Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: 8 век.
РИМСКАЯ ИСТОРИЯ
Перевод И.Дьяконова, 2009, по изданию: Pauli historia Romanae. MGH, AA. Bd. II. Berlin. 1879.
Книги 11-16.
Перевод и комментарии Ю.Б.Циркина. Оп.: Античные и средневековые источники по истории Испании. СПб. СПбГУ. 2006
Предисловие к книге в целом. - Предисловие к хроникам Средневековья. - Текст (очень маленький отрывок). - Очерк по истории Испании. - Литература и сокращения.
Ю.Б.Циркин
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемая книга состоит их двух частей. Первая часть посвящена так называемой Испанской войне 46-45 гг. до н. э. Эта война явилась последним эпизодом гражданской войны, начало которой было положено в январе 49 г. до н. э., когда Цезарь перешел речку Рубикон, отделявшую провинцию Цизальпинскую Галлию, где он занимал должность наместника, от Италии. Италией и самим Римом Цезарь овладел довольно быстро, почти не встречая сопротивления. Его противник Помпей Великий со своими сторонниками бежал на Балканский полуостров, где стали собираться его основные силы. Значительные помпеянские силы находились в Испании. И Цезарь не решился обрушиться на самого Помпея, прежде чем он не расправится с этой грозной опасностью у себя в тылу. В битве при Илерде Цезарь разбил объединенные войска помпеянских полководцев Люция Афрания и Марка Петрея, а командир третьего помпеянского войска Марк Теренций Варрон капитулировал сам. Только после сравнительно недолгого пребывания в Риме Цезарь переправился на Балканский полуостров для борьбы с основными силами своего главного соперника. После первых неудач Цезарь сумел переломить ситуацию и в битве при Фарсале 9 августа 48 г. до н. э. полностью разгромил Помпея. Тот бежал в Египет, где и был убит. Цезарь, преследуя бежавшего Помпея, тоже подошел к египетскому берегу и, высадившись там, вскоре вмешался во внутреннюю борьбу в Египте. Он встал на сторону юной Клеопатры, в которую безумно влюбился. Так как большинство жителей египетской столицы Александрии были на стороне противников Клеопатры и под командованием ее противников находилась египетская армия, Цезарю пришлось весьма трудно. Однако с помощью подошедших подкреплений Цезарь все же одержал победу. Утвердив на александрийском троне Клеопатру, он вернулся в Рим, по пути разгромив боспорского царя Фарнака, вторгнувшегося в Малую Азию в надежде вернуть потерянное отцовское царство. Уцелевшие враги Цезаря собрались в Африке, куда Цезарь со своей армией и направился в самом конце 47 г. [4] до н. э. В ожесточенном сражении у Тапса 6 апреля 46 г. до н. э. Цезарь одержал очередную победу. Однако остатки помпеянцев, возглавляемые сыновьями Помпея Гнеем и Секстом, сумели собраться в Южной Испании. Там на их стороне оказались многие местные общины, недовольные произволом цезаревских наместников. Тогда и началась та Испанская война, о которой идет речь. Война эта была очень тяжелой для Цезаря. С большим трудом 17 марта 45 г. до н. э. он сумел одержать решительную победу в битве при Мунде.
После этой войны у Цезаря уже не было открытых противников. И это сразу же изменило положение победителя. После своего возвращения из Африки он пышно справил четыре триумфа — за победы над Галлией, Египтом, Понтом и Нумидией. Последний триумф скрывал торжество по случаю разгрома помпеянцев, собравшихся в Африке. И все же официально праздновалась победа не над согражданами, а над внешним врагом — нумидийским царем, который помогал помпеянцам. А когда Цезарь вернулся из Испании, он, уже не таясь, отпраздновал пятый триумф за победу в гражданской войне. До этого в римской истории не было прецедентов, когда римский военачальник столь открыто торжествовал по случаю разгрома и гибели сограждан. Уже одно это показывает, что Испанская война рассматривалась Цезарем и его окружением как важнейший шаг на пути к полному единовластию. После битвы при Мунде он был провозглашен постоянным, то есть пожизненным, диктатором. Это свидетельствовало о том, что республиканский строй полностью превращался в фикцию. Теперь в честь Цезаря устраивались игры и жертвоприношения. Клятва его именем приобрела юридическую силу. Еще раньше Цезарь, подчеркивая свое происхождение от Венеры, начал строительство храма Венеры Прародительницы. Теперь начали создавать храм в честь его самого, а его изображения — ставить среди статуй богов. Сенат разрешил Цезарю построить над воротами своего дома фронтон, каким обычно украшался храм. Сам он получил титул «отец отечества», право сидеть на золоченом кресле между консулами и возможность носить пурпурную одежду триумфатора все время. Все это ставило Цезаря гораздо выше обычных людей, в какой-то степени приравнивало к бессмертным богам. Дважды при стечении народа ему открыто предлагалась царская диадема. И хотя оба раза Цезарь отклонил эти предложения, они рассматривались всеми как пробные шары на пути не только к фактическому, но и к официальному единовластию, к созданию в Риме монархии.
Стремился ли сам Цезарь к монархии, сказать трудно. Вполне возможно, что римское воспитание все же останавливало его на этом пути. Но при этом несомненно, что венцом своей жизни он видел достижение [5] единоличной власти, даже если она будет прикрыта теми или иными республиканскими институтами. Пожизненная диктатура казалась ему идеальной формой такой власти, ибо диктатура сама по себе была старинной магистратурой и в то же время никак и ни в чем не сдерживала ее носителя. С другой стороны, пышное оформление царской власти в эллинистических государствах Востока, особенно в Египте, с которым он познакомился поближе, не могло не привлекать его, да и влияние Клеопатры нельзя исключать. Недаром он решился пригласить ее с сыном в Рим, хотя и устроил их пребывание в довольно уединенном доме.
Практически почти полная ликвидация антицезаревских вооруженных сил в Испанской войне показала, что свергнуть Цезаря вооруженным путем уже никому не удастся. Приобретение им после этой войны положения пожизненного диктатора лишало его противников всякой надежды на возвращение к обычной конституционной практике. И сам Цезарь как-то сказал, что Сулла был младенцем в политике, раз добровольно отказался от власти. Многие надеялись, что победа Цезаря приведет не только к окончанию гражданских войн, но и к восстановлению государства. А нескрываемое усиление его единоличной власти лишало их этой надежды. То, что Цезарь, особенно после возвращения из Испании, получил чуть ли не божеские почести, оскорбляло чувства многих римлян. Римляне были воспитаны на гордости за свое государство и свою свободу, которую они противопоставляли regnum (царству), и монархические замашки Цезаря не могли их не настораживать. И хотя сам Цезарь, как уже говорилось, дважды отверг предлагаемую царскую диадему, подозрения не рассеивались. В этой обстановке роста антицезаревских настроений и потери всякой надежды на законное или вооруженное устранение диктатуры возник заговор против Цезаря, в котором объединились бывшие помпеянцы, республиканцы и даже часть цезарианцев, разочаровавшихся в своем вожде. И 15 марта 44 г. до н. э., за два дня до годовщины битвы при Мунде, Цезарь был убит. Это не спасло республику, и через полтора десятилетия, наполненные острой политической борьбой, интригами и новыми гражданскими войнами, она все же пала окончательно и сменилась империей, хотя, как кажется, и в несколько ином виде, чем планировал Цезарь. И Испанская война явилась важным этапом на пути от республики к империи.
Драматические события гражданской войны начал описывать уже сам Цезарь, обладавший необыкновенным литературным даром. Он написал «Записки о гражданской войне», охватывающие период от начала войны до высадки в Александрии. Этот труд продолжили его сторонники, описавшие Александрийскую, Африканскую и Испанскую войны. По своим художественным качествам три последних [6] произведения не идут ни в какое сравнение с сочинением самого Цезаря. Но все они при всей своей пристрастности являются первоклассными источниками наших знаний об этих событиях. Между тем последнее произведение — «Испанская война» — русскоязычному читателю практически недоступно. Поэтому мы и сочли необходимым перевести это небольшое сочинение на русский язык. А чтобы читатель получил более полное представление о войне в Испании, перевод Псевдо-Цезаря (как обычно называют этого безымянного автора) дополнен переводами соответствующих пассажей из произведений более поздних историков — Веллея Патеркула, Плутарха, Аппиана, Аннея Флора, Диона Кассия. Все переводы снабжены комментарием, а также статьями о произведениях (и их отрывках), о которых идет речь.
Вторая часть книги посвящена гораздо более длительному периоду испанской истории, даже точнее — эпохе в истории Испании. Это — время существования на Пиренейском полуострове варварских королевств, сначала Свевского, а затем Вестготского. Второй части необходимо предпослать несколько общих слов.
Переломные эпохи в истории человечества всегда привлекали большое внимание и ученых, и всего образованного общества. Внимание к ним особенно усиливалось и делалось весьма актуальным не только в чисто научном, но и в политическом и общественном смысле в периоды, когда в самом обществе происходил слом старых общественных бытия и менталитета и, соответственно, индивидуального бытия и индивидуального менталитета. В этом отношении чрезвычайно важна эпоха крушения античного мира и становления мира средневекового.
В свое время К. Маркс разработал формационную теорию исторического развития. Эта теория вполне действенна (хотя и в более ограниченном виде, чем считалось до недавнего времени) и на нынешнем уровне исторической науки. Согласно этой теории, античный и средневековый миры принадлежат разным социально-экономическим формациям, поскольку в их основе лежат разные способы производства. И гранью между ними является крушение Римской империи и становление варварской Европы.
Некоторая односторонность формационной теории компенсируется теорией цивилизационной, согласно которой античность и Средневековье относятся не только к разным цивилизациям, но и к разным их типам. Античная цивилизация была личностного типа и антропоцентристской, средневековая — тоталитарного типа и теоцентристской. Стержнем последней в Европе явилось христианство. И хотя христианство победило уже в рамках Римской империи, окончательно оно восторжествовало в рамках средневековых государств. [7]
В XIX в. английский ученый Э. Фримен разделил всю историю Европы на три эпохи: до Рима, Рим и после Рима. Такое деление имеет основания в политической истории средиземноморско-европейского мира. Только в рамках Римского государства этот мир приобрел политическое единство, а после крушения империи на Западе подобного политического единства Европа более не достигала, несмотря на неоднократные попытки этого добиться, вплоть до сравнительно недавних: подчинение всего континента (а по возможности, и всего мира) «III рейху» или создание в результате мировой революции «Всемирной федерации Советов». Лишь в последние десятилетия Европа, кажется, вступает на путь единства, и характерно, что началом на этом пути стал договор, заключенный в Риме.
Таким образом, и с социально-экономической, и с культурно-цивилизационной, и с политической точек зрения крушение Римской империи и становление варварских государств раннего Средневековья являются той переломной эпохой, без понимания которой невозможно и понимание всей дальнейшей европейской истории.
Рим на протяжении своей истории переживал разрушительные кризисы, ставившие под вопрос само его существование. Первый начался в 133 г. до н. э. и привел к падению Римской республики. В результате римская государственность возродилась в новых формах — в виде принципата, а римское общество — в виде ранней империи. Второй катастрофический кризис — это кризис III века. Его результатом была гибель ранней империи и становление поздней империи в форме домината. Третий кризис Западная Римская империя пережить вообще не смогла. И возникают естественные вопросы: почему, что обусловило падение Рима, каковы были конкретные события, которые означали эту катастрофу? На эти вопросы давались разные ответы.
Уже современники крушения Рима не могли не задавать себе эти вопросы. В гибели империи они видели суд Божий. Христиане считали, что Бог покарал Рим за многочисленные кровавые гонения на христиан, за разврат его правящих кругов, за угнетение других. Язычники видели в событиях месть старых богов за отказ Рима почитать их. В Средние века эта проблема встала в другой плоскости. Империя сохранялась, ибо в Константинополе сидел римский император. По мере усиливавшегося расхождения католического латинского Запада и православного греческого Востока на Западе утверждалась идея «переноса империи» — translatio imperii: империя не погибла, она просто «перенесена» сначала к франкам, а затем к немцам. И хотя в развитом Средневековье утверждается понятие, что каждый король — [8] император в своих владениях, и тем самым отметаются всякие претензии императоров на политическое господство во всей Западной Европе, саму Священную Римскую империю германской нации рассматривают как прямое продолжение старой Римской. Так что с этой точки зрения Римская империя продолжала существовать до 1806 г., когда ее последний император Франц II под давлением Наполеона, который хотел быть единственным наследником Рима, отрекся от римского престола и стал первым императором Австрийской империи.
Идея крушения Рима, замены его варварскими государствами и причинах этого явления вновь появилась в трудах итальянских гуманистов эпохи Возрождения. Для них прекрасная античность была разрушена дикими германскими варварами, особенно готами, после чего наступила ночь Средневековья. Первым, пожалуй, сформулировал подобное положение Флавио Бьондо в XV в., обозначив в качестве начала крушения Рима его взятие готами Алариха в 410 г. С этого времени события V в. рассматриваются как гибель империи. В противоположность гуманистам Возрождения в XVII в. политик, историк и юрист голландец Гуго Гроций, убежденный в преимуществе германского права над римским, считал варварское завоевание Рима благом для Европы, ибо оно привело к торжеству именно германского права. В XVIII в. историки и философы выдвинули на первый план внутренние причины гибели Рима. Это сделали Ш.-Л. Монтескье и особенно Э. Гиббон в многотомной «Истории упадка и падения Римской империи», с которой фактически началось научное изучение всех проблем, связанных с гибелью Рима.
Монтескье во многом стоял у истоков спора между романистами и германистами. Романисты считали, что Средние века являются простым продолжением римского времени, что уже в позднеримском обществе фактически сложились те общественные институты, которые характерны для феодальной Европы. Германисты полагали, что германцы, переселившись на территорию Западной Римской империи, полностью разрушили ее и на ее развалинах выстроили новое здание по германскому образцу. Крупнейшим представителем романизма во второй половине XIX и в начале XX в. стал Фюстель де Куланж. Он учел предыдущую критику германистов и, отказавшись от расовой точки зрения, оставаясь строго на почве научной интерпретации всех доступных источников, доказывал, что средневековые социальные установления выросли на римской почве, хотя и трансформировались в ходе своего средневекового развития. Фюстель де Куланж настаивал на непрерывности исторического развития и на победе высокой культуры, какую представлял Рим, над варварством. [9]
Германисты сосредоточивались преимущественно на изучении правовых аспектов позднеантичного и средневекового общества и достигли в их изучении больших успехов. Из среды ученых-германистов вышел Г.-Л. Маурер, который в отличие от остальных выводил весь общественный строй Средневековья из германской сельской общины — марки, которая, по его мнению, начала разлагаться еще до Великого переселения, но ее разложение особенно усилилось после захвата римских земель. Государство, неспособное остановить это разложение, распалось, и разорившиеся общинники перешли под покровительство крупных собственников, в результате чего и возник феодализм.
Взгляды Маурера были восприняты Ф. Энгельсом. Как и Маурер, он видел источник средневекового общественного строя, то есть феодализма, в разложении марки. По мнению Энгельса, практически ничего общего между позднеримским и средневековым обществами не было, ибо между римским колоном и средневековым крепостным стоял свободный франкский крестьянин. Варвары, разгромив Римскую империю, принесли с собой общину и создали новое общество.
Эти взгляды Энгельса практически были канонизированы в советской исторической науке. Правда, они были несколько изменены принятием положения о синтезе двух общественных укладов, из какового и возникло средневековое общество тех стран Европы, которые образовались на территории Западной Римской империи. Но это не изменило сути энгельсовских (восходящих к маурерским) положений. В науке подчеркивался резкий разрыв между античным и средневековым мирами и носителями этого разрыва объявлялись варвары. Это представление усилилось еще больше, когда под влиянием высказывания И. В. Сталина был выдвинут постулат о революции рабов и колонов, которые вместе с варварами и разрушили Римскую империю. Позже положение о революции рабов было снято, но само представление о перерыве в развитии европейско-средиземноморского общества, о фактически революционном скачке, каким являлось крушение Западной Римской империи, осталось в силе.
Между тем это представление наталкивается на ряд серьезных препятствий разного плана. Во-первых, это демография раннесредневекового общества. Ни в одном варварском государстве завоеватели не составляли больше 4-6% населения, а то и меньше. Конечно, учитывая господствующее положение этой небольшой части общества, можно было бы говорить о его роли, намного более существенной, чем можно ожидать с учетом ее количественной доли в населении. Но все же таких господ было слишком мало, и они не были столь активны, чтобы навязать свой строй всему населению. К тому же, как показывают исследования, в том числе археологические, варвары, как [10] правило, не заселяли более или менее равномерно всю завоеванную страну, а концентрировались в ее части, так что вне этой зоны оставалось огромное большинство населения, жившее по-старому. На его социальное развитие германская марка не могла оказать того влияния, которое ей приписывали.
Во-вторых, нельзя упускать из виду культурное превосходство римского населения над варварским. Хотя общий культурный уровень основной массы римского населения резко упал, в целом он был все же выше, чем у германских пришельцев. Провинциальное римское население оказало огромное влияние на германцев, что, в частности, выразилось в принятии последними христианства в его никейской, то есть католическо-православной, форме. Еще показательнее тот факт, что германцы приняли языки подчиненного населения, причем приняли они именно вульгарную латынь местных низов, отсюда и родились современные романские языки. Следовательно, не местные римляне были поглощены захватчиками, а последние полностью растворились в окружающем населении.
В третьих, существуют исторические препятствия. Прежде всего, сохранилась Восточная Римская империя — Византия. Это препятствие советские историки обошли, выдвинув утверждение, что там роль, аналогичную роли германцев на Западе, сыграли славяне, принесшие туда свою общину и тем самым феодализировавшие Византию. Такое положение не только, как казалось, спасало энгельсовские представления о роли варварской общины, но и соответствовало патриотическому чувству некоторых ученых. Но это положение все же оказалось неверным, так как славяне не поглотили всю Византию, а феодальный строй, хотя и в своеобразной форме, там все же утвердился. К тому же, и это сейчас полностью доказано, на территории Восточной империи и в эллинистическо-римские времена, а во многих регионах и задолго до них существовала сельская община, что абсолютно не мешало принадлежности малоазийского и восточно-средиземноморского общества не к Средневековью, а к древности.
Община существовала не только на Востоке, но и на Западе. Сейчас можно считать доказанным ее наличие и в самой Италии, и в римских провинциях — в Галлии и Испании, а возможно — и в Африке. Так что германцы могли в лучшем случае увеличить удельный вес общинного сектора, но они не были его единственными носителями.
Надо иметь в виду, что варварские государства на территории Западной Римской империи не были прямыми предшественниками государств развитого Средневековья и в итоге — современных национальных государств. Остготское и Вандальское королевства были [11] уничтожены Византией. Свевы подчинились вестготам, а королевство последних было ликвидировано арабами. Лангобардское и Бургундское королевства были поглощены Франкским. Только последнее на первый взгляд выжило и развилось в современную Францию. Кстати, это и единственная страна на территории Западной империи, которая приняла название от пришедших в нее варваров. (Мы оставляем в стороне Британию-Англию, ибо туда германцы — англы, саксы и юты — пришли, когда эта страна уже вышла из состава империи.) Но и Франкское государство не автоматически перешло в современное. Между ними стояла империя Карла Великого и его преемников, которая была иным типом государства, чем предшествующее варварское.
Наконец, беспристрастное исследование показывает, что и во Франкском государстве у большей части населения продолжали существовать позднеримские порядки, что французский средневековый крепостной плавно «вырос» из позднеримского провинциального колона. И только в небольшой части населения, то есть у самих франков, источником серважа стали разорившиеся свободные франкские аллодисты.
Все это показывает, что в отечественной науке назрела необходимость в создании новой концепции перехода от античности к Средневековью. При этом едва ли можно ограничиться только принятием существующих западных концепций хотя бы потому, что там существуют различные точки зрения на этот переход.
В период между двумя мировыми войнами большое значение имели работы М. И. Ростовцева о Римской империи и французской школы «Анналов» о Средневековье. Эти работы, как и работы их продолжателей (школа «Анналов» существует и в настоящее время), оказывают большое влияние на современную историческую мысль. В центре своих исследований ученые этой школы ставят социальные и экономические факторы, признавая в то же время значение и других, которые в определенные моменты могут выступать на первый план. По мнению Ростовцева, античный мир неизбежно старел. Глубокий упадок, начавшийся в мрачную эпоху III в., не был преодолен, ибо в политической сфере усиливаются варваризация и ориентализация, в социально-экономической — натуральное хозяйство вытесняет товарное, что неизбежно ведет к упадку городов с их цивилизацией, и, как следствие, в культурно-идеологической сфере сельское варварство поглощает городскую культуру. Причиной всего этого является постепенное поглощение образованных слоев некультурными массами, вследствие чего происходит неизбежное упрощение всех функций политической, социальной, экономической и духовной жизни, что и составляет суть варваризации империи. Тесный союз Константина с христианской церковью был знаком [12] окончательной смерти старого Римского государства и создания новой государственности, более простой и в то же время более жестокой и деспотичной, ничем не отличающейся от восточной. И на этом фундаменте строится здание новой Европы. М. Блок, основатель «Анналов», рассматривая сеньорию как основную ячейку феодализма, видит ее корни в более старом обществе, фактически возводя ее к римской латифундии.
В послевоенное время проблема перехода от античности к Средневековью не ушла далеко из исторических исследований. Она приняла форму спора, явился ли этот переход катастрофой или постепенной эволюцией. Так, А. Пиганьоль утверждал, что после кризиса III в. Римская империя возродилась и встала на путь нового развития, но это развитие было прервано варварскими завоеваниями; по его словам, римская цивилизация не умерла естественной смертью, она была убита. Сторонники противоположной точки зрения полагали, что между V и VIII в. в Европе происходило непрерывное развитие цивилизации во всех сферах жизни. И сейчас есть сторонники обеих точек зрения. Но все же большая часть историков согласна, что в раннесредневековом обществе сохранилось очень много черт поздней античности. Период существования варварских королевств многими авторами рассматривается как особый, который все же ближе к античности, чем к феодализму. Так, большинство испанских историков полагает, что Средние века на Пиренейском полуострове начались только с арабским завоеванием в 711-713 гг. В то же время ясно, что собственно античным период существования там Свевского и Вестготского королевств считать нельзя. Все это заставляет обратиться к проблемам переходного периода.
Этот период достаточно замкнут. Испанские историки, естественно, занимались историей варварских королевств гораздо больше, чем их коллеги за рубежами Испании. Этой эпохе посвящен III том большой (в 40 томах, некоторые из которых состоят из двух, а то и больше волюменов) «Истории Испании», почти целиком написанный М. Торресом. Он был написан еще в 30-х гг. XX в. (хотя практически без изменений воспроизведен во втором издании, опубликованном в 1985 г.), так что его содержание уже в значительной мере устарело, хотя многие положения автора важны и сейчас. Значительное место «варварский» период занимает в общих историях средневековой Испании X. А. Гарсиа де Кортасара и Л.-Г. Вальдеавильяно. Особенно актуальны посвященные именно этой эпохе труды А. Барберо и М. Вихиля, К. Санчеса Альборноса, П. Палоля, X. Орландиса, Л.-А. Гарсиа Морено и др. За пределами Испании этими проблемами занимались Е.-А. Томпсон, Б. Саитта, К.-Ф. Штоекер. Исследуют этот период не так уж много [13] историков. В нашей отечественной литературе имеется только одно фундаментальное исследование — монография А. Р. Корсунского «Вестготская Испания», а также ряд его же статей, посвященных различным аспектам испанской истории того времени. Эта работа не потеряла своего значения до сих пор, но посвящена она преимущественно социально-экономическим процессам, и поэтому политическая история осталась на заднем плане. Гораздо больше повезло варварским народам, вторгшимся на Пиренейский полуостров, точнее — их истории, предшествующей этому вторжению. Особенно большое внимание привлекали готы. Тот же А. Р. Корсунский, В. П. Буданова, М. Б. Щукин, а также некоторые более молодые исследователи внесли большой вклад в изучение истории готов. Из зарубежных историков можно назвать имена опять же К.-Ф. Штоекера, X. Вольфрама, М. Тодда, М. Казанского. И все же политическая и социальная история и варварских народов до их переселения в Испанию, и вестготской Испании для российского читателя еще в огромной степени остается «чистой доской».
Источники истории вестготской Испании довольно разнообразны. Много сведений сохранила церковная литература, в том числе разнообразные биографии видных церковных деятелей, включая жития святых. До наших дней дошли документальные источники — постановления церковных соборов и вестготские законы. Сохранились, хотя и в очень ограниченном объеме, дипломатические документы. Все большее значение приобретают результаты археологических находок, дающих в том числе все новые надписи и монеты. Особое место среди исторических источников занимают хроники и различные «Истории», тоже фактически представляющие собой хроники. Их исследование тоже имело в последнее время значительные успехи. Очень много этому способствовали такие ученые, как Ж. Фонтень, X. Дизнер, Л. Минегетти и др. Пришла пора познакомиться с самими испанскими хрониками того времени и российскому читателю. Во второй части предлагаемой книги дан перевод этих хроник, хотя и не целиком, а лишь тех пассажей, которые, на наш взгляд, важны для знакомства с политической историей Испании V — начала VIII в. (исключение, как об этом будет сказано позже, сделано лишь для одного труда Исидора Севильского). Как и в первой части, текст снабжен комментариями, расширяющими скупые сообщения хронистов. Для лучшего понимания обстановки, в какой создавались эти хроники, в книгу включены статья об истории варварских народов до их переселения в Испанию и общий обзор истории раннесредневековой Испании, а также статья, содержащая краткую характеристику авторов хроник и самих этих произведений. [14]
Ни в первой, ни во второй части данной книги нет научного аппарата. Это не значит, что автор не учитывал уже существующие исследования. Более того, я целиком опирался на эти исследования, включая работы тех ученых, имена которых названы выше. Отсутствие аппарата вызвано лишь жанром предлагаемой работы, которая все же является не строго научной, а скорее популярной, и желанием облегчить читателю знакомство с материалом. Но хочу заверить, что я глубоко признателен всем исследователям, на работы которых я опираюсь, как ушедшим от нас, так и тем, кто, к счастью, живы и продолжают плодотворно работать.
