Михаил Русаков

О перенесении мощей святых Виленских мучеников из Москвы в г. Вильну в 1946 году

МИР БОЖИЙ №1(9) 2003

В Вильнюсском Свято-Духовом монастыре покоятся мощи святых мучеников Антония, Иоанна и Евстафия. Святые Антоний и Иоанн, родные братья, и их родственник Евстафий жили в городе Вильно в правление великого князя Литовского Ольгерда, когда в Литве еще было больше язычников, чем христиан. Святые мученики приняли смерть за Христа в 1347 году. Пытаясь заставить Антония и Иоанна отступить от христианской веры, язычники долго держали их в темнице, а потом казнили. Святого Антония казнили первым, повесив его на дубе. Святого Иоанна задушили, а тело повесили на том же дереве, где принял смерть его брат. Святой Евстафий пострадал вскоре после мученической кончины братьев. Он открыто исповедовал свою веру во Христа и после жестоких пыток был повешен на том же дубе.

Память святых Виленских мучеников празднуется 14 (26) апреля.

После кончины святых Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия их мощи на протяжении столетий не только прославлялись чудесами, исходившими от них, но и претерпели много испытаний. Был период, когда мощи святых были сокрыты в склепе и хранились там более 150 лет. В 1826 году они были вновь освидетельствованы православными архиереями и открыты для всех желающих поклониться святым угодникам Божиим.

В 1915 году, при наступлении немцев в ходе Первой мировой войны, эти святыни были увезены в Москву. Там их застала революция, и святые братья, вернее их мощи, опять стали жертвой гонений на христианство. Мощи были «арестованы» и помещены в музей атеизма. Лишь в 1946 году они вернулись в Виленский Свято-Духов монастырь. Дата их возвращения — 13 (26) июля — с тех пор ежегодно отмечается в этом монастыре. Предлагаем вашему вниманию записи свидетеля и непосредственного участника перенесения мощей Виленских мучеников из Москвы в Вильнюс профессора Михаила Русакова. Этот материал был впервые опубликован в журнале «Пчела» (издание общества христианского просвещения «Слово» в Клайпеде), № 3, январь 1997 года.

В 1946 году я служил экономом в Московской Патриархии. К этому времени мощи святых угодников, изъятые в первые годы октябрьской революции из Божиих храмов, по ходатайству Святейшего Патриарха начали возвращать на их первые места почитания и поклонения верующих. Так в городе Загорске, в Троице-Сергиевой лавре, снова утвердились мощи всероссийского угодника Божия преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, и сим мощам стали совершать молебны и воздавать хвалебное пение. В Москве, в Елоховском патриаршем соборе, в наново сделанной из красного дерева раке чудной работы столяра диакона Троицкого, поместили святые мощи митрополита Алексия, небесного покровителя Святейшего Патриарха Алексия (Симанского). Из Ленинградского Исаакиевского собора, служившего в то время музеем атеистической пропаганды и заполненного экспонатами по научному атеизму, изъяты были мощи святителя Феодосия Черниговского и перевезены во град Чернигов на реке Десне. Советом по делам церквей и религий было сделано указание канцелярии Московской Патриархии, что ежели где по Союзу будут найдены мощи, имевшие ранее богослужебное назначение, то по соответствующему ходатайству таковые мощи будут немедленно выданы представителям духовной власти для должного их употребления в храмах. Сразу же после такого указания было возбуждено ходатайство о возвращении находившихся в Московском музее атеистической пропаганды мощей Антония, Иоанна и Евстафия, Виленских мучеников. Около 15 июля я получил личное распоряжение от Святейшего Патриарха Алексия сделать три гроба для переправления мощей Виленских мучеников. Размеры гробов он указать не мог, какими же они должны быть по форме и убранство их, он мне рассказал. В то время крайне трудно было что-либо достать, но я все же белым панбархатом и глазетом, ароматами обзавелся. С двумя столярами приступил к сооружению гробов, равняясь на средний рост человека. К сожалению, музей на летний период был закрыт, и получить данные о размерах останков мощей мы не могли. Когда гробы были сооружены, обтянуты были снаружи глазетом, а изнутри бархатом, поступило новое указание: гробы должны быть наименьшего размера, так как в Вильну будут переправляться воздушной трассой, а аэроплан длинных гробов в багажное отделение вместить не сможет. Все переделывали вновь, переделывали со страхом и трепетом. Опасались, ну-ка гробы окажутся маловместимыми для святых мощей. Чудо превеликое, чудо преестественное! О всемогущая помощь Божия! Нельзя было лучше подгадать вместилища под нетленные тела, коим надлежало возлежать в наших гробах. Все это обнаружилось уже в музее.

19 июля я получил распоряжение от протоиерея Колчицкого Николая Федоровича, управляющего делами Патриархии, направиться с приготовленными гробами в грузовой машине в музей. Мне надо было приехать туда к 1 часу ночи. Одновременно со мною в музей должны были явиться три священника, каждый на своей машине, одетые в рясы, с епитрахилями и при фелонях. В Патриархии тогда было только две машины: ЗИС, обслуживающий Святейшего и возивший его к богослужениям, (старая машина) <и> полуновый грузовик по хозяйственным надобностям. Кузов этой последней машины мы вымыли чисто-начисто, обтянули простынями, белоснежные же простыни я взял и в запас. Сам патриарх осмотрел, как была приготовлена машина, и одобрил мои старания. В моей голове, теперь очень старой, совершенно затемнился адрес музея, куда я ехал с шофером, разместив в кузове машины три гробика. Я только помню пустынные улицы, на тротуарах отсутствие людей по случаю позднего часа, тихую ночь, блещущие звезды, дремлющие деревья бульваров. Когда мы подъехали к музею, его здание совершенно тонуло во мраке. Ни одного освещенного окна. Казалось, что никого внутри нет и проехались мы впустую. Но только я нажал на кнопку звонка, как вестибюльная часть здания ярко осветилась. Меня встретил директор музея. Любезно поздоровался со мной и повел по длинным залам к месту назначения. Наши шаги гулко раздавались под высокими сводами. Директор подвел меня к широкой витрине с подъемной крышкой. В витрине лежали рядом три совершенно обнаженные фигуры мучеников. Я был изумлен тому, как сохранились святые тела. Если бы мне не сказали, что я должен буду перевозить тела мучеников, то я по вывороченным суставам, перекошенным частям тела и, главное, по мученическому оскалу рта, сохранившемуся мученическому выражению лица смело и утвердительно для себя подумал бы: да, это мученики, великие страстотерпцы! Я стоял в благоговейном изумлении перед сими мужественными исповедниками веры, молился и крестился. Директор в молчании стоял рядом. Вскоре подъехали священники. Это были очень важные московские протоиереи, чрезвычайно импозантной наружности. Попросту говоря, крепко толстые, неповоротливые. Не мог тогда, не могу и теперь понять, почему они нарушили приказание Святейшего явиться к выполнению святого дела в рясах и облачении. Ехали они, не стесненные автобусной или трамвайной обстановкой, а в собственных машинах, — что же им могло помешать подчиниться распоряжению патриарха? Заявились они в накрахмаленных сорочках, при галстуках, в пиджаках, жилетах и в брюках навыпуск. Из-за позднего часа времени терять было нельзя, и мы приступили к перемещению святых тел из витрины в гробы, которые я перенес из машины в зал музея. Батюшки никак не могли подобраться к витрине из-за нагромождения музейной мебели и экспонатов. Пришлось это делать мне, многогрешному. После ленинградского трехгодового сидения в блокаде я был худ, как тесовая доска. Легко сгибался, приседал, пролезал в узкие проходы. Озирая теперь свою толщину и мясистость, крепко жалею о своих прежних юных габаритах. Я легко пробрался к витрине, легко нагнулся ко святым останкам Антония, просунул левую руку под спину, его руки и ладони легли на мою руку, правую свою поглубже пропустил под поясницу святого и совсем без всякого затруднения приподнял святое тело, стоявший справа батюшка взял ноги, второй и третий, вытянув руки, поддержали плечи, и мы с благоговением опустили тело в поставленный на стол первый гроб. С такой же легкостью переместили мы, мысленно творя молитву, но одновременно соблюдая величайшую осторожность, тела и двух других Виленских мучеников. Перемещение мощей из витрины в гробики — это была ответственная часть нашего дела. Опасаться приходилось, как бы не переломилась или не надломилась какая-либо часть перекладываемого тела. Все обошлось чудодейственно благополучно. Перенесение гробов в машину и доставка их в церковь не составили никаких затруднений. Мы вышли из музея, попрощавшись с директором. Потом мы распрощались друг с другом. Батюшки сели в свои машины, я разместился в кузове, рядом с гробами. Шофер тихим аллюром повел машину. В небесах было торжественно и чудно; земля спала в сияньи голубом, в душе стояло чувство глубокой удовлетворенности по поводу успешного разрешения порученного дела и ощутимого вмешательства Божественной помощи в его совершение. К Елоховскому собору мы подъехали в 4 часа утра. Настоятель собора протоиерей Колчицкий, глубоко церковный, по характеристике Святейшего, человек, основательным образом подготовил встречу святых останков. Весь соборный причт в полном облачении, в прекрасных ризах вышел навстречу машине. Гробики, пододвинутые мною к краю борта машины, приняли на руки попарно священнослужители храма и бережно, замедленным шагом, через алтарную дверь понесли в храм. В алтаре они поставили священную ношу на заранее приготовленные табуреты. Под громкое и согласованное пение причта в алтаре же было отслужено с коленопреклонением первое молебствие святым Виленским мученикам. Затем гробы через отверстые Царские врата были перенесены из алтаря в главный неф храма и поставлены на постаменты для поклонения и целования верующим, в течение пяти дальнейших суток стекавшимся густыми толпами в храм. На дежурство у гробов для наблюдения за порядком были выделены о. Колчицким иереи и диаконы. После молебствия перед святыми мощами я прибыл в Патриархию к 6 часам утра. Мне сказали, что Святейший спать не ложился, дожидаясь моего возвращения. Я сразу же направился в покои патриарха. Он весьма оживился, увидев меня. Я должен был доложить ему обстоятельно обо всем случившемся. В рассказе моем патриарха все удовлетворяло. Он благосклонно кивал головой, но, узнав о нарушении направленными иереями в музее его распоряжения об облачении, сильно расстроился. На глазах его показались слезы, и он приказал с наступлением дня провинившихся батюшек вызывать к нему для объяснений. Мне же он сказал памятные доселе слова: «Вы, Филоретыч, не в духовном сане, светский человек, но вот Господь сподобил вас прикасаться тесным образом к святыне. Пусть же святые мученики покровительствуют вам и в сей жизни земной и в жизни небесной. Молитесь им!» Без слез я и теперь не могу вспоминать эти благословенные слова патриарха, после которых он осенил меня своею святительской рукою, обнял и поцеловал.

Дорогой мой учитель в мои семинарские годы и дорогой мой наставитель в годы служения моего у тебя в Патриархии! Да будет для тебя земля пухом! Да вселит тебя Господь в обещанных Им же обителях Отца Своего! Аминь. Аминь. Аминь.

Моя миссия по перенесению святых мощей из Москвы в Вильну на этом завершилась. В дальнейшем в аэропорт гробы отвозили духовные лица.

19 мая 1975 года