Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
X - XI века
К оглавлению
Среди историков X в. Лиутпранд занимает видное место как по своему таланту, так и по значительности описываемых им событий. Сочинения Лиутпранд а служат и источником для его биографии. Из них выясняется, что родился он в Павии, приблизительно в 920 г., в знатной лангобардской семье, в придворной школе короля Гуго получил прекрасное классическое образование. Отец его был влиятельным лицом при дворе, был даже послан в Византию для укрепления связей короля с империей. В 931 г. Лиутпранд, благодаря прекрасному голосу, был приглашен в дворцовую капеллу. Во время правления в Италии Беренгария (с 945 г.) Лиутпранд служил у него личным секретарем. Позднее был диаконом церкви в Павии. По поручению Беренгария он в 949 г. ездил послом в Константинополь, где усовершенствовал свои знания греческого языка. О целях и последствиях этого посольства Лиутпранд не сообщает, но известно, что по возвращении у него произошел разрыв с Беренгарием. И уже в 956 г. он живет в Германии в качестве политического эмигранта. Оттон I оказал ему благожелательный прием. В Германии Лиутпранд встретился с епископом Рецемундом из Эльвиры, послом калифа Абдерахмана III, и по его убеждению начал писать историю современной Европы и ее королей. Писал он ее во Франкфурте с 958 по 962 г. и назвал "Антаподосис, или Воздаяние". У Оттона Лиутпранд
294
выполнял дипломатические и политические поручения: в 963 г. сопутствовал королю в его итальянском походе в качестве переводчика в синоде в Риме, за что потом был пожалован епископством кремонским, а в 968 г. был главой посольства в Византию к Никифору Фоке, целью которого было сватовство к Феофано, дочери императора Романа II, для сына Оттона. Оттон рассчитывал, что южноитальянские владения греков будут отданы его сыну в качестве приданого. Но его надежды не оправдались - Никифор ответил отказом, и в 969 г. Лиутпранд вернулся из Константинополя, не достигнув желанных результатов. Об этих своих поездках он написал два сочинения: "О деяниях Оттона" ("Historia Ottonis", или "Gesta Ottonis") - об итальянском походе императора, и "Отчет о путешествии в Константинополь" ("Relatio de legatione Constantinopolitana", или "Legatio") - сочинение пропагандистского прооттоновского характера, направленное против Византии. Есть сведения, что Лиутпранд ездил в Византию и в третий раз и во время этой поездки умер, но это недостоверно. Умер он, по-видимому, в 972 г., потому что в следующем году епископом кремонским называется уже Ольдеберт.
Из сочинений Лиутпранда самое значительное по содержанию и объему -"Воздаяние", в 6 книгах, направленное против Беренгария и имеющее целью обличить его перед современниками и потомками, т.е. воздать ему по заслугам. Однако задача эта не была выполнена,- история доведена автором только до 949 г., она останавливается на описании путешествия Лиутпранда в Византию. Причину необычного названия книги Лиутпранд объясняет в предисловии к III книге (см. ниже). По-видимому, это греческое название ее ("Антаподосис") не было изначальным, а дано сочинению позднее. В нем освещаются события в Европе с 887 по 949 г.
Порядок изложения их хронологический, хотя нетрудно заметить довольно беззаботное отношение автора к точности датировок. Первые 3 книги излагают события в Италии и Германии с 887 по 931 г. Более ценна вторая часть сочинения, в которой автор выступает как очевидец изображаемых им событий и их активный участник. Лиутпранд осуществил здесь требования античной историографии, и в этом он выгодно отличается от своего современника, саксонского историка Видукинда. В IV книге содержатся сведения о Германии и ее королях Генрихе и Отгоне, а в V снова речь идет об Италии и ряд глав посвящен Византии. Основная ее тема: история царствования короля Гуго до его смерти в 947 г. В VI рассказано о путешествии Лиутпранда в Константинополь. Книга осталась незаконченной по неизвестным причинам.
В "Антаподосисе" история сплетена с автобиографией. Это сочинение напоминает мемуары политического деятеля, направленные против его врагов, и отличается крайней субъективностью; изложение его явно тенденциозно: Беренгарий нарисован самыми мрачными красками, напротив, Оттон -светлыми. Читатель ясно видит в нем автора - пламенного почитателя Оттона и ожесточенного врага Беренгария. При написании "Воздаяния"
295
Лиутпранд опирался и на устную традицию, но главным образом - на личные впечатления.
Форма изложения сочинения неровная: историческое повествование чередуется с живописными картинами быта, с новеллами и анекдотами порой весьма пикантного содержания, размышлениями, стихотворными вставками. Такое разнообразие не было случайным. В предисловии к сочинению Лиутпранд говорит, что книга - это не только серьезное чтение, но она должна служить и отдохновением читателю. Поэтому он, в подражание Боэтию, вводит в прозаический рассказ стихотворные описания и инвективы. Стихотворения то продолжают рассказ, то его иллюстрируют, то выражают отношение автора к излагаемому - его порицание или его одобрение, его ненависть или его любовь. В зависимости от изложения тон сочинения меняется: то в нем преобладает пафос, то ирония, то сарказм. Язык сочинения живой, местами несколько вычурный. Лиутпранд охотно щеголяет греческими словами, перестает речь цитатами из античных авторов: Вергилия, Овидия, Теренция, Ювенала, Цицерона и др. У античных историков Лиутпранд заимствовал прием вымышленной речи для характеристики своих героев. Эти речи очень оживляют и украшают его рассказ. В качестве литературного сочинения книга Лиутпранда оригинальна и значительна. Здесь в полной мере обнаруживается его талант. В качестве исторического сочинения она проигрывает из-за слишком односторонней и субъективной оценки событий. Как патриот лангобард Лиутпранд ненавидит всех иноземцев, вторгшихся в Италию: сарацинов, венгров, византийцев. Зато его сочинение дает живое представление о деталях жизни, быта и нравов современной Лиутпранду эпохи в феодальной Германии, Италии, Византии.
Второе сочинение Лиутпранда, "Деяния Отгона", содержит всего 22 главы и посвящено деятельности Отгона в 960-964 гг., его итальянскому походу и действиям против папства. Здесь есть весьма интересные сведения о жизни и нравах папского двора. Сочинение это вполне объективно, о себе Лиутпранд говорит здесь в третьем лице, приводит документы, письма, речи. Стиль его спокоен, стихов нет, хотя заимствования из античных авторов встречаются. Оно должно было послужить продолжением "Воздаяния", составить его VII книгу, но осталось незаконченным.
Третье сочинение Лиутпранда, "Посольство", написано после его второго путешествия в Константинополь. Никифор Фока, зная о посягательстве Отгона на южные владения греков в Италии и о претензиях его на господство в Риме, недружелюбно встретил послов Оттона, не оказал им должного приема и даже держал их под домашним арестом. Окончившееся неудачей посольство дало Лиутпранду повод написать ярко тенденциозное сочинение. Формально оно было отчетом о посольстве, фактически же сатирой и инвективой, направленной против византийского двора, и, с другой стороны, пропагандой в пользу Оттона. В нем особенно ярко проявился талант Лиутпранда - памфлетиста и
296
сатирика. Все оно пропитано иронией и ненавистью к византийскому двору, к его дипломатическим интригам, нравам придворной знати, этикету и церемониям. Рассказ Лиутпранда выражает глубокую оппозицию и
Антаподосис, или воздаяние
I, 1. Достопочтенному и всякой святости преисполненному господину Рецемунду, епископу либерританской церкви1, Лиутпранд, диакон тицинской2 церкви, не в меру своих заслуг, шлет привет.
Вот уже два года, как я по скудости таланта не решался приступить к осуществлению твоей просьбы, дорогой отец; ты убеждал меня написать книгу о деяниях императоров и королей всей Европы как человека, который знает обо всем этом не по сомнительным слухам, но по собственному наблюдению. Страшило меня в этом деле сознание недостатка в себе дара красноречия и зависть недоброжелателей, которые в своем непомерном высокомерии, даже не заглядывая в книгу, полагают, по выражению ученого мужа Боэтия, что облачены в философскую мантию, тогда как владеют всего лишь лоскутьями от нее3. Они-то, издеваясь надо мной, скажут: "Наши предки написали столько, что скорее не хватит читателей, чем книг", и высмеют меня известным стихом из комедии: "Ничего не скажешь больше, чего бы не было уже сказано раньше"4. Им, только и умеющим облаять, я отвечу так: "Как одержимый жаждой, чем больше пьет, тем сильнее чувствует жажду, так философы, чем больше читают, тем ненасытнее стремятся познать новое. Если же кто утомится, читая глубокомысленные сочинения красноречивого Туллия, тот может по крайней мере отдохнуть за чтением литературных безделок. Ибо, если не ошибаюсь, как тот, кто, пораженный лучами солнца, защищает чем-нибудь свои глаза, чтобы не видеть его яркого света, так и ум, погруженный в размышления при чтении сочинений академиков, перипатетиков, стоиков, тупеет, не подкрепись он благотворным стихом комедии или забавным рассказом о героях. Если уж в книгах сохраняется память об отвратительных обрядах древних идолопоклонников, знание которых не только бесполезно, но, я бы даже сказал, довольно вредно, так почему же обходить молчанием деяния современников, чья слава равна славе таких выдающихся полководцев, как Юлий, Помпеи, Ганнибал, брат его Гасдрубал и Сципион Африканский?.." (...)
III, 1. Я не сомневаюсь, святой отец5, что тебя несколько удивит название этого труда. "Зачем,- возможно, спросишь ты,- книге дано название "Antapodosis" ("Воздаяние"), если повествует она о деяниях знаменитых людей?" Отвечаю: цель этого труда состоит в том, чтобы отметить, показать и изобличить дела Беренгария6, кто не правит теперь, но скорее тиранствует в Италии, а также жены его Виллы, которая за безмерность ее злодеяний может быть названа второй Иезавелью7, а за ненасытную жадность к стяжательству истинным ее именем - Ламией8. Ибо меня и мой дом, родных и близких они, не имея на то причин, так преследовали и копьями лжи, и хищным вымогательством, и бесчестными интригами, что ни языком этого выразить, ни пером описать невозможно. Да послужат эти страницы им антаподосисом, т. е. воздаянием. За свои страдания я обнажу перед современниками и перед
298
грядущим поколением их aaepeiav, т.е. их нечестие. Но не в меньшей мере пусть послужит этот труд воздаянием и людям благочестивым и благонамеренным за услуги, какие они мне оказали...
V, 10. ...Беренгарии, брат упомянутого Анскария9 и маркграф Ивреи, тайно стал замышлять против короля10. Когда король узнал об этом, то, скрыв гнев и притворившись благосклонным, замыслил лишить его глаз, как только он придет к нему. Однако присутствовавший на совете сын его, Лотарь, еще очень молодой и не понимавший, что ему полезно, не мог, как мальчик, утаить это и, послав к Беренгарию гонца, дал ему знать о намерениях своего отца. Беренгарии, узнав об этом, тотчас покинул Италию через Юпитерову гору11 и поспешил в Швабию к герцогу Германну, а жене своей Вилле велел прибыть туда же другой дорогой. Я не могу надивиться тому, как эта беременная и близкая к родам женщина перешла через Птичью гору12, каким образом удалось ей пешком пройти столь суровые и непроходимые горы. Одно лишь я знаю твердо - фортуна не благоволила мне тогда. Но, увы! Какую сам себе приготовил западню Лотарь! Простодушный, он не мог знать будущего! Ведь в то время как он заботился о Беренгарии, он спас того, кто отнял у него потом и власть, и жизнь13. Поэтому я взываю не к Лотарю, кто совершил ошибку по детскому недомыслию и после горько сожалел об этом, но к тем суровым горам, которые, вопреки их обычаю, предоставили им14 легкий путь. Мне хочется возгласить теперь мою на них обиду.
11.0, гора Бездорожная!15
Тебе ль Бездорожною зваться?
Ты бы злодея сгубить могла, а ты его пожалела!
Тропы твои для путников трудны и в знойную пору,
В дни, когда жрец кривым серпом сечет колосья Цереры,
В дни, когда пламя Фебово нас жжет из звездного Рака!
Ты ли вдруг проходимою под зимнею стала стужей?
О, когда бы исполнилось все то, чего я желаю,-
Тотчас бы горы соседние низвергли тебя в барафры!16
Вижу: гора Юпитера путем прямым и свободным
Ход дает Беренгарию: ей любо губить справедливых
И сохранять нечестивейших - таких, как мавры-злодеи,
Те, кто живут убийствами, человечьей радуясь крови.
Долгие речи к чему вести? Да сразят тебя Божьи перуны,
И да пребудешь ты в хаосе отныне на вечные веки17.
12. Итак, Германн, герцог швабский, благосклонно принял прибывшего к нему Беренгария и с большими почестями привел его к благочестивому королю Отгону. Мое перо не в состоянии описать, как милостиво принял его король, какими одарил его дарами и какую воздал ему честь. Все же, насколько возможно, оно опишет то, из чего разумный читатель легко сможет понять, как благочестив и гуманен был король и какое бесстыдство обнаружил Беренгарии.
299
13. Король Гуго, услыхав о бегстве Беренгария, отправил послов к королю Оттону и обещал ему столько золота и серебра, сколько он только пожелает, если не примет он у себя Беренгария и не окажет ему помощи. Король дал им такой ответ: "Беренгарий обратился к нашей милости не с целью погубить вашего государя, но чтобы, коль это возможно, примириться с ним. И если бы я мог чем-нибудь помочь ему у вашего государя, то не только не принял бы обещанных мне даров, но охотно послал бы ему дары от себя; просить же о том, чтобы я не оказал помощи Беренгарию или кому-то другому, кто взывает к моему милосердию,- это верх глупости". Итак, подумай только, с какой любовью принял его благочестивый король, который не только не пожелал получить обещанное, но сам намеревался заплатить за него18.
18. В то время как Беренгарий бежал из Италии, он взял с собой вассала Амедея, человека весьма знатного рода, который, как выяснилось позже, хитростью и отвагой не уступал Улиссу. Когда могущественный король Оттон не смог предоставить войско Беренгарию (его задержали некоторые обстоятельства, в частности заинтересованность в получении ежегодных даров от короля Гуго), упомянутый Амедей сказал Беренгарию следующее: "Тебе, мой господин, небезызвестно, как сильно итальянцы ненавидят короля Гуго за его жестокое правление и особенно за широкие раздачи должностей сыновьям своих наложниц и бургундцам, в то время как не найти итальянца, которого бы он или не изгнал, или не лишил всех его званий. И если они ничего не предпринимают против него, то лишь потому, что у них нет никого, кого бы они могли сделать своим королем. Вот если бы кто-нибудь из нас, переодевшись, чтобы не быть узнанным, отправился туда и выведал намерения людей, то, несомненно, он мог бы подать нам хороший совет". Беренгарий ответил: "Никто не сумеет сделать этого искуснее и лучше, чем ты сам".
И вот Амедей, переодевшись, отправился в Италию вместе с бедняками, которые шли в Рим на богомолье, будто тоже был намерен идти туда же. Он побывал у владетельных людей и выведал, что у каждого из них было на сердце. При этом он не показывался всем в одной и той же одежде: одни видели его в черном, другие в красном, третьи в пестром. Все же "молва, что любого зла иного проворней, скоростью самой жива, набирает в движении силу"19, о том, что он в Италии, дошла и до слуха короля. И тогда Гуго приказал разыскивать его самым тщательным образом. Но Амедей, вымазав свою длинную и прекрасную бороду смолой, окрасив в черный цвет золотистые волосы и исказив лицо, прикинулся калекой столь искусно, что отважился в толпе нищих, которых по приказу короля кормили в его присутствии, предстать перед королем нагим, и не только получил от него одежду, но и услышал, что он говорил о Беренгарий и о нем самом. После этого, досконально все разузнав, он вместе с паломниками вернулся домой, однако не той же дорогой, какой пришел. Потому что король отдал приказ стражам горных проходов не пропускать никого, не обследовав тщательно, кто он такой. Узнав об этом, Амедей отправился в путь по непроходимым
300
''
страстью к наживе - доход. Так признаемся же себе, кто богаче из двух: тот ли, кому не хватает чего-то, или тот, у кого больше чем нужно? Тот ли, кто терпит нужду, или тот, кто имеет всего в изобилии? Тот ли, кто чем больше имеет, тем сильнее стремится к наживе, или тот, кто содержит себя на свои средства? Быть довольным тем, что имеешь, - величайшее и самое верное богатство. Впрочем, об этом теперь сказано вполне довольно. Пусть мое перо вернется к Беренгарию, чье появление всем предвещало золотой век, и время, возвысившее такого человека, считалось счастливым.
28. Итак, в то время как он оставался в Милане и раздавал государственные должности своим приверженцам, король Гуго отправил туда своего сына Лотаря, к Беренгарию и ко всему народу с просьбой: раз уж они отвергают его, кто не поступает в угоду им, то пусть примут по крайней мере ради любви к Богу его сына, который ни в чем против него не провинился и кого они могли бы сделать послушным своим желаниям. Когда же Лотарь отправился в Милан, король выехал со всеми своими сокровищами из Павии с намерением оставить Италию и уйти в Бургундию. Однако его задержало следующее обстоятельство: когда Лотарь в церкви св. исповедника Амвросия и св. мучеников Гервасия и Протасия распростерся перед крестом, народ поднял его и объявил своим королем. Потом в скором времени к Гуго был отправлен гонец, с заверением, что он снова будет королем. Это решение, или скорее обман, исходило не от всех, но только от Беренгария, который, исполненный коварства, помышлял вовсе не о том, чтобы те в самом деле получили власть, но, как выяснилось впоследствии, чтобы не исчез Гуго и с помощью своего огромного богатства не восстановил бы против него бургундцев или какой-то другой народ.
30. ...Как велика тогда была радость итальянцев! Они громогласно кричали: "Новый Давид пришел!" В своем ослеплении они предпочитали Беренгария даже великому Карлу. И хотя Гуго и Лотарь снова были признаны королями Италии, Беренгарий, однако, лишь назывался маркграфом, на деле же был королем; а они, напротив, называясь королями, на деле оказывались не более чем графами. Что сказать еще? Обманутые такой славой Беренгария, его обходительностью и щедростью, мои родители отдали меня к нему на службу. Богатыми дарами, которые они ему преподносили, добились они того, что он стал доверять мне свои тайны и поручил вести его переписку. Долгое время я ему верно служил и получил за это такое вознаграждение, о Боже! О нем я расскажу в надлежащем месте22. Подобное воздаяние довело бы меня до отчаяния, не поступи он точно так же со многими моими друзьями. О таком, как он, прекрасно сказано в Писании: "перья страуса похожи на перья ястреба и цапли; когда настанет время, поднимется он на высоту, посмеется коню и всаднику его"23. Действительно, при жизни Гуго и Лотаря этот огромный и прожорливый страус, не будучи добрым, тем не менее казался похожим на такого. Но когда они умерли и на вершину власти возвели его, как он поднял вверх крылья, как он нас всех осмеял - расскажу не столько словами, сколько вздохами и стонами. Но оставим это и вернемся к нити рассказа.
302
33. В это время24 Таксис, венгерский король, напал на Италию с большим войском. Но Беренгарий откупился от него десятью модиями25 монет, не из своих, однако, средств, а из церковных сборов и сборов в пользу бедных. Поступил же он так не потому, что заботился о спасении народа, но чтобы под этим предлогом собрать большое богатство. Это ему и удалось. Все граждане без различия пола и возраста должны были внести по одной серебряной монете. Он же, подмешав к ним меди, начеканил таким образом из небольшого количества серебряных монет десять модиев. Остальную часть и все, что он взял из церкви, оставил себе.
VI, 2. Со времени смерти короля Гуго в Провансе имя Беренгария прославилось у многих народов и особенно у греков. Ведь в действительности он правил во всей Италии, а Лотарь был королем лишь по имени. Поэтому Константин26, по свержении Романа и его сыновей правивший в Константинополе, когда услышал, что власть Беренгария превосходит власть Лотаря, отправил к нему некоего Андрея, занимавшего должность дворцового графа27, с письмом; в нем он говорил, что очень хотел бы видеть у себя посла Беренгария, по возвращении которого Беренгарий мог бы узнать о добром расположении к нему императора. Он написал также рекомендательное письмо относительно Лотаря, в котором советовал быть верным управляющим тому, кому Беренгарий милостью Божьей поставлен опекуном. Константин проявлял немалую заботу о благополучии Лотаря, потому что относился с чувством благочестивой любви к своей невестке, сестре Лотаря28.
3. И вот Беренгарий, со свойственным ему коварством размышляя, кого бы ему послать, чтобы это не повлекло никаких расходов, обратился к моему отчиму, на чьем попечении я тогда находился, и сказал ему: "Чего бы я ни дал, чтобы твой пасынок понимал по-гречески!" "Да я бы за это отдал половину своего состояния!",- ответил тот. "Не надо и сотой доли,-сказал Беренгарий.- Император константинопольский просил меня в письме направить к нему посланника; никто не подходит для этого больше, чем твой пасынок, как по твердости характера, так и по дару красноречия. Да что говорить, с какой легкостью он выучится там греческому языку, если еще в детские годы он так освоил латинский!" Воодушевленный такой надеждой, мой отчим оплатил все расходы и отправил меня с большими подарками в Константинополь.
4. В августовские календы29 я оставил Павию и, спустившись вниз по реке Эридану30, на третий день прибыл в Венецию. Там я встретил греческого посла Саломона, китонита31, т.е. евнуха, который был послан в Испанию и Саксонию и теперь возвращался назад в Костантинополь. Его сопровождал с большими дарами посланный нашего государя, тогда еще короля, теперь императора32, Лиутфрид, один из самых богатых жителей Маннца. Мы выехали из Венеции в 8-й день до сентябрьских календ33, а в 15-й день до календ октября34 прибыли в Константинополь. Я не премину описать здесь, какой неслыханный и удивительный прием был нам оказан там.
303
5. В Константинополе есть зал, примыкающий к дворцу, поразительно величественный и прекрасный, который греки называют "магнавра", ставя вместо дигаммы35 "V", как будто бы это magna aura. И вот его Константин приказал приготовить для приема испанских, недавно туда прибывших, послов и для нас с Лиутфридом следующим образом. Перед троном императора стояло бронзовое, но все позолоченное дерево, ветви которого заполняли птицы разных пород, тоже из бронзы с позолотой, соответственно своей птичьей породе певшие на разные голоса. А трон императора был так искусно построен, что одно мгновение он казался низким, в следующее - повыше, а вслед за тем возвышенным. Этот трон как бы охраняли необыкновенной величины львы, не знаю из бронзы или из дерева, но позолоченные. Хвостами они били по полу и, разинув пасть, подвижными языками издавали рычание. И вот в этот зал в сопровождении двух евнухов я был приведен пред лик императора. Когда при моем появлении зарычали львы, защебетали птицы, каждая на свой лад, я не испытал никакого страха, никакого изумления, потому что обо всем этом был осведомлен теми, кто это хорошо знал. Но вот когда, склонившись пред императором, я в третий раз отвешивал поклон, то, подняв голову, увидел его, кого только что видел сидящим на небольшом возвышении, сидящим теперь чуть ли не под потолком зала и одетым в другие одежды36. Как это случилось, я не в состоянии был понять, разве что, пожалуй, поднят он был тем же способом, каким поднимают вал давильного пресса. Сам император не произнес ни слова (да если б и захотел, то это было бы неудобно из-за большого отдаления от меня), но через логофета37 он осведомился о жизни и здоровье Беренгария. Ответив ему подобающим образом, я по знаку переводчика вышел и вскоре был препровожден в предоставленную мне гостиницу.
6. Но я не могу здесь не вспомнить, что я тогда сделал для Беренгария, с тем, чтобы стало известно, сколь велика была моя любовь к нему и какое вознаграждение получил я от него за свою верную службу. Испанские послы и упомянутый Лиутфрид, посол нашего государя, тогда еще короля, Отгона, поднесли императору Константину богатые дары от имени их повелителей. Я же от Беренгария не принес ничего, лишь только письмо, да и то насквозь лживое. Поэтому, душа моя из-за этого постыдного положения была полна смятения, и я напряженно придумывал, что бы такое предпринять в данных обстоятельствах. Но тут меня, озабоченного и обеспокоенного, осенила мысль: дары, которые я должен был преподнести императору от себя, поднести ему от имени Беренгария, и небольшой подарок по мере сил моих словами приукрасить38. Вручил же я ему девять превосходных панцирей, семь великолепных щитов с позолоченными буллами, два серебряных с позолотой бокала, мечи, копья, дротики и четыре carzimasia, невольника, которые для императора были ценнее всех других даров. Carzimasium же греки называют совсем юных евнухов, таких, на которых торговцы из Вердена получали огромные барыши и обычно вывозили их в Испанию.
7. И вот когда это подобным образом было проделано, император приказал пригласить меня через три дня во дворец и сам лично, поговорив
304
со мной, пригласил меня к столу, а после мне и моим спутникам преподнес богатые дары. Но поскольку теперь представляется случай рассказать, каким был его стол, особенно в праздничные дни, и что за зрелища были во время пиршества, я считаю уместным не обходить молчанием, но описать здесь.
С северной стороны близ ипподрома есть там помещение, необычайно высокое и изящное, которое называется "Деканеакубита"; имя это оно получило не без основания, но по очевидной причине. Ведь "deca" по-гречески значит "десять", "еппеа" - "девять", a "cubita" от "cubare" мы можем перевести как "наклонное" или "изогнутое". Это название происходит оттого, что в каждую годовщину рождения Господа нашего Иисуса Христа в этом зале накрываются девятнадцать столов, на которых император и его гости пировали не как в прочие дни сидя, но возлежа за столом. В эти дни на стол ставили не серебряную, но исключительно золотую посуду. А после пира приносили плоды в трех золотых вазах, которые из-за их непомерной тяжести доставлялись не людьми, но подвозились на тележках, покрытых пурпуром. А на стол они подавались таким образом: через отверстия в потолке спускалось три каната, обтянутых позолоченной кожей, с прикрепленными к ним золотыми кольцами, которые продевались в петли на краях сосудов и тогда посредством лебедки, находящейся над потолком, и с помощью четырех или более человек, стоящих внизу, вазы ставились на стол и точно так же потом убирались. О представлениях, какие я там увидел, я умолчу, так как было бы слишком долго описывать их; об одном лишь хочется упомянуть здесь, потому что было оно удивительным.
9. Вышел один человек, который нес на лбу шест, не поддерживая его руками, в 24 или даже более фута, а на нем локтем ниже верхнего конца была перекладина длиной в два локтя. Затем привели двух нагих мальчиков - на них были только набедренные повязки. Они вскарабкались вверх по шесту и выполняли там трюки, потом, перевернувшись головой вниз, опускались по нему, а он оставался неподвижным, словно бы врос корнями в землю. Наконец, после того как один из мальчиков спустился, другой, оставшись один, продолжал выступление; это привело меня в еще большее изумление, потому что, пока находились на шесте оба, это казалось вполне возможным, ведь они, хотя, слов нет, и были искусны, но управляли шестом, на который взбирались, благодаря одинаковой тяжести. Но каким образом один, оставшись наверху шеста, сумел сохранять равновесие так, чтобы и выступить с номером и спуститься невредимым, - это меня поразило настолько, что мое удивление не укрылось даже от самого императора. И поэтому, подозвав переводчика, он пожелал узнать у меня, что показалось мне более удивительным: мальчик ли, который управлял своими движениями столь осторожно, что шест оставался недвижимым, или же мужчина, который держал его на лбу с таким мастерством, что ни от тяжести мальчиков, ни от их трюков он даже слегка не отклонился в сторону? И когда я ответил, что не знаю, что кажется мне thaumastoteron, т. е. более удивительным, он, рассмеявшись от души, заметил, что тоже этого не знает.
305
Отчет о посольстве в Константинополь
Обоим Отгонам, непобедимым римским императорам августейшим, и прославленной императрице Адельгейде Лиутпранд св. Церкви в Кремоне, от всего сердца искренне желает здравствовать, процветать и торжествовать.
1. Почему у Вас до сих пор не было от меня ни донесения, ни вестника, объясняется следующими обстоятельствами. Накануне июньских нон прибыли мы в Константинополь и были позорно, оскорбительно для Вас, встречены и позорно, бесчестно приняты. Нас заперли в довольно большом, но открытом помещении, которое не защищало ни от холода, ни от зноя. Вооруженные воины были приставлены к нам в качестве стражей, они запрещали нам выходить оттуда, а всем прочим туда входить. Само это помещение, только и доступное нам, заключенным, находилось в таком отдалении от императорского дворца, что у нас перехватывало дыхание, когда надо было туда добираться пешком, а не на лошадях. Несчастье наше усугублялось еще и тем, что греческое вино оказалось непригодным для нас, потому что отзывалось оно гипсом и сосновой смолой. В дом не подавалась вода, и всякий раз, чтобы не умереть от жажды, мы вынуждены были покупать ее. К этой немалой беде добавлялась еще и вторая, а именно наш страж, который снабжал нас необходимым. Пожелай кто-нибудь найти ему подобного - он не нашел бы такого нигде, разве что в преисподней. Ведь он обрушивал на нас, словно бурный поток, любое зло, любое надувательство, любой шантаж, любое мучение, любое оскорбление -все, что только мог придумать! Из 120 дней не проходило и одного, чтобы он не доставил нам вздохов и стенаний.
2. Накануне июньских нон39 мы, как сказано выше, достигли Константинополя, остановились перед Золотыми воротами и ждали, сидя на лошадях, под проливным дождем до 11 часов. А в этот час Никифор40 приказал впустить нас. Однако он не считал нас, удостоенных Вашей высокой милости, достойными въехать в город верхом, и нас отвели в упомянутый уже мраморный, ненавистный, открытый для сквозняков дом41. А в восьмой день до июньских ид42, в субботу накануне Троицы, я был представлен его брату43, дворецкому и логофету, и выдержал с ним большой спор о Вашем императорском титуле. Потому что он назвал Вас не императором, что значит fiacXeia на их языке, но пренебрежительно рт^уа, т.е. король по-нашему; когда я ему заметил, что это означает то же самое и только обозначается по-разному, то он заявил, что я пришел не с миром, но чтобы спорить, встал, истинно негодуя, и принял Ваше письмо, но не сам, а через посредника-человек довольно высокого роста, но низкий лицемерностью; если кто на него обопрется, руку ему он проколет44.
3. А в седьмой день до июньских ид45, в самый день святой Троицы, привели меня в большой зал, который называют Execpava, т. е. залом венчания на царство, к Никифору, человеку весьма отталкивающей наружности, какому-то пигмею с тяжелой головой и крошечными, как у крота, глазами; его уродовала короткая, широкая, с проседью борода, а также шея высотой
306
в толщину пальца. Его длинные и густые волосы придавали ему вид кабана, цветом кожи он был подобен эфиопу: "с ним бы ты не хотел повстречаться средь ночи"46. Живот одутловатый, зад тощий, бедра для его короткой фигуры непомерно длинны, голени маленькие, пятки и стопы соразмерны. Одет он был в роскошное шерстяное платье, но слишком старое и от долгого употребления зловонное и тусклое, обут в сикионские47 башмаки. Дерзкий на язык, с повадками лисы, по вероломству и лжи он - Улисс. Вы, мои повелители и императоры, всегда казались мне прекрасными, насколько же прекраснее теперь! Всегда великолепными, насколько же великолепнее теперь! Всегда могущественными, насколько же могущественнее теперь! Всегда добрыми, насколько же добрее теперь! Всегда полными всяческих добродетелей, насколько же полнее теперь! Слева от него, но не в одном и том же ряду, а несколько ниже, сидели два молодых императора48, когда-нибудь его повелители, теперь ему подчиненные49...
9. Да не будет мне в тягость описать npoeXevciq50, а моим повелителям
узнать об этом. Огромная толпа торговцев и простого люда, собравшаяся в
этот праздник для торжественной встречи и восхваления Никифора, знала
обе стороны дороги от дворца до святой Софии, образуя как бы стену.
В руках они держали уродливые тонкие щиты и убогие пики. Безобразие их
шествия усугублялось еще и тем, что большая часть сброда шла во славу его
самого босой. Так, мне думается, они предполагали еще больше украсить
свое святое nposXevciq. Да и придворные его, проходившие с ним сквозь толпу
этой босоногой черни, были одеты в широкие и потрепанные от старости
туники. Гораздо приличнее выглядели они в своих повседневных одеждах! Не
было среди них ни одного, чей прадед надел бы эту одежду новой! Золотом
или драгоценностями не был там украшен никто, разве что сам Никифор,
который в императорском одеянии, взятом с плеча предшественника более
крупного телосложения, выглядел еще более уродливо. Клянусь Вашим
благополучием, которое мне дороже собственного, что парадная одежда
одного из Ваших вельмож ценнее сотни и даже более подобных одеяний!
Итак, меня привели на npoeXevciq, усадили на возвышенное место возле
псаломщиков, т.е. певцов.
10. И когда он, как ползучее чудовище, приблизился, вскричали льстивые
псаломщики: "Вот появляется утренняя звезда, всходит Эос! Его взор отражает
лучи солнца! Бледная смерть сарацинов, Никифор цёбооу, т. е. властитель!"
И стали его воспевать: "цббоутг, т.е. властителю Никифору лоХка етц, т.е.
многия лета! Народы поклоняйтесь ему, чтите его, склоните выи перед великим
мужем!" Куда уместнее было бы им петь тогда так: "Иди, угасший уголь, \isXXe,
ковыляя, как старуха, ты, лицом Сильвана51, неуклюжий, блуждающий по
глухим местам, козлоногий, рогатый и двухтелый, ты, щетинистый, упрямый,
неотесанный варвар, ты, бесстыдный, косматый, строптивый каппадокиец!"
И вот он, чванясь от этих лживых славословий, входит в святую Софию,
в то время как его повелители императоры, следовавшие за ним поодаль,
склоняются с поцелуем мира в земном поклоне перед ним. Его оруженосец
307
отметил стрелой в церкви год, который шел со времени его вступления на престол, и так те, кто этого не видел, узнавали год с начала летосчисления. 11. В этот же день пригласил он меня быть его гостем, но поскольку он
оказавший им сопротивление, не сумели они тогда захватить53, да и вообще не могли бы. Как же они собираются противостоять мне, если бы я пришел? Мне, за кем следует столько воинов, сколько жатв на
своем строгом суждении, - в ближайшей битве выяснится, что вы за воины и какова наша воинственность".
13. Раздраженный этими словами Никифор движением руки приказал мне замолчать и покинуть длинный узкий стол. Он велел мне вернуться в ненавистный дом, или сказать по правде, в мою тюрьму. Там, спустя два дня, я был поражен тяжелым недугом, как от негодования, так и от зноя и жажды. И среди моих спутников не было никого, кто бы ни испил из этой чаши и ни боялся, что близок его последний день. Как, спрашиваю я себя, они не заболели, когда питьем их был, вместо хорошего вина, лишь соленый раствор, ложем - не сено, не солома, даже не земля, но лишь жесткий мрамор, а подушкой камень? Когда открытое помещение не ограждало ни от жары, ни от дождя, ни от холода? Сама богиня здоровья56, вся излившись на них, если б захотела, как говорят обычно, спасти б их не смогла57...
46. В шестой день до августовских календ58, находясь в Умбрии, недалеко от Константинополя, я получил разрешение от Никифора возвратиться к вам. Но когда я прибыл в Константинополь, патриций Христофор, евнух, правивший там вместо Никифора, передал мне, что я не смогу теперь уехать, потому что сарацины завладели морским путем, а венгры сухопутным, и что мне следует ждать, пока они не отступят. Но и то и другое было обманом59. Тогда же была приставлена ко мне охрана, которая не позволяла мне и моим спутникам выйти из моего же дома. Плохо понимавшие латинскую речь, те, что пришли помочь мне, были схвачены и заключены под стражу; моему греколону, т.е. умевшему говорить по-гречески, не разрешалось выходить даже за необходимым продовольствием. Лишь повару, понимавшему по-гречески, было дозволено выходить, и он, не разговаривая с продавцами, объяснялся с ними только знаками, пальцами и кивком головы, и на четыре монеты покупал столько же продуктов, сколько греколон на одну. И когда бы кто-либо из моих друзей ни послал мне немного пряностей, хлеба, вина, плодов, все это мои стражи выбрасывали на пол и отсылали посланного назад, изрядно наградив его тумаками. И если бы не приготовлена была предо мной Божьей милостью трапеза в виду врагов моих60, то мне оставалось бы только принять смерть. Но Кто допустил искушение, Тот дал мне по Своему милосердию и силу устоять. В таком бедственном положении томился я в Константинополе с кануна июньских нон до шестого дня до октябрьских нон61, целых 120 дней62.
1 Ныне Иллибрия в Испании.
2 То есть в Павии.
3 Боэтий, Утешение философией, кн. I.
4 Теренций, Евнух, Пролог, ст. 41-42.
5 То есть епископ Рецемунский из Эльвиры.
6Беренгарий II- внук Беренгария I по матери, маркграф Ивреи, время правления- 961-
964 гг. 7 Иезавель (библ.) - супруга израильского царя Ахава, дочь жреца Астарты. В своей
фанатической преданности идолопоклонству жестоко преследовала пророков. Ее имя стало
впоследствии символом всякого несчастия.
370
8 Ламия - в религиозных верованиях древних греков страшное фантастическое существо,
вампир, пожирающий юношей.
9 В гл. IV говорится, что Анскарий, маркграф Сполето и Камерино, замышлял зло против
короля Гуго (правил с 926 по 947 г.).
10 То есть короля Гуго.
11 Теперь перевал Большой Сен-Бернар.
12 Теперь Бернардин (Малый Сен-Бернар), у истоков Рейна.
13 Беренгарий отравил его (см.: Флодоард. Анналы, 950).
14 То есть Беренгарию и Вилле.
15 Здесь, по-видимому, игра слов на сходстве avium и avius: "птичья" и "бездорожная".
16 В тексте in baratrum (греч.), т.е. "в бездну".
17 Перевод М.Л. Гаспарова. Стихотворение написано изысканным размером, названным на
полях рукописи "алеманским дактилическим метром"; он отдаленно напоминает гексаметр
с наращениями в середине стиха. В переводе ритм несколько упрощен.
18 Ср. V, 18, где, напротив, Отгон получал дары.
19 "Энеида", IV, 174, 175. Цитируется неточно.
20 Там же.
21 Об этом речь идет в предыдущих главах.
22 Лиутпранд так и не рассказал об этом в своей неоконченной книге.
23 Иов 39, 18.
24 То есть в 947 г.
25 Римская мера сыпучих тел, равная приблизительно 9 литрам.
26 Константин Порфирогенет (время правления - 955-959 гг.).
27 В тексте comis curtis (греч. KO\ir\GTiq кортгц;) - "дворцовый граф".
28 То есть Берте, побочной дочери короля Гуго, жене его сына Романа.
29 То есть 1 августа 949 г.
30 Теперь река По.
31 Придворная должность, камергер, служащий - спальник.
32 Имеется в виду Отгон I.
33 То есть 25 августа.
34 То есть 17 сентября.
35 Дигамма, двойная гамма, др.-греч. буква " F", соответствующая лат. " V".
36 См.: Константин Порфирогенет. О церемонии византийского двора, II, 15.
37 Логофет - церковная должность в средневековой Византии: канцлер в церкви, заведовал
архивом, казной, хранил печать. Логофет при дворе ведал приемом гостей.
38 Ср. Теренций. Евнух, II, 1, 8.
39 То есть 4 июня 968 г.
40 Никифор Фока - византийский император, сын императора Романа II, правил с 963 по
968 г.
41 Имеется в виду Мраморный дворец, который предназначался для жительства посольств.
42 То есть 6 июня.
43 После принятия власти Никифор объявил своего брата Льва Фоку курополатом - управ
ляющим и магистром. В его обязанности входило представлять императору иностранных
послов.
44 Исайя 36, 6.
45 То есть 7 июня.
46 Ювенал. Сатиры, V, 54.
47 То есть из Сикионской области (северо-запад Пелопоннеса).
48 Сводные братья императора Никифора, сыновья императора Романа II - Василий II и
Константин VII, которые пришли к власти в 976 г.
377
49 В следующих IV—VIII гл. излагаются дипломатические переговоры Лиутпранда с Никифо-
ром, который медлит с ответом, высказывая недовольство политикой Отгона в Южной
Италии, затем он приглашает Лиутпранда принять участие в торжественной церковной
процессии.
50 Торжественное церковное шествие по большим праздникам.
51 Сильван (миф.) - бог лесов и полей.
52Флп., 3, 19.
53 Бари - город в Апулии, византийская крепость, которую Отгон осадил в 968 г. и потерпел
неудачу.
54 Южная вершина горы Иды в Троаде.
55 Овидий. Искусство любви, I, 57 и 59 (цитируются Лиутпрандом по памяти).
56 В тексте Salus - богиня здоровья и благополучия.
57 Ср. Терентий. Адельфы, IV, 7, 43.
58 То есть 27 июля.
59 Лиутпранду чинили препятствия для его возвращения, чтобы он не сообщил Отгону о
подготовке Никифора к войне (гл. 27, 28).
60 Псалтирь, 22 (23).
61 То есть с 4 июня по 2 октября 968 г.
62 В последних (53-65) главах рассказывается об обратном путешествии Лиутпранда, после
его неудавшейся миссии, продолжавшемся 49 дней.
