Палладий

ЛАВСАИК

К оглавлению

41. Другое сказание аввы Иоанна о падшем и покаявшемся

Был еще и другой монах, живший в дальней пустыне и много лет подвизавшийся в добродетели. Наконец уже в старости подвергся он искушению от демонов. Подвижник любил безмолвие. Он проводил дни в молитвах, песнопениях и созерцании, за что удостоился иметь несколько божественных видений, как в бодрственном состоянии, так и во сне. Он уже почти достиг бестелесной жизни: не возделывал земли, не заботился о пропитании, не искал в растениях и травах пищи для тела, не ловил ни птиц, ни других каких животных. Исполненный упования на Бога, он с тех пор как поселился в пустыне, уже не заботился о пропитании своего тела. Забыв все мирское, он все свое желание устремил к Богу, в ожидании смертного часа. Питался же более всего сладостью видений и надежд. Между [106] тем тело у него не слабело от напряжения, и душа не теряла бодрости – такой твердый навык приобрел он в благочестии!

Впрочем, Бог, милуя его, в определенное время посылал ему на трапезу хлеб на два или на три дня, которым он и питался. Всякий раз, когда он ощущал голод, он входил в свою пещеру и находил там пищу. Помолившись, он подкреплял себя пищею и потом услаждался песнопениями. Молитва и созерцание были его постоянным занятием. Так совершенствовался он с каждым днем и, подвизаясь в настоящем, постоянно ближе становился к ожидаемому будущему. Он был почти уверен в спасении своем, и эта уверенность была причиной того, что он едва не пал от постигшего его затем искушения.

Когда он дошел до такой уверенности, в сердце его незаметно вкралась мысль, что он выше других и что он знает и имеет больше других. В таких мыслях он уже стал полагаться на себя. От этого зародилась в нем беспечность, сначала небольшая, но постепенно выросшая до заметных размеров. Не с такою бодростию, как прежде, начал вставать он от сна на молитву. Он стал лениться и пение его перестало быть продолжительным. Душа его захотела покоя, ум пал долу, а мысль его стала блуждать. Беспечность втайне была уже им любима, и только прежний навык, как оплот, несколько останавливал подвижника в этом стремлении и охранял его до времени. По вечерам, после обычных молитв, входя в пещеру, он еще иногда на столе находил хлеб, посылаемый ему Богом, и питался им, но не изгонял из ума негодных мыслей тех и не думал, [107] что невнимательность губит труды его, не обращал внимания на растущее в нем зло. Небольшое уклонение от обязанностей ему казалось маловажным. И вот похоть страстная, овладев его мыслями, стала звать его в мир. Но он пока еще удерживался. Однажды, проведя день в обычных подвигах, он вошел после молитвы и песнопений в пещеру, и там по-прежнему нашел хлеб, но уже не так тщательно приготовленный и не такой чистый, как прежде, а с сором. Он удивился и несколько опечалился этому, но однако хлеб съел и укрепил себя им. Настала ночь, и зло утроилось. Ум его еще больше предался любострастным помыслам, и воображение представляло ему нечистые мечты так живо, как бы они сбывались на самом деле. Несмотря на это, он, однако, еще и на другой день продолжал свои подвиги: молился, пел псалмы, но уже не с чистым расположением и часто оборачивался, смотря по сторонам. Доброе дело его прерывали разные мысли. Вечером, почувствовав потребность в пище, вошел он в пещеру и хотя нашел на обычном месте хлеб, но как бы изъеденный мышами, а вне пещеры сухие остатки. Тогда начал он стенать и плакать, но не столько, сколько нужно было бы для укрощения нечистой похоти. Хоть и не столько, сколько ему хотелось, он все же вкусил хлеба и стал успокаиваться. Тогда множество помыслов обрушилось на него и победило его ум. Они, как пленника, повлекли инока в мир. Он бросил свою пустыню и ночью пошел в селение. День застал его еще в пути, а до селения было все еще далеко. Инок, палимый зноем, изнемог и начал смотреть вокруг себя, нет ли где монастыря, в котором бы ему можно [108] было отдохнуть. Не вдалеке действительно виднелся монастырь.

Благочестивые и верные братья того монастыря приняли его, как родного отца, омыли ему лицо и ноги. По молитве они предложили ему трапезу, прося его принять с любовью то, что у них было. После трапезы братия просили его преподать им слово спасения, как избегать сетей диавола и как побеждать нечистые помыслы. Беседуя с ними, как отец с детьми, он поучал их быть мужественными в трудах и уверял, что они скоро обратятся для них в великое наслаждение. Много еще весьма назидательного говорил им старец о подвижничестве. По окончании наставления он невольно подумал о себе самом и стал думать о том, как он, вразумляя других, сам оставался невразумленным. Тогда увидел он свое поражение и немедленно возвратился в пустыню оплакивать свое падение. «Аще не Господь помогл бы ми, – говорил он, – вмале вселилася бы во ад душа моя (Пс. XCIII, 17); совсем было погряз я во зле и вмале не скончаша мене на земли (Пс. CXVIII, 87) ». И сбылось над ним Писание: брат от брата помогаем, яко град тверд (Притч. XVIII, 19) и как стена неподвижная. С того времени он во всю жизнь плакал. Не получая больше пищи от Бога, он своими трудами доставал себе пропитание. Заключившись в пещере и постлав на полу вретище, он до тех пор не вставал с земли и не прекращал своего плача, пока не услышал голос ангела, говорившего ему во сне: «Бог принял твое покаяние и помиловал тебя; только смотри не обольщайся. Тебя придут посетить братья, которых наставлял ты, и принесут [109] тебе на благословение хлебы; раздели их вместе с ними и всегда благодари Бога».

Это рассказал я вам, дети, для того, чтобы вы более всего упражнялись в смиренномудрии, хотя бы подвиги ваши казались уже великими. Оно есть первая заповедь Спасителя, Который говорит: Блаженни нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное (Мф. V, 3). Блюдите, чтобы вас не обольстили демоны какими-либо мечтаниями. Когда приходит к вам кто-нибудь, брат, или друг, или жена, или отец, или мать, или учитель, или сын, или слуга, прежде всего прострите руки ваши на молитву, и, если это призрак, он исчезнет. Если так же будут обольщать вас демоны или люди ласкательством и похвалами, то не внимайте им и не возноситесь мыслью. И меня часто обольщали демоны призраками, так что иногда всю ночь не давали мне ни молиться, ни отдыхать, а поутру кланялись мне и говорили с насмешкою: «Прости нас, авва, что мы всю ночь утруждали тебя». Но я отвечал им: «Отступити от мене, вси делающии беззаконие (Пс. VI, 9), не искусите раба Господня». Так и вы, посвятив себя созерцанию, всегда храните безмолвие, дабы во время молитвы к Богу иметь вам чистый ум. Хорош и тот подвижник, который, живя в мире, всегда творит добрые дела, оказывая братолюбие, страннолюбие, подает милостыни, благодетельствует приходящим к нему, помогает больным и блюдет себя от соблазнов. Это добрый, истинно добрый подвижник: он на деле исполняет заповеди, хотя не чужд и земных попечений. Совершеннее и выше его тот, кто, посвятив себя созерцательной жизни, от житейских дел востек к созерцанию и, [110] предоставив заботиться о них другим, сам, отвергшись и забыв себя, занимается небесным; кто, отрешившись от всего, предстоит Богу и никакою другою заботою не отвлекается назад. Такой с Богом соединяется и с Богом живет, всегда восхваляя Его непрерывными песнями.

Такие и многие другие наставления давая нам в продолжение трех дней, каждый день до девятого часа, блаженный Иоанн врачевал наши души. Потом, преподав нам благословение, велел идти в мире и сказал еще пророчество, что сегодня пришла в Александрию весть о победе благочестивого царя Феодосия и поражении мятежника Евгения, также что император умрет своею смертью. Точно так и случилось. Когда мы посетили многих других отцов, пришли к нам братия с вестью, что блаженный Иоанн скончался некоторым чудным образом: он заповедал, чтобы три дня никому не позволяли входить к нему, - и преклонив колена на молитву, скончался и отошел к Богу, Которому слава вовеки. Аминь.

42. О Пимении

Он же (Иоанн) не показался в лице даже рабе Христовой Пимении, приходившей к нему для свидания. Однако блаженный открыл ей нечто сокровенное. Он приказал ей на возвратном пути из Фиваиды не плыть в Александрию, иначе впадет в искушение. Но Пимения или пренебрегла, или забыла предсказание Великого и поплыла в Александрию, может быть, из любопытства, чтобы посмотреть город. На пути, близ Никополя, суда ее пристали к берегу [111] для отдыха. Слуги вышли на берег, поссорились с местными жителями, людьми буйными, и в довершение всего подрались с ними. У одного евнуха отрубили палец, другого убили, а святого епископа Дионисия даже бросили в реку, впрочем по неведению. Пимению же саму осыпали ругательствами и напугали угрозами, а остальным слугам нанесли ранения.

Видели мы в Фиваиде и другого мужа, по имени Аммона. Он был отцом около трех тысяч монахов, коих называли тавеннисиотами. Они соблюдали великий Пахомиев устав, носили милоти, пищу принимали с покрытым лицом, опустив глаза вниз, чтобы не видеть, как ест близ сидящий брат, и все хранили такое строгое молчание, что, казалось, находишься в пустыне, потому что каждый исполнял свое правило втайне. За трапезу они садились только для виду, чтобы скрыть друг от друга свое постничество. Одни из них раз или два подносили к устам руку, взявши хлеба, или маслин, или чего-нибудь другого, что было предложено на трапезе, и, вкусив от каждого яства по одному разу, тем и были довольны. Другие, съевши немного хлеба, ни до чего больше не дотрагивались; а иные довольствовались только несколькими ложками кашицы. Всему этому справедливо подивившись, я не преминул и для себя извлечь отсюда пользу. [112]

Видели мы и другого старца, который своею кротостью превосходил всех людей, – авву Вина. Братия, жившие с ним, уверяли, что он никогда не божился, не лгал, ни на кого не гневался и никогда никого не оскорбил даже словом. Жизнь его была самая тихая. Он был нрава кроткого и ангельского свойства. Велики было и смирение его, и самоуничижение. Долго мы упрашивали его сказать нам что-нибудь в назидание. Наконец, он едва согласился предложить несколько слов о кротости. В одно время бегемот опустошал соседние поля. Земледельцы обратились за помощью к этому святому. Он стал у реки и, увидев зверя огромной величины, сказал ему кротким голосом: «Именем Иисуса Христа повелеваю тебе не опустошать более этой страны». Животное, как прогнанное ангелом, совсем скрылось. Так точно в другой раз прогнал он и крокодила.

45. Об авве Феоне

В пустыне, недалеко от города Александрии, видели мы и другого святого мужа, по имени Феона. Он заключился в тесной келье один и в продолжение тридцати лет упражнялся в молчании. Чудеса его были так многочисленны, что жители Александрии называли его пророком. Ежедневно приходило к нему множество больных, и он через отверстие возлагал на них руки и отпускал их здоровыми. Лицо у него было как у ангела, взгляд веселый и весьма ласковый. [113]

Однажды в глубокую ночь напали на него разбойники, с тем чтобы убить его, в надежде найти у него много золота. Святой помолился, - и разбойники до утра остались недвижимы у дверей его. Собравшийся на утро народ хотел сжечь их. Святой, вынужденный крайностью, сказал народу: «Отпустите их невредимыми! Если не отпустите, от меня отступит благодать исцелений». Народ послушался, ибо никто не дерзал прекословить ему, а разбойники тотчас пошли в соседние монастыри к монахам. Раскаявшись в прежних своих делах, переменили они жизнь свою.

Авва Феона свободно читал на трех языках - римском, греческом и египетском, как узнали мы от многих и от него самого. Когда же он узнал, что мы чужестранцы, то сотворил о нас благодарную молитву, написав ее на дощечке. Ел он только невареные семена. Сказывают, что по ночам он выходил из своей кельи и поил собиравшихся к нему диких животных водою, какая была у него. Действительно, около его кельи видны были следы буйволов, диких ослов и коз, о которых он всегда радовался.

В пустыне близ Антинои, главного города Фиваиды, видели мы и другого старца, ста десяти лет от роду, по имени Илию. На нем, говорили, почил дух пророка Илии. Он знаменит был тем, что прожил в этой пустыне семьдесят лет. Пустыня была столь страшной и [114] дикой, что ужасы ее не поддавались описанию. Здесь-то на горе жил Илия, никогда не сходя с нее в обитаемые места. На узкой тропинке, которая вела к нему, повсюду выдавались острые камни, едва позволявшие ступать по ним. Пещера, в которой жил старец, находилась под скалою, так что и видеть его было страшно. Он весь дрожал от старости. Каждый день совершалось им много знамений, он не переставал исцелять больных. Отцы говорили, что никто не помнит, когда он поселился на горе. В старости он ел вечером три унции хлеба и три маслины, а в молодости ел лишь раз в неделю.

47. Об авве Аполлосе

Видели мы и другого святого мужа, по имени Аполлос, в Фиваиде, в пределах Ермиполя. В этот город приходил Спаситель с Девою Мариею и праведным Иосифом, исполняя пророчество Исаии, который говорит: Се, Господь седит на облаце легце и приидет во Египет, и потрясутся рукотворенная египетская от лица Его и падут на землю (Исаии 19, 1). Видели мы там и капище, в котором все идолы пали лицом на землю, когда Спаситель вошел в город.

Так сего-то мужа видели мы в пустыне, где под горою он имел монастырь и был отцом около пятисот монахов. Он приобрел славу в Фиваиде; дела его были велики, и Господь творил чрез него великие чудеса. Он совершал весьма много знамений. Еще с детства являл он великие подвиги, и уже в старости [115] получил такую благодать. Будучи восьмидесяти лет, он устроил у себя великий монастырь из пятисот мужей совершенных, которые почти все могли творить чудеса. Пятнадцати лет удалился он от мира и сорок лет провел в пустыне, где тщательно подвизался во всякой добродетели пока, говорят, не услышал глас Божий, говоривший к нему: «Аполлос! Аполлос! Через тебя низложу Я мудрость египтян и разум разумных язычников. Вместе с ними ты погубишь и мудрецов вавилонских и истребишь всякое служение бесовское. Теперь же иди в мир: ты породишь Мне люди избранны, ревнители добрым делом». И опять был к нему голос: «Ступай, потому что все, чего ты ни попросишь у Бога, - получишь». Услышав повеление Божие, он тотчас пошел в мир. Это было в царствование Юлиана. Через некоторое время пришел он в ближнюю пустыню. Заняв одну небольшую пещеру под горою, он стал в ней жить.

Все занятие его состояло в том, что, стоя на коленах, постоянно возносил он молитвы к Богу – сто ночью и столько же днем. Пища его тогда, как и прежде, чудным образом посылалась ему Богом: ее приносил ему в пустыню ангел. Одежду его составлял Левитон, который иные называют коловием, и небольшой плат на голове. И это одеяние у него в пустыне не ветшало. В этой пустыне, рядом с которой была заселенная местность, совершал он силою Духа дивные чудеса и исцеления, которых всех и пересказать невозможно, так дивны были. Об этом нам рассказывали старцы, которые жили вместе с ним и сами были совершенны и управляли многими братьями. [116]

Таким образом сей муж скоро сделался славным, как бы новый пророк и апостол, явившийся в наше время. Как только распространилась о нем великая молва, все монахи, жившие в окружности по разным местам, стали непрестанно приходить к нему и предавали ему свои души, как родному отцу. Одних он призывал к созерцанию, других убеждал совершать деятельную добродетель, и сам же на деле показывал то, к чему других склонял словом. Часто, показывая им пример подвижничества, он вкушал с ними пищу только по воскресным дням, и притом питался лишь одними овощами, которые сами по себе вырастали из земли, и не употреблял ни хлеба, ни бобов, ни даже плодов древесных и ничего вареного.

Однажды (это было в правление Юлиана) услышав, что брат, взятый в воинскую службу, сидит связанный в темнице, Аполлос с братиею пришел к нему посоветовать и внушить ему мужественно переносить труды и презирать угрозы и опасности. Он говорил брату, что для него теперь настало время подвигов и что этими искушениями испытывается душа его. В то время, как он утешал брата и укреплял его душу, тысяченачальник, уведомленный кем-то о пришедших братьях, прибежал туда и в порыве злобы приказал закрыть двери темницы замками, оставив в ней Аполлоса и бывших с ним монахов, как способных к воинской службе. Приставив к ним довольно стражей, он ушел домой, не пожелав даже выслушать их просьб. В полночь явился стражам светоносный ангел и озарил светом всех бывших в темнице, так что стражи сделались безгласны [117] от ужаса. Придя в себя, они отворили двери и просили, чтобы все братья вышли. «Лучше, - говорили они, - умереть за них, чем оскорбить свободу, свыше дарованную заключенным безвинно». Утром пришел тысяченачальник с другими начальниками и усердно просил этих выйти и даже оставить город. «Потому что, - говорил он, - от землетрясения упал дом мой и задавил лучших из моих слуг». Услышав об этом, иноки возблагодарили Бога и возвратились в пустыню, где и пребывали потом все вместе, имея, по апостольскому слову, одно сердце и одну душу (Деян. V, 32).

Аполлос учил их, чтобы они ежедневно украшались добродетелями и коварные действия диавола на помыслы отражали тотчас при самом их начале. «Когда у змия, – говорил он, – сокрушена глава, то и все тело его мертво, и Господь заповедует нам сокрушать главу змия. Это обязывает нас к тому, чтобы мы не только исторгали из ума своего постыдные мечтания, но и вначале не допускали в душу свою худых и нечистых помыслов». Он учил также, чтобы братия старались превзойти друг друга в добродетелях, дабы никто не казался ниже другого по совершенствам. «Свидетельством успеха вашего в добродетелях, – говорил он, – да будет приобретение бесстрастия и воздержания от пищи, потому что это есть начало даров Божиих. А когда кто получит от Бога силу творить чудеса, - не гордись, как бы уже имеющий всего довольно, не надмевайся мыслью, будто ты выше других, и не показывай всем, что получил такую благодать. В противном случае ты обольщаешь себя и, уловленный помыслами, лишаешься благодати». [118]

Такое высокое учение было в его беседах. Впоследствии и мы часто от него слышали то же. Но в делах он совершал еще более, ибо все, что он просил, Господь давал ему. Он имел и некоторые откровения, например, видел своего старшего брата, который с ним долгое время жил в пустыне, по жизни был совершеннее, нежели сам он, и в пустыне же скончался. Во сне представилось ему, будто брат его пребывает в лике апостолов, оставил ему в наследство свои добродетели и молится за него Богу, прося скорее преставить его от земли и с ним упокоить на небесах. Но Спаситель сказал ему, что Аполлосу надобно еще несколько пребыть на земле для достижения совершенства, пока много будет ревнителей его жизни, ибо ему будет вверено великое множество монахов и некое воинство благочестивое, дабы он получил от Всеблагого славу, достойную своих трудов. Что он видел, то и случилось. По слуху о нем, стеклись к нему отовсюду многие монахи и, послушные его учению и беседам, совершенно отрекались мира. Таким образом, у него на горе составилось общество до пятисот братий, имевших общежитие и одну трапезу. Казалось, это был стройный полк ангелов, облеченных во все доспехи, и исполнились на них слова Писания: возвеселися пустыня жаждущая (Исаия XXXV, 1). Расторгни и возопий неболевшая, яко многа чада пустыя паче, нежели имущия мужа (XLIV, 1). Хотя сие пророческое слово исполнилось и на Церкви из язычников; однако оно сбылось и на египетской пустыне, которая представила Богу больше чад, нежели страны заселенные. Где в городах такое множество [119] спасающихся монахов, сколько их предстоит Богу в пустыне египетской? Сколько в городах народа, столько там, в пустынях, монахов. И мне кажется, что и над ними исполняется апостольское слово: идеже умножися грех, там преизбыточествова благодать (Рим. V, 20). Преумножилось некогда в Египте, больше, нежели в других странах, многоразличное и нечестивое идолослужение: почитали собак, обезьян и некоторых других животных; обожали и чеснок, и лук, и многие другие ничтожные растения. Об этом сам святой Аполлос рассказывал мне и объяснял причину прежнего многобожия. «Жившие прежде нас язычники, – говорил он, – обоготворяли вола за то, что, при помощи его обрабатывая землю, выращивали хлеб; а воды Нила – за то, что они орошали все поля; да и самую землю свою обожали они за то, что она была плодоноснее всех других стран. Наконец, и прочие мерзости, как-то собак, обезьян и других негодных животных и растения чтили они потому что будто, во время исхода Израиля из Египта некоторые из египтян не погнались вместе с фараоном за евреями и не погибли с ним, только по той причине, что были удержаны или каким-либо делом, или одним из этих животных или растений. Потому они явились как бы причиною их спасения. Кто чем был занят и не пошел за фараоном, то и обоготворил, говоря: «Это сегодня стало для меня богом, потому что благодаря этому я не погиб с фараоном”». Вот что говорил святой Аполлос. Но преимущественно пред словами надобно описать, что приобрел он в делах.

Неподалеку от него прежде жили язычники и по всем местам почитали демонов. В [120] одном из селений было огромное капище и в нем знаменитейший идол. Он был сделан из дерева. Нечестивые жрецы торжественно носили его по селениям, неистовствуя вместе с народом. Праздник этот совершается так же, как и в честь нильской воды. Случилось в это время проходить там святому Аполлосу с несколькими братьями. Как только он увидел народ, неистово бесновавшийся, преклонил колена пред Спасителем и вдруг сделал язычников неподвижными. Как ни толкались они, все же не могли сдвинуться с места. Палимые зноем, простояли они, не понимая, отчего с ними это могло случилось. Тогда жрецы сказали, что это сделал с ними один христианин, живущий в пустыне в их пределах, именно Аполлос, и стали просить его, чтобы избавил их от беды. Между тем жившие по соседству с ними, услышав их крики и плачевные вопли, пришли к ним и стали спрашивать: «Что такое случилось с вами? Отчего это с вами произошло?». Одни отвечали, что не знают, а только подозревают одного человека, и что его нужно просить о помиловании. Некоторые из них уверяли, что будто видели, как он проходил мимо, и просили пришедших оказать им скорее помощь. Последние привели волов и покушались сдвинуть идола, но он вместе с самими жрецами оставался неподвижным. Наконец, не находя никакого средства к избавлению, они послали соседей своих сказать Аполлосу, что если он избавит их, то они оставят свое заблуждение. Когда они сказали об этом, человек Божий как мог скорее пошел к ним. Помолившись о них, он всех их освободил от уз. После сего они все единодушно уверовали в Спасителя всех и [121] чудодействующего Бога, а идола предали огню. Огласив их всех, он присоединил их к Церкви. Многие из них до сих пор живут в монастырях. Таким образом везде пронеслась о нем слава, и многие уверовали в Господа; так что уже не было и имени язычников в пределах тех.

Спустя немного времени два селения заспорили между собой из-за пахотной земли и подняли междоусобную войну. Как только известие об этом дошло до святого мужа, он тотчас пошел к ним, чтобы склонить их к миру. Одна из противных сторон не соглашалась и противоречила ему, надеясь на какого-то начальника разбойнической шайки, человека очень храброго на войне. Аполлос, увидев, что он противоречит, сказал ему: «Если ты, друг, послушаешься меня, то я умолю моего Владыку простить тебе грехи». Разбойник же, услышав это, немедленно бросил оружие и, пав к ногам его. Примирив обе стороны, он убедил всех разойтись по домам. Когда они, примирившись, ушли, тогда знаменитый разбойник последовал за святым мужем, требуя от него исполнения обещания. Блаженный Аполлос взял его с собою и в ближайшей пустыне убеждал и просил потерпеть, говоря, что Бог может даровать ему прощение. Настала ночь, и во сне они оба видели, будто стоят на небе перед престолом Христовым и смотрят, как ангелы вместе с праведниками поклонялись Богу. Когда же и они, падши вместе, поклонились Спасителю, к ним был глас от Бога: «Кое общение свету ко тьме? или кая часть верну с неверным? (II Кор. 6, 14, 15). Для чего и этот человекоубийца, недостойный такого видения, стоит вместе с праведником? Впрочем [122] ты, Аполлос, можешь идти; человек, так поздно обратившийся, дарован тебе». Увидев весьма много и других чудес, которых не может и не дерзает ни слово изречь, ни ухо выслушать, они пробудились и рассказали о том бывшим с ними. Всех до крайности удивлял рассказ обоих об одинаковом видении. И прежде бывший человекоубийца с того времени стал жить вместе с подвижниками. До самой смерти занимаясь исправлением своей жизни, из волка сделался незлобивым агнцем. И на нем исполнилось предречение пророка Исаии: «пастися будут вкупе волк со агнцем, и лев аки вол будет ясти плевы (Ис. XI, 6, 7). И правда, там можно было видеть, и эфиопов, подвизающихся вместе с монахами и многих превосходящих в добродетелях. И над ними сбылось слово Писания: «Ефиопия предварит руку свою к Богу (Псал. LXVII, 32).

Однажды язычники спорили с христианскими поселениями о своих границах. С обеих сторон явилось множество вооруженных. Аполлос пришел к ним, чтобы примирить их. Но предводитель язычников, человек жестокий и свирепый, воспротивился ему и с упорством говорил: «Не помирюсь до смерти». - Аполлос сказал ему: «Да будет с тобою то, что ты избрал себе. Никто другой, кроме тебя, не погибнет, и, когда ты умрешь, земля не будет твоим гробом, но чрева зверей и коршунов наполнятся тобою». Это слово тотчас же и сбылось: ни с той, ни с другой стороны никто, кроме этого предводителя, не погиб; его зарыли в песок и поутру нашли, что гиены и коршуны растерзали его на куски. Язычники, увидев [123] такое чудо и исполнение сказанного, все уверовали в Спасителя, Аполлоса же провозглашали пророком.

Еще прежде сего святой Аполлос жил в пещере одной горы с пятью братиями, которые были первыми учениками его, когда он только что вышел из пустыни. Когда однажды настал день св. Пасхи, они, совершив в пещере служение Богу, хотели вкусить пищу, какая найдется. А было у них только немного сухих хлебов и овощей. Аполлос сказал им: «Дети! Если мы верные и истинные чада Христовы, то попросите каждый у Бога пищи, какой кому угодно». Но они все предоставили ему, считая себя недостойными такой благодати. Когда же он сам с радостным лицом совершил молитву и все рекли: «Аминь», – тотчас явились у пещеры какие-то неизвестные люди, сказавшиеся пришельцами издалека, и принесли с собою всего, о чем братия даже и не слыхали и что не растет в Египте, а именно: всякого рода плодов садовых – винограду, гранатовых яблок, смокв и орехов, – всего такого, чему поспеть было тогда еще не время, и медовых сотов, и сосуд свежего молока, и десять больших чистых и теплых хлебов – все такое, что родится в чужой стране. Люди, принесшие это, сказав, что все это прислал им какой-то знатный богатый человек, поспешно удалились. Пищи было столько, что хватило братии до Пятидесятницы. Все они дивясь говорили, что воистину все было им послано от Бога. Один из монахов просил авву тут же помолиться за него, чтобы ему сподобиться какого-нибудь благодатного дара. Когда сей помолился, ему дан был благодатный [124] дар смиренномудрия и кротости, так что все дивились, как он стяжал великую кротость. Об этих чудесах Аполлоса рассказали нам отцы, жившие с ним, и засвидетельствовали многие братья.

Незадолго перед тем сделался голод во всей Фиваиде. Жители городов, не раз слыхали, что жившие с Аполлосом монахи неоднократно уже получали пищу чудесным образом. С женами и детьми все они пошли к нему просить благословения и пищи. Нимало не опасаясь, что не хватит пищи для братии, он давал всем приходящим столько, чтобы каждому хватило на день. Когда же остались только три большие корзины с хлебом, а между тем голод усиливался, он велел принести и эти корзины, из которых монахи тогда хотели взять для себя хлеба, и громко, чтобы все слышали, сказал: «Неужели рука Господня не может наполнить эти корзины? Вот что говорит Дух Святой: не оскудеет хлеб в корзинах сих, доколе все не вкусят нового хлеба». Ходившие туда в самом деле утверждали, что всем доставало хлеба в продолжение четырех месяцев.

То же самое совершил он над елеем и пшеницею. Тогда сатана предстал ему и сказал: «Разве ты Илия или другой кто из пророков и апостолов, что делаешь это?». Аполлос отвечал ему: «А разве не люди были святые пророки и апостолы, которые предали нам сие делать? Или тогда был Бог, а ныне нет Его? Бог всегда может делать это. Для Него нет ничего невозможного. Если же Бог благ, то зачем ты зол? И разве не должно нам говорить, что мы [125] видели, то есть что продающие хлеб приносили братьям на трапезу полные корзины и опять брали их назад полными, по насыщении пятисот братий?».

Надобно еще сказать, как изумились мы, увидев и другое чудо. Трое нас, братий, пошли к нему. Его братия узнали нас, увидев еще издалека, потому что еще прежде слышали от Аполлоса о нашем приходе к нему. Поспешив нам на встречу, они встретили нас с пением, по обычаю, принятому у них в отношении ко всем монахам. Поклонившись лицом до земли, они облобызали нас, говоря друг другу: «Вот и пришли те братия, о которых отец наш за три дня предсказал нам, что придут к нам трое братий из Иерусалима». Одни из них шли впереди нас, другие за нами, и все пели, пока мы не пришли к самому Аполлосу. Авва Аполлос, услышав пение, вышел к нам навстречу, как он обыкновенно делал это в отношении ко всем братьям. Увидев нас, он первый поклонился нам до земли, облобызал нас, потом пригласил войти к нему. Помолившись и собственными руками умыв нам ноги, авва Аполлос просил нас отдохнуть. Так поступал он со всеми приходящими к нему братьями.

Жившие с ним братья принимали пищу не прежде, как приобщившись Евхаристии Христовой. Это делали они в девятом часу дня. По принятии пищи они садились слушать его, и он поучал их всем заповедям до сумерек. После того одни из них уходили в пустыню и там читали наизусть священное Писание целую ночь; другие оставались там, непрестанно восхваляя Бога песнопениями до наступления дня. Я сам своими глазами видел, как они начинали с вечера свое песнопение и не переставали петь [126] даже до утра. А многие из них только в девятом часу сходили с горы и, приняв Евхаристию, опять восходили на гору и довольствовались одною духовною пищею до другого девятого часа. Так некоторые из них поступали в продолжении многих дней. При всем том они, как можно было видеть, радовались, живя в пустыне: никто здесь, на земле, не указал бы подобной радости и веселия телесного. Между ними никого не было скучного и печального. Если бы кто и показался когда печальным, авва Аполлос тотчас спрашивал его о причине скорби и открывал, что было у каждого в тайне сердца. «Не должно, – говорил он, – на пути спасения скорбеть тем, которые имеют наследовать Царство Небесное. Пусть стенают язычники, плачут иудеи, скорбят грешники, а праведники должны радоваться. И если помышляющие о земном в земном находят радость, как же нам, удостоенным толикой надежды, не радоваться непрестанно, когда и Апостол побуждает нас всегда радоваться, непрестанно молиться и о всем благодарить (ср.: I Сол. V, 16–18)»?

Впрочем, кто может изобразить сладость бесед аввы Аполлоса и прочие его добродетели, о которых мы умолчали по причине их чрезвычайной чудесности, хотя и слышали от него самого и от других. Часто, беседуя с нами наедине о подвижничестве, он говорил о том, как принимать братию, то есть что нужно кланяться приходящим братьям, «ибо, - говорил он, - ты кланяешься не им, а Богу; видя брата твоего, ты видишь Господа Бога твоего, - и это приняли мы от Авраама» (Быт. гл. XVIII). «Еще, - говорил он, - должно братию [127] усиленно приглашать к отдохновению, – этому научились мы у Лота, (Быт. гл. XIX), который принуди ангелов. Монахи должны, если могут, приобщаться каждодневно Святых Таин, потому что кто уклоняется от Святых Таин, тот удаляется от Бога. Например, кто постоянно приобщается, тот всегда принимает в себя Спасителя, ибо Сам Спаситель говорит: ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь во Мне пребывает, и Аз в нем (Ин. VI, 36). Итак, полезно монахам постоянно воспоминать спасительное страдание и ежедневно быть готовыми удостоиться принятия святых и небесных Таин, ибо таким образом мы удостаиваемся отпущения грехов. Также непозволительно, – говорил он, – нарушать без всякой нужды всеобщие посты, ибо в среду Спаситель предан, а в пятницу распят. Поэтому, кто нарушает пост, тот вместе с врагами предает и распинает Спасителя. Если в пост придет к тебе брат, имеющий нужду в отдохновении, предложи трапезу ему одному; если ж ему не угодно, не принуждай, ибо все мы имеем общее предание о посте».

Много порицал он тех, которые носят оружие и отращивают волосы, ибо такие люди, по его словам, тщеславятся и стараются нравиться людям. Им должно бы постом изнурять свое тело и делать добро втайне, а они, напротив, выставляют себя перед всеми. Впрочем, что говорить много? Все наставления его точно соответствовали его жизни и достойным образом ни пересказать, ни описать их невозможно.

Таким образом, побеседовав с нами о многом несколько раз, в продолжение целой [128] недели, он, отпуская нас, сказал: «Мир имейте между собою и на пути не отлучайтесь друг от друга». Когда же он предложил бывшим при нем братьям проводить нас до других отцов, почти все они изъявили свою готовность идти с нами. Тогда святой Аполлос избрал из них трех мужей, сильных в слове и в жизни и знавших языки – греческий, римский и египетский и, отпуская их с нами, велел им не оставлять нас, пока мы не увидим всех отцов (только кто пожелал бы увидеть их всех, тот не сумел бы сделать этого во всю жизнь). Наконец, он благословил нас и отпустил со словами: «Да благословит вас Господь от Сиона, и узрите благая Иерусалима во вся дни живота вашего (Псал. CXXVII, 6). Когда мы шли по пустыне в полдень, вдруг увидели огромного дракона, как бревно, ползущего по песку. Увидев его, мы сильно испугались. Но провожавшие нас братья убеждали нас не бояться, а быть спокойными и идти за драконом. «Увидите, – говорили они, – веру нашу». Они надеялись убить его своими руками. «Мы уже убивали руками много и драконов, и аспидов, и керастов», – говорили они. На них исполнилось Писание: «Се дах вам власть наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию (Лук. X 19). Но мы, по неверию, а еще более из-за страха, просили их идти не по следу дракона, а по прямой дороге. Тогда один брат из числа их, оставив нас на месте, с великою отважностью устремился в пустыню по следам зверя. Найдя невдалеке его логовище, он громко кричал нам, что дракон в пещере, и звал к себе посмотреть, что будет; между тем как другие братья [129] убеждали нас не пугаться. Когда мы с великим страхом пошли посмотреть зверя, то увидели идущего нам на встречу брата. Ухватясь за нас руками и преграждая нам путь, он умолял нас не ходить туда, ибо мы не сможем снести ярости зверя, тем более, что никогда не видали его раньше. Пригласив нас в свой монастырь, он рассказал, что часто видал это животное, что оно чрезвычайно велико и имеет больше пятнадцати локтей. Приказав нам остановиться, сам он пошел к тому брату и просил его оставить пещеру, но тот не хотел выходить оттуда, не убив дракона. Однако же он упросил его и привел к нам, а тот укорял нас в маловерии. Отдохнув у брата сего в монастыре, отстоявшего на милю от того места, мы достаточно подкрепили свои силы.

48. Об авве Аммуне

Этот брат рассказывал нам, что в том месте, где он жил, был один святой муж, у которого он учился, по имени Аммун, совершивший в том месте весьма много чудес. К нему часто приходили разбойники и забирали у него хлеб и пищу. Но однажды он пошел в пустыню, привел с собою оттуда двух больших драконов и велел им стоять на страже у своей двери. Разбойники пришли, по обыкновению, и, увидев чудо, онемели от ужаса и пали ниц. Когда Аммун вышедши из кельи и увидел, что они немы и почти полумертвы, поднял их и стал укорять так: «Посмотрите, сколько вы свирепее зверей; вот они ради Бога повинуются нашей воле, а вы и Бога не боитесь, и [130] христианского благочестия не уважаете». Потом ввел их в свою келью, предложил им трапезу и увещевал переменить жизнь. Оставив прежнюю жизнь, они оказались лучшими из многих, других, а чрез несколько времени и сами стали совершать такие же знамения.

«В одно время, - рассказывал тот же брат, - большой дракон опустошал соседнюю страну и истреблял множество животных. Тогда жившие близ пустыни все вместе пришли к авве и просили истребить в их стране этого зверя. Но он, будто не умея ничего сделать для них, отпустил их в печали, а сам, вставши наутро, пошел по следам зверя. Когда авва трижды преклонил колена для молитвы, - зверь пришел к нему с сильным свистом, испуская страшное дыхание, надуваясь, шипя и издавая зловонный запах. Авва нимало не убоялся и, обратясь к дракону, сказал: «Да поразит тебя Христос, Сын Бога живого, имеющий сокрушить великого зверя». Как только он сказал это, дракон тотчас расселся, изблевав изо рта весь яд вместе с кровью. Придя на другой день и увидев это великое чудо, поселяне никак не могли стерпеть запаха от дракона и засыпали зверя песком. Тут же с ними находился и авва, ибо они одни не смели приближаться к дракону, хотя он был уже мертв.

«А прежде, - продолжал брат, - когда дракон был еще жив, вдруг увидел его один отрок, пасший стадо. Испугавшись, он упал замертво и целый день лежал бездыханный на поле близ пустыни. К вечеру родственники нашли его и, заметив, что он еще немного дышит, только весь расшибся, они принесли [131] его к авве, не зная между тем отчего это случилось. Когда авва помолился и помазал отрока елеем, он встал и рассказал виденное им. Это особенно и побудило сего мужа решиться истребить дракона.

49. Об авве Коприи пресвитере

Один пресвитер по имени Коприй, имел неподалеку оттуда монастырь в пустыне. Это был муж святой, почти девяноста лет, настоятель пятидесяти братий. Он делал также весьма много чудес: врачевал болезни, совершал много исцелений, изгонял демонов, творил много знамений, и некоторые в наших глазах. Увидев и помолившись о нас, он умыл нам ноги и спрашивал нас, что делается в мире. Но мы просили, чтобы он лучше рассказал нам о добродетелях своей жизни и о том, как Бог ниспослал ему дары и каким образом он получил сию благодать. Он без всякой гордости стал нам рассказывать о жизни своей и своих предшественников, великих мужей, из коих многие превосходили его, и которых жизни подражал он. «Дети, – говорил он, – нет ничего удивительного в моих делах в сравнении с подвигами отцов наших».

Между тем, как пресвитер Коприй еще рассказывал об этом, один из наших братьев, не веривший его словам, задремал; и видит, что в руках у того мужа находится дивная книга, исписанная золотыми буквами, и что какой-то седой муж подошел и грозно сказал ему: «Что же ты не внимаешь чтению и дремлешь?». Устрашенный брат тотчас по латыни [132] рассказал нам слышанное и виденное им. Еще он говорил нам об этом, как пришел один поселянин с корзиной, наполненной песком, и, приблизившись, ожидал, пока брат кончит свой рассказ. Мы спросили пресвитера, чего хочет этот поселянин с песком. Авва сказал нам в ответ: «Дети, не надлежало бы нам хвалиться перед вами и рассказывать о славных делах отцов, дабы, возгордившись умом, мы не лишились награды. Но поскольку вы пришли к нам из столь отдаленной страны, то за такую ревность и искание пользы я не лишу вас назидания, но в присутствии братий расскажу, что Бог устроил чрез нас.

Соседняя нам страна была бесплодна, и владевшие ею поселяне, посеяв хлеб, едва собирали его вдвое против посеянного; ибо червь, зарождаясь в колосе, повреждал всю жатву. Земледельцы, оглашенные нами и сделавшиеся христианами, просили нас помолиться о жатве. Я сказал им: ”Если вы имеете веру в Бога, то и этот пустынный песок будет приносить вам плоды”. Они немедленно набрали вот этого песка, по которому мы ходим, и принесли к нам, прося нашего благословения. Когда я помолился, чтобы было по вере их, они посеяли песок на полях вместе с хлебом, и вдруг земля их стала плодоноснее всякой земли в Египте. Таким образом, привыкнув это делать, они ежегодно приходят к нам с прежнею просьбой».

«Еще одно великое чудо, – продолжал авва, – Бог сподобил меня совершить в присутствии многих. Однажды пришел я в город [133] и встретил одного манихея, который обольщал народ. Так как я не мог убедить его при народе, то, обратясь к толпе, сказал: ”Зажгите на площади большой костер; мы оба войдем в огонь, и, кто из нас останется невредим от него, того и вера хороша”. Это было исполнено: народ поспешно зажег костер и потащил манихея вместе со мною в огонь. Но манихей сказал: ”Пусть каждый из нас порознь войдет в огонь, и первый должен вступить ты сам, приказавший это сделать”. Когда же я, знаменовав себя именем Христовым, взошел на костер, то пламень расступился на две стороны и нимало не повредил мне, хотя я пробыл в нем полчаса. Народ, увидев чудо, поднял крик и заставлял манихея войти в огонь. Но он устрашился и не хотел этого сделать. Тогда народ схватил его и поволок в средину огня. Он тотчас охвачен был пламенем и немедленно с бесчестием был выгнан из города при крике народа: ”Сожгите обманщика заживо!”. А меня народ взял под руки и, прославляя Бога, проводил до церкви.

В другое время, когда я проходил мимо одного капища, несколько язычников приносили жертву своим идолам. Я сказал им: ”Для чего вы, существа разумные, приносите жертвы неразумным? Через это вы становитесь неразумнее, чем они”. И так как мои слова были верны, то они последовали мне и уверовали в Спасителя.

Некогда был у меня недалеко в поле сад для приходивших к нам братий, и один бедный человек обрабатывал его. Однажды какой-то язычник украл там овощи. Принеся их домой, он в продолжение трех дней не мог сварить их, так как они в котле оставались [134] такими же, какими были взяты, ибо вода не нагревалась. Тогда этот человек, пришедши в себя, взял овощи и принес их нам, умоляя простить ему грех и сделать его христианином, что и было исполнено. В это самое время пришли к нам странники-братия, и для них специально были тогда принесены овощи. Вкусив их, мы возблагодарили Бога за двойную радость, то есть за то, что и человек спасен, и братия укрепились пищей».

50. Об авве Сурусе

Однажды авва Сурус, авва Исаия и авва Павел, мужи благочестивые и подвижники, сошлись вместе, чтобы посетить великого исповедника авву Анувия. Он жил от них на расстоянии трех дней пути. И говорят они друг другу: «Пусть каждый из нас покажет свой образ жизни, и как он почтен от Бога здесь, на земле». Авва Сурус сказал им: «Прошу у Бога дара, чтобы силою Духа достигнуть нам до того места без утомления». - И только лишь он помолился, тотчас явились готовое судно и благоприятный ветер, и в одно мгновение они очутились на месте, хотя плыли против течения.

51. Об авве Исаии

Тогда же в пути авва Исаия сказал авве Павлу и авве Сурусу: «Что удивительного, друзья, если встретит нас муж, который перескажет нам жизнь каждого из нас?». [135]

Павел же сказал: «А если и нам Бог открыл, что чрез три дня Он возьмет Анувия к себе?». Когда пошли они вперед к месту жительства Анувия, сей муж, выйдя к ним навстречу, приветствовал их. Павел сказал ему: «Расскажи нам свои дела, ибо ты послезавтра отойдешь к Богу».

53. Об авве Анувии

Авва Анувий сказал им: «Благословен Бог, известивший и меня об этом, так же как и о вашем прибытии и подвижничестве». Рассказавши о подвигах каждого из них, далее он стал говорить о своих подвигах следующим образом: «С того времени, как я исповедал на земле имя Спасителя, не исходила ложь из уст моих. Я не питался земною пищею, ибо ангел ежедневно питает меня пищею небесною. В сердце мое никогда не входило желание ничего иного, кроме Бога. Бог не скрывал от меня, что делается на земле. Свет не заходил от глаз моих: я и днем не спал, и ночью не отдыхал, ища Бога, и ангел всегда был при мне, показывая силы мира. Свет ума моего не погасал. Все, что просил я у Бога, скоро получал. Многократно видал я тьмы ангелов, предстоящих Богу; видел лики праведников; видел сонмы мучеников; видел, как все они восхваляют Бога; видел сатану, предаваемого огню; видел ангелов его, терпящих наказание; видел праведников, вечно веселящихся». Рассказав это и многое другое в продолжение трех дней, авва предал [136] душу. Ее тотчас приняли ангелы и лики мучеников и понесли на небеса, а братия видели это и слышали их песнопения.

54. Об авве Эллине

Другой авва, по имени Эллин, с детства подвизавшийся в добродетели, приносил часто к братиям, жившим в соседстве с ним, огонь за пазухой, возбуждая и в них желание показывать знамения. Он говорил им: «Если вы поистине подвизаетесь, то покажите знамения добродетели».

Однажды, когда он был один в пустыне, ему захотелось меду. Скоро нашел он под камнем соты и сказал: «Удались от меня необузданное похотение; ибо писано: духом ходите и похоти плотския не совершайте» (Гал. V, 16) – и, оставив соты, удалился.

Еще, постившись в пустыне три недели, он нашел разбросанные плоды и сказал: «Не буду есть и не прикоснусь к ним, да не соблазню брата моего, то есть душу мою, ибо писано: не о хлебе единем жив будет человек» (Мф. IV, 4). Пропостившись еще неделю, он наконец заснул. Ангел явился ему во сне и сказал: «Встань и ешь, что найдешь». Он встал и, осмотревшись вокруг, видит источник, около которого выросли роскошные растения. Он принял питие и пищу из растений и утверждал, что ничего приятнее в жизни не вкушал. Найдя на том месте небольшую пещеру, он пробыл там несколько дней без пищи. Наконец, когда почувствовал нужду в пище, он, преклонив колена, [137] стал молиться – и тотчас ему предложены были всякие яства, теплые хлебы, оливки и различные плоды.

Некогда он посетил своих братий и, преподав им много наставлений, поспешно удалился в пустыню, взяв с собою некоторые нужные вещи. Увидев на пастбище несколько диких ослиц, он сказал им: «Во имя Христово, пусть одна из вас придет ко мне и возьмет на себя мою ношу». И тотчас одна прибежала к нему. Положив на нее свои вещи, он сел на нее и в один день прибыл к пещере.

Однажды, когда он разложил на солнце хлебы и плоды, подошли к ним звери, обыкновенно приходившие на источник, и, лишь только коснулись хлебов, тотчас умерли.

В один воскресный день он пришел к некоторым монахам и спросил их: «Почему вы ныне не собрались к богослужению?». Когда же они ответили, что не пришел пресвитер (живший на противоположном берегу), - он сказал им: «Пойду, призову его». Они сказали, что нельзя перейти поток по причине глубины его. «Притом же, - говорили они, - в этом месте живет огромный зверь, крокодил, истребивший много людей». Он немедленно встал, пошел к потоку, и вдруг зверь, взяв его на свою спину, перенес на другой берег. Нашедши пресвитера в поле, он просил его не оставлять братии. Сей, видя, что он одет в рубище, сшитое из многих лоскутов, спросил у него, где он взял рубище, и прибавил: «Брат, одеяние души твоей прекрасное!» - и, подивившись его смиренномудрию и убожеству, последовал за ним к реке. Но тут они не нашли лодки, и авва Эллин громким [138] голосом стал звать крокодила. Крокодил тотчас явился по его зову и подставил спину. Авва Эллин приглашал и пресвитера сесть с собою, но сей, увидев зверя, испугался и отступил назад. Он и братия, жившие на том берегу, с ужасом смотрели, как авва переплывал поток на звере. Вышедши на сушу, он привел с собою зверя и сказал, что ему лучше умереть и понести наказание за погубленные им души. Зверь тотчас упал и умер.

Пробыв у братий три дня, авва все это время учил их заповедям и открыл им сокровенные намерения каждого. Тот, говорил он, терпит беспокойство от помыслов блудных, другой от тщеславия, третий от сластолюбия, иной от гнева; одного называл кротким, другого миролюбивым; в одном обличал пороки, в другом хвалил добродетели. Слыша это, они удивлялись и говорили, что это правда.

Затем он сказал им: «Приготовьте нам овощей, ибо ныне придет к нам много братий». Действительно, братия пришли еще во время приготовления и облобызали друг друга.

Один из сих братий, желая жить с аввою в пустыне, просил его об этом. Когда же авва говорил, что ему не перенести искушений демонских, тот с настойчивостью стал утверждать, что все перенесет. Авва Эллин принял его и велел ему жить в другой пещере. Демоны сперва много смущали его срамными помыслами; потом, явившись ночью, начали душить его. Он бежал из пещеры и рассказал авве Эллину о случившемся. Авва, очертив то место, велел ему впредь пребывать на нем без боязни. [139]

Однажды, когда у них в пещере недостало хлеба, ангел пришел в образе брата и принес им пищу. В другое время десять братий искали его по пустыне и семь дней оставались без пищи. Наконец, авва встретил их и велел им отдохнуть в пещере. Когда они напомнили ему о пище, он, не имея ничего предложить им, сказал: «Бог силен уготовать трапезу в пустыне», – и тотчас явился благообразный юноша и постучал в двери в то время, как они молились. Они отворили дверь и увидели юношу с большою корзиною, наполненною хлебами и оливками. Приняв это, они вкусили пищи и возблагодарили Господа; а отрок тотчас стал невидим.

Авва Коприй, рассказав нам это и много другого удивительного и обласкавши нас, привел в свой сад и показал нам пальмы и другие плодовитые деревья. Он сам насадил их в пустыне, возбужденный верою поселян, которым он сказал, что и пустыня может приносить плоды тем, кто имеет веру в Бога - «ибо когда я увидел, что они засеяли песок и поле их стало плодоносно, – говорил он, – то и сам сделал то же и имел успех».

55. Об авве Апеллесе пресвитере

Видели мы и другого пресвитера, по имени Апеллес. Он сперва занимался ремеслом медника, а потом обратился к подвижничеству. Однажды, когда к нему пришел диавол в образе женщины, он, в то время как раз делал медные вещи для монахов, нарочно схватил рукою раскаленное железо и обжег женщине все лицо [140] и тело. И братия слышали, как она кричала в келье. С того времени этот муж всегда берет рукою раскаленное железо без всякого вреда. Он принял нас дружелюбно и вот что рассказывал о живших с ним богоугодных мужах, которые живы еще и ныне.

56. Об авве Иоанне

«Есть в этой пустыне, - говорил он, - брат наш Иоанн, не нашего, впрочем, века человек; ибо он превосходит добродетелями нынешних монахов. Найти же его скоро никто не может, потому что он всегда ходит по пустыне с места на место».

«Он сперва три года стоял под одной скалой, проводя все это время в непрестанной молитве, никогда не садился и не ложился спать и лишь стоя имел несколько сна; только в воскресные дни принимал Евхаристию, которую приносил ему пресвитер, и более ничего не ел.

«Однажды сатана, приняв на себя образ пресвитера, поспешно приходит к нему и показывает вид, будто хочет преподать ему Причастие. Но блаженный Иоанн, узнав его, сказал ему: «Отец всякого обмана и всякого лукавства, враг всякой правды! Ты не только непрестанно обольщаешь души христиан, но и дерзаешь ругаться над самыми святыми Таинствами». Диавол отвечал ему: «Едва не удалось мне уловить тебя. Этим способом я обольстил одного из твоих братий и, лишив его рассудка, довел до сумасшествия. Многие праведники много молились за него и едва возмогли привести его в разум». Сказав сие, демон удалился от него». [141]

Когда же от продолжительного стояния у него растрескались ноги и стали гноиться, тогда явился ангел и, коснувшись уст его, сказал: «Господь будет для тебя истинною пищею и Дух Святый – истинным питием; но теперь пока достаточно для тебя духовного пития и пищи, чтобы иначе, от пресыщения, ты не изверг их», – и, исцелив его, свел с места. После этого он стал странствовать по пустыне и питаться растениями. В воскресный же день являлся на прежнее место для принятия Причастия.

Выпросив у пресвитера несколько пальмовых ветвей, он делал из них поясы для животных. Когда один хромой решился отправиться к нему для исцеления, то едва только сел он на осла и ноги его едва только коснулись пояса, сделанного святым мужем, он тотчас исцелился.

Иногда авва посылал больным благословение, и они тотчас освобождались от болезни. Однажды он получил откровение о своих монастырях, что некоторые из братий ведут недобрую жизнь. Тогда написал он чрез пресвитера ко всем им послание, в котором было сказано, что такие-то из них нерадят, а другие ревнуют о добродетели. Открылось, что это было так. Написал он и к отцам, что некоторые из них нерадят о спасении братий, а другие довольно наставляют их; притом объявил, каких наказаний и почестей достойны те и другие. Еще, призывая иных к высшему совершенству, он внушал им, чтобы, удаляясь от чувственного, они восходили к духовному, так как уже время вести такую жизнь. «Мы, – говорил он, – не [142] должны навсегда оставаться детьми и младенцами, но должны восходить к совершеннейшему разумению, достигать мужеского возраста и возвышаться до самых великих добродетелей».

Много еще другого рассказывал нам отец об авве Иоанне. Но все эти рассказы были настолько чудесны, что мы, боясь вызвать маловерие и малодушие у читателей, воздержались написать их полностью. Сами же мы совершенно убеждены в истине сего, так как нам тоже самое рассказывали многие и великие мужи, бывшие очевидцами всего.

57. Об авве Пафнутии

Видели мы и другое место, где жил Пафнутий отшельник, муж великий и добродетельный, который недавно скончался в окрестности Ираклеи Фиваидской. Многое рассказывалось о нем. После продолжительного подвижничества, Пафнутий молил Бога открыть ему, кому бы из совершенных по святости он был подобен. Ангел явился ему и сказал: «Ты подобен такому-то флейтисту, который живет в городе». Поспешно отправился Пафнутий к тому флейтисту и расспрашивал его об образе жизни и делах. Флейтист сказал ему, что он (как и в самом деле было) человек грешный, нетрезвой и развратной жизни и что он недавно перестал разбойничать и сделался флейтистом. Когда же Пафнутий стал выпытывать у него, что доброго сделал он когда-либо, флейтист отвечал, что не знает за собой ничего доброго, кроме того, что однажды, будучи еще разбойником, ночью [143] избавил он от разбойников одну христианскую деву, которую они хотели обесчестить, и проводил ее до селения.

«В другой раз, – продолжал флейтист, – встретил я красивую женщину, блуждавшую по пустыне. Она бежала от служителей градоначальника и от судей из-за того, что муж ее был должен казне, и оплакивала свое странствование. Я спросил ее о причине ее слез. Не спрашивай меня ни о чем, господин, – сказала она, – и не любопытствуй о несчастной, но возьми меня и веди, куда хочешь, как рабу свою, ибо после того, как мужа моего много раз били в продолжение двух лет за то, что он должен казне триста златниц, и заключили в темницу, а трех моих любезнейших сыновей продали, я спасаюсь бегством, перехожу с места на место и, так как меня часто ловили и каждый раз били без пощады, брожу теперь по пустыне и вот уже третий день остаюсь без пищи. Я сжалился над нею и привел ее в пещеру, дал ей триста златниц и проводил до города. Так я освободил ее с детьми и с мужем».

Пафнутий сказал ему: «Хотя я не знаю за собою, чтобы сделал что-нибудь подобное, но ты, без сомнения, слыхал, что я славен подвижничеством, ибо не в беспечности провел жизнь свою. И вот Бог открыл мне о тебе, что ты нисколько не ниже меня по добрым делам. Посему, когда Бог так печется о тебе, брат, ты не оставляй души своей в пренебрежении, на волю случая».

Флейтист тотчас же бросил из рук флейты и, променяв благозвучие музыкальной песни на духовное сладкопение, последовал за Пафнутием в пустыню. В продолжение трех [144] лет подвизался он, сколько мог, проводя жизнь свою в пении псалмов и в молитвах; наконец перешел на небо и почил, сопричисленный к ликам святых и чинам праведных.

Проводивши к Богу сего усердного подвижника добродетели, Пафнутий стал вести жизнь более совершенную в сравнении с прежнею и опять молил Бога открыть ему, кому из святых он подобен. Опять был к нему глас Божий: «Ты подобен старшине ближайшего селения». Пафнутий немедленно отправился к нему. Когда он постучался к нему в дверь, тот, по обычаю, вышел и принял гостя. Омыв ему ноги и предложив трапезу, он просил его вкусить пищи. Но Пафнутий стал у него расспрашивать о его делах и говорил: «Расскажи мне свой образ жизни, ибо ты превзошел многих монахов, как открыл мне Бог». Тот отвечал ему, что он человек грешный и недостойный даже имени монаха. Однако Пафнутий стал настоятельно расспрашивать его, и он отвечал так: «Не следовало бы мне рассказывать о своих делах, но поскольку ты говоришь, что пришел по повелению Божию, то поведаю тебе о себе.

Вот уже тридцатый год, как я разлучился со своею женою, прожив с нею только три года. Бог дал мне трех сыновей, которые помогают мне во всех делах моих. Я до сих пор не оставлял страннолюбия. Никто из поселян не похвалится, что он принял странника прежде меня. Бедный или странник не выходил из дома моего с пустыми руками, не получив сперва всего необходимого для пути. Не пропускал я бедного или удрученного несчастиями, не утешив его. Не был я лицеприятен [145] к своему сыну на суде. Чужие плоды не входили в дом мой. Не было вражды, которой бы я не примирял. Никто не обвинял моих сыновей в неприличных поступках. Стада мои не дотрагивались до чужих плодов. Не засевал я первый своих полей, но, предоставляя их другим, сам пользовался только тем, что оставалось. Не допускал я, чтобы богатый притеснял бедного. Во всю жизнь мою никого я не огорчал, никого никогда не осуждал. Вот что, как помню, сделал я по воле Божией».

Услышав о добродетелях сего мужа, Пафнутий облобызал его голову и сказал: «Да благословит тя Господь от Сиона, и узриши благая Иерусалима. Тебе недостает еще главной из добродетелей – многомудрого познания о Боге, которое не можешь ты приобрести, если не отвергнешься мира, не возьмешь креста и не последуешь за Спасителем». Услышав сие, тот немедленно, не сделав даже никаких распоряжений касательно своего имущества, последовал за этим мужем в гору. Когда же они пришли к реке и не нашли тут никакой лодки, Пафнутий велел ему идти через реку, которой никто никогда в этом месте не переходил по причине глубины ее. Они перешли так, что вода была им только по пояс. Тогда Пафнутий оставил его в одном месте, а сам, разлучившись с ним, молил Бога, чтобы ему быть лучше подобных людей. Немного времени спустя Пафнутий видел, что душу сего мужа взяли ангелы, славя Бога и говоря: Блажен, его же избрал еси и приял, вселится во дворех Твоих (Пс. 64, 5). Святые же ответствовали им и восклицали: Мир мног [146] любящим закон Твой (Пс. CXVIII, 165). Тогда узнал Пафнутий, что муж сей скончался.

Продолжая неусыпно молиться и еще более подвизаясь в посте, Пафнутий опять молил Бога открыть ему, кому он подобен. И опять сказал глас Божий: «Ты подобен купцу, ищущему хороших жемчужин. Встань же и не медли: с тобою встретится человек, которому ты подобен». Он пошел и увидел одного александрийского купца. Это был человек благочестивый и христолюбивый, торговал на двадцать тысяч златниц, имея сто кораблей, возвращался из верхней Фиваиды. Он все свое имущество и всю свою прибыль от торговли раздавал бедным и монахам. В этот раз он со своими сыновьями нес Пафнутию десять мешков овощей. «Что это, любезный?» – спросил его Пафнутий. Тот отвечал, что это плоды торговли, приносимые Богу для подкрепления праведных». «Почему же ты, ты не принимаешь нашего имени?» – вновь спросил его Пафнутий. Когда же тот признался, что очень желает сего, Пафнутий сказал ему: «Доколе ты будешь заниматься земною торговлею и не примешься за небесную куплю? Предоставь это другим, а сам, пока время так благоприятно, последуй за Спасителем, к Которому немного позже придешь и ты». Купец, нисколько не медля, приказал своим сыновьям разделить между бедными все, что у него оставалось, а сам отправился в гору, заключился в том месте, где до него подвизались двое, и постоянно молился Богу. Прошло немного времени, и он, оставив тело, соделался небожителем.

Пафнутий, предпослав и сего мужа на небо, наконец, и сам, не имея сил продолжать подвижничество, стал отходить. Тогда явился ему [147] ангел и сказал: «Наконец пойди и ты, блаженный, в вечные селения. Пророки пришли принять тебя в свой сонм. Это прежде не было тебе открыто, чтобы ты, возгордившись, не лишился всех своих заслуг». - Прожив еще один день и рассказав все пресвитерам, пришедшим к нему по откровению, он предал дух. Пресвитеры ясно видели, как он принят был ликами праведных и ангелов, восхвалявших Бога.

58. О мучениках Аполлонии и Филимоне

Был в Фиваиде монах по имени Аполлоний. Он показал много чудесных опытов своей святости и удостоен был диаконства. Преуспев во всех добродетелях, которыми прославились многие мужи во время гонения, он ободрял исповедников Христовых и многих наставил на мученичество. Наконец, он сам был взят под стражу и заключен в темницу. Туда к нему приходили самые негодные язычники и говорили ему оскорбительные богохульные речи.

Между ними был один музыкант, человек известный своими злодеяниями. Он пришел и начал поносить Аполлония, называя его нечестивцем, наветником, обманщиком, и говорил, что все его ненавидят и что ему надо бы поскорее умереть. Аполлоний сказал ему: «Да помилует тебя Господь и да не поставит тебе в грех того, что ты сказал». Услышав сие, музыкант, которого звали Филимоном, поражен был до глубины души словами Аполлония. [148]. Он тотчас пошел в судилище, стал пред судьей и сказал ему при народе: «Несправедливо поступаешь ты, судья, наказывая благочестивых и невинных мужей. Христиане ничего худого не делают и не говорят. Они даже благословляют врагов своих». Слушая его, судья сначала подумал, что он притворяется и шутит, но, видя, что он не перестает говорить то же самое, сказал ему: «Ты, верно, лишился ума». - «Несправедливый судия! – отвечал он, - я не безумный, я – христианин». Тогда судья с народом стал склонять его на свою сторону различными ласками. Но, видя его непреклонным, подверг всякого рода мучениям.

Судья, велевший схватить Аполлония, всячески поносил и мучил его, как обманщика. Но Аполлоний сказал ему: «Желал бы я, судья, чтобы ты и все присутствующие здесь последовали мне в моем заблуждении». Как скоро он сказал это, судья велел его и Филимона бросить в огонь в глазах всего народа. Когда оба они были в огне и судья еще оставался на месте, блаженный Аполлоний громко, чтобы всем было слышно, воззвал к Богу: «Не предаждь, Господи, зверем души, исповедующияся Тебе (Пс. LXXIII, 19), но явно покажи нам Себя». И вот сошло облако, подобное росе и светлое, покрыло сих мучеников и угасило огонь. Удивленные судья и народ воскликнули: «Один Бог, христианский!». Но какой-то злонамеренный человек донес об этом александрийскому градоначальнику, который, выбрал грубых и жестоких чиновников и воинов и послал их привести связанными судью и Филимона. С ними повели Аполлония [149] и некоторых других исповедников. Во время пути снизошла на Аполлония благодать, и он начал учить воинов. Воины не смогли противиться благодати Божией. Умилившись, они все уверовали в Спасителя, и явились на суд узниками. Видя их непоколебимость в вере, градоначальник, велел бросить всех их в глубину морскую. Это было для них символом крещения. Родственники, найдя их тела, выброшенные на берег, устроили для них общую гробницу, от которой много совершается чудес.

Такова была благодать в Аполлонии: о чем бы он ни попросил, всегда бывал услышан. Так почтил его Спаситель! Мы видели его и других мучимых вместе с ним, и молились во время их мучения, а после поклонились Богу и облобызали тела их в Фиваиде.

59. Об авве Диоскоре пресвитере

Видели мы и другого пресвитера в Фиваиде, по имени Диоскора, отца ста монахов. Когда они готовились приступить к божественным Тайнам, он говорил им: «Смотрите, чтобы никто из вас, имевших ночью нечистые сновидения, не дерзал приступить к святым Тайнам и чтобы никто не засыпал с нечистыми мечтами. Что бывает без мечтаний, то бывает не по произволу каждого, а зависит от природы, от избытка вещества, и потому не вменяется в грех. А мечты зависят от произвола и свидетельствуют о нечистоте души. Итак, монах должен побеждать и закон природы и не предаваться никакой плотской нечистоте; но надо [150] измождать плоть и не допускать, чтобы она тучнела. Старайтесь истощить тело продолжительными постами, иначе оно будет возбуждать нас к нечистым пожеланиям, а монаху нельзя никак допускать себя до них, ибо чем же он будет отличаться от мирян? Мы часто видим, что и миряне воздерживаются от удовольствий для здоровья тела или по другим каким причинам: не должно ли тем более монаху заботиться о душе и о здравии ума и духа?».

60. О нитрийских монахах

Пришли мы в Нитрию, где видели многих великих отшельников. Одни из них были местные жители, другие – пришельцы. Они друг друга превосходили в добродетелях, с ревностью упражнялись в подвижничестве, показывая всякую добродетель и превышая один другого в образе жизни. Одни из них занимались созерцанием, другие вели деятельную жизнь. Некоторые из них, видя, что мы издалека шли через пустыню, вышли нам навстречу с водою, другие мыли нам ноги, третьи чистили нам платье, иные приглашали нас к трапезе, иные внушали учиться добродетелям, другие – заниматься созерцанием и познанием Бога. Чем кто мог, тем и старался нам услужить. И как пересказать все их добродетели, когда мы часто бываем недостойны даже говорить о них? Они живут в пустыне, и кельи их одни от других на таком расстоянии, что нельзя из одной увидеть или услышать, что делается или говориться в другой; все они живут особо в затворе. [151] Только в субботу и воскресенье они собираются в церквах и принимают друг друга. Многие из них часто по четыре дня не выходили из кельи, так что видели один другого только в церковных собраниях. Некоторые из них приходили в собрание за три или за четыре версты: так далеко жили они друг от друга! У них такая любовь друг к другу и к прочим братьям, что если кто изъявлял желание спасаться вместе с ними, каждый из них спешил отдать ему свою келью для упокоения.

61. Об авве Аммонии

Видели мы там одного отца, по имени Аммоний. У него были прекрасные кельи, двор, колодезь и прочие необходимые принадлежности. Когда приходил к нему какой-либо брат, желавший спасаться, и говорил ему, чтобы он нашел ему келью для жительства, Аммоний тотчас выходил, приказав ему дотоле не выходить из своей кельи, пока он не найдет для него удобного жилища; и, оставив ему свою келью со всем, что в ней было, сам уходил далеко и заключался в какой-нибудь малой келье. Если же приходило много желавших спасения, он собирал всю братию. Тогда один приносил камни, другой – воду, и кельи выстраивались в один день. Тех, которые должны были жить в сих кельях, братья приглашали к общественной трапезе для утешения, и, пока они еще были в трапезной, каждый брат брал в милоть или корзину из своей кельи хлеб или что-либо из необходимых вещей, относил [152] в новые кельи, так что никому не было известно приношение каждого. К вечеру, будущие обитатели келий, войдя в них, вдруг находили там все нужное. Многие из тех братий не вкушали ни хлеба, ни плодов, а только зелие. Некоторые не спали всю ночь, но сидя или стоя проводили время до самого утра.

62. Об авве Исидоре

Видели мы в Фиваиде и монастырь некоего Исидора, огражденный большою каменною стеною и имевший в себе тысячу монахов. В нем были и колодцы, и сады, и все, что только нужно; ибо никто из монахов никогда оттуда не выходил. Привратником у них был пресвитер, который никого не выпускал и не впускал, разве только кто объявит желание безвыходно жить там до своей смерти. Тех, которые приходили к воротам, он принимал и угощал в небольшой гостинице, а поутру, преподав благословение, отпускал в мире. Два только пресвитера, которые заведовали делами братий, выходили и приносили им все нужное. Стоявший при воротах пресвитер говорил нам, что живущие в монастыре достигли такой святости, что могут совершать знамения, и что никто из них не бывал болен до смерти. Когда же приходило время преставления которого нибудь из них, он, предварительно возвестив об этом всем, ложился и умирал. [153]

63. Об Аммоне

Есть и другая пустыня в Египте, на берегу моря, но пристать к ней весьма трудно. В ней живут многие и великие отшельники. Она лежит недалеко от города Диолка. Там видели мы пресвитера, святого отца, весьма смиренного и многократно видевшего видения, по имени Аммона. Однажды, во время службы Божией, он видел ангела, который, стоя по правую сторону жертвенника, отмечал братий, приступавших к Евхаристии, записывал их имена в книгу и изглаждал имена тех, которые не пришли в церковь. Они через три дня умерли. Его часто мучили демоны и доводили до такой слабости, что он не мог стоять пред жертвенником и приносить дары. Но являвшийся ангел брал его за руку, и силы тотчас возвращались к нему силы. Ангел ставил его здоровым пред жертвенником. Братия, видя его страдания, изумлялись.

64. Об авве Иоанне

Видели мы в Диолке и другого авву, Иоанна, настоятеля монастырей. Он имел вид Авраама, браду Аарона, совершал чудеса и исцеления, и возвратил здоровье многим расслабленным и страдавшим подагрою. [154]

65. Об авве Питирионе

Видели мы в Фиваиде высокую гору, лежащую при реке, весьма страшную и утесистую. Там в пещерах жили монахи. У них был настоятелем некто по имени Питирион, один из учеников Антония, третий из бывших на этом месте. Он успешно изгонял бесов, часто совершал и другие знамения; ибо, наследовав место Антония и ученика его Аммона, достойно наследовал от них и дары благодатные. Он много беседовал с нами и с особенною силою рассуждал о различении духов, говоря, что некоторые бесы наблюдают за нашими страстями и часто обращают оные ко злу. «Итак, чада, – говорил он нам, – кто хочет изгонять бесов, тот должен сперва поработить страсти; ибо, какую страсть кто победит, такого и беса изгонит. Мало-помалу должно вам поработить страсти, чтобы изгнать демонов этих страстей. Например: бес действует посредством чревоугодия. Если вы преодолеете чревоугодие, то изгоните и демона его». Этот муж ел два раза в неделю, в воскресенье и четверг, мучную похлебку и, привыкши к ней, не мог принимать никакой другой пищи.

66.Об авве Евлогии пресвитере

Видели мы и другого пресвитера, по имени Евлогия, который во время принесения Богу даров получал такую благодать ведения, что узнавал мысли каждого из приходивших монахов. Часто, бывало, заметив, что какие-нибудь [155] монахи хотят подойти к жертвеннику, он удерживал их и говорил: «Как вы осмеливаетесь приступать к святым Тайнам с худыми мыслями? Вот, в эту ночь имел ты нечистую мысль». Иной, - говорил он, - размышлял в уме своем, что нет никакого различия в том, грешником или праведником приступит кто к святым Дарам. Другой имел сомнение касательно самых Даров и думал: освятят ли они меня, когда я приступлю к ним?. Итак, удалитесь на некоторое время от святых Таинств и покайтесь от души, чтобы получить отпущение грехов и сделаться достойными общения со Христом. Если же не очистите сперва мыслей, то не можете приступить к благодати Христовой.

67. Об авве Серапионе пресвитере

Видели мы в пределах арсинойских пресвитера по имени Серапион, настоятеля многих монастырей и игумена многого братства, числом до десяти тысяч. Он через братию собирал множество хозяйственных припасов; ибо во время жатвы все они сносили к нему свои плоды, которые получали вместо платы за уборку полей, каждый ежегодно по двенадцати артаб хлеба, что равняется сорока нашим мерам (modios гр.). И все это употреблял авва на вспомоществование бедным, так что никто не терпел нужды в окрестности. Хлеб отсылаем был бедным даже в Александрию. Впрочем, и вышеупомянутые отцы, жившие по всему Египту, не пренебрегают такою же распорядительностью: от трудов братии они посылают бедным в Александрию [156] корабли, наполненные хлебом и одеждою, потому что у них редко кто терпит нужду.

68. О Посидонии

Дела Посидония Фивянина, мужа весьма опытного в жизни и терпеливого, так многочисленны, что нельзя и пересказать. Он был так кроток, такой строгий подвижник и столько имел незлобия, что не знаю, встречал ли я подобного ему. В Вифлееме, когда он имел пребывание свое по ту сторону Пимения, я жил вместе с ним один год и видел многие его добродетели. Однажды он мне рассказал из своей жизни следующее: «Прожив один год в месте, называемом Порфирит, я во весь этот год не встречал ни одного человека, не слыхал человеческого голоса и не вкушал хлеба, а питался или небольшими финиками, или дикими травами, если где-нибудь находил их. Как-то, когда у меня не стало пищи, вышел я из пещеры с намерением идти в места населенные. Пробыв целый день в пути я, едва отошел от пещеры на две мили, и когда оглянулся кругом, то увидел всадника в воинской одежде, с шлемом, в виде венца на голове. Предполагая, что это воин, я возвратился опять к пещере и, войдя в нее, нашел корзину с виноградом и недавно сорванными фигами. Я с радостью взял их и прожил в пещере два месяца, питаясь сею приятною пищею».

А в Вифлееме досточудный Посидоний совершил вот какое чудо: одна беременная женщина была одержима нечистым духом и, когда [157] ей пришло время родить, она страдала, испытывая мучение и от духа. В то время, как женщина бесновалась, муж ее пришел к святому Посидонию и просил его прийти к нему. Он пришел и стал на молитву. Вместе с ним пришли и мы помолиться. После второго коленопреклонения он изгнал духа и потом, вставши, сказал нам: «Помолитесь вы теперь, прошу вас; когда выйдет нечистый дух, должно быть какое-нибудь знамение, дабы мы убедились, что он в самом деле вышел». И вот бес, вдруг вышедши, обрушил всю стену дома от основания. Женщина эта не говорила шесть лет, а по изгнании беса, родила и стала говорить.

Я узнал и пророчество этого мужа, то есть славного Посидония. Жил в тех местах один пресвитер, Иероним, который был украшен великими познаниями в римской словесности и отличными талантами, но имел такую зависть, что она помрачала все достоинство его учености. Прожив с ним много дней, св. Посидоний сказал мне на ухо: «Хотя благородная Павла, которая печется о нем, умрет, как я думаю, нисколько не пострадав от его зависти, однако из-за этого человека ни один святой муж не будет жить в сих местах. Зависть его коснется даже его собственного брата». Так и случилось. Он выгнал оттуда и блаженного Оксиперенния Италийца, и другого, некоего Египтянина, также Петра и Симеона, мужей чудных, о которых я уже говорил. Это мне рассказывал Посидоний, самый строгий подвижник добродетели, сорок лет не вкушавший хлеба и не помнивший никогда зла даже и до полдня. Такие-то подвиги и знамения совершал славный подвижник Христов [158] Посидоний, обладавший предведением – даром превосходнейшим из всех. И среди таковых подвигов настал славный конец жизни блаженного.

69. О Серапионе

Был некто по имени Серапион, родом египтянин, прозванный Синдонитом, потому что никогда не носил ничего, кроме синдона (льняной одежды). Он очень много упражнялся в нестяжательности, за что и назывался бесстрастным. Хорошо выучившись грамоте, он наизусть читал все Божественное Писание. По своей нестяжательности и ревности к слову Божию он не мог оставаться в келье, чтобы не увлечься земным, но с любовью проводил жизнь апостольскую. Путешествуя по населенным местам, он так усовершился в подвиге нестяжательности, что приобрел совершенное бесстрастие. С таким расположением он родился, ибо у людей различны бывают расположения, а не самая природа. Отцы рассказывали, что он, взяв к себе в подвижники одного из сверстников своих, в одном городе продал себя за двадцать монет комедиантам-язычникам. Запечатав эти деньги, он хранил их при себе. До тех пор он оставался у них, не вкушая ничего, кроме хлеба и воды, непрестанно проповедуя слово Божие, пока не сделал комедиантов христианами и не убедил их оставить театр. Пробыв таким образом у них долгое время, блаженный сперва обратил самого комедианта, потом жену его и, наконец, все семейство их. Пока они его [159] еще не знали, он обоим им умывал ноги. Приняв же крещение, они оставили театр, начали жить честно и благочестиво. Весьма почитая Серапиона, они говорили ему: «Теперь, брат, мы отпустим тебя на волю, потому что ты сам освободил нас от постыдного рабства». Тогда великий Серапион отвечал им: «Поелику Бог мой устроил, а вы содействовали, чтобы ваши души были через меня спасены, то я скажу вам всю тайну этого дела. Сжалившись над вашими душами, которые были в великом заблуждении, я, свободный подвижник, родом египтянин, ради вашего спасения продался вам, чтобы вы освободились от великих грехов. И теперь я радуюсь, что Бог совершил это через мое смирение. Возьмите же свое золото; я оставляю вас и пойду помогать другим». Они настоятельно просили его остаться и говорили: «Мы будем всегда почитать тебя отцом и владыкою душ наших, только останься с нами». Но, не сумев убедить его, сказали: «Отдай бедным это золото; оно было залогом нашего спасения». Серапион отвечал им: отдайте его вы, ибо оно ваше, а я не раздаю нищим чужих денег. После того они просили, чтобы он, по крайней мере, через год, навестил их.

Сей святой раб Христов, постоянно путешествуя, прибыл однажды в Грецию, и в продолжение трех дней, которые он пробыл в Афинах, никто не подал ему хлеба, а он не имел денег. У него, бедного, не было ни милоти, ни жезла и совершенно ничего такого, кроме одного синдона, которым одет был. Наступил уже четвертый день, и он, не ничего ев в эти дни, сильно взалкал. Став на одном холме города, куда собирались чиновные особы, он начал кричать и сильно [160] рыдать, с рукоплесканием говоря: «Афиняне, помогите!». – Все, носившие плащи и виры, подбежали к нему и спрашивали: «Что с тобой? Откуда ты? Чем страдаешь?». Он отвечал им: «Родом я египтянин, по образу жизни монах. Удалившись из своего отечества, я впал в руки трех заимодавцев. Из них двое оставили меня, потому что получили долг и не имели причины обвинять меня, но третий не отстает, и мне нечем удовлетворить его». Окружившие Серапиона люди, любопытствуя о заимодавцах с намерением удовлетворить их, спрашивали его: «Где же эти люди, которые беспокоят тебя, и кто они? Покажи нам их, чтобы могли мы помочь тебе!». - Тогда он отвечал им: «От юности моей мучили меня - сребролюбие, плотское вожделение и чревоугодие. От двух я освободился – от сребролюбия и вожделения, ибо у меня нет ни золота, ни другого какого-либо имущества, я не наслаждаюсь и удовольствиями, которые поддерживают недуги. Посему эти страсти уже не беспокоят меня. Но от чревоугодия я никак не могу освободиться: вот теперь уже четвертый день остаюсь без пищи, и жестокий заимодавец – чрево непрестанно мучит меня, требуя обычного долга и не позволяя мне жить, если я не заплачу ему». Тогда некоторые из философов подумали, что весь этот рассказ намеренно придуман, однако дали ему одну златницу. Серапион снес ее в хлебную лавку и, взяв один хлеб, тотчас удалился из города и более в него не возвращался. Тут узнали философы, что этот человек ведет истинно добродетельную жизнь, и, заплатив, стоимость хлеба, взяли назад златницу. [161]

70. О некоем манихее

Удалившись оттуда в окрестности Лакедемона, блаженный Серапион услышал, что один из первых людей города, муж добродетельный, по вере, со всем своим семейством, был манихей. Сей наилучший из монахов продал себя этому человеку и в два года успел отклонить от ереси его самого и его жену со всем домом его и присоединил их к Церкви. Они полюбили его не как раба, но более чем родного брата и отца; содержали его в великой чести и вместе с ним прославляли Бога. Преподав им многие наставления, Серапион, сей духовный адамант, через некоторое время удалился от них, отдав своим хозяевам деньги, за которые продал себя, и, не имея с собою решительно ничего, сел на корабль, как будто ему следовало плыть в Рим. Корабельщики, смотря на Серапиона, полагали, что он уже перенес на корабль свои пожитки и что станет платить за все золотом, и потому без расспросов приняли его. Отплыв от Александрии на пятьсот стадий, они по захождении солнца стали обедать. Видя, что Серапион не ест, они решили, что путешественник этот получил страдает от плавания и получил отвращение к пище. То же самое повторилось и на другой день, и на третий, и на четвертый день. Наконец, на пятый день во время общего обеда, они не выдержали и спросили его: «Почему ты ничего не ешь, любезный?». «Мне нечего есть», – отвечал он им. Услышав это, корабельщики стали спрашивать друг у друга, кто взял его запасы на корабль. Когда же узнали, что никто не брал (ибо ничего у него не было), то начали бранить его и говорить: «Как ты [162] вошел сюда без всяких запасов? Чем будешь кормиться в продолжение пути? Чем заплатишь нам за перевоз?». Он равнодушно отвечал им: «У меня ничего нет. Отвезите меня и бросьте там, где взяли». Корабельщики говорят ему: «Что ты сердишься? При настоящем попутном ветре мы не согласимся сделать это, хотя бы ты дал нам и сто золотых». Таким образом, Серапион беззаботно проделал до Рима весь путь, во время которого корабельщики кормили его. Прибыв в Рим, раб Христов осведомился, кто в этом городе лучший подвижник или подвижница.

71. О Домнине

Между прочим, он встретился с одним доблестным в подвижничестве мужем, учеником Оригена, Домнином, который совершил великие подвиги. О нем ходила молва, что он сделал много чудес; говорили, что по смерти его, даже постель его исцеляла болезни. Встретившись с ним и получив от него наставления (ибо сей муж отличался и нравом, и познаниями, и словом, и жизнью), Серапион спросил его: «Какой еще есть там подвижник или подвижница?» – и узнал от него об одной деве пребывающей в безмолвии, которая двадцать пять лет жила, заключившись в своей келье и ни с кем никогда не виделась. [163]

72. О римской девице

Итак, сей славный муж, узнав дом, пошел туда и сказал прислуживавшей ей старице: «Скажи девице, что один монах непременно желает с нею видеться». Старица отвечала ему, что эта затворница много лет никого не видит. Но он повторил: «Пойди, скажи, что я должен с нею видеться, ибо меня послал к ней Бог». Однако ж она и тут не послушалась. Пробыв три дня, Серапион наконец увидел ее и сказал: «Что ты сидишь здесь?». - «Я не сижу, – отвечала она, – а иду». - «Куда же ты идешь?» – спросил ее Серапион. «К Богу моему», – отвечала девица. - «Жива ты или умерла?» – говорит ей раб Божий. «Верую Богу моему, что умерла для мира, – отвечает она, – кто живет по плоти, тот не пойдет к Богу». Услышав сие, блаженный Серапион сказал: «Дабы уверить меня в том, что ты умерла для мира, сделай то, что я делаю». Она отвечала ему: «Приказывай, но только возможное, - и я сделаю». «Для мертвого, подобного тебе, все возможно, кроме нечестия, – отвечал он и потом сказал ей: – Сойди вниз и пройдись». «Я не выхожу двадцать пять лет, – отвечала она ему, – как же теперь пойду?». «Вот, – сказал Серапион, – не говорила ли ты, что умерла для сего мира”? Очевидно потому, что и мир для тебя не существует. А если так, то мертвый ничего не чувствует и для тебя должно быть совершенно равно – выйти или не выйти». Девица, услышав это, пошла. Когда она вышла вон и дошла до одной церкви, блаженный, войдя в церковь, сказал ей там: «Если хочешь уверить меня в том, что ты умерла и уже не живешь для людей, чтобы угождать им, - сделай [164] то, что я могу сделать, и тогда убедишь меня, что ты действительно умерла для сего мира». - «Что же должна я сделать?» – спросила девица. «Сними с себя все платье, как вот я, – сказал он, – положи его на плечи и ступай по городу, а я без стыда пойду впереди тебя в таком же виде». - «Но если, – отвечала она, – я сделаю это, то многих соблазню таким бесстыдством и кто-нибудь скажет, что это сумасшедшая или беснующаяся». - «А тебе что за дело, если это скажут, – отвечал блаженный Серапион. – Ведь ты говоришь, что умерла для людей, а мертвецу нет никакой нужды до того, бранит ли кто его или смеется над ним, потому что он нечувствителен ко всему». - Тогда говорит ему эта девица: «Прошу тебя, прикажи мне сделать другой какой угодно подвиг, и я сделаю; теперь я не дошла еще, а только молюсь о том, чтобы дойти до такой степени». После этого раб Божий, бесстрастный Серапион, сказал ей: «Смотри же, сестра, не величайся, будто ты святее всех других, не хвались, что умерла для сего мира. Ты вот узнала, что жива еще и угождаешь людям. Я могу быть более мертвым, чем ты, и что я умер для мира, могу доказать делом – именно тем, что равнодушно взираю на него, ибо, не стыдясь и не соблазняясь, могу сделать то, что приказал тебе». Сими словами научив ее смиренномудрию и сокрушив ее гордость, блаженный оставил ее совершенною и удалился от нее.

Такова жизнь Серапиона, мужа бесстрастного и в высшей степени нестяжательного. Много славных и удивительных дел, относящихся к бесстрастию, совершил добродетельный мудрец Христов, но мы из многого описали немногое [165] и показали чистоту его жизни. Сей бессмертный муж умер на шестидесятом году жизни и погребен в самой пустыне.

73. О Евагрии, знаменитом диаконе

Диакон Евагрий был родом понтиец, из города иберийского, сын пресвитера, и святым Василием, епископом кесарийским, поставлен в чтеца к церкви Аргосской. По преставлении же святого епископа Василия, святой Григорий, епископ Нисский, брат епископа Василия, стяжавшего славу апостольскую, мудрейший, бесстрастнейший и весьма знаменитый ученостью, обратив внимание на способность Евагрия, рукоположил его во диакона. Пришедши оттуда на великий Собор Константинопольский, святой епископ Григорий оставил его у блаженного епископа Нектария, как искуснейшего в опровержении всех ересей. И стал он славиться в великом городе, мужественно побеждая словами всякую ересь. Случилось, что этот муж, которого во всем городе уважали за отличную честность нравов, был уязвлен страстною любовью к женщине, как он сам рассказывал нам после, когда уже освободился от сего искушения. Женщина взаимно полюбила его, а она была из знатного дома. Евагрий, боясь Бога, стыдясь своей совести, представляя себе скверну порока и злорадование еретиков, усердно молил Бога воспрепятствовать намерению женщины, которая, быв [166] распалена страстью, усиливалась вовлечь его в грех. Он хотел удалиться от нее, но не мог, удерживаемый узами ее одолжений.

Немного спустя после молитвы, которою предотвратил он совершение греха, предстал ему в видении ангел в одежде воина эпархова и, взяв его, повел будто в судилище, бросил в темницу, обложил шею его железными узами и связал руки железными цепями. Между тем, приходившие к нему не говорили ему о причине заключения. Сам же он, мучимый совестью, думал, что подвергся сему за то дело, и полагал, что муж женщины донес о нем судье. Он находился в чрезвычайном смущении, когда производился суд над другими и когда пытали других касательно подобного же преступления. После столь великой боязни и безмерного мучения ангел, так устрашивший его в видении, принял образ искреннего друга его и пришел будто навестить его. Казалось, он чрезвычайно был поражен и опечален тем, что друг его терпит поносные узы и сидит в заключении между сорока преступниками, и сказал ему: «Господин диакон! За что так бесчестно держат тебя с преступниками?». - «Поистине не знаю, – отвечал он. – Впрочем, у меня есть подозрение, что на меня донес один эпарх по безумной ревности, и я опасаюсь, не подкуплен ли им градоначальник и не подвергнут ли меня самому тяжкому наказанию». - Тогда представший ему в виде друга сказал: «Хочешь ли послушаться друга своего? Я советую тебе: не оставаться в этом городе». - Евагрий отвечал ему: «Если Бог освободит меня от этой беды и ты потом увидишь меня в Константинополе, - знай, что я по справедливости подвергаюсь такому [167] наказанию и достоин еще большего». - Друг сказал ему: «Если так, я принесу Евангелие, а ты поклянись мне на нем, что удалишься из сего города и позаботишься о душе своей, и я избавлю тебя от этой беды». - Евагрий сказал: «Поклянусь тебе как хочешь, но только прошу тебя, избавь меня от этой мрачной тучи». После этого тот принес Евангелие и требовал клятвы. Евагрий поклялся на Евангелии не оставаться здесь, кроме одного дня, и то для того, чтобы перенести на корабль свою одежду. По произнесении клятвы, встревоженный, он вышел из того состояния, в котором был ночью. Вставши он размышлял: «Пусть клятва сделана в исступлении, но все же я поклялся». Итак, он все, что имел, перенес на корабль, и отплыл в Иерусалим. Там Евагрий был принят блаженною Меланиею Римлянкою.

Потом диавол опять ожесточил его сердце, как сердце фараона, и он, будто пылкий юноша, опять впал в сомнение и колебался душою, ни с кем не говоря ни слова; а там опять переменил одежду и ум его обуяло ораторское тщеславие. Но Бог, удерживающий всех нас от погибели, поверг его здесь в другую беду, послал на него горячку и тяжкою болезнью в продолжение шести месяцев измождал плоть его, которая препятствовала ему быть добродетельным. Когда врачи уже сомневались в нем и не находили способа вылечить его, блаженная Мелания сказала ему: «Не нравится мне, сын мой, долгая болезнь твоя. Скажи мне, что у тебя на душе, ибо не эта настоящая болезнь твоя». Он признался ей во всем, что случилось с ним в Константинополе. Блаженная сказала ему: «Дай мне пред Богом слово, что ты решишься вести монашескую жизнь, и я хотя [168] грешница, но помолюсь Господу, чтобы дано было тебе время обращения и продление жизни». Он согласился. После того, когда она помолилась, он через несколько дней выздоровел, получил от нее самой иноческое одеяние и отправился в Нитрийскую гору, что в Египте, где прожил два года, а на третий удалился в пустыню.

Четырнадцать лет он прожил в так называемых Келлиях и ел в день по литре хлеба, а в три месяца употреблял секстарий елея: так постился этот человек, воспитанный в неге и роскоши! Он сочинил сто молитв и записывал, сколько ежегодно употребил пищи (он прекрасно писал скорописным почерком). В продолжение пятнадцати лет, очистив ум, он удостоился дара ведения, и мудрости, и различия духов. Он составил три книги под заглавием «Священная», «О монашестве», «Об опровержении» и изложил в них средства против демонов. На него иногда сильно восставал демон блуда, как он сам говорил нам, и тогда целую ночь сидел он нагой в колодце во время зимы, так что тело его цепенело. В другое время досаждал ему дух хулы – и тогда он сорок дней не входил под кровлю, так что тело его, как у диких зверей, покрывалось множеством насекомых. Однажды явились ему днем три демона в одежде клириков для состязания с ним о вере: один назвал себя арианином, другой – евномианином, третий - аполлинаристом. Но он скоро победил их духовною мудростью. В другой день, когда пропал ключ от церкви, Евагрий, осенив замок знамением креста и призвав имя Христово, толкнул дверь рукой и отворил ее. Он столько раз был [169] бит демонами и столько претерпел искушений от различных бесов, что трудно их и перечислить. Одному из учеников своих он предсказал все, что случится с ним через восемнадцать лет, и предсказал подробно.

Сей блаженный муж говорил: «С тех пор как я пришел в пустыню, не ел я ни салата, ни зелени, никаких свежих растений, ни плодов древесных, ни винограда, не омывал тела, не ел ни мяса, ни хлеба, не пил вина, и вообще ничего, что приготовляется на огне, кроме некоторых сырых овощей и небольшого количества воды».

Наконец, после того как он прожил таким образом шестнадцать лет, не принимая вареной пищи, и когда тело его ослабело и желудок расстроился, он почувствовал нужду в пище, приготовляемой на огне, и стал вкушать хлеб. Но и последние два года не ел вареных овощей, разве только кашицу или бобы. Так блаженный умерщвлял тело и оживотворял душу свою Духом Святым, причащаясь в церкви в праздник Богоявления. Этот доблестный подвижник Христов говорил нам перед смертью: «Вот уже три года не тревожила меня похоть плотская». Если после такой добродетельной жизни, после таких подвижнических, неутомимых трудов и непрестанного бодрствования в молитве, ненавистник добра и погибельный демон так нападал на этого праведника, то сколько могут терпеть от нечистого демона или от собственного нерадения люди беспечные?!

Когда этому святому возвестили о смерти его отца, он сказал возвестившему: «Перестань говорить хулу; мой Отец бессмертен!». [170]

74. Об авве Пиоре

Некто, по имени Пиор, родом египтянин, в юных летах отрекшись мира, удалился из дома отеческого и от избытка духовной любви дал обет Богу не видеть более никого из родных. Спустя пятьдесят лет сестра его, уже состарившаяся, узнала от кого-то, что брат ее жив, и решилась, во что бы то ни стало, увидеть его. Не имея возможности идти в пустыню, она просила местного епископа написать к пустынникам, чтобы они послали Пиора для свидания с нею. После многого принуждения послушаться отцов, он решился идти, взяв с собою еще одного, и дал знать дому сестры, что пришел брат ее Пиор и стоит за дверьми. Угадывая по скрипу двери, что сестра идет встретить его, Пиор зажмурил глаза и громко сказал ей: «Сестра, это я, я Пиор, брат твой; вот смотри на меня, сколько хочешь». Получив желаемое, она прославила Бога и, хотя много настаивала, однако ж не убедила его войти в дом. Он же, сотворив молитву на пороге, возвратился опять в свою родную пустыню и там усовершался в подвижнической добродетели.

О сем святом муже рассказывают вот какой чудный опыт его терпения: на месте своего жития выкопал он колодец и нашел воду самую горькую, но, несмотря на это, оставался там до самой смерти и употреблял одну эту горькую воду, в чем и открылось терпение этого мужественного воина Христова. Многие из монахов, мужи опытнейшие, по смерти сего бессмертного наперебой усиливались остаться в его келье, но не могли прожить и одного года, ибо там и вода чрезвычайно горька, и место очень страшно и лишено всяких удобств жизни. [171]

Моисей Ливийский был муж весьма кроткий и любвеобильный. Он удостоился дара исцелений. Сам он рассказывал мне: «В монастырь я поступил очень молодым и стал копать большой колодец, шириною в двадцать футов. Его три дня рыли мы, - восемьдесят человек, и прокопали уже на один локоть обыкновенную жилу, как можно было видеть, а воды не нашли. Весьма опечалившись, мы думали уже оставить работу. В то самое время, как мы рассуждали об этом, пришел к нам из глубокой пустыни, в самый шестой час зноя, блаженный Пиор, старец, одетый милотью, и, приветствовав нас, сказал нам после приветствия: ”Что вы малодушествуете со вчерашнего дня?”. Сказав это, он спустился по лестнице в отверстие колодца и сотворил с нами молитву; потом взял заступ и, ударив в землю троекратно, сказал: ”Боже святых патриархов! Не остави всуе рабов Твоих, но пошли им воду на пользу”. И тотчас побежала вода так, что обрызгала всех нас. Вслед за тем, сотворив опять молитву, он пошел прочь. Сколько ни принуждали мы его обедать у нас, он не согласился, сказав: ”Зачем я послан был, то сделал, а за этим не был послан”. Таковы дивные чудеса Пиора, крепкого столпа терпения, и таков конец добродетели его. За горькую воду он теперь с великою духовною радостью вкушает из вечного потока сладости». [172]

Некто по имени Хроний, родом из деревни, называемой Финик, отмерил от своей деревни, бывшей близ пустыни, пять тысяч шагов, считая правою ногою; потом, помолившись, выкопал там колодец и нашел очень хорошую воду, которая держалась в глубине семи локтей. Он построил там для себя малую хижину и с того дня, как водворился в этом уединенном убежище, молился Богу, чтобы ему не возвращаться в страну обитаемую. По прошествии немногих лет он удостоен был пресвитерства, и около него собралось братии до двадцати человек. Говорят о добродетели его подвижничества, что он шестьдесят лет предстоял, священнодействуя, и во все это время не выходил из пустыни и вкушал хлеб только от труда рук своих.

77.Об авве Иакове

Вместе с ним жил некто Иаков, из его соседей, прозванный Хромым, муж многозначительный. Оба они были известны блаженному Антонию.

78. Об авве Пафнутии

В один день пришел туда и Пафнутий, называемый Кефала, муж чудный. Он имел дар знания Божественного Писания, Ветхого и Нового Завета и изъяснял все Писание, не читавши его. Впрочем, он так был скромен, [173] что скрывал в себе этот дар пророческий. Рассказывают в похвалу его добродетели, что в продолжение восьмидесяти лет он не имел вместе и двух рубах. Встретившись с сими отцами, я и блаженные диаконы, Евагрий и Альбин, расспрашивали их о причинах падений или уклонения братий от доброй жизни.

79. О Херемоне

Случилось, что в те дни подвижник Херемон скончался сидя, и найден был мертвым на стуле с работой в руках. Случилось, что и другой брат, копая колодец, засыпан был землею; а еще третий брат, идя из скита, умер от жажды.

80. О падшем Стефане

Вспомнили мы и о Стефане, впадшем в постыдное распутство, и об Евкарпии и Ироне александрийском, также о Валенте Палестинском и скитском Птоломее египтянине. Когда мы спрашивали, отчего при такой добродетельной жизни в пустыне одни обольщаются помыслами, другие уловляются чревоугодием, иные впадают в распутство, - святые отцы и вместе с ними многоопытный Пафнутий дали нам такой ответ: «Все, что ни случается, бывает двояко: или по благоволению Божию, или по Божию попущению. Когда делают добрые дела для славы Божией, это бывает по благоволению Божию; а что сопряжено со вредом, с опасностью и с бедствием, то делается [174] по Божию попущению. Попущение бывает в отношении к тем, которых Бог оставляет за их неразумие и неверие; ибо невозможно, чтобы правомыслящий и благочестиво живущий был оставлен и пал постыдным образом или обольщен был демонами. Но подвергаются падению и те, которые совершают добродетели или с нечистою целью, или из человекоугодия и по гордости ума. Таких людей Бог оставляет ради их же обращения, чтобы они чрез оставление, почувствовав перемену в своем состоянии, исправили или свое намерение, или дело; ибо иногда погрешают намерением, иногда самым делом, когда, то есть, имеют в виду порочную цель либо (сознательно) делают не так, как должно. Случается, например, что развратный человек с худым намерением подает милостыню молодым женщинам для постыдной цели. Между тем дело доброе – давать пособие, например, сироте, монахине, подвижнице. Случается также, что и с добрым намерением дают милостыню больным, старым или лишившимся богатства, но дают скупо и с ропотом. В этом случае цель добрая, но само дело недостойно цели; ибо милостыню должно давать с веселием и без скупости.

Говорили еще святые, что во многих душах есть особенные предрасположения: в иных – естественная доброта души, в других – склонность к подвижничеству. Но, когда и действование по естественной склонности, и доброта не бывают направлены ни к добру, ни к Богоугодной цели, когда обладающие особенным даром учения не воздают благодарности подателю благ Богу, но относят это к собственному произволению, благорасположению и способности, тогда они оставляются Промыслом и впадают [175] в постыдные дела или в постыдные страсти и позор. И вот, оставленные (Промыслом), они, из-за постигшего их бесчестия и унижения, мало-помалу отлагают надмение мнимою своею добродетелью и перестают уже доверять себе, а воздают благодарность дарующему все Богу. Когда гордый, надмевающийся превосходством своего ума, самые дарования душевные и способы к приобретению знания приписывает не Богу, а своим усилиям или природе, тогда Бог отъемлет у него ангела, которому назначено Промыслом блюсти сей дар. Как скоро ангел отступает, этим человеком, который надмевается своим умом, овладевает противник, и он впадает в распутство, чтобы это скотоподобное или псоподобное распутство изгнало из человека демонское надмение, то есть превозношение, - чтобы то есть по удалении свидетеля целомудрия, слова таких людей не заслуживали вероятия, по колику благочестивые бегают исходящего из таких уст учения, как источника, наполненного пиявицами, и исполняется на них сказанное в Писании: «Грешнику же рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя и восприемлеши завет Мой усты твоими (Пс. 99, 16). И в самом деле, души, зараженные страстями, подобны различным источникам: души чревоугодников и винопийц подобны источникам грязным; души сребролюбцев и любостяжателей – источникам, наполненным жабами; души гордых и завистливых, имеющие способность к познаниям, подобны источникам, в которых живут змеи, ибо разум у них всегда застаивается, как гнилая вода в болоте, потому что никому не хочется почерпать оттуда по причине горечи нрава и зловония нечистых дел. Посему Давид и молит Бога даровать ему [176] три дара: благость, учение и знание, ибо без благости знание бесполезно. Но если такой человек исправится, удалив от себя причину, за которую Бог оставляет его, то есть надмение, и восприимет смиренномудрие, познает свою ограниченность и не станет превозноситься над другими, но будет благодарить Бога, то ему дается опять твердое знание: ибо слова духовные, не сопровождаемые честною и целомудренною жизнью, подобны колосьям, поврежденным от ветра, которые хотя имеют вид колосьев, но лишены питательных зерен. Итак, всякое падение – бывает ли оно посредством языка, или зрения, или обоняния, или действования, или посредством всего тела ,– по мере надменности или самомнения происходит вследствие оставления Богом, Который и этим щадит оставляемых, ибо, если бы, и несмотря на порочную жизнь таких людей, Бог стал свидетельствовать о высоте их ума Своим содействием их учению, - они, превозносясь надмением, при всей своей порочности сделались бы демонами».

И вот что еще говорили нам эти лучшие из отцов, преподобные мужи: «Когда увидите кого-нибудь по жизни развратного, а по словам увлекательного, вспомните о демоне, который беседовал, как сказано в Евангелии, с Господом, и о свидетельстве Писания, которое говорит: змий же бе мудрейший всех зверей сущих на земли (Быт. III, 1). Эта мудрость послужила ему более во вред, потому что не была сопутствуема добродетелью». Итак, верному и доброму мужу должно иметь в мыслях только то, что внушает Бог, должно говорить, что мыслит, и делать, что говорит; ибо если истине слова не сопутствует добродетельная жизнь и еще благородный добрый нрав, то это, по слову [177] блаженного Иова, хлеб без соли. Его никак не станут есть. «Снестся ли есть хлеб без соли? Или есть вкус в тщих словесех?» (Иов. VI, 6). – «Как нет вкуса в хлебе без соли, так нет смысла в словах пустых, - сказали они, разве для тех, которые не имеют у себя свидетельства добрых дел».

Бог оставляет людей по различным причинам. Иногда сие бывает для того, чтобы обнаружилась сокровенная добродетель, какова, например, добродетель великого подвижника Иова, с которым Бог беседовал и говорил: не отвергай суда Моего; мниши ли Мя инако тебе сотворша, разве да явишися правдив? (Иов IV, 3). «Ты известен Мне от начала, Мне, Который вижу сокровенное и проникает во глубину помыслов человеческих. Но поелику сии добродетели твои были неизвестны людям и злонамеренные подозревали, что ты угождаешь Мне из-за богатства, то Я и навел на тебя такое бедствие, отнял у тебя богатство, чтобы показать им твое благодарное любомудрие». Иногда Бог оставляет человека для того, чтобы отвратить его от гордости и удалить от самомнения или кичливости. Это можно видеть на блаженном апостоле Павле. И он подвергался бедствиям, заушениям и различным лишениям, потому и говорил: «дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет, да не превозношуся (2 Кор. 12, 7), то есть чтобы состояние безмятежное и благополучное и почесть за толикие чудеса не повергли его в диавольскую гордость, если бы он безопасно покоился. Оставлен был за свои грехи и расслабленный, которому Иисус Христос сказал: «се здрав еси; ктому не согрешай, да не горше ти что будет [178] (Ин. V, 14). Оставлен был и Иуда, который предпочел сребро слову жизни, почему и удавился (Деян. I, 18). Оставлен был и Исав, потому и впал в невоздержность и предпочел грубую пищу благословению отца (Быт. XXV, 30–34). Познав все сие Духом Святым, блаженный апостол Павел сказал об оставляемых таким образом: «якоже не искусиша имети Бога в разуме, сего ради предаде их Бог в неискусен ум, творити неподобная» (Рим. I, 28). А о других, которые думали о себе, что имеют познание о Боге при развращенном сердце и тщеславии, сказал: «Занеже разумевше Бога, не яко Бога прославиша или благодариша, но осуетишася помышлении своими, и омрачися неразумное их сердце; глаголющеся быти мудри, объюродеша, пораженные демоном самомнения и неразумия, темже и предаде их Бог в страсти бесчестия, во еже сквернитися телесем их» (Рим. I, 21–22, 24). Отсюда должны мы знать, что невозможно впасть в невоздержность тому, кто не оставлен промыслом Божиим, а оставляются люди Богом и предаются таким бедам за свое собственное нерадение и беспечность.

Четыре года прожил я в фиваидском городе Антиное, и в это время узнал о всех тамошних монастырях. Около города живет до двадцати тысяч мужей, которые питаются трудами рук своих и весьма ревностно подвизаются в добродетели. Между ними есть и отшельники, [179] заключившие себя в горных пещерах. В числе их есть отшельник Соломон, муж весьма кроткий и воздержный, обладающий даром терпения. Он говорил о себе, что уже пятидесятый год живет в пещере, питаясь трудами рук своих, и изучил все Священное Писание.

82. О Дорофее

В другой пещере живет пресвитер Дорофей, муж добрейший. За неукоризненную жизнь он удостоился пресвитерства и священнодействует для братий, живущих в пещерах. Однажды младшая Мелания, внучка Мелании старшей (о которой скажу после), прислала этому бессребренику пятьсот златниц и просила его раздать их тамошним братиям. Но он, взяв три златницы, остальные переслал отшельнику Диоклу, мужу сведущему, сказав: «Брат Диокл умнее меня и с пользою может распорядиться ими, потому что лучше меня знает, кому действительно нужно оказать помощь, а мне довольно и этих».

83. О Диокле

Этот Диокл начал свое образование грамматикою, потом посвятил себя философии, и наконец благодать привлекла его к любомудрию небесному. На двадцать восьмом году жизни, оставив мирские науки, он предался небесному учению Христову и вот уже тридцать пятый год живет в пещерах. Он говорил нам: «Ум, переставши созерцать Бога мыслью, становится или демоном, или скотом». Когда мы стали расспрашивать, как это бывает, он сказал: «Ум [180] человека, как скоро удаляется от созерцания Бога, по необходимости впадает во власть или демона похоти, который увлекает его к распутству, или злого духа раздражительности, от которого рождаются безумные порывы». Сладострастное вожделение называл он свойством скотским, а порыв раздражительности – демонским. Я возразил ему: «Как возможно, чтобы ум человека непрестанно был с Богом?». «В каждой мысли и в каждом деле, – отвечал он, – участвует душа, но с Богом бывает она только тогда, когда благочестиво и благоговейно размышляет о Нем».

84.О Капитоне

Недалеко от этого доблестнейшего подвижника жил некто Капитон, из разбойников сделавшийся опытнейшим монахом. Он пятьдесят лет прожил в пещерах за четыре мили от города Антинои, и не выходил из своей пещеры даже к реке Нилу, говоря, что еще не может встречаться с людьми, потому что доныне противодействует ему противник.

85. О тщеславном отшельнике

Близ этих мужей видели мы и другого отшельника, жившего также в пещерах. В сновидениях будучи обольщаем мечтами тщеславия, он и сам обольщал тех, которые приходили к нему и обманывались, и стал, по Писанию, муж неразумив, емляйся за стень [181] и гоняй ветры, и емляй веру сном (Сир. 34, 2). Хотя по телу сохранил он целомудрие, конечно и по причине старости и времени, а может быть, и по тщеславию; мудрость же добродетели погубил, развратив себя постыдным тщеславием и отпав чрез оное от благочестивой жизни.

86. О Ефреме

Ты, конечно, слыхал о делах Ефрема, диакона эдесской Церкви. Он достоин, чтобы помнили о нем благочестивые рабы Христовы. Достойно совершив путь Святаго Духа и нисколько не уклонившись от стези правой, он удостоился дара естественного знания, за которым следует богословие и, наконец, блаженство. Постоянно вел он жизнь весьма уединенную и довольно много лет назидал приходивших к нему, а наконец вышел из кельи по следующей причине.

Когда настал сильный голод в городе Эдессе, этот божественный муж, сжалившись над поселянами, погибавшими от голода, пошел к богатым гражданам и сказал им: «Почему вы не имеете сострадания к погибающим людям и гноите свое богатство к осуждению душ ваших?». Они, придумавши будто благовидную отговорку, сказали святому: «У нас некому доверить раздачу хлеба голодным, потому что все занимаются торговлею». Добродетельный Ефрем говорит им: «Как вы думаете обо мне? За кого меня почитаете?». - «Мы считаем тебя человеком Божиим. (Это действительная правда; все не притворно, а истинно питали к нему [182] великое уважение.) - «Если вы так думаете обо мне, – сказал им раб Христов, – вверьте мне попечение об алчущих». Тщеславные богачи сказали ему: «О, если бы ты удостоил!». - Ефрем, избранник Божий, отвечал им: «Вот, отныне поставляюсь я вами в попечителя о бедных» – и, взяв у них серебро, устроил дома с разными отделениями, поставил в них до трехсот кроватей, заботился о больных и кормил голодных, умиравших погребал, а в которых была еще надежда на жизнь, за теми ухаживал и питал их. Одним словом: всем, которые прибегали к нему от голода, он каждодневно давал пристанище и продовольствие из того, что ему доставляли.

По прошествии года, когда последовало плодородие и все пошли по своим домам, этот достославный муж, не имея уже дела для себя, опять возвратился в свою келью и через месяц умер, наследовав блаженную землю кротких. Сверх других его подвигов Бог напоследок доставил ему и это служение для получения славнейших венцов за кротость нрава. Сей знаменитейший муж оставил после себя и сочинения, из которых очень многие достойны изучения и свидетельствуют о великой его добродетели.

87. О Юлиане

Слышал я о некоем Юлиане, жившем в стране эдесской, величайшем подвижнике. Он до крайности измождал плоть свою, так что от нее остались только кости и кож. В последние дни жизни удостоился дара целений. [183]

О делах блаженного Иннокентия, пресвитера елеонского, ты, верно, слышал от многих великих мужей: тем не менее, однако, узнаешь и от нас, смиренных, живших с ним три года, ибо добродетели этого мужа, сокрытые от тех, известны стали нам. Впрочем, о добродетелях его нелегко рассказать одному или двоим и даже десяти человекам. Сей отличнейший подвижник был до чрезвычайности прост, принадлежал к числу славных мужей при дворе царя Константина, отрекся от мира и оставил брачную жизнь, хотя имел уже и сына по имени Павел, служившего в войске царских телохранителей.

Будучи чрезвычайно незлобивого и простого нрава, он удостоился дара изгонять бесов. Так, однажды привели к нему при нас юношу, одержимого духом и расслабленного. Когда я увидел его, то никак не думал, чтобы можно было исцелить его, и хотел уже удалить оттуда мать бесноватого вместе с теми, которые привели его. Случилось, что старец подошел к бесноватому в то время, как мы смотрели на его несносное мучение. Увидев бесноватого и с ним мать его, которая плакала и рыдала о невыразимом несчастии сына своего, добрый старец прослезился и, сжалившись над ними, взял юношу и вошел в свою молельню, им самим построенную, в которой хранились части мощей святого Иоанна Крестителя. Помолившись над юношею от третьего часа до девятого, он изгнал из него демона, исцелил его от расслабления и отдал матери здоровым. Расслабление мальчика было таково, что, когда он плевал, слюна падала [184] на его спину: до того был он искривлен! И этот несчастный молитвою праведника так скоро получил исцеление!

Одна старуха в окрестностях Лазарии пасла овец и потеряла одну из них. Ее похитили тамошние юноши. В слезах пришла старуха к этому Божию человеку. «Покажи мне, – сказал он ей, – место, где ты потеряла ее». Она пошла в Лазарию. Великий последовал за нею. Пришедши на место, он стал молиться. Между тем укравшие овцу убили ее и мясо спрятали в винограднике. В то время как преподобный совершал молитву, а из виновных никто не сознавался, по действию благодати откуда-то прилетел ворон и, сев над покражею, схватил один кусок мяса и улетел опять. Приметив это, блаженный подошел к тому месту и нашел мясо и воров. Тогда юноши похитившие овцу припали к ногам его, сознались в своей вине и заплатили за овцу, что она стоила. Таким образом они были вразумлены вперед не делать того же.

89. Об Адолии

Узнал я в Иерусалиме еще одного мужа, именем Адолия, родом тарсянина. Прибыв в Иерусалим, он пошел путем добродетели не проложенным, не тем, по которому шли мы, люди обыкновенные, но каким-то странным и новым, который сам он проложил себе и на котором подвизался выше сил человеческих, так что и самые злые демоны трепетали строгости его превосходной жизни и не смели [185] приближаться к нему. По чрезмерному воздержанию и бодрствованию он казался как бы призраком, потому что во всю четыредесятницу ел через пять дней, и то умеренно, а в прочее время – в третий день. Особенно велико и удивительно в его добродетели следующее: с вечера даже до утреннего часа, когда братия опять собирались в молитвенных храмах, этот постник и подвижник стоял на Елеоне, на холме Вознесения, откуда вознесся Иисус, – стоял, пел псалмы и молился. И это делал он во всякое время; снег ли шел, или дождь, или град, он оставался неподвижным. Выполнивши обычное молитвенное правило, он будильным молотком стучал по всем кельям и созывал братию в молитвенные дома на утреннее славословие, в каждой келье пел вместе с ними по одному или по два антифона и, помолившись таким образом, отходил в свою келью пред рассветом. Я сам верно знаю, что часто, когда братия раздевали его во время зноя и выжимали одежды его, пот с них тек, как будто они были мыты в воде; потом надевали на него другую одежду, пока та просохнет. Отдохнув до третьего часа, остальные часы до самого вечера он проводил опять в псалмопении и молитвах. Такова добродетель высокого терпения Адолия, твердого камня, который родом был Тарсянин. Усовершенствовавшись до конца подвигами терпения, он почил вечным сном и погребен в Иерусалиме. [186]

90. Об Авраамии

Некто Авраамий, родом египтянин, рачительный монах, вел в пустыне жизнь весьма суровую и строгую, но ум его поражен был крайним самомнением. Пришедши в церковь, он вступил в спор с пресвитерами и говорил: «Я сам рукоположен в нынешнюю ночь в пресвитера Самим Иисусом Христом, и вы должны принять меня как пресвитера, готового священнодействовать». Святые отцы вывели его из пустыни и, заставив вести иную, более простую жизнь, исцелили его от гордости. Приведши Авраамия в сознание собственной немощи, они доказали, что сей пустынник обольщен был демоном гордости, и святыми своими молитвами восстановили его в прежнюю добродетельную жизнь.

91. Об Элпидии

Знал я и другого достопамятного мужа в пещерах Иерихонских, еще древле высеченных Аморреями, которые бежали и укрылись в них (именно в горе Лука) от Иисуса Навина, осадившего город. Этот муж, именем Элпидий, родом каппадокиец, впоследствии удостоился пресвитерства в тамошней обители и был рукоположен от каппадокийского хорепископа Тимофея, мужа достойнейшего. Пришедши, он поселился в одной из пещер и показал такие подвиги воздержания, что превзошел всех. В продолжение двадцати пяти лет он принимал пищу только по субботам и воскресеньям, а ночи все стоял и пел. Как матка пчелиная, [187] он жил среди братии и эту гору населил, как город. У каждого там можно было видеть различные роды подвижничества. Этого Элпидия (надежного), который действительно услаждался надеждою и ради Христа терпел скорби, во время ночного псалмопения, когда вместе с ним пели и мы, ужалил скорпион: толкнув его ногою, он даже и не переменил своего положения и сим терпением подавил боль, причиненную скорпионом. Еще: однажды некий брат держал в руках ветвь винограда. Блаженный, сидя тогда на краю горы, взял ее и воткнул в землю, как бы сажая, хотя это было и не во время. Ветвь принялась, и вырос такой виноград, что закрывал всю церковь.

92. Об Энезии

Вместе с сим святым подвижником Христовым подвизался и знаменитый раб Божий Энезий, муж достохвальный, изумлявший своими подвигами.

93. О Евстафии

И равночестный ему брат его Евстафий усердно проходил скорбную жизнь во Христе. А блаженный Элпидий, измождая тело, достиг такого бесстрастия, что весь состав костей его был виден. Ревностные ученики его, между рассказами о его добродетелях, передают и то, что он во все двадцать пять лет никогда не обращался на запад и, хотя дверь его пещеры [188] была на высоте горы, после шестого часа никогда не видал солнца, которое тогда было над его головой и склонялось к западу; никогда также во все двадцать пять лет не видал он и звезд, которые восходили на западе. Сей великий подвижник терпения с того времени, как вошел в пещеру, не сходил с горы до самой смерти. Вот необыкновенные деяния венчанного и непобедимого борца Элпидия, теперь обитающего в раю с подобными ему.

94. О Сисинии

У сего бессмертного Элпидия был ученик по имени Сисиний, происходивший из рабского состояния, но свободный по вере, родом каппадокиянин. (Надобно означать род святых во славу облагораживающего нас Христа и приводящего нас к блаженному и истинному благородству, к царствию небесному.) Пламенно любя добродетели подвижнические, Сисиний пробыл у блаженного Элпидия годов шесть или семь и, изучив добродетели сего мужа и твердость в трудах подвижнических, напоследок заключился в гробнице. Три года стоял он в гробнице, проводя время в молитвах; ни днем ни ночью не садился, не прилегал, не выходил вон. Он удостоился дара изгонять демонов; а теперь, возвратившись в отечество, удостоен пресвитерства, после того как составил братство из мужей и жен, причем дал свидетельство бесстрастия устроением целомудренной жизни, ибо и собственную мужескую похоть изгнал, и женское вожделение укротил воздержанием, так что исполнилось Писание: во Христе Иисусе несть [189] мужеский пол, ни женский (Гал. III, 28). В обличение скупых богачей он был чрезвычайно странноприимен, хотя и не имел собственности.

95. О Гаддане

Знал я одного палестинского старца, именем Гаддана. Он жил в окрестностях Иордана и всю жизнь свою провел без кровли. Иудеи, жившие около Мертвого моря, позавидовав сему блаженному пустыннику, однажды напали на него с обнаженным мечом. Но тут случилось чудо: когда иудеи подняли меч и хотели убить Гаддана, рука державшего меч иссохла, и меч нечувствительно выпал у него. Такая-то помощь Божия содействовала святому Гаддану, и такова была добродетель блаженного мужа до самой его смерти!

96. Об Илии

Еще был весьма знаменитый монах, именем Илия, который жил в тех же местах, в пещере, вел жизнь весьма добродетельную и благочестивую, постоянно упражнялся в воздержании и молитве и радушно принимал у себя всех приходящих. Когда однажды пришло к нему много братий (им надлежало проходить мимо него), у него недостало хлеба. Он после с клятвою говорил нам: «Едва не потерял я духа от недостатка пищи, - и вот, войдя в келью в сильной печали о том, как исполнить долг любви к пришедшим ко мне, я нашел три больших [190] свежих хлеба, которые взяв, я с радостью предложил им. Двадцать мужей ели досыта, и еще остался один хлеб; этот хлеб взял я и употреблял в течение двадцати пяти дней». Такая благодать была со странноприимным Илиею, которому уготованы награды за труды у человеколюбивого Владыки!

97. О Савватии

Мирянин по имени Савватий, родом из Иерихона, имевший жену, по страху Божию столько любил монахов, что по ночам обходил кельи и всю пустыню, и у каждой обители тайно полагал по одной мере фиников и достаточное количество овощей, потому что подвижники иорданские хлеба не ели. Однажды, когда сей любитель монахов, приготовлявший трапезы для воздержников, нес святым потребное для их подвижнической жизни, с ним встретился лев. Лукавый враг монахов из зависти возбудил неукротимого зверя против их служителя, чтобы первых лишить продовольствия, а последнего не допустить до его цели. Зверь, выскочив на него из-за памятника, поставленного над одним из монахов, ударил его лапою и поверг на землю. Но Бог, научивший при Данииле поститься львов и сему льву, хотя он и сильно алкал, воспретил пожрать любителя заповедей. Итак, лев схватил осла старцева и удалился. Тот, Кто даровал Савватию жизнь, вместе утолил и голод зверя. [191]

98. О Филороме

В Галатии мы встретились и долгое время жили с боголюбезнейшим пресвитером Филоромом, величайшим и терпеливейшим подвижником. Он родился от матери-рабыни и отца свободного. В своей жизни христианской он показал такое совершенство добродетели, что и самые непобедимые в своем роде подвижники уважали его равноангельскую жизнь и добродетельное подвижничество. Сей доблестный подвижник Христов Филором отрекся от мира во дни нечестивого царя Юлиана и дерзновенно говорил с этим нечестивцем. Юлиан приказал своим прислужникам обрить его и жестоко бить. Он великодушно вытерпел это мучение и даже поблагодарил царя, как сам рассказал нам. Вначале сей доблестный муж, по его словам, испытал нападение от блуда и чревоугодия, но он изгнал эту мучительную страсть. Как бы сильный пожар многою водою, погасил он страсть строгим воздержанием, ношением вериг, затворничеством, воздержанием от пищи и пшеничного хлеба и вообще от всего вареного. Так подвизался он восемнадцать лет. Победив беспорядочные страсти, он воспел победную песнь Христу: Вознесу Тя, Господи, яко подъял мя еси и не возвеселил еси врагов моих о мне (Пс. ХХ, 2). Подвергаясь различным нападениям злых духов, он пробыл в одном монастыре сорок лет.

Филором сказывал, что в тридцать два года он не съел ни одного плода. «А когда, – говорит он, – одолела меня однажды чрезмерная робость, так что даже и днем мне стало страшно, я, чтобы избавиться от этого страха, заключился [192] на шесть лет в гробницу». Таким образом он освободился от страха и терпеливо выдержал брань с духом, причинявшим ему такую робость. Об этом славном муже имел особенное попечение блаженный епископ Василий, который с утешением смотрел на строгость его жизни, постоянство и трудолюбие. Филором даже и в восемьдесят лет, не оставлял трости и писчей бумаги. Этот блаженный сказал, что с тех пор, как он был просвещен и возрожден водою и Духом, до сего дня ни у кого не ел даром чужого хлеба, но питался от своих трудов, и как пред Богом, говорил нам, что он раздал увечным двести пятьдесят златниц, которые он заработал собственными трудами, и никогда никого не обижал. Он ходил и в Рим, чтобы помолиться в священном храме блаженных и святых апостолов Христовых Петра и Павла; ходил и в Александрию помолиться в храме честного подвижника Марка. «Я удостоился, – говорил он, – по обету, дважды сходить пешком на поклонение святым местам во Иерусалим, и сам приобретал себе на расходы». Говорил нам еще для нашей пользы: «Не помню, чтобы когда умом отступил от Бога моего». Таковы подвиги блаженного Филорома и такова его непобедимая победа! В награду за блаженные труды воздан ему неувядаемый венец славы.

99. О Севериане

В Анкире Галатийской, в самом городе, я встретился с одним знатным сановником Северианом, и женою его Воспориею и коротко [193] познакомился с ними. Они были столько исполнены добрых надежд, что, точно видя будущее, и о детях не заботились. Доходы с поместий они тратили на бедных, несмотря на то, что у них было четыре сына и две дочери, которым они не дали никакого имущества, исключая тех, кои вступили в замужество. Остальным своим детям они говорили: «После смерти нашей все будет ваше; а пока мы живы, будем собирать плоды своих стяжаний и делиться ими с церквами, монастырями, странноприимницами и со всеми нуждающимися; их молитвы и вам, дети, и нам доставят, вместо сей временной и многотрудной, вечную жизнь». И вот еще какая была в них добродетель. Когда настал сильный голод, и все люди страдали от него своими утробами, тогда они всех тамошних еретиков обратили к православию тем, что во многих поместьях своих отворили житницы и отдали запасы свои на пропитание бедным. Такое необыкновенное их человеколюбие привело еретиков в согласие с правою Верою, и они прославили Бога за простоту веры и чрезмерную благотворительность сих супругов.

Другой удивительный их подвиг состоял в том, что их образ жизни был скромный: одежды их были чрезвычайно простые и самые дешевые; в издержках они были весьма бережливы; употребляли пищу простую и столько, сколько нужно было для поддержания жизни; строго соблюдали пред Богом целомудрие; большую часть времени проводили в полях; особенно любили оставаться в безмолвии; всегда удалялись городов (и рождающихся там пороков), чтобы чрез участие в веселии народном не увлечься [194] городским шумом и не уклониться от воли Божией. За все такие дела добродетельной жизни сии блаженные умными очами уже видят вечные блага, уготованные им славою Божиею.

100. Об Элеимоне монахе

В этом же городе мы встретили еще монаха, который отказался принять рукоположение в пресвитера. В монашество поступил он, пробыв прежде несколько времени в воинской службе. Двадцатый год ведет он подвижническую жизнь, оставаясь при епископе города, муже отличной святости. Он столь человеколюбив и милостив, что ходит по городам с тем, чтобы помогать нуждающимся; не оставляет без попечения ни стражи, ни больниц, ни странноприимниц, ни богатого, ни бедного, но всем подает помощь; жестокосердным и немилостивым богачам преподает наставления о благосердии милости; заботится о каждом из бедных, чтобы у него было необходимое; враждующих примиряет, нагим доставляет одежду, больным – средства к врачеванию.

Что обыкновенно бывает во всех больших городах, то есть и здесь: в преддверии храма лежит множество увечных, просящих себе насущной пищи, частию женатых, частию неженатых. Случилось однажды ночью жене одного из них родить в преддверии, и притом во время зимы. Когда она кричала и мучилась от этой невыносимой болезни, блаженный, молившийся тогда в церкви, услышав ее вопль, прекратил обычные свои молитвы, вышел посмотреть и, не нашедши никого, кто бы помог [195] ей в этой нужде, сам занял место повивальной бабки и не погнушался нечистотою, какая обыкновенно бывает у рождающих жен, потому что глубокое его милосердие сделало его нечувствительным. Одежда этого христолюбца, которую он носит, не стоит даже обола. Пища его не уступает одежде. Заниматься книгами ему нет времени, потому что дела человеколюбия отвлекают его от чтения. Если кто из братий подарит ему книгу, он тотчас продаст ее и вырученные деньги раздает бедным. Когда же у него спрашивают, для чего он продает ее, он отвечает: «Как могу уверить моего Учителя, что я тщательно изучил Его правила, если не буду по примеру Его самого исполнять их?».

Этот бессмертный, проводивший жизнь в таких делах, даже до сих пор во всей окрестной стране по себе сохраняет всегда живую память, а сам наслаждается вечною радостью в царствии небесном; за свои праведные труды восприемлет достойную награду; питав здесь алчущих и одевая нагих, вкушает теперь всякие утехи у Того, Кто награждает за добрые дела.

101. О Виссарионе

Был один старец, не имевший собственности и милостивый, по имени Виссарион. Пришедши в одно селение, он увидел на рынке мертвого нищего без всякой одежды, а на нем самом была только одна сорочица, по заповеди евангельской, да еще на плечах небольшая епанча. Кроме сего необходимого одеяния, он ничего не имел. Под мышкою у себя всегда носил он [196] Евангелие для испытания ли себя в постоянном послушании слову Божию или для того, чтобы иметь при себе учение, которое он исполнял самым делом. Этот муж вел такую чудную и неукоризненную жизнь, что, будто земной ангел, свято шел путем небесным. Итак, когда увидел он мертвое тело, тотчас же снял с себя епанчу и покрыл ею мертвеца. Отошедши немного, он встретился с нищим, совершенно нагим, остановился и стал размышлять: «Зачем я, отрекшись от мира, одеваюсь в одежду, тогда как брат мой мерзнет от стужи? Если я попущу ему умереть, то, конечно, буду причиною смерти ближнего. Что же? Разорвать ли мне свою одежду и разделить на части или всю ее отдать тому, который сотворен по образу Божию? Но что же будет за польза и мне и ему, если я разорву ее по частям?». Рассудив таким образом, он сказал: «Неужели я потерплю какой вред, когда сделаю более, нежели повелевает Бог?». И вот сей добрый подвижник, усердно и скоро позвав бедного в сени одного дома, надел на него свою сорочицу и отпустил его, а сам, оставшись нагим, закрылся руками и присел на колена; только под мышкою у него оставалось слово Божие, которое делает людей богатыми. В это время, по воле Промысла, проходил там один блюститель порядка; он узнал старца и сказал своему товарищу: «Посмотри, не авва ли Виссарион этот старец?». Тот отвечал: «В самом деле он». Тогда первый сошел с коня и спросил святого: «Кто раздел тебя?». Авва протянул руку с Евангелием и сказал: «Вот оно меня раздело!». Блюститель порядка немедленно снял с себя одежду и сказал: «Вот тебе, совершенный воин!». Святой взял ее и тотчас удалился тайно из мира, [197] неся с собою как бы малую монашескую одежду. Он постарался избежать похвалы от человека, который узнал его добродетель, и втайне ожидал славы сокровенной. Исполнив в точности евангельское правило и не имея в душе уже ничего мирского, он показал еще опыт совершеннейшего соблюдения Божественной заповеди. На дороге он увидел бедного и тотчас побежал на рынок, где был недавно, и продал Евангелие. Через несколько дней ученик сего аввы, по имени Дула, спросил старца: «Где же, авва, твоя малая книжка?». Старец спокойно и умно ответил ему: «Не печалься, брат! Чтобы показать, что имею веру и покорность слову Божию, я продал самое это слово, которое всегда говорило мне: «Продаждь имение твое и даждь нищим» (Мф. XIX, 21). Много и других подвигов добродетели совершил сей великий авва. Да удостоимся и мы иметь с ним часть, по благодати Христовой. Аминь.

102. О Мелании

Почел я за нужное упомянуть в этой книге и о женах доблестных и благочестивых, которым Бог наравне с мужами, пожившими для Него добродетельно, дал в награду венец, чтобы женщины беспечные не изнеживались и не ссылались на то, что они слишком слабы для подвигов добродетели и жизни благочестивой. Видел я много между ними благочестивых и встречал много дев и вдовиц таких, которые мужественно подвизались в добродетели.

Блаженнейшая Мелания была родом испанка или римлянка, дочь проконсула Марцеллина, жена [198] одного знатного сановника, которого имени хорошо не помню. На двадцать втором году она овдовела и по смерти мужа, воспламенившись Божественною любовью, обручила себя вечному Жениху, возлюбила Его до конца и никому ничего о сем не говорила; ибо самое время представляло ей препятствие. Упросив царствовавшего тогда Валента, чтобы он наименовался опекуном сына ее, сама взяла все свое имение, нагрузивши корабль, поспешно отправилась с несколькими слугами и служанками в Александрию. Прибыв туда, она продала там имение и, разменяв на деньги, отправилась в гору нитрийскую, где и нашла святых отцов: блаженного Памво, раба Христова Арсисия, великого Серапиона, святого Пафнутия, славного Исидора исповедника, епископа Ермипольского и праведного Диоскора. Пробыв у них около полугода, обошла она пустыню и увиделась со всеми мужами. После сего, когда префект александрийский изгнал в Кесарию палестинскую святых отцов Исидора, Писимия, Аделфия, Пафнутия, Памво, Аммония и некоторых других, всех двенадцать епископов и пресвитеров и, сверх того, клириков и отшельников, так что вместе с двенадцатью епископами и пресвитерами их было числом сто двадцать шесть человек; тогда с ними вместе пошла и сия блаженная и помогала им своим имуществом. Но так как запрещено было оказывать им услуги, как мне говорили святые Писимий, Исидор, Пафнутий и Аммоний, с которыми я виделся, то эта доблестная жена надела платье слуги и вечером приносила им все потребное. Проконсул палестинский узнал об этом и, желая получить от нее корысть, вздумал напугать ее, схватил и заключил в темницу, ибо не знал, что она благородного [199] происхождения. Находясь в заключении боголюбивая сказала проконсулу: «Я дочь такого-то, была замужем за таким-то знатным сановником, а теперь раба Христова; не считай же меня низкою, судя по моей бедной одежде. Если захочу, я могу показать свое достоинство и отомстить за себя, а ты не можешь ни устрашить меня, ни взять что-нибудь из моего имущества. Итак, чтобы ты, по неведению, сам не подпал обвинению, вот я объяснилась с тобою, ибо с бесчувственными должно, говорят, обращаться гордо, как с собакою или коршуном, и смело наступать на них в случае их дерзости». Судья, услышав это, опомнился, извинился, просил у нее прощения и позволил ей иметь беспрепятственное сообщение со святыми мужами.

После того как святые те мужи были вызваны опять в Александрию, Мелания построила в Иерусалиме монастырь, в котором жила двадцать семь лет и собрала пятьдесят девственниц.

103. О Руфине

С нею жил и благороднейший, подобный ей по образу жизни, доблестнейший Руфин, урожденец италийский, из города Аквилеи, впоследствии удостоенный пресвитерства. Ученее и скромнее его не было между братиями. Оба они (с Меланиею) в продолжение двадцати семи лет принимали приходивших в Иерусалим для поклонения, епископов и монахов, девственниц и замужних, знатных и простых, и всех нуждавшихся в их помощи общими силами успокаивали, и на свой счет содержали. Они от раскола Павла (Самосатского) [200] около четырехсот монашествующих присоединили к Православию и всякого, впавшего в ересь духоборцев, убеждали и приводили к Церкви, а местному клиру усердствовали дарами и способами содержания. В таких-то делах провели они благочестивую жизнь, не повредив никому, но доставив пользу почти всему миру.

104. О Мелании

О чудной святой Мелании я уже прежде кратко упомянул; а теперь и остальное или, правильнее, то, что удержалось у меня в памяти о ее добродетелях, вплету в узорчатую ткань слова и расскажу о несказанных благодеяниях этой жены. Из них она собственными трудами соткала для себя блаженную одежду нетления, из своего имущества прекрасно выработала, для честной главы своей, неувядаемый венец славы и, украсившись им, с великим дерзновением прешла ко Господу. Впрочем, если бы я начал пересказывать все, что только знаю о подвигах сей блаженной, у меня недостало бы и времени. Какое богатство употребила она на бедных, движимая небесною ревностию! Думаю, если бы пламя попало в такое огромное количество имения, и оно не могло бы истребить его. Впрочем, рассказывать об этом не мое только дело, но и живущих в Персии, Британии и на всех островах; потому что благодеяний и даров этой бессмертной жены не были лишены ни запад, ни восток, ни север, ни юг. Тридцать семь лет, живши в чужой стране, она снабжала из собственного имущества и церкви, и монастыри, и странноприимные дома, и темницы. Вообще никто из приходивших не отходил от нее [201] без пособия, потому что ее родственники, сам сын и поверенные каждодневно доставляли ей деньги, как бы подливая елей в чистый светильник, который, горя ясным пламенем милосердия, освещал всех доброхотным даянием. Когда же она столь щедро и постоянно раздавала милостыню, у нее самой наконец не осталось ни одной пяди земли.

Расположением к сыну она не была отвлечена от стремления к пустыне; любовь к единственному сыну не удалила ее от любви ко Христу: напротив, по ее святым молитвам и этот юноша достиг высокого успеха в науках и чистоты нрава; вступил в брак, по мирским понятиям блистательный, получил светские отличия и имел двух детей. Спустя долгое время, когда эта достохвальная жена услышала о своей внучке, что она вышла замуж и намеревается отречься от мира, убоявшись, чтобы кто-нибудь не вовлек ее в неправое учение, или ересь, или в порочную жизнь, села на корабль и, отплыв из Кесарии, через двадцать дней прибыла в Рим. Тогда ей было уже шестьдесят лет. Во время своего здесь пребывания она наставила в вере и сделала христианином блаженного, достопочтенного и знаменитого мужа Апрониана, который был язычником; убедила его жить с женою, ее племянницею, блаженною Авитою, целомудренно; в том же утвердила и свою внучку, младшую Меланию, с мужем ее Пинианом. Наставив свою невестку Альбину, и убедив всех их продать имение, она вывела их из Рима и ввела в благое и спокойное пристанище жизни.

Вот как она победила всех знатных сановников римских и их жен, препятствовавших [202] ей отречься и от остального своего имущества. Раба Христова говорила им: «Дети, за четыреста лет написано, что уже последняя година есть (1 Ин. II, 18). Для чего же вы предаетесь суетной жизни? Смотрите, чтоб не застигли вас дни антихриста; тогда уже нельзя будет вам наслаждаться своим богатством и стяжаниями ваших предков!». Такими словами отвлекши всех их от мира, она привела их к жизни монашеской. Публиколу, младшего сына своего, наставив в вере, увела она в Сицилию, потом продала все остальное свое имущество и, взяв деньги, отправилась опять в Иерусалим, раздала имущество в течение сорока дней и весьма тихо почила в доброй старости, оставив по себе славную память, украсившись милосердием и обогатившись плодами добрых дел. В Иерусалиме она оставила после себя монастырь и средства на его содержание.

Когда же все наставленные в вере блаженною Меланиею удалились из Рима, буря варварского нашествия, задолго предсказанная в пророчествах, устремилась на Рим и не оставила даже медных статуй, но все разрушила и предала погибели, так что процветавший тысячу двести лет Рим, по слову Сивиллы, сделался деревнею. Тогда наставленные Меланией радовались, что не подпали ужасам опустошения, и за благоприятную перемену своих обстоятельств и славное свое спасение прославляли Бога, Который самыми делами показал неверным, что, при общем порабощении, спаслись только семейства, которые по старанию славной и бессмертной Мелании принесли себя всецело в жертву Господу, между тем как противившиеся спасению раскаивались, но уже поздно и бесполезно. [203]

105. О Мелании младшей

Так как выше обещали мы рассказать о младшей Мелании, то надобно нам теперь исполнить обещание. Да и несправедливо было бы с нашей стороны, по неуважению к ее молодости телесной, умолчать о такой добродетели, которая, может быть, ставит ее гораздо выше многих разумных и ревностных стариц. Летами еще юную, но уже старицу ведением благочестия, родители насильно заставили вступить в брак и выдали за вельможу римского, тогда как она, напитанная словами своей бабки, так была ими проникнута, что не могла иметь привязанности к брачной жизни. Когда же родившиеся у нее два сына умерли, она почувствовала такое отвращение к браку, что сказала мужу своему, Пиниану, сыну градоначальника Севера: «Если ты согласен жить со мною целомудренно, я буду почитать тебя своим господином и признавать властелином моей жизни; если же тебе, по молодости, покажется это тяжким, возьми все мое имение, только оставь мое тело в покое, чтобы я могла исполнить свое богоугодное желание и сделаться наследницею богоугодных добродетелей моей бабки, которой имя я ношу. Если бы Богу угодно было, чтобы мы жили в этом мире и наслаждались его благами, то Он так рано не взял бы рожденных мною детей». Долго они разногласились между собою. Наконец Бог, умилосердившись над юным мужем, вложил и ему желание богоугодной жизни, и он отказался от мирских благ, так что исполнилось слово Апостола: «что веси, жено, аще мужа спасеши? Или что веси, мужу, аще жену спасеши? (1 Кор. 7, 16). [204]. Таким образом, вышедши замуж тринадцати лет и семь лет проживши с мужем, Мелания отреклась от мира на двадцатом году и сперва раздала по церквам все свои шелковые покрывала (как сделала и достопочтенная Олимпиада), другие же шелковые одежды разрезала по частям и сделала из них различные церковные облачения; серебро и золото поручила одному пресвитеру Павлу, монаху далматскому, отправить морем на восток; десять тысяч златниц в Египет и Фиваиду; десять тысяч в Антиохию и ее округи; пятнадцать тысяч в Палестину; десять тысяч в церкви, находящиеся на островах, и в пользу изгнанных, а церквам западным, монастырям, станноприимницам и всем нуждающимся своими руками раздала и раздает вчетверо более. Так она, по милости Божией, силою своей веры исхитила свое стяжание из уст льва – Аларика. Рабов, которые пожелали, отпустила на волю. Впрочем, большая часть из них пожелали служить ее брату, которому она и уступила их. Все имение, какое у нее было в Италии, Аквитании, Террацине и Галлии, она распродала, а деньги раздала, не оставив у себя и трех златниц. Но то, которое было в Сицилии, в Кампании и Африке, оставила при себе на вспомоществование монастырям и всем нуждающимся. Такова мудрость боголюбезнейшей Мелании младшей, показавшей богопросвещенный, старческий ум при распоряжении великим богатством. Подвижничество ее таково: вкушает она пищу через день, а прежде и через пять дней; сама прислуживает своим рабыням, которых сделала своими сподвижницами; во многих из своих родственников возбудила ревность по Боге, так что и они стали вести, подобно ей, богоугодную жизнь. [205] Такова жизнь младшей Мелании о Господе нашем Иисусе Христе.

106. Об Альбине

С нею находится и мать ее Альбина, так же как и она, подвизавшаяся и добровольно раздавшая свое имение. Они живут в своих владениях то в Сицилии, то в Кампании с девами и рабынями.

107. О Пиниане

Также и Пиниан, некогда муж ее (младшей Мелании), а теперь, по воле Христа, единодушный сподвижник в добродетели, подвизается с тридцатью монахами, читает Божественное Писание и занимается возделыванием сада и собеседованием. Они немало почтили нас, когда мы в большом числе пришли в Рим ради блаженного епископа Иоанна, успокоили нас в гостинице и снабдили обильно дорожными запасами. Так они с великою радостью приобретают вечную жизнь богодарованными делами совершенной жизни.

108. О Паммахии

Сродник их Паммахий, бывший проконсулом, точно так же отказавшись от мира, вел благочестивую жизнь. Он отошел ко Господу, частью раздав имение свое при жизни, частью при смерти отказав на бедных. [206]

109. О Макарии и Константине

Подобным образом и некто по имени Макарий из Викарии и Константин, бывший товарищем префектов, мужи знаменитые и весьма ученые, достигли высокого благочестия. Они, думаю, живы еще и доселе и, подвизаясь в высоком благочестии, ожидают жизни блаженной и нетленной.

110. О Евстохии

Дочь блаженной Павлы, Евстохия, и ныне подвизается в Вифлееме. Я не видел ее, но она, говорят, жена целомудреннейшая и имеет общежитие из пятидесяти дев.

Знал я и Венерию, дочь сановника Каллодина, которая прекрасно разбросала ношу верблюжью и избавилась от язв, причиняемых богатством.

112. О Феодоре

Знал я также и блаженную Феодору, дочь трибуна, которая дошла до такой нищеты, что сама принимала милостыню и так скончалась. [207]

113. Об Усии

В приморском монастыре Исихия знал я и Усию, женщину во всех отношениях почтеннейшую.

114. Об Адолии

Знал я и сестру ее Адолию, которая также была добродетельна, и хотя не столько, как та, но соответственно силам своим показала ревность по Боге.

115. О Вазианилле

Знал я и Вазианиллу, дочь военачальника Кандиана. Она усердно и благоговейно упражнялась в добродетели и доныне еще мужественно подвизается.

116. О Фотине

Знал я также и Фотину, деву целомудреннейшую, дочь лаодикийского пресвитера Феоктиста.

117. Об Азелле

А в Риме видел я добрую Азеллу, девственницу Христову, непорочно состарившуюся в монастыре, женщину весьма кроткую, у которой были христианские собрания, и в них видел я новообращенных мужчин и женщин. [208]

Видел я и блаженную, достойную Бога Авиту, с мужем ее Априкианом и их дочерью Евномиею, во всем угождавших Богу. Они легко и скоро обратились от жизни рассеянной и роскошной к жизни добродетельной и воздержанной, за что удостоились христианской кончины и совершенно освободились от всякого греха. Знаемые еще при жизни, они и по смерти оставили о себе добрую память.

119. О Магне

В городе Анкире много и других дев – около двух тысяч или более. Все они подвизаются в святой, добродетельной жизни, хранят воздержание и живут весьма смиренно, как прилично кротким. Есть также знаменитые жены, с великою ревностью совершающие богоугодный подвиг. Между ними отличается благочестием Магна, жена почтеннейшая и опытнейшая в жизни. Не знаю, называть ли ее девою или вдовою, потому что она, вышедши замуж по принуждению матери, отклоняла от себя мужа под различными предлогами, делала вид, будто имеет телесные болезни, и, таким образом, пребыла неприкосновенною и непорочною, как говорят ее родственники. Когда же в скором времени муж ее скончался и она осталась единственною после него наследницею, тогда, променяв блага временные на вечные, она всю себя посвятила Богу, более всего заботилась о вечной жизни, управляла своими рабами кротко и вела жизнь самую строгую и целомудренную. В обращении она была так [209] совершенна, что один вид ее, исполненный благочестия, возбуждал к ней уважение в знаменитых епископах. Огнем нестяжательности сожгла она великое и излишнее богатство, а что затем оставалось на ее нужды, и то назначила на монастыри, на бедных, на странноприимные дома и церкви, на нищих, странников, епископов, сирот и вдов, и вообще с любовью подавала пособие всем нуждающимся, творя дела благочестия втайне как лично, так и чрез своих верных рабов. Она не отходила от церкви, особенно по ночам, и совершала всякую подвижническую добродетель в надежде жизни вечной.

120. О девственнице, укрывшей блаженного Афанасия

Знаю я одну девственницу в Александрии, которой было около семидесяти лет, когда я с нею встретился. О ней весь клир свидетельствовал, что в молодости, когда ей было лет около двадцати и когда она была очень красива собою, от ее красоты убегали мужи добродетельные, чтобы не подвергнуться какому-нибудь нареканию по подозрению. Но случилось, что ариане, строя ковы против блаженного Афанасия, епископа александрийского, посредством Евсевия, бывшего тогда начальником при императоре Констанции, оклеветали его в тяжких преступлениях. Убегая неправого суда, блаженный Афанасий не решился ввериться ни сроднику, ни другу, ни клирику, ни другому кому из знакомых. Когда посланные градоначальником внезапно пришли в дом епископа и стали искать его, он, взявши свой [210] стихарь и фелонь, в полночь прибежал к упомянутой девственнице. Та изумлена была странностью сего поступка и пришла в некоторый страх. Но епископ стал говорить ей: «Меня ищут ариане, оклеветавшие меня в тяжких преступлениях. Но, чтобы и самому мне не подвергнуться безумному приговору, и не ввести в грех желающих моего осуждения, решился я убежать; и вот Бог открыл мне в эту ночь, что я ни у кого другого не могу спастись, как только у тебя». От великой радости девственница, бросив всякое сомнение, совершенно предалась Господу и с усердием укрывала святого епископа около шести лет, пока жив был император Констанций: сама умывала его ноги, исправляла все его нужды, добывала и доставляла ему книги. Во всей Александрии никто не знал, где живет блаженный епископ Афанасий. Когда же объявлено было о смерти императора Констанция, и слух о том дошел до Афанасия, он облекся в светлые одежды и ночью опять явился в церкви. Увидев его, все пришли в изумление и думали, что он воскрес из мертвых. Друзья между тем жаловались, что, по незнанию, они не могли найти его убежища. Блаженный в оправдание свое говорил искренним своим друзьям и знакомым: «Я для того не укрылся у вас, чтобы вы могли справедливо поклясться (что не знаете моего местопребывания), а с другой стороны я опасался обысков; а у ней укрылся потому, что никто не мог подозревать меня в этом по причине ее красоты и молодости. Таким образом я соблюл две выгоды: послужил и ее спасению и сохранил собственную честь и безопасность». [211]

121. Об Аматалиде

В городе Антиное есть двенадцать женских монастырей, где ведут жизнь богоугодную. Там видел я рабу Божию по имени Аматалида, старицу, восемьдесят лет пребывавшую в подвижничестве, как сказывала она сама и другие, с нею жившие. С нею жили шестьдесят отроковиц, которые, под руководством сей доброй старицы свято проходили поприще подвижничества. Все они весьма любили ее, безвыходно удерживаемы были в монастыре безмерною любовью к ней, и святыми ее наставлениями постепенно усовершались в целомудрии. Старица достигла такой степени бесстрастия, что, когда пришел я к ней и сел, она, пришедши, села подле меня и, по избытку дерзновения во Христе, возложила на мои плечи свои руки.

122. О девственнице Таоре

В том же монастыре тридцать уже лет жила девственница, именем Таора, ученица той старицы. Она никогда не хотела взять ни новой одежды, ни нарамника, ни обуви, говоря: «Я в этом не нуждаюсь, иначе принуждена буду выйти». И в самом деле, когда прочие сестры по господским праздникам собирались в церковь для причащения, она в рубище безвыходно сидела в келье за своим делом. Лицо ее было так благообразно, что даже самый твердый человек, находясь близ нее, мог бы соблазниться ее красотою, если бы она не имела превосходного страха в целомудрии и своею скромностью не приводила в стыд и страх даже самое бесстыдное око. [212]

123. Об одной девственнице и Коллуфе

Была и другая истинная девственница, бдительно исполнявшая дело подвижничества. Она жила не в дальнем расстоянии от меня, но я не видел ее в лицо; ибо, как говорили знавшие ее, она никогда не выходила из кельи с тех пор, как отреклась от мира, и шестьдесят лет провела в подвижничестве вместе со своею матерью. Когда же, наконец, пришло время перейти ей из сей жизни в жизнь нетленную, явился ей прославившийся мужеством в том месте святой мученик Коллуф и сказал: «Сегодня ты пойдешь к своему Господу и узришь всех святых; итак, приди разделить вместе с нами трапезу в монастырь». Блаженная, встав рано поутру, оделась, положила в свою корзину хлеба, оливок и немного овощей и после столь многолетнего своего затворничества отправилась в храм мученика. Здесь она помолилась, села и целый день выжидала удобного времени для вкушения. В девятом часу, когда уже пришло время вкусить пищу и в храме никого не было, она выложила снеди и обратилась к мученику с молитвою: «Благослови, святый Коллуфе, снеди мои, и да сопутствуют мне молитвы твои». После сего, севши, вкусила; потом еще помолившись пришла домой около захождения солнца и вручила своей матери толкование строматописца Климента на пророка Амоса со следующими словами: «Передай это епископу, посланному в заточение, и скажи ему, чтобы он молился обо мне, ибо я отхожу ко Господу». В ту же ночь она [213] скончалась. Не страдавши ни горячкою, ни головною болью, она сама себя приготовила к погребению и предала дух в руки Божии.

124. Об оклеветавшей одного чтеца

Дочь одного пресвитера в Кесарии палестинской, девица, пала и научена была соблазнителем своим оклеветать чтеца сего города и на него сложить вину своего срама. Сделавшись беременною, она на расспросы отца своего наименовала чтеца. Услышав это и пришедши в смущение, пресвитер донес епископу, а епископ немедленно созвал церковный совет. Призвали чтеца и стали расспрашивать его, как было дело. Чтец, будучи допрашиваем епископом, не сознавался, и мог ли он сознаться в том, чего не сделал? Разгневанный епископ строжайшим голосом сказал ему: «Так ты не признаешься в преступлении и не раскаиваешься, несчастный и исполненный нечистоты?». - «Клянусь тебе, – отвечал чтец, – я сказал сущую правду, что не имею участия в этом деле; я не виновен даже и в помысле о ней. Если вам хочется, чтобы я сказал то, чего на самом деле не было, то – виноват». Когда он сказал это, епископ отрешил его от должности чтеца. После сего чтец бросился к ногам епископа и стал умолять его: «Если за то только, что я сказал: ”Да, я пал с нею”, ты, владыко, рассудил лишить меня почетной степени и признал недостойным должности клирика при твоей святости, то повели, чтобы отныне она выдана была в жены мне, ибо и я теперь [214] уже не клирик, и она не девица». Выслушав сие, епископ и пресвитер, отец этой девицы, согласились отдать ее за чтеца в той мысли, что юноша крепко привязан к ней и уже не может оставить связи своей. Юноша, приняв ее в руки от епископа и отца ее, уговорил ее следовать за ним в женский монастырь и упросил настоятельницу оного держать ее до разрешения от бремени.

Оставивши девицу в монастыре, сам чтец заключился в нечистую келью и стал вести жизнь крайне суровую, припадая ко Христу с сокрушенным сердцем, со многими слезами и стенаниями. «Ты знаешь, Господи, мои дела, – говорил он, – потому что Ты знаешь все и от Тебя ничто не скрыто. Нет ни одного тайного места, в котором бы можно было укрыться от Твоей всепроницающей силы. Ты знаешь все, прежде нежели что случится. Ты строгий испытатель всего, что таится в душе, и судия праведный. Ты помощник обиженных. Ты Сам защитник оклеветаемых, недоступный никакому обману, ибо всякая неправда Тебе не угодна и весы правды Твоей всегда склоняются на сторону справедливости. Ты один зришь глубины помышлений, и всякое движение мысли видишь ясно. Тебе всегда присущ свет неприступный, и всякое дело человека совершается в очах Твоих! Итак, Твоему праведному и неизменяемому суду предлежит открыть и мою правду».

Между тем как юноша прилежно молился и с терпением пребывал в посте, - уже приближалось для девицы время родов; а когда настало это время, начал открываться и праведный суд Божий, который подверг клеветницу жестокому и нестерпимому страданию. Безмерное [215] множество стенаний, несказанные муки рождения, страшные видения адских мук сильно терзали несчастную: младенец не выходил из чрева ее. Прошел день, другой, муки становились несноснее; настал третий, четвертый, – мучение в тысячу крат стало тяжелее; затем следовал день пятый, шестой и самый тяжкий седьмой, - и несчастная от сильного мучения была при дверях смерти. Во все дни она и пищи совсем не принимала, и сна нисколько не имела. Но вслед за болезнями рождения, беспрестанно возраставшими с новою силою, по молитвам юноши, преклонилось, наконец, сердце грешницы и лжесвидетельницы, доселе не преклонное даже в этих неимоверных страданиях. Она призналась, и признание ее сопровождалось жалобными воплями: «Увы мне несчастной! Мне предстоит опасность погибнуть, мне, отягченной двумя грехами, клеветою и блудом; погубила я свое девство и отдалась на позор; меня осквернил другой, а я обвинила чтеца». Услышав сие, девственницы монастыря обо всем объявили отцу ее. Отец, опасаясь, чтобы не признали его участником в клевете, сделал вид, что не поверил сказанному и умолчал обо всем. Но праведный суд Божий, все открывающий, продолжал поражать несчастную непрестающими скорбями. Когда она уже не в силах была переносить борьбу между жизнью и смертью в страшных мучениях, настает восьмой день, потом девятый, которые покрыли несчастную глубочайшею тьмою неутихающих мук.

Сильные вопли ее стали, наконец, невыносимы для окружающих ее. Тогда поспешили дать знать епископу, что вот уже теперь девятый день, как такая-то признается, что она напрасно обвинила чтеца и потому не может родить, что оклеветала его. [216] Епископ, выслушав девственниц, послал к чтецу двух диаконов объявить ему обо всем и сказать, чтобы он помолился об избавлении несчастной жены от мучения. Но твердый юноша не дал им ответа и даже не отворил дверей. Со времени удаления в келью он постоянно выполнял обычное правило поста и молился Богу. Наконец, отец сжалился над своею дочерью и, пришедши к епископу, неотступно просил его принести о ней молитвы в церкви. Но, когда и всеми совершена была молитва ко Господу, - и тогда несчастная не избавилась от мучения; ибо молитвы оклеветанного о его оправдании, преклоняя Господа, препятствовали услышанию молитв церкви. При таких обстоятельствах епископ решился сам идти в келью, в которой находился чтец, и когда он стал стучаться в дверь, то чтец не хотел ему отпереть. Епископ, долго простояв за дверью, тогда как тот находился внутри, приказал, наконец, снять двери. Юношу нашли в усердной молитве, простертым на земле, и епископ, после долгих увещаний, поднял его и сказал: «Брат, чтец Евстафий! По смотрению Божию, клевета открыта, молитвы твои услышаны; сжалься же над согрешившею пред тобою, которая измучилась от тяжких страданий: прости ей грехи, ибо по твоим молитвам она терпит сие; скажи ко Господу, да разрешит ее от бремени». Когда же достопочтенный чтец усердно помолился вместе с епископом, нечастная тотчас освободилась от мучения, родила дитя и стала просить всех, чтобы простили ей беззаконие ради молитв праведника, за мужество которого с сих пор все возвели в чин мучеников: ибо, сложив с себя все заботы, он восшел на такую высоту добродетели, что удостоился дара духовного. [217]

Сие написал я, чтобы за клевету никто не попал в сети врага и не подвергся несносным страданиям в сей жизни, как случилось с упомянутою лжесвидетельницею, а по отрешении от плоти, чтобы не был предан мукам вечным и нескончаемым, ибо клеветник прогневляет Бога. А кто, будучи оклеветан, терпит благодушно и молитвою достигает обнаружения клеветы в ожидании праведного суда Божия, тот, подобно оному чтецу, увенчанному Христом, и здесь, сколько можно, прославится и удостоится вечных венцов. Итак, познаем вечно непобедимую силу молитвы, которая утверждает верующих, милует грешников, помогает упражняющимся в добродетели, преодолевает всякое создание, преклоняет Создателя всех, доставляет венцы проходящим благочестивую жизнь, обличает клеветников и дарует Царствие Небесное тем, кто с твердостью терпят клевету.

125. О Сальвии

В это время случилось, что нас, несколько братий, отправилось из Элии в Египет, чтобы проводить блаженную деву Сальвию, сестру эпарха Руфина. С нами был Ювин, тогда еще диакон, а теперь уже епископ церкви аскалонской, муж благочестивый и ученый. Когда мы пришли в Пелузию, стало чрезвычайно жарко, и Ювин, взяв рукомойник, вымыл себе холодною водою руки и ноги, потом разостлал на земле кожу и прилег отдохнуть. Заметив это, блаженная Сальвия, как умная мать, заботящаяся о родном сыне, стала упрекать его, что он нежит свое [218] тело, и сказала: «Зачем в таких летах, когда еще кипит в тебе кровь, ты нежишь свое тело, как будто не знаешь, какой может быть от этого тебе вред? Поверь сын, - продолжала она, - вот теперь мне уже шестьдесят лет, а я, кроме оконечностей пальцев, и то когда только готовилась к причащению, не умывала ни лица, ни ног, ни другой какой части тела. Когда мне случалось страдать от различных недугов, и врачи принуждали меня пользоваться банею, я не решалась отдать долг плоти, не ложилась спать на постель, не позволяла в дороге носить себя на носилках».

Сальвия была весьма учена, любила божественные книги, ночи обращала в дни, употребляя на освещение множество масла, и перечитывала все сочинения древних писателей, в числе которых три миллиона объяснительных стихов Оригена, двести пятьдесят тысяч Григория, Пиерия, Стефана, Василия и других ученых. Она не пробегала их только, как-нибудь, но с большим вниманием прочитывала каждую книгу раз семь или восемь. Таким образом, освободившись от лжеименного знания, она сперва окрылилась благодатью Божиею, потом силою духовных слов и благих надежд. И так, сделавшись духовною птицею и пролетев сквозь мрак этой жизни, она воспарила ко Христу, чтобы принять от Него неизреченные награды.

126. Об Олимпиаде

Шла по стопам блаженной Сальвии и подражала всем добродетелям ее святой духовной жизни достохвальная Олимпиада, которая с [219] великою ревностью шла по пути, ведущему на небо, и во всем последовала правилам божественного Писания. По плоти была она дочерью проконсула Селевка, а по духу истинным чадом Божиим, внучкою эпарха Авлавия и несколько дней невестою Невридия, эпарха Константинопольского, в самом же деле ни за кого не вышла замуж. Говорят, что до самой смерти она пребыла непорочною девою, сожительницею Божественного Слова, союзницею истинного смиренномудрия, щедрою помощницею всех нуждающихся. Она раздала все свое чрезвычайно большое богатство и помогала просто всем без различия. Ни город, ни деревня, ни пустыня, ни остров, ни отдаленные страны не были лишены щедрот этой славной девы. Она давала и церквам на священные потребы, помогала монастырям, общежительным обителям, богадельням, темницам, находящимся в изгнании, и вообще рассылала милостыни по всей вселенной. Блаженная дошла до последней степени смирения, далее которого нельзя было достигнуть: жизнь без тщеславия, открытая наружность, нрав искренний, лицо без всяких прикрас, изможденное тело, скромный ум, чуждый гордости рассудок, безмятежное сердце, неусыпное бодрствование, непытливый дух, безмерная любовь, необъятная благотворительность, бедная одежда, чрезмерное воздержание, устремленная к Богу мысль, вечные надежды, неизобразимые дела милосердия, – вот ее украшение!

Она претерпела много искушений от действия того, кто по своей воле зол и чужд всякого добра; немало подвизалась в брани за божественную истину; дни и ночи проводила в безмерных слезах; повиновалась всякому созданию человечу Господа ради (1 Пет. II, 13); со [220] всяким благочестием покорялась своим епископам, почитала священство, уважала клир, благоговела пред подвижничеством, принимала дев, помогала вдовам, питала сирот, охраняла старцев, посещала больных, плакала с грешниками, возвращала заблудших, о всех соболезновала, бедным обильно благодетельствовала, многих жен, бывших за язычниками, наставляла в вере, давала им средство к пропитанию и всею жизнию оставила по себе вечно незабвенное имя благодетельницы. Выкупив из рабства на волю бесчисленное множество рабов, она сделала их равночестными своему благородству, а, вернее сказать, по одежде они казались благороднее этой святой, ибо едва ли можно найти одежду беднее той, какую она носила. Одежда сей святой девственницы даже одетым в изодранное рубище показалась бы ничего не стоящею. Кротость ее была такова, что превосходила простоту самых детей. Никто из близких к ней никогда не замечал, чтобы эта христоносица порицала кого-нибудь. Вся тягостная жизнь ее прошла в сокрушении сердечном и в обильном излиянии слез; скорее можно было видеть во время зноя источник без воды, нежели ее поникшие, всегда созерцавшие Христа очи без слез.

И что я говорю? Чем более останавливаюсь мыслию на рассказе о подвигах и добродетелях этой твердой, как камень, души; тем далее слова мои остаются позади дел ее. И да не подумает кто-нибудь, что я приукрашенно говорю о бесстрастии достохвальной Олимпиады, которая вся была многоценным сосудом Св. Духа. Я своими глазами видел жизнь и ангельский нрав сей блаженной девы, как духовный и искренний ее друг и ближайший родственник, так что она [221] поручала мне раздавать свое богатство. При всем своем богатстве она нисколько не заботилась о плоти своей, слушалась начальства, повиновалась властям, покорялась епископам, чтила пресвитеров, уважала весь клир и удостоилась исповедничества в борьбе за истину, подвергшись многим бурям тяжких обвинений. Все благочестивые жители Константинополя считают ее по жизни между исповедницами. В подвигах, подъятых для Бога, она нашла себе смерть и, скончавшись в них, стяжала блаженную славу, увенчана и торжествует в бесконечном веке вместе с богоугодными, подобными ей душами, навеки водворилась в нетленных обителях, и за благие дела от Господа Бога восприемлет награды.

127. О Кандиде

По следам Олимпиады, так же достойно Господа, проводила жизнь блаженная Кандида, дочь военачальника Трояна. Она достигла высокой чистоты, прилично украшала церкви, из благоговения к Христовым таинствам чтила епископов, уважала, как следует, весь клир Христов и, наставив в вере свою дочь, причислила ее к лику дев, как дар Христу из своих недр. Напоследок и сама она целомудрием, чистотою и раздаянием богатства, последовала за своею дочерью. Я видел, что эта доблестная жена, для измождения плоти, трудилась по целым ночам, молола муку своими руками и пекла просфоры. «Так как один пост еще недостаточен, – говорила она, – то я присоединяю к нему изнурительное бдение, чтобы сокрушить похотливость Исава». Она вовсе не употребляла в пищу мяса [222] животных, но ела только рыбу, масло и овощи, да и это лишь по праздникам; во всякое же другое время довольствовалась водою, смешанною с уксусом и сухим хлебом. Проведши такую суровую жизнь, сия достославная жена почила блаженным успокоением, и теперь наслаждается вечными благами, уготованными для возлюбивших жизнь добродетельную.

128. О Геласии

Подобно сей добродетельной жене, с ревностью проходила путь бессмертия и благочестно несла иго девства славная Геласия, дочь одного трибуна. Сей отличной жене приписывают ту добродетель, что солнце никогда не заходило во гневе ее на раба, или на служанку, или на кого другого. Избежав пути памятозлобия, ведущего к вечной смерти, блаженная прошла путем, который приводит в жизнь вечную.

129. О Юлиании

Одна девица, именем Юлиания, в Кесарии каппадокийской считалась ученейшею в вере. Она приняла к себе Оригена, писателя, когда он бежал от гонений язычников, и на собственном иждивении тайно укрывала его у себя два года, питая его от своих трудов. Я нашел это в древней книге, написанной стихами рукою Оригена. Книгу эту отыскал я в Кесарии у девицы Юлиании, когда сам скрывался у нее. Она говорила, что получила ее от Симмаха, толковника [223] иудейского. Я изложил добродетели этих славных жен не без цели, но чтобы знали мы, что из разных случаев, если захотим, можно извлекать многоразличную пользу.

130. Рассказ Ипполита, друга апостольского

В другой книге, надписанной именем Ипполита, друга апостольского, я нашел следующий рассказ. В Коринфе была одна благороднейшая и прекраснейшая дева, подвизавшаяся в жизни добродетельной. Во времена гонителей ее оклеветали пред тогдашним судьею язычником, будто она худо отзывалась о тогдашних временах, о царях и идолах. Торгующие развратом сверх того выставили на вид женолюбивому и нечестивому судье ее красоту, и он, скотскими ушами и похотливыми помыслами, охотно принял обвинение. Когда же дева была приведена к этому злодею, он еще более вознеистовствовал похотью. Нечестивец обратил против нее все свои ухищрения, но, не могши склонить рабу Божию, подверг ее различным мучениям. Встретив и тут неудачу и не имея сил отклонить ее от исповедания Христа, пылавший страстью к ней варвар предал ее такому поруганию: он отослал целомудренную деву в бесчестный дом и велел сказать его содержателю: «Прими ее и ежедневно доставляй мне за нее три златницы». Содержатель, добывавший золото постыдным делом, стал предлагать ее в своем непотребном доме, кому угодно. Узнав об этом, люди распутные, подобно коршунам, бросились на непотребный дом, отдавали деньги за сквернодейство и хотели склонить [224] ее к растлению; но целомудренная дева отклоняла обольстительные их речи и усильно упрашивала их оставить свои намерения, называя себя больною. Они верили ее словам, и блаженная удалила от себя на несколько времени неистовых, а сама обратилась к Богу с усердными молитвами и сокрушенною мольбою преклонила Его к милосердию. Бог сердцеведец видел, как от всего сердца целомудренная дева берегла свою непорочность и, как Хранитель спасения всех людей, устроил в сии дни следующее:

132. О Магистриане

Один юноша, именем Магистриан, прекрасный по наружности, благочестивый по душе, воспламененный от Бога духовною ревностью до презрения смерти, под предлогом распутства в глубокий вечер вошел к содержателю дома и, давши ему пять златниц, сказал: «Позволь мне пробыть ночь с сею девою». Войдя с нею в особую комнату, он сказал ей: «Встань, спасайся!» и, сняв с нее одежду, надел на нее свое платье, тунику, плащ и все мужское и сказал ей: «Закройся полою плаща и выйди». Она так и сделала и, всю себя оградив знамением креста, вышла из сего места нерастленною, неоскверненною и совершенно спасена была благодатью Христовою и старанием юноши, который собственною кровью освободил ее от бесчестного растления. На следующий день дело было узнано и Магистриан приведен к жестокому судье. Нечестивый подверг допросу славного мученика Христова и, узнавши все, приказал бросить его зверям, чтобы и в этом посрамлен был диавол, ненавистник [225] всякого добра; ибо, думая подвергнуть мужественного юношу постыдному наказанию, он сделал его вдвойне мучеником Христовым. Магистриан и за свою бессмертную душу мужественно подвизался, и за славную и блаженную деву доблестно перенес страдания; потому и удостоился двоякой чести от Христа и славных блаженных венцов от Его человеколюбия.

132. О жене одного сановника

Помню я еще одну историю, которую полезно пересказать. Говорят, что гонитель Магнентин, имея преступные связи со многими язычницами, старался завести такие же с христианками. Но последние желали лучше умереть, чем продать свое целомудрие. Когда Магнентин прибыл в один город, ему понравилась жена одного советника при градоначальнике. Устрашенный муж ее сказал Магнентину: «Пошли, возьми ее!». За нею присланы были солдаты, но она сказала им: «Погодите немного, пока я займусь обычными своими нарядами». Она пошла в спальню, взяла меч и пронзила им свое чрево. Слушайте и устыдитесь, девы, признающие себя невестами Христовыми и изменяющие Ему своими нечистыми вожделениями. Да дарует Господь каждому из нас хранить целомудрие и восклицать с Псалмопевцем: «Пригвозди страху Твоему плоти моя, от судеб Твоих убояхся» (Пс. 118, 120) – и с апостолом: «Живу же не ктому аз, но живет во мне Христос» (Гал. II, 20). Да будет дано и вам говорить с целомудрием: «Аз брату моему и брат мой мне» (Песн. 6, 2). [226]

(пропуска в тексте нет – прим. распознавателя)

Видели мы и других отцов и монахов по всему Египту, которые совершали много знамений и чудес. О них мы не упомянули по причине многочисленности их, но сказали малое вместо многого; ибо что сказать о верхней Фиваиде, в которой есть мужи досточудные, есть бесчисленное множество монахов, житию которых иной и не поверит: так оно превосходит обыкновенный образ людской жизни. Они даже и теперь воскрешают мертвых и ходят по водам, подобно Петру. Все, что сделал Спаситель через святых апостолов, они совершают и в настоящее время. Но мы не решились видеться с сими святыми мужами по той причине, что если бы перешли за Ликон, то нам предстояла бы большая опасность со стороны разбойников. Даже и тех отцов, о которых сказано, мы видели не без опасности; не без труда также видели и святых жен, но наперед должны были много вытерпеть и даже подвергались опасности жизнь, чтобы видеть их. Семь раз мы едва не лишились жизни, а на восьмой один только Бог сохранил нас от смерти. Однажды пять суток ходили мы по пустыне и едва не умерли от голода и жажды. В другой раз мы попали в гнилые болота, наполненные острыми каменьями, и изранили себе ноги, так что боль была несносная, и едва не погибли от холода. В третий раз мы увязли в грязи по самые чресла, и некому было нас вытащить. Тогда мы воскликнули с блаженным Давидом: «Спаси мя, Боже, яко внидоша воды до души моея. Углебох в тимении глубины, и несть постояния. Спаси мя да не углебну» (Пс. 68, 2, 3, 15). В четвертый раз мы четыре дня ходили по воде, когда она в большом количестве [227] стояла при разлитии Нила, так что при устье его совсем было потонули. Тогда мы воскликнули: «Да не потопит мене буря водная, ниже да пожрет мене глубина» (ст. 16). В пятый раз попались мы разбойникам на морском берегу, когда шли в Диолк: они хотели нас поймать и гнались за нами до тех пор, пока, наконец, мы едва могли переводить дух; ибо они гнались за нами десять тысяч шагов. В шестой раз, во время плавания по Нилу, мы едва не потонули. В седьмой раз, когда мы были на озере Мареотидском, на берегах которого родится хлопчатая бумага, нас выбросило на один небольшой безлюдный остров: тут мы пробыли трое суток под открытым небом и много терпели от стужи и дождя, так как это было около Богоявления. О восьмом бедствии излишне было бы пересказывать, хотя и не бесполезно. Когда мы шли в нитрийскую гору, в этой стороне была большая яма, в которой осталось много крокодилов после того, как вода ушла с полей. Подошедши к этой яме, мы на краю ее увидели трех крокодилов и подумали, что они мертвые. Но крокодилы вдруг бросились на нас. Мы громко возопили: «Христе! Помоги нам!» - и тотчас, как будто ангел остановил зверей, и они бросились в воду, а мы быстро побежали в нитрийскую гору и припомнили слова Иова: «Шестижды от бед измет тя, в седмем же не коснеттися зло (ср.: Иов V, 19). Благодарим Господа, Который избавил нас от стольких опасностей и сподобил видеть много великого. [228]

133. О некоем жившем со мною брате

Скажу несколько слов о брате, который жил со мною от юности и живет до сих пор, и потом окончу свою речь. Узнал я, что он с давнего времени проводил самую добродетельную жизнь с ревностью и обуздывал страсти; знаю верно, что он и ел не с жадностью, да и постился не чрезмерно, победил, мне кажется, страсть к сребролюбию, весьма далек был от тщеславия, довольствовался всегда тем, что есть, не украшался одеждами, благодарил, когда ему оказывали презрение или неуважение, подвергался опасностям за искренних друзей, терпел искушения от тысячи и более демонов. Однажды встретился с ним демон и сказал ему: «Дай мне слово согрешить хотя однажды и только назови какую-нибудь богатую и благородную жену, – я тотчас приведу ее к тебе». В другой раз демон хульный, нападавший на него в продолжение четырнадцати суток, как он сам мне сказывал, ночью потащил его за ногу и мужским голосом сказал: «Не кланяйся Христу, и я не стану приступать к тебе». А он отвечал: «Потому самому и буду кланяться Ему и славить Его, что ты Его ненавидишь; всегда буду просить Его и, пока во мне дух, не престану молиться Ему; потому что для тебя ненавистно служение Богу». Обошедши сто шесть городов и во многих пробыв долгое время, он, по милости Христовой, не испытал искушения от жены, даже и во сне, кроме того, что боролся с демоном блуда. Мне известно, что он три раза, имея нужду в пище, получал ее из рук святых ангелов: находясь однажды в [229] самой дальней пустыне и не имея с собою совершенно никакой пищи, нашел он три теплых хлеба в милоти, в другой раз ячменные хлебы, а в третий – вино и хлебы. Известно мне также, что, когда у него не было продовольствия, он услышал голос Ангела: «Пойди, возьми у такого-то человека масла и хлеба». И он, нисколько не усомнившись, пошел, к кому был послан. А этот человек, увидев его, сказал: «Ты не такой-то ли монах?». - «Да, я тот самый», отвечал он. После сего тот объявил, что хозяин дома приказал дать ему тридцать мер пшеницы и двенадцать секстариев масла. Таким человеком, каков был этот и каким я знал его, могу похвалиться. Знаю, что он плакал о людях, от бедности находившихся в нужде и в недостатке, и отдавал им все, что имел, кроме разве своего тела. Знаю, что он плакал и о грешниках и своими слезами приводил их к покаянию. Он мне сказывал однажды: «Я просил Бога, чтобы Он не наказывал никого, особенно злых богачей, ради того, что они дали мне нечто нужное для пропитания».

Заключение

Довольно с меня, что я удостоился, по милости Божией, обо всем этом упомянуть и изложить письменно; ибо, думаю, не без воли Божией ты возымел благую мысль приказать моей немощи написать эту книгу и передать письменно жизнь святых и блаженных отцов. А ты, вернейший раб Христов, почтенный Лавс, более всех любезная и близкая мне глава, усердно читая эту книгу, чрез познание добродетельного [230] жития знаменитых подвижников, их деяний, трудов, терпения и такой строгой жизни, доставишь немалую пользу бессмертной душе своей в день воскресения праведных. Следуй им ревностно, питаясь благим и нетленным упованием и смотря всегда на будущие дни как на кратчайшие прошедших; молись и за меня, сохраняя себя безукоризненным и честным, каковым я тебя знаю, каковым ты был для меня со времени консульства Тациана до сего дня, когда я нашел тебя еще лучшим, когда сделали тебя начальником при ложе благочестивейшего царя. В ком и такое богатство, и власть не ослабили страха Божия, тот вполне принадлежит Христу, Которому сказал диавол: «Сия вся Тебе дам, аще пад поклонишимися». Но его посрамил Господь, сказав: «Иди за Мною» (Мф. IV, 9, 10). Подражая Ему, и ты отверг льющееся на тебя богатство и преходящую славу настоящей жизни и возжелал небесной бессмертной жизни и вечного царства, постоянной славы и неизреченных благ, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1 Кор. V, 9), которых наследниками да соделает Господь и нас со всеми своими святыми патриархами, пророками, апостолами, мучениками и святыми мужами, упомянутыми в этой книге, по благодати самого Спасителя нашего Христа, с Которым слава Отцу и Святому Духу во веки веков. Аминь.