Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь

Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: патристика.

ТВОРЕНИЯ ДРЕВНИХ ОТЦОВ-ПОДВИЖНИКОВ

К оглавлению

Блаженный Иперехий

Увещание к подвижникам[859]

5. Началом отречения [от мира] для монаха является страх Божий. Монах, не имеющий этого страха, останется вне врат Царства Небесного[860]. 6. Начало жизни монашеской есть благое ведение; неведение же Бога омрачает душу монаха[861]. 7. Благой удел монаха — целомудрие и освящение; без них монах лишается своей доли в наследии отцов. 8. Подвижничество монаха заключается в размышлении над [Священным] Писанием и в творении заповедей Божиих; монах, не посвящающий себя им, не является подвижником[862]. 9. Пища монаха — творить волю Божию[863], а питие его — осуществление заповедей Христовых; ибо чувственная пища не приближает монаха к Богу[864], но проходит в чрево и извергается вон (Мф. 15, 17). 10. Поступь монаха, шествующего благочестиво, стирает церковные ступени. Благочестива поступь монаха, не переходящего из дома в дом (Лк. 10, 7)[865]. 11. Жизнь монаха должна быть непорочной, чтобы не стать ему посмешищем для женщин, утопающих во грехах (2 Тим. 3, 6)[866]. Ибо стрелой искушения, [пронзающей сердце,] является женщина, творящая блуд по домам[867]. 12. Монаху следует [всегда] держать совет с [человеком] разумным, а совет неразумного не должен находить места в сердце его. 13. Монах, бодрствующий в псалмах, славословиях и духовных песнях (Кол. 3, 16; Еф. 5, 19), изгоняет прочь ночные призраки[868]. Однако если монах, возгордившись своими свершениями[869], [начинает] предаваться сну, то он плетет паутину[870]. 14. Добрый монах избавляется от сетей диавольских с помощью крестного знамения[871]. Монах же земной и тяготеющий к земле попадает в западни сатанинские[872]. 15. Дух[873] монаха должен быть постоянно занят деланием благих дел; дух же монаха праздного не может преисполниться благими [дарами Божиими]. 16. Упражнение[874] монаха состоит в непрерывной чреде [добрых] помыслов, следующих друг за другом. Бодрствование же монаха укрощает нечистые помыслы[875]. 17. Пашней монаха является благая душа, плодоносящая по–евангельски [добрые плоды][876]. Монах, возделывающий ее, вкушает плод, приносимый ею. Сладок сей плод в устах монаха, ибо он — награда за труды его. 18. Сила монаха — в нестяжании, ибо [только оно и способно] поднять крест[877]. Страшно для монаха сребролюбие, закрывающее [врата] в Царство Небесное. 19. Всем сердцем внемли себе, монаше[878], чтобы отогнать от себя супротивника своего — диавола, [борющегося с тобой] и в мысли, и в деле[879]. 20. Девство есть благой дар [Божий] монаху: оно возносит его на колеснице [огненной] вместе с Илией на небо (4 Цар. 2, 11). Поэтому и ты, монаше, возлюбивший это девство, вознесись на огненной колеснице, орошая закат потоками слез, струящимися из глаз твоих. 21. Смирение есть древо жизни, растущее вверх. 22. Монах, стяжавший силу [Божию], собирает плоды благие[880]. 23. Девство укрепляется благодаря воздержанию от яств[881]. Монах же, предающийся излишествам в еде и винопитии, оскверняет жизнь свою. От Христа он услышит: ты уже получил награду свою (Мф. 6, 2); пристыженный и [неспособный что-либо] ответить, он получит и [соответствующее] воздаяние от Христа, ведающего тайное. 24. Монах, отдающий Богу Божие (Мф. 22, 21)[882], не должен превозноситься, но, молясь Богу, ему следует [постоянно] произносить: «Твоя от Твоих Тебе приношу я; от Тебя же прошу одного — спасения души моей»[883]. 25. Господь внемлет молитвам монаха, в чистоте [сердечной] обращающего ночью свои моления к Нему[884]. В день же [Судный] Господь облистает его [Своим Светом], и будет монах сиять, как чистый день. 26. Милостивый монах братолюбив[885], и он унаследует землю благую. 27. В гордого монаха не вселяется Господь, чтобы даровать ему отдохновение; [лишь] на монахе смиренномудром будет почивать Дух Святой. И в смиренномудрии своем такой монах стяжает Царство Небесное, быстро унаследовав его. 28. Во всякое время риза монаха — не риза, изготовленная из ткани, но риза духовная — должна быть незапятнанной[886]. Ибо в полночь войдет он в Брачный Чертог вместе с Женихом–Христом (Мф. 25, 10). [И еще] монах должен приготовить масла [для светильника своего], чтобы встретить и препроводить Жениха (Мф. 25). 29. Жизнь монаха должна быть подобна жизни ангельской и испепелять грех[887]. Жизнь монахов есть жертва всесожжения кающихся[888]. 30. Жизнь монаха должна ясно свидетельствовать, что члены его мертвы для греха. Пусть образцом для тебя, [монаше,] служит жизнь святого Иоанна [Предтечи]. 31. Да избежит монах бури бесовской; хоровод Ангелов пусть окружает монахов мирной тишиной[889]. 32. Когда [в душе] поднимается буря бесовская, тогда монах должен укрощать [в первую очередь] яростное начало души[890]. Ибо жизнь монаха познается через [его] терпение и кротость. 33. Монах, пламенеющий духом[891], изгоняет прочь диавола, а монах, неправедно завидующий брату, наоборот, привлекает диавола к себе. Вместе с пятью неразумными девами вне [Царства Небесного] окажется он, не снабдивший маслом светильник свой[892]. 34. Закваска порока не должна даже и именоваться у монахов[893]. 35. Солнце да не зайдет во гневе (Еф. 4, 26) монаха[894]. 36. Монах, сохраняющий [внутренний] покой, не приводит [никогда] в смятение братий; монах же крикливый приводит в смятение весь монастырь. 37. Не отказывайся, монаше, от звуков псалмопения, ибо оно есть песнь ангельская[895]. 38. Монах должен избегать звуков диавольских зрелищ, ибо они есть прелесть бесовская[896]. 39. Пусть на челе твоем, монаше, всегда будет Крест Христов, а в сердце твоем, подвижниче, пусть всегда будет страх Божий. 40. Безмолвие монаха, сопровождаемое чистотой сердечной, воздает [должное] почитание Святому Духу. 41. Добрый нрав монаха порождает братолюбие и изгоняет [из среды братий] всякие споры. 42. Монах, соединенный с Господом, не должен предавать себя диаволу, чтобы не быть посрамленным пред Брачным Чертогом. 43. Непобедимый щит монаха — ангельская песнь на устах его; но [и эта] песнь, любимая им сверх меры, является смертью для него[897]. 44. Сокровище монаха — добровольная нестяжательность; божественнейшим будет тот монах, который избрал ее[898]. 45. Собирай себе, монаше, сокровище на небе (Мф. 6, 20); там — бесконечные века твоего отдохновения[899]. 46. Созерцание монаха должно быть устремленным к Священным Писаниям, а благоволение его — ко Господу[900]. 47. Дверь монаха не должна запираться на железные запоры[901]. 48. Не на телесное здравие следует уповать монаху. 49. Дивен лик монаха, когда он просветлен воздержанием. 50. Душа монаха исцеляется молитвой, а благодаря милостыне познается [здравие] ее. 51. Монах, веселый видом, — отдохновение для подвижников, и [лицезрение] его очищает [душу их] от лукавых помыслов[902]. 52. Пусть образцом для тебя, монаше, служит Иоанн [Креститель], носящий одежду из верблюжьего волоса (Мк. 1, 6)[903], а [пророк] Илия, облаченный в милоть, пусть возведет тебя на небо. 53. Пусть [апостол] Иаков дланью своей поддерживает тебя, научая терпению в случившихся с тобою искушениях (Иак. 1, 2). 54. А [апостол] Иоанн пусть ведет тебя к безначальному Слову[904]. 55. Воздух радости, обвевающий чело монаха, веселит [сердце] многих братий; монах же дерзкий разгоняет братий, собравшихся вместе. 56. Равенство между братиями искореняет [грех] гордыни и насаждает смиренномудрие. 57. Равноангельским будет тот монах, который презирает [насыщение] чрева своего и не любит пьянства[905]. 58. Когда монах блюдет свое девство незапятнанным, душа его [озаряется] невыразимой красотой, а когда оно оскверняется, то лицо его делается отвратительным. 59. Великой пагубой становится монах, сожительствующий с «духовной сестрой»[906]; подобен он огню, занесенному в солому. 60. Монах, обманувший мир, становится собеседником Христовым[907]. Монах же, запутавшийся в делах мирских, не может угодить Христу, набирающему воинство [Свое][908]. 61. Несребролюбивый монах — надежнейший глашатай Царства Небесного. Монах же, одержимый злой страстью сребролюбия, обретет бесславную гибель. 62. Украшением юного монаха является целомудрие и девство неоскверненное[909]. 63. Сокровище монаха — послушание; монах, стяжавший его, будет услышан [Богом]. 64. Порок не должен поселяться в сердце монаха[910]. 65. Монах обязан произносить [только такие] слова, которые [присущи] благим [мужам], и на устах его [всегда] должны быть глаголы Всевышнего. 66. Пусть монах примет на себя добровольный голод, чтобы смирить земное тело свое и возвести горе душу — жительницу Града Небесного[911]. 67. Монах всегда должен произносить [лишь] слово истины, а слово лжи должно быть изгнано с уст его. 68. Если монах услышит слово жесткое, то ему не следует дерзить [в ответ], но он должен подчиниться, чтобы отвратить вспышку гнева. В награду он получит мир и назовется сыном Всевышнего, поскольку [уже] стал сыном Мира[912]. 69. Монах, говорящий ясным и приятным голосом со смиренномудрием, может и из каменного сердца исторгнуть слезы. 70. Как лев наводит страх на диких ослов, так и монах, твердый [в своем призвании], — на помыслы похоти. 71. Монах, несвоевременно прекращающий свой пост, подобен тому человеку, который разрушает фундамент жилища [своего][913]. 72. Вихрь ветра поднимает облако пыли на равнине, а горделивый монах возбуждает [вихрь] гнева в монастыре. 73. Монастырь для монаха подобен тихой гавани для кораблей[914]. 74. Бесстрастный монах, не поражаемый стрелами наслаждения, на земле являет подобие Ангелов [небесных][915]. 75. Не усердствуй, монаше, в гордыне, чтобы не впасть тебе и в [еще какое-нибудь] страшное прегрешение. 76. Будь, монаше, подражателем смиренномудрия [апостола] Павла, чтобы стать сонаследником [Царства Небесного в хоре] святых. 77. Подражай, монаше, мытарю, чтобы не быть осужденным вместе с фарисеем[916]. 78. Избери, монаше, кротость Моисея[917], чтобы твердокаменное сердце свое превратить в спокойные воды озера. И после того, как обретешь ты опыт, что кротость является [великим] добром, сможешь сказать: на воде покойне воспита мя (Пс. 22, 2)[918]. 79. Не являй себя, монаше, жестоким; помни, что ни один жестокий не пребывает в терпении [и кротости]. 80. Не покидай [кроткого] Авеля, присоединясь к горделивому Каину, чтобы не разделить тебе участь последнего. 81. Познай, что смиренномудрие есть благо, и избери его, ибо оно возводит [человека] на небо[919]. 82. Благая награда ожидает тебя, монаше, за твое смиренномудрие — Царство Небесное. Смотри, чтобы не лишиться тебе ее. 83. Молодой монах должен укрепляться в целомудрии, презирая тщеславие[920]. Монах, орошаемый целомудрием, есть любимое насаждение (Ис. 5, 7) у Бога. 84. Пост — узда монаха; обрывающий ее становится конем женонеистовым (Иер. 5, 8). Молодой [монах], не сдерживаемый этой уздой, [может] грешить до изнурения[921]. 85. Монах, умывающий ноги святым (1 Тим. 5, 10), делает светлым сердце свое и будет обладать сокровищем небесным. 86. А монах, который, не делая различия, моет ноги также и грешным, привлекает на себя также благословение погибающих[922]. 87. Закон[923] — источник жизни в руках монаха, подвизающегося в духовном делании. 88. Постоянно бодрствующий и молящийся монах превращает ночь в день. 89. Монах, терзающий свое сердце [сокрушением о грехах], проливает слезы [умиления] и призывает на себя милость небесную. 90. Божественный поток [воды живой] в устах монаха — псалом исповедания [грехов][924]. 91. Живое древо — монах, бесстрастно [проводящий свою жизнь] на земле. Древо жизни на небесах — монах, избравший жизнь ангельскую на земле[925]. 92. Псалмопение на устах монаха — острый меч против диавола. 93. Сухое дерево в руках Елисея заставило всплыть со дна [реки] железо [топора] (4 Цар. 6, 4–7); тело монаха, высушенное постом, вытаскивает душу из пучины [греховной][926]. 94. Пост монаха иссушает каналы сладострастия. 95. Бдение монаха, делающееся острым благодаря молитве, есть меч против страстей. 96. Овощи, с любовью предлагаемые монахом страннику, лучше тука жертвы всесожжения[927]. 97. Мзда и дарове ослепляют очи премудрых (Сир. 20, 29); кто приемлет их, чтобы поступить несправедливо, тот не является истинным подвижником[928]. 98. Предел поста монаха — отшествие из жизни сей. Поэтому не оставляй поста, [монаше,] до кончины своей. 99. Нет пределов и молитве монаха: добре славить Бога во всякое время[929]. 100. Подвижник, бранящий монахов, лишается чести у Бога и презирается людьми. 101. Монах, который во время гнева не властвует над собственным языком, не может быть владыкой и над страстями своими[930]. 102. Монах, распаленный гневом, [не только] губит душу свою, но и поражает острыми стрелами ближних своих. 103. Горе тому монаху, который оправдывает себя перед людьми; отвратительным становится он пред [лицем] Божиим. 104. Монах ленивый радеет лишь о словах суетных, а поэтому и речь его лжива. 105. Пылкий монах впадает в искушения; монах же кроткий [всегда] укрощает гнев [свой][931]. 106. Уповающий на силу свою — падет, а уповающий на Господа — спасется. 107. Несчастен тот монах, который презирает ближнего как грешника; монах же, ценящий ближнего паче [себя], будет возвеличен [Господом]. 108. Кроткий монах будет возвеличен [Господом] и восхвален [Им] пред взором сильных [мира сего][932]. 109. Еще до искушения вооружи себя, монаше, для духовной брани, чтобы, когда это искушение наступит, явить себя испытанным [воином]. 110. Не стяжай богатства[933] и не утучняй плоть свою, монаше, ибо тесный и узкий путь (Мф. 7, 14) не приемлет ни того ни другого[934]. 111. Став учеником [апостола] Павла, говори вместе с ним: все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа (Флп. 3, 8)[935]. 112. Наслаждение, разгоряченное опьянением, становится огнем, палящим во внутренностях монаха. 113. Христос — Источник неиссякаемый[936]; черпающий из Него гасит [в себе] зловонное пламя [грехов]. 114. Обладание богатством и тучность плоти, отягощенной опьянением, не допускает [человека] к вратам небесным. Поэтому не доверяйся им, монаше, чтобы мог ты сказать [Богу]: прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим (Мф. 6, 12)[937]. 115. Монах нерадивый погибнет, пораженный [лукавыми] помыслами, подобно тому как гибнет семя злака, заглушенное тернием (Мк. 4, 7). 116. Слова лукавые не должны исходить из уст монаха, ибо виноградная лоза не плодоносит тернии[938]. 117. Из уст его должны исходить слова, сладчайшие для ближнего, ибо мед не имеет горечи[939]. 118. Монах не должен быть ленивым на праведные дела, ибо пчела трудится неустанно[940]. 119. Слезы [покаяния] очищают [душу] от греха, как воды Иордана. Ибо Христос сказал: Блаженны плачущие, ибо воссмеетесь (Лк. 6, 21)[941]. 120. Монах приводится в смятение бурей помыслов; незыблемо же укрепляет он себя евангельскими глаголами[942]. 121. Защищай, монаше, ближнего, насколько это возможно для тебя, от греха и не упрекай его. Ибо Бог не отвергает обращающихся [к Нему]. 122. Не допускай, монаше, в сердце свое слов злых и лукавых на брата своего, чтобы мог ты сказать: и остави нам долги наша (Мф. 6, 12) и последующие [слова Молитвы Господней][943]. 123. Венок монаха — мир и святость; стяжавший их [в здешней жизни] узрит Господа [в будущей]. 124. Целомудрие монаха увенчает главу его, и он будет прославлен в сонме праведников. 125. Целомудренный монах стяжает почитание в церквях. 126. Мудрость монаха должна проявляться в благочестии и кротости, а не в хвастовстве. Мудрый монах станет управителем множества братий. Ибо подлинно мудр не тот, кто научает [только] словом, но воспитывает [духовных чад своими собственными] делами[944]. 127. Разумный монах, даже если он сражается с фалангами бесов, остается неуязвимым для них[945]. 128. Монах, утверждающийся на Кресте Христовом, раздробит главу змия[946]. 129. Уста монаха должны раскрываться [лишь] для слова Божиего, а сердце его должно всегда неразвлеченно размышлять о глаголах Божиих. 130. Драгоценное достояние монаха — девство, озаренное светом милостивости[947]. Монах, сохранивший это достояние, войдет в Брачный Чертог [Христов]. 131. Соблюдай заповеди Всевышнего, монаше, и старайся сохранить, подвижниче, предписания отцов; поступая так, ты станешь наследником Царства Небесного[948]. 132. Дерзкий монах [неминуемо] впадет в искушения и запутается в силках диавола; монах же кроткий обретет мир и [сподобится] венка [неувядающей] радости. 133. Изнеженный монах [неизбежно] впадет в прелесть и станет [жертвой] ночных видений[949]; у монаха же постящегося — ложе незапятнанное и сон без сновидений. 134. С монахом, боящимся Бога, не может случиться ничего дурного, ибо его хранит Господь; и в день кончины этого инока Господь одарит его милостью Своей. 135. Повиновение монаха познается не в деле великом; оно прославляется в деле малом[950]. 136. Терпение монаха познается не только в немощи [телесной]; оно испытывается и в искушениях. 137. Терпение монаха должно иметь совершенное действие (Иак. 1, 4); оно сохраняет прекрасное достояние души. 138. Терпение, добросовестно соблюдаемое монахом в [случившихся с ним] скорбях, производит надежду, которая не постыжает (Рим. 5, 5)[951]. 139. Терпение монаха, сохраняемое им до кончины своей, спасет его. Ибо претерпевший же до конца спасется (Мф. 10, 22)[952]. 140. Песнопение монаха должно быть нескончаемо, ибо и Серафимы непрестанно славословят [Бога][953]. 141. Песнь духовная, облегчающая тяжесть навалившихся искушений, должна [всегда] быть на устах твоих, монаше. Примером тебе пусть служит путник, пением скрашивающий труд тяжкой дороги. 142. Будь терпеливым, монаше, ибо краток труд терпения [в жизни сей] и бесконечны века [будущего] отдохновения. 143. Послушный монах со всей доверительностью[954] предстанет перед Распятым. Ибо Господь на Кресте был послушным до смерти (Флп. 2, 8)[955]. 144. Голос монаха, в [минуту] раздражения души его, не должен возвышаться на ближнего его. Наоборот, голос подвижников, во всей чистоте и кротости души их, пусть возносится к Богу, а губы их при этом должны быть неподвижными[956]. 145. Тот [монах] является истинным светочем на земле, который не погрешает языком своим[957]. 146. Страх Господень охраняет монаха как оплот непобедимый. Но если монах не стяжал страха Божиего, то он становится легкой добычей для врагов [рода человеческого][958]. 147. Монах бесстрастный и чуждый сребролюбия чистым светом сияет на земле. Ибо корень всех зол есть сребролюбие (1 Тим. 6, 10), и корень этот никогда не порождает плода благого[959]. 148. Лучше есть мясо и пить вино, чем злословием пожирать плоть братий [своих][960]. 149. Вкушай свой хлеб, монаше, с медом, воздерживаясь от горечи. И пей свое вино с молоком, будучи младенцем в духе своем (1 Пет. 2, 2). Ибо у меда нет горечи, а молоко не ведает порока[961]. 150. Золото испытывается в огненной печи, а монах познается среди множества монахов, и только неподдельный [инок] спасется[962]. 151. Руки монаха всегда должны быть благочестиво простертыми к Богу. Ибо Моисей, победивший Амалика, своими воздетыми вверх руками предызобразил Крест [Господень] (Исх. 17, 11)[963]. 152. Добрая благодать даруется монаху распинаемому, умирающему ежедневно[964]. Ибо Ангелы радуются ему, принимая его в Царство Небесное. 153. Пост — узда страстей, а милостивость и молитва — гибель для них. 154. Монах, вставший превыше плотских похотей, обретется сияющим паче снега. Возлюбив Христа, а не злато, он в день благостный узрит Господа, увенчивающего его. 155. Монах наушничающий разгоняет множество собратий своих и лишается друзей[965]. 156. Монах, распевающий псалмы с разумением, укрепляет духовную дружбу [среди братий]. 157. Змий своим наушничеством изгнал Еву из рая; монах же, любящий наушничать, подобен ему. Он губит душу ближнего и не спасает души собственной. 158. Монах, распевающий псалмы с разумением[966], собирает множество братий и будет восхвален в церкви. Монах, распевающий псалмы в чистоте сердца, будет услышан Богом. 159. Душа монаха, отрекшаяся от мира и сочетавшаяся со Христом, презирает земное. 160. Монах, облаченный [в доспехи] благих дел, подобен кольцу, вздетому в ноздри дракона (Иов. 40, 21). Ибо чистая душа монаха, издающая духовное благоухание, запечатывает ноздри дракона, чтобы [зловонная] скверна наслаждения не исходила из них[967]. 161. Добре братиям властвовать над наслаждениями и быть превыше плотских похотений[968]. Ибо когда в сердце брата имеется страх Божий, тогда никакая душевная скверна не коснется его. 162. Прекрасна на устах монаха похвала Богу, возносимая из [глубины] сердца. И Господь примет [всякое] прошение его, благоухающее как фимиам. 163. Сколь великая скорбь охватывает Ангелов, когда монах извергается из Царства [Небесного] вследствие своей небрежности![969] Сколь великая мука для святых, когда подвижник изза своей гордыни не входит вместе с Женихом в брачный чертог! Но сколь великая радость охватывает Ангелов, когда грешник через покаяние входит в Царство Небесное![970] Сколь великое веселие воцаряется среди святых, когда грешник уходит с пути заблуждения и [встает на путь истины]! И вы, братия, подражая вере святых, взыскуйте этого веселия, [которое будет царить] после жизни здешней[971]. 164. О блаженные чада Божии, монахи, которых не побороло плотское похотение! Вас не земля покроет, но небо примет вас вместе с Ангелами!


Примечания

859

В одной из рукописей сочинению предпосылается небольшое авторское предисловие, в котором Иперехий просит братий молиться за него, грешного, чтобы и ему удостоиться чести наследовать Царство Небесное.
860

Задачи произведения Иперехия явно определяется Притч. 1, 7, причем следует учитывать, что в этой книге Священного Писания выражение «страх Господень» (или «страх Иеговы») есть «один из синонимов Откровения или Слова Божия» (Олеснм^кмм А. Книга Притчей Соломоновых (Мишле) и ее новейшие критики. Киев, 1884. С. 2).
861

Данное противопоставление «ведения» и «неведения» (?γαθη γν?σις — ?γνωσ?'α Θεο?) показывает, что Иперехий, как и многие древние аскетические писатели, был причастен традиции православного гносиса. Ср. с аввой Пафнутием, который называет премудрое ведение Бога (? π?νσοφος περ? θεο? γν?σις) «главой (или «сущностью») добродетелей» (των αρετ?ν τ? χεφ?λαιον), подчеркивая, что такое ведение стяжается с большим трудом в подвигах добродетели. См.: Historia monachorum in Aegypto. P. 107.
862

Букв.; является недисциплинированным, необученным (?ν?σχητος), то есть не имеющим опыта (ασχησις) в размышлении над Писанием и в исполнении заповедей (μελ?τη Γραφ?ν χα< πο?ησις ?ντολ?ν το? θεο?). Следует отметить, что религиозные смысловые оттенки термина ασχησις были в ряде моментов усвоены древнецерковными писателями посредством Филона Александрийского; первыми христианскими писателями, предавшими этому термину устойчивое значение «подвижничества», были Климент Александрийский и Ориген. См. обширную энциклопедическую статью: Ascese, ascetisme // Dictionnaire de spiritualite. T. I. Paris, 1937. P. 940–941.
863

Ср. Ин. 4, 34; эта фраза, сказанная Господом, предполагает, что осуществление воли Божией посредством послушания поддерживает духовную жизнь, как материальная пища — жизнь телесную. См.: Вяге С. Л*. The Gospel according to St. John. P. 241.
864

Ср. 1 Кор. 8, 8. Афраат Персидский Мудрец, цитируя это место из посланий св. Павла, замечает, что если человек вкушает любое предложенное ему блюдо без вожделения и зависти (sans convoitise), принимая его с верой как дар Божий, то в этом нет греха, ибо все твари Божии — прекрасны и не должны быть отвергаемы, поскольку они освящены словом Божиим и молитвой. См.: ^pAmaf /е Уя^е Регзап. Les Exposes. T. II / Trad., notes et index par M. — J. Pierre // Sources chretiennes. № 359. Paris, 1989. P. 698–699.
865

Эти слова Господа, сказанные апостолам, означают, по мнению блж. Феофилакта, следующее: «Заповедует не переходить из дома в дом, чтобы апостолы не показались чревоугодниками, не подали бы многим повода к соблазну и не оскорбили бы тех, кои приняли их в начале» (Благовестник, или Толкование блаженного Феофилакта, Архиепископа Болгарского, на Святое Евангелие. Ч. 1. С. 87). Применение этого изречения Господа к монахам у Иперехия намекает, возможно, на миссионерское служение иночества. Известен, например, факт, что первые сирийские монахи (называемые «сынами завета»), подвизавшиеся преимущественно в селениях и городах, «кроме общих подвигов христианского благочестия, принимали на себя некоторые специальные подвиги — это были христианские аскеты–жмеемомерм: они приготовляли верующих к Таинству Крещения и наблюдали за святой и богоугодной жизнью новообращенных, для чего сами служили примером строгого исполнения заповедей Евангелия. В зависимости от этого жизнь сынов завета подчинялась определенному религиозному режиму, суть которого, под руководством одного общего отца или настоятеля, совмещать созерцательную жизнь с жизнью физического труда, частной и общественной благотворительностью, с особенной близостью к храмам Божиим, с чтением и изучением слова Божия. Вместе с этим сыны завета обязаны были давать обет безбрачия и строгого целомудрия» (Фежмсое R. Диодор Тарский. Опыт церковно–исторического исследования его жизни и деятельности. Киев, 1915. С. 41). Точка зрения на монахов как на «апостолов» нашла также отражение и в таком древнейшем памятнике иноческой литературы, как «История египетских монахов». Подробно см.: Peifzensfein A Historia Mo-nachorum und Historia Lausiaca. Eine Studie zur Ge-schichte des Monchtums und der fruhchristliche Begriffe Gnostiker und Pneumatiker. Gottingen, 1916. S. 49–77.
866

Следует учитывать то обстоятельство, что стремительно набравшее силу в IV в. монашество и распространяемые им аскетические идеалы встретили достаточно мощную оппозицию в римском обществе, остававшемся еще во многом языческим. Это породило пристальное и пристрастное внимание ко всяким прегрешениям иноков. «Если иногда и случались слабости и падения монахов, то в большинстве случаев они были временными, и в конце концов согрешившие снова становились достоянием Церкви. Но это не препятствовало тому, чтобы жители городов пользовались такими случаями против самого монашества. Мирские люди хотели видеть только падение и отвращали глаза от покаяния. Они следили за монахами, весьма близко наблюдали их поведение и были безжалостны к малейшему послаблению» (Лют д. Св. Иоанн Златоуст и нравы его времени. СПб., 1897. С. 262).
867

Речь идет, скорее всего, о том, что монах, любящий посещать дома и пользоваться «даровыми хлебами», легко может стать жертвой какой-нибудь блудницы, переходящей из жилища одного мужчины в дом другого (на это, вероятно, указывает фраза ?ν ο<χ<αις ?ταιριΖομ?νη) и возжелавшей гнусно посмеяться над целомудрием инока. Образ стрелы (у Иперехия — β?λος πειρατηρ'ον) в древнецерковной литературе обычно ассоциировался с той бранью, которую ведет диавол против последователей Христовых. Например, в «Житии преп. Афанасия Афонского» говорится об «острых стрелах лукавого» (των πιχρ?ν το? πονηρο? βελ?ν) именно в контексте духовной брани (см.: Житие преподобного Афанасия Афонского / По рукописи Московской Синодальной библиотеки издал И. Помяловский. СПб., 1895. С. 47). Впрочем, этот образ предполагает, что и воины Христовы могут также поражать сатанинскую рать своими стрелами. Поэтому, например, Ориген говорит о «стрелах Христовых, противостоящих раскаленным стрелам лукавого» (τ? β?λη το? Χριστο? τ? ?ντιχε?μενα το?ς πεπυρωμ?νοις β?λεσι το? πονηρο?), подразумевая под ними «стрелу любви», «стрелу правды и мужества» и т. д. См.: ΩΡΙΓΕΝΗΣ. ΜΕΡΟΣ Η' // ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΕΛΛΗΝΩΝ ΠΑΤΕΡΩΝ, 16. ΑΘΗΝΑΙ, 1958. Σ. 127.
868

Ср. у Антиоха Монаха, который призывает иноков к постоянному псалмопению (εστω ο?ν ? ψαλμ?ς συνεχ?ς), ибо бесы обращаются в бегство, когда произносится имя Божие (см.: PG. Т. 89. Col. 1753). Эта тенденция к непрестанному славословию Господа, характерная для всего древнего иночества, нашла свое наиболее яркое выражение в своеобразной традиции монастыря «Неусыпающих» («акими–тов») (см.: Сгмже/ V. Acemetes // Dictionnaire de spiritualite. T. I. P. 169–175). Основатель данной традиции преп. Александр, исходя из глаголов Священного Писания (особенно Пс. 1, 2 е законе Fro иоу^мжся день м нощь), учредил для иноков своей обители практику непрестанного славословия Бога (?δ?αλε?πτως ?μνος α?τω προσενεγχωμεν), которое они совершали попеременно (см.: Vie d'Alexandre / Ed. par de Stoop // Patrologia Orientalis. T. VI, fasc. 5. № 30. Turnhout, 1980. P. 678–681). Этот устав непрестанного славословия Бога, введенный преп. Александром, как говорится в «Житии» его ученика (и третьего настоятеля монастыря «Неусыпающих»), «передавал ангельское устроение жизни людям, [пребывающим] на земле (?γγελον πολ?τε?αν επ< γης το<ς ?νθρ?πο?ς παραδο?ς) (см.: Dagron С. La vie ancienne de saint Marcel l'Acemete // Analecta Bollandiana. T. 86. 1986. P. 290). Позднее традиция обители «Неусыпающих» нашла свое продолжение и развитие в Студийском монастыре, который был «отпрыском» данной обители.
869

Иперехий употребляет стоический термин (χατορ–θ?μασ?), который был введен в христианскую этику преимущественно Климентом Александрийским, читавшим, «что все действия гностика суть дем–стемя соеертенные — χατορθ?ματα» (Мяртыное А. Нравственное учение Климента Александрийского по сравнению со стоическим. С. 124). Причем следует отметить, что образ «гностика» у Климента был явным прообразом совершенного монаха.
870

Образ «паутины» (?ρ?,χνην) в древнецерковной письменности ассоциировался с хрупкостью и преходящими свойствами земной жизни, вообще с чем-то «пустяшным», а иногда обозначал и духовное нерадение. Так, св. Иоанн Златоуст замечает, что «блага жизни настоящей — паутина и тень» (Иже во святых отца нашего Иоанна, Архиепископа Константина града, Златоустого, Избранные творения. Толкование на святого Матфея евангелиста. Кн. 1. С. 348). В другом месте того же сочинения он говорит: «Если ты увидишь кого-нибудь облеченного блестящею одеждою и окруженного толпою телохранителей, то раскрой его совесть, — и ты найдешь внутри его много паутины и увидишь много нечистоты» (Там же. Кн. II. C. 649).
871

«По словам св. Василия Великого, обычай знаменоваться крестным знамением христиане, несомненно, прмялм ож апоежольеко^о преданмя». Многие святые отцы свидетельствуют о силе крестного знамения, которым ниспровергаются все козни лукавого. «Современник Златоуста, св. Епифаний Кипрский, о некоем Иосифе, которого он знал лично, говорит, что он «собственным своим перстом положив на сосуде печать креста и призвав имя Иисусово, сказал: «Именем Иисуса Назарянина да будет в воде сей сила к уничтожению всякого чародейства». Блж. Феодорит о преп. Маркиане, происходившем из города Кира, пишет: «Святый перстом вообразил крестное знамение, а устами дунул на него (змия), и, как трость от огня, змий тотчас исчез»; и о преп. Юлиане: «Призвав Господа и перстом показуя победный знак, он прогнал весь страх»» (Голубое А Из истории изображений креста. С. 279, 286).
872

Определение «земной» (γ?ινος) в древнецерковной литературе часто служило метафорой, имея смысл «несовершенный, порочный, греховный», и соотносилось с состоянием «ветхого человека». Например, Ориген говорит, что в душе человеческой, бывшей по природе храмом [Божиим] (φ?σει <ερδν), до «воспитания ее Иисусом» (προ τ?ς ?π? Ιησο? παιδε?σεως) обретались лишь «земные, бессмысленные и злые движения» (γ^ινα χα< αν?ητα χα< χαλεπ? χιν?ματα); они-то и были изгнаны оттуда Господом, чтобы в храме этом опять было совершаемо служение Богу «по небесным и духовным законам». См.: Огдене. Commen-taire sur saint Jean. T. II / Ed. par C. Blanc // Sources chretiennes. № 157. Paris, 1970. P. 472.
873

Так, думается, лучше переводить в конкретном случае термин γν?μη. Относительно него св. Иоанн Дамаскин замечает: «Должно же знать, что имя γν?μης — жненмя — многосторонне и многозначаще. Ибо оно то обозначает соееж, как говорит божественный aпостол: О дееах же поееленмя Господня не м. мом, со–ееж же даю; то еолю, подобно тому как когда говорит пророк Давид: Па людм Геоя лукаеноеама еолею; то мзре^енме, как говорит Даниил: О ^есо^ мзыде мзре-^енме безсжудное сме; то берется в смысле ееры, или жненмя, или образа жыслем; и просто сказать: имя γν?μης употребляется в двадцати восьми значениях» (См.: Се. Иоанн Дажаскмн. Точное изложение православной веры / С греческого перевел А. Бронзов. СПб., 1894. С. 161). В общем, этот термин обозначал органичное единство умственной деятельности (сознания) и волевых усилий человека.
874

Понятие τ? γυμν?σιον (Букв.; гимнасий, то есть место для телесных упражнений, но также и для общественных и философских бесед) обозначает в данном случае аскезу и духовный труд. У древнецерковных писателей оно имело достаточно богатый спектр оттенков. Например, Ориген говорит: мы считаем, что мудрость человеческая есть упражнение души; мудрость же Божественная есть цель [этого упражнения] (γυμν?σιον μ?ν φαμεν ε?ναι τ*% ?νθρωπ?νην σοφ?αν, τ?λος δε τ^ν θε?αν), и эта Божественная мудрость называется «твердой пищей» (1 Кор. 12, 8–9), насыщающей душу (см.: Ongewe. Contre Celse. T. III / Ed. par M. Borret // Sources chretiennes. № 147. Paris, 1969. P. 210). Св. Василий Великий говорит об «упражнении в бесстрастии души», а также о «духовном упражнении посредством молчания» (см.: ΒΑΣΙΛΕΙΟΣ Ο ΜΕΓΑΣ. ΜΕΡΟΣ Γ'. Σ. 167, 169; Сеж. Дасмлмм Делмкмм. Правила, пространно изложенные 15, 2 // Сеж. Дасмлмм Делмкмм. Творения. Т. 2. С. 177). Преп. Нил увещевает монахов упражнять свой ум в благочестии противопоставляя такое «духовное упражнение» телесному упражнению — от последнего пользы немного, а благочестие полезно для всех. См.: ΦΙΛΟΚΑΛΙΑ. ΤΟΜΟΣ А. Σ. 230–231.
875

Иперехий говорит о бодрствовании, употребляя сравнительно редкий в святоотеческой аскетике термин γρηγορησ?ς (обычно используется понятие ?γρυπν/α), предполагающий постоянную внутреннюю бдительность, а не только «бдение» («бодрствование») в прямом смысле слова. Практика бдений была вообще широко распространена в древнем иночестве, и, например, сирийские подвижники сводили до минимума такую телесную потребность, как сон. «Нормальным бдением считалось «употребление одной половины ночи на псалмопение, воздыхание и слезы»", но часто сирийские подвижники IV в. проводили всю ночь в бодрственном состоянии, занимаясь подвигами благочестия и телесными трудами. Но и отдавая необходимый долг телесной природе, нуждающейся в отдыхе, сирийские подвижники, по крайней мере некоторые из них, отказывали себе в ложе или каком-нибудь одре, то есть спали сидя» (Анятолмм (Трмсюк), мерожоняж. Исторический очерк сирийского монашества до половины VI века. Киев, 1911. C. 78–79).
876

Наречие ε?αγγελ?χως (по–евангельски) предполагает житие христианина в полном созвучии с заповедями Господа. Так, св. Василий Великий в одном из своих посланий сообщает о тех христианках, которые избрали такую «совершенно евангельскую жизнь» (γυνα?χες ε?αγγελ?χως προελ?μενα?), то есть предпочли девство и жизнь аскетическую замужеству (см.: Sainf Basi/. The Letters. Vol. III. London. 1930. P. 184; Сет. Вясм–лмм Делмкмм. Письмо 207, 2 // Сет. Дясмлмм Делмкмм. Творения. Т. 2. С. 755). Преп. Максим Исповедник понимает слова Господа в Мф. 11, 29 (Возьжмте м2о Мое на себя) так: иго есть заповеди, или жизнь христианина, руководимая евангельским образцом (τον ε?αγγελ?χως ε?θυν?μενον β<ον) (см.: PG. T. 91. Col. 456).
877

В тексте «Патрологии» Миня — «Спасителя» (?χτημοσ?νη βαστ?ζουσα τον Σωτ^ρα), но мы ориентируемся на чтение, предложенное М. Тиро, который опирается на тщательное изучение рукописной традиции сочинения Иперехия. Смысл этой фразы, скорее всего, тот, что только искреннее нестяжание избавляет подвижника от «дебелой тучности земных попечений», даруя ему силу и легкость для того, чтобы взять на свои плечи крест и последовать за Господом.
878

Буке.: предай сердце свое, монаше, телу своему (δος χαρδ?αν σου, μοναχ?, ε<ς σ?μα σου). В своем переводе мы опять следуем за М. Тиро, который в примечании к этому месту отмечает, что понятие «тело» здесь имеет смысл «личности» («самого себя»). Следует учитывать то обстоятельство, что в богословии Священного Писания Ветхого и Нового Заветов термин σ?μα часто обозначал не целокупную человеческую личность, но «внешний аспект» этой личности, который находился, тем не менее, в теснейшем единстве и взаимодействии с «внутренним аспектом», то есть душой или духом (см.: Смн^гу Д. R. Soma in Biblical Theology with Emphasis on Pauline Anthropology. Cambridge, 1976. P.79–80). Эта библейская антропология предполагает, что тело есть храм Божий. Данный образ «храма» постоянно встречается и в последующей святоотеческой письменности. Например, св. Ириней Лионский говорит о «служении» в храме Божием, то есть в теле (in ^ежр/о Де^, е^ согрмз Амжапмж) того, кто творит праведные дела (орега^ог тз№ют) во всякое время. См.: Ттенее ^е Буон. Demonstration de la predication apostolique / Ed. par A. Rousseau // Sources chretiennes. № 406. Paris, 1995. P. 212.
879

Так, думается, лучше переводить эту фразу (<να χα< τον νοητ?ν χα< τον πραχτιχ?ν ?ποδ?ξ^ς ?π? σου τον ?ντ?διχον, δι?βολον); она предполагает, что духовная брань, которую ведет диавол против рода человеческого, разворачивается одновременно как бы на «двух уровнях»: уровне «мысленном» (умопостигаемом, духовном) и уровне «реальном» (т. е. уровне «делания», осуществления заповедей и подвига добродетелей). Обозначение диавола в качестве τον ?ντ?δ?χον («соперника», «тяжущегося», «обвинителя», «истца», «противника», «врага») весьма редко встречается в древнецерковной письменности. Один из таких редких случаев употребления этого понятия наблюдается в «Толковании на Евангелие от Матфея» Оригена. Здесь, предлагая различные варианты понимания «соперника» в Мф. 5, 25, александрийский учитель замечает, что первым вариантом понимания данного слова является отождествление «соперника» с «противником нашего спасения» (?ντιδ?χος εστιν о τ^ς σωτηρ?ας ?μ?ν ?ναντ?'ος), то есть с диаво–лом. См.:ΩΡΙΓΕΝΗΣ. ΜΕΡΟΣ ΣΤ' // ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΕΛΛΗΝΩΝ ΠΑΤΕΡΩΝ. Τ. 14. ΑΘΗΝΑΙ, 1958. Σ. 264.
880

В некоторых рукописях эта сентенция соединяется с предшествующей, причем смысл ее несколько изменяется: «монах, могущий стяжать это [смирение], собирает плоды благие».
881

Букв.; Сила девства — в воздержании от яств. Подразумевается та мысль, что как все добродетели взаимосвязаны друг с другом, так подобная же взаимосвязь наблюдается и в отношении пороков. Поэтому преп. Исидор Пелусиот и говорит: «Владеть вполне чревом — значит владеть страстями» (Творения святого Исидора Пелусиота. Ч. I. С. 50). Относительно же воздержания см. одно повествование о св. Савве Освященном: «Некогда он работал в монастырском саду; родилось у него желание съесть прежде определенного часа яблоко, которое по виду было красиво и весьма вкусно. Будучи воспламенен сим желанием, он сорвал яблоко с дерева, но, раздумавши, мужественно преодолел себя и благочестивыми мыслями упрекал себя таким образом: красив был для взора и приятен для вкуса тот плод, который умертвил меня чрез Адама. Адам предпочел духовной красоте то, что казалось приятным для телесных очей, и насыщение чрева почел драгоценнейшим духовных удовольствий, но чрез сие он ввел смерть в мир. И так я не должен презирать добродетель воздержания, не должен отягчаться душевною дремотою. Ибо как появлению всяких плодов предшествует цвет, так воздержание предшествует всякой добродетели» (Житие преподобного отца нашего Саввы Освященного // Палестинский патерик. Вып. I. СПб., 1885. С. 5–6).
882

Ср. толкование св. Илария Пиктавийского: «отдава–ние кесарева кесарю» освобождает «умы, посвященные Богу», от всяких обязанностей и забот человеческих (смж ommMs ef о^сиз Амжатз ^eMofos Deo mewfes aAsoMeref). Это позволяет им отдать Богу то, что принадлежит Ему: тело, душу и волю (сотрмл, яижят, ooMnfafem), то есть предаться Богу во всей совокупности своего человеческого естества. Ибо именно Бог дарует и умножает те блага, которыми мы обладаем, а поэтому справедливо отдавать их Ему. См.: Powers. Sur Matthieu. T. II / Ed. par J. Doignon // Sources chretiennes. № 258. Paris, 1979. P. 154.
883

Включение фразы из Евхаристического канона в контекст мыслей Иперехия показывает, что монашеское житие он рассматривает как непрерывную Литургию.
884

Молитва, согласно воззрению древних подвижников, есть главное занятие монахов, и ей «монахи должны посвящать большую часть времени как днем, так и ночью, но должны соблюдать известный устав и чин. Преп. Кассиан указывает порядок молитво–словий и псалмопений, какой практиковался между подвижниками Египта и Фиваиды, как желательный образец для практики и западного монашества. В Египте и Фиваиде во время как вечерних, так и ночных собраний читалось 12 псалмов с присовокуплением двух чтений из Ветхого и Нового Заветов. Этот порядок соблюдался ненарушимо чрез многие века, ибо он установлен не людьми, а Богом чрез Ангела. Псалмы прочитываются не вдруг, но смотря по числу стихов их разделяют на две или три статии, присовокупляя к каждой молитве. По окончании псалмопения в общих ночных собраниях подвижники немного молятся и, тотчас после сего упавши на землю, поклоняясь Божественному милосердию, немедленно встают и c воздетыми руками, опять начинают с ревностью молиться. Встают с земли все вслед за читающим молитву, так что никто не может ни колено преклонить прежде его, ни лежать на земле после того, как он встанет, чтобы чрез это не дать повода думать, что лежащий на земле совершает особые молитвы» (Феодор (Поздеееекмм), мерожоняж. Аскетические воззрения преподобного Иоанна Кас–сиана Римлянина. С. 252–253). В древнем египетском иночестве сложилась практика разделения ночи на две (или три) части, когда одна часть (или две) посвящались сну, а другая — молитве; иногда монахи молились всю ночь напролет, хотя подобное «всенощное бдение» не было постоянным в силу немощи человеческой природы, требующей даже от подвижников сна (см.: ^ег МепзАгм^Ае A. Prayer-time in Egyptian Monasticism // Studia Patristica. Vol. II. 1957. P. 435–454).
885

«Братолюбие» всегда почиталось среди отцов и учителей Церкви в качестве важнейшей христианской добродетели. В частности, Климент Александрийский отмечает, что когда среди христиан обретается человек духовный, то, благодаря человеколюбию и братолюбию его, окружающие приобщаются Тому же Самому Духу (φιλαδελφ<α ? φιλανθρωπ?α το<ς α?το? πνε?ματος χεχοινηχ?σιν). См.: С/еженз А/елян^шмз. Stromata. Buch I-VI. S. 135.
886

Образ «ризы» (? χ<των) в древнецерковной письменности часто ассоциировался с плотью, смертным телом или вообще с низшим началом в человеке (особенно в связи с толкованием «кожаных риз» — Быт. 3, 21). См., например, у св. Мефодия Олимпийского, который ссылается на мнение Оригена и его последователей, предполагающих, что кожаными ризами являются тела: в них и низводятся души (το?ς γ?ρ δερμαντ?νους ε?να? σ?ματα, ε<ς & ενε?ρχθα? συν?βη τ?ς ψυχ?,ς) (ΜΕΘΟΔΙΟΣ — ΠΕΤΡΟΣ ΑΛΕΞΑΝΔΡΕΙΑΣ. // ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΕΛΛΕΝΩΝ ΠΑΤΕΡΩΝ. Τ. 18. ΑΘΗΝΑΙ, 1959. Σ. 119). Преп. Нил также в одном из своих посланий говорит, что смерть и тление человека являются результатом грехопадения: поскольку Адам не послушался Бога, то Бог облек его в «ризы кожаные», дабы он, став смертным, не забывал о своем проступке (σφ?λματος) (см.: PG. T. 79. Col. 172). Впрочем, подобная точка зрения встречала и возражения. Например, блж. Феодорит на сей счет замечает: «Любители иносказаний кожами называют смертную плоть. Иные же утверждали, что ризы сии приготовлены были из древесной коры. А я не допускаю ни того ни другого: потому что одно толкование принужденно, а другое слишком баснословно» (Творения блаженного Феодорита. Ч. 1. Сергиев Посад, 1905. С. 39). Иперехий использует данный образ в весьма своеобразном контексте, говоря о «духовном (πνευματ?χ?ς) хитоне»: под последним понимается, скорее всего, душа (хитон — нательная одежда, на которую надевается еще верхнее платье — гиматий, ассоциирующийся, вероятно, с телом). Впрочем, не исключено, что данный образ у Иперехия символизирует всю совокупность человеческого существа (и душу, и тело), просвещаемого и освящаемого Божией благодатью. Для сравнения см. одно место из творений св. Амвросия, который говорит о неповрежденности «ризы внутреннего человека» (быть может, тождественных «духовному хитону» Иперехия) и «ризы внешнего»: «Змий снедает персть, когда Господь Иисус делает с нами ту милость, что душа не участвует в слабости телесной, не возжигается плотским вожделением. Лучше есть женмтмся, нежелм разжмзатмся (1 Кор. 7, 9): ибо есть пламень, пожирающий внутренняя. Почему сей огнь да не обносим в недрах духа нашего, да не сожжем одежду внутреннего человека, и сию внешнюю души нашея ризу и покрывало да не снесть пламень похотения, но да прейдем чрез огнь» (Святого отца нашего Амвросия, епископа Медио–ланского. Две книги о покаянии. М., 1884. С. 29–30).
887

Возможно, здесь намек на Суд. 6, 21, где говорится о том, как Ангел Господень испепелил жертву Гедеона.
888

Иперехий здесь использует понятие ολοχ?ρπωσις («жертва всесожжения», искупительная жертва; Букв.; всеплодие) примерно в том же контексте, как и преп. Макарий, который, толкуя Лев. 2, 13, говорит: «Необходимо, чтобы сначала иерей заклал жертву, и она умерла, а потом, чтобы, рассеченная на части, была осолена и наконец возложена на огонь. Ибо если иерей не предаст сначала овцу смерти, то она не осоляется и не приносится в жертву всесожжения Владыке (ε<ς ?λοχ?ρπωσιν τω Δεσπ?τη). Так и наша душа, приступая к истинному Архиерею Христу, должна быть Им закланной и умереть для [плотского] мудрования и дурной жизни, которой она прежде жила, то есть умереть для греха; как жизнь оставляет жертву, так и душа должна покинуть лукавство страстей. Как тело, когда из него выходит душа, умирает и не живет уже той жизнью, которой оно жило, то есть [ничего] не слышит и не ходит, так и душа, когда Небесный Архиерей Христос благодатью силы Своей предаст закланию и умертвит в душе жизнь для мира, умирает она для той лукавой жизни, которой жила: [ничего зазорного] она уже не слышит, не ходит и не живет во тьме греховной» (Die 50 geistlichen Homilien des Makarios. S. 7–8). См. также толкование Лев. 23, 27–32 у св. Кирилла Александрийского: «Закон заповедал смирение и пост, принесение всесожжений, а равно и прекращение всякого дела, чрез пост изображая умерщвление плотских похотей, чрез всесожжение же — принесение себя Богу е еоню благоуханмя, не по частям, но всецело и всесовершенно; а чрез покой от дел и совершенное удаление от занятий Закон превосходно назнаменует то, что нам не следует совершать уже ничего земного» (Творения святого Кирилла Александрийского. Ч. II. М., 1887. С. 225). Что же касается «кающихся», то Иперехий понимает под ними тех, которые изменяют весь образ жизни и умонастроения своего, изменяют в первую очередь свое внутреннее «я». Ибо, как замечает Г. В. Флоровский, в Евангелии и во всей последующей православной традиции «покаяние» означало не просто осознание своих грехов и раскаяние (contrition) в них, но «изменение ума» (change of mind) — глубокое изменение умонастроения и эмоциональной сферы человека, целокупное возрождение его «я» (an integral renewal of men's self). См.: Horons^y С. Bible, Church, Tradition: An Eastern Orthodox View. Belmont, 1972. P. 10.
889

Образ «бури, шторма, урагана» (ζ?λη) ассоциируется у Иперехия с демоническими силами; наоборот, образ «покоя, мира, тишины» (γαλ?νη) — ангельским миром. Последнее понятие в православной аскетической письменности нередко употреблялось в смысле, близком к «исихии». Например, преп. Нил говорит, что тогда наступает подлинный покой (? ?ληθ^ς γ?νετα? γαλ?νη), когда не только действия (α< ενεργε?α?) [греховных страстей], но и воспоминания о них покидают душу, предоставляя ей возможность увидеть в себе отпечатления грехов (το?ς εσφραγ?σμενους τ?πους) и начать вести борьбу с каждым из них, чтобы «отсечь их от мысли». См.: PG. Т. 79. Col. 777.
890

Это яростное (или как бы «жизненное») начало (о θυμ?ς; слово, которое иногда переводится как «гнев») является «такою силою в человеке, которая в нем служит еозбудмтележ душевной энергии, едо^ноемтележ разума и воли. По образному выражению св. Василия Великого, ? θυμ?ς является как бы «нервом души» (νε?ρον τ^ς ψυχ%), сообщающим ей силу (τ?νον) для постепенного, но неослабного утверждения в добрых делах». Именно поэтому данная сила требует постоянного контроля со стороны разума, ибо иначе она становится слепым состоянием аффекта (см.: Зярмн С. Аскетизм. С. 289). Иперехий и говорит именно об этой узде бесов, ибо бесы все свои усилия направляют на то, чтобы яростное начало лишилось этой узды.
891

Ср. Рим. 12, 11; данную фразу (ζεων τω πνε?μαπ) можно понимать и как «пламенеющий Духом [Святым]». Подразумевается ревность по Богу. Ср. у св. Григория Богослова: «Не будем ленивы на добро, но станем гореть Духом (τω Πνε?μαι ζεωμεν), чтобы не уснуть мало–помалу е ежержь (Пс. 12, 4) или чтобы во время нашего сна враг не посеял лукавых семян [в нашу душу] (ибо леность сопряжена со сном); не будем и воспламеняться с безрассудством и себялюбием (μ?τε δι?πυροι σ?ν ?λογ<α, ха< φ?λ&υτ<α,), «чтобы не увлечься и не уклоняться с царского пути»» (Сеж. Грм^о–рмм Бо^оелое. Слово 32, 6 // Сеж. Грм^ормм Бо^оелое. Творения. Т. 1. С. 394. Текст: Сг^^о^ге ^е Ла^^аизе. Discours 32–37 / Ed. par C. Moreschini et P. Gallay // Sources chretiennes. № 318. 1985. P. 96).
892

Ср. у Романа Сладкопевца, который, в поэтической форме толкуя эту притчу (Мф. 25, 1–13), замечает, что мы должны подготовить свои светильники для встречи с Женихом так, чтобы они сияли добродетелями и правой верой. См.: Дожаиоз /е МеМе. Hymnes. T. III / Ed. par J. Grosdidier de Matons // Sources chretiennes. № 114. Paris, 1965. P. 325.
893

Ср. 1 Кор. 5, 8 и Еф. 5, 3. В одной из лучших рукописей к этой сентенции еще добавляется: «Но пусть царствует среди монахов чистая любовь».
894

Ср. у преп. Иоанна Кассиана Римлянина, который замечает, что некоторые братья оскорбляются словом, брошенным в раздражении (зегжонез яссенз^) другим братом. Если же между обиженным и обидчиком выступает третий брат, желающий примирить и напоминающий эти слова апостола в Еф. 4, 26, то обиженный сам в раздражении начинает кричать, что если бы подобное совершил какой-нибудь язычник или мирской человек то он непременно бы стерпел, но от своего брата–монаха терпеть такое он не может. На сей счет преп. Иоанн говорит, что гнев (^тсмЫю) вреден сам по себе, поскольку охваченные им «расстраиваются умом» (perfMf^afae menfis) и становятся как бы глупцами, не способными различить подлинный смысл слов. См.: Jean Cassien. Conferences. T. II. P. 236–237.
895

См. у св. Василия Великого: «Псалом — занятие Ангелов, небесное сожительство, духовный фимиам» (Сеж. Дасмлмм Делмкмм. Беседы на Псалмы // Сеж. Влсмлмм Велмкмм. Творения. Т. 1. С. 462).
896

Под «диавольскими зрелищами» (θε?τρων διαβολικ?ν) подразумеваются всякие увеселительные и развлекательные зрелища (конские ристалища, представления мимов и пр.), которыми в древности поголовно увлекались городские жители. С этой духовной болезнью постоянно вели непримиримую борьбу многие отцы и учители Церкви. См., например, у св. Иоанна Златоуста: «Какого не заслуживает осуждения то, что верный, участвовавший в совершаемых здесь молитвах и страшных таинствах и духовном учении, после здешнего священнодействия уходит и садится на сатанинском зрелище вместе с неверным, — с блуждающим во мраке нечестия озаренный Светом правды? Как же, скажи мне, можем мы заградить уста язычникам или иудеям? Как станем вразумлять их и убеждать обратиться к благочестию, когда они видят, что принадлежащие к нашему обществу смешиваются на этих гибельных и всякой мерзости исполненных зрелищах?» (Полное собрание творений св. Иоанна Златоуста. Т. I, кн. 2. М., 1991. С. 868). Впрочем, следует отметить, что эта борьба со зрелищами св. Иоанна Златоуста, как и многих других пастырей словесного стада Христова, имела лишь частичный успех, ибо страсть к этим зрелищам проникала в самые глубины подсознания людей его времени. «Он предпринимал многое, но без крайней иллюзии оптимизма, зная, что в его пастве всегда будут непокорные овцы. Если ему удавалось вывести на надлежащий путь только некоторых, он был уже вполне удовлетворен, и его сердце испытывало сладчайшую радость, какой он и желал» (Лют д. Св. Иоанн Златоуст и нравы его времени. СПб., 1897. С. 297).
897

Иперехий, скорее всего, предупреждает против «прелести», к которой ведет всё, превышающее меру (?περ μ?τρον), даже ангельское славословие Бога на устах человека.
898

Вообще обладание чем-либо древние иноки признавали «ограблением бедных» (см.: №ge/ P. Die Motrivier-ung der Ascese in der alten Kirche und der Ursprung des Monchtums. Berlin, 1966. S. 86). Поэтому они считали, как гласит одно изречение преп. Макария, что «нестяжательность превыше всего» (με?ζων π?ντων εστ<ν ? ακτημοσ?νη) (Les Apophthegmes des Peres. T. I. P. 318).
899

Ср. у св. Кирилла Александрийского: «Ведь и богатство, и блеск от богатства естественно могут принести обладателям только чуждую и некую подложную славу. А блеск сердца и сияние добрыми делами будут для обладающих ими подлинным и природным (истинным) богатством, не сопребывающим с телом и с ним вместе согнивающим, но сожительствующим с душею, когда она еще пребывает в этой (земной) жизни, а когда она удаляется, то также с нею вместе отлетающим туда, куда укажет Вождь всего, ибо жного обмжелем у Ож^а, как мы слышали (Ин. 14, 2)» (Творения святого отца нашего Кирилла Александрийского. Ч. XIII. Сергиев Посад, 1906. С. 24–25).
900

Понятие «благоволение» (ε?δοχ<α) в святоотеческой письменности обычно прилагается к сфере Божественного бытия и очень редко обозначает благую волю человека. Данное изречение Иперехия предполагает, что все усилия ума и воли человека должны быть устремлены к единой цели — постижению Бога и осуществлению воли Божией. Один из путей, ведущих к этой цели, — размышление над Священным Писанием, которое здесь обозначается термином θεωρ?α.
901

В ряде рукописей еще добавляется: «Благочестие монаха должно проявляться в страннолюбии и быть облаченным в веселие».
902

«Внутренний человек» и «человек внешний» вообще тесно взаимосвязаны, а в подлинных подвижниках эта связь достигает удивительной гармонии. Поэтому св. Иоанн Златоуст так описывает нагорных отшельников: «Едва начинает восходить солнце или еще до рассвета, встают они с ложа бодры и свежи. Их не возмущает ни печаль, ни забота, ни головная тяжесть, ни труд, ни множество дел. Они живут как Ангелы на небе. Поспешно встав с ложа, бодрые и веселые, все вместе со светлым лицом и совестью составляют один лик и как бы едиными устами поют гимны Богу» (цит. по: Нмкольскмм С. История церквей Антиохийской и Константинопольской, за время святого Иоанна Златоуста, по его творениям. Ставрополь Кавказский, 1905. С. 18). Естественно, что любая внутренняя тяжесть и болезнь души инока, отражающаяся на его внешнем виде, вносит диссонанс в созвучный хор служителей Божиих.
903

«Пророка и Предтечу пришествия Христова — Иоанна Крестителя, проводившего девственную жизнь в пустыне, покрывавшегося кожаной одеждой и питавшегося суровой пищей, подвижники христианства считают первообразом иноческой жизни» (Ха–занскмм П. История православного монашества на Востоке. Ч. I. М., 1854. С. 24–25).
904

Обозначение второй Ипостаси Святой Троицы, то есть Сына (Логоса) в качестве «безначального» (αναρχον), хотя и встречалось в доникейской церковной письменности, стало общеупотребительным лишь с эпохи арианских споров. Ибо одно из основных положений Ария было то, что «Сын после Отца. Отец, как причина, безначально предсуществу–ет Сыну. И хотя Отец не всегда был Отцом и Сына не было до рождения, тем не менее время было создано Сыном и потому явилось после Него. Но в письме к Евсевию Арий, кажется, склонен к представлению временного промежутка между бытием Отца и бытием Сына» (Сажумлое Д. История арианства на латинском Западе (353–430). СПб., 1890. С. 27–28). Поэтому св. Афанасий, возражая арианам и опираясь на ряд мест из «Евангелия от Иоанна» (Ин. 14, 6; 10, 14; 8, 12; 13, 13), говорит: «Слыша, что Бог, Отчая Премудрость и Отчее Слово, так о Себе говорят, кто еще усомнится в истине и не поверит тотчас, что словом еежь означается вечное прежде всех веков и безначальное бытие Сына» (Сеяжмжель ^фяняемм Делмкмм. Творения. Т. II. М., 1994. C. 192).
905

Ср. у св. Василия Великого, который в «Слове о подвижничестве» предписывает избравшим узкий и тесный путь иночества не употреблять в излишке хлеб, вино и елей, воздерживаться от пьянства, опьянения и житейских попечений (?πο κραιπ?λης μ?θης μερ?μνων β?ωτ?χων ?πεχεσθα?). См.: ΒΑΣΙΛΕΙΟΣ Ο ΜΕΓΑΣ. ΜΕΡΟΣ Γ'. Σ. 376; Сеж. Дяемлмм Делмкмм. Слово подвижническое 12, 2 // Сеж. Дяемлмм Делмкмм. Творения. Т. 2. С. 137.
906

Слово συνε<σαχτος в древнецерковной письменности обычно обозначало незаконное сожительство христиан обоего пола, посвятивших себя девству. Впервые данный термин встречается в послании Антиохийского ^бора 268 г., осудившего образ мыслей и поведение Павла Самосатского. Среди прочего здесь говорится: «Что касается женщин, его «духовных дщерей», как их называют в Антиохии, «дщерей» священников и диаконов, его окружающих, он вместе с ними скрывает и этот и другие смертные грехи, хотя прекрасно знает о них. Мы знаем, возлюбленные, что епископ и все духовенство должны подавать народу пример в делах добрых, и прекрасно знаем также, сколько духовных лиц пало потому, что вводили к себе в дом женщин» (Деееемм Пяжфмл. Церковная история. М., 1993. С. 275). Начиная с Первого Вселенского Собора, указанное слово вошло устойчивым элементом в лексику канонического права (см.: iampe С. W. R. Op. cit. P. 1317–1318). Суть же пагубности греха такого незаконного сожительства хорошо выразил св. Григорий Богослов: «Сколько девство предпочтительнее супружества, столько непорочный брак предпочтительнее сомнительного девства. Посему и ты, ревнитель совершенства, или вполне возлюби чистое девство, если имеешь к тому и силу, и расположение, или избери супружество, как говорят, после первого второе, также доброе, плавание. Но избегай тех, которые хотят совместить и ту и другую жизнь — и безбрачную, и брачную, то есть примешивать к меду желчь, к вину грязь, к священному Салиму злоче–стивую Самарию» (Сеж. Грмгормм Богослое. Стихотворения богословские, 2. Советы девственникам. // Сеж. Грмгормм Богослое. Творения. Т. 2. С. 74).
907

В древнецерковной литературе понятие «ложь, обман, хитрость» (?πατη) обладало не только негативными смысловыми ассоциациями. Например, Ори–ген замечает: «Одна ложь, которая от Бога (? απ?τη ? απ? Θεο?), и другая, которая от змия» (Origene. Homelies sur Jeremie. T. II / Ed. par P. Nautin // Sources chretiennes. № 238. Paris, 1977. P. 266). Св. Григорий Нисский, развивая эти мысли александрийского учителя, говорит, что Бог Слово, воплотившись ради нашего спасения, «обманул» диавола, который под покровом человеческой природы не признал Божества. В том и состояла праведность воздаяния лукавому, что этот обольститель был, в свою очередь, обманут (? ?πατε?ν ?παταται). Однако если диавол осуществил обман, чтобы погубить естество человеческое, то праведный, благой и премудрый Бог использовал мысль об обмане ради спасения погубленной твари (см.: Gr^goire Nysse. Discourse catechetique. P. 118–122). В русле этих идей, вероятно, выдержано и развитие мыслей Иперехия: мир (κ?σμον подразумевает царство греха) стремится «прельстить» человека, используя всяческие уловки, но монах, обладающий духовным опытом, искусно обходит все западни лукавого и тем самым как бы «обманывает» его и лежащий во зле мир.
908

Ср. у св. Кирилла Иерусалимского, который, используя тот же глагол στρατολογεω, обращается к оглашенным: «Вы будете избираемы в воинство великого Царя» (Сеятмтелъ Хмрмлл №русалмжскмм. Поучения огласительные и тайноводственные. М., 1991. С. 32).
909

Иперехий и сочетает понятия «целомудрие» (σωφροσ?νη) и «девство» (παρθεν?α), и различает их. Под последним, вероятно, следует понимать девственность в физическом преимущественно аспекте, а под первым — целокупную чистоту души и тела человека, дарующую ему нерастленное видение мира. Примерно в том же духе высказывается и св. Амвросий: «Заслугу производит не одно только телесное девство, но также и чистота мыслей» (Творения св. Амвросия Медиоланского по вопросу о девстве и браке в русском переводе / Перевод с латинского А. Вознесенского под редакцией профессора Л. Писарева. Казань, 1901. С. 118).
910

В некоторых рукописях к этому изречению еще добавляется: «. ибо одно только благо должно изобиловать в нем».
911

Буке.: гражданку неба (ο?ρανοπολ?'την); Иперехий переводит, так сказать, в «антропологическую плоскость» (γ^?νον σ?μα — ο?ρανοπολ?'την ψυχ?ν) обычное противопоставление жизни иноческой и жизни мирской. Ср., например, у св. Иоанна Златоуста: «У них (монахов. — А. С.) всё отлично от нашего: и одежда, и пища, и жилище, и обувь, и речь. И если бы кто послушал разговор праведных и наш, тот хорошо бы узнал, что они граждане небесные, а мы недостойны даже и земли» (Иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Константина града, Златоустого. Избранные творения. Толкование на святого Матфея Евангелиста. Кн. 2. С. 708).
912

Понятие «мир» (ειρ?νη) мыслится у древних церковных писателей часто как слово, обозначающее одно из сущностных свойств Бога. Ср., например, у Дионисия Ареопагита: «Давай же мирными гимнами восхвалим божественный мир. Ведь он всех объединяет и порождает и создает всеобщее единомыслие и согласие. Поэтому и желают его все, что их разъединенное множество он обращает в цельное единство и разделенных всеобщей междоусобной войной соединяет в единородное сообщество. Ведь именно благодаря причастности к божественному миру старейшие из единящих сил объединяются и внутри самих себя, друг с другом и с единым и совершенным Началом и Причиной всеобщего мира». Данный «мир» у Дионисия тождественен «покою», поскольку он говорит о τ^ς θε?ας ειρ?νης κα? ησυχ?ας (см.: Дмонмемм ^реопяжж. О Божественных именах. О мистическом богословии. С. 303–304). Поэтому христиане, как чада Божии, суть «миротворцы» (ο< ε<ρηνοπο?ο<; — Мф. 5, 9), и этот евангельский идеал, согласно Иперехию, находит свое высшее выражение в монашестве.
913

Это изречение Иперехия становится более понятным, если учесть то обстоятельство, что в святоотеческой письменности пост обычно сопрягается с молитвой. Например, св. Григорий Палама говорит об их «созвучии и взаимной любви друг к другу» (τ? τ?ς προσευχ?ς *α< τ?ς νηστε?ας σ?νοδον χα< φ?λ?λληλον), ибо пост как бы «собеседует» с молитвой, которая «ведет беседу» с Господом (см.: Сеяжмжель Урм2о–рмм Лалажа. Беседы. Т. 1. С. 122. Текст: ΓΡΗΓΟΡΙΟΥ ΤΟΥ ΠΑΛΑΜΑ. ΑΠΑΝΤΑ ΤΑ ΕΡΓΑ, 9. Σ. 330). Поэтому и Иперехий, подразумевая, вероятно, такое сопряжение поста и молитвы, указывает, что без них все дело монаха (и вообще христианина) зиждется на песке.
914

Образ «гавани», «пристани» (λιμ?ν) постоянно встречается в древнецерковной литературе. Часто, например, его использует преп. Макарий, который, в частности, сравнивает христиан с купцами–мореходами, стремящимися при благоприятном ветре поскорее достичь гавани, ибо боятся изменения погоды и бури на море. Согласно преподобному, и христиане, даже когда их посещает благодать и овевает благоприятный ветер Святого Духа, остерегаются «вихря супротивной силы» (?νεμος τ?ς εναντ?ας δυν?μεως), могущего вызвать смятение и бурю в их душах. Поэтому необходимо для них многое усердие, чтобы достичь «гавани упокоения» (τον λιμ?να τ?ς αναπα?σεως), то есть «совершенного мира» (τον τ?λειον κ?σμον), «святого града», «небесного Иерусалима», «Церкви первородных» (см.: Ma^anos/Symeon. Reden und Briefen. Bd. I. S. 163). И преп. Ипатий Руфинианский в том же духе поучает своих монахов: «Стремящийся вкусить благодати Божией плачет днем и ночью о том, как угодить ему Богу, пересечь море века сего и невредимым войти в гавань Христову (ε<ς τον λιμ?να το? Χριστο?)» (Ca/Anicos. Vie d'Hypatios. P. 158). Для Ипе–рехия монастырь есть образ этой эсхатологической «небесной Гавани».
915

См. у преп. Анастасия Синаита: «Своеобразием ангельской природы является бесстрастие [ее] сущности» (?δ?ωμα αγγελικ?ς φ?σεως το απαθ?ς τ?ς ο?σ?'ας) (Anastasii Sinaitae. Viae dux. P. 41).
916

Ср. у Евагрия Понтийского: «В священном месте молитвы молись не как фарисей, но как мытарь (Лк. 18, 10–14), дабы и тебе быть оправданным Господом» (Творения аввы Евагрия. С. 88). Эту евангельскую притчу о мытаре и фарисее используют для развития ряда основных положений христианской этики многие отцы Церкви. В частности, св. Феолипт говорит: «Грешник, восстань и через покаяние восторжествуй над грехами своими, пренебрегая позором человеческим, имея пред очами своими [пример] мытаря и смиряясь, [как он]» (TAeo/epfMs o/ РЫа^е/-pAm. The MonastK Discourses. P. 278).
917

Ср. у Антиоха Монаха: «Кротость служит Божеству (τ? Θε<ον). Ибо и Моисей, бывший кротчайшим, стал избранным служителем Божиим и паче всех пророков удостоился видения Бога» (PG. T. 89. Col. 1792).
918

Довольно часто в святоотеческой письменности этот стих Псалтири связывается с Таинством Крещения. См., например, у св. Афанасия: «Под еодою покойною можно разуметь воды Святого Крещения, как очищающие от греховного бремени» (Сеятмтелъ Афанасмм Делмкмм. Творения. Т. IV. М., 1994. С. 99). Иперехий как бы развивает данное толкование в нравственноаскетическом ключе: кротость (? πρα?της), как одна из высших христианских добродетелей, немыслима без Таинства Крещения, которое служит основой всех нравственных усилий человека и его духовного преуспеяния.
919

Понятие «смиренномудрие» (ταπε?νοφροσ?νη) обычно обозначает высочайшую христианскую добродетель смирения. В отличие от термина «смирение» (ταπε?'νωσ?ς), который в Ветхом и Новом Заветах «употребляется для обозначения внешнего положения, в котором кто-либо находится, и, следовательно, оттеняет прежде всего и преимущественно момент пассменым, ταπε?νοφροσ?νη дает мысль о «смирении» как об акте и проявлении жизни сознател&но–сеободном. Отмеченный признак выражается, конечно, второй составной частью названного слова. Уже филологический смысл термина содержит указание на то, что им выражается собственно сжмреннмм образ жыслем челоеека и предполагается — непременно — момент сознательно–свободного участия в обозначаемом им настроении» (Зармн С. Аскетизм. С. 469). Эта добродетель смиренномудрия неразрывно связана с кротостью и является полной противоположностью гордыни — данный момент и подчеркивается Иперехием.
920

Понятие «целомудрие» (σωφροσ?νη), подразумевающее цельность ума, сердца и души человека, органично включает в себя и «скромность», противоположную пороку тщеславия, которое как бы «разрывает» внутреннее единство человека и «развлекает» его духовное «я» на внешние и случайные предметы.
921

Ср. определение поста у преп. Варсануфия и Иоанна: он есть «наказание тела для того, чтобы усмирить тело здоровое и сделать его немощным для страстей» (Преподобных отцев Варсануфия и Иоанна Руководство к духовной жизни. С. 128).
922

Обычай умывать ноги гостям уходит корнями в глубокую древность, о чем говорит, например, блж. Феодорит, толкуя 1 Тим. 5, 10: «так поступали в древности» (Творения блаженного Феодорита, епископа Кипрского. Ч. VII. С. 698). Данный обычай был воспринят и ранним монашеством: «Общим обычаем гостеприимства было при входе странника в келью инока снимать с него милоть и просить совершить молитву. Между тем хозяин готовил таз с водою и омывал ноги пришедшего и потом занимался приготовлением пищи для пришедшего» (Хозанекмм Л. Общий очерк жизни иноков египетских в IV и V веках. М., 1872. С. 51). Позднее этот обычай в некоторых иноческих уставах распространился и на братий общежительных монастырей. Так, в «Правиле» преп. Венедикта записано, что монахи, несущие недельные послушания на кухне, при начале и конце этого послушания должны вымыть всем братиям ноги (ре^ез оего ^яжен ре ^Mi е,§ге^мг ^мя ж№ ^Mi ИЯмгмз е^ ожтАмз /яоен^) (The Rule of St. Benedict in Latin and English with Notes / Ed. by Т. Fry. Collegeville, 1981. P. 232. См. также русский перевод: Древние иноческие уставы, собранные свт. Феофаном Затворником. М., 1994. C. 625). У Иперехия подчеркивается духовный аспект этого обычая: монах, подражая Господу (см.: Ин. 13, 5 и далее), должен поставлять себя на служение не только святым, но и грешным (и в первую очередь именно им).
923

Данное многосмысленное понятие (ν?μος) в конкретном случае предполагает, скорее всего, «закон Христов» («Евангельский закон» или «закон благодати»). Ср. у блж. Феодорита, который различает три вида «закона», говоря: «От блаженного Павла приобретаем мы сведение о трех видах Божественных законов. Он сказал, что закон был дан людям без письмени в самом творении и естестве. Великим же Моисеем предан закон в письмени. Но апостолу известен и третий закон, данный после первых, закон благодати». Этот последний закон «совершенно очищает души и освобождает от настоящего растления» (Творения блаженного Феодорита, епископа Кирского. Ч. II. C. 86–87).
924

В некоторых рукописях к этой фразе еще добавляется: «Совершенен тот, кто обладает им». Образ «потока» (να?μα) довольно часто встречается в святоотеческих творениях. См., например, у св. Мефодия: «Подлинно, ветвь девства вырастает крепко и пышно тогда, когда праведник и тот, кому поручено соблюдать и возделывать ее, напаяется тихими потоками Христовыми, орошаясь премудростью» (Святый Мефодий, епископ и мученик, отец Церкви III века. Полное собрание его творений. Перевод Е. Ловягина. СПб., 1905. С. 62). Что же касается «псалма исповедания» (ψαλμ?ς εξομολογ^σεως), то, вероятнее всего, подразумевается псалом 50, ибо Ориген так и называет данный псалом (εν τ? ψαλμω τ^ς εξομλογ^σεως) (см.: Origene. Homelies sur Jeremie. T. I / Ed. par P. Nau-tin // Sources chretiennes. № 232. Paris, 1976. P. 354).
925

Первую часть главы можно перевести и несколько иначе: «Живое древо на земле — монах, бесстрастно [проводящий свою жизнь]». Не совсем ясно, вкладывает ли Иперехий какой-либо глубокий смысл в различие выражений «живое древо» (ξ?λον ζοηρ?ν) и «древо жизни» (ξ?λον ζω^ς); вполне возможно, что это различие намекает на различие эсхатологической реальности Царства Божия (нового «райского состояния») и слабого отражения этой реальности здесь, на земле.
926

Иное толкование этого чудотворения Елисея дается св. Иринеем Лионским: «Сим действием пророк показал, что крепкое Слово Божие, которое по небрежности мы потеряли чрез древо и не находим, опять получим чрез Домостроительство Древа» (Се. Ирмнем Лмонскмм. Пять книг против ересей. С. 627). Данное толкование св. Иринея, основывающееся на символике «древа познания» — «Древа Креста», полностью воспринимает и преп. Максим Исповедник (см.: Maximi Confessoris Quaestiones et dubia. P. 45; Преи. Максмж Испоееднмк. Вопросы и затруднения. С. 109). Более близкое к толкованию Иперехия (хотя и не тождественное ему) объяснение этого места Священного Писания дается преп. Макарием, который, говоря о переходе души, верующей во Христа, из состояния порочного в доброе, замечает: «Если при Елисее дерево, по природе легкое, будучи брошено в воды, вынесло на поверхность железо, по природе тяжелое, то тем более ныне Господь пошлет [нам] Дух Свой — легкий, быстрый, благой и небесный, — и через это соделает душу, погрузившуюся в глубины вод лукавства, легкой и крылатой, вознесет ее на небесные высоты, изменит и преобразит ее собственное естество» (Die 50 geistlichen Homilien des Makarios. S. 293–294). Таким образом, толкование преп. Макария находится как бы посередине между богословско–икономическим толкованием св. Иринея и сугубо аскетическим Иперехия.
927

Под «туком всесожжения» (στεαρ ?λοχαρπ?σεως) Ипе–рехий, скорее всего, понимает не просто жертвы, предписанные законом Моисея, но и всякое чисто внешнее благочестие, в том числе и показное стран–ноприимство. Следует отметить, что духовное понимание «всесожжений» глубоко укоренилось в древнецерковной письменности. Так, согласно Оригену, «каждый из нас имеет в себе свое всесожжение» (MnMs^Me nosfmm Aa^ef in se Ao/ocaMsfMm sMMm), которое и приносит Богу: «всесожжение» одного — отказ от своего имущества, другого — мученичество, третьего — любовь к братиям и готовность «положить душу за други своя» и т. д. Таким же «всесожжением» является и умерщвление в себе плотских и душевных страстей (см.: Origene. Homelies sur le Levitique / Ed. par M. Borret. T. I // Sources chretiennes. № 268. Paris, 1981. P. 84–88; Т. II // Sources chretiennes. № 268. Paris, 1981. P. 116). И блж. Феодорит в данном плане вполне созвучен с Оригеном: «Разным родам бессловесных животных, приносимых в жертву, уподобляются приносящие Богу самих себя. Возлюбившие жизнь нестяжательную и свободную от забот всецело посвящают себя Богу всяческих и себя самих приносят во всесожжение и всеплодие, ничего не оставляя настоящей жизни, но всё прелагая в жизнь нестареющуюся. А те, которые ниже их, часть уделяют жертвеннику, часть иереям, а остальное — на потребу тела. А одни приносят кротость овец, другие, подобно тельцам, с любовью несут на себе благое иго Господне. А иные, уподобляясь козам, избытки от потреб своих, как бы некое млеко, отдают нуждающимся. Поэтому чувственное и внешнее в Законе применимо к иудеям, а духовное — к возлюбившим евангельское житие» (Творения блаженного Феодорита. Ч. 1. С. 134–135).
928

Чтобы понять это изречение Иперехия, следует учитывать исторический контекст развития раннего монашества. После своего так называемого «золотого века» (примерно 312–363 гг.) монахи стали играть весьма заметную роль в общественной жизни поздней Римской империи. «Сильные мира сего слушались их советов, просили их молитв, ущедряли их богатыми приношениями. Число иноков чрезвычайно возросло. Иноки вошли в состав клира и заняли первенствующее положение в церковной иерархии со всеми правами и преимуществами, соединенными с этим положением». Естественно, возросли и искушения, связанные с этим обстоятельством, ибо «воздержаться от любостяжания было нелегко, особенно когда деньги давались без труда христолюбивыми благотворителями» (Уермоеекмм Ф. А, Терноеекмм С. А Греко–Восточная Церковь в период Вселенских Соборов. Киев, 1883. С. 79–83). Связь праведности (справедливости) с нестяжательностью и, наоборот, несправедливости — с корыстолюбием, намеченная Иперехием, подчеркивается и св. Амвросием: «Равнодушие к деньгам является одним из видов справедливости, почему мы должны уклоняться от корыстолюбия и особенно стараться (ожт з^м^^о ш^еЫеге) о том, чтобы не погрешить против справедливости, но быть верными (смз^о^^яжмз) ей во всех делах и поступках» (см.: Се. Ажероемм Медмоланекмм. «Об обязанностях священнослужителей» (De officiis ministrorum) / Перевод с латинского языка Гр. Прохорова под редакцией профессора Казанской Духовной Академии Л. Писарева. М.; Рига, 1995. С. 283).
929

Суть такой молитвы точно выразил один «исихаст–ский» памятник, переведенный епископом Порфи–рием (Успенским): «Молитва есть полет ума к Богу, а по действию своему — уклонение от мира, замена его Богом, матерь и дщерь слез, очищение от грехов, мост над искушениями, преграждение скорбям, ободрение во время браней духовных, занятие Ангелов, питание всех бесплотных, постоянное веселие, нескончаемое делание, добродетелей родник, дарований духовных стяжательница, преуспеяние видимое, душе пища, уму просвещение, отчаянию секира, надежде удостоверение, печали утоление, монахов богатство, безмолвников сокровище, преуспеяния зеркало, мероприятий проявление, состояний духовных показательница и откровение будущего» (Лорфмрмм (Уепенекмм), епмекоп. Восток христианский. История Афона. Ч. III. Отделение второе. СПб., 1892. С. 212).
930

Ср. учение преп. Исидора Пелусиота, согласно которому добродетель воздержания требует от инока также и «сдерживания скорости языка, который важнее всех земных членов, — так как всего труднее его удерживать». «Слышу, — пишет св. Исидор к монаху Кассиану, — что бежал ты жизни тленной, вступив на поприще монахов, но язык у тебя неудержим и говоришь, не подумав. Это не иное что значит, как построить крепкую, неприступную для врагов стену и для входа им оставить врата. Если хочешь и стену соблюсти в безопасности, и пред врагами оказаться сильным, то всеми силами сдерживай язык, от которого приключаются мгновенные и великие падения» (Заеармн И. Пастырское служение по учению преподобного Исидора Пелусиота. С. 58).
931

«Пылкость» или «стремительность» характера монаха (у Иперехия — οξ?ς μοναχ?ς) делает его легко подверженным гневу, который, по определению Евагрия, «есть наиболее стремительная (?ξ?τατον) страсть» (Творения аввы Евагрия. С. 97). А гнев «является бурным, стремительным, легко возбудимым возмущением пожыслое, всякий раз при своем возникновении колебля душевную устойчивость, нарушая психическое равновесие, внося в духовную жизнь беспорядочность, полную расшатанность, неупорядоченную стихийность. В этом отношении страстм 2нееа должна быть отдана печальная пальма первенства по сравнению с другими страстями. Едкий «дым» этой страсти помрачает, ослепляет ум, так что он теряет всякую рассудительность и лишается ведения (γν?σ?ς)» (Зармн С. Аскетизм. С. 277).
932

Эта фраза (εν οψεσ? δυνατ?ν επα?νεθ?σετα?) с ее эсхатологической перспективой выдержана в евангельском духе (см. «блаженства» — Мф. 5, 5). Если попытаться развить мысль Иперехия, то она, скорее всего, может быть изложена следующим образом: благодаря кротости, смирению и пр. добродетелям христиане станут «сильными мира того», затмевая своим духовным величием «сильных мира сего». Поэтому св. Иоанн Златоуст и говорит, что тот, кто сбросил с себя власть греха, «не увлекается злыми пожеланиями, не трепещет безрассудно нищеты и бесславия и прочих тягостей настоящей жизни, того, хоть он одет в рубище, сидит в тюрьме и закован в цепи, назову начальником, и свободным, и царственнее царей» (Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского, в русском переводе. Т. III, кн. 2. СПб., 1897. С. 359–360).
933

Церковь требует от стремящихся к высшему совершенству отречения от собственности по трем причинам: во–первых, потому, что богатство требует постоянных забот, лишающих человека возможности сосредоточить свою мысль и чувство исключительно на Боге; во–вторых, потому, что имущество создает более всего искушений к нарушению заповеди любви к ближнему, вызывая ссоры, вражду и зависть; наконец, потому, что самая любовь к ближнему, равная любви к самому себе, неизбежно ведет к бедности. Основная причина отречения от собственности одна: собственность есть препятствие для совершенного исполнения заповедей любви к Богу и ближним» (Ло–ное Л. Д. Естественный нравственный закон. С. 296).
934

В XII в. горячий ревнитель чистоты христианских идеалов Евстафий Фессалоникийский, который «с теплым и задушевным энтузиазмом изображает положительный идеал монаха и монашества», одновременно острым словом своим бичует отступление от этого идеала современных ему монахов: «Монахи обращают свое звание в средство и источник богатейших доходов и наживы, похищают (?ρπ?ζουσι), собирают сокровища и строят для них обширные магазины…»; «Вместо креста, который ты обещался нести, вступая в монашество, — обращается Евстафий к монаху, — ты взял на свою спину тяжесть разнообразных доходов, обращая в насмешку самое имя монаха» (цит. по: Гоеорое А. Д. Евстафий, митрополит Солунский, писатель XII века. (К характеристике внутренней истории Византии) // Православный оэбеседник. 1883. № 10. С. 159–160). Вероятно, подобные же нестроения в монашеской жизни подразумевает и Иперехий.
935

Ср. у преп. Симеона Нового Богослова, который, поучая монахов в одном из своих «Оглашений» относительно соблюдения заповедей Господних, среди прочего говорит, что следует алкать и жаждать правды, поскольку Господь есть Солнце праедм (Мал. 4, 2). И кто жаждет Его, тот считает весь мир и все мирское (τ? εν χ?σμω) за сор. См.: Symeon /е Мэмоеам TAeo/ogien. Catecheses. T. III. P. 228–230.
936

Ср. высказывание преп. Максима Исповедника о Христе как о «подлинной Сущности и источнике [всяческих] благ» (τ?ς ?ντως ουσ?ας των αγαθ?ν χα< πηγ?ς) (PG. T. 91. Col. 33).
937

Богатство, неразрывно связанное со множеством грехов, рассматривается Иперехием в качестве как бы «постоянного повода ко греху», а поэтому и само являющееся в определенной степени грехом; то же самое можно сказать и о «тучности плоти», сочетаемой с опьянением (πολυσαρχ?α εν χρα?π?λ^ συνσταμενη), которая предполагает грех чревоугодия. Отсутствие этих грехов и «поводов ко греху» делает для человека более доступным вход чрез врата в Царство Небесное. Ибо указанные слова Молитвы Господней, согласно преп. Иоанну Кассиану Римлянину, предоставляют молящимся повод (occasioned) для снискания милосердия Божия в Судный день. См.: Jean Cassien. Conferences. T. II. P. 59.
938

Образное отождествление «терний» с грехом не раз встречается в древнецерковной письменности. См., например, у блж. Феодорита, который, толкуя Пс. 31, 4 (е^да унзе жм терн), говорит: «Причина бед моих — грех, который возрастил я вместо грозда, и уязвляюсь им непрестанно. Ибо грех он назвал терном, как произрастание негодное, для того и возросшее, чтобы язвить» (Творения блаженного Фео–дорита. Ч. II. С. 147).
939

Ср. опять у блж. Феодорита, который, обращаясь в одном из своих посланий к некоему монаху Андрею, пишет: «Никогда не видев твоего благочестия и не имев случая беседовать чрез письма, я сделался преданнейшим твоим почитателем. Вызвало эту любовь и постоянно воспламеняет ее то, что согласно говорят вкусившие твоего меда. Ведь все удивляются правоте веры, блеску жизни, твердости души, внутренней гармонии, увлекательности и приятности обращения и всему другому, что характеризует питомца любомудрия» (Творения блаженного Фео–дорита, епископа Киррского. Письма блаженного Феодорита. Вып. I. Сергиев Посад, 1907. С. 185). И у Иперехия, и у блж. Феодорита подразумевается, что слова являются ясным излучением чистоты души человека.
940

Одно из посланий преп. Нила гласит: «Некоторые называют пророков пчелами, а Священное Писание — ульем их. Поэтому хорошо внять Соломону, глаголющему: Яждь жед, еыме, блж бо еежь еож, да маеладмжея ^оржамь жеом (Притч. 24, 13). Пищей сладкой и подобной меду именует он чтение глаголов [Святого] Духа и размышление (τ^ν μελ?την) над ними» (PG. T. 79. Col. 180). Иперехий, сравнивая монахов с пчелами, подразумевает, что они являются подражателями пророков и продолжателями их дела.
941

Так цитирует Иперехий, сочетая Лк. 6, 21 и Мф. 5, 5. Согласно св. Амвросию, это «блаженство» предполагает плач о преходящем и взыскание вечного (Деге оссЫмя е^ ея ^мяе яе^егня змн^, ^мяегеге). См.: ^ж^го^зе Ые Mi/ян. Traite sur l'Evangile de S. Luc. T. I. P. 207).
942

В тексте «Патрологии» Миня — «ангельскими глаголами» (ρ?μασ? δε ?γγελ?χοΓς), но мы следуем чтению М. Тиро, опирающемуся на более достоверные рукописи.
943

Согласно толкованию преп. Максима Исповедника, данные слова Молитвы Господней означают следующее: молящийся, «сознавая себя смертным по природе. оставляет долги должникам, а затем, ввиду неизвестности [смертного часа], каждый день ожидает естественно неизбежного и своей волей предупреждает природу, становясь самовольным мертвецом для мира, по словам [Псалмопевца]: Гебе радм умерщеляемся еесь день, еменмхомся яко ое^ы зажоле–нмя (Пс. 43, 23). Вследствие этого он примиряется со всеми, чтобы, преставляясь к жизни неувядающей, не принести с собой порочности нынешнего века и чтобы получить от Судии и Спасителя всех в равное воздаяние то, что здесь [на земле] взял в долг» (Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. 1. С. 199). Иперехий еще подчеркивает, что словa этой молитвы не могут вмещаться в сердце человека одновременно со словами злыми и лукавыми, ибо они взаимно исключают друг друга.
944

Античный идеал «мудреца» (и «мудрости»), оказавший определенное влияние на христианское миросозерцание, претерпел в религии Христовой существенное изменение, ибо мудрость человеческая здесь немыслима без причастия Божией Премудрости, то есть Господу нашему Иисусу Христу. Среди древнецерковных аскетических писателей мысль эту ясно выразил, например, Евагрий Понтийский в одной из своих схолий: «Если есякому. мужу глаеа Лрмсжос (1 Кор. 11, 3), а мудрый является мужем (?ν% 0а χα< ? σοφ?ς), то Христос, естественно, Глава ему. Но Христос есть наша Премудрость (?μ?ν σοφ<α εστ<ν), ибо Он сделался для нас премудростью ож Гога (1 Кор. 1, 30), а поэтому Главой мудрого является Премудрость; устремляя к Ней мысленные очи свои, мудрый созерцает в Ней логосы тварных вещей» (Foagre /e Ponfi^Me. Scholies a l'Ecclesiaste / Ed. par P. Gehin // Sources chretiennes. № 397. Paris, 1993. P. 76). Такая христианская мудрость, будучи еще и «подражанием Христу», предполагает, естественно, единство слов и дел. Этот аспект идеала христианского мудреца запечатлел в своих творениях, например, св. Амвросий, который такого мудреца «представляет и воспитателем людей посредством слов и дел. Его sapiens, относясь более или менее равнодушно к своему собственному благосостоянию, всем, однако, желает добра, со всеми старается поступать хорошо и никому не желает ничего злого. Он не только сам ничего не боится, но также старается и в других ослабить страх пред всякого рода опасностями, пред смертью, болезнями тела. Он научает других, что слабости тела вовсе не могут препятствовать нашей деятельности, а, наоборот, даже возвышают ее, что наше истинное счастье заключается не в знатности рода и не в материальном благосостоянии, а в хорошем внутреннем настроении, что, наконец, для нас гораздо лучше поскорее освободиться от оков тела и быть со Христом» (Адажое И. И. Амвросий Медиоланский. С. 644–645).
945

Под «разумным монахом» (συνετ?ς μοναχ?ς) подразумевается «монах мудрый», то есть имеется в виду та духовная мудрость монаха (σοφ?α μοναχο?), о которой речь шла в предыдущей главе. О такого же рода мудрости говорится в изданной Д. Бэлфуром «Второй сотнице» преп. Иоанна Карпафского: «Страх Господень — родитель [духовного] разума (γενν^τωρ φρον^σεως); порожденное этим разумом подлинное осуществление заповедей (των εντολ?ν χατ?ρθωσ?ς) влечет за собой разумение (σ?νεσ?ν), которое объемлет вместе с мудростью (τ^ς σοφ?ας) душу, ставшую бесстрастной (μετ? τ^ν ?π?θε?αν), — той мудрости, которая есть ведение вещей божественных и человеческих, а также причин их» (A Supplement to the Philokalia. The Second Century of Saint John of Karpa-thos by D. Balfour. First Critical Edition in Collaboration with M. Cunningham. Brookline, 1994. P. 60).
946

Ср. размышление отца Георгия Флоровского: «В смертности человека нужно видеть домостроительную причину крестной смерти. Чрез смерть проходит Богочеловек, и погашает тление, оживотворяет самую смерть. Своею смертию Он стирает силу и власть смерти — «смерти державу стерл еси, Сильне, смертию Твоею». И гроб становится живоносным, становится «источником нашего воскресения»… В смерти Богочеловека исполняется воскресный смысл смерти — «смертию смерть разруши»» (Флороеекмм Г. О смерти крестной // Православная мысль. Вып. II. 1930. С. 163).
947

Связь «девства» и «милостивости» («милостыни») прослеживается в ряде памятников древнецерковной аскетической литературы. Так, она сама собою подразумевается в сочинении «О девстве», в котором автор обращается к подвижнице так: «О стран–нолюбии и милостыне (περ? δε τ^ς φ?λοξεν?ας χα? τ^ς ελεημοσ?νης) не имеешь нужды быть наставляемой. Ибо сама по себе сделаешь [это]». Худряе^ее Д. Сочинение св. Афанасия Великого «О девстве». С. 263. Текст: ΑΘΑΝΑΣΙΟΥ ΑΛΕΞΑΝΔΡΕΙΑΣ ΤΟΥ ΜΕΓΑΛΟΥ ΑΠΑΝΤΑ ΤΑ ΕΡΓΑ, 11. ΑΣΚΗΤΙΚΑ. Σ. 210). Названные две добродетели, вкупе с постом и молитвой, составляют сущностное ядро христианского идеала, заложенного уже в Евангелиях и рельефно оттененного древними отцами–подвижниками, постоянно подчеркивающими, что под девством понимается не внешний целибат, но как бы «девственная чистота мысли» (an inner chastity of thought) (см.: The Collected Works of Georgy Florovsky. Vol. X. The Byzantine Ascetic and Spiritual Fathers. Vaduz, 1987. P. 25–27).
948

В этом изречении Иперехия примечательно соположение «заповедей Всевышнего» (?ντολ?ς ?ψ?στου) и «предписаний отцов» (Πατ?ρων παραγγελ?ας), которое указывает на единство Священного Писания и Священного Предания и в области нравственного богословия.
949

Понятие «видение» (φαντασ?α) в святоотеческой письменности, как правило, сопровождалось негативными ассоциациями. Блж. Диадох, например, проводит различие между сновидениями (ονε?ρο?), являющимися душе «в любви Божией», которые суть несомненные признаки [духовного] здоровья ее, и ночными видениями от бесов (των δαιμ?νων φαντασ?α;), свойством которых является постоянная изменчивость форм и образов (см.: Dia^o^Me ^e PAo-fice. Oeuvres spirituelles. P. 106).
950

«Повиновение» (υποταγ?) есть разновидность добродетели послушания (?παχο?), а сущность и смысл этой добродетели «заключается в готовности христианина подчинить свою волю и желание воле Божией, направляющей жизнь человека всегда к лучшему, но часто не так, как бы хотелось человеку с точки зрения его личных самолюбивых видов, предположений и намерений» (Зармн С. Аскетизм. С. 559). О «повиновении» см., например, у преп. Марка: «Кто добровольно, с повиновением и молитвою подвизается, тот есть искусный подвижник, ясно показывающий удалением от чувственного мысленную борьбу» (Преподобного и богоносного отца нашего Марка Подвижника Нравственно–подвижнические слова. Сергиев Посад, 1911. С. 45). Добродетель повиновения всегда высоко оценивается в церковной аскетической и житийной письменности. См., например, в «Житии преп. Симеона Нового Богослова», где повествуется о некоем монахе, который явил доказательство своего повиновения (τ?ς υποταγ?ς αυτο? ?ριστων δοχ<μ?ν), пройдя через все самые «непочитаемые» служения, и тем самым сделал явным для всех высоту своей духовной жизни (см.: Un grand mystique byzantin. Vie de Symeon le Nouveau Theologien. P. 58).
951

Ср. у блж. Феофилакта: «Не смущайтесь же, говорит [апостол. — А. С.] тем, что мы в скорбях: это самое есть похвала для христианина. Каким образом? Ибо скорбь производит терпение, терпение же делает искушаемого опытным, а опытный человек, успокаивая себя в доброй совести тою мыслию, что подвержен скорбям для Бога, уповает на воздаяние за эти скорби. А такое упование не бесплодно, «не посрамит» надеющегося. Человеческие надежды, не сбываясь, постыжают надеющегося, а божественные надежды не таковы. Ибо Подающий блага бессмертен и благ, а притом и мы, хотя и умрем, оживем, а затем ничто уже не воспрепятствует надеждам нашим сбыться» (Блаженного Феофилакта, Архиепископа Болгарского, Толкование на Послания св. апостола Павла. С. 32–33).
952

См. у преп. Петра Дамаскина: «Терпение служит укреплением для всех добродетелей. И ни одна из добродетелей без него не может устоять, ибо всякий обратившийся еспять не упраелен есть е Дарстемм Божмм (Лк. 9, 62). Если кто думает, что он причастен и всем добродетелям, но не претерпмт до кон^а, то не избежит сетей диавольских и не будет упраелен к достижению Царства Небесного. Ибо и те, которые уже здесь получили обручение [жизни вечной], имеют нужду в терпении, чтобы воспринять в будущем совершенную награду за подвиг» (Творения Петра Дамаскина. М., 1993. С. 244–245).
953

Единство мира горнего — ангельского и дольнего — человеческого святые отцы обычно подчеркивают в связи с Божественной литургией. См., например, у преп. Максима Исповедника: «Совершаемое всем верующим народом троекратное возглашение «Свя–тый» указывает на наше единение и равночестность с бесплотными умными Силами, которое будет явлено в будущем, когда естество человеков, вследствие тождества неизменного и присносущного движения окрест Бога, научится, в полном созвучии с горними силами, воспевать и освящать единое триипостасное Божество троекратным пением «Святый»» (Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. 1. С. 173). В сходном смысле высказывается и св. Герман: «Иерею, стоящему у примирительной Жертвы между двух херувимов, склоняющемуся перед невидимой и неприкрытой славой и блистанием Божества и мысленно созерцающему Небесную службу (τ^ν επουρ?ν?ον λατρε?αν), сообщается знание света Живоначальной Троицы. И мысленно созерцает он и возглашает Трисвятое славословие Серафимских Сил. Осеняемый Херувимами и при восклицании Серафимов, он взывает вместе с ними, «победную песнь поюще, вопиюще и глаголюще»» (Се. Гержан Хонежанжмнопольекмм. Сказание о Церкви и рассмотрение таинств. М., 1995. С. 75). Иперехий, сополагая «нескончаемое песнопение» (υμνολογ?α ?χατ?παυστος) с таким же славословием Серафимов (?χαταπα?στως δοξολογε?), предполагает, с одной стороны, уже известную идею «равноангельского жития», а с другой — рассматривает иноческое житие как непрестанную литургию. Подобное славословие (или песнопение) в святоотеческой аскетике рассматривалось как сильное оружие в духовной брани. Так, преп. Нил в одном из своих посланий говорит, что как только человек начинает славословить и воспевать Вышнего (το Κρε?ττον), то сразу же «враждебный змий» (? πολεμ?ος δρ?χων) пытается превратить это славословие в хулу. Но нас не должна страшить эта дерзость врага; наоборот, преисполнившись еще большей отваги, мы обязаны, усилив молитвы и приумножив Божественное песнопение, уничтожить мощь и силу супротивника (см.: PG. T. 79. Col. 476).
954

Иперехий употребляет наречие ε?παρρησ??στως, предполагающее «доверчивость, доверительность» или «дерзновение» человека перед Богом на Страшном Суде. См. аналогичное употребление этого слова у св. Кирилла Иерусалимского: «Сохрани завет со Христом, украшаясь добрыми делами, дабы, с дерзновением представ перед Судиею, мог ты наследовать Царство Небесное» (Се. Хмрмлл Иеруеолмжекмм. Поучения огласительные и тайноводственные. С. 247).
955

Толкуя это одно из самых трудных мест посланий св. Павла, Н. Н. Глубоковский говорит, что все земное поприще Господа «представляет для разума еелмкую блжочеежмя жамну (1 Тим. 3, 16), ибо во всех своих моментах не мотивировано натуральною причинностью. Воплощение не требовалось эссен–циально богоравенством, не вытекало из него прямо и не было унижением пред ним. Вочеловечивание — даже в своей рабственности — не вело непременно к подчинению и усугубляло естественную приниженность. В ней смерть неизбежна, но вовсе не предполагает специально позорности в виде крестной смерти. Все тут неестественно и непонятно. Но — поскольку исключительным субъектом был Божественный Деятель по воле Отца — мы обязаны признать все эти акты божественно избранными средствами для осуществления спасительных намерений Божиих. И последние реально нашли абсолютное исполнение, поелику были доведены до самого крайнего конца. В этом отношении уничижение является богоуста–новленным путем к славе (ср. Евр. 2, 9–10). Но для Христа в этом не было ни этической, ни фактической необходимости. Всё это допускалось добровольно по чисто Божественному самопожертвованию. Это был чрезвычайный подвиг, который непременно должен был дать соответственный результат и объективный, и субъективный» (Глубокоескмм R. R. Христово уничижение и наше спасение. Флп. 2, 5–11. (Библейско–экзегетический анализ) // Православная мысль. Вып. II. 1930. С. 98–99).
956

Последняя фраза (?χ<ν?το<ς χε<λεσ<), вероятно, предполагает, что Иперехий говорит о «гласе умной молитвы», когда уста остаются неподвижными, а ум, сердце и вся душа человека «беседуют с Богом». Учение о такой молитве было подробно развито в поздневизантийском исихазме. Так, согласно преп. Григорию Синаиту, «начало умной молитвы — очистительное действие или сила Святого Духа, жа–мнсжеенное сеященнодемсжеме ума, равно как начало безмолвия есть упразднение от всего или свобода от попечений, средина — просветительная сила Духа и созерцание, а конец — изступление и восторже–ние ума к Богу» (Я^мжмрскмм А. Византийский религиозный мистицизм XIV века перед переходом его к славянам // Странник. 1908. № 11. С. 513).
957

В ряде рукописей добавляется: «Он есть друг Христов и не оскверняет грехом тело свое».
958

Судя по контексту, Иперехий отождествляет «страх Господень» и «страх Божий». Духовный смысл такого страха ясно обозначил св. Григорий Богослов, который, исходя из Притч. 1, 7, замечает, что Соломон «началом премудрости называет страх. Ибо надобно, не с умозрения начав, оканчивать страхом (умозрение необузданно, очень может завести на стремнины), но, научившись начаткам у страха, им очистившись и, так скажу, утончившись, восходить на высоту. Где страх, там соблюдение заповедей; где соблюдение заповедей, там очищение плоти — сего облака, омрачающего душу и препятствующего ей ясно видеть Божественный луч; но где очищение, там озарение; озарение же есть исполнение желания для стремящихся к предмету Высочайшему, или к Тому, Что выше высокого» (Сет. Трм^ормм Бо^ослое. Слово 39, 8–9 // Сет. Трм2ормм Бо^ослое. Творения. Т. 1. С. 454). Древние отцы–пустынники отмечали, что страх Божий является положительным качеством и средством достижения добродетели. Этот страх часто сочетался у них с добродетелями, проявляющимися по отношению к ближним: любовью, смирением, неосуждением и т. д. (см.: GoMM С. The Desert Fathers on Monastic Community. Oxford, 1993. P. 91).
959

Св. Григорий Двоеслов замечает, что как всякая добродетель издает благоухание (см.: 2 Кор. 2, 14), так и от порока исходит зловоние (/efor ay oifio). Поскольку же всякое зло порождается сребролюбием (жадностью, любостяжанием), то «дом сребролюбия строится на зловонии» (^omMs aoarifiae in /efore con-sfmafMf). И если «корень всех зол есть сребролюбие (cMpMfas)», то тот, кто находится под властью этого греха, есть и раб (sM^ieciMs) всех остальных зол (см.: Gregoire /e Gran^. Morales sur Job. Troisieme partie (Livres XI-XVI). T. I / Ed. par A. Bogognano // Sources chretiennes. № 212. Paris.1974. P. 420–422; Т. II // Sources chretiennes. № 221. Paris, 1975. Р. 46).
960

Предполагается, что злословие (χαταλαλ?α) является даже более тяжким грехом, чем нарушение некоторых монашеских обетов, ибо оно преступает через вторую заповедь Божию — заповедь любви к ближнему. Обычно этот грех влечет за собой и другие, а поэтому преп. Исаак Сирин говорит, что хранящий свои уста от злословия «блюдет сердце от [многих] страстей» (φυλ?ττε? τ^ν χαρδ?αν α?το? ах των παθ?ν). Такой христианин во всякий час созерцает Господа, заставляет бесов бежать от него и искореняет в себе семя зла (см.: ΤΟΥ ΟΣΙΟΥ ΠΑΤΡΟΣ ΗΜΩΝ ΙΣΑΑΚ… ΤΑ ΕΥΡΕΘΕΝΤΑ ΑΣΚΗΤΙΚΑ. Σ. 176). В «Житии св. Син–клитикии» данный грех тесно увязывается в первую очередь с памятозлобием, ибо здесь говорится: «Следует блюсти себя от памятозлобия (?π? μνησ?χαχ?ας), ибо за ним следует много ужасных грехов — зависть, печаль, злословие» (ΑΘΑΝΑΣΙΟΥ ΑΛΕΞΑΝΔΡΕΙΑΣ ΤΟΥ ΜΕΓΑΛΟΥ ΑΠΑΝΤΑ ΤΑ ΕΡΓΑ, 11. Σ. 310).
961

Образ меда (см. также выше примеч. 82, с. 715) здесь, скорее всего, подразумевает ведение Бога. Ср. у Ева–грия: Творения аввы Евагрия. С. 133, 304 (примеч. 60). В схожем смысле высказывается и Ориген, толкуя Пс. 118, 103; эти строки, по его мнению, описывают «внутреннее расположение святого» (το? ?γ<ου δ??θεσ?ν), вкушающего сладость [духовную] при приближении к Слову Божиему и от этого преисполняющегося радостью (см.: La chaine palestinienne sur le Psaume 118. T. I. P 354). Что же касается образа молока, то Климент Александрийский понимает слова апостола Павла в 1 Кор. 3, 2 (Я пмжал еае жлекож) в смысле насыщения «духовной пищей» (? τροφ? πνευματ?χ?), даваемой человеку при «возрождении», то есть после крещения; этим «млеком» напитывает нас Само Слово Божие (Логос), Которым мы искуплены (см.: С/еженз ^/eляиЫг^имз. Protrepticus und Paedagogus. S. 119). Примерно в том же духе понимает образ меда и Ориген, который понимает под «млеком» пищу тех, которые еще суть младенцы во Христе (см.: CroMze/ R. Origen. Edinburgh, 1989. P. 128). Следует отметить, что в Древней Церкви существовал обычай, по которому новокрещеным давалось молоко, смешанное с медом. Этот обычай нашел отражение в «Апостольском предании», приписываемом св. Ипполиту Римскому. Согласно данному памятнику, такая смесь (/ас et me/ mixta) символизирует вступление новокрещеного в «землю обетованную»; она также есть «плоть Христова» ^aro CAristi), Которую Он дал нам в пищу, как младенцам (см.: Rippo/yte ^e. Rome. La tradition apostolique / Ed. par B. Botte // Sources chretiennes. № 11 Ais. Paris, 1968. P. 92). Очень возможно, что этот «литургический контекст» определяет до некоторой степени и развитие мысли Иперехия, а поэтому хлеб и вино у него в данной главе также имеют глубокий символический смысл. Впрочем, следует отметить, что сочетание «молоко и мед» в святоотеческой письменности обозначало и вершины богомыслия или созерцания, делающиеся доступными подвижнику путем подвигов и трудов, когда обретается бесстрастие. Так, согласно преп. Григорию Синаиту, «земля обетованная есть бесстрастме, исполненная как медом и млеком — духовным веселием» (см.: А. Л. Из истории юго–славянского монашества XIV столетия // Душеполезное чтение. 1871. Ч. I. С. 362).
962

В этой главе Иперехий, вероятно, имеет в виду ки–новию (?ν πλφθε? μοναχ?ν), ибо именно в общежитии, когда монах находится на виду у всех братий, и испытывается его «неподдельность».
963

Иперехий исходит из общего принципа святоотеческой экзегезы, который ясно сформулировал св. Кирилл Александрийский: «То, что написано о божественном Моисее, мы представляем как образ и предызображение спасения, совершенного чрез Христа» (Творения святого Кирилла Александрийского. Ч. V. М., 1887. С. 11). В другом своем произведении он дает и толкование Исх. 17, вполне созвучное толкованию Иперехия: «Итак, когда Моисей простирает руки, изображая нам вид креста, и обессиленный Амалик падает, этот образ показывает нам, конечно, тех, которые при помощи Честного Креста побеждают сатану и одолевают врагов. Когда же видим Моисея опускающим руки, Амалика же одолевающим, то будем разуметь тех, которые вследствие нежелания принять крест стали под власть диавола и побеждены им» (Творения святого Кирилла Александрийского. Ч. I. М., 1880. С. 150–151). Ср. также толкование блаж. Феодорита: «Воздвизая руки, он (Моисей. — А. С.) представлял нам образ Распятого за нас. Ибо как падал Амалик, когда воздвизал руки раб Божий, так, когда воздвиг руки Владыка, рассыпалось полчище диавольское» (Творения блаженного Феодорита. Ч. I. С. 109).
964

Глагол σταυρ?ω («распинать на кресте») в древнецерковной письменности часто имел метафорический смысл «распинания греховных страстей и помыслов». Поэтому жизнь подвижническая порой обозначалась как «распинаемая, крестная». См., например, у св. Иоанна Златоуста, который, обращаясь к некоему монаху Димитрию, говорит: «Мне хорошо известно, что ты сам строго содержишь всю добродетель сокрушения и мог бы, даже молча, учить ей и других, если бы они пожелали хотя недолго пожить с твоим благочестием и видеть твою крестную жизнь» (Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста». Т. I, кн. I. С. 150).
965

Ср. у св. Василия Великого, который замечает, что всякие наушничества («ябеды») должны быть извергнуты из среды монахов, ибо наушничество заставляет подозревать впавшего в этот грех и в грехе злословия (τ^ν τ^ς χαταλαλ?&ς ?ποψ?'αν ο φ?θυρ?σμος ?'χε?) (ΒΑΣΙΛΕΙΟΣ Ο ΜΕΓΑΣ. ΜΕΡΟΣ Γ'. Σ. 135; Сет. Дясмлмм Делмкмм. Пролог 5 // Сет. Дясмлмм Велмкмм. Творения. Т. 2. С. 147).
966

Как и в гл. 152, Иперехий употребляет наречие συνετ?ς (мы перевели «с разумением»), обозначающее духовную мудрость и способность ^мстого (целомудренного) мышления человека. Понятие σ?νεσ?ς (буке.: понятливость, смышленость, сообразительность) согласно, например Оригену, обозначает то высшее начало в человеке, которое и отличает его от животных. Оно было дано изначала Богом для преуспеяния в добродетелях человека, и само такое духовное разумение также является добродетелью (см.: Origene. Contre Celse. T. II. P. 378, 384). Это «разумение», омраченное грехопадением, вновь обретается, согласно св. Мефодию, через таинство возрождения во Христе: «Подлинно для тех людей, которые еще не чувствуют многоразличной Премудрости Божией, Христос еще не родился, то есть еще не познан, еще не открылся, еще не явился. Если же и они восчувствуют таинство благодати, то и для них, когда они обратятся и уверуют, Он рождается через ведение и разумение» (Свя–тый Мефодий, епископ и мученик, отец Церкви III века. Полное собрание его творений. С. 96–97). По мысли же Евагрия, именно такое «духовное разумение» вкупе с «мудростью» и «рассудительностью» является подлинным «стяжанием праведника» (? χτφπς το? δ?χα?ου εστ?ν σοφ?α χα< σ?νεσ<ς χα< φρ?νησ<ς; ср. Притч. 4, 5) (Foagre /e Ponfi^Me. Scholies aux Proverbes. P. 98).
967

Гл. 40 «Книги Иова» ставит ряд текстологических проблем, ибо здесь наблюдаются расхождения между Септуагинтой (и церковнославянским переводом) с одной стороны и еврейским текстом (которому следует Вульгата и русский перевод) с другой, а также имеется несовпадение в нумерации строк. В Септу–агинте нет речи о бегемоте (Вульгата — FeAemofA), а говорится о «зверях» (θηρ?α), вместо «левиафана» (Вульгата — FeoiafAan) говорится о «драконе» (δρ?χοντα). Впрочем, по замечанию П. Юнгерова, слово «звери» можно признать названием зверя бегемота, а левиафан и дракон обозначают «то страшное чудовище, живущее в море, сходное с крокодилом, китом, акулой и т. п.» (см.: Книга Иова в русском переводе с греческого текста LXX, с введением и примечаниями П. Юнгерова. Казань, 1914. С. 86–87). Это чудовище в древнецерковной письменности отождествлялось с диаволом. Так, Ориген говорит, что в «Книге Иова» написано о драконе следующее: крепость (огмз) его в пупе, а сила его — за пупом брюха (/ог^м^е ем змрег мжМАсмж оенМз). Этот дракон есть «супротивная сила» (/ог^м^е сон^гяпя), о которой говорится в Откр. 12, 9 (см.: Огдене. Homelies sur Ezehiel. P. 222). Иперехий в данном случае вполне созвучен с Оригеном в толковании образа дракона. Ср. также размышления В. Н. Лосского: «Интересно отметить, что ответ Бога на «безумные речи» Иова оканчивается описанием бегемота, названного «верхом путей Божиих» (Иов 40, 14), и левиафана, «царя над всеми сынами гордости» (Иов 41, 26). Эти чудовищные животные, безграничная мощь которых может быть укрощена лишь Тем, Кто их создал, не только редкостные экземпляры древнееврейской фауны. Для христианина, который видит в священных текстах нечто большее, чем документ еврейского фольклора, и не хочет низводить богословский гносис к уровню позитивистской науки «демифологизации» (Entmythologisierung), для него огромные существа, показанные Богом Иову, — это «поднебесные» (επουρ?ν?ος) силы ангелов — миропра–вителей (κοσμοκρ?τορες) (Еф. 6, 12), ставших в своем бунте против Бога «духами тьмы». Показывая Иову господство, которому покорился человек, Бог предлагает ему сокрушить гордыню сатаны, связать левиафана, чтобы еделажь мз не^о м^рутку для дееочек ееомх (Иов. 40, 24). Тогда Бог признает, что человек может спасти себя собственными своими силами, что деенм^а жеоя жожеж епаеажь тебя (Иов. 40, 9). Размеры духовного могущества сатаны, весь объем космической катастрофы, происшедшей вследствие грехопадения человека, все ослепление и вся немощь сбившейся с пути свободы показаны Иову для того, чтобы указать на благостность смертного существования, закона необходимости и вносящего порядок в те новые условия, которые установила Божественная воля для своего плененного грехом, падшего создания» (Лосскмм Д. R. По образу и подобию. М., 1995. С. 190–191).
968

Иперехий говорит о преодолении того печального состояния человека, которое возникло в результате грехопадения и имело следствием обособление от Бога. В этом состоянии человек, «если он обладает материальными средствами, пользуется благоприятными внешними обстоятельствами, — иногда прямо измышляет себе потребности, создает новые и, однако же, никогда не успокаивается. Здесь сказывается влияние духа, порабощенного чувственностью и душевностью и обращенного ими на служение себе. Наделенный бесконечными стремлениями, он ищет удовлетворения своих стремлений и применения своей энергии именно в удовлетворении низшей стороны человека, получившей в последнем перевес и преобладание. Вот откуда низшие потребности человека получают не принадлежащий им самим по себе характер безмерности, как бы бесконечности». Но и «высшие силы и способности человека, лишенные общего центра тяготения, который бы их объединял, регулировал, давал им общий тон и направление, определял должное их взаимоотношение, стали в ненормальное отношение и к личности человека, и друг к другу. Они как бы отпали от личного центра, стали в некоторую независимость от него, приобрели самостоятельность. А отсюда утратилось и нарушилось и нормальное их взаимоотношение, которое характеризуется их полным езам–жопронмкноеенмеж. Получилась их разобщенность, отсюда — односторонность, преобладание в человеке одном способности в ущерб другмм» (Зармн С. Значение страстей в духовной жизни, их сущность и главные моменты развития, по учению свв. отцов–аске–тов // Христианское чтение. 1904. № 4. С. 503–504).
969

Иперехий употребляет довольно редкое в святоотеческой лексике слово απροσεξ?α, обозначающее внутреннюю духовную небрежность, беспечность и «неряшливость». Преп. Макарий Египетский причисляет ее, наряду с унынием, непостоянством (χεμφωσ?ς), ропотом и прочими пороками, к делам тех людей, которые не творят плода жизни вечной. Эта небрежность может привести христианина к духовной болезни и даже поставить его на краю гибели. Подобно надменности (χαυν?τητα) и боязливости (?χνηρ'αν), она способна погубить тот прекрасный новый «хитон души», который христианин обрел при крещении (см.: Ma^anos/Symeon. Reden und Briefen. Bd. I. S. 3, 243; Bd. II. S. 108).
970

Ср. у св. Иоанна Златоуста, говорящего о покаянии следующее: «Не станем и мы отчаиваться, но и не будем совершенно беспечны: то и другое пагубно. Отчаяние позволяет встать лежащему, а от беспечности падает и стоящий; то обыкновенно лишает приобретенных благ, эта не позволяет избавиться от постигших зол. Нерадение свергает и с самого неба, а отчаяние ввергает в самую бездну зла, тогда как отсутствие отчаяния изводит и оттуда. Вот, смотри на силу того и другого. Диавол прежде был добр; но, сделавшись беспечным и отчаявшись, пал в такую злобу, что после уже и не восстал. А что он был добр, так послушай, что (Христос) говорит: емдех сатану, яко молнмю с небес смадта (Лк. 10, 18). Сравнение с молнией показывает и светлость прежнего состояния, и быстроту падения. Павел был хулитель, и гонитель, и обидчик; но, как возревновал и не предался отчаянию, то восстал и сделался равным Ангелам. Напротив, Иуда был апостолом, но, предавшись беспечности, сделался предателем. Опять разбойник, так как не отчаялся и после такой злой жизни, то прежде других вошел в рай; фарисей, по самонадеянности, упал с самого верха добродетели; мытарь, не поддавшись отчаянию, так исправился, что упредил и того (фарисея)» (Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста. Т. II, кн. 1. С. 311). Значение покаяния в духовной жизни подчеркивалось отцами–подвижниками с самого зарождения иночества. Например, преп. Антоний в одном из своих посланий говорит о «Духе покаяния», который является руководителем монаха на протяжении всех ступеней духовного преуспеяния, начиная от очищения души посредством постов, бдений и молитв и кончая высотами богомыслия (см.: The Letters of Saint Antony the Great / Translation with an Introduction by D. J. Chitty. Oxford, 1991. P. 2).
971

Буке.: вслед за этим (μετ? τα?τα). Об этом «эсхатологическом веселии» (ευφροσ?νη) см., например, у св. Григория Паламы, который в проповеди, произнесенной в Неделю всех святых, призывает свою паству праздновать так, чтобы представить тела и души свои угодными Богу и по ходатайству святых сделаться участниками их нескончаемого праздника и веселия (τ?ς πανηγ?ρεως χα< ευφροσ?νης) (см.: Се. fpM-2ормм Палата. Беседы. Т. 1. С. 255. Текст: ΓΡΗΓΟΡΙΟΤ ΤΟΥ ΠΑΛΑΜΑ. ΑΠΑΝΤΑ ΤΑ ΕΡΓΑ, 10. Σ. 148).

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова