ПРОКОПИЙ КЕСАРИЙСКИЙ
ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ
К оглавлению
ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ
I. Обо всем том, что вплоть до сегодняшнего дня выпало на долю римского народа
в ходе войн, я рассказал, как смог, расположив изложение событий в соответствии
со временем и местом происходившего 1. Отныне, однако, мое повествование пойдет
иным путем, ибо теперь я буду описывать все, что произошло в самых разных частях
Римской державы. (2) Причина же заключается в том, что, пока были живы вершители
этих дел, я не мог описывать их должным образом. Ибо невозможно было мне укрыться
от множества соглядатаев, а если бы я был изобличен, не избежать мне было бы самой
жалкой смерти. Ибо даже на самых близких родственников я не мог положиться. (3)
Более того, я был вынужден скрывать причины и многих из тех событий, которые были
изображены мной в прежнем повествовании. Поэтому я считаю своим долгом рассказать
в этой книге о том, о чем доселе не было сказано, и раскрыть причины уже описанного
мной.
(4) Но, обращаясь к [этому] новому предприятию, весьма тяжкому и трудновыполнимому,
касающемуся жизни Юстиниана и Феодоры, я дрожу от страха и испытываю желание отступиться
от него, стоит мне лишь помыслить, что то, о чем я ныне собираюсь написать, покажется
будущим поколениям невероятным и неправдоподобным, особенно, когда неумолимый
ход времени сделает молву совсем древней. Я боюсь, как бы я не заслужил славу
мифотворца и не был бы причислен к поэтам-трагикам. (5) И все же, решившись на
это, я не убоюсь тяжести этого предприятия, поскольку рассказ мой отнюдь не испытывает
недостатка в свидетелях. Ибо ныне здравствующие, являясь осведомленнейшими свидетелями,
передадут будущему свою веру в правдивость моего рассказа.
(6) Но было и нечто другое, что, в то время как я горел желанием взяться за
свое повествование, то и дело надолго удерживало меня от этого. Мне мнилось, что
будущим поколениям оно принесет один лишь вред, так как было бы гораздо лучше,
если бы бесчестнейшие из дел оставались безвестными для будущих времен, нежели,
дойдя до слуха тиранов, они стали бы предметом подражения. (7) Ибо большинству
властителей по их невежеству присуще стремление подражать дурным поступкам их
предшественников, и они легко и без труда склоняются к порокам древних времен.
(8) Однако в дальнейшем написать историю этих деяний меня побудила мысль, что
для тех, кто в будущие времена окажется тираном 2, станет вполне очевидным, что
им самим никак не избегнуть кары за собственные прегрешения подобно тому, как
пришлось претерпеть ее и этим людям 3, а кроме того, их дела и нравы тоже окажутся
навеки запечатленными, вследствие чего они, возможно, с большим опасением станут
совершать свои беззакония. (9) Кто бы из поздних поколений знал о распутной жизни
Семирамиды или о безумии Сарданапала и Нерона, если бы память об этом не оставили
сочинители тех времен? Кроме того, и для тех, кому выпадет судьба претерпеть подобное
от тиранов, мой рассказ не окажется вовсе бесполезным. (10) Ибо попавшие в несчастье
обычно находят утешение в том, что не на них одних обрушиваются беды. Поэтому
я и начну свое повествование, поведав сначала о том, что постыдного было совершено
Велисарием, а затем открою и порочные деяния Юстиниана и Феодоры.
(11) Была у Велисария жена, о которой я упоминал в своих прежних книгах 4.
Дед и отец ее были возничими, показывая свое искусство в Визaнтии 5 и Фессалонике,
мать же была блудницей при театре 6. (12) Сама она тоже вначале вела развратную
жизнь, не ведая удержу в своих страстях. К тому же она приобрела большой опыт
в изготовлении снадобий, что передавалось у них в семье по наследству. Получив
все необходимые ей познания, она впоследствии сделалась законной женой Велисария
при всем том, что была уже матерью многих детей. (13) И здесь она с самого начала
отнюдь не считала для себя зазорным предаваться прелюбодеянию, однако тщательно
скрывала это не потому, что стыдилась собственного нрава или испытывала какой-либо
страх перед супругом (она никогда и ни в чем не ведала даже и малейшего стыда,
а мужа, опутанного многими ее чарами, крепко держала в руках), но по той причине,
что опасалась наказания от василисы. Ибо Феодора была очень сердита на нее и открыто
проявляла свой гнев 7. (14) Но потом, оказав ей [Феодоре] помощь в трудных для
той обстоятельствах, [Антонина] сделала ее кроткой по отношению к себе. Сначала
она умертвила Сильверия 8, каким образом, об этом я скажу позднее 9, а затем погубила
Иоанна Каппадокийского, как я рассказал об этом в предшествующих книгах 10, с
тех пор-то она, без малейшей боязни и нисколько не таясь, стала считать для себя
дозволенным любой грех.
(15) Был в доме Велисария некий юноша из Фракии по имени Феодосии, по отеческой
вере из так называемых евномиан 11. (16) Собираясь отплыть в Ливию 12, Велисарий
опустил его в святую купель и извлек оттуда собственными руками 13. Таким образом
он и его жена усыновили его, как это принято по христианскому обычаю. Поэтому
Антонина, как и подобает в подобном случае, возлюбила Феодосия, ставшего, согласно
Священному писанию, ее сыном, очень заботилась о нем и держала подле себя. (17)
Но тотчас же во время этого плавания она безумно влюбилась в него и, пылая безудержной
страстью, отринула всякий страх перед Богом и людьми. Сначала она сходилась с
ним тайно, но в конце концов стала делать это в присутствии рабов и рабынь. (18)
Ибо, одержимая страстью и явно обезумевшая от любви, она уже не видела никаких
препятствий к этому. Однажды в Карфагене Велисарий застиг их на месте преступления,
но сам, по собственной воле, дал жене обмануть себя. (19) Застав их вместе в подземном
помещении, он пришел в гнев, она же ничуть не оробев и не пытаясь как-то все это
скрыть, сказала. “Я пришла сюда, чтобы вместе с этим юношей спрятать самое ценное
из нашей добычи, чтобы о нем не стало известно василевсу”. (20) Так сказала она
в свое оправдание. Он же, позволив убедить се&я, оставил их безнаказанными,
хотя сам видел, что у Феодосия распущен пояс, поддерживающий штаны у срамных мест
14. Движимый любовью к этой женщине, он предпочел думать, что зрелище, представшее
перед его собственными глазами, ничуть не соответствует действительности 15. (21)
Похоть ее, возрастая с каждым днем, дошла до невыразимой гнусности, и тогда как
остальные, видя, что творится, хранили молчание, лишь одна рабыня, по имени Македония,
в Сиракузах, когда Велисарий овладел Сицилией 16, взяв со своего господина самые
страшные клятвы, что он никогда не выдаст ее госпоже, поведала ему обо всем, приведя
в качестве свидетелей двух юных рабов, прислуживавших в спальне. (22) Узнав все,
Велисарий приказал неким людям из своей свиты убить Феодосия. Но тот, заранее
вызнав об этом, бежал в Эфес. (23) Дело в том, что большинство из его [Велисария]
людей из-за неустойчивости его характера больше заботились о том, чтобы угодить
жене, нежели выказывать расположение мужу. Поэтому-то они и выдали то, что было
им поручено относительно Феодосия. (24) Константин 17 же, видя, какую страшную
муку испытывает Велисарий от всего случившегося, сочувствуя ему, ко всему прочему
добавил: “Что до меня, то я скорее бы прикончил эту женщину, нежели юношу”. (25)
Узнав об этом, Антонина постаралась скрыть свой гнев, с тем чтобы проявить свою
ненависть к нему, когда наступит удобное время. (26) Была она сущим скорпионом
я умела таить свои гнев. Немного времени спустя то ли колдовством, то ли ласками
она убедила мужа, что обвинение девицы было якобы ложным, и тот без малейшего
колебания вызвал назад Феодосия, а Македонию и отроков согласился выдать жене.
(27) Всем им она сначала, как говорят, отрезала языки, затем изрубила их на куски,
покидала в мешки и без малейшего угрызения совести бросила в море. В совершении
этого тяжкого греха ей содействовал один из ее слуг, по имени Евгений, тот самый,
который осуществил и преступное убийство Сильверия. (28) Вскоре и Константин был
убит Велисарием по наущению жены. Ибо именно тогда случилось дело Президия и кинжалов,
о чем мной рассказано в предшествующих книгах 18. (29) Константина собирались
было уже освободить, однако Антонина не отступалась до тех пор, пока не отплатила
ему за те слова, о которых я упомянул. (30) По этой причине Велисарий навлек на
себя огромную ненависть и со стороны василевса, и со стороны всех именитых римлян.
(31) Вот во что это вылилось. Феодосии же заявил, что не может явиться в Италию,
где пребывали тогда Велисарий и Антонина, если не будет устранен с дороги Фотий.
(32) Ибо Фотпй по природе своей вечно чувствовал себя уязвленным, если кто-либо
пользовался у кого бы то ни было большим влиянием. В случае же с Феодосием он
вполне обоснованно задыхался от гнева, поскольку несмотря на то, что он приходился
сыном [Антонине], его не ставили ни во что, тот же пользовался большим влиянием
и стал обладателем огромных богатств. (33) Ибо, говорят, в Карфагене и Равенне
19 в обоих тамошних дворах он награбил до ста кентинариев, так как получил возможность
один, по собственному усмотрению, ведать ими. (34) Антонина, узнав о решении Феодосия,
стала беспрестанно строить козни против юноши [Фотия], не останавливаясь даже
перед замыслами об убийстве, пока ей не удалось добиться того, чтобы он, оказавшись
не в силах выносить ее происки, удалившись оттуда, отправился в Визaнтий, а Феодосий
вернулся к ней в Италию. (35) Тогда, насладившись до пресыщения и общением со
своим любовником, и простодушием своего мужа, она в сопровождении их обоих прибыла
в Визaнтий. (36) Тут Феодосия стали терзать муки совести, и настроение его изменилось.
Он предчувствовал, что полностью утаить все не удастся, поскольку видел, что эта
женщина более не в состоянии скрывать свою страсть или предаваться ей тайно, но,
напротив, отнюдь не считает зазорным открыто быть и именоваться прелюбодейкой.
(37) Потому-то он вновь отправился в Эфес, принял постриг, как предписывал обычай,
и вошел в число так называемых 20 монахов. (38) Тогда Антонина совсем взбесилась,
поменяла одежду на траурную, а вместе с ней и весь образ жизни, беспрестанно бродила
по дому в стенаниях, рыдая и вопя (при живом-то муже), какой милый у нее погиб,
какой верный, приятный, обходительный и полный жизни. (39) В конце концов она
и мужа вовлекла в эти стенания. Этот несчастный и в самом деле рыдал, призывая
желанного Феодосия. (40) Затем он явился к василевсу и, моля его и василису, убедил
их вернуть Феодосия, ибо и теперь, и в будущем он необходим его дому. (41) Но
Феодосий наотрез отказался возвращаться оттуда, заявив, что он намерен твердо
блюсти монашеский образ жизни. Однако ответ его был всего лишь отговоркой для
того, чтобы, как только Велисарий покинет Визaнтий, самому тайком явиться к Антонине.
Так оно и случилось.
II. Ибо вскоре Велисарий вместе с Фотием был послан на войну с Хосровом 21,
Антонина же осталась тут, хотя раньше это не входило в ее привычки. (2) Обыкновенно,
опасаясь как бы муж, оставшись один, не пришел в себя и, освободившись от ее колдовских
чар, не догадался бы замыслить против нее то, что она давно заслужила, она пеклась
о том, чтобы следовать за ним по всему свету. (3) А чтобы Феодосии вновь мог явиться
к ней, она приняла меры к тому, чтобы убрать с дороги Фотия. (4) Для этого она
убедила неких лиц мз окружения Велисария постоянно насмехаться над ним [Фотием]
и поносить его при каждом удобном случае. И сама она, почти ежедневно отправляя
мужу послания, беспрестанно клеветала на юношу и возводила на него всевозможные
обвинения. (5) Поэтому и юноша, в свою очередь, оказался вынужденным решиться
действовать против матери, также прибегая к злословию, и когда некий человек прибыл
из Визaнтия, поведав, что Феодосии тайно проводит время с Антониной, он тотчас
привел его к Велисарию, велев рассказать всю эту историю. (6) Когда Велисарию
это стало известно, он, придя в крайнее негодование, пал ниц к ногам Фотия и принялся
умолять его отомстить за него, терпящего безбожное поношение со стороны тех, от
кого он менее всего это заслужил. “О возлюбленное дитя,— сказал он,— ты совсем
не знал того, кто был твоим отцом, поскольку он, окончив дни своей жизни, оставил
тебя, когда ты был еще грудным ребенком. И ты не пользовался его имуществом, ибо
был он человеком отнюдь не богатым. (7) Ты вскормлен мной, хотя я всего лишь твой
отчим, и ныне ты достиг такого возраста, когда твой долг — защищать меня что есть
сил, если я терплю обиды. Ты достиг консульского звания и получил такое богатство,
что, о благородный, меня следовало бы называть и отцом твоим, и матерью, и всей
родней, чем я воистину для тебя и являюсь. (8) Ибо подлинно не по кровным узам,
а по делам люди обычно судят о любви друг к другу. (9) Итак настало время, когда
тебе нельзя стоять в стороне и взирать, как моему дому грозит погибель, мне же
суждено лишиться таких огромных богатств, а твоя мать навлекает на себя столь
страшный позор перед всеми людьми. (10) Подумай о том, что грехи жен падают не
только на мужей, но в еще большей степени задевают их детей, и их привычным уделом
будет нести на себе некое пятно, поскольку от природы они обычно бывают похожи
нравом на своих родительниц. (11) Что касается меня, имей в виду, что жену свою
я очень люблю, и если бы я смог отомстить губителю моего дома, ей я не причинил
бы никакого вреда. Но, пока жив Феодосии, я не в силах простить ей ее вину.
(12) Выслушав это, Фотий согласился помочь ему во всем, однако сказал, что
боится навлечь этим на себя беду, ибо отнюдь не чувствует уверенности вследствие
непрочности суждений Велисария во всем, что касается его жены. Ибо многое преследует
его, словно призрак, особенно страдания Македонии. (13) Поэтому оба они поклялись
друг другу самыми страшными клятвами, какие только есть и таковыми считаются у
христиан, в том, что они никогда не предадут друг друга, даже если это будет сопряжено
со смертельной опасностью. (14) Однако им представлялось, что было бы без пользы
тотчас же приниматься за дело, но когда Антонина прибудет из Визaнтия, а Феодосий
отправится в Эфес, тогда Фотий, оказавшись в Эфесе, без труда захватил бы и Феодосия,
и деньги. (15) В то время они со всем войском совершали вторжение в Персию, а
в Визaнтии происходили события вокруг Иоанна Каппадокийского, о чем я рассказал
в предшествующих книгах 22. (16) Но тогда из боязни я единственно умолчал о том,
что Антонина не просто обманула Иоанна и его дочь, но убедила их, что у нее нет
против них коварного замысла, поклявшись множеством клятв из тех, что считаются
у христиан самыми страшными. (17) Совершив это и еще более уверовав в дружеское
расположение василисы, она отослала Феодосия в Эфес, сама же, не подозревая о
каком-либо препятствии, отправилась на Восток. (18) Велисарий только что взял
крепость Сисавранон 23, когда кто-то известил его, что она находится в пути. И
он, презрев все остальные дела, двинул свое войско назад. (19) Ибо случилось в
то время так, что с войском произошло нечто, о чем у меня рассказано прежде 24,
что побудило его к отступлению. А это известие еще больше ускорило отход. (20)
Но, как я сказал в начале этой книги, тогда мне представлялось небезопасным говорить
обо всех причинах происходившего в то время. (21) Потому-то Велисарий и заслужил
упреки со стороны всех римлян, что он жизненно важным интересам государства предпочел
домашние дела. (22) Ибо с самого начала одолеваемый думами о том, что случилось
с его женой, он совершенно не желал пребывать вдали от римской земли с тем, чтобы,
как только станет известно, что его жена прибыла из Визaнтия, тотчас же можно
было повернуть назад, схватить ее и воздать ей. (23) Поэтому он и приказал Арефе
с его людьми перейти реку Тигр, и те, ничего не совершив, отправились восвояси
25. Сам же он заботился лишь о том, чтобы оказаться от римской земли не дальше,
чем на расстоянии одного дня пути. (24) Между тем крепость Сисавранон, если идти
к ней через Нисибис, отстоит от римских границ на расстоянии более одного дня
пути для не обремененного поклажей путника; если же идти другой дорогой, то расстояние
окажется вдвое короче. (25) А если бы он захотел с самого начала перейти Тигр
со всем войском, то, я думаю, он разорил бы все. земли в Ассирии и, не встретив
на своем пути ни малейшего сопротивления, достиг бы города Ктесифона, освободил
бы пленных антиохийцев вместе с другими находившимися там в то время римлянами
и возвратил бы их на родину 26. Более того, он оказался главным виновником того,
что Хосров беспрепятственно возвратился домой из Колхиды. Как это случилось, я
сейчас расскажу.
(26) Когда Хосров, сын Кавада, вторгшись в землю Колхиды, совершил все то,
о чем я уже рассказывал раньше, включая и захват Пeтры 27, мидийское войско понесло
большие потери как в результате военных действий, так и по причине неудобств местности.
Ибо, как я уже говорил, Лазика — страна труднопроходимая и состоящая сплошь из
отвесных скал. (27) К тому же на них [персов] напал мор, погубив значительную
часть войска, а многим воина” довелось погибнуть от недостатка провианта. (28)
Тогда же некие лица, идя сюда из Персии, объявили, что Велисарий, победив Наведа
28 в битве при Нпсибисе, подвигается вперед; он взял после осады крепость Сисавранон
и захватил в плен Влисхама 29 с восемьюстами персидскими всадниками; что им послано
еще одно войско римлян во главе с Арефой, предводителем сарацин, которое, перейдя
реку Тигр, разграбило всю тамошнюю землю, никогда ранее не подвергавшуюся разорению.
(29) Случилось так, что Хосров послал гуннское войско 30 против армян, подданных
римлян, с тем чтобы римлянам, занятым военными действиями против него, было бы
не до того, что происходит в Лазике. (30) И вот уже другие вестники сообщили,
что этим варварам встретился Валериан 31 и римляне, с которыми они вступили в
схватку, но потерпели от них страшное поражение, и большинство из них оказалось
истреблено. (31) Услышав об этом, персы, и без того измученные бедствиями, претерпеваемыми
ими в Лазике, и опасаясь, кроме того, как бы им при возвращении не наткнуться
на неприятельскую армию среди утесов и чащоб и всем в беспорядке не погибнуть,
беспокоясь также о безопасности своих жен и детей и самой отчизны,— все, кто составлял
лучшую часть мидийс,кого войска, стали бранить Хосрова, упрекая его в том, что
он, нарушив клятвы и человеческие законы, во время перемирия безо всякого предлога
вторгся в землю римлян, нанеся таким образом оскорбление государству древнему
и наиболее почитаемому среди прочих, превзойти которое в войне было ему совершенно
не под силу. И они уже собирались учинить переворот. (32) Придя от этого в замешательство,
Хосров нашел следующий выход из беды. Он прочел им послание, которое незадолго
до этого василиса написала Завергану 32. (33) Послание гласило: “О том, что я,
считая тебя преданным нашим интересам, благосклонна к тебе, о Заверган, ты знаешь,
ибо ты недавно являлся к нам с посольством. (34) Итак, ты поступишь согласно моему
мнению о тебе, если ты убедишь царя Хосрова придерживаться мира в отношении нашего
государства. (35) За это я обещаю тебе многие блага со стороны моего мужа, который
ничего не предпринимает, не посоветовавшись со мной” 33. (36) Огласив это письмо,
Хосров с упреком спросил именитых персов, считают ли они истинным государством
то, которым управляет женщина, и тем самым сумел сдержать возмущение мужей. (37)
Тем не менее и после этого он уходил оттуда в большом трепете, думая, что силы
Велисария скажутся им помехой. Но, не встретив никого из врагов, он, довольный,
возвратился в родные пределы.
III. Оказавшись на римской земле, Велисарий нашел там жену, прибывшую из Визaнтия
34. Он держал ее в немилости под стражей и то и дело порывался покончить с ней,
но всякий раз душа его смягчалась, укрощенная, как мне кажется, какой-то пламенной
любовью. (2) Говорят, однако, что и под воздействием колдовских чар, которыми
опутывала его жена, он тотчас терял свою волю. Между тем Фотий со всей поспешностью
отправился в Эфес, взяв с собой заключенного в оковы евнуха по имени Каллигон,
являвшегося доверенным лицом своей госпожи, и в то время как они были в пути,
тот под пытками открыл ему все тайны. (3) Феодосий же, заранее узнавший о случившемся,
бежал в храм апостола Иоанна, самую большую и самую чтимую там святыню. (4) Но
архиерей Эфеса Андрей, прельщенный деньгами, выдал Феодосия. Между тем Феодора,
опасаясь за Антонину (ибо она, конечно, услышала о том, что с ней произошло),
вызвала Велисария вместе с ней в Визaнтий. (5) Услышав об этом, Фотий отослал
Феодосия в Киликию, где в то время стояли на зимних квартирах копьеносцы и щитоносцы,
приказав сопровождавшим его лицам доставить его в строжайшей тайне, а по прибытии
в Киликию держать скрыто под стражей так, чтобы ни одна душа на свете не могла
узнать, где он находится. Сам же он вместе с Каллигоном и богатствами Феодосия
(весьма значительными) явился в Визaнтий. (6) И тогда василиса предоставила всем
людям возможность воочию убедиться в том, что за кровавые услуги она умеет воздавать
еще большими и еще более мерзкими дарами. (7) Антонина перед тем, подстроив западню,
выдала ей одного ее врага, Каппадокийца, она же отдала той целую толпу людей,
безвинно погубив их. (8) Некоторых из близких Велисарию и Фотию она подвергла
пыткам, поставив им в вину только то, что они были расположены к этим мужам, и
так распорядилась их судьбами, что мы до сих пор не знаем, какова была их участь.
Других она наказала изгнанием, возложив на них ту же вину. (9) А одного из тех,
кто следовал за Фотием в Эфес, по имени Феодосии, хотя он достиг сенаторского
достоинства, она, конфисковав его имущество, поместила в подземелье, в совсем
темную каморку, и привязала его к яслям, надев на шею петлю, такую короткую, что
она постоянно была у него натянута и никогда не ослабевала. (10) Несчастный, понятно,
все время стоял у этого стойла и так и ел, и спал, и отправлял все другие естественные
потребности. И ничего больше не оставалось ему, чтобы полностью уподобиться ослу,
разве что реветь. (11) В таком положении этот человек провел не менее четырех
месяцев, пока не заболел душевной болезныо и окончательно не сошел с ума. Тогда,
наконец, выпущенный из этого заточения, он вскоре умер. (12) А Велисария против
его воли она заставила примириться с его женой Антониной. Фотия же она подвергла
многим пыткам, каким подвергают лишь рабов, и наряду с прочим приказала долго
сечь его по спине и по плечам, требуя выдать, где находятся Феодосий и сводник.
(13) Тот, несмотря на страдания от пыток, решил твердо держаться клятв, хотя прежде
он был человеком болезненным и слабым, очень заботившимся о своем теле и совершенно
не знавшим ни грубого обращения, ни несчастий. (14) Итак, он не открыл тайн Велисария.
Впоследствии, однако, все, что пребывало доселе в тайне, прояснилось. (15) Отыскав
уже к тому времени Каллигона, она [Феодора] передала его Антонине. Феодосия же
она призвала в Византии, и, когда он появился, тотчас спрятала его во дворце.
Послав на следующий день за Антониной, она сказала ей: (16) “О дражайшая патрикия,
вчера в мои руки попала жемчужина, подобной которой никто никогда не видел. Если
же ты желаешь, я не откажу тебе в этом зрелище и дам тебе ею полюбоваться”. (17)
Та, не уразумев еще, что происходит, стала умолять показать ей жемчужину. Она
[Феодора] же, выведя Феодосия из комнатушки одного из евнухов, показала его [Антонине].
(18) Счастье до такой степени переполнило Антонину, что вначале она замерла, открыв
рот. Затем она призналась, что та [Феодора] оказала ей огромную милость и принялась
называть ее своей спасительницей, благодетельницей и истинной владычицей. (19)
Этого Феодосия василиса держала во дворце в роскоши и довольстве и грозилась назначить
его вскоре стратигом. (20) Но справедливость опередила ее, и он, заболев дизентерией,
покинул этот мир. (21) Были у Феодоры тайные помещения, совершенно сокрытые, мрачные
и тесные, где невозможно было отличить день от ночи. (22) Заключив туда Фотия,
она долгое время держала его под стражей. Судьба помогла ему, причем не один раз,
а дважды, освободившись, бежать оттуда. (23) В первый раз он бежал в храм Богородицы
35, которую византийцы 36 именуют и чтут как самую большую святыню, и сел с мольбой
у святого престола. Она силой извлекла его оттуда и вновь заключила в узилище.
(24) Во второй раз он пришел в храм Софии и ненароком угодил в святую купель,
которую христиане обычно чтят более всего. (25) Но эта женщина сумела извлечь
его и оттуда. Нигде ни одно священное место не являлось для нее неприкосновенным.
Она считала пустячным делом учинить насилие над любой святыней. (26) И не только
народ, но и христианские священнослужители, пораженные страхом, отступали перед
ней и позволяли ей все. (27) Итак три года он провел в таком положении. Затем,
однако, явился к ему, как говорят, во сне пророк Захария, заклиная его бежать,
и обещал помочь ему в этом деле. (28) Убежденный этим видением, Фотий бежал оттуда
и никем не замеченный прибыл в Иерусалим. Десятки тысяч людей разыскивали его,
но нкто не признал юношу, хотя и встречался с ним. (29) Постригшись здесь и приняв
так называемую монашескую схиму, он смог избегнуть наказания со стороны Феодоры
37. (30) Что касается Велисария, то он пренебрег своими клятвами и не счел нужным
заступиться за человека, столь безбожно, как мной сказано, истязаемого. Поэтому
впоследствии, как и следовало ожидать, во всех его предприятиях сила Божья была
против него. Будучи в ту пору посланным на войну с мидийцами и Хосровом, в третий
раз вторгшимся в земли римлян, он был осужден на бесчестье. (31) Хотя и казалось,
что он совершил нечто достойное, изгнав из тех мест войну, однако, когда Хосров,
перейдя реку Евфрат, взял многолюдный город Каллиник, ибо никто его не защищал,
и поработил десятки тысяч римлян, а Велисарий даже не предпринял попытки преследовать
врагов, возникло подозрение, что здесь имело место одно из двух: либо сознательное
предательство, либо трусость 38.
IV. Примерно в то же время подвергся, он еще одной беде. Мор, о котором я упоминал
в прежних книгах 39, распространился среди жителей Визaнтия. Случилось так, что
тяжко заболел и василевс Юстиниан, и поговаривали даже, что он умер. (2) Переходя
из уст в уста, молва об этом достигла военного лагеря римлян. Тогда некоторые
из военачальников стали говорить, что если в Визaнтии римляне поставят какого-то
другого василевса 40, они этого никак не потерпят. (3) Немного времени спустя
получилось так, что василевс выздоровел, и тогда командующие римским войском принялись
доносить друг на друга. (4) Стратиг Петр 41 и Иоанн по прозвищу Фага [Обжора]
42 заявили, будто они слышали, как Велисарий и Вуза 43 говорили то, о чем я только
что упомянул. (5) Василиса Феодора, заподозрив, что речи этих лиц были направлены
против нее, пришла в ярость. (6) Поэтому срочно вызвав их всех в Визaнтий, она
учинила расследование этого дела. Затем она неожиданно пригласила Вузу в гинекей,
якобы для того, чтобы посоветоваться с ним по некоему важному делу. (7) Имелось
во дворце одно подземное помещение, крепкое и со множеством запутанных проходов,
сущий Тартар 44. Сюда она по большей части и заключала тех, кто нанес ей оскорбление
45. (8) Итак, Вуза был брошен в эту преисподнюю, здесь он из консула превратился
в человека, навсегда потерявшего представление о времени. (9) Ибо сидя в темноте,
он не мог ни сам различить день сейчас или ночь, ни узнать у кого-либо другого.
(10) А человек, который ежедневно бросал ему хлеб, общался с ним как бессловесный
зверь с бессловесным зверем. (11) Все тут сочли, что Вуза умер, но никто не осмеливался
ни говорить, ни вспоминать о нем. Однако спустя два года и четыре месяца она,
сжалившись над ним, выпустила его. (12) И все смотрели на него, как на воскресшего
из мертвых. С тех пор он навсегда остался полуслепым и страдал всеми телесными
недугами.
(13) Такова была история Вузы. Что касается Велисария, то несмотря на то, что
он не был уличен ни в чем из того, что ставилось ему в вину, василевс по настоянию
василисы отстранил его от должности, назначив вместо него стратигом Востока Мартина
46. Копьеносцев же и щитоносцев Велисария, а также слуг, отличившихся на войне,
он повелел поделить между некими военачальниками и придворными евнухами. (14)
И те, бросив жребий, поделили их между собой вместе с их вооружением, как кому
досталось. (15) Многим же из друзей Велисария и тех, кто оказывал ему ранее услуги,
было запрещено отныне навещать его. (16) И было жалкое зрелище, и невозможно было
поверить глазам: Велисарий ходит по Визaнтию как простой человек, почти в одиночестве,
вечно погруженный в думы, угрюмый и страшащийся коварной смерти. (17) Василиса,
узнав, что на Востоке у него хранятся большие богатства, послала за ними кого-то
из придворных евнухов, чтобы все было доставлено сюда. (18) Антонина же, как мной
было сказано, находилась в то время во вражде с Велисарием, с василисой же она
была в большой дружбе и была к ней очень близка, поскольку не столь давно низвергла
Иоанна Каппадокийского. (19) Поэтому василиса решила сделать Антонине приятное
и все обставила таким образом, что казалось, будто жена испросила прощения для
мужа и избавила его от столь великих несчастий, и все выглядело так, что она не
только полностью примирилась с несчастным, но и спасла ему жизнь, словно высвободив
его из плена. (20) Произошло же это следующим образом. Как-то Велисарий, по обыкновению,
рано утром явился во дворец 47 в сопровождении немногих жалких личностей. (21)
Не удостоившись расположения ни василевса, ни василисы и, сверх того, будучи подвергнут
там оскорблениям со стороны людей ничтожных и презренных, он на исходе дня отправился
домой, по дороге то и дело оглядываясь по сторонам и всматриваясь во все места,
откуда он мог ждать подкрадывающихся к нему убийц. (22) В подобном трепете вступив
в свой дом, он сел в одиночестве на ложе, и ничто достойное не шло ему на ум,
он даже забыл о том, что он мужчина. Постоянно в поту, с головокружением, в отчаянии
впав в сильную дрожь, он терзался низменными страхами и трусливыми, совершенно
не свойственными мужам тревогами. (23) Антонина же, якобы не ведая, что происходит,
и якобы не ожидающая того, что должно произойти, то и дело ходила взад и вперед,
делая вид, что страдает изжогой: они все еще относились друг к другу с подозрением.
(24) Между тем уже после захода солнца из дворца явился некто по имени Квадрат.
Пройдя через внутренний двор, он неожиданно встал перед дверью, ведущей на мужскую
половину, сказав, что он послан сюда василисой. (25) Когда Велисарий услышал об
этом, он, раскинув руки и ноги, упал навзничь на ложе, совсем готовый к гибели.
Настолько всякое мужество покинуло его. (26) Не успев войти к нему, Квадрат показал
ему послание василисы. (27) Послание это гласило следующее: “Что ты причинил нам,
о любезный, ты и сам знаешь. Я же, многим обязанная твоей жене, решила простить
тебе все твои прегрешения и дарю ей твою душу. (28) Итак, отныне можешь быть спокойным
и за свою жизнь, и за свои богатства. Каким же ты окажешься по отношению к ней,
нам покажут твои будущие поступки”. (29) Прочитав это, Велисарий от радости подскочил
до небес и, желая вместе с тем выказать перед присутствующим свою признательность,
тотчас же встал и пал ниц к ногам своей жены. (30) Охватив обеими руками ее голени,
он принялся языком лизать то одну, то другую ее ступню, называя ее источником
своей жизни и спасения и обещая отныне быть ей не мужем, но верным рабом. (31)
Из его богатства василиса отдала тридцать кентинариев василевеу, остальное вернув
Велисарию.
(32) Так обернулись дела для стратига Велисария, которому еще недавно судьба
вручила в качестве пленников Гелимера 48 и Витигиса 49. (33) Но с давних пор Юстиниана
и Феодору необычайно мучила мысль о богатстве этого человека, огромном и достойном
царского двора. (34) Они утверждали, что он тайно припрятал большую часть из отходивших
в казну сокровищ Гелимера и Витигиса, передав василевсу лишь малую и весьма незначительную
долю. (35) Однако принимая во внимание труды этого человека и возможные из-за
этого злые толки среди прочих людей, к тому же не имея никакого благовидного предлога
с его стороны, они ничего не предпринимали. (36) Но теперь, застав его повергнутым
в страх и утратившим всякое мужество, василиса одним ударом достигла того, чтобы
стать обладательницей всех его богатств. (37) Ибо они тотчас же решили породниться
друг с другом, и единственная дочь Велисария Иоаннина была просватана за внука
василисы Анастасия 50. (38) Велисарий хотел вновь получить прежнюю должность и,
будучи назначенным стратигом Востока, слова повести римское войско против Хосрова
и мидийцев, но Антонина этого никак не позволяла, утверждая, что в этих местах
она испытала от него столь сильные оскорбления, что не желает их больше видеть.
(39) Поэтому Велисарий, назначенный главой конюшен василевса, во второй раз
был послан в Италию. При этом, как говорят, он обещал василевсу, что никогда не
потребует денег для ведения этой войны, но все военное снаряжение для нее оплатит
из собственных средств 51. (40) Все подозревали, что Велисарий уладил дела с женой
таким образом, как об этом сказано, и пообещал василевсу относительно войны то,
что я изложил, единственно из желания избавиться от необходимости пребывания в
Византии, и что как только он окажется за стенами города, он немедленно возьмется
за оружие и замыслит нечто благородное и достойное мужчины как по отношению к
своей жене, .так и по отношению к тем, кто чинил ему насилие. (41) Он, однако,
не придав никакого значения тому, что произошло, совершенно забыл и презрел клятвы,
данные им Фотию и другим близким, и следовал за женой, нелепым образом охваченный
страстью к ней, хотя ей было уже шестьдесят лет. (42) Когда, однако, он оказался
в Италии, он каждодневно терпел неудачи, поскольку Бог был явно против него. (43)
Прежде то, что этот стратиг задумывал в борьбе против Теодата и Витигиса 52, по
большей части имело успешное воплощение, хотя казалось, что его планы плохо согласовывались
с обстоятельствами. Позже, однако, несмотря на то, что, казалось, планы его стали
много лучше, ибо он приобрел опыт в ведении войны, исход их оказывался для него
несчастливым, что привело к убеждению в безрассудности большинства его действий.
(44) Таким образом ясно, что дела человеческие управляются не людскими помыслами,
а Божьим соизволением, которое люди обычно называют судьбой, не ведая, почему
события происходят так, как они им видятся. (45) Ибо то, что представляется непостижимым,
обыкновенно именуется судьбой 53. Но пусть об этом каждый судит, как ему будет
угодно.
V. Велисарий, вторично оказавшийся в Италии, удалился оттуда самым позорным
образом. Ибо за пять лет ему ни разу не удалось закрепиться на берегу, если там
не имелось какой-нибудь крепости, как мной рассказано в предшествующих книгах
54. Но все это время он, пребывая на корабле, плавал вдоль побережья. (2) Тотила
55 в ярости стремился застичь его вне стен, но ему это не удавалось, поскольку
и сам он [Велисарий], и вся римская армия были охвачены великим страхом. (3) Поэтому
Велисарий не возвратил ничего из того, что было утрачено 56, но в довершение всего
потерял Рим 57, да и, можно сказать, все остальное. (4) Теперь он стал крайне
корыстолюбив и больше всего пекся лишь о низменной наживе, ибо он ничего не получал
от василевса. И воистину, он беззастенчиво ограбил почти всех италийцев, которые
обитали в Равенне и на Сицилии, да и всех остальных, кто попадал к нему в руки,
под предлогом того, что взыскивает с них за прошлые годы. (5) Также он стал преследовать
и Геродиана 58, требуя от него денег и всячески ему при этом угрожая. (6) Тот,
в гневе из-за этого, отпал от римской армии и немедленно передал всех своих людей
и Сполеций Тотиле и готам 59. (7) А каким образом возникла нанесшая огромный ущерб
делу римлян взаимная ненависть между ним и Иоанном, племянником Виталиана 60,
я сейчас расскажу.
(8) Василиса до такой степени ненавидела Германа 61, и столь очевидной для
всех была ее ненависть, что, несмотря на то что он был двоюродным братом василевса,
никто не решался вступить с ним в родство, и его сыновья оставались неженатыми
до самой ее [Феодоры] смерти 62. И дочь его, Юстина, хотя она уже достигла восемнадцатилетнего
возраста, все еще была не замужем 63. (9) Поэтому, когда Иоанн, посланный Велисарием,
прибыл в Византии, Герману пришлось затеять переговоры о сватовстве с ним, хотя
тот [Иоанн] был много ниже его саном. (10) Поскольку дело это пришлось по душе
обоим, они решили связать друг друга смертными клятвами, что оба всеми силами
будут стремиться к заключению этого брачного союза, ибо ни один из них не был
уверен в другом: один — потому, что сознавал, что стремится к тому, на что не
давало права его достоинство, другой—оттого, что крайне нуждался в зяте. (11)
Феодора, вне себя от гнева, всячески старалась воздействовать и на того и на другого,
не колеблясь в выборе средств, чтобы помешать этому предприятию. (12) Когда же,
несмотря на то, что она настойчиво пыталась устрашить их, ей не удалось поколебать
ни того, ни другого, она принялась недвусмысленно грозить Иоанну погибелью. (13)
Вследствие этого Иоанн, вновь посланный в Италию, никак не отваживался до отъезда
Антонины в Византии присоединиться к Велисарию, опасаясь коварного умысла с ее
стороны. (14) Ибо вполне естественным было заподозрить, что василиса наказала
ей его умертвить. Любого, кому был ведом нрав Антонины и кто знал, что Велисарий
во всем уступает жене, охватывал ужас, овладел он и им. (15) В подобных обстоятельствах
дела римлян, и раньше уже хромавшие, вовсе рухнули.
(16) Так у Велисария протекала война с готами. Наконец, в отчаянии он просил
василевса, чтобы ему было позволено как можно скорее удалиться оттуда 64. (17)
Когда он узнал, что василевс внял его просьбе, он тотчас же с радостью ушел оттуда,
премного довольный тем, что может распрощаться с армией римлян и с Италией. Он
оставил большую часть укреплений в руках врага, а Перузию — в состоянии тяжелейшей
осады, и в то время как он еще находился в пути, город был взят приступом и испытал
всевозможные беды, как у меня об этом было рассказано ранее 65. Случилось так,
что превратностям судьбы оказались подвергнуты и его домашние дела, о чем я сейчас
расскажу.
(18) Василиса Феодора, страстно желая обручить дочь Велисария со своим внуком,
часто писала родителям, изводя их своими посланиями. (19) Те же, желая уклониться
от этого родства, откладывали свадьбу до своего возвращения. Когда же василиса
призывала их в Византии, они делали вид, что не могут в данное время покинуть
Италию. (20) Та же жаждала сделать внука владыкой богатств Велисария, ибо была
уверена, что девушка окажется его наследницей, поскольку у Велисария не было иного
потомства. На Антонину, однако, она положиться никак не могла и, опасаясь, как
бы та после ее смерти, невзирая на оказанное ею благорасположение в трудных для
той обстоятельствах, не проявила неверности к ее дому и не уничтожила бы договора,
совершила безбожное дело. (21) Она свела девушку с юношей безо всякого закона.
Говорят, что она тайно принудила ее отдаться против ее воли, чтобы таким путем
устроить свадьбу с лишенной невинности девицей, дабы василевс не помешал происходящему.
(22) Но когда дело было сделано, Анастасий и девушка воспылали друг к другу горячей
любовью и провели вместе не менее восьми месяцев. (23) Когда же после смерти василисы
Антонина явилась в Византии, она намеренно забыла все не столь давно сделанное
той для нее и, совсем не подумав о том, что, выйди ее дочь замуж за кого-либо
другого, получится, что ранее она предавалась разврату, сочла потомка Феодоры
недостойным быть ее зятем и заставила дочь совершенно против ее воли отказаться
от своего возлюбленного. (24) За это у всех людей она заслужила позорную славу
неблагодарной. Когда же прибыл ее муж, она без труда склонила его к участию в
этом тяжком грехе. И тогда с полной очевидностью проявился нрав этого человека.
(25) Несмотря на то что ранее он, поклявшись Фотию и некоторым из своих близких,
совершенно не сдержал своих клятв, все простили его, (26) ибо предполагали, что
причиной неверности этого мужа было не господство над ним его жены, а страх перед
василисой. (27) Когда же, как нной сказано, Феодора умерла, а ни о Фотии, ни о
ком-либо другом из близких ему людей не возникло и речи, стало ясно, что владычицей
его является жена, а господином — ее наперсник Каллигон. Тогда все, отшатнувшись
от него, принялись насмехаться над ним и, распустив языки, поносили его, словно
пораженного безумием. Таковы, говоря без утайки, были грехи Велисария.
(28) Что же касается проступков, совершенных в Ливии Сергием, сыном Вакха,
то я достаточно рассказал о них в соответствующем месте моего повествования 66.
В самом деле, этот человек оказался главным виновником того, что дела римлян здесь
оказались погублены, ибо он ни во что поставил клятву, данную им на Евангелии
левафам, и к тому же без какой-либо причины убил восемьдесят их послов. Здесь
необходимо добавить к тому, что у меня, рассказано, что эти люди явились к Сергию
безо всякого злого умысла, и у него не было никакого повода подозревать их. Тем
не менее он, хотя и связал себя клятвой, зазвал их на пир и бессовестным образом
умертвил. (29) Вследствие этого пришлось пострадать и Соломону 67, и римской армии,
и всем ливийцам. (30) Ибо по его вине, особенно после того, как Соломон погиб
так, как я об этом рассказал 68, ни один военачальник, ни один солдат не желал
подвергнуть себя опасностям войны. (31) Упорнее же всех из ненависти к нему отказывался
сражаться Иоанн, сын Сисиниола 69 — до тех пор, пока в Ливию не прибыл Ареовинд
70. (32) Ибо Сергий был человеком изнеженным и невоинственным, нравом и летами
чрезмерно юный, преисполненный зависти по отношению ко всем людям и хвастовства.
Жил он в холе и вечно был надут спесью. (33) Но поскольку он был тогда женихом
внучки жены Велисария Антонины, наказать его или отрешить от должности василиса
никак не желала, хотя и видела, что Ливия неуклонно катится к гибели. И воистину,
и она, и василевс оставили безнаказанным брата Сергия Соломона, совершившего убийство
Пегасия 71. В чем тут было дело, я сейчас расскажу.
(34) После того, как Пегасий выкупил Соломона у левафов и варвары удалились
восвояси, Соломон с выкупившим его Пегасием и немногими воинами отправился в Карфаген.
В дороге Пегасий, заметив, что Соломон совершил какую-то несправедливость, сказал
ему, что ему следовало бы помнить, как его самого еще недавно Бог вызволил от
врагов. (35) Тот, в гневе за упрек в том, что он попал в плен, тут же убил его,
воздав ему подобным образом за свое спасение. (36) Когда же Соломон явился в Визaнтий,
василевс снял с него обвинение в убийстве под тем предлогом, что он убил изменника
Римской державы, (37) и снабдил его грамотой, обеспечивающей ему безопасность.
Избежав таким образом кары, Соломон с радостью отправился на Восток, чтобы навестить
родные места и родичей. (38) Однако в пути его постигло наказание Господне, и
он покинул этот мир. Вот чем кончилось дело между Соломоном и Пегасием.
VI. А теперь я примусь за рассказ о том, что за люди были Юстиниан и Феодора
и каким образом они погубили дела римлян. (2) В то время как в Визaнтии власть
автократора находилась в руках Льва 72, трое юношей-крестьян, родом иллирийцев,
Зимарх, Дитивист и Юстин из Бедерианы 73, чтобы избавиться от нужды и всех сопутствующих
ей бед, с которыми им вечно приходилось бороться дома, отправились на военную
службу. (3) Оии пешком добрались до Визaнтия, неся за плечами козьи тулупы, в
которых у них по прибытии в город не находилось ничего, кроме прихваченных из
дома сухарей 74. Занесенные в солдатские списки, они были отобраны василевсом
в придворную стражу, ибо отличались прекрасным телосложением. (4) Впоследствии
Анастасий, перенявший царскую власть, начал войну с народом исавров, поднявшим
на него оружие 75. (5) Он направил против них значительное войско во главе с Иоанном
по прозвищу Кирт [Горбатый] 76. Этот Иоанн за какую-то провинность заточил Юстина
в узилище с намерением предать его смерти на следующий день, но совершить это
помешало явившееся ему между тем видение. (6) По словам стратига, во сне к нему
явился некто громадного роста и во всех прочих отношениях гораздо более могущественный,
нежели обычный человек. (7) И это видение приказало ему освободить мужа, которого
он в тот день вверг в узилище. Поднявшись ото сна, он не придал значения ночному
видению. (8) С наступлением следующей ночи ему показалось, что он во сне вновь
слышит слова, услышанные им ранее. Но и тогда он не подумал исполнить повеление.
(9) И в третий раз явившись к нему во сне, видение грозило уготовить ему страшную
участь, если он не выполнит приказанного, и добавило при этом, что впоследствии,
когда его охватит гнев, ему чрезвычайно понадобятся этот человек и его родня.
(10) Так довелось тогда Юстину остаться в живых, а с течением времени этот Юстин
достиг большой силы. (11) Ибо василевс Анастасий поставил его во главе придворной
стражи. Когда же василевс покинул этот мир, он сам в силу власти, которой располагал,
достиг царского престола, будучи уже стариком, близким к могиле. Чуждый всякой
учености, он, как говорится, даже не знал алфавита, чего раньше у римлян никогда
не бывало. (12) И в то время, когда в обычае было, чтобы василевс прикладывал
собственную руку к грамотам, содержащим его указы, он не был способен ни издавать
указы, ни быть сопричастным тому, что совершается. (13) Но некто, кому выпало
быть при нец в должности квестора, по имени Прокл 77 вершил все сам по собственному
усмотрению. (14) Но чтобы иметь свидетельство собственноручной подписи василевса,
те, на кого это дело было возложено, придумали следующее. (15) Прорезав на небольшой
гладкой дощечке контур четырех букв, означающих на латинском языке “прочитано”
78, и обмакнув перо 79 в окрашенные чернила, какими обычно пишут василевсы 80,
они вручали его этому василевсу. (16) Затем, положив упомянутую дощечку на документ
и взяв руку василевса, они обводили пером контур этих четырех букв так, чтобы
оно прошло по всем прорезям в дереве. Затем они удалялись, неся эти царские письмена.
(17) Так обстояло у римлян дело с Юстином. Жил он с женщиной по имени Луппикина.
Рабыня и варварка, она была в прошлом куплена им и являлась его наложницей. И
вместе с Юстином на склоне лет она достигла царской власти.
(18) Юстин не сумел сделать подданным ни худого, ни хорошего, ибо был он совсем
прост, не умел складно говорить и вообще был очень мужиковат. (19) Племянник же
его Юстиниан, будучи еще молодым, стал заправлять всеми государственными делами
и явился для римлян источником несчастий, таких и стольких, о подобных которым
от века никто никогда и не слыхивал. (20) Он с легкостью отваживался на беззаконное
убийство людей и разграбление чужого имущества, и ему ничего не стоило погубить
многие мириады людей, хотя они не дали ему для этого ни малейшего повода. (21)
Он не считал нужным сохранять прежние установления, но ему то и дело хотелось
все изменить, т. е. он был величайшим разрушителем того, что хорошо устроено.
(22) От той моровой язвы, о которой я рассказывал в прежних книгах 81, при всем
том, что она поразила всю землю, спаслось не меньше людей, чем оказалось тех,
кому суждено было погибнуть, либо потому, что их [спасшихся] хворь не коснулась,
либо потому, что они выздоровели, когда им случилось заболеть. (23) Но от этого
человека никому из римлян не удалось ускользнуть, ибо подобно любому другому ниспосланному
небом несчастью, обрушившемуся на весь человеческий род, он никого не оставил
в неприкосновенности. (24) Одних он убивал безо всякого основания, других, заставив
бороться с нуждой, сделал более несчастными, чем умершие, и они молили о самой
жалкой смерти, лишь бы прекратить свое бедственное существование. А у некоторых
вместе с богатством он отнял и жизнь. (25) Помимо того что ему оказалось пустячным
делом разрушить Римскую державу, он сумел овладеть еще Ливией и Италией, и все
ради того, чтобы наряду с теми, кто уже раньше оказался в его власти, погубить
обитателей и этих мест. (26) Не прошло и десяти дней по достижении им власти,
как он убил, вместе с некоторыми другими, главу придворных евнухов Амантия 82
без какой-либо причины, разве лишь за то, что тот сказал какое-то необдуманное
слово архиерею города Иоанну 83. (27) С тех пор он стал самым страшным человеком
на свете. Затем он спешно послал за узурпатором Виталианом 84, предварительно
дав тому ручательство в его безопасности, и принял вместе с ним участие в христианских
таинствах. (28) Тем не менее вскоре, заподозрив его в том, что он нанес ему оскорбление,
он беспричинно убил его во дворце вместе с его близкими, отнюдь не считая препятствием
для этого принесенные им ранее столь страшные клятвы.
VII. Как я уже рассказывал в прежних книгах, народ издревле делился на две
части 85. Перетянув на свою сторону одну из них, венетов, которым случалось и
ранее ревностно ему содействовать, он сумел все привести в смятение и беспорядок.
И подобным образом он довел государство римлян до полного изнеможения. (2) Однако
не все венеты сочли подобающим для себя следовать желаниям этого человека, но
лишь те из них, которые являлись стасиотами 86. (3) Но даже я эти, когда ало зашло
далеко, оказались людьми благоразумнейшими. (4) Ибо они грешили гораздо меньше,
чем позволяли им обстоятельства. Не пребывали в бездействии и стасиоты прасинов
и творили преступления, как только им представлялась такая возможность, хотя их-то
как раз постоянно наказывали. (5) Но это постоянно лишь придавало им решимости.
Ибо люди, когда их несправедливо обижают, обычно бывают склонны к безрассудству.
(6) Итак, в то время как Юстиниан возбуждал и явно подстрекал венетов, вся Римская
держава была потрясена до самого основания, словно ее постигло замлетрясение либо
наводнение, или как будто бы все ее города оказались захваченными врагами. (7)
Ибо все и всюду было приведено в смятение, и ничто не осталось таким, каким было
прежде, но и законы и государственное устройство, приведенные в расстройство,
превращались в полную свою противоположность.
(8) Стасиоты прежде всего ввели некую новую моду в прическе, ибо стали стричь
волосы совершенно иначе, чем остальные римляне. (9) Они совершенно не подстригали
усы и бороду, но постоянно следили за тем, чтобы те были у них пышными, как у
персов. (10) Волосы на голове они спереди остригали вплоть до висков, а сзади,
словно массагеты 87, позволяли им свисать в беспорядке очень длинными прядями.
По этой причине такую моду назвали гуннской.
(11) Далее, что касается одежды, то все они сочли нужным отделывать ее красивой
каймой, одеваясь с большим тщеславием, чем это соответствовало их достоинству
88. (12) А такие одежды они могли приобретать отнюдь не дозволенным способом.
Часть хитона, закрывающая руку, была у них туго стянута возле кисти, а оттуда
до самого плеча расширялась до невероятных размеров. (13) Всякий раз, когда они
в театре или на ипподроме, крича или подбадривая [возничих], как это обычно бывает,
размахивали руками, эта часть [хитона], естественно, раздувалась, создавая у глупцов
впечатление, будто у них столь прекрасное и сильное тело, что им приходится облекать
его в подобные одеяния, между тем как следовало бы уразуметь, что такая пышная
и чрезмерно просторная одежда еще больше изобличает хилость тела. (14) Накидки,
широкие штаны и особенно обувь у них и по названию и внешнему виду были гуннскими
89.
(15) Поначалу почти все они по ночам открыто носили оружие, днем же скрывали
под одеждой у бедра небольшие обоюдоострые кинжалы. Как только начинало темнеть,
они сбивались в шайки и грабили тех, кто [выглядел] поприличней, по всей агоре
и в узких улочках, отнимая у встречных и одежду, и пояс, и золотые пряжки, и все
прочее, что у них было. (16) Некоторых же во время грабежа они считали нужным
и убивать, чтобы те никому не рассказали о том, что с ними произошло. (17) От
них страдали все, и в числе первых те венеты, которые не являлись стасиотами,
ибо и они не были избавлены от этого. (18) По этой причине большинство людей впредь
стало пользоваться медными поясами и пряжками и носить одежду много хуже той,
что предписывал их сан, дабы не погибнуть из-за любви к прекрасному, и еще до
захода солнца они, удалившись с улиц, укрывались в домах. (19) Так как преступления
продолжались, а стоящая над народом [городская] власть не обращала на злодеев
никакого внимания, дерзость этих людей постоянно возрастала. (20) Ведь преступления,
если им предоставить полную свободу, обычно переходят все границы, поскольку даже
те злодейства, которые подвергаются наказанию, не могут быть полностью искоренены.
(21) Ибо по своей природе большинство легко склоняется к греху.
(22) Так обстояла с венетами. Из стасиотов противоположной стороны многие склонились
к ним, охваченные желанием совсем безнаказанно соучаствовать в преступлениях,
другие же, бежав, укрылись в иных местах. Многие, настигнутые и там, погибали
либо от руки противника, либо подвергнувшись преследованиям со стороны властей.
(23) Итак, в это сообщество начали стекаться многие другие юноши из тех, что ранее
вовсе не стремились к подобным делам. Теперь же их побуждала к этому возможность
выказать силу и дерзость, (24) ибо нет ни одного известного людям греха, которым
бы в эти времена не грешили, оставшись при этим безнаказанным. (25) Прежде всего
они погубили своих противников, а затем взялись убивать и тех, кто не нанес им
никакой обиды. (26) Многие, прельстив их деньгами, указывали стасиотам на своих
собственных врагов, и они тотчас же истребляли их, приписав им имя прасинов, хотя
эти люди им были вовсе незнакомы. (27) И происходило это не во тьме, и не в тайне,
но во всякое время дня, в любой части города, причем случалось, что злодеяние
совершалось на глазах у самых именитых лиц. (28) Ведь им не нужно было скрывать
злодеяние, так как над ними яе висел страх наказания, но, напротив, у них даже
появилось своего рода побуждение к состязанию в проявлении своей силы и мужественности,
когда они одним ударом убивали какого-нибудь безоружного встречного. И ни у кого
уже не оставалось малейшей надежды на то, что он останется жив при такой ненадежности
бытия. (29) Устрашенные, все считали, что смерть уже нависла над ними, и никому
ни одно место не казалось достаточно надежным, никакое время — безопасным, коль
скоро людей без какой-либо причины умертвляли в самых почитаемых храмах и во время
всенародных празднеств. Никакой веры не осталось ни в друзей, ни в родных, ибо
многие погибли от коварства самых близких людей.
(30) При всем том никакого расследования содеянного не производилось, но несчастье
на любого обрушивалось неожиданно, и никто не вставал на защиту пострадавших.
(31) Ни закон, ни обязательства, упрочивающие порядок, больше не имели силы, но
все, подвергнувшись насилию, пришло в смятение. Государственное устройство стало
во всем подобно тирании, однако не устоявшейся, но ежедневно меняющейся и то и
дело начинающейся сызнова.
(32) Решения архонтов были подобны тем, какие возникают у объятых ужасом людей,
разум которых порабощен страхом перед одним человеком, а судьи, выносящие приговоры
по спорным делам, высказывали свои суждения не в соответствии с тем, что представлялось
им справедливым и законным, а в зависимости от того, какие отношения были у каждой
из тяжущихся сторон со стасиотами, враждебные или дружеские. Ибо судью, пренебрегшего
их наказом, ожидала смерть.
(33) Многие из заимодавцев под давлением насилия вынуждены были возвращать
расписки своим должникам, не получив ничего из данного ими взаймы, а многие отнюдь
не добровольно отпускали на волю своих рабов. (34) Говорят, что и некоторые женщины
принуждались своими рабами ко многому из того, чего они вовсе не желали. (35)
Уже и дети не безвестных мужей, связавшись с этими юношами, вынуждали своих отцов
совершать многое против их воли и помимо прочего отказываться в их пользу от своих
денег. (36) Многие же мальчики были против воли принуждены к нечестивому сожительству
со стасиотами не без ведома своих отцов. (37) То же самое доводилось терпеть и
женщинам, живущим со своими мужьями. Рассказывают, как одна женщина, прекрасно
одетая, плыла со своим мужем к пригородному имению, расположенному на противоположном
берегу 90. Во время переправы им встретились какие-то из этих стасиотов, которые,
с угрозами отняв ее у мужа, пересадили в свою лодку. Она перешла на их ладью,
потихоньку наказав мужу не отчаиваться и не бояться позора для нее, (38) ибо она
не потерпит, чтобы глумились над ее телом. И муж ее еще глядел на нее в великой
печали, как она бросилась в море и тотчас покинула этот мир.
(39) Вот каковы были дерзости, на которые отваживались тогда эти стасиоты в
Визaнтии. И все же они терзали свои жертвы меньше, чем злодеяния, совершаемые
Юстинианом по отношению к государству, ибо претерпевшим даже самое тяжкое от частных
злоумышленников значительная часть страданий, проистекших от беспорядка, возмещается
постоянным ожиданием кары со стороны закона и властей. (40) Ведь исполненные добрых
надежд на будущее, люди легче и не с такой мукой переносят постигшую их беду.
Притесняемые же государственной властью, они, естественно, гораздо сильнее переживают
случившееся с ними и постоянно впадают в отчаяние по той причине, что нет надежды
на возмездие. (41) Он [Юстиниан] совершал злодеяния не только потому, что менее
всего жаждал принять сторону обиженных, но и потому, что отнюдь не считал недостойным
быть явным покровителем венетов. (42) Он отпускал этим юношам огромные деньги,
многих держал при себе, а некоторых счел справедливым удостоить власти и других
почестей.
VIII. Такие-то вещи совершались и в Византии и в прочих городах. Подобно некой
болезни, это зло, начавшись здесь, распространилось по всей Римской державе. (2)
Василевса [Юстина] это совсем не беспокоило, поскольку он ничего не замечал, хотя
сам был очевидцем того, что постоянно творилось на ипподроме. (3) Был он на редкость
слабоумен и поистине подобен вьючному ослу, способному лишь следовать за тем,
кто тянет его за узду, да то и дело трясти ушами. (4) Юстиниан это и делал и все
остальное привел в смятение. Как только он захватил власть при своем дяде, он
тотчас же принялся радеть о том, чтобы безрассудно истратить общественные средства,
как будто он был их полновластным владыкой 91. (5) Огромное количество государственных
ценностей он отдавал гуннам, которые то и дело являлись к нему, и в результате
земля римлян оказалась подверженной частым вторжениям. (6) Ибо, отведав римского
богатства, эти варвары уже были не в силах забыть сюда дорогу.
(7) Он [Юстиниан] считал возможным бросить многие средства и на морское строительство,
желая покорить вечный прибой волн. (8) Кладя от берега моря камни, он продвигался
вперед, вступая в спор с морской пучиной словно бы соперничая с могуществом моря
избытком богатств 92. (9) Он со всей земли забрал в свои руки частное имущество
римлян, на одних возводя какое-нибудь обвинение в том, чего они не совершали,
другим внушив, будто они это имущество ему подарили. (10) Многие же, уличенные
в убийстве или других подобных преступлениях, отдавали ему все свои деньги и тем
избегали наказания за свои прегрешения. (11) Другие, случалось, затеяв без надобности
тяжбу с соседями из-за каких-либо земель и не имея никакой надежды обеспечить
судебное решение в ущерб своим противникам, ибо против этого восставал закон,
удовлетворялись тем, что дарили ему спорные владения, выгадывая в том, что благодаря
этому дару, который им ничего не стоил, они становились известными этому человеку
и, кроме того, самым беззаконным образом получали возможность выиграть процесс
против своих противников.
(12) А теперь, я думаю, не окажется неуместным обрисовать облик этого человека.
Был он не велик и не слишком мал, но среднего роста, не худой, но слегка полноватый;
лицо у него было округлое и не лишенное красоты, ибо и после двухдневного поста
на нем играл румянец 93. (13) Чтобы в немногих словах дать представление о его
облике, скажу, что он был очень похож на Домициана, сына Веспасиана 94, злонравием
которого римляне оказались сыты до такой степени, что, даже разорвав его на куски,
не утолили своего гнева против него, но было вынесено решение сената, чтобы в
надписях не упоминалось его имени и чтобы не оставалось ни одного его изображения.
(14) И действительно, можно видеть, что его имя повсюду в надписях в Риме и в
любом ином месте, где оно было начертано, выскоблено, причем только его одного
среди других. И по-видимому, нигде в Римской державе нет ни одного его изображения,
кроме единственной медной статуи, сохранившейся по следующей причине. (15) Была
у Домициана жена, благородная и к тому же благонравная. Сама она не причинила
зла ни одному человеку, и деяния ее мужа ей отнюдь не нравились. (16) Весьма поэтому
почитаемая, она была тогда приглашена в сенат, где ей предложили просить для себя
всего, чего она ни пожелает. (17) Она же попросила лишь того, чтобы ей позволили
взять и похоронить тело Домициана и поставить одно его медное изображение там,
где она захочет. (18) И сенат уступил ей в этом. И женщина, желая оставить на
будущие времена память о бесчеловечности тех, кто растерзал ее мужа, придумала
следующее. (19) Собрав куски плоти Домициана, аккуратно сложив их и приладив друг
к другу, она сшила тело целиком. Показав его ваятелям, она велела им запечатлеть
в бронзе это горе. (20) Мастера тотчас сделали изображение. Взяв его, женщина
водрузила его на дороге, поднимающейся к Капитолию, по правую руку, если идти
туда от площади 95. И до сегодняшнего дня оно являет облик Домициана и постигшее
его несчастье. (21) И каждый может заключить, что все особенности строения тела
Юстиниана, и облик его, и черты лица явно запечатлены в этой статуе.
(22) Такова была наружность Юстиниана. Что касается его нрава, то рассказать
о нем с такой же точностью я не смог бы. Был он одновременно и коварным, и падким
на обман, из тех, кого называют злыми глупцами. Сам он никогда не бывал правдив
с теми, с кем имел дело, но все его слова и поступки постоянно были исполнены
лжи, и в то же время он легко поддавался тем, кто хотел его обмануть. (23) Было
в нем какое-то необычное смешение неразумности и испорченности нрава. Возможно,
это как раз и есть то явление, которое в древности имел в виду кто-то из философов-перипатетиков
96, изрекая, что в человеческой природе, как при смешении красок, соединяются
противоположные черты. (24) Однако я пишу о том, чего не в силах постигнуть. Итак,
был этот василевс исполнен хитрости, коварства, отличался неискренностью, обладал
способностью скрывать свой гнев, был двуличен, опасен, являлся превосходным актером,
когда надо было скрывать свои мысли, и умел проливать слезы не от радости или
горя, но искусственно вызывая их в нужное время по мере необходимости. Он постоянно
лгал, и не при случае, по скрепив соглашение грамотой и самыми страшными клятвами,
в том числе и по отношению к своим подданным. (25) И тут же он отступал от обещаний
и зароков, подобно самым низким рабам, которых страх перед грозящими пытками побуждает
к признанию вопреки данным клятвам. (26) Неверный друг, неумолимый враг, страстно
жаждущий убийств и грабежа, склонный к распрям, большой любитель нововведений
и переворотов, легко податливый на зло, никакими советами не склоняемый к добру,
скорый на замысел и исполнение дурного, о хорошем же даже слушать почитающий за
неприятное занятие. (27) Как же можно передать словами нрав Юстиниана? Этими и
многими другими еще большими недостатками он обладал в степени, не соответствующей
человеческому естеству. Но представляется, что природа, собрав у остальных людей
все дурное в них, поместила собранное в душе этого человека. (28) Ко всему прочему
он отнюдь не брезговал доносами и был скор на наказания. Ибо он вершил суд, никогда
не расследуя дела, но, выслушав доносчика, тотчас же решался вынести приговор.
(29) Он не колеблясь составлял указы, безо всяких оснований предписывающие разрушение
областей, сожжение городов и порабощение целых народов. (30) И если кто-нибудь
захотел бы, измерив все, что выпало на долю римлян с самых ранних времен, соизмерить
это с нынешними бедами, он обнаружил бы, что этим человеком было умерщвлено больше
людей, чем за все предшествующее время. (31) Он был удивительно проворен в том,
чтобы без долгих слов присвоить чужое богатство. Он даже не считал нужным выдумывать
какой-нибудь извиняющий его предлог, чтобы под видимостью справедливости захватить
то, что ему не принадлежало. Завладев [богатством], он тут же с удивительной легкостью
начинал презирать его, проявляя неразумную щедрость и бессмысленно раздавая его
варварам. (32) Одним словом, он и сам не имел денег и не позволял никому другому
на свете иметь их, как будто он был охвачен не столько корыстолюбием, сколько
завистью к тем, кто ими располагал. (33) Итак, с легкостью изгнав богатство из
римской земли, он явился творцом всеобщей бедности.
IX. Таков был нрав Юстиниана, насколько нам удалось передать это словами. В
жены же он взял себе ту, о которой я сейчас расскажу: как она родилась и воспитывалась
и как, соединившись брачными узами с этим человеком, она до основания потрясла
государство римлян. (2) Был в Визaнтии некто Акакий, надсмотрщик зверей цирка
(его называют медвежатником), принадлежавший факции прасинов. (3) Этот человек
в то время, когда державой правил еще Анастасий, умер от болезни, оставив трех
малых детей женского пола: Комито, Феодору и Анастасию, старшей из которых не
было еще семи лет. (4) Жена его с горя сошлась с другим мужчиной, который, как
она рассчитывала, впредь разделит с ней заботы по дому и по ремеслу умершего мужа.
(5) Но орхист прасинов по имени Астерий, подкупленный кем-то другим, отстранил
их от этой должности и без особых затруднений назначил на нее того, кто дал ему
деньги. Ибо орхисты могли распоряжаться подобными вещами, как им заблагорассудится.
(6) И вот, когда женщина увидела, что весь народ собрался в цирке, она, надев
трем девочкам на головы венки и дав каждой в обе руки гирлянды цветов, поставила
их на колени с мольбой о защите. (7) В то время как прасины не обратили никакого
внимания на эту мольбу, венеты определили их [женщину и ее мужа] на подобную должность
у себя, поскольку и и них недавно умер надсмотрщик зверей. (8) Как только дети
стали подрастать, мать тотчас пристраивала их к здешней сцене (ибо отличались
они очень красивой наружностью), однако, не всех сразу, но когда каждая из них,
на ее взгляд, созревала для этого дела. (9) Итак, старшая из них, Комито, уже
блистала среди своих сверстниц-гетер; следующая же за ней Феодора, одетая в хитончик
с рукавами, как подобает служаночке-рабыне, сопровождала ее, прислуживая ей во
всем, и наряду с прочим носила на своих плечах сиденье, на котором та обычно восседала
в различных собраниях. (10) Феодора, будучи пока незрелой, не могла еще сходиться
с мужчинами и иметь с ними сношение как женщина, но она предавалась любострастию
на мужской лад с негодяями, одержимыми дьявольскими страстями, хотя бы и с рабами,
которые, сопровождая своих господ в театр, улучив минутку, между делом предавались
этому гнусному занятию. В таком блуде она жила довольно долго, отдавая тело противоестественному
пороку. (11) Но как только она подросла и созрела, она пристроилась при сцене
и тотчас стала гетерой из тех, что в древности называли “пехотой” 97. (12) Ибо
она не была ни флейтисткой, ни арфисткой, она даже не научилась пляске, но лишь
продавала свою юную красоту, служа своему ремеслу всеми частями своего тела. (13)
Затем она присоединилась к мимам 98, выполняя всяческую работу по театру и участвуя
с ними в представлениях, подыгрывая им в их потешных шутовствах. Была она необыкновенно
изящна и остроумна. Из-за этого все приходили от нее в восторг. (14) У этой женщины
не было ни капли стыда, и никто никогда не видел ее смущенной, без малейшего колебания
приступала она к постыдной службе. Она была в состоянии, громко хохоча, отпускать
остроумные шутки и тогда, когда ее колотили по голове. Сбрасывая с себя одежды,
она показывала первому встречному и передние, и задние места, которые даже для
мужа должны оставаться сокрытыми.
(15) Отдаваясь своим любовникам, она подзадоривала их развратными шутками и,
забавляя их все новыми и новыми способами половых сношений, умела навсегда притязать
к себе распутные души. Она не считала нужным ожидать, чтобы мужчина, с которым
она общалась, попытался соблазнить ее, но, напротив, своими вызывающими щутками
и игривым движением бедер обольщала всех без разбора, особенно безусых мальчиков.
(16) В самом деле, никто не был так подвластен всякого рода наслаждениям, как
она. Ибо она часто приходила на обед, вскладчину сооруженный десятью, а то и более
молодцами, отличающимися громадной телесной силой и опытными в распутстве, и в
течение ночи отдавалась всем сотрапезникам; затем, когда все они, изнеможенные,
оказывались не в состоянии продолжать это занятие, она отправлялась к их слугам,
а их бывало порой до тридцати, спаривалась с каждым из них, но и тогда не испытывала
пресыщения от этой похоти.
(17) Однажды, говорят, она явилась в дом одного, из знатных лиц во время пирушки
и на виду у всех пировавших, поднявшись на переднюю часть ложа, там, где находились
их ноги 99, начала бесстыдно сбрасывать с себя одежды, не считая зазорным демонстрировать
свою распущенность. (18) Пользуясь в своем ремесле тремя отверстиями, она упрекала
природу, досадуя, что на грудях не было более широкого отверстия, позволившего
бы ей придумать и иной способ сношений. (19) Она часто бывала беременной, но почти
всегда ей удавалось что-то придумать и с помощью ухищрений вызвать выкидыш.
(20) Часто в театре на виду у всего народа она снимала платье и оказывалась
нагой посреди собрания, имея лишь узенькую полоску на пахе и срамных местах, не
потому, однако, что она стыдилась показывать и их народу, но потому, что никому
не позволялось появляться здесь совершенно нагим без повязки на срамных местах.
В подобном виде она выгибалась назад и ложилась на спину. (21) Служители, на которых
была возложена эта работа, бросали зерна ячменя на ее срамные места, и гуси, специально
для того приготовленные, вытаскивали их клювами и съедали. (22) Та же поднималась,
ничуть не покраснев, но, казалось, даже гордясь подобным представлением. Она была
не только самой бесстыдной, но и самой изобретательной на бесстыдства. (23) Часто,
скинув одежды, она находилась на сцене среди мимов и то наклонялась вперед, выпятив
и изогнув грудь, то старалась попасть в зад тех, кто уже испробовал ее, и тех,
кто еще не был с ней близок, гордясь тем из гимнастического искусства, что было
ей привычно. (24) С таким безграничным цинизмом и наглостью она относилась к своему
телу, что казалось, будто стыд у нее находится не там, где он согласно природе,
находится у других женщин, а на лице. (25) Те же, кто вступал с ней в близость,
уже самим этим явно показывали, что сношения у них происходят не по законам природы.
Поэтому когда кому-либо из более благопристойных людей случалось встретить ее
на рынке, они отворачивались и поспешно удалялись от нее, чтобы не коснуться одежд
этой женщины и таким образом не замарать себя этой нечистью. (26) Для тех, кто
видел ее, особенно утром, это считалось дурным предзнаменованием. А к выступавшим
вместе с ней актрисам она обычно относилась как лютейший скорпион, ибо обладала
большим даром злоречия.
(27) Позже она последовала за назначенным архонтом Пентаполиса Гекеболом из
Тира 100, угождая его самым низменным страстям. Однако она чем-то прогневала его,
и ее оттуда со всей поспешностью прогнали. Из-за этого она попала в нужду, испытывая
недостаток в самом необходимом, и далее, чтобы добыть что-то на пропитание, она
стала, как и привыкла, беззаконно торговать своим телом. Сначала она прибыла в
Александрию. (28) Затем, пройдя по всему Востоку, она возвратилась в Визaнтий.
В каждом городе прибегала она к ремеслу, назвать которое, я думаю, человек не
сможет, не лишившись милости Божьей, словно дьявол не хотел допустить, чтобы существовало
место, не испытавшее распущенности Феодоры.
(29) Так эта женщина была рождена и вскормлена, и так ей было суждено прославиться
среди многих блудниц и стать известной всему человечеству. (30) Когда она вновь
вернулась в Визaнтий, в нее до безумия влюбился Юстиниан. Сначала он сошелся с
ней как с любовницей, хотя и возвел ее в сан патрикии. (31) Таким образом Феодоре
удалось сразу же достигнуть невероятного влияния и огромного богатства. Ибо слаще
всего было для этого человека, как это случается с чрезмерно влюбленными, осыпать
свою возлюбленную всевозможными милостями и одаривать всеми богатствами. (32)
И само государство 101 стало воспламеняющим средством для этой любви. Вместе с
ней он еще больше стал губить народ, причем не только здесь [в Визaнтии], но и
по всей Римской державе. (33) Ибо оба они издавна принадлежали к факции венетов
и их стасиотам предоставили возможность свободно распоряжаться делами государства.
(34) Много времени спустя большая часть этого зла нашла свой конец следующим образом.
(35) Случилось так, что Юстиниан долгое время хворал и здоровье его во время
этой болезни подверглось такой опасности, что прошел даже слух, будто он умер.
Между тем стасиоты продолжали совершать прегрешения, о которых я уже говорил,
и среди бела дня в храме Софии они убили некого Ипатия, отнюдь не бесславного
мужа. (36) Шум, возникший по совершении этого преступления, дошел до василевса
[Юстина], и каждый из приближенных, пользуясь отсутствием Юстиниана, постарался
даже преувеличить бессмысленность содеянного, перечисляя все, что случилось, с
самого начала. (37) Тогда василевс повелел эпарху города воздать наказание за
все содеянное. А был это муж по имени Феодот, прозванный Колокинфием [Тыквой]
102. (38) Проведя полное расследование, он сумел схватить многих злоумышленников
и поступить с ними согласно закону, но многим из них удалось скрыться и таким
образом спастись. (39) Ибо суждено им было остаться в живых, чтобы погубить римлян
страшными делами 103. Тот [Юстиниан], однако, против ожидания вдруг исцелился
и тут же принялся за то, чтобы предать Феодота смерти как отравителя и мага 104.
(40) Но поскольку у него не было предлога, воспользовавшись которым он мог бы
погубить этого человека, он подверг самым жестоким пыткам некоторых из его близких,
вынудив их сказать про него совершенно нелепые вещи. (41) Все отстранились и молчали,
оплакивая злую участь Феодота; один Прокл, исполнявший должность так называемого
квестора, заявил, что этот человек не повинен в предъявленном ему обвинении и
вовсе не заслуживает смерти. (42) Поэтому по решению василевса Феодот был отправлен
в Иерусалим. Узнав, однако, что туда прибыли люди с тем, чтобы его погубить, он
скрылся в храме и все время так и жил до самой смерти.
(43) Таковы были дела, касающиеся Феодота. С этих пор стасиоты стали самыми
благоразумными среди людей, (44) Впредь они не совершали подобных прегрешений,
хотя им было позволено еще более безбоязненно творить беззаконие. (45) Доказательством
этого является то, что когда какое-то время спустя некоторые из них отважились
на нечто подобное, на них не было наложено никакого наказания. (46) Ибо те, в
чьих руках имелась возможность наказывать, постоянно предоставляли совершившим
такие страшные проступки полную свободу укрываться. И таким потворством побуждали
их к нарушению законов.
(47) Пока жива была василиса 105, Юстиниан никак не мог сделать Феодору законной
женой. Лишь в одной этом она пошла против него, хотя ни в чем другом ему не перечила.
(48) Эта женщина, чуждая всякой испорченности, была простой крестьянкой и варваркой
по происхождению, как я уже говорил. (49) Не отличаясь никакими достоинствами
106, она так и осталась несведущей в государственных делах. Во дворце она появилась
не под собственным именем (слишком уж оно было смешное), но стала именоваться
Евфимией. Со временем василиса умерла. (50) Василевс же, ослабевший умом и к тому
же глубокий старик, был посмешищем для подданных, и все относились к нему с полнейшим
пренебрежением, поскольку он не понимал, что происходит. Между тем перед Юстинианом
все в страхе пресмыкались, ибо постоянно приводя все в смятение и беспорядок,
он решительно все взбудоражил. (51) Тогда-то он стал добиваться обручения с Феодорой.
Поскольку человеку, достигшему сенаторского звания, нельзя было жениться на блуднице,
ибо это было запрещено древнейшими законами 107, он заставил василевса заменить
эти законы другим законом, и с тех пор жил с Феодорой как с законной женой, сделав
и для всех остальных доступным обручение с блудницами. И, будучи тираном, он немедленно
принял сан автократора, благовидностью предлога скрывая насилие действий. (52)
Ибо он был провозглашен василевсом римлян наряду со своим дядей всеми видными
лицами, которые согласились на этот выбор по причине непреодолимого страха. (53)
Итак, Юстиниан и Феодора вступили на царство за три дня до Пасхи, когда не позволялось
ни приветствовать кого-либо из друзей, ни желать ему мира 108. (54) Спустя несколько
дней Юстин скончался от болезни, процарствовав девять лет 109. Отныне царская
власть была в руках лишь у Юстиниана и Феодоры.
X. Итак Феодора, таким-то образом, как мной рассказано, рожденная, вскормленная
и воспитанная, без каких-либо помех достигла сана василисы. (2) Ибо у женившегося
на ней и мысли не возникало о позоре своего положения, у него, располагавшего
возможностью свершить свой выбор в пределах всей Римской державы и сделать супругой
женщину, которая среди всех остальных была бы наиболее благородной, воспитанной
вдали от чужих глаз, исполненной чувства глубокой стыдливости и скромности, отличающейся
благоразумием и обладающей не только необыкновенной красотой, но и невинностью,
из тех, кого называют прямогрудными. (3) А он не счел недостойным назвать своей
всеобщую скверну, не стыдясь ничего, что было известно о ней, сойтись с женщиной,
замаранной, помимо других грехов еще и многими детоубийствами, ибо она по собственному
почину совершала выкидыши. Я думаю, что, говоря о нраве этого человека, незачем
упоминать что-либо еще. (4) Ибо этот брак достаточно красноречиво раскрывает все
пороки его души, так как он есть истолкователь, свидетель и описатель его нрава.
(5) Ибо тот, кто, не стыдясь содеянного, не считает позором предстать бесстыжим
перед окружающими, не упустит использовать любую лазейку в законе, и, выставив
как щит бесстыдство, никогда не покидающее его чела, с готовностью и легкостью
отваживается на самые скверные поступки. (6) Однако следует признать, что и среди
сенаторов при виде позора, которым покрывается государство, никто не решился проявить
недовольства и не воспротивиться этому, при всем том, что они должны были [отныне]
поклоняться ей [Феодоре] как божеству. (7) Более того, ни один из священнослужителей
не высказал открыто возмущения, несмотря на то что и им предстояло именовать ее
владычицей. (8) И тот народ, который был ее зрителем, тотчас же и до неприличия
просто счел справедливым, воздевая руки 110, и быть и именоваться ее рабом. (9)
И ни один солдат не пришел в ярость от того, что ему придется отправиться в поход,
подвергая себя опасности ради интересов Феодоры. И никто другой из людей не воспротивился
ей, но все, мне кажется, склонив голову перед мыслью, что так предначертано, позволяли
этому осквернению исполниться. Как будто судьба вознамерилась проявить свое могущество,
посредством которого она управляет всеми человеческими делами, менее всего заботясь
о том, чтобы то, что совершается, было бы справедливым или казалось бы людям разумным.
(10) В самом деле, она по какому-то непонятному произволу внезапно возводит кого-то
на огромную высоту, и тот, кто, казалось, опутан множеством препятствий, ни с
какой стороны и ни в чем не встречает уже сопротивления, но непреклонно движется
туда, куда она предназначила, в то время как все без сомнений уступают дорогу
движению судьбы. Но пусть будет так, как угодно Богу, так об этом и говорят.
(11) Феодора была красива лицом в к тому же исполнена грации, но невысока ростом,
бледнолица, однако не совсем белая, но скорее желтовато-бледная; взгляд ее из-под
насупленных бровей был грозен 111. (12) Если говорить подробно обо всем том, что
она вытворяла за время жизни на сцене, не хватит и целого века, но и того немногого,
о чем я рассказал раньше, достаточно для того, чтобы дать потомкам полное представление
о нраве этой женщины. (13) Теперь я считаю необходимым вкратце рассказать о содеянном
ею и ее мужем, ибо они в своей совместной жизни ничего не совершали друг без друга.
(14) Долгое время всем казалось, что они всегда совершенно противоположны друг
другу и образом мыслей, и способом действий, но затем стало понятно, что они намеренно
создавали такое представление о себе, чтобы подданные, составив о них единое мнение,
не выступили против них, по чтобы представление о них у всех подданных разделилось.
(15) Прежде всего они восстановили друг против друга христиан и, сделав вид,
будто в [религиозных] спорах они идут противоположными путями, всех разобщили,
как я расскажу несколько позднее. Затем они разобщили стасиотов. (16) Она притворно
изображала, что всеми силами поддерживает венетов; предоставив им полную возможность
действовать против своих противников, она позволяла им бесстыднейшим образом грешить
по отношению к тем и подвергать их пагубным насилиям. (17) Он же делал вид, что
он сердит и втайне гневается, но не может прямо пойти против своей жены, раз она
отдала приказание. Часто же, поменяв личину, они создавали видимость, будто расположение
того и другого коренным образом изменилось. (18) Тогда он считал необходимым наказывать
венетов за их прегрешения, а она в притворном гневе делала вид, что недовольна,
но уступает мужу против собственной воли.
(19) Однако стасиоты венетов, как я уже сказал, стали, казалось, благоразумнейшими
людьми. Ибо они не считали нужным чинить насилия над соседями в той мере, в какой
им было позволено. И тем не менее, хотя в ходе судебных разбирательств они [Юстиниан
и Феодора] вроде бы выступали за разные стороны, неизбежно получалось так, что
победу одерживал тот из них, кто держал сторону обидчика, и таким путем они отбирали
у тяжущихся большую часть их достояния. (20) К тому же этот автократор, причислив
многих людей к своим приближенным, предоставлял им возможность чинить насилие
и наносить вред государству так, как им хотелось, но как только они оказывались
обладателями значительных богатств, тотчас же, чем-то не угодив этой женщине,
они превращались во врагов. (21) Он же сначала со всей горячностью стремился приблизить
к себе этих людей, но затем, пренебрегая своим расположением к ним, внезапно начинал
сомневаться в своих устремлениях. (22) И та [Феодора] тотчас начинала чинить им
ужасающее зло; он между тем, будто совершенно не ведая о происходящем, самым постыдным
образом завладевал их состоянием. (23) Строя подобные козни, они всегда пребывали
в согласии между собой и, создавая видимость раздора, разъединяли своих подданных,
прочно укрепляя таким образом свою тиранию.
XI. Как только Юстиниан достиг царской власти, он сумел тотчас же привести
все в расстройство. То, что ранее было запрещено законом, он ввел в государственную
жизнь; то же, что существовало и вошло в обычай, уничтожил, словно он для того
и принял царский облик, чтобы изменить облик всего остального. (2) Существовавшие
должности он упразднил и для управления государственными делами ввел те, которых
не было. Так же поступил он с законами и с солдатскими списками 112, побуждаемый
к этому не соображениями . справедливости или полезности, но стремясь лишь к тому,
чтобы все выглядело по-новому и несло бы отпечаток его имени 113. А все то, что
он был не в состоянии изменить, старался по крайней мере связать со своим именем.
(3) Он никогда не мог насытиться грабежом богатств и умерщвлением людей. Но,
разграбив дома многих состоятельных людей, он искал новые [жертвы], тотчас же
отдавая ранее награбленное каким-нибудь варварам или тратя на бессмысленное строительство.
(4) Сгубив безо всякого основания мириады людей, он тотчас начинал замышлять погибель
еще большего числа. (5) В то время как римляне жили в мире со всеми народами,
он, .снедаемый жаждой убийства и не зная, куда себя от этого деть, начал стравливать
всех варваров между собой и, без какой-либо нужды призвав гуннских вождей, с неуместной
щедростью предоставил им огромные деньги, объявляя это неким залогом дружбы. Это,
как было сказано, он делал уже в царствование Юстина. (6) Те же, мало того, что
увозили деньги, посылали других вождей своих соплеменников с их людьми, наказав
совершить набег на земли василевса, с тем чтобы и они могли купить мир у того,
кто желает продавать его так бессмысленно. (7) И те тотчас принимались за разорение
Римской державы и тем не менее получали плату от василевса. За ними и другие тотчас
начинали грабить несчастных римлян, а вслед за грабежом в качестве награды удостаивались
царской щедрости. (8) Короче говоря, все они, не упуская ни одного удобного случая,
являлись поочередно и растаскивали все подряд. (9) Ибо у этих варваров было множество
групп вождей, и война, начавшись из-за неразумной щедрости, .кружила волнами и
никак не могла достигнуть конца, но вечно начиналась сызнова. (10) Поэтому ни
одного места, ни одной горы, ни одной пещеры, ни чего-либо другого на римской
земле не оставалось неразграбленным, причем многим местам случалось подвергнуться
разграблению не менее пяти раз. (11) Впрочем об этом и о том, что было совершено
мидийцами, сарацинами, склавинами, антами и другими варварами мной рассказано
в предшествующих книгах 114. Но, как я сказал в начале этой книги, здесь мне необходимо
рассказать о причине случнвшегося.
(12) Хотя он [Юстиниан] отдал Хосрову за мир множество кентинариев 115, он
по собственной воле сам оказался виновником того, что этот мир был нарушен, ибо
он изо всех сил старался привлечь на свою сторону Аламундара 116 и гуннов, находившихся
в союзе с персами, о чем я, думается, ничего не утаивая, рассказал в соответствующих
местах моего повествования 117. (13) В то время как он навлек на римлян бедствия
мятежей и войн, самолично разжигая пламя и заботясь лишь об одном: чтобы разными
способами переполнить землю людской кровью и награбить побольше денег — он замыслил
еще одну страшную бойню для своих подданных следующим образом.
(14) По всей Римской державе есть множество отверженных учений христиан, называемых
обычно ересями: монтанистов 118, савватиан 119 и других, в которых обыкновенно
заблуждаются мысли человеческие. (15) Всем им он повелел отказаться от своего
прежнего учения, а ослушникам грозил многими карами, в частности же, тем, что
впредь им не будет позволено передавать имущество детям или родственникам 120.
(16) Храмы же этих, так называемых еретиков и особенно тех, которые исповедовали
арианство 121, располагали неслыханными богатствами. (17) Ни весь сенат, ни какая-либо
иная часть Римской державы не могла сравниться своим имуществом с этими храмами.
(18) Ибо было у них несказанное и несметное число сокровищ из золота и серебра
и изделий из драгоценных камней, а также множество домов и селений и обширных
земельных владений по всему миру, и все прочее, что является и именуется богатством
у всех людей, поскольку никто из ранее царствовавших василевсов никогда не причинял
им никакого беспокойства. (19) Множество людей, в том числе и православных, занимаясь
{при этих храмах] своим ремеслом, все время поддерживали тем свое существование.
(20) Отписав в казну в первую очередь имущество этих храмов, василевс Юстиниан
неожиданно отнял у них все богатства. Из-за этого многие с тех пор оказались лишены
источников существования.
(21) И немедленно множество людей, передвигаясь от одного места к другому,
стали принуждать всякого, кто им попадался, отказываться от отеческой веры. (22)
Поскольку сельский люд счел это нечестивым, то все они решили оказывать сопротивление
тем, кто требовал этого. (23) И поэтому многие погибли от рук солдат, многие же
сами наложили на себя руки, полагая по невежеству, что подобным образом они проявляют
особое благочестие. Многие, поднявшись толпами, покидали родные земли, монтанисты
же, которые обитали во Фригии, запершись в своих святилищах, поджигали храмы и
тут же вместе с ними бессмысленно гибли. И от этого вся Римская держава наполнилась
убийством и беглецами.
(24) Когда же вскоре такой же закон был издан и относительно самаритян 122,
беспорядочное волнение охватило Палестину. (25) Те, кто жил в моей Кесарии и других
городах, сочтя за глупость терпеть какие бы то ни было страдания из-за бессмысленного
учения, поменяли свое прежнее название на имя христиан и под такой личиной смогли
избежать грозящей от этого закона опасности. (26) И те из них, что были людьми
разумными и добропорядочными, отнюдь не сочли недостойным быть верными этому учению;
многие же, однако, обозленные тем, что не по доброй воле, но по закону принуждаются
изменить вере отцов, тотчас же склонились к манихейству 123 и так называемому
многобожию 124. (27) Что касается крестьян, то все они, объединившись, решили
поднять оружие против василевса, поставив царем над собой некоего разбойника по
имени Юлиан, сын Савара 125. (28) Придя в столкновение с солдатами, они некоторое
время держались, затем, потерпев поражение в битве, все пали вместе со своим предводителем.
(29) Говорят, что в этом сражении погибло сто тысяч человек, и в итоге этого самая
плодородная на земле местность лишилась крестьян. (30) А для владельцев этой земли,
которые были христианами, это дело завершилось великим бедствием. Ибо они, хотя
и не получали от этих земель никакого дохода, были вынуждены ежегодно платить
василевсу подать, причем тяжелую, поскольку никакой милости им в этом не было
оказано.
(31) Затем он начал преследовать так называемых эллинов 126, подвергая тела
их пыткам и отнимая их достояние. (32) Но и те из них, которые решили на словах,
конечно же, принять имя христиан, чтобы отвратить от себя опасность, немногое
время спустя были по большей части уличены в возлияниях и жертвоприношениях и
других нечестивых делах. (33) О том же, что он совершил по отношению к христианам,
я расскажу в дальнейшем повествовании 127.
(34) Далее, он запретил законом мужеложество 128, подвергая дознанию случаи,
имевшие место не после издания закона, но касающиеся тех лиц, которые были замечены
в этом пороке задолго до него. (35) Обвинение их осуществлялось неподобающим образом,
поскольку приговор выносился даже без обвинителя, и слово одного человека или
мальчика, а случалось, и раба, принужденного против его воли давать показания
против своего господина, оказывалось достаточной уликой. (36) Изобличенных таким
образом лишали их срамных членов и так водили по городу. Поначалу, однако, это
несчастье обрушивалось не на всех, а лишь на тех, кто являлся прасином, либо обладал
большими деньгами, либо как-то иначе досадил тиранам.
(37) Гневались они и на астрологов 129. И вследствие этого власти, ведавшие
наказанием воров, подвергали их мучениям по одной лишь этой причине и, крепко
отстегав по спине, сажали на верблюдов и возили по всему городу — их, людей уже
престарелых и во всех отношениях добропорядочных, которым предъявлялось обвинение
лишь в том, что они пожелали стать умудренными в науке о звездах в таком месте
130. (38) Поэтому люди большими толпами беспрестанно убегали не только к варварам,
но и к римлянам, живущим в отдаленных землях, и в каждом месте и каждом городе
можно было видеть скопление чужаков. (39) Чтобы скрыться от преследований, все
охотно меняли родную землю на чужбину, как будто их отечество было захвачено врагами.
(40) Таким-то образом, как было сказано, Юстиниан и Феодора ограбили и захватили
богатство тех, кто, помимо сенаторов, в Визaнтии и всяком ином городе считались
состоятельными. (41) А как им удалось лишить и сенаторов всего их достояния, я
сейчас расскажу.
XII. Был в Византии некто Зинон, внук того Анфимия, который в прежние времена
обладал царской властью на Западе 131. Они, с умыслом назначив его архонтом Египта,
повелели ему отплыть туда. (2) Тот, нагрузив судно самыми ценными своими богатствами,
приготовился к отправлению. А было у него несметное количество серебра и золотых
вещей, украшенных жемчугом, смарагдами и другими драгоценными камнями. Они же,
склонив к тому некоторых из тех, что считались наиболее ему преданными, спешно
вынесли богатства с корабля и подожгли его нижнюю часть, приказав сообщить Зинону,
будто на судне случайно возник пожар и уничтожил его богатства. (3) Спустя некоторое
время Зинон неожиданно умер, и те [Юстиниан с Феодорой] немедленно под видом его
наследников завладели его имуществом. (4) Ибо они предъявили завещание, которое,
как ходили слухи, вовсе не было им составлено.
(5) Подобным же образом они сделались наследниками и Татиана 132, и Демосфена
133, и Илары, которые и во всех прочих отношениях, и по своему сану были первыми
людьми в римском сенате 134. В некоторых случаях они присваивали имущество, изготовив
не завещания, а письма. (6) Именно таким путем они оказались наследниками Дионисия,
жившего в Ливане 135, и Иоанна, сына Василия, которого, хотя он, безусловно, был
виднейшим жителем Эдессы, Велисарий силой отдал заложником персам, как об этом
мной рассказано в прежнем повествовании 136. (7) Ибо этого Иоанна Хосров никоим
образом не отпускал, упрекая римлян в том, что они нарушили условия, на которых
тот был отдан ему Велисарием в качестве заложника. Он считал, что тот должен был
быть выкуплен как военнопленный. (8) Тогда бабка этого мужа, которая была еще
жива, предоставила не менее двух тысяч либр серебра и все надеялись, что этим
она выкупит своего внука. (9) Однако когда выкуп прибыл в Дару, василевс, узнав
об этом, не позволил совершить сделку, чтобы, как он сказал, богатство римлян
не увозилось к варварам. (10) Вскоре с Иоанном приключилась болезнь, и он покинул
этот мир. Правитель же города 137, изготовив некое письмо, сказал, что незадолго
до этого Иоанн написал ему как другу, что ему хотелось бы, чтобы его состояние
перешло к василевсу. (11) Имена всех остальных, чьими наследниками они самовольно
стали, я не в силах перечислить.
(12) Правда, так или иначе, пока не произошло так называемое восстание Ника,
они считали возможным прибирать себе состояния богатых по отдельности. Когда же
оно произошло, как у меня рассказано в прежнем повествовании 138, они разом конфисковали
имущество чуть ли не всех членов сената. Всем недвижимым имуществом и теми из
земельных владений, которые относились к числу самых лучших, они распорядились,
как им заблагорассудилось, прочие же, обложенные суровыми и тяжелейшими налогами,
якобы из человеколюбия вернули их прежним владельцам. (13) Вследствие этого, терзаемые
сборщиками налогов и страдающие от постоянно растущих на их задолженность процентов,
они, живя безо всякого желания жить, умирали медленной смертью. (14) По этой причине
мне и большинству из нас 139 они [василевс и василиса] представлялись вовсе не
людьми, а какими-то демонами, погаными и, как говорят поэты, “губящими людей”
140, которые пришли к согласию с тем, чтобы как можно легче и быстрее погубить
род людской и его дела. Имея лишь облик человеческий, а по сути своей будучи человекоподобными
демонами, они таким образом потрясли всю вселенную. (15) Подтверждением. этому
служит наряду со многим другим размах совершенного ими, ибо деяния демонов и деяния
людей отмечены глубоким различием. (16) Конечно же, на долгом веку бывали люди,
по воле случая или от природы совершившие нечто ужасающее. Одни из них в свое
время низвергали города, другие — целые страны или что-либо еще, но стать погибелью
для всего рода человеческого и бедствием для всей вселенной — этого не удавалось
еще никому, кроме этих двоих. Конечно, и судьба помогла им, содействуя в их стремлении
погубить человечество. (17) Ибо в результате землетрясений, мора и наводнений
рек, случившихся в это время, многое было уничтожено, о чем я сейчас расскажу.
Поэтому не человеческой, а иной силой были совершены эти страшные дела.
(18) Передают, что и мать его [Юстиниана] говаривала кому-то из близких, что
он родился не от мужа ее Савватия и не от какого-либо человека. (19) Перед тем
как она забеременела им, ее навестил демон, невидимый, однако оставивший у нее
впечатление, что он был с ней и имел сношение с ней, как мужчина с женщиной, а
затем исчез, как во сне.
(20) Некоторым из тех, кто состоит при нем и бывает при нем ночью, именно во
дворце, из тех; что чисты душой, казалось, что вместо него они видели какое-то
необычное дьявольское привидение. (21) Один из них рассказывал, как он [Юстиниан]
внезапно поднялся с царского трона и начал блуждать взад и вперед (долго сидеть
на одном месте он вообще не привык), и вдруг голова у Юстиниана внезапно исчезла,
а остальное тело, казалось, продолжало совершать эти долгие передвижения, сам
он [видевший это] полагал, что у него помутилось зрение, и он долго стоял, потрясенный
и подавленный. (22) Затем, когда голова возвратилась к туловищу, он подумал в
смущении, что имевшийся у него до этого пробел [в зрении] восполнился. (23) Другой
рассказывал, что, в то время как он находился возле него [василевса], восседающего
на своем обычном месте, он видел, как неожиданно лицо того стало подобным бесформенному
куску мяса, ибо ни бровей, ни глаз не оказалось на их привычных местах, и вообще
оно утратило какие-либо отличительные признаки. Однако через некоторое время он
увидел, что лицо его приняло прежний вид. Хотя сам я не видел всего этого, я пишу
об этом, потому что слышал от тех, кто настойчиво утверждает, что видел это.
(24) Говорят, что некий весьма угодный Богу монах, подвигнутый к тому теми,
кто вместе с ним обитал в пустыне, отправился в Византий с ходатайством за живших
с ними по соседству, поскольку те терпели нещадное насилие и обиды. По прибытии
он тотчас же был допущен к василевсу. (25) Когда он был готов предстать перед
ним и одной ногой переступил уже порог, он, неожиданно отпрянув, пошел обратно.
(26) Сопровождавший его евнух и прочие присутствовавшие при этом люди принялись
усердно умолять его идти вперед, но тот, ничего не говоря в ответ, удалился, словно
в помрачении сознания, в жилище, где он остановился. Когда сопровождавшие его
стали спрашивать, почему он так поступил, он, говорят, прямо им ответил, что увидел
во дворце восседающим на троне владыку демонов, находиться подле которого или
просить его о чем-либо он не счел достойным. (27) Да и как мог этот человек не
показаться злым демоном, он, который никогда не ел, не пил, не спал досыта, но
едва отведывал того, что ему подавалось, а ночной порой блуждал по дворцу, между
тем как любовным наслаждениям предавался безумно.
(28) Некоторые из любовников Феодоры говорят, что в те времена, когда она пребывала
еще на сцене, как-то ночью обрушился на них демон и выгнал их из комнаты, где
они проводили с ней ночь. У венетов Антиохии была некая танцовщица, по имени Македония,
которая достигла огромного влияния, (29) ибо она писала Юстиниану, когда он еще
правил царством за Юстина, и безо всякого труда губила, кого хотела из знатных
лиц Востока и делала так, что их богатства отписывались в казну. (30) Говорят,
что в свое время эта Македония, ласково принимая Феодору, возвращавшуюся из Египта
и Ливии, заметила, что та угнетена и рассержена тем, что подверглась оскорблениям
со стороны Гекобола, и к тому же потратилась за время этого путешествия, и принялась
утешать и ободрять ее, говоря, что судьба, вполне возможно, вновь сделает ее обладательницей
огромных богатств. (31) Тогда, говорят, и Феодора сказала, что прошлой ночью ей
было видение и повелело ничуть не печалиться о потерянных деньгах, (32) ибо когда
она прибудет в Визaнтий, она возляжет на ложе владыки демонов и, вне сомнений,
станет жить с ним как законная жена и благодаря этому окажется владычицей всех
богатств.
XIII. Таково было мнение об этом у большинства. Юстиниан, будучи по своему
характеру таким, как я описал, старался показать себя доступным и милостивым ко
всем, кто к нему обращался. Доступ к нему был открыт для любого, и он никогда
не гневался на тех, кто стоял перед ним или говорил не так, как подобает. (2)
Вместе с тем он никогда не выказывал смущения перед лицом тех, кого собирался
погубить. В самом деле, он никогда наружно не проявлял ни гнева, ни раздражения
по отношению к тем, кто ему досадил, но с кротким лицом, не подняв бровей, мягким
голосом отдавал приказания убить мириады ни в чем не повинных людей, низвергать
города и отписывать все деньги в казну. (3) Иной мог подумать, исходя из этих
его привычек, что у него нрав овцы. Однако если кто-нибудь пытался со слезными
мольбами выпросить у него прощения для того, кто оступился, он зверел и оскаливал
зубы 141, и, казалось, вот-вот вспыхнет гневом, так, что даже у тех, кто считался
близким ему, не оставалось впредь никакой надежды испросить [его о милости].
(4) В христианской вере он, казалось, был тверд, но и это обернулось погибелью
для подданных. В самом деле, он позволял священнослужителям безнаказанно притеснять
соседей, и, когда они захватывали прилегающие к их владениям земли, он разделял
их радость, полагая, что подобным образом он проявляет свое благочестие 142. (8)
И творя суд по таким делам, он считал, что совершаетблагое дело, если кто-либо,
прикрываясь святынями, удалялся, присвоив то, что ему не принадлежало. Он полагал,
что справедливость заключается в том, чтобы священнослужители одерживали верх
над своими противниками. (6) И сам он, предосудительнейшими средствами приобретя
имущество здравствующих или умерших и тотчас пожертвовав его какому-нибудь храму,
гордился этой видимостью благочестия, на самом же деле стремясь лишь к тому, чтобы
имущество это не вернулось вновь к тем, кто претерпел такое насилие. (7) По той
же причине он совершил и несметное число убийств. В своем стремлении объединить
всех в единой христианской вере он бессмысленным образом предавал гибели остальное
человечество, совершая это под видом благочестия. Ибо он не считал убийством,
когда его жертвами становились люди не одной с ним веры. (8) Таким образом предметом
его забот было, чтобы беспрестанно шло истреблением людей, и вкупе со своей супругой
он без устали выдумывал предлоги, которые вели к этому. (9) Оба они обладали сходными
по большей части стремлениями, а им и случалось различаться характером, оба они
оставались негодяями; проявляя же наиболее несходные склонности они губили подданных.
(10) Ибо убеждения его [василевса] были легче облака пыли, и он всегда поддавался
тому, кто вел его, куда заблагорассудится, если только дело не касалось человеколюбия
или бескорыстия. К тому же он был очень падок на льстивые речи. (11) Льстецы безо
всякого труда могли убедить его в том, что он способен подняться ввысь и ходить
по воздуху.
(12) Как-то состоявший при нем Трибониан 143 сказал, что он просто боится,
как бы однажды тот за свое благочестие не был неожиданно вознесен на небеса. Подобную
похвалу (вернее сказать, насмешку) он прочно удерживал в своей памяти. (13) Если
же случалось,что он восхитился чьей-то добродетелью, то вскоре он начинал поносить
этого человека как негодяя. А выбранив кого-либо из подданных, он вновь удостаивал
его похвалы, причем перемена в нем происходила безо всякой у чины. (14) Мысли
его были противоположны тому, что он говорил в желал показать. (15) Каким был
его нрав в том, что касается дружбы и вражды, я уже упоминал, в качестве подтверждения
сославшись на многое из того, что он по большей части совершал. (16) Врагом он
был непреклонным и неизменным, в дружбе нее был крайне непостоянен. В итоге он
погубил многих из тех, к кому благоволил, и никому из тех, кого он единожды возненавидел,
не стал другом. (17) Тех, кто, казалось, были ему особенно хорошо известны и близки,
он в угоду своей супруге или кому-нибудь еще, недолго думая, предавал гибели,
хорошо зная, что они будут умерщвлены единственно из-за того, что питали любовь
к нему. (18) Он ни в чем не был постоянен, кроме, разумеется, бесчеловечности
и корыстолюбия. Никому не было под силу убедить его отказаться от этого. (19)
И когда жене не удавалось склонить его к чему-либо, она, обнадежив его, что предприятие
сулит большие деньги, втягивала мужа в задуманное ею дело даже против его воли.
(20) Ради низкой выгоды он отнюдь не считал недостойным и издавать законы, и снова
их упразднять.
(21) Судебные решения он выносил не на основании им же самим изданных, законов,
но в соответствии с тем, где ему были обещаны более крупные и более великолепные
богатства. (22) Он не видел ничего постыдного в том, чтобы отнимать у своих подданных
имущество, воруя по мелочам, если под каким-нибудь предлогом не мог забрать все,
либо неожиданно предъявив обвинение, либо воспользовавшись завещанием, которого
не существовало. (23) И пока он правил римлянами, ни вера в Бога, ни вероучение
не оставались крепкими, закон не был прочным, дела — надежными, а сделка — действительной.
(24) И когда он посылал кого-нибудь из своих приближенных с каким-либо поручением,
и попутно им случалось погубить многих из тех, кто попался, но при этом награбить
кучу денег, они сразу же казались автократору достойными быть и называться славными
144 мужами, как в точности исполнившие все, что им было поручено. Если же они
являлись к нему, оказав людям какую-то пощаду, он впредь проявлял к ним недоброжелательность
и враждебность. (25) Отвергнув их как людей старого уклада, он более не призывал
их на службу. Поэтому многие старались показать себя перед ним негодяями, несмотря
на то, что по своему нраву таковыми не являлись. (26) Многократно дав кому-либо
обещание и скрепив его для пущей важности либо клятвой, либо грамотой, он тотчас
же ста-новился преднамеренно забывчив об этом, полагая, что подобный поступок
доставит ему некую славу. (27) Подобным образом Юстиниан поступал не только со
своими подданными, но и со многими врагами, о чем я рассказывал ранее 145.
(28) Он, можно сказать, почти не испытывал потребности во сне и никогда не
ел и не пил досыта, но ему было достаточно едва прикоснуться к еде кончиками пальцев,
чтобы прекратить трапезу. (29) Словно это казалось ему делом второстепенным, навязанным
ему природой, ибо он зачастую по двое суток оставался без пищи, особенно когда
наступало время кануна празднования так называемой Пасхи. (30) Тогда часто, как
я сказал, он оставался без пищи по два дня, довольствуясь небольшим количеством
воды и дикорастущих растений, и, поспав, дай Бог, час, все остальное время проводил
в постоянном расхаживании. (31) И если бы он пожелал это самое время потратить
на добрые поступки, дела достигли бы великого благополучия. (32) Он же, используя
данную от природы силу во вред римлянам, оказался способен до основания разрушить
все их государство. Ибо его постоянное бодрствование, тяготы и труды были направлены
только на то, чтобы беспрерывно и ежедневно изобретать все более тяжкие несчастья
для подданных. (33) Ибо был он, как уже сказано 146, чрезвычайно спор в том, чтобы
задумывать и молниеносно исполнять нечестивые дела, так что в конечном счете и
лучшие качества его натуры оказались во вред для его подданных.
XIV. В делах было большое расстройство и из привычного не осталось ничего,
о чем я упомяну лишь вкратце, остальное же я буду вынужден обойти молчанием, чтобы
рассказ мой не затянулся до бесконечности. (2) Прежде всего в нем [Юстиниане]
не было ничего от царского достоинства, да он и не считал нужным блюсти его, но
и языком, и внешним видом, и образом мыслей он был подобен варвару. (3) То, что
он желал издать от своего имени, он не поручал составить тому, кто имел должность
квестора, как это было заведено, но считал допустимым делать это по большей части
самому, несмотря на то, что у него был такой [грубый] язык 147, к тому же при
нем пребывала огромная толпа случайных лиц 148, так что пострадавшим от такого
[оформления дел] не на кого было жаловаться. (4) Так называемым тайным секретарям
149 не вменялось в обязанность вести тайную переписку василевса, ради чего издревле
учреждена их должность, но он, можно сказать, все писал сам, особенно когда возникала
необходимость дать распоряжение городским судьям 150, как им следует истолковывать
то или иное решение. (5) Ибо он никому в Римской державе не позволял выносить
решения по собственному суждению, но своевольно и с какой-то неразумной прямотой
сам подготавливал соответствующее решение, которое предстояло принять, вняв речам
лишь одной из тяжущихся сторон, и то, что подлежало разбору в суде, немедленно
разрешал без какого-либо расследования, руководствуясь не законом или справедливостью,
но неприкрыто поддавшись постыдному корыстолюбию. (6) Ибо василевс не стеснялся
брать взятки, так как ненасытная жадность лишила его всякого стыда.
(7) Часто то, что было постановлено сенатом, после утверждения василевсом приобретало
иной смысл. (8) Ибо сенат сидел, словно изображение на картине, не являясь господином
своих решений и не обладая влиянием для доброго .дела, но собирался лишь для вида
а ради соблюдения древнего закона, поскольку никому из собравшихся здесь вообще
не позволялось подавать голос, василевс же и его супруга обычно делали вид, будто
они разошлись во мнениях, хотя все у них между собой было уже решено. (9) Если
кому-нибудь казалось небезопасным то, что он выиграл тяжбу незаконным образом,
он, дав этому василевсу еще сколько-то золота, немедленно добивался того, что
издавался закон, идущий вразрез со всем тем, что было установлено ранее. (10)
Но если кто-нибудь другой просил восстановить этот упраздненный закон, то автократор
отнюдь не считал недостойным вернуться к нему и восстановить его. Никакого постоянства
власти не существовало, но весы правосудия колебались из стороны в сторону, склоняясь
туда, куда влекла их большая тяжесть золота. Решения дворца обосновывались на
рыночной площади, и там можно было найти лавки, где торговали не только судебными
постановлениями, но и законодательством.
(11) Так называемые референдарии 151 не довольствовались более тем, что лишь
относили василевсу прошения, а властям, по обыкновению, сообщали, каково было
его мнение касательно дела просителя, но, вобрав в себя всю ложь человеческую,
морочили Юстиниану голову и обманывали с помощью разных ухищрений и крючкотворства,
он же по самой своей природе легко поддавался людям, изощренным в подобного рода
делах. (12) Выйдя же из дворца и не допустив тяжущихся к тем, с кем сами имели
беседу, они, так, чтобы не оставалось улик, вымогали у беззащитных столько денег,
сколько им представлялось достаточным. (13) И солдаты, которые несли охрану дворца,
явившись в царский портик 152, силой добивались судебного решения. (14) Все, так
сказать, оставили свои посты и по собственному произволу шли путями, которые раньше
были для них невозможны и недоступны. В делах был полный разлад, ничто не соответствовало
своему названию, и государственный строй уподобился игрушечному царству. (15)
Остальное, однако, мне следует обойти молчанием, как я уже сказал в начале этого
повествования, но все же я расскажу о том человеке, который первым побудил этого
василевса брать взятки в ходе судебного разбирательства.
(16) Был некий Лев, родом киликиец, крайне подверженный корыстолюбию. Этот
Лев являлся ухищреннейшим из льстецов и умел внушать невежественным душам свои
мысли. (17) Обладал он даром убеждения, который помог ему, используя глупость
тирана, содействовать погибели человечества. Он первый склонил Юстиниана торговать
судебными решениями. (18) И с тех пор как этот человек [Лев] 153 решил красть
таким способом, как было сказано, то уже никогда не прекращал этого, и зло, распространяясь,
достигло громадных размеров. Любой, кто хотел затеять несправедливую тяжбу с кем-либо
из порядочных людей, тут же шел ко Льву и, пообещав какую-то часть спорного имущества
тирану и ему самому, удалялся из дворца, тотчас же, хотя и незаконно, выиграв
дело. (19) А Лев таким путем сумел приобрести поистине огромные деньги и оказался
обладателем многих земель, став при этом главным виновником того, что государство
римлян пришло в упадок. (20) Людям, заключившим о чем-либо договор, ничто не служило
надежной гарантией: ни закон, ни клятвы, ни документ, ни предусмотренное наказание,
ни что-либо другое, если они не принесли денег Льву и, василевсу. (21) Но и тогда
решение Льва не оставалось твердым, но он считал достойным получить деньги и от
другой стороны. (22) Ибо вечно обворовывая и ту, и другую сторону, он менее всего
помышлял о том, что пренебрегать просьбами тех, кто на него положился, и действовать
против них, означает вести себя постыдно. (23) Ему же не представлялось позорным
подобное двурушничество, если он мог получить от этого выгоду.
XV. Таков был Юстиниан. Что касается Феодоры, то ее разум непрестанно и прочно
коснел в бесчеловечности. (2) Она никогда и ничего не совершала по чужому внушению
или побуждению, но с непреклонной настойчивостью всеми силами осуществляла свои
решения, и никто не отваживался испросить у нее милости для того, кто стал жертвой
ее недовольства. (3) Ни давность времени, ни удовлетворенность от наложенного
наказания, ни всякого рода мольбы, ни страх перед смертью, которая, вероятно,
будет ниспослана с небес на весь род человеческий, не могли склонить ее к тому,
чтобы унять свой гнев. (4) Одним словом, никто никогда не видел, чтобы Феодора
примирилась с тем, кто досадил ей, даже после его смерти, но и сын умершего, словно
нечто другое, принадлежавшее отцу, заполучив в наследство вражду василисы, передавал
ее до третьего колена. (5) Ибо ее пыл, крайне расположенный возбуждаться для того,
чтобы губить людей, был совершенно не способен к умиротворению.
(6) За телом своим она ухаживала больше, чем требовалось, но меньше, чем она
желала. (7) Ранее раннего она отправлялась в бани и очень поздно удалялась Оттуда.
Завершив омовение, она направлялась завтракать, позавтракав, отдыхала. (8) За
завтраком и обедом она отведывала всякой еды и питья, сон же у нее всегда быя
очень продолжительным, днем до сумерек, ночью— до восхода солнца. (9) И вот, вступив
на стезю разного рода излишеств и предаваясь им в течение столь значительной части
дня, она притязала на то, чтобы управлять всей Римской державой. (10) И если василевс
возлагал на кого-нибудь какое-либо поручение помимо ее воли, дела у этого человека
принимали такой оборот, что вскоре он с великим срамом отрешался от должности
я погибал самой позорной смертью.
(11) У Юстиниана всякое дело шло легко не столько потому, что он был остер
умом, сколько потому, что он, как было сказано, по большей части обходился без
сна и являлся самым доступным человеком на свете. (12) У людей, хотя бы и незнатных
и совершенно безвестных, была полная возможность не только явиться к тирану, но
и иметь с ним тайную беседу. (13) Попасть же к василисе было невозможно даже кому-либо
из архонтов, разве что он потратит на это массу времени и труда, но все они с
рабским усердием постоянно пребывали в ожидании, все время находясь в узком и
душном помещении. Ибо отсутствовать здесь для любого из них означало подвергнуть
себя смертельной опасности. (14) Все это время они стояли на цыпочках и каждый
изо всех сил старался держать голову выше, чем соседствующие, чтобы евнухи, выходя,
могли его заметить. (15) Приглашались же лишь некоторые из них, и то с трудом
и по прошествии множества дней, а войдя к ней, они в великом страхе как можно
скорее удалялись, лишь пав перед ней ниц и коснувшись краешком губ ступней обеих
ее ног. (16) Говорить с ней или просить ее, если она сама не повелевала этого,
было недопустимо. Государство погрязло в раболепии, получив в ее лице надсмотрщика
рабов. (17) Таким образом дела римлян гибли и из-за тирана, который, казалось,
был слишком добродушен, и из-за Феодоры, которая была сурова и крайне высокомерна.
(18) Ибо его добродушие было ненадежным, ее же тяжелый нрав был помехой в делах.
(19) Итак, образом мысли и жизни они явно отличались друг от друга, однако
были у них общими корыстолюбие, кровожадность и отсутствие всякой искренности.
(20) Ибо оба они обладали поразительным умением лгать, и если о ком-либо из тех,
кто досадил Феодоре, сообщали, что он совершил какой-либо проступок, хотя бы незначительный
и не стоящий слов, она немедленно придумывала обвинения, вовсе не применимые к
данному человеку, раздувая это дело как великое злодеяние. (21) Выслушивалась
масса жалоб, назначался суд по обвинению в низвержении существующего порядка я
сходились судьи, собранные ею и готовые сражаться друг с другом из-за того, кто
более других окажется способен угодить василисе бесчеловечностью приговора. (22)
Имущество пострадавшего она немедленно отписывала в казну, а его самого, подвергнув
мукам, даже если он был древнего рода 154, она, не колеблясь, наказывала изгнанием
или смертью, (23) Но если кто-либо из тех, к кому она благоволила, оказывался
уличенным в беззаконных убийствах или каком-либо ином тяжком преступлении, она,
понося обвинителей и насмехаясь над их рвением, вынуждала их против воли хранить
молчание о происшедшем.
(24) Когда же ей было угодно, она оказывалась способна и самые серьезные из
дел превратить в шутовство, словно речь шла о сценическом представлении. (25)
Как-то некий патрикий, старый человек, долгое время находившийся на службе (имя
которого, хотя мне оно хорошо известно, я ни в коем случае не упомяну, чтобы не
увековечить нанесенное ему оскорбление), когда кто-то из ее приближенных одолжил
у него крупную сумму денег, не имея возможности взыскать ее, явился к ней, чтобы
изобличить перед ней заключившего сделку и просить ее помочь ему обрести справедливость.
(26) Заранее узнав об этом, Феодора приказала евнухам, чтобы, когда он предстанет
перед ней, все они окружили его и слушали, что она будет изрекать, наставив их
в том, что им следует повторять ей в ответ. (27) Когда патрикий явился в гинекей,
он, как полагалось, пал перед ней ниц и со слезами на лице сказал: “О владычица,
тяжко мужу-патрикию испытывать нужду в деньгах. (28) То, что к другим вызывает
сочувствие и жалость, оборачивается оскорблением для человека этого сана. (29)
У любого другого, попавшего в крайнюю нужду, есть возможность сказать об этом
своим заимодавцам и таким образом тотчас избавиться от хлопот, но муж-патрикий,
не имеющий возможности уплатить своим заимодавцам долг, по большей части постыдится
сказать об этом, а если скажет, то ему никогда не поверят, поскольку бедность
не сочетается с этим сословием. (30) А если ему и удастся убедить, ему придется
претерпеть самые постыдные и мучительные страдания. (31) Итак, о владычица, и
у меня есть денежные дела с людьми, одни из которых ссудили мне из своих средств,
другие же взяли в долг у меня. (32) Заимодавцев, которые беспрерывно преследуют
меня, я не могу прогнать из-за стыда перед своим саном; должники же, которым случай
ие выпал оказаться патрикиями, прибегают к бесчеловечным отговоркам. (33) Припадаю
к тебе, молю и прошу помочь мне обрести справедливость и избавить меня от моих
теперешних бед”. (34) Так он сказал. Женщина же нараспев ответила: “О патрикий
такой-то!” А хор евнухов подхватил ей в ответ: “Ну и большая же у тебя грыжа”.
(35) И вновь этот человек стал умолять и произнес речь, подобную той, что сказал
раньше, и вновь женщина ответила так же, а хор откликнулся на ее слова, пока этот
несчастный, отчаявшись, не пал перед ней ниц, как полагается, и, удалившись, не
отправился восвояси. (36) Большую часть года она проводила в загородных дворцах
на побережье, особенно в так называемом Иероне 155, и от этого ее многочисленная
свита терпела жестокие страдания. (37) Ибо свита испытывала недостаток в самом
необходимом и подвергалась опасностям, исходящим от моря, особенно когда случалось
возникнуть буре, что бывало нередко, или где-то поблизости объявлялось морское
чудовище 156. (38) Но они [Юстиниан и Феодора] ставили ни во что бедствия всех
прочих людей, если сами они получали возможность предаваться удовольствиям. (39)
А как проявлялся нрав Феодоры по отношению к тем, кто ей досадил,. я сейчас покажу,
упомянув, разумеется, лишь немногое, чтобы не показалось, будто я взял на себя
невыполнимый труд.
XVI. Когда Амаласунта в своем нежелании обитать среди готов решила переменить
и саму свою жизнь, задумав отправиться в Византии, как мной рассказано в прежних
книгах 157, Феодора призадумалась над тем, что эта женщина была знатного происхождения,
к тому же царица, очень хороша собой и необыкновенно изобретательна в путях и
средствах к достижению желаемого ею. Ее великолепие и исключительно мужской склад
характера возбуждали в ней [Феодоре] подозрения, в то же время она боялась непостоянства
своего мужа. Свою ревность, однако, она проявила не в пустяках, но решила злоумышлять
против той, не останавливаясь и перед ее убийством. (2) Тотчас она убедила мужа
отправить послом в Италию Петра 158, причем только его одного 159. (3) Посылая
его, василевс дал ему поручения, о которых я рассказал в соответствующем месте
моего повествования 160. Но из страха перед василисой я не мог открыть тогда истину
о том, что произошло. (4) Сама же она потребовала от Петра лишь одного—чтобы он
как можно скорее убрал Амаласунту из числа живых, обнадежив его, что он будет
осыпан великими милостями, если исполнит ее поручение. (5) Тот, оказавшись в Италии
(ибо природа этого человека не ведала, что значит испытывать колебания, готовя
подлое убийство, когда имелась надежда заполучить какую-то должность или большие
деньги), убедил Теодата, не знаю уж какими посулами, умертвить Амаласунту 161.
Так-то он и дошел до чина магистра 162 и удостоился как никто иной, величайшей
власти и величайшей ненависти.
(6) Таков был конец Амаласунты. (7) Был у Юстиниана некий секретарь по имени
Приск, большой негодяй и пафлагонец 163, по своему характеру вполне подходящий,
чтобы угодить своему господину, очень к нему расположенный и полагавший, что и
со стороны того он пользуется таким же расположением. Поэтому он очень скоро,
хотя и незаконно, стал обладателем большого богатства. (8) Феодора, поскольку
он держался с ней гордо и пытался оказывать ей противодействие, оклеветала его
перед мужем. (9) Поначалу она не имела успеха, но вскоре в разгар зимы она поместила
этого человека на корабль, отправила туда, куда ей вздумалось, приказала постричь
и против его воли заставила стать церковнослужителем. (10) Между тем Юстиниан,
сделав вид, что ничего не знает о случившемся, не стал допытываться, в каком месте
земли находится Приск, и в дальнейшем о нем и не вспоминал, храня молчание, словно
пораженный беспамятством, не забыв, однако, забрать себе все, даже малейшие, остатки
его состояния 164. (11) Когда на нее [Феодору] пало подозрение, что ее обуяло
влечение к одному из ее рабов по имени Ареовинд, варвару по происхождению, но
пригожему в юному, которого она в то время определила ключником, то, стремясь
снять с себя обвинение, она, хотя, как говорят, и была до крайности влюблена в
этого человека, решилась тогда подвергнуть его жесточайшему наказанию, после чего
мы о нем более ничего не слышали и доселе никто его больше не видел. (12) Ибо
если она хотела скрыть что-либо из того, что совершалось, то об этом никто не
говорил и не упоминал, а тому, кому было что-то известно об этом, не позволялось
впредь ничего сообщать ни кому-либо из своих родственников, ни тому, кто, стремясь
узнать правду, захотел бы выведать об этом, как бы он ни был любопытен. (13) С
тех пор как существует род людской, ни один тиран не внушал такого страха, поскольку
никто из досадивших ей не смог укрыться от нее. (14) Множество соглядатаев сообщали
ей о том, что говорилось и делалось на агоре и по домам. (15) Когда же она не
желала, чтобы наказание виновного стало как-то известным, она делала следующее.
(16) Если тот был именит, она, вызвав этого человека, с глазу на глаз препоручала
его кому-либо из своих помощников с приказом переправить его в самые отдаленные
пределы Римской державы, (17) И тот в неурочный ночной час сажал его, закутанного
с головой и связанного, на корабль и отправлялся с ним туда, куда повелела эта
женщина. Там, передав его в еще большей тайне тому, кто был сведущ в подобной
службе, он удалялся, приказав охранять этого человека самым тщательным образом
и запретив говорить кому-либо о нем, до тех пор пока либо василиса не сжалится
над несчастным, либо он не скончается, измученный годами медленной смерти вследствие
невзгод существования в этом месте и полностью изнуренный.
(18) Прогневалась она и на некого Васиана, принадлежавшего к прасинам, молодого
человека знатного рода, по той причине, что он ее ругательски ругал. Поэтому Васиан
(ибо до него дошел слух о ее гневе) бежал в храм Архангела 165. (19) Она тотчас
направила к нему стоящего над народом архонта 166, повелев предъявлять ему обвинение
не в том, что он бранил ее, но приписать ему мужеложество. (20) Архонт извлек
его из храма и подверг невыразимо мучительному наказанию. И весь народ, видя,
какие несчастья выпали на долю человека благородного и искони воспитанного в неге,
тотчас преисполнился сострадания к нему и с плачем принялся кричать до небес,
прося пощадить юношу. (21) Та же подвергла его еще более тяжкому наказанию, отсекла
ему срамные места и погубила его, не имея против него никаких улик, а имущество
отписала в казну. (22) Таким образом, когда эту бабу охватывал гнев, безопасности
не давал ни храм, ни запрет со стороны закона; мольбы целого города оказывались
бесполезны, чтобы спасти попавшего в несчастье, и ничто другое не могло оказаться
препятствием на ее пути.
(23) Прогневалась она и на Диогена (за то, что он являлся прасином), человека
обходительного и любезного всем, в том числе и самому василевсу, и тем не менее
она постаралась и его оклеветать в мужеложестве. (24) Итак, склонив к тому двух
его рабов, она выставила их в качестве свидетелей и обвинителей своего хозяина.
(25) Однако дело его рассматривалось не скрытно и тайно, как она привыкла, но
публично и, учитывая доброе имя Диогена, судей было назначено много и не из числа
безвестных. Тщательно расследовав дело, они не сочли слова рабов достаточно вескими
для вынесения приговора, да к тому же были те еще детьми. Тогда василиса заключила
в свое обычное узилище одного из родственников Диогена — Феодора. (26) Там она
попыталась то льстивыми речами, то многими оскорблениями обхитрить этого человека.
Так как она ни в чем не преуспела, то приказала, обвив его голову возле ушей воловьей
жилой, затем скручивать и стягивать ее. (27) Несмотря на то, что Феодору казалось,
что глаза его выскочат из орбит, он решил не придумывать того, чего не было. (28)
Поэтому судьи за недоказанностью вины оправдали Диогена, а город всенародно отпраздновал
это событие.
XVII. Таков был итог этого дела. В начале этой книги я уже рассказал о том,
что она содеяла с Велисарием, с Фотием и Вузой. (2) Два стасиота из венетов, киликийцы
родом, с великим шумом набросились на правителя Киликии Второй Каллиника, применили
силу против него и убили его конюха, который стоял подле и пытался защитить своего
хозяина. Произошло это на глазах правителя и всего народа. (3) Тот, взяв их за
это убийство, а вдобавок и за многое другое, справедливо предал их смерти. Она
же [Феодора], узнав об этом и решив показать, что она благоволит венетам, безо
всякого на то основания посадила его, еще исполнявшего должность, на кол на могиле
этих убийц. (4) Василевс же, сделав вид что он скорбит и оплакивает погибшего,
сидел дома, похрюкивая [от удовольствия]. Он грозил многими карами тем, кто оказывал
пособничество в этом деле, но ничего не предпринял и счел вполне для себя достойным
присвоить деньги умершего.
(5) Феодора, однако, радела и о том, чтобы придумать наказания для тех, кто
грешил своим телом. И вот, собрав более пятисот блудниц, которые торговали собой
посреди агоры за три обола — только чтобы не умереть с голода,—и отправив их на
противолежащий материк, она заключила их в так называемый монастырь Раскаяния
167, принуждая их переменить образ жизни. (6) Некоторые же из них ночью бросились
с высоты и таким путем избавились от нежеланной перемены.
(7) Жили в Визaнтии две девы-сестры 168, которые не только имели отца-консула
и в третьем поколении принадлежали к консульским семьям, но и вели свой род от
людей, издревле обладавших в сенате первенством крови. (8) Случилось так, что
они, уже вступавшие в супружество, овдовели, поскольку мужья их погибли. Феодора
тотчас подобрала двух мужчин, безродных и бесстыжих, и стала прилагать старания
к тому, чтобы женить их на сестрах, обвинив тех в том, что они ведут нескромный
образ жизни. (9) Те, в страхе, как бы этого не случилось, бежали в храм Софии,
вошли в священный баптистерий и крепко ухватились за купель. (10) Однако василиса
поставила их в такое безвыходное положение и подвергла таким страданиям, что они
поспешили избавиться от этих бед, сменив их на замужество. Таким образом ни одно
место не осталось у нее неоскверненным и неприкосновенным. (11) Так эти сестры
против воли сочетались браком с людьми нищими и ничтожными, [стоявшими] много
ниже их по положению, хотя у них имелись знатные женихи. (12) И мать их, тоже
вдовствующая, присутствовала на обручении, не осмеливаясь ни возопить, ни оплакать
это горе. (13) Впоследствии Феодора, чтобы очистить себя от этого греха, решила
утешить их за счет общественных несчастий, (14) ибо она назначила того и другого
архонтами. Но и тогда к этим девам не пришло утешение, поскольку чуть ли не всем
подданным пришлось испытать от этих людей ужасные и невыносимые страдания, о чем
мной будет рассказано позднее 169. (15) Ибо Феодору не заботило ни почтение к
государственной должности, ни к самому государству, ни что-либо иное, лишь бы
воля ее была выполнена.
(16) Случилось ей, когда она еще была на сцене, забеременеть от одного из своих
любовников. Поздно заметив эту беду, она, хотя и предприняла все, как обычно,
чтобы сделать выкидыш, так и не смогла убить еще не вполне созревший плод, поскольку
ему оставалось совсем немного, чтобы окончательно принять человеческий облик.
(17) Поскольку ей ничего не удалось, она, оставив попытки, была вынуждена родить.
Отец новорожденного, видя, что она не знает, что предпринять, и злится, что, став
матерью, больше не сможет, как раньше, торговать своим телом, и справедливо подозревая,
что она изведет дитя, отобрал его и, назвав Иоанном (ибо он был мужского пола),
удалился с ним в Аравию, куда сам направлялся. (18) Когда же он оказался при смерти,
а Иоанн был тогда уже отроком, отец расказал ему все о его матери. (19) И совершив
все полагающиеся обряды по умершему отцу, он какое-то время спустя явился в Византии
и сообщил об этом деле тем, кто постоянно ведал доступом к его матери. (20) И
те, подумав, что она будет рассуждать так, как подобает человеческому существу,
объявили матери, что прибыл ее сын Иоанн. (21) Женщина, испугавшись, как бы эти
слова не дошли до ее мужа, повелела привести мальчика к ней. (22) Когда он явился
и она увидела его, она вверила его одному из своих прислужников, которому обычно
поручала подобные дела. (23) И каким образом этот несчастный исчез из числа людей,
я не могу сказать; до сих пор его никому не удалось увидеть, даже и после того,
как василиса умерла.
(24) В те времена нравственность почти всех женщин оказалась испорченной. Ибо
они с полной свободой грешили по отношению к своим мужьям, поскольку это не грозило
им какой-либо опасностью и не причиняло вреда, так как даже те из них, которые
были уличены в прелюбодеянии, оставались безнаказанными, ибо они немедленно обращались
к василисе, добиваясь полного поворота дел, подавали встречный иск и привлекали
своих мужей к суду несмотря на то, что никакой вины со стороны тех не было 170.
(25) И хотя они не были изобличены, им ничего не оставалось, как уплатить в качестве
штрафа двойную сумму приданого; затем их, подвергнув бичеванию, обычно отправляли
в тюрьму. И им вновь предстояло видеть разряженных блудниц, еще более смело предающихся
сладострастию с прелюбодеями. А прелюбодеи за дела такого рода удостаивались и
почестей. (26) Поэтому впредь большинство, претерпевая от жен безбожные обиды,
дабы избежать бичевания, предпочитали помалкивать, предоставляя женам полную свободу,
чтобы самим не прослыть уличенными. (27) Эта женщина притязала на то, чтобы самовластно
распоряжаться государственными делами. Ибо она ставила и должностных лиц, и священников,
старательно подыскивая и заботясь только о том, чтобы тот, кто домогается должности,
не оказался наделен лучшими качествами, отчего он был бы не в состоянии выполнять
ее приказания. (28) И все браки она устраивала с неким божественным могуществом.
До совершения брака люди не устраивали никакой помолвки по добровольному согласию.
(29) Но у каждого мужчины жена объявлялась неожиданно, и не потому, что она ему
понравилась, что в обычае даже у варваров, но потому, что того пожелала Феодора.
(30) И то же самое приходилось претерпевать женщинам, которые выходили замуж.
Ибо их принуждали сочетаться браком с людьми совершенно против их собственной
воли. (31) Зачастую она удаляла новобрачную из брачного чертога, оставив новобрачного
в одиночестве лишь потому, что это ей не нравилось, как в ярости говорила она.
(32) Она проделала это со многими, в частности со Львом, занимавшим должность
референдария 171, и Сатурнином, сыном к тому времени уже покойного магистра Гермогена
172. За этого Сатурнина была просватана его двоюродная племянница, девица благородная
и прекрасного воспитания, которую ее отец, Кирилл, помолвил с ним, когда Гермогена
уже не было в живых. (33) Когда же их брачный чертог был уже совсем готов, она
взяла под стражу жениха и отвела его к иному чертогу, где он с плачем и стенаниями
женился на дочери Хрисомалло [Золотая шерсть]. (34) Когда-то Хрисомалло была танцовщицей
и вместе с тем блудницей; ныне же она вместе с другой Хрисомалло и Индаро обитала
во дворце. (35) И вместо блуда и времяпровождения в театре они заправляли делами
здесь. (36) Проведя с молодой женой ночь и найдя ее лишенной девственности, он
сообщил дому-то из близких, что жена его — сосуд уже просверленный. (37) Когда
это дошло до Феодоры, она приказала прислужникам поднять его на воздуси, как мальчишку,
ходящего к грамматисту 173, якобы за то, что он превозносится в чванится, что
ему отнюдь не подобает, и, нанеся ему множество ударов по спине, сказала ему,
чтобы он не болтал вздора.
(38) Что она сотворила с Иоанном Каппадокийским, я рассказал в предшествующем
повествовании 174. Сделала она это, будучи в гневе на этого человека, однако не
по той причине, что он совершал проступки по отношению к государству (доказательством
служит то, что никому из тех, кто впоследствии творил и более ужасные дела по
отношению к ее подданным, она не сделала ничего подобного), а потому, что он в
иных делах осмеливался идти против нее, и особенно же потому, что доносил на нее
василевсу, так что у нее чуть было не дошло до вражды с мужем. (39) Здесь, как
я уже обещал, я должен во что бы бы то ни стало поведать о самых истинных причинах
ее поступков. (40) Даже и после того, как его, подвергнутого всяческим мучениям,
она заточила в Египте, как об этом мной было рассказано 175, она не пресытилась
наказанием этого человека и не переставала разыскивать лжесвидетелей против него.
(41) Четыре года спустя она сумела найти двух прасинов из стасиотов Кизика, тех,
что, как говорят, поднялись против епископа 176. (42) Отчасти льстивыми посулами,
отчасти угрозами она обошла их, и один из них, движимый страхом и надеждами, возвел
грех убийства [епископа] на Иоанна. (43) Другой же никак не решался пойти против
истины, хотя он был так истерзан пытками, что, казалось, вот-вот умрет. (44) Итак
и под этим предлогом она никак не смогла уничтожить Иоанна, юношам же она отсекла
по правой руке, одному — потому, что он никак не хотел лжесвидетельствовать, другому—для
того, чтобы ее злой умысел не стал совершенно очевиден. (45) И хотя это было проделано
на глазах у всех на агоре, Юстиниан сделал вид, что ему совершенно неизвестно
все, что творится.
XVIII. Что Юстиниан был не человек, но, как я сказал 177, некий демон в образе
человека, можно было бы заключить, исходя из необычайной величины бедствий, причиненных
им людям. (2) Ибо в чрезмерности совершенного проявляется и сила совершившего.
(3) А точное число тех, кого он погубил, определить не под силу никому кроме Бога.
(4) Легче можно было бы, я думаю, сосчитать все песчинки, нежели тех, кому принес
гибель этот василевс. Но если сделать примерный подсчет по тем землям, которым
довелось обезлюдеть, скажу, что погибли мириады — мириады мириад. (5) Ливия, протянувшаяся
на столь огромные пространства, была до такой степени разорена им, что встретить
там человека на протяжении долгого пути — дело нелегкое и, можно сказать, примечательное.
(6) А ведь вандалов, недавно взявшихся здесь за оружие 178, насчитывалось восемь
мириад; а что до их жен, детей и рабов, то разве можно их сосчитать? (7) А число
ливийцев 179, которые в прежние времена жили в городах, обрабатывали землю, занимались
морскими промыслами — все это по большей части мне довелось видеть самому — кто
из людей способен пересчитать? Много больше, чем их, было там маврусиев 180, каждому
из которых вместе с их женами и потомством пришлось погибнуть. (8) Да и многие
римские воины и те, кто последовал за ними из Визaнтия, оказались сокрыты землей.
Так что, если кто-либо стал утверждать, что в Ливии погибло пятьсот мириад, то
я думаю, он назвал бы число явно заниженное. (9) Причина же заключалась в том,
что сразу после поражения вандалов он [Юстиниан] не позаботился о том, чтобы укрепить
свою власть над страной, и не подумал о том, что сохранность богатств покоится
на прочном расположении подданных, но тут же спешно отозвал Велисария, совершенно
безосновательно возведя на него обвинение в тирании, с тем, чтобы распорядившись
тамошними делами по своему произволу, высосать из Ливии все соки и полностью разграбить
ее.
(10) Он, во всяком случае, немедленно послал оценщиков земли и наложил прежде
небывалые жесточайшие налоги. Земли, что получше, он присвоил себе. И он запретил
арианам отправление их таинств. (11) Он задерживал жалованье солдатам и обременял
их в прочих отношениях. Возникавшие из-за этого мятежи завершались великой погибелью.
(12) Ибо он никогда не мог придерживаться установленного порядка, но самой природой
был предназначен для того, чтобы все запутывать и приводить в смятение.
(13) Италия, которая не менее чем в три раза обширнее Ливии, повсеместно обезлюдела
еще в большей степени, нежели та. Отсюда ясно примерное число погибших и в ней.
(14) Причина произошедшего в Италии уже изложена мной раньше 181. Все прегрешения,
совершенные им в Ливии, он [Юстиниан] повторил и здесь. (15) Послав так называемых
логофетов 182, он тотчас поставил все вверх ногами и испортил. (16) Власть готов
до этой войны распространялась от земли галлов до границ Дакии, где находится
город Сирмий 183. (17) Со времени, когда в Италию прибыло войско римлян, большая
часть Галлии и Венетии оказалась в руках германцев 184. (18) Сирмием и прилегающей
к нему областью завладели гепиды; и вся эта земля, вообще говоря, совершенно лишилась
обитателей. (19) Одних погубила война, других — болезни и голод, эти естественные
спутники войны. (20) На Иллирию же и всю Фракию, если брать от Ионийского залива
185 до пригородов Визaнтия, включая Элладу и область Херсонеса 186, почти каждый
год с тех пор, как Юстиниан стал владеть Римской державой, совершали набеги и
творили ужаснейшие дела по отношению к тамошнему населению гунны, склавины и анты
187. (21) При каждом набеге, а думаю, здесь было умерщвлено и порабощено более
двадцати мириад римлян, отчего вся эта земля стала подлинно Скифской пустыней
188.
(22) Такие бедствия произошли за время войны в Ливии и в Европе. На восточные
же пределы римлян от Египта до персидских границ все это время беспрерывно совершали
набеги сарацины и постоянно до такой степени их разоряли, что все эти земли стали
совсем малолюдными, и, я думаю, никому и никогда не окажется под силу пересчитать
тех, кто таким образом погиб. (23) Персы и Хосров, четырежды вторгнувшись в остальные
римские владения, разрушали города, а людей, которых застигали в захваченных городах
и в каждой захваченной местности, одних убивали, других уводили с собой 189. Таким
образом землю, на которую они обрушивались, оставляли безлюдной пустыней. (24)
А с тех пор, как они вторглись в земли Колхиды 190, до сего дня постоянно погибают
и они сами, и лазы, и римляне.
(25) Однако ни персам, ни сарацинам, ни гуннам, ни склавинскому племени, ни
каким-либо другим варварам не случалось уходить из римских пределов без потерь.
(26) Ибо в пору вторжения, а еще более во времена осад и сражений им приходилось
сталкиваться с огромным противодействием, и погибало их ничуть не меньше, чем
римлян. (27) Так не только римляне, но и почти все варвары почувствовали на себе
страсть Юстиниана к кровопролитию. (28) Хосров, конечно, тоже был скверного нрава,
но, как сказано у меня в соответствующих местах моего повествования 191, все поводы
к войне давал ему Юстиниан. (29) Он не считал нужным выждать подходящего времени
для задуманного дела, но все затевал не вовремя: в мирное время и в пору перемирия
он постоянно злокозненно вынашивал поводы для войны с соседями, а во время войны,
безо всякого основания падая духом, по причине корыстолюбия чрезмерно медленно
совершал необходимые для дел приготовления и вместо заботы о них размышлял о возвышенном,
излишне любопытствуя о природе божества 192, не прекращая войны из-за кровожадности
и склонности к убийствам и вместе с тем не имея возможности одолеть своих врагов
вследствие того, что вместо должного по своей мелочности занимался пустяками.
(30) Поэтому в то время, как он царствовал, вся земля постоянно переполнялась
кровью человеческой, как римлян, так и почти всех варваров.
(31) Таковы, говоря кратко, были события, которые произошли во время этих войн
по всей Римской державе. (32) Если же принять во внимание то, что произошло в
пору восстаний в Визaнтии и каждом отдельном городе, то, я думаю, окажется, что
там было умерщвлено людей не меньше, чем на самой войне. (33) Поскольку справедливости
и беспристрастного отношения к злодеяниям вовсе не существовало, но одна из факций
находила поддержку у василевса, то и другая не пребывала в спокойствии, но одни
— потому, что терпели обиду, другие — потому, что ощущали полную уверенность;
постоянно впадали в отчаяние и неистовое безрассудство и то шли друг на друга,
объединившись толпами, то сражались между собой небольшими группами, то, при случае,
устраивали засады поодиночке. В течение тридцати двух лет, не упуская ни одного
случая, они творили по отношению друг к другу ужасные дела и не раз гибли в то
же самое время от руки власти, поставленной над народом. (34) Однако наказания
за прегрешения по большей части обрушивались на прасинов. К тому же державу римлян
наполнило убийством наказание самаритян и так называемых еретиков. (35) Но об
этом я упоминаю здесь лишь в общих чертах, поскольку немного раньше я уже достаточно
рассказал об этом 193.
(36) Таковы были беды, обрушившиеся на всех людей от воплотившегося в человеке
демона; между тем как сам этот человек создал условия для них, став василевсом.
А какое зло причинил он людям своей тайной силой и дьявольской природой, я сейчас
расскажу. (37) В то время как он распоряжался делами римлян, приключилось множество
различного рода несчастий, и одни уверяли, что это произошло по причине присутствия
и злокозненности обитавшего в нем мерзкого демона, другие же утверждали, что Бог,
возненавидя его дела, отвратил себя от Римской державы, уступив место гнусным
демонам, чтобы все происходило подобным образом. (38) Так, река Скирт, затопив
Эдессу, стала источником бесчисленных несчастий для тамошних жителей, как мной
будет рассказано в дальнейшем повествовании 194. (39) Нил, поднявшись, как обычно,
не отступил в положенное время, причинив тамошним жителям громадный ущерб, как
рассказано мной ранее 195. (40) Кидн, устремившись на Тарc, на протяжении многих
дней заливал его почти весь и отступил не прежде, чем причинил ему неисцелимые
беды 196. (41) Землетрясения разрушили первый город Востока — Антиохию, соседствующую
с нею Селевкию и славнейший город Киликии — Аназарв 197. (42) А кто бы мог сосчитать
число погибших вместе с этими городами людей? Сюда можно было бы прибавить Ивор
и Амасию, являющуюся первой в Понте, Поливот во Фригии и город, который писидийпы
называют Филомедой, Лахнид в Эпире и Коринф, которые издревле являлись многолюднейшими
городами. (43) Всем этим городам выпала в то время участь быть разрушенными землетрясениями,
а их жителям, почти всем,— погибнуть вместе с ними. (44) Затем напал мор, как
я упомянул ранее 198, и унес добрую половину оставшихся в живых. (45) Вот сколько
погибло людей, когда Юстиниан сначала управлял государством римлян, а затем стал
властвовать как автократор.
XIX. Теперь же я примусь за рассказ о том, как он присвоил все деньги [в стране],
но прежде поведаю о ночном видении, которое довелось увидеть одному из знатных
лиц в начале правления Юстина. (2) По его словам, во сне ему привиделось, будто
он стоит в некоем месте в Византии на морском берегу, что напротив Халкидона,
и видит этого человека [Юстиниана] стоящим посреди тамошнего пролива. (3) И сначала
тот выпил морскую воду до дна, так что казалось, будто он теперь находится на
суше, поскольку вода больше не заполняла эту часть пролива. Затем, однако, здесь
появилась другая вода, полная грязи и нечистот, извергающаяся из канализационных
отверстий по ту и другую сторону пролива; и эту [воду] он немедленно выпил, и
вновь оказалось сухим ложе пролива.
(4) Таково было явленное этим видением. Юстиниан же этот в то время, как его
дядя Юстин овладел царством, нашел государственную казну полной денег. (5) Ибо
Анастасий, бывший предусмотрительнейшим и рачительнейшим из всех автократоров,
опасаясь (что и случилось), как бы его преемник, испытывая нужду в деньгах, не
начал бы грабить подданных, до отказа наполнил все сокровищницы золотом, а затем
окончил дни своей жизни. (6) Все это Юстиниан очень быстро растратил, частью на
бессмысленное морское строительство, частью по своей любви к варварам. Между тем
можно [было бы] предположить, что этого золота хватило бы на сотню лет любому,
даже самому расточительному василевсу. (7) Ибо ведавшие сокровищницами, казначейством
и всеми прочими царскими деньгами утверждали, что Анастасий, правивший римлянами
более двадцати семи лет, оставил в казне три тысячи двести кентинариев. (8) К
тому же, говорят, уже в то время, как в течение девяти лет Юстин обладал властью
автократора, а этот Юстиниан приводил государство в расстройство и беспорядок,
четыре тысячи кентинариев были незаконным образом собраны в казну, однако изо
всех них ничего не осталось, но еще при жизни Юстина они были растрачены этим
человеком так, как мной рассказано в предшествующем повествовании 199. (9) Сколько
за все время он умудрился незаконно присвоить и затем истратить, нет никакой возможности
ни сказать, ни сосчитать, ни измерить. (10) Подобно некой вечнотекущей реке, он
ежедневно опустошал и грабил подданных, и все это тут же текло к варварам или
в море 200.
(11) Когда он так без околичностей истратил общественное богатство, он обратил
свои взоры на подданных и немедленно отнял у большинства из них имущество, грабя
и притесняя их безо всякой причины, предъявляя обвинения тем; кто в Визaнтии в
в любом ином городе слыли людьми состоятельными, хотя никакой вины за ними не
было. Одних он обвинил в многобожии, других — в неверной исповедании христианской
веры, иных — за мужеложество, других за связь со святыми девами или за какие-либо
иные — запретные сожительства, иных — за побуждение к мятежу или за склонность
к факции прасииов, или за оскорбление его самого, или предъявив обвинение в преступлении,
носящем какое-либо иное название. Либо он самочинно оказывался наследником умерших
или, случалось, и здравствующих, якобы усыновленный ими. (12) Таковы были достойнейшие
из его деяний. А как он, воспользовавшись поднявшимся против него мятежом, который
называли “Ника”, тут же оказался наследником всех членов сената, я уже недавно
рассказывал 201, равно как и о том, как он еще до восстания, поодиночке отбирал
имущество у немалого числа сенаторов.
(13) Всех же варваров он, не упуская ни одного удобного случая, одаривал огромными
деньгами — и тех, что с востока, и тех, что с запада, и тех, что с севера, и тех,
что с юга,— вплоть до тех, которые обитают в Британии, и племен всей ойкумены,
о которых прежде мы и не слышали и увидели раньше, чем узнали их имя. (14) Ибо
они, прознав о нраве этого человека, со всей земли стали стекаться к нему в Визaнтий.
(15) Тот же, не испытывая никаких колебаний, но даже преисполненный радости от
такого дела, считал за великую удачу выплескивать богатство римлян, швыряя его
морскому прибою или варварам, постоянно, день за днем отсылая каждого из них с
раздутыми кошельками. (16) И таким образом все варвары стали полными господами
римского богатства, либо получив деньги от василевса, либо грабя римские пределы,
либо беря выкуп за пленных, либо торгуя перемирием за деньги. Так и разъяснилось
ночное видение, о котором я только что упомянул, для того, кто его видел. (17)
Однако он [Юстиниан] преуспел и в том, чтобы придумать иные способы ограбления
своих подданных, о которых я, насколько смогу, сейчас расскажу, и благодаря которым
он сумел полиостью, не сразу, но шаг за шагом, отнять у всех их имущество.
XX. Прежде всего он, как водится, назначил народу Византия эпарха, который,
распределяя впредь ежегодный налог между теми, кто имел лавки, вознамерился предоставить
им возможность продавать товары по угодной им цене 202. (2) И получилось, что
люди города, покупая самое необходимое, были вынуждены платить втридорога, и пожаловаться
им на его было некому. (3) Урон от такого порядка был огромен. Ибо в то время
как казна получала лишь часть этого дохода, приставленный к этому архонт стремился
обогатить самого себя. (4) Да и служители этого архонта, на которых была возложена
эта позорная служба, и те, кто имел лавки, получив возможность нарушать закон,
творили мерзостные дела по отношению к тем, кто тогда вынужден был совершать покупка,
и не только во много раз поднимали цены, но и ухищрялись на неслыханное мошенничество
с продаваемыми товарами.
(5) Затем он учредил множество так называемых монополий 203, продав благополучие
подданных тем, кто не гнушается идти на такую мерзость. Сам он, получив плату
за такую сделку, устранялся от этого дела, предоставив тем, кто дал ему деньги,
возможность заправлять делом так, как им заблагорассудится. (6) Столь же откровенно
он творил злоупотребления и в отношении всех прочих должностей. Ибо, поскольку
василевс всегда получал небольшую долю награбленного от архонтов, они и те, кто
был приставлен ко всякому делу, совсем безбоязненно грабили тех, кто им попадался.
(7) Словно ему оказалось мало издревле учрежденных для того должностей, он дополнительно
придумал для управления государством две другие, хотя прежде всеми жалобами занималась
поставленная над народом власть 204. (8) Но чтобы впредь становилось все больше
доносчиков и чтобы намного удобнее было подвергать пыткам ни в чем не повинных
людей, он решил учредить эти должности. (9) Исполнявшему одну из них он поручил,
явно на словах, ведать правосудием над ворами, дав этой должности название претор
димов 205, исполняющему другую он повелел постоянно наказывать тех, кто занимается
мужеложеством и имеет сношения с женщинами запретным образом, а также тех, кто
не исповедует православия, дав этой [должности] название квезитор 206. (10) И
вот претор, обнаружив среда краденого что-либо особенно ценное, считал необходимым
отнести эти вещи василевсу, заявляя, что их владельцы нигде не объявляются. (11)
Таким образом василевс всегда мог получить свою долю в дележе наиболее ценных
богатств. А так называемый квезитор, разоряя тех, иго попахал в его руки, то,
что хотел, нес василевсу, сам же в обход законов ничуть не меньше обогащался за
чужой счет. (12) Ибо служителям этих архонтов не требовалось ни выдвигать обвинителей,
ни представлять свидетелей совершившегося, но все это время беспрестанно они без
обвинения и приговора в глубочайшей тайне убивали попавших в их руки [несчастных],
а богатства их отбирали.
(13) Позднее этот душегуб приказал этим архонтам, так же как и стоящей над
народом власти, в равной степени ведать всякого рода обвинениями, повелев им состязаться
между собой в том, кто из них окажется способен быстрее и больше губить людей.
(14) Говорят, один из них прямо спросил: “Если кто-либо сделает донос всем троим,
кому надлежит произвести дознание?” Тот в ответ сказал: “Тому, кто опередит других”.
(15) И с должностью так называемого квестора он поступил совсем не так, как подобало.
Между тем все, можно сказать, прежние василевсы особо пеклись о ней. и заботились
о том, чтобы те, кто ее исполняет, были мудрыми и сведущими во всех отношениях,
особенно же ' в законах, и к тому же совершенно неподкупными, ибо государству
не избежать большой опасности, если те, в чьих руках находится эта власть, окажутся
неопытными либо корыстолюбивыми. (16) Этот же василевс первым поставил на эту
должность Трибониана, о нраве которого достаточно сказано в прежних книгах 207.
(17) Когда же Трибониан ушел из жизни, он забрал часть его имущества несмотря
на то, что, когда тот окончил последний день своей жизни, у него остался сын и
множество внуков; а на эту должность поставил Юнила, родом из Ливии 208. Этому
законы не были известны даже по слуху, поскольку он даже не был из риторов 209;
латинскую грамоту он знал; что до греческого, то он никогда не посещал грамматиста
и не был способен изъясняться на этом языке, как подобает эллину (в самом деле,
частенько, когда он отваживался говорить по-гречески, он вызывал смех у своих
помощников), но постыдному корыстолюбию был предан невероятно: нисколько не стыдясь,
он открыто торговал царскими грамотами. (18) Ради одного золотого статера он,
не колеблясь, протягивал руку первому встречному. (19) Не менее семи лет государство
подвергалось подобному глумлению. (20) Когда же Юнил отмерил дни своей жизни,
на эту должность был назначен Константин 210; он не был несведущим в законах,
но был совсем юным и неискушенным в судебных спорах и вдобавок являлся самым вороватым
и хвастливым из всех людей. (21) Он стал желаннейшим для Юстиниана человеком и
его ближайшим другом, поскольку он [Юстиниан] отнюдь не считал недостойным постоянно
воровать при его посредстве и творить его руками суд. (22) Вследствие этого Константин
за короткое время приобрел огромные богатства и преисполнился невероятным самомнением,
возносясь до небес и всех презирая, так что если кто-нибудь хотел вручить ему
крупную сумму денег, то оставлял ее кому-либо из его наиболее доверенных лиц и
тем добивался счастливого завершения своих хлопот. (23) Встретиться же с ним самим
или переговорить с ним не удавалось никому, разве только тогда, когда он спешил
к василевсу или возвращался от него не степенным шагом, но быстро и с великой
торопливостью, дабы кто-либо из встречных не задержал его безо всякой для него
выгоды.
XXI. Так обстояло у василевса с этими делами. Стараниями эпарха претория ежегодно
в казну доставлялось более тридцати кентинариев в дополнение к общественным податям.
(2) Он [Юстиниан] дал этим деньгам название “воздушная подать” 211, подразумевая
под этим, я думаю, то, что это не был некий установленный или обычный налог, но
что он получал ее по какой-то счастливой случайности, словно свалившуюся с неба,
х'отя правильнее эту затею следовало бы назвать подлостью с его стороны. (3) Прикрываясь
как щитом этим названием, те, кто один за другим пребывали в этой должности, со
всевозрастающей наглостью грабили подданных. (4) Они удостоивали автократора этих
денег, а сами беспрепятственно наживали царские богатства. (5) Юстиниан не желал
обращать на это никакого внимания, поджидая лишь благоприятного часа, чтобы, как
только они приобретут большое богатство, он мог бы выдвинуть против них какое-нибудь
обвинение в преступлении из числа тех, которым нет никакого оправдания, и отобрать
все их имущество. Так он и поступил с Иоанном Каппа-докийским. (6) И действительно,
все, кто занимал тогда эту должность, внезапно становились безмерно богатыми,
за двумя исключениями — Фоки, о котором я в прежних книгах упоминал как о человеке,
чрезвычайно радеющем о справедливости (ибо за время пребывания в должности этот
муж оставался чужд всякой корысти) 212, и Васса, получившего эту должность позднее
213. (7) Но ни тот, ни другой и года не смогли удержаться на этом посту, но как
люди бесполезные и совершенно несоответствующие времени спустя всего лишь несколько
месяцев они оказались отстраненными от должности. (8) Чтобы мне не рассказывать
обо всем по отдельности и не затянуть свой рассказ до бесконечности, скажу, что
то же самое проделывалось в Визaнтии и со всеми другими должностями.
(9) Ибо по всей Римской державе Юстиниан делал следующее. Отобрав негоднейших
людей, он за большие деньги отдавал им для порчи должности 214. (10) Ибо человеку
порядочному или по крайней мере не лишенному здравого рассудка нет никакого смысла
отдавать собственные деньги для того, чтобы грабить ни в чем не повинных людей.
(11) Получив это золото от тех, кто пришел с ним в согласие, он предоставил им
возможность делать с подданными все, что им заблагорассудится. (12) Тем самым
им было суждено разорить все земли [отданные под их управление] вместе с их населением,
с тем чтобы самим в дальнейшем оказаться богачами. (13) Одолжив у менялы 215 за
баснословные проценты сумму, которую они должны были платить за города, и отсчитав
ее тому, кто заключил с ними сделку, они, как только оказывались в этих городах,
все время творили по отношению к подвластным всякое мыслимое и немыслимое зло,
озабоченные лишь тем, чтобы выполнить свои обязательства по отношению к заимодавцам,
а затем самим оказаться в числе богатейших лиц, ибо подобное занятие не сулило
им ни опасности, ни посрамления, да еще и способствовало их славе в зависимости
от того, как много из тех, кто попался им в руки, им удавалось без всяких оснований
убить и ограбить. (14) Ибо дошло до того, что самое название убийцы и грабителя
стало обозначать у них предприимчивого человека. (15) Когда же, однако, ему [Юстиниану]
становилось известно, что кто-либо из тех, в чьих руках оказалась власть, достиг
вершин богатства, он, опутав их всякими вымышленными обвинениями, тотчас отбирал
полностью все их деньги.
(16) Но позднее он издал закон, чтобы те, кто домогается должностей, давали
клятву в том, что они будут чисты от всякого воровства и не будут ни давать, ни
брать ради получения должности 216. (17) И он предавал всяческим проклятиям, которые
произносились людьми с древнейших времен, того, кто преступит это письменное установление.
(18) Однако не прошло и года со времени издания закона, как он сам, пренебрегая
и тем, что было записано, и проклятиями, и чувством стыда, принялся еще смелее,
чем раньше, торговать должностями, причем не в закоулке, а публично на агоре.
(19) Те же, кто купил должность, хотя и были связаны клятвой, грабить стали пуще
прежнего.
(20) Позднее он придумал и нечто другое, превосходящее все, о чем мы слышали.
Должности, которые он считал наиболее значимыми в Визaнтии и других городах, он
решил более не продавать, как [делал] раньше, но, отыскав лиц, нанимающихся за
плату, назначил их на должности 217, наказав им за жалованье, которое они получали,
отдавать ему все, что они награбят. (21) Те же, получая жалованье, совершенно
безбоязненно обирали и тащили все со всей земли, и ходил кругами произвол наймитов,
под личиной должности грабящих подданных. (22) Итак, этот василевс со всей тщательностью,
присущей ему, все время подбирал для этих дел поистине негоднейших из всех людей,
всегда преуспевая в выслеживании таких злобных созданий, какие ему и требовались.
(23) Конечно, когда он назначал на должность тех первых мерзавцев, и злоупотребление
властью явило на свет их [прирожденную] подлость, мы воистину удивлялись тому,
как человеческая природа смогла вместить в себя столько зла. (24) Когда же те,
что со временем сменили их на должностях, сумели намного превзойти их, люди изумленно
спрашивали друг друга, каким образом те, которые раньше слыли негоднейшими, теперь
уступили своим преемникам до такой степени, что ныне казались по своему образу
действия людьми прекрасными и добропорядочными. В свою очередь, третьи превосходили
вторых разного рода пороками, за ними другие, с их новшествами в преступлении,
явились причиной того, что их предшественники начинали слыть честными людьми.
(25) Поскольку, это зло росло и росло, всем людям довелось узнать на деле, что
испорченность человеческой природы не знает предела, но, вскормленная знанием
об уже совершенном и побуждаемая дерзостью, которую вдохновляет полная вседозволенность
к тому, чтобы причинять вред тем, кто попал к ней в руки, она неизменно достигает
таких границ, судить о которых способно воображение лишь оказавшихся ее жертвой.
(26) Так обстояли у римлян дела с архонтами. И часто бывало, что когда вражеское
войско гуннов порабощало и грабило Римскую державу, стратиги Фракии и Иллирии
решали напасть на них при их отступлении, но затем отказывались от своего намерения,
увидев послание Юстиниана, запрещающее им нападать на варваров, поскольку те необходимы
римлянам как союзники, например против готов или против иных врагов. (27) В итоге
эти варвары грабили и порабощали тамошних римлян как враги, а затем как друзья
и союзники римлян с пленниками и прочей добычей отправлялись домой. (28) Часто
некоторые из тамошних крестьян, снедаемые тоской по своим детям и женам, попавшим
в рабство, объединившись убивали многих из уходящих варваров и умудрялись отобрать
у них коней и всю добычу, однако затем им приходилось испытать большие трудности.
(29) Ибо некие, посланные из Визaнтия лица считали справедливым без тени сомнения
подвергать их пыткам, увечить и накладывать на них денежное взыскание, пока они
не отдадут всех отобранных у варваров коней.
XXII. Когда василевс и Феодора погубили Иоанна Каппадокийского, они хотели
назначить кого-то на его должность и сообща старались подыскать какого-нибудь
последнего негодяя, тщательно высматривая подобного рода орудие для своей тирании
и старательно изучая всех людей, чтобы они могли побыстрее губить их подданных.
(2) Итак, временно они поставили вместо него на эту должность Феодота 218, человека
отнюдь не благого нрава, но оказавшегося не в состоянии полностью им угодить.
(3) И затем они усердно продолжали искать повсюду. Против ожидания они нашли некоего
менялу по имени Петр, родом сирийца, прозвище которого было Варсима 219. Издавна
восседая у стола с медью, он извлекал из этого ремесла постыднейшую выгоду, с
большой сноровкой занимаясь кражей оболов и постоянно обсчитывая имеющих с ним
дело благодаря проворству пальцев. (4) Ибо он был ловок в том, чтобы бесцеремонно
грабить тех, кто ему встречался, а будучи пойман, клялся и грех рук покрывал дерзостью
языка. (5) Включенный в число служителей эпарха 220, он прославился такими безобразиями,
что очень понравился Феодоре и с готовностью помогал ей, совершая невозможное
для осуществления ее дурных желаний. (6) Поэтому Феодот, которого они тогда назначили
вместо Иоанна Каппадокийского, был тотчас отстранен от должности, и на нее был
назначен Петр, делавший все, что они пожелают. (7) Ибо даже лишив воинов в поле
всякого жалования, он, казалось, никогда не испытывал ни стыда, ни страха. А должностями
он торговал пуще прежнего; и еще более их обесславив, продавал их тем, кто не
колебался в совершении подобного рода покупки, явным образом позволяя купившим
их пользоваться по своему усмотрению и жизнями, и имуществом подданных. (8) Ибо
между ним и тем, кто выложил плату за должность, была прямо оговорена возможность
грабить и всячески мародерствовать. Так из столицы государства исходила торговля
человеческими жизнями; (9) заключалась сделка относительно истребления городов,
а по главным судилищам и по агоре принародно расхаживал узаконенный разбойник,
который называл свое дело сбором денег, причитающихся как плата за должность,
и не было никакой надежды, что за свои злодеяния он когда-нибудь подвергнется
наказанию. (10) И из всех помощников, находившихся при этой должности, хотя было
среди них немало безупречных, он всегда приближал к себе наибольших негодяев.
(11) Однако этим грешил не только он один, но и те, что занимали этот пост и до,
и после него.
(12) Такие же грехи совершались в ведомстве так называемого магистра 221 и
у палатинов, которые обычно несли постоянную службу при сокровищницах, частном
имуществе и патримонии 222, короче говоря, во всех ведомствах в Визaнтии и остальных
городах. (13) Ибо с тех пор, как этот тиран начал заправлять делами, в каждом
ведомстве доходы, причитающиеся тем, кто служил в нем, безо всякого основания
отбирались либо им самим, либо главой ведомства; те же, кто был у них под началом,
все это время испытывали крайнюю нужду, вынужденные служить почти как рабы.
(14) Как-то в Визaнтий было доставлено очень много зерна; когда же большая
часть его оказалась уже испорченной, он [Петр] передал его городам Востока пропорционально
размерам каждого из них, хотя этот хлеб уже не годился в пищу людям, а он отдал
его не по той цене, по которой обычно продают самый лучший хлеб, но гораздо дороже,
и покупателям пришлось, потратив большие деньги для того, чтобы взять этот хлеб
по столь тяжким ценам, бросить его затем в море или в сточные канавы. (15) Но
когда здесь оказалось в запасе много хорошего и еще не испортившегося зерна, он
и его решил продать многим нуждавшимся в хлебе городам. (16) Таким образом он
получил денег вдвое больше того, что казна отсчитала за это самое зерно тем, кто
обязан был его поставлять223. (17) А когда на следующий год урожай уже не был
столь большим, и флот, доставлявший хлеб, прибыл в Византии значительно меньшим,
чем требовалось, Петр, при данных обстоятельствах оказавшись в затруднении, счел
необходимым закупить большое количество хлеба в землях Вифинии, Фригии и Фракии.
(18) И жителям тех мест пришлось с громадным трудом привозить груз к морю, с большой
опасностью переправлять его в Визaнтий и, разумеется, получить за него крошечную,
лишь для вида, плату; штрафы же на них накладывались такой величины, что они были
рады, если кто-то позволял им даром отдать зерно в государственное хранилище и
еще приплатить за это. (19) Таково было бремя, которое обычно именовали синоной
224. Однако, когда и при этом в Визaнтии оказывалось недостаточно хлеба, многие
начали жаловаться по этому поводу василевсу. (20) Равным образом, когда почти
всем воинам не выплатили обычного жалованья, они взялись шуметь и подняли, большое
волнение по всему городу. (21) Уже и василевс казался сердитым на него [Петра
Варсиму] и хотел отрешить его от должности из-за того, о чем было сказано, а также
потому, что услышал, будто у него припрятаны невероятно большие деньги, которые
он тогда украл из казны. (22) И это было правдой. Однако Феодора мужу этого не
позволила. Ибо она души не чаяла в Варсиме, как мне представляется, за его порочность
и за его редкостное умение причинять вред подданным. (23) Ибо сама она была чрезвычайно
жестока и донельзя преисполнена бесчеловечности, и требовала; чтобы и ее помощники
были как можно более близки ей по своему нраву. (24) Говорят, однако, что она
была заколдована Петром и расположена к нему против собственной воли. (25) Ибо
этот Варсима крайне усердствовал в зельях и дьявольщине, восторгался так называемыми
манихеями 225 и не считал зазорным открыто быть их покровителем. (26) Хотя василиса
слышала об этом, она не изменила своего расположения к этому человеку, но решила
еще больше радеть о нем и выказывать ему свою благосклонность. (27) Ибо и сама
она с детства общалась с колдунами и знахарями, поскольку этому способствовал
ее образ жизни, и она жила, веря в это и постоянно уповая на это. (28) Говорят,
что и Юстиниана она приручила не столько ласками, сколько силой злых духов. (29)
Ибо не был он столь разумен, справедлив и устойчив в добродетели, чтобы противостоять
подобному злому умыслу, но явно был обуреваем страстью к убийствам и деньгам;
тем же, кто обманывал его и льстил ему, он без труда уступал. (30) Даже в делах
для него особенно важных он без всякой причины бывал переменчив и постоянно оказывался
подобен облаку пыли. (31) Поэтому ни у кого из. его родственников и знакомых никогда
не было на него твердой надежды, ибо непостоянство мысли отличало все его поведение.
(32) Поэтому он, как было сказано, был так легко доступен для знахарей и так просто
оказался во власти Феодоры, и потому-то василиса так сильно любила Петра, изощренного
в подобных делах. (33) Василевс с трудом отрешил его от должности, которую он
прежде занимал, но по настоянию Феодоры он немного времени спустя назначил его
главой сокровищниц 226, сместив с этого поста Иоанна, который занимал его до того
в течение каких-то немногих месяцев 227. (34) Был этот муж родом из Палестины,
очень кроткий и добрый, не умевший находить средства для незаконного добывания
денег и никому на свете не причинивший вреда. (35) И конечно, весь народ особенно
любил его. Поэтому он совсем не нравился Юстиниану и его супруге, которые, как
только против ожидания обнаруживали среди своих помощников человека прекрасного
и доброго, терялись, крайне раздражались и всячески старались как можно быстрее
от него избавиться.
(36) Итак, сменив этого Иоанна, Петр стал во главе царских сокровищниц и вновь
послужил для всех главным виновником их несчастий. (37) Ибо, урезав большую часть
средств, которые издревле предназначались для ежегодной раздачи их василевсом
многим людям в виде “утешения”, он сам нечестным образом разбогател за счет общественных
средств, а часть их отдал василевсу 228. (38) И лишившиеся этих средств пребывали
в большой печали, так как и золотую номисму он счел нужным выпускать не такой,
как было. принято, но уменьшив ее, чего раньше никогда не бывало 229.
(39) Так обстояло у василевса с этими архонтами. Я же примусь за рассказ о
том, как он повсеместно погубил землевладельцев. (40) Конечно, нам было достаточно,
упомянув ранее о посылаемых по всем городам архонтах, указать на страдания и этих
людей. Ибо эти самые архонты притесняли и грабили в первую очередь владельцев
земель. А теперь я расскажу обо всем остальном.
XXIII. Прежде всего издревле существовал обычай, чтобы каждый, кто владеет
Римской державой, не единожды, но многократно прощал всем подданным то, что они
задолжали казне, чтобы у тех, кто испытывает нужду и не знает, откуда ему выплатить
эти недоимки, не висела вечно петля на шее и чтобы не давать сборщикам податей
предлога для вымогательства по отношению к тем, у кого подати полностью уплачены
и никаких долгов не имеется. Этот же человек за тридцать два года не сделал для
подданных ничего подобного. (2) Поэтому обедневшие были вынуждены бежать и никогда
уже больше не возвращаться. (3) А вымогатели терзали самых добропорядочных людей,
выдвигая против них обвинение, будто они с давних пор платят подать меньше той,
которой обложена их земля. (4) И эти несчастные боялись не только того, что будут
обложены новым налогом, но и возможности того, что окажутся отягощены совершенно
несправедливыми налогами за такое множество лет. (5) И поэтому многие действительно
отдавали свое [достояние] либо вымогателям, либо казне и уходили [куда глаза глядят].
(6) Далее, несмотря на то что мидийцы и сарацины разграбили большую часть Азии
230, а гунны, славяне и анты — всю Европу, разрушив до основания одни города и
тщательнейшим образом обобрав другие посредством денежных контрибуций;
несмотря на то что они увели в рабство население вместе со всем его достоянием
и своими ежедневными набегами обезлюдили всю землю, он ни с кого не снял податей,
сделав единственное исключение для взятых приступом городов, и то лишь на год
231. (7) Но даже если бы он, подобно василевсу Анастасию, решил на семь лет освободить
от подати взятые [врагом города], я думаю, он и тогда бы не сделал того, что [учитывая
обстоятельства] ему следовало бы сделать, поскольку Кавад 232 ушел [из римской
земли], не причинив даже малейшего вреда постройкам, между тем как Хосров, предав
огню, разрушал все до основания и причинял к тому же больше страданий своим жертвам.
(8) И для этих людей, с которых он снял [эту] до смешного малую часть подати,
и для всех остальных, принимавших на себя удары мидийского войска, при том что
и гунны, и варвары-сарацины постоянно грабили земли Востока, а варвары в Европе
ежедневно и беспрестанно совершали то же самое по отношению к тамошним римлянам,
василевс этот тотчас оказывался страшнее всех варваров. (9) Ибо, как только уходили
враги, хозяева земель немедленно бывали опутаны синоной 233, эпиболэ 234 и диаграфэ
235. (10) Что это за названия и что они означали, я сейчас объясню.
(11) Владельцев имений вынуждали снабжать продовольствием римское войско пропорционально
размерам наложенной на каждого из них подати, причем поставок требовали не столько,
сколько необходимо было в данное время, но сколько можно было [взять] и сколько
решено было взыскать, не принимая во внимание, имеется ли на их земле то, что
с них требуют 236. (12) И этим несчастным приходилось поставлять провизию и солдатам,
и их лошадям, покупая все это за гораздо большую плату, иной раз в отдаленной
части страны, а затем доставлять туда, где в то время случалось быть войску и
сдавать его ведающим поставками, отмеривая не так, как принято у всех людей, но
так, как тем заблагорассудится. (13) Таков порядок того, что именуется синоной,
которая вытягивала все жилы у землевладельцев. (14) Ибо им приходилось уплачивать
ежегодную подать не менее чем в десятикратном размере, учитывая то, что они должны
были не только снабжать войско, как было сказано, но уже в довершение всех подобных
бед часто доставлять хлеб в Византии, поскольку не один лишь тот, кого прозвали
Варсима, отваживался на такой тяжкий грех, но еще до него,— Иоанн Каппадокийский,
а впоследствии те, которые переняли у Варсимы достоинство этой должности 237.
(15) Так, в общем, обстояло дело с синоной. Что касается эпиболэ, то это слово
означает некую нежданную погибель, внезапно поразившую землевладельцев и с корнем
вырвавшую у них всякую надежду на жизнь. (16) Ибо подать с земель, оказавшихся
заброшенными или неплодородными, владельцам которых и крестьянам случилось либо
вовсе погибнуть, либо, покинув отчую землю, скрываться от постигших их из-за этого
бед, они [властвующие] сочли приемлемым переложить на тех, кто еще не совсем погиб.
(17) Таково было значение слова эпиболэ, особенно распространившегося, как
и следовало ожидать, именно в это время. Что до диаграфэ, то, выражаясь кратко,
суть ее заключалась примерно в следующем. (18) Необходимость заставляла всегда,
и особенно в такие времена, подвергать города многочисленным тяжелым взысканиям.
Поводы к наложению их и способы их взимания я в настоящем рассказе опущу, дабы
рассказ мой не затянулся до бесконечности. (19) Эти взыскания оплачивали землевладельцы,
пропорционально размерам подати, налагаемой на каждого из них. (20) Их бедствия,
однако, этим не кончались; напротив, когда мор охватил всю ойкумену и не миновал
Римскую державу, истребив большую часть крестьян, и земли, как и следовало ожидать,
оказались вследствие этого обезлюдевшими, он [Юстиниан] не оказал никакой милости
их владельцам. (21) Ибо он ни разу не освободил их от ежегодной подати, взыскивая
не только то, что было наложено на каждого из них, но и долю их погибших соседей.
(22) Сверх того, они должны были выносить и все прочее, только что упомянутое
мной, вечно обременявшее тех, кому выпало несчастье быть землевладельцем. И в
довершение всего им приходилось держать на постое воинов, размещенных в наилучших
и роскошнейших комнатах, прислуживать им, а самим жить в плохоньких и заброшенных
домишках.
(23) Все это постоянно происходило с людьми в царствование Юстиниана и Феодоры,
ибо в это время не было недостатка ни в войнах, ни в. других величайших бедствиях.
(24) Поскольку же я упомянул о помещениях, [предназначенных для постоя], мне невозможно
обойти молчанием и то, что домовладельцы Византия, вынужденные предоставлять свои
дома здесь для размещения варваров числом до семидесяти тысяч, не только не могли
получать выгоду от своего имущества 238, но терпели и иные неудобства.
XXIV. Нельзя, конечно, обойти молчанием и того, что он [Юстиниан] совершил
по отношению к солдатам, над которыми он поставил наиподлейших из всех людей 239,
приказав им собирать как можно больше денег и из этого источника, причем те были
хорошо осведомлены, что двенадцатая часть того, что они добудут, достанется им
240. Имя же им было дано логофеты 241 (2) Каждый год они проделывали следующее.
По закону солдатское жалованье выплачивается не всем подряд одинаково, но молодым
и только что начавшим военную службу плата была меньше, уже испытанным и находящимся
в середине солдатских списков — выше. (3) У состарившихся же и собирающихся оставить
службу жалованье было еще более высоким с тем, чтобы они впоследствии, живя уже
частной жизнью, имели для существования достаточно средств, а когда им случится
закончить дни своей жизни, они в качестве утешения смогли бы оставить своим домашним
что-то из своих средств. (4) Таким образом Время, постоянно позволяя воинам более
низших ступеней восходить на места умерших и оставивших службу, регулировало на
основе старшинства получаемое каждым от казны жалованье. (5) Однако так называемые
логофеты не позволяли удалять из списков имена умерших, даже если в одно и то
же время по разным причинам погибало множество, особенно, как это случалось в
ходе многочисленных войн. Кроме того, они подолгу не пополняли солдатские списки,
причем делали это часто. (6) В итоге дело обернулось для государства тем, что
число солдат на действительной службе становилось все меньше и меньше; для оставшихся
в живых солдат — тем, что, оттесняемые давно уже умершими, они оставались в разряде
более низком, чем они заслуживали, и получали жалованье меньше того, которое выдавалось
бы им в соответствии с полагающимся им разрядом; для логофетов же — тем, что они
все это время выделяли Юстиниану долю из солдатских .денег,
(7) Более того, они, словно бы в отплату за опасности войны, мучили солдат
и многими другими видами взысканий, обвиняя одних в том, что они греки 242, как
будто бы было совершенно невозможно, чтобы выходец из Эллады оказался благородным;
других в том, что они якобы несут службу, не имея предписания василевса, хотя
[они] могли предъявить на этот счет царские грамоты, которые те без колебаний
дерзали объявить недействительными; третьих упрекали в том, что им случилось на
несколько дней оставить своих товарищей. (8) Впоследствии по всей Римской державе
были разосланы люди из придворной гвардии под тем предлогом, конечно, чтобы выявить
среди занесенных в списки совсем негодных к военной службе. И у некоторых они
осмеливались отнимать пояса 243, якобы как у непригодных или состарившихся. И
те в дальнейшем, публично аа площади прося милостыню у благочестивых людей, постоянно
служили для всех встречных поводом к слезам и стенаниям. С остальных же, чтобы
и с ними не .случилось того же, они взыскивали большие деньги, так что солдаты,
у которых многими способами вытянули все жилы, оказались самыми нищими из людей
и отнюдь не жаждали воевать. (9) Поэтому и в Италии дела римлян потерпели крах.
Посланный туда логофет Александр бесстыдно осмелился обвинять в этом солдат 244,
а с италийцев взыскал деньги, утверждая, что он воздает им за их поступки при
Теодорихе и готах. (10) По вине логофетов не только солдат мучили бедность и безысходность,
но и тех, что служили в качестве помощников при каждом стратиге, прежде многочисленных
и пребывавших в великой чести, терзали голод и нищета. (11) Ибо неоткуда им было
приобрести то необходимое, к чему они привыкли.
(12) Добавлю я сюда и нечто еще, поскольку рассказ о солдатах побуждает меня
к этому. Василевсы, правившие римлянами в прежние времена, разместили по всем
окраинам государства огромное множество солдат с тем, чтобы они охраняли границы
Римской державы, особенно же в восточной ее части, сдерживая таким образом набеги
персов и сарацин. Их называли лимитанами 245. (13) С самого начала василевс Юстиниан
проявил к ним такое пренебрежение и презрение, что выплачивающие им жалованье
задерживали его на четыре или на пять лет, а когда у римлян с персами бывал мир,
этих несчастных вынуждали отказываться в пользу казны от причитающегося им за
условленное время жалованья под тем предлогом, что и они будто бы вкушают блага
мира. А затем он безо всякой причины лишил их и самого названия войска. (14) И
в дальнейшем границы Римской державы оставались лишенными охраны, а солдаты неожиданно
оказались вынужденными смотреть в руки тем, кто привык заниматься благотворительностью.
(15) Другие солдаты числом не менее трех с половиной тысяч изначально были
определены для охраны дворца. Их называют схолариями 246. (16) Этим казна, как
было установлено с давних пор, всегда выплачивала жалованье большее, чем всем
прочим. Прежние государи, выбрав их по доблести из числа армян, возводили их в
это достоинство. (17) Но с тех пор как царская власть оказалась в руках Зинона
247, достигнуть этого звания стало возможно всякому, даже трусу и человеку вовсе
не воинственному. (18) Со временем даже рабы, дав взятку, могли купить доступ
к этой службе. Итак, когда Юстин овладел царской властью, этот Юстиниан многих
назначил на эту почетную службу, получив отсюда огромные деньги. (19) Когда же
затем он узнал, что в этих списках больше не осталось мест, он добавил к ним еще
и других, числом до двух тысяч, которых стали называть “сверхномерными”. (20)
Когда же он сам овладел царством, он тотчас избавился от этих “сверхномерных”,
не вернув им никаких денег.
(21) Однако и по отношению к входившим в число схолариев он придумал следующее.
Когда предполагалось послать войско против Ливии, Италии или персов, он отдавал
приказ готовиться к выступлению и схолариям, хотя прекрасно знал, что они менее
всего пригодны к службе в поле; и те, боясь, как бы этого не случилось, на указанный
срок отказывались от жалованья. И такое схолариям пришлось испытать множество
раз. (22) К тому же Петр все то время, пока он занимал должность так называемого
магистра, постоянно терзал их, каждодневно неслыханным образом обворовывая их.
(23) Ибо, хотя был он мягким в обращении и вовсе не способным на грубость, был
он в то же время наибольшим среди всех людей вором, преисполненным гнусной алчности.
Об этом Петре я упоминал в прежнем повествовании как повинном в убийстве Амаласунты,
дочери Теодориха 248.
(24) Есть во дворце и другие, пользующиеся намного большим почетом лица, поскольку
казна обычно выделяет им большее жалованье на том основании, что и они платят
больше за получение своего военного звания. Их называют доместиками и протикторами,
и они издревле были не искусны в военных делах. (25) Ибо они обычно зачислялись
в дворцовое войско единственно ради звания и внешнего блеска. Одни из них с давних
времен селились в Визaнтии, другие — в Галатии, третьи — в неких иных местах.
(26) И этих, запугивая указанным образом, Юстиниан вынуждал отказываться от причитающегося
им жалованья. (27) В общих чертах расскажу о следующем. Существовал обычай, чтобы
каждые пять лет василевс одаривал каждого солдата определенным количеством золота.
(28) И каждые пять лет посланные во все уголки Римской державы лица вручали каждому
солдату по пять золотых статоров. (29) И не сделать этого было никогда и никоим
образом нельзя. С тех же пор как этот человек стал управлять государством, он
ничего подобного не сделал и не собирался делать, хотя уже прошло тридцать два
года, так что люди до некоторой степени уже и забыли об этом деле.
(30) Примусь теперь за рассказ еще об одном его способе грабежа подданных.
Те, кто состояли на службе у василевса и должностных лиц Визaнтия по военной,
письменной или какой-либо иной части, помещались сначала в конце списков. С течением
времени они, постоянно поднимаясь вверх и занимая места умерших или ушедших в
отставку, продвигались по службе до тех пор, пока каждый из них, поднявшись на
верхнюю ступень, не достигал предела в своей должности. (31) Достигшим такого
ранга издревле назначалось так много золота, что ежегодно у них набиралось более
ста кентинариев, так что и у них самих была обеспечена старость, и многие другие,
как по большей части бывает, разделяли с ними вытекающую отсюда выгоду, а дела
государства при этом достигали великого благополучия. (32) Но этот василевс, лишив
их почти всего этого, нанес вред и им, и остальным людям. Бедность охватила сначала
их, а затем коснулась и других, ранее деливших с ними их пособие. (33) И если
кто-нибудь подсчитает нанесенный им таким образом за тридцать два года ущерб,
тот увидит размеры того, чего пришлось им лишиться.
XXV. Так обошелся этот тиран со служилыми людьми. А как он поступил по отношению
к купцам, мореходам, ремесленникам и рыночным торговцам, а через них и ко всем
остальным людям, я сейчас расскажу. (2) По обе стороны Византия есть два пролива:
один у Геллеспонта, между Систем и Авидосом, другой у устья моря, называемого
Эвксинским, там, где находится место, именуемое Иерон 249. (3) На проливе у Геллеспонта
не было никакой государственной таможни, но в Авидосе находился посланный туда
василевсом чиновник, который следил, не направляется ли в Византии без ведома
василевса судно, везущее оружие, и не выводится ли из Византия какой-нибудь корабль
без грамот и печатей лиц, на которых возложена обязанность этим ведать (ибо никому
не было разрешено отправляться из Византия без позволения лиц, служивших при так
называемом магистре) 250, и он взимал с судовладельцев подать, ни для кого не
чувствительную, на которую обладатель этой должности претендовал как на плату
за свой труд. (4) Однако поставленный у другого пролива получал постоянную плату
от василевса и тщательно следил за тем, о чем я сказал, надзирая, кроме того,
не вывозится ли к поселившимся у Понта Эвксинского варварам что-нибудь из недозволенного
к вывозу из земли римлян к варварам. Этому человеку ничего не позволялось брать
от тех, кто плыл в этом направлении. (5) Однако, с тех пор как Юстиниан овладел
царской властью, он учредил государственные таможни у обоих проливов и постоянно
посылал туда двух чиновников на жалованьи. Доставляя им полагающуюся плату, он
в то же время требовал, чтобы они, используя всю данную им власть, добывали для
него из этого источника как можно больше денег. (6) Те же, заботясь лишь о том,
чтобы показать ему свою преданность, удовлетворялись лишь тогда, когда получали
от плывущих полную плату с их груза 251.
(7) Вот что он сделал у того и у другого пролива. А в Визaнтии он придумал
следующее. Назначив [на должность] одного из своих близких—родом сирийца по имени
Аддей,—он приказал ему обеспечить для него некую выгоду от приплывающих сюда кораблей.
(8) Итак, тот все корабли, приплывающие в гавань Визaнтия, не выпускал больше
оттуда, не наложив на навклеров 252 штраф за корабли 253, либо заставлял их отправляться
с грузом назад в Ливию и Италию. (9) И некоторые из них больше уже не желали ни
принимать на корабль обратный груз, ни заниматься впредь морским промыслом вообще,
но сжигали свои корабли и, удовольствовавшись этим, удалялись. (10) Те же, однако,
кто был вынужден добывать этим промыслом средства к существованию, в дальнейшем
нагружали свои корабли лишь после того, как брали с купцов тройную плату; торговцы
же возмещали свои убытки за счет тех, кто покупал товары. И так римлян всячески
доводили до голодной смерти.
(11) Так обстояли дела с управлением государством. Но я думаю, не следует обойти
молчанием то, что было сделано царственной четой с мелкой монетой. (12) В то время
как раньше менялы обычно давали тем, кто совершает с ними сделку, за один золотой
статер двести десять оболов, называемых фоллами, эти, ухищряясь в достижении собственной
выгоды, распорядились давать за статер всего сто восемьдесят оболов. Таким образом
золотая номисма урезалась на седьмую часть...254 из всех людей.
(13) Когда эта царственная чета ввела на большую часть товаров так называемые
монополии 255 и те, кто хотел что-нибудь купить, каждодневно подвергались губительным
мукам, незатронутыми же остались лишь лавки, торгующие одеждой, они и здесь придумали
следующее. (14) Платья из шелка издавна обычно изготовлялись в Бейруте и Тире
— городах, расположенных в Финикии. (15) Занимающиеся этим купцы, ремесленники
и мастера с давних пор жили здесь, а отсюда этот товар распространялся по всей
земле. (16) Когда же в царствование Юстиниана те, кто занимался этим делом в Византии
и других городах, стали продавать эту одежду за более высокую плату, ссылаясь
на то, что в настоящее время они платят персам за шелк больше, чем раньше, а число
таможен 256 в римской земле возросло, автократор, показывая всем, что он этим
рассержен, обязательным для всех законом воспретил, чтобы либра этой материи стоила
больше восьми золотых 257. (17) На тех, кто преступит этот закон, налагалось наказание,
предусматривающее лишение всех имеющихся у него богатств. Это представлялось людям
совершенно невозможным и безысходным. Ибо купцам, купившим этот товар за более
высокую цену, нельзя было отдавать его тем, с кем они имели дело, по более низкой
цене. (18) Поэтому они сочли бесполезным заниматься далее этой торговлей, но украдкой,
из-под полы распродавали мало-помалу оставшийся у них товар, конечно же, кому-то
из знатных, тем, для кого было радостью, тратя свои деньги, так наряжаться, либо
тем, у кого в известной степени была необходимость в этом 258. (19) Василиса,
узнав об этом от неких наушников, хотя и не стала проверять слухи, тотчас отобрала
у этих людей весь товар и наказала их на кентинарий золота... 259 Это ремесло
у римлян находится в ведении главы царских сокровищниц. (20) Назначив на эту должность
Петра по прозвищу Варсима, они вскоре позволили ему совершать безбожные дела.
(21) Ибо, в то время как он требовал, чтобы все прочие строго соблюдали закон,
сам он, заставляя мастеров по этому ремеслу работать на одного себя, продавал,
ничуть не таясь, но открыто, на агоре, одну унцию шелка любой окраски не менее
чем за шесть золотых, а шелк царской окраски, которую обычно именуют головером
260, более чем за двадцать четыре золотых 261. (22) Из этого источника он добывал
василевсу огромные деньги. Однако для себя приобрел тайком еще больше. Начавшись
с него, такие порядки сохранились навсегда. (23) Ибо до настоящего времени он
один открыто остается и поставщиком, и продавцом этого товара. (24) Купцы же,
которые раньше занимались этим ремеслом в Визaнтии и в любом другом городе, трудясь
да море и на суше, оказались доведены этим делом, как и следовало ожидать, до
беды. (25) А в упомянутых городах почти весь народ внезапно обнищал. Ибо ремесленники
и занимающиеся ручным трудом работники, естественно, оказались вынуждены бороться
с голодом, и многие из-за этого, поменяв подданство, беженцами отправились в персидские
пределы. (26) И лишь глава царских сокровищниц, неизменно занимаясь этим делом,
часть дохода отсюда, как было сказано, считал нужным отдавать василевсу, сам же,
извлекая еще больше для себя, богател на общественных несчастьях. Вот во что это
вылилось.
XXVI. А каким образом он сумел уничтожить всю красоту и благолепие Визaнтия
и всякого другого города, я сейчас расскажу. (2) Прежде всего он решил упразднить
достоинство риторов. Ибо он прямо лишил их всякого вознаграждения, благодаря которому
прежде они, выступая как защитники [в суде], жили в роскоши и могли гордиться
своим положением, и повелел, чтобы противные стороны судились, принося клятву.
Крайне униженные этим, они [риторы] впали в большое уныние. (3) Когда же он лишил,
как было сказано, всего имущества членов сената и всех остальных, считавшихся
богатыми в Визaнтии и во всей Римской державе, этот род занятий впредь и вовсе
оказался не у дел. (4) Ибо у людей не осталось ничего сколько-нибудь ценного,
из-за чего они могли бы вступать в спор. Поэтому, тут же превратившись из множества
в немногих, из высокопочитаемых в повсюду презираемых, они, естественно, оказались
в крайней бедности, не получая в итоге за свое ремесло ничего, кроме оскорблений.
(5) Однако и врачей, и преподавателей свободных искусств он заставил испытать
недостаток в самом необходимом. То содержание, которое по повелениям прежних василевсов
выдавалось из казны лицам этих занятий, этот [василевс] упразднил вовсе. (6) Более
того, те средства, которые жители всех городов собирали между собой на свои гражданские
нужды или на зрелища 262, он осмелился перенаправить и присоединить к общим податям.
(7) И впредь ни врачи, ни учителя не пользовались почетом, никто не мог больше
позаботиться об общественном строительстве, и не горели больше в городах общественные
светильники, и не было никакого иного утешения жителям. (8) Ибо театральные представления,
конные ристания и сцены охоты все были им по большей части прекращены 263, а между
тем его жене довелось быть там рожденной, вскормленной и воспитанной. (9) В дальнейшем
он приказал прекратить эти зрелища даже и в Визaнтии с тем, чтобы казна не выделяла
[на это] обычных средств, которые многим, почти бесчисленному количеству, давали
пропитание. (10) И в частной, и в общественной жизни царили печаль в уныние, словно
какое-то несчастье свалилось на людей с неба, и жизнь для вьех стала без радости.
(11) И люди, будь они дома, на площади или в храме, не говорили ни о чем ином,
кроме как о несчастье, горе и чрезмерности неслыханных бед.
(12) Так обстояло дело в городах. То же, о чем осталось сказать, заслуживает
упоминания. Каждый год у римлян было два консула — один в Риме, другой в Визaнтии;
(13) Тот, кто удостоивался этой почести, должен был истратить на государство более
двадцати кентинариев; малая [доля] этого была его собственной, большая же обеспечивалась
василевсом 264. (14) Эти деньги шли как на тех, о которых я упоминал, так и на
тех, кто по большей части оказался полностью лишен средств к существованию, особенно
же на служителей сцены, и подобным образом обеспечивалась постоянная поддержка
всей городской жизни. (15) С тех же пор как Юстиниан овладел царской властью,
этого более уже не делалось в надлежащий срок. Но поначалу консула римлянам назначили
спустя долгое время 265, а кончилось тем, что они перестали все это видеть даже
во сне, и люди непрестанно сжимались тисками бедности, так как василевс уже более
не предоставлял подданным того, к чему они привыкли, а то, что они имели, он повсюду
разными способами отнимал.
(16) Итак, как этот губитель, поглотив все общественные средства, полностью
отобрал имущество у сенаторов, у каждого в отдельности и у всех вместе, мной,
думаю, рассказано достаточно. (17) А о том, как он сумел, используя клевету, отобрать
имущество также и у всех остальных, считавшихся богатыми, полагаю, у меня сказано
в надлежащей мере, как и о солдатах и служащих при всяких должностных лицах, о
тех, кто нес службу во дворце, о крестьянах, владельцах и хозяевах земель, о тех,
чье занятие — красноречие, более того — о купцах, навклерах и моряках, о ремесленниках
и торговцах и о тех, кто живет сценическим ремеслом,— словом, обо всех прочих,
кому пришлось понести ущерб от этого человека.
(18) А как он обошелся с нищими, с простонародьем, с бедняками и теми, кто
поражен всякого рода недугами, мы сейчас расскажем. О том же, что он причинил
священнослужителям, будет рассказано в последующих книгах 266. (19) Прежде всего
он, как было сказано, прибрав к рукам все лавки в учредив монополии на самые необходимые
товары, начал взимать со всех людей более чем тройную плату. (20) Что до остального,
им содеянного, представляющегося мне несметным, я бы не отважился перечислить
всего этого даже в бесконечной речи. Но я скажу; что он все время жесточайше грабил
при продаже хлеба, не покупать который не могли ни ремесленники, ни бедняки, ни
пораженные всяческими недугами люди. (21) Для того чтобы всякий год получать отсюда
по три кентинария, он допускал, чтобы хлеб был дороже и полон золы. Ибо этот василевс
без колебаний отваживался даже на столь нечестивое деяние позорного корыстолюбия.
(22) Те же, на кого была возложена эта обязанность, прикрываясь данным предлогом,
заботились о собственной выгоде и легко достигали великого богатства. Невероятно,
но постоянно, даже в урожайные годы они создавали для бедняков сотворенный человеческими
руками голод, поскольку было строжайше воспрещено завозить зерно откуда бы то
ни было, но все обязаны были покупать и есть этот хлеб.
(23) Видя, что водопровод города пришел в негодность и доставляет в город лишь
малую часть воды, они пренебрегали этим и не желали хоть что-нибудь выделить на
него несмотря на то, что огромные толпы постоянно давились у источников 267, ,и
все бани были закрыты. Между тем на морское строительство и другие нелепицы они
без единого слова швыряли огромные деньги, повсюду в пригородах что-то воздвигалось,
как будто им было недостаточно дворцов, в которых всегда охотно жили ранее царствовавшие
василевсы. (24) Не из соображений бережливости, но ради погибели человеческой
они решили пренебречь строительством водопровода, так как никто и никогда более
Юстиниана не был готов подлыми путями присвоить себе деньги и тотчас же еще более
скверным образом их растратить. (25) Из двух вещей, оставшихся тем, кто пребывает
в крайней нужде и нищете: хлеба — для еды и воды 268 для питья,— и то и другое
этот василевс, как мной рассказано, употребил на то, чтобы причинить им [беднякам]
вред, создав недостаток одного — воды, а другое — хлеб — сделав слишком дорогим.
(26) И он обошелся с бедняками так не только в Визaнтии, но также в ряде случаев
и с живущими в других местах, о чем я сейчас расскажу. (27) Теодорих, овладев
Италией, оставил на своих местах тех, кто служил приримском дворце, чтобы таким
образом сохранился хоть какой-то след древнего государственного устройства, и
назначил им небольшое ежедневное жалованье. А было их очень много. (28) Среди
них были так называемые силенциарии 269, доместики 270 и схоларии 271, у которых
не осталось ничего, кроме наименования службы да этого жалованья, с трудом хватавшего
им на прожитье. Теодорих повелел, чтобы они передавали его своим детям и потомкам.
(29) Нищим, обретавшимся возле храма апостола Петра, он пожаловал постоянную выдачу
из каз-ны трех тысяч медимнов хлеба в год. Все они продолжали получать эти [выдачи]
до того времени, как в Италию прибыл Александр Псалидий [Ножницы] 272. (30) Ибо
этот человек без малейшего колебания решил все это у них отнять. Узнав об этом,
Юстиниан, автократор римлян, одобрил такой образ действий и держал Александра
в еще большей, чем прежде, чести. За время этою путешествия Александр и эллинам
причинил нижеследующий [вред].
(31) Издревле охрану Фермопил брали на себя тамошние крестьяне. Они по очереди
стерегли имеющуюся здесь стену всякий раз, когда предполагалось, что кто-либо
из варваров намеревается обрушиться на Пелопоннес. (32) Однако, оказавшись тогда
в здешних местах, этот Александр под видом заботы о пелопоннеситах заявил, что
нельзя поручать крестьянам эту охрану. (33) Разместив здесь около двух тысяч солдат,
он распорядился, чтобы жалованье им поставлялось не из казны, но полностью передал
под этим предлогом в казну общественные средства и средства, предназначенные на
зрелища всех городов Эллады с тем, чтобы эти солдаты получали свое содержание
отсюда. Из-за этого и во всей остальной Элладе, и даже в Афинах не обновлялись
общественные постройки и невозможно было осуществить никаких иных добрых дел,
(34) Однако Юстиниан без малейшего колебания утвердил эти распоряжения Псалидия.
(35) Вот какие дела там произошли. Теперь же следует перейти к беднякам Александрии.
Был там среди риторов некто Гефест, который, получив власть над александрийцами
273, положил конец возмущениям среди населения, нагнав страха на стасиотов, а
всех жителей подвергнув самым крайним бедам. (36) Ибо немедленно обратив всякую
торговлю в городе в так называемую монополию, он не разрешал никому из купцов
заниматься этим делом, но, став единственным из всех розничным торговцем, продавал
все товары, конечно, назначив на них цены по произволу своей власти. И город Александрия
задыхался от недостатка самых необходимых вещей, а ведь раньше даже для тех, кто
пребывал в крайней бедности, все здесь было достаточно дешево. Особенно он мучил
их в том, что касается хлеба. (37) Ибо весь хлеб в Египте скупал он один, не позволяя
покупать никому другому ни одного медимна, и сам распоряжался, как заблагорассудится,
и хлебом, и ценами на хлеб. (38) В итоге в короткое время он и себе собрал сказочное
богатство, и удовлетворил страсть к богатству василевса. (39) Народ Александрии
из страха перед Гефестом переносил свое положение молча, а автократор из благоговения
перед постоянно доставляемыми ему деньгами любил этого человека сверх всякой меры.
(40) Этот Гефест в заботе о том, чтобы еще больше пленить душу Юстиниана, придумал
следующее. (41) Диоклетиан, в бытность свою автократором римлян, распорядился,
чтобы каждый год нуждающимся александрийцам выдавалось за счет казны огромное
количество хлеба. (42) Поделив тогда этот хлеб между собой, население завещало
эти права своим потомкам вплоть до нашего времени. (43) Но Гефест, отобрав теперь
двести мириад ме-димнов, выдаваемых ежегодно, у тех, кто был стеснен в самом необходимом,
передал их казне, а василевсу написал, что хлеб этим людям выдается до сих пор
несправедливо и без пользы для государства. (44) В итоге василевс, утвердив эту
меру, держал его в еще большей части, а те из александрийцев, для которых это
было единственной надеждой на жизнь, насладились в горькой нужде этой бесчеловечностью.
XXVII. Совершенное Юстинианом столь обширно, что для рассказа о нем не хватило
бы и всей вечности. (2) Но мне будет достаточно выбрать из всего этого лишь немногое,
благодаря чему и будущим поколениям станет совершенно ясен весь нрав этого человека:
что был он лицемером и не тревожился ни о Боге, ни о священнослужителях, ни о
законах, ни о народе, хотя напоказ он заботился о нем. Ни к чему не было у него
почтения, не думал он ни о выгоде для государства, ни о том, чтобы совершить для
него что-нибудь полезное, или о том, чтобы его дела могли получить какое-то оправдание,
и не шло ему на ум ничего, кроме того, чтобы захватить все имеющиеся на свете
богатства. Начну же я со следующего.
(3) Назначил он александрийцам архиерея по имени Павел. Тогда власть в Александрии
была в руках некоего Родона, финикийца по происхождению. (4) Он [Юстиниан] наказал
ему со всем тщанием содействовать Павлу во всех делах, с тем чтобы ни одно из
его требований не осталось невыполненным. (5) Он полагал, что подобным образом
ему удастся привлечь александрийских еретиков на сторону Халкидонского собора
274. (6) Был некто Арсений, родом палестинец, который оказался в числе самых близких
и нужных людей василисы Феодоры. Достигнув вследствие этого большого влияния и
огромных денег, он дошел до сана сенатора, хотя и являлся отъявленным мерзавцем.
(7) Был он самаритянином, но чтобы не утратить своего влияния, он решил принять
имя христианина. (8) Однако отец его и брат, полагаясь на его влияние, продолжали
жить в Скифополе, придерживаясь отеческой веры, и с его ведома творили по отношению
к христианам невыносимые преступления. (9) Поэтому граждане, восстав против них,
подвергли их обоих самой жалкой смерти. Вследствие этого на жителей Палестины
обрушились многие беды. (10) Тогда ни Юстиниан, ни василиса не причинили ему никакого
вреда, хотя именно он оказался главным виновником всего недовольства. Однако они
запретили ему впредь появляться при дворе, ибо из-за него им постоянно досаждали
христиане. (11) Этот Арсений, думая угодить василевсу, немного времени спустя
отправился вместе с Павлом в Александрию, чтобы помогать тому во всем, особенно
же содействовать в деле обращения александрийцев. (12) Ибо он уверял, что в то
время, как ему выпало несчастье не быть допущенным ко двору, он преданно внимал
всем христианским догматам. (13) Это вызвало неудовольствие у Феодоры, ибо, как
сказано мной в прежнем повествовании, она делала вид, что в этом она идет против
василевса. (14) Когда они оказались в Александрии, Павел передал в руки Родона
некоего диакона по имени Псой, чтобы предать его смерти, заявив, что он один является
ему помехой в исполнении поручения василевса. (15) Родон же под влиянием посланий
василевса, а были они частыми и весьма настойчивыми, решил подвергнуть пыткам
этого человека. Истерзанный муками, тот вскоре умер. (16) Когда это дошло до василевса,
то он, под сильнейшим в настойчивым воздействием василисы, сразу же возложил вину
за все на Павла, Родона и Арсения, словно позабыв все свои поручения, данные им
этим самым людям. (17) Назначив на должность архонта Александрии Либерия, мужа-патрикия
из Рима 275, он направил в Александрию и несколько видных священнослужителей для
расследования этого дела. Среди них был и архидиакон Рима Пелагий 276, представитель
архиерея Виталия 277, возложившего на него это поручение. (18) И когда убийство
было доказано, они тотчас отрешили Павла от священнического сана. Родону же, бежавшему
в Византий, василевс отсек голову, а богатства его отписал в казну несмотря на
то, что этот человек предъявил тринадцать писем, которые написал ему василевс,
понуждая, строго настаивая и приказывая поддерживать все требования Павла и ни
в чем ему не препятствовать, чтобы он смог по своему усмотрению выполнить его
решения. (19) А Арсения Либерии по повелению Феодоры посадил на кол, богатства
же его василевс решил отписать в казну, хотя мог упрекнуть его единственно в том,
что он общался с Павлом.
(20) Был ли он в этом прав или нет, я не могу судить, но почему я рассказал
об этом, сейчас объясню. (21) Павел впоследствии явился в Византии и, вручив василевсу
семь кентинариев золота, счел возможным просить о возвращении ему священнического
сана, которого он якобы был лишен противозаконно. (22) Юстиниан милостиво принял
деньги, держал этого человека в чести и дал согласие в самом скором времени назначить
его архиереем Александрии несмотря на то, что этот сан имел другой человек, как
будто он и не знал, что он сам умертвил и лишил имущества тех, кто общался с ним
и отважился ему помогать. (23) Итак, августейший, прилагая все усилия, весьма
радел об этом деле, и относительно Павла определенно полагали, что он непременно
опять обретет священнический сан. (24) Однако Виталий, пребывавший в то время
здесь [в Визaнтии], решил ни в коем случае не уступать василевсу, если он сделает
такое повеление, и сказал, что не может признать недействительным свое собственное
постановление, имея в виду осуждение, высказанное от его имени Пелагием. (25)
Итак, этот василевс не заботился ни о чем, кроме того, чтобы беспрестанно присваивать
себе богатства других. Расскажу и еще об одном случае.
(26) Был некто Фаустин, родом из Палестины, самаритянин по происхождению, но
под принуждением закона принявший имя христианина, (27) Этот Фаустин достиг звания
сенатора и имел власть над этой землей 278. Вскоре он был от нее отрешен и явился
в Византии, где некоторые из священнослужителей принялись доносить на него, утверждая,
что он соблюдает обычаи самаритян и что он бесчестно поступал с христианами Палестины.
(28) Юстиниан, казалось, был преисполнен гнева и глубокого негодования, что, в
то время как он правит римлянами, кто-то подверг поношению имя Христа. (29) Итак,
сенаторы, проведя расследование, под непрестанным давлением на них со стороны
василевса наказали Фиустина изгнанием. (30) Однако, получив от него столько денег,
сколько сам он пожелал, василевс тут же объявил приговор недействительным. (31)
Фаустин вновь получил прежнее достоинство, оказался приближен к василевсу и, назначенный
управляющим царскими имениями в Палестине, и Финикии, еще более безбоязненно стал
совершать то, что ему заблагорассудится. (32) Итак, хотя мы и немного рассказали
об этом, но и на основании этого немногого можно судить о том, каким образом Юстиниан
считал достойным защищать признанные законом требования христиан. (33) А как он
без малейшего колебания расшатывал законы, когда ему были предложены деньги, я
расскажу в самых коротких словах.
XXVIII. Был в городе Эмесе некий Приск, от природы обладавший великим даром
подражать чужому почерку. И в этом злом деле он был удивительно искусным мастером.
(2) Много же лет назад случилось эмесской церкви стать наследницей одного знатного
человека. (3) Был этот муж саном патрикий, по имени Маммиан, славный родом и огромным
богатством. (4) В царствование Юстиниана Приск изучил все дома названного города
и, найдя семейства, цветущие богатством и подходившие для того, чтобы взыскать
с них крупные суммы денег, тщательнейшим образом разузнал все об их предках, и
когда ему выпал случай разыскать их старые письма, составил целый ряд якобы ими
написанных документов, в которых они обещали вернуть Маммиану большие деньги,
будто бы полученные от него под залог [их имущества]. (5) Общее количество обещанного
по этим подложным документам золота составило не менее ста кентинариев. (6) И
дьявольским образом подделав почерк того человека, который в те времена, когда
еще был жив Маммиан, сидел на агоре и, будучи славен большой честностью и прочими
добродетелями, оформляя все грамоты граждан, скрепляя каждую собственноручной
подписью (римляне называют такого человека табеллионом 279), Приск передал все
эти грамоты тем, кто управлял делами эмесской церкви, а они обещали назначить
ему долю из средств, которые будут таким способом приобретены. (7) Но поскольку
на пути у них стоял закон, предусматривавший срок давности для протестов по всем
тяжбам в тридцать лет, а по некоторым немногим, в том числе и по делам по закладным,
в сорок лет 280, они придумали следующее. (8) Явившись в Визaнтий и вручив большие
деньги этому василевсу, Они просили его содействия в том, чтобы учинить погибель
ни в чем не повинных граждан. (9) Тот, получив деньги, без малейшего колебания
издал закон, что церкви лишаются [прав отстаивать] свои законные притязания [в
суде] по прошествии не надлежащего времени, но целых ста лет 281, что имело силу
не только в Эмесе, но и по всей Римской державе. (10) Быть судьею в этом деле
для эмеситов он повелел некому Лонгину, человеку предприимчивому и отличавшемуся
большой телесной силой; впоследствии он получил власть над народом в Визaнтии
282. (11) Ведавшие делами церкви, предъявив вначале иск одному из граждан относительно
двух кентинариев, числившихся в упомянутых грамотах, тут же выиграли процесс против
этого человека, поскольку, из-за давности лет и по незнанию того, что произошло
в те отдаленные времена, он никак не мог защитить себя. (12) И все остальные люди
были преисполнены печали, особенно именитейшие из эмеситов, также преследуемые
клеветниками. (13) Когда же зло обрушилось уже на большинство граждан, случилось
так, что Божий промысел проявил себя следующим образом. (14) Приску, творцу этого
самого коварства, Лонгин приказал принести все документы сразу, а когда тот стал
уклоняться от этого, ударил его что было сил. (15) Не выдержав удара столь сильного
мужа, тот упал навзничь. Дрожа и страшно перепугавшись, подозревая к тому же,
что Лонгин все знает, он полностью сознался в том, что было совершено. Таким образом,
когда это коварство излилось наружу, клевете был положен конец 283.
(16) И подобное этот василевс постоянно и ежедневно проделывал не только с
законами римлян, но он стремился упразднить и те законы, которые чтут евреи. (17)
Если когда-то случалось, что время, совершая свой круг, приносило их пасхальный
праздник раньше христианского, он не позволял иудеям проводить его в надлежащее
время, исполнять тогда священный долг перед Богом и совершать принятые у них обряды.
(18) И многих из них, назначенные на должности лица наказывали большим денежным
штрафом, обвинив в попрании законов государства, как вкусивших в это время мяса
агнца. (19) Зная бесчисленное количество других таких же деяний Юстиниана, я не
в состоянии что-либо добавить, так как следует закончить рассказ. Ибо и благодаря
тому, что сказано, достаточно ясно обозначается нрав этого человека.
XXIX. Что он был притворщик и лицемер, я сейчас покажу. Отрешив от должности
того Либерия, о котором я только что упоминал, он назначил на его место Иоанна,
родом египтянина, по прозвищу Лаксарион. (2) Когда это стало известно Пелагию,
бывшему с Либерием в большой дружбе, он спросил у автократора, правда ли то, что
говорят о Лаксарионе. (3) И тот сразу же отрекся, уверяя, что он ничего подобного
не делал, и вручил ему послание для Либерия с повелением крепко держаться своего
поста и никоим образом его не упускать. (4) Ибо в настоящее время он не желает
отрешать его от должности. У Иоанна же был в Визaнтии дядя по имени Евдемон; достигнув
консульского звания и приобретя большие богатства, он в ту пору ведал частным
имуществом василевса 284. (5) Когда этот Евдомен услышал то, о чем я упомянул,
то со своей стороны тоже спросил у василевса, прочна ли власть у племянника. (6)
Тот, отрекшись от того, что он написал Либерию, направил послание Иоанну, повелев
ему всеми силами предъявить права на власть, (7) ибо он по этому поводу нового
решения не выносил. Убежденный этим, Иоанн приказал Либерию удалиться из дома
архонта, ибо он отрешен от должности. (8) Либерии ответил, что никоим образом
ему не подчинится, разумеется также побуждаемый к этому посланиями василевса.
(9) И вот Иоанн, вооружив свою свиту, пошел на Либерия; а тот со своими людьми
решил ему противостоять. Когда произошла схватка, пали многие, в том числе и сам
Иоанн, обладатель должности. (10) Либерий был немедленно вызван в Византии, поскольку
на этом упорно настаивал Евдемон, и сенат, проведя расследование случившегося,
оправдал этого человека, ибо убийство было совершено не вследствие того, что он
напал, а потому, что он защищался. (11) Тем не менее василевс не отступался от
него до тех пор, пока не наказал его денежным штрафом, наложенным тайно.
(12) Вот как, воистину, Юстиниан умел быть правдивым и действовать прямо. Я
думаю, не будет неуместным сказать и о том, что не имеет прямого отношения к рассказу.
Этот Евдемон немного времени спустя умер, в хотя у него осталось много родственников,
он не приготовил никакого завещания о своем имуществе и ничего не высказывал относительно
него. (13) Приблизительно в то же время окончил свою жизнь и некий человек, по
имени Евфрат 285, глава придворных евнухов, оставивший племянника; имуществом
своим, которое было у него весьма значительным, он тоже никак не распорядился.
(14) Василевс забрал имущество их обоих, по собственному произволу возведя себя
в их наследники, а законным наследникам не дал и трех оболов. (15) С таким почтением
относился этот василевс к законам и родственникам близких ему людей. (16) Точно
так же он забрал имущество и Иринея, скончавшегося задолго до этого, хотя у него
не было на это никаких прав286.
(17) Не могу обойти молчанием и сходное с этими событие, произошедшее примерно
в то же время. Был некто Анатолий, занимавший первое место в списках аскалонитов287.
Его дочь взял в жены один из кесарийцев, но имени Мамилиан, принадлежавший к весьма
славному дому. (18) Поскольку девица была единственным чадом Анатолия, она была
его наследницей. (19) Искони законом было установлено, что, когда советник 288
какого-либо города уходит из этого мира, не оставив чада мужского пола, четвертая
часть оставшихся от него богатств отдается городскому совету, а все остальное
переходит к наследникам умершего. Но и здесь обнаруживая свой нрав, василевс незадолго
до этого успел обнародовать закон, трактующий это дело противоположным образом,
а именно: что, когда советник умирает, не имея детей мужского пола, наследники
получают четвертую часть имущества, а все остальное вносится в казну и совет города.
(20) Между тем с тех пор как существуют люди, ни казна, ни василевс никогда не
могли претендовать на богатства советников. (21) Итак, когда был издан этот закон,
для Анатолия наступил последний день его жизни, дочь же его в соответствии в этим
законом разделила его наследство с казной и городским советом, и василевс и члены
городского совета Аскалона дали ей расписки в том, что она освобождается от судебного
разбирательства, так как причитающееся им они получили правильно и по закону.
(22) Позже и Мамилиан, приходившийся зятем Анатолию, ушел из жизни, оставив единственную
дочь, которая, естественно, одна и владела имуществом отца. (23) Затем и она,
в то время как мать ее была еще жива, отмерила дни своей жизни. Она была замужем
за одним из именитых людей, но ей не суждено было стать матерью детей ни мужского,
ни женского пола. (24) Юстиниан тотчас же завладел всеми ее богатствами, изрекши
некое удивительное положение, а именно, что было бы нечестивым делом, если бы
дочь Анатолия, уже старуха, обогатилась бы деньгами и мужа, и отца. (25) Но чтобы
женщина не оказалась в числе нищих, он распорядился, чтобы ей ежедневно выдавался
золотой статер, пока она будет жива, внеся в документ, по которому он присвоил
эти богатства, что статер этот он выделяет из благочестия. “В обычае у меня,—
сказал он,— поступать свято и благочестиво”.
(26) Но довольно об этом, дабы рассказ не оказался чрезмерным, так как никто
из людей не в состоянии упомянуть обо всем. (27) Но то, что, когда речь заходила
о деньгах, он не щадил и венетов, которые, казалось, пользовались его благосклонностью,
я сейчас покажу. (28) Был в Киликии некто Малфан, зять того самого Льва, который,
как я упоминал ранее, имел должность так называемого референдария289. (29) Его
[Малфана] он [Юстиниан] послал для подавления возмущения в Киликию. Воспользовавшись
этим предлогом, Малфан начал совершать жестокие и возмутительные поступки пр отношению
к большинству киликийцев и, грабя их деньги, часть их посылал василевсу, а остальное
считал справедливым забирать для собственного обогащения. (30) Все прочие переносили
свое положение молча, но те из жителей Тарса290, которые принадлежали к венетам,
уверенные, что благорасположение василевса дает им вольность говорить то, что
они хотят, публично на агоре осыпали Малфана бранью в его отсутствие. (31) Когда
Малфан узнал об этом, он вместе с множеством солдат тут же явился ночью в Таре,
и, направив солдат, как только забрезжил рассвет, по домам, отдал им приказ разместиться
в них. (32) Венеты, думая, что это нападение, стали защищаться, как могли. Помимо
многих других бед, случившихся в этой тьме, раненный стрелой, пал муж из совета
— Дамиан. (33) Этот Дамиан был главой тамошних венетов. Когда [весть о случившемся]
дошла до Византия, охваченные недовольством венеты подняли по всему городу великий
шум и чрезвычайно досаждали василевсу по поводу этого дела, а Льва и Малфана всячески
поносили, [сопровождая это] самыми страшными угрозами. (34) И автократор делал
вид, что ничуть не меньше рассержен случившимся, и тотчас же написал послание,
чтобы было проведено расследование дела и осуществлено наказание Малфана за его
проступки, совершенные тогда, когда он исполнял государственное дело. (35) Но
Лев, вручив ему много золота, сразу же умерил и его гнев, и его любовь к венетам,
и, несмотря на то, что дело оставалось нерасследованным, василевс, когда Малфан
явился в Византии, принял его с большой приязнью и оказал ему почет. (36) Венеты
же подстерегли его, когда он уходил от василевса, и во дворце принялись осыпать
ударами и убили бы его, если бы этому не помешали люди, которые оказались здесь
тайно, заранее получив деньги от Льва. (37) И однако кто бы не посчитал достойным
сострадания такое государство, в котором василевс за взятку оставляет вину нерасследованной,
а стасиоты, в то время как василевс пребывает во дворце, осмеливаются без колебаввй
выступить против одного из архонтов и поднять на него беззаконные руки? (38) Тем
не менее, никакого наказания за это дело не было ни Малфану, ни тем, кто против
него возмутился. И пусть всякий, кто пожелает, судит на этом основании о нраве
Юстиниана.
XXX. А думал ли он о благополучии государства, станет ясно из того, что он
сделал с государственной почтой и с разведчиками. (2) В прежние времена римские
автократоры, заботясь о том, чтобы их извещали обо всем как можно быстрее и чтобы
все передавалось без промедления, касается ли дело того, что учиняют враги в какой-то
отдельной области, или восстаний в городах, или другой непредвиденной беды, или
того, что повсюду в Римской державе совершается начальствующими лицами да и всеми
прочими, а также, наконец, заботясь о том, чтобы те, кто пересылает им ежегодные
подати, могли делать это безопасно, без промедления и риска, повсюду устроили
скорое почтовое сообщение следующим образом. (3) На расстоянии в один день пути
для человека налегке были расположены подставы, иногда восемь, иногда меньше,
однако, как правило, не менее пяти. (4) На каждой подставе было до сорока лошадей,
соответственно числу лошадей на всех подставах было и конюхов. (5) И, часто меняя
лошадей, которые были отменными, те, на кого была возложена эта обязанность, безостановочно
мчались, покрывая, случалось, за один день расстояние в десять дней пути, выполняя
все то, о чем я только что сказал. И хозяева земель повсюду и особенно, если их
землям довелось находиться во внутренней части [страны], имели от этого огромную
выгоду. (6) Ибо отдавая ежегодно в казну, то, что у них осталось от прошлого урожая
на прокорм лошадей и конюхов, они имели большой доход. (7) Итак, оказывалось,
что казна постоянно получала наложенные на каждого подати, а те, кто их вносил,
тотчас получали свое назад, и это давало возможность выполнять все государственные
дела.
(8) Так обстояло с этим делом раньше. Этот же автократор, упразднив сначала
почту на пути от Халкидона до Дакивизы, заставил всех совершенно против их желания
плыть морем от Визaнтия прямо до Еленополя 291. (9) И так как плыть им приходилось
на маленьких судах, на каких здесь обыкновенно совершают переправу, если случалась
буря, они подвергались большой опасности. Ибо поскольку необходимость заставляла
их спешить, у них не было возможности выжидать подходящего времени и ждать, когда
море успокоится. (10) Далее, в то время как на пути, ведущем в Персию, он позволил
оставить конные подставы в прежнем виде, на всем остальном Востоке вплоть до Египта
он разрешил держать на дорогах длиной в целый день пути по одной подставе, причем
не коней, а ослов, и в небольшом количестве. (11) Поэтому известия о том, что
случилось в каждой области, доходили с трудом и слишком поздно, когда события
давно уже произошли, и, естественно, ничем нельзя было уже помочь. Землевладельцы
же, поскольку их урожай гнил и лежал без пользы, постоянно терпели убытки.
(12) А с разведчиками дело обстояло так. Издревле за счет казны содержались
многие люди, которые отправлялись в пределы врагов, проникали в царство персов
под видом торговцев или под каким-либо иным предлогом, и, тщательно все разведав,
по возвращении в землю римлян могли известить начальствующих лиц о вражеских секретах.
(13) Те же, заранее предупрежденные, были настороже и ничто не становилось для
них неожиданностью. То же самое издавна существовало и у мидийцев. Хосров, увеличив,
как говорят, жалованье разведчикам, выгадал от такой предусмотрительности. (14)
Ибо ничто из того, что происходило у римлян, не оставалось для него тайной. Юстиниан
же не потратил на них ничего и даже самое звание разведчиков искоренил на римской
земле. Вследствие этого наряду с тем, что было совершено и много других промахов,
и Лазика оказалась покорена врагами, поскольку римляне так и не смогли разузнать,
в какой части земли находится царь персов со своим войском. (15) Издревле казна
обыкновенно содержала и большое количество верблюдов, которые следовали за движущимся
на врага римским войском, таща на себе все необходимое. (16) И не приходилось
в те времена ни крестьянам под принуждением обеспечивать перевозки, ни солдатам
ощущать недостаток в провианте. Но Юстиниан почти все это уничтожил. Поэтому теперь,
когда войско римлян идет на врага, оказывается невозможным получить самое насущное.
(17) Государственным делам подобным образом были нанесены тяжелейшие удары.
Здесь кстати будет упомянуть об одной из его шуток. (18) Среди риторов Кесарии
был некто Евангел, муж не безвестный, который при благоприятном течении судьбы
оказался обладателем всякого рода богатств, особенно же крупных земельных владений.
(19) Впоследствии он купил за три кентинария золота и одну приморскую деревню,
называвшуюся Порфирион 292. Узнав об этом, василевс Юстиниан немедленно отобрал
у него это имение, отдав ему малую часть стоимости, и при этом изрек, что Евангелу,
пребывающему в риторах, никак не подобает быть господином такой деревни293. (20)
Но прекратим свой рассказ об этом, поскольку так или иначе мы о нем упомянули.
(21) Среди новшеств, введенных в государстве Юстинианом и Феодорой, есть и
следующее. Издревле сенат, являясь к василевсу, обычно воздавал ему почет следующим
образом. Муж-патрикий приветствовал его, припадая к правой стороне его груди.
(22) Василевс же, поцеловав его в голову, отпускал его. Все остальные же удалялись,
преклонив перед ним Правое колено. (23) Поклоняться же василисе никогда не было
в обычае. При Юстиниане же и Феодоре и все прочие [сенаторы], и те, которые имели
сан патрикия, оказавшись в их присутствии, тотчас подали перед ними ниц с распростертыми
руками и ногами и поднимались не прежде, чем облобызают им обе ноги. (24) Ибо
и Феодора не отказывалась от такой почести, она даже считала подобающим для себя
принимать послов персов и других варваров и одаривать их богатствами, словно Римская
держава лежала у ее ног — дело испокон века небывалое. (25) Прежде те, кто являлся
к василевсу, именовали его “василевс”, а жену его — “василиса”, а прочих начальствующих
лиц—в соответствии с саном, которым они в то время обладали. (26) Теперь же, если
кто-либо в беседе с тем или другим из них упомянет слово “василевс” или “василиса”,
но не назовет их “владыкой” или “владычицей” и отважится назвать кого-либо из
архонтов иначе, чем их рабами, того считали невежей и невоздержанным на язык,
и, как совершивший тягчайшее преступление и нанесший оскорбление тем, кому менее
всего допустимо это делать, он удалялся из дворца.
(27) В прежние времена немногие и с большим трудом получали доступ во дворец.
С тех же пор как они [Юстиниан и Феодора] овладели царством, и архонты, и все
прочие беспрерывно пребывали во дворце. (28) Дело в том, что прежде архонты имели
право по собственному разумению творить суд и поддерживать законопорядок. (29)
Итак, архонты, совершая свои обычные дела, оставались на своем месте, а подвластные
им, не видя и не слыша ни о каком притеснении, естественно, не надоедали василевсу.
(30) Эти же [властители], на погибель подданным постоянно забирая все дела в свои
руки, вынуждали всех, как рабов, находиться при них. И почти ежедневно можно было
видеть все суды по большей части пустыми, в царском же дворце — постоянно толпу,
оскорбления, великую толкотню и сплошное раболепие. (31) И те, которые считались
близкими к ним, вечно стояли здесь в продолжение целого дня и значительной части
ночи, находясь без сна и без пищи в привычные часы, чем бывали доведены до смерти.
Вот чем оборачивалось для них их кажущееся счастье. (32) Свободные же от всего
этого люди спорили меж собой о том, куда девались богатства римлян. (33) Одни
уверяли, что все они у варваров, другие же говорили, что они заперты в многочисленных
тайниках у василевса. (34) Итак, когда Юстиниан, если он человек, уйдет из жизни,
а если он владыка демонов, освободится от бренного тела, те, кому тогда доведется
еще быть в живых, узнают правду.
|