ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВУ,
СВЯТЕЙШЕМУ ПАТРИАРХУ МОСКОВСКОМУ
И ВСЕЯ РУСИ АЛЕКСИЮ
Группы архиереев Русской Православной Церкви

Заявление

ВАШЕ СВЯТЕЙШЕСТВО!

18 июля 1961 г. состоялся Архиерейский собор, утвердивший «впредь до созыва очередного Поместного Собора Русской Православной Церкви» журнальное постановление Священного Синода от 18 апреля 1961 г. о мерах по улучшению существующего строя приходской жизни и по приведению его в соответствие с гражданским законодательством о религиозных объединениях в СССР.

Прошло с тех пор уже более трех лет, а Поместного собора нет, и трудно предвидеть, когда он может собраться, так как в современной практике русской церковной жизни очередных Поместных соборов пока не существует.

Между тем утвержденные на Архиерейском соборе меры по улучшению строя приходской жизни, как показала трехлетняя практика применения их, привели не к улучшению, а к еще большему расстройству церковно-приходской жизни.

Это внушает нам глубокую тревогу за дальнейшие судьбы Русской Православной Церкви, вверенной на данном историческом отрезке времени водительству ВАШЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА вместе с Епископатом нашей Св. Церкви. Нужно признать, что принятые на Архиерейском соборе 1961 г. решения о мерах по улучшению строя приходской жизни оказались в несогласии с канонической структурой Церкви, а также не привели его в соответствие с гражданским законодательством и даже создали еще большие несоответствия в этих областях.

Такое признание, во-первых, вытекает из того, что, при ссылке на апостольский пример разделения обязанностей, на Соборе 1961 г. было умолчано о важнейшем его условии — избирать для хозяйственных дел только «изведанных» братий, «исполненных Духа Святаго и мудрости» (Деян. 6, 3), и что на избранных семь мужей апостолы возложили руки (Деян. 6, 6), утвердив этим актом их избрание и подчеркнув единство иерархического принципа при разделении функций.

Совсем принципиально иное наблюдается сейчас в результате соборного решения и в порядке избрания и в деятельности церковно-приходских советов.

Это видно из того, что в вопросе избрания церковных советов совершенно игнорируется церковно-каноническая прерогатива Епископа преподавать благословление на работу выборных представителей церковной общины.

Далее, избрание и деятельность приходских советов происходит теперь не только без участия настоятелей, но во многих случаях им запрещается даже присутствовать на собраниях двадцатки и вообще давать какие-либо советы членам церковно-приходского совета, квалифицируемые как «вмешательство» в хозяйственные дела прихода, «запрещенное постановлением собора».

Во-вторых, мы не за то, чтобы настоятели распоряжались финансами и хозяйством прихода — для этого избираются церковно-приходские советы,— но мы считаем совершенно необходимым, чтобы настоятель был полноправным членом приходской общины, как требует того церковно-каноническая сторона дела и что находится в полном согласии с нашим гражданским законодательством.

Конечно, параграф «Положения об управлении Русской Православной Церкви», принятого на Поместном соборе 1945 г., согласно которому настоятели по самой своей должности являлись уже и председателями церковных советов, нельзя было считать не противоречащим законодательству о религиозных объединениях в СССР, хотя следует напомнить, что «Положение» в свое время через Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР было согласовано с Правительством. Однако, основываясь на принципиальных положениях и правовых нормах, действующих в нашем государстве, мы считаем, что лишение нашего духовенства права участвовать в выборах и быть избираемым по желанию прихожан в председатели церковно-приходских советов является нарушением основных законов Советского государства.

Известно, что на VIII Чрезвычайном съезде Советов в 1936 г. при обсуждении ст.135 проекта Конституции была отвергнута поправка, предлагавшая не предоставлять или, во всяком случае, ограничить в избирательных правах служителей культа.

С тех пор духовенство уравнено в правах со всеми гражданами Советского Союза, и не может быть законным такое положение, когда священнослужитель, пользующийся полнотой избирательных прав в государственной жизни, лишался бы этих прав в церковно-приходской жизни, каковыми он пользовался в этой области еще с первых дней существования Советского государства.

Хорошо известно, что по инициативе В.И. Ленина, придававшего исключительно большое значение вопросам законности, всеми вопросами, связанными с проведением в жизнь декрета об отделении церкви от государства, занимался V-й Отдел Народного Комиссариата Юстиции. Он давал руководящие разъяснения по всем вопросам, касающимся правового положения духовенства и религиозных организаций. Одно из этих разъяснений было прямо посвящено интересующему нас вопросу: имеет ли право священник быть председателем церковного совета. В разъяснении было определенно указано, что священник может быть председателем церковного совета и председателем собрания верующих, если последними он будет избран в председатели. (Разъяснение Наркомюста от 7 июля 1924 г. за № 17736. См. проф. Гидулянов. Отделение церкви от государства. Москва, 1924 год, стр. 126).

Если священник в то время, когда он был «лишенцем», имел право по избранию верующих быть председателем церковного совета, то не может быть и речи, чтобы он не имел этого права, когда стал полноправным гражданином Советского Союза.

Мы просим ВАШЕ СВЯТЕЙШЕСТВО в срочном порядке изыскать пути к исправлению ненормального положения, несогласного как с церковными канонами, так и с гражданским законодательством, в котором оказалось наше духовенство после Архиерейского собора 1961 г.

Таким путем мог бы быть созыв Поместного или Архиерейского собора ко дню 20-летия ВАШЕГО Патриаршего служения.

Но ввиду бесспорности вопроса, а также несомненности того, что ни один Епископ не может протестовать против восстановления духовенства в его законных правах, мы считаем, что имеющее место ненормальное положение может быть в ближайшее время, еще до созыва Собора, исправлено и путем специального разъяснения со стороны ВАШЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА на имя Преосвященных Архиереев, предварительно согласованного с Советом по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР о том, что духовенство может наравне со всеми верующими гражданами вступать в члены церковных двадцаток и настоятели храмов могут по желанию верующих избираться в председатели церковно-приходских советов, чем будут, не нарушая демократичности структуры приходского устройства, восстановлены законные права духовенства в полном согласии с нашим гражданским законодательством.

ВАШЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА
с сыновней любовью смиренные во Христе
сослужители

Ермоген, Архиепископ Калужский и Боровской

Вениамин, Архиепископ Иркутский и Читинский

Михаил, Архиепископ Казанский и Марийский

Леонид, Архиепископ Пермский и Соликамский

Феодосий, Архиепископ Пензенский и Саранский

Павел, Архиепископ Новосибирский и Барнаульский

Никон, Епископ Рижский и Латвийский

Григорий, Арх. Мукачевский и Ужгородский

Нестор, Еп. Черниговский и Нежинский

Гавриил, Архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский

* * *

Это «Заявление» группы архиереев было подано патриарху Алексию I летом 1965 г.. Десять епископов поставили свои подписи под прошением к главе Русской Православной Церкви пересмотреть решения Архиерейского Собора 1961 г., который, безропотно одобрив поправки к «Положению об управлении РПЦ», еще раз подтвердил, что только подчинение воле государства является залогом самого существования Церкви в СССР. Новый «конкордат» был заключен на гораздо худших условиях, нежели при Сталине. Власти получили возможность, ссылаясь на новое Положение, контролировать жизнь каждого прихода вплоть до мелочей. Церковно-приходской совет, главой которого вместо священника становился староста, наделялся всеми административно-хозяйственными и финансовыми полномочиями, включая выбор священнослужителя. Священник терял право быть членом совета, и за ним оставалось лишь духовное руководство общиной.

«Заявление» группы архиереев, в котором утверждалось, что такая ситуация противоречит и церковным канонам, и советскому законодательству,— один из немногих документов, вышедших из церковной среды и посвященных гражданским правам духовенства в атеистическом государстве. Насколько нам известно, публикуемая петиция епископов — единственная за всю послевоенную историю РПЦ.

Коллективное выступление архиереев произошло на фоне «гармонизировавшихся» отношений руководства РПЦ с государством. Приход к власти Брежнева положил конец крайностям хрущевской антирелигиозной кампании, и не исключено, что петиция — пробный шар, пущенный, чтобы проверить, насколько далеко простирается «либерализм» властей.

О существовании «Заявления» стало известно церковной общественности не только в СССР, но и на Западе, где в нем поспешили увидеть свидетельство того, что ряд иерархов противостоит политике патриархии в ее взаимоотношениях с государством.

Автором этого документа и сборщиком подписей был архиепископ Ермоген.

Алексей Степанович Голубев (в монашестве Ермоген¹) родился 3(15) марта 1896 г. в Киеве в профессорской семье. Его отец и дед по матери были известными историками церкви, преподавали в Киевской духовной академии и Киевском университете.

С отличием окончив в 1915 г. знаменитую Первую киевскую гимназию², А. Голубев поступил в Московскую духовную академию, ректором которой был авторитетный церковный деятель, знаток канонического права епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский), и закончил ее со степенью кандидата богословия уже во время гражданской войны. В 1919 г. он был пострижен в монашество и принял имя Ермоген. Выбор этого славного в русской истории³ имени позволяет предположить стремление Ермогена к активному церковному служению.

21 июня 1919 г. архиепископ Феодор рукоположил Ермогена в сан иеродиакона в Московском Даниловом монастыре⁴. В сентябре 1920 г. патриарх Тихон перевел Ермогена в Киевскую епархию, где он был принят в братию Киево-Печерской лавры. На Украине тогда шла борьба со сторонниками выделения в автокефалию Украинской Православной Церкви, и, видимо, молодой иеродиакон удачно проявил себя в этой непростой обстановке. Достоверно известно, что в 1921 г. патриарх Тихон отменил установленную в 1918 г. автономию УПЦ и в том же году в Малом Успенском соборе в Москве рукоположил Ермогена в сан иеромонаха. С января 1922 г. Ермоген — член Духовного Собора Киево-Печерской лавры, а спустя всего полгода в Великой церкви в Киеве экзархом Украины митрополитом Михаилом (Ермаковым) возведен в сан архимандрита и назначен Киевским епархиальным миссионером. В тридцать лет архимандрит Ермоген по избранию братии утвержден патриархией настоятелем Киево-Печерской лавры.

Через несколько лет духовное служение Ермогена прервалось, и долгие годы он разделял трагическую участь большинства священнослужителей в СССР. 27 января 1931 г. он был осужден в Киеве Судебной коллегией ОГПУ по ст. 58 за «антисоветскую деятельность» на 10 лет лагерей. В январе 1939 г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР Ермогена помиловали, но к служению он возвратился лишь в 1945 г. в Астраханской епархии, глава которой архиепископ Филипп (Ставицкий) сам был назначен на кафедру после освобождения из заключения. Восемь лет Ермоген служил настоятелем в нескольких храмах⁵, а в январе 1953 г. постановлением патриарха Алексия I и Священного Синода хиротонисан во епископа и назначен на Ташкентскую и Среднеазиатскую епархию.

Именно здесь, в период хрущевских гонений на Церковь, служение Ермогена сделало его заметной фигурой в епископате РПЦ. Он упорядочил епархиальные финансы, помогал священникам, не боялся рукополагать и назначал на церковные должности людей, имевших судимость по ст. 58. Ему удалось не только избежать закрытия храмов, но и отремонтировать несколько церквей. Главным же делом стала перестройка Ташкентского кафедрального собора — одно из крупнейших церковных строительств послевоенного времени. Труды главы епархии были оценены патриархом: в 1958 г. Ермоген возведен в сан архиепископа. Но многочисленные доносы и жалобы, в том числе и из ЦК компартии Узбекистана, тон которых становился все резче и нетерпимее, возымели наконец свое действие, и 15 сентября 1960 г. патриархия под нажимом Совета по делам РПЦ вынуждена была отправить неугодного власти архиепископа за штат, определив местом пребывания Жировицкий Успенский монастырь.

Законник

«Осложнения», выражаясь слогом патриархии, которые возникали у Ермогена в возглавляемых им епархиях (в Ташкенте, а затем в Омске — 1962–1963 гг. и Калуге — 1963–1965 гг.), в немалой степени связаны с тем, что свои взаимоотношения с властями он пытался строить, апеллируя к законодательству. Избранная им манера поведения вызывала крайнее недовольство властей, которые сами рядились в тогу блюстителей законности. Осенью 1958 г. началась мощная антирелигиозная кампания, и неугодных священнослужителей в целях дискредитации обвиняли именно в нарушении советских законов⁶. Пострадало даже высшее духовенство: были осуждены архиепископы Казанский Иов (Кресович) и Черниговский Андрей (Сухенко).

Возможность противостоять беззаконию, прикрывавшемуся ссылками на закон, Ермоген видел в доскональном изучении законодательства и в правовом просвещении духовенства. 24 марта 1960 г. Священный Синод рассмотрел и одобрил представление Ермогена «о сборнике законов и распоряжений, касающихся правового положения Церкви и духовенства»⁷. Можно предположить, что к тому моменту он уже составил такой сборник для распространения в своей епархии⁸. К слову сказать, непосредственным поводом перевода архиепископа за штат было требование к уполномоченному Совета по делам РПЦ соблюдать законный порядок при закрытии одного из молитвенных домов.

В 1961 г., уже будучи в Жировицком Успенском монастыре, Ермоген написал письмо председателю Совета по делам РПЦ В. Куроедову, где на законных основаниях потребовал своей «реабилитации». А в 1962 г., обобщив собственный опыт и собрав случаи незаконных притеснений верующих со стороны местной администрации в других епархиях, Ермоген направил пространное письмо Хрущеву, в котором отверг огульные обвинения духовенства в нарушении религиозного законодательства. Более того, он обратил внимание главы государства на то, что представители администрации гораздо чаще, нежели духовенство, вступают в противоречие с законом, и указал, какие именно положения законодательства и постановлений партии и государства нарушаются. После необходимых реверансов перед властью он привел длинный список вопиющих нарушений уполномоченными Совета по делам РПЦ законов, который, по сути, разворачивался в картину повсеместного административного произвола. Причина «ненормальной» ситуации, по мысли Ермогена, коренилась в отсутствии инструкции, регулирующей взаимоотношения уполномоченных с архиереями и религиозными объединениями. «Такая инструкция для служебного пользования уполномоченных, архиереев и религиозных объединений крайне необходима,— писал Ермоген,— и отсутствие ее создает богатую почву для административного усмотрения уполномоченных, в результате чего один уполномоченный предъявляет одни требования, другой другие; один уполномоченный видит нарушение закона в том, в чем не усматривает его другой, и наоборот. И, как свидетельствуют факты, нарушение Советского законодательства о культах именно со стороны уполномоченных стало нормой их деятельности»⁹.

Твердость Ермогена в отстаивании своей самостоятельности как главы епархии, нежелание безоговорочно подчиняться уполномоченному обрели отчетливые формы — апелляция к праву и использование писем и петиций. Отметим, что и послание Хрущеву Ермоген начал, подчеркнув значение «жалоб и писем населения». Как метод противодействия произволу властей петиции часто использовались верующими, однако для правящего архиепископа поддерживать такие формы общественной активности в своей епархии — шаг довольно смелый. В Омске Ермоген едва не оказался на скамье подсудимых, посоветовав одной из верующих «обратиться с жалобой в Совет Министров СССР от имени прихожан церкви». Более того, он «составил <...> текст заголовка для сбора подписей верующих», «отпечатал <...> в своей канцелярии»¹⁰ и рекомендовал отвезти в Москву. В конце концов Ермоген был привлечен лишь в качестве свидетеля, но суд вынес в отношении него частное определение¹¹. Впоследствии и светские, и церковные власти предержащие не раз напоминали ему, что тогда они спасли его от суда и всего лишь перевели в Калугу.

Калужский уполномоченный Совета по делам РПЦ отметил «законничество» уже как характерную черту Ермогена: «Считая себя знатоком советского законодательства, главным образом, по вопросам религиозных культов, архиепископ Ермоген при каждом благоприятном случае старается давать толкование нашим советским законам с выгодных ему позиций или вообще не признавать имеющиеся положения, вытекающие из требований советского законодательства»¹².

Репутация архиерея, стойко противостоящего давлению властей, привлекла к нему молодых священников, искавших пути к изменению ситуации внутри Церкви. О. Александр Мень писал к нему с просьбой духовного наставничества. Оо. Николай Эшлиман и Глеб Якунин не раз приезжали в Калугу и говорили с владыкой о необходимости реальных действий. Они надеялись обрести в нем руководителя, епископа, имеющего вес и авторитет в Церкви. Ермоген, видимо, отнесся к ним с доверием и сообщил, что написал письмо, в котором настаивает на пересмотре «Положения об управления РПЦ», и собирает под ним подписи епископов.

Петиция

В «Заявлении» говорилось, что документ этот — «плод глубокого изучения церковного и советского права»¹³, предлагалось «при согласовании с Советом по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР»¹⁴ издать специальное разъяснение о возможности участия духовенства в церковных советах. Этим можно было бы привести практику церковной жизни в соответствие с церковным и гражданским законодательством, а следовательно, пересмотреть «Положение об управлении РПЦ», нарушавшее гражданские права священников.

Апелляция к Праву вводит «Заявление» в контекст тех общественных выступлений 1965 г. (с ними принято связывать начало правозащитного движения в СССР), в которых борьба с произволом уже сознательно облекается в форму требования к властям соблюдать ими же принятые законы. И все же один существенный момент коренным образом отличает его от правозащитных выступлений середины 60-х. Если последние были принципиально гласными и порой адресовались исключительно к общественному мнению, в том числе и международному, то Ермоген уповал на метод «тихой дипломатии». Он решил лишь инициировать исправление «ненормального» положения, в котором оказалось духовенство после Архиерейского Собора. По словам Ермогена, патриарх благословил его¹⁵. Ссылаясь на это благословение¹⁶, он стал собирать подписи архиереев под прошением к патриарху.

Сбор подписей носил случайный характер, на что указывает значительный разброс по времени подписания и разнородный состав подписантов. Последнее становится очевидным, если воспользоваться «классификацией» заместителя председателя Совета по делам РПЦ Фурова¹⁷. Архиепископ Григорий, по его мнению, относится к первой «группе» — к тем, кто «и на словах и на деле подтверждают не только лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, строго соблюдая законы о культах, и в том же духе воспитывают приходское духовенство, верующих, реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли религии и церкви в обществе, и, понимая это, не проявляют особенной активности в расширении влияния православия среди населения». Представители второй «группы» — архиепископы Михаил и Леонид — «стремятся к активизации служителей культа и церковного актива, выступают за повышение роли церкви в личной, семейной и общественной жизни, с помощью модернизированных или традиционных концепций, взглядов и действий подбирают на священнические должности молодежь, ретивых ревнителей православного благочестия». Епископ Никон же из тех, у кого «в разное время проявлялись и проявляются попытки обойти законы о культах, некоторые из них религиозно-консервативны, другие способны на фальсификацию положения в епархии и сложившихся отношений к ним органов власти, у третьих — замечены попытки подкупа уполномоченных и клеветы на них и на должностных лиц местных органов власти». Подобную разнородность состава подписантов можно рассматривать как косвенное свидетельство в пользу того, что Ермоген собирал подписи, подкрепляя это ссылкой на патриарха. Однако к моменту, когда заявление попало к патриарху, видимо, и ему и его окружению стало ясно, что государство не склонно к каким-либо переменам в сложившемся положении¹⁸.

В своей резолюции, датированной 5 августа 1965 г., патриарх просил Священный Синод вызвать Ермогена и «указать ему на незаконность организации групп архиереев». Собственно содержанию заявления внимание было уделено как бы мимоходом: «Кроме того (курсив наш.— Авт.) <...> решение архиерейского Собора 61 г. имеет свою давность и вошло в жизнь, не вызывая в настоящее время каких-либо осложнений и возражений»¹⁹. Патриарх, похоже, стремился максимально ограничить негативные последствия, которые могло вызвать письмо, представить его исключительно внутрицерковным документом, предугадывая или уже зная, что Совет расценит петицию как опасный прецедент. Внешне достаточно жесткая резолюция на самом деле преследовала цель минимизировать последствия «Заявления»: в нужный момент можно было бы отрапортовать, что необходимые внушения сделаны и более что-либо предпринимать не следует.

Буквально на следующий день появился рапорт архиепископа Григория, в котором он просит у патриарха прощения и снимает свою подпись под заявлением. Через несколько дней, 10 августа, отказался от подписи епископ Нестор.

2 сентября митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен в присутствии членов Синода митрополита Киевского Иоасафа, митрополита Ленинградского Никодима и архиепископа Таллинского Алексия зачитал Ермогену резолюцию патриарха. Ему было настоятельно предложено отказаться от заявления и снять свою подпись²⁰. В своем письме «Преосвященным — постоянным членам Священного Синода» от 3 сентября²¹ Ермоген взял всю ответственность за инициативу и текст заявления на себя, в целом обосновывая законность своих действий, но признав ошибочным и прося у патриарха прощения лишь за надписание заявления «от группы архиереев». Он сообщил также, что «во избежание всяких кривотолков, имеющийся у меня подлинник заявления будет мною показан Председателю Совета Владимиру Алексеевичу Куроедову».

В. Куроедов в своем отчете в ЦК КПСС «О некоторых отрицательных явлениях в русской православной церкви» (1967)²² сообщает иное число подписантов (восемь) и пишет: «<...> впоследствии семь епископов отказались от своих подписей, заявили о несогласии с содержанием петиции и выразили полную приверженность патриарху»²³. Если учесть, что Совет по делам религий к этому моменту располагал подлинником заявления, то можно лишь предположить, что из числа подписавшихся были исключены архиепископ Григорий и епископ Нестор, которые сняли свои подписи, как только стало известно о негативной реакции патриарха. В дальнейшем их имена не назывались и не учитывались при указании числа подписавшихся. Таким образом осталось восемь подписантов²⁴. Сообщая в победной реляции о том, что свои подписи сняли семеро, В. Куроедов лукавил — только два из известных нам объяснений с патриархией можно квалифицировать как отказ от подписи, архиепископы Павел и Михаил открестились от участия в каких бы то ни было группах, но не от идей, изложенных в «Заявлении». Вызывает сомнение, что эти иерархи дали объяснения по собственной инициативе. Письма архиепископов датированы ноябрем, причем с интервалом в два дня, а то что спустя несколько дней (24 ноября) появляется «Прошение» Ермогена о перемещении его на другую кафедру, во всяком случае заслуживает внимания.