Об авторе

Из интернет-журнала  "Русское воскресение", 2000.

Вниманию читателей предлагается впервые переведенная проповедь св. Патриарха Константинопольского Фотия (+891 г.) - великого богослова, первого борца с латинской ересью, а также - замечательного пастыря, при котором произошли крещение болгар (863 г.), а также началась миссия св. Кирилла и Мефодия (867) .

Эта гомилия была сказана в святой Софии Константинопольской, в Великую Субботу 867 года, за несколько месяцев до первого низложения св.Фотия, в присутствии царя Михаила и его соправителя кесаря Василия. Патриарх в своей проповеди особенно хвалит ревность царей, "соревнующихся в том, чтобы показать пример любви большей, чем человеческая". Вряд ли св. Фотий полагал, что его слова обернутся жестокой насмешкой: через несколько месяцев, 23 сентября 867 года Кесарь Василий убьет царя Михаила и низвергнет патриарха с престола, а затем подвергнет его заочному унизительному суду, и вернет его к патриаршеству лишь через 11 лет.

Эта проповедь посвящена двум событиям. Первое - крещение большой группы сектантов, так называемых "тетрадитов", или четыредесятников.

Эта секта образовалась после 325 года. Основным ее заблуждением было празднование Пасхи вместе с Иудеями - 14 Нисана по иудейскому календарю. Хотя эта традиция и соответствовала практике Малоазийских Церквей со времен Иоанна Богослова, она стала недопустимой после Первого Вселенского собора. Эта секта была особенно распространена в западной Малой Азии, прежде всего - во Фригии. Как говорит сам св.Фотий, эта секта пользовалась апокрифами и ее литургическая жизнь резко отличалась от Вселенской Церкви. Благодаря миссионерским трудам патриарха Фотия, (которые он скромно приписывает императору), значительная часть их присоединилась к Православию. Чин присоединения через крещение произошел в Великую Субботу 867 года.

Второе событие, ярко отраженное в проповеди - восстановление мозаичного изображения Богоматери в алтарной апсиде храма св. Софии. Первоначально, во времена строительства св. Софии при Юстиниане, в алтаре не было изображения Приснодевы. Оно появилось позднее, возможно - в VII веке. Во времена первого иконоборчества оно было уничтожено, затем - вероятно восстановлено после 787 года и во время второго иконоборчества уничтожено вновь. Несмотря на то, что иконопочитание было восстановлено в 843 году, главный храм империи простоял без изображений 24 года. Это объясняется с одной стороны скрытой оппозицией иконоборцев, с другой стороны - небрежением и невниманием предшественника св. Фотия патриарха Игнатия, который вообще плохо относился к художникам и людям искусства. Только с приходом на патриаршество св. Фотия положение стало меняться. В св. Софии был восстановлен образ Богоматери, а также изображения апостолов и пророков.

В описании восстановленного образа Богоматери св. Фотий представляет глубокое богословие иконы, которое лучше всего охарактеризовать, как "мистический реализм", ибо "искусство художника превратило подражание в природу". Икона. как кажется, вот-вот заговорит. Задача художника, согласно св. Фотию - в достижении первообраза и в постижении мистических глубин, благодаря чему дух (ум по терминологии Фотия) получает благодать и возводится к Богу. 

Для святого Фотия иконопочитание укоренено в Воплощении, в осязаемости и телесности исторического Христа. Икона для Фотия равночестна и равнозначна словесному рассказу: кто ненавидит иконы, должен ненавидить и Священное Писание. Более того, изображение обладает большей силой и убедительностью, чем слово, поскольку легче и быстрее усвояется разумом, здесь св. Фотий употребляет оригинальную теорию "оптических лучей" . В этих положениях св. Фотий продолжает линию св. Феодора Студита и св. Никифора Константинопольского.

Проповедь написана достаточно сложным и архаическим языком, ясно, что ее текст отличался от произнесеннной речи. Текст впервые опубликован в 1864 году Порфирием Успенским , этот перевод сделан по критическому изданию Лаурдаса .

II.  Но отступление в рассказе довольно далеко завело нас в сторону, а нам нельзя  обойти молчанием дело, родственное прежде описанному, ибо чрез него блистание истины сияет ничуть не меньше. То же, что составляет торжество и отчего сегодня украшается радостный праздник (как мы и говорили в начале), - суть следующее.  Благочестие ставит блистательные трофеи над христоборческой верой, а нечестие низложено и лишено своих последних надежд. И мнение полуварварских  и растленных родов[7], тайком подползших к  Ромейской власти, которые для царей были  оскорблением и поношением для царей, их богоборно утвержденное мнение явилось для всех  предметом ненависти и мерзостью.   А наше [достояние] -  достойная любви двоица царей благочестивых[8], блистающая порфирой, связанная честнейшими из наименований - именами отца и сына, и цари не допускают, чтобы их отношения обманули эти наименования, но они соревнуются в том, чтобы предложить всем пример любви, превышающей человеческую[9] . Их дело возвеличивается более ради православия, нежели ради царского венца.  A произведение, предстоящее нашему взору, обращает нас к соперничеству с ними [в любви].  Таковыми нас приветствиями радует начертывающийся образ Девы, не от чаши вина, но от прекрасного зрелища почерпнуть дающий,  откуда умопостигающее[10] нашей души, орошаясь через телесные очи и просвещаясь для роста к божественной любви православия, в смысле приношения плодов взращивает точнейшее видение истины. Так  благодать Девы и через изображения[11]  радует, согревает, укрепляет. Дева, Матерь, на пречистых объятиях несет общего Создателя, как Младенца, преклонившегося [на Ее объятия]  ради  общего спасения рода человеческого], столь великое и неизреченное домостроительства[12] таинство. Дева-Матерь созерцает девство и материнство и неизмерным образом разделяет волю по отношению к тому и другому, и не уничижает несовершенством ни одну, ни другую часть.  Столь точно искусство художника, как ответ на вдохновение свыше, превратило подражание в природу.  И ведь  подобно тому, как она как бы с внутренней любовью сочувственно обращает  взор к Рожденному, то почти так же она, сообразуясь с бесстрастием и сверхприродностью Сына приводит  начертанный взор в невозмутимое и ни от чего не зависящее состояние [внутреннего] расположения. Ты,  пожалуй, скажешь, что если кто спросит "Как же Ты девствуешь и родила?[13], то Ее не прийдется просить отвечать. Ибо  уста так воплощены красками, что они только сложены и безмолвствуют, как бы в таинствах, но совершенно не имеют неподвижного спокойствия, и образ не украшается подражанием, но действительно достигает первообраза. 

III. Видишь, какой красоты  было лишено лицо Церкви, какой блистательности лишался, какие дары удерживало мрачное уныние? Там - дерзновение оскверненной убийством руки иудейской, никак не испытывающее недостатка в наглости.  Здесь же - самый явный признак богоприятного сердца и владычественной любви,  согласно которой посвящался тайноводительствуемый лик апостолов, которой окрылялся и  путь победоносцев[14]  к победе, вплоть до венцов и пророки, божественные языки, через познание будущего и  всеистинное прорицание людям достигли несомненной славы. Ведь действительно, эти подвиги и дарования [происходят]  от  самой искренней и божественной  любви, с которой связано и почитание честных икон,  а их уничтожение - от беспричинной и гнуснейшей ненависти. Они сняли с Церкви - невесты Христовой присущее ей украшение и оскорбили ее горькими ранами, которыми изрыли ее образ, и   соревнуясь с иудейским безумием, они стремились отправить ее в глубины забвения, - обнаженную, и безобразную, и  омраченную многими ранениями, Она же ныне, еще неся на своем теле  рубцы от этих язв, в обличение Исаврова и христоборного мнения, и стирая их, вместо них одевается в  сияние своей славы,  преображается в древнее достоинство благолепия,  рассыпая разнообразные насмешки над глумившимися над ней, и воистину сожалея о их безумстве. Скажу без всякого преувеличения, если кто-нибудь назовет этот день днем православия  и его началом, то не ошибется  в должном.  И хотя и коротко время, за которое увяло мнение христоборческой ереси и правые догматы воссияли  во всех пределах вселенной по божественному и царскому повелению, тем не менее это и мое украшение. Ибо это - награда боголюбивого царства. 

IV. Но тогда око вселенной. сей преславный и божественный храм, как бы лишенный глаз был омрачен в своих таинствах (ибо еще не было принято решение о восстановлении икон)  и посылал  приходящим слабые лучи видения и являл при этом лицо православия ужасным. Ныне же  церковь отлагает омрачение  и украшается и блистает всеми своими красотами и получает свое богатство, как приданое,  и, светло радуясь, светло откликается на глас жениха, вопиющего и глаголющего: "Вся  прекрасна, ближняя моя и порока нет в ней. Прекрасна ближняя"[15]. Ибо, смешав цветы красок правильностью догматов и  священнолепно изобразив  для  себя священную красоту и тем и другим способом,  и через целое неся в уме целый и всесовершенный образ благочестия, не у сынов человеческих познается она прекрасной по красоте, но прилепляется к иным, превыше их по невыразимой красоте благолепия. "Вся прекрасна ближняя моя", ибо язв избежал, от ран освободилась,  скверны отринула, хулителей низвергла в Тартар,  песнословцев возвысила. "И порока нет в ней". Ибо она стала лучше от  ран, которыми  испещрила все ее тело бичевавшая ее инопленменная и скверная рука.  Она смыла всех их скверны и, снова взяв древний брачный наряд, облачилась в него. "Видели ее дочери и благословят ее царицы и восхвалят ее" Кто она,  появляющаяся как заря, прекрасная, как луна, и избранная, как солнце?"[16]. Таковое благолепие и царское облачение облачение свыше описал боговдохновенный Давид, воспевая в песне  Владыке  и Царю всех: "Предстала царица одесную тебя, в ризу позолоченную одетая, преукрашенная." (Пс. 44, 10).  Воистину "украсились стопы ее" (Песнь 7, 2). "Восстань Сион, как в начале дня, как род вечный. Ибо на главе твоей радость и хваление и веселие охватит тебя. Я есмь, я есмь утешающий тебя" - говорит Господь" (Ис. 51, 9,12). "Вот на руках моих я изобразил  стены твои и ты предо мной всегда" (Ис. 51, 12). Церковь, провидя такую блистательность, провозгласила через пророка Исаию:  Да возрадуется душа моя о Господе.  Он облек меня в в ризу спасения и одеждою веселия одел меня, как жениху [возложил мне] венец, и как невесту украсил меня красотой" (Ис. 61, 10). И уже не буду городом  оставленным, но городом взысканным" (Ис. 62, 12) и "как венец красоты в руке Господней и как царская  диадема в руке Божией" (Ис. 62, 3). 

V. В таком же и мы веселии и радовании души, составив хор празднику и совместно празднуя  сегодня  обновление изображения,  боговдохновенно изречем пророческие слова, говоря: "Радуйся весьма, дочь Сиона, проповедуй, дочь Иерусалима. Отнял Господь поношения твои, избавил тебя из руки врагов твоих" (Соф. 3, 14-15). "Возведи очи твои и увидь собранных чад твоих. Вот пришли к тебе все сыны твои издалека и дочери твои, принося тебе не золото и ладан и камни, все рождения земли и обогащающие  драгоценностью по человеческому закону, но то, что чище всякого золота и драгоценнее всех камней - неповрежденную отеческую веру. "Радуйся и веселись от всего сердца твоего. Ибо приходит Господь и будет обитать посреди тебя" (Соф. 3, 14).  Что приятнее нынешнего дня, что более очевидно в смысле приятности и радости, чем этот праздник?  Иное жало сегодня пронзает самую утробу смерти , не Спаситель сокрывается во гробе умервщления для общего восстания рода [человеческого], но  образ Матери восстает из глубин забвения и совосставляет с собой изображения святых. Христос пришел во плоти и был носим на обьятьях Родившей Его. Это и на иконах созерцается, и удостоверяется, и проповедуется, ибо поучение распространяется по закону самовидения (aujtoyivaV) и привлекает зрителей к  безоговорочному согласию.  Кто-то ненавидит  учение через образы? Как же он прежде  не отверг с ненавистью проповедь Евангелия? Ведь подобно тому, как слово через слух, так душа через зрение начертывается на табличках души,  описывая учение единогласное с благочестием посредством того, во что не вплетены понятия[17] (дурных догматов.  Мученики во владычественной любви подвизались, кровью явив питие любви и память о них сохраняют книги.  И на иконах можно их видеть совершающих сие, ибо изображение[18]   более явно для познания представляет  подвиг сих блаженных. Другие живыми принесли свою плоть во всесожжение, совершая жертвоприношения  молитвы и поста и других трудов.  И иконы и слова, неся весть об этом, обращают к подражанию более  созерцателей, нежели слушателей. Дева держит Творца как младенца. Кто же, созерцающий, или слышавший об этом, более поразится величию таинства и восстанет для пения неизреченного снисхождения, побеждающего любые слова? Если же и то и другое совместно вводится [в сознание] друг через друга, то из самих дел оказывается, что понятие, происходящее через зрение, имеет преимущество над  научением, проникающим через слух.  Приклонил ли кто ухо к повествованию? Затем воображающая мысль привлекла к  себе выслушанное?  [Только] по трезвом размышлении обдуманное было вложено в память. Не меньшим, если не большим, [чем слух] , владеет  то, что присуще зрению.  И само зрение, излиянием и истечением оптических  лучей  как бы  ощупывая и исследуя образ увиденного, посылает его в разум,   позволяя, чтобы он  был оттуда переправлен в  память для безошибочного собирания знания. Видел ум, воспринял, вообразил, образы без труда в память отправил. 

VI Отвергает ли кто священные слова  и считает только достойным спора то, чем изгоняется всякая ложь?  Тот гораздо раньше впал в прелесть и стал насмехаться над почитанием честных икон.  Но [если  кто-нибудь] почитает их и возносит подобающими почестями? Подобное же расположение он будет иметь и относительно слов.  Ведь если кто-нибудь присоединиться или к чести или к уничижению, то необходимо передавать [это отношение] и другому из двух равных [явлений]. если конечно если он из-за нечестия не выжил совершенно из ума, не только нечестиво поступая, но и самому себе объявляя войну.  Так поскользнулись те, кто преткнулись о святые иконы, ибо они обличаются в том, что не хранят правильность догматов, но, клятвенно отрицая одно, они отрицают другое.  И они не могут дерзать  исповедовать то, что они думают,  ибо в одном случае они остерегаются нечестия, а в другом - [говорить]  то, чего не признают.  И они избегают того наименования,  к которому изо всех сил стремятся на деле.  Они отвратительны из-за злодеяний,  еще более омерзительны по нечестию.  Их отрасль погибла вместе с ветвями и со всеми  корнями,  о чем и поется в песнопениях  боговдохновенного Давида - "погибает память нечестивых с шумом" (Пс. 9, 7),  и по справедливости на них приходит суд Того,  Кого они уничижили через образ.  У нас же пред очами стоит Дева, держа на объятиях Творца как Младенца, неизменная, как в изображениях, так и в словах, так и в видениях - Молитвенница о [нашем] спасении, Учительница богопочитания,  и  [пред нами - благодать для очей, благодать для разума,  благодаря которой божественная любовь, пребывающая в нас, переносится  к умопостигаемой красоте истины. 

VII.  Но что же претерпеваю я, принуждаясь одновременно и  говорить, и молчать? Ведь я решил прилепиться словами к очарованию предыдущей темы и  не знать насыщения в речи.  Ведь текучее время, не знающее законов ожидания, налагающих молчание на слово,   обращает нас к другому неотложному служению.  И  поскольку невозможно воспринять прошедшее время, и хотя бы человек всю свою жизнь творил слова, по никто не достигнет того, чтобы  достойно высказаться по этой теме,  то я буду повиноваться возможному и  необходимому, и замолчу, поскольку  к этому призывает время.  Но, о Жених Слове и ипостасная мудрость Отца, Которому посвящен сей священный и чтимый храм, даруй нам прощение в том, о чем мы кратко говорили!  Твое бо есть взирать не на дело, но на намерение и его делать мерой дара, но не взвешивать слова вместе с заслугами.  Даруй же нам и получившим чрез Тебя жребий царствовать на земле и прочие части храма освятить изображениями! И их, как бы Тобою рожденные очи вселенной, сохрани, как зеницу ока, полагая их выше всякой злобы, показуя их страшными и непобедимыми для врагов, но милостивыми и несущими спасение для поданных,  и сотвори их с нами достойными Твоего неизменного и блаженного царства. Яко Твоя держава и честь и поклонение Единосущной и Живоначальной и Всемогущей Троицы, ныне и присно и во веки веков. Аминь.