ЦЕРКОВНАЯ ИСТОРИЯ
К оглавлению
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава 7
О деяниях великого Никейского собора
"Узнав об этом, премудрый царь[1] прежде всего старался преградить самый источник зла
и потому отправил в Александрию одного, известного благоразумием
мужа с посланием, надеясь через то потушить раздор и согласить разномыслящих.
Но, обманувшись в своем ожидании, он созвал тот знаменитый Никейский
собор и, для прибытия туда, дозволил епископам и спутникам их брать
общественных ослов, мулов и лошадей. Когда же собрались все, могшие
вынести трудность пути, прибыл в Никею и сам царь, желая видеть
многочисленных архиереев и устроить их единомыслие, и по прибытии
своем, немедленно приказал доставлять им в избытке все нужное. Архиереев
собралось триста восемнадцать[2], но римского, по причине глубокой старости, не было:
вместо себя он прислал двух пресвитеров с полномочием соглашаться
на постановления собора. В то время много было мужей, украшавшихся
дарами апостольскими, много было и таких, которые, по словам апостола
Павла, "носили язвы Господа Иисуса на теле своем". Так, Иаков, епископ
Антиохии мингидонской, которую сирияне называют Низибою, воскрешал
и возвращал к жизни мертвых и совершал множество других чудес, о
которых упоминать в этом сочинении считаю лишним, потому что я сказал
уже о них в своем Боголюбце[3]. А Павел, епископ Неокесарии - крепости, лежащей на
берегах Евфрата, испытал на себе жестокость Ликиния: у него обе
руки находились в расслаблении от того, что их обжигали раскаленным
железом, которое стянуло и лишило жизни нервы, дающие членам движение.
У иных был выколот правый глаз, у других подсечено правое колено.
В числе последних находился Пафнутий египетский. Кратко сказать,
там можно было видеть собравшийся в одно место сонм мучеников. Впрочем,
это божественное и приснопамятное собрание не обошлось без людей
и противного свойства: в нем участвовали также, хотя и в небольшом
числе, люди коварные, подобные подводным камням. Они скрывали свое
нечестие и тайно одобряли богохульное учение Ария. Итак, когда все
собрались, царь повелел приготовить во дворце обширную палату и
поставить в ней множество скамей и кресел, чтобы достаточно было
их для всего собора архиереев. Приготовив же таким образом все,
подобающее их чести, он пригласил их войти и рассуждать о предложенном
деле, потом после всех вошел и сам в сопровождении немногих. Он
имел прекрасный рост и привлекательную красоту, но особенно удивлял
скромностью, выражавшеюся на его лице. Когда поставили для него
в середине небольшой трон, он сел, испросив предварительно дозволения
на то у епископов. Вместе с ним сел и весь этот божественный сонм.
Тут великий Евстафий, имевший тогда предстоятельство в анти-охийской
церкви (ибо Филогении, о котором я упомянул выше, отошел в лучшую
жизнь, а потому архиереи, священники и весь христолюбивый народ
вместо него поставили этого мужа против его воли и повелели ему
пасти церковь), первый увенчал главу царя цветами похвал и возблагодарил
неусыпное попечение его о предметах божественных[4]. По окончании этой речи всеславный царь произнес и свою
речь о единомыслии и согласии, причем напомнил епископам о жестокости
прежних тиранов и о вожделеннейшем мире, дарованном во дни его от
Бога. Сказал он также, что горестно, и весьма горестно, видеть,
как, по низложении врагов, когда никто уже не дерзает противоречить
церкви, сами они нападают друг на друга и дают противникам повод
к удовольствию и смеху, хотя рассуждают о предметах божественных
и имеют в письмени учение Всесвятого Духа. Ибо книги евангелистов
и апостолов, равно как предречения древних пророков, говорил он,
ясно наставляют нас, как должно мыслить о Боге. Посему удалив враждебный
спор, прибавил он, будем брать решение исследуемых вопросов из богодухновенных
Писаний. Это и подобное этому говорил царь иереям с сыновнею любовию,
как отцам своим, стараясь сделать их согласными в учении об апостольских
догматах. И большая часть из бывших на соборе епископов убедились
его словами и с любовию приняли единомыслие и здравое учение. Но
некоторые немногие, о которых я и прежде упомянул, и, кроме их,
Минофант Эфесский, Патрофил скифопольский, Феогнис, епископ самой
Никеи, Наркис, епископ Неронии, бывшей городом второй Киликии и
называемой ныне Иринополисом, также Феона мармарикский и Секунд,
епископ Птолемаиды египетской, противоречили апостольским догматам,
держась стороны Ария. Они даже письменно изложили и представили
собору своем исповедание веры, которое, по прочтении, всеми названо
было подложным и искаженным и тотчас разодрано. Но когда восстал
против них сильный ропот и все начали обвинять их в измене благочестию,
они убоялись и, встав первые, кроме Секунда и Феоны, отлучили Ария.
Низложив таким образом этого нечестивца, епископы с общего согласия
начертали исповедание веры, сохраняемое и поныне в церквах, и, утвердив
его своим подписом, оставили собрание[5]. Впрочем упомянутые мною епископы приняли это исповедание
коварно и неискренно, что подтверждается и последующими замыслами
их против поборников благочестия, и писаниями последних против первых.
Так именно писал о них упомянутый выше епископ антиохийский Евстафий,
когда описывал соборные деяния, объяснял богохульство еретиков и
изъяснял место из Притч: "Господь созда мя начало путей своих в
дела своя" (8, 22). Теперь я перейду уже к повествованию о самих
деяниях собора.
[1] Константин Великий после неудачной попытки примирить
спорящие стороны созвал 1 Вселенский собор в Никее в Вифинии, который
открылся 20 мая 325 г. Сам император прибыл туда 13-14 июня.
[2] Цифра 318 неточна. Источники называют от 250 до 320
участников, хотя ни в одном из них нет полного и точного списка
их имен. По предположению М. Э. Поснова, число 318 символически
означает количество верных рабов Авраама (Быт. 14. 14).
[3] Феодорит говорит о своей книге "История боголюбцев",
продолжающей традицию, начатую Руфином и "Лавсаиком" Палладия и
посвященной описанию жизни и духовных подвигов отшельников и аскетов
востока империи.
[4] Вероятно, в этом месте Феодорит намеренно "ошибается":
приветственную речь произносил Евсевий Кесарийский, председательствовавшим
же на соборе слово дали после ответной речи Константина. Такая перестановка
понятна, т. к. Евсевий достаточно долго примыкал к полуарианам и
не мог являться в глазах Феодорита положительным героем, которому
могла быть поручена честь произнесения подобной речи.
[5]Никейский символ веры был подписан 19 июня. За основу
была взята формулировка Евсевия Кесарийского, и под давлением императора,
но с поправками Осии, еп. кордовского, она была принята.
|
