Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
К оглавлению
Эрмольд Нигелл
Эрмольд Нигелл (Эрмольд Черный, Nigellus - от лат. niger) был, по-видимому, уроженцем Аквитании, т.е. человеком не франкской, а готской крови; в одном месте он упоминает «луарские края» как свою родину. Во всяком случае судьба его тесно связана с двором правителей Аквитании - сначала Людовика, будущего Людовика Благочестивого, а потом Пипина, его старшего сына. В 824 г. он даже сопровождал Пипина в походе против бретонцев и участвовал в сражении; об этом он упоминает в своей позднейшей поэме, но довольно иронически:
Тут я и сам, щитом заслонясь и мечом опоясан, Выступил в бой; но, увы, мною никто не задет. Глядя на это, Пипин подивился и молвил со смехом: «Брось-ка оружие, брат: книги сподручней тебе».
(Прославление Людовика, ГУ, 135-138)
Собственно, это единственное место, из которого можно заключить, что «брат» Эрмольд принадлежал к духовному званию; но вряд ли он был монахом, скорее - клириком, не чуждым, как многие тогдашние священники, воинственных упражнений, и еще более не чуждым придворных интриг. За это он скоро поплатился. Когда Людовик Благочестивый женился вторым браком на Юдифи Баварской, которая родила ему в 823 г. Карла Лысого, отношения между императором и его сыновьями от первого брака начали портиться. Враги Пипина Аквитанского донесли Людовику, что Эрмольд настраивает Пипина против отца; по распоряжению Людовика, Эрмольд был удален от аквитанского двора и сослан в Страсбург под надзор епископа Бернольда. Здесь-то, чтобы заслужить помилование, Эрмольд и берется за перо, сочиняя покаянные панегирики обоим своим прежним покровителям, Людовику и Пипину.
Первая поэма Эрмольда, «Прославление Людовика» («В честь Людовика, христианнейшего Цезаря Августа, элегическая песнь изгнанника Эрмольда Нигелла»), была написана в 826 г. Она состоит из пролога с акростихом и телестихом (на слова: «Се воспевает Эрмольд Людовика Цезаря битвы») и четырех книг элегическим дистихом. Первая книга начинается обращением к Людовику, чьи деяния могли бы достойно воспеть разве что Марон, Назон, Катон, Флакк, Лукан, Гомер, Макр (Эмилий Макр, о котором Эрмольд, конечно, знает только понаслышке), Туллий, Цицерон (их Эрмольд считает двумя разными лицами), Платон, Седулий, Проспер, Ювенк, Пруденций и Фортунат; затем следуют описание венчания Людовика акви-танской короной в 781 г. и, почти без перехода, рассказ о его войне с испанскими сарацинами и осаде Барселоны в 801 г. Вторая книга описывает принятие Людовиком императорского сана: ахенский сейм 813 г., когда на него возложил императорскую
269
корону Карл Великий, и визит папы Стефана IV в Реймс в 816 г., когда Людовик был помазан на царство папой; здесь же рассказывается о Бенедикте Анианском и основании монастыря в Инде близ Ахена (это первый из приведенных здесь отрывков). Третья книга посвящена походу Людовика на бретонцев в 818 г. и поединку между бретонским вождем Мурманом и франкским рыцарем Хослом; едва ли не по ассоциации вслед за этим рассказывается о судебном поединке между двумя готскими рыцарями при ахенском дворе (второй из отрывков). Четвертая книга описывает обращение Людовиком в христианство датского короля Гарольда и празднество с охотой, устроенное по этому случаю; заканчивается поэма патетической мольбой о помиловании (третий отрывок).
Поэма обнаруживает немалую начитанность Эрмольда. Образцом панегирического жанра для него служило, как и для всей его эпохи, творчество Венанция Фор-туната. Боевые сцены по большей части копируют Вергилия. Пространное описание Майнцского дворца и его капеллы с симметрично расположенными росписями на сюжеты Ветхого и Нового Заветов подсказано Пруденцием. Охота Людовика и Гарольда напоминает охоту Карла Великого, описанную Псевдо-Ангильбертом. Вся поэма полна словосочетаниями и целыми полустишиями, заимствованными из Вергилия, Овидия и христианских поэтов. Однако это не лишает поэму Эрмольда самостоятельной художественной и исторической ценности. Его рассказы о походах Людовика передают впечатления очевидца и содержат сведения, делающие поэму важным историческим источником. Его пафос «христианской войны» против язычников - арабов и бретонцев - невыводим из литературных образцов и навеян современностью; может быть, Эрмольд использовал народные песни времен Карла Великого, о существовании которых он прямо упоминает в одном месте поэмы. Эти мотивы роднят произведение Эрмольда с позднейшим воинским эпосом средневековья, в том числе с «Песнью о Роланде».
Панегирик Эрмольда не произвел впечатления при дворе. Тогда он обратился с просьбой о заступничестве не прямо к Людовику, а к своему непосредственному покровителю Пипину Аквитанскому, посвятив ему два стихотворения: «Славословие Пипину» и «Послание к нему же». В первом из них муза Талия (муза поэзии, по представлению каролингских авторов) посещает Пипина в его дворце, описывает ему Эльзас, место изгнания Эрмольда, и живописует Рейн и Вогезы, спорящих между собою о том, кто из них благодетельней для Эльзаса; заканчивается поэма речью Пипина к Эрмольду - король не обещает поэту помилования, но утешает его и побуждает стойко переносить изгнание, как Овидий, как Иоанн Богослов и другие писатели-изгнанники. Во втором стихотворении Эрмольд сам обращается к Пипину и предлагает ему длинный ряд нравственных наставлений, нечто вроде «зерцала правителя»; заканчивается стихотворение эффектным «тмесисом» (слово, разорванное пополам) - приемом, который Эрмольд не раз использует и в других местах:
Эти вверяю стихи я твоей, повелитель, заботе:
Пусть пред твоим лицом их благочестно прочтут.
Если кто зубы точить начнет на мое сочиненье -
Пусть он услышит от вас: «Смолкни! Нигелл далеко».
Добрый мой царь, заступись за Нигелла - он честно вам служит!
Я ж защищаться готов - только посмейте напасть.
ЭР - благозвучные эти стихи написаны - МОЛЬ ДОМ:
Не забывай же, Благой, верного имя слуги.
270
Добился ли Эрмольд освобождения из Страсбурга, неизвестно. Не исключена возможность, что его освободило восстание сыновей против Людовика Благочестивого в 830 или 833 г. и что он и аббат Хермольд, ездивший в 834 г. гонцом от Людовика к Пипину, или канцлер Хермольд, скрепивший в 838 г. три грамоты Пипина, -одно лицо. Однако достоверные сведения о дальнейшей судьбе Эрмольда Нигелла отсутствуют.
Из поэмы «Прославление Людовика, христианнейшего Цезаря»
Книга I О предприятии войны против Барселоны
136 (...) Герцог Тулузский Вильгельм, смиренно склоняя колени.
Ноги лобзал, королю и говорил ему так: «О государь и отец, светоч Франции, сила и слава,
Ты, превзошедший отцов знаньем и делом своим, 140 Соединивший в себе потоков родительских струи -
Доблести царственный взлет и величавую мысль, Ныне, молю, преклонись по достоинству к нашему слову
И к увещаньям моим будь благосклонен душой! Есть на свете народ, зовущийся именем Сары,
В наши пределы давно сеющий пламень и смерть, Сильный, привычный к седлу, искусный в оружном сраженье,
Я, как себя самого, смолоду знаю его. Я изучал его край, города, селения, замки,
Знаю, где можно пройти по безопасной тропе. 150 Есть в том черном краю особо злодейственный город
Он - причина всех бед всюду в окрестных местах: Ежели будет труду твоему вспоможение Божье -
Город будет в плену. Людям наступит покой. Так устреми же туда свой шаг и Марсову силу,
И провожатым твоим будет твой верный Вильгельм». И улыбнулся король, и молвил любезное слово,
Доброго обнял слугу, облобызал и гласит: «Благодаренье тебе от меня и родителя Карла!
Вечно, доблестный вождь, будь тебе должная честь. 160 Сам я в сердце моем лелеял подобные думы,
Ты произносишь их вслух, я их звучанию рад. Я к увещаньям твоим, к обещаньям твоим благосклонен;
Не сомневайся же, франк: скоро приду воевать!
277
И в упрежденье скажу лишь одно нерушимое слово,
Ты же к нему обрати доброжелательный слух: Ежели Бог продлит мою жизнь на дальнейшие годы,
Ежели волей Его легок удастся поход, Ежели взвижу твои, Барселона, упорные стены,
Столько трубившие раз пагубу людям моим, 170 То поклянусь, о Вильгельм, головою твоей и моею
(И прикоснулся к плечу герцога, так говоря): Или пусть на меня басурманские полчища мавров
Ради спасенья своих выйдут на Марсову брань, Или же ты, Барселона, неволей иль волею сдашься
И, растворивши врата, примешь веленья мои». Эту услышавши речь, всколыхнулись вельможные сонмы
И припадают с хвалой к благословенным стопам. Тут подзывает король любезного друга Бигона
И подошедшему в слух сладкие молвит слова: 180 «К нашим полкам, Бигон, поспеши с моим повеленьем,
В памяти верно храня каждое слово мое: В день, когда небесный Титан ниспустится к Деве
И устремится Луна в свой ежемесячный круг, Пусть, сплотивши строй, мое оружное войско
С криком победы взойдет на барселонский оплот!» И повинуется умный Бигон государеву слову
И с повеленьем в устах к войску спешит и назад (...)
06 осаде Барселоны
266 (...) между тем вожди короля и фаланги народа,
Радостно слыша приказ, делают то, что велят: К сбору отвсюду спешат дружины франкского войска
И облегают кольцом вражьего города вал. 270 Карлов отпрыск идет впереди отборнейшей рати,
Скликнувши лучших вождей для сокрушенья врага. Вот со своей стороны Вильгельм раскинулся станом,
С ним Херипрет, Лиутхард, с ними Бигон и Берон, Санций, Либульф, Хильтиберт, Хизимбард, и много, и много
Прочих, которых невмочь всех поименно назвать. Дальше в широких полях простирается младшее войско,
Там и франк, и баск, и аквитанец, и гот. Шум встает до небес, эфир отзывается громом,
В вражеском городе - страх, трепет, и крики, и плач.
272
280 Между тем в вечерней тени является Геспер;
О Барселона, уже вся ты открыта врагам! Ибо едва в небесах засияла для смертных Аврора,
Все вельможи сошлись пред королевским шатром, Все, по званьям своим разместясь на зеленой поляне,
Чуткий слух напрягли, царские ловят слова. Тут-то Карлов сын разверзает премудрые речи:
«В душу примите, князья, это вещанье мое! Если бы этот народ чтил Бога, внимал бы Иисусу,
Не отвергал бы святой хрисмы, крещенской воды, -290 Был бы меж ними и нами незыблемый и нерушимый
Мир и были бы мы общею верой крепки. Ныне же сами они отвергнули нами открытый
Путь к спасенью, служа пропасти дьявольских сил, И посему милосердно велит Господь Громовержец
Взять под нашу власть этот отверженный люд. Так поспешим, ударим на бой, подступим под стены,
Явим древнюю мощь доблестной франкской души!» Как по Эолову слову летят свистящие ветры
Через леса и поля, через проливы морей, 300 Хижины сносят селян, в дрожь бросают и рощи, и нивы,
Сам кривокогтый орел еле на солнце глядит, А злополучный пловец покидает и весла, и парус
И по взъяренной волне в утлом несется челне, -Истинно так вся франкская рать по державному слову
Ринулась мощной толпой, гибелью граду грозя: Те бросаются в лес, топоры оглашают окрестность,
Рушится с шумом сосна, тополь лежит на земле, Кто-то колья вострит, кто-то лестницу ладит из брусьев,
Кто-то с телегой спешит, кто-то каменья несет, 310 Не устают пращи, бьют градом стрелы и дроты
И под ударом бревна глухо ворота гудят (...)
348 Тою порой молодые бойцы, сплотивши отряды,
Бьют в ворота бревном, бранный разносится гром,
350 Стены из мраморных плит дрожат под тяжким ударом,
Сыплются стрелы дождем, раня несчастный народ.
Тут-то мавр Дурзас, насмехаясь с возвышенной башни,
Так на хвастливый распев дерзкие молвит слова: «О, неуемное племя, которому мало вселенной,
Вам ли в ворота стучать, добрых тревожа людей? Или надеетесь вы опрокинуть мгновенным ударом
273
ПГ11СЛ$ПМ1105Н0М1ЬЧ?- \ П К» } |\0<М
psvLcnysiVoJio
То, что тысячу лет римский выстраивал труд? Прочь, неистовый франк, сокройся от нашего взора,
Вид твой нам надоел, слушать тебя не хотим!» 360 Этим надменным словам не пустою ответствовал бранью
Доблестный вождь Хильтиберт: быстро хватает он лук, И выступает вперед, крикливому недругу грозный,
Вынул смычок роговой, выгнул оружье дугой, Ввысь полетела стрела и в черный вгрызается череп,
Пагубоносный тростник зычный пронзает язык. Рухнул наглый стремглав, покидает высокую стену
И, умирая, струит к франкам поганую кровь. Крик до самых небес, ликуя, возвысили франки, -
Мавры, напротив того, жалостный подняли плач. 370 Тут-то разные разных бойцов повергают в могилу:
Габирудара - Вильгельм, а Уризона - Льютхард, Забиризун упал под копьем, Узак - под стрелою,
Пал от пращи Колизан, дротом повержен Гозан, Камни бьют из пращей, бьют дроты и лучные стрелы -
Только такая война доблестным франкам с руки, Ибо разумный Задун повелел своим подданным маврам
Не выступать из ворот, не доверяться судьбе. Дважды десять раз вставало новое солнце,
И меж обеих сторон вровень клонился успех. 380 Не выходили враги из ворот, опасаясь засады;
И не могла одолеть стен стенобойная снасть, Но как война началась, так она неотступно и длилась,
И неустанно разил в крепкие створы таран. Тут-то со скиптром в руке наследник державного Карла,
Светел, выходит к войскам в сонме сопутных друзей, Он привечает вождей, привечает по чину дружины
И на отеческий лад к Марсову бою бодрит: «Слушайте ныне, князья, и слушайте, младшие рати,
И у себя мой в душе запечатлейте глагол: 390 Истинным Богом клянусь, что я не желаю дотоле
В царство вернуться мое, к отчему трону припасть, Нежели этот поверженный град измором и бранью
Не приспешит принять волю мою и закон!» Эти заслыша слова, на стене безопасно стоявший
Некий насмешливый мавр голос вознес к небесам: «Праздно безумствуешь, франк! не тревожь наши крепкие стены:
Ни от каких причин нашему граду не пасть!
275
Вдоволь запасено и мяса, и сладкого меда
В наших сохранных местах: вам голодать, а не нам!» 400 Тотчас встает Вильгельм и гласит поперечное слово,
Негодованье свое вынесши в гневную речь: «Выслушай, дерзостный мавр, мою суровую правду -
Хоть не по нраву тебе, но за нее поручусь! Видишь коня моего в расшитой пестрой попоне?
Я разъезжаю на нем перед твоею стеной. Истинно молвлю тебе - он прежде падет под ножами
И измельчится на корм для недостойных зубов, Нежели наши полки отойдут от запретной твердыни, -
В это сраженье вступив, мы из него не уйдем!» 410 Мавр свои черные щеки терзает кривыми ногтями,
Черным своим кулаком бьет в свою черную грудь, Наземь падает ниц, пораженный ужасом в сердце
И до зенита небес шлет перепуганный вопль; Стража сбегает со стен, цепенея бессильной душою -
Страшно на франков смотреть, слыша крутые слова. В ярости мчится Задун навстречу бегущему люду:
«Стойте, куда вам бежать? Есть ли какие пути?» -«О Задун, Задун, ответ принесут тебе франки;
Слушай, каков ответ, и удовольствуйся им: 420 Прежде готовы они осквернить свои зубы кониной,
Чем отступить на шаг от барселонской стены ...»
Книга II
533 (...) Был некий муж Бенедикт, своего достойный прозванья:
К звездам небесным возвел муж этот многих мужей. Стал королю он знаком, с ним встретившись в готских пределах1
Ныне о жизни его вам я поведать хочу. Он по заслугам своим Анианской общиною правил,
Пастырем был и отцом, паствой за кротость любим.
Сердце ж его короля пламенело любовью к святыне,
540 Чтобы монашеский чин нравы людей исправлял.
Был Бенедикт ему в помощь ученьем и добрым примером,
И за деянья его Бог его храмы хранит. Всем поведеньем его любовь к добру управляла,
И по сужденью людей мог он назваться святым. Кроток он был и любим, спокойный, мирный и скромный,
Правила жизни святой в сердце носил он своем. Был благодетелем всем и всегда он, не только монахам -
Всем он помощь давал, ласковым всем был отцом.
276
Вот за это его король полюбил благочестный,
550 В франкскую землю не раз вместе с собой уводил.
Учеников Бенедикта к монашеским общинам часто
Сам король посылал, добрый чтоб дать им пример. Пусть решают и учат, где смогут, - а где не сумеют,
Пусть все запишут сполна и королю отдадут. Этой порою король с Бенедиктом, служителем Божьим,
Оба задумали дать Богу достойнейший дар. Раз благочестный король Бенедикта к себе призывает,
Движимый мыслью благой, ласково речь с ним ведет:
«Знаешь, конечно, и ты - уделяю я много заботы
560 Чину монахов с тех пор, как посещать я их стал.
Вот почему я б хотел с любовию к Богу воздвигнуть
Храм, чтобы он недалек был от палаты моей. Три побуждают меня причины, поверь мне, и в сердце
Будят желанье - о них все я тебе расскажу. Видишь ты сам, как меня подавляет властителя доля
Грузом тяжелым своим: труден правленья удел. Мог бы подчас отдохнуть я в этой обители новой,
Втайне бы мог принести Богу обеты мои.
Есть и причина вторая - с обетом твоим не согласно
570 Дело, что делаешь ты (сам ты не раз говорил).
Не подобает монахам мешаться в гражданские распри,
Также не следует им козни дворцовые знать. Здесь же ты мог бы всегда лишь работами братии ведать,
Странников мог бы чужих гостеприимно встречать, И, отдохнувши, порой и меня посещать в моем доме
И принимать от меня братии вашей дары. Третья причина такая: не нам лишь будет на пользу,
Если от Аквы вблизи будет обитель стоять.
Может кого-нибудь здесь конец его жизни застигнуть,
580 Пусть его тело тогда здесь же в могилу сойдет.
Здесь же Христовы дары принять обращенные смогут,
Тот, кто захочет, найдет здесь благосклонный совет». Слыша такие слова, Бенедикт преклоняет колени,
Господу честь воздает, веру храня короля. Молвит: «Всегда мне была твоя воля известна, владыка,
Пусть ее Бог укрепит, он нам лишь блага дает». Индой2 зовется то место, где ныне воздвиглась обитель,
Это - названье реки, что протекает у врат.
Тысячу трижды шагов от него до престольного града,
590 Град этот Аквой зовут, славится имя его.
277
Некогда было оно приютом оленей рогатых,
Жил здесь в берлоге медведь, дикий скрывался козел. Но от хищных зверей эту местность очистил Людовик,
Ныне трудами его Господу служит она. Здесь заложил он приют и снабдил богатством обильным,
И процветает устав твой здесь, святой Бенедикт! Ибо обителью той Бенедикт отечески правит,
Там и Людовик-король - всем благосклонный отец;
Часто ее посещает, к делам проявляя вниманье,
600 Строго порядок блюдет, щедро приносит дары.
Кончи, камена, напев! Этой книги хвалебные строки
Пусть этим добрым концом к песне начальной примкнут.
Книга III
(...) Есть среди франков обычай старинный; доколе он в силе,
Честь и славу свою франкский народ сохранит. Если задумает кто королю свою верность нарушить,
В мыслях обман затаив, подкуп иль хитрую лесть, Или захочет, несчастный, владыку сгубить иль державу,
Злобные козни сплетя, клятве своей изменить,
То, когда брат или друг, узнавши, об этом расскажет,
550 Им подобает тогда биться один на один,
Перед лицом короля, пред советом и франкским народом -
Ведь ненавистна всегда франкам йеверность и ложь.
Был некий муж знаменитый, носивший имя Берона,
Был он безмерно богат, мощью великой владел. Стал он при Карле в краю Пархинонском3 наместником; долго
Этой страной он владел, твердо законы блюдя. Но обвинил его в лжи Санилон; так он звался средь готов;
Были по крови они готами - тот и другой.
Пред королем и народом мятежные речи Берона
560 Все повторил Санилон - но их Берон отрицал.
Выступив оба вперед, они на колени упали
И умоляли - пускай распрю их Марс разрешит. Первым молвил Берон: «Король, я прошу милосердья:
Ты разреши мне, молю, речь опровергнуть его. Наш обычай таков - должны мы, коней оседлавши,
Меч друг на друга поднять». Просит он раз и другой. Молвит король: «Подлежит это дело решению франков -
Так нам закон приказал, то же прикажем и мы».
278
Раз уж решенье дано, по обычаю старому франков,
570 К битве готовятся все, яростно рвутся на бой.
Боголюбивый король их снова к себе призывает,
И, благочестье блюдя, всех обещает простить: «Тот, кто из вас из двоих сейчас мне скажет открыто,
Что он виновным себя передо мной признает, -Я пожалею его и ошибку простить обещаю;
Долг отпускать должнику к Богу любовь мне велит. Верьте, для вас будет лучше послушать моих уговоров,
Чем свою долю вручать Марса смертельным боям».
Но умоляли они неотступно и снова, и снова:
580 «Битвы нам по душе, в битву мы рвемся всегда!»
Мудрый король разрешил им сражаться, но франков законы
Строго велел соблюдать, - и обещали они. От королевских палат недалеко есть дивное место,
Славит молва его вид; Аквой зовется оно. Выкопан ров вкруг него, огражденный мраморной кладкой,
Выращен лес там густой и зеленеет трава. А посредине река струит свои тихие воды;
Множество дичи живет там в тростнике и в кустах.
Часто бывает - король с небольшою своею дружиной
590 Едет сюда отдохнуть и поохотиться всласть,
Чтобы могучий олень длиннорогий пронзен был стрелою,
Поймана дикая лань или убита коза. Если же землю зима ледяною покроет корою,
Сокол когтистый тогда бьет стаи птиц налету. Здесь-то, от злобы дрожа, и сошлись Берон с Санилоном,
И восседали они оба на мощных конях. Щит висел за спиной, в руках они копья держали, -
Ждали, чтоб подал им знак к битвы началу король.
Близко собрался от них отряд королевской дружины;
600 Тоже держали щиты - так приказал им король.
Если один из бойцов получит тяжелую рану,
В бой пусть вступают они, - чтоб ему жизнь сохранить. Здесь же Гундольд ожидал, приготовлены были носилки,
Чтобы того, кто падет, с поля скорей унести. Подан был знак - и тотчас жестокая вспыхнула сеча;
Но непривычен и нов франкам казался тот бой. Копья метнули они, мечей острия обнажили, -
Свой был обычай у них, но беззаконен он был.
Вдруг скакуна своего пришпорил Берон, и от боли
610 Конь встает на дыбы, быстро по полю летит.
279
Скачет за ним Санилон; внезапно, поводья ослабив,
Ранит Берона мечом; и - сознается Берон. Воинов юных отряд к потерявшему силы Берону
Быстро на помощь спешит - как приказал им король. И отсылает носилки обратно Гундольд изумленный -
Видит: носилки пусты, в битве никто не погиб. Жизнь Берону дарует король, обещает спасенье,
И, пожалевши его, не отбирает богатств.
О, беспредельная милость! Король проступки прощает,
620 Он виновному вновь жизнь и достаток дает.
В эту же милость я верю и сам и молю неустанно,
Чтобы к Пипину меня снова вернула она.
О, Бенедикт наш! Свой путь завершил ты ныне достойно4, Верен всегда ему был, следуя Павла словам.
Ныне же с радостью ты пребываешь в обители райской С тем, чье имя носил, с тем, кому ты подражал.
Именем пусть же твоим эта третья закончится книга -Вспомни же, Отче Благой, Ты об Эрмольде своем.
Книга IV
(...) Песни я эти слагал, находясь в Страсбурге под стражей:
650 Знал о проступке своем, в чем я повинен, я знал.
Дева Мария, тебе там воздвигнуты светлые храмы
И, как всегда на земле, в них тебе честь воздают. Часто - молва говорит - посещают их жители неба,
Ангельский хор, и чудес много свершается там. Нам же, Талия, теперь ты хотя б о немногих поведай,
Если от Девы Святой милость подастся тебе. Сторож при храме там жил, носивший имя Тевтрамма:
Он по заслугам носил имя честное свое.
Было привычным ему и днем, и глубокою ночью
660 Там, где Марии алтарь, Богу мольбы возносить.
Был удостоен не раз он великой награды небесной,
Ангелов светлых полки часто являлись ему. Ночью однажды хотел он, псалмы и молитвы закончив,
Ложе свое постелив, тело покою предать. Вдруг в этот миг озарился весь храм сиянием ярким,
Будто бы день наступил, солнце взошло над землей. С ложа восстав своего, хотел он понять, почему же
Свет этот яркий горит? Вот что предстало пред ним.
280
Над алтарем распростер орел широкие крылья, -
670 Но не в пределах земных этот орел был рожден.
Клюв - из злата литой, на когтях - драгоценные камни,
И в оперенье его неба блистала лазурь. Очи сверкали огнем. Онемел служитель церковный
И, пораженный, к себе он не позвал никого. Лишь изумленно глядел на пернатое чудо; и крылья,
Блеск и сиянье очей - все удивляло его. Но прозвучал в этот миг, как бывает всегда пред рассветом,
Третий крик петуха - братию в церковь он звал.
Дивная птица вспорхнула - само собой перед нею
680 Вдруг распахнулось окно, вдаль выпуская ее.
Вместе со взлетом ее сейчас же угасло сиянье.
Видно, орел этот был гостем из Божьих краев.
Все это, Цезарь, тебе на своей на тростинке печальной
Спел злополучный Эрмольд, нищий, изгнанник, бедняк.
Дара я дать не могу, лишь песню слагаю владыке;
750 Всяких богатств я лишен, есть только песнь у меня.
Сердце владыки в руке у Христа, Христос его держит
И посылает его всюду по воле своей. В сердце твоем он взрастил цветы добродетели дивной,
И переполнил его он благочестья волной. Если б внушил он тебе, король именитый, чтоб к просьбам
Ухо свое преклонив, дело мое ты решил! Может быть, внявши словам правдивым, увидишь, что не был
Так мой проступок тяжел, как обвиняли меня.
Я не стараюсь, поверь, представить себя невиновным
760 В этом проступке - за то я и в изгнанье томлюсь.
Но беспредельная милость, виновным долги отпуская,
Пусть, умоляю, теперь вспомнит изгнанье мое. Ты же, супруга владыки, Юдифь, всех красавиц прекрасней,
Власть по праву и ты держишь рукою своей; Павшему помощь подай, несчастному дай утешенье,
Шаткий шаг укрепи, узнику дверь отомкни! И Повелитель Громов вас обоих на долгие годы
Пусть сохранит, вознесет, честь и богатство пошлет.
1 Реминисценция стиха Вергилия (Энеида, Ш, 35) «Как и Градива отца, что царствует в
гетских пределах...» с переосмыслением: Вергилий под «гетами» подразумевал дунай
ские племена фракийцев, Эрмольд (вместе со всеми своими современниками) - герман
цев-готов, в данном случае - населяющих Аквитанию.
2 Инда (Корнелимюнстер) - местность невдалеке от Ахена (Аквы); ср. Житие Бенедик
та Анианского, 48: «Ближняя была долина, от дворца не далее чем на шесть миль
281
отстоявшая... там повелел император воздвигнуть дивный монастырь, нареченный Индою от имени речки, по той долине протекавшей...». Описание лесной глуши, находившейся на этом месте, - вряд ли преувеличение: места эти издавна были малолюдны, и сам город Ахен, столица Карла Великого, впервые упоминается в документах только при Пипине Коротком, лет за семьдесят до описываемых событий.
3 Пархинон - редкий вариант названия «Баркинон», или «Барцинон», латинского имени со
временной Барселоны. Места эти с V в. были заселены готами; от них область получила на
звание Готалония, а потом Каталония.
4 Бенедикт Анианский умер в 821 г. и упоминается здесь просто хронологически. Соименник
его, которому он подражал, - знаменитый Бенедикт Нурсийский, основатель бенедиктин
ского ордена, реформированного Бенедиктом Анианским.
