаются репрессии и захват владений новгородских аристократов, конфискуются земли церкви. Следуют волны арестов новгородских бояр по обвинению в государственной измене. В 1486-1488 проводятся массовые депортации из города вглубь московских земель с конфискацией имущества.
В 1489 депортируется население города Хлынова, столицы подчинённой Новгороду далёкой северной Вятской земли. Затем Москва аннексирует Тверское княжество. В присоединённых землях вводится жёсткая унификация с общемосковскими порядками. Сын Ивана Василий III аннексирует Псковскую республику. После торговой Твери это последний оплот относительного европеизма в регионе. Как и в случае с Новгородом, 300 самых знатных семей Пскова переселены в Московские земли, а их владения отданы слугам Василия. В 1517 было аннексировано Рязанское княжество.
В этом смысле особенно интересным является сравнение Московии с Кастилией — крайним западным пограничным пределом континентальной Европы, за которым уже начиналась реальная Африка. Аналогии между Московией и Кастилией и между Россией и Испанией конструктивны, потому что обе страны испытали владычество мусульман, оказавшее глубокое воздействие на национальную традицию, историю и психологию. В то же самое время, когда объединённая Кастилией Испания становится первой западно-европейской колониальной империей (совместно с Португалией), объединённая Московией Россия начинает свою колониальную экспансию на восток и на запад и становится первой и единственной восточно-европейской колониальной империей.
Сын Василия Иван Грозный провозгласил себя царём (т. е. кесарем) и, как и короли объединённой Испании, немедленно приступил к приобретению новых владений. В новгородских и псковских землях Иван Грозный провёл небывалый в европейской истории массовый геноцид, в результате которого эти два народа перестали существовать и растворились среди московитов, а их языки навсегда исчезли (о новгородском геноциде см. Альберт Шлихтинг о разгроме Новгорода Иваном Грозным. http://philologist. livejournal.com/8795724.html?utm_source=fbsharing&ut _medium=social).
С этого момента начинается неуклонный и брутальный натиск полудеспотической и нетерпимой Москвы на гораздо более свободную и терпимую Европу. Все жестокости, которые творили европейские владыки в процессе борьбы за власть, являлись и воспринимались их западно-европейскими современниками и потомками именно как жестокости. Именно эти жестокости и явились причиной возникновения на Западе как политической науки, так и международного права, касавшегося в том числе дипломатии и ведения войн, а также системы просвещённого абсолютизма. Самими же московскими людьми московский деспотизм и жестокость прочно воспринимались как норма отношений не только к «чужим», но даже и к своим собственным подданным.
Испанские территории объединились в конце 1480-х годов. В 1492 году Испания захватила мусульманскую Гранаду и завершила Реконкисту на Иберийском полуострове. Тотчас же была начата экспансия в Северной Африке. Дальнейшая колониальная экспансия Кастилии и Испании: в 1492-96 захватывается Эспаньола (Гаити), в 1508 — Пуэрто-Рико, в 1511 — Куба, в 1514 — начало завоевания Новой Гранады (Колумбия), 1519 — Мексики. В 1521 — высадка Магеллана на Филлипинах, в 1530е гг. осуществляется завоевание Перу, в 1556 — приобретение Нидерландов.
Колониальная экспансия Московии и России: в 1451-72 — захватывается Малая и Великая Пермь (земли коми и удмуртов), в 1483 — Югра, в 1540е годы — мордовские княжества, в 1552 — Казанское ханство, в 1555-57 — Ногайская Орда, в 1556 — Астраханское ханство и контроль над всем бассейном Волги, в 1582 — Сибирское ханство, в 1571-1585 — марийские княжества, в 1580-90е — местные княжества Северо-Западной Сибири, в 1619 начинается завоевание Восточной Сибири и в 1680 гг. Московия выходит к Тихому океану. В 1654 Московия присоединяет Левобережную Украину, в 1667 — Киев, в 1681 — Касимовское ханство.
В этом смысле между Московией и созданной на её основе Российской империей с одной стороны и западноевропейскими империями с другой не было никакой разницы.
Но только в этом.
Разумеется, Московия испытывала влияния западноевропейской культуры и мысли. Но тщетно было бы искать в историческом организме московства какие бы то ни было западноевропейские характерные черты. В отличие от России санкт-петербургского периода.
Да, Московия не была чистой деспотией, поскольку, как справедливо утверждает А. Я. Янов, в ней существовало «латентное ограничение власти». Об этом ограничении исчерпывающе написал историк Владимир Евграфович Вальденберг (1871–1940) в своей классической монографии «Древнерусские учения о пределах царской власти» (1916). Главный вывод из книги Вальденберга сводится к тому, что никаких правовых актов, в которых Боярская Дума, Земский Собор, или патриарх были бы указаны как носители неотчуждаемых прав, с которыми монарх должен считаться, за всю московскую историю НЕ СУЩЕСТВОВАЛО.
«Латентное ограничение власти» в Московии, к которому аппелирует А. Янов, согласно выводам Вальденберга, есть только и исключительно уважение к христианскому закону, что даже не является оригинальным продуктом московской мысли, но подаётся во всех исторических памятниках через ссылки на византийские источники. Царская власть не беспредельна, поскольку ограничена заповедями Божиими, апостольскими правилами, постановлениями соборов и правилами св. отцов. Никакого иного латентного ограничения власти монарха в Московии не было.
Мы встречаем оригинальное учение о праве не подчиняться «неправедному царю», «царю-мучителю», то есть монарху, отступившему от Божьего закона или впавшему в ересь, у одного лишь Иосифа Волоцкого. При этом сам Вальденберг подчёркивает, что это учение Иосифа Волоцкого, которому в XVIII и XIХ веках буквально следовали староверы, не признававшие легитимность российских императоров, идёт вразрез со всеми предшествующими ему русскими учениями о пределах царской власти, между которыми нет ни одного, которое давало бы право подданным не повиноваться царю.
Проводя параллель между его учением и аналогичными западноевропейскими учениями 16 века о сопротивлении монарху-тирану так называемых монархомахов — политических теоретиков второй половины XVI-начала XVII века Юния Брута (Филиппа Дюплесси-Морне), Жана Буше, Хуана де Марианы и Джорджа Бьюкенена, Вальденберг специалъно оговаривает внезападноевропейский дух положений Иосифа Волоцкого, ибо их теории имели ярко выраженный демократический характер, основываясь на признании народного верховенства и договора между монархом и подданными, и тиран для них — монарх, нарушивший условия этого договора. В соответствии с чем монархомахи стали важными предшественниками теоретиков естественного права и конституционалистов XVII и XVIII в., чего не скажешь ни об одном из московских теоретиков. Даже сам Юрий Крижанич, находившийся под западным влиянием, как известно, выводил различные обязанности царя (например справедливый суд и умеренность налогов) исключительно из различных книг Библии, но никак не из теории договора.
Обязанности царя хранить Божий закон и исполнять его правду суть не более чем абстракции, ставшие предметами самой беззастенчивой и аморальной интерпретации уже во времена Ивана Великого, не говоря уже о его внуке Иване Грозном. Свидетельство тому — хотя бы объявление западноевропейского свободомыслия, пришедшего в Москву из Новгорода, «еврейским заговором», «жидовствованием», «жидовской ересью», которой на деле не существовало, но которую даже ухитрились включить в историю церкви. Эта практика, начиная с XV века и до наших дней, становится излюбленным методом московского тоталитаризма в противостоянии всякому свободомыслию, идущему как с Запада, так и от собственных подданных (о том, что еретического сообщества вообще не было, см. Прот. Георгий Флоровский, «Пути русского богословия», Париж: YMCA-Press, 1983, Часть 1, I,5; Alexander Pereswetoff-Morath, A grin without a cat. 1 : «Adversus Judaeos» texts in the literature of medieval Russia (988-1504), Lund: Dept. of East and Central European Studies, Lund University, 2002; А. М. Песков [Алекс Сэндоу], «Враги по случаю. Из истории жидовствующих», ПОЛИТ. РУ, 18 мая 2010; В. Я. Петрухин. «Православные и «жидовствующие»», Интервью Максиму Ефимову, № 550, 25 ноября 2007 г. , http://www.lebed.com/2007/art5188.htm).
Да, Московия не была деспотией. Она была деспотией, ограниченной христианской совестью монарха. А поскольку в самой ткани московства отсутствовало понятие договора между монархом и подданными, московскую власть возможно определять и как ТИРАНИЮ. Так её и определяли западноевропейские писатели XVI века. В то же время Московия несомненно была абсолютной монархией, а в западной терминологии это сочетание эквивалентно понятию деспотической монархии. Вследствие чего мы и определяем Московию как ДЕСПОТИЮ ЕВРОПЕЙСКОГО ТИПА. Ограниченной деспотией до 1905 была и Россия.
Использование А. Л. Яновым термина «либерализм» относительно А. Курбского абсурдно. Современный политический спектр — детище Эпохи Просвещения. Первые русские либералы суть Екатерина II и А. Радищев. Именно между ними развернулась трагедия русского либерализма — с первого же момента его рождения на малоблагодатной для этого восточноевропейской почве.
Не приходится говорить и о наличии в Московии европейского института частной собственности. После удара по боярским вотчинам в XV-XVI веках, в централизованном Московском государстве вся собственность стала государевой и выдавалась государевым слугам в награду за службу. Укрепило дворянское поместное землевладение лишь Соборное уложение 1649. А русское крестьянство получило представление о частной собственности только в 1911 году.
Между Московском государством и даже намного более европеизированной Российской империей (а оба эти государственных образования сами по себе тоже были колониальными системами) и колониальными империями Западной Европы было несколько принципиальных различий:
1. МИЛИТАРИЗМ. Две первые европейские колониальные империи — Кастилия-Испания и Московия-Россия — образовались благодаря упорному сопротивлению обоих народов с мусульманским владычеством. Дух борьбы и «отвоевания» отчасти по инерции, отчасти в виде превентивной «защитной» экспансии трансформировался в сознании и последующей имперской идеологии обеих народов в агрессивный империализм новоевропейского типа. Отсюда и вся гипертрофия государственного аппарата. В Испанской империи изначальный дух милитаризма был уравновешен духом меркантилизма.
2. НЕМЕРКАНТИЛИЗМ. В отличие от колониальных империй Западной Европы, хозяйство которых рассматривалось как объект государственного управления во имя повышения национального благосостояния и равномерного распредления богатств, а источником богатства страны полагалась внешняя торговля, в России богатство концентрировалось в руках в руках милитаризованного правящего сословия, которое считало ниже своего достоинства быть меркантильным, то есть торговать. Эта черта фатально замедлила развитие в империи капитализма и связанных с ним буржуазного общества, конституционализма и парламентаризма, а следовательно и не привела к формированию русской и российской буржуазной нации. Интересы более динамичных этносов империи (поляки, евреи, финны, украинцы, грузины, армяне, прибалтийские народы) неизбежно должны были вступить в противоречие с интересами ограничивающей их деятельность и права и сдерживающей их потенции империи.
3. КОНТИНЕНТАЛИЗМ. Московия изначально не имела выхода к морю, а получив его, былал лишена незамерзающих портов. Поэтому её владения приобретались не за морями, а через присоединение соседних районов. Их значительная часть располагалась в северной Азии, в силу чего оставалась плохо организованной в политическом и военном аспектах и не требовала больших затрат на завоевание. Их меньшая часть лежала на западе и находилась на более высоком экономическом уровне развития, чем покорившая их сила.
4. ИДЕОЛОГИЗМ. Наиболее тонкая, но не менее важная разница состояла в том, что Испания не стала идеологически закреплять за собой обладание родственной Португалией Англия — обладание Нормандией, Аквитанией и древними территориями англов и саксов, а Франция не претендовала даже на Франконию. Однако Россия, претендуя на Украину, Беларусь и даже Ливонию, всерьёз пыталась убедить окружающий мир, что это её неотъемлемые исторические территории. «Особенностью идеологии российского империализма было то, что он творил миф о своей древности, возводя себя не к XIV-XV векам, а к IX-X столетиям, — но пространством мифа выбирал не свою территорию, а территорию, которую требовалось завоевать, территорию «Киевской Руси», к которому Москва имела такое же отношение как Кёнигсберг — к империи Карла Великого — пишет историк Я. Кротов. — Нежелание признать реальность своего позднего рождения включало в себя нежелание признавать реальность рождения Украины и Белоруссии, да и прибалтийских государств тоже». И добавляет: «Новорожденная империя осуществляла агрессию не только в пространстве, но и во времени».
Ну как бы если бы Румыния стала претендовать на всю территорию Римской империи.
Эти четыре принципиальных пункта, добавленные к таким фундаментальным отличиям, как отсутствие правосознания, индивидуализма, рыцарства, вольности городов, независимых университетов и т.д. превращает разницу между Западной Европой и Московией в бездонную пропасть. Если эта пропасть и преодолима, то никак не посредством велосипедом с квадратными колёсами, который пытается изобрести уважаемый Александр Львович Янов.
А как же русский путь к Европе? — спросят меня.
А русский путь к Европе был таков.
Как только Московия стала независимой, её правящая элита, оценив ситуацию, осознала свою технологическую отсталость — вечный бич московщины — и пошла на реформы, сближающие её с Европой.
Иван III и его внук Иван Грозный пошли на поклон к Европе задолго до Петра I. Но делали они это исключительно из военных целей. Они также приглашали в Московию специалистов с Запада. Строить крепости и лить пушки. Судьбы этих зарубежных экспертов, кстати, были очень показательны. Не существует никаких данных о возвращении большинства зарубежных архитекторов и военных инженеров на родину. Традиция не разрешать важным иностранцам возвращаться домой и оставлять их умирать в неволе, как Аристотеля Фиораванти, была стандартной практикой в Московии XV-XVII веков. Та же участь постигла публициста и ученого Максима Грека, а основатель русского национализма хорватский священник Юрий Крижанич томился в сибирской ссылке 16 лет. Оба были самыми важными фигурами русской истории и культуры своего времени.
XVII-XVIII века оказались для русских переломными. При Алексее Михайловиче и его сыне Петре Великом, заимствуемые с Запада военные технологии не могли прийти в Россию без нового мышления, развития науки, философии и без изменений в социуме. На дворе стояла Эпоха Просвещения — Век Разума. Эпоха ниспровержения всех мифов о божественности монаршей власти, эпоха общественного договора, эпоха внедрения законности и признания прав человека, эпоха здравого смысла. И Россия, сама того не желая, подхватила этот европейский «вирус», до наших дней считающийся сегодня в Новой Московии не только зловредным, но и убийственным для русского сознания. Именно с ним сегодня борется и русская церковь и русская государственная власть.
Петербургский период истории России был блистательным и многообещающим. Быстрота и плодотворность развития санкт-петербургской России в сравнении с затхлой и застойной атмосферой старой Московии, поражают. Европейская прививка давала России, учитывая её размеры, блистательные воможности превратиться в одну из самых процветающих стран земли. Но это было невозможно сделать без строительства общества и реальной материальной цивилизации, основанной на свободе, благополучии и охране прав граждан, без радикальных реформ, которые начал Пётр I и которые следовало довести до конца уже к концу XVIII века. После чего открывалась перспектива быстрого и динамичного развития нового русского общества, независимого от верховной власти и работающего параллельно с ней. Для этого в первую очередь правительству следовало отказаться от мировоззрения военной империи и освободить от рабства собственный народ.
Больная московщиной Санкт-Петербургская империя осознавала свои проблемы, но так никогда и не решилась пойти на кардинальные реформы и строила русский европеизм очень медленно и исключительно сверху, так как не доверяла массе русского народа. Это и дало возможность Пушкину написать, что «правительство всё ещё единственный европеец в России», и добавить в другом месте, что «правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою». Позже его слова были на всю Европу повторены одним из столпов русского либерализма XIX века Николаем Тургеневым: «В России, как мы уже указывали, все виды власти сосредоточены в руках государя, а духовенство, дворянство, третье сословие и все, кого можно к нему причислить, не обладают даже тенью власти. Безграничная власть настолько бессмысленна и отвратительна, что единственную возможность ограничить могущество русских царей стали усматривать в чудовищных и отвратительных дворцовых переворотах, нередко орошавших кровью царский трон и породивших жестокую шутку: «Россия — это абсолютная монархия, ограниченная удавкой» (Н. Тургенев, Россия и русские. М.: «ОГИ», 2001, с. 277).
Петровские реформы никогда не были доведены до конца, как и последующие реформы Александра II, освободившего крепостных, но не давшего им земли. Вообще в России никакие европейские реформы — от Петра I и до наших дней — никогда не доводились до конца и всегда захлёбывались по инициативе начальства и чиновников, боявшихся утратить привилeгированное положение.
Этим самым империя уже в XVIII веке обрекла себя на неминуемую в будущем гибель.
Не сумев по вышеизложенным причинам сформировать русскую буржуазную нацию и, что взаимосвязано, не успев покончить с ядовитым глистом средневекового московского сознания в гуще русской крестьянской массы, санкт-петербургский период истории России в конце концов кончился, оставив свой неизгладимый след, с которым московские власти борются вплоть до наших дней.
На сегодняшний день итог русского пути в Европу именно таков. Некоторые хотели бы на этом поставить точку.
Центральный вопрос в проблеме выживания России как современного государства и русских как цивилизованной и культурной нации состоит в том, какое начало победит в происходящей внутри тела России борьбе за её душу. Победа средневекового московского начала будет означать погружение России в тёмные века и её отказ от цивилизации и культуры. Эта победа будет означать рост милитаризма и агрессивности, укрепление московского тоталитаризма, плодящего социальную, национальную и религиозную ненависть. Победа санкт-петербургского начала, укоренённого в ценностях Эпохи Просвещения, к которым восходит вся современная западная цивилизация, будет означать вхождение России в плеяду современных мировых держав, которые смогут строить сообща будущее земли.
Крупнейший из русских религиозных философов Владимир Соловьёв был убеждён, что дело Петра I необратимо, что его европейская прививка, сделанная России, никогда не допустит возвращения московского рецидива. «Все дело было пока в том, чтобы сломать стену, отделявшую Россию от человечества, разрушить умственный и жизненный строй, основанный на языческом обособлении, — писал Соловьёв. — Это дело Петр Великий сделал прочно, бесповоротно. Какие бы реакции ни возникали в последующие времена, вернуть Россию назад с пути, открытого для нее Петром, они нe в состоянии. Что бы ни говорили и что бы ни затевали ослепленные или злонамеренные люди, а Московская Русь похоронена и не встанет. Праздные речи и вздорные затеи этих людей заставляют нас только живее чувствовать и выше ценить великое дело Петровской реформы, не смущаясь тем, что Провидение нашло и употребило для этого дела не какого-нибудь скромного и благовоспитанного мудреца, а разгульного и необузданного богатыря» (В. Соловьёв, Национальный вопрос в России).
Время покажет, был ли Владимир Соловьёв прав в своей вере в необратимость благотворных перемен в России. Остановить колесницу Истории едва ли возможно, и тлетворные яды московщины в теле России будут изжиты.
2016
