Лиутпранд Кремонский

ПОСОЛЬСТВО В КОНСТАНТИНОПОЛЬ

Оп.: Средневековая латинская литература IV-IX вв. М. 1970.

Среди историков Х в. Лиутпранд занимает видное место как по своему таланту, так и по значительности описываемых им событии. Сочинения Лиутпранда служат и источником для его биографии. Из них выясняется, что родился он в Павии, приблизительно в 920 г., в знатной лангобардской семье, в придворной школе короля Гуго получил прекрасное классическое образование. Отец его был влиятельным лицом при дворе, был даже послан в Византию для укрепления связей короля с империей. В 931 г. Лиутпранд, благодаря, прекрасному голосу, был приглашен в дворцовую капеллу. Во время правления в Италии Беренгария (с 945 г.) Лиутпранд служил у него личным секретарем. Позднее был диаконом церкви в Павии. По поручению Беренгария он в 949 г. ездил послом в Константинополь, где усовершенствовал свои знания греческого языка. О целях и последствиях этого посольства Лиутпранд не сообщает, но известно, что по возвращении у него произошел разрыв с Беренгарием. И уже в 956 г. он живет в Германии в качестве политического эмигранта. Оттон 1 оказал ему благожелательный прием. В Германии Лиутпранд встретился с епископом Рецемундом из Эльвиры, послом калифа Абдерахмана III, и по его убеждению начал писать историю современной Европы и ее королей. Писал он ее во Франкфурте с 958 по 962 г. и назвал «Антаподосис, или Воздаяние». У Оттона Лиутпранд выполнял дипломатические и политические поручения: в 963 г. сопутствовал королю в его итальянском походе в качестве переводчика в синоде в Риме, за что потом был пожалован епископством кремонским, а в 968 г. был главой посольства в Византию к Никифору Фоке, целью которого было сватовство Феофано, дочери императора Романа II, для сына Оттоиа. Оттон рассчитывал, что южноитальянские владения греков будут отданы его сыну в качестве приданого. Но его надежды не оправдались — Никифор ответил отказом, и в 969 г. Лиутпранд вернулся из Константинополя, не достигнув желанных результатов. Об этих своих поездках он написал два сочинения:

«Одеяниях Оттона» («Historia Ottonis», или «Gesta Ottonis»)—об итальянском походе императора, и «Отчет о путешествии в Константинополь» («Relatio de legatione Constantinopolitana», или «Legatio») — сочинение пропагандистского прооттоновского характера, направленное против Византии. Есть сведения, что Лиутпранд ездил в Византию и в третий раз и во время этой поездки умер, но это недостоверно. Умер он, по-видимому, в 972 г., потому что в следующем году епископом кремонским называется уже Ольдеберт.

Из сочинений Лиутпранда самое значительное по содержанию и объему— «Воздаяние», в 6 книгах, направленное против Беренгария и имеющее целые [56] обличить его перед современниками и потомками, т. е. воэДать ему по заслугам. Однако задача эта не была выполнена,— история доведена автором только до 949 г., она останавливается на описании путешествия Лиутпранда в Византию. Причину необычного названия книги Лиутпранд объясняет в предисловии к III книге (см. ниже). По-видимому, это греческое название ее («Антаподосис») не было изначальным, а дано сочинению позднее. В нем освещаются события в Европе с 887 по 949 г.

Порядок изложения их хронологический, хотя нетрудно заметить довольно беззаботное отношение автора к точности датировок. Первые 3 книги излагают события в Италии и Германии с 887 по 931 г. Более ценна вторая часть сочинения, в которой автор выступает как очевидец изображаемых им событий и их активный участник. Лиутпранд осуществил здесь требования античной историографии, и в этом он выгодно отличается от своего современника, саксонского историка Видукинда. В IV книге содержатся сведения о Германии и ее королях Генрихе и Оттоне, а в V снова речь идет об Италии и ряд глав посвящен Византии. Основная ее тема: история царствования короля Гуго до его смерти в 947 г. В VI рассказано о путешествии Лиутпранда в Константинополь. Книга осталась незаконченной по неизвестным причинам.

В «Антаподосисе» история сплетена с автобиографией. Это сочинение напоминает мемуары политического деятеля, направленные против его врагов, и отличается крайней субъективностью; изложение его явно тенденциозно: Беренгарий нарисован самыми мрачными красками, напротив, Оттон — светлыми. Читатель ясно видит в нем автора — пламенного почитателя Оттона и ожесточенного врага Беренгария. При написании «Воздаяния» Лиутпранд опирался и на устную традицию, но главным образом — на личные впечатления.

Форма изложения сочинения неровная: историческое повествование чередуется с живописными картинами быта, с новеллами и анекдотами порой весьма пикантного содержания, размышлениями, стихотворными вставками. Тако" разнообразие не было случайным. В предисловии к сочинению Лиутпранд говорит, что книга — это не только серьезное чтение, но она должна служить и отдохновением читателю. Поэтому он, в подражание Боэтию, вводит в прозаический рассказ стихотворные описания и инвективы. Стихотворения то продолжают рассказ, то его иллюстрируют, то выражают отношение автора к излагаемому — его порицание или его одобрение, его ненависть или его любовь. В зависимости от изложения тон сочинения меняется: то в нем преобладает пафос, то ирония, то сарказм. Язык сочинения живой, местами несколько вычурный. Лиутпранд охотно щеголяет греческими словами, пересыпает речь цитатами из античных авторов: Вергилия, Овидия, Теренция, Ювенала, Цицерона и др. У античных историков Лиутпранд заимствовал прием вымышленной речи для характеристики своих героев. Эти речи очень оживляют и украшают его рассказ. В качестве литературного сочинения книга Лиутпраяда оригинальна и значительна. Здесь в полной мере обнаруживается его талант. В качестве исторического сочинения она проигрывает из-за слишком односторонней и субъективной оценки событий. Как патриот лангобард Лиутпранд ненавидит всех иноземцев, вторгшихся в Италию: сарацинов, венгров, византийцев. Зато его сочинение дает живое представление о деталях жизни, быта и нравов современной Лиутпранду эпохи в феодальной Германии, Италии, Византии. [57]

Второе сочинение Лиутпранда, «Деяния Оттона», содержит всего 22 главы и посвящено деятельности Оттона в 960—964 гг., его итальянскому походу и действиям против папства. Здесь есть весьма интересные сведения о жизни и нравах папского двора. Сочинение это вполне объективно, о себе Лиутпранд говорит здесь в третьем лице, приводит документы, письма, речи. Стиль его спокоен, стихов нет, хотя заимствования из античных авторов встречаются. Оно должно было послужить продолжением «Воздаяния», составить его VII книгу, но осталось незаконченным.

Третье сочинение Лиутпранда, «Посольство», написано после его второго путешествия в Константинополь. Никифор Фока, зная о посягательстве Оттона на южные владения греков в Италии и о претензиях его на господство в Риме, недружелюбно встретил послов Оттона, не оказал им должного приема и даже держал их под домашним арестом. Окончившееся неудачей посольство дало Лиутпранду повод написать ярко тенденциозное сочинение. Формально оно было отчетом о посольстве, фактически же сатирой и инвективой, направленной против византийского двора, и, с другой стороны, пропагандой в пользу Оттона. В нем особенно ярко проявился талант Лиутпранда — памфлетиста и сатирика. Все оно пропитано иронией и ненавистью к византийскому двору, к его дипломатическим интригам, нравам придворной знати, этикету и церемониям. Рассказ Лиутпранда выражает глубокую оппозицию и враждебность, которая разделяла мир западный и мир византийский несмотря на попытки их сближения. Для греков соотечественники Лиутпранда оставались варварами, невежественными и прожорливыми. Лиутпранду греки и их правители представлялись лживыми, изнеженными, жадными, недостойными сравниться с доблестными, смелыми и благородными германскими королями. Лиутпранд в гротескной форме рисует Никифора — уродливого, грубого, невежественного, несправедливого, противопоставляя ему идеальный образ Оттона. Это сочинение, как и два первых, не окончено. И хотя рассказу Лиутпранда не всегда можно доверять и его инвективы высказаны крайне раздраженным тоном, все же он представляет значительный культурно-исторический и литературный интерес. Литературные достоинства Лиутпранда не вызывают сомнения. Он блестяще рассказывает анекдоты и новеллы, вымышленные или исторически достоверные, но одинаково безжалостные для его врагов, пишет их портреты, нередко сатирически-карикатурные. При этом героем новеллы порой оказывается клирик. Излишняя страстность Лиутпранда может рассматриваться как недостаток, но размах его риторического таланта, его искусство описания, его эрудиция ставят его в ряд по-настоящему значительных писателей Х в.

Обоим Оттонам, непобедимым римским императорам августейшим, и прославленной императрице Адельгейде Лиутпранд, епископ св. церкви в Кремоне, от всего сердца искренне желает всегда здравствовать, процветать и торжествовать.

1. Почему у вас до сих пор не было от меня ни донесения, ни вестника, объясняется следующими обстоятельствами. Накануне июньских нон прибыли мы в Константинополь и были позорно, оскорбительно для вас, встречены и позорно, бесчестно приняты. Нас заперли в довольно большом, но открытом помещении. которое не защищало ни от холода, ни от зноя. Вооруженные воины были приставлены к нам в качестве стражей, они запрещали нам выходить оттуда, а всем прочим туда входить. Само это помещение, только и доступное нам, заключенным, находилось в таком отдалении от императорского дворца, что у нас перехватывало дыхание, когда надо было туда добираться пешком, а не на [66] лошадях. Несчастье наше усугублялось еще и тем, что греческое вино оказалось непригодным для нас, потому что отзывалось оно гипсом и сосновой смолой. В дом не подавалась вода, и всякий раз, чтобы не умереть от жажды, мы вынуждены были покупать ее. К этой немалой беде добавлялась еще и вторая, а именно наш страж, который снабжал нас необходимым. Пожелай кто-нибудь найти ему подобного — он не нашел бы такого нигде, разве что в преисподней. Ведь он обрушивал на нас, словно бурный поток, любое зло, любое надувательство, любой шантаж, любое мучение, любое оскорбление — все, что только мог придумать! Из 120 дней не проходило и одного, чтобы он не доставил нам вздохов и стенаний.

2. Накануне июньских нон ¹мы, как сказано выше, достигли Константинополя, остановились перед Золотыми воротами и ждали, сидя на лошадях, под проливным дождем до 11 часов. А в этот час Никифор ²приказал впустить нас. Однако он не считал нас, удостоенных вашей высокой милости, достойными въехать в город верхом, и нас отвели в упомянутый уже мраморный, ненавистный, открытый для сквозняков дом ³. А в восьмой день до июньских ид ⁴, в субботу накануне Троицы, я был представлен его брату ⁵, дворецкому и логофету, и выдержал с ним большой спор о Вашем императорском титуле. Потому что он назвал Вас не императором, что значит basileaна их языке, но пренебрежительно riga, т. е. король по-нашему; когда я ему заметил, что это означает то же самое и только обозначается по-разному, то он заявил, что я пришел не с миром, но чтобы спорить, встал, истинно негодуя, и принял Ваше письмо, но не сам, а через посредника — человек довольно высокого роста, но низкий лицемерностью; если кто на него обопрется, руку ему он проколет ⁶.

3. А в седьмой день до июньских ид ⁷, в самый день святой Троицы, привели меня в большой зал, который называют stejana, т. е. залом венчания на царство, к Никифору, человеку весьма отталкивающей наружности, какому-то пигмею с тяжелой головой и крошечными, как у крота, глазами; его уродовала короткая, широкая, с проседью борода, а также шея высотой в толщину пальца. Его длинные и густые волосы придавали ему вид кабана, цветом кожи он был подобен эфиопу: «с ним бы ты не хотел повстречаться средь ночи» ⁸. Живот одутловатый, зад тощий, бедра для его короткой фигуры непомерно длинны, голени маленькие, пятки и стопы соразмерны. Одет он был в роскошное шерстяное платье, но слишком старое и от долгого употребления зловонное и тусклое, обут в сикионские ⁹башмаки. Дерзкий на язык, с повадками лисы, по вероломству и лжи он — Улисс. Вы, мои повелители и императоры, всегда казались мне прекрасными, насколько же прекраснее теперь! Всегда великолепными, насколько же великолепнее теперь! Всегда могущественными, насколько же могущественнее теперь! Всегда добрыми, насколько же добрее теперь! Всегда полными всяческих добродетелей [67], насколько же полнее теперь! Слева от него, но не в одном и том же ряду, а несколько ниже, сидели два молодых императора ¹⁰, когда-нибудь его повелители, теперь ему подчиненные ¹¹...

9. Да не будет мне в тягость описать proeleusiV ¹², а моим повелителям узнать об этом. Огромная толпа торговцев и простого люда, собравшаяся в этот праздник для торжественной встречи к восхваления Никифора, знала обе стороны дороги от дворца до святой Софии, образуя как бы стену. В руках они держали уродливые тонкие щиты и убогие пики. Безобразие их шествия усугублялось еще и тем, что большая часть сброда шла во славу его самого босой. Так, мне думается, они предполагали еще больше украсить свое святое proeleusiV, Да и придворные его, проходившие с ним сквозь толпу этой босоногой черни, были одеты в широкие и потрепанные от старости туники. Гораздо приличнее выглядели они в своих повседневных одеждах! Не было среди них ни одного, чей прадед надел бы эту одежду новой! Золотом или драгоценностями не был там украшен никто, разве что сам Никифор, который в императорском одеянии, взятом с плеча предшественника более крупного телосложения, выглядел еще более уродливо. Клянусь Вашим благополучием, которое мне дороже собственного, что парадная одежда одного из Ваших вельмож ценнее сотни и даже более подобных одеяний! Итак, меня привели на proeleusiи усадили на возвышенное место возле псаломщиков, т. е. певцов.

10. И когда он, как ползучее чудовище, приблизился, вскричали льстивые псаломщики: «Вот появляется утренняя звезда, всходит Эос ! Его взор отражает лучи солнца ! Бледная смерть сарацинов, Никифор "medon, т. е. властитель !» И стали его воспевать: « medonti,т. е. властителю Никифору polla eth, т. е. многия лета! Народы поклоняйтесь ему, чтите его, склоните выи перед великим мужем!» Куда уместнее было бы им петь тогда так: «Иди, угасший уголь, melle, ковыляя, как старуха, ты, с лицом Сильвана ¹³, неуклюжий, блуждающий по глухим местам, козлоногий, рогатый и двухтелый, ты, щетинистый, упрямый, неотесанный варвар, ты, бесстыдный, косматый, строптивый каппадокиец!» И вот он, чванясь от этих лживых славословий, входит в святую Софию, в то время как его повелители императоры, следовавшие за ним поодаль, склоняются с поцелуем мира в земном поклоне перед ним. Его оруженосец отметил стрелой в церкви год, который шел со времени его вступления на престол, и так те, кто этого не видел, узнавали год с начала летосчисления.

11. В этот же день пригласил он меня быть его гостем, но поскольку он не счел меня достойным занять место перед каким-либо из его вельможей, то оказался я сидящим на пятнадцатом месте от него и от скатерти. Никто из моих спутников не только не сидел за столом, но и дома-то, в котором я был гостем, не видел. В течение долго тянувшегося и отвратительного обеда с избытком масла, как это и бывает у пьяниц, и какого-то мерзкого рыбного маринада, он задал мне массу вопросов о Вашем могуществe [68], о вaшем государстве и войске. И после того Как я ему последовательно и правильно все ответил, он сказал: «Ты лжешь ! Воины твоих государей не способны к конному сражению, не умеют они биться и в пешем войске; величина щитов, тяжесть панцирей, длина мечей и бремя шлемов не позволяют им вести бой ни тем, ни другим способом». И добавил насмешливо: «Мешает им к тому же gastrimargia, т. е, ненасытность желудков, их бог — чрево ¹⁴, их отвага — хмель, хитрость — пьянство; их трезвость — слабость, воздержанность — страх. И на море у твоего государя ничтожный флот. Я один могуществен на море, я буду атаковать его своими кораблями, разрушать его приморские города, а города на реках обращу в пепел. А на суше, скажи, кто в состоянии с малым войском противостоять мне? Был при нем сын, была жена, саксы, свевы, бавары, итальянцы, все были с ним, и все же один городишко, оказавший им сопротивление, не сумели они тогда захватить ¹⁵, да и вообще не могли бы. Как же они собираются противостоять мне, если бы я пришел? Мне, за кем следует столько воинов, сколько

Жатв на Гаргарском уклоне ¹⁶, лоз винограда в Мефимне,
Рыб в пучине морской, звезд неисчислимей ночных ¹⁷?

12. Когда я хотел ответить ему и по достоинству возразить на это самохвальство, он не позволил мне этого и словно для унижения добавил: «Вы не римляне, а лангобарды!» Он намеревался говорить и дальше и рукой сделал мне знак молчать, но я сказал в возбуждении: «От Ромула, братоубийцы, от кого и получили римляне свое имя porniogenitus, т. е. рожденный от разврата, ведет начало летописание. Он соорудил себе убежище, куда стал принимать неплатежеспособных должников, беглых рабов, убийц, которые заслуживали свою смерть, и множество им подобных, и назвал их римлянами. Они-то и были родоначальниками тех, кого вы называете космокрагами, т. е. миродержцами-императорами. Но мы, лангобарды, саксы, франки, лотаринги, бавары, швабы, бургундцы, так презираем их, что у нас, когда мы в гневе, нет иного бранного слова, чем «римлянин». Одним этим именем, «римлянин», мы обозначаем все, что только есть самое низкое: трусость, алчность, изнеженность, лживость, словом, все самое порочное! А то, что мы, по твоим словам, невоинственны и неспособны к конному сражению — если грехи христиан заслуживают того, чтобы ты упорствовал в этом своем строгом суждении,— в ближайшей битве выяснится, что вы за воины и какова наша воинственность».

13. Раздраженный этими словами Никифор движением руки приказал мне замолчать и покинуть длинный узкий стол. Он велел мне вернуться в ненавистный дом, или сказать по правде, в мою тюрьму. Там, спустя два дня, я был поражен тяжелым недугом, как от негодования, так и от зноя и жажды. И среди моих спутников [69] не было никого, кто бы ни испил из этой чаши и ни боялся, что близок его последний день. Как, спрашиваю я себя, они не заболели, когда питьем их был, вместо хорошего вина, лишь соленый раствор, ложем — не сено, не солома, даже не земля, но лишь жесткий мрамор, а подушкой камень? Когда открытое помещение не ограждало ни от жары, ни от дождя, ни от холода? Сама богиня здоровья ¹⁸, вся излившись на них, если б захотела, как говорят обычно, спасти б их не смогла ¹⁹...

46. В шестой день до августовских календ ²⁰, находясь в Умбрии, недалеко от Константинополя, я получил разрешение от Никифора возвратиться к вам. Но когда я прибыл в Константинополь, патриций Христофор, евнух, правивший там вместо Никифора, передал мне, что я не смогу теперь уехать, потому что сарацины завладели морским путем, а венгры сухопутным, и что мне следует ждать пока они не отступят. Но и то и другое было обманом ²¹. Тогда же была приставлена ко мне охрана, которая не позволяла мне и моим спутникам выйти из моего же дома. Плохо понимавшие латинскую речь, те, что пришли помочь мне, были схвачены и заключены под стражу; моему греколону, т. е. умевшему говорить по-гречески, не разрешалось выходить даже за необходимым продовольствием. Лишь повару, понимавшему по-гречески, было дозволено выходить, и он, не разговаривая с продавцами, объяснялся с ними только знаками, пальцами и кивком головы, и на четыре монеты покупал столько же продуктов, сколько греколон на одну. И когда бы кто-либо из моих друзей ни послал мне немного пряностей, хлеба, вина, плодов, все это мои стражи выбрасывали на пол и отсылали посланного назад, изрядно наградив его тумаками. И если бы не приготовлена была предо мной божьей милостью трапеза в виду врагов моих ²², то мне оставалось бы только принять смерть. Но кто допустил искушение, тот дал мне по своему милосердию и силу устоять. В таком бедственном положении томился я в Константинополе с кануна июньских нон до шестого дня до октябрьских нон ²³, целых 120 дней ²⁴.