МОЛИТВА ВСЕХ ВАС СПАСЕТ

Материалы к жизнеописанию святителя Афанасия, епископа Ковровского.

К оглавлению

Номер страницы перед текстом на ней

E. В. АПУШКИНА

Крестный путь преосвященного Афанасия (Сахарова)

Владыка Афанасий оставил краткую рукопись — «Даты и этапы моей жизни». Сухой, но потрясающий перечень событий страдальческой жизни этого мягкого сердцем, но твердого духом и верного до смерти христианина говорит сам за себя. Но хотелось бы собрать и на нитку этого перечня нанизать то немногое, что сохранилось в памяти близких покойного Владыки и в его письмах. Господи, благослови!

Родитель Владыки Григорий Сахаров, суздальский уроженец, был человеком интеллигентным, как и вся его родня (Астровы, Челищевы в Москве, Соловьевы во Владимире), чиновником1. Он женился на склоне лет на простой крестьянке Матроне Андреевне из деревни Орехово Тульской губернии.

Супруги Сахаровы, живя в любви и согласии, оба отличались благочестием и преданностью св. Церкви, а вместе с тем и особой добротой и отзывчивостью к людям. Уже на склоне лет Владыка писал одной молоденькой духовной своей дочери (27/1-59 г.)2: «...когда христианские родители, исполняя завет Христа, помогают чужим, отнимая нечто у детей, все это отнятое сугубо возвратится детям. Утверждаю это, ибо знаю по собственному опыту. Я не помню своего отца, но все знавшие его, с кем мне приходилось встречаться, всегда отзывались о нем как о человеке очень добром, отзывчивом, готовом всякому помочь и добрым советом, и личной услугой, и материально. Запасных средств у него никогда не было. Когда родился я, мама говорила ему, что теперь надо быть поэкономнее. Но отец отвечал: "Теперь я помогаю людям, а когда у Сережи будет нужда, найдутся люди, которые ему помогут". И это точно сбылось. Мне приходилось бывать в очень тяжелых условиях, и всегда находились добрые люди, которые заботились обо мне, устраи-

вали меня, помогали мне. Верю, что это только за добрые дела моего отца. Верю, будьте уверены и Вы, что добрые дела Вашей мамы принесут и для Вас многий плод...»

Нельзя не сказать, что Владыка Афанасий унаследовал такую же отзывчивость. Вступление его на святительскую кафедру пришлось на тяжелые годы, когда русским людям материально жилось очень нелегко, но и в эти трудные времена у него всегда <было> «застолье» — члены причта и другие близкие люди. Он куска не съедал один. Бывало, мать, жалея его, принесет ему в комнату яблочко или какой другой лакомый кусочек, желая подкормить сына, а он вынесет все к столу, где и раздаст всем поровну, хоть по крошечке.

И позднее, в ссылках и лагерях, получая посылки, Владыка постоянно делился с окружающими. Матушка его Матрона Андреевна только едва управится послать ему сапоги, а глядишь, он уже отдал их собрату, направленному в этап. Матрона Андреевна огорчится, а Господь ее тут же и утешит: кто-то позаботился — и Владыке послали новые сапоги, лучше прежних. Такая любвеобильность и щедрость невольно привлекали и привязывали к Владыке сердца окружающих, где бы он ни был, и увеличивали впоследствии число его «заботников». Даже уголовники в лагерях уважали его, и слух о нем как о «настоящем архиерее» распространялся за пределы того отделения лагеря, где он находился (Темни-ковские лагеря).

Когда Господь порадовал чету Сахаровых рождением сына, имя ему было выбрано несколько необычным образом. Отец написал на маленьких бумажках имена особенно чтимых им угодников Божиих (кажется, святителя Николая, преподобного Сергия и, если не ошибаюсь, владимирского чудотворца благоверного князя Александра Невского), а потом поднесли их крошке-сыну, с тем чтобы он сам выбрал себе имя. Новорожденный ухватился пальчиками за жребий с именем преподобного Сергия. Он на всю жизнь остался усердным чтителем этого великого молитвенника Русской земли (очень желал даже в монашестве сохранить его имя, но академское начальство в лице преосвященного] Феодора (Поздеевского)3, ректора, на это не согласилось и, так как постригаемый настаивал, временно отложило его постриг).

Недолго Григорию пришлось утешаться малюткой-сыном. Он скончался, едва Сереже исполнился год и семь месяцев. Умирая, он сказал жене: «Мотя, прошу тебя, воспитай мальчика хоть бедным, но честным!»

И Матрона Андреевна оказалась мудрой и строгой воспитательницей. Ее горячая любовь к единственному сыну не превратилась, как часто бывает у молодых вдов, в обожание и баловство, хотя она всю

себя посвятила своему Сереже и до самой его ссылки никогда с ним не разлучалась, всегда сопровождая его во все годы учения и преподавания.

Верующая и внимательная мать оберегала сына от всего дурного и желала в будущем видеть его монахом. Мальчик в основном знал только дом да храм. Иногда гостил у своей крестной — врача Марии Исаевны Виноградовой-Лукирской — в ее именье в Тамбовской губернии.

Живя под крылышком матери-вдовы, постоянно в женском обществе, мальчик выучился шить и вышивать бисером и даже любил этим заниматься, а впоследствии в ссылке шил себе облачение4 и вышивал бисером ризы на иконы. (Его и похоронили в облачении собственной работы.)

В церковь Сережа ходил охотно. Богослужение, в особенности архиерейское, производило на него большое впечатление. Дома он любил играть «в церковь», «в службу*, т. е. надевать на себя платки в виде облачения, кадить, благословлять и т. д. Он даже пытался шить себе «облачения». На вопрос своей вышеупомянутой крестной: «Сережа, кем ты хочешь быть? Хочешь быть врачом?» (она сама была врач) — он ответил: «Нет, мама крестная, я буду архиереем».

Родную мать Сережа очень любил и в годы тяжелых испытаний в невольной разлуке сильно тосковал о ней. Отца не помнил, но, видно, от обоих родителей унаследовал ту прямоту и принципиальность, которые пронес сквозь всю свою многострадальную жизнь, и ту любовь к св. Церкви и Родине, которой горело и болело его сердце, пока не перестало биться.

Желая направить сына на добрый путь, Матрона Андреевна стремилась дать ему духовное образование. Это было нелегкое дело, потому что в духовные училища принимались почти исключительно дети священнослужителей. Во Владимирское духовное училище Сережу устроить не удалось. Но Господь все же помог молодой вдове в добром ее намерении. Она жила на квартире у родственника своего мужа, служащего казенной палаты, Сергея Васильевича Соловьева. Он был старостой Спасской церкви во Владимире, а его брат, о. Иоанн Соловьев, в Иваново-Вознесенске был настоятелем собора и благочинным, заслуженным и влиятельным протоиереем (в городе, не имевшем архиерейской кафедры, влияние соборного настоятеля почти равнялось влиянию епископа). С его помощью удалось поместить Сережу в Шуйское духовное училище. На годы учения сына в Шую переехала и Матрона Андреевна. Таким образом Сережа Сахаров живущим в училище никогда не был и всегда находился под материнским присмотром, ограждавшим его от влияния товарищей, которое в тогдашней духовной школе не всегда могло быть хорошим. Сережа поступил в училище в 1896 г.

в девятилетнем возрасте. По-видимому, на первых порах учение давалось ему не совсем легко: в 3-м классе остался он на второй год. С августа 1899 г., когда ему исполнилось 12 лет (в 3-м классе), он начал прислуживать в алтаре. 14-ти лет, в 1902 г., Сережа окончил духовное училище и вместе с матерью вернулся во Владимир, поступив в тамошнюю духовную семинарию.

Владимирскую епархию возглавлял в то время (с 1905 по 1914 гг.) преосвященный Николай (Налимов)5. Прежде того он проходил архипастырское служение на Кавказе, но когда среди туземного населения возникло возбуждение против русской администрации (1906), начались убийства русских людей, Владыка Николай имел основание опасаться за свою жизнь, убоялся и тайно уехал в Россию. Синод перевел его во Владимир, а Владимирского Владыку Никона6 сделал Экзархом Грузинским. Вскоре Владыку Никона на Кавказе убили. Тело его было привезено во Владимир и погребено внутри Успенского собора у южной стены. Владыка Николай очень сокрушался и в надгробном слове сказал: «Это мне, а не тебе подобало быть схороненным здесь», считая себя косвенно виновным в смерти своего друга. В дни памяти Владыки Никона преосвященный Николай налагал на себя епитимию: к богослужению в собор не в карете ехал, а шел пешком, что тогда было делом особенным. Владыка Николай скончался в 1914 г., будучи по делам в Петербурге, где и схоронен в Ал[ександро]-Невской Лавре.

Очень строгий к себе аскет, Владыка Николай был вместе с тем чрезвычайно милостив. После каждого богослужения он раздавал нищим очень щедрую денежную милостыню. Добр и снисходителен был и к своему духовенству. Вспоминают, как он, бывало, говаривал робеющим и сбивающимся ставленникам: «Судит Бог (любимая его поговорка)! Ничего, ничего, не робей. Поглядывай в служебничек!»

Приехавший во Владимир Сережа Сахаров потянулся душой к этому доброму архипастырю, который имел на юного семинариста большое влияние. Оценив чистоту души Сережи и любовь его к богослужению, Владыка Николай полюбил его и с 1903 г. дозволил ему прислуживать при архиерейском богослужении в качестве рипидоносца и иподиакона в каникулярное время, а с 1906 г. и до окончания семинарии и постоянно. В 1907 г. Владыка посвятил Сережу в первую степень клира — чтеца. Прислуживая Владыке, Сережа имел возможность испытать снисходительность его. Однажды, подавая архиерею умываться во время литургии, он со страхом заметил, что подаваемый им кувшин был пуст, и растерялся, не зная, что делать. Но Владыка Николай покрыл любовью его промах, «умылся» без воды, так что в службе не произошло заминки, да и потом не сделал прислужнику замечания.

Владыка охотно принимал юношу у себя дома и беседовал с ним, пока он был семинаристом. Когда же впоследствии иеромонах Афанасий (Сахаров) приехал во Владимир в качестве молодого преподавателя, Владыка Николай, вероятно ограждая его от зависти товарищей, не допускал уже прежней близости.

Успешно закончив семинарию, Сергей Сахаров поступил в Московскую Духовную Академию. Академия была в расцвете. Во главе ее стоял преосвященный] Феодор (Поздеевский), епископ Волоколамский. Среди профессоров и преподавателей ее в то время мы встречаем имена А. П. Лебедева7, В. О. Ключевского8, А. П. Голубцова9, Е. Е. Го-лубинского10, А. И. Введенского", С. И. Смирнова12, М. Д. Муретова13, Н. Ф. Каптерева14 и др.

Студент Сахаров от всей души любил и свою родную Академию, и Лавру преподобного Сергия, особенно дорожа возможностью жить под покровом глубочайше чтимого им своего небесного покровителя. Если кто-нибудь впоследствии говорил в присутствии Владыки Афанасия о недостатках монашествующих Лавры, он очень этим огорчался и оскорблялся.

Он очень почитал ректора Академии Владыку Феодора. Близок был к проф. Голубцову, специалисту по церковной археологии, бывал в его семье, особенно после кончины профессора, стараясь утешить и ободрить вдову его, обремененную большим семейством.

Церковным искусством, в особенности искусством Древней Руси, Владыка, выросший в древнем Владимире и глубоко любивший свою родину и св. Церковь Русскую, всю жизнь очень интересовался, любил историю Руси. Но любимым его предметом была литургика и изучение Устава.

Окончив академию в 1912 г., 12 октября 1912 г. Сергей Сахаров был пострижен в монашество, получив имя святителя Афанасия Пателария, Патриарха Цареградского, Лубенского чудотворца15.

Через два дня, 14 октября, его посвятили во иеродиакона, а 17-го — в сан иерея. Нового иеромонаха назначили преподавателем Полтавской Духовной Семинарии по литургике и гомилетике.

В Полтаве преподаватель о. Афанасий Сахаров прослужил всего один учебный год (октябрь 1912 г. — сентябрь 1913 г.). В это время ему стало известно, что во Владимирской Семинарии требуется преподаватель как раз по этим предметам. Он решил подать прошение в Синод и сделать это лично. Прямо с вокзала он направился к обер-прокурору Синода В. К. Саблеру16, но тот должен был куда-то ехать сопровождать Государя. Он был уже одет в парадную форму и готовился уезжать. Увидев молодого иеромонаха, В[ладимир] К[арлович] спросил: «Чего вы, батенька, хотите?» Отец Афанасий изложил свою просьбу. В[ладимир]

К[арлович] спросил секретаря: «А что, подписано ли назначение преподавателя во Владимирскую Семинарию?» Когда оказалось, что еще не подписано, Саблер тут же без всяких бюрократических проволочек приказал секретарю внести в приказ имя иеромонаха Сахарова и подписал назначение. У о. Афанасия на всю жизнь осталось теплое воспоминание о В. К. Саблере. Последний не только выполнил просьбу, но и по-отечески позаботился о молодом иеромонахе, спросив: «А где вы остановились?» — «Да я прямо с вокзала!» — «Ну вот, батенька, вам в гостинице останавливаться неудобно, а я вам дам записку в Александ-ро-Невскую Лавру, вам там будет хорошо».

И вот о. Афанасий снова в родном городе, в родной Семинарии. На погребении Владыки его бывший ученик17 сказал: «Мне посчастливилось в богословских классах Семинарии иметь тебя учителем и классным руководителем. Я хорошо помню день, когда ты, молодой, энергичный, ревнующий о славе Божией, прибыл из Полтавы в родную Семинарию, чтобы занять вакантную кафедру преподавателя литургики и гомилетики. Помню блестящую лекцию, которую ты прочел нам, приступая к работе, — о значении литургики и гомилетики в системе богословского образования. Никогда не забуду начальных слов этой твоей лекции. «На фронтоне нашей семинарии, — сказал ты, — написаны подлинно золотые слова: "ДОНДЕЖЕ СВЕТ ИМАТЕ, ВЕРУЙТЕ ВО СВЕТ, ДА СЫНОВЕ СВЕТА БУДЕТЕ"» (Ин. 12, 36). И дальше потекла речь, плавная, красноречивая, убежденная и убеждающая. Ты говорил о красоте и величии православного богослужения, о том, что в наших богослужебных книгах, собенно в Триоди Постной, есть произведения, не имеющие себе равных в литературе по силе своего духовного воздействия. Ты говорил дальше о важности церковной проповеди для утверждения среди людей евангельских заветов, о силе и значении слова вообще; приводил в пример лучших проповедников своего времени, силою слова привлекавших и увлекавших тысячи слушателей в Церковь Христову. Ты, как Ангел, пел хвалу Богу пред юными слушателями, и «звук этой песни в душе молодой остался — без слов, но живой»18. Ты говорил, собственно, о значении литургики и гомилетики в деле воспитания просвещенного пастыря. А в душах слушателей как-то невольно ширилось сознание важности богословского образования вообще, росло и крепло желание посвятить свою жизнь на служение Церкви Христовой...»

Как было уже сказано, епископ Николай управлял Владимирской епархией до 1914 г. По-видимому, в Синоде было мнение, что покойный был слишком мягок, «распустил духовенство», и на его место был назначен преосвященный Алексий19, человек резкий, придирчивый и деспотичный, под суровой рукой которого изнывало и роптало три года

владимирское духовенство. Но управление его было непродолжительно. После революции 1917 г. был собран съезд духовенства и мирян Владимирской епархии, который постановил отрешить от кафедры епископа Алексия и избрать на его место архиепископа Финляндского Сергия, присутствовавшего тогда в Синоде. Особенно горячо выдвигал его кандидатуру протоиерей Алексей Владычин, благочинный г. Владимира20. Активно поддерживал ее и иеромонах Афанасий. Он очень уважал митрополита Сергия и как богослова, и как деятельного и мудрого архипастыря; ценил его и за руководство исправлением нового издания богослужебных книг, что считал насущно необходимым делом.

Отец Афанасий был в то время дружен с иеромонахом Серафимом21, личным секретарем митрополита Сергия. Они организовали «проповеднический кружок» и наперебой говорили проповеди22. Наряду с любвеобильным и добродушным характером о. Афанасия, который, несомненно, стал уже известен многим из верующих, эти проповеди содействовали популярности его в народе.

Тот же Владимирский съезд избирал и представителей на Всероссийский Поместный Собор 1917—1918 гг. В члены Собора от монашествующих был избран и преподаватель Владимирской Семинарии о. Афанасий (Сахаров)23.

Будучи специалистом по литургике, иеромонах Афанасий работал в богослужебном отделе Собора и вместе с профессором (египтологом) Борисом Александровичем Тураевым24 принимал участие в составлении службы Всем Русским святым, совершение которой прекратилось во времена Патр[иарха] Никона, «зане в греческих типицех не обретается» (как и многие другие службы отдельным Русским святым), а в синодальный период служба была утеряна, и праздник этот был покрыт мраком забвения. Работу над усовершенствованием и расширением службы Владыка Афанасий продолжал и в последние годы своей жизни.

По обстоятельствам времени после восстановления патриаршества и решения наиболее неотложных дел Поместный Собор был преждевременно закрыт.

Пребывание на Соборе расширило круг знакомств о. Афанасия. Здесь он столкнулся со многими выдающимися представителями духовенства и мирян.

Ко времени иеромонашества о. Афанасия относится рассказ о том, как происходило вскрытие мощей владимирских чудотворцев и как были они затем выставлены напоказ народу в обнаженном виде25.

Во время вскрытия было установлено, что тело св. благоверного князя Глеба, скончавшегося в 1174 г. (сын св. князя Андрея Боголюбского), было мягким и кожу на нем можно было схватить пальцами, она

отставала, как у живого. А у великого князя Георгия, убитого в бою с татарами (1238 г.), у которого голова была напрочь отсечена, последняя оказалась приросшей к телу, но так, что можно было заметить, что она раньше была отсечена, так что и шейные позвонки были смещены и срослись неправильно. Вскрывавший мощи врач впоследствии говорил, что это обстоятельство укрепило в нем веру в Бога и в чудо.

В ожидании начала демонстрации вскрытых мощей народу владимирское духовенство установило в соборе дежурство по два человека. В храме были расставлены длинные столы, покрытые церковными покровами (какими покрывают гроб с покойником), а на них аккуратно положены святые мощи (Владыка только сетовал, что покровы были положены не самые парадные — настоятель26 пожалел). Первыми дежурными были иеромонах Афанасий и псаломщик Александр Афанасьевич Потапов27, обладавший чрезвычайно высоким голосом. Едва открылись двери для впуска народа, иеромонах Афанасий громко возгласил: «Благословен Бог наш...», — а в ответ ему под сводами древнего собора разнеслось звонкое до пронзительности «аминь», и начался молебен владимирским угодникам. Входящий народ стал креститься, класть поклоны и ставить свечи у мощей. Таким образом предполагаемое поругание святыни обратилось в торжественное богослужение. Инициатором установления дежурств был, кажется, сам о. Афанасий.

Вернувшись во Владимир с Поместного Собора, о. Афанасий был избран в члены епархиального совета, как представитель монашествующих (1918—1920 гг.). В 1920 г. назначен наместником Владимирского Рождественского монастыря (во Владимирском кремле)28 и 20 января <ст. ст.> возведен в сан архимандрита. С 18 июня 1921 г. <ст. ст.> он настоятель Боголюбовского монастыря29, а через девять дней, 27 июня <ст. ст.> хиротонисан во епископа Ковровского.

Архиерейская митра явилась для Вл[адыки] Афанасия подлинно терновым венцом. Время было тяжелое — гражданская война еще не кончилась. В стране царила разруха. В Поволжье неурожай и страшный голод. Власти объявили изъятие церковных ценностей. Возникло обновленчество. В такой бурной обстановке пришлось взойти на кафедру молодому епископу.

К этому времени относится его знакомство и сближение с о. Иосифом Потаповым30, который стал ему преданнейшим помощником и другом. Вот рассказ самого о. Иосифа.

Отец Иосиф был послушником Боголюбовского монастыря и келейником викария Владимирской епархии преосвященного Евгения (Мерцалова)31, епископа Юрьевского, жившего близ г. Владимира в Боголюбовском монастыре, настоятелем которого он и был. В 1919 г. Иосиф

Афанасьевич был взят в армию и после нескольких перемещений (Кострома, Нерехта, Кашира Тульской области) в июне 1920 г. был откомандирован в г. Владимир в одну из воинских частей. По воскресеньям и праздникам он имел возможность бывать за богослужением. Ходил в Успенский собор или Троицкую церковь, куда были переведены духовенство и монахи из архиерейского дома, в числе которых был и архимандрит Афанасий. Последний однажды сказал Иосифу Афанасьевичу в шутливом тоне: «Пора бы вам быть диаконом», на что также в шутку тот ответил: «Когда вы будете архиереем, тогда и я буду диаконом».

Как указано, архимандрит Афанасий в конце июня 1921 г. был хиротонисан во епископа, а в Рождественский сочельник того же года <ст. ст.> он посвятил И. А. Потапова в стихарь. Иосиф Афанасьевич стал выполнять обязанности иподиакона при служении Владыки, когда это было ему возможно по службе. Через некоторое время Владыка напомнил ему о прежде бывшем разговоре. «Вот я теперь архиерей. Когда же вы будете диаконом? Вы ведь обещали». — «Когда освобожусь из армии, Владыка!» Один раз Владыка по обычаю своему пригласил к себе причт на трапезное утешение. Обратившись к И[осифу] А[фанасьевичу], Владыка сказал ему: «Иосиф Афанасьевич! Я как-то возымел к вам особенное расположение, внимание и любовь, видя вашу заботливость и прилежность к богослужению. Да и покойный преосвященный] Евгений рекомендовал вас как обо всем заботливого молодого человека и просил меня не терять вас из вида. Сам я не умею узнавать людей и неопытен совершенно, но, зная покойного Владыку Евгения как опытного архипастыря, я еще больше возлюбил вас и хотел бы, чтобы вы были около меня, как были при покойном Владыке Евгении и служили ему». Иосиф Афанасьевич был растроган и напоминанием о Владыке Евгении, который когда-то позаботился о нем и поручил его о. Афанасию, тогда еще архимандриту, и выражением любви и доброго отношения Вл[адыки] Афанасия и от избытка чувств прослезился. С тех пор они стали все более и более сближаться. Неожиданно в январе 1922 г. И[осиф] А[фанасьевич] по болезни был освобожден из армии, а 4/17 февраля, в день памяти св. князя Георгия Владимирского, сочетался браком с девицей Марией Ивановной Хренковой. Венчал их сам Владыка Афанасий при участии иеромонаха Германа32 и диакона Николая Беневоленского и двух иподиаконов в Троицкой церкви. Церковь была полна народа. Пел архиерейский хор в полном составе. Чтобы не смутить верующих необычностью венчания, Владыка Афанасий сказал слово, в котором говорил, что епископ имеет право совершать все таинства, и хотя в России это не принято, но на православном Востоке совершается в обычном порядке. Вскоре после этого Вл[адыка] Афанасий ездил в Нижний Новгород, куда был выслан

митрополит Владимирский Сергий, и рассказал ему о совершенном им венчании. В гостях у митрополита СергИя был в тот момент митрополит Нижегородский Евдоким33. Владыка Сергий пошутил: «Владыка, скажите, у вас викарии венчают дьяконов?» Владыка Евдоким: «Таких случаев не слыхал». «А у меня вот викарии венчают», — так же шутливо сказал митрополит Сергий.

12 (25) февраля, в день Иверской иконы Б[ожией] М[атери], Владыка Афанасий рукоположил Щосифа] А[фанасьевича] во диакона.

До самой смерти Владыки связь их не порывалась. Когда Владыку взяли, о. Иосиф преданно заботился о его матери, называвшей его своим вторым сыном. Отец Иосиф ее и похоронил в 1930 г.

Вскоре после рукоположения новому диакону при совершении чина Торжества Православия по инициативе Вл[адыки] Афанасия довелось провозглашать анафему.

17 марта 1922 г. <ст. ст.> епископ Афанасий был на один день арестован и препровожден в ревтрибунал, на другой день освобожден.

В Великий Четверг готовились к чину Умовения ног, но в Великую Среду, 30 марта <ст. ст.>, митрополит Сергий, епископ Афанасий, архиепископ Суздальский Павел и епископ Василий, бывший Суздальский, были арестованы по Суздальскому делу в связи с изъятием церковных ценностей. В Суздале была разворована кем-то ризница, и это было поставлено в связь с изъятием церковных ценностей. Владыку Афанасия арестовали, как члена епархиального совета. 27 мая <ст. ст.> был произведен показательный суд, и обвиненных приговорили к одному году лишения свободы, но по амнистии освободили 28 мая <ст. ст.> того же года.

Как говорилось выше, глава Владимирской епархии был выслан. И вот, викарный епископ Ковровский Афанасий оказался управляющим Владимирской епархией, и ему пришлось грудью встретить волны бед и напастей, воздвигшихся на церковный корабль от обновленческого раскола. Когда началось обновленчество, один из владимирских протоиереев, настоятель Никитской церкви, о. Михаил Тихонравов по собственному почину отправился в ВЦУ. Вернувшись во Владимир, он явился с рассказом о своей поездке к Владыке Афанасию, но тот отнесся отрицательно как к самочинной поездке, так и в особенности к самому обновленчеству. С первого же следующего богослужения Владыка стал объяснять народу, что обновленцы — раскольники, группа духовенства, восставшая против законного канонического епископата, возглавляемого Святейшим Патриархом Тихоном, что в силу этого они не имеют права совершать таинства и нельзя поддерживать с ними молитвенного общения, нельзя ходить в обновленческие или живоцерковные храмы.

Вскоре Владыка Афанасий поехал в Нижний Новгород к епархиальному архиерею с докладом о своей деятельности. Однако Владыка Сергий не похвалил его за ярое выступление против обновленчества, сказав: «Лбом стену не прошибешь». (Сам Владыка Сергий 16 июня 1922 г. присоединился к обновленцам. Вероятно, он в глубине души надеялся встать во главе ВЦУ и потом повернуть по-своему кормило правления в более правильную сторону, но Красницкий34 оказался хитрее и Вл[адыке] Сергию власти не дал. Под давлением преосвященного Феодора (Поздеевс-кого) митрополиту пришлось принести публичное покаяние в Донском монастыре, стоя на паперти в одном подряснике.) Но и после беседы с митр[ополитом] Сергием Вл[адыка] Афанасий не изменил свое отношение к обновленцам; стараясь все время поддерживать связь с верными Патриарху епископами, он в то же время продолжал убеждать паству не общаться с обновленцами. Иереев, впавших в обновленчество, заставлял приносить публичное покаяние вместе со всем приходом и т. д. Всем этим он помогал Владимирской церкви избежать раскола и сохранить верность Православию.

Но такая деятельность ему даром не прошла. 15 июля 1922 г. <ст. ст.> он был на 10 дней арестован одновременно с Муромским епископом Серафимом (Руженцевым). (В заключении был с московским протоиереем Миртовым35, владимирским уроженцем.) Освобожденный 25 июля <ст. ст.>, он 10 сентября <ст. ст.> вновь подвергается аресту и находится сперва во Владимирской тюрьме (бывший Рождественский монастырь), а потом в московской Таганской. Последовал приговор: два года ссылки в Зырянский край. О пребывании Вл[адыки] Афанасия в Зырянском крае сохранились воспоминания одного его знакомого ссыльного36, дающие очень живую картину тамошней жизни Владыки. Жизнь внешне была сравнительно мирная — ежедневно в его келье совершалось богослужение, хотя сам Владыка служил сравнительно редко, больше служили жившие поблизости ссыльные священники. Службы были продолжительные, по всей строгости церковного Устава. Владыка получал посылки и всегда чем-нибудь делился с другими, причем не только со своими близкими. Любил Владыка и угощать чем Бог послал. Посты соблюдал очень строго. С Владыкой жил его добровольный келейник и спутник о. Дамаскин37, иеромонах.

Тюрьмы, этапы и ссылки всегда были для Владыки Афанасия источником знакомств и встреч со многими людьми. Некоторые из них становились его друзьями на всю жизнь. Он даже перечисляет эти знакомства в своих «Этапах». Особенно богат этот перечень за 22—24 гг. Владимирская тюрьма в 1922 г.: Муромский епископ Серафим (Руженцев), московский протоиерей Миртов, владимирский уроженец; в том же году, там же: архиепископ Ни-

кандр (впоследствии] м[итрополит] Крутицкий), епископ Дамиан (Воскресенский), епископ Николай, архиепископ Фаддей (Тверской), епископ Корнилий (Вязниковский, впоследствии Свердловский), епископ Василий Суздальский; священники Дурылин38, Н. Дулов39; ковровский протоиерей Благовещенский40, протоиерей Константин из Суздаля. В московской и вятской тюрьмах он был с епископом Феодосием. На этапе в Зырянский край видится с епископом Дмитровским Серафимом (Звездинским) и епископом Николаем (Добронравовым)41. В Зырянском крае встречается с митрополитом Кириллом, архиепископом Фаддеем, епископом Николаем (Яру-шевичем)42, знакомится с протоиереем Владимиром Богдановым43, с ученым монахом Неофитом44, патриаршим ризничим.

К сожалению, не сохранились письма Владыки Афанасия к матери из первых ссылок. Он писал ей ежедневно и сообщал о всех мелочах своей жизни с присущим ему невинным юмором и никогда не жаловался, всегда стараясь утешить и ободрить мать. Эти письма утешали не только Матрону Андреевну, но, можно сказать, всю паству и всю епархию, потому что у матери Владыки все бывали, все интересовались, что пишет Владыка, все этим поддерживались и утверждались. Ежедневно и мать отвечала ему. Сама она была неграмотная, писать не умела. Это делал под ее диктовку о. Иосиф, который проводил в ее доме все свободное от церковной службы время, а домой приходил только ночевать (и, таким образом, живя во Владимире, о. Иосиф был в разлуке с семьей, но его супруга, не менее его преданная Владыке, никогда не роптала, но принимала такое положение вещей как должное), всячески стараясь утешить и поддержать свою вторую мать, скорбящую по родном любимом сыне-епископе.

В Зырянском крае Вл[адыка] Афанасий пробыл до 20 января 1925 г. <ст. ст.>, будучи освобожден на два месяца позднее срока. С великой радостью встретила его в Москве на вокзале Матрона Андреевна в сопровождении верного о. Иосифа. С вокзала Владыка поспешил навестить семью Фуделей45, с которой познакомился в Усть-Сысольске.

По окончании Зырянской ссылки Владыке не было сделано никаких ограничений в выборе места жительства, и он вернулся во Владимир на церковное делание. Так как по-прежнему Владимирская кафедра фактически пустовала (м[итрополит] Сергий все еще жил на высылке в Н[иж-нем] Новгороде), то Владыка Афанасий, будучи викарием Владимирского Владыки, как Ковровский епископ, считал себя ответственным за епархию, как бы вверенную ему Богом, — поэтому, постоянно поддерживая связь с митрополитом Петром46, он продолжал по-прежнему ревностно бороться с обновленческим расколом, стараясь в тогдашней трудной обстановке сохранить церковное единство и каноническую законность.

Около 1925 г. во Владимире по инициативе того же протоиерея Михаила Тихонравова (из Никитского храма) во Владимире был организован обновленческий епархиальный съезд. Собрали туда батюшек. А потом заставляли их подписываться с угрозой, что если они не подпишутся, то и на волю отсюда не выйдут. Трое из старейших протоиереев, там участвовавших, пришли к Владыке Афанасию, приглашая его на съезд. Участвовать в съезде Владыка отказался, но все же пришел к обновленцам, с тем чтобы обличить их и выразить свое отрицательное отношение к их съезду. Увидев в числе собравшихся архиепископа Герасима47 — украинца, Владыка сказал ему: «Вы монах — и вы здесь! Мне стыдно за вас!» Свою речь Владыка закончил словами: «А теперь я еду к митрополиту Петру с покаянием, что без его благословения присутствовал на вашем беззаконном собрании!»

Когда осуществлять контакт с митрополитом Петром стало невозможно, Владыка Афанасий старался не действовать самочинно, а советовался с верными Церкви епископами, хотя это было чрезвычайно затруднительно, так как большинство их было в ссылках.

В конце 1926 г., недовольные деятельностью ревнителя церковного единства, местные власти предложили ему или уехать из Владимира, или прекратить управление епархией, а так как он по своей епископской совести не мог на это согласиться, то 2 января 1927 г. <ст. ст.> его арестовали, предъявив обвинение в принадлежности к к[онтр]-революционной] организации, возглавляемой митрополитом Нижегородским Сергием (Страгородским). Митрополит Сергий в то время распоряжением митрополита Петра, Местоблюстителя Патриаршего Престола, был назначен временным Заместителем Местоблюстителя для исправления текущих дел Московской Патриархии. Сам митрополит Петр лишился возможности управлять Русской Церковью, так как был арестован и выслан из Москвы за борьбу с обновленчеством и нежелание идти ни на какие компромиссы, могущие быть во вред Церкви. В первое время митрополит Сергий правильно понимал свое положение, был верен митрополиту Петру, то есть не решался на принципиальные изменения в руководстве Церковью и занимался только текущими делами. Эта верность митрополиту Петру и была основой обвинения.

Владыка Афанасий был препровожден в Московскую Внутреннюю тюрьму, где находился около четырех месяцев, с 3 января по 30 апреля 1927 г. <ст. ст.>48 В конце апреля он на пять дней был помещен в одиночную камеру вдвоем с «главой группы» митрополитом Сергием. В своих беседах они обсуждали положение Церкви, и м[итрополит] Сергий обещал не идти ни на какие компромиссы, пребыть верным митрополиту] Петру и говорил, что его полномочия ограничены и вытекают из

полномочий Местоблюстителя. Однако через несколько дней Вл[адыка] Афанасий был направлен в Соловецкие лагеря на три года, и одновременно разъехались в разные ссылки еще сорок архиереев, а митрополит Сергий вышел на свободу и переменил свое поведение: он вскоре заявил, что ему принадлежит полнота власти в Русской Церкви, равная власти Местоблюстителя, и что даже Местоблюститель не имеет права исправлять его ошибки. По инициативе м[итрополита] Сергия была введена регистрация государством церковных учреждений и организован Совет по делам Русской Православной Церкви при Президиуме Верховного Совета Союза49, чем, собственно говоря, уже официально сводилась на нет независимость Церкви от государства. Делалось это под лозунгом «церковной икономии», но, по существу, было уже принципиальным актом, на который Заместитель Местоблюстителя не имел права. М[итрополит] Сергий претендовал даже на полноту патриаршей власти, ссылаясь в своих действиях на желания и намерения покойного Патриарха Тихона.

В Соловецких лагерях Владыка Афанасий побывал в разных пунктах и на различных работах, но содержался сравнительно свободно, временами даже «жил на квартире». Были у него свидания с матерью и со старостой Троицкой церкви Александром Николаевичем Парковым, свидания были продолжительные и без свидетелей. Позднее об этих свиданиях Владыка часто вспоминал. Таких уже больше не бывало впоследствии.

Перед самым концом трехгодичного срока, 23 декабря 1929 г., Владыка Афанасий без предъявления какого бы то ни было обвинения был подвергнут аресту и менее чем на неделю отправлен <с Попова острова> на Соловецкие острова, где среди заключенных свирепствовал повальный тиф. Затем под стражей возвращен на Попов остров и, когда заболел сыпняком, был помещен в заразные бараки, помещавшиеся в бывшей конюшне. Там на трехъярусных нарах лежали больные. Место Владыки оказалось в нижнем ряду, и сверху на него лились нечистоты. Тем не менее он выжил. В конце февраля он в числе прочих заключенных подвергся медицинскому осмотру (причем <им> более часу пришлось стоять на холоде раздетыми), признан здоровым и отправлен этапом на три года в Туруханский край. После тифа Владыку очень мучил голод, и вот в вагоне он впервые в жизни нарушил обычную для него строгость первой недели Великого поста, открыв баночку рыбных консервов. С сокрушением вспоминал он этот случай и рассказывал, что в тот год он на день Благовещения Пресвятой Богородицы не имел «рыбного утешения», которого никогда не бывал лишен ни прежде, ни после.

Этап шел через ряд тюрем — ленинградские «Кресты», Новосибирскую, Красноярскую пересыльную и Внутреннюю. В последней Владыка

неожиданно встретился с митр[ополитом] Кириллом, но когда радостно бросился к нему, то услышал суровое: «Я вас не знаю». Дело в том, что, исхудалый после болезни и наголо обритый, Вл[адыка] Афанасий действительно был трудно узнаваем. Конечно, недоразумение быстро разъяснилось. Впоследствии оба Владыки некоторое время даже жили вместе в Селиванихе или <других> станках, вместе молились, а когда однажды в Туруханске Владыка Афанасий попал в ужасную тамошнюю каталажку и был в очень тяжелом положении, то митрополит Кирилл молился за него и читал св. Евангелие (по примеру киевского подвижника иеросхимонаха Парфения и с его молитвой)50, и неожиданно Владыка Афанасий был освобожден, так что Евангелие от Иоанна Владыки дочитывали вдвоем.

Вместе им жить было очень хорошо, но тут помешала ревность матери] Евдокии, монахини, которая была очень предана митрополиту Кириллу и сопровождала его по всем ссылкам. Ей показалось, что при общем служении Владыка Афанасий не оказывает достаточной чести митрополиту (может быть потому, что Владыка Афанасий был знатоком Устава и с этой стороны руководил богослужением), и в конце концов вынудила друзей жить на разных квартирах.

О Владыке Кирилле Владыка Афанасий всю жизнь хранил самые добрые и светлые воспоминания и любил о нем рассказывать. Вот вкратце некоторые из этих рассказов.

Еще при жизни Святейшего Тихона в 1924 г. Вл[адыка] Кирилл возвращался из Зырянского края, и ему было предписано явиться в Москву к Тучкову51, никуда по дороге не заезжая. Однако Владыка Кирилл первым делом все же отправился к Патриарху, который только что подписал согласие принять в общение обновленца Красницкого. На вопрос, зачем Святейший это делает, м[итрополит] Кирилл услышал ответ: «Я болею сердцем, что столько архипастырей в тюрьмах, а мне обещают освободить их, если я приму Красницкого». На это Владыка Кирилл сказал: «Ваше Святейшество, о нас, архиереях, не думайте. Мы теперь только и годны на тюрьмы...» Святейший вычеркнул фамилию Красницкого из только что подписанной бумаги, а Владыка Кирилл отправился к Тучкову, где при разговоре на ту же тему — о Красниц-ком — его упрекнули в том, что он не слушается Святейшего, который хочет принять Красницкого. «Не понимаю, — сказал Владыка Кирилл, — год тому назад на этом самом месте вы меня обвиняли в чрезмерном повиновении Патриарху, а теперь требуете обратного!»

По кончине Щатриарха] Тихона не было возможности созвать правильный собор для выбора нового Патриарха, потому что большинство архиереев были в тюрьмах.И ссылках, да и вряд ли Тучков вообще

допустил бы созыв такого собора. У находившегося тогда в Соловецких лагерях архиепископа Илариона (Троицкого)52 возникла мысль осуществить выборы нового Патриарха путем собирания архиерейских подписей. Он с находившимся в Соловках единомысленным духовенством написал соответствующее воззвание-обращение к епископам Русской Церкви, в котором предлагал выбрать на патриаршество преосвященного] Кирилла. Воззвание было вывезено из лагеря одним выходившим на свободу архиереем в чемодане с двойным дном. Было собрано довольно много подписей за кандидатуру м[итрополита] Кирилла, но едва воззвание соловчан попало в руки м[итрополита] Сергия (Страгородского), как о нем стало известно властям предержащим, начинание было пресечено, и архиереи, давшие свои подписи, пострадали. Пострадал и инициатор этого дела преосвященный] Иларион. Его, полубольного, едва вставшего после тифа, отправили этапом в холодной рясе; больного, сняли с этапа в Ленинграде, где он и скончался.

Перед тем как митрополит Сергий стал Заместителем Местоблюстителя, его роль Тучков предлагал тем архиереям, имена которых стояли в завещании Св. Патриарха, то есть митрополитам Агафангелу и Кириллу. Рассказывали, что митрополиту Агафангелу запретила идти на это одна блаженная (слепая Ксения) из города Рыбинска, которую он очень почитал. Когда же Тучков вызвал м[итрополита] Кирилла, последний дал согласие на занятие этой должности, но не принял предложенного условия. «Если нам нужно будет удалить какого-нибудь архиерея, вы должны будете нам помочь», — сказал Тучков. «Если он будет виновен в каком-либо церковном преступлении, да. В противном случае я скажу: "Брат, я ничего не имею против тебя, но власти требуют тебя удалить, и я вынужден это сделать"». — «Нет, не так. Вы должны сделать вид, что делаете это сами и найти соответствующее обвинение!» Владыка Кирилл отказался. Говорят, он ответил: «Евгений Александрович! Вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь!»

Он был немедленно отправлен на этап, причем от г. <...> его везли лодкой в верховья Вычегды. Везшие его стрелки не кормили его, и только лодочники тайком из жалости давали ему хлебца. Когда приехали на место, где стоял всего один дом, его поручили наблюдению хозяина дома, ничем Владыку не обеспечив. Владыка Кирилл смастерил себе самодельную удочку и питался рыбкой, которую сам ловил в реке и варил в консервной банке. Владыка так измучился телом и душой, что заплакал, когда верная мать Евдокия, едва разыскавшая его в этой глуши, застала его на берегу реки за этим делом.

В Туруханском крае Владыка Афанасий несколько раз подвергался перемещениям, жил в Красноярске, в Енисейске, в станках: Турухан-ске, Мельничном, Селиванихе, Пулкове (1930 г.).

Все эти перемещения обычно нелегки: только человек обживется, осмотрится, привыкнет к людям и месту, и приходится переезжать и на новом месте все начинать сначала.

Во время пребывания Владыки в Туруханском крае, в 1930 г., во Владимире скончалась его любимая матушка Матрона Андреевна. Это была величайшая для Владыки утрата, оборвалась самая сильная его земная привязанность. Он совершил по матери три или четыре сорокоуста обеден (конечно, в домашних условиях), а к шестинедельным поминкам послал во Владимир рыбы из сибирских рек. Он жил тогда, кажется, в Мельничном или Селиванихе.

После смерти Матроны Андреевны Владыка начал писать свой труд «О поминовении усопших», на титульном листе которого стоит: «Посвящаю памяти любимой матери». Писать приходилось без больших удобств, бумаги было мало, и приходилось писать очень убористо, так что впоследствии нелегко было рукопись разобрать.

Наконец, 2 января <1933г.> <ст. ст.> окончился срок ссылки, но освобождение пришло более чем через полгода.

Владыка опять вернулся в свой родной город. Побывал на могилке матери, повидался с близкими, но уже был не у дел53. На кафедре был епископ Иннокентий54, назначенный митрополитом Сергием, а Успенский собор был превращен в антирелигиозный музей.

Позднее Вл[адыка] Афанасий писал: «Когда митрополит Сергий заявлял, что его полномочия вытекают из полномочий митрополита Петра и что он, митрополит Сергий, — всецело зависит от митрополита Петра, мы все признавали митрополита Сергия как законного рукоюдителя жизни Православной Русской Церкви, первоиерархом которой остается митрополит Петр. Когда же митрополит Сергий, не удовлетворившись тем, что было дано ему и что он мог иметь при жизни законного первоиерарха Русской Церкви, рядом действий выявил себя как захватчика прав первоиерарха, когда в своем журнале он всенародно объявил, что ему, митрополиту Сергию, не только принадлежат все права Местоблюстителя, но что он — "Заместитель, облечен патриаршей властью" (Журнал Московской Патриархии, [1931] № 1, с. 5), и что сам наш законный первоиерарх митрополит Петр не имеет права "вмешиваться в управление и своими распоряжениями исправлять даже ошибки своего заместителя" (там же)55, тогда ряд архиереев, в том числе и я, признали, что такое присвоение митрополитом Сергием всех прав первоиерарха при жизни нашего законного канонического первоиерарха митрополита Петра лишает захватчика

и тех прав по ведению дел церковных, какие в свое время даны были ему, и освобождает православных от подчинения митрополиту Сергию и образованному им Синоду»56.

Об этом Владыка Афанасий откровенно в письменной форме заявил митрополиту Сергию по возвращении из Туруханского края в декабре 1933 г. Отказавшись от какой-либо церковной работы под руководством митрополита Сергия и не участвуя лично в общественном богослужении, Владыка Афанасий не уклонялся от посещения храмов, где богослужение совершалось священнослужителями, признававшими митрополита Сергия, но другие, близкие ему епископы, в особенности ревностнейший Владыка митрополит Кирилл, в качестве протеста допускали непосещение сергиевских храмов, хотя осуждали хуления неразумных ревнителей, говоривших, что в «сергиевских храмах» нет благодати.

Владыка прописался в г. Егорьевске, но комнату себе снял во Владимирской области, вблизи с. Петушки, в деревне Горушка. В самих Петушках преданный ему о. диакон Иосиф служил в церкви во имя Успения Божией Матери и жил с семьей в церковной сторожке. Владыка часто бывал у родных в Москве и, тоскуя без совершения богослужения, иногда тайно служил. Продолжал он заниматься и литературной работой, то есть писать «О поминовении усопших».

1936 г. Время тревожное. Стали искать и Владыку. Он приезжал навестить о. Иосифа. Как-то узналось, что Владыку ищут, и одна преданная ему духовная дочь решила из Владимира поехать в Петушки и предупредить его. К несчастью, на вокзале она встретила знакомого старичка, бывавшего в церкви, которого она считала «своим». На его вопрос: «Куда едешь?» — ответила откровенно. Старичок оказался провокатором и «сработал» настолько быстро, что, когда девушка шла в Петушках с вокзала по направлению к храму, она повстречала арестованных Владыку и о. Иосифа.

Владыку очень долго допрашивали и довели почти до потери сознания, так что он подписал протокол допроса с ложным признанием, что они с о. Иосифом имели тайную домашнюю церковь и совершали на дому литургию. Ложность этого была очевидна, так как о. Иосиф жил при храме и там диаконствовал. На другой день, придя в себя, Владыка опротестовал вынужденное ложное признание, но «подписанное пером не вырубишь и топором». Владыка Афанасий получил 5 лет Беломорских лагерей, а о. Иосиф — 3 года Ухтинских.

Снова этап с рядом тюрем. В Вологодской тюрьме Владыку разлучили с о. Иосифом, и он через Ленинградскую пересылку прибыл в Бело-морско-Балтийские лагеря. Кажется, что это был один из самых тяжелых периодов в жизни Владыки. Его, по-видимому, считали «опасным» преступником.

По прибытии его в эти лагеря и по окончании карантина его назначили инкассатором Медвежьегорского отделения. На его заявления, что он никогда никаких денежных дел не вел и совершенно неопытен в этой области, ему дали понять, что лагерники должны делать все, что им приказывают, и под страхом лагерных взысканий не имеют права отказываться от даваемых поручений. Волей-неволей он должен был подчиниться. Работу инкассатора ему пришлось проводить в невероятно тяжелых условиях и в совершенно не соответствующей делу обстановке. Вначале даже не было ящика для денег. Ему сказали: «Купите газету и заверните в нее». Оплата производилась в пяти точках, по большей части в бараках, в ночное время, при слабом свете керосиновой лампы или при фонаре «летучая мышь». Шумная толпа заключенных, в подавляющем большинстве уголовников, почти вплотную окружала стол. А к тому же Владыка при слабом зрении должен был работать в очках, через которые вдаль в 1-2 шагах от себя видел все лишь в тумане. Иногда и стрелки, которые должны были охранять кассу с деньгами, не предупредив инкассатора, уходили. Как и следовало ожидать, вскоре у Владыки пропали деньги, и к концу первого месяца работы у него оказалась недостача в 1115 рублей. Сумма эта была возмещена друзьями Владыки, но тем не менее за пропажу денег ему добавили еще год лагерей и, кроме того, несмотря на слабое состояние здоровья, перевели на общие работы на лесопункт. Там пришлось ему трудиться в непосильном и непривычном деле — на лесоповале, на строительстве кругло-лежневой дороги, на лесобирже. Вероятно, к этому времени относится письмо57 его соузника о. протоиерея Василия.

Он пишет: «Все трудности лагерной жизни мы вместе переносили с епископом Афанасием на всех работах в различных лагерях. Смерть часто заносила косу над нашими головами, а ангел-хранитель ее отводил в такие моменты, когда казалось, что смерть неизбежна. Особенно памятны некоторые случаи, когда мы особенно скорбели о потерянном рае... возможности служения. Великая Пятница <...>, а мы на лесоповале, в болотистой чаще дремучего леса, увязаем в тину, с опасностью провалиться в так называемые волчьи ямы, занесенные снегом, и, кто попадал в них, сразу погибали. И в такой обстановке мы исповедались друг у друга... открыли друг другу все сокровенные мысли...»

В 1937 г. на майские праздники Владыку взяли в штрафной изолятор. В августе того же года он был подвергнут аресту и без предъявления обвинения заключен вновь в штрафной изолятор. Там он пробыл три месяца. Каждую ночь нескольких заключенных выводили на расстрел. Владыка все время был на очереди и ежедневно готовился к смерти, но почему-то очередь каждый раз его обходила (может быть, кто-то его

щадил?). В конце октября его даже вернули на лесопункт, но в ноябре опять более чем на месяц взяли в те же страшные условия, и опять он остался в живых.

Наконец один из начальников вошел в барак и с облегчением громко заявил, что опасность миновала. Владыку опять отправили на работы.

Совершенно истощенный в силах, Владыка был признан «инвалидом ширпотреба». В декабре 1940 г. он пишет, что ничем не болен, только кашляет, так как койка его около двери, но у него упадок сил, иногда рукой трудно пошевелить. Таких инвалидов лекпом не освобождает, потому что они имеют право не идти на работу, когда чувствуют себя нездоровыми58. Но Владыка был бригадиром лаптеплетной бригады и дневальным по бараку и должен был не только убирать барак, но и заботиться о хлебных пайках и талонах, получать хлеб для своей бригады, а для этого надо было вставать в три часа утра. Владыка просил освободить его от обязанностей дневального, хотя дневальство давало некоторые преимущества — больший хлебный паек и возможность готовить себе пищу.

Но он страшно измотался, не видя покоя ни днем ни ночью. Как он писал, беда была в том, что он не умел делать кое-как, втирать очки, а товарищи его смотрели на дело по-иному, и в местах общего пользования при четырех дневальных Владыке приходилось через три дня вывозить всю грязь, которая после того опять в течение трех дней копилась до его дежурства. А те трое только посмеивались: «Дураков-то работа любит». Несмотря на просьбы, Владыку не освобождали от дневальства. Он жаловался: «Прошусь освободить от дневальства — "такого" (без похвальбы передаю) не освобождают. Вспоминаю Крыловского скворца, пойманного птицеловом. Один из всей стаи хотел разжалобить ловца своим пеньем и как раз, вопреки его предположениям, один остался в клетке. Не надо было работать так, чтобы считали образцовым. Но я не умею иначе, не умею заряжать "туфту..."»59

Несмотря на неоднократные заявления о снятии добавочного срока, срок снят не был, и в начале Отечественной войны Владыка был отправлен из Олонии60 за 400 км в Архангельскую область в Онежские лагеря пешим этапом. Трудно даже представить, как истощенный, измученный узник смог выдержать такое непосильное путешествие. Впоследствии он вспоминал об этом: «Я вспоминаю бывшее со мной — 13 июля 1941 г. мне пришлось идти пешком около 400 километров из Олонии в Архангельскую область. Меня с детства приучили не пить сырой воды. А тут я рад был зачерпнуть горстью водички из лужи или из болота, и эта, хотя и грязная, но не ядовитая, вода... освежала меня и укреп-

ляла. Соринки, травинки, водяную плесень я откидывал, а воду пил и без этой сырой и не совсем чистой воды едва ли бы дошел до цели»61.

В результате тяжелого этапа и от голода Вл[адыка] Афанасий так ослабел, что в Онежских лагерях едва ходил с палочкой по бараку, думал, что не переживет, писал завещание. Но Господь помиловал.

В Онежских лагерях Вл[адыка] Афанасий пробыл до 30/VT-42 г. (из них опять 1'/2 мес[яца] сверх срока), после чего был направлен в бессрочную ссылку в Омскую область. Тут он в совхозе «Голышманово» пробыл 4 месяца ночным сторожем, после чего жил в г. Ишиме на квартире еще почти целый год. Господь давал ему передышку. «Хозяева мои старички очень хорошие. Старушка целый день хлопочет о еде... Вообще — благодарение Господу, — нынешнее обилие покрывает с избытком прошлогоднюю скудость»62.

В Ишиме не было храма, и Владыка молился на дому. Об этом узнали некоторые верующие и обращались к нему с просьбами помолиться о них, а возможно, и совершать некоторые требы, за которые платили ему натурой. Это его весьма поддерживало, и материально и морально. Жители Ишима стали хлопотать об открытии храма и просили Владыку согласиться служить в этом храме. С некоторой нерешительностью он дал на это принципиальное согласие. Неугомонный Владыка уже мечтал о литературных занятиях — окончании труда о поминовении усопших. А над ним уже сгущались тучи. У хозяев была дочь, молодая девушка, которая очень хорошо относилась к Владыке. Вдруг с некоторых пор она начала его избегать. Владыку это удивило. Неожиданно эта девушка покончила самоубийством и оставила записку, в которой просила Владыку молиться о ее душе63. Близкие Владыки стали хлопотать о том, чтобы его отпустили к ним на иждивение, но дело велось с какой-то непонятной волокитой. В это время из Владимира приехал старичок-«стекольшик», Ив[ан] Дмитриевич] Буланов, однажды уже предавший Владыку. Ничего не подозревавший Владыка отнесся к «земляку» с полным доверием, а письма о. Иосифа, пытавшегося предупредить о провокации, и вообще многие письма к Владыке перехватывались, и он терялся в догадках — почему все молчат.

7 ноября 1943 г. Владыка снова арестован. С ноября 1943 г. по июль 1944 г. он путешествует по тюрьмам (Ишимская, Омская, Московская Внутренняя, Лефортовская, Бутырская, Краснопресненская), после чего попадает в Сибирские лагеря. Здесь снова направлен на физические работы. Сначала три месяца на полевых работах — уборке урожая, потом два года ассенизатором до 30 августа 1946 г. Только Ишимская передышка, вероятно, позволила ему вытерпеть еще и эти нагрузки, хотя он был уже очень слаб.

3 января 1945 г. он писал: «Я по милости Божией здоров, сравнительно благополучен и, как всегда, благодушен, хотя временами бывает очень тяжело. Говорю сейчас не о физических тяжестях. Работаю по-прежнему ассенизатором. Конечно, соскабливать лед, сбивать примерзший навоз не так легко. Но главная моя работа утром — часа 1 'Л—2, тут нелегко, часто прихожу в барак после работы с совершенно мокрой рубахой. Обычно после возвращения в барак подкрепляюсь маленьким, грамм в 40 ломтиком хлеба (больше не умею выгадывать для этого моего второго завтрака из моих 550 гр.). Хлебушек смазываю постным маслицем, которое все еще тянется у меня из Вашей посылочки. Утром и кончается моя главная работа. Среди дня только наблюдаю за чистотой в уборной. Тем и нравится мне моя работа, что она дает возможность располагать большею частию моего времени более или менее свободно и самостоятельно. К сожалению, только у нас совсем нет света — некоторые из заключенных имеют возможность доставать керосин, они зажигают коптилочки у своих постелей. Барак наш очень темный, и в 5-м часу у нас уже нельзя ничего делать, и даже, пожалуй, раньше... Так, почти 2/з дня приходится проводить без света, почти без дела и большею частию в лежачем положении. Но и это еще не большая беда... Но крайне угнетает окружающие грубость, злоба и особенно цинизм. В Соловецких лагерях в 27 г. этого как-то не так было заметно. В лагерях ББК64 в 37 г. похабщины было больше, — но это была похабщина более или менее поверхностная, сквернословили, не вдумываясь в то, что говорили. Здесь какое-то смакование похабщины. Это не только сорвавшееся или по привычке сказанное словцо, но сквернословие сознательное, — осмысленные похабные речи. С ужасом наблюдаю, как с 27-го падают нравы... и что особенно грустно, что всем этим щеголяет не шпана какая-нибудь, а те, кто считает себя "людьми" — люди, занимавшие некоторое положение, вершившие большие дела, увенчанные почетными именами инвалидов Отечественной войны... Грустно, больно, тяжело...»65

Когда не стало сомнения в том, что законного Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра нет в живых, и когда патриаршество м[итрополита] Сергия было признано восточными патриархами, то, собственно говоря, не было уже канонических законных препятствий к молитвенному с ним общению. Но — то ли точные сведения в лагерь доходили не так быстро, то ли трудно было победить внутренний протест против прежнего его узурпаторства, сопряженного с рядом действий, смущавших чуткую церковную совесть, но как бы по инерции Владыка Афанасий не сразу стал его поминать. Наконец, он подумал, что, собственно говоря, надо поминать Патриарха Сергия, и однажды сделал это за богослужением, но, как оказалось, Патриарх Сергий как

раз перед этим скончался. Патриархом он был всего около года, тогда как управлял Русской Церковью более семнадцати лет.

В 1943 г. произошли выборы нового Патриарха. Теперь у Владыки Афа1 насия уже не было сомнений. Впоследствии он разъяснил одной смущавшейся душе: «Помимо первоиерарха Поместной Русской Церкви, никто из нас, ни миряне, ни священники, ни епископы, не можем быть в общении со Вселенской Церковию. Не признающие своего первоиерарха остаются вне Церкви, от чего да избавит нас Господь!» Единственный случай, когда в согласии с церковными канонами надо прервать общение даже с Патриархом, не дожидаясь суда церковного, — это впадение его в явную ересь. Но никакой «ереси, отцами осужденной, Патриарх Алексий и его сподвижники не проповедуют... Никакой законной высшею иерархической властью Патриарх Алексий не осужден»66.

Вот на этом основании, когда в 1945 г., будучи в заключении, Владыка Афанасий и бывшие с ним иереи, ранее не поминавшие митрополита] С[ергия], узнали из газет об избрании и настоловании Патриарха Алексия, признанного восточными патриархами и всеми русскими архиереями, то, обсудив создавшееся положение, согласно решили, что «должно возносить на наших молитвах имя Патриарха Алексия как Патриарха нашего...». Это Владыка Афанасий и совершал с того дня неопустительно до конца жизни.

Вскоре по вступлении на патриаршество Святейшего Алексия в феврале или марте 1945 г. В[ладыка] Афанасий обратился к нему (через Владимирского епископа Онисима67) с письмом, в котором просил — не найдет ли Святейший возможным возбудить ходатайство перед соответствующими правительственными органами о замене Владыке Афанасию заключения в лагерях заключением в одной из московских тюрем с предоставлением возможности работать там с богослужебными книгами под руководством и наблюдением Патриарха. Ответа на свое проше- ' ние Владыка не получил.

30 августа 1946 г. Владыка в лагере был вновь арестован и проследовал через Мариинский пересыльный пункт и московские тюрьмы в Тем-никовские лагеря.

В Темниковских лагерях Владыка опять занимался плетением лаптей, а затем не смог больше выполнять и эту работу. Срок его заключения по приговору кончился 9 ноября 1951 г. Когда в мае-июне 1951 г., незадолго до окончания срока, Владыке Афанасию было предложено указать близких, которые могут взять его на иждивение как инвалида, то, указав таких лиц, Владыка еще раз выразил уверенность, что Патриарх Всероссийский может дать ему кабинетную работу по специальности и принять иждивение — на покой в один из подчиненных ему монасты-

рей. В связи с этой уверенностью и по совету лагерной администрации Владыка Афанасий вновь написал письмо Святейшему с просьбой принять его на покой в число братии Троице-Сергиевской Лавры (где он был пострижен и иноком которой он всегда себя считал), где он мог бы работать в любимой и более или менее известной ему области богослужения и богослужебных книг под руководством Патриарха. Это заявление было отправлено спецчастью лагеря казенным пакетом. Дошло ли оно по адресу — неизвестно, но ответа опять не было.

Несмотря на запрос об опекунах, на указание их Владыкой и на их письменное согласие и хлопоты, по окончании срока он не был отпущен на свободу.

Его задержали в лагерях более чем на четыре года68. Задержки в освобождении бывали и раньше и всегда были особенно тягостны. Всегда он старался победить тоску о свободе преданием себя воле Божией и благодарением, по примеру Иоанна Златоуста: «Слава Богу за все!» Укреплял себя примерами угодников Божиих. «Помните старческое слово, — писал он (9/II-41 г.). — «Терпел Моисей, терпел Елисей, терпел Илия, потерплю и я». А какие на этих днях памяти: 21-го Максим Исповедник... и руку, и язык урезали за его писания... И я думаю, что то, что задумано мною и что я мечтаю написать, будет не бесполезно для Церкви, и так хочется мне все это сделать и закончить. Но буди воля Господня. 23-го — свящ[енномученика] Климента Анкирского. Четыре седмицы лет — 28 лет с некоторыми перерывами страдал он в тюрьмах, ссылках и в изгнаниях и скончался, был убиен во время совершения им литургии, так что кровь его смешалась с Кровию Владыки. 26-го — святое семейство — остном сродства уязвляемые невыносимо тяжелые мучения — разлучение друг от друга претерпеша69. Сегодня великого Златоуста, которому и больному не давали ни отдыха, ни покоя, который и жизнь свою скончал в чрезвычайно тяжелых условиях тогдашнего этапа и который и в этих условиях говорил: "Слава Богу за все"! Этими и подобными примерами утешимся и укрепимся на предлежащий и нам подвиг»70. В последние годы заключения в письмах Владыки еще больше благодушия и примиренности. В них также не упоминается ни о каких работах, так как он стал полным инвалидом.

«В моем положении нет перемен. Сижу у моря и жду погоды. Отношусь к этому спокойно, твердо зная, что не от земных правителей зависит наша судьба, а от Того, Кто держит в Своих руках и судьбы правителей. Утешаюсь словами псалмопевца: "Возведох очи мои в горы, от-нюдуже прииде помощь моя. Помощь моя от Господа, Сотворшаго небо и землю!.."71 Скорблю, что по моему характеру не могу спокойно относиться к мелким несправедливостям и к хамству, с чем приходится

иногда сталкиваться и чем я раздражаюсь... Что поделаешь? Таков был всегда и не умел молчать в таких случаях... Помолитесь, чтобы Господь укрепил в терпении» (25/IV-54 г.)72. «О себе скажу, что пока в моем положении нет изменений. По милости Божией я здоров, хотя, конечно, здоровье стариковское... Жду отправления в инвалидный дом, так как меня некому взять на иждивение, ибо личной семьи у меня нет, а близкие родственники живут в Москве и сами пенсионеры. С Божией помощью духом я бодр и, как всегда, не унываю. На все воля Господня. Слава Богу за все... Эти слова произнесены святым Златоустом тогда, когда он был в несравненно худшем положении. Впрочем, его письма из ссылки доходили беспрепятственно и исправно, и это при тогдашних, начала 5-го века путях сообщения» (1952 г.)73.

Невозможность часто обмениваться письмами с близкими по душе, задержки писем в пути, их пропажа также угнетали Владыку. «Сердечно благодарю <за письмах Может быть, Бог даст, настанет время, когда я буду иметь возможность отвечать на каждое письмо. А пока потерпим Господа ради и это лишение» (25/IV-54 г.)74.

В это время Владыке кажется, что такое положение не может долго продолжаться. Он ждет переезда во вновь устраиваемый Зубово-Полян-ский инвалидный дом для бывших заключенных, надеясь там на ббль-шую свободу; старается не иметь лишних вещей, которые будут ему обременительными во время переезда; отказывается от свидания с матерью М[аргаритой]75 (монахиней, которая все время заботилась о нем, организовывала посылки, навещала в лагерях) в ожидании более свободного свидания.

19 мая 1954 г. он наконец пишет с радостью о совершившемся переезде, сообщает друзьям новый адрес. Но Владыку ждало разочарование. На первых порах не получилось и той относительной свободы, на какую он надеялся, — без разрешения нельзя было выйти за пределы инвалидного дома; письма по-прежнему шли «лениво». Не избавился он и от придирок и хамства, на которые жаловался в Дубравлаге. Заведующий инвалидным домом с самого начала отнесся к нему недоброжелательно. Когда к Владыке приехала матушка Маргарита, то свидание было ограничено коротким сроком и пределами инвалидного дома.

В последующих письмах к матушке Владыка не перестает вспоминать об этом. «Скорбями было обставлено наше недавнее свидание с Вами. Но вместе сколько радости и утешения принесло оно. Я был умилен той поспешностью, с какою Вы, утружденная годами и болезнями старица, подвиглись в нелегкий путь» (13/VI-54 г.)76. «Все грущу, что так мало пришлось нам повидаться. Бог да будет судьей злому человеку, который находит удовольствие, чтобы причинять зло другим. Будем на-

деяться, что Господь еще утешит нас» (17/VT)[-54 г.]77. «...Как о многих и о многом надо бы было спросить при свидании, но так мимолетно было оно...»(23/У1[-54г.])78.

В инвалидном доме Владыка первое время жил в каптерке (склад личных вещей и продовольствия инвалидов). Это его устраивало, так как там удобно было варить себе обед (в столовую не ходил, избегая мясного), а главное, там он мог иногда оставаться один и молиться. «Согласен с Вами, что возможность быти одному — великое счастье. Недаром преподобному Антонию было сказано: "Бегай людей и спасешься". Я очень люблю быть в одиночестве. Я благодарю Бога, что имею возможность уединиться, оставаться хотя бы временами в полном одиночестве»79. Но в сентябре он пишет: «Люди в футлярах все пугаются... как бы чего не вышло?., и меня отрешили от каптерки...»80 Пришлось перейти в барак, жить в маленькой комнате впятером. Впрочем, сожители были спокойные, в помещении тепло. Имелось даже электрическое освещение, которое, правда, не всегда действовало. Обед готовил на двоих собрат иерей, сосед по комнате.

Несмотря на стесненные обстоятельства, Владыка имел у себя некоторые книги — Псалтирь, Библию; пытался даже заниматься литературной работой — составлял избранные псалмы и величания на праздники и памяти русских святых, начал через своих близких хлопотать о переписке своих сохранившихся рукописей*.

Навестил Владыку его прежний «заботник» (выражение Владыки) Егор Егорович Седов (из Тутаева, церковный староста), начавший хлопотать, чтобы Владыку отпустили к нему на иждивение. 3 августа 1954 г. Владыка подал об этом заявление, но не надеялся на скорое решение вопроса. «Свобода на волах, а то, пожалуй, и на черепахе едет!..81»

В начале 1955 г. режим в инвалидном доме стал свободнее, вахту сняли, и можно было уходить куда угодно хоть на целый день, но Владыка почти не пользовался этой свободой, потому что едва ходил.

Разрешение на переезд в Тутаев было получено в марте. «С моим опекуном мы благополучно доехали до места,— пишет Владыка. — Плацкартное место дало мне возможность выспаться. Из Ярославля прямо с вокзала на автомашине доехали почти до дома. Здесь меня встретили просто, сердечно, с искренним радушием. Спаси Господи моих хозяев. Мне отделили часть просторной передней комнаты. Пока закрывает меня

* Библиотека Владыки и его рукописи, оставшиеся во Владимире, долгое время сохранялись у супруги о. Иосифа, <которой> не раз приходилось перевозить их с места на место. В одно из свиданий с м. Маргаритой в Москве в одной из тюрем Владыка спросил ее о сохранности и местонахождении своих книг. Матушка откровенно ответила. Вскоре в указанном матерью Маргаритой месте во Владимире был сделан обыск, и все книги Владыки были конфискованы и уничтожены. Для Владыки это было большое горе. — Примеч. Е. В. Апушкиной.

занавес. Летом предполагается устроить дощатую перегородку. Георгий Георгиевич уже съездил за моими вещами. Теперь у меня полный круг богослужебных книг. Я не могу налюбоваться на них. Поэтому и с пере-^ пиской задолжал»82.

Владыка обращается с письмом к Патриарху Алексию, желая рассеять впечатление, что Владыка будто бы «не признает» Святейшего, и выражает свое сыновнее отношение к «Патриарху нашему»83. Патриарх вежливо отвечает, что не сомневался в его отношении, и приглашает на богомолье в Лавру84. Владыка вынужден отказаться, так как еще не имеет паспорта, да и находится в полном физическом изнеможении1*5. Он старается разобрать привезенные Георгием] Георгиевичем] свои книги, но и на это почти не хватает сил.

А меж тем, хотя в выданной ему из Дубравлага справке от 9/Ш-1955 г. значится, что он не имеет поражений в правах, в Тутаеве его обязывают подпиской о невыезде за пределы района и двукратной в месяц явкой в милицию на регистрацию. Дорога в милицию идет по крутым берегам Волги и оврагам, и каждый раз после хождения на регистрацию Владыка в течение двух суток лежит в полном изнеможении. Через некоторое время было дано разрешение ходить в милицию с документами Владыки его опекуну.

Навещает Владыку м. Маргарита. Приезжает из Усть-Сысольска поселившийся там добровольно прежний Владыкин келейник о. Дамаскин (через несколько дней последний скоропостижно умер в Рыбинске, навещая своих духовных детей — 18/VI-55 г.).

Владыка продолжает заботиться об исправлении и переписке своих прежних работ. «Много у меня замыслов. Хотелось бы многое написать и переписать. Но слишком удалены от меня мои помощники. А здесь полное одиночество... Не только нет помощника в моем деле, нет ни одного культурного человека, с которым можно бы поделиться моими думами и который понял бы их. Мой опекун хороший человек, все время читает церковные книги, — но интересы у нас разные. Если бы Бог привел меня к м. Мар[гарите], я скорее нашел бы на месте помощника по черновой переписке, там я был бы ближе к белбвым переписчикам, больше было бы возможности и моим владимирским и московским друзьям навестить меня. Буди воля Господня. Помолитесь об этом и Вы»... (12/1Х-55г.)86.

О переезде в Петушки Владыка подал заявление прокурору, но не надеялся на скорый результат и уже хотел переехать в Тутаеве на найденную м. Маргаритой квартиру, более удобную87. Но 20/Х-55 г. он уже пишет о. Иосифу: «Сейчас у меня гостит м. Варвара88. Она приехала для того, чтобы перевести на другую, найденную мной и м. Маргаритой квар-

тиру. Вдруг получаем телеграмму из Петушков: "Подождите переезжать, выезжаю". Вчера мать Маргарита приехала. Оказывается, она и в Петушках, и во Владимире, и в Тутаеве, не заходя к нам, а прямо с парохода, облазила все начальство и выяснила, что я могу беспрепятственно переехать в другое место. Сейчас с Геор[гием] Георгиевичем] ходила в милицию для окончательного оформления. Матушка вернулась, а Геор[гий] Георгиевич] остался до 4-х часов, чтобы выписать из домовой книги. Матушка послала условную телеграмму в Петушки, и в субботу приедет оттуда на легковой машине Филофеев Алексей. Не знаем мы, что принесет нам грядущий день. Все в руках Божиих. Буди Его святая воля. Но человечески глаголя, думаю, хуже не будет. Помолитесь, чтобы Господь благословил мой переезд и поселение в родных краях»89.

В Петушках Владыка тоже не имел полного покоя. Он поселился в доме вдовы местного священника90, близ храма, довольно просторном, но ему сдали только узенькую каморку, отделенную от деревенского «зала» неполной перегородкой. Конечно, для изможденного и измученного старца это было не очень покойно и удобно. Через некоторое время м. Маргарита сговорилась с хозяевами того участка, где сама жила в бывшей баньке91. Там друзья Владыки построили дом, но хозяева оказались недобросовестными и в конце концов разными придирками добились того, что Владыке пришлось искать себе новое пристанище. Первое время после него там жила сама м. Маргарита, но в конце концов домик достался хозяевам участка.

Владыке нашли квартиру в доме, где он прожил до конца жизни. Сначала и тут встретились затруднения от капризной хозяйки, предъявлявшей стеснительные требования. Друзья Владыки решили купить и этот дом. После этого наконец внешняя жизнь Владыки наладилась с некоторым даже комфортом, но уже не надолго...

Здесь у него была возможность работать над своими книгами и справлять келейное богослужение по Уставу, заниматься приведением в порядок своих прежних литературных трудов...

Где бы ни жил Владыка Афанасий, он старался в соответствии с возможностями справлять ежедневное богослужение — по книгам и в облачении, когда они имелись,— например, во Владимирской тюрьме в 1922 г., куда принимались передачи любые, в любом числе и количестве, в Таганской московской тюрьме, где у него был даже антиминс, на Поповом острове, на вольных ссылках — в Зырянском крае, в Туру-ханском крае, в период Горушки, в Ишиме, в инвалидном доме или — по памяти — в лагерях и тюрьмах. Из Сиблага в 1945 г. (3/1-45 г.) он, например, пишет: «...часть ночного времени занимаемся совершением ежедневного богослужения, хотя и в очень сокращенном виде. Умиляясь

на ложе92, я с моим соседом о. Петром93 стараемся справить весь круг служб и поминаем всех любящих и благодеюших. Это очень скрашивает нашу жизнь здесь»94. В том же лагере встретился с Владыкой лаврский иеромонах о. Иеракс95. Он был привезен туда, прошел санпропускник, и вооруженный стрелок повел его в барак. На душе было тревожно. Какие-то будут соседи? Дверь открылась. Послышался стук костяшек «козла», мат и блатной жаргон. В воздухе стоял сплошной синий табачный дым. Стрелок подтолкнул о. Иеракса и указал ему на какое-то место на нарах. Дверь захлопнулась. Оглушенный, о. Иеракс стоял у порога. Кто-то сказал ему: «Вон туда проходи!» Пойдя по указанному направлению, он остановился при неожиданном зрелище. На нижних нарах, подвернув ноги калачиком, кругом обложенный книгами, сидел Владыка Афанасий. Подняв глаза и увидев о. Иеракса, которого давно знал, Владыка нисколько не удивился, не поздоровался, а просто сказал: «Читай! Глас такой-то, тропарь такой-то!» — «Да разве здесь можно?» — «Можно, можно! Читай!» И о. Иеракс стал помогать Владыке продолжать начатую службу, и вместе с тем с него соскочила вся тревога, все тяжелое, что Только что давило душу.

Находясь в заключении, Владыка в великие праздники и в дни памяти владимирских святых молился ночами, мысленно обходил с молитвой храмы и дома всех близких с праздничным приветствием, мысленно посещал родные могилы, вспоминая дорогое прошлое. Конечно, душа его не вполне удовлетворялась совершением служб по памяти или по неполному тексту, она утренневала к дому Божию, к общественному богослужению. В письме к м. Маргарите от 23 июня 1954 г. он пишет: «Знаю, что наконец-то началось богослужение в нашем древнем соборе. Теперь могут православные Владимирцы лобызать наши святыни. В этом завидую вам. <...> Приведет ли когда Господь мне побывать в нашем соборном храме? Многократно повторяю, читая 50-й псалом: аше бы восхотел еси жертвы, дал бых убо... А в жертву надо отдать не то, что малоценно, а то, что особенно дорого. Моей отрадой было богослужение, служение у родных святынь, и именно это в жертву Господь избрал. Тяжела бывает для нас, грешных, рука Господня, — но... буди на все Его святая воля. Да не дерзнем возроптать на Него. Он ведает то, чего не знаем мы. Он и вздохи и слезы наши примет, как жертву угодную Ему»96. Эта мысль о жертве, избранной от него Богом, не раз встречается в письмах Владыки (О[льге] А(лександровне) [Остолоповой] 24/I-57)97.

По Своей милости к верному Своему рабу на конце жизни Владыки Господь снял с него этот долгие годы несомый крест. Посещал Владыка Успенский храм в Петушках, несколько раз служил со Святейшим Патриархом в Троице-Сергиевой Лавре, служил однажды и во

Владимирском Успенском соборе вместе с архиеп[ископом] Онисимом и архиепископом Пименом98 (во время владимирских юбилейных торжеств в 1958 г.). Но физических сил для общественного богослужения у него уже не хватало, и в последние годы пришлось удовлетвориться келейным его совершением. Зато оно совершалось со всей уставной точностью и полнотой и притом неукоснительно, хотя бы Владыке по нездоровью приходилось временами не только сидеть, но и лежать.

Вторым, никогда не покидавшим Владыку стремлением было желание заниматься на пользу св. Церкви, особенно Церкви Русской, церковно-литургической работой. Едва лишь условия его жизни становились хоть сколько-нибудь сносными и свободными, он стремился к этому. Еше в Зырянской ссылке и в Туруханском крае он принимался за свои работы.

Из лагеря он писал: «...не так заботит оставаться в тяжелых лагерных условиях еще на год — хотя и это очень тяжело, — как хотелось бы поскорее увидеться с друзьями, вкусить от Хлеба, испить от Чаши... и заняться задуманной и начатой, но пять лет тому назад прерванной работой...» (25/11-41 г.)99. «И я думаю, что то, что задумано мною и что я мечтаю написать, будет небесполезно для Церкви, и так хочется мне все это сделать и закончить» (9/II-41 г.100). В письме из Ишима: «Так грустно, и одиночество... Среди людей, — а одинок. И книжек любимых нет. Вот кончился май, на июнь нет ничего, кончается и Триодь... Так хотелось бы продолжить работу с моими книгами, но и это невозможно... Кое-что в качестве материала собираю и сейчас, но все это очень незначительно, а время идет... Так хотелось бы "О поминовении усопших" закончить, но теперь без Вас сохранится ли и то, что сохранилось?.. И когда-то я сам смогу все это получить в свои руки и сам убедиться, — что же именно сохранилось ли и сохранилось ли что-либо?.. Ведь в работах по собранным мной материалам я только и вижу смысл дальнейшей моей жизни... Моя доля — быть на покое и заняться книгами... И грустно, что пока их нет при мне и приходится браться за другое...» (13/VI-43 г.)101

Когда в 1955 г. Владыка очутился на свободе в Тутаеве и получил остатки своей библиотеки, он пишет: «Не могу налюбоваться на мои книжки. То за одну берусь, то за другую, то хватаюсь за записочки»'02.

В конце 1955 г., уже в Петушках, Владыка получил от Патриархии предложение принять участие в подготовке календаря на 1957 г. и «Богослужебных указаний» и ревностно принялся за дело, но не хватало сил для спешного окончания работы в срок, да и не все советы и указания Владыки принимались, и ему не хотелось подписываться не под своим делом (письмо от 3/VI-56 г.)103. Не спрашивая Владыку Афанасия, митрополит Крутицкий Николай104 утвердил его редактором «Бо-

гослужебных указаний», но Владыка отказался (18/VI-56 г.)105. Однако по распоряжению Святейшего он был назначен председателем вновь организованной Богослужебной комиссии (28/IX-56 г.)106. Несмотря на упадок сил, Владыка был рад этому назначению, надеясь послужить своей Матери — родной Русской Православной Церкви. Но он постоянно огорчался практическим нарушением Устава даже в Лавре Сергие-вой и тогда начинал сомневаться в необходимости своего участия в исправлении «Богослужебных указаний» (7/IV-57 г. )107.

Работа Святителя в комиссии продолжалась недолго. Казалось бы, как хорошо бы, по мысли Святейшего, воспользоваться для блага Церкви знаниями такого ревностного любителя и знатока церковного порядка, как Вл[адыка] Афанасий. Но он был неискушен в «московской политике». Его прямолинейность, его стремление все привести в согласие с требованиями Устава встретили отпор в церковных «временщиках», привыкших во всем следовать своим вкусам и привычкам. В 1957 г. был переиздан славянский Типикон108, и было выдвинуто мнение, что теперь нет нужды в «Богослужебных указаниях». Этим воспользовались, и Богослужебная комиссия была упразднена, более ради того чтобы отделаться от ее «беспокойного» председателя.

Владыка был этим чрезвычайно огорчен, — не за себя, конечно, — а потому, что ревновал об упорядочении богослужения и надеялся в этом отношении на работу своей комиссии. (Он даже хотел завещать этой комиссии свою библиотеку.) Он обвинял себя в неумении ладить, делать тактические уступки. Но сил у него уже явно не хватало, в особенности на сопряженные с заседаниями комиссии поездки и волнения.

Он писал, что дома за письменным столом он забывает о недостатке сил. Тут он и продолжал трудиться. Закончил и исправил труд о поминовении усопших, собирал, переписывал и исправлял службы русским святым, особенно те, что не вошли не только в основную, но и в Дополнительную Минею. Намеревался составить новую Общую Минею, находя, что помещенные в существующей службы зачастую непригодны для отправления богослужения ряду святых, в особенности русским, например, служба мученице обращена к мученице-деве, тогда как мученицами бывали и жены, к тому же страдавшие не от язычников, а за свое целомудрие и чистоту. Не было также в старой Общей Минее службы благоверным князьям, да и условия жизни русских преподобных были во многом отличны от тех, в каких жили древние отцы Палестины и Египта. Неудачными находил Владыка и некоторые службы, составленные Пахомием Логофетом109. Последний почти буквально списывал их с более или менее подходящих служб греческим святым, отчего в них иногда получались нелепости и анахронизмы. Начал Владыка составление

Русской Минеи — на сентябрь и октябрь. Исправлял текст богослужебных книг — Октоиха, Минеи — в сторону большей его доступности современному человеку, русификации языка, что считал задачей первой необходимости. Очень сожалел о том, что пропала его работа «О поклонах», которую он писал в Горушке, причем консультировался тогда с единоверцами. Восстановить ее у него уже не хватало сил.

Так и протекала жизнь Владыки в Петушках. Ежедневное выполнение всех служб, а в промежутках — работа над богослужебными книгами.

Святейший Патриарх обеспечил Владыку пенсией в 1000 р. в месяц. Преданные духовные дети заботились о нем, служили ему. При его скромных потребностях не только хватало ему пенсии, но он еще старался помочь, кому мог. Все работы, которые он кому-либо поручал по переписке его рукописей, по фотографированию икон (особенно любимой его иконы Русских святых), он старался оплачивать до последней копеечки и за неразборчивые рукописи платить вдвое.

Здесь имели возможность навещать Владыку его прежние духовные дети и друзья, а иногда и новые люди, которые хотели просить его авторитетного совета. Авторитет его был велик, хотя он не был на кафедре. Он сохранил дружеские связи с архиепископом Винницким Симоном110, своим сокурсником по Академии, с епископом Можайским Стефаном (Никитиным)1", одно время управлявшим делами Московской Патриархии, которого он знал еще светским человеком, врачом, и который любил его, как отца, с митрополитом Нестором, с Владыкой Новгородским Сергием"2 и другими. Многие лаврские монахи почитали его, некоторые и ездили к нему, в том числе и наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Пимен (ныне епископ Саратовский)"3. Многие священники и миряне навещали его, советовались с ним.

Ко всем, невзирая на лица, Владыка был радушен, приветлив. Всех старался скорее упокоить и накормить чем Бог послал. При этом он любил, чтобы все было не кое-как, чтобы стол был накрыт по всем правилам. Пища, конечно, предлагалась в соответствии с Уставом. Некоторых людей, особенно нуждавшихся в покое и отдыхе, Владыка удерживал у себя на несколько дней. С близкими любил беззлобно, почти по-детски пошутить. Если кто не бывал давно, встретит словами: «Кто это приехал? Не узнаю... Нина Сергеевна (имя духовной дочери, которая последнее время о нем заботилась, неся немалый труд, так как ей приходилось обслуживать и всех посетителей), кто это приехал? Какие-то незнакомые...» Или нахмурит брови, а глаза и губы улыбаются: «Вы что улыбаетесь? Архиерей на вас сердится, а вы не боитесь!» Любил рассказывать о тех больших людях, которых встречал в своих ссылках, особенно о митрополите Кирилле, своем друге. О самом себе почти

никогда ничего не рассказывал, разве о детстве или молодости, когда живал с мамой. Глядя на него, и не подумаешь, что он столько перестрадал. Так он был добр, ласков, покоен. Скорбел только о каких-либо трудных для Церкви событиях и об искажениях богослужения, какие допускаются современным духовенством.

Трудно передать обаяние его личности. Для окружающих он был сама любовь. Перед Богом он особенно любил и ценил сюе монашество и говорил, что если бы в Церкви могло быть не семь, а восемь таинств, то он хотел бы, чтобы восьмым было монашество. Любимыми его словами в последние годы был 94-й стих 118-го псалма: «Твой есмь аз, спаси мя!»

Об этом он не раз говорил и писал своим близким. «Я сейчас больше, чем прежде, вижу и сознаю свою греховность, но вместе с тем с большим, чем прежде, дерзновением читаю слова 16-го псалма: «Услыши, Боже, правду мою!», ту единственную правду мою, что при всей моей греховности я с Божией помощью иного Бога не знаю, кроме Единого, и к Нему всегда обращаюсь: «Твой есмь аз! Я Твой, Твой — спаси мя!» «Множество содеянных мною лютых помышляя... трепещу... но надеяся на милость благосердия Твоего...»114

«Может быть, действительно ко мне в некоторой степени относится то, что сказано об изгнанных, но я не на это я уповаю, не этим успокаиваю себя. Я уповаю только на одно мое исповедание: «Я Твой, я Твой...» А изгнание, о чем Вы говорите, — это милость Божия ко мне за мое исповедание. Милость Божия в том, что в моем изгнании я удален от многих соблазнов и затруднительных обстоятельств...» (23/VH-54 г.)115.

ПРИМЕЧАНИЯ (перенесены из конца книги)

Е. В. Апушкина. Крестный путь епископа Афанасия (Сахарова)

Подлинник. Машинопись. Рукопись имеет надпись: «Воспоминания прот. Иосифа Александровича Потапова, записанные мной, Еленой Владимировной Апушкиной, после кончины епископа Афанасия Сахарова 9 июля 1990 года. Апушкина». Опубликовано: ВРХД. 1983. № 107. С. 170—211 (с редакционными исправлениями и без указания автора). В текст публикатором «ВРХД» были включены в пересказе воспоминания Н. С. Фиолетовой и письмо Е. В. Апушкиной к еп. Стефану (Никитину). В настоящем сборнике они публикуются отдельно полностью. Текст восстановлен по оригиналу. Цитаты из писем еп. Афанасия выверены по оригиналам. Название воспоминаний дано публикатором «ВРХД».

Примечания

607

Елена Владимировна Апушкина (урожд. Быкова; 1901—7.2.1999). Закончила историко-философский факультет МГУ. Была духовной дочерью о. Алексия Мечева. Арестована в 1932 г. и отбывала ссылку в Казахстане. Вышла замуж за К. К. Апушкина, впоследствии принявшего сан священника. С еп. Афанасием познакомилась в 1950-е гг. благодаря О. А. Остолоповой, члену общины храма свт. Николая в Кленниках. Состояла в переписке с еп. Афанасием, перепечатывала на машинке его рукописи. Скончалась в день памяти новомучеников и исповедников Российских.

1 Г. П. Сахаров был надворным советником, служил в женской гимназии делопроизводителем.

2 См.: III, 214. Здесь и далее римская цифра означает часть книги, арабская номер документа.

3 Феодор (Поздеевский Александр Васильевич; в схиме Даниил; 1876—1937) — епископ Волоколамский, с 1909 по 1917 гг. ректор МДА. С 1.5.1917 настоятель Даниловского монастыря. С 1923 г. в сане архиепископа. Был в оппозиции митр. Сергию (Страгородскому), неоднократно арестовывался. Находился в ссылке в Средней Азии (г. Тургай), Коми АССР (г. Усть-Сысольск, ныне Сыктывкар). С 1924 г. в заключении. Расстрелян в тюрьме г. Иваново.

4 «Та риза, которую Вы сшили, и до сих пор цела и завещаю, чтобы меня в ней и похоронили», — писал Владыке прот. Василий Мухин (письмо от 1.1.1958 из Актюбинска ).

5 Николай (Николай Александрович Налимов; 1852—1914) — архиепископ. До 9.6.1906 Экзарх Грузии. С 23.6.1906 архиепископ Владимирский и Суздальский.

6 Об архиеп. Никоне (Николай Андреевич Софийский; 1861 — 1908) в сборнике, составленном М. Е. Губониным, «Современники о Святейшем Патриархе Тихоне» говорится: «По позднейшему свидетельству викария Владимирской епархии, епископа б[ывшего] Ковровского Афанасия (Сахарова), архиепископ Никон перенес три покушения на свою жизнь, из которых последнее (грузинское) было роковым. Виновников злодеяния особенно и не разыскивали!.. Тело убитого Экзарха Грузии в запаянном цинковом гробу (с окошечком) доставляется в специальном вагоне в г. Владимир. По пути следования вагона происходят многочисленные остановки для совершения панихид и возложения икон на гроб и бесчисленных венков. Во Владимире состоялась грандиозная встреча тела и торжественное отпевание сонмом духовенства во главе с архиепископом Владимирским и Суздальским Николаем (Налимовым; 1906—1914 гг.). Погребен Экзарх Грузии архиеп. Никон внутри юго-западного угла Успенского кафедрального собора, в ногах гробницы (ближе к алтарю) архиепископа Владимирского и Суздальского Сергия (Спасского; 1892—1904; знаменитого агиолога), захороненного здесь. На стене, над местом упокоения сих святителей установлены были мраморные доски, сорванные и уничтоженные при «реставрации» собора в 50-х гг.».

7 Лебедев Алексей Петрович (1845—1908) — историк Церкви, профессор МДА и Московского университета, составитель курса истории Восточной Церкви.

8 Ключевский Василий Осипович (1841 — 1911) — историк, источниковед, историограф, педагог, академик Петербургской АН. Преподавал в МДА более 30 лет (с 1872). С 1906 г. почетный член МДА. Автор известного «Курса русской истории». ,.

9 Голубцов Александр Петрович (1860—1911) — историк Церкви, ординарный профессор МДА (по кафедре церковной археологии и литургики). Один из основателей церковной археологии как церковной дисциплины. Занимался текстологическим изучением и изданием «Чиновников» (уставов архиерейской службы). Возглавлял церковно-археологический музей МДА.

ю Голубинский (настоящая фамилия Песков) Евгений Евстигнеевич (28.02.1834— 7.1.1912) — историк Русской Церкви, профессор МДА. В 1858—1861 гг. преподаватель русской словесности Вифанской Духовной Семинарии. С 1861 г. ма-

607

гистр богословия и приват-доцент кафедры истории Русской Церкви МДА. С 1880 г. доктор богословия и профессор МДА. С 1903 г. академик Санкт-Петербургской АН. Автор трудов: История Русской Церкви. М., 1901—1911; Краткий очерк истории Православных Церквей — Болгарской, Сербской и Румынской. М., 1871; История канонизации святых Русской Церкви и др. М., 1894.

11 Введенский Алексей Иванович (1861 — 1913) — доктор богословия, автор ряда философских трудов. Занимал в МДА кафедру метафизики и логики (с 1892).

12 Смирнов Сергей Иванович (1870—1916) — профессор МДА по кафедре истории Русской Церкви.

13 Муретов Митрофан Дмитриевич (1851—1917) — профессор МДА по кафедре Священного Писания Нового Завета.

14 Каптерев Николай Федорович (1847—1918) — историк Церкви, доктор церковной истории, член-корреспондент Петербургской АН (1910). С 1898 г. заслуженный ординарный профессор МДА.

15 Святитель Афанасий III Пателарий, Патриарх Цареградский, скончался в России в Лубнах на пути в Константинополь (1654). Его мощи почивают в Харьковском соборе в сидячем положении (по восточному обычаю). Память 2(15) мая.

16 Саблер Владимир Карлович (1847—1929) — российский государственный деятель, юрист. В 1873 г. начал службу в качестве юрисконсульта Святейшего Синода. С 27.7.1883 по 20.5.1892 управляющий канцелярией Святейшего Синода. С апреля 1906 г. член Государственного совета. С 21.5.1892 по 6.5.1905 товарищ обер-прокурора Святейшего Синода. С 2.5.1911 по 5.7.1915 обер-прокурор Святейшего Синода. В ноябре-декабре 1925 г. арестован. В 1926—1929 гг. в ссылке в г. Твери.

17 Имеется в виду прот. Алексей Громов, с сентября 1946 г. служил в Успенском соборе г. Владимира, в 1950-е гг. был настоятелем. В декабре1960 г. уволен за штат.

18 Из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Ангел». Цитата неточна, следует: «И звук его песни...»

19 Алексий (Дородницын Анемподист Яковлевич; 2.11.1859—1919) — архиепископ. 30.5.1904 хиротонисан во епископа. С 1914 г. архиепископ Владимирский и Суздальский. Весной 1917 г. по постановлению епархиального съезда духовенства и мирян уволен от управления Владимирской епархией. В 1917 г. уехал на Украину, где возглавил движение украинских автокефалистов. Входил во Всеукраинскую церковную раду. В 1918 г. запрещен в служении. Перед смертью принес покаяние.

20 Владычин Алексей Алексеевич (1870—1937) — протоиерей, настоятель Спасо-Преображенского храма г. Владимира, с 1917 г. благочинный церквей г. Владимира. 7.10.1922 постановлением Владимирского обновленческого епархиального управления уволен от должности благочинного, на его место был назначен обновленец прот. М. Тихонравов (см.: Церковь и жизнь. 1922. № 1). В 1923 г. был арестован и выслан в Сибирь. В 1930 г. вновь арестован, проходил по делу о контрреволюционной организации «Союз спасения Родины и революции». Отправлен в лагерь натри года. В 1937 г. арестован и расстрелян.

21 Серафим (Якубович Борис Никанорович; 1891 — 1938) — иеромонах. Родился в семье диакона с. Большие Лопатихи Мелитопольского уезда Таврической губ. Закончил Таврическую Духовную Семинарию. Поступил в СПбДА. В 1914 г. принял монашеский постриг. С 4.10.1914 иеродиакон, с 14.11.1914 иеромонах. Как один из лучших воспитанников, был оставлен при Академии «профессорским стипендиатом». В мае 1917 г. в связи с недостатком средств в Академии перешел в Александро-Невскую Лавру. В 1917 г. личный секретарь митр. Сергия (Страгородского). Совмещал с должностью делопроизводителя (столоначальника) по судебному столу во Владимирской епархии. В январе 1920 г. назначен на должность благовестника (проповедника) в г. Владимире. Против него в местной печати в 1920 г. была развернута кампания. 27.3.1920 под

609

угрозой расправы перешел на налегальное положение. Вынужден был скрываться, жил тайно у знакомых. Был выслежен. 27.10.1933 арестован в Ковровском районе Иваново-Промышленной области по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в руководстве тайным женским монастырем («Сестричество преподобного Серафима»). Приговорен к 10 годам ИТЛ. Отправлен в Сибирские лагеря (Мариинск). Расстрелян в Кемеровской (или Новосибирской) обл., скончался в заключении.

22 Неточно. «Проповеднический кружок» в г. Владимире был создан несколькими годами ранее архиеп. Алексием (Дородницыным).

23 Неточно. На Владимирском епархиальном съезде владимирского духовенства и мирян иеромонах Афанасий был избран членом Владимирского епархиального временного исполнительного комитета и делегатом на Всероссийский съезд духовенства и мирян. В том же году на втором Всероссийском монашеском съезде, происходившем в Троице-Сергиевской Лавре, иеромонаха Афанасия избрали делегатом на Священный Собор Православной Российской Церкви 1917—1918 гг.

24 Борис Александрович Тураев (1868—1920) — известный востоковед, академик, профессор Петроградского университета, хранитель собрания египетских древностей Музея изящных искусств им. Александра III в Москве. Член Священного Собора Русской Православной Церкви 1917—1918 гг., инициатор восстановления праздника Всех Русских святых.

25 Осмотр мощей святых угодников в Успенском кафедральном соборе г. Владимира происходил 12-го и 15 февраля 1919 г.

26 Настоятелем Успенского кафедрального собора г. Владимира был в это время о. Михаил Сперанский, впоследствии примкнувший к обновленцам.

27 Потапов Александр Афанасьевич (1887—1971) — брат о. Иосифа Потапова, служил в Успенском кафедральном соборе г. Владимира в течении почти шестидесяти лет (с 1902). Когда собор был захвачен обновленцами, поступил на службу во Владимирской историко-археологический музей, откуда был назначен сторожем собора. В 1944 г. снова вступил в состав соборного причта и оставался в нем до дня кончины.

28 Рождество-Богородицкий монастырь основан в XII в. С 1774 г. Архиерейский дом. 23—24.1.1918 определением Священного Синода восстановлен как первоклассный необщежительный мужской монастырь. В 1918 г. архиерей и монахи были выселены из монастыря, осенью 1918 г. закрыли Крестовую церковь, в ней устроили танцевальный зал. В 1920 г. монастырь был занят частями ГубЧК. В настоящее время монастырь вновь открыт (см.: Тимофеева Т. Как закрывали Рождественский монастырь: (Документальная хроника) //Владимирские ведомости. 1990. 30 нояб.).

29 Боголюбов монастырь во Владимире основан св. князем Андреем Боголюбским в XII в. В монастыре находилась чудотворная икона Боголюбской Божией матери (в настоящее время в Успенском Княгинином монастыре г. Владимира). После многих лет разрухи монастырь вновь открыт.

30 Потапов Иосиф Афанасьевич (25.3.1899—23.7.1981) — протоиерей. Родился в дер. Прокунино Судогодского уезда Владимирской губ. С 1916 г. келейник епископа Юрьевского Евгения Мерцалова), викария Владимирской епархии. С 1919 г. служил в Красной Армии. В июне 1920 г. был откомандирован в г. Владимир в одну из воинских частей. В январе 1922 (1921?) по болезни демобилизован из армии. 25.2.1922 рукоположен во диакона еп. Афанасием. 1922—1930 служил в Троицкой церкви г. Владимира. После перехода Троицкой церкви к обновленцам служил в Никитской церкви г. Владимира. 31.1.1931 арестован в г. Владимире, приговорен к трем годам ИТЛ. В 1934 г. освобожден. С июня 1934 г. служил в Успенском храме пос. Петушки Московской обл. 2.5.1936 арестован вместе с епископом Афанасием в г. Петушки. Приговорен к трем годам Ухтинских лагерей. В 1941 — 1945 гг. находился на фронте. После окончания Великой Отечественной войны служил в Никольском Кафедральном соборе г. Новгорода. В июне 1947 г. награжден саном

610

протодиакона. 12.9.1947 г. рукоположен во иерея. В 1957 г. награжден саном протоиерея. В марте 1961 г. епископом Новгородским и Старорусским Сергием (Голубцовым) назначен духовником священнослужителей Старорусского благочиния. В 1969 г. назначен духовником Новгородской епархии (см. ЖМП. 1981. №12. С. 29-31).

31 Евгений (Мерцалов Евгений, 1857—ок. 1920) — епископ Юрьевский, викарий Владимирской епархии, с 1919 г. епископ Олонецкий.

32 Герман (Зацепин) — иеромонах. Служил в Рождественском монастыре вместе с еп. Афанасием, после закрытия монастыря настоятель Троицкого храма г. Владимира. 29.1.1924 г. по доносу обновленцев выслан из г. Владимира на 2 года (УФСБ по Владимирской обл. Д. П-3936).

33 Евдоким (Мещерский Василий Иванович; 1.4.1869—1935) — архиепископ, впоследствии обновленческий «митрополит». С 1903 г. ректор МДА. 4.1.1904 хиротонисан во епископа. С 1.8.1909 епископ Каширский, викарий Тульской епархии. В 1914—1917 гг. архиепископ Алеутский и Североамериканский. С 1918 г. архиепископ Нижегородский. 16.6.1922 перешел в обновленческий раскол, один из идеологов обновленчества. 2.11.1922—13.4.1924 обновленческий «митрополит Одесский». С 13.4.1924 по сентябрь 1924 г. обновленческий «митрополит Вятский». С 1922 г. член обновленческого ВЦУ (с 8.5.1923 ВЦС). С 8.8.1923 председатель обновленческого «Священного Синода».

34 Красницкий Владимир Дмитриевич (1880—1936) — священник. В 1922 г. активный участник «прогрессивной группы петроградского духовенства», один из инициаторов обновленческого раскола, глава «Живой церкви». С августа 1922 г. «первый протопресвитер всея Руси». 29.10.1922 назначен управляющим административными делами в новом ВЦУ, возглавляемом епископом Антонином Грановским. В августе 1922 г. выступал свидетелем на процессе по делу «об изъятии церковных ценностей». Участник 1 обновленческого «собора». В 1923—1924 гг. служил в Казанском соборе Петрограда. Являлся активным сотрудником ГПУ. В мае 1924 г. принес фиктивное покаяние перед св. Патриархом Тихоном, принят в общение с Православной Церковью. Последние годы жизни служил в церкви на Серафимовском кладбище Ленинграда.

35 Миртов Михаил — протоиерей. Родился в 1865 (1866?) г. во Владимирской губернии в семье диакона. Служил в Ржевской церкви на Поварской в Москве (см. ЦИАМ. Ф. 230. Д. 175.Л. Зоб.-5;Д. 182. Л. 15об.-18).

36 Имеется в виду С. И. Фудель. См. отрывки из его «Воспоминаний» в настоящем сборнике.

37 Дамаскин (Димитрий Иосифович Жабинский; 1878—18.6.1955) — иеромонах. Родился в Петербурге. 1.7.1911 определен в Александро-Свирский монастырь 4.4.1913 перемещен в Яшезерскую пустынь Олонецкой губ., 22.6.1913 пострижен в монашество в Яшезерской пустыни. 12.11.1913 рукоположен во иеродиакона. 4.9.1914 перемещен в Боголюбский монастырь Владимирской епархии, где в 1921 г. познакомился с еп. Афанасием, когда последний был настоятелем монастыря. В Зырянской обл. был арестован, после возвращения еп. Афанасия из первой ссылки жил в г. Владимире. В 1936 г. арестован вместе с еп. Афанасием в г. Владимире. В 1943 г. вновь арестован по обвинению в «принадлежности к "Истинно-Православной церкви"» (см.: «За Христа пострадавшие». С. 429; ГАВО. Ф. 556. Оп. 1. Ед. хр. 5031).

38 Дурылин Сергей Николаевич (1877—1954) — священник (впоследствии сложил в себя сан), писатель, литературовед, театровед. В 1920 г. рукоположен во иерея. В 1922 г. арестован, сослан. Место ссылки — Хива — по ходатайству знакомых, поддержанному А. В. Луначарским, заменено на г. Курган. Священником Н. Дурылиным были составлены тропари канона святым Калужским (песнь 4, тропарь 7) и Тамбовским (песнь 9, тропарь 1) и второй светилен, обращенный к Софии, Премудрости Божией (см.: Епископ Афанасий (Сахаров). О празднике всех, в земле Русской просиявших // Служба Всем святым, в земле Русской просиявшим. М., 1995. С. 10.

611

39 Дулов Николай Николаевич (1885—?) — священник. До 1917 г. подполковник Генштаба армии. В 1920 г. рукоположен во иерея. Служил в храма мч. Трифона в Москве. Арестован в 1922 г., был сослан на 3 года в Зырянскую обл. (ГА РФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 5. Л. 228). 28.10.1929 арестован по делу Московского «филиала ИПЦ». Приговорен к высшей мере наказания с заменой на 10 лет ИТЛ. Приговор уменьшен до пяти лет условно. Из-под стражи освобожден (см.: Осипо-ва И. И. «Сквозь огнь мучений и воду слез...»: Гонения на Истинно-Православную Церковь. М.: Серебряные нити, 1998. С. 307.

40 Благовещенский Алексей Иванович (1858—1928) — протоиерей. Служил в Христорождественском храме г. Коврова Владимирской обл. С 1.11.1922 находился во Владимирской тюрьме. Выслан из Владимирской губ. (ГА РФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 5. Л. 329). До 1927 г. в ссылке. Скончался в г. Коврове (см.: Фролов Н. В., Фролова Э. В. Ковров Православный. Ковров, 1999. С. 94).

41 Ошибка. В «Этапах и датах моей жизни» указано, что этапом в Зырянский край еп. Афанасий следовал с епископом Петергофским Николаем (Яруше-вичем).

42 Ошибка. В «Этапах и датах моей жизни» указано, что в г. Усть-Сысольске еп. Афанасий находился с епископом Звеногородским Николаем (Добронравовым).

43 Богданов Владимир Анатольевич (в тайном постриге Серафим; 19.4.1865— 10.11.1931) — протоиерей. В 1888 г. окончил физико-математический факультет Московского Императорского университета. В 1888—1900 гг. состоял преподавателем 1-го реального училища в Москве. В 1900—1917 гг. товарищ начальника отдела прикладной физики Политехнического музея. 17.5.1914 рукоположен во иерея, был целибатным священником. В 1915—1927 гг. служил в храмах Спаса Преображения на Песках в Спасопесковском пер., на Иерусалимском подворье (церковь ап. Филиппа) был настоятелем храма преп. Серафима Саровского при Серафимовском комитете помощи раненым в пер. Сивцев Вражек до закрытия храма в 1921 г. После этого служил дома и в сельских храмах. В 1923(?) арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве. С 1923 (1924?) в ссылке в Зырянском крае. В последние годы жил нелегально в пос. Пушкино под Москвой, где и скончался. Погребен на городском кладбище г. Сергиева Посада. Был старцем в миру. С июля 1927 г. в оппозиции митр. Сергию.

44 Неофит (Николай Осипов; 1875—1937), архимандрит, настоятель Крестового Сергиевского храма Троицкого Патриаршего подворья на Самотеке и личный секретарь св. Патриарха Тихона. В 1922 г. арестован и сослан на три года в Усть-Вымь. В конце 1926 г. вернулся в Москву, в конце 1920-х гг. отошел от митр. Сергия (Старогородского). Скончался в Мариинском ИТЛ.

45 Фудель Сергей Иосифович (1900—1977) — духовный писатель, сын известного настоятеля храма Бутырской тюрьмы, затем церкви Николы в Плотниках священника Иосифа Фуделя. Был арестован 23.6.1922 вместе с сестрой Марией. Причиной ареста послужили найденные в их квартире воззвания митр. Агафангела (см. ГА РФ. Ф. 8409. Д. 5. Л. 20—20 об.). Сослан в г. Усть-Сы-сольск (ныне Сыктывкар). В ссылке еп. Афанасий венчал С. И. Фуделя и Веру Максимовну Сытину.

46 Петр (Полянский Петр Федорович; 1862—1937) — священномученик, митрополит, Патриарший Местоблюститель. В 1921 — 1923 гг. в ссылке. С 1923 г. архиепископ Крутицкий. В 1924 г. возведен в сан митрополита, член Священного Синода. По завещательному распоряжению св. Патриарха Тихона от 7.1.1925 назначен третьим кандидатом на должность Местоблюстителя Патриаршего Престола. 12.4.1925 собором епископов утвержден в должности Местоблюстителя Патриаршего Престола. С декабря 1925 г. в заключении. Расстрелян в г. Магнитогорске Челябинской обл. В 1997 г. причислен клику святых Архиерейским Собором Русской Православной Церкви. Память 27 сентября (10 октября).

47 Герасим (Строганов) — епископ Балтский, викарий Каменец-Подольской епархии. С 1922 г. в обновленчестве. В 1925—1926 гг. обновленческий «архиепископ» Владимирский.

612

48 Владыка был помещен сначала в Московскую предварительную тюрьму (Лубянка, 14), затем переведен в Бутырскую, после чего в апреле 1927 г. во Внутреннюю (см.: «Этапы и даты моей жизни» в настоящем сборнике).

49 Ошибка: Совет по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме СССР под председательством Г. Г. Карпова был образован 8.10.1943 по инициативе И. В. Сталина. Митр. Сергий в мае 1927 г. образовал Временный Патриарший Священный Синод, полномочия которого проистекали из полномочий учредителя. Через неделю после организации Синода митр. Сергий и Священный Синод издали.указ, предписывающий епархиальным архиереям подать заявления в местные органы власти с прошением о регистрации их с состоящими при них епархиальными советами (см.: Прот. В. А. Цыпин. История Русской Православной Церкви, 1917—1997. М, 1997. (История Русской Церкви: В 9 т.; Т. 9). С. 302).

50 Парфений (Краснопевцев; 1790—1855) — иеросхимонах, старец Киево-Пе-черской Лавры. В 1824 г. принял монашество с именем Пафнутий. Был духовником Лавры. В 1838 г. принял схиму (см.: Духовные наставления и изречения иеросхимонаха Парфения. Киев, 1856; Сказание о жизни и подвигах старца Киево-Печерской лавры. Киев, 1856) (Биограф, указ. русских духовных писателей из монашествующих / Сост. В. Волков: Рукопись).

51 Тучков Евгений Александрович (1892—1957) — сотрудник ОГПУ. С 1915 г. писарь в управлении Радомского уездного военкома. С 1918 г. заведующий юридическим отделом Иваново-Вознесенской ЧК. В 1919 г. участвовал в подавлении крестьянских восстаний в Башкирии. В 1921 г. руководил кампанией по изъятию церковных ценностей в Уфе. В 1922 г. назначен заместителем начальника VI отделения СО ГПУ-ОГПУ. 5.5.1922—20.10.1929 начальник VI отделения СО ГПУ-ОГПУ. С сентября 1922 г. секретарь Антирелигиозной комиссии.

52 Иларион (Троицкий Владимир Алексеевич) (1886—1929) — священномученик, архиепископ. В 1919 г. арестован. 25.5.1920 хиротонисан во епископа Верейского, викария Московской епархии. В 1922—1923 гг. в ссылке. В 1923 г. возведен в сан архиепископа. С ноября 1923 г. в заключении. Скончался от брюшного тифа в больнице ленинградской тюрьмы «Кресты». В 1999 г. прославлен в лике местночтимых святых Московской епархии. Память 15(28) декабря и 27 апреля (10 мая).

53 В определении Патриаршего Священного Синода от 4.9.1934 было указано: «Преосвященного Ковровского Афанасия (Сахарова), до сих пор не возвращающегося к своей кафедре, несмотря на возможность к тому, зачислить на покой» (ЦИА ПСТБИ).

54 Иннокентий (Летяев) (1882—1937) — архиепископ. В 1921 г. хиротонисан во епископа Клинского, викария Московской епархии. В 1922 г. перешел в обновленческий раскол. В 1923 г. принес покаяние. В 1923—1926 гг. епископ Ставропольский и Кавказский. С 1934 г. член Временного Патриаршего Священного Синода. С 1935 г. архиепископ Харьковский. С 1936 г. в заключении. Расстрелян.

55 В статье дословно: «За распоряжения своего Заместителя Местоблюститель ни в какой мере не может быть ответственным, и потому нельзя ожидать или требовать, чтобы Местоблюститель вмешивался в управление и своими распоряжениями исправлял ошибки своего Заместителя. Такое вмешательство повело бы только к еше большему расстройству церковных дел и к анархии, как и всякое двоевластие» (ЖМП. 1931. № 1. С. 5).

56 Из письма к м. Варваре (Адамсон) (а также писем к О. И. Сахарновой и к некоторым другим лицам) (см.: III, 125).

57 По-видимому, описка; по смыслу, следовало бы: «...об этом времени рассказывается в письме о. Василия», т. к. письмо датировано 1962 г. См.: I, Прот. Василий Архангельский. Письмо к игумену Серафиму (Урбановскому).

58 См.: III, 29.

614

88 Варвара (Адамсон) — монахиня, впоследствии схимонахиня Василисса. В журнальной публикации сноска: «Жительница Загорска, монахиня из духовных детей о. Владимира Богданова, преданная Владыке».

89 См.: III, 141.

90 Неточно. Владыка поселился у Прасковьи Дмитриевны Золотовой, которая вдовой священника не являлась (см. о ней: I, M. Варвара (Золотова) «С простецами ты был простец...»).

91 В журнальной публикации далее следует: «...чтобы они разрешили друзьям Владыки построить на их участке для него отдельный домик. Хозяева поставили условие, чтобы дом был на имя их дочери. Дом поставили, и Владыка некоторое время жил в нем, но хозяева оказались недобросовестными и в конце концов разными неприятностями, придирками, сплетнями добились того, что Владыке пришлось искать себе новое пристанище».

92 См.: Пс. 4, 5 («На ложах ваших умилитеся»).

93 Шипков Петр Алексеевич (1881—1959) — протоиерей. Был секретарем св. Патриарха Тихона. В 1920 г. рукоположен во иерея св. Патриархом Тихоном. После выхода Декларации митр. Сергия стал служить нелегально. В 1926 г. арестован с митр. Петром (Полянским) и др. Осужден на три года ИТЛ за «антисоветскую деятельность». С еп. Афанасием познакомился на Поповом острове в 1928 г., встречался с ним и в Туруханской ссылке. В 1942 г. о. Петр жил в Загорске, работал на кустарной фабрике бухгалтером, продолжал тайно совершать богослужения. В 1943 г. арестован вместе с еп. Афанасием по делу «Антисоветское церковное подполье». Провел в лагерях и ссылках в общей сложности около тридцати лет. Вернувшись из лагеря, несмотря на тяжелую болезнь (рак кожи), продолжал служить, был настоятелем собора в г. Боровске (см. о нем: ВРХД. 1978. № 124. С. 287-294).

94 См.: III, 55.

95 Иеракс (Бочаров Иван Матвеевич, 1880—1959) — иеромонах Троице-Сергиевой Лавры. Духовный сын о. Серафима (Битюкова). В 1930-е гг. служил в церкви бессрр. мчч. Кира и Иоанна на Солянке (Сербское подворье) в Москве, затем тайно в домашней церкви. 6.11.1943 арестован вместе с еп. Афанасием (Сахаровым) по делу «Антисоветское церковное подполье». Приговорен к пяти годам ИТЛ. Находился в лагерях в районе г. Мариинска в Кемеровской обл. В 1950-е гг. после освобождения проживал в инвалидном доме в г. Березники в Мордовии. В июне 1957 г. переехал в г. Владимир. См. о нем: ***[Трапани Н. В.] Воспоминания о иеромонахе Иераксе (Бочарове) (1880—1959) // ВРХД. 1983. № 140. С. 175— 211; Она же. Воспоминания о храме на Солянке // Московский комсомолец. 1990. 14сент. Она же. I, Трапани Н. В. Епископ Афанасий (Сахаров): Воспоминания (в настоящем сборнике).

96 См.: III, 95. 9? См.: III, 174.

978Пимен (Извеков Сергей Михайлович; 1910—1990) — епископ, впоследствии Патриарх Московский и Всея Руси. В 1957 г. хиротонисан во епископа Дмитровского, викария Московской епархии. 23.11.1960 архиепископ. С 14.11.1961 митрополит. С 18.4.1970 Патриарший Местоблюститель. С 2.6.1971 Патриарх Московский и Всея Руси. В упоминаемый публикации период (1958 г.) был в сане епископа (ошибочно назван архиепископом).

99 См.: III, 33.

100 III, 32.

101 См Ill, 51.

102 См.: Ill, 121.

103 См.: Ill, 158.

104 Митрополит Николай (Ярушевич) (см.: «Этапы и даты моей жизни», примеч. 22).

615

105См.: Ill, 160.

106 Св. Патриарх Алексий благословил создание Богослужебно-календарной комиссии 6.11.1956 (см.: Кравецкий А. Г. Календарно-богослужебная комиссия // Ученые записки Российского Православного Университета ап. Иоанна Богослова. Вып. 2. М., 1996. С. 209—209).

107 См.: III, 178.

108 Неточно. Типикон, фототипическое воспроизведение издания 1906 г., издан в 1954 г. Московской Патриархией.

109 Пахомий Логофет (XV в.) — известный агиограф, серб по происхождению, инок Афонской горы. Подвизался в Троице-Сергиевой Лавре, затем в г. Новгороде.

110 Симон (Ивановский; 1888(?)—1966) — архиепископ. В 1924 г. хиротонисан в епископа Кременецкого, викария Волынской епархии, Польской автокефалии. С 15.4.1939 епископ Острожский, викарий Волынской епархии. С 1941 г. в сане архиепископа, воссоединился с Русской Православной Церковью. С 17.10.1955 архиепископ Винницкий и Брацлавский. С 1961 г. на покое.

111 Стефан (Никитин Сергей Алексеевич; 1895—1963) — епископ. Окончил медицинский факультет Московского университета. Работал ординатором проф. Г. И. Россолимо в нервной клинике МГУ; врачом детского дома для умственно отсталых детей в Москве. С 1925(?) по 1930 гг. староста храма свт. Николая в Кленниках на ул. Маросейка в Москве. В 1930 (1931?) г. арестован. Приговорен к трем годам заключения. После 1933 г. работал врачом в пос. Карабаново, затем в г. Струнино Ивановской Промышленной обл. В 1935 (?) г. тайно рукоположен во иерея еп. Афанасием. Во второй половине 1940-х гг. клирик церкви в г. Курган-Тюбе, затем в г. Ленинабаде. С 1953 по 1955 гг. служил в церкви г. Самарканда, затем в г. Ташкенте. Возведен в сан протоиерея. Принял монашеский постриг. 2.4.1960 хиротонисан во епископа Можайского, викария Московской епархии; назначен председателем хозяйственного отдела Московской Патриархии. Служил в Ризоположенс-ком храме в Москве. С 9.9.1962 уволен на покой по болезни. С 19.7.1962 в. у. Калужской епархией. Скончался во время произнесения проповеди на Божественной литургии в Георгиевском кафедральном соборе в г. Калуге. Погребен у храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы в с. Акулово Подольского р-на Московской обл. (см. о нем: Апушкина Е. В. Владыка Стефан (Никитин) // К свету. [1994]. № 9/10. С. 40-48; ЖМП. 1963. № 7. С. 26-29).

112 Сергий (Голубцов Павел Александрович; 1906—1982) — архиепископ. В 1950 г. принял монашеский постриг, вскоре рукоположен в сан иеродиакона, а затем иеромонаха. Преподавал в МДА церковную археологию и древнееврейский язык, церковную археологию. Одновременно вел реставрационные работы. 30.10.1955 хиротонисан во епископа Старорусского. С 23.11.1955 епископ Новгородский. С 23.8.1959 епископ, затем архиепископ Новгородский и Старорусский. В январе 1968 г. уволен по болезни за штат с поселением в Троице-Сергиевой Лавре. Был духовником монашеской братии, занимался иконописью и реставрацией (см. о нем: ЖМП. 1982. № 10. С.18; Протодиак. Сергий Голубцов. Троице-Сергиева Лавра за последние сто лет: Монашество и его проблемы. События и лица. Устав Лавры:- (Обзор и исследование) с прил. акафиста Преподобному Сергию (с пояснениями). М.: Изд-во Православного братства Споручницы грешных, 1998. С. 144—146).

113 Пимен (Хмелевский Дмитрий Евгеньевич; 1923—1993)— архиепископ. В 1957— 1964 гг. наместник Троице-Сергиевой Лавры, архимандрит. В 1965 г. хиротонисан во епископа Саратовского и Волгоградского. С 1977 г. архиепископ.

114 Из песнопения «Покаяния отверзи ми двери...», поемого в подготовительные недели и время Великого поста (см.: Триодь Постная. М.: Московская Патриархия, 1992. С. 3). Владыка заменил слово «благоутробие» на слово «бла-госердие». В журнальной публикации далее следует дата письма: «(4/IV-54 г.)». Письмо не найдено.

616

115 В журнальной публикации далее: «И я, грешный, иногда осуждаю других, остающихся не в изгнании. Но может ли кто поручиться за меня, могу ли поручиться сам за себя,— как бы поступил я, не будучи в изгнании?..» Письмо не найдено. Затем следует фрагмент, составленный на основе воспоминаний Н. С. Фиолетовой и Е. В. Алушкиной, которые приводятся в настоящем сборнике.