Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Армения, XI век.

Аристакэс Ластиверци

ПОВЕСТВОВАНИЕ

К оглавлению

XXI

/113/ ГИБЕЛЬ МЕЛИТИНЫ—ЦВЕТУЩЕГО ГОРОДА

Господь воспользовался Туркастаном и Персией как орудием наказания, а не назидания и с их помощью вынес нам справедливый приговор. [...]

/115/ На разорение прочих городов и гаваров уходило меньше времени — десять дней, чуть больше или меньше. Город, о котором идет наша речь, пока не был разрушен, был подобен [116] трехлетнему тельцу в расцвете сил, был нежен и приятен, как Моавия. Купцы его, которые восседали на престолах из слоновой кости, пригубляли чистое вино и умащались благовонным елеем. [...]

/116/ Когда этот горестный год склонился к осени ¹, а ромеи были еще заняты враждой между императорами, в месяц арег ² из Персии явилось другое войско, но я не знаю, состояло ли оно из прежних [воинов] или новых. Они так осторожно прошли по безлюдным местам, что их никто не заметил, прибыли в гавар Камах ³ и там разделились. Одна часть направилась к Колонии ⁴ и, согласно своим обычаям, разграбила страну, о чем мы узнали, когда они возвращались обратно. Другая же часть занялась Мелитиной и подошла к ней ночью. Гарнизон города составлял полк ромейских всадников, и, когда неприятель подошел, они совершили неожиданную вылазку. При столкновении стороны нанесли друг другу большие потери, а когда бой разгорелся, спаслись лишь те, кто сумел выбраться из города, а вслед за ними устремились оставшиеся в живых воины. Всех тех, кого [враги] захватили в городе, перебили. Они оставались в Мелитине 12 дней, разрушив до основания город и окружающие его дастакертьг. Таково было возмездие за гордыню [жителей Мелитины], исходящее от неподкупного и справедливого бога, который воздает каждому по делам его. Когда о бедствиях, постигших Мелитину, /117/ узнали в гаварах, расположенных ниже Екелеаца, куда неприятель подошел ночью, там собрались большие отряды лучников и заняли узкие проходы. Других дорог неверные не знали, и, поскольку горы были покрыты густым снегом, они в беспомощности оставались там все пять зимних месяцев, до наступления навасарда ⁵. Жители же утратили надежду на спасение, и память о совершенных [неверными] страшных злодеяниях осталась для передачи из поколения в поколение. Расправляясь с несовершеннолетними юнцами, их подталкивали дротиками и стрелами, тяжко ранили и убивали, и милосердие не проникало в их душу. Я уж не говорю о детях, которых вырывали из родительских объятий и разбивали о камни. Нужно ли описывать надругательства над целомудренными женами [117] и взращенными в домашних покоях девами? Исчислишь ли невероятные бедствия, постигающие [народ], когда господь покидает его?

Врагам перестало хватать пищи, скоту — корма, и понуждаемые необходимостью, они поднялись к Хордзеану. Из опасения перед ними дороги перекрыли, снег густым слоем покрывал землю, поэтому они отправились двумя [партиями]. Впереди двигались табуны коней и мулов без поклажи, которые расчищали путь, а за ними гнали пленных и обоз. Так дошли до пределов гавара, до деревни Мормреан ⁶. В этой деревне была цитадель, и там собрались все местные жители. Персы подошли и сделали привал, ибо полагали, что там имеется конница. Они плотно утоптали снег и приготовились к бою. Их предводитель вышел перед цитаделью и начал вести переговоры с начальником крепости. Снег был устлан многими коврами. /118/ Усевшись на них со щитом впереди, он кичливо исторгал страшную хулу. А начальник цитадели выбрал подходящий момент и, когда тот отодвинул щит, попал ему стрелой прямо в горло, и он мгновенно был убит. Ромейское войско напало на [противника], они начали трубить в рог, и при этих звуках неверные обратились в бегство. Находящиеся же в цитадели привели туда пленных и добычи, сколько было возможно. Но ромеи дальше не двинулись. Когда персы увидели, что их никто не преследует, они возвратились, перебили тех, кто захватил их добычу, остальных взяли в полон и повернули обратно. Они подошли к пределам Елнута, но там подверглись нападению. [Жители Елнута] освободили многочисленных пленных и, захватив добычу, вернулись в цитадель. Когда же эти кровожадные звери в смятенном состоянии вошли в пределы Тарбна, с горы Симн спустился отряд — [этих воинов] обычно зовут санасунами по имени их предка ⁷. Они напали на персов, одержали победу и перебили всех. Отобрали добычу и пленных и, славя господа и ликуя, вернулись к себе ⁸.

В этот год сожгли великолепную обитель [во имя] святого Предтечи, которую великими трудами выстроил Хрaхaт ⁹, один из чиновников великого Григора сына Васака ¹⁰, когда [еще [118] армяне] были хозяевами в стране. Сожгли церковь перед обителью святого предтечи, которую он в великолепии основал во славу и честь великого мученика и предтечи Христа, также и другие строения и деревянную церковь, которую зовут святым Григором. Все это случилось в 507 год нашего летосчисления (7 марта 1058—6 марта 1059 г.).

XXII

/119/ О НЕЧЕСТИВОЙ СЕКТЕ ТОНДРАКЦЕВ, КОТОРАЯ ОБЪЯВИЛАСЬ В ГАВАРЕ ХАРК И МНОГИХ ЗАРАЗИЛА СМУТОЙ

Епископ Йакоб, стоявший во главе церквей области Харк, в начале своего правления выдавал себя за праведника. Он носил вретище, постился, ходил босым. И подобрал себе иереев, которые неотступно следовали за ним в грубой, суровой одежде, отказывались от изысканных яств и все время отдавали пению псалмов. Таким образом Йакоб повергал в изумление как дальних, так и ближних, и каждый стремился увидеть его. Отдавшиеся ради власти дерзкой гордыне и нечестивости изъявляли ему покорность, и, если бы даже он приказал вынуть душу, никто бы не противился, не осмелился бы раскрыть рот и выдавить звук. Но все это было притворством, а не истиной, и плод познается по дереву» как слышали мы от господа. Подобно этому пишет и апостол, говоря: «Сам сатана принимает вид ангела света. И удивительно ли, что служители его принимают вид апостолов Христовых» (Ср. 2 Коринф., 11, 13-14.). Так, например, когда в домашнюю пищу подмешивают яд и [кто-нибудь] приступает к ней словно к [здоровой] пище, смертельное зелье сражает его. Точно так же рыболовы насадкой скрывают крючок, чтобы на него попалась соблазнившаяся приманкой рыба. Таковы же слуги нечестия. Они не осмеливаются обнаружить перед кем-либо гибельную бездну, [в которую катятся], — /120/ кто бы согласился, даже [119]

будучи совершенно лишенным разума, доброхотно погрузиться в пучину, откуда нет исхода? Посему для обмана обделенных мужеством они прикрываются нашей благочестивой верой и сладким словом соблазняют мысли невинных. И слова их подобны раку. Трудно лечить эту болезнь, и точно так же охваченные [нечестием] едва выздоравливают [.. .] /121/ Но хватит об этом. Нам пора обратиться к повествованию, дабы сказанное показалось убедительным.

Итак, с тех пор как обрела силу добрая, но не соответствующая действительности слава, которую распространяли о нем неразумные люди, этот Йакоб, главный приспешник и единомышленник отца всеобщего зла, начал поражать нашу веру стрелами, на которые были насажены острия из орешника ¹¹. Ибо он был весьма речист и красноречием очаровал слух многих, надеясь нарушить основание святой церкви. И не вспоминал он повеление божье и непреложный завет Петру: «Ты камень, и на сем камне Я создал церковь мою, и врата ада не одолеют ее» (Матф., 16, 18), не верил ему, но воспринял [эти слова] как речь некоего смертного. Поэтому он рванулся в бой, /122/ полагая состричь славу церкви (как поступила в древности та блудница с волосами Самсона, чтобы выдать чужеземцам непобедимого мужа), то есть [выдать] отвергающим истину святую церковь, которую честной кровью своей обрел господь наш Иисус Христос, увенчал и украсил всепобеждающим крестом, установил в ней алтарь таинства, подобный древу жизни Эдема; и плоды его, дающие бессмертие, мы непреложно признаем телом творца, согласно его недвусмысленному завету: «Ядущий мою плоть жить будет вовек» (Иоан., 6, 56—58.).

Но обрати внимание на ловкую хитрость Йакоба: со змеиным коварством он ищет, как бы здоровых в вере напоить гибельным ядом. Прежде всего он начал выбирать иереев по достоинству, а недостойным приказал умолкнуть. Это многим пришлось по душе, и тогда он придумал новое — повелел, чтобы достойные иереи лишь три раза в году служили литургию. И хотя [120] в Никейских положениях сказано: «Хоть и грешен весьма, но следует принять его исповедь, причастить к телу и крови господа, удостоить обедни и всех христианских обрядов» ¹², он к этому отнюдь не прислушался, но поучал следующим образом: если сам согрешивший не покается, ему не помогут ни поминания, ни обедни, А его приспешники издевательски смеялись, выводили на середину животное и говорили: «О несчастное четвероногое! Тот согрешил в свое время и кончился, чем же ты виновато, что умираешь вместо него?» При этих обстоятельствах народ разделился надвое, одни /123/ принимали это, другие нет. Все были в замешательстве и сомнении и пытались найти выход. А те, кто в то время в пустынях и пещерах своим постоянным покаянием служили воле божьей, великими рыданиями и слезными мольбами просили милостивого вмешательства доброго господа. Дважды [по его поводу] собирались многие отцы и архипастыри, иереи и беспорядочные толпы, коим нет числа, но лицемерный образ Йакоба опутал всех ишханов гавара словно цепями, и они поклялись скорее умереть в бою, чем выдать его собору. Он же восседал в доме подобно Несторию и через посредство вестников запальчиво отвечал собранию, уповая на помощь ишханов, а не бога. И не припомнил он псалма Давида: «Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на князей» (Псал., 147, 8.). Этот злодей надеялся побороть истину с людской помощью, но господь не допускает, чтобы палица грешников вторглась в пределы праведников, и, дабы праведные не потянулись ко злу, он выполняет волю богобоязливых и внимает их мольбам. Он усмиряет бурю, в засуху вызывает дождь, и это молитвами [даже] одного праведника. Он [некогда] посетил нас и спас народ свой. Тот, кто в глубокой мудрости издали зачинает великие дела, и ныне распорядился наиболее полезным при данных обстоятельствах образом. А было так.

Некий иерей по имени Есайи, из гавара Карин, [происходивший] из благочестивого рода, поначалу примкнул к Йакобу, но, видя, что вокруг последнего проснулось /124/ столько страстей [121] и волнений, начал приглядываться к нему с большим вниманием. Был он муж мудрый и, выказав Йакобу большую привязанность, стал одним из его доверенных. Но, ознакомившись с его нечестивым ¹³ учением, он незамедлительно отправился к святому патриарху Саргису и поведал ему об этом. Тот выслушал, постиг суть дела и, сладкими речами призвав к себе это ничтожество, воздал ему по заслугам: лишил священнического сана, прижег лицо лисьим знаком ¹⁴ и при этом поучал: кто изменяет вере святого Просветителя, приползает к лжеучению тондракцев, проникает в стаю зверей в образе людском и приобщается к ней — пусть понесет подобное наказание! И приказал заточить в тюрьму этого жалкого человека. Надеялся, что тот, быть может, раскается и решит отойти от нечестивой ереси, ибо весьма сожалел о пропащей душе. Но, согласно словам Иеремии, огонь не сможет забыть о своем горении, ефиоплянин — о черной коже, а барс — о пятнистой шкуре; так и зло не забудет о том, что оно делает злое (Иерем., 13, 23.). Ночью Йакоб проломил [стену] темницы, бежал и, проникнув в страну греков, явился в царственный город Константинополь. Он злословил по поводу нашей веры и просил, чтобы его крестили по их обряду. Но они мудро осведомились и, догадавшись в чем дело, отказались. И сказали: «Мы не примем того, которого [сами] армяне отвергли ради веры и унизили». Таким образом, когда это ему не удалось, он спустился в гавар Апахуник, в обиталище сатаны, место собрания богоотступников, загон для зверей, который зовется Тондрак, и на некоторое время нашел там тайное логово. /125/ Говорят, однако, что вследствие крайней нечестивости и эти его не приняли. Поэтому он поднялся на гору у Хлата, и в агараках и дальних местах нашел своих, и там на некоторое время обосновался. Прожил там дни свои, затем отправился умирать в город Мухаркин ¹⁵. Не следуя законам писания, не подчиняясь [уложениям] христиан, он должен был стать отверженцем. И погиб он, как осел, [122] и мертвец был предан земле ¹⁶, оставив по себе недобрую память. Ибо всякий, кто услышит эту историю, пошлет вослед ему проклятия!

XXIII

НАДЛЕЖИТ ПОВЕДАТЬ О ТОМ, КАК И В ПРЕДЕЛАХ МАНАНАЛИ ВСПЫХНУЛО ПЛАМЯ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

Близ бердакалака Ширни ¹⁷ проживал некий инок Кунцик, а деревню ту и поныне зовут по его собачьему имени. Был он преклонных лет, и в нем бродило нечестие, ибо просвещался у какого-то монаха-любодея, который представлял себя выходцем из Албании ¹⁸; [на самом же деле] он был первенцем сатаны и хранилищем его замыслов. Изо рта его, словно из горнила преисподней, постоянно выбивался жаркий дым, и многие погибли, вкусив этого лекарства. Итак, этот Кунцик, будучи ревностным служителем сатаны, изловил женщину по имени Хранойш, а она происходила из первенствующего и знатного рода и владела агараком. Хранойш пропиталась исходящим от него гибельным ядом, но, не довольствуясь собственным падением, многих обратила в прислужниц своего заблуждения. И прежде всего двух женщин, происходящих из той же фамилии, причем одну из них звали Ахни, а другую — Камарай, и она воистину была исполнительницей /126/ воли сатаны ¹⁹. Обе родные сестры, распаленные скверной беспутства, благодаря своему колдовскому ремеслу, что является обычным для этого сборища, обратились в проповедниц [замыслов] сатаны. Этими женщинами воспользовался отец всеобщего зла, а они, согласно псалму, «изострили язык свой, как меч; напрягли лук свой в горьких деяниях» (Псал., 63, 4.), дабы направить стрелы в праведные сердца. Нанеся удары, они метко ранили многие невинные души. На правах наследственной вотчины эти женщины владели двумя деревнями, которые обратили в пещеру и надежный стан для злобного дракона, а Кунцик, водворившись, излил туда [всю] свою желчь. А эти женщины прислуживали ему [123] и увлекли к гибели окрестных жителей, как о подобном писал Моисей: «Гнев драконов — вино их, а гнев аспидов не поддается лечению» (Второзак., 32, 33.).

Некий ишхан по имени Врвэр стал послушным собратом этих колдуний, [тогда как] в прошлом он был здоров в вере, отличался благочестивостью и даже выстроил в своем наследственном владении обитель. Собрав там братьев-пустынников, он наделил их обширными [земельными владениями] и избавил от нужды. Их настоятель по имени Андрэас был весьма прославлен в аскетических упражнениях. Ежегодно, во время сорокадневного поста, ишхан прибывал к нему, оставался до великого дня пасхи и оказывал отшельникам множество услуг. Он, казалось, превосходил всех готовностью насытить неимущих и своей /127/ покорностью иереям. Но зло подцепило его на крючок через посредство этих женщин, которые безраздельно предались грязному с ним любодеянию, позабыв о кровной близости ²⁰. [Подобные] женщины становятся гибельным логовом [для всех, кто общается с ними]. [...]

Попав к ним в тенета, этот несчастный Врвэр утратил благочестие, лишился веры, стал противиться богу и святым его. Он покинул господа, породившего его в святой купели, забыл бога, телом и кровью своей вскормившего его. Покинул дом, лишился чести, забыл божественный обет, удалился от подвижнических установлении. А в собрании духовенства этой местности, выстроенном им некогда с великими затратами и трудом, где хоры псалмопевцев и сонм служителей сладкими песнями /128/ созвучно с небесным воинством благословляли бога, ныне умолкли песни, место это обратилось в пустынные руины. Так что же дальше? Несчастный сошелся с женщинами, в коих поселился злой бес, и тогда они увлекли за собой жителей агараков, принадлежавших им, — о них мы упоминали выше, называется же один Кашэ ²¹, другой — Алюсой ²². И, охваченные бесовским неистовством, они снесли церкви, которые издавна соорудили в своем змеином логове. И встречая на полях знак нашего спасения и оружие победы господа, с помощью которого [124] он победил смерть, а мы избавились от речений злобного врага, знак, могущество которого превозносил, пренебрегая [значимостью земных] существ, Павел, говоря: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом господа нашего Иисуса Христа» (Галат., 6, 14.),— они, выступая поборниками интересов сатаны, породившего их, бесстыдно уничтожали этот знак. Но, вспомнив о кресте, я включу в повествование и прочие рассказы о чудесах, дабы повергнуть в трепет всех слушателей.

Близ горы Пахрай, которую ныне зовут Гайлахазут ²³, при предках был аван, который называли Базмалбюр ²⁴. Там же во всем великолепии установили божественный знак. И переименовав во имя креста, и поныне зовут [этот аван] Хач ²⁵ В день великой пятидесятницы, в ночь под новое воскресенье, туда прибыли эти добровольные слуги сатаны, молотом нанесли удар по венцу богоприимного креста, раскрошили его и повергли наземь. Сами же убрались в свои глухие, змеиные логова. Даже небеса поразились этому, а разгневанную землю охватила дрожь. Арусеак ²⁶ оплакала /129/ это деяние, а вечерняя звезда затуманилась печалью. Когда утром, как положено, дьякон стал перед крестом, чтобы начать службу великого воскресенья, и взорам его предстало ужасное зрелище, он схватился за ворот, разорвал одежду и громкими криками стал призывать тамошних жителей, чтобы немедленно собрать их перед этим зрелищем. При виде этого они оторопели, подняли вопль, стали бить себя в грудь и пятиться. Мужчины и женщины, старцы и юноши вместе зарыдали. Они пребывали в подобной тревоге, пока в них неожиданно не проснулось сознание — в соответствии с несказанной божественной мудростью. Ночью, когда это случилось, неожиданно выпал снег и покрыл землю сплошь белым. Следы нечестивцев оказались запечатленными на снегу и вели в их логова. Немедленно дали знать блаженному архиепископу ²⁷ Самуэлу, который, прознав об этом, прибыл туда со множеством людей. Он призвал епископа, дьяконов и [вообще] святых отцов гавара и вместе с ними, прибыв на место, предал огню пещеры [еретиков], проклял их имущество и все, что [когда-либо было] им поднесено, как в древности Иисус поступил с Иерихоном, дабы никто не осмелился взять что-либо. И шестерых из них, которых считали вардапетами зловредной и нечестивой веры, взял под арест и прибыл в гюлакалак по имени Джермай ²⁸. И приказал запечатлеть на их лицах лисий знак, дабы этот знак оставался на них вечно и делал [их] известными каждому. И чтобы никто по наивности с ними не общался, а чтобы преследовали как злых зверей, [уводя] от людей [прочь]. Затем благословил людей, которые помогли ему, и отпустил их с миром.

/130/ Когда же наступило лето, царь прислал [верховного] судью страны по имени Елиа. Елиа прибыл в гавар Екелеац, и ему навстречу вышел страшный злодей Врвэр, начал поносить почтеннейшего архиепископа Самуэла и прочих епископов, входивших в его окружение, мол, разорили они мой дом, а деревню предали огню и уничтожили. К тому же архиепископ обязал их к уплате значительной суммы денег и имущества. Узнав об этом, судья разгневался пуще прежнего и выслал солдат, чтобы они поспешно доставили к нему блаженных епископов. Когда воины прибыли, архиепископ отправил грамоты ко всем церковнослужителям, иереям и пустынникам, чтобы они, не раздумывая, прибыли к нему. Когда эта весть дошла до них, она показалась им знаком, исходящим от божественного провидения. Собралось такое множество иереев, а еще больше мирян, что я не в силах подсчитать их количество. И вся эта толпа прибыла к берегу Евфрата, где с ним смешивается Мананали. В это время начался ливень, и от дождевых потоков проснулся Евфрат и, вздувшись, пошел волнами. Солдаты же подвели судно и торопились перевезти старца — епископа Самуэла и его племянника по брату Тэодороса на ту сторону, в аван по имени Котэр ²⁹, поскольку там находился судья. Но народ вцепился в епископов и не отдал их солдатам. Солдаты сказали мирянам: «Сначала перебросим этих, а затем и вас, народ». Уговорили мирян, подхватили епископов и на судне переправили на ту сторону. Когда же судно остановилось, [судья немедленно] бросил епископов в темницу. [126] Когда народ догадался об их хитрости, /131/ о том, что они не вернули, как обещали, судно, они громкими голосами и поощрительными возгласами начали воодушевлять друг друга, что [лучше] перейти [реку] и погибнуть в воде, чем слышать слова порицания, обращенные к проводникам веры. Время было вечернее, солнце вобрало в себя лучи и клонилось к закату, уступив место небесным созвездиям, и тогда вышли вперед сонмы иереев и разделили воды не символом креста, но имея в руках сам победный знак божий. Взобрались на плечи [друг другу], твердой верой одолели бушующие массы воды, которая стала подобна буйному коню, усмиренному поводьями, и позволила народу перейти, причем из этого множества никто не пострадал. Совершив переправу, они все утро пели богу хвалебные гимны, имея во главе хора непорочную Марию, то есть святую церковь, а в руках у них были литавры, то есть истинная вера. И были они не безголосы и не искусны, словно облитые скверной ереси, а охваченные жаром горячей веры в святой дух, отдались звонким песням, которые сливались с рокотом Давидовым и звучали у всех в ушах: «Воспойте Господу новую песнь, ибо Он сотворил чудеса» (Псал., 97, 1.) и следующие за ними слова. И всю ночь они провели в громкозвучных молитвах к богу.

Когда судья узнал о божественном провидении и о чудесах, он понял, что господь отметил наш народ вниманием. Великое чудо повергло его в дрожь, он обратился к молитвам и призвал на помощь бога, мол, не хотел бы по невежеству лишиться твоего, господи, правосудия. Когда наступил день (а было воскресенье), /132/ он отправился в епископское подворье, называемое Пррис ³⁰, учредил праведный суд и привлек главарей этого сборища. Недостойного преступника Врвэра обязали явиться на суд. Есть такое животное, называемое хамелеоном; чтобы спастись от охотников, оно, говорят, окрашивается во все цвета. Так и он. Когда истина восторжествовала, он понял, что не в силах сопротивляться: на рассвете тьма исчезает, когда же выясняется истина, [127] ложь гибнет. Что же он предпринимает и к каким прибегает средствам? Обещает стать ромеем, его усыновляет епископ по имени Еписарат, причем Врвэр подачками пленит его мысли. [Этот епископ] является на судилище, умоляет уступить [Врвэра] ему, к тому же склоняется и судья, ибо брат нечестивца своим ишханским достоинством и отменной храбростью принадлежал к избранным и был известен царю, что и учел судья. И поэтому он вверяет его епископу, как тот и просил. А прочих сообщников Врвэра изгнали, наказав ударами и поркой и разорив их дома. Собрание благословило судью, и [все] разошлись с миром.

Но божья кара опередила Врвэра: он ускользнул от [людского] наказания, но не смог уйти от божьей десницы. Тело его, как и Ирода, неожиданно воспламенилось жаром, пальцы рук высохли и отказались подносить пищу [для насыщения] тела. Но если даже он [пытался] вкусить пищу, то она не проходила, и до смертного дня он изрыгал ее обратно. Затем и тело покрылось проказой, но он не раскаялся, не вспомнил былого благочестия. Продолжал руководствоваться той же дьявольской ересью, пока не кончился. Телесные муки постоянно напоминали о геенне, в которой ему предстояло терзаться.

/133/ Но мы сочли неуместным описать отвратительную ³¹ деятельность еретиков, ибо она преисполнена скверны. И поскольку слух не у каждого стоек, упоминание о многих прегрешениях увлекает внимающего и даже подталкивает его к подобным действиям. Но вот что о них известно и о чем нам следует сказать. Они не приемлют церковь и церковный чин, [не признают] ни крещения, ни великого и страшного таинства литургии, ни креста, ни поста. Но мы, истинно верующие в святую троицу, должны быть тверды в исповедании незыблемой надежды, которую усвоили от святых отцов. Так отвратим же лица от их богоотступнического сборища, посылая им [лишь] проклятия! [128]

XXIV

ОБ ИЗБИЕНИИ МЕЧОМ ПРОСЛАВЛЕННОГО НА ВЕСЬ МИР ГОРОДА АНИ

[...] /134/ Бедствие, постигшее Арцн, случилось совсем недавно, и время не успело затмить о нем [память]. Многим пришлось видеть [это] своими глазами и слышать об этом — ведь после немало стран и городов избежало гибели. И тем не менее в мыслях своих дерзнули ослушаться и в гордыне своей восстали — не против человека, но бога, который способен сокрушать высокие башни, а укрепленные города обращать в холмы из праха. Не задумались, пренебрегли страхом божьим и его грозным предупреждением. Сочли, что иссякла горечь гнева, которой призваны напоить грешников. Крепость же Ани и дщери ее были вскормлены в сугубом нечестии, вопреки [воле] небес они отдались безудержному веселью, так что бог направил против города персидского царя, дабы выяснить, что /135/ там творится. И началась война в Армении, так что [противник] смог расширить пределы своей страны и овладеть другим царством. То был 513 год нашего летосчисления (5 марта 1064—4 марта 1065 г.).

Царь ³² прибыл с бесчисленным войском и отменным снаряжением. Он вступил в нашу страну и внушил ужас и страх ее дальним и ближним жителям. Пожирал и сокрушал многие области и наконец подошел к городу, преисполненному своих грехов ³³. Он поставил шатер свой против города Ани, а армия его распространилась по всей стране. Настойчиво измышлял средства, чтобы распахнуть железные ворота и сорвать медные запоры, которые препятствовали ему. Но затем впал в отчаяние, ибо крепость казалась несокрушимой, и, хотя атаки становились все ожесточеннее, собрался отступить. Но не ведал того, что господь породил среди защитников и ишханов раздоры и распри ³⁴, начались смута и разногласия. И вот они отказались от боевых действий и [129] обратились в бегство. Отдались страху, забыли родственников и ближних друзей, каждый был охвачен ужасом. Видя это, осаждающие бросились прямо на стены, они нахлынули на город, подобно волнам бушующего моря, и, никого не щадя, пустили в ход персидский меч. Пытаясь спастись, множество мужчин и женщин кинулись к царскому дворцу ³⁶, прочие же устремились к крепости, которая зовется Нерки Берд ³⁶. Когда врагам стало ясно, что укрепившиеся в городе неспособны к [сопротивлению] и им не хватает воинов, пищи и питья, они тут же окружили осажденных и вынудили выйти [из своего убежища].

/136/ Там можно было видеть горе и смятение, охватившее всех без различия возраста. Младенцев вырывали из материнских объятий и разбивали о камни, матери орошали детей своих кровью и слезами. Один меч поражал отца и сына, старцев и юношей, священников и дьяконов настигала смерть от одного оружия. [Трупы] до предела заполнили город, пути пролагались по телам убитых. Множество перебитых, бесчисленные трупы — и большая река, протекавшая близ города, окрасилась кровью! Свои могилы убитые нашли [в чреве] диких и домашних животных, ибо некому было похоронить и засыпать их землей. И вот от липкой грязи свершенных там преступных деяний стройный, великолепный дворец воспламенился и превратился в холм из праха. Вот тогда был положен конец ростовщическим делам и плутням! ³⁷.

Таков удел неправедных городов, которые обстраиваются ценой крови чужестранцев, процветают за счет пота бедняков, ростовщичеством и несправедливыми сделками укрепляют свои дома. Безжалостные к неимущим, они стремятся лишь к веселью и неге, не чуждаются грязных дел, они опьянены [недостойными] желаниями. Что станет с ними, когда постигнет их гнев господний? Они погибнут, растают, как воск от огня, будь то царь или ишхан, как нам известно из писания.

Персидский царь овладел множеством гаваров и с несметной добычей вернулся в свою страну. [130]

XXV

/137/ О ГРЕЧЕСКОМ ИМПЕРАТОРЕ, ПОЛОНЕННОМ ПЕРСИДСКИМ ЦАРЕМ

Не следовало рассказывать о непостижимых явлениях, описывать события в то время, когда мы не располагали повествующим о них сочинением, [браться за труд] без чьей-либо просьбы, да и превосходящий наши возможности. Поэтому мы прошли мимо многих важных событий, которые имели место в те времена, оставив их более сведущим и мудрым: быть может, кто-либо из них обратится к [их описанию]. Таким образом, я раззадорю тех, кому это под силу. Но преступно было бы обойти молчанием битву между двумя царями, посему в немногих словах мы опишем эти великие события.

Если считать с Константина Великого, Диогэн ³⁸ был шестидесятым или около того императором. Он видел, что персидский царь захватил немалую часть его империи, разогнал греческих наместников, а затем с великой добычей и пленными вернулся в свою страну. И через десять лет, отдавшись порыву, обладая мужественным характером, греческий император решился на войну, дабы не показаться трусливым и не оставить после себя дурной памяти. В великом и грозном гневе прошел он по морю, словно по суше, занял провинцию Вифинию и собрал вокруг себя великое множество [войска], ибо обширные пределы империи—от финикийских долин, где находится Антиохия Великая, до крепости Ван и страны Рштуник ³⁹ против Хеpa — находились пока под его властью. При виде такого множества войска, собранного в одном месте, он /138/ возгордился и счел, что земным царям его не одолеть. И не вспомнил он слов пророка, что не множество войск спасет царя и не могущество великана, но десница всемогущего. В голове у него родился нелепый замысел, множество войска вместе с военачальниками он отправил по другой дороге, а сам с великим ополчением взял путь на восток, прибыл в великий город Феодосиополь и там сформировал конницу. Велик грех, если преступник перестает [131] быть сыном [божьим] и в деяниях своих лишается разума. Но хуже гордыня, которая правит ишханами и царями, забывающими о прегрешениях древних. Тот же недуг сразит всех причастных к этому. Никто не сможет противостоять строптивцу, если господь, согласно притче, не выступит против него. Посему император не разрешил войскам стать на отдых [и подождать], пока подойдут и сплотятся вокруг него прочие силы. Они бы воодушевляли друг друга на подвиги мужества, и так образовалась бы великая армия, внушающая ужас противнику. Но Диогэн пожелал добиться успеха лишь собственными силами. Он подошел к пределам гавара Маназкерта, где расположился лагерем персидский царь. Там, против персидского стана, он разбил свой лагерь, вокруг приказал возвести укрепления и назначил день битвы.

Персидский же султан был в тревоге и коварно стремился начать бой [немедленно], он опасался, что будут стянуты другие отряды, мощь императора возрастет и ему не удастся прорвать оборону врага. Он предпочитал выступить против двух сил, нежели против трех. Султан поспешно поднял своих, так что греки невольно вынуждены были изготовиться к бою против персов. Противники в ярости /139/ напали друг на друга, они бились в боевом рвении, но ни та, ни другая сторона не могла еще одолеть. Вскоре, однако, крупный отряд, воины которого не были причастны к богопочитанию, изменил греческому императору и перешел на сторону врага. Это вызвало смятение в греческом стане, войска стали биться вяло и трусливо, в то время как воодушевившиеся персы мужественно и неукротимо бросались в бой. Не ведая истинного положения дел, греческий император разгневался на армянское войско и всю нацию, отнесясь к ним с презрением. Но вот он обратил внимание на боевую храбрость и подвиги удальцов, которые не утратили присутствия духа перед могучими персидскими лучниками, мужественно держали фронт и не показывали спину, хотя многие из них были настроены к императору враждебно; тем не менее они не изменили и приняли смерть, желая, чтобы после смерти [132] об их преданности и храбрости осталась добрая память. И тогда император выказал им свою любовь и посулил великие дары.

Император поднял глаза и с того места, где он располагался, посмотрел на противника. Увидев, что часть его собственной рати обратилась в поспешное бегство, он немедленно облачился в боевую одежду, вооружился и, как молния, устремился в гущу боя. Сразил многих персидских храбрецов и среди войск [противника] вызвал смятение. Но не ведал того, что не с ним был военачальник отрядов господних, который явился Иосии и даровал ему победу. Господь не выступил с мечом и щитом вместе с нами, не обнажил меч против врага и не остановил его. Всемогущий господь не появился среди [императорских отрядов] и не протрубил нам в рог спасения и надежды, но отнял у нас [дарованное] им /140/ же мужество, предал нас в руки врагов наших, на поругание соседям нашим, отдал нас на заклание словно овец. Луки наши раскрошились, орудие оказалось переломленным, воины ослабли и оробели, ибо господь лишил мощи воинов и начальников наших. Отнял у них за непотребные нравы меч и могущество и выдал их врагам.

И вот этого могущественного владетеля царского престола полонили, словно жалкого и грешного раба, и поставили перед персидским царем. Но господь и наказывает и утоляет боль, бесконечна сладость его человеколюбия, и порицаемого он не совсем ниспровергает, но после немногих испытаний прощает, дабы мы осознали собственную немощь. И он пощадил и облагодетельствовал владетеля своего престола! Звероподобному персидскому царю он внушил любовь и заботу, какую питают к любимому брату, и [персидский султан] охотно пощадил Диогэна и выпустил его.

Но освобожденного господом и вырванного из рук чужестранца свои, коварно надругавшись, ослепили и убили, и несмываемой кровью окропили царский престол. И с тех пор начальники и воины утратили свое мужество и победа более Не доставалась империи. Коварство и ненависть разделили динатов, поправших правосудие: они разоряли страну и [133] ничем не способствовали ее спасению. И господь разгневался и призвал для отмщения многие народы, от Лунных гор ⁴⁰ и до великой реки, протекающей по северной стороне Индии ⁴¹, дабы эти иноязычные и злобные племена наводнили многие [земли] нашей страны, обосновались на берегу моря Океан и разбили шатер против великого града, чтобы весь мир заполнить кровью и трупами и положить конец порядку и вере христианской.

Пока же великий султан Алб-Аслан ⁴² увидел, сколь значительны /141/ одержанные им победы, увидел счастливый исход трех войн (во время первого похода, правда, Маназкерт не был взят, но многие области он [султан] разорил мечом и взятием в полон; во второй раз избиениями и пожарами он обратил в пустыню Ани) и с дерзкой самоуверенностью выступил навстречу греческому императору. И думал: «Если [Диогэн] изъявит покорность, я с любовью и почестями отпущу его в собственное царство, И заключим клятвенное соглашение, что между персидским царством и греческим утверждается мир». Выйдя из этой войны победителем, когда все, о чем он помышлял, удалось, а тот, кто внушал трепет и страх, стоял перед ним в оковах, словно раб, он вспомнил об обете, данном богу, и усадил Диогэна справа от себя. Возвеличил его, словно родного, и заключил с ним договор, мол, пусть отныне кончится между ними вражда. Владей в мире своим царством, а мы — персидским. То, что я захватил в войне, остается мне, но мы не будем более вторгаться в вашу страну. И отпустил его с великим почетом. А когда увидел, что Диогэн коварно схвачен своими нахарарами ⁴³ и ослеплен, и умер, не дойдя до царского престола, он преисполнился гнева и ярости. Хотел отметить за друга, но его самого постигла смерть. И ушел он из мира вслед за прочими смертными, [придя туда], где едины цари и бедняки ⁴⁴.

/142/ ПАМЯТНОЕ СЛОВО НАСТОЯЩЕГО СОЧИНЕНИЯ

Я счел необходимым напомнить в этой книге любезным братьям моим о событиях, достойных того, чтобы о них поведали. В самом начале повествования было кратко сказано о предвидении божьем и о непостижимости его. Стремительное, обращенное к миру, прекрасное и светлое тело, насыщенное ярчайшим светом, следует по середине пути, быстро несется по ясному полушарию, оставляя под собой землю. Но вот оно облекается в широкую сотканную из многолетних грехов ткань. И вокруг него образуется густой мрак, который задерживает яркое свечение. То нельзя было решиться взглянуть на него, а теперь оно стало тусклее звезды — виден лишь круглый контур... Так вот, образом своим оно являет ясное, светлое устройство церкви, погруженное [ныне] в мрак. И тьма поглощает чистоту душевную и свет праведного пути.

Со времен изложенных выше событий, когда по армянскому летосчислению 482 год ⁴⁵, и до наших дней оскверняется и разрушается святой обет и церковное устройство. [С тех пор] мы не слышим вести о мире и доброго известия. Не воздвигается столп победы, одержанной царем или шиханами. И не только они, но также и иереи не смогли отвратить чудище-войны, ибо ослабели, утратив силу. Нетерпеливые и своенравные, они оказались под властью неприятеля, и мир заполнился [их] смутой и раздорами; понемногу оправдалось пророчество о затмении мира. После этого напали на нас враги, облачили нас в скорбь и печаль и радостям пришел конец.

/143/ Итак, когда по всему миру распространились бедствия и горестные муки, пламя, вспыхнувшее на юге, захватило высокие крепости и уничтожило неприступные башни, словно растопленный воск. Ушли в небытие цари и ишханы, и покинула нас надежда на спасение. И всех нас постиг гнев господний — молитвенные дома разорены, а камни, омытые священным елеем, служат основанием дворцов для чужеземцев. Пришел конец священному богослужению, мы стали [135] посмешищем для язычников. Изнуренные и согбенные, мы клонимся долу, стали подобны высохшим скелетам, утратившим дыхание жизни. Мы преисполнены грехов отцов наших, и с нас требуют возмездия за грехи наших предков. Нас постигло семикратное возмездие, а имя христианское оскорблено и поругано. Пришел конец законам и [праведному] суду, ни к чему наши слезы и стенания. [Враги] усматривали в том благочестие, чтобы грабить и убивать нас. Их выводила из себя одежда, которой прикрывается наш стыд, а завидев нас обнаженными, они чрезвычайно веселились. Постигшие нас великие бедствия иссушили нас, обратив в стебелек. Как тени, блуждаем мы по миру, дрожа от страха. Не насыщает нас пища, и горько питие от страха и угроз повелителей наших. Не верят они, что господь наш на небесах и дойдут до него молитвы и мольбы наши. Ибо господь пожелал истерзать нас в муках, истомить и измучить, всех без различия в возрасте ввергнуть в страдания. Отвратил нас от лика своего, словно подлежащих наказанию грешников, удалив, рассеял нас среди чужих народов, [думая, что так], быть может, сумеет подчинить булаве своего назидания /144/ строптивые, непокорные и неукротимые мысли наши, как Израиль во времена Илии и Самарию при Елисее. Не было у них и частицы надежды, упразднено [было] попечение царя и начальников, и, что превыше всего, [умолкло] благодатное и утешительное слово пророка, чем они [некогда] укреплялись и противостояли тяжким испытаниям, ниспосланным от господа. Нам же тяжелее и хуже всех — нет царя и ишхана, душа и тело покинуты наставником, и не найти нам пристанища. Истомившиеся, мы вынуждены существовать в царстве язычников, день за днем испытывая тяжкие удары их бича. Мы не служили господу, так послужим чужестранцам, презрели страх божий — день за днем нас будет преследовать страх перед ними... Нерадиво отправляли мы службу господню, так послужим покорно им и днем и ночью. И [бог] не только вразумил нас за грехи наши, но с милосердием и состраданием вверг нас в горнило, дабы наставить на путь истинный и добрый. [136]

Если взвесишь ты, [господи], грехи наши, они окажутся значительнее выслушанного от тебя назидания, а наказание — легче вины нашей. Пошли нам, господи, любую бурю испытаний, но не отвращай от лица своего. Обрушь на нас могучий вал мученичества, но не лишай нас любви своей, господи! Лучше попасть в твои руки и принять от тебя наказание, чем оказаться вдали в своем непослушании. Лучше в страданиях и муках быть вблизи от тебя, чем отойти ради покоя и благости. Достаточно того, что имя твое святое призывается над нами, мы сопричислены к твоим наследникам, а ты своей честной кровью признал нас народом нового обета. Не выпускай нас, творец, из рук своих, /145/ согласно воле твоей, дабы не доконали нас ненавистные тебе язычники, И все это — больше, чем сказано в моей книге, — постигло нас за грехи наши.

Невозможно описать все бури, пронесшиеся в наши времена, или изложить раздельно все, что случилось в каждом месте, в каждой области или городе, — все, что пришлось перенести нам от язычников. Ни одного дня, ни разу не обрели мы покоя и отдохновения, но все время было насыщено смутами и невзгодами. Со дня на день росли страдания и муки. И все они были настроены злобно, хотя долгие годы провели у нас. Их змеиная злоба не прекратилась, не насытилась подобная огню жадность. Все их помыслы о нас вероломны, слова же преисполнены коварства. И каждое утро они приступали к новым злодеяниям, ибо всеми владела одна мысль — покончить с нами, износив как обветшалые лохмотья, стереть у себя даже память о нас — не смотреть на нас и не видеть нас живыми. И пусть под ногами их бесследно исчезнут могилы наши...

Поэтому мы обратились к древним летописям, чтобы должным образом, приличествующими словами они наложили отпечаток на эту книгу, где достоверно собраны воедино события прошлого и настоящего. Пусть о них останется память, как это мы видим в исторических сочинениях древности. В этой же книге описано не все, но лишь начало постигших нас событий, ибо не в силах мы полностью осмыслить [137] и описать их завершение. Тем не менее мы все это изложили с целью, чтобы, прочтя, вы узнали грех был причиной всего постигшего нас. Чтобы взирая на нас, вы трепетали перед богом, дрожали от страха перед его могуществом И своевременной исповедью и покаянием предупреждали [наказание], а не вызывали [возмездие], став его жертвой.

 

Комментарии

1. Имеется в виду тот же 1057 г.

2. Арег — восьмой месяц армянского подвижного календаря. В 1057 г. арег приходился на 3 октября—2 ноября. См. Dulaurier, Recherches, p. 294.

3. Древнее название гавара — Даранали, первый гавар Высокой Армении в верховьях Евфрата. Камах — один из центров гавара, здесь находились родовые усыпальницы Аршакидов. См. Еремян, Армения, стр. 49.

4. В XI в. Колония—небольшая фема с центром в одноименном городе.

5. Навасард — первый месяц армянского календаря. В 1058 г. 1 навасарда приходилось на 7 марта.

6. В разночтениях — Мормеанс, [Мормарреанс, Мормранс, Морранс, Мормарреан; по определению Н. Г. Адонца, современный Меломеран. См. Адонц, Армения, стр. 14.

7. Согласно преданию, санасуны-сасунцы происходят от Санасара, сына ассирийского царя Синнахериба. См. Мовсэс Хоренаци, стр. 70; Prud'homme, p. 31, n. 4.

8. В Тароне правил Торник Мамиконеан, под командованием которого и было совершено это нападение. См.: Маттэос Урхайеци, стр. 130—131; Honigmann, Ostgrenze, S. 184.

9. Имеется в виду известный монастырь близ Муша, основанный в IV в.; Хрaхaт лишь обновил его.

10. Имеется в виду Григор Магистр.

ГЛАВА XXII

11. В подлиннике (стр. 121.19-20): ***.

12. В Никейских правилах это положение не встречается; быть может, здесь имеются в виду Кесарийские правила; см. «Армянская книга канонов», предисловие, научно-критический текст и примечания Вазгена Акопяна, I, Ереван, 1964, стр. 174—175 (на арм. яз.).

13. В подлиннике (стр. 1244): мцлнеай 'мессальянский'. Термин приобрел нарицательный смысл и на протяжении всего средневековья употреблялся как синоним грязного, нечестивого и т. п. Ср. франц. bougre, восходящее к болгарам-богомилам, или груз. тондракели (от тондракитов).

14. Алуесадрошм — лисий знак, клеймо с изображением лисы, которое в Армении обычно накладывали на еретиков. В сочинении грузинского католикоса Арсена (IX в.) рассказывается о том, как ко лбу Йовхана Майрагомеци было приложено раскаленное медное «лисье» клеймо. См. Меликсет-бек, Грузинские источники, стр. 48.

15. Мухаркин — искаженное Майяфарикин, ныне Фаркин. Находился на месте древнеармянской столицы Тигранакерт (1 в. до н. э.). О различных наименованиях этого города см. Еремян, Армения, стр. 73.

16. В подлиннике (стр. 175.6) игра слов: ***.

ГЛАВА ХХШ

17. Находился на реке Мананали (Тузлу). См. Адонц, Армения, стр. 49—51.

18. То есть Албании Кавказской.

19. Игра слов: Камарай—Камарар (по-армянски) 'исполнитель воли'.

20. Обвинение в кровосмесительстве_было столь обычным по отношению к еретикам, что Аристакэс в пылу своих обличении приписал Врвэру кровную близость к сестрам Ахни и Камарай, чего в действительности не было (см. начало абзаца).

21. Кашэ, ныне Кунша, находился на реке Мананали. См. Адонц, Армения, стр. 49—51.

22. Точной локализации не поддается, но безусловно вблизи Кашэ.

23. Гора Пахрай (Гайлахазут). См. Еремян, Армения, стр. 76.

24. Баамалбюр 'множество источников'.

25. Хач, арм. 'крест'. См. Адонц, Армения, стр. 49—51.

26.. Арусеак, как было уже разъяснено, — «Венера», в данном случае «утренняя звезда».

27. В подлиннике (стр. 129.12 и ниже): хaйpanem, букв. 'патриарх'; употреблено в общем значении, речь идет об архиепископе данной области.

28. Джермай, ныне селение Черме, на реке Мананали. См. Адонц, Армения, стр. 49—51.

29. Котэр, ныне Котур или Кёттюр, — находящийся на западном берегу Евфрата. См. Адонц, Армения, стр. 49—50.

30. Н. Г. Адонц (Армения, стр. 50) • предлагает читать Пирис, соответственно современному звучанию. Пирис находится на западном берегу Евфрата.

31. В подлиннике (стр. 133.1): мцлнэ (ем. прим. 3 к главе XXII).

ГЛАВА XXIV

32. Имеется в виду султан Алп-Арслан (1063—1072), племянник Тогрул-бека.

33. В начале 1064 г. Алп-Арслан собрал огромное войско и перешел Араке. Одна армия под командованием его сына Мелик-шаха и знаменитого везира Низам ал-Мулька заняла Нахчаван, Сурмари (Сурмелю) и Мармашэн, сам же Алп-Арслан через Албанию Кавказскую дошел до Грузии и Ташир-Дзорагета. Обе армии соединились у стен Ани. См.: Honigmann, Ostgrenze, S. 135—136; Манандян, Критический обзор, стр. 53 и сл.

34. Согласно Матфею Эдесскому, обороной Ани руководили отец Смбата Баграт и сын Бакурана Григор. (См. Маттэос Урхайеци, стр. 148; франц. пер., стр. 123). Первый из них Баграт Вхкаци в 1059 г. был правителем Васпуракана (см. Бартикян, Завещание Евстафия Воилы, стр. 395, прим. 2). Вскоре он, имея титул магистра, становится катепаном Востока: об этом свидетельствует армянская надпись на западной стене Анийского собора (см. Бенешевич, Три анийские надписи, стр. 21—28, табл. X). Незадолго до нашествия Алп-Арслана Баграт Вхкаци стал дуком Ани, обещав императору Константину Дуке нести эти обязанности безвозмездно (Scyl., p. 653; Attal, pp. 80—81). Баграт Вхкаци принадлежит безусловно к тому же роду, что и патрикий Григорий, автор греческой надписи 1006/07 г. из Эгрека, родовое имя последнего было не KHXKATZI, aBHXKATZI Ср.: Р. Lemerle, Prolegomenes a une edition critique et commentee des «Conseils et Recits» de Kekaumenos, Brnxelles, 1960, pp. 23—36; Н. Bartikian, La genealogie du magistros Bagarat, catepan de I'Orient et des Kekaumenos, — REA, nouvelle serie, II, 1965, pp. 260— 262.

Целый ряд обстоятельств заставляет думать, что, покинув невредимым Ани, Баграт Вхкаци в 1075—1078 гг. выступил в качестве автора известного «Стратегикона Кекавмена».

Соправителем Баграта был Григорий Бакуриан, основавший в 1081—1083 гг. монастырь в Бачкове (Болгария) и написавший его устав. См. Н. Я. Марр, Аркаун или монгольское название христиан в связи с вопросом об армянах-халкидонитах,—В В, XII, 1906.

35. Описание дворца см.: Марр, Ани, стр. 66—71; Орбели, Краткий путеводитель, стр. 110—112.

36. В Ани были три линии укреплений: стены Вышгорода, Ашо-товы стены и Смбатовы стены (см. Орбели, Краткий путеводитель, стр. 106—107, 110, 114—116). Для того чтобы дойти до Вышгорода, нужно было последовательно прорвать оборону у Смбатовых, затем Ашотовых стен. В своем изложении Аристакэс явно противопоставляет Нерки Берд дворцу, который находился на территории Вышгорода. Территория, на которую распространялось название Нерки Берд, определяется с помощью параллельного места из Матфея Эдесского: «При этих обстоятельствах [Баграт и Григор] начали укрепляться в Верхней крепости и в Нижней —*** (Маттэос Урхайеци, стр. 148). Здесь «Верхней крепости»— «Верин» (которая может быть только Вышгородом) противопоставляется «Нижняя» — «Неркин». Речь идет, по-видимому, о пространстве за Ашотовыми стенами, куда бросились жители, после того как сельджуки прорвались сквозь Смбатовы стены. В этой связи становится понятной и следующая фраза: «Когда врагам стало ясно, что укрепившиеся в городе не способны к [сопротивлению] и т. д.». Вардан (стр. 118, русск. пер., стр. 110) указывает на древность названия Нерки Берд. Нерки Берд Аристакэса следует переводить 'Нижняя', а не 'Внутренняя крепость' (Citadelle interieure, inneres Burg), как это часто делается.

На плане-вкладке в «Шираке» Алишана (Венеция, 1881) средняя часть города обозначена Неркнаберд, но на стр. 57 Вышгород отождествлен с Нижней крепостью Ани.

Непривычная форма Нерки может быть истолкована двояко. Либо это искаженное прилагательное Неркин, с усечением последней буквы (что маловероятно, так как то же написание дважды встречается у Вардана), либо родительный падеж простореч. нер-к, которое в литературном языке встречается в сочетаниях нер-к-уст, нер-к-ев, и др. См. Малхасянц, Толковый словарь, III, стр. 459.

37. По подсчетам Э. Дюлорье, Ани был взят 16 августа 1064 г.; той же точки зрения придерживается и Я. А. Манандян и другие авторы (см.: Dulaurier, Recherches, p. 297; также Prud'homme, p. 141, n. 1; Манандян, Критический обзор, стр. 60). Встречающаяся в литературе дата — 1065 г. — основана на недоразумении. См.: «История армянского народа», стр. 155; Орбели, Развалины Ани, стр. 6.

О захвате Ани см. Марр, Ани, стр. 25—28; Манандян, Критический обзор, стр. 59—60; Орбели, Развалины Ани, стр. 6—7. Мусульманские авторы сообщают, что во время осады города одна из башен неожиданно рухнула. По мнению И. А. Орбели, во время осады случилось землетрясение. Сейсмические условия района Ани дают все основания для подобного предположения. См.: М. Canard, La сатpagne armenienne du sultan Salguqide Alp Arslan et la prise d'Ani en 1064, — REA, nouvelle serie, II, 1965.

ГЛАВА XXY

38. Роман IV Диоген (1067—1071). Он действительно был шестидесятым византийским императором. См. Ш. Диль, История византийской империи, М., 1948, стр. 148 и ел. (список византийских императоров).

В тексте (стр. 137.12) восстановлено написание Диогэн, в то время как в рукописях ***; в первом издании (стр. 112): ***. Списки, по-видимому, отражают звучание, усвоенное киликийскими армянами под влиянием романских говоров крестоносцев. Такова природа появления мажистрос 'магистр', Перперожэн 'Порфирогенит' и пр. Иначе—Н. Thumb, Die griechischen Lehnworter im Armenischen, — BZ, IX, 1900, S. 408—409.

39. Рштуник — первый гавар области Васпуракан, на южном берегу оз. Ван.

40. Древние географы помещали эти горы у источников Нила.

41. Phud'homme (p. 146, n. 1) полагает, что *** подлинника обозначает не Индию, а Эфиопию, соответственно речь идет о Ниле. Поэтому и упомянутый ниже Океан — Средиземное море, а «великий град» — Константинополь.

42. В первом издании (стр. 115)-***. Новое чтение (стр. 140.29) *** ближе к написанию *** и тем самым предпочтительнее.

43. В данном контексте нахарары — сановники византийского императора.

44. Изложение в «Повествовании» битвы при Манцикерте и последующих событий хорошо согласуется с данными других источников. См.: С. Cahen, La campagne de Manzikert, — «Byzantion», IX, 1934; его же. Premiere penetration, p. 30 sq.

ПАМЯТНОЕ СЛОВО НАСТОЯЩЕГО СОЧИНЕНИЯ

45. 13 марта 1033—12 марта 1034 г. По-видимому, порча текста, в противном случае непонятно, чем руководствовался Аристакэс, указывая на 1033 г. как на начало бедствий, постигших Армению.