ПРИЛОЖЕНИЯ

Кривушин И. В.

СОКРАТ СХОЛАСТИК И ЕГО «ЦЕРКОВНАЯ

ИСТОРИЯ»

Жанр церковной истории был создан Евсевием Кесарийским на рубеже III и IV вв. Рождение нового жанра стало величайшим открытием в европейской исторической мысли. Оно положило начало всей средневековой историографии. Евсевий предложил новые темы и новые методы исследования, которые позволили церкви осознать свое прошлое как продолжение истории Христа в рамках направляемого Богом универсально-исторического движения. Христианство, всегда стремившееся быть особой теолого-исторической системой, нашло, наконец, литературную сферу, где это стремление могло реализоваться наиболее полно. Естественно, поэтому, что труд Евсевия оказался исходным пунктом длительной и влиятельной интеллектуальной традиции. Последующие века дали целую плеяду церковных историков — Руфина Аквилейского, Сократа Схоластика, Эрмия Созомена, Феодорита Киррского, Сульпиция Севера, Феодора Анагноста и других.

Сократ, по прозвищу Схоластик, был первым, кто продолжил дело Евсевия на греческой почве. О его жизни мы можем судить лишь по отрывочным сведениям, содержащимся в его собственном историческом сочинении. Годы рождения и смерти Сократа точно не установлены. Предполагают, что он родился около 380 г., то есть в самом начале царствования Феодосия Великого (379—395 гг.). Ученые обосновывают эту приблизительную дату тем, что учителя, обучавшие юного Сократа, — Элладий и Аммоний — стали давать ему уроки сразу же после их бегства из Александрии, где они участвовали в знаменитом языческом мятеже 90‑х гг. IV в. (Церковная история, V.16) 1. Однако, эта посылка представляется довольно хрупкой, ибо нет точных сведений, в какие именно годы существовала в Константинополе школа этих языческих грамматиков. Следовательно, речь может идти только о весьма условном времени — последней четверти IV в. Неизвестным остается и год смерти Сократа. Единственное, что можно ска-{311}зать, так это то, что он умер после 439 г., года, на котором останавливается его «Церковная история».

Сократ родился и провел если не всю жизнь, то значительную ее часть в Константинополе (V.24). По-видимому, он принадлежал к состоятельному сословию, поскольку имел возможность получить прекрасное образование. Он изучал грамматику, риторику, библейскую экзегезу, отлично знал латинских авторов. Имена его преподавателей нам неизвестны, за исключением Элладия и Аммония. Похвалы, которые автор «Церковной истории» расточает софисту Троилу (VII.1), и свидетельство о его беседах с арианским теологом Тимофеем (VII.6) не являются достаточным основанием для того, чтобы внести их в список сократовских учителей.

Что касается социального статуса Сократа, то здесь из-за крайней скудости информации мы вступаем в область предположений. Полагают, что он не был священником, мотивируя это тем, что его либерализм в догматических вопросах не был совместим с духовным саном 2. Однако эта мотивировка игнорирует религиозную ситуацию на Востоке в первой половине V в., когда официальная доктрина еще не была жестко регламентирована и христианская церковь находилась в состоянии идеологического брожения. Утверждают, что Сократ не мог быть и чиновником, человеком, зависимым от императорского двора, ссылаясь на отсутствие у него панегирического тона (столь раздражающего у Созомена) при описании Феодосия Младшего 3. Однако, забывают при этом о явной симпатии, которую историк выказывает существующему порядку вещей. Приписываемый Сократу титул «Схоластик» дает многим издателям и ученым повод видеть в нем «адвоката» 4. Однако весьма информированный Фотий демонстративно опускает это прозвище, одновременно наделяя им двух других церковных авторов — Созомена и Евагрия (Библиотека, XXVIII). Прекрасное знание Сократом латыни, обязательной в юридической практике, также фигурирует как одно из доказательств его связи с юриспруденцией 5. Но этот «филологический аргумент» довольно шаток: высокообразованный писатель, к тому же заинтересованный в привлечении латинских {312} источников, мог, и не будучи юристом, владеть языком древних римлян.

Конечно, недостаток биографических сведений о Сократе Схоластике лишает нас возможности объяснить выбор тех или иных тем и особенности интерпретации тех или иных фактов обстоятельствами его жизни. Но, с другой стороны, это делает нас менее предвзятыми, ибо мы остаемся наедине с творением Сократа, и такая встреча, которой не мешают никакие априорные суждения, дает нам неизмеримо больше, чем самые подробные биографические справки, а именно — сущностное представление о христианском мыслителе и человеке.

* * *

«Церковная история» является единственным произведением Сократа Схоластика. Она была написана по инициативе некоего «божьего человека» Феодора (II. Введ.; VI. Введ.). Дату ее создания относят к 40-м гг. V в., то есть к концу эпохи Феодосия Младшего (408—450 гг.). Широко признается, что «Церковная история» увидела свет немного раньше сочинений современных Сократу историков Эрмия Созомена и Феодорита Киррского 6. Возможно, этот труд создавался в течение длительного периода времени, ибо существовали по меньшей мере две его редакции, если судить по словам самого автора (II. Введ.). Впервые на латинском и греческом языках произведение Сократа было напечатано в XVI в.

«Церковная история» охватывает события в Римской империи почти полуторавекового периода. Сократ начинает свое повествование с момента, на котором остановился его предшественник Евсевий — на 306 г., годе провозглашения Константина Великого императором в Галлии (I. Введ.). Он завершает его 439 г., годом рукоположения кесарийского епископа Фалласия (VII. 48). Автор распределяет исторический материал по семи книгам, следуя «императорскому принципу»: каждая отдельная книга посвящена событиям одного или, реже, нескольких правлений. В Первой описывается эпоха Константина Великого, во Второй — Констанция, в Третьей — Юлиана и Иовиана, в Четвертой — Валентиниана и Валента, в Пятой — Феодосия Великого, в Шестой — Аркадия, в Седьмой — Феодосия Младшего. Книги распадаются на главы (от 23 до {313} 48) различной величины. Часть книг (четыре из семи) снабжена предисловиями.

Для написания своей работы Сократ обращается к самым разнообразным источникам. Он использует прежде всего послания церковных соборов, императоров и церковных лидеров, полемические и апологетические сочинения Афанасия Александрийского, Евсевия Кесарийского, Григория Назианзина, Евагрия Понтийского и других писателей, исторический труд Руфина Аквилейского, а также устную традицию, в частности, воспоминания новацианина Авксанона о Никейском соборе 7. Вся информация, которой Сократ располагает, им критически анализируется. Главными критериями выбора материала оказываются его согласованность с другими свидетельствами, авторитетность и объективность источника. Так, Сократ перерабатывает Первую и Вторую книги, первоначально основывавшиеся на «Церковной истории» Руфина, когда после ознакомления с сочинениями Афанасия и соборными посланиями он находит в ней явные несоответствия (II. Введ.). Писатель критикует еретика Сабина за то, что тот намеренно не включает в свой сборник документы, в которых утверждается принцип единосущия (II.17; ср. IV. 22). Историк отказывает в доверии даже тем авторам, чьи свидетельства он обычно принимает как бесспорные, если он вдруг обнаруживает их личную заинтересованность в описываемых событиях. Так, вовлеченность Евсевия Кесарийского в религиозную борьбу посленикейского периода обесценивает для Сократа приводимые им данные о предыстории Антиохийского собора (I. 23). «Повинуясь законам истории, которые требуют искреннего и беспристрастного анализа событий, — формулирует писатель свое «исследовательское кредо», — я приступаю к самому повествованию и, описывая то, что сам видел или что успел узнать от очевидцев, буду считать рассказ достоверным, если говорящие об одном и том же происшествии не противоречат друг другу. Труд мой в познании истины основывается на сообщениях многих различных свидетелей, из которых одни заявляют, что сами присутствовали при описываемых событиях, а другие — что знают их лучше всех» (VI. Введ.).

* * *

Сократ Схоластик считает себя продолжателем Евсевия Кесарийского, и именно конец его «Церковной истории» он {314} принимает за начало своей (I. 1). На новом материале Сократ развивает традицию ортодоксальной историографии: апологетические намерения автора и его безусловно православную точку зрения не могут скрыть ни открыто демонстрируемая симпатия к новацианам, ни призывы к религиозной толерантности. Тем не менее, историческое мировоззрение Сократа весьма отлично от исторического мировоззрения Евсевия, так как он жил и описывал совсем иную эпоху. Это было время непрерывных внутренних раздоров в церкви и постоянного вмешательства государства в ее дела. Это было также время, когда христианство, несмотря на отдельные периоды отступления (при Юлиане Отступнике), все более и более укреплялось, превращаясь в государственную религию. Теперь уже не было и речи о церкви как о гонимом меньшинстве, противостоящем всему остальному обществу. Кроме того, аудитория, к которой обращался Сократ, была значительно шире и социально разнообразнее, чем аудитория Евсевия. Она увеличилась прежде всего за счет светски образованных слоев, ранее равнодушных к новой вере.

В самом начале «Церковной истории» Сократ заявляет, что он намеревается описывать события в церкви после победы Константина Великого (I.1). При этом он ограничивает объект исторического изображения церковными смутами, поскольку только в них он видит событийное начало. «Мне бы пришлось молчать, — пишет автор, — если бы в церкви не возникли расколы и беспорядки. Когда предмет не содержит событий, то не о чем и говорить. Но так как словопрения и суетное обольщение подорвали и ослабили апостольскую христианскую веру, то, чтобы события в церкви не были забыты, я счел своим долгом описать их в своем сочинении» (I.18). К этой идее Сократ возвращается и в самом финале, говоря, что «когда воцарится мир, желающие писать историю не будут иметь предмета» (VII. 48).

В то же время автор включает в повествование светские сюжеты: факты внутренней и внешней политики Римского государства. Такое тематическое расширение мотивируется несколькими причинами. Помимо традиционных — боязни «наскучить читателям рассказом только о спорах епископов и их взаимных подвигах» и желания дать им больший объем информации — Сократ приводит и основания концептуального плана. По мнению историка, церковные смуты неизбежно отражаются в политической жизни, а гражданские неурядицы — в жизни церкви. Кроме того, он заявляет, что с тех пор, как императоры обратились к почитанию истинного Бога, от них в {315} значительной степени «стали зависеть дела церковные» (V. Введ.).

Важность «императорской» темы объясняет деление «Церковной истории» по «императорскому принципу», а также доминирование в ней традиционной светской хронологии, необычной для христианского автора. Хотя иногда Сократ и фиксирует периоды правлений епископов в главных метрополиях (например, в Риме; VII.9, 11), предпочитает классическую римскую датировку по консульствам и для церковных (VI.2, 20, 21; VII.7, 17, 26), и для светских событий (11.26, 32, 39; III.1, 26; IV.1,.31; V.25; VI.1, 6; VII.1), причем почти везде уточняя ее указаниями на дни и месяцы: «император Иовиан умер... в консульство свое и сына своего Барониана в семнадцатый день месяца февраля» (IV.1); «скончался александрийский епископ Феофил в девятое консульство Гонория и пятое Феодосия в пятнадцатый день месяца октября» (VII.7) и т. д. В особо важных случаях (начало и конец «Церковной истории», кончины императоров, решающие победы над врагами) Сократ расширяет временные пометы уже за счет классической греческой и эллинистической датировки по олимпиадам: Констанций «умер в консульство Тавра и Флоренция в третий день месяца ноября. Это был первый год двести восемьдесят пятой олимпиады» (II.47); война Феодосия Младшего с персами завершилась «в консульство двух августов — в тринадцатое Гонория и десятое Феодосия, в четвертом году трехсотой олимпиады» (VII.20). Значимость для автора заимствованных у античности хронологических принципов еще раз подтверждается заключительной фразой «Церковной истории», которая оказывается как бы сжатой хронологической моделью, вбирающей в себя ее основные временные характеристики: «вся история, состоящая из семи книг, обозревает события в течение ста сорока лет, начиная с первого года двести семьдесят первой олимпиады, когда Константин объявил себя императором, и оканчивая свое дело вторым годом триста пятой олимпиады, когда наступило семнадцатое консульство Феодосия» (VII.48).

Две сюжетные линии — императорская и церковная — являются полем приложения двух различных исторических концепций. Через тему императоров и связанных с ними религиозных и светских событий реализуется оптимистическая концепция истории. Эту концепцию Сократ берет у Евсевия. Подобно первому церковному историку, он показывает постоянный рост авторитета христианства и православия в Империи и среди других народов: неверующие становятся верующими, язычество исчезает, еретики наказываются. Оптими-{316}стический взгляд трактует общую историю христианства в терминах взаимоотношений церкви с государством и обществом. Основной акцент падает на связь Бога и императора, христианской религии и христианской империи. В качестве наиболее общего принципа исторического объяснения выдвигается идея божественного вмешательства в земные дела.

Вслед за Евсевием, Сократ считает, что в основе движения истории лежит механизм божественного воздаяния за дела императоров. В его сочинении ортодоксальные правители Константин Великий, Феодосий Великий, Аркадий и Феодосий Младший вознаграждаются Провидением и в семейной жизни и в монаршей деятельности, тогда как цари, преследующие православных, — Констанций, Юлиан Отступник, Валент — наказываются личными и политическими неудачами.

Сожжение корабля с семьюдесятью ортодоксальными священниками на борту при Валенте приводит к голоду во Фригии и к бегству множества местных жителей в Константинополь (IV.16). Отказ Валента обратиться к истинной вере лишает его единственного сына и наследника (IV.26). Молитва благочестивого Феодосия Великого вызывает перелом в его сражении с узурпатором Евгением: внезапный ветер направляет стрелы мятежников против них самих, а стрелам солдат императора придает силу и стремительность (V.25). Феодосию Младшему, выступившему на защиту персидских христиан, жестоко преследуемых шахом Варараном, Бог посылает ангелов для «распоряжения сею войной». Персидское войско терпит поражение за поражением, причем во время баталий совершаются чудесные дела. Так, небо насылает на сарацинов, союзников шаха, безотчетный страх, заставляющий их бросаться в воды Евфрата и там находить свою гибель (VII.18), а к римлянам, которым угрожает окружение, «по явному распоряжению Божьему» неожиданно подходит подкрепление. «Вот как войска, — пишет Сократ, — которым персы дали имя бессмертных, все оказались смертными, и народ персидский получил от Христа наказание за смерть многих его почитателей, мужей благочестивых» (VII.20). «Сила молитвы боголюбезного царя» Феодосия Младшего обнаруживается и в его борьбе против узурпатора Иоанна, когда ангел проводит императорское войско по непроходимому болоту, чтобы «прошедши, как по суху, по его водам и нашедши городские ворота отворенными, воины овладели тираном» (VII.23), и когда орды варваров, помогавших Иоанну, гибнут от молний и неизлечимых болезней (VII.43). {317}

Другая сюжетная линия — линия церковных событий — оказывается ареной действия иной исторической концепции, концепции истории как смуты. Этот пессимистический взгляд касается лишь внутреннего развития христианской общины. Сократ показывает, что церковь постоянно раздирают споры епископов и что эти раздоры неизбежно влекут за собой раскол среди паствы. Никакие усилия достойных пастырей не могут воспрепятствовать им. Во многих случаях автор сводит причины церковных конфликтов к простым недоразумениям, ложному пониманию, необразованности, «любви к диалектическим словопрениям» или же к личным обидам и зависти. Арий, «полагая, что его епископ вводит учение Савеллия Ливийского, из страсти к спорам» сам изобрел опаснейший вид ереси (I.5). После Никейского собора епископы, различно толкуя слово «единосущный», «возбудили междоусобную войну; и эта война ничем не отличалась от ночного сражения, так как обе партии не понимали, в чем обвиняют друг друга» (I.23). При Констанции сторонники Акакия и сторонники Македония взаимно низлагали друг друга «не ради веры, а по иным побуждениям. Рассуждая о вере, они совершенно не обращали внимания на веру низлагаемых» (II.42). Люцифер Каральский, в обиде на Евсевия Врекельского, не одобрившего рукоположения Павлина Антиохийского, произвел раскол среди ортодоксов, основав секту люцифериан (III.9). Властолюбивый и корыстолюбивый Феофил Александрийский, будучи оригенистом, из мести Диоскору и его братьям обвинил их и боготворимого ими Оригена в ереси, спровоцировав смуту не только в египетской, но и во всей имперской церкви (VI.7). Несторианство имело причиной крайнюю необразованность своего создателя. Хотя Несторий и «считал себя многознающим, однако, в действительности, не обладал никакой ученостью, да и не желал разбираться в трудах древних толкователей» (VII.32).

Объясняя церковные смуты пороками людей, Сократ как бы приземляет их, отдает миру человеческому. Он не рассматривает эти конфликты с точки зрения противостояния Бога и Сатаны. В отличие от своего современника Феодорита Киррского, автор практически полностью исключает Сатану из мотивации религиозной борьбы. Что касается Бога, то историк открыто отказывается обсуждать вопрос, как божественный контроль над историей согласуется с бесконечными раздорами епископов: «Какова причина, — вопрошает он, — что благой Бог допускает это? Та ли, чтобы показать чистоту церковных догматов и чтобы смирить присоединяющуюся к вере горды-{318}ню, или какая-то другая — решить трудно и отвечать долго... Нам не следует ни толковать догматы, ни начинать сложные рассуждения о промысле и суде божьем» (I.22). И хотя Сократ иногда показывает, что божественная длань настигает еретиков (например, Ария; I.37—38) или способствует успеху ортодоксов (в частности, на Никейском и Тирском соборах; I.9, 29), это не меняет общей картины.

Может возникнуть впечатление, что в последних главах «Церковной истории» проблема смут находит свое разрешение. Действительно, новому константинопольскому епископу Проклу удается прекратить распрю со сторонниками низложенного Иоанна Златоуста и объединить столичных ортодоксов (VII.45), а выборы предстоятелей перестают вызывать расколы среди священников и паствы (VII.40, 46, 48). Таким образом, в определенный момент правления благочестивого Феодосия Младшего упорядочиваются не только политические (что естественно для оптимистической концепции), но также и религиозные дела. История (смута) прекращается, и историк останавливает свое повествование, ибо оно утрачивает свой предмет. Однако это не означает, что в сократовском описании царствования Феодосия Младшего оптимистическая интерпретация оказывается превалирующей, вытесняя другую, пессимистическую. У Сократа это правление так же насыщено церковными смутами, как и все остальные. Мы узнаем о расколе новацианской общины, спровоцированном честолюбивым Савватием (VII.5, 12); о разделении александрийских христиан, вызванном борьбой за епископский престол (VII.7); о беспорядках в Александрии из-за вражды префекта Ореста и епископа Кирилла (VII.13—15); о кровавой схватке иудеев и христиан в Инместаре (VII. 16) и, наконец, о знаменитой несторианской смуте (VII.29, 31—34).

Следовательно, тема постоянно возникающих церковных конфликтов и тема процветания богоизбранной христианской империи развиваются параллельно, почти не соприкасаясь друг с другом. Благочестие императоров никак не сказывается на внутреннем состоянии церкви. История религиозных смут отрывается от истории человечества, контролируемой Богом. Сократ столь последователен в своем пессимизме по отношению к внутрицерковной истории, что даже оптимистический финал его сочинения не может обмануть, и прекращение религиозных распрей в последние годы правления Феодосия Младшего воспринимается только как временное и даже случайное. Церковные конфликты неизбежны, и отсутствует какая-либо перспектива их исчезновения, ибо за ними стоит {319} извечная греховная природа человека. Конечно, христианство обязательно победит на земле, и Римская империя обязательно восторжествует над своими врагами, но раздоры порочных, честолюбивых и завистливых церковных пастырей будут вечно смущать покой верующих. Такой парадоксальный взгляд был, вероятно, отражением тревоги церковного историка по поводу современного ему положения в церкви.

* * *

Главными персонажами «Церковной истории», соответственно двум ведущим темам, являются императоры и священнослужители. В образах римских правителей реализуется оптимистическая идея постоянного роста и усиления христианской империи под контролем Бога, а в образах духовных пастырей — идея бесконечных внутренних раздоров в церкви. Все эти герои, — благочестивые и неблагочестивые монархи, достойные и недостойные епископы — оцениваются исходя из двух моделей: модели идеального императора и модели идеального церковного руководителя.

В отличие от Евсевия, идеальный монарх у Сократа — обязательно монарх ортодоксальный. Эта характеристика и определяет все необходимые для него качества и поступки. Ортодоксальный император ведет христианский, даже монашеский образ жизни, ревностно исполняя все религиозные обряды. Он проявляет во всем кротость и человеколюбие, будучи «истинным философом». Ортодоксальный правитель оказывается настоящим христианским ученым, проводящим многие часы за чтением священных книг или в беседах о сложных теологических проблемах. Он обладает способностью творить чудеса. Во всех своих делах ортодоксальный монарх испрашивает совета у Бога. Он играет роль главного защитника православия: защищает верующих от преследований еретиков и язычников, искореняет идолопоклонство и «лжеучения», восстанавливает и возводит храмы, заботится о единомыслии в церкви, распространяет христианство по всей земле.

Именно такие качества демонстрируют и именно такие поступки совершают Константин Великий, Феодосий Великий, Аркадий и Феодосий Младший. Константин Великий прекращает гонения на христиан, избавляет их от ссылки, освобождает из тюрем, возвращает им отобранное имущество, уничтожает их преследователя Лициния (I.2—4); он прилагает все усилия для прекращения арианской распри и добивается всеобщего согласия епископов на созванном по его инициативе Никейском соборе (I.7—10); он обращается ко всем митрополитам с призывом строить храмы и сам организует строительство церквей в Константинополе, Палестине и Финикии {320} (I.9, 16, 18); он постоянно молится Богу и даже во время военных кампаний возит за собой походную часовню (I.19). Феодосий Великий ради утверждения единомыслия уговаривает арианского предстоятеля Демофила принять православие (V.7) и созывает два церковных собора в Константинополе (V.8 и 10); из уважения к епископу римских новациан Леонтию он оказывает милость консулу Симмаху, поддержавшему узурпатора Максима (V.14). Аркадий запрещает пропагандистские процессии константинопольских ариан (VI.8) и силою своей молитвы предотвращает гибель многочисленной толпы при падении стен храма (VI.23). Но более других императоров сократовскому идеалу соответствует Феодосий Младший, представленный как средоточие всех христианских добродетелей. Он ведет аскетический образ жизни: мужественно переносит жару и холод, часто постится, рано встает к молитве, носит ветхую одежду умершего праведника; трудясь во имя Слова Божьего, собирает огромную библиотеку христианских авторов и участвует в теологических диспутах; проявляет истинное человеколюбие, отказываясь от применения смертной казни и запрещая цирковые поединки гладиаторов с дикими зверьми; обладая чудотворной силой, молитвой прекращает разыгравшуюся пургу (VII.22).

Модель идеального пастыря во многом сходна с императорской. Ортодоксальность является первой в иерархии достоинств священнослужителя. Его главная функция — утверждать православие и христианскую нравственность среди паствы, подавая пример подвижничества, проповедуя истину и борясь против ее искажения. В то же время идеальный епископ должен проявлять терпимость к инакомыслию и только с помощью убеждения просвещать заблудших. За свои добродетели он наделяется способностью творить чудеса. Именно такими предстают в «Церковной истории» Афанасий Александрийский, Антоний Египетский, слепец Дидим, Иоанн Златоуст, Аттик Константинопольский и многие другие.

Но есть еще одно важное качество, необходимое для идеального священнослужителя. По мнению Сократа, идущему вразрез с широко распространенными в христианской мысли предубеждениями, церковный деятель обязан иметь прекрасное образование, и не только религиозное, но и светское. Большинство положительных героев «Церковной истории» — высокообразованные ортодоксальные или новацианские 8 предстоятели. Автор часто высказывает открытое одобрение церковникам, прошедшим полный курс классических наук. Он говорит о «дивном, красноречивом и прославленном боль-{321}шой ученостью» слепце Дидиме, который «легко изучил правила грамматики, риторике же научился еще быстрее», а затем, «перейдя к наукам философским, чудесным образом усвоил диалектику, арифметику, музыку — вообще все науки философов он слагал в душе так, что легко мог противостоять тем, кто изучал их при помощи глаз» (IV.25); о Василии Великом и Григории Назианзине, которые, «проводя свою молодость в Афинах, слушали процветавших тогда софистов Имерия и Проэресия, а потом в Антиохии Сирийской посещали Ливания и глубоко изучили риторику» (IV.26); о новацианском епископе Сисиннии, который «был муж красноречивый и глубоко знал философию, особенно же занимался диалектикой и хорошо умел толковать Священное Писание, так что еретик Евномий часто убегал от силы его диалектических состязаний» (VI.22). Этот список можно продолжить.

Многие герои «Церковной истории» обращаются к служению богу непосредственно вслед за интенсивными занятиями классическими науками: Григорий Чудотворец, изучив законы в Берите, был наставлен Оригеном в «истинной философии» (IV.27); Иоанн Златоуст, Евагрий, Федор и Максим, посещавшие школу софиста Ливания, стали подвижниками (VI.3); Прокл, ревностно занимавшийся риторикой, принял сан епископа Константинополя (VII.41) и т. д. Такой переход выглядит не как отрицание героями своего прошлого и как их разрыв со светской культурой, но как естественное восхождение на более высокую ступень познания: овладение «эллинской мудростью» приближает их к постижению Слова Божьего.

В результате «сближения» светского и религиозного знания стирается грань между светским учителем и учителем веры. У Сократа риторы становятся епископами (VII. 12, 37), а священнослужители преподают грамматику и софистику (IV.9; VII. 12). Здесь историк вряд ли бы нашел понимание у своих западных коллег, которые с возмущением отзывались о духовных пастырях, осмеливавшихся обучать, по выражению Григория Великого, «вздорным светским наукам».

Таким образом, в сократовском универсуме классическая образованность — высшее, наряду с ортодоксальностью, достоинство священника и предмет особого уважения в среде духовенства. Через образы ортодоксальных иерархов-интеллектуалов, которые принадлежат не только церковному, но и светскому миру, проводится идея «культурной церкви» — православной церкви, открытой классической культуре и классическому знанию. {322}

Сократу Схоластику принадлежит особое место среди церковных историков ранневизантийского периода. Оставаясь в рамках историко-церковной традиции, он проявил себя как оригинальный писатель и мыслитель. По сравнению со своим предшественником Евсевием Сократ значительно расширил историческую перспективу. Если первый церковный историк исследовал только историю церкви, рассматривая римских правителей как внешнюю по отношению к ней силу, то его преемник сделал императоров центральными фигурами христианской истории. Он придавал ключевое значение не только их взаимоотношениям с богом и церковью; ему было важно влияние этих взаимоотношений на судьбу государства. Поэтому, естественно, что автор нередко предоставлял слово светским событиям. Тема церковной истории, таким образом, дополнялась темой истории христианской империи.

В сократовском повествовании полная раздоров внутренняя история церкви остается замкнутой на самой себе. Она развивается вне какого-либо участия Бога и вне какого-либо воздействия на нее со стороны внешнего человеческого мира. Однако для автора эта замкнутость является исторической аномалией, преодоление которой возможно только путем превращения церкви в чисто ортодоксальную и «культурную», только путем сближения ее с государством и обществом. Лишь тогда церковная история вольется в поток христианской имперской истории и получит, благодаря этому, прогрессивный импульс.

В «Церковной истории» Сократа отразилась реальная ситуация, в которой оказались церковь и общество в первой половине V в. Обращение в христианство большинства граждан Империи и прежде всего ее политической элиты, постоянное вмешательство императоров в дела христианской общины побудили Сократа по-новому взглянуть на предмет исторического описания: тема христианского государства и христианского монарха уверенно вошла в его сочинение. Усиление же борьбы различных течений внутри христианства заставило автора отказаться от оптимистического взгляда на историю церкви. В то же время в труде Сократа запечатлелись и исторические надежды писателя, его видение наиболее перспективного пути развития церкви. Отводя императорам решающую роль в прогрессе христианской истории и провозглашая идеал «культурной церкви», он выступил как представитель того интеллектуального течения в христианстве, которое настаивало на тесном и равноправном союзе римской церкви и римского государства. {323}