НОВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ

Царствование царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси, в ней же сперва немногие главы царствования царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси.

В начале книги о взятии царства Сибирского; начата в 92 (1583/84) году и доныне

1. От царствующего града Москвы на восточной стороне есть царство, называемое Сибирское, в нем же жил царь Кучум; вера же их бусурманская Магометова закона, а иные народы кумирам служили и идолам поклонялись, а иные же, чудь заблудшая, веры и закона не знали; отсюда начнем рассказ, как Бог покорил [их] под руку царству Московскому. Есть на полуденной стороне река, называемая Дон, на ней же жили казаки; от Дона неподалеку река, называемая Волга, на ней же жили казаки и разбойничали много по Волге и по иным рекам, когда суда государевы громили, когда послов кизылбашских и бухарцев и многих других громили и убивали. Царь Иван, видя их воровство и злое непокорство, послал на них воевод своих и повелел их там хватать и вешать; многих же схватили и казнили, а иные же, яко волки, разбежались. По Волге же вверх от них побежали шестьсот человек по призыву Максима Строганова, у них же старейшина атаман по имени Ермак и иные многие атаманы. Дойдя до реки Камы, пошли они вверх по Каме до Чусовой, до вотчины Строгановых. Тут же расспросили тамошних жителей, к какому государству та земля принадлежит; они же поведали казакам: “Есть де отсюда невдалеке царство, называемое Сибирское, в нем же живет царь Кучум”. Ермак, заготовив запасы и взяв тамошних людей 50 человек, пошел рекой Серебряною вверх, и переволокли суда в реку Тагил, и дошли до реки Туры, а рекой Турой дошли до реки Тобола, а Тоболом дошли до реки Иртыша, а рекой Иртышем дошли до городка, где кочевал царь Кучум, и пришли к тому царству Сибирскому. И бились с ними много дней, и Божиим изволением взяли царство Сибирское, царь же Кучум побежал, царицу же его и царевичей взяли в плен. Сей же Ермак сел в царстве Сибирском и к царю в Москву послал с сеунчем казаков человек пятьдесят, — а царь Иван Васильевич в то время уже преставился, — а сам начал приводить под царскую руку всю Сибирскую [266] землю и иные многие государства: которые покорятся государю, тех приводил к шерти, а которые не покорятся, тех пленил и побивал. Государь же Федор тех сеунчей пожаловал, а с ними послал воевод своих князя Семена Волховского да Ивана Глухова, и к тому Ермаку и к атаманам послал со своим государевым великим жалованием; а Ермака повелел написать не атаманом, но князем сибирским. И воеводы князь Семена Волховского в Сибири не стало.

2. О побоище, как убили Ермака и казаков, и о памяти Сибири. Пришла весть к воеводе и Ермаку, что идут в Сибирь с торгом бухарцы. Ермак же, взяв с собой атамана Ивана Кольца и казаков полтораста человек, пошел против бухарцев к реке Вохаю; и, не дойдя до реки, стали ночевать на острове в разливе реки, и легли спать, не поставив стражей. Кучум же пришел и увидел их на острове. Был один татарин виноват перед Кучумом, и Кучум послал его в реку: “Проведай в реке броду; проведаешь, я тебя от казни пожалую”. Татарин же реку перебрел и увидел казаков спящих и, придя, поведал о том Кучуму. Кучум же ему не поверил и послал во второй раз и повелел у них что-нибудь взять. Татарин, придя снова, взял у казаков три пищали да три вязни и принес Кучуму. Царь же Кучум Ермака и казаков на острове всех перебил, только один от них утек в город к воеводам с вестью. Воевода же Иван Глухов и атаманы и казаки, испугавшись, поплыли из городка по Иртышу на низ до реки Оби, а рекой Обью догребли до Березова, а от Березова через Камень пришли к Москве. Царь же Федор Иванович на них не опалился и тотчас послал воеводу своего Василия Борисовича Сукина с ратными людьми; и они, дойдя до Тюменского городища, поставили первый город в Сибири Тюмень; а из Тюмени воевода Василий послал голову Данила Чулкова, и Данила пришел и поставил в устье рек Тобола и Иртыша острог, и дал имя ему Тобольск; и ныне в том Сибирском царстве тот город стольный. И иные многие города в Сибирском царстве поставили.

3. О войне казанской и о походе бояр и воевод на Казань. Попускает Бог за грехи христианские когда голод, когда пожар, когда нашествие иноплеменных, когда междоусобную брань; в лето 7092 (1583/84) году случилось нашествие безбожного народа на православную христианскую веру, ни от чужих орд, ни от земель, но от подданных царства Московского. Есть на восточной стороне царство, называемое Казанское, покорил же его Бог царю Ивану Васильевичу, и устроил [царь] в нем Божий церкви и православную веру, наполнил град православными христианами и архиепископа в нем утвердил Гурия чудотворца. Через тридцать один год окаянные бусурманы не захотели видеть православной христианской веры и под государевой рукой жить не захотели, воздвигли рать и пленили многие города. Царь же Иван, видя их суровость, послал в Казань [267] бояр своих и воевод и повелел им пленить [бусурман]. Они же, поганые, яко звери суровые, стали против рати московской; яко змеи жалят человека жалами своими, так же и они, поганые, побивали московских людей, когда на станах, когда в походах; бояре же и воеводы не могли их одолеть.

4. О знамении на небесах. В ту же зиму явилось знамение на небесах в Москве: меж [церковью] Благовещения и [колокольней] Ивана Великого явился крест на небесах да звезда с хвостом. Ближние люди возвестили царю Ивану о том знамении, царь же Иван, выйдя на Красное крыльцо и посмотрев на то знамение, сказал окружающим: “Сие знамение ко смерти моей”.

5. О преставлении царя Ивана. Вскоре после этого, в ту же зиму, [царь] тяжело заболел и, чувствуя близость смерти, повелел митрополиту Дионисию себя постричь [в монахи]; и нарекли имя ему Иона. На царство же Московское благословил [царь] сына своего царевича Федора Ивановича, а сыну своему меньшому царевичу Дмитрию Ивановичу повелел дать в удел град Углич со всем уездом и с доходами. Сам же отдал душу свою Богу марта в 18 день, на память святого отца нашего Кирилла Иерусалимского.

6. О Нагих и приближенных царя Ивана, о задержании и о ссылках. После преставлении царя Ивана, в ту же ночь, шурин царя Федора Ивановича Борис Федорович Годунов со своими советниками возложил измену на Нагих, и их схватили и приставили к ним приставов; и иных же тут многих схватили, которых жаловал царь Иван, и разослали их по городам, иных по темницам, а к другим приставили приставов, и дома их разорили, поместья и вотчины раздали.

7. Об уделе царевича Дмитрия. Царь же Федор Иванович отпустил брата своего царевича Дмитрия Ивановича с матерью его царицей Марией Федоровной на удел во град Углич; с ним же послал отца царицы Федца Нагого и всю родню Нагих, да с ним же отпустил окаянную мамку ее Марию Волохову, да сына его (Здесь, очевидно, пропущено имя дьяка Михаила Битяговского — Примеч. ред.) Данилка, да Никитку Качалова. О них же подлинно написано в главе об убиении царевича Дмитрия Ивановича.

8. О царстве царя Федора Ивановича, как сел на царство. В том же году, по преставлении царя Ивана Васильевича, пришли к Москве изо всех городов Московского государства [люди] и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на престол Московского государства и венчался царским венцом. Он же, государь, не презрел моления всех православных христиан и венчался царским венцом вскоре по преставлении отца своего царя Ивана Васильевича, в том же году в день Вознесения, а венчали [268] его, государя, в соборной церкви Успения Пречистой Богородицы митрополит Дионисий и иные [духовные] власти.

9. О приходе черни в город и о Богдане Бельском. В том же году, ненавидя враг добрый род христианский и желая привести его в погибель, вложил в людей мысль, будто Богдан Бельский со своими советниками извел царя Ивана Васильевича, а ныне хочет бояр перебить и хочет отнять у царя Федора Ивановича царство Московское для своего советника, и возмутил [дьявол] чернь и ратных московских людей: пришли с великой силой и оружием к городу, и едва успели от них затворить град Кремль. Пришли же и пошли на приступ Кремля, и пристали к черни рязанцы Ляпуновы и Кикины и иных городов дети боярские, и оборотили царь-пушку к Фроловским воротам, собираясь их выбить вон. Царь же Федор Иванович, видя их волнение, послал к ним бояр своих князя Ивана Федоровича Мстиславского, да Никиту Романовича Юрьева, да дьяков Андрея и Василия Щелкаловых и велел сказать о своей милости к ним [восставшим], что возмутил их кто-то не по делу, желая пролить кровь христианскую, и о том расспрашивать, в чем причина их прихода в город, на кого? Они же все кричали: “Выдай нам Богдана Бельского! Он хочет уничтожить царский корень и боярские роды”. Они же [бояре] пошли и возвестили [о том] царю Федору. Царь же повелел им сказать, что Богдана Бельского велел сослать в Нижний Новгород. Они же, услыхав слово государское и видев всех бояр, разошлись каждый восвояси. Царь же Федор велел сослать Богдана Бельского в Нижний Новгород. Шурин же царя Федора Борис Годунов, мстя за приход на Богдана Бельского, Ляпуновых, Кикиных и иных многих детей боярских и многих посадских людей схватить повелел и по городам и темницам разослал.

10. О покорении казанских людей царю Федору Ивановичу. Услышав же сии поганые казанские люди, что сел на царство московский царь Федор Иванович, и Бог привел их, такой поганый народ, к такому праведному государю, без войны и без крови пришли все с покорностью и просили милости. Он же, щедрый праведный государь, принял их, вину им простил и пожаловал их своим государевым жалованием полным и отпустил их к себе. Сам же государь праведный, рассмотрев и ожидая от них впредь измены, послал воевод своих и повелел ставить по всей Черемисской земле города — поставили на Нагорной и на Луговой стороне города Какшугу, Цивильск, Уржум и иные многие, и насадили их русскими людьми, и тем он, государь, укрепил все царство Казанское.

11. О розни и недружбе боярской. В лето 7093 (1584/85), видя враг царя праведного и святого, положил вражду между бояр. И разделились [бояре] надвое: Борис Федорович Годунов с дядьями и с братьями, к нему же пристали и иные бояре и дьяки, и думные [269] и служивые многие люди; а с другой же стороны князь Иван Федорович Мстиславский, а с ним Шуйские, и Воротынские, и Головины, и Колычевы, и иные служивые люди и чернь московская. Борис же Годунов со своими советниками, надеясь на покровительство царское, их осилил: князя Ивана Федоровича Мстиславского схватили и сослали в Кирилов монастырь, там же и постригли его; а Воротынских и Головиных и иных многих схватили и по городам разослали, а иных в темнице затворили.

12. Об измене Михаила Головина, который отъехал в Литву. Михаил же Головин был в отчине своей в Медынском уезде в селе Московце и, прослышав о таком разорении над своими родителями и не захотев терпеть с ними вместе, а от Бога не захотев принять венца мученического, побежал в латинскую веру, и государеву крестному целованию изменил, и отъехал в Литву, и там скончался.

13. О Шуйских, и о митрополите Дионисии, и о казни гостей и торговых людей. Борис же Годунов с своими советниками держал великий гнев на Шуйских, а иные же ему противились и никак не поддавались ни в чем; гости же и всякие московские торговые люди черные все стояли за Шуйских. Митрополит же Дионисий, не хотя в них сей вражды видеть и желая в мире свести их, послал звать их [Годунова и Шуйских] к себе. Они же пришли к нему, он же молил их о мире. Они же его послушали, и между собой примирились, и заключили мир между собой ложный. И вышли от митрополита, и подошли к палате Грановитой; тут же стояли торговые многие люди. Князь Иван же Петрович Шуйский, идучи, возвестил торговым людям, что они с Борисом Федоровичем Годуновым помирились и впредь враждовать не хотят между собой. И выступили из торговых людей два человека, и сказали им: “Помирились вы нашими головами, а вам, князь Иван Петрович, от Бориса пропасть, да и нам погибнуть”. Борис же той же ночью тех двух человек схватил и сослал безвестно, неведомо куда. Борис же со своими советниками не умягчил своего сердца на Шуйских, и научил доносить на них людей их, Федора Старкова с товарищами, и возложил на них [Шуйских] измену, и в 95 (1587) году их схватили, да с ними же взяли Татевых, Колычевых, Ивана Крюка Колычева, Андрея Быкасова с братиею и Урусовых; и людей Шуйских пытали разными пытками, и многую кровь пролили. И гостей московских Федора Нагая с товарищами пытали крепкими пытками, и на пытках ничего они не сказали. И их, Шуйских, с приставами сослали в вотчину их в село Лопатничи с приставом с князем Иваном Турениным, а из Лопатнич велели его [князя Ивана Петровича] перевести на Белоозеро, (где он] был удавлен. А князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в село Воскресенское, а [270] из Воскресенского сослали в Каргополь; и он также был удавлен. А князя Ивана Татева сослали в Астрахань, а Крюка Колычева в Нижний Новгород в тюрьму каменную, а Быкасовых и иных дворян разослали по городам. А гостей московских Федора Нагая да с ним шесть человек казнили в Москве, на Пожаре головы им отсекли, а иных многих по городам разослали по тюрьмам и в ссылку.

14. О сведении с престола и о ссылке митрополита Дионисия и архиепископа Крутицкого. Митрополит же Дионисий да с ним собеседник [его] Крутицкий митрополит Варлаам, видя изгнание боярам и многое убийство, и кровопролитие, начали обличать и говорить царю Федору Ивановичу Борисову неправду Годунова, многие его неправды. Борис же, видя со своими советниками его [митрополита] крепкое стояние, оболгал его перед царем Федором Ивановичем, и с престола его [митрополита] свели и архиепископа Крутицкого также. И сослали их в заточение в Великий Новгород: митрополита Дионисия в монастырь на Хутынь, а архиепископа в Антонов монастырь; там они и скончались. На престоле же Пречистой Богородицы в Москве возведен был на митрополию архиепископ ростовский Иов, а поставлен был на митрополию московскими архиепископами и епископами.

15. О приезде к царю Федору крымского царевича Малат-Гирея со снохою и с племянниками и со многими татарами. Пришли к Москве царю Федору Ивановичу служить крымский царевич Малат-Гирей со снохой да с племянниками и с ним многие татары. Царь же Федор его пожаловал великим жалованием и послал его в царство Астраханское, а с ним послал воевод своих князя Федора Михайловича Троекурова да Ивана Михайловича Пушкина. Царь же крымский в Астрахани многую службу ему, государю, показал, многие бусурманские народы под его царскую высокую руку привел.

16. О поставлении в Москве каменного города. Царь же Федор Иванович, видя в своем государстве пространство людям и всякое богоугодное строение, повелел заложить в Москве подле вала город каменный, и нарекли ему имя Царев Белый каменный город, а начат был город в 95 (1586/87) году и закончен вскоре.

17. О послах литовских. В том же году пришли из Литвы послы с тем [известием], что у них не стало короля Стефана Абатура; и ему, государю [Федору Ивановичу], послы били челом, чтобы государь был на Московском царстве и на Польском и на Литовском государстве.

18. О послах московских в Литву. В том же году послал государь в Литву послов своих Стефана Васильевича Годунова с товарищами. [271]

19. О приходе патриарха цареградского. В 96 (1587/88) году пришел патриарх цареградский Иеремей из Цареграда.

20. О явлении и чудесах блаженного Василия. В том же

году проявил Бог угодника своего блаженного Василия, и были от гроба его чудеса великие, многое множество различных недугов исцелил. Царь же Федор Иванович повелел сотворить над гробом его раку серебряную, и позолотить, и украсить камнями и жемчугами и повелел сотворить над его гробом храм каменный. И установили празднование августа во 2-й день.

21. О первопрестольнике на патриаршество и отпуске патриарха ерусалимского. Патриарх же ерусалимский и цареградский Еремей, советовавшись с царем Федором Ивановичем [о том], что был в православной вере папа римский, да четыре патриарха: александрийский, антиохийский, цареградский, иерусалимский; и папа де окаянный от православной веры отпал и впал в ересь, в латинскую веру, и ныне де благочестивого пятого напрестольника нет, а здесь, в Московском государстве, православная христианская вера, — чтобы быть в Московском государстве пятому патриарху. Царю же Федору совет его был благоугоден, и положил [совершить] по его воле. Патриарх же Иеремей поставил с московскими архиепископами и епископами первого патриарха Иова митрополита. Царь же Федор жаловал патриарха своим государевым жалованием и отпустил его в Еросалим с великой честью.

22. О митрополитах и епископах. Царь же Федор Иванович по благословению ерусалимского патриарха Еремея повелел патриарху Иову благословить по городам митрополитов и архиепископов. И по повелению царя Федора Ивановича поставлены были по городам митрополиты и архиепископы: в Новгороде первый митрополит Александр, в Казани первый митрополит Гермоген, в Ростове первый митрополит Варлаам, на Крутицах первый митрополит Геласий; а по иным городам архиепископы — на Вологде, в Суздале, на Рязани, в Смоленске, во Твери, епископы на Коломне, во Пскове.

23. О походе царя Федора Ивановича под Ругодив. Царь же Федор Иванович, видя шведского короля неправду и к себе, государю, непокорство, советовавшись с патриархом Иовом и со своими государевыми боярами, приговорил идти в Немецкую землю под город Ругодив и послал бояр своих и воевод в Новгород со многой ратью. А сам государь пошел в Великий Новгород в Филиппов пост и пришел в Великий Новгород, а из Новгорода пошел под Ругодив, а царицу Ирину оставил в Новгороде; и под Ругодив придя, велел бить по стене из наряду и, пробив стену, велел воеводам идти приступом со многими приступными людьми. Немцы же с города бились, противились и крепко стояли; воеводы же с ратными людьми [272] взошли на город. Немцы же с города [их] сбили, и убили воевод князя Ивана Юрьевича Токмакова да Ивана Ивановича Сабурова, и иных воевод поранили многих, и голов стрелецких убили: Григория Маматова и иных голов и сотников, и многих ратных людей побили и отбили от города прочь. Царь же Федор Иванович, видя их суровость, велел по городу бить из наряда беспрестанно. Немцы же, видя свое изнеможение, били челом государю со многими мольбами, чтобы их государь пожаловал, не велел разорить, а у них велел бы государь взять три города: Ивангород, Копорье, Ям. Он же, государь праведный и щедрый, не хотя не только православной крови пролить, но и латинской крови не захотя пролить, уклонился на милость, и те города повелел взять, а по городу бить перестать повелел, и устроил в Ивангороде, и в Копорье, и в Яме своих государевых воевод и ратных. А сам государь пошел в Великий Новгород, а из Новгорода пошел к Москве и пришел к Москве в ту же зиму; а поход его, государев, под Ругодив [был] в 98 (1590) году. О послах литовских. Пришли к Москве из Литвы от короля Жигимонта послы в 99 (1590/91) году для заключения мирного постановления и взяли перемирие у царя Федора Ивановича на двадцать лет.

24. О смерти царевича Малат-Гирея. В том же году бусурмане, видя службу в Астрахани крымского царевича Малат-Гирея, от которой им [было] утеснение от государевых людей великое, прислали из Крыма из Казыева улуса ведунов, и его испортили. Воеводы же князь Федор Троекуров [с товарищами], видя его болезнь, привели к нему лекаря арапа. Арап же, узнав, что его испортили, сказал воеводам, что излечить его нельзя, пока не сыщут ведунов, которые его испортили. И, взяв с собой людей русских, пошел в их юрты, и в тех юртах поймали ведунов; и ведунов привели к нему, и [он] мучил ведунов с тем, чтобы ему подсобили. И ведуны ему сказали: “Если кровь их не умерла, то им можно пособить”. Да тот же арап, во многом сведущий, повелел тем ведунам у себя метать кровь в лохань; они же из себя выметали всю кровь, которой татары и татарки перепорчены с царевичем. Тот же арап начал их спрашивать: “Где чья кровь?”. И они начали говорить: “Которая кровь де не умерла, той кровью помажут испорченного ею татарина или татарку, и они живы станут”. Царевича же кровь и царицыны все умерли, и ведуны сказали, что им живым не быть. Царевичи оба и царицы и с ними многие татары и татарки померли. Воеводы же вскоре послали [о том] к государю; царь же Федор Иванович послал в Астрахань Остафья Михайловича Пушкина разыскивать про царевича, тех ведунов велел пытать: по чьему умышлению царевичей и цариц и татар испортили; а после пыток велел их государь сжечь. Остафий же приехал в Астрахань, и тех ведунов пытал разными [273] пытками, и у них ничего не мог допытаться. Тот же арап начал говорить, что у них так не допытаться ничего, да пошел сам с ними к пытке: и [велел], как их станут пытать, в зубы положить удила конские, а повесил их за руки и бить по телу не велел, а велел бить по стене против них; и они начали все рассказывать. Воеводы же, пытав их, велели в поле сжечь их, а жег их тот же арап своим мастерством. А как стали их жечь, и тут слетелось сорок и воронов многое множество, и пока ведунов жгли, они [птицы] кричали, а как сожгли, все они исчезли. Царь же Федор того арапа пожаловал, а царевичевых татар остальных велел государь перевести к Москве и устроить по городам поместьями и кормами. А на пытках те ведуны говорили, что портили царевича и цариц и татар, пили из них сонных кровь.

25. Об убиении царевича Дмитрия Ивановича и запустении града Углича. По преставлении царя Ивана Васильевича на восьмой год, Бог попустил ради грехов наших во многих знатнейших [людях] сугубую зависть, и гордость, и неправду, не только друг к другу, и ненавидели одни других, но и на самого государя помышляли смертным убийством и неправду творили. С ними же дьявол, искони ненавидящий род человеческий, видя братьев Федора и царевича Дмитрия, ни о чем же земном не радеющих, ни славы мира сего, ни богатства не желающих, и не мог ни в чем их упрекнуть, никому же зла [они] не желали. Вложил же дьявол в знатнейших не желание чести друг перед другом, не желание отеческого достояния чужого, но один из них мыслью тщился самодержавство восхитить и старейшиной хотел быть в Русском царстве. Из них же, знатнейших, был боярин Борис, называемый Федоровичем, Годунов, ненавидел братию свою бояр, и бояре его не любили, потому что многих людей [он] погубил напрасно. И вложил дьявол ему в мысль извести праведного своего государя царевича Дмитрия; и помышлял себе: “Если изведу царский корень, то буду сам властелин в Руси”, — как окаянный Святополк умышлял на братьев своих Бориса и Глеба: “Если перебью братьев свою, то буду один властелин в Руси”, — а не ведал того, что Бог власть кому хочет, тому дает. Сей же окаянный Святополк послал братьев своих убить, так же и Борис послал в Углич, чтобы сего праведного [царевича] отравить зельем. Ему же, праведному царевичу Дмитрию, давали смертоностное зелье, когда в еде, когда в питье, но Бог хранил праведника, не хотя втайне его праведную душу принять, а хотя его праведную душу и неповинную кровь объявить всему миру. Борис же, про то услышав, что ему [царевичу] ничего не вредит, и огорчившись тем, призвал братьев своих Годуновых и советников своих Андрея Клешнина с товарищами и поведал им, что [царевичу] ничего не вредит. Один же из них, Годунов Григорий Васильевич, к их совету не пристал и [274] плакался о том горько; они же его к себе [более] не призывали и его чуждались. Сии же советники Борисовы замыслили кого-нибудь избрать и послать убить праведного. И избрали Владимира, называемого Загряжского, да Никифора Чепчугова и из них одного [решили] послать. И им же, Владимиру и Никифору, то известили; они же люди богобоязливые, не только что против него сделать, но и помыслить против своего государя не хотели. Возвестили о том Борису, что не хотят из них ни один ехать; он же сильно опечалился, что ничего из желаемого им не свершается. Советник же его Андрей Клешнин сказал ему: “Не скорби о том, есть у меня братья и друзья, будет твое желание исполнено”. Тем же Владимиру и Никифору, что их воли не совершили, многие беды и напасти содеяли. Тот же Андрей Клешнин пришел в дом свой и возвестил братьям своим и друзьям, но ни один из них на такое окаянство не склонился. И вошел дьявол в одного из них, Михаила Битяговского. И как вошел сатана в Иуду Искариотского, и тот пошел к иудеям, говоря: “Что мне дадите, чтобы я вам предал Иисуса?”; они же поставили ему тридцать серебряников, и он начал выжидать, чтобы предать Иисуса, — так и сей окаянный Михаил, замыслив на своего государя, на такого чистого агнца, пошел к Андрею Клешнину и возвестил ему: “Я хочу волю вашу сотворить”. Андрей же обрадовался, и пошел к Борису, и возвестил ему все. Борис же того Михаила повелел привести с великой радостью, и обещал воздать ему большую честь, и, одарив его, отпустил в Углич, да с ним же отпустил сына его Данилку да Никитку Качалова, и велел им ведать в Угличе все. Они же пошли в Углич, как волки пыхающе на праведного, и пришли в Углич вскоре, и начали всем владеть. Царица же Марья Федоровна, видя их злокозненное умышление, начала его [царевича] беречь и никуда от себя из хором не выпускала. Они же, окаянные, посоветовавшись с мамкой его с Марией Волоховой да с сыном ее Данилкой (Имя сына М. Волоховой дано ошибочно, должно быть Осип. — Примеч. ред.), и решили они его, праведного, убить в лето 7099 (1591), месяца мая в 15-й день. Мать же его, благоверная царица Марья, была у себя в хоромах; сия же окаянная мамка Волохова обратилась к праведному с лживой речью; как змия, прельстившая Евву, так же и сия окаянная обольстила мать его, и взяла его и повела на двор. Кормилица же его, воспитавшая его грудью своей, не хотела пустить его, но она, [Волохова] окаянная, едва ли не силою повела его на заклание; сия же кормилица его пошла с ним на нижнее крыльцо. Сии же окаянные [убийцы], как звери ярости исполненные, подошли к крыльцу. Тот же злодей Данилка Волохов, взяв праведного за руку, сказал ему: “Сие у тебя, государь, новое ожерельице?” Он же ему отвечал тихим голосом, подняв шею: “Сие [275] есть старое ожерельице”. Он [Волохов] же, как змея жалит жалом, кольнул ножом праведного по шее и не достал ему до гортани. Сия же кормилица, видя погибель государя своего, упала над ним и начала кричать. Тот же окаянный Данилко бросил нож и побежал; союзники же его Данилко Битяговский да Никитка Качалов начали ее бить и едва живую оставили, праведного же у нее отняли и заклали, как чистого агнца, юнца восьмилетнего. Они же, окаянные, побежали; мать его, видя погибель сына своего, закричала над ним. О чудо праведное и ужасное, как мертвое тело трепетало долгое время, как голубь! Тотчас об убиении услышали в городе и на посаде по воротам, ездя, били и вопили: “Что сидите? Царя у вас нет”. Они же [горожане] выбежали за ворота, не видя же никого. В то время на государевом дворе не было никого, братия же его и дядья разошлись по домам, поскольку время [было] полуденное; один соборный пономарь, видя такую погибель, заперся на колокольне и начал бить в колокол; окаянные же к нему приступали, хотели его убить, и не смогли. Люди же его [царевича], и братия и дядья, и все люди града Углича сбежались на его государев двор и увидели себе погибель: государя своего лежащего мертвого, мать его и кормилица тут же у тела лежали, как мертвые; они же над телом его вопили и сих убийц, Михаила Битяговского с женой и с их советниками, побили камнями. Те же окаянные Никитка и Данилко побежали, и пробежали двенадцать верст; кровь же праведного вопияла к Богу и не пустила их; они же, окаянные, возвратились назад. Горожане же и их побили камнями, и всех их, окаянных, побили двенадцать человек и бросили в яму псам на съедение. Тело же его [царевича] праведное положили во гроб и понесли в соборную церковь Преображения Спасова. К царю же Федору послали гонца возвестить, что убиен был брат его от рабов; гонца же привели в Москве к Борису, Борис же велел грамоты переписать, а писать повелел, что [царевич] одержим был недугом и сам себя зарезал небрежением Нагих, и [велел] донести грамоты до царя Федора. Царь же, слыша об убиении брата своего, долго плакал и не мог ничего сказать. И послал про то сыскать и тело его праведное похоронить боярина князя Василия Ивановича Шуйского да с ним Андрея Клешнина и властей; и тех Нагих ведено [было] привести в Москву. Князь же Василий с властями пришел вскоре в Углич и осмотрел тело праведного закланное и, помянув свои прегрешения, долго плакал горько и не мог говорить ни с кем, как немой стоял. Тело же его праведное погребли в соборной церкви Преображения Спасова. Князь же Василий начал расспрашивать всех людей града Углича, как небрежением Нагих [царевич] заклался сам. Они же вопили все единогласно, иноки и священники, мужи и жены, старые и юные, что убиен был от рабов своих, от Михаила Битяговского, по повелению Бориса [276] Годунова с его советниками. Князь же Василий пришел к Москву и сказал государю неправедно, что [царевич] сам себя заклал. Царь же Федор положил опалу на Нагих; Борис же с боярами пошел к пытке и Михаила Нагого и Андрея и других Нагих пытал крепко, чтобы они сказали, что [царевич] сам себя заклал. Они же никак того не говорили: то и говорили, что от рабов убиен был. Борис же разъярился, хотел и остальных погубить; царицу Марью повелел постричь и сослать в пустынное место за Белоозеро, а Нагих всех разослал по городам по темницам; город же Углич повелел разорить, за то, что убили тех окаянных и на него [как на убийцу] говорили. И иных казнили, иным языки вырезали, иных по темницам разослали; множество же людей отвели в Сибирь, и поставили град Пелым, и ими населили, и от того Углич запустел. Тех же окаянных убийц повелел хоронить и погрести их окаянное тело честно; ту же окаянную мамку Волохову и тех убийц жен устроил, подавал им жалование многое и вотчины.

26. О пожарах московских. В том же месяце июне, после убиения царевича Дмитрия, послал Бог его праведную кровь на нас, грехов ради наших, беды и скорби и печали многие. Был большой пожар в Москве, загорелось в Чертолье, и выгорел Белый город весь от Чертольских ворот по самую Неглинную; не только дворы, но и в церквях каменных все сгорело. После того, немного спустя, загорелось на Покровке, и горело до Покровки и выгорело много дворов.

27. О приходе царя крымского под Москву и о пророчестве царя Федора. В том же году навел Бог, грехов ради наших: пришел на Московское государство царь крымский со многими ордами, с ним же были и турские люди. Многие государевы воеводы против него не могли выстоять, укрепив города на случай осады, сами со всеми ратными людьми пришли в Москву и стали под Москвой обозом. Царь же крымский со всеми людьми пришел наскоро под Москву и стал в Коломенском, и воевал около Москвы, села выжигая и людей забирая в плен. Люди же государевы бились с ним из обоза и не могли их одолеть; они же, поганые, топтали московских людей и [гнали] до обоза. Бог же создание свое миловал: мало русских людей убили, их же, татар, от себя отбивали. О пророчестве царя Федора. Он же, праведный государь, стоял на молитве день и ночь, беспрестанно молясь Богу; в полуденное же временя опочил после молитвы и, встав, пошел в высокий свой терем и смотрел на свои государевы полки и на поганые [полки]. За ним же стоял боярин Григорий Годунов и плакал горько, смотря на поганые татарские полки. Царь же Федор обернулся к нему и сказал: “Что плачешь?” Он же к нему с сердечным плачем [обратился]: “Глядим, государь, [на] сего бусурманина, воюющего и православную веру и [277] твое государство”. Царь же отвечал ему: “Не бойся: сей ночью поганые побегут и завтра тех поганых не будет”. Так же и сбылось слово его. Григорий же то слово от царя Федора, услышав, сильно обрадовался и сказал многим людям. Той же ночью в полках у воевод поднялся великий шум; царь же крымский, то услышав, велел привести к себе пленников и вопросил их: “Что это за великий шум на Москве?” Они же отвечали царю: “Пришла к Москве многочисленная сила новгородская и иных государств московских, [с тем чтобы] идти сей ночью на тебя”. Царь же, услышав от них такое слово, тотчас побежал от Москвы, запасы бросив. Татары, видя царев побег, бежали и друг друга топтали. Наутро бояре и воеводы пошли за ним и не могли его догнать; бояре же и воеводы послали за ним скорые полки, и те не могли его догнать нигде; ни к какому городу [татары] не подошли, все мимо обежали. Государевы же воеводы со всеми ратными людьми пришли к Москве. Царь же Федор бояр своих князя Федора Ивановича Мстиславского и иных бояр пожаловал своим государевым многим жалованием, каждому по его достоянию; шурину же своему Борису Федоровичу Годунову дал свое государево великое жалование и вотчины, ему же пожаловал честь: велел его именовать “слуга, конюшенный боярин”. Ратных же людей всех пожаловал.

28. О наставлении монастыря Пречистой Богородицы Донской. Повелел же [царь] на том месте, где стоял [русский] обоз, воздвигнуть храм во имя Пречистой Богородицы, именуемой Донской, и повелел устроить монастырь, общее жительство инокам, и дал в монастырь все потребное и вотчины. Ныне же тот монастырь именуется Донской.

29. О наставлении деревянного города в Москве. По отходе же царя крымского, ожидая впредь его прихода на Москву, повелел царь Федор кругом Москвы, около всех посадов поставить город деревянный; а заложен [он] был в 99 (1591) году, а закончен в 100 (1592) году.

30. О Сибири и о приезде царей и царевичей и воеводичей из различных земель. Царь же Федор все более распространял свою праведную молитву, видя такое Божие дарование над собою. И за те его праведные молитвы подал ему Бог, всякая польза распространилась в его царствование, посылали многих воевод в Сибирскую землю и многие орды, [они же] к Сибирскому царству разные народы привели и многие города поставили в Сибири: град Туру, Березов, Сургут и иные многие города. Увидели же в окрестных государствах его [царя] милость ко всем людям, и приезжали к нему [царю] служить цари и царевичи: пришел к нему, государю, служить Царевич Казачьей орды и царевич юргенский, воеводичи волошские Степан Александрович и Дмитрий Иванович, и греческих царей родич [278] Мануил Мускополович, и мутьянские воеводичи Петр да Иван, из Селуни града Дмитрий Селунский с детьми, с четырьмя сыновьями, и иные многие греки, и поляки, и литва, и немцы, и бусурманы. Он же, государь, всех их жаловал и воздавал им честь по их достоинству.

31. О приезде архиепископа галасу некого Арсения. В том же году пришел в Москву галасунский архиепископ Арсений, который был после того архиепископом в Суздале и тут скончался.

32. О речах на царя Бориса и о неповинной крови. Еще Бог на нас попустил за грехи наши, враг же действовал и радовался о погибели христианской. В лето 7010 (1591/92) году вошла мысль во многих простых людей украинских, что привел на Москву царя крымского Борис Годунов, боясь народа из-за убийства царевича Дмитрия. Из града, называемого Олексин, пришел к Москве сын боярский Иван Подгорецкой и возвестил на своего крестьянина, [что тот говорил] сии преждереченные словеса про Бориса Годунова. Того же крестьянина взяли и пытали в Москве, он же оклеветал многое множество людей. Послали же про то из Москвы сыскивать по городам, многих людей перехватали и пытали и кровь невинную проливали, не только в одном городе, но и по всей Украине. И множество людей после пыток умерли, а иных казнили и языки вырезали, а иные в темницах умирали. И от того многие места запустели.

33. О войне с каннскими немцами и разорении Печенского монастыря. В то же время воевали немцы каинские подле моря Студеного, и к Соловецкому монастырю подходили, и стали под острогом Сумским, и многие беды христианам делали. Царь же Федор, слыша, что христианам от немцев гонение, послал в Соловецкий монастырь воевод своих князя Андрея да князя Григория Волконских да с ними голов Второго Акинфеева да Елизария Протопопова с многой ратью. Они же пришли в Соловецкий монастырь, остался в монастыре князь Андрей Волконский, а князь Григорий же пошел с ратными людьми в Сумской острог, и, придя, многих немецких людей побили и наряд отняли и острог Сумской очистили, а сами пришли в Соловецкий монастырь. Те же немцы, собравшись, пришли в Печенский монастырь и монастырь разорили, церкви Божий пожгли, игумена и братию перебили и казну монастырскую взяли. Князь же Григорий Волконский собрался с ратными людьми, и пошли в Каинскую землю, и Каинскую землю воевал, и многие места разорил, и в полон многих людей захватил, и в Соловецкий монастырь пришел с великим богатством.

34. О походе под Выбор. В том же году царь Федор Иванович в совете с патриархом и со всеми боярами приговорил послать бояр своих и воевод князя Федора Ивановича Мстиславского с [279] товарищами в Немецкую землю под Выбор. Бояре же и воеводы были под Выбором, и воевали Свитцкую землю, и многие городки и остроги захватили, а воевали всю зиму и к Москве пришли по весеннему пути.

35. О походе царя Федора Ивановича по монастырям молиться. Царь же Федор Иванович отпустил бояр своих в Немецкую землю, а сам государь пошел по монастырям молиться и был у Живоначальной Троицы в Сергиеве монастыре, да в Можайске у Николы чудотворца, в Боровске у чудотворца Пафнутия, в Звенигороде у Саввы в Сторожевском монастыре. И пришел государь к Москве на Вербной неделе в среду и положил на бояр своих опалу, кои были под Выбором, на князя Федора Михайловича Трубецкого [с товарищами], что меж ними и Годуновыми была рознь; и им за то не велел государь со двора съезжать, а на Светлое Воскресение государь их пожаловал по-прежнему и опалу с них государеву свою сложил.

36. О приходе крымских царевичей на Украину. Наводит Бог за грехи наши когда голод, когда пожар, когда междоусобную брань. В том же году пришли на государеву Украину царевичи крымские безвестно, на рязанские, и на каширские, и на тульские места; и воевали те места и разоряли, и многих людей побили, и села и деревни многие пожгли; дворян же и детей боярских с женами и с детьми и множество православных христиан в полон взяли и свели, а полону многое множество, яко и старые люди не помнят такой войны от поганых.

37. О рождении царевны Феодосии Федоровны. В том же году родилась у государя благочестивая царевна Феодосия Федоровна, и была радость на Москве великая. Царь же Федор Иванович опальных, кои приговорены были к казни, заточены по темницам, всех государь пожаловал, из темниц велел освободить, и по многим монастырям давал многую милостыню, и послал в Еросалим и во всю Полестинскую землю по монастырям с милостью Михаила Агаркова с товарищами, со многой довольной милостынею. Они же были в Ерослиме и пришли к Москве с великой честью.

38. О послах свицких и о мирном постановлении. В лето 7101 (1592/93) прислал к государю свицкий король просить у него, государя, милости, о мирном постановлении. Царь же Федор Иванович послал на съезд послов своих, и было посольство на Плюс-реке, и с немецкими людьми помирились, и отдали немецкие люди град Корелу. Царь же Федор послал в Корелу воевод своих да в Корелу же отпустил архиепископа Сильвестра.

39. О преставлении царевны Феодосии. В том же году преставилась благочестивая царевна Феодосия Федоровна, единочадная царя Федора Ивановича дщерь, и погребена в Вознесенском [280] девичьем монастыре, в церкви Вознесения Господа нашего Иисуса Христа с прежними благочестивыми царицами и с княгинями великими. Царь же Федор Иванович печален был многое время, и плач был на Москве великий, и повелел государь по монастырям и по храмам и нищим давать милостыню. В Вознесенский монастырь повелел государь дать вотчину в Масальском уезде село Гертен.

40. О поставлении украинных городов. В том же году царь Федор Иванович, видя от крымских людей своему государству войны многие, помыслил поставить по сакмам татарским города и послал воевод своих со многими ратными людьми. Они же поставили на степи города: Белгород, Оскол, Валуйку, Ливну, Курск, Кромы. И наполнили ратными людьми, казаками и стрельцами и жилецкими людьми; те же города его [царя] праведною молитвою укрепились и ныне стоят.

41. О послании воевод в Шафкалы. В лето 7102 (1593/94) году послал государь царь Федор на Терку воевод своих князя Андрея Ивановича Хворостинина с товарищами и со многими ратными людьми; а с Терку велел государь идти в Шевхавскую землю и повелел поставить город Койсу, а другой в Тарках. И на Койсе реке городок поставили, и с ратными людьми [в нем] сел воевода князь Владимир Тимофеевич Долгорукий. А в Тарках города поставить не дали: пришли многие шевкацкие и кумыцкие люди и черкесы и государевых людей побили, воеводы же ушли не со многими людьми. А убили тут Ивана Васильева сына Измайлова да Ивана Петрова сына Федорова и иных дворян и голов стрелецких и сотников, и убили ратных людей с три тысячи.

42. О приходе [послов] из Грузинской земли и о послании в Грузинскую землю. Пришли ж к царю Федору Ивановичу из Грузинской земли послы от царей Грузинских бить челом, чтобы государь их пожаловал, велел им быть под своей государевой высокой рукою, а пожаловал бы государь, велел у них утвердить православную христианскую веру греческого закона, потому что, по грехам, [у них] от многих лет вера оскудела. Он же, государь праведный и щедрый, хотя всех привести в православную христианскую веру, послал в Грузинскую землю образа, и книги, и ризы, и всякое строение церковное; да с ними же послал послов своих, да с послами же послал для утверждения архимандрита, и игуменов, и протопопов, и попов, и дьяконов, избрав достойных людей. Они же в Грузинской земле утвердили православную христианскую веру и пришли к Москве с великой честью, с дарами. Царь же грузинский и вся земля Грузинская начали быть под государевою рукою.

43. О челобитье кабардинских и горских черкес к государю. Пришли и прислали [послов] к государю горские и кабардинские и кумыцкие князья бить челом государю, чтобы государь их [281] пожаловал, велел им быть под своей государевой высокой рукой, и сделал их своими вековечными холопами. Государь же их пожаловал своим государевым многим жалованием и отпустил их в свою землю и послов их, велел их государь оберегать ото всех орд терским людям, а к ним государь послал со своим государевым жалованием, с деньгами и с платьем. А на Терку пришли жить князь Сунчалей Янселычеевич Черкасской со многими людьми, и поставили слободы на другой стороне реки Терку, и государю многую службу показали.

44. О походе царя Федора Ивановича в Боровск. В лето 7103 (1594/95) году пошел государь в Боровск молиться в Пафнутьев монастырь Пафнутию чудотворцу. И без него, государя, загорелось на Москве, в Китай-городе, и выгорел Китай-город весь, не только дворы, но и во храмах в каменных и в погребах все погорело.

45. О вихре на Москве. В том же году была на Москве буря великая, многие храмы и у деревянного города с башен верх поломало, и в Китай-городе у Бориса Годунова с ворот верх сломало; и дворы многие разломало, людей же и скот носило.

46. О зажигальщиках московских. В том же году враг, не желая добра роду человеческому, вложил мысль в людей, в князя Василия Щепина да в Василия Лебедева и в их советников, зажечь град Москву во многих местах, а самим у Троицы на Рву, у Василия Блаженного, грабить казну, что в ту пору была большая казна. Советникам же их Петру Байкову с товарищами в ту пору решеток не отпирать. Бог же, не хотя видеть православных христиан в конечной погибели, тех окаянных Бог и объявил, и их всех перехватали и пытали, они же в том все повинились. Князя Василия и Петра Байкова с сыном на Москве казнили, на Пожаре главы им отсекли, а иных перевешали, а остальных по тюрьмам разослали.

47. О послах московских и кизылбашских. Пришли к государю к Москве послы от шаха кизылбашского с великой честью и с дарами и привезли от шаха кизылбашского ко государю великие дары и правили посольство, чтобы быть с государем в вековечном братстве и в любви. Царь же Федор Иванович послам велел быть за столом, и пожаловал их своим государевым великим жалованием, и честь им воздал великую, и отпустил в Кизылбаши к Абас-шаху с великой честью. К шаху же послал своих послов с великими дарами: договорились между собой о вековечном братстве, и любви, и дружбе и дали волю между двумя государствами торговым людям торговать на обе стороны.

48. О царе Симеоне. По убиении же царевича Дмитрия Ивановича царь Симеон Бекбулатович не был уже на уделе в Твери, свели его в село Кушалино, двора же его в ту пору было немного, и [282] жил он в скудости. Враг же, ненавидя добрый род человеческий и видя царя Симеона крепкое жительство и [что он] великую веру в Бога имел и не искал земного ничего, вложил Борису в сердце [злой умысел], и от него [Бориса] был ужас; послал к нему [Симеону] с волшебной хитростью и повелел его ослепить; так же и сотворили, и жил [Симеон] в том селе, слепым.

49. О послах цысарских. Пришли же к царю Федору цысарские послы, посол Аврам Буграф с товарищами, с ними были люди многие, великие и удельные их князья, пришли ко царю Федору с великой честью и с дарами. Царь же Федор повелел им честь воздать великую и велел быть у них приставом князю Григорию Петровичу Ромодановскому с товарищами. А как на приеме был [Аврам Буграф] и ему было две встречи, встречали бояре, и был у стола государева. И государь их [послов] пожаловал своим государевым великим жалованием и повелел их отпустить в цысарскую землю к цысарю же христианскому с великой честью; к цысарю же послал своих послов с великими дарами.

50. О поставлении смоленского града. Царь же Федор, помыслив поставить смоленский град каменный, послал шурина своего Бориса Федоровича Годунова и повелел места осмотреть и град заложить. Борис же пошел в Смоленск с великим богатством и, идучи, дорогою, по городам и по селам поил и кормил, и кто о чем челом побьет, он всем давал [желаемое], являясь всему миру добрым. Приехав же в Смоленск и [повелев] отслужить молебен у Пречистой Богородицы Смоленской и объехав место, где быть граду, повелел заложить град каменный. И заложив град в Смоленске, пошел к Москве, и пришел к Москве. И государь царь Федор Иванович его пожаловал, а в Смоленск послал дворян честных и повелел град делать наспех; во все же города послал, повелел собирать каменщиков и кирпичников, да не только кирпичников, но и горшечников повелел собирать, а повелел их послать в Смоленск для каменного и кирпичного дела.

51. О послах разных земель. Пришли же к Москве, ко царю Федору Ивановичу, послы от папы римского, а также от дацкого короля и от свицкого, а также английские, и галанские, и бухарские, и грузинские, и юргенские, и от горских князей, со многими дарами, а все хотели с ним, государем, быть в совете и мире. Он же, государь щедрый и милостивый, всех послов жаловал великим государевым жалованием и, одарив их большими дарами, отпустил их каждого в свою землю.

52. О приходе из Палестинской земли властей. Пришли же ко государю из Полестинской земли, из Ераслима и изо всех Святых мест митрополиты, и архиепископы, и епископы, и игумены, и простые старцы о утверждении веры и просить милостыни, [283] чем откупиться от турского гонения, принесли же многие мощи святых и всякую святыню к нему, государю. Он же, государь, их жаловал и давал им милостыню большую и отпустил их каждого в свое место. Многие же, видя православную христианскую истинную непорочную веру, остались на Москве; тогда же остался кипрский архиепископ Игнатий.

53. О послах турецких и о московских посланниках. Пришел же ко государю из Турской земли государев посланник Данило Исленьев; а с ним прислал царь крымский послов своих ко государю с советными грамотами и договорился с ним, государем, о братстве, совете и дружбе.

54. О море псковском и в Ивангороде. В те же времена, грехов ради наших, был во Пскове и в Ивангороде мор великий, едва немногие люди остались; потом же привели из иных городов людей и наполнили Псков. Пришли же татары в мещерские и в козельские места, и в Воротынские, и в перемышльские и многие места повоевали Царь же Федор Иванович, услышав об их приходе, послал на них воеводу своего Михаила Андреевича Безнина, говоря ему праведною молитвою и пророчеством. “Иди, побей всех татар”, — так же по его пророчеству и сбылось. Воевода Михаил пришел наспех и собрался с ратными людьми в Калуге, и пошел на татар, и сошелся с ними на речке на Выйсе, и по милости Божией татар побил наголову, и языков многих захватил.

55. О проявлении мощей князя Романа Углицкого. В том же году проявил Бог угодника своего мощи, князя Романа Углицкого: обрели мощи его, много лет землею покрыты были нетленны, и от его многоцелебных мощей многие чудеса [были] и различные многие недуги были исцелены. Мощи же его внесли в соборную церковь в Угличе Преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и положили их в раку.

56. О погибели монастыря Печерского. В лето 7104 (1595/ 96) году было знамение великое, перед преставлением царя Федора Ивановича. В пределах московских есть град Нижний, от града же Нижнего в трех поприщах монастырь Вознесения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, называемый Печерский монастырь, в нем же прежде жительствовал преподобный отец наш Дионисий и его ученики Евфимий Суздальский и Макарий Желтоводский. Было же [это] в полуденное время, грехов ради наших, при архимандрите Трифоне, начался шум великий, как бы земля поколебалась, и видели в монастыре, что провалилась земля. Люди же, видя тому месту погибель, бежали из монастыря и стали на горах, и видели, как церковь Божия, и кельи, и ограда, и житницы, и двор конюшенной, и все погибло; один только столп остался алтарный, не обрели ни единого дерева оставшегося. Архимандрит же и братия переселились [284] на иное место и поставили себе монастырь близ града Нижнего, в одном поприще от города. Божиею милостью и доныне тот монастырь стоит.

57. О преставлении царя Федора. Премилостивый же Бог, не желая грешникам смерти, но обращая к покаянию, наводя, грехов ради наших, и наказуя нас многими скорбями, иногда междоусобной бранью, иногда же многими пожарами, когда же нашествием иноплеменных, когда же голодом, а все приводит людей к покаянию. Мы же Божий наказания ни во что не ставим, неисправимы и непотребны бываем, зависти же и гордости и неправды не лишаемся, прещедрый же Бог еще погубить род христианский и не желая, но видя наше согрешение, навел Бог, грехов ради наших, плач, и рыдания, и вопль многий. Яко же и в древности Рахиль, плачущая о чадах своих, не желая утешиться, такое рыдание не в Полестинской земле, но здесь, в Русской земле, видя над собою такие скорби и беды многие, что последний цвет Русской земли на глазах у всех ото всех отходит, видя царского корня пресечение и преставление благочестивого и праведного и милостивого государя царя Федора Ивановича всея Русии. В лето 7106 (1598) году впал государь царь Федор Иванович в болезнь и, видя отшествие свое к Богу от суетного мира сего в вечный покой, призвал к себе благочестивую царицу и великую княгиню Ирину Федоровну и, дав ей о Христе целование и простив ее, не повелел ей царствовать, но повелел ей принять иноческий образ; потом же повелел призвать патриарха Иова и бояр своих. Патриарх же и бояре и все люди с плачем и рыданием молили его, государя; и говорил ему патриарх Нов: “Видим, государь, мы, свет меркнет пред очами нашими и твое, праведного, отшествие к Богу: кому сие царство и нас, сирых, приказываешь и свою царицу?”. Он же отвечал им тихим голосом: “В сем моем царстве и в вас волен создавший нас Бог: как Ему угодно, так и будет; а с царицей моею Бог волен, как ей жить, и о том у нас договорено”. Патриарх же тут стоял, и [духовные] власти и бояре; он же, государь, посмотрев в сторону дверей, спросил патриарха: “Кто сии два святителя, стоящие у дверей? Я их не знаю, а пришли [они] с тобою”. Патриарх же назвал ему всех архииерев, с ним пришедших. Он же отвечал ему: “Всех тех знаю, о которых говоришь мне; сих только двоих не знаю”. Мы же все поняли, что видит он, государь, ангелов. Потом же государь велел себя соборовать святым маслом и причастился божественным Тайнам Христовым и честную свою праведную душу отдал Богу января в 7-й день. Тело же его праведное вынесли и, отпевши надгробными песнями, погребли честно в Москве в соборной церкви Михаила Архангела, где изначально погребен их царский корень, в приделе у Ивана Списателя Лествицы, подле отца его царя и великого князя Ивана Васильевича всея [285] Руси. И был же на Москве в тот день погребения его плач и вопль великий, что и пения [церковного] не было слышно от плача, и что друг Другу говорили, нельзя было услышать от плача. Царствование его было 15 лет и 10 месяцев; всех лет прожил 33.

58. О пострижении царицы Ирины. После погребения государя царя Федора Ивановича всея Руси его благочестивая царица и великая княгиня Ирина Федоровна с погребения его государева, не заходя в свои царские хоромы, повелела себя отвести простым обычаем в пречестной монастырь Богородицы честного Ея Одигитрия, что зовется Новый монастырь, от города Москвы в пяти поприщах; и в том монастыре она, государыня, постриглась, а в инокинях дали имя ей Александра, и пребывала она, государыня, в келий своей от пострижения и до преставления своего, кроме церкви Божией никуда не ходила; а церковь поставлена была у ней, государыни, у угла келий.

59. О наречении на царство царя Бориса. Царствующего же града Москвы бояре и все воинство и всего царства Московского люди ото всех городов и весей собирали людей и посылали в Москву на избрание царское. Бояре же и воинство и все люди собирались к патриарху Иову и молили его, чтобы им избрать царя на царство. Патриарх же и все [духовные] власти, со всей землей посоветовавшись, порешили между собой посадить на Московское государство царя Федора Ивановича шурина Бориса Федоровича Годунова, видя его при царе Федоре Ивановиче праведное и крепкое правление к земле, показавшее людям ласку великую. Они же чаяли от него и впредь милости, а не чаяли люди на себя от него гонения. И молили его многие люди, чтобы он сел на Московское государство; он же им отказывал, как бы не желая, сердце же его и мысль давно этого желали. Князья же Шуйские одни его не хотели [избрать] на царство: познав его, что быть от него людям и себе гонению; они же от него потом многие беды и скорби и утеснение приняли. Патриарх же Иов созвал собор со всеми [духовными] властями и призвал к себе бояр и воинство и всех православных христиан и, согласно с собором, порешил с ними идти с честными крестами и святыми иконами и всем множеством народа в Новый Девичий монастырь, молить и просить у великой государыни Александры, чтобы их государыня пожаловала, дала им на царство брата своего Бориса Федоровича. И на Сырной неделе, во вторник, [патриарх], взявши честной крест и святые иконы и образ Пречистой Богородицы Владимирской, написанный богогласным евангелистом Лукой, со всем множеством народа пришел в Новый монастырь в Девичий, и пел молебны, и молил царицу Александру много часов, дабы пожаловала, дала на царство брата своего. Она же, государыня, не радела о том, не желая суетного жития [286] сего, и отказала им, говоря: “Отошла я от суетного жития сего; как вам угодно, так и творите”. Едва же ее, государыню, умолили, и повелела брату своему на царстве быть; его же молили много часов со слезами, чтобы не презрел моления их. Он же их пожаловал [и согласился], и был наречен в тот же день на царство; и установили в тот день праздновать праздник Пречистой Богородицы Одигитрии, и праздновали тот день Пречистой Богородицы до приходу Расстригина. И пришел из Девичьего монастыря в Москву, в государские хоромы, отговев Великого поста неделю на Соборное воскресение; к царице же к Александре ездил в Новый Девичий монастырь каждый день.

60. О походе в Серпухов царя Бориса. Того же году, после Великого дня, не венчавшись еще царским венцом, пошел [Борис] в Серпухов против крымского царя со всеми ратными людьми; пришел в Серпухов, и повелел со всей земли боярам и воеводам с ратными людьми идти в сход, и подавал ратным людям и всяким [другим] в Серпухове жалование и милость великую. Он же, видя от него милость, возрадовались, ожидая и впредь себе от него такое жалование.

61. О приходе из Крыма послов московских. Пришли из Крыма посланники Леонтий Лодыженский с товарищами и возвестили ему [Борису], что царь крымский с ним замирился и прислал к нему послов своих.

62. О послах крымских. Пришли же крымские послы, и поставили их от стана в семи верстах. А сам царь Борис стоял не в Серпухове, а на лугах у Оки реки, той же ночью повелел [Борис] ратным людям стрелять по всем станам, и была стрельба всю ночь, ни на один час не умолкая. И на память святых апостолов Петра и Павла были послы у государя; и поставили пеших людей с пищалями от стана государева до станов крымских на семи верстах, а ратные люди ездили на конях. Послы же, видя такое множество войска и слыша стрельбу, ужаснулись и пришли к царю, и едва посольство могли править от такого великого ужаса. Царь же Борис послов пожаловал своим великим жалованием и отпустил их с великой честью к царю крымскому; и послал с ними своих посланников, и к царю послал свои государевы дары многие.

63. О приходе царя Бориса из Серпухова к Москве. По отпуске же крымских послов [Борис] отпустил воевод своих по украинским городам для бережения от прихода татарского; а новгородскую и казанскую и всех понизовых городов рать и всяких ратных людей распустил; а сам пошел к Москве, и пришел к Москве в тот же день после Петрова дня.

64. О побитии Кучума. В то же лето повелением его [Бориса] в Сибири из Тарского города ходили воеводы и головы за царем [287] Кучумом, и сошлись [с его войском], и на станах побили [Кучума] наголову, и взяли его восемь цариц да трех царевичей, да большой полон. Царь же Кучум ушел с небольшим отрядом. С царицами же и с царевичами [воеводы] прислали [посланцев] к Москве, царь же Борис тех посланников пожаловал великим жалованием, а к воеводам послал с золотыми; цариц и царевичей повелел беречь и давал им корм великий, чтобы им никакой скудости не было.

65. Царство царя Бориса. В лето 7107 (1598) году, на сам Семенов день, венчался царь Борис царским венцом в соборной церкви Успения Пречистой Богородицы, а венчал его патриарх Иов и все [духовные] власти московские, а золотыми в дверях его осыпал боярин князь Федор Иванович Мстиславский. Царь же Борис три дня пировал и жаловал многих великих людей: многим дал боярство, а иным окольничество, и иным думное дворянство, а детей их многих [жаловал] в стольники и в стряпчие и давал им жалование великое, объявляясь всем добр.

66. О наставлении сибирского града Мангазеи. В ту же зиму послал [царь] в Сибирь воевод своих и повелел поставить град Мангазею, а ставил город князь Василий Масальский Рубец.

67. О походе на Осифов монастырь. В ту же зиму, в Великий пост, ходил царь Борис с сыном своим с царевичем Федором на Волок Ламский в Осифов монастырь молиться.

68. О приезде к Москве королевича Густава Свицкого. Пришел к Москве служить свицкий королевич Густав. Царь же Борис, подавая ему честь большую, повелел встречать [королевича] боярам своим; и повелел ему быть у себя государь у стола, и сидел [королевич] с царем Борисом и с царевичем за одним столом, только блюда были разные, пожаловал его [царь] великим жалованием. И дал ему в удел город Углич и отпустил его на Углич с великой честью; немцев же, которые с ним приехали, пожаловал многим своим государевым жалованием и отпустил их на Углич с ним же.

69. О царе касимовском Бурмамете. По поставлении своем на царство пожаловал [Борис] царевича Казачьей орды Бурмамета, посадил его на царство Касимовское и дал ему город Касимов с волостями и со всеми доходами.

70. О ссоре [пущенной] царем Борисом между ногайскими людьми. Услышав, что в Ногайской орде умножились люди и живут между собой в совете, он же [царь Борис], боясь того, что Астрахани от них быть в утеснении и [боясь] прихода их на Московское государство с войною, повелел астраханским воеводам их ссорить. И была между ногаями война великая, друг друга побивали, и многие улусы запустели, а Казыев улус чуть ли не весь запустел, и от той войны оскудели так, что отцы детей своих продавали в Астрахани. [288]

71. О доносах холопов на бояр. Искони же враг наш дьявол, не желая добра роду христианскому, приводя его к последней погибели, вложил в мысль царю Борису — захотелось ему в Московском государстве все ведать, чтобы ничто от него утаено не было; и помышлял о сем много, как бы то и от кого узнавать, и положил мысль свою на том, что кроме холопей боярских узнавать не от кого, и повелел тайно научить доносить на боярина князя Федора Шестунова человека его Воинка. Тот же Воинко пришел доносить на государя своего Царь же тому боярину, на виду у людей, сперва никакого зла не сделал, а того Воинка пожаловал, велел ему объявить о своем государевом жаловании перед Челобитенным приказом на площади, перед всеми людьми, и дал ему поместье, и повелел служить в городовых детях боярских. Люди же боярские со всех дворов, видя такое жалование к тому Воинку, начали умышлять на своих господ, и сговаривались человек по пять или шесть, один шел доносить, а другие были свидетелями и ему потакали. Люди же боярские, которые не хотели душ своих отдать на дно адское и государей своих не хотели видеть в крови, в погибели и разорении, против доносчиков противились и за государей своих стояли, и они же, бедные, мучимы были: пытали их, и огнем жгли, и казнили, а иным языки резали, иных по темницам сажали. Они же крепились и не посягали против государей своих. Государи же их за их терпение воздавали им многую свою любовь, а тех же доносчиков царь Борис жаловал своим великим жалованием, иным давал поместья, а иным жаловал из казны, а более всех жаловал людей Федора Никитича Романова и его братьев, за то, что они на господ зло умышляли. И от тех наветов в царстве была великая смута, друг на друга люди доносили, и попы, и чернецы, и пономари, и просвирницы. Да не только эти люди, но и жены на мужей доносили, а дети на отцов, и от такого ужаса мужья от жен своих таились. И в тех окаянных доносах много крови пролилось неповинной: многие от пыток померли, иных казнили, иных по темницам рассылали, дома разоряли; ни при каком государе таких бед никто не видел.

72. О Федоре Никитиче с братьями. Царь же Борис, помышляя себе, что извел царский корень, повелев убить царевича Дмитрия, а потом и государь царь Федор Иванович преставился, желая царских последних родственников извести: братьев царя Федора Ивановича Федора Никитича с братьями, а родство их ближнее — царица Анастасия да Никита Романович от единых отца и матери; от царицы Анастасии Романовны царь Федор Иванович, а от Никиты Романовича — Федор Никитич с братьями. Царь же Борис не мог их видеть, желая оставшийся царский корень извести, и многих получал людей их на своих господ донести; и по тем доносам [289] хватал у них [Романовых] людей многих, которые за них стояли, и пытал их разными пытками; они же на государей своих ничего не говорили, терпели за своих государей в правде, не ведая за государями своими ничего [худого]. Потом же вложил враг [умысел] в раба в Александрова человека Никитича во Второго Бартенева. Тот же Второй был у Александра Никитича казначеем и замыслил, яко же в древности окаянный Яким Кучкович умыслил на государя своего на князя Андрея Боголюбского и пришел к братии своей со словами. “Идем, убьем государя своего, князя Андрея”, — так и свершилось; так же и сей окаянный Второй пришел тайно к Семену Годунову и возвестил ему: “Что царь повелит сделать над государями моими, то и сотворю”. Семен же был рад и возвестил [о том] царю Борису. Царь же Борис повелел сказать ему [Второму] о своем великом жаловании. Семен же, замыслив со Вторым, положил всякое коренье в мешки и повелел ему положить [мешки] в казну Александра Никитича. Тот же Второй сотворил это и пришел доносить на государя своего, и про то коренье возвестил. Царь же Борис послал окольничего Михаила Салтыкова с товарищами и повелел расследовать [это дело]. Тот же окольничий Михаил поехал с тем Вторым и мешки с кореньем взял, иного ничего не искал, зная, что в доме ничего неправедного нет; и привезли те мешки на двор к патриарху Иову, и повелел [Михаил Салтыков] собрать всех людей, и то коренье из мешков повелел выложить на стол, будто то коренье найдено у Александра Никитича, и того доносчика Второго поставили тут в свидетели. Тут же привели и Федора Никитича с братьями. Они же пришли, как агнцы непорочные к закланию, лишь возлагая упование на Бога и не боясь ничего, потому что не ведали за собой никакой вины и неправды Бояре же многие на них как звери пыхали и кричали. Они же им не могли отвечать из-за такого многолюдного шума. Федора же Никитича с братьями отдали приставам и повелели их заковать; родственников же их: князя Федора Шестунова и молодых Сицких и Карповых отдали приставам же. За князем Иваном Васильевичем Сицким послали в Астрахань и повелели его привести в Москву с княгиней и сыном, заковав. Людей же их [Романовых], которые за них стояли, схватили. Федора же Никитича с братьями и с племянником с князем Иваном Борисовичем Черкасским не единожды приводили к пытке. Людей же их, рабов и рабынь, пытали различными пытками и получали, чтобы они на своих государей говорили. Они же отнюдь не помышляли ничего злого и помирали многие на пытках, и на государей своих не клеветали. Царь же Борис, видя их неповинную кровь, держал их в Москве за приставами много времени; и, замыслив привести их к кончине, с Москвы разослал по городам и монастырям. Федора же Никитича послал с Ратманом Дуровым в Сийский монастырь и велел там [290] постричь [в монахи] Он же, государь [Федор Никитич], неволей был пострижен, но волей и с радостью великой и чистым сердцем ангельский образ воспринял, и жил в монастыре в посте и в молитве. Александра Никитича с Леонтием Лодыженским сослал к Студеному морю к Усолью, называемому Луда; там его заточили в темницу; и по повелению [царя] Леонтий там его удушил, а погребен [Александр Никитич] был на Луде. Михаила же Никитича Романова с Романом Тушиным [царь] сослал в Пермь Великую, и повелел ему сделать тюрьму от города в семи поприщах; и там [Михаила Никитича] удавили, и погребен он там в пустынном месте, а над гробом его выросли два дерева, называемые кедры: одно дерево в головах, а другое в ногах. Ивана же Никитича сослал в сибирский город Пелым с Смирным Маматовым; да к тому же Смирному послал Василия Никитича с сотником стрелецким с Иваном Некрасовым. Там же Василия Никитича удавили, а Ивана Никитича морили голодом; Бог же, видя его правду, душу его укрепил. Зятя же их [Романовых] князя Бориса Камбулатовича с княгиней и с детьми, детей Федора Никитича Михаила Федоровича с сестрою и тетку их Анастасию Никитичну и семью Александра Никитича [царь] послал на Белоозеро и посадил их в тюрьму, а сына князя Бориса Камбулатовича князя Ивана сослал в тюрьму в Яранск. Князя Ивана [Васильевича Сицкого] [царь] послал с Тимохой Грязным в Кожеозерский монастырь, а княгиню в пустынь, и повелел их там постричь, да удавили их обоих в том же месте. Федорову же жену Никитича Оксинью Ивановну послал в Заонежские погосты, и посадили ее в тюрьму и морили голодом Бог же, видя ее правду и неповинное ее терпение, душу в ней укрепил. Родичей же их, Репниных, и Сицких, и Карповых, [царь] разослал по городам и темницам; вотчины их и поместья все велел раздать в раздачу, а имущество их и дворы повелел распродать, а деньги взял себе. Вскоре после их разорения [царь] повелел Ивана Никитича, и князя Ивана Борисовича, и сестру Федора Никитича, и детей, и сноху его перевести в их вотчины, в Юрьевский уезд, в село Клины, а велел быть у них приставам Давыду Жеребцову да Василию Хлопову, и тут они были до смерти царя Бориса. А Сицких из тюрьмы выпустил и велел им быть в понизовых городах воеводами. А князя Бориса Камбулатовича на Белоозере в темнице не стало, а сына князя Ивана Сицкого, князя Василия, повелел [царь] привести к Москве; и его по дороге, в телеге, уморили. Те же окаянные люди доносчики все пропали: друг друга изрезали, а иные по дорогам побиты были; все без покаяния померли за свое окаянство и неправедные дела и за неповинную кровь.

73. О завершении [строительства] града Смоленска. Град же Смоленск завершен был при Борисе, а делали его всеми городами Московского государства. Камень возили из всех городов, а [291] камень брали, приезжая из городов, в Старице да в Рузе, а известь жгли в Бельском уезде, у Пречистой в Верховье.

74. О послах литовских, о Сапеге. Пришли к царю Борису из Литвы великие послы Лев Сапега с товарищами [просить] о мирном постановлении. Царь же Борис им воздал великую честь, и ездили на переговоры многое время, и едва условились о мирном договоре, и взяли перемирие на двадцать лет. После же заключения мира [послы] были у стола государева, и государь их пожаловал своим государевым великим жалованием и отпустил их к Жижиманту королю польскому. При тех же послах были иноземцы, служившие в Московском государстве; при после в палате царевич Арабланекаибулин, царевич Казачьей орды Урмамет, царевич сибирский Маметкул, ротмистры литовские и немецкие и поручики. И многие немцы и поляки стояли в сенях у Грановитой палаты: немцы в немецком платье, а поляки в литовском платье. Послы же, видя их, что пожалованы у государя, держали злобу великую в Москве на Московское государство, так и сделалось впредь над Московским государством разорение от них.

75. О поставлении Борисова города. Послал же царь Борис на поле ставить город Борисов окольничего Богдана Яковлевича Бельского да Семена Ольферьева, да с ними послал многих людей всяких и на поселение послал казаков и стрельцов и посадских людей. Богдан же, человек богатый, пошел на строительство города с великим богатством и всякого запаса взял с собой много, и пришел на то городище, и град начал делать сперва своим двором, и сделал своими людьми башню и стены, и укрепил великой крепостью. Потом же, по тому образцу, повелел и всей рати делать, и вскоре сделали весь град, и укрепили его всякой крепостью. Ратных же людей [Богдан] поил и кормил каждый день, и бедным давал деньги, и платье, и запасы. Пошла же на Москве про него от ратных людей хвала великая о его добродетели. Царь же Борис исполнился ярости и послал [за Богданом], велел его схватить и повелел его позорить там же многим позором, и сослали его с Москвы на Низ в тюрьму. Вотчины же и поместье велел взять на себя, а имущество его повелел распродать, а деньги взял себе Дворян же старых, которые были с ним [Богданом], а на него не посягали, Афанасия Зиновьева с товарищами, также повелел [царь] разорить.

76. О послах московских в Литву. Послал в Литву царь Борис послов своих для заключения мирного договора, боярина Михаила Глебовича Салтыкова да Василия Осипова сына Плещеева; с ними же послал дворян десять человек — Михаила Самсонова сына Дмитриева с товарищами. А сам пошел в Можайск молиться, и в Боровск, и был в своем селе Борисове на Вяземе, и тут пировал много дней. Послы же заключили перемирие и пришли к Москве. [292]

77. О меженине, и море, и голоде. Наводит Бог, грехов ради наших, приводя нас к покаянию, мы же его наказания ни во что не ставим, за то навел на нас Бог голод великий: были дожди великие все лето, хлеб же рос; и когда уже [пора пришла] хлебу наливаться, он незрелый стоял, зелен как трава; на праздник же Успения Пречистой Богородицы был мороз великий и побил весь хлеб, рожь и овес. И в том же году люди еще питались, терпя нужду, старым и новым хлебом, а рожь сеяли, чаяли, что взойдет; а весной сеяли овес, тоже чаяли, что взойдет. Тот же хлеб, рожь и овес, ничего не взошло, все погибло в земле. Был же на земле голод великий, так, что не купить и не добыть [хлеба]. Такая была беда, что отцы детей своих бросали, а мужья жен своих бросали же, и умирали люди, яко и в прогневание Божие, в моровое поветрие так не умирали. Был же тот голод три года. Царь же Борис, видя такое прогневание Божие, повелел мертвых людей погребать в убогих домах, и учредил к тому людей, кому трупы собирать.

78. О каменном деле в меженину для пропитания. Видя же царь Борис такое Божие прогневание, повелел вести большое каменное строительство, чтобы людям питаться [от этого]; и сделали каменные большие палаты на взрубе, где были хоромы царя Ивана.

79. О послах к Москве из разных земель. Пришли же к Москве послы кизылбашские и принесли от шаха многие дорогие изукрашенные дары, прежде же таких даров не присылали. Царь же Борис воздал им великую честь и отпустил их, а с ними послал послов своих со многими дарами. Приходили же английские послы со многими же дарами, и послы папы римского, просились [пройти] через государеву землю в Кизылбаши. Царь же сделал по воле их и повелел пустить их через свою государеву землю водным путем.

80. О послах в Крым. Послал в Крым царь Борис послов своих князя Федора Борятинского [с товарищами]. Он же был в Крыму, и делал все от гордости, и едва мирного постановления не нарушил. И отпустили его [из Крыма] к Москве, и писали к царю Борису [жалуясь] на него. Царь же Борис положил на него опалу, а в Крым послал князя Григория Волконского с товарищами.

81. О раке чудотворца Макария Калязинского и о [царском] походе. Царь же Борис повелел сделать раку серебряную Макарию Калязинскому чудотворцу, и ту раку послал, а сам пошел молиться с царицей и детьми. И пришел в Калязин монастырь, и повелел петь молебны; многоцелебные мощи его, чудотворца, положил в раку серебряную, а сам пошел к Москве, а шел на Переславль Залесский. Навстречу же ему послали [вестника] послы из Крыма, князь Григорий Волконский [с товарищами], и сказали, что с царем [крымским] мирное постановление утверждено по-прежнему. Царь же Борис посла князя Григория пожаловал великим жалованием, [293] повелел ему отдать старинную его вотчину на реке Волконе, а сам пошел к Москве наспех, а шел на Подсосенки, а к Троице в ту пору не заходил.

82. О послах в Датцкую землю, о королевиче Егане. Посылал царь Борис в Датцкую землю дьяка Афанасия Власьева просить у короля датцкого брата его Мафедориковича, чтобы отпустил его в Московское государство, а он [царь] за него даст дочь свою царевну Аксинью. Король же повелел брату своему. Еган же королевич был рад, не чая себе погибели, но чая жизни, а он пришел к Москве к концу своему. Король же Афанасия отпустил к Москве вскоре, а королевича стал отпускать на Ивангород на кораблях. Афанасий же пришел вскоре к Москве и возвестил про него [королевича] царю Борису. Царь же Борис очень обрадовался, и послал тотчас на встречу [королевича] бояр Михаила Глебова сына Салтыкова, да того же Афанасия Власьева, и повелел им его принять с великой честью. Они же пришли в Ивангород, и сотворили все по велению Бориса, и пошли к Москве. Царь же Борис посылал к нему [королевичу] многих спрашивать о его здоровье, а иных с дарами. Пришел же [королевич] под Москву, он [царь] же повелел его встречать всем людям с великой честью, и повелел ему быть у себя у стола, и, видя его красоту, и разум, и мужество, был рад и пировал с ним, и очень полюбил его, и возжелал отдать за него дочь свою, а сам пошел молиться к Живоначальной Троице, а у королевича оставил бояр и повелел ему честь воздать большую. Люди же все Московского государства, видя прирожденного государского сына, очень любили его всей землею. Дошло то до царя Бориса, что его [королевича] любят всей землею. Он же ярости наполнился и зависти, и мыслил, что после смерти его не посадят сына его на царство, и начал королевича не любить, и, не пощадив дочери своей, повелел Семену Годунову над ним [королевичем] промыслить. Тот же боярин Семен Годунов, не боясь праведного суда Божия, начал окаянный удумывать. Королевич же впал в болезнь и прислал за докторами. Доктора же были у того боярина Семена в [Аптекарском] приказе. Он же их послал. Доктора же его [королевича] смотрели и, придя, возвестили Семену, что можно помочь. Он же на них посмотрел свирепым оком, и ничего им не сказал. Они же то провидели, что неугодно [излечить королевича]. Королевич же и умер не крещен [в православие]. Царь же Борис повелел его похоронить по их вере, и погребли его в слободе в Кукуе у церкви немецкой; его же повелел [царь] провожать до церкви и погребать боярам и стольникам и всяких чинов людям. Бояр же королевичевых и всех его людей [царь] отпустил в свою землю.

83. О посылке и о побоище на Тарках. Посылали к царю Борису грузинские цари, что им утеснение великое [творят] черкесы [294] горские, [с тем] чтобы их царь пожаловал, велел оборонить. Царь же Борис, радея о чужих землях, а того не ведая, что будет с его государством, послал воевод своих окольничего Ивана Михайловича Бутурлина с товарищами, три полка, и велел поставить три города в Шевхальской земле: один город в Тарках, другой в Таркалах, третий в Андреевой деревне. А послал с ними рать многую. Они же пришли и поставили три города. Черкесы же, видя себе утеснение, послали к турскому царю за помощью. Царь же турский дал им людей в помощь. Они же пришли великой ратью и те города осадили. Воеводы же, Иван Михайлович с товарищами, призывая Бога в помощь, сидели крепко и с ними бились, и много их, поганых, побили. Видя же поганые крепкостоятельство московских людей, приезжали к ним с лживыми речами, [говоря]: “Покиньте нашу землю и идите совсем, куда хотите”. Тот же храбрый и мужественный воевода Иван Михайлович Бутурлин, не желая в старости своей от храбрости отступить и не желая объявить тайный государев наказ, крепко бился с ними. Те же поганые беспрестанно к нему приступали и говорили: “Пойдите отсюда, куда хотите”. Тот же Иван Михайлович, видя изнеможение свое, объявил всем государев наказ. Они же [ратные люди] на него досадовали. Он же с погаными заключил договор и взял у них шерть по их вере, чтобы их выпустить совсем. Они же, черкесы, шертовали лживо, и, выпустя в степь, напустились на них. Он же [Бутурлин] стал с ними биться и стоять крепко, яко взявшись за руки, секлись. Сын его, крепкого воеводы, Федор Иванович Бутурлин, был молод и красив лицом, бился мужественно, [так] что все поганые дивились. Его же прежде всех убили. Сей же храбрый воевода мужественный Иван Михайлович Бутурлин да князь Владимир Иванович Бахтеяров и все воеводы и ратные люди на том стали, что ни одному человеку живому в руки не даваться, и бились с ними так, что все поганые дивились их мужеству и храбрости. Многих же побили, иные от ран изнемогли, и тут их всех поганые перебили. Единых лишь смогли немногих взять, изнемогших от ран: воеводу князя Владимира Ивановича Бахтеярова, да Иванова сына Михайловича Бутурлина Петра, да голов Афанасия Благова, да Смирнова Маматова. Сей же окаянный Смирной у них обусурманился. Побили же на том бою воеводу Ивана Михайловича Бутурлина, да воеводу Осипа Плещеева с двумя сыновьями Богданом и Львом, да воеводу Ивана Осиповича Полева, да голов письменных Калинника Зюзина, Демида Черемисинова, Ивана Исупова, и иных городов сотников, и атаманов, и казаков. Всех же побили на том бою больше 7000 [человек], кроме боярских людей. Товарищ же их князь Владимир Масальский отошел с небольшим отрядом, и пошел на Койсу, с запасом; Петр Головин тут стоял с запасами, дожидаясь известия от них. А в ту пору на Койсе был воевода князь [295] Владимир Долгорукий Воеводы же, видя над собой такую погибель, убоялись: город Койсу сожгли, а сами отошли на Терек. Того же князя Владимира [Бахтеярова] с товарищами взяли у царя турского в Кафе, сидевших в тюрьме; а князя Владимира [Долгорукова] с товарищами [царь] пожаловал и отпустил их на Терек. Того же бусурманина Смирнова [Маматова], узнав, что он обусурманился, повелел [царь] мучить разными муками, а напоследок же его, окаянного, повелел обдать нефтью и повелел сжечь. Тут окаянный и скончался.

84. В лето 7112 (1603) году преставилась благоверная царица и великая княгиня царя Федора Ивановича, во инокинях Александра; погребена была на Москве в девичьем монастыре Вознесения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, где прежние царицы погребены.

85. О разбойниках и о посылке против разбойников. Как и в древности, враг наш дьявол, не желая видеть род человеческий в добре, вложил в людей лукавство, которое именуется лихоимством, и многих людей ввел в пагубу. В то время умножились разбои в земле Русской так, что не только по пустынным местам проезду не было, но и под Москвой были разбои великие Царь же Борис, видя такое в земле нестроение и кровопролитие, много раз посылал [войска] на них [разбойников]. Они же, разбойники, как звери зубами своими скрежещут на человека, противились посланным [войскам], и ничего им не могли сделать. Они же, воры, вконец православных христиан рубили и грабили. У них же, воровских людей, [был] старейшина в разбойниках, именем Хлопко. Царь же Борис, слышав, что ничего им не [могли] сделать, сильно опечалился, и призвал к себе бояр, и возвестил им [об этом], и думал с ними, как тех разбойников переловить. Бояре же придумали послать на них воевод с многой ратью. Царь же Борис послал на них окольничего своего Ивана Федоровича Басманова, а с ним многую рать. Они же пошли и сошлись [с разбойниками] под Москвой. Разбойники же с ними бились, не щадя голов своих, и воеводу Ивана Федоровича Басманова убили. Ратные же, видя такую от них над собою погибель, что убили у них разбойники воеводу, начали с ними биться, не щадя живота своего, и едва смогли их, окаянных, осилить, и многих их перебили: они же живыми в руки не давались; а иных и живых взяли. И того же вора, их старейшину Хлопка, едва смогли живым взять, потому что [он] изнемог от многих ран; а иные [воры] ушли на Украину, и там их всех, воров, поймали, и всех повелел [царь] перевешать. Воеводу же Ивана Басманова повелел царь Борис похоронить честно у Троицы в Сергиевом монастыре

86. О настоящей беде Московскому государству, о Гришке Отрепьеве. Премилостивый же, прещедрый человеколюбец Бог [296] наш, не хотя создание Свое до конца истребить, видя в человеке поползновение к греху и того ради всячески отвращая нас и отводя от подобных постыдных деяний, многие различные беды и напасти посылает на нас и грозными знамениями яростно устрашает нас и заповедует нам с милостивым наказанием. Были же на нас беды многие: многие пожары, и многие нашествия иноплеменных, и многие глады и смертоносные язвы, и между собой нестроение. Потом же всех бед нам [наказание] горчайшее, прекратил Бог у нас царский корень. Мы же, грешники, сие наказание Божие ни во что не поставили, но еще больше ко своим злым делам уклонились, зависти и гордости не лишились, но в еще большую пагубу впали. Бог же, видя наше неисправление, навел, грехов ради наших, наибольшую из всех бед беду, по пророческому слову: “Если какая земля праведна перед Богом, поставляет им [Бог] царя и судью праведных и всякое подает благодеяние; а если какая земля погрешит перед Богом, поставляет им [Бог] царя и судью неправедных и наводит на ту землю все злое”. Как и в древности навел Бог окаянного Святополка на Русскую землю и на убийство братьев своих, так и на нашу православную христианскую землю, на Московские государство, навел [Бог] сего окаянного Гришку, так как желал Бог нас наказать не царями и королями и не хотел отомстить за праведную кровь царевича Дмитрия никакими ордами, но взял в Русской земле прах от земли, сего окаянного чернеца Гришку. О нем же начнем говорить далее. В пределах московских есть город Галич. В нем же живут в имениях своих множество воинов. Среди тех галичан жил сын боярский по имени Замятия Отрепьев. У него же было два сына: Смирной да Богдан. У того же Богдана родился сын Юшка. И когда он подрос, отдали его в Москву на учение грамоте. Грамота же ему далась не от Бога, но дьяволу сосуд содеялся, и был [он] грамоте весьма горазд, и в молодости постригся [в монахи] в Москве, не ведаю где, и пришел в Суздаль, в Спасо-Евфимьев монастырь. Архимандрит же Левкий, видя его юный возраст, отдал его под начал духовному старцу. Он же жил в том монастыре год, и из того монастыря ушел и пришел в монастырь Спасский на Куксу, и жил там двенадцать недель. И, услышав о деде своем Замятие, что тот постригся в Чудовом монастыре, пришел в Чудов монастырь, и в Чудове монастыре жил и был поставлен в дьяконы. Патриарх же Иов, слышав о нем, что он научен грамоте, взял его к себе к книжному письму. Он же жил у патриарха и начал составлять каноны святым. Ростовский же митрополит Иона, видя его у патриарха, возвестил патриарху, что сей чернец дьяволу сосуд будет. Патриарх же не поверил ему. Он же [чернец Гришка], окаянный, живя у патриарха в Чудовом монастыре, многих людей вопрошал об убиении царевича Димитрия и проведал об [297] этом подробно. От многих же чудовских старцев слышал [я], что [Гришка] в шутку говорил старцам: “Царь буду на Москве”. Они же на него плевали и смеялись. Тот же преждереченный митрополит ростовский возвестил самому царю Борису, что сей чернец самому сатане сосуд. Царь же Борис, услышав такие слова, повелел дьяку Смирному Васильеву послать его [Гришку] на Соловки под крепкое начало. Тот же Смирной сказал [об этом] дьяку Семейке Евфимьеву. Тот же Семейка был Гришке родственник и молил Смирного, чтобы его сослал не сразу, а хотел о нем хлопотать. Дьявол же его [Гришку] укрывал: положил Смирному [это дело] в забвение, и [тот] царский приказ позабыл. Он же, Гришка, узнав об этом, побежал из Москвы, и прибежал в галичский монастырь, к [преподобному] Якову на Железный Борок, и, немного пожив тут, ушел в Муром, в Борисоглебский монастырь, а в Борисоглебском монастыре строитель дал ему лошадь и отпустил его. Он же, Гришка, пошел на Северщину, и пришел в Брянск, и в Брянске сошлись с ним такие же воры чернецы Мисаил Повадин с товарищем. С ними же [Гришка] соединился и пошел в Новгородок Северский в Спасский монастырь, и тут пожил немного. Тот же окаянный Гришка жил у архимандрита в келий, и отпросился у архимандрита с теми же окаянными старцами в Путивль, сказав, что: “Есть де у меня в Путивле, в монастыре, родня”. Архимандрит же [об обмане] не догадался, и отпустил их в Путивль, и дал им лошадей и провожатого. Он же, окаянный Гришка, написал память: “Аз есмь царевич Димитрий, сын царя Ивана; как буду на престоле отца своего в Москве, и я тебя пожалую за то, что ты меня принял в своей обители”. И ту память оставил у архимандрита в келий. Они же, окаянные чернецы, пошли в путь и, придя к пути на Киев, поворотили на ту дорогу. Тот же провожатый им говорил: “Сие путь к Киеву, а не к Путивлю”. Они же его от себя отогнали, [говоря]: тот путь знает Мисаил Повадин. Тот же провожатый пришел и возвестил обо всем по порядку архимандриту. Архимандрит же о том весьма оскорбился, и, придя к ложу своему, увидел над изголовьем память. Он же вынул ее и посмотрел, а в ней написано было преждереченное сего окаянного Гришки послание. Он же начал плакать, не ведая, что ему сделать, и положил на Бога упование, и о той памяти никому не возвестил. Тот же Гришка с товарищами пришли в Киев. В Киеве же воеводствовал князь Василий Константинович Островской и держал православную веру крепко. Увидев их, был он рад и повелел тому Гришке служить у себя обедню. Он же [Гришка] ему полюбился, и послал его [князь] в Печерский монастырь и повелел его там покоить и беречь во всем. Тот же Гришка жил в монастыре не по христианскому обычаю: всякую скверну творил и мясо ел. Видя его скверную жизнь, возвестили [298] [от том] архимандриту; архимандрит же возвестил князю Василию. Князь же Василий, о том услышав, повелел его поймать и казнить. Враг же его [Гришку] хранил, ведя его к последней погибели. Сведав о том, бежал [Гришка] из монастыря, и низверг с себя иноческий образ и облекся в мирское платье, и побежал к князю Адаму Вишневецкому в его город, был у князя Адама во дворе, среди простых людей.

87. О Гришке, как [он] обманом назвался царевичем, будто перед смертью. Тот же окаянный Гришка дьяволом был научен: написал письмо о том, как преставился царь Иван, и как царевича Дмитрия царь Федор отпустил на Углич, и как повелел его Борис убить, и как будто его Бог укрыл; а вместо него будто бы убили угличского поповского сына, а его будто укрыли бояре и дьяки Щелкаловы по приказу будто отца его, царя Ивана, и как будто не могли его долее укрывать, и проводили его в Литовскую землю. Сам же злодей, по дьявольскому наущению, лег, будто болен и едва может говорить. То же письмо хранил у себя тайно под постелью, и повелел призвать к себе попа, будто исповедаться, и злым лукавством приказал тому попу: “По смерти моей погреби меня честно, как царских детей погребают; и сей тайны тебе не скажу, а есть о всем том у меня письмо спрятано под моей постелью; и как отойду к Богу, и ты сие письмо возьми и прочти его тайно, никому же о том не говори: Бог уже мне так судил”. Поп же, услышав это, шел и возвестил князю Адаму. Князь же Адам пришел к нему сам и вопрошал его обо всем. Он же ничего ему не отвечал. Князь же Адам у него под постелью начал искать. Тот же будто противился, не хотя будто того свитка дать. Тот же князь Адам взял у него силой и, посмотрев в тот свиток, впал в ужас, не ведая, что делать. И, не хотя это утаить, взял его [Гришку] и пошел с ним к королю на сейм. Король же его и вся рада расспрашивали; он же, злодей, рассказывал им [все то], как сущую правду; всех же больше за него ратовал Сердомирский воевода. Король же Жижимонт и вся рада, не боясь праведного суда Божия и не помня крестного целования, на чем крест целовали в мирном постановлении, яко же и лукавый Витовт король преступил и разорил мирный завет, и шел и ратью взял псковские пригороды и волости и села повоевал, так и сей клятвопреступник Жижимант, король польский, и вся рада начали тому окаянному Гришке помогать: рать ему позволили нанять; а он, окаянный Гришка, им дал на том обещание, чтобы быть с ними в единой еретической латинской вере.

88. О посылке с Дона в Литву от казаков к Гришке Отрепьеву. И уведали про него такие же воры собаки донские казаки, и послали к нему с Дона атамана Корелу, с ним же послали казаков и дары многие, и били ему челом, чтобы он не мешкал, шел [299] на Московское государство, а они ему все рады. Те же окаянные поляки, видя приезд [людей] из Московского государства, ему наипаче начали помогать. Тем же казакам от царя Бориса было гонение великое: не пускали их ни в какой город, куда они ни придут, и их везде хватали и по темницам сажали. И они же пошли к нему, иное и поневоле, не имея себе пристанища нигде.

89. О том же Гришке Отрепьеве, как весть пришла из Литвы, и о море в Смоленске. Пришла же весть царю Борису, что объявился в Литве царевич Дмитрий. Царь же Борис ужаснулся. В то же время было в Смоленске моровое поветрие, заставы же были от Смоленска по всему смоленскому рубежу. Царь же Борис наипаче [их] повелел укрепить и прибавил [застав] до Брянска, чтобы никто из Литвы и в Литву не ходил, все укрывая, чтобы вести не было в Москве. Сам же послал лазутчика в Литву проведывать, кто он [самозванец] есть. И пошли лазутчики, проведали про него и опознали его и, придя, возвестили царю Борису. Он же о том посмеялся, вспомнив, что хотел его сослать на Соловки, в заточение, и повелел к себе призвать преждеименованного Смирнова [Васильева], и вопрошал его о том окаянном Гришке. Тот же Смирной как мертвый перед ним [царем] стоял и ничего не мог отвечать. Царь же Борис очень опечалился, того же Смирнова повелел поставить на правеж, и взыскали на нем дворцовую казну, и повелели его бить на правеже, и убили его до смерти.

90. О посланнике в Литву, о том же Гришке. И послали в Литву посланника о нем [Гришке] говорить и обличать дядю его [Гришки] Смирнова Отрепьева. Смирной же пришел в Литву и на посольстве все говорил. Они же ничему тому не поверили. Смирной же просил, чтобы того вора ему показали. Они же ему ничего не показали и отпустили его к Москве ни с чем. Смирной же, придя, возвестил все царю Борису. Царь же Борис, услышав об их лукавстве, послал по городам к литовскому рубежу воевод со многой ратью и повелел города укрепить.

91. О приходе Расстриги и о сдаче городов и захвате воевод. Тот же окаянный Гришка, собравшись с литовскими людьми и черкасами, пришел на Украину под град Чернигов, и начал к Чернигову приступать. Воевода же был тут князь Иван Татев, и начал с ним биться, не ведая того, что в ратных людях измена; и пришли все ратные люди, и его [Татева] схватили, и сами сдались Расстриге, и крест ему целовали. Так же и в Путивле окаянный князь Василий Рубец Мосальский да дьяк Богдан Сутупов, задумав так же, окольничего Михаила Салтыкова схватили, а к нему [Расстриге] послали с повинной. Тот же Гришка начал того князя Василия [Мосальского] жаловать: никому такой чести не было, как ему. Потом же иные города; в Рыльске так же воевод схватили и, связав, [300] привели к нему. Потом же украинные города: Царев город, Белгород, Оскол, Валуйка, Курск и Комарицкая волость везде воевод хватали, вязали и к нему посылали. И собрался [Гришка] с изменниками государевыми и с литовскими людьми, и пошел под Новгород-Северский, чая в нем такой же измены. Воеводы же в ту пору в Новгороде сидели боярин князь Никита Романович Трубецкой да Петр Федорович Басманов; сели в осаде и бились с ним мужественно, ни на которую лесть его расстригину не прельстились.

92. О побоище под Новым городком московских людей и о побоище литовских людей под Северским. Царь же Борис послал в Северскую землю своих воевод со многой ратью боярина князя Дмитрия Ивановича Шуйского с товарищами, три полка. Они же пришли к Брянск, а тот окаянный Гришка стоял под Новым городком. Бояре же о том писали царю Борису. Царь же Борис, прочитав то послание, послал боярина своего князя Федора Ивановича Мстиславского с товарищами, со всей ратью. Боярин же пришел в Брянск и пошел из Брянска на того окаянного Гришку под Новый городок. Под Новым же городком был бой, и, гневом Божиим, русских людей побили, сего храброго воеводу князя Федора Ивановича ранили во многих местах. Бояре же отошли в Стародуб Северский. Тот же окаянный Гришка отошел в Комарицкую волость, в Челимский острожек. Царь же Борис, узнав, что на него гнев Божий, дал обет пойти по монастырям на богомолье, а боярам повелел идти за ним [Гришкой]. Бояре же пришли в Северский острожек. Пришел на них окаянный Гришка со многой ратью, а в ту пору пришел с Москвы на помощь боярин князь Василий Иванович Шуйский со стольниками и стряпчими. И милостью Божией, помощью московских чудотворцев того окаянного Гришку побили, одних черкас перебили у них 7000. Он же побежал в Путивль. К царю же Борису послали с сеунчем Михаила Борисовича Шеина. Царь же Борис в ту пору был у Живоначальной Троицы в Сергиевом монастыре. Услышав о такой победе над врагами, [царь] был рад и повелел молебны петь, Михаила же Борисовича пожаловал, дал ему окольничество.

93. О походе бояр под Рыльск. Бояре же князь Федор Иванович Мстиславский с товарищами пошли со всей ратью в Рыльск, в Рыльске же сидели изменники князь Григорий Роща Долгорукий да Яков Змиев, и стреляли со [стен] города из наряда по полкам, не подпуская близко к городу, а то вопили, что “стоим за прирожденного государя”. Бояре же, видя их злую измену и непокорность государю, не желая крови христианской проливать, от Рыльска отошли и пришли в Комарицкую волость.

94. О походе бояр от Рыльска в Радонежский острог. Царь же Борис, узнав, что бояре от Рыльска отошли и пришли в [301] Комарицкую волость, прислал ближних своих людей стольников, и стряпчих, и дворян московских, и всяких чинов людей и дворовых. Они же пришли вскоре в полки к боярам.

95. О присылке к боярам [послов от царя] с кручиной в Радонежский острог. Царь же Борис раскручинился на бояр и на воевод, что не поймали того Гришку, и послал к ним с посланием окольничего Петра Никитича Шереметева да думного дьяка Афанасия Власьева. Они же пришли в полки, в Радонежский острог, и начали говорить боярам и всей рати: “То сделалось вашим нерадением, сколько рати побили, а того Гришку не сумели поймать”. Бояре же и вся рать тем огорчились. В рати появилось нестроение и ужас перед царем Борисом, и с той поры многие начали думать, как бы царю Борису изменить, а тому окаянному Гришке служить.

96. О приезде из Нового города воевод в Москву. Воеводам же князю Никите Романовичу Трубецкому да Петру Федоровичу Басманову [царь] повелел быть в Москве и в Москве великую честь им воздал. Петра же [царь] больше князя Никиты жаловал, а того в нем не чаял, что он сотворит над царицей его и детьми.

97. О приходе боярском под Кромы. Бояре же пришли из Радонежского острога под Кромы, и пришли под Кромы в Великий пост, и град Кромы осадили и начали бить из наряда. В ту пору стоял под Кромами Федор Иванович Шереметев и бился с ними с ворами беспрестанно. В Кромах в ту пору сидел изменник Григорий Акинфеев да атаман донской Корела с донскими казаками. Тот же Корела в Литве у него [Гришки] был. Они же отнюдь не обратились [к государю], но бились со всей ратью; грехов же ради наших, многих людей побивали из осады.

98. О зажжении града Кромы. Бояре же, видя их крепкое стояние, начали умышлять, как бы тот град сжечь, и послали [зажигальщиков] ночью. Они же шли и зажгли град. Казаки же из града побежали и сели в остроге. И как град сгорел, государевы же люди сели на валу, они же, воры, бились беспрестанно, никак не подпуская к острогу, и было им утеснение великое. Михаиле же Салтыков, видя тем врагам утеснение и не поговорив с боярами, государеву рать свел, норовя тому окаянному Гришке.

99. О болезни в рати и о присылке в Москву [по случаю] болезни. Грехов ради наших, появилась под Кромами среди ратных людей скорбь великая, мыт. Царь же Борис, то услышав, огорчился и прислал всякого питья и всякого зелья, которые пригодны к болезням, и тем им оказал помощь великую.

100. О преставлении царя Бориса. После Святой недели в канун [праздника] Жен Мироносиц царь Борис встал из-за стола, после кушанья, и внезапно пришла на него болезнь лютая, и едва успели постричь его [в монахи]. Через два часа от той же болезни [302] [царь] и скончался. Погребен был [царь Борис] в соборе Архистратига Михаила в приделе Ивана Списателя Лестницы, где же погребен царь Иван Васильевич с детьми. Преставился же царь Борис в лето 7113 (1605) году апреля в ... (Число не проставлено во всех списках. Должно быть 13. — Примеч. ред.) день, царства же его было 7 лет.

101. О наречении царевича Федора [Борисовича] на царство и о посылке под Кромы. На Москве же бояре и все люди нарекли на царство царевича Федора Борисовича и крест ему целовали. Под Кромы же, в полки, послали ко кресту приводить новгородского митрополита Исидора да бояр: князя Михаила Петровича Катырева-Ростовского да Петра Басманова; того же Петра послали для верности. Царица же и царевич ему говорили, чтоб и царевичу служил так же, как царю Борису, отцу его. Он же, Петр, отвечал им ложью, что хочет им служить верно. Он же, Петр, всю злую беду соделал. Боярам же, князю Федору Ивановичу Мстиславскому, да князю Василию Ивановичу, да князю Дмитрию Ивановичу Шуйским, повелел [царевич] быть в Москве. С тем, что бояр тех взяли к Москве, и все дело испортилось под Кромами.

102. О приезде под Кромы митрополита и о крестном целовании, и об измене боярской, и о рати. Пришел под Кромы новгородский митрополит Исидор с боярами и начал приводить к кресту [за царевича Федора] всех ратных людей. Некоторые, помня свою православную христианскую веру, по государе плакали и крест целовали с правдою; некоторые же не хотели видеть в Московском государстве добра, те же о такой погибели радовались. После же того крестного целования вскоре совещался [с другими], на злую свою погибель, и забыл крестное целование Петр Басманов. Ему же был в той мысли советник князь Василий Голицын с братом со князем Иваном, да Михаиле Салтыков; да с ними же в совете городовые дворяне Рязани, Тулы, Каширы, Алексина. И, забыв свое обещание и крестное целование, царевичу Федору изменили, начали бояр хватать: схватили Ивана Годунова и связали. По своему лукавству князь Василий Голицын велел и себя связать, желая от людей утаить, а от Бога не утаить ничего же. Бояре же и ратные люди, которые помнили о своей душе, покинув все свое имущество, душой и телом побежали: князь Михаиле Петрович Катырев да князь Андрей Андреевич Телятевский прибежали в Москву. Царица же и царевич всех тех, кто с ними ратные люди прибежали, пожаловали.

103. О походе [Гришки] из Путивля и о посылке [его гонцов] к Москве. Те же [бояре], которые изменили под Кромами, поцеловали крест [Гришке] и послали с повинной к тому вору в Путивль князя Ивана Голицына с товарищами. Они же пришли в [303] Путивль. Он же, Гришка, им был рад. Многие же пришли тут и узнали его, окаянного, и начали о согрешении плакать, а помочь никто никому не умел. Он же собрался со всеми людьми и пошел к Кромам. Бояре же, которые изменили под Кромами, встретили его. Он же их пожаловал, а сам пошел на Москву. И узнали о том в городах, воевод всех перехватали и к нему всех привели. Пришел же [Гришка] под Орел, и некоторые [люди] стояли за правду, не хотели на дьявольскую прелесть польститься. Они же перед ним были оклеветаны, и их повелел [Гришка] перехватать и разослать по темницам. Ивана же Годунова послал в тюрьму, а иных по иным городам разослал. И начал думать [Гришка], как бы ему послать [гонцов] в Москву. И тут же были дьяволом научены Наум Плещеев да Гаврило Пушкин. Они же у вора на то напросились. Он же их пожаловал и отпустил их к Москве, повелел им прийти под Москву, в село Красное. Они так и сделали.

104. Об измене московской. Те же мужики красносельцы их приняли и рады им были. Пришла же весть царевичу, что те мужики изменили и хотят быть в городе. Он же повелел послать их схватить, но против Божией десницы никто не может устоять: ничего не смогли. Те же посланные из Красного села не дошли [до города], испугались и назад вернулись. Те же вражьи посланцы красносельцы собрались и пришли в город на Лобное место. Многие же служивые люди к ним приставали: иные своей охотою, а иные и страха ради смертного, видя такое прогневание Божие. Бояре же пришли к патриарху и возвестили ему о злом совете московских людей. Патриарх же Иов, столп непоколебимый, со слезами молил, укреплял их, и ничего не достиг. Миром же пришли в город, и бояр взяли и повели на Лобное место, и прочитали его, окаянного, дьявольские прелестные грамоты, и возопили все единогласно и здравствовали его, Расстригу, на государство. Пошли же во град [Кремль], царицу же и царевича и царевну схватили, и отвели на старый двор царя Бориса, и приставили к ним приставов. Годуновых, и Сабуровых, и Вельяминовых перехватали и всех отдали приставам. Дома же их все разграбили миром: не только имущество пограбили, но и хоромы разломали, и в селах их, и в поместьях, и в вотчинах также пограбили. Те же его [Гришки] посланцы, Гаврило Пушкин и Наум Плещеев, послали к нему с сеунчем. Он же, окаянный, то услышав, возрадовался и быстро пошел на Тулу.

105. О приезде на Тулу бояр и всяких чинов людей и о приходе донских казаков. В Москве же все люди целовали ему [Гришке] крест и послали к нему с повинной князя Ивана Михайловича Воротынского да князя Андрея Андреевича Телятевского. И с ними пошли к нему, Гришке, многие люди всяких чинов, и пришли к нему на Тулу. В то же время пришли к нему казаки с Дона: [304] [атаман] Смага Чертенский с товарищами. Он же им был рад и пустил их к руке прежде московских бояр. И яко лютые звери злятся на людей, так и сии воры казаки лаяли и позорили бояр, которые пришли из Москвы. Бояр же московских повелел пустить к себе и их наказывал и ругал, яко истинный царский сын. Повелел же многих давать приставам и разослать по темницам. Князя же Андрея Телятевского те же воры казаки едва не убили до смерти, только чуть живого оставили и послали в тюрьму.

106. О патриархе Иове и рассылке Годуновых. До приезда боярского, еще не приехали [бояре] из Москвы [на Тулу], он же, Гришка, послал в Москву, на злое свое умышление, на убийство царицы и царевича тех своих советников и доброхотов, угодников своих князя Василия Голицына, да князя Василия Мосальского, да дьяка Богдана Сутупова, а распоряжаться всем послал Петра Басманова. Те же его советники пришли к Москве и повеление его, окаянного, творили: патриарха Иова с престола свели, привели его в соборную церковь и начали с него снимать святительское платье. Он же, взяв с себя панагию, подошел к образу Пречистой Богородицы, который писал богогласный евангелист Лука, и начал со слезами у образа Пречистой Богородицы говорить: “О Всемилостивая Пречистая Владычица Богородица. Сия панагия и сан святительский возложен на меня, недостойного, в храме Твоем, Владычица, у честного образа Твоего, чудотворной иконы. Сею же [панагией] я, грешный, исправлял слово Сына Твоего Христа Бога нашего девятнадцать лет, сия православная христианская вера нерушима была; ныне же, грехов ради наших, видим на сию православную христианскую веру нахождение ереси. Мы же, грешные, молим: “Умоли, Пречистая Богородица, Сына Своего Христа Бога нашего, утверди сию православную христианскую веру непоколебимо”. И плакал много часов, и ту панагию положил у образа Пречистой Богородицы. Они же, те его [Гришки] посланцы, взяли его 1патриарха] и положили на него черное платье, и вывели его из соборной церкви и посадили его в телегу, и сослали его в Старицу в монастырь Пречистой Богородицы, где он когда-то принял постриг. Всех же Годуновых, Сабуровых и Вельяминовых из Москвы послали по тюрьмам в понизовые и в сибирские города. Одного из них, Семена Годунова, сослали в Переславль Залесский с князем Юрием Приимковым-Ростовским, и там его удушили.

107. Об убиении царевича Федора с матерью. После ссылки патриарха Иова и Годуновых тот же князь Василий Голицын да князь Василий Мосальский, взяв с собой Михалка Молчанова, да Андрея Шерефединова, да трех человек стрельцов, пошли на старый царя Бориса двор, где сидели царица и царевич за приставами, и вошли в храмину, где они сидели. Царевич же с царевной сидели, как агнцы [305] нескверные, ожидая себе заклания, яко же за праведную кровь царевича Дмитрия отмщая Бог за отеческое прегрешение над такой же нескверной кровью, над царевичем Федором. Те же стрельцы убийцы развели их по храминам порознь. Царицу же Марию те убийцы удавили в том же часу, царевича же многие часы давили, яко не по молодости его дал ему Бог в ту пору мужество. Те же злодеи убийцы ужаснулись, яко один с четырьмя борется, один же из них, злодей убийца, ухватив за тайные уды, раздавил [их]. Тот же князь Василий [Голицын] с товарищами сказал миру, что царица и царевич со страху выпили [отравленное] зелье и померли, царевна же едва ожила. Повелел же их тела положить в гроб. Отмщением же Бога за кровь царевича Дмитрия и иные неповинные крови, яко и мертвое тело поругано было. Тело же царя Бориса в [церкви] Архангела выкопали и положили в гроб простой, и несли с царицей и царевичем просто, и погребли на Стретенской улице в Варсонофьевском монастыре. Царевну же Оксинью постригли [в монахини] и сослали во Владимир в Девичий монастырь. К тому же окаянному Гришке послали с вестью, что погубили царицу и царевича. Он же, окаянный, рад был.

108. О приходе Расстриги к Москве. Пошел тот Расстрига с Тулы и пришел в Серпухов, а из Серпухова пришел на реку Московку. Тут на реке Московке встретили его со всем царским чином, и [духовные] власти пришли, и всяких чинов люди. С Москвы же реки пошел к Москве, и пришел в село Коломенское и встал тут. День же был тогда прекрасен, многие же люди видели тут: над Москвою, над градом и над посадом, стояла тьма, кроме же города нигде не [было] видно. А из Коломенского же пошел Расстрига к Москве, из Москвы же его встретили чисто (Так во всех списках, по смыслу должно быть “честно”. — Примеч. ред.) всякие люди, и с крестами его дожидались на Лобном месте. Он же, Расстрига, сошел с коня и пришел к крестам, и повелел начать петь молебны, а те ла-тыне литва сидели и трубили в трубы и били в бубны. С Лобного же места пошел во град [Кремль], в царские хоромы, и начал пировать многие дни с тою литвою, и с советниками. Люди же московские многие его, окаянного, опознали, и плакали о своем согрешении, и не могли ничего сделать, кроме рыдания и слез.

109. О патриархе Игнатии. Тот же Расстрига начал думать, как бы избрать на престол патриарший такого же окаянного, как и он сам. От папской веры боялся взять так скоро и взял с Рязани архиепископа Игнатия, а прежде был [он] кипрским архиепископом в Греках, и пришел к Москве при царе Федоре. Царь же Борис не распознал в нем, окаянном, ереси и послал его [архиепископом] на Рязань. И поставили его на Москве в патриархи, он же, Игнатий, [306] его, еретика, венчал царским венцом в соборной церкви Пречистой Богородицы.

110. О приходе к Москве царицы Марфы. Пришла же к Москве царя Ивана Васильевича царица, царевича Дмитрия мать. Он [Расстрига] же, окаянный, встретил ее в Танинском. Того же не ведает никто, страха ли ради смертного, или по своему хотению, назвала [она] Гришку истинным сыном своим, царевичем Дмитрием. Он же пришел с ней к Москве и устроил ее в Вознесенском монастыре, и держал ее, как истинную мать.

111. О князе Василии Ивановиче Шуйском с братьями. Видели же многие православные люди на православную христианскую веру гонение, боярин князь Василий Иванович Шуйский с братьями начал помышлять, чтобы православная христианская вера до конца не разорилась. Он же, тот Гришка, уведал о них, повелел их схватить и повелел собрать собор, и объявил про них, что “умышляют сии на меня”. На том же соборе ни [духовные] власти, ни из бояр, ни из простых людей никто за них [Шуйских] не стоял, все же на них кричали. Он же, Расстрига, видя, что никто им не помогает, повелел посадить их в темницу; старшего же брата их, князя Василия, повелел казнить, и едва упросили его царица Марфа и бояре [пощадить]. Он же от казни их освободил и разослал по городам, в галицкие пригороды, по темницам.

112. О казни и о пытках. Люди же московские, видя на себя гонение, друг с другом переговаривались, а друг на друга клеветали. Он же [Расстрига], окаянный, еще более разъярился на православных христиан: многих, схватив, разными пытками пытал; иные же, не стерпев пыток, на себя [напраслину] говорили, а иные же крепились, а другие и впрямь его, Расстригу, обличали. Он же, Гришка, разослал их по темницам, а Петру Тургеневу, выведя его на Пожар, отсек голову, и многие беды творил, яко и язык человеческий не может изречь о его злодейском житии.

113. О посылке в Литву за Сердомирским с дочерью. Тот же Расстрига, по обету своему, послал в Литву Афанасия Власьева свататься за себя у Сердомирского воеводы. Бояре же все и всяких чинов люди, не убоясь праведного суда Божия, не восхотели от Бога принять венца страстотерпечского, все ему, Гришке, потакали: посылали грамоты в Литву за подписями святителей и бояр и называли его истинным прирожденным государем, царя Ивана Васильевича сыном. Король же и вся рада позволили Сердомирскому воеводе дочь свою отдать [за Гришку]. Он же, Сердомирский, собрался со своими и со многими поляками и пошел к Москве с несметным богатством. Афанасий Власьев пришел к Москве вперед [Сердомирского] и возвестил то ему [Расстриге]. Он же, окаянный, послал навстречу [Сердомирскому] в Смоленск князя Василия Мосальского [307] с товарищами. Князь Василий же пришел в Смоленск и их [поляков] принял, к нему же, Гришке, в Москву послал [о том] с вестью.

114. О приходе к Москве Сердомирского с дочерью и о встрече [их]. Сердомирский же с дочерью своею пришел под Москву, тот же Расстрига всем людям ратным повелел встречать [их] за городом, и приняли [их] с великой честью. Сердомирского же поставили на старом дворе царя Бориса, дочь же его в Вознесенский монастырь поселили к царице, всех же панов поставили по дворам боярским, многим же сотворив утеснение.

115. О царе Симеоне Тверском. Царь же Симеон был привезен в Москву, сам же не видев, но слышав о такой беде, начал многим людям говорить, чтобы не переходили из православной христианской веры в латинство. Он же, Расстрига, о том узнал и повелел его схватить, и сослал в Соловецкий монастырь, где его и постригли.

116. О послах литовских. Пришли из Литвы послы к Москве от короля польского Жигимонта, прося у него [Расстриги] земли вплоть до Можайска, и о том говорили, чтобы он обещание свое исполнил и с ними, польскими и литовскими людьми, заодно на крымского царя шел бы войной. Он же, злодей, являясь перед московским народом, отвечал: “Ни единой пяди Московской земли не отдам в Литву”, — а сердце его, окаянного, давно к ним [лежало, чтобы им] желанное их получить. А про войну крымскую сказал послам, что со всей ратью на весну готов, и послал на Украину, в град Елец, с нарядом и всякими запасами, и рати повелел быть всем готовыми.

117. Об у мышлении [против Расстриги] и казни стрелецкой. Литовские же люди в Москве ходили по церквям Божиим, и христиане же никто им не смели перечить. И возникла мысль у служивых людей, у стрельцов, чтобы им к кому-нибудь пристать [с заговором]. И один стрелец из них возвестил о том Петру Басманову. Петр же Басманов возвестил о том окаянному, он же [Расстрига] повелел их, перехватав, привести во дворец. Привели их во дворец, и тот же Петр Басманов начал их расспрашивать. Они же, не ужасаясь ничего, не желая суетного жития мира сего, начали ему говорить встречь. Голова же стрелецкий Григорий Микулин, не убоявшись суда праведного Божия, дерзнул на смертное убийство, сам своими руками побил их во дворце и рассек их на части. Тот же Расстрига его [Микулина] пожаловал и от должности отставил, а дал думное дворянство.

118. О женитьбе Расстригиной. Тот же окаянный Расстрига женился на той дочери Сердомирского и венчался в соборной апостольской церкви Пречистой Богородицы и церковь Божию осквернил, введя в церковь некрещеных латинян, никем же не возбраняем. А женился мая в 8-й день. [308]

119. Об убиении Расстриги. Люди же Московского государства, видя такой гнев Божий на себя, единодушно все замыслили, как бы против него, окаянного, сотворить [заговор], чтобы православная вера до конца разорена не была. Против него же. Расстриги, больше всех выступал тот же князь Василий Шуйский с братьями; собравшись, пришли на него того же месяца мая в 14-й день. За него [Расстригу] стояли советники его, Петр Басманов с немцами и с стрельцами московскими. Они же [Шуйские с товарищами], призвав Бога в помощь, пошли на врага. Он же [Расстрига], видя то, выбросился из палаты в окно, стрельцы же его подхватили и привели опять в палату, и бились за него. Начали же стрельцы боярам говорить: “Идем к царице, допросим ее; и если будет, [что он] истинный сын ее, мы все помрем за него, а если скажет, что не истинный, то в нем Бог волен”. И пришли к царице, и вопросили ее. Она же со слезами возопила: “Ныне знаю его, окаянного; называла его сыном своим ради страха смертного”. Пришли [от] нее и его. Расстригу, убили, и угодника его Петра Басманова убили с ним же; и вывезли на Пожар, и лежал [труп Расстриги] три дня на Пожаре, всему народу на обозрение, и Петр Басманов с ним же. Через три дня повезли его в Котлы и сожгли, а Петра Басманова схоронили у [церкви] Николы Мокрого.

120. О побоище и грабеже литовских людей в Москве. После убиения Расстриги, в тот же день, поднялся весь мир и пошел по дворам [на литовских людей] приступом. Они же, литовские люди, оборонялись и многих людей побивали. И многие дворы взяли приступом, и побили множество литовских людей, а некоторые отсиделись; и по дворам имущество их разграбили, да с ними же разграбили и дворы русских людей. И бояре, услышав про то, народ едва отбили от дворов. Литовских же людей посадили по дворам и приставили к ним приставов.

121. Царство царя Василия Ивановича. После убиения Расстриги начали бояре думать, как бы известить всю землю, чтобы приехали из городов к Москве всякие люди, и как бы по совету выбрать на Московское государство государя, чтобы всем людям [угоден] был. Бог же не миловал [нас] по грехам нашим; еще не к прекращению пролития христианской крови многие люди, умышляя, по совету князя Василия Ивановича Шуйского, не только без совета со всей землей, но и на Москве не ведали о том многие люди, на четвертый день после убиения Расстриги приехали в город и возвели князя Василия на Лобное место, и нарекли его царем, и пошли с ним в град в соборную церковь Пречистой Богородицы. Он же начал говорить в соборной церкви [то], чего испокон веков в Московском государстве не бывало: целую де крест всей земле на том, что мне никакого зла ни против кого не сделать без [решения] собора: [309] отец виноват, и против сына ничего не сделать; а будет сын виноват, а отец того не ведает, и отцу никакого зла не сотворить. А которые де были при царе Борисе обиды, и то никому не мстить. Бояре же и всякие люди говорили ему, чтобы он в том креста не целовал, потому что в Московском государстве такого не повелось. Он же никого не послушал и поцеловал крест на том на всем. По тому же и бояре и всякие люди целовали ему крест, а со всей землей и с городами о том не пересылались. По всем же городам привели [людей] к крестному целованию. Царь же Василий венчался царским венцом на той же неделе в соборной апостольской церкви Пречистой Богородицы, а венчал его казанский митрополит Гермоген с иными [духовными] властями в лето 7114 (1606) году.

122. О наставлении на патриаршество Гермогена патриарха. После воцарения же своего царь Василий сего злокозненного собеседника расстригина, патриарха Игнатия, с престола свел, и положил на него черное платье, и отослал его в Чудов монастырь под начало. На престол же был возведен казанский митрополит Гермоген, и поставлен был в патриархи московскими [духовными] властями: архиепископами, и епископами, и архимандритами, и игуменами.

123. О заключении литовских послов и рассылке [литовских людей] по городам. Послов же литовских заключили в Москве, привели их на Посольский двор и приставили к ним приставов многих. Сердомирского же с дочерью и всех литовских людей, которые пришли с расстригиной женою, [царь] послал по городам: в Ярославль, на Кострому, в Галич; а повелел их посадить на дворах, и приставить к ним приставов, и беречь их велел крепко.

124. О посланниках московских в Литву. Царь же Василий послал посланника в Литву князя Григория Волконского да дьяка Андрея Иванова с обличением Расстриги: он смутил два государства, и в Москве его убили, собравшись всей землею. Король же и паны то посольство ни во что не ставили, сами же, как звери дикие, пыхали [злобой] на Московское государство; князя Григория отпустили в Москву ни с чем.

125. Об измене царю Василию городов и о рассылке [опальных]. Царь же Василий после воцарения своего, не помня своего обещания, начал мстить людям, которые ему грубили, бояр, и думных дьяков, и стольников, и дворян многих разослал по городам на службу, а у иных многих поместья и вотчины отнял. За ту же неправду Бог на нас попустил, а враг действовал: вложил враг мысль людям украинных городов, что того Расстригу Бог уберег, а вместе него будто убили немчина, подобного ему лицом. Первое же начало пролитию крови христианской: в Путивле городе князь Григорий Шаховской изменил царю Василию со всем Путивлем и сказал [310] путивльцам, что царь Дмитрий жив, а живет скрываясь, боится убийства от изменников. После того же Путивля изменили города Монастырское, Чернигов, Стародуб, Новый городок.

126. О перенесении в Москву мощей царевича Дмитрия и о чудесах. Царь же Василий, то услышав, что многие города изменили и во многих людях появилась шаткость, и желая объявить всем людям, чтобы поверили, а Бог восхотел прославить угодника Своего, мученика царевича Дмитрия, послал на Углич царь Василий бояр своих и [духовные] власти, князя Ивана Михайловича Воротынского, и повелел мощи царевича Дмитрия перенести в Москву. Власти же пришли в Углич, и взяли чудотворные мощи, ничем невредимы, лишь единая часть отдалась Богу, и понесли к Москве с честью. И когда были [мощи] близ Москвы, встретил их сам царь Василий с патриархом, и со всеми [духовными] властями, и боярами, и со всем народом Московского государства со умилением, со слезами и с рыданием. И поставили его многоцелебные мощи в соборной церкви [во имя] Собора Архистратига Михаила, и начали петь надгробное пение, и хотели скрыть под землю. Бог же, желая прославить Своего угодника, по евангельскому слову: “Не может град укрыться, стоящий на вершине горы”, — так и сему угоднику царевичу Дмитрию в сокрытии быть под землей [невозможно было], проявил Бог его мощи чудесами многими. Многим даровал Бог от него исцеление: слепые прозревали, хромые ходили и [больные] всякими различными недугами исцелялись. Царь же и патриарх, видя дар Божий, что проявил Бог Своего угодника, сделали раку, и положили его в раке над землей, как и по сей день мощи его лежат в раке невредимы, и составили праздничные стихиры и каноны, и установили праздник праздновать трижды в году: первое празднование на рождение, второе на убиение, третье на перенесение мощей в Москву.

127. О посылке из Москвы по городам и о походе на Елец. После перенесения мощей царевича Дмитрия послал царь Василий по всем городам грамоты, чтобы объявить о его чудотворных мощах и от прелести вражьей отвратить; они же тому не поверили, но еще более города начали изменять. Царь же Василий послал на Северскую землю и в украинные города воевод своих со многой ратью. Они же, изменники, все собрались; бояре же пришли под град Елец и стояли под градом, но ничего не могли сделать граду.

128. О новгородском моровом поветрии. В то же время в Новгороде Великом был мор великий, в том же году преставился боярин князь Михаиле Петрович Катырев в Новгороде, в моровое поветрие.

129. О воре Петрушке, как назвался царевичем, сыном царя Федора. [Было это] в те же времена, еще когда Расстрига [311] жил в Москве. Есть град, называемый Терка, на дальнем расстоянии от Москвы, а именовали же тот град по-русски Терек. На той же реке Терек живут казаки. По умышлению же в них дьявольскому завелось среди них воровство, назвали детину Илюшку, холопа Василия Елагина, сыном царя Федора, царевичем Петром, и о том писали Гришке Расстриге. Он же повелел ему [Петру] идти к Москве. Они же пошли к Москве рекою Волгою, и, когда пришли в Свияжский город, встретили их с той вестью, что того окаянного Гришку Расстригу в Москве убили. Те же казаки с тем вором поворотили назад, многие города и места разорили и пришли к городу Царицыну. Тут же были послы, которые были посланы в Кизылбаши, князь Иван Петрович Ромодановский, тут его и убили, и воеводу Федора Акинфеева убили, а сам вор Петрушка с казаками пошел на Дон и тут на Дону зимовал.

130. Об убиении и разорении служилых людей от холопов своих и крестьян. Когда же мы не исправимся перед Богом, мы непотребны, зависти и гордости не оставляем, за те же наши согрешения наводит на нас Бог то, что мы мучимы и убиваемы не от неверных, но от рабов своих и крестьян поруганы и убиваемы. В лето 7115 (1607) году собрались боярские люди и крестьяне, к ним же пристали украинные посадские люди, стрельцы и казаки и начали по городам воевод хватать и сажать по темницам. Бояр же своих дома разоряли и имущество грабили, жен же их и детей позорили и себе брали. Старшим у них был человек князя Андрея Андреевича Телятевского Ивашка Болотников. Собрался [он] со многими людьми и пришел под Кромы; и воеводы от Кром отошли. Слышали же бояре под Ельцом, что под Кромами возмутились, отошли от Ельца прочь и пошли все к Москве. Ратные же люди, отъехав в Москву, разъехались все по своим домам, царь же Василий в Москве остался с небольшим войском.

131. О приходе под Москву Болотникова и о побоище под Троицким московских людей. Город же Рязань с пригородами, и Тула, и Кашира, и иные города украинные царю Василию изменили и послали в Путивль [посланцев] с повинными. Они же в Путивле были, никого (Т. е. истинного государя — Примеч. ред.) в Путивле не видели и возвратились назад, но на истинный путь не обратились. И собрались все, и поставили себе старейшиной соловецкого сына боярского Истому Пашкова, и соединился [Пашков] с тем Ивашкой Болотниковым, и пошел под Москву. Город же Коломну взяли штурмом и разорили его, и, придя, встали за пятьдесят верст от Москвы Царь же Василий против них послал бояр своих и служилых людей, которые были в Москве, и посадских людей. И пришли [Пашков и Болотников] в Коломенский [312] уезд, разогнали многих дворян и стольников взяли [в плен]. Их же, взяв [в плен], отсылали всех в Путивль. Бояре же пришли в Москву [из-под Ельца].

132. О [воинской] посылке под Астрахань. Царь же Василий, услышав, что в Астрахани многих мелких людей, которые стояли за правду, побивали [сбрасывая] с раската и дьяка Афанасия Карпова убили, повелел под Астрахань идти боярину Федору Ивановичу Шереметеву, да Ивану Салтыкову, да Ивану Плещееву. Они же пришли к Астрахани. Астраханцы же их к Астрахани не пустили. Они же встали на острове на Балчике и поставили тут острог. Астраханцы же приступали к острогу, многие напасти творили; тех, кого брали [в плен] в Астрахань живыми, их различными муками убивали. В том же остроге, на Балчике, нашла на многих ратных людей болезнь цинга, и многие люди померли.

133. О крепком стоянии Нижнего Новгорода против воров. В то же время собрались мордва, и бортники, и боярские холопы, и крестьяне, пришли под Нижний Новгород и осадили его. У них же старейшинами были два мордвина: Москов да Воркадин, и стояли под Нижним и многие пакости городу делали.

134. О приходе к Москве смолян и о переходе рязанцев от воровских людей [к царю]. В городе же Смоленске архиепископ и воеводы и все люди ратные, услышав о такой настоящей беде Московскому государству, что хотят те воры царя и бояр перебить, возопили единогласно, и пришли под Москву, выбрав себе старейшиной Григория Полтева. Идя же [к Москве], очистили они [от воров] города Дорогобуж и Вязьму. Города же многие, услышав о том, начали к царю Василию [посланцев] с повинными присылать. Рязанцы же всем городом от тех воров отошли и пришли к Москве. Московские же люди, сидя в осаде и видя Божию милость, что рязанцы к ним пришли, и услышав о смолянах, наипаче укреплялись. Смоляне же, придя, встали в Новодевичьем монастыре, а из Москвы боярин князь Михаил Васильевич Шуйский пошел с ратными людьми и встал в монастыре Даниловском.

135. О побоище воровских людей в Коломенском и о приезде [к царю] Истомы Пашкова. На другой день после прихода смолян боярин князь Михаил Васильевич Шуйский с товарищами пошел к Коломенскому на воров, смоляне же пришли к нему. Воры же из Коломенского вышли со многими полками против них и начали биться Тот же Истома Пашков, поняв свое согрешение, со всеми дворянами и детьми боярскими отъехал к царю Василию к Москве, а те воры боярские люди и казаки, отбиваясь, отнюдь не обращались [к царю]. По милости же Всещедрого Бога и помощью Пречистой Богородицы и московских чудотворцев тех воров многих побили и живых многих взяли, так что в Москве ни в тюрьмы, ни в [313] палаты не вмещались; а назад же тот вор Ивашка Болотников ушел с небольшими отрядами и сел в городе Калуге; а иные [воры] сели в Заборье. Бояре же со всеми ратными людьми приступили к Заборью. Они же, воры, видя свое изнеможение, сдались все. Царь же Василий повелел их взять к Москве и поставить по дворам, и подавать кормы, и не велел их трогать; тех же воров, которые были взяты в бою, повелел бросить в воду.

136. О посылке бояр и воевод по городам на воровских людей. Царь же Василий послал на воров под города: в Серпухов боярина князя Ивана Ивановича Шуйского; под Арзамас князя Ивана Михайловича Воротынского; под Михайлов князя Ивана Андреевича Хованского; под Калугу князя Никиту Андреевича Хованского; под Венев князя Андрея Васильевича Хилкова; под Козельск Артемия Васильевича Измайлова. Боярин князь Иван Михайлович Воротынский город Арзамас взял, и повелел [ему царь] отойти в Алексин, а боярину князю Ивану Ивановичу Шуйскому из Серпухова ведено отойти под Калугу. Боярин же пришел под Калугу, и Калугу осадил, и приступал к Калуге приступом, и ничего им не учинил.

137. О посылке под Калугу бояр и воевод. Царь же Василий послал под Калугу бояр своих и воевод последних [оставшихся у него] с ратными людьми, князя Федора Ивановича Мстиславского, да князя Михаила Васильевича Шуйского, да князя Бориса Петровича Татева. Они же пришли под Калугу, и начали под Калугой с ворами сражаться, подвели гору деревянную к острогу и хотели зажечь [острог], и наметали же ту гору близко к острогу. Тот же Болотников вышел со всеми людьми [из города], ту гору зажег и на приступе многих людей перебил и ранил, а городу ничего не сделали.

138. Об отходе воевод от Михайлова города. Пришли же к Михайлову из украинных городов [ворам] в помощь. Михайловцы же, выйдя из града, от града [воевод] отбили. Они же пошли в Переславль Рязанский. Царь же Василий князю Ивану Хованскому повелел быть в Москве, а в Переславль послал на его место князя Бориса Михайловича Лыкова да Прокофия Ляпунова.

139. Об отходе воевод от Венева. Под Веневом же стоял воевода князь Андрей Хилков и Веневу не сделал ничего; из Венева же выйдя, воры отбили его от города. Воеводы же отошли на Каширу.

140. О походе из Алексина к Туле. Боярин же князь Иван Михайлович Воротынский из Алексина пошел под Тулу, а на Туле же в ту пору воров было много. Воевода же у тех воров князь Андрей Телятевский, выйдя со всеми людьми, князя Ивана Михайловича разогнал и едва ушел в Алексин.

141. О побоище на Вырке воровских людей. Из Путивля же и из иных северских городов воры пришли на помощь к Калуге, и [314] пришли на [реку] Вырку. Бояре же под Калугой услышали про них, что идут многие люди, воевода же с ними, ворами, князь Василий Мосальский. Бояре же послали из-под Калуги против них боярина Ивана Никитича Романова да князя Даниила Ивановича Мезецкого со многими ратными людьми. Они же встретили их на Вырке реке и начали с ними биться, и бились с ними день и ночь; и по милости Божией побили воров наголову, и воеводу князя Василия убили. Остальные же воры многие, на зелейных бочках сидя, под собой бочки с зельем зажгли и злою смертью померли. Бояре же возвратились в Калугу и языков многих привели.

142. Об убиении в Путивле и по городам бояр и воевод. Петрушка вор, который назвался царевичем, с Дона пришел в Путивль с казакам с донскими и с волжскими, и пришел в Царев Борисов. В Царе городе схватил воевод Михаила Богдановича Сабурова да князя Юрия Петровича Приимкова-Ростовского и, убив их, пришел в Путивль. По городам же бояр и воевод хватали и их убивали, а иных в Путивль приводили. В то же время убили при Петрушке и до его прихода в Путивль и по городам бояр: князя Василия Кордануковича Черкасского, князя Петра Ивановича Буйносова, Михаила Богдановича Сабурова, воевод и дворян, которых взяли в бою: князя Андрея Бахтиярова, князя Василия Тростенского, Ефима Бутурлина, Алексея Плещеева, Матвея Бутурлина, князя Савву Щербатова, Никиту Измайлова, Ивана да Андрея Воейковых, Михаила Пушкина, князя Юрия Приимкова-Ростовского, Федора Бартенева и иных многих воевод и дворян различными муками мучили: иных с башни кидали, иных с моста в ров, иных вверх ногами вешали, иных по стенам распинали, руки и ноги гвоздями прибив, из пищали расстреливали. Они же, как мученики древние, ничем не ужасались, их, воров, обличали, отнюдь на их вражью прелесть не прельщаясь, и все умерли за правду. Тот же князь Андрей Бахтияров в те времена был в Путивле воеводой, и его убили, и дочь его тот вор Петрушка взял к себе на позор, на постель.

143. О побоище на Пчельне московских людей. Тот же вор Петрушка, что назвался царевичем, сыном царя Федора Ивановича, собрался с воинскими людьми и пошел из Путивля на Тулу; к нему же пришли из-за порогов черкасы, и, выйдя из Путивля, послал вперед себя на Тулу многих ратных людей и повелел им с Тулы идти под Калугу. Они же пришли на Тулу и, собравшись, пошли на Калугу, воевода же у них был в ту пору князь Андрей Телятевский. И, не доходя до Калуги, стали на [реке] Пчельне. Бояре же под Калугою, услышав о том, послали против них бояр и воевод с ратными людьми князя Бориса Петровича Татева да князя Андрея Черкасского. Они же сошлись с ними на Пчельне и начали с ними биться. И гневом Божиим те воры их побили, и воевод князя Бориса [315] Петровича Татева и князя Андрея Черкасского убили, и многих ратных людей перебили. Остальные же прибежали в полки под Калугу. Бояре же и ратные люди тому ужаснулись, и от Калуги пошли к Москве, наряд бросив, и, отойдя, стали в Боровске.

144. О побоище под Козельском воровских людей и отходе воевод от Козельска в Мещовск. В то же время пришел под Козельск князь Михаил Долгорукий со многими воровскими людьми. По милости Божией тех воров побили и многих языков взяли. Воевода же Артемий Измайлов, услышав о том, что бояре от Калуги отошли, взял наряд и со всеми ратными людьми отошел в Мещовск.

145. Поход царя Василия Ивановича под Тулу и о посылке бояр и воевод под Каширу. Царь же Василий, услышав о такой настоящей беде, приговорил с патриархом Гермогеном и с боярами и пошел сам с ратными людьми всеми под Тулу, а вор Петрушка в ту пору пришел на Тулу. Сам же царь Василий пошел к Серпухову, а на Каширу послал с ратными людьми для оберегания боярина князя Андрея Васильевича Голицына да с Рязани велел идти боярину князю Борису Михайловичу Лыкову со всеми ратными людьми. Царь же Василий пришел в Серпухов, а воеводы с ратными людьми пошли на Каширу.

146. О побоище воровских людей на [реке] Возме. Вор же Петрушка, услышав, что царь Василий пошел в Серпухов, а воеводы с ратными людьми пришли на Каширу, послал от себя князя Андрея Телятевского да с ним многих ратных людей. Они же пришли к Кашире. Воеводы же, сведав об их приходе, пошли против них и сошлись на реке Возме. И был бой весь день, и начали воры московских людей осиливать. Московские люди, видя над собой такую победу от врагов, все возопили единогласно, что помереть всем до единого. Бояре же и воеводы князь Андрей, князь Борис, ездя по полкам, возопили ратным людям со слезами: “Куда нам бежать? Лучше нам здесь помереть друг за друга единодушно всем”. Ратные же люди все единогласно возопили: “Подобает вам начинать, а нам помирать”. Бояре же, призвав Бога, отложив все бренное, наступили на них, злодеев, со всеми ратными людьми, многую храбрость показав перед всеми ратными людьми. По милости же Всещедрого Бога тех воровских людей побили наголову, а остальные многие сели в оврагах, а тот князь Андрей Телятевский с небольшим отрядом бежал. Видя же все ратные люди, что много им вреда из того оврага от тех воров, возопили все единогласно, что помереть всем заодно. Слезли с лошадей и пошли все пешими со всех сторон, приступом. И по милости Божией всех тех воров побили наголову, разве что трех человек взяли живых. А милостью Божиею московским ратным людям вреда никакого в ту пору не [316] сделали. Бояре же пришли в Серпухов к царю Василию с великой радостью. Царь же Василий, видя их подвиг, обрадовался и пожаловал их своим государевым жалованием.

147. О взятии Алексина и побоище воровских людей на [реке] Воронее. Царь же Василий со всеми ратными людьми пошел к Алексину, и город Алексин, придя, взял приступом, и посадил в Алексине ратных людей, а сам пошел под Тулу со всеми людьми. Вор же, услышав про тот приход царя Василия, послал всех людей с Тулы (против царя Василия. Царь же Василий, услышав про то, что идут против него с Тулы) (Слова, поставленные в скобки, отсутствуют во всех списках и взяты из “Летописи о многих мятежах” — Примеч. ред. издания 1910 г.) воровские люди многие, послал вперед себя боярина своего князя Михаила Васильевича Шуйского с ратными людьми. Они же с ними сошлись под Тулой на речке Воронее и, по милости Божией, тех воров побили, а многих живыми взяли. Остальные же убежали в Тулу. Царь же Василий со всеми людьми пришел под Тулу и Тулу осадил.

148. О посылке под город воевод и о побоище под Козельском от воровских людей. А под Козельск послал [царь] князя Василия Мосальского с ратными людьми, а под Белев и под Волхов послал князя Третьяка Сеитова с ратными же людьми. Князь Третьяк, пойдя, очистил [от воров] города Лихвин, Волхов, Белев, а князь Василий встал между Козельском и Мещовском.

149. Об измене князя Петра Урусова с товарищами. Изменили же царю Василию под Тулой князь Петр да князь Александр Урусовы и иные многие мурзы, отъехали в Крым.

150. О воре стародубском, как назвался царем Дмитрием. Бог же попускает, а враг же действует; видит Бог наши неправды и лукавство, наипаче же любви не имеем, всякие казни наводит на нас, грехов ради наших. Яко волны морские: одна погибает, другая восстает, так же и наши беды и напасти: та беда утихает, другая же, грехов ради наших, восстает. В лето 7116 (1607) году пришел в Стародуб Северский человек незнаемый и назвался Андреем Андреевым сыном Нагово, с ним же пришел товарищ, сказался московским подьячим Алешкой Рукиным; а иные говорят, детина. А пришли неведомо откуда и сказали, что пришли от царя Дмитрия к ним. И сказали стародубцам, что царь Дмитрий прислал их вперед себя для того, чтобы [узнать] все ли ему рады, а он де жив, скрывается от изменников. Стародубцы же им все возопили единодушно: “Все мы ему рады; скажите нам, где он ныне, пойдем все к нему головами”. Тот же Алешка Рукин сказал им: “Здесь есть у вас царь Дмитрий”. Они же начали спрашивать. Он же им не сказал ни слова. Они же его взяли и повели к пытке и начали его пытать. Он же [317] им с пытки сказал: “Сей есть царь Дмитрий тот, кто называется Андреем Нагим”. Стародубцы же все начали вопить и звонить в колокола. Начальник же этому воровству был стародубец Гаврило Веревкин. Начали его все почитать царем и писали грамоты в Путивль, в Чернигов, в Новгородок. Они же к тому воровству тотчас пристали и начали собираться, и, собравшись, послали к царю Василию под Тулу стародубца сына боярского, и писали от себя в грамотах к царю Василию, что будто он похитил у него [самозванца] царство. Тот же сын боярский пришел под Тулу и, дьяволом наученный, говорил царю Василию: “Истинный ты [вор], под государем нашим прирожденным царем подыскал царство”. Царь же Василий повелел его пытать, и сожгли его на пытке до смерти. И он умер, говоря такие речи, так его окаянную душу ожесточил дьявол, что за такого Вора умер. Вор же, собравшись с воровскими людьми из северских городов, пошел под Брянск. Царь же Василий, услышав, что идет Вор под Брянск, велел послать из Мещевска воеводе Григорию Сумбулову резвых людей, чтобы проведать про вора и город Брянск сжечь. Григорий же послал ратных людей сто тридцать человек, а голову им велел выбирать между собой самим, кого захотят. Они же выбрали голову брянчанина Елизария Безобразова и пришли к Брянску, а в ту пору люди из Брянска вышли к Вору навстречу. Они же город Брянск сожгли и пришли опять в Мещовск. Вор же пошел и встал в Карачеве, а из Карачева пошел к Козельску, и пришел на князя Василия Мосальского, и многих ратных людей побил и ротмистра литовского Мартьяша Мизинова взял живым, а под иные города послал воевод; Дедилов, и Крапивну, и Епифань взяли приступом.

151. О потопе тульском. Пришел к царю Василию муромец сын боярский Фома Сумин сын Кравков и сказал царю Василию: “Дай мне посошных людей, я де потоплю Тулу”. Царь же Василий и бояре посмеялись над ним, как ему город Тулу потопить. Он же прилежно к нему опять: “Вели меня казнить, если не потоплю Тулу”. Царь же Василий дал ему во всем волю. Он же повелел всей рати, каждому человеку принести по мешку с землей и начал реку под Тулой запружать, и вода начала прибывать. Царь же Василий, видя его замысел, наипаче велел ему свершать это и повелел дать ему в помощь мельников. Он же реку запрудил и город Тулу затопил совсем. Воры же, видя свое изнеможение, царю Василию сдались, и вора Петрушку схватили, взяли и угодника его, всему [пролитию] крови зачинщика князя Григория Шаховского, тут же взяли и Ивана Болотникова и иных воров и отослали их к Москве. Сам же царь Василий по городам устроил воевод и пошел сам к Москве, а ратных людей повелел распустить по домам. И, придя в Москву, повелел того вора Петрушку повесить, а князя Григория Шаховского [318] послал на Каменное, а Ивашку Болотникова и Федьку Нагибу и иных [их] товарищей сослали в поморские города, и там их повелел казнить.

152. О посылке в Брянск воевод. Вор же, услышав, что взял царь Василий Тулу, побежал на Северскую землю и, придя, стал в Трубчевске. Царь же Василий послал воевод своих еще из-под Тулы под Брянск и велел идти [туда же] из Мещовска воеводе Григорию Сумбулову. Григорий же пришел в Брянск и занял Брянск; а после послал [царь] в Брянск воевод князя Михаила Федоровича Кашина да Андрея Никитича Ржевского. Они же, придя в Брянск, воеводу Григория Сумбулова отпустили, а сами на валу поставили острог.

153. О приходе литовских людей в Стародуб к Вору и осаде Брянска. Пришел к Вору из Литвы полковник Лисовский с небольшим отрядом, услышав о том, что царь Василий пошел к Москве, а рать всю отпустил. Начал [Лисовский] говорить Вору о том, чтобы идти на Брянск: “Покамест де у царя Василия будут собираться ратные, мы де тот замок, идучи, возьмем”. Вор же его выслушал и начал собираться. К нему же начали прибывать литовские люди. И, собравшись, пошел на Брянск и, придя, Брянск осадил и великое утеснение Брянску сделал. Обоим войскам утеснение было, потому за все биться приходилось: за воду и за дрова; и голод был великий, такой, что начали и лошадей есть.

154. О приходе к Вору донских казаков, которые привели вора же Федьку, что назвался царевичем. Пришли же к Вору казаки и привели с собою вора же, назвавшегося царевичем Федором, сыном царя Федора Ивановича, а ему [самозванцу] будто бы [он] племянник. Тот же вор, который назвался царевичем Дмитрием, того вора Федьку, которого привезли казаки с Дона, под Брянском убил.

155. О посылке под Брянск боярина и воеводы князя Ивана Семеновича Куракина с ратными людьми. Царь же Василий, услышав, что Брянск от врагов в утеснении великом, послал из Москвы боярина своего князя Ивана Семеновича Куракина, а из Мещовска велел вперед идти воеводе князю Василию Мосальскому с ратными людьми. Князь Василий же пошел вперед под Брянск, не дождавшись князя Ивана Семеновича, и пришел под Брянск, к реке, именуемой Десна. Город же Брянск стоял на другой от них стороне реки. Литовские же люди стояли под стеной и по берегу [той] великой реки. Ратные люди смотрели на город Брянск и плакали горько, [думая], как бы им [брянчанам] помочь и ту великую реку перейти, была же в то время пора зимняя, за десять дней до Рождества Христова, а вода [стояла] великая, и шел по той реке лед. Невозможно изречь, каковы мужество и храбрость московских ратных людей, чтобы правдиво описать это. Невозможно никому того изречь, ибо [319] и в книжном писании того не обрел, а было то выше существа человеческого. Видели [московские ратные люди] свою братию, ратных людей, погибающих и слышали из Брянска рыдание и плач великий и мольбы со слезами: “Помогите нам погибающим!” Они же возопили все единогласно: “Лучше нам всем погибнуть и помереть, нежели видеть свою братию в окончательной погибели; если и помрем за православную христианскую веру и за святые Божий церкви, и мы у Христа примем венец мученический”. И, попросив друг и друга прощения, начали все в ту великую реку метаться единодушно. И поплыли через реку к городу, лед же великий их осиливал. Они же, как дивные звери, лед разгребали и плыли через реку. Литовские же люди и русские же воры стояли на берегу и стреляли по ним. Они же отнюдь не сомневались и не боялись смерти. О, великое чудо совершил Бог над рабами своими! Как в такой великой реке, в такие великие морозы от такого великого льда ни один человек, ни лошадь не погибли. Брянчане же, видя их плывущих, вышли им на помощь. Литовские же люди, видя их жесткосердие и храбрость и помощь из Брянска, отступили немного от берега. Они же, переплыв реку, вышли на берег, и, встрепенувшись, как дивные звери, напустились на тех литовских людей и на русских воров, и перебили их много, и живых захватили. Которая же у них сидела в шанцах пехота, они же пошли на них, и в шанцах начали их побивать. Брянчане и остальные [осажденные], видя над собой милость Божию, вышли все из града к ним на помощь. Тут же пришел к реке боярин князь Иван Семенович Куракин с ратными людьми и увидал, что граду Брянску помощь учинилась. Они же [московские люди князя Василия Мосальского], видя такую помощь, милость Божию, что такое предивное дело сделано [было] немногими людьми, граду своей храбростью помощь подали, от града того Вора отбили. Тот же воевода князь Иван в ту пору стал за рекой, укрепился и поставил острог. В ту же ночь был сильный мороз и река встала. Тот же князь Иван Куракин через реку многие запасы переправил в Брянск и наполнил город всякими запасами. Тот же Вор с литовскими людьми перешел на ту сторону реки, на которой стояли ратные люди (князя Ивана Куракина], и пошел на них, желая их перебить. Они же с ним бились беспрестанно, и бой был великий, и разошлись. Воеводы, видя на себя нашествие, отошли в Карачев, а Брянск наполнили всякими запасами, чтобы ничем не оскудел. Тот же Вор пошел за ними к Карачеву и, видя, что в Карачеве воеводы укрепились, пошел мимо Карачева к городу Орлу. Орляне же его встретили [и приняли]. Он же пришел в Орел и начал в Орле зимовать, и пришел к нему гетман Ружинский.

156. О сочетании законным браком царя Василия. Царь же Василий начал советоваться с патриархом Гермогеном и с [320] боя

рами, как бы ему совокупиться законным браком. Патриарх же молил не сочетаться браком. Царь же Василий взял за себя боярина князя Петра Буйносова дочь царицу Марию.

157. О посылке под Волхов бояр и воевод и о побитии московских людей. Царь же Василий послал бояр своих против Вора и повелел им стоять в Волхове, брата своего боярина князя Дмитрия Шуйского с товарищами. Он [князь Дмитрий Шуйский] же пришел и встал в Волхове, и стоял в Волхове до весны. Весною же пошли к Орлу. Вор же и гетман Ружинский с литовскими людьми пошли против него, и сошлись в день субботний и стали биться. Грехов ради наших, воевода в передовом полку князь Василий Голицын поторопился, и в большом полку люди заметались, многие же побежали в сторожевой полк [к Вору]. Стоял там князь Иван Семенович Куракин с теми ратными людьми, которые были под Брянском, и напал своим полком, и их отбили. Литовские же люди отошли прочь. В тот же день побили многих московских людей, ротмистра Петра Микулаева со всей ротой, немецкими людьми, убили. Они же многих литовских людей перебили. На другой день литовские люди пошли на московские полки и сошлись с ними, и начали биться. Бояре же захотели отойти к Волхову, и начали отправлять наряд. В ту же пору изменил каширянин сын боярский Никита Лихарев и, придя к Вору, сказал, что бояре отправляют наряд и сами хотят пойти прочь. Вор же и гетман, услышав про то, всеми людьми напустились на московских людей, и московских людей разогнали, и наряд у них захватили. Бояре же и ратные люди побежали в Москву, а иные в свои города, а иные же сели в Волхове. Бояре же пришли к Москве, и были на Москве ужас и скорбь великая.

158. О взятии Волхова. Тогда же Вор и гетман пришли к Волхову и град Волхов осадили, многие же из Волхова убежали, а иные дворяне Волхов сдали и крест ему [Вору] целовали. Он же с ними пошел, и пришел под Калугу, на устье Угры.

159. О приходе к Москве дворян и детей боярских, побежавших от Вора к Москве. Дворяне же и дети боярские, слыша о таких бедах, покинули свои дома, с женами и детьми пришли к Москве. Те же дворяне и дети боярские, которые были взяты в Волхове, видя такую вражью прелесть, побежали от него все к Москве. Царь же Василий их пожаловал.

160. О походе князя Михаила Васильевича [Скопина-Шуйского] против Вора. Послал царь Василий против Вора боярина князя Михаила Васильевича Шуйского Скопина да Ивана Никитича Романова. Они же пришли на речку Незнань и начали посылать от себя воинские отряды. Вор же пришел под Москву не той дорогой. В полках же начало быть шатание, хотели царю [321] Василию изменить князь Иван Катырев да князь Юрий Трубецкой, да князь Иван Троекуров и иные с ними. Царь же Василий, сведав о том их умышлении, велел их перехватать. И привели их к Москве. Князю же Михаилу Васильевичу с ратными людьми царь Василий повелел идти к Москве, а тех, которые хотели ему изменить, в Москве пытал. Князя Ивана Катырева сослал в Сибирь, а князя Юрия Трубецкого сослал на Тотьму, князя Ивана Троекурова сослал в Нижний Новгород и повелел их посадить по тюрьмам. Тех же, кто с ними были схвачены, Якова Желябужского, да Юрия Невтева, да Григорьева сына Толстого и иных с ними, в Москве казнил.

161. О воровском, приходе на Москву. Пришел же Вор и гетман Ружинский с ратными со всеми людьми под Москву и встал в Тушине, и приходил под Москву, и бои были частые. А из Тушина пришел и встал в Танинском, и в Танинском было ему от московских людей утеснение великое на дорогах, начали многих убивать и запасы к нему не пропускали. Он же, видя такую тесноту, пошел из Танинского назад в Тушино. И в тот день был с ними [ворами] сильный бой, [дворян из] из города Алексина убили в том бою тридцать три человека, сам же Вор, отойдя, встал в Тушине и начал тут таборы строить. Бояре же пошли и встали на Ходынке.

162. О побоище московским людям на Ходынке. Пришли к царю Василию в Москву из Тушина от гетмана Ружинского посланники о послах [польских], которые были посажены [под стражу] в Москве. Они же, злодеи, приходили не из-за послов, а рассматривать, как рать стоит на Ходынке, и, побывав в Москве, пошли опять в Тушино мимо московских полков. Ратные же люди стояли крепко, ни один с себя оружия не скидывал, и стража была крепкая. В тот же день появился в Москве слух, будто с посланниками литовскими помирились. Люди же из-за того слуха оплошали и легли в ту ночь спать спокойно, и стражи оплошали. Те же литовские люди и русские воры в ту же ночь пришли на полки русские и их побили и запасы все взяли; и бежали все, и едва образумились под городом, обратились на них, и начали с ними биться, и их опрокинули, и гнали до речки до Ходынки, избивая их на [пути в] пятнадцать верст, едва они в таборах устояли, такая оторопь на них пришла. Бояре же пришли и встали под Москвой, а вокруг себя поставили обоз.

163. О побоище под Зарайском русских людей литовскими людьми. Пришел под Зарайск полковник Лисовский с литовскими людьми и русскими ворами и город Зарайский взял. В Переславле же Рязанском услышали воеводы, что Зарайский город литовские люди взяли, и послали под Зарайский город ратных людей. Воевода же с ними был Захарий Ляпунов, и спьяну пришел под Зарайский город не в боевом порядке. Лисовский же вышел из Зарайска, [322] московских людей побил наголову и многих живых взял, одних арза-масцев убили на том бою триста человек. Трупы же их Лисовский велел похоронить в одном месте, в яме, и сделал тут над ними для своей славы курган большой; и тот курган стоит и доныне.

164. О взятии города Коломны. Тот же Лисовский собрался с ратными людьми, и пошел на Москву, и пришел к городу Коломне, и город Коломну взял приступом; и церкви Божий разорил, и владыку коломенского Иосифа и боярина князя Владимира Долгорукова взял в плен; и пошел под Москву, а их взял с собой.

165. О побоище литовских людей на Медвежьем Броде и о владыке коломенском. Слышав же о том царь Василий, что Лисовский идет прямо под Москву, послал против него бояр князя Ивана Семеновича Куракина да князя Бориса Михайловича Лыкова с товарищами, с ратными людьми. Воеводы же с ним [Лисовским] сошлись на реке Москве, на Медвежьем Броде, и был бой с ними весь день, и, милостью Божиею, тех воровских людей литовских побили наголову, и наряд отняли, и владыку коломенского, и боярина князя Владимира Тимофеевича [Долгорукова], и протопопа зарайской церкви Николы отбили, и языков многих взяли, и пришли в Москву, к царю Василию. Царь же Василий их пожаловал, а Лисовский убежал с небольшим отрядом. Царь же Василий владыку отпустил в Коломну да с ним послал воевод своих, Ивана Матвеевича Бутурлина да Семена Матвеева сына Глебова, и повелел им крепить осаду и запасать запасы всякие.

166. Об отпуске литовских послов и Сердомирского с дочерью Маринкой в Литву. Царь же Василий решил с патриархом Гермогеном и с боярами послов литовских опустить в Литву, и с ними Сердомирского с его дочерью Маринкой. Послы же и Сердомирский ложно поклялись. Царь же Василий отпустил их из Москвы в Литву, а с ними послал в провожатых боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукова с ратными людьми, а повелел им идти на Углич да на Тверь да на Белую, и проводить их до смоленского рубежа. Тут же, в Москве еще, изменники сговорились с паном Гашевским, как бы Московское государство погубить.

167. О Сердомирском, как [он] пришел в Тушино с дочерью. Вор же в таборах, услышав про то, что Сердомирского с дочерью и послов отпустили, послал вперед князя Василия Мосальского и повелел Сердомирского с дочерью и послов поворотить в таборы. Тот же князь Василий Мосальский перехватил их в Бельском уезде. Послы же [Вора] не послушали и пошли в Литву, а тот же воевода Сердомирский с своей дочерью воротился в Тушино. Ратные же люди, которые [были посланы их] провожать, разъехались все по домам, в князь Владимир [Долгорукий] с небольшим отрядом пришел в Москву. [323]

168. О посылке князя Михаила Васильевича [Скопина-Шуйского] в Великий Новгород. Царь же Василий, видя, что многие ратные люди из Москвы разъехались по домам и помощи ждать не от кого, послал племянника своего князя Михаила Васильевича Шуйского Скопина в Великий Новгород, а с ним отпустил немногих немецких людей, и повелел ему в Новгороде собирать [ратных людей], и повелел послать в Немцы, нанимать немецких людей на помощь.

169. О бое под Рахманцовым. Пришел в Тушино полковник Сапега и иные с ним полковники и ротмистры, и пришли под Москву. И был под Москвой сильный бой с ними, они же отошли в Тушино и, собравшись в Тушине, пошли под Троице-Сергиев монастырь. Царь же Василий послал за ними бояр своих, князя Ивана Ивановича Шуйского с товарищами. Литовские же люди, придя, стали в селе Воздвиженском, в десяти верстах от Троицы, а бояре пришли на речку Талицу. Литовские же люди, видя, что идут московские ратные люди, встретили их в деревне Рахманцове. И был тут сильный бой, многих литовских людей побили и захватили. Последним приступом так их побили, что и наряд у них захватили. Тот же полковник Сапега с последними двумя ротами напустился на московских людей. Московские же люди от них отступили, ожидая себе помощи из полков. Грехов ради наших, в сторожевом полку Федор Головин дрогнул со всем полком так, что половину большого полка смял. Литовские же люди, видя над православными христианами гнев Божий, начали их убивать, и перебили многих людей, и живых взяли. В том же бою многую храбрость и мужество показал боярин и воевода передового полка князь Григорий Петрович Ромодановский, тут же сына у него убили князя Андрея. Бояре же пришли к Москве с небольшим отрядом, а ратные люди к Москве не пошли, все разошлись под домам.

170. О крестном целовании и измене. Царь же Василий, видя на себя и на все православное христианство гнев Божий, начал осаду укреплять и говорить ратным людям: кто хочет сидеть в Московском государство, те бы целовали крест; а которые не хотят в осаде сидеть, ехали из Москвы, а не бежали. Все же крест ему целовали, что хотят помереть за дом Пречистой Богородицы в Московском государстве, и поцеловали крест. На завтра же, и на третий день, и в иные дни многие, не помня крестного целования и обещания своего Богу, отъезжали к Вору в Тушино: боярские дети, стольники и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы, и дьяки, и подьячие. Царь же, видя такую неправду, устроился сам в Москве со всей ратью.

171. О приходе Сапеги под Троицу и об осаде Троицкого монастыря. Сапега же пришел под Троицкий монастырь и осадил [324] монастырь. Архимандрит же с братией и воевода князь Григорий Борисович Долгорукий начали устраивать осаду и укреплять монастырь. Сапега же разными хитростями монастырь осаждал: подкопы многие под крепость провел и огненными ядрами зажигал, многими приступами приступал. Милостью же Живоначальной Троицы и преподобных чудотворцев Сергия и Никона, молитвами их, ничего не мог сотворить, только над собой большую беду содеял. Видя же Сапега и все полковники, что не могут ничего монастырю сотворить, поставили осаду и послали от себя полковников по городам, людей возмущать.

172. Об измене в Суздале. В Суздале же городе собрались ратные люди и хотели устроить осаду, чтобы стоять против литовских людей. Один же из них, Меньшик Шилов с товарищами, был научен дьяволом, целовал крест Вору и всех к кресту приводил, а архиепископ Галактион против того не постоял. И поцеловали крест всем городом и посадом, и послали [о том весть] к Сапеге под Троицу. Сапега же прислал к ним в Суздаль полковника Лисовского. Тот же Лисовский полковник, будучи в Суздале, многие пакости иным городам делал. С ними [литовскими людьми] прислал Сапега в Суздаль воеводу Федора Плещеева.

173. О городе Ростове и крепкостоятельстве митрополита Филарета. В городе же Переславле услышали про то, что Сапега пришел под Троицу. Переславцы же всякие люди, позабыв праведный суд Божий и не помня крестного целования, изменили и поцеловали крест Вору. И, собравшись с литовскими людьми, пошли к городу Ростову: ведая, что в Ростове крепости нет, захотели их [ростовцев] также в дьявольскую прелесть прельстить, как и сами [прельстились]. В городе Ростове услышали все, что идут к ним переславцы с литовскими людьми, пришли всем городом к митрополиту Филарету и начали его молить, чтобы [разрешил] им отойти в Ярославль. Он же, государь великий, адамант крепкий и столп непоколебимый, приводил людей Божиих на то, и укреплял их, чтобы стояли за веру истинную христианскую и за крестное целование государю, чтобы встать против тех злодеев, и многими словами их укреплял, говоря: “Если и убиты будем ими, и мы от Бога венцы примем мученические”. Слыша то, воевода и все люди, что он им не повелевает город покинуть и отойти в Ярославль, молили его, чтобы он с ними пошел в Ярославль. Он же им всем отвечал: “Многие муки претерплю, а дома Пречистой Богородицы и ростовских чудотворцев не покину”. Услышав от него такие слова, многие побежали в Ярославль. Митрополит же, видя гнев Божий, пошел в соборную церковь Пречистой Богородицы и облекся в свой святительский сан. Многие же люди пришли и сели в храме. Он же, святитель, готовился, как агнец к закланию, сподобился [325] Пречистых и животворящих Тайн, и восхотел всему миру дать спасение, и восхотел ответ дать Богу праведный, по пророческому слову: “Се аз, и дети мои, которых дал мне Бог”. И повелел протопопу и священникам, которые есть: в церкви исповедывать весь народ и сподобить всех Божественных Тайн. Литва же пришла в город, и начали людей убивать тех, которые не успели уйти в церковь или из города в Ярославль бежать. Они же [литва и русские воры] пошли к церкви. Митрополит же, видя, что идут прямо к двери церкви, повелел дверь укрепить. Они же начали к дверям приступать, и в церкви же с ними бились, не давали им приступать. Митрополит же, видя изнеможение [ратных людей], пришел к дверям церковным и начал переславцам говорить, по Божественному Писанию, чтобы помнили свою православную веру, от литовских людей отошли и к государю обратились. Они же, переславцы, как волки свирепые, возопили громким гласом и начали к церкви приступать, и выбили двери церковные, и начали людей сечь, и убили множество народа. Митрополита же взяли с [святительского] места, святительские ризы на нем оборвали, и одели его в худые ризы, и отдали его приставам. Раку же чудотворца Леонтия золотую сняли и рассекли, [поделив] по жребиям, казну ж церковную всю, и митрополичью, и городскую, всю пограбили и церкви Божий разорили. О, горе сему окаянному народу града Переславля! Так вот в сем богоспасаемом городе Ростове церкви Божий, и раки чудотворные, и святитель опозорены были и многое множество народа убиты были, большее разорение же было не от литовских людей, но от своего народа христианского. Свои же окаянные души погубили, убиенные же души приняли от Бога венцы за свою правду. Митрополита же Филарета отослали к Вору в Тушино. Сапега же из-под Троицы послал в Ростов воеводу Матвея Плещеева с литовскими людьми. Матвей же, стоя в Ростове, делал многие пакости городам и уездам.

174. О разорении города Шуи и Кинешмы. Полковник же Лисовский с литовскими людьми и воеводы московские пошли из Суздаля к граду Шуе, и Шую взяли приступом, и многих людей перебили. И от Шуи пришли под Кинешму, и град Кинешму взяли приступом же, воеводу Федора Бобарыкина и ратных людей многих побили, и повоевали многие города и уезды, и пришли опять в Суздаль.

175. Об измене городов. Грехов ради наших, все города Московского государства от Москвы отступили. Немногие же города стояли в твердости: Казань, и Великий Новгород, и Смоленск, и Нижний, и Переславль Рязанский, Коломна, царство Сибирское — только [эти] города стояли в твердости, а другие все прельстились на дьявольскую прелесть. [326]

176. О побоище литовских людей под Коломной. С Коломны писал к царю Василию воевода Иван Бутурлин да Семен Глебов, что с Каширы идут литовские люди под Коломну на осаду. Царь же Василий послал на Коломну воевод своих князя Семена Васильевича Прозоровского да Василия Борисовича Сукина со многими ратными людьми. Они же пришли под Коломну и начали укреплять осаду. Пан же Хмелевский с многими литовскими людьми и с русскими ворами пришел из Каширы под Коломну и захотел город Коломну осадить. Воеводы же и ратные люди, соединившись, вышли из города на вылазку и с ними бились мужественно. И по милости Божией литовских людей и русских воров побили наголову, и языков многих захватили. Воеводы же князь Семен Васильевич [с товарищами] пришли к Москве. Царь же Василий повелел Ивану Бутурлину быть в Москве, а на его место послал Ивашку Пушкина.

177. О побоище литовских людей и русских воров в селе Высоцком. Царю Василию писали в Москву с Коломны воеводы Иван Пушкин да Семен Глебов, что от Владимира идут под Коломну многие литовские люди и русские воры. Царь же Василий послал воевод своих под Коломну, князя Дмитрия Михайловича Пожарского с ратными людьми. Они же пришли под Коломну и стали проведывать про тех литовских людей. Вестовщики, приехав, сказали, что литовские люди стоят за тридцать верст от Коломны в селе Высоцком. Князь Дмитрий Михайлович с ратными людьми пошел с Коломны навстречу литовским людям, и пришел на них в ту Высоцкую волость на утренней заре, и их побил наголову, и языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял. Остальные же литовские люди побежали во Владимир.

178. О приходе в Новгород князя Михаила Васильевича. Князь Михаил Васильевич Шуйский пришел в Великий Новгород. Новгородцы же его встретили с великой радостью и честью. Князь Михаил Васильевич начал в Новгороде рать устраивать.

179. О посылке [послов] в Немцы из Новгорода. Князь Михаил Васильевич Шуйский послал в Немцы, к свитцкому королю для найма людей шурина своего Семена Васильевича Головина да дьяка Сыдавнаго Васильева, а с ними дворян и посадских людей. И в Псков послал с грамотами для утверждения [решения о найме людей]. В Пскове же, не помня крестного целования, государю изменили и целовали крест Вору. Весть же пришла к князю Михаилу Васильевичу в Новгород, что псковичи изменили. Князь Михаил же, посоветовавшись с Михаилом Татищевым да с дьяком Ефимом Телепневым и боясь измены новгородцев, побежал из Новгорода к Ивангороду с небольшим отрядом. С дороги от него побежал назад в Новгород Афанасий Бурцев и сказал, что князь Михаил пошел к Ивангороду. И, не доходя до Ивангорода, пришла к нему весть, что [327] Ивангород изменил, целовал крест Вору. Они же были в великом ужасе и в страхе, не зная, куда ехать. И, подумав, пошли к Орешку. Тут от него [князя Михаила] побежали Андрей Колычев да Нелюб Огарев. Князь Михаил Васильевич, положа упование на Бога, пришел на Невское устье; в Орешке в ту пору был воевода Михаил Салтыков, и послали к нему с вестью. Михаил [Салтыков] же им великую пакость соделал и в город не захотел пустить.

180. О посылке ко князю Михаилу и о приходе князя Михаила в Новгород. В Новгороде митрополит Исидор и все новгородцы, видя такую погибель, что воевода, город покинув, пошел вон, все были в великом плаче и в сетовании и в страхе; и решили послать за ним бить челом, чтобы он воротился в Великий Новгород, а у них единодушно [решено], что им всем помереть за православную христианскую веру и за крестное целование царю Василию. Послали же за ним [духовных] властей и пятиконецких старост с молением, чтобы он возвратился в Новгород. Они же его встретили под Орешком и начали ему бить челом, и целовали ему крест. Князь Михаил Васильевич со всеми людьми воротился и пришел в Великий Новгород. Новгородцы же все: митрополит, и дворяне, и дети боярские, и посадские люди возрадовались и приняли его с великой честью. Князь Михаил Васильевич начал в Новгороде собираться с ратными людьми. С той же вестью послал к Москве Моисея Глебова, что пришел в Новгород и в Немцы послал. Моисей же едва к Москве смог приехать; в Москве же тому не поверили ничему.

181. О приходе Кернозицкого и об убиении Михаила Татищева. Пришла весть к князю Михаилу Васильевичу, что из Тушина идет под Новгород полковник Кернозицкой со многими людьми литовскими и с русскими ворами. Князь Михаил Васильевич начал устраивать рать и послать хотел против них на Бронницы. Михаил же Татищев начал у князя Михаила на то проситься [возглавить рать]. Он же [князь Михаил] хотел его отпустить с ратными людьми. Пришли же к князю Михаилу Васильевичу новгородцы и возвестили о Михаиле Татищеве, что он идет для того, что хочет царю Василию изменить и Новгород сдать. Князь Михаил Васильевич, услышав о таком деле, собрал всех ратных людей и возвестил им про Михаила [Татищева]. Они же все возопили, и, не расспросив, убили его всем миром. Князь Михаил Васильевич велел его похоронить в Антоньевом монастыре.

182. О стоянии на Хутыни литовских людей и [oб иx] отходе. Пришел к Новгороду полковник Кернозицкой со многими людьми, и встал у Спаса на Хутыни, и многие пакости делал Великому Новгороду и уезду, и многие дворяне отъезжали в литовские полки. Князь же Михаил Васильевич был в великом сетовании. [328] Уездные же люди и новгородцы, услыхав про то, что стоят под Новгородом литовские люди, стали собираться идти к Новгороду: в Тихвине собрался Степан Горихвостов, а с ним собралось всяких людей до тысячи человек, а в Заонежских погостах собрался Евсевий Резанов и пошел к Новгороду. Степан же первым, а Евсевий после. И пришел Степан на Грузине. Литовские же люди взяли языков крестьян и привели их на Хутынь, где обитель Всемилостивого Спаса и преподобного отца нашего Варлаама, к литовскому полковнику Кернозицкому. Он же начал их пытать. Они же люди простые, не знали счета, и сказали Кернозицкому, что пришли на Грузине ратных людей множество, а за ними идет большая сила. Милостью же Божиею и молитвами преподобного чудотворца Варлаама, не хотевшего обитель свою видеть в скверности, нашел на них [литовских людей] страх великий и побежали от Великого Новгорода с великим ужасом. Митрополит же, и князь Михаил Васильевич, и все новгородцы обрадовались, что Новгород очистился. К царю же князь Михаил послал [о том] с вестью. В Москве же тому отнюдь веры не имели, а из Немец от Семена Васильевича Головина вести не было.

183. О побоище литовских людей и всяких воров под Нижним. Собрались многие понизовые люди: мордва и черемиса, и пришли под Нижний Новгород, и город Нижний осадили. Из Тушина пришли под Нижний литовские люди. Воевода у них был князь Семен Вяземский. Нижегородцы же, видя такое утеснение городу и прося у Бога милости, пошли на вылазку. И тех литовских людей и русских воров перебили многих, и воеводу у них князя Семена взяли, и в Нижнем повесили без государева ведома.

184. О походе с Балчика к Москве. Царь же Василий повелел боярину Федору Ивановичу Шереметеву с Балчика идти к Москве. Федор Иванович с Балчика [идя] многие понизовые города очистил и воровских людей побил.

185. О соединении всех православных христиан и о побоище Литвы и русских воров. Нижегородцы же, услышав о походе ратных людей с Балчика к Нижнему, собрались, пошли к Балахне и Балахну город взяли и ко кресту их [жителей] привели. Бог же вложил мысль добрую во всех черных людей, и начали собираться по городам и по волостям: в Юрьевце Поволжском собрались с сытником Федором Красным, на Решме с крестьянином Гришкой Лапшою, на Балахне с Ивашком Кувшинниковым, в Городце с Федькой Ногавицыным, на Холуе [был] Илейка Деньгин; и соединились все в единомыслии, и пошли в Лух. И в Лухе литовских людей побили и дворян, схватив, отослали в Нижний, а иных [людей] взяли и дома их разорили, и пошли в Шую. Лисовский же, услышав о том, послал против них Федора Плещеева в село Дунилово. Они же [329] услышали; что Федор пришел с воровскими людьми литовскими, и их побили наголову. Федор же бежал в Суздаль с небольшим отрядом.

186. Об обращении поморских городов и о побоище русских людей в селе Даниловском. Города же поморские и Вологда, и Устюг Великий, и иные города обратились на истинный путь и царю Василию целовали крест, и литовских людей побили. И собрались черные люди, так же, как и в понизовых городах, и многие города очистили, и пришли в село Даниловское, и поставили тут острог. Литовские же люди и русские воры собрались во множестве и пришли к Даниловскому, и бои были многие. Грехов же ради наших тот острог взяли, черных людей перебили, а сами отошли в Ростов.

187. О волнении против царя Василия и об отъезде в Тушино. Враг же, испокон веков не хотя видеть добра роду христианскому, а хотя видеть души в погибели, вложил [злую] мысль в Москве многим людям. И, умыслив, князь Роман Гагарин, Григорий Сумбулов и Тимофей Грязной и иные многие пришли в Верх, к боярам, и начали говорить о том, чтобы царя Василия сменить. Бояре же им отказали и побежали из града по своим дворам. Они же [заговорщики] пошли к патриарху и взяли его из соборной церкви от [святительского] места и повели его на Лобное место. Он же, как крепкий адамант, утверждал [правду] и заклинал [их], не ведя на такую дьявольскую прелесть прельщаться. И пошел патриарх на свой двор, они же послали за боярами; и бояре отнюдь к их дьявольскому совету не поехали, один к ним приехал боярин князь Василий Васильевич Голицын. Из полков же бояре, собравшись, пришли к царю Василию. Те же [заговорщики] с Лобного места пришли с шумом к царю Василию. Царь же Василий вышел против них мужественно, не боясь убийства от них. Они же, видя его мужество, ужаснулись, и побежали от него все из города, и отъехали в Тушино человек с триста. Царь же Василий в Москве с боярами, осаду укрепив, сел в осаде.

188. Об осаде города Коломны. Вор же Тушинский, видя крепкое [осадное] сидение Московского государства и умыслив выморить [Москву] голодом, послал под Коломну полковника Млоцкого со многими литовскими людьми, чтобы перекрыть к Москве путь, чтоб невозможно было ниоткуда запасам пройти. Млоцкий же пришел под Коломну и город Коломну осадил.

189. О казни Крюка Колычева. На боярина Крюка Колычева сказал Василий Бутурлин царю Василию, что он умышляет царю Василию [сотворить зло] и в Тушино отпускает [людей]. Царь же Василий повелел его схватить, и многих людей с ним перехватал, и его и многих людей пытал; и после пытки его повелел казнить на Пожаре, а которые в его деле были, [тех] посадили по тюрьмам. [330]

190. О дороговизне хлебной в Москве и о приезде Мартьяша Мизинова. В Москве была хлебная дороговизна великая: покупали четь ржи за семь рублей. И многие люди пошли в Тушино, а иные хотели идти; к царю Василию приходили с шумом: “Докуда в осаде сидеть и голод такой терпеть?” Царь же Василий их укреплял, разговаривая с ними Они же того не слушали. В то же время пришли из Тушина ротмистр Матьяш Мизинов да князь Роман Гагарин и начали во весь мир говорить, чтобы не прельщались на дьявольскую прелесть: “Точно истинный Вор, а дело все литовского короля, который хочет православную христианскую веру попрать; а то в таборах подлинно ведомо, что пришли в Новгород немецкие люди, а Литву от Новгорода отбили прочь”. Люди же в Москве в ту пору были в великой шаткости, многие хотели к Тушинскому Вору идти и, слыша такие речи от перебежчиков, укрепились в Москве, ни один с Москвы не поехал в Тушино.

191. О побоище Бобовского. Пришел в таборы полковник Бобовский с литовскими людьми и с великим хвастовством, и на Ружинского гетмана стал шуметь, что до сих пор не сумел Москву взять, и пошел на Москву с великим хвастовством. Царь же Василий, возложа упование на Бога, повелел боярам идти с Москвы против них. И был бой великий, и по милости Всещедрого Бога и Пречистой Богородицы и молитвою московских чудотворцев сделалось по пророческому слову: “Лук сильных изнеможет, а немощные препояшутся силою”. Божией милостью тех литовских людей побили наголову, а остальных топтали до таборов, едва в таборах со страху устояли. Царь же Василий воздал молитву Богу и повелел петь молебны, видя такой дар Божий.

192. О присылке [посланцев] от Федора Ивановича Шереметева к Москве. Пришли же посланцы от боярина Федора Ивановича Шереметева и сказали, что [он] идет к Нижнему Новгороду, и многие понизовые города очистил, и литовских людей и русских воров много побил. В Москве люди, то услышав, наипаче начали крепиться; посланников же, Солового Протасьева с товарищами, государь пожаловал своим государевым жалованием.

193. Об обращении города Владимира. В городе же Владимире познали люди дьявольскую прелесть и, помня о своих душах и крестном целовании, начали обращаться к Московскому государству. Воевода же Михаил Тумак Вельяминов не захотел [обратиться] к Московскому государству и к царю Василию и начал стоять за Вора. Люди же города Владимира его схватили и повели в соборную церковь, чтобы ему причаститься. Отец же его духовный, соборный протопоп, его причастил, и вели его из церкви, и говорили всем людям: “Сей враг есть Московскому государству”. Они же его взяли и миром убили камнями, а сами поцеловали крест царю Василию [331] и с воровскими людьми начали биться не щадя голов своих, а к Москве послали с повинной, бить челом царю Василию о своих винах. Царь же Василий послал к ним воевод своих и ратных людей.

194. О побоище литовских людей под Москвою. Гетман же Ружинский, и полковники, и русские воры, которые в Тушине [были], бояре и дворяне и всякие люди, вознесясь гордостью великой, собрались и все пошли под Москву потому, что город деревянный, [желая его], придя, выжечь, а людей изрубить. И прибежали в Москву перебежчики, и сказали царю Василию, что поднялись на Москву всеми таборами литовские люди. Царь же Василий был в великой скорби и, советовавшись с патриархом Гермогеном и с боярами, повелел боярам и воеводам идти против них навстречу. Бояре же пошли против них с обозом; и бой был весь день, и начали московских людей осиливать, и конных людей столкнули с места, и пешие люди едва устояли, потому что пришел на помощь боярин князь Иван Семенович Куракин, а с другой стороны князь Андрей Васильевич Голицын да князь Борис Михайлович Лыков. И пришли они на литовских людей и на русских изменников, и их перебили многих людей, и топтали до речки Ходынки. Литовские же люди и русские воры многие со страху из таборов побежали. Так бы, не остановись московские люди у речки, и они бы, таборы покинув, побежали: такова московских людей храбрость была. С тех пор как сели в осаде в Московском государстве, и когда Московское государство было единым, так не бились. Литовские же люди с той поры под Москву явно перестали приходить.

195. О приходе под Нижний боярина Федора Ивановича Шереметева с людьми. Боярин Федор Иванович Шереметев с ратными людьми пришел в Нижний. Нижегородцы же, видя приход к ним ратных людей, возрадовались, потому что им было утеснение великое от литовских людей и от русских воров. Федор же, будучи в Нижнем, на многих воровских людей от себя посылал [войска] и многих воровских людей побивал, а иных многих обратил к царю Василию.

196. О побоище литовских людей под Юрьевцом Поволжским. Пришла весть в Нижний, что из Суздаля идет Лисовский с литовскими людьми и с русскими ворами за Волгу, воевать костромские, и галицкие, и унженские, и юрьевские места. И послал Федор Иванович на них [рать] в судах, и сошлись с ними под Юрьевцом Поволжским на острове, и побили их наголову, а иных потопили. Лисовский же с небольшим отрядом, что в ту пору был на берегу, убежал, и возвратились ратные люди в Нижний со многим богатством.

197. О походе из Нижнего Федора Ивановича Шереметева. Из Нижнего боярин Федор Иванович Шереметев пошел под [332] Муром, а в Муроме уже до его прихода царю Василию крест целовали. Из Мурома пошел под Касимов и Касимов осадил; и в Касимове сидели крепко, не хотя город царю Василию сдать. Боярин Касимов взял приступом, и многих воровских людей перебил, а иных живых взял; и тех, которых мучили в темнице за царя Василия, всех освободил. В Касимов же пришли к нему из Москвы от царя Василия князь Семен Прозоровский да Иван Чепчугов с милостивым словом на службу, что он царю Василию служил и за него стоял; да и про то ему говорили, что он идет неспешно, о государевом деле не радеет, а товарища его Ивана Салтыкова взяли в Москву.

198. О ворах астраханских, которые назвались царевичами. Грехов ради наших, дьявольским наущением восставали неведомо откуда такие воры, назывались праведным [царским] корнем: иногда царя Ивана сыном Васильевича, иногда царевича Ивана Ивановича сыном, а иной назывался царя Федора Ивановича сыном. Как у тех окаянных злодеев, неведомо откуда взявшихся, уста отверзались и язык говорил; а назывались таким праведным корнем иной боярский человек, а иной мужик пашенный. Вор же стоял под Москвой, в то же время под Астраханью появились три вора: один назвался Август, царя Ивана сын, другой же назвался Осиновик, сын царевича Ивана, а третий назвался Лавр, царя Федора Ивановича сын. Те же воры казаки с Августом и Лаврентием пошли под Москву к Тушинскому Вору. Того же Осиновика сами они и повесили на Волге, а с теми же [самозванцами] пришли в Тушино и тех воров привели с собою. Вор же тех казаков пожаловал, а тех воров Августа и Лаврентия велел повесить в Тушине на московской дороге. Всех же тех воров, которые назывались царским корнем, знали многие люди, который откуда взялся. Того же Вора Тушинского, который назвался расстригиным именем, отнюдь никто не знал: неведомо откуда взялся. Многие же узнавали, что он был не от служивого корня; думали, поповский сын или церковного дьячка потому, что весь обиход церковный знал.

199. О приходе немецких людей в Великий Новгород. Пришел в Великий Новгород к боярину, к князю Михаилу Васильевичу Шуйскому Скопину, Семен Васильевич Головин да дьяк Сыдавной Васильев, а с ними пришли немцы конные и солдаты с воеводами, с Яковом Пунтусовым да с Иветьгором, и начали уговариваться о найме. И решили с ними на слове, почем им платить в месяц; и, о том уговорясь, записями между собой укрепились. И начал князь Михаил Васильевич собираться идти на очищение Московского государства.

200. О посылке под Псков из Новгорода. Послал же князь Михаил Васильевич, еще до прихода немцев, Лазаря Осинина, а с ним послал дворян да атамана казачьего Тимофея Шарова, чтобы [333] Псков обратить к царю Василию. Псковичи же, услышав, что к ним идут из Новгорода на осаду, собравшись, пошли навстречу и сошлись с новгородской силой в десяти верстах от Пскова. И по милости Божией тех псковичей воровских людей побили. Они же отошли к Пскову. Новгородцы же пошли за ними. Псковичи же опять новгородцев из Пскова встретили, и бой был между ними больше первого; и по милости Божией псковичей же побили. Псковичи же, видя свое изнеможение, сели в осаде. И о том [воеводы] писали к князю Михаилу Васильевичу, и князь Михаил Васильевич, видя их непокорство, повелел от Пскова идти в Новгород затем, что вскоре собирался подниматься [в поход] к Москве.

201. О посылке из Новгорода [воевод] к Торопцу и о побоище литовских людей. Послал же князь Михаил Васильевич из Новгорода на литовских людей немецкого воеводу Ивелгорова с немецкими людьми да с русскими людьми Федора Чулкова. Они же пришли в Русу Старую, и литовские люди, покинув Русу, побежали. Воеводы же пошли за ними, и встретили их в Торопецком уезде, в селе Каменках, и тут литовских людей побили. И пришли к Торопцу, и Торопец очистили и ко кресту за царя Василия привели. Воевода же Федор Чулков остался тут, а Ивелгор пошел на соединение с боярином князем Михаилом Васильевичем Шуйским и встретил литовских людей в Торопецком уезде, у Троицы на Хохловице. И тут в монастыре литовских людей осадили, и их взяли приступом и побили наголову, а сами пошли на соединение с князем Михаилом Васильевичем.

202. О посылке из Новгорода [воеводы] в Торжок. Послал князь Михаил Васильевич из Новгорода в Торжок воеводу Корнило Чоглокова с ратными людьми. Корнило же пришел в Торжок, и привел [жителей] к кресту, и осаду укрепил.

203. О посылке из Новгорода [Семена Головина] в Торжок. Писал из Торжка воевода Корнило Чоглоков к князю Михаилу Васильевичу, что идут из Твери под Торжок литовские люди многие, и послал князь Михаил Васильевич в прибавку в Торжок Семена Головина с ратными людьми. И Семен под Торжком сошелся с Ивельгором, и пришли вместе под Торжок, а литовские люди в ту пору пришли под Торжок. Немцы же пешие пошли вперед, выставив копья, а иные встали позади них. Литовские же люди наступали на них тремя ротами, и немецкие люди две роты перебили литовских людей, а третья рота проехала сквозь полки, и конных людей немецких и русских литовские люди потоптали до города; едва, выйдя из города, отбили [их]. Немцы же и русские люди выправились, литовских людей от города отбили и пеших людей отбили. Литовские же люди из-под Торжка пошли к Твери. Семен же с немцами стал дожидаться князя Михаила Васильевича в Торжке. [334]

204. О походе князя Михаила Васильевича из Новгорода, и о взятии тверского острога, и о повороте немцев, и о приходе в Калязин монастырь. Князь Михаил Васильевич, прося у Бога, и у Софии Премудрости Божией, и у новгородских чудотворцев милости, велел петь молебны, и взял благословение у митрополита Исидора, и пошел на очищение Московского государства, и пришел из Новгорода в Торжок. Отдохнув в Торжке и повелев отслужить молебны Пречистой Богородице и Ефрему новоторжскому чудотворцу, пошел со всеми людьми к Твери. И, не доходя до Твери десять верст, перешел Волгу в пустом месте, и пришел к Твери. Литовские же люди вышли навстречу против них, и был с ними бой велик. И литовские люди русских людей и немецких столкнули, и опрокинули немало немецких людей. Князь Михаил Васильевич с немецкими людьми отошел и встал, отойдя, недалеко; и стоял тут день и ночь. На другую же ночь пошел со всеми людьми к Твери и, придя, тверской острог взял; литовских людей побили наголову, а остальные сели во городе. Немцы же хотели приступать ко граду, но князь Михаил Васильевич, жалея людей, не велел им приступать к городу, а сам пошел на Городню. А немецкие люди, осердясь, повернули назад и пошли к Новгороду. Князь Михаил Васильевич пришел на Городню и Волгу перешел под Городнею, а немцев послал уговаривать Иваниса Ододурова. И Иванис немецких людей встретил и их уговаривал, и один только воротился Христошум с небольшим отрядом. А Яков [Пунтусов] пошел к Новгороду, и князь Михаил Васильевич послал за ним уговаривать дворян; и дворяне его встретили в Крестцах и едва его уговорили; и он возвратился со всеми людьми, а сам князь Михаил Васильевич пошел к Калязину монастырю, а немцы пошли за ним же. И пришел в Калязин монастырь, и встал в монастыре, и укрепил осаду, а к Москве послал станицу из Твери, Елизария Безобразова с товарищами.

205. О приезде с казной из городов. Города же все обратились к царю Василию, и приехали из всех городов с казною и с дарами к князю Михаилу Васильевичу в Калязин монастырь. В то же время пришел из Москвы от царя Василия станица Григорий Валуев и сказал, что царь Василий и Московское государство, дал Бог, здоровы. Князь Михаил Васильевич и все ратные люди радостны были, а в Немцы послал [князь Михаил] еще для найму людей Бориса Собакина.

206. О посылке [воеводы] в Переславль и о приезде из Москвы. Послал князь Михаил Васильевич воеводу Семена Коробьина с ратными людьми к Переславлю Залесскому, чтобы его очистить. И Семена встретили литовские люди, полковник Сапега; и Семен едва отошел от них в Калязин монастырь. Они же под [335] Калязин пришли набегом; и под Калязиным монастырем был бой великий, и отошли в разные стороны, ничего не сделав [друг другу].

207. Об отходе литовских людей /из-под/ под Коломны. Литовские же люди, полковник Млоцкий, стояли под Коломной; и пришли к Коломне на помощь рязанцы, и соединились с осажденными людьми, и пошли на бой. И был бой под Коломной великий, литовские же люди русских людей потеснили и пеших многих убили, рязанцы же отошли опять в Рязань. Литовские люди и русские воры, услышав о приходе князя Михаила Васильевича к Слободе, отошли от Коломны и встали в Серпухове. Царь же Василий воевод князя Василия Мосальского с товарищами и с людьми пожаловал своим государевым жалованием и ратных людей и Семена Глебова опять послал на Коломну.

208. О побоище русских людей под Суздалем. Пришел боярин Федор Иванович Шереметев во Владимир с понизовыми людьми, и пришли к Суздалю, а того не ведали, что в Суздале крепкого места нет, где (можно было бы] пешим людям укрепиться: кругом поля. Лисовский же с литовскими людьми из Суздаля пошел против них. И был бой великий, и московских людей, и понизовых многих перебили, едва убежали во Владимир.

209. О взятии города Переславля Залесского. Боярин князь Михаил Васильевич послал к Переславлю Залесскому воеводу шурина своего Семена Головина да Григория Валуева с ратными людьми. Они же пришли ночью и Переславль взяли. Князь Михаил же, услышав, что Переславль взяли, послал по всем городам, которые обратились к царю Василию, воевод и повелел им по городам казну собирать, а сам пошел к Переславлю и пришел в Переславль.

210. О волнении московском. Враг же, ненавидя добрый род христианский, вложил во многих людей в Москве неверие, и все говорили, что лгут будто про князя Михаила. И приходили в город всем миром к царю Василию, и шумели, и начали думать опять о Тушинском Воре. И на хлеб была дороговизна великая: покупали четверть ржи за семь рублей. В то же время мятежное пришел от князя Михаила Васильевича к Москве станица Елизарий Безобразов с товарищами и с ними пришли многие дворяне. Московские же люди знали их, что истинно приехали от князя Михаила. Царь же Василий, услышав, что [они] от князя Михаила, письмо послал за патриархом Гермогеном и сказал ему [об этом] И была в Москве радость великая, и все люди в Москве укрепились. Патриарх же начал петь молебны и по всем церквям повелел петь молебны со звоном.

211. О приходе [князя Михаила Васильевича] в Слободу. Князь Михаил Васильевич в Переславле укрепил осаду и, оставив воевод, пошел в Александрову слободу. И пришел в Слободу, [336] повелел поставить острог и укрепился, а к Москве послал к царю Василию станицы.

212. О приходе литовских людей под Слободу. Пришел под Слободу из-под Троицы Сапега со всеми литовскими людьми к Слободе. Князь Михаил Васильевич послал против них на бой к селу Коринскому голов с сотнями Литовские же люди русских столкнули и топтали их до самых надолбов. Князь Михаил Васильевич вышел сам против них, и был бой великий. И по милости Божией литовских людей побили и от Слободы отогнали, они же отошли опять под Троицу.

213. О приезде из Рязани от Прокофия Ляпунова [к князю Михаилу]. Пришла в Слободу из Рязани от Прокофия Ляпунова станица, и писал [он] к князю Михаилу грамоты. Как змея уязвляет смертоносной язвою, так же и он, льстивый человек, желая опорочить князя Михаила Васильевича перед царем Василием, а князя Михаила поднять на царя Василия, написал грамоты и приветствовал его на царстве, а про царя Василия укоризны писал. Князь Михаил же, прочтя грамоты и изодрав их, тех же посланников повелел схватить и хотел послать их в Москву. Они же начали плакать и бить ему челом и поведали о жизни Прокофия и о его насилии над ними. Он же, милостивый боярин, не хотя их крови, отпустил их назад в Рязань. Злые же люди клеветники написали об этом царю Василию, на князя Михаила [донос], что он их в Москву, перехватав, не прислал. Царь Василий с той поры начал на князя Михаила подозрение держать, и братья царя Василия [тоже].

214. О приходе бояр в Слободу. Пришел же в Слободу из Владимира боярин Федор Иванович Шереметев с низовыми людьми. В то же время пришли с Москвы от царя Василия бояре князь Иван Семенович Куракин да князь Борис Михайлович Лыков с ратными людьми. Князь Михаил Васильевич их приезду был рад, и начал с ними мыслить о государевом деле и о земском.