Лета 7105 [1] декабря в день было в большом озере Ростовском
съеждялися судии всех городов, имена судиям: Белуга Ярославская, Семга Переяславская,
боярин и воевода Осетр Хвалынского моря, окольничей был Сом, больших Волских
предел [2], судные мужики, Судок да Щука-трепетуха.
Челом били Ростовского озера жильцы, Лещ да Головль, на Ерша на щетину по
челобитной. А в челобитной их написано было: «Бьют челом и плачутца сироты
Божии и ваши крестьянишька, Ростовскаго озера жильцы, Лещ да Головль. Жалоба,
господа, нам на Ерша на Ершова сына, на щетинника на ябедника, на вора на
разбойника, на ябедника на обманщика, на лихую, на раковые глаза, на вострые
щетины, на худово недоброво человека. Как, господа, зачалось озеро Ростовское,
дано в вотчину на век нам после отцев своих, а тот Ерш щетина, ябедник, лихой
человек, пришел из вотчины своей, из Волги из Ветлужскаго поместья из Кузьмодемянскаго
стану, Которостью-рекою к нам в Ростовское озеро з женою своею и з детишками
своими, приволокся в зимную пору на ивовых санишках и загрязнился и зачернился,
что он кормился по волостям по дальним и был он в Черной реке, что пала она
в Оку-реку, против Дудина монастыря.
И как пришел в Ростовское озеро и впросился у нас начевать на одну ночь,
а назвался он крестиянином. И как он одну ночь переначевал, и он вопрошался
у нас в озеро на малое время пожить и покормитися. И мы ему поверили и пустили
ево на время пожить и покормитися и з женишком и з детишками. А пожив, итти
было ему в Волгу, а жировать было ему в Оке-реке. И тот воришько Ершь обжился
в наших вотчинах в Ростовском озере, да подале нас жил и з детьми расплодился,
да и дочь свою выдал за Вандышева сына и росплодился с племянем своим, а нас,
крестиян ваших, перебили и переграбили, и из вотчины вон выбили, и озером
завладели насильством з женишком своим и з детишьками, а нас хощет поморить
голодною смертию. Смилуйтеся, господа, дайте нам на него суд и управу
И судии послали пристава [3] Окуня по Ерша по щетину, велели поставить. И ответчика
Ерша поставили перед судиями на суде. И суд пошел, и на суде спрашивали Ерша:
Ершь щетина, отвечай, бил ли ты тех людей и озером и вотчиною их завладел?»
И ответчик Ершь перед судиями говорил: «Господа мои судии, им яз отвечаю,
а на них яз буду искать безчестия своего, и назвали меня худым человеком,
а яз их не бивал и не грабливал и не знаю, ни ведаю. А то Ростовское озеро
прямое мое, а не их, из старины дедушьку моему Ершу Ростовскому жильцу. А
родом есьми аз истаринший [4] человек, детишка боярские [5], мелких бояр по прозванию Вандышевы, Переславцы. А те
люди, Лещ да Головль, были у отца моего в холопях. Да после, господа, яз батюшка
своего, не хотя греха себе по батюшкове душе, отпустил их на волю и з женишками
и з детишьками, а на воле им жить за мною во хрестиянстве, а иное их племя
и ноне есть у меня в холопях во дворе. А как, господа, то озеро позасохло
в прежние лета и стало в томь озере хлебная скудость и голод велик, и тот
Лещь да Головль сами сволоклися на Волгу-реку и по затонам розлилися. А ныне
меня, бедново, отнють продают напрасно. И коли оне жили в Ростовскомь озере,
и оне мне никогда и свету не дали, ходят поверх воды. А я, Господа, Божиею
милостию и отцовымь благословениемь и материною молитвою не чмуть [6], ни вор, ни тать и ни разбойник, а полишнаго [7] у меня никакова не вынимывали, живу я своею силою и правдою
отеческом, а следом ко мне не прихаживали и напраслины никакой не плачивал.
Человек я доброй, знают меня на Москве князи и бояря и дети боярские, и головы
стрелецкие, и дьяки и подьячие, и гости торговые, и земские люди, и весь мир
во многих людях и городех, и едят меня в ухе с перцемь и шавфраномь и с уксусомь,
и во всяких узорочиях, а поставляють меня перед собою чесно на блюдах, и многие
люди с похмеля мною оправдиваютца».
И судии спрашивали Леща с товарищи: «Что Ерша еще уличаите ли чем?»
И Лещь говорил: «Уличаем Божиею правдою да кресным целованием [8] и вами, праведными судиями».
«Да сверх кресново целования есть ли у нево, Ерша, на то Ростовское озеро
какое письмо или какие даные или крепости какие не буть?». И Лещь сказал:
«Пути-де у нас и даные утерялися, а сверх тово и всем ведамо, что то озеро
Ростовское наше, а не Ершево. И как он, Ершь, тем озером завладел сильно [9] , и всем то ведамо, что тот Ершь лихой человек
и ябедник и вотчиною нашею владеет своим насильством».
И Лещь с товарищем слалися: «Сшлемся, господа, из виноватых [10] , на доброво человека, а живет он в Новгородском уезде
в реке Волге, а зовут его рыба Лодуга, да на другово доброво человека, а живет
он под Новым-городом в реке, зовут его Сигом. Шлемся, господа наши, что то
Ростовское озеро изстарины наше, а не Ершово».
И судии спрошали Ерша щетинника: «Ершь щетинник, шлесьса ли ты на Лещеву
общую правду?» И Ершь им говорил: «Господа праведные судии, Лещь с товарищи
своими люди прожиточные, а я человек небогатой, а съезд у меня вашим посылочным
людям и пожитку нет, по ково посылка починать. А те люди в далнем разстоянии,
шлюся на них в послушество, что оне люди богатые, а живут на дороге. И оне
хлеб и соль с теми людми водят меж собою».
И Лещь с товарищем: «Шлемся, господа, из виноватых на доброво человека,
а живет он в Переславском озере, а зовут его Селдь рыба».
И Ершь так говорил: «Господа мои судии, Лещь Сигу да Лодуге и Сельди во
племяни [11] , промеж собою ссужаютьца [12] , и они по Леще покроют».
И судии спрашивали Ерша: «Ершь щетина, скажи нам, почему тебе те люди недруги [13] , а живешь ты от них подалеку?» И Ершь
говорил так: «Дружбы у нас и недружбы с Сигом и с Лодугою и з Сельдию не бывало,
а слатся на них не смею, потому что путь дальней, а езду платить нечем [14] , а се Лещь он с ними во племяни».
И судии спрашивали и приговорили Окуню приставу сьездити по те третие, на
коих слалися в послушество на общую правду, и поставити их перед судиями.
И пристав Окунь поехал по правду и взял с собою понятых Мня. И Мень ему отказал:
«Что ты, братец, меня хощешь взять, а я тебе не пригожуся в понятые — брюхо
у меня велико, ходити я не могу, а се у меня глаза малы, далеко не вижу, а
се меня губы толсты, перед добрыми людьми говорить не умею».
И пристав Окунь отпустил Мня на волю да взял в понятые Язя да Саблю да мелкого
Молю с пригоршни и поставил правду пред судиями.
И судии спрашивали Сельди да Лодуга и Сига: «Скажите, что ведаете промеж
Леща да Ерша, чье изстарины то Ростовское озеро было?»
И правду сказали третие: «То-де озеро изстарины Лещево да Головлево». И
их оправили [15] . «Господа, люди добрые, а крестияня они
Божии, а кормятся своею силою, а тот Ершь щетина лихой человек, поклепщик
бедо [16] , обманщик, воришько, воришько-ябедник,
а живет по рекам и по озерам на дне, а свету мало к нему бываеть, он таков,
что змия ис-под куста глядить. И тот Ерш, выходя из реки на устье, да обманывает
большую рыбу в неводы, а сам и вывернетца он, аки бес. А где он впроситца
начевать, и он хочет и хозяина-то выжить. И как та беда разплодился, и он
хочеть и вотчинника-то посесть, да многих людей ябедничеством своим изпродал
и по дворам пустил, а иных людей пересморкал; а Ростовское озеро Лещево, а
не Ершово».
И судии спрашивали у Ерша: «Скажи, Ершь, есть ли у тебя на то Ростовское
озеро пути и даные и какие крепости?» И Ершь так говорил: «Господа, скажу
я вам, были у меня пути и даные и всякие крепости на то Ростовское озеро.
И грех ради моих в прошлых, господа мои, годех то Ростовское озеро горело
с Ыльина дни да до Семеня дни летоначатьца, а гатить было в тое поры нечем,
потому что старая солома придержалася, а новая солома в тое пору не поспела.
Пути у меня и даные згорели».
И судии спрашивали: «Скажите вы про тово Ерша, назвался он добрым человеком,
да знают де ево князья и бояря, и дворяня и дети боярские, и дьяки и подьячие,
и гости и служивые люди, и земские старосты, что он доброй человек, родом
сын боярской Вандышевых, Переславцы».
А мы, господа, стороны, про нево скажем вправду. Знают Ерша на Москве бражники
и голыши и всякие люди, которым не сойдетца купить добрые рыбы, и он купит
ершев на полденьги, возмет много есть, а более того хлеба разплюеть, а досталь [17] собакам за окно вымечють или на кровлю выкинуть. А изстарины
словут Вандышевы, Переславцы, а промыслу у них никаково нет, опричь плутовства
и ябедничества, что у засельских холопей. Да, чаю, знает ево и воевода Осетр
Хвалынскаго моря да Сом з большим усом, что он, Ершь, вековой обманщик и обаищик
и ведомой воришко».
И судии спрашивали Осетра: «Осетр, скажи нам про тово Ерша, что ты про нево
ведаешь?» И Осетр, стоячи, молвил: «Право, я вам ни послух, ни что, а скажу
про Ерша правду. Знают Ерша на Москве князи и бояря и всяких чинов люди. Толко
он — прямой вор, а меня он обманул, а хотел вам давно сказать, да, право,
за сором не смел сказать, а ныне прилучилося сказать. И еще я вам скажу, как
Ершь меня обманул, когда было яз пошел из вотчины своей реки Которости к Ростовскому
озеру, и тот Ерш встретил меня на устье, пустил до озера да назвал меня братом.
И яз начался ево добрым человеком да назвал ево противу братом. И он меня
спросил: «Брате Осетр, далеча ль ты идеш?» И яз ему спроста сказал, что иду
в Ростовское озеро жировать. И Ерш рече: «У меня перешиб [18] , брате мои милый Осетр, жаль мне тебя, не погинь ты
напрасно, а ныне ты мне стал не в чужих. Коли яз пошел из вотчины своей, из
Волги-реки, Которостию-рекою к Ростовскому озеру, и тогда яз был здвоя тобя
и толще и шире, и щоки мои были до передняго пера, а глава моя была что пивной
котел, а очи — что пивные чаши, а нос мой был карабля заморскаго, вдол меня
было сем сажен, а поперек три сажени, а хвост мой был что лодейной парус.
И яз бока свои о берег отер и нос переломал, а ныне ты, брате, видиш и сам,
каков яз стал: и менши тобя и дороства моего ничего нет». И яз ему, вору,
поверил и от него, блядина сына, назат воротился, а в озеро не пошел, а жену
и детей з голоду поморил и племя свое розпустил, а сам одва чуть жив пришел,
в Нижнее под Новгород не дошел, в реке и зимовал».
А Сом воевода, уставя свою непригожую рожу широкую и ус роздув, почал говорить:
«Право, он прямой человек, ведомой вор мне он не одно зло учинил — брата моево,
болшево Сома, затащил в невод, а сам, аки бес, в ячейку и вывернулся, а когда
брат мой, болшей Сом, вверх по Волге-реке шел, и тот Ершь щетина, ябедник
и бездушник, встретил ево, брата моево, и почал с ним говорить. А в тое время
брата моего неводом обкидали и из детьми, а тот Ершь стал говорить: «Далече
ли ты, дядюшка Сом, видишь?» И брат мой спроста молвил: «Я-де вижу Волгу с
вершины и до устия». А тот Ершь насмеялся: «Далече ты, дядюшка Сом, видишь,
а я недалеко вижу, толко вижу, что у тебя за хвостом». А в те поры брата моево
и з детми рыболовы поволокли на берег, а он, вор Ершь щетина, в малую ячейку
из неводу и вывернулся, аки бес, а брата моево на берег выволокли да обухами
и з детми прибили, и Ершь скачет да пляшет, а говорит: «А дак-де нашево Обросима
околачивают». Ершь — ведомой вор».
И судии в правду спрашивали и приговорили Лещу с товарищем правую грамоту
дать. И выдали Лещу с товарищи Ерша щетину головою.
Беда от бед, а Ершь не ушел от Леща и повернулса к Лещу хвостом, а сам почал
говорить: «Коли вам меня выдали головою, и ты меня, Лещь с товарищем, проглоти
с хвоста».
И Лещь, видя Ершево лукавство, подумал Ерша з головы проглотить, ино костоват
добре, а с хвоста уставил щетины, что лютые рогатины или стрелы, нельзе никак
проглотить. И оне Ерша отпустили на волю, а Ростовским озером попрежнему стали
владеть, а Ершу жить у них во крестиянех. Взяли оне, Лещь с товарищем, на
Ерша правую грамоту, чтобы от нево впредь беды не было какой, а за воровство
Ершево велели по всем бродом рыбным и по омутом рыбным бить ево кнутом нещадно [19] .
А суд судили: боярин и воевода Осетр Хвалынскаго моря да Сом з болшим усом,
да Щука-трепетуха, да тут же в суде судили рыба Нелма да Лосось, да пристав
был Окунь, да Язев брат, а палач бил Ерша кнутом за ево вину — рыба Кострашь.
Да судные избы был сторож Мен Чернышев да другой Терской, а понятых были староста
Сазан Ильменской да Рак Болотов, да целовальник переписывал животы, и статки [20] пять или шесть Подузов Красноперых, да Сорок з десеть,
да с пригоршни мелково Молю, да над теми казенными целовальники, которые животы
Ершевы переписывали в Розряде, имена целовальником — Треска Жеребцов, Конев
брат. И грамоту правую на Ерша дали.
И судной дьяк писал вину Ершову подьячей, а печатал грамоту дьяк Рак Глазунов,
печатал левою клешнею, а печать подписал Стерлеть с носом, а подьячей у записки
в печатной полате — Севрюга Кубенская, а тюремный сторож — Жук Дудин.
