Владимир Щелкачев

Владимир Николаевич Щелкачев родился 3 ноября 1907 года в городе Владикавказе. В 1928 г. окончил МГУ им. М. В. Ломоносова по специальности «Теоретическая механика», был близким учеником профессора Дмитрия Федоровича Егорова. Владимир Николаевич был прихожанином и членом двадцатки храма свт. Николая в Плотниках. 5 октября 1930 года был арестован вместе со своим духовником - настоятелем храма протоиереем Владимиром Воробьевым, которому было предъявлено такое же обвинение в участии в церковной контрреволюционной организации. Обвинения не признал и никогда в существование организации не верил, по характеру допросов же убедился, что именно участие в церковной жизни и религиозные убеждения стали причиной его ареста и последующего обвинения. Владимир Николаевич всегда благодарил Господа Бога, что за веру был удостоен тюрьмой и ссылкой. Особой тройкой ОГПУ 20 сентября 1931 года в канун Воздвижения Креста Господня был осужден на 3 года исправительно-трудовых лагерей, которые были заменены ссылкой на 3 года в Казахстан. В ссылке работал преподавателем математики сначала промышленного техникума, а затем педагогического института.

Вернувшись из ссылки, продолжил научную деятельность в Московском нефтяном институте (сейчас Российский государственный университет нефти и газа им. И. М. Губкина). Доктор технических наук и профессор с 1941 г., Владимир Николаевич является автором 310 научных работ, в том числе 36 монографий, подготовил 44 кандидата наук и был научным консультантом 14 докторских диссертаций. Умер 13 апреля 2005 года.

Религиозная жизнь в Московском Государственном Университете в годы гонений

Выступление на "Рождественских чтениях", 2000. Оп.: http://www.pravmir.ru/article_2066.html

См. История катакомбной церкви.

Сегодня 25 января, день мученицы Татианы... В МГУ, домовом храме, в престольный праздник студенты и преподаватели участвуют в богослужении. Теперь у нас нет гонений и кажется, что все наладилось. Но я помню, как закрывали этот храм, а надпись над его вратами "Свет Христов просвещает всех" срывали со стены и бросали на пол. Кто это делал? Варвары, невежи, ничего не знающие о христианстве? Нет! Все эти люди прежде учились Закону Божьему, им преподавали христианские истины.

Нам кажется сейчас, что до революции было лучше. Но в 1901 году – еще до первой революции! – священномученик Владимир Митрополит Петербургский писал: "Кто сейчас не знает, какое смутное время переживает наша страна! Еще никогда враги Церкви так не ополчались. Все оружие мысли, все искушения и сомнения направлены на нас и действуют сейчас против Церкви..." Это он говорил еще в благополучное время. Сам он стал первым расстрелянным архиереем.

В МГУ я учился с 1923 по 1928 год. И был не только свидетелем гонений на христиан, но и сам оказался в тюрьме. Сам видел, как по Арбату кощунственно вели лошадь, на которую была наброшена священническая риза, а к хвосту привязана икона…

Детство свое до революции я провел в городе Владикавказе. Там я учился в гимназии и увлекся математикой.

Приехав в Москву поступать в Университет, я поселился в одном из переулков Арбата. Есть там такой Спас-Песковский переулок, где сейчас маленький скверик с бюстом Пушкина и резиденция американского посла – чудесный старинный особняк. Я жил почти напротив храма Спаса-на-Песках. И сразу по приезду по совету матери пошел на исповедь. Священник оказался очень мудрым, отец Сергий. Потом он был расстрелян...

Пришел я к нему на исповедь и сказал, что колеблюсь в вере, потому что прочитал книгу Стеклова – вице-президента Академии наук, который пишет, что христианство вредоносно. Батюшка выслушал и говорит: "Молодой человек, зайдите ко мне завтра в храм, я Вам дам другую книжку".

Прихожу. И протягивает он мне книгу "Религиозные верования современных ученых", автор ее англичанин Табрум. Издана она была в 1911 году под редакцией Николая Михайловича Соловьева (с которым, кстати, я потом близко познакомился), он много занимался апологетикой христианства. Табрум послал анкету самым крупным ученым Англии и США с тремя вопросами: "Верующий ли Вы человек? Принадлежите ли какой-то определенной конфессии или нет? Как считаете: окружающие Вас люди в большинстве верующие или нет?" Получил 150 ответов, из которых следовало, что ученые в подавляющем большинстве своем глубоко верующие люди. 20-30 ученых не хотели, чтобы их ответы публиковали, но в предисловии Табрум отмечает, что все эти люди также были верующими. И что примечательно, все три последних перед 1911 годом президента Королевского общества (так в Англии академия наук называется) были верующими. А это были великие умы – Томсон, (позже похороненный рядом с Ньютоном), Стокс и Рэлей. Они работали в той же области, что и Стеклов, – занимались дифференциальными уравнениями математической физики. Но Стеклов внес в науку небольшой вклад, а они совершили переворот в науке.

Всем известен Кеплер, который открыл основополагающие законы современной астрономии, установил, что планеты вращаются по эллиптическим орбитам. Он писал в своей книге "Гармония мира": "Благодарю Тебя, Создатель и Бог мой, что даровал мне радость постижения Твоего бесконечного мира!" Как это нормально и естественно – ученый славит Бога! После прочтения книги Табрума все у меня встало на место. Однажды зашел я на кладбище Новодевичьего монастыря; смотрю: с могил семьи историка Соловьева, генерала Брусилова и других знаменитостей сняли надгробные кресты. Советская власть не могла допустить того, чтобы кто-то узнал о том, что такие люди были верующими! В свержении могильных крестов, увиделась мне очевидная слабость безбожников...

Я поступил в Московский Университет на математическое отделение физико–математического факультета. И на меня очень повлиял профессор Дмитрий Федорович Егоров. Он там был самым выдающимся ученым: заведующим кафедрой, почетным академиком, президентом Московского математического общества, а еще директором Института математики при МГУ. Рождения он 1869 года, то есть человек старой закалки. О религии никогда не говорил на лекциях и в докладах. Но по всему его складу, поведению было понятно, что он человек верующий. Егоров жил в Борисоглебском переулке и ходил в церковь.

Таким же был и его ученик – академик Николай Николаевич Лузин. В научном мире его глубоко уважали, приглашали в Сорбонну – читать циклы лекций о последних достижениях математики, но потом он стал "невыездным" и его "травили". Лузин был прихожанином храма Николы Явленного на Арбате. Сейчас этого храма нет.

А был у нас еще один замечательный профессор – Николай Николаевич Бухгольц. Он читал теоретическую механику, по которой я и хотел специализироваться. Как-то пригласил он меня к себе домой, чтобы дать литературу к моему докладу. Прихожу, открывает дверь его жена Нина Александровна. Потом уж я узнал, что она дочь дорогобужского священника. В кабинете профессора Бухгольца висел киот с образом Спасителя с зажженной лампадой. Каждый профессор Московского Университета в те годы имел право давать одно поручительство какому-нибудь студенту. От профессора Бухгольца я получил такое поручительство. По нему студент мог брать книжки из университетской библиотеки на дом, и, самое главное, его допускали в книгохранилище. И вот я там: открываю шкафы – Флоренский, Булгаков, Бердяев, Ильин... И это все можно было читать!

Бухгольц был прихожанином храма Николы в Плотниках. Этот храм стоял почти напротив храма Спаса-на-Песках, только Арбат перейти. (Недавно еще на этом месте был диетический магазин.) Как-то заглянул я в храм, смотрю: выходит из алтаря священник, а за ним со свечой идет мой профессор – Николай Николаевич Бухгольц. Он был алтарником. Это меня поразило. Там я познакомился и с настоятелем отцом Владимиром Воробьевым. В Евангелии сказано, что Господь Дух Святый дает дары: любви, мира, радости... И вот всеми этими дарами отец Владимир обладал. Он был из простой крестьянской семьи, а в Москве закончил археологический институт. У него в приходе были художник Нестеров со всей семьей, известный пианист, профессор Московской консерватории Игумнов и другие как известные, так и простые люди. Отец Владимир всегда произносил проповеди не только после литургии, но и после каждой всенощной, отличавшиеся не только глубиной, но и доходчивостью для всех.

В 29-м году, спустя год после окончания Университета, прихожу я, как обычно, в субботу в храм. Отец Владимир с амвона говорит: "Вышел указ правительства. Храм может существовать, если будет создана ответственная двадцатка. Предупреждаю: требуется, чтобы каждый указал свое имя и фамилию, образование, домашний адрес, а также адрес своей работы". Прошла неделя, вторая, отец Владимир опять с амвона выступает: "Братья и сестры, записалось 18 человек из необходимых 20. И, знаете, это только пенсионеры... Вот Дарья Прокофьевна, ей 75 лет. Иван Титыч, 80 лет. Может создаться впечатление, что наш храм нужен только для пенсионеров. Поэтому я очень прошу людей более молодых, запишитесь". И я записал себя. А также двоюродного брата.

Его потом не арестовали, так как он был глухонемой. А отца Владимира и меня арестовали. В ночь с 9 на 10 октября 1930 года. Завели в какую-то маленькую каморку, а в ней стоит узенькая скамья, лампочка тускло горит. И разглядел я на стене надпись – то ли карандашом, то ли выцарапанную ногтем на известке. Не помню. Но она меня даже воодушевила: "Кто здесь не был, тот будет. А кто был, тот не забудет".

Был среди сокамерников доцент геологического факультета МГУ палеонтолог Сузин.

Потом, кстати, мы с ним близко познакомились и дружили, он был крестным отцом моего старшего сына, родившегося в 41-м году. Вскоре появился и еще один человек: открывается дверь, вводят какого-то человека. Тот снимает с себя пальто, бросает на пол и сразу ложится. Смотрю - так это же мой профессор Дмитрий Федорович Егоров! Я к нему: "Вы меня помните? Я Ваш бывший студент".

Он, наверное, сразу вспомнил, хотя студентов–то у него, конечно, было очень много. В истории МГУ я был первым несостоявшимся аспирантом, отведенным якобы студенческой организацией. Директор научно-исследовательского института, (ученый совет которого меня единогласно принял в аспирантуру) Егоров тогда был в страшном гневе, но ничем помочь уже не мог... Его самого уже начали "травить".

В камере он меня узнал. Спрашиваю: "Что с Вами, Дмитрий Федорович! Почему Вы сразу легли?" Отвечает: "У меня тяжелая язва желудка, страшно болит..." Через час открывается дверь: "Щелкачёв, Егоров, выходи без вещей!" Я под руки поднимаю Дмитрия Федоровича, ведут нас по коридору, заводят в какую-то комнатку, в которой сидят две девчушки, хохочут между собой. Нам: "Раздевайтесь догола!". Егоров, морщась от боли, прошептал: "Какое издевательство...". А я ему на ухо: "Дмитрий Федорович, если это самое худшее, что может быть, то это еще не так страшно". Приняли мы душ, переоделись – и нас разлучили. Оказывается, мы шли по одному делу.

Потом в тюрьме я разных людей повидал и вот что заметил: разница в поведении христиан и людей нерелигиозных была очевидная. Православные особенно не переживали и не терзались душевно, говорили просто: "Это за наши убеждения". Свобода для них – это свобода от греха.

Многое я узнал только недавно – в апреле 1999 года, когда попросил разрешения ознакомиться с делами. Я узнал судьбу своих товарищей. Прочитал все. И как Егорова допрашивали, и других. Оказывается, Егоров был имяславец – было такое православное течение, особо почитавшее Имя Божие. Хоть и больной, но держался он на допросах хорошо.

На первом допросе мне Господь помог; за 13 дней общения в камере я уже многое узнал и поэтому повел дело правильно. Когда следователь Полянский заявил, что я член церковной подрывной организации, то я сразу отрезал ему: "Никакой такой организации не существует". – "Как же нету? Вот профессор Бухгольц организовал молодежный кружок, и вы в нем состояли". Я опять категорически все отрицаю. "А как же вы, молодой человек, с высшим образованием – и верите в Бога?!" – взвивается тут Полянский. "Да, я верующий человек, – отвечаю. – Меня так родители воспитали. Кроме того, я читал много книг, которые меня еще больше убедили, что Бог есть".

Потом меня в Бутырку перевели. В камере было тесно и завшивлено: вместо 23 арестантов, которые сидели здесь в царское время, сейчас набили в камеру 105 человек. Лежали не только на нарах на боку, но и на полу (на досках) – валетами. И вот заводят к нам доцента Сузина; он рассказывает: ГПУ придумало организацию, которой не было на самом деле, и назвало ее "Истинно-православной церковной организацией".

Во главе этой "организации" "поставили" Алексея Федоровича Лосева, знаменитого профессора, философа. Его арестовали первым – еще летом 1930, вместе с женой. Позже с их семьей я подружился; впрочем, и до ареста встречался с Алексеем Федоровичем у Соловьевых. Уже тогда он произвел на меня потрясающее впечатление – представьте, за семь лет он написал изумительное количество книг, ставших классикой философии! Итак, Лосев оказался одним из руководителей "организации". После него шли Егоров, отец Владимир Воробьев, Сузин... Среди членов этой "организации" был также Александр Борисович Салтыков – впоследствии секретарь Союза художников, специалист по художественному промыслу, на Гжельской фабрике стоит сейчас его бюст. Туда же включили епископа Димитрия Гдовского (Любимова) и митрополита Иосифа (Петровых) из Петербурга, которых в Москве мы даже видом не видывали. Они были "непоминовенцами", то есть не принявшими декларацию митрополита Сергия. 33 человека якобы были центром организации, и в этот "центр" включили также меня с моим другом Черемухиным. В целом же по делу "Истинно-православной Церкви" шло 1600 человек!

Обвинения были самые анекдотические. Будто бы Егоров на Кавказе создавал подрывные группы из имяславцев, подвизавшихся там в скитах. Они были из тех старцев – иноков Старо-Афонского монастыря, которых еще до революции Святейший Синод переселил с Афона на Кавказ за имяславские взгляды.

Думаю, дело тогда было не в самом имяславии, а именно в их особом поведении. Профессор Егоров вместе с Бухгольцем и Соловьевым ходили к Патриарху Тихону и просили, чтобы тот отменил синодальное решение по афонским старцам. Патриарх ответил: "Я согласен с тем, что имяславие великое дело, но сейчас не время заниматься осуждением синодальных решений". Тогда они пошли к митрополиту Крутицкому Петру, и тот сказал то же самое. И Святейший Патриарх, и владыка Петр сочувствовали имяславию.

Основную массу осужденных составили как раз те иноки, которых вывезли с Афона, – 400 человек. Потом к этой несуществующей организации подключили дворян, какого-то адмирала, офицеров... На Украине арестовали очень известного тогда священника Жураковского... Везли людей из Крыма, Башкирии, Прибалтики. Приговоры были следующими: профессорам – по 10 лет; протоиереям, доцентам и научным сотрудникам – по 5 лет; ассистентам, к которым принадлежал я, – 3 года (чтобы не возгордились перед профессорами).

Итак, дали мне 3 года лагерей, но моя сестра пошла к Калинину и добилась замены на ссылку с тем же сроком. Приговор объявили 20 сентября 1931 года. Сослали меня в Алма-Ату. Привезли туда и сказали: "Где хотите, там и живите, любую работу себе ищите. Режим такой: раз в 10 дней должны у нас отмечаться". А там было четыре института – медицинский, сельскохозяйственный, ветеринарный и педагогический. В педагогическом как раз преподаватель теоретической механики требовался, туда я сразу же и направился. Заместитель ректора обрадовался, узнав, какой вуз я заканчивал. "Преподавали?" – спрашивает. – "Да, преподавал, теоретическую механику". "А почему к нам в Алма-Ату приехали?" – "В ссылку". – "По какой статье?" – "58, пункт 11". – "И вы осмелились, враг народа, прийти в педагогический институт, где мы готовим преподавателей, воспитателей?!" Пошел я в учетно-экономический техникум Госбанка, с порога заявил там, по какой статье сослан, но меня приняли учителем математики.

После ссылки в Москве (и в 12-ти городах) жить мне запретили. Я получил направление в Грозный, заведующим кафедрой в Нефтяном институте.

Со многими профессорами МГУ я поддерживал отношения. Ректора МГУ Ивана Георгиевича Петровского я знал еще студентом. Он был учеником Егорова и, кстати, был единственным беспартийным ректором в СССР. Недавно мне сообщили, что он был верующим православным человеком. Иван Георгиевич много сделал для сохранения Оптиной Пустыни. Об этом мало кто знает. По просьбе одной верующей женщины он выступил против уничтожения монашеского кладбища, когда в Оптиной разместили производственный центр.

Хоть и прошло много времени, но те подвижники 30-х годов все еще живут – уже в других людях, в учениках и их детях. Ректор Свято-Тихоновского богословского института протоиерей Владимир Ворьбьев – внук того самого о. Владимира Воробьева, который был моим духовным отцом и настоятелем храма Николы в Плотниках.

Я прожил долгую жизнь (92 года). И благодарю Бога – не только за долготу своих дней, а за то, что Он позволил заглянуть мне в две Свои Книги. Ведь в мире есть две Книги: Библия и Природа. Так что в жизни я был счастлив вдвойне – и как христианин, и как ученый.

Настоящая вера – это тоже знание. И в этом меня (от обратного) убедили когда-то три человека: Бухарин, Энгельс и Ленин. Нас, студентов, заставляли перед экзаменом конспектировать их книги, и, как оказалось, это было презанятное чтение! Они пытались опровергнуть существование Бога, но не приводили при этом ни одного научно обоснованного довода. По существу получалось: они просто верили, что Бога нет, оказались пустоверующими.

Настоящая вера сродни науке. Ведь что такое наука? Это совокупность знаний, основанных на наблюдениях, опыте и умозаключениях. А что есть религиозная вера? Религиозная вера – это убеждение, также основанное на наблюдениях, опыте и умозаключениях. Только научный опыт отличается от духовного опыта. У верующих людей есть и собственный духовный опыт и еще богатый двухтысячелетний опыт Святых Отцов.