Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: 4 век.

Аммиан Марцеллин

РИМСКАЯ ИСТОРИЯ

К оглавлению

КНИГА XVI. (годы 356—357)

1. Похвала Цезарю Юлиану.
2. Цезарь Юлиан нападает на аламаннов, разбивает их, берет в плен и обращает в бегство.
3. Юлиан отбивает у франков взятую ими Колонию и заключает там мир с франкскими царями.
4. В городе Сенонах Юлиан осажден аламаннами.
5. Доблести Цезаря Юлиана.
6. Привлечение к суду и освобождение консуляра Арбециона.
7. Препозит опочивальни Цезаря Юлиана, Евтерий, защищает его перед императором против Марцелла. Похвала Евтерию.
8. Доносы и клевета на главной квартире Августа Констанция; корыстолюбие придворных.
9. Переговоры о мире с персами.
10. Август Констанций вступает с войсками и якобы с триумфом в город Рим.
11. Цезарь Юлиан нападает на франков на островах Рейна, куда они укрылись, и отстраивает против них Три Таберны.
12. Цезарь Юлиан нападает на семь аламаннских царей, притеснявших Галлию и разбивает варваров под Аргенторатом. {84}

1. Так непрерывной чередой происходили в римском мире события. Цезарь, находившийся тогда в Виенне, удостоен был консульства вместе с императором, который возлагал на себя этот сан в восьмой раз. В нем бушевала врожденная энергия, он слышал вокруг себя шум битвы, бредил поражениями варваров и уже готовился собрать воедино обломки провинции, если его появление на поле действий состоится в добрый час. 2. Совершенные им в Галлии подвиги, в которых его доблесть была равна его счастью, превзошли многие храбрые деяния древности, и я постараюсь поэтому рассказать о них по отдельности во временной последовательности, приложив к этому все силы моего слабого дарования, если только они будут достаточны для такой задачи. 3. И весь мой рассказ, чуждый всяких хитросплетений лжи, покоящийся на незыблемых основах только правды, перейдет, тем не менее почти в панегирик. 4. Казалось, какая-то счастливая звезда сопровождала этого молодого человека от его благородной колыбели до последнего его вздоха. Быстрыми успехами в гражданских и военных делах он так отличился, что за мудрость считали его вторым Титом (сын Веспасиана), славою военных дел он уподобился Траяну, милосердием был как Антонин, углублением в истинную философию был близок к Марку203, поступки и нравственный облик которого он представлял своим идеалом. 5. Цицерон сказал 204что ко всем великим качествам мы относимся как к деревьям: нас восхищает высота, а не ствол и корни. Так первые проявления великолепного дарования этого человека оставались скрытыми в глубокой тени. Но их подобает поставить выше многих его удивительных дел, совершенных позднее, потому что он в годы нежной юности, как Эрехфей, воспитанный под сенью храма Минервы205, явился на поле брани не из боевой палатки, а из тенистых аллей Академии, и, покорив {85} Германию, умиротворив течения холодного Рейна, тут пролил кровь, там заковал в кандалы руки царей, запятнанных убийством.

1. Проведя в напряженной деятельности зиму в вышеназванном городе, Юлиан узнал из долетавших постоянно слухов, что варвары внезапно напали на древнюю крепость Августодун206укрепления которой, весьма впечатляющие по своим размерам, пришли к этому времени в ветхость. При этом сообщалось, что находившийся там гарнизон проявил полную бездеятельность, но собравшийся отряд ветеранов своим мужественным отпором отстоял город; как часто случается, отчаяние в собственном спасении, достигнув высшей своей степени, содействует победе над величайшими опасностями. 2. Не оставляя без внимания дела и не поддаваясь рабской лести, с которой его приближенные склоняли его к приятной и роскошной жизни, Юлиан сделал все нужные приготовления и 24-го июня прибыл в Августодун, с энергией и предусмотрительностью испытанного вождя, собираясь напасть на бродивших повсюду варваров, как только представится удобный случай. 3. Проведено было совещание с участием знакомых с местностью людей для обсуждения вопроса, какой избрать самый безопасный маршрут. Мнения разделились: одни утверждали, что следует идти на Арбор... а другие на Седелавк 207и Кору. 4. При этом некоторые указывали, что недавно магистр пехоты Сильван прошел с восмью тысячами человек, – хотя и с большими затруднениями, – по более близкой дороге, пролегающей через труднопроходимые леса, – и Цезарь настаивал на том, чтобы последовать примеру этого храброго полководца.
5. Чтобы не получилось какой-либо задержки, Юлиан взял только катафрактариев и баллистариев208мало подходящих для охраны особы командующего, и пройдя по этому пути, прибыл в Аутосиодор (Оксерр). 6. Дав здесь непродолжительный, по своему обычаю, отдых войскам, он направился к Трикасинам (Труа). Поскольку целыми толпами угрожали ему варвары, он, опасаясь их численного превосходства, тщательно охранял свой фланг; а других, заняв заранее удобную позицию, без труда сам разогнал, напав на них; некоторых, сдававшихся из страха, он взял в плен; остальным, полагавшим свои шансы в быстром отступлении, он {86} позволил уйти безнаказанно, так как не мог гнаться за ними со своим тяжеловооруженным отрядом. 7. Уверившись в том, что ему удастся отразить их вторжения, он дошел, преодолев много опасностей, до Трикасин и прибыл туда столь неожиданно, что, когда он почти стучался в ворота, ему открыли их не без смущения из страха перед бродившими повсюду шайками варваров. 8. Задержавшись здесь на некоторое время, чтобы дать отдых своему утомленному отряду, он, считая несвоевременным промедление, направился в город Ремы: там приказано было собраться всей армии и с запасами провианта на один месяц ожидать его прибытия. Во главе этих войск стоял Марцелл, преемник Урзицина, и сам Урзицин, которому было приказано находиться в тех местах до окончания похода. 9. После некоторого колебания между различными планами военных действий, решено было идти на аламаннов через Децемпаги209и сомкнутыми колоннами, в бодром настроении солдаты двинулись на врага. 10. День был дождливый и сумрачный, ничего нельзя было разглядеть даже на близком расстоянии, и враг, пользуясь лучшим знанием местности, по обходному пути вышел в тыл Цезарю, и напав на два легиона арьергарда, едва их не уничтожил; но внезапно раздавшийся крик их призвал к ним на помощь товарищей. 11. Поняв теперь, что ни при движении вперед, ни при переправе через реки не миновать засад, Юлиан стал предусмотрительно медлителен, – превосходное качество выдающихся полководцев, обычно идущее на пользу и спасение армиям. 12. Выяснив, что вокруг городов Аргенторат, Бротомаг, Таберны, Салисон, Неметы, Вангионы, Могонциак 210варвары заняли территорию и заселяют ее, – городов они избегают, словно это опутанные сетями гробницы – Юлиан занял прежде всего Бротомаг. Но при самом его прибытии туда против него выступил германский отряд и вызвал его на битву. 13. Юлиан построил боевую линию полукругом; обе стороны сошлись лицом к лицу, и начался бой. Враг был побежден на обоих флангах; одни были захвачены в плен, другие пали в бою, остальные бежали, положившись в спасении на быстроту ног.

1. Так как после этого никто не оказывал сопротивления, Юлиан решил отвоевать Агриппину, разрушенную варварами до его прибытия в Галлию. В этих местностях нет ни городов, ни {87} укреплений кроме Ригомага211расположенного у Конфлюэнтес , – так называется место впадения реки Мозеллы 212в Рейн, – и башни, одиноко стоящей подле самой Колонии (Агриппины). 2. Вступив в Агриппину, он воспользовался тем, что наглость франкских царей уменьшилась под воздействием страха, и не покидал этот город, пока не заключил с ними мир, который должен был дать хотя бы временное облегчение государству, и, таким образом, обеспечил свое обладание этой сильной крепостью. 3. Радуясь этому первому своему успеху, он двинулся назад через Тревиры213чтобы перезимовать в Сенонах214как в подходящем в данное время городе. Неся один, как говорится, на своих плечах все бремя полнившихся войн, он разрывался между различными заботами: как вернуть назад на опасные места солдат, покинувших свои лагеря, как разгромить племена, соединившиеся по общему договору на гибель Риму, как избежать недостатка продовольствия для войска, которому предстояло совершить поход по дальним местностям.

1. Такие его занимали заботы, когда на него напали значительные силы врагов, воодушевленных надеждой взять город. Уверенность в успехе придавали им полученные от перебежчиков сведения, что при Юлиане нет ни скутариев, ни гентилов, которые были размещены в разных городах для бoльшего удобства их снабжения. Но когда...2. Распорядившись запереть ворота города и укрепить слабые участки стен, Юлиан днем и ночью находился на глазах у всех солдат на башнях и зубцах стен. Гнев в нем кипел, и со скрежетом зубовным негодовал он на то, что его постоянное стремление сделать вылазку встречало препятствие в малочисленности наличных сил. Наконец, варвары, простояв 30 дней, отступили в печали, упрекая сами себя за тщетную и глупую попытку осадить город. 3. Но прямым позором было то, что магистр конницы Марцелл, находившийся поблизости, не оказал помощи оказавшемуся в опасности Цезарю, хотя он был обязан в случае нападения на город, не будь там даже Цезаря, поспешить на выручку. 4. Освободившись от осады, Цезарь со всей своей энергией прилагал все старание к тому, чтобы утомленные продолжительными трудами солдаты отдохнули не продолжительное, но достаточное для восстановления сил время, хотя земля, пострадавшая {88} от частых опустошений, была совершенно разорена и приносила лишь самое малое количество продовольствия. 5. Отнесясь и к этой беде с самым серьезным вниманием и дав надежду на лучшие времена, он и сам приободрился духом и готовился совершить много великих дел.

I. Прежде всего Юлиан наложил на себя трудный обет – умеренности; он соблюдал ее так, как будто подчинялся в своей жизни законам против роскоши, которые были перенесены в Рим из ретр и аксонов 215и долго там соблюдались; а когда постепенно были забыты, то их восстановил диктатор Сулла, исходивший из принципа Демокрита: «Счастье устраивает роскошную трапезу, а доблесть – скромную». 2162. То же самое положение Катон из Тускула, получивший за свой строгий образ жизни прозвание Цензория, выразил в такой верной формуле: «Большая забота о пище – большое небрежение к доблести». 3. Внимательно перечитывал Юлиан расписание стола, которое собственноручно составил Констанций, словно отчим, отправляющий в учение пасынка, определив самовластно расходы на стол Цезаря, – и сам запретил покупать и подавать фазанов, свиную матку и вымя, довольствуясь простой и случайной пищей рядового солдата. 4. При таком умеренном образе жизни Юлиан делил свои ночи между тремя занятиями: отдых, государство и музы. То же самое делал, как мы читали, Александр Великий, но Юлиан шел много дальше. Тот ставил возле ложа раковину и в протянутой руке держал серебряный шарик, так что, когда сон ослаблял напряжение мускулов, звон упавшего шарика будил его. 5. А Юлиан просыпался без всякого приспособления столько раз, сколько хотел; в полночь он всегда поднимался – не с перин и не с шелковых тканей переливчатых цветов, но с войлока и бараньего тулупа, который называется в просторечии susurna; затем он тайно молился Меркурию217, который, по определению теологов, будучи движущим началом мира, приводит в действие человеческий разум, и посвящал полное свое внимание государственным делам, находившимся в столь сложном положении. 6. Окончив эти трудные и серьезные дела, он обращался к упражнению своего ума, и просто невероятно, с каким жаром он одолевал трудную науку возвышенных истин и, как бы отыскивая пищу для своего стремившегося к возвышенному духа, тщательно изучал все части философии. 7. Хотя {89} его познания в высших науках достигли совершенства, тем не менее он не пренебрегал и ниже стоявшими дисциплинами: так он уделял некоторое внимание поэтике и риторике (о чем свидетельствует безукоризненное изящество его речей и писем, соединенное с серьезностью), а также истории нашего государства и чужих. Кроме того он обладал также в достаточной мере искусством латинской изящной речи. 8. Если верно, – о чем говорят многие писатели, – что царь Кир, лирик Симонид и элеец Гиппий, самый тонкий из софистов218, потому обладали такой великолепной памятью, что укрепляли ее особыми снадобьями, то, пожалуй, Юлиан уже взрослым выпил целую бочку снадобья памяти, если такое вообще существует. Таковы свидетельства его целомудренности и добродетелей в часы ночных бдений. 9. А о том, какие в течение дня держал он изящные и остроумные речи, что делал для подготовки военных действий и совершал в самом бою, какое благородство и свободу духа проявил в делах гражданского управления, – обо всем этом будет сказано по отдельности в свою очередь. 10. Поскольку ему, философу, приходилось теперь как государю выполнять приемы военного учения и обучаться искусству маршировать на манер пиррихи 219под звуки флейт, он произносил про себя, нередко произнося имя Платона, старую пословицу: «Седло надели на быка! Не по нам это бремя».22011. В один торжественный день были созваны в приемную дворца имперские агенты для раздачи им денег; когда один из них не подставил, как полагалось, полу своего плаща, а взял деньги в обе пригоршни, император сказал: «Хватать, а не получать деньги умеют агенты». 12. Получив однажды жалобу от родителей об изнасиловании их дочери, Юлиан, когда доказана была вина преступника, приговорил его к ссылке. Поскольку те остались недовольными и усмотрели оскорбление для себя в том, что их обидчик не подвергся смертной казни, Юлиан сказал: «Пусть право сделает мне упрек в мягкосердии, но законы милосердия императора должны стоять выше остальных».22113. Нередко при самом выступлении в поход обращались к нему разные люди с жалобами на обиды; он отправлял их для производства дела к правителям провинций, а по возвращении требовал отчета о том, что каждый правитель сделал по этим жалобам, и с врожденной ему мягкостью уменьшал строгость наказаний за проступки. 14. Не говоря уже о победах, одержанных им над варварами, продол-{90} жавшими свои дерзкие грабежи, победах, которые принесли значительное облегчение доведенным до отчаяния галлам, польза от его управления сказалась в следующем: прибыв впервые в эту страну, он обнаружил там прямую подать в размере 25 золотых с одного капитула, а когда он покидал Галлию, то все налоги вместе составляли 7 золотых.222Поэтому галлы, ликуя и восторгаясь, говорили, что над их землей заблистало солнце после черного мрака. 15. Известно о нем и то, что до самого конца правления и жизни он соблюдал полезное правило, – не позволять образоваться недоимкам путем так называемых индульгенций. 223Он знал, что от индульгенций выигрывают только богатые, тогда как бедняки вынуждены безо всяких послаблений уплачивать налоги полностью в самом начале индикта.
16. При таких принципах управления, которые заслуживают подражания со стороны добрых государей, увеличивалась однако все больше дерзость варваров. 17. Как дикие звери, привыкшие нападать на стада из-за небрежности пастухов, не перестают делать то же самое после устранения прежних стражей и замены их на более бдительных и смелых, но, вынуждаемые голодом, нападают на стада крупного и мелкого скота; так и германцы, потратив все, что награбили, и чувствуя вновь голод, бросались снова на добычу, а иногда даже погибали прежде, чем им удавалось чем-нибудь поживиться.

1. Таковы были кампании этого года в Галлии; начатые с малой надеждой на успех, они завершились вполне благоприятным исходом. А на главной квартире Августа зависть приводила ко всяческому очернению Арбециона, как будто он осуществлял всякие махинации для того, чтобы захватить верховную власть. С большой яростью нападал на него комит Вериссим, бросавший ему прямо в лицо обвинения в том, что, начав простым солдатом и достигнув высшего военного звания 224и не довольствуясь этим, он стремится к императорскому достоинству. 2. Особенно преследовал его некто Дор, бывший медик скутариев, который, как я сообщал225был {91} назначен при Магненции центурионом по охране памятников искусства в Риме226; он выступал обвинителем городского префекта Адельфия227якобы стремившегося к верховной власти. 3. Когда же дошло до следствия, приняты были необходимые предварительные меры для производства дела, и все ожидали подтверждения виновности, совершенно неожиданно, благодаря старанию спальников, как гласила упорная молва, сразу отпущены были из оков лица, подвергнутые предварительному заключению по обвинению в соучастии. Дор исчез и смолк вдруг Вериссим, словно на сцене, когда опущен занавес.

1. Примерно в то же время до Констанция дошли слухи о том, что Марцелл не помог Цезарю, когда тот был осажден в Сенонах. За это он уволил Марцелла из армии и приказал ему удалиться на родину. Усмотрев в этой отставке тяжкую для себя обиду, Марцелл стал строить козни против Юлиана, рассчитывая на податливость императора ко всяким наговорам.
2. Поэтому после отъезда Марцелла из Галлии, послан был немедленно препозит опочивальни Евтерий с поручением уличить его, если он что-либо сочинит. А тот, не зная об этом, вскоре явился в Медиолан и поднял шум, как человек пустой и чуть ли не сумасшедший. Будучи допущен на аудиенцию, он стал обвинять Юлиана в вызывающей дерзости и в том, будто он примеряет на себя крылья для более высокого полета. Такие речи держал он, сопровождая их страшно возбужденными жестами. 3. Он еще предавался своему свободному сочинительству, когда допущен был в залу совета Евтерий по своей просьбе. Получив разрешение говорить, Евтерий начал почтительно и спокойно разъяснять, что истина затемнена здесь ложью. Несмотря на то, что магистр оружия (Марцелл) намеренно, как все думали, не оказал поддержки, Цезарь благополучно выдержал осаду в Сенонах благодаря своей предусмотрительности и энергии и отразил натиск варваров; а за то, что Юлиан до конца жизни будет верным слугой возвеличившего его государя, Евтерий ручался своей головой. 4. Это обстоятельство дает мне повод сказать еще несколько слов об Евтерии, что, быть может, не найдет веры, поскольку даже если бы сами Нума Помпилий и Сократ сказали доброе слово об евнухе, и свои слова заверяли клятвой, то их все-таки стали бы обвинять в пренебрежении истиной. Но среди терниев растут розы, и между дикими зверями {92} встречаются ручные. Поэтому я хочу вкратце изложить важнейшие события его жизни, насколько они мне известны. 5. Родом он был из Армении и родился у свободных родителей; еще ребенком он был взят в плен соседним вражеским племенем, оскоплен и, будучи продан римским купцам, попал во дворец Константина. Подрастая там, он выказывал прекрасные моральные качества и деловитость; приобрел достаточное для своего положения научное образование, проявлял чрезвычайную остроту ума и сообразительность при изучении трудных и глубоких предметов и обнаруживал невероятную память. Стремящийся к добрым делам, он был всегда наготове с добрым советом. Если бы император Констант слушался благородных и разумных советов Евтерия, ставшего уже взрослым человеком, то за ним не было бы проступков, или только самые простительные. 6. Состоя при Юлиане в должности препозита опочивальни, Евтерий иногда делал даже ему замечания, если тот проявлял легкомыслие вследствие привычки к азиатским обычаям. Наконец он вышел в отставку; но потом был причислен ко двору и, отличаясь всегда здравомыслием, соблюдал столь неукоснительную честность и воздержание, эти великие добродетели, что никогда не выдал ничьей тайны, разве только чтобы спасти жизнь другого, никогда не навлек на себя обвинения в корыстолюбии либо стяжании в отличие от остальных евнухов. 7. Поэтому когда он изредка посещал Рим и позднее поселился там в годы старости, то, при неизменном сопутствии своей чистой совести, он пользовался и пользуется почтением и любовью всех слоев общества; обыкновенно же подобные люди, нажив неправедно большие богатства, стараются, подобно страдающим светобоязнью, скрыться в какое-нибудь недоступное место, избегая взоров обиженных ими людей.
8. С каким из евнухов древности сравнить мне его, не мог я найти, хотя производил старательные розыски во многих книгах. Были в древности, хотя и очень мало, верные и честные евнухи, но на всех них было какое-нибудь пятно. При тех добрых качествах, какие имел каждый от природы или приобрел собственным старанием, они или отличались корыстолюбием, или заслуживали презрения за свою жестокость, имели склонность вредить другим, или были слишком податливы для людей своей партии, или возгордились в сознании своего влияния. Но я, признаюсь, никогда не читал и не слышал о таком во всех отношениях превосходном человеке, в установлении чего могу с уверенностью сослаться на общее суждение нашего поколения. 9. Если же какой-нибудь дотошный знаток древней истории противопоставит нам Менофила, евнуха Митридата, царя Понтийского, то пусть вспомнит, что о нем ничего не известно кроме одного подвига, который был им славно совершен и момент крайней опасности, а именно: 10. когда этот царь, {93} разбитый в решающем сражении римлянами, возглавляемыми Помпеем, бежал в царство колхов, то оставил в крепости Синорни 228свою тяжело больную дочь Дрипетину, вверив ее заботам самого Менофила. Вылечив девушку всеми средствами медицинской науки, Менофил самым внимательным образом берег ее, чтобы возвратить отцу. Когда же укрепление, в котором он находился, осадил Манлий Приск, легат главнокомандующего, и доходили вести, что гарнизон помышляет о сдаче, то, опасаясь, как бы знатная девушка не попала в плен и не оказалась изнасилованной на позор ее отцу, Менофил убил ее и затем всадил меч в свои внутренности229Но возвращаюсь к тому, на чем я прервал свой рассказ.

1. Опасность со стороны Марцелла, как я сказал, была устранена, и он вернулся в Сердику 230откуда был родом. Между тем при дворе Августа совершалось много позорных дел под предлогом охраны императорского величества. 2. Стоило кому-либо обратиться с вопросом к знатоку по поводу свиста полевой мыши,231встречи с лаской или подобного знамения, стоило прибегнуть для облегчения болезни к старушечьим заговорам, – способ лечения, который допускает даже медицинская наука, – тотчас следовал с той стороны, откуда нельзя было и ждать этого, суд и смертная казнь. 3. В это время..., жена некоего Дана, рассчитывая только попугать своего мужа, пожаловалась на него за какие-то мелкие проступки... Против этого ни в чем не повинного человека злоумышлял Руфин, состоявший и тогда за свое подобострастие старшим в канцелярии префекта претория.232Выше я сообщил, что по доносу Руфина, воспользовавшегося какими-то сведениями, полученными от имперского агента Гауденция, был казнен тогдашний консуляр Паннонии Африкан вместе со своими сотрапезниками. 4. Как сам Руфин с хвастовством рассказывал, он соблазнил легкомысленную жену Дана и вовлек ее в опасное мошенничество: он убедил ее разной ложью обвинить своего невиновного мужа в оскорблении величества и сочинить, что Дан украл с гробницы Диоклетиана пурпурное покрывало и скрывал его вместе с несколькими лицами. 5. Подготовив таким образом погибель многим и надеясь этим {94} возвыситься, Руфин помчался на главную квартиру, чтобы, как обычно, пустить там в ход свою клевету. Когда он сделал доклад, Маворций, состоявший тогда префектом претория, человек неукоснительно твердый, получил приказ произвести строжайшее расследование этого преступления, а в товарищи к нему для допроса был назначен Урсул, комит финансов, отличавшийся также строгостью. 6. Дело значительно разрасталось по духу того времени. Многие были подвергнуты пыткам, но дело нимало не продвигалось, и судьи оказывались в полном недоумении. Наконец выяснилась долго скрываемая истина, и та женщина созналась, что Руфин был виновником всей этой интриги, не скрыла и позора своего прелюбодеяния. Тотчас сообразно с действующими на сей предмет законоположениями... оба были осуждены на смертную казнь, как того требовали порядок и справедливость. 7. Известие об этом привело Констанция в ярость, и, скорбя о гибели Руфина, являвшегося как бы охранителем его благополучия, он послал верховых курьеров с грозным приказом Урсулу вернуться ко двору и явиться к ответу.233Но тот, не обращая внимания на преграждавших ему доступ к императору, бесстрашно проник к нему и, войдя в консисторий, смело и правдиво разъяснил дело. Эта отвага заткнула рты льстецам, и Урсул спас от страшных опасностей как префекта, так и себя самого.
8. Тогда случилось в Аквитании событие, наделавшее много шума. Какой-то негодяй был приглашен на богатый и роскошный пир, которые нередко даются в тех местах. Там он увидел два покрывала на обеденных ложах с такими широкими пурпурными полосами, что при искусной драпировке они казались пурпурной нитью, такими же скатертями был покрыт и стол. Оттянув снизу обеими руками переднюю часть своего плаща, он драпировался так, что оказался словно облеченным в императорское одеяние. Этот случай погубил богатое состояние. 9. Такой же коварный поступок совершил один имперский агент в Испании, будучи также приглашен на пир. Когда он услышал обычный возглас слуг, вносивших вечерние светильники: «Да будет наша победа!»234злостно истолковал эти слова и погубил знатное семейство.
10. Такие случаи становились тем более часты, что Констанций, со своей чрезмерной подозрительностью, постоянно грезил поку-{95}шениями на свою жизнь. Он уподобился в этом знаменитому сицилийскому тирану Дионисию, который из-за этой своей слабости научил своих дочерей парикмахерскому искусству, чтобы не поручать бритье своего лица кому-либо чужому. Тот же Дионисий окружил маленький домик, который служил ему обычно местом ночного отдыха глубоким рвом, через который был перекинут разборный мостик; отходя ко сну, он уносил с собою разобранные балки и доски этого моста, а утром опять водворял их на место, чтобы иметь возможность выйти. 23511. Раздували пламя общественных бедствий также и влиятельные при дворе лица с тем, чтобы присоединить к своему имуществу добро осужденных и иметь возможность расширять свои земельные владения, включая в них соседние участки. 12. На основании совершенно ясных свидетельств можно утверждать, что впервые Константин дал открыть пасть своим приближенным, а Констанций кормил их до отвала самым мозгом провинций. 13. При нем первые люди всех рангов пылали ненасытной жаждой обогащения без всякого стеснения перед правдой и справедливостью. Среди гражданских лиц выделялся в этом отношении префект претория Руфин, а среди военных – магистр конницы Арбецион, препозит царской опочивальни... квестор..., а в Риме Аниции... которые, следуя примеру предков, никогда не могли насытиться, хотя состояние их непрерывно возрастало.236

1. Между тем на Востоке персы захватывали людей и скорее путем воровского разбоя, нежели в правильных боевых схватках, как то было в прежнее время. В одних случаях им удавалось поживиться благодаря неожиданности нападения, в других – они терпели урон, преодоленные численностью наших солдат, а иногда наши не давали им возможности высмотреть, где бы можно им было чем-нибудь поживиться. 2. Префект претория Музониан,237человек, как я раньше отметил, высокообразованный, но продажный и легко отступавшийся от истины ради денег, разузнавал о планах персов через умелых и ловких в обмане соглядатаев. Советником в этих делах он привлекал Кассиана, дукса Месопотамии, закаленного продолжительной службой и всякого рода опасностями.
3. Когда они узнали из достоверных и подтверждающих друг друга сообщений лазутчиков, что Сапор, несмотря на понесенные им тяжелые потери в людях, с трудом отражает на дальних рубежах {96} своего царства враждебные народы, то попытались начать тайные переговоры через каких-то солдат с персидским военачальником Тамсапором, который командовал в пограничных с нами областях. Они подстрекали Тамсапора обратиться, если представится удобный случай, к своему царю с письмом и посоветовать ему заключить, наконец, мир с римским императором, что дало бы царю возможность, обезопасив себя на всех флангах, напасть на тревоживших его непрестанно врагов. 4. Тамсапор послушался и, полагаясь на них, написал царю, что Констанций, подавленный жестокими войнами, умоляет его заключить мир. Много прошло времени, пока это письмо дошло в область хионитов и евсенов, где проводил зиму Сапор.

10.

1. Пока в восточных областях и в Галлии принимались по обстоятельствам такие меры, Констанций, как будто он запер храм Януса 238и поверг всех врагов, захотел посетить Рим, чтобы после гибели Магненция справить триумф над римской кровью, не принимая никакого титула. 2. Самолично он не победил никакого народа, находившегося в войне с Римом, не получил также вести о поражении какого-нибудь народа благодаря доблести своих полководцев, не прибавил новой области к римской державе, никогда не видели его в трудную минуту на поле брани первым или в числе первых. Но он хотел показать блистательную процессию, сверкающие золотом знамена, великолепную свиту мирному народу, не имевшему надежды увидеть когда-либо что-нибудь подобное и даже не мечтавшему об этом. 3. Вероятно, он не знал, что некоторые императоры древности в мирное время довольствовались ликторами239, а когда пыл брани не допускал бездействия, один доверился во время страшного вихря рыбацкому челноку240другой, по примеру Дециев, 241отдал свою жизнь за спасение государства242третий 243лично осмотрел с простыми солдатами лагерь врага244и вообще многие прославились блистательными деяниями и тем создали себе славную память у потомков.
4. Не стану рассказывать об огромных расходах на приготовления... во вторую префектуру Орфита245пройдя через Окрикул246любуясь оказываемыми ему великими почестями, окруженный грозной военной охраной, словно армией в боевом порядке, совершал {97} Констанций свой путь, и взоры всех были прикованы к этому зрелищу. 5. Когда он приближался к столице, сенат вышел ему навстречу, и он с радостным видом принимал почтительные приветствия сената, разглядывал почтенные лики людей патрицианского происхождения и не думал, как Кинеас, посол Пирра, 247что перед ним собралось в одно место множество царей248но что тут место сбора всего мира. 6. Перенося свои взоры на народ, он приходил в изумление, с какой быстротой съехались в Рим люди со всех концов земли. И, как бы желая устрашить Евфрат и Рейн видом оружия, он вслед за двойным рядом знамен восседал один на золотой колеснице, украшенной различными драгоценными камнями, игравшими на солнце переливающимся светом. 7. Вслед за длинным строем передней части свиты несли драконов с пурпурными нашивками, прикрепленных к верхушкам копий, блиставшим золотом и драгоценными камнями; колеблемые ветром, они, словно разъяренные, шипели своей огромной пастью, и хвосты их вились в воздухе длинными извивами. 8. По обеим сторонам шел двойной ряд воинов со щитами, в шлемах, на которых переливчатым светом играли султаны и в блестящих искрящихся панцирях. То тут, то там видны были закованные в доспехи всадники, которых называют клибанариями; покрытые панцирем и опоясанные железными полосами, они казались изваянными рукой Праксителя 249статуями, а не живыми людьми. Тонкие железные колечки, скрепленные между собою, охватывали все части тела, приспосабливаясь к их изгибам, так что при каком угодно движении тела одеяние плотно облегало его части.
9. Приветственные выкрики его императорского имени и отдававшиеся звуки рогов оставляли его невозмутимым, и он выказывал себя таким же величавым, каким видели его в провинциях. 10. Будучи очень маленького роста, он наклонялся однако при въезде в высокие ворота, устремлял свой взор вперед, как будто его шея была неподвижна, и, как статуя, не поворачивал лица ни направо, ни налево; он не подавался вперед при толчке колеса, не сплевывал, не обтирал рта, не сморкался и не делал никаких движений рукой. 11. Хотя это было для него привычными манерами, но как это, так и кое-что другое из его личной жизни являлось показателем большой выдержки, на которую, как можно думать, только он был способен. 12. А то, что в течение всего времени своего правления он никогда никого не посадил рядом с собою на колесницу, ни с одним лицом неимператорского дома не разделил консулата, как делали то покойные императоры, и многое другое подобное, что он со времени своего возвышения на трон соблюдал как священ-{98}нейшие законы, – это все я опускаю, имея в виду, что я упоминал об этом при подходящем случае.
13. Вступив в Рим, обитель мирового владычества и всех доблестей, и дойдя до ростр250, он был поражен обилием дивных памятников, свидетелей древнего могущества, красовавшихся на форуме, повсюду, куда бы ни направлялся его взор. В курии он обратился с речью к знати, к народу – с трибунала; затем отправился во дворец, провожаемый восторженными криками, и получил то наслаждение, которое ожидал. Часто веселил его, когда он давал конные игры, острый язык римской толпы, не впадавшей в дерзкий тон, но и не терявшей в то же время прирожденного ей чувства свободы, и сам он соблюдал в отношениях с народом должную меру внимания. 14. Так, он не определял лично исхода состязания по собственному усмотрению, как то делал в остальных городах империи, но, согласно обычаю, предоставлял это игре случая. Осматривая части города, расположенные на семи холмах по склонам и на равнине, а также предместья, он находил, что все, что он видел впервые, затмевает все остальное: храм Юпитера Тарпейского, 251представлявшийся ему настолько выше всего другого, насколько божественное выше земного; здания общественных бань, обширные как целые провинции; громада амфитеатра, сложенная из тибуртинского камня и такой высоты, что ее едва достает человеческий взор; Пантеон, 252круглое громадное здание, заканчивающееся вверху сводом; высокие столбы с внутренней лестницей, на которых воздвигнуты статуи консулов и прежних императоров; храм города Рима253, Форум Мира, 254театр Помпея, 255Одеон, 256Стадий 257и другие красоты Вечного города. 15. Но когда он пришел на Форум Траяна, 258сооружение единственное в целом мире, достойное, по-моему, удивления богов, он остолбенел от изумления, обводя взором гигантские строения, которые невозможно описать словами и которые никогда не удастся смертным создать во второй раз. Оставив всякую надежду соорудить что-либо подобное, он сказал, что хочет и может воспроизвести только помещенного в середине атрия Траянова коня, на котором красовалась фигура императора. 16. Стоявший рядом с ним царевич Ормизда, 259о бегстве которого из Персии я раньше упоминал260сказал на это с свойственным его народу остроумием: «Сначала прикажи, император, построить такую конюшню, если можно; конь, которого ты собираешься соорудить, должен так же широко шагать, как и тот, который перед нами». Этот самый Ормизда на вопрос, как он находит Рим, отвечал, что ему понравилось здесь только то, что, {99} как он узнал, и здесь умирают люди. 17. Осмотрев многое с величайшим изумлением, император жаловался на бессилие и злую молву, которая, вообще все преувеличивая, при описании чудес Рима оказывается слабой. Долго обсуждал он вопрос, что бы ему соорудить, и решил умножить красоты города обелиском в Большом Цирке. 261О происхождении и форме этого обелиска я расскажу в подходящем месте.
18. В то же время царица Евсевия подвергала преследованиям Елену, сестру Констанция, жену Цезаря Юлиана, которая была приглашена в Рим под видом сердечного к ней расположения. Будучи сама бесплодной всю свою жизнь, Евсевия коварством заставила ее выпить особое снадобье, чтобы каждый раз, как она забеременеет, у нее случался выкидыш. 19. Уже до этого Елена потеряла ребенка мужского пола, который родился у нее в Галлии: подкупленная повивальная бабка урезала ему больше, чем нужно, пуповину и этим его убила. Такую ревностную заботу прилагали для того, чтобы не дать появиться потомству от доблестного мужа (Юлиана).
20. Хотя император имел сильнейшее желание подольше побыть в этом священнейшем месте, чтобы наслаждаться невозмутимым покоем и всеми радостями, его тревожили непрерывные и вполне достоверные вести о том, что свевы делают набеги на Рэцию, квады на Валерию, сарматы, наиболее поднаторевшее в грабежах племя, разоряют Верхнюю Мезию и Вторую Паннонию. Встревоженный этими вестями, Констанций покинул город на тридцатый день по прибытии туда, 29 мая, и через Тридент поспешно направился в Иллирик. 21. Оттуда он послал на место Марцелла Севера, опытного в военном деле и уже пожилого полководца, а Урзицина вызвал к себе. Получив с радостью письмо императора, Урзицин отправился со своею свитой в Сирмий. После продолжительного обсуждения мероприятий в случае мира с персами, на заключение которого дал надежду Музониан, император отослал Урзицина на Восток с полномочиями магистра. Старшие из моих товарищей получили повышение и были назначены на офицерские должности в армии; а нам, младшим, было приказано следовать за Урзицином для исполнения служебных поручений, которые он на нас возложит.

11.

1. Тревожную зиму провел Цезарь в Сенонах, и в год девятого консульства Августа и второго своего 262когда со всех сторон раз-{100}давались угрозы германцев, покинул при добрых знамениях зимние стоянки и бодро поспешил в Ремы 263Настроение его было тем радостнее, что армией командовал Север, человек не склонный к ссорам и не высокомерный, приученный долгим военным опытом к повиновению, который будет готов как дисциплинированный солдат следовать за вождем, указывающим правильный путь. 2. С другой стороны, Барбацион, назначенный после гибели Сильвана магистром пехоты, пришел по приказу императора из Италии с армией в 25 тысяч человек в Равраки 2643. Приняты были продуманные меры для осуществления плана, состоящего в том, чтобы аламаннов, которые тогда свирепствовали больше обычного и предпринимали далекие грабительские походы, взять с обоих флангов двумя армиями как бы в тиски и перебить их. 4. Когда уже приступили к скорейшему выполнению этого хорошо разработанного плана, леты-варвары, умевшие поймать момент для грабежей, прошли незаметно между лагерями той и другой армии и напали на не чаявший беды Лугдун 265они едва не разграбили и не сожгли его внезапным нападением, но ворота успели закрыть, и им пришлось, таким образом, ограничиться разорением того, что можно было найти вне города. 5. Получив известие об этом несчастье, Цезарь сразу отрядил три эскадрона легкой конницы из самых храбрых людей для наблюдения за тремя дорогами, по которым, как он предполагал, должны были прорываться назад грабители. И этот план удался. 6. Все те, кто шел по тем дорогам, были перебиты, добыча отобрана вся полностью; спаслись только те, которые прошли через вал Барбациона. Им удалось ускользнуть лишь благодаря попустительству трибуна скутариев Целлы, прикомандированного на этот поход к Барбациону. Для наблюдения за валом были отряжены трибуны Байнобавд и Валентиниан, будущий император, с находившимися под их командой конными силами; но Целла не позволил им занять дорогу, по которой, как стало известно, возвращались германцы. 7. Бездеятельный магистр пехоты (Барбацион), упорный завистник военной славы Юлиана, не довольствуясь тем, что сознательно отдал приказ в ущерб интересам римлян, – это удостоверил Целла, когда его привлекли к ответственности, – обманул еще Констанция в своем донесении: он придумал, будто эти трибуны под видом заботы об общем деле явились собственно для того, чтобы агитировать среди солдат, которых он привел с собою. Поэтому трибуны были лишены своего звания и как частные люди отправлены на родину. {101}
8. В то же самое время поселившиеся на нашей стороне Рейна варвары, напуганные приходом наших войск, частью нарубив огромных деревьев, старательно загородили дороги, и без того трудно проходимые и от природы крутые; частью заняв многочисленные острова на Рейне, подняли зловещий вой, понося римлян и Цезаря. Возмущенный этим, Цезарь потребовал от Барбациона, для поимки некоторых из них, семь кораблей из тех, которые тот, собираясь устроить переправу, изготовил для наведения мостов. Но Барбацион чтобы ни в чем не содействовать ему, сжег все свои суда. 9. Наконец, Цезарь узнал со слов недавно захваченных лазутчиков, что в наступившую уже сухую пору лета можно перейти реку вброд; он обратился с уговорами к вспомогательным легковооруженным войскам и послал их с трибуном корнутов Байнобавдом совершить, если посчастливится, достойное памяти дело. Перебираясь вброд, а кое-где вплавь на щитах, как на челноках, они выбрались на ближайший остров, вышли на берег и перебили всех мужчин и женщин без различия возраста, как скотину. Захватив пустые челноки, они пустились на них вплавь по реке, несмотря на их утлость, пробрались в очень много таких мест, и когда им надоело убивать, вернулись все невредимые назад, нагруженные богатой добычей, часть которой они еще потеряли из-за сильного течения реки. 10. Остальные германцы, узнав об этом, покинули небезопасное убежище, которое представляли острова, и увезли подальше вглубь страны семьи, запасы и свое варварское имущество.
11. Тогда Юлиан занялся восстановлением Трех Таберн 266– так называлось укрепление, которое было недавно разрушено яростным нападением врагов. Можно было рассчитывать, что восстановление этого укрепления создаст препятствие для обычных набегов германцев внутрь Галлии. Он закончил работы быстрее, чем предполагал, и оставил там запасы продовольствия на целый год для гарнизона, который намеревался там оставить. Руками солдат был собран с полей варваров хлеб, причем дело не обошлось без столкновений с врагом. 12. Не ограничившись этим, Юлиан собрал также продовольствие на двадцать дней для своей армии. Его солдаты с большим удовольствием потребляли добытое собственными руками, разгневанные тем, что из запасов, которые были недавно для них доставлены, им не удалось получить ничего: обоз проходил поблизости от Барбациона, и тот высокомерно захватил себе часть этих запасов, а остальное свалил в кучу и предал огню. По необдуманности ли и глупости позволял он себе такие поступки, дерзкие и преступные, или имел на то приказ от императора, – {102} осталось и доселе неясным. 13. Но тогда повсюду ходила молва, будто Юлиан был избран в Цезари не с тем, чтобы облегчить трудное положение Галлии, но чтобы погубить его самого в жестокой войне, так как думали, что, при своей полной неопытности в военном деле, он не вынесет самого звука оружия. 14. Пока быстро возводились лагерные укрепления и часть солдат вела караульную службу на развернутых в линию постах, а другие собирали хлеб, принимая меры предосторожности против засад, полчища варваров с быстротою, предупредившей всякие слухи, внезапно напали на Барбациона, который, как уже сказано, стоял со своей армией за Галльским валом, 267и погнали бегущих до Равраков и дальше, насколько было возможно. Захватив большую часть обоза и вьючных животных с погонщиками, германцы вернулись домой. 15. А Барбацион, как будто поход был благополучно закончен, разместил своих солдат по зимним стоянкам и вернулся на главную квартиру императора, чтобы там, по своему обычаю, интриговать против Цезаря.

12.

1. Когда распространились вести об этом постыдном отступлении, цари аламаннов Хонодомарий и Вестральп, а также Урий и Урзицин с Серапионом, Суомарием и Гортарием, собрали в одном месте все свои силы и избрали позицию близ города Аргентората, (предполагая, что Цезарь, опасаясь окончательного поражения, отступил, тогда как он тогда был занят завершением укреплений своего лагеря. 2. Их наглость, высоко поднявшую свою голову, усилил один перебежчик-скутарий, который перешел к ним после отступления бежавшего вождя (Барбациона) из страха наказания за совершенное им преступление. Он сообщил, что с Юлианом осталось только 13 тысяч человек – такое число и было с ним в действительности, хотя варвары в диком бешенстве стягивали отовсюду исполненные боевым задором силы.
3. Перебежчик много раз подтверждал свое заявление; это подзадоривало германцев, и они отправили к Цезарю посольство с высокомерным требованием освободить земли, которые они приобрели силой оружия и своей храбростью. Не ведая страха, чуждый гнева и печали, относясь лишь с насмешкой к высокомерию варваров, Юлиан задержал послов до окончания работ по укреплению лагеря и оставался непоколебим в своей твердости.
4. Душой и зачинщиком всего движения был царь Хонодомарий, который вел усиленную агитацию, появляясь повсюду, вмешиваясь во все и побуждая к опасным предприятиям. Он держал себя крайне надменно, гордясь своими неоднократными удачами. 5. Он {103} победил Цезаря Деценция, 268встретившись с ним в правильном бою, захватил и опустошил много цветущих городов и, не встречая никакого противодействия, прошел всю Галлию своими дерзкими набегами. Усилению его наглости содействовало недавнее бегство римского полководца, армия которого превосходила его и числом и силою. 6. По знакам различия на щитах аламанны признали в солдатах Барбациона тех самых, из-за которых лишь немногие из их грабительских банд вернулись на родину, тех самых, от которых они не раз, когда приходилось сталкиваться лицом к лицу, убегали с большими потерями. Все усиливающееся движение германцев беспокоило Цезаря, так как после отступления Барбациона в самое трудное время ему приходилось с небольшой, хотя и храброй армией выдерживать напор весьма многочисленных орд.
7. Уже золотящими лучами блистало солнце, когда под звуки труб стала медленным шагом выступать пехота, прикрытая на обоих флангах кавалерией, среди которой были отряды катафрактариев и стрелков, грозный род оружия. 8. И так как расстояние от места, с которого двинулось римское войско, до вала варваров было 14 левг, т. е. 21 миля 269то, в разумной заботе как о пользе дела, так и безопасности. Цезарь отозвал ушедшую было вперед легкую кавалерию и, водворив обычными возгласами спокойствие, держал к расположившимся вокруг него клиньями войскам такую речь в свойственном ему любезном тоне:
9. «Забота о нашем общем благе – чтобы выразиться как можно мягче – создает необходимость для вашего Цезаря, преисполненного в душе своей бодрости, убеждать и просить вас, мои боевые товарищи, чтобы вы, питая полную уверенность в нашей могучей храбрости, предпочли поспешному и рискованному образу действия более безопасный путь к перенесению и отражению предстоящих нам опасностей. 10. Подобает юным воинам быть в опасностях бодрыми и отважными, но когда того требуют обстоятельства, они должны проявлять послушание и рассудительность. Итак, если вы согласны меня выслушать, и ваше справедливое негодование на врага может повременить, с удовлетворением изложу вкратце свои мысли.
11. День приближается уже к полудню, а нас, ослабленных из-за утомительного перехода, ожидают трудные и темные тропинки, ночь на ущербе луны, не освещенная звездами, почва, опаленная зноем и не обещающая нам в поддержку никаких водных истоков. Допустим переход не представит никаких затруднений: но что будет с нами, когда на нас бросятся полчища врагов, {104} отдохнувших и подкрепившихся пищей и питьем? С какими силами встретим врага мы, истомленные голодом, жаждой и трудами? 12. Своевременное распоряжение часто выручало в труднейших обстоятельствах, и при помощи разумного совета, благосклонно принятого, не раз спасала божеская помощь поколебавшееся уже положение дел. Так отдохнем же здесь, под охраной рва, вала и расставленных сторожевых постов, подкрепим себя по мере возможности сном и пищей и подымем – говорю с упованием на Бога – наших победоносных орлов и наши победные знамена, когда забрезжит дневной свет».
13. Солдаты не дали ему закончить своей речи. Скрежеща зубами и выказывая свое боевое воодушевление ударами копий о щиты, просили они вести их на показавшегося уже неприятеля, уверенные в благоволении Бога небесного, в своем мужестве и в известных доблестях своего счастливого вождя. Как показал результат, некий спасительный гений побуждал их к бою, незримо присутствуя, пока мог быть с ними.
14. Это бодрое настроение поддержано было полным сочувствием высших чинов, особенно префекта претория Флоренция, который полагал, что немедленное вступление в бой, хотя и является делом рискованным, имеет под собой серьезное основание, пока варвары стоят в густых колоннах. Если же они рассеются, то – говорил он – при свойственной солдатам склонности к возмущениям, не удержать их от бунта; они возмутятся, что победа вырвана у них из рук, и могут решиться на опрометчивые поступки. 15. Уверенность нашим придавали два соображения. Они помнили, во-первых, что в прошедшем году, во время далеких передвижений римлян по зарейнским местностям, никто не выступил на защиту своего очага и не оказал сопротивления: преградив повсюду дороги частыми завалами из срубленных деревьев, варвары в суровую зимнюю стужу ушли далеко и кое-как влачили существование. Во-вторых, наши не забыли, что когда император вступил на земли варваров, последние не посмели ни сопротивляться, ни показаться ему на глаза но униженными просьбами вымолили себе мир. 16. При этом никто, однако, не принимал в расчет, что обстоятельства изменились. Тогда варварам грозила гибель с трех сторон: император напирал через Рэцию, стоявший поблизости Цезарь не давал им никуда уйти, соседние племена, из-за каких-то несогласий оказавшиеся во враждебных с ними отношениях, теснили с тыла окруженных с той и другой стороны. Но потом император, даровав им мир, удалился; соседние народы, прекратив раздоры, жили с ними в согласии; а постыдное отступление римского полководца (Барбациона) восстановило их прирожденную воинственность. 17. Кроме того, положение римлян было отягчено еще следующим {105} обстоятельством. Два брата-царя, связанные узами мира, который с ними в прошлом году заключил Констанций, не смели ни восставать, ни предпринять что-либо. Но, немного времени спустя, один из них, Гундомад, который был могущественнее и лучше хранил нам верность, был коварно убит, а весь его народ заключил соглашение с нашими врагами; а сразу после этого народ Вадомария... как он утверждал, самовольно присоединился к полчищам воюющих с нами варваров.
18. И вот, когда все, и высшие и низшие чины, считали данный момент наиболее удобным для битвы и всеобщее возбуждение не уменьшалось, вдруг воскликнул знаменоносец: «Шествуй, счастливейший Цезарь, куда тебя ведет благорасположенная судьба. В твоем лице – давно желанное зрелище! – идут на битву храбрость и разум. Иди впереди нас, как счастье предвещающий и храбрый передовой воин. Ты на опыте узнаешь, что может проявить в возбуждении своей силы солдат на глазах воинственного предводителя, непосредственного свидетеля подвигов, только бы была помощь Бога вышнего». 19. После этого возгласа не было уже времени для проволочек. Войска тронулись вперед и дошли до отлогого холма, покрытого спелым уже хлебом, находящегося недалеко от берега Рейна. С его вершины сорвались неприятельские разведчики, три всадника, и поспешили к своим, чтобы известить о приближении римского войска; а один пехотинец, который не мог за ними последовать, был захвачен быстрым нападением наших и показал, что германцы переходили через реку три дня и три ночи. 20. Когда наши командиры увидели, что враги уже поблизости строятся в тесные клинья, они остановились и выстроили несокрушимую стену из людей первой шеренги, шеренги со знаменами и старших в рядах. С такими же предосторожностями стали и враги в своем строю по клиньям. 21. И когда они увидали, что вся конница, как раньше сообщил о том вышеназванный перебежчик, выставлена против них на правом крыле, все, что у них были конные силы, они поместили на левом крыле в сомкнутых рядах. Но среди всадников разместили они легкую пехоту, что было вполне целесообразно. 22. Они знали, что конный боец, как бы ни был он ловок, в схватке с нашим клибанарием, держа узду и щит в одной руке и копье на весу в другой, не может причинить вреда нашему закованному в железо воину; а пехотинец в опасную минуту боя, когда все внимание сражающегося сосредоточено на противнике, незаметно подкрадываясь по земле, ударом в бок коню может свалить всадника, если тот не побережется, и без затруднения убить его.
23. Построившись таким образом, варвары укрепили свой правый фланг хитро укрытыми засадами. Предводительствовали над всеми воинственными и дикими полчищами Хонодомарий и Сера-{106}пион, превосходившие властью других царей. 24. Преступный зачинщик всей этой войны, Хонодомарий, с пунцовым султаном на голове, смело выступал, полагаясь на свою огромную силу впереди левого крыла, где предполагался наиболее ожесточенный бой. Конь под ним был в пене, в руке его торчало копье ужасающих размеров, блеск от его оружия распространялся во все стороны; прежде – храбрый солдат, теперь – полководец, далеко превосходивший всех остальных. 25. Правое крыло вел Серапион, тогда еще юноша с едва опушившимися щеками, но не по летам деятельный и энергичный. Он был сын брата Хонодомария, Медериха, который в течение всей своей жизни проявлял по отношению к Риму величайшее вероломство. Свое имя он получил потому, что его отец, пробыв долго в качестве заложника в Галлии и познакомившись с некоторыми греческими таинствами, 270дал такое имя своему сыну, называвшемуся ранее на родном языке Агенарихом. 26. За ними следовали ближайшие к ним по власти цари, числом пять, десять царевичей, большое количество знатных и 35 тысяч воинов, которые были собраны из разных племен отчасти по найму за деньги, отчасти по договору в силу обязательства взаимной помощи.
27. И уже при грозном звуке труб Север, командовавший левым крылом римлян, приблизился к рвам, служившим прикрытием для неприятелей: по их военному плану, оттуда должны были внезапно появиться залегшие в засаду и произвести полное замешательство. Север бестрепетно остановился и, заподозрив военную хитрость, не пытался ни отступать, ни двигаться вперед.
28. Жаждавший великих опасностей Цезарь увидел это и со свитой в двести всадников в карьер бросился к пешему строю, чтобы обратиться, как требовал того опасный момент, к людям. 29. Говорить ко всем не позволяло широкое протяжение поля битвы и густое построение стянутой в одно место значительной части войска; да кроме того он хотел избежать тяжкого обвинения, будто он посягает на то, что рассматривал как свою прерогативу Август. 271Он мчался среди вражеских стрел, соблюдая при этом, конечно, осторожность, и призывал к храбрым подвигам как знакомых ему в лицо, так и незнакомых: 30. «Пришел момент сразиться, давно желанный для меня и для вас, который раньше вы сами вызывали вашим буйным требованием вступить в бой». 31. А когда подъезжал к другим, построенным во второй линии в самом хвосте, то говорил так: «Вот, товарищи, настал давно желанный день, который побуждает нас всех вернуть римской державе подобающий ей блеск, смыв все прежние пятна позора. Вот они, варвары, которые в своей ярости и диком безумии отважились выступить навстречу нашей доблести на гибель себе». 32. Старых бойцов, закаленных продолжительной службой, он, выравнивая их строй, поощрял такими {107} словами: «Вперед, храбрые мужи, и устраним храбростью, которой требует настоящий момент, нанесенный нашей армии ущерб, он был у меня пред глазами, когда я долго не решался принять титул Цезаря». 33. А к тем, кто легкомысленно требовал сигнала к бою, и относительно которых он мог опасаться, что они своими беспокойными движениями нарушат дисциплину, он обращался с такими словами: «Прошу вас, не помрачите славу грядущей победы слишком ретивым преследованием обращающегося в бегство врага, но пусть также никто не отступает без крайней необходимости. Если вы побежите, то я, конечно, покину вас; но если вы будете рубить спину врага, я буду нераздельно с вами, если конечно, вы будете вести себя и тогда с должной осмотрительностью».
34. Повторяя подобные обращения, которые он многократно произносил перед солдатами, Юлиан выстроил большую часть армии против первой линии варваров. Вдруг раздался негодующий ропот аламаннских пехотинцев. В один голос кричали они, что царевичи должны сойти с коней и встать в ряды с ними, чтобы, в случае неудачи, нельзя им было покинуть простых людей и легко ускользнуть. 35. Узнав об этом, Хонодомарий сам тотчас соскочил с коня и его примеру последовали без промедления и остальные; никто из них нисколько не сомневался в том, что победа будет на их стороне.
36. И вот, по обычному сигналу труб о начале боя, сошлись обе стороны с большим напором. Сначала полетели стрелы, и германцы бросились вперед быстрым бегом, не думая об осторожности; размахивая оружием в правых руках, они ринулись, скрежеща зубами, на турмы наших всадников; развевающиеся их волосы от чрезвычайного ожесточения становились дыбом, яростью пылали их глаза. Наши воины не подались назад; закрыв свои головы щитами, они устрашали врага взмахами мечей и смертоносными выстрелами. 37. В самый разгар боя всадники храбро держали свой тесный строй, пехота укрепляла свои фланги, образуя фронт тесно сплоченной стеной щитов. Поднялись густые облака пыли, и сражающиеся передвигались с места на место: наши то оказывали сопротивление, то подавались назад. Некоторые варвары, опытнейшие бойцы, припадая на одно колено, старались так отбросить врага. Упорство с обеих сторон было чрезвычайное, и рука сходилась с рукой, щит сталкивался со щитом, небо оглашалось громкими криками торжествующих и падающих. В то время как левое крыло, наступая, опрокинуло страшным натиском огромную силу напиравших германцев и с громким криком шло на варваров, наша конница, занимавшая правый фланг, неожиданно в беспорядке попятилась назад. Но первые шеренги бегущих задержали последние, и прикрытая легионами конница оправилась и вошла опять в бой. 38. Это произошло потому, что во время перестройки {108} рядов панцирные всадники увидели, что их командир легко ранен, а один их товарищ свалился через голову своей упавшей лошади и был раздавлен тяжестью вооружения. Они бросились врассыпную и произвели бы полный беспорядок, топча пехотинцев, если бы те, собравшись в тесный строй и поддерживая друг друга, не устояли недвижимо на месте.
39. Когда Цезарь издали увидал, что конница ищет спасения в бегстве, он погнал во весь опор своего коня и задержал ее, словно задвинув засов. Узнав его по прикрепленному к верхушке длинного копья пурпурному лоскутку, остатку разорванного дракона, трибун одной турмы остановился и смущенный и бледный поспешил назад, чтобы восстановить боевую линию. 40. И, как обычно поступают при сомнительных обстоятельствах. Цезарь высказал им свой упрек в мягкой форме: «Куда это, храбрецы, мы отступаем? Или вы не знаете, что бегство, которое никогда не приносит спасения, показывает только глупость тех, кто делает столь бесполезную попытку? Вернемся к нашим, чтобы хоть разделить их будущую славу, если мы их неразумно оставили в их борьбе за благо государства».
41. Этими мягкими словами он вернул всех к исполнению воинского долга, взяв пример – не говоря о различиях – с древнего Суллы. Когда тот, утомленный в жаркой битве против Архелая, полководца Митридата, был покинут всеми своими солдатами, то устремился в первую линию, схватил знамя и бросил его в сторону врага со словами: «Ступайте, вы, которых я избрал себе товарищами в опасностях, если вас спросят, где остался ваш полководец, отвечайте по правде: в Беотии, один, проливая в бою свою кровь за нас всех». 272
42. Когда аламанны отбросили и рассеяли нашу конницу, то навалились на строй пехоты в надежде, что теперь, когда сломлена уже бодрость сопротивления, им удастся погнать ее назад. 43. Но когда они сошлись лицом к лицу, то долго шел бой с равными шансами успеха для обеих сторон. Корнуты и бракхиаты, закаленные в боях, нагонявшие страх уже внешним своим видом, издали громкий боевой клич. Начинаясь в пылу боя с тихого ворчанья и постепенно усиливаясь, клич этот достигает силы звука волн, отражающихся от прибрежных скал. Дротики и стрелы со свистом летели тучей с той и другой стороны, и среди пыли, поднявшейся от движения людей и не оставлявшей никакого просвета, скрестились мечи, столкнулись тела. 44. В пылу гнева расстроив свои ряды, варвары вспыхнули как пламя и старались ударами мечей разбить заслон щитов, который закрывал наших на манер черепахи. 45. Заметив это, на помощь товарищам поспешили быстрым бегом батавы вместе с «царями» (страшный {109} отряд, который может вырвать находящихся в самой крайней опасности из пасти смерти, если благоволит случай) и грозно раздавались трубные сигналы, и люди бились с напряжением всех сил.
46. Но аламанны, яростно вступив в бой, все более воодушевлялись и в порыве бешенства готовы были уничтожить все, что стояло у них на пути. Тучей продолжали лететь метательные копья, дротики и стрелы с железными наконечниками; в бою лицом к лицу бились кинжалами, сокрушали мечами панцири, и раненые, не потерявшие еще всей своей крови, поднимались с земли, чтобы биться с еще большим остервенением.
47. Равные сошлись здесь с равными: аламанны были сильнее телом и выше ростом, наши – ловчее благодаря огромному опыту; те – дики и буйны, наши – спокойны и осторожны; те полагались на свой огромный рост, наши – на свою храбрость.
48. Римлянин иногда отступал под натиском оружия с тем, чтобы снова подняться, а аламанн, если чувствовал слабость в ногах, припадал на левое колено и сам бросал вызов врагу – высшая степень упорства. 49. Внезапно вынесся вперед с боевым воодушевлением отряд знатнейших, среди которых сражались и цари. Сопровождаемый простыми воинами, он дальше других врезался в наш боевой строй и, открывая себе путь, дошел до легиона приманов, который был помещен посередине нашего боевого порядка – эта позиция называется «преторианским лагерем». Но наши солдаты укрепили свой строй, сплотившись в рядах, и представляя из себя как бы крепкую башню, с бoльшим воодушевлением возобновили бой; уклоняясь от ударов и прикрываясь по способу мирмиллионов 273они кололи врага в бок мечом, если тот в гневе открывался. 50. Аламанны, готовые пожертвовать жизнью за победу, пытались прорвать сомкнувшийся строй наших. Из-за множества мертвых тел, падших под ударами приободрившихся римлян, выступали уцелевшие еще варвары; но повсюду раздававшиеся стоны умирающих заставили их в ужасе остановиться.
51. Наконец аламанны пали духом: остатка энергии хватило только на бегство. Они спешили уходить как можно скорее по различным тропинкам, подобно тому как из середины волн бурного моря моряки и кормчие спешат выбраться, не разбирая, куда их уносит ветер. Но то, что спасение было скорее мечтой, нежели надеждой, признают все, кто там тогда был. {110}
52. За нас было милостивое решение благосклонного божества. Если у наших солдат, поражавших отступающих в спину, гнулся меч и не хватало орудия рубить, то они вонзали в варваров их же собственное оружие. И никто из наносивших удары не утолил досыта своей ярости кровью, не пресытил свою десницу убийствами, никто не сжалился над молившим о пощаде и не оставил его в живых.
53. И вот многие лежали, пораженные насмерть и жаждали избавления в скорейшей кончине; другие, полумертвые, с ослабевающим уже дыханием, ловили потухающими взорами луч света; у иных головы были разбиты метательным оружием наподобие бревна и, склоненные на бок, еле держались на шейном хряще; другие, пробираясь по скользкой глине, падали, поскользнувшись на крови раненых и, хотя и не получили никаких ран, гибли под тяжестью груды падавших на них трупов.
54. Добившись такого успеха, победители стали еще яростнее наступать; от частых ударов притуплялись у них острия мечей, под ногами валялись блестящие шлемы и щиты. Варвары, напротив, оказались в крайне опасном положении, и так как груды трупов преграждали им выход, то они искали спасения в протекавшей позади них реке, представлявшей единственный путь для спасения. 55. Наши солдаты, двигаясь бегом в полном вооружении, без устали теснили врагов. Некоторые из тех, полагая, что могут спастись от гибели своим умением плавать, бросались в реку. Предвидя со свойственной ему быстротою соображения возможность опасных последствий, Цезарь с трибунами и другими командирами удерживал строгим окриком своих, чтобы никто из них в пылу преследования не бросился в быструю пучину реки. 56. Подчиняясь этому распоряжению, наши, стоя на берегу, поражали германцев метательным оружием, и те, кто быстротой своей успел спастись от смерти, бросаясь в реку, погружались под тяжестью своего тела на самое дно. 57. И как на каком-нибудь театральном представлении, когда открывается занавес и предстают разные удивительные картины, так можно было теперь, не испытывая никакого страха, видеть многие трагические сцены: как за умеющих плавать цеплялись неумеющие; как других уносило течение наподобие бревен, когда их покидали более ловкие; как некоторых поглощали волны, словно река вступала с ними в борьбу. Лишь немногие, плывшие на щитах, могли преодолеть силу течения, направляясь наискосок, и с разными трудностями достигали противоположного берега. Пенясь варварской кровью, изменившая свой естественный цвет река сама должна была дивиться своему необычайному разливу.
58. Между тем царь Хонодомарий нашел возможность бежать. Пробираясь через груды мертвых тел, он с небольшим числом {111} телохранителей спешил по возможности быстрее уйти в свой лагерь, который он смело разбил поблизости от римских укреплений Трибунков и Конкордии274Там были заранее заготовлены на случай неудачи суда, на которых он надеялся уйти в недоступные части страны. 59. А так как он не мог достигнуть своих земель иначе, как переправившись через Рейн, то уходил тайно, скрывая свое лицо, чтобы не быть узнанным. Когда он уже приближался к берегам реки, ему пришлось обходить топкое место, залитое болотной водой. Тут он попал на вязкий грунт и свалился с коня, но тотчас выбрался, несмотря на тяжесть своего тучного тела, на соседний холм. Но как только его узнали – а скрыть, кто он был, он не мог, так как его выдало прежнее высокое положение, – тотчас бегом бросилась за ним когорта с трибуном во главе и оцепила поросшую лесом возвышенность, опасаясь нападать открыто, чтобы в густых зарослях не попасть в засаду. 60. Увидев это, Хонодомарий совершенно пал духом, вышел один и сдался на милость победителя. Его свита численностью 200 человек и три близких друга, считая бесчестьем пережить царя и не умереть за него, если выдастся такая судьба, дали схватить себя.
61. Поскольку у варваров в характере унижаться в несчастьях и превозноситься в счастье, Хонодомарий шел теперь, как раб чужой воли, бледный от волнения, онемев от сознания своих преступлений. Как бесконечно не похож был он на того Хонодомария, что совершил столько ужасных зверств в Галлии и, неистовствуя на ее пепелище, изрекал свои свирепые угрозы.
62. И вот, когда благоволением верховного божества делу было дано такое завершение, раздался на закате дня сигнал трубы к отходу. Неохотно возвращались солдаты. Расположившись на берегу Рейна и окружив место стоянки увеличенным по сравнению с обычным числом охранных цепей, римляне подкреплялись пищей и сном. 63. Пало в этой битве с римской стороны 243 солдата и 4 офицера: трибуны корнутов Байнобавд и Лайпсо, командир катафрактариев Иннокентий и один офицер в звании трибуна, имя которого мне неизвестно. Из аламаннов насчитали 6000 трупов, лежащих на поле брани, и целые груды мертвых тел унесла река в своих волнах. Возвеличившись выше занимаемого им положения и более могущественный благодаря совершенным им подвигам, чем предоставленной ему властью, Юлиан провозглашен был Августом 275единодушным криком всей армии. Но он выразил за это солдатам порицание, назвав их поступок дерзостью, и с клятвой заверял, что не ожидает этого повышения и не имеет никакого желания {112} достигнуть его. 65. Чтобы увеличить радость от счастливого события, он созвал совет, назначил награды и в ласковых выражениях приказал привести к себе Хонодомария. Сначала низко склонившись, а потом пав ниц, Хонодомарий просил на родном языке прощения и получил ободряющий ответ. 66. Через несколько дней его отправили на главную квартиру императора, откуда он был отослан в Рим. Там он жил в лагере иноземных солдат, расположенном на Цэлийском холме, и вскоре умер от одолевшего его упадка духа.
67. Несмотря на столько успешных деяний Юлиана, при дворе нашлись люди, очернившие его. Заискивая перед императором, они называли его в насмешку Викторином за то, что он в своих приказах по войскам упоминал, хотя и в сдержанных выражениях, о своих неоднократных победах над германцами. 68. Преувеличенными пустыми хвалами, в которых просвечивала ложь, они, как обычно, возбуждали в императоре высокомерие, к которому он был склонен от природы, и приписывали все, что ни случалось во всех концах земли, его счастливому предводительству.
69. Будучи польщен этими широковещательными речами льстецов, Констанций и тогда, и впоследствии допускал в своих эдиктах высокомерную ложь: он один – хотя и не был на месте событий – сражался, одерживал победу, поднимал с земли простершихся пред ним с мольбой царей вражеских племен. Если, например, когда он был в Италии, какой-либо полководец добивался успеха в персидской войне, Констанций в пространном отчете об этой победе опускал имя победителя и, рассылая отчет в виде лавром увитого, убыточного для провинций 276рескрипта, заявлял в нем с противной хвастливостью, будто он сам был среди первых. 70. В императорских архивах хранятся его эдикты... с повествованием о событиях и превознесением себя до небес. Хотя во время битвы Юлиана с аламаннами Констанций находился в сорока дневных переходах от Аргентората, но в описании сражения он ложно утверждает, будто сам выстраивал боевую линию, стоял среди знаменоносцев, обратил варваров в стремительное бегство; будто к нему привели Хонодомария, и – о позорнейший поступок! – умалчивает о славных деяниях Юлиана. Он бы совершенно их стер и из памяти, если бы не молва, которая не умеет замалчивать великие дела, хотя бы этого хотели очень многие. {113}