Иеромонах Петр (ГАЙДЕНКО)

Заметки о состоянии христианской жизни Киевской Руси в X в. (до смерти вел. князя Святослава)

http://kds.eparhia.ru (Православный собеседник № 2(7) - 2004)

Понять крещение Руси и последовавшие после него события невозможно, «отвлекаясь от предшествующего <…> распространения христианства среди восточных христиан»¹, как об этом пишет И.Я. Фроянов. Также развитие христианства как религиозного института не может быть правильно оценено вне его связи с нуждами молодого Киевского государства. Не только христианское богословие находилось в зависимости от процессов формирования древнерусской нации². Сама система хозяйственных, юридических, социальных и политических отношений, существовавших в церкви и в ее отношениях с государством, испытывала самое сильное влияние со стороны институтов власти Киевской державы. Мы не будем рассматривать и подвергать анализу самые ранние сообщения о существовании христианства на землях, которые в дальнейшем вошли в состав Киевской Руси. Обратим наше внимание к наиболее поздним известиям, касающимся поднятой проблемы.

Именно благодаря русским летописям мы обладаем наиболее достоверными свидетельствами об отношении восточных славян к христианам вообще и о жизни христиан в древнерусском государстве. Наибольший интерес в этом отношении для нас представляют договоры с Византией князей Олега и Игоря. Как писал о этих документах М. Погодин, «договоры – Олегов, Игорев и Святославов, составляют драгоценную собственность Российской истории <…>»³.

Необходимо заметить, что из договора кн. Олега с императорами Византии Львом и Александром (911-912) ясно видно, что русь «взаимоисключающе» противопоставлена христианам⁴. Однако если учесть, что документ составлялся греками, то было бы справедливо предположить, что и христиане противопоставляли себя руси. Нельзя не учитывать «убежденность византийцев в том, что варварская природа противоположна христианству»⁵. Русская сторона в христианах видит политическую силу. При этом категории «греки» и «христиане» для нее выступают синонимами. Для языческого сознания славян границ между этнической и религиозной составляющими культуры Византии не существует. Впрочем, такой взгляд, по мнению А.Г. Кузьмина, характерен для большинства древних обществ⁶. В списке текста этого договора избранные Олегом «мужи» от имени князя обращаются к «Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, на укрепление и удостоверение многолетней дружбы, существовавшей между христианами и русскими»⁷. Дальнейший текст документа употребляет термин «греки», т.е. только множественное число. Когда же речи идет об индивидуальной ответственности лиц, нарушивших статьи соглашения, то употребляется термин «христианин», то есть только единственное число. И лишь в статье о «пленниках»⁸ и в заключительном пункте соглашения⁹ мы встречаем формы множественного числа. Эта статья говорила именно о пленных христианах вообще¹⁰, а не об одних греках или наемниках на службе у византийского императора. Последнее же положение договора, касающееся индивидуальной ответственности христиан, было обращено к этническим грекам или подданным Византии¹¹. В рассматриваемом тексте вызывают интерес четыре обстоятельства. Во-первых, русы воспринимали греков не по этническому признаку, а по религиозному. Во-вторых, в тексте договора «русь» не отождествляла себя ни с христианством, ни с какой бы то ни было другой религиозной системой. Только по заключении договора «в удостоверение и неизменность» соглашений были принесены клятвы «по обычаю»¹². В-третьих, положения статьи о пленных христианах наводят на мысль, что в сознании восточных славян христианский мир отождествлялся, прежде всего, с Византией. В-четвертых, вполне возможно, что христиане в глазах русов были не столько носителями религиозной и даже греческой национальной традиции, но и силой политической, государствообразующей. Возможно, именно это и было основной причиной того, что договор был заключен именно с «христианами».

Однако И.Я. Фроянов полагает, что именно в это время происходит изменение отношения руси к христианству¹³. По заключении договора впервые русские послы были приглашены в византийские храмы, ознакомлены с их святынями и даже посвящены в истины христианского вероучения¹⁴. В.В. Мавродин отмечал, что события, предшествующие договору 911 г. и следующие за ним, связаны с усилением русско-византийских связей¹⁵. Кто сыграл в этом вопросе решающую роль, Византия или Русь, сказать трудно. Безусловно, поселение русских послов и купцов при церкви святого Маманта¹⁶, а по сути дела – в монастыре св. Маманта, не могло не оказать влияния на умы русских насельников¹⁷. Несомненно, попытки привлечь симпатии и расположение русских купцов к грекам и их церкви были весьма осторожны¹⁸. Необходимо принять во внимание, что русские дружины в это время угрожают и Каспию, и Северному Кавказу, используя в качестве своей базы Апшеронский полуостров¹⁹. Цели их, как и в походах против Византии, были ясны: «богатая военная добыча, дань, пленные и слава»²⁰. Однако о походах на Восток в первой половине X века отечественные летописи нам ничего не сообщают. Значит, для хронографа это не представляло важности. Со второй половины X века торговля с Востоком претерпевает кризис, поскольку к началу X в. она приобрела транзитный характер²¹. Так что это дало основание П.Г. Любомирову высказать излишне категоричное предположение о «умирании» связей с Востоком²². Мы можем предположить, что Византия попала в сферу формирующихся геополитических интересов Руси, и этот «поворот» в международной политике русских князей был «естествен»²³. Прежде всего, это нашло свое выражение в активной военно-торговой экспансии Руси на византийских и южнославянских торговых путях и рынках²⁴. М. Грушевский обращал внимание на то, что для Русского государства, по словам древнерусских писателей X-XI вв., «путь из варяг в греки» был «главным торговым путем этого времени»²⁵.

Существенные изменения в системе религиозно-политических настроений восточных славян летописный рассказ отмечает в статьях договора 944 года. Прошло 33 года со времени подписания прежнего соглашения. Мы не склонны разделять скептическое отношение И.Я Фроянова к теории М.Д. Приселкова о деятельной христианской жизни в Киеве на этом этапе жизни древнерусского государства²⁶. Текст достигнутого соглашения во многих отношениях замечателен. Для этого рассмотрим статьи нового договора между великим князем Игорем и византийскими императорами Романом, Константином и Стефаном. Обращает на себя внимание то, что христиане в статьях договора стоят на первом месте. «Кто с русской стороны замыслит разрушить эту любовь, то пусть те из них, которые приняли крещение, получат возмездие от Бога Вседержителя, осуждение и гибель в загробной жизни, а те из них, которые не крещены, да не имеют помощи ни от бога, ни от Перуна, да не защитятся они собственными щитами, и да погибнут они от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, и да будут рабами во всю свою загробную жизнь»²⁷. При этом Г. Ловмянский отмечал, что одновременно это были и первые сведения о восточнославянских богах²⁸.

Безусловно, это своего рода заклятие. Однако обратим внимание на то, что заклятие это может отражать и расстановку сил тех, кто к нему прибегает. У нас нет оснований безусловно утверждать участие христиан в управлении государством. Тем не менее, возникает вопрос: почему язычники, подписывавшие договор с Византией, особо оговаривали права христиан из числа подданных Руси? Почему они так старательно ограждают именно их права, а не всякого русского? Это несколько необычно для русского государства, в котором, с точки зрения официальной церковной истории, к христианам относятся «терпимо»²⁹, а само новое учение было «уже не гонимо»³⁰. Правда, совершенно не ясно, почему, собственно, христиан должны гнать и почему они были преследуемы прежде, до Игоря? Мы не видим напряжения в отношениях язычников и христиан, нет оснований для «терпения». Одно упоминание о том, что русские христиане приводились к клятве в соборной церкви пророка Ильи, указывает на то, что в Киеве могли быть и другие христианские храмы³¹. Столь стремительное развитие христианской жизни в Киеве за такой короткий период было бы невозможно, если бы между христианами и язычниками существовали противоречия. ПВЛ недвусмысленно говорит, что «много было христиан-варягов»³². Текст договора дал основания А.В. Карташеву даже предполагать, что документ был «написан так, что вершителями всего дела являются христиане»³³, а М.Д. Приселков даже высказал гипотезу о том, что сам Игорь мог быть христианином³⁴. Поэтому едва ли упоминание христиан на первом месте было условием дипломатического этикета, который мог быть навязан ромеями, тем более, что византийцы сами просили «с мольбою» мира³⁵. Все это говорит о существовании серьезной, монолитной и влиятельной христианской «группировки» в великокняжеском окружении из числа дружинников и купечества, поскольку договор носил по большей части торговый характер. Повторим: документ был составлен с соблюдением всех необходимых в подобных случаях норм, принятых в Константинополе³⁶. М. Погодин предполагал, что, скорее всего, тексты договоров X в. между греками и русскими князьями были составлены византийскими чиновниками³⁷. Византийское влияние на Русь видно не только в стиле языка документов, но и в правилах дипломатического и торгового этикета, а также в системе денежных мер и весов³⁸. Впрочем, знаменательно в достигнутом соглашении еще одно обстоятельство. Договор 944 года заключен уже не между «русами и христианами», а между «русами и греками». Договор в такой редакции несомненно был выгоден обеим сторонам, но, как считал М. Погодин, более всего достигнутое соглашение было выгодно грекам³⁹. Если это верно, то вполне правомерно поставить вопрос: не было ли усиление роли христиан инициировано Византией, желавшей в последующем найти в них опору для оказания политического и экономического давления на Русь? В такой ситуации Киев закреплял за собой некоторые торговые привилегии, а Константинополь посредством христиан получал доступ к влиянию на великокняжеское окружение.

Нам кажется, что было бы справедливо задаться еще одним вопросом: кто были те русы-христиане, которые приводились к присяге в соборной церкви? Неужели это были рядовые дружинники? Если бы это было так, то в этом случае подписание этого договора привело бы к присяге чуть ли не всю столицу. Однако едва ли подобное можно себе представить. Значит, этими «христианами» могли быть те, кто хоть и не был среди «своих людей Игоря» (его самого близкого окружения), но имел влияние на дела древнерусского государства: христианская верхушка дружины и купечества. Эта «мощная группировка» вполне могла иметь в своей среде и князей, намек на существование которых О.М. Рапов видел в тексте этого же договора⁴⁰. О том, что в середине X века купечество и дружина составляли один социальный слой, в котором купечество было очень близко к Киевскому правительству, писал еще В.О. Ключевский⁴¹. Поэтому вполне логично предположить, что «христианская партия», основу которой составляли купцы и дружинники⁴², обладала реальным влиянием на дела древнерусского государства, что нашло свое отражение в тексте договора 944 года. Если же еще учесть, что это государство лежало на большом торговом пути, что, по мнению Б.Я. Рамма⁴³, «способствовало распространению новых религиозных верований на Руси», то нет необходимости в обосновании роли торговли и купцов, тесно связанных с византийскими и болгарскими рынками⁴⁴, в деле пересмотра религиозных приоритетов⁴⁵ и распространении христианства. Нельзя не принять при этом во внимание и тесную связь восточных славян с Болгарией, «послушной ученицей» которой на протяжении всего X века была Киевская Русь⁴⁶. Х.Э. Мухаммадиев справедливо отмечал, что «богатая информация, которой владел каждый купец, была равносильна знаниям по религии, науке и экономике»⁴⁷.

Многое остается невыясненным и в самой присяге христиан, впрочем, как и язычников. Наличие храмов в Киеве нас приводит к целому ряду вопросов: кем и из каких средств были построены эти храмы? Возведение церквей является заслугой великого князя? Или же строения создавались из средств общины? Впрочем, мог быть и еще один вариант: могли ли быть храмы устроены частными пожертвованиями неких знатных дружинников? Кто служил в этих храмах? Кто принимал присягу христиан в 944 году? Кто содержал эти церкви? Почему нет упоминаний имен первых священников? Действительно ли храм прор. Ильи был посольской церковью, как об этом пишет Карташев⁴⁸, или же это был храм, призванный удовлетворять религиозные нужды самих русов⁴⁹? К сожалению, летопись не дает нам прямых ответов ни на один из поставленных вопросов. Тем не менее, слова «Повести временных лет» о том, что «христиан русских приводили к присяге», дает основание предположить, что великий князь считал себя вправе принимать подобное решение, зная, где находится центр христианской жизни столицы. Значит, власти Киева не только не противились христианству, но даже каким-то образом опекали его. Возможно, что верхушка древнерусского общества также принимала участие в устройстве этих церквей. Но нам это представляется делом сомнительным. П.С. Стефанович обратил внимание на то, что летопись впервые фиксирует пожертвования на храмы со стороны бояр и дружины только под 1103 г.⁵⁰ Если предполагаемые киевские храмы действительно были созданы иждивением воинского сословия языческой Руси, то почему это в дальнейшем не было правилом на протяжении более ста лет «крещеного» государства?

Если же говорить о клятве, приносившейся язычниками, то здесь также возникают свои затруднения. А.Л. Никитин обратил внимание на то, что «при всей красочности и убедительности представленной картины <…> «русь» клянется славянским Перуном по обряду древних болгар»⁵¹. В этом случае возникает вопрос: не связан ли как-то особый статус христиан-русичей с болгарским влиянием в войсках Игоря?

Безусловно, язычество в Древней Руси этого периода было религией господствующей⁵², приобретавшей «социальный и государственный характер»⁵³. В.В. Седов, характеризуя мировоззрение восточных славян VII-X вв., писал: «Язычество было определяющим фактором в идеологии славянства. Все остальные проявления духовной культуры, а также зависимые от нее элементы материальной культуры и искусства во многом были определены языческим мировоззрением»⁵⁴. Эта тенденция ярко прослеживается даже на бытовом уровне⁵⁵, что можно увидеть в тексте договора⁵⁶. Вместе с тем необходимо признать, что и христианство в эти годы было не просто хорошо известно⁵⁷, но и могло на некоторое время приобрести подобные язычеству права господствующего вероисповедания. Тем не менее это вовсе не говорит о том, что «христианская партия» доминировала на этом этапе в политической жизни Киева, как об этом писал Е.Е. Голубинский⁵⁸. Эти мысли известного русского церковного историка были развиты Д. Приселковым, который пошел далее, высказав гипотезу о том, что Игорь был не только покровителем христиан, но и, возможно, сам являлся христианином⁵⁹. Нет у нас оснований утверждать, что эти храмы обслуживались греческим духовенством или какой-нибудь византийской миссией. Обычно греческая миссия прибывала к «варварам» по приглашению местных правителей⁶⁰. Ни договор 944 года, ни тем более договор 911 года не предусматривали статей, оговаривавших жизнь христианского духовенства в пределах Руси. К тому же невероятно представить себе ситуацию, при которой Русь, находящаяся в состоянии конфронтации с Византией, позволила бы греческому духовенству деятельность в днепровской столице. Впрочем, Г.Г. Литаврин склонен считать, что в конце IX – начале X века Русь могла значиться союзницей империи⁶¹, что, собственно, и находило свое выражение в продолжительных периодах мирного сосуществования этих государств⁶². Однако мир этот был хрупок и неискренен.

Вполне возможно, состояние христианской жизни в Киеве было таковым, что новоиспеченные христиане вполне могли обходиться без священников как посредников между Богом и людьми. Ожидать от варягов-воинов образцов христианской добродетели, а уж тем более нравственного преобладания над язычниками⁶³, по нашему мнению, представляется делом наивным. Характеризуя христианскую жизнь Болгарии, Венгрии и других придунайских земель, А.Г. Кузьмин пишет: «<…> во всех этих странах продолжалась борьба разных христианских общин, а многие принявшие христианство князья и вельможи по образу жизни не отличались от язычников»⁶⁴. Не лучше обстояло дело и в среде церковной иерархии южных славян середины X в⁶⁵. Едва ли русские христиане могли быть нравственно выше тех, кто уже имел свою церковную структуру, пастырей и более продолжительную церковную жизнь.

Вместе с тем, предположения Голубинского о существовании в Киеве довольно большого штата священников, «по крайней мере десятка два-три»⁶⁶, ни на чем не основаны. Неубедительны предположения этого ученого и о том, что «варяги-христиане водворили в Россиии грамотность», а «наша варяжская церковь была дочерью варяжской церкви Константинопольской»⁶⁷. Однако проблема заключается в том, что, как пишет по этому вопросу А.Г. Кузьмин, «нет никаких свидетельств зависимости киевской христианской общины от Константинополя»⁶⁸. Также известный советский ученый Б.Я. Рамм совершено иначе, чем Голубинский, оценивал роль варягов, считая, что большинство из них не только не были «провозвестниками христианства», но и «способствовали в конце IX и первой половине X в. возвращению русских к старым верованиям»⁶⁹. В.В. Мавродин, подобно Рамму, также не был склонен преувеличивать значение варягов в жизни Руси первой половины X века⁷⁰. О том, что варяги-скандинавы были противниками христианства, пишет и М.Н. Тихомиров. Он высказал интересное предположение о том, что перемена веры в Киевской Руси в 988 году стала возможной во многом благодаря тому, что «Владимир путем обмана удалил из Киева пришедших с ним варягов»⁷¹.

Определенно можно сказать одно: к этому времени на Руси не существовало стройной церковной иерархии, не было и своего епископа. И хотя Б.Я. Рамм писал, что в конце IX или начале X века церковь получила «организационное оформление: она считалась митрополией константино-польского патриарха» и по уставу Льва VI (890-912 гг.) числилась на 61 месте, а по спискам Константина Порфирородного – на 60 месте⁷², однако едва ли знали об этом в Киеве, никогда не видев на Руси ни одного из предстоятелей мнимой митрополии. С.А. Иванов отметил, что «Русь неизменно фигурирует в нотациях Константинопольского патриархата без главного города»⁷³. Если же духовенство и жило в Киеве, то оно было либо малочисленно, либо маловостребованно, либо неавторитетно. Последующие события, связанные с завещанием кн. Ольги⁷⁴ и с рассматриваемой Нестором версией о возможности крещения Владимира Святславича в Васильеве⁷⁵, более того, указывают на то, что во всем Киеве и его окрестностях мы можем встретить не более одного-двух священников. В определенном отношении христианская жизнь существовала неким «самотеком», никем серьезно духовно не опекаемая и не направляемая. Религиозные убеждения киевской христианской общины едва ли имели характер осознанной церковности. Что касается отношения христиан и государства, то, в соответствии с выводами Б.А. Рыбакова, Киевская Русь спокойно смотрела на христианские верования, стихийно проникавшие в ее пределы⁷⁶, чем во многом гарантировала торговле с Византией равноправные отношения⁷⁷. Так что принесение присяги в церкви пророка Илии для нас не является показателем высокой духовно-нравственной жизни христиан. Мы ничего не знаем о священниках этого храма, ни о службах, совершавшихся в нем, ни о том, каким образом происходила эта присяга.

Важно сказать, что в договорах 911 и 944 гг. великий князь выступал гарантом не только поведения известных своим буйным нравом⁷⁸ русов в Византии⁷⁹, но и соблюдения положений договора вообще. Русь впервые предстает единым государством. Впрочем, это единство было условно. С.В. Юшков характеризовал Русь этого периода как «пестрый комплекс племенных княжений и княжений-наместничеств»⁸⁰. Б.Д. Греков видел Киевскую Русь времен Олега и Игоря как политическое объединение не только племен, но и, как минимум, двух государственных союзов с центрами в Киеве и Новгороде⁸¹. В.В. Седов также полагал, что Русь X в. представляет собой устоявшуюся конфедерацию трех крупнейших племенных объединений⁸². К тому же громадная территория Русского государства, как писал об этом Л.В. Черепнин, была заселена «исконным восточнославянским и неславянским населением»⁸³. Об условности этого государственного единства свидетельствуют и сами тексты договоров. Анализ титулов участников соглашений дал основания Д.И. Иловайскому предположить, что «в Русской земле уже в те времена господствовало деление на уделы между членами княжеского рода и что князья русские подчинялись старшему из них, сидевшему на Киевском столе»⁸⁴. И уж совсем необычно, но оправданно мнение М.Н. Покровского, отказывавшегося верить в «великую державу» Олега и Игоря и называвшего восторженные оценки политического состояния Киевской Руси этого периода «всякими домыслами»⁸⁵. Н.А. Полевой, подводя итоги правления Игоря Рюриковича, также отмечал, что «тридцать лет правления Игорева ослабили связи между русскими владениями. Вероятно, что тогда усилились удельные князья <…>»⁸⁶. В контексте поднятой проблемы интересно замечание С.Н. Кистерева, основывающего свои выводы на результатах раскопов в Новгороде и исследованиях В.Л. Янина, о том, что впервые употребление на княжеских печатях титула «князь Русский» в смысле «всероссийский» происходит довольно поздно, только при Ярославе Мудром⁸⁷. Конечно, договор 911 г. уже именовал киевского князя «великим князем русским», однако под началом Олега были и другие «великие князья» и даже «великие бояре»⁸⁸, которые исчезнут только в период правления Владимира Святославича. Все это говорит о том, что Олег не был абсолютным правителем Киевского государства. Его власть была ограничена правами тех, кто был «под его рукой»⁸⁹. Однако рассмотрение этого вопроса выходит за рамки нашего исследования.

Вопрос о положении христиан в Киевской Руси в первой половине X в. не может быть рассмотрен без освещения проблемы о национальном составе первых христианских общин. Обратим внимание: договоры говорят о русах или русинах, но ни одним словом не упоминают славян. Приниженное положение славян в правление Олега (907 г.) видно даже в том, что их суда были с полотняными, а не парчовыми, как у русов, парусами⁹⁰. Это дало основание В.В. Мавродину поставить вопрос о том, «не было ли это указание на социальные различия «руси» и «словен»»⁹¹? Для греков этот вопрос не стоял. Они были хорошо осведомлены о неравноправном отношении славян и русов⁹². Вопрос о том, кто же такие были русы, многократно освещался в историографии. Но для нас это не столь важно. Более ценно то, что русь себя не отождествляла со славянами. В рассматриваемый период под русами необходимо понимать не только определенный социальный слой общества. Так были ли славяне в это время христианами? Едва ли. Однако список лиц, подписавших договор 944 года, уже включает в себя имена славян. Впрочем, и сам Игорь имел в себе довольно много славянской крови, что привело в дальнейшем В.В. Мавродина к выводу, что великокняжеская власть «искала и находила опору в местных, а не варяжских правящих элементах и, укрепляя свою власть, способствовала укреплению русского начала и ослаблению норманнов»⁹³. Здесь необходимо сказать, что процесс объединения славянских земель вокруг Киева был тесно связан с процессом «растворения в массе полян» пришлого населения⁹⁴ и, прежде всего, варягов.

Как ни важны для нас положения договора 944 года, однако «первым шагом к превращению христианства восточного толка в государственную религию»⁹⁵ стало крещение кн. Ольги. М.Н. Тихомиров справедливо считал, что ее княжение «можно считать той эпохой, когда христианство окончательно утвердилось на Руси»⁹⁶. Принятие Ольгой христианского вероучения едва ли было исключительно самостоятельным шагом великой княгини. Такой вопрос не мог быть решен без соответствующих согласований в кругу близкого окружения правительницы Киева. На что и на какие силы опиралась Ольга, принимая это во многом отчаянно смелое и рискованное решение? Поверить в то, что этот шаг был продиктован одной «любовью о Бозе», «печальными размышлениями о тленности человека»⁹⁷ и жаждой «мудрости», которую «блаженная Ольга с малых лет искала»⁹⁸, – трудно. Без поддержки представителей военно-торговой верхушки принятие крещения не могло осуществиться⁹⁹.

При всем самом благоприятном отношении летописца к памяти великой княгини мы не увидим в ПВЛ указаний на то, что Ольга являлась единодержавной правительницей страны. А.Л. Никитин справедливо заметил, что в Повести временных лет Ольге «не отведено даже время самостоятельного княжения»¹⁰⁰. Легенда о мести Ольги древлянам при всем желании ее сказателя никак не указывает на то, что правительница обладала властью, хоть как-то сопоставимой с правами ее предшественников Олега и Игоря. При всей эпичности¹⁰¹ повествования летописи о мести княгини за смерть великого князя канва событий очень достоверна. Легендарные картины расправы Ольги над послами древлян, а потом и избиение «виновников» гибели ее мужа после тризны по Игорю показывают, что киевляне очень пассивны. Как справедливо заметил Н. Полевой, киевляне очень равнодушно, без страха и испуга узнали о гибели своего князя¹⁰². Они не оставляют княгиню, но с их стороны и нет никаких решительных мер. Только на следующий 946 год, когда Святослав был провозглашен князем, начинаются масштабные боевые действия со стороны Ольги, поддержанной Свенельдом и Асмудом. При этом мы не видим того, чтобы выступление Ольги было поддержано князем хоть какой-либо земли из тех, которые входили в державу Рюриковичей. Едва ли дело неторопливого признания наследственных прав Святослава заключалось только в юности новопровозглашенного князя. Видимо, киевская верхушка занимала выжидательную позицию по этому вопросу. В установлении уроков мы так же не видим полновластия княгини, ибо «реформа» сбора дани затрагивает только новопокоренные древлянские и родные новгородские земли¹⁰³. По сути, Ольге удалось расширить и укрепить только великокняжеский домен¹⁰⁴. Ольга не имела власти даже над собственным малолетним сыном Святославом. Что помешало ей крестить и его? В год крещения матери ему было не более 14 лет. Если учесть, что крещение было совершено не спонтанно и предполагало подготовку, то возникает вопрос: кто и что помешало великой княгине совершить это? Кто не допустил крещения Святослава Игоревича? Вполне возможно, что первоначально княгиня могла сама отложить крещение сына. Скорее всего, отказ от крещения был связан с влиянием Асмуда и всесильного Свенельда. В памяти были еще свежи события, связанные с восстанием древлян и желанием кн. Мала жениться на Ольге ради вступления в управление Киевом¹⁰⁵. Это была прямая угроза династии Рюриковичей, которая могла пресечься с вступлением древлянского князя на Киевский стол¹⁰⁶. П.П. Толочко справедливо отмечает, что «киевские князья не рассматриваются древлянами как естественные владетели славянской земли»¹⁰⁷. Происходившее в те годы в Киеве ясно свидетельствует о политической слабости Ольги. Об исторически неоправданной идеализации образа великой княгини довольно подробно пишет И.Я. Фроянов¹⁰⁸. Вдова Игоря лавирует между киевлянами и древлянами. Она не способна контролировать наибольшую часть территории конфедеративного, «лоскутного» государства¹⁰⁹, прежде находившегося «под рукой» киевского князя. У нее мало единомышленников среди боярской знати и нет союзников со стороны славянских князей. Это ничуть не умаляет организаторские способности Ольги и ее «мудрость», даже наоборот, открывает внутреннюю силу этой женщины, волей судьбы вынужденной управлять аморфным государством.

Отличительной стороной внешнеполитической деятельности Ольги стало первое мирное посольство в Византию. Но здесь возникает еще один вопрос: желала ли великая княгиня сохранить за собой Киевский стол? Вполне возможно, что она ясно осознавала временность и неустойчивость своей власти и поэтому стремилась сохранить за собой право и возможность влиять на дела государства после достижения Святославом совершеннолетия, ища международной поддержки в Константинополе. Вполне возможно, что Приселков прав, высказывав гипотезу о желании Ольги сосватать своего сына за дочь императора¹¹⁰. В дальнейшем это предположение нашло поддержку в исследованиях А.В. Карташева¹¹¹, а в наши дни – А.В. Назаренко, А.Л. Никитина и Н.Ф. Котляра. Последний, правда, еще кроме этого мотива предполагал, что поездка княгини была связана с вопросами выплаты Византией дани Руси по договору 944 г.¹¹² В любом случае, Ольга прибыла в столицу империи с расчетом на «плоды военно-политического союза» 944 г. и «на дальнейшее сближение с Византией, на что косвенно указывает и принятие ею христианства»¹¹³.

В случае удачи своей дипломатической миссии в столице восточной империи Ольга могла закрепить свое положение в столице Руси. Неудача же лишала ее прежнего достоинства и низводила до положения матери великого князя. А.В. Карташев видел в правительнице Руси «темпераментную и предприимчивую до мегаломании» княгиню, стремившуюся превратить «церковную программу в программу политического переворота и захвата власти»¹¹⁴. Однако эта точка зрения, на наш взгляд, излишне категорична по отношению к этой женщине.

Н.Ф. Котляр считает, что Святослав прибыл в Константинополь вместе с матерью¹¹⁵. С.М. Соловьев полагал, что с княгиней в Константинополь прибыл ее племянник¹¹⁶. Но даже если Святослав прибыл в столицу империи, то крестись он в этой поездке – Ольга бы теперь вновь, но уже собственными руками подвергла династию неминуемой опасности. Так что отказ юному князю скоротечно принять крещение был выверенным и продуманным шагом, с чьей бы стороны он ни был инициирован. Мы не отрицаем наличие у Ольги религиозных мотивов для принятия ею христианства, но склонны полагать, что в политических целях своим крещением она желала заручиться помощью империи и снискать международную поддержку своего статуса правительницы Руси. Это было главным мотивом принятия ею новой веры и намерения привезти в Киев епископа, как дипломатического представителя Византии, а не недовольство местной киевской христианской общиной, как об этом пишет А.Г. Кузьмин¹¹⁷. Не забудем, что по законам Византии митрополит, как глава поместной церкви, являлся не только патриаршим легатом, но и легатом византийских властей¹¹⁸. Вместе с этим мы вынуждены признать, что в действительности нам неизвестны настоящие мотивы и цели пребывания Ольги в Константинополе¹¹⁹. Во всяком случае, Ольга очень нуждалась во встрече с императором. Иначе как объяснить ее унизительное на протяжении многих недель ожидание в Константинопольской бухте императорской аудиенции? Могли ли нарушения русско-византийского договора заставить Ольгу смириться с непочтительностью императорской канцелярии? Подобные визиты согласовывались заранее¹²⁰. Маловероятно, чтобы столь оскорбительное поведение греков было связано только с их «подозрительностью» и «надменностью»¹²¹. Возможно, решался вопрос о том, как принимать Ольгу: как правительницу («архонтиссу») Руси или как регентшу юного великого князя¹²². К тому же заметим, что Ольгу называют правительницей Руси и княгиней только иностранные источники, а не древнейшие русские летописи. Впрочем, это только логическая конструкция или гипотеза.

Как предполагает Рыбаков, переговоры носили тайный характер¹²³. Неудача посольства нашла свое выражение и в том, что для Константина Багрянородного Ольга так и осталась правительницей варварского государства¹²⁴. Если же говорить о безучастности константинопольской церкви к судьбам христианства на Руси, то В.Я. Петрухин справедливо заметил, что стремление Ольги к введению христианства на Руси так и не встретило сочувствия ни в императорском дворце, ни в патриарших покоях¹²⁵. «Политический поединок монархов»¹²⁶ двух крупнейших держав, Руси и Византии, Ольгой был проигран.

Неутешительные итоги посольства в Константинополь побудили Ольгу искать помощь в Германии¹²⁷. А.В. Назаренко предполагал, что «киевская правительница рассматривала свои отношения с Германией прежде всего как средство дипломатического давления на Византию»¹²⁸. Посольство к Отгону I оказалось более успешным. Впрочем, новый «русский» епископ неожиданно для себя столкнулся с недоброжелательным приемом. Б.Я. Рамм склонен был полагать, что вина в провале латинской миссии всецело лежит на гордости и «нескромном» поведении Адальберта, епископа «ругов»¹²⁹. Митрополит Макарий (Булгаков) в посольстве Адальберта видел интригу Оттона, известного «своей необычайной ревностью в распространении римской веры»¹³⁰. По мнению этого церковного историка, посольства не было, не было и просьбы о назначении епископа и священников. Он задает важный вопрос: «Да если бы Ольга сама испросила себе немецкого епископа, ужели бы она допустила, чтобы его изгнали из России, и с таким бесчестием?»¹³¹. В.Я. Петрухин, следуя этой логике, высказал предположение, что неудача немецкой миссии была во многом «предопределена политическими амбициями германской церкви и имперскими амбициями короля»¹³². Однако как мог Киев попасть в область политических интересов Германии? К тому же нельзя не признать, что христианские миссии латинской церкви проявляли порой большую гибкость, чем их восточные собратья¹³³. Было бы ошибкой при этом идеализировать Византию и ее церковь. Они обладали не меньшим имперским пафосом¹³⁴ и амбициями при насаждении своих миссий, посредством которых империя устанавливала свое политическое господство¹³⁵.

Рассмотрим эти сообщения под иным углом зрения. И, прежде всего, ответим на вопрос: была ли ко времени прибытия Адальберта (961-962) на Русь кн. Ольга правительницей? Уверенность в существовании посольства высказывали, например, М.Д. Приселков¹³⁶, В.В. Мавродин¹³⁷, М.Н. Тихомиров¹³⁸. Но нам видится, что события развивались драматичней. То, что Ольга действует в интересах купечества, а также зарождающего киевского боярского землевладения¹³⁹, очевидно, поскольку основная деятельность вдовы Игоря связана с делами внутреннего устройства государства. Правда, мы не видим из летописного повествования, чтобы княгиня располагала реальными военными силами и административным ресурсом внутри страны. В ее посольстве в Константинополь нет лиц, возглавляющих дружину. Свита княгини была представлена родственницами и купцами¹⁴⁰. Х.Э. Мухаммадиев обращал внимание на то, что профессиональное купечество в Киевской Руси было представлено младшей княжеской дружиной¹⁴¹. У княгини нет сил даже для обороны столицы во время набега печенегов в 968 г.. Как пишет об этом П.П. Толочко: «Драматизм положения заключался в том, что Киев некому было защищать»¹⁴². При таком развитии событий сомнительно, чтобы в Киеве христиане в это время стояли у власти, как об этом пишет М.Д. Приселков¹⁴³. Однако логично предположить, что, находясь в окружении Ольги, они, конечно, могли активно влиять на развитие политической ситуации в стране. Правда, совсем уж фантастично звучат сообщения Л.Н. Гумилева якобы о том, что во времена Ольги христиане себя чувствовали так свободно, что «они охотно пополняли войско Святослава, вплоть до того, что в нем открыто служили обедни православные священники», а князя «это особенно не волновало»¹⁴⁴.

Неудача Ольги в Константинополе, по-видимому, окончательно подорвала ее авторитет и влияние при киевском дворе. Посольство же к Оттону, возможно, переполнило чашу терпения языческой верхушки. Для них не могло быть секретом, что появление христианского епископа, откуда бы он ни прибыл, означало привлечение к управлению Русью внешнеполитических сил либо из Византии, либо из Германии. Ни один из императоров не способствовал русской княгине в создании национальной, независимой от внешнего управления церкви¹⁴⁵. При этом управление это носило внешний для Руси характер. Сложившееся положение дел имело свое выражение в упоминании имени императора Византии за богослужениями¹⁴⁶. Это могло вполне рассматриваться как угроза не только культурной, но и национальной независимости государства. Необходимо отметить, что деятельность Ольги на стезе укрепления национального достоинства Киевской Руси не ограничивалась вопросами религиозного характера. А.А. Медынцева склонна считать, что именно в период правления Ольги и ее сына Святослава «славянская (кириллическая) письменность была принята в качестве государственной»¹⁴⁷. Если это предположение верно, то мы еще раз должны признать высокий «пассионарный» потенциал Руси, нуждавшийся в самореализации, которая должна была найти свое выражение прежде всего в социально-политической и религиозно-культурной сферах деятельности государства.

Неуважительное отношение к Адальберту было действительно делом оскорбительным, поскольку он прибыл на Русь как посланец императора и наверняка пользовался дипломатическим иммунитетом. Произошедшее наверняка было как-то связано с изменением религиозной политики русского двора. Изгнание Адальберта ознаменовало провал иностранной христианской миссии в Киеве. Как об этом пишет М.Б. Свердлов, произошли серьезные изменения в княжеской религиозной политике¹⁴⁸. Ольга же должна была заняться делами внутреннего государственного устройства и воспитанием внуков¹⁴⁹. Одновременно это означало и временную неудачу в поисках союзников, с которыми Русь желала войти в круг могущественных христианских держав Европы¹⁵⁰.

В связи со всем вышесказанным небезынтересно принять во внимание предположение С.А. Мельникова о возможном существовании в это время в Киеве (до начала XI в.) особой формы соправительства, при которой Ольга, а после нее и кн. Владимир Святославич, могли исполнять некие священные функции¹⁵¹. В.В. Мавродин обращал внимание на то, что подобно Олегу, Ольга вошла в народное сознание киевских времен, как «вещая»¹⁵².

Что касается русской церковно-исторической традиции, то она приписывает Ольге миссионерские поездки, разрушение языческих капищ и широкое строительство церквей, как, например, об этом пишет А.П. Доброклонский, ссылаясь на поздние летописи и еще более поздние жития святых¹⁵³. То, что Ольга искренне исповедовала себя христианкой, не вызывает сомнения. Но, если допустить реальность высказанного А.П. Доброклонским, то возникает вопрос о наличии достаточного штата церковного клира, способного удовлетворить исполнению задуманных и осуществленных Ольгой мероприятий. Мы же ничего не знаем об этом, кроме того, что княгиня имела своего священника. Более того, Комиссионнный список Новгородской летописи сообщает о том, что Ольга имела «прозвутера втаине»¹⁵⁴. То есть ни о каком реальном иерархическом устройстве церкви на этом этапе распространения христианства не может быть и речи. Высказывания проф. Доброклонского – не единственное фантастическое повествование в русской церковно-исторической науке.

Главным итогом правления Ольги стал прецедент принятия членом рода Рюриковичей христианства. Возможно, это был первый шаг по формированию единой государственно-религиозной политики (ориентированной на христианство). Однако С.М. Соловьев не решался с уверенностью судить о том, что действия княгини и ее двора носили некий дальновидный замысел¹⁵⁵. Впрочем, внутрицерковная историческая традиция в науке желает видеть в Ольге несостоявшуюся крестительницу Руси¹⁵⁶. Вполне ясное указание на заслуги Ольги в деле проповеди христианства мы имеем у митрополита Илариона, сравнивавшего ее с Еленой, матерью Константина Великого¹⁵⁷. Конечно, для такого утверждения есть свои основания. Позиция древнего автора нашла понимание и в исторической науке XIX века¹⁵⁸, и в современном церковном сознании¹⁵⁹.В дальнейшем, при решении вопроса о крещении Владимира, именно это обстоятельство станет для дружинников и бояр обоснованием права князя принять новую веру¹⁶⁰. В любом случае мы должны признать, что христианами становились не просто верхи киевского общества, а именно наиболее «пассионарная» их часть¹⁶¹. Небезынтересно и то обстоятельство, что в Ольге мы едва ли увидим ревнительную сторонницу восточной христианской традиции. Скорее всего, религиозные взгляды великой княгини по вопросу о христианстве были шире, чем мы можем это представить из церковных учебников. Посольство Ольги к Оттону едва ли было связано только с политическими выгодами возможного лавирования древнерусского государства между Германией и Византией по вопросам веры¹⁶². Русь желала иметь свою высшую церковную иерархию. Эти мотивы ко времени отправления посольства в Западную Европу уже могли основываться и на определенных религиозных взглядах Ольги. Тем не менее, действия русской правительницы так и остались обреченными на неудачу, к тому же незавершенными и закончившимися если и не дипломатическим разрывом связей с Константинополем, то, по крайней мере, возникновением напряженности в отношениях с Византией¹⁶³. Чем это могло быть вызвано? Здесь уместно сказать об опасности вассальной зависимости, ярмо которой непременно угрожало Руси в случае ее крещения и официального принятия греческой иерархии¹⁶⁴. Таковы основные результаты религиозной политики Ольги.

Время правления Святослава тесно переплетается с периодом деятельности его матери. И, в отличие от нее, он именуется князем и предстает полновластным правителем Руси¹⁶⁵. Время Святослава, ставившего выше всего военную честь¹⁶⁶, справедливо оценивается В.Я. Петрухиным как апогей княжеской дружинной демократии¹⁶⁷. В исторической науке отношение Святослава к христианам оценивалось в основном как снисходительное и миролюбивое. Только по смерти Ольги, как считает П.В. Знаменский, «Святослав воздвиг на христиан гонение, – знак того, что новая вера обратила на себя внимание языческой партии»¹⁶⁸. Но здесь мы должны признать, что подтверждения столь решительного обвинения в адрес Святослава в наших древнейших летописях мы не встретим. Более того, предсмертная просьба матери была неукоснительно исполнена¹⁶⁹. А.Н. Муравьев видел причину мирного состояния христианской жизни в Киеве в сыновней любви Святослава к матери. Великий князь «не только не гнал ее единоверцев, но и оставлял им полную свободу исповедовать христианство под покровительством княгини»¹⁷⁰. Действительно, Святослав поддерживал мать во всем, кроме вопроса о христианстве, как об этом пишет М.Б. Свердлов¹⁷¹. Более того, А.Л. Никитин высказал смелую, но не лишенную своей логики гипотезу о праве Святослава на Болгарский престол¹⁷². Эти претензии великого князя связываются ученым с возможными родственными узами Ольги с царем Симеоном. Если эти предположения оказались бы верны, то это открыло бы тайну стремительных перемен в жизни христиан из восточных славян при кн. Игоре, а позже – причины появления и усиления придворной «христианской партии» при кн. Ольге.

Тем не менее, нам представляется, что личность князя Святослава не вполне верно оценена, а особенно, не совсем точно выявлены мотивы его неприятия христианства¹⁷³. Обратимся к его мирному договору с греками 971 года. Как и прежние международные акты, в подтверждение верности сторон принимаемым обязательствам он сопровождается клятвой¹⁷⁴. Однако, в отличие от договора, заключенного Игорем, клятва заверяется только печатями, жертвы же и моления, подобные тем, что были в Киеве в 944 году, отсутствуют. Чем это вызвано? Скорее всего, князя менее всего волновала религиозная сторона дела. Он малорелигиозен. Его волнует более всего политическая сторона дела. Клятвы же – только дань этикету. О том, что Святослав язычник, говорит летописец много раньше, в рассказе о беседе сына с матерью-княгиней. Но посмотрим, как об этом сообщается. «Он же не послушался матери, продолжая жить по языческим обычаям <…> притом гневался на мать»¹⁷⁵. Язычество Святослава для летописца проявляется не в том, что великий князь веровал и исполнял языческие обряды – а в образе жизни, который, например, проявлялся в гневе на свою родительницу. Видимо, летописцу образ жизни дружинников, среди которых жил юный князь, был хорошо известен. Можно полагать, что их быт был несовместим с представлениями христианской морали древнего монаха-хрониста. Примем также во внимание, что в этот период юный правитель Руси был под очень сильным влиянием Свенельда. Значит, проблема Ольги были глубже и заключалась в том, что княгиня не могла опереться не только на сына, но и на русскую дружину. В.Я. Петрухин считает, что оправдания Святослава «насмешками» дружины не очень убедительны. Он обращает внимание на то, что «дружина, ориентированная на социальные («вассальные»), а не родоплеменные связи, быстро усваивала новые ценности, особенно если их придерживался сюзерен <…>. Однако Святослав предпочитал традиционную систему воинских ценностей»¹⁷⁶, при которых дружинников «связывало в единое целое чувство верности князю и соратникам»¹⁷⁷. Необходимо принять при этом во внимание, что в этот период (955 г.) дружина, скорее всего, не подчинялась князю, а находилась под полным управлением Свенельда. Только в 964 году, «когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых»¹⁷⁸.

На страницах летописи мы не встретим ни одного упоминания о том, что Святослав приносит жертвы и исполняет какие-нибудь культовые обязанности. По-видимому, это фиксируется не потому, что этого не было, а потому, что это было маловажно для князя-воина. Итак, Святослав нам видится человеком, которому были чужды глубокие религиозные переживания.

Примечания

1 Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М., 2001., С. 763.

2 Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.). СПб., 1996. С. 16.

3 Погодин М. Нестор, историко-критическое рассуждение о начале русских летописей. М., 1839. С. 115.

4 Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М., 2001. С. 773.

5 Иванов С.А. Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина? М., 2003. С. 206.

6 Кузьмин А.Г. Падение Перуна: (Становление христианства на Руси). М., 1988. С. 15.

7 Повесть временных лет // Начало русской литературы: XI – начало XII в. М., 1978 (далее ПВЛ). С. 47.

8 ПВЛ. С. 51.

9 ПВЛ. С. 53.

10 «пленные христиане, приведенные из какой-либо страны» (ПВЛ. С. 51).

11 «В удостоверение и неизменность, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы» (ПВЛ. С. 53).

12 ПВЛ. С. 53.

13 Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М., 2001. С. 774.

14 ПВЛ. С. 53.

15 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 230.

16 ПВЛ. С. 45.

17 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 229.

18 Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. СПб., 1913. С. 25.

19 Вернадский Г.В. Киевская Русь. Тверь, М., 1999. С. 42.

20 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 331.

21 Рыбаков Б.А. Начальные века русской истории // Христианство и Русь. М.1988. С. 13.

22 Любомиров П.Г. Торговые связи Руси с Востоком в VIII-XI вв. // Ученые записки Саратовского университета. Саратов, 1928. Т. 10. С. 14-15.

23 Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. М., 2004. С. 304.

24 Перхавко В.Б. О торговых контактах Киева с Болгарией в IX-XII вв.// Проблемы социально-экономической истории феодальной России. М., 1984. С. 92-93.

25 Грушевский М. Киевская Русь. СПб., 1911. Т. 1. С. 346.

26 Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М., .2001. С. 774.

27 ПВЛ. С. 61.

28 Ловмянский Г. Религия славян и ее упадок (VI-XII вв.). СПб., 2003. С. 83.

29 Воейков Н.Н. Церковь, Русь, Рим. Джорданвилль., 1983. С. 203; О том, что гарантом «веротерпимости» народа выступал князь, пишет и митрополит Макарий (Булгаков): «Народ не смел восставать на христиан при веротерпимости князя» (Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1994. Т. 1 (далее Макарий (Булгаков)). С. 211). Правда, трудно сказать, на чем основывал свое мнение этот церковный историк.

30 См.: Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. М., 1991. Т. 1 (далее Карташев А.В.). С. 97.

31 Макарий (Булгаков). С. 211.

32 ПВЛ. С. 69.

33 Карташев А.В. С. 95.

34 Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. СПб., 1913. С. 6.

35 ПВЛ. С. 59.

36 Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. Спб., 2003. С. 141-146.

37 Погодин М. Нестор, историко-критическое рассуждение о начале русских летописей. М., 1839. С. 123-124.

38 Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учеб. пособие для студентов вузов / М.Б. Бибиков, Т.Н. Джаксон и др.; Под ред. Е.А. Мельниковой. М., 2003. С. 112-113.

39 См.: Погодин М. Нестор, историко-критическое рассуждение о начале русских летописей. С. 127.

40 Рапов О.М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. Принятие христианства. М., 1988. С. 147.

41 Ключевский В.О. Русская история. В пяти томах. Полный курс лекций. М., 2001. Т. 1. С. 180.

42 Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. М, Л., 1959. С. 28; Стефанович П.С. Боярство и церковь в домонгольской Руси // Вопросы истории, 2002. № 7. С. 41.

43 См.: Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. С. 26-27.

44 Перхавко В.Б. О торговых контактах Киева с Болгарией в IX-XII вв. // Проблемы социально-экономической истории феодальной России. М., 1984. С. 92-93.

45 Никольский М.Н. История русской церкви. Минск, 1990. С. 75.

46 Тихомиров М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 187.

47 Мухаммадиев Х.Э. Торговые отношения Древней Руси с городами Средней Азии в IX-XII веках. Казань, 2000. С. 167-168.

48 См.: Карташев А.В. С. 98.

49 А.Г. Кузьмин был склонен считать, что Ильинский храм был «в прошлом соборной церковью «варягов-христиан» (Кузьмин А.Г. Падение Перуна: (Становление христианства на Руси). М., 1988. С. 6 ).

50 Стефанович П.С. Боярство и церковь в домонгольской Руси // Вопросы истории, 2002. № 7. С. 46.

51 Никитин А.Л. Основания русской истории: Мифологемы и факты. М., 2001. С. 199.

52 См.: Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. С. 29.

53 Нидерле Л. Славянские древности. М., 2001. С. 319.

54 Седов В.В. Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982. С. 268.

55 См.: Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. С. 29.

56 «Аще убьеть хрестианинъ русина, или русинъ хрестеянина <…>» (ПВЛ. С. 64).

57 Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 477.

58 Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. 1. С. 69.

59 Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. СПб., 1913. С. 4-7.

60 Иванов С.А. Миссия восточнохристианской церкви к славянам и кочевникам: эволюция методов // Славяне и их соседи. Славяне и кочевой мир. Выпуск 10. М., 2001. С. 19.

61 Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XII в.). СПб., 2000. С. 66.

62 Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учеб. пособие для студентов вузов / М.Б. Бибиков, Т.Н. Джаксон и др.; Под ред. Е.А. Мельниковой. М., 2003. С. 117.

63 См.: Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. 1. С. 69.

64 См.: Кузьмин А.Г. Падение Перуна: (Становление христианства на Руси). С. 6.

65 Проф. Московского Императорского университета В.Н. Щепкин так описывал состояние болгарской церковной организации: «Болгарская церковь к середине X века успела устроиться по византийскому образцу, образовав честолюбивую высшую иерархию, стремившуюся к земным благам и политическому влиянию; низший клир, как в Византии, был источником поборов для высшего и сам старался вознаградить себя на счет паствы. Апостольская традиция первоучителей, воплощенная в лице Климента и Иоанна Экзарха, исчезла» (Щепкин В.Н. История южных славян. М., 1913. С. 169).

66 См.: Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. 1. С. 96.

67 См.: Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. 1. С. 96.

68 См.: Кузьмин А.Г. Падение Перуна: (Становление христианства на Руси). С. 8.

69 См.: Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. С. 28.

70 «Варяги-наемники – лишь наносной слой» (Мавродин В.В. Древняя Русь (Происхождение русского народа и образование Киевского государства). М., 1946. С. 182).

71 Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 269.

72 См.: Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. С. 28.

73 Иванов С.А. Византийская религиозная миссия VIII-XI вв. с точки зрения византийцев // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002. С.29.

74 ПВЛ. С. 83; ПСРЛ. Т. 3. С. 120.

75 ПВЛ. С. 127.

76 Православная Энциклопедия. С. 38.

77 Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1982. С. 368.

78 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Русь изначальная. М.; Харьков, 2001. Т. 1. С. 144.

79 Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. СПб., 2003. С. 153-154.

80 Юшков С.В. Очерки по истории феодальной Руси. М., Л., 1939. С. 174.

81 Греков Б.Д. Борьба Руси за создание своего государства. М., Л., 1942. С. 21-28.

82 Седов В.В. У истоков восточнославянской государственности. М., 1999. С. 111-142.

83 Черепнин Л.В. Основные этапы развития феодализма в России. М., 1955. С. 16.

84 Иловайский Д.И. Становление Руси. М., 2003. С. 49.

85 Покровский М.Н. Русская история: В 3 т. СПб., 2002. Т. 1. С. 75-76.

86 Полевой Н.А. История русского народа. Историческая энциклопедия. В 3 т. М., 1997. Т. 1. С. 129-130.

87 Кистерев С.Н. «Великий князь всея Руси» в XI-XV веках. // Очерки феодальной России. Сборник статей. М., 2002. Вып. 6. С. 76.

88 ПВЛ. С. 47.

89 Интересную характеристику этого положения дел дает А.Н. Чертков. Он пишет: «Начало русской государственности развивалось двумя противоположными путями: с одной стороны, шли непрерывные попытки объединения всех русских земель в единую державу, а с другой – образование в ней ряда самобытных, политически самостоятельных обществ <например, Ростова и земли вятичей – П.Г.>, не теряющих при этом связи друг с другом и единства, выражаемого их совокупностью. <…> Государство первых Рюриковичей трудно назвать единым. Скорее всего, это своего рода Киевская митрополия, окруженная целым рядом «колоний» и «доминионов». Причем близлежащие земли были скорее колониями, а отдаленные – доминионами» (Чертков А.Н. Древнерусская Федерация // Журнал Российского Права. 2000. № 2.)

90 ПВЛ. С. 47.

91 См.: Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 230.

92 Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учеб. пособие для студентов вузов / М.Б. Бибиков, Т.Н. Джаксон и др.; Под ред. Е.А. Мельниковой. М., 2003. С. 96-97.

93 См.: Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 182-183.

94 Чертков А.Н. Древнерусская Федерация // Журнал Российского Права. 2000. №2. С. 163.

95 Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.): Курс лекций: Учебное пособие для вузов. М., 2001. С. 208.

96 Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 267.

97 См.: Карамзин М.Н. История государства Российского. М., 1997. Кн. 1. С. 134.

98 ПВЛ. С. 77.

99 См.: Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. С. 778.

100 См.: А.Л. Никитин. Основания русской истории. С. 214.

101 Рыбаков Б.А. Начальные века русской истории // Христианство и Русь. М., 1988. С. 6.

102 См.: Н. Полевой. История русского народа Т. 1. С. 129.

103 ПВЛ. С. 75.

104 См.: Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 252; См.: Рыбаков Б.А. Начальные века русской истории. С. 7.

105 Интересно комментирует поступок древлян М.В. Ломоносов: «Древлянам показалось вдовство ея и младость Святослава по их силам, чтоб не токмо от подданства свободиться, но и князя своего возвести на владение киевское, сочетав его с Ольгою браком, и тем взять большинство над россами и полянами» (Ломоносов М.В. Записки по русской истории. М., 2003. С. 79).

106 См.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. С. 183.

107 Толочко П.П. Дворцовые интриги на Руси. СПб., 2003. С. 21.

108 См.: Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. С. 775-776.

109 Муравьев А.В., Самаркин В.В. Историческая география эпохи феодализма (Западная Европа и Россия в V-XVII вв.). М., 1973. С. 78.

110 См.: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. С. 11-12.

111 См.: Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т.1. С. 103.

112 Котляр Н.Ф. Дипломатия Южной Руси. СПб., 2003. С. 28-29.

113 Бейлис В.М. Ал-Мас Уди о русско-византийских отношениях в 50-х годах X в. // Международные связи России до XVII в. (Сборник статей). М., 1961. С. 29.

114 См.: Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т.1. С. 103.

115 См.: Котляр Н.Ф. Дипломатия Южной Руси. С. 29.

116 См.: Соловьев С.М. С. 141.

117 См.: Кузьмин А.Г. Падение Перуна: (Становление христианства на Руси). С. 6.

118 Суворов Н.С. Учебник церковного права. М., 1912. С. 90-91.

119 Успенский Ф.И. История Византийской империи. Период Македоской династии (867-1057 гг.). М., 2002. Т. 3. С. 413.

120 «Приезд большого посольства в империю (а именно таким было посольство Ольги) заранее согласовывался по дипломатическим каналам. В посланиях было обязательным при этом обозначение не только официальных титулов государей обеих сторон, но и их личные имена» (См.: Литаврин Г.Г. Византия и славяне. С. 433). Значит, в Византии мог вызвать сомнение статус Ольги.

121 Карамзин Н.М. История государства Российскго. М., 1997. Кн. 1. С. 136.

122 Необходимо сказать, что ПВЛ с 6454 (946) г. считает Святослава полновластным князем Руси, отмечая это словами «Начало княженья Святославля, сына Игорева» (ПВЛ. С. 72). Правление же Ольги никак не отмечено в летописях, что ясно свидетельствует о том, что для летописца было совершенно ясно, кто являлся реальным главой государства, а кто нет. ПВЛ вообще не называет Ольгу «княгиней». Вместо этого она чаще именуется «матерью» Святослава или же «блаженной».

123 См.: Рыбаков Б.А. Начальные века русской истории. С. 11.

124 См.: Котляр Н.Ф. Дипломатия Южной Руси. С. 29.

125 Петрухин В.Я. Христианство на Руси во второй половине X – первой половине XI в. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002. С. 63.

126 См.: Рыбаков Б.А. Начальные века русской истории. С. 11.

127 См.: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XIII вв. С. 10-13.

128 См.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 310.

129 См.: Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. С. 33.

130 См.: Макарий Т. 1. С. 216.

131 См.: Макарий Т. 1. С. 216-217.

132 См.: Петрухин В.Я. Христианство на Руси во второй половине X – первой половине XI в. С. 63.

133 Кузнецова А.М. Миссия латинской церкви: Опыт христианского Запада и Центральная и Юго-Восточная Европа на рубеже второго тысячелетия // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002. С.45.

134 См.: Иванов С.А. Византийская религиозная миссия VIII-XI вв. с точки зрения византийцев. С. 34.

135 См.: Иванов С.А. Византийская религиозная миссия VIII-XI вв. с точки зрения византийцев. С. 25.

136 См.: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XIII вв. С. 12.

137 См.: Мавродин В.В. Древняя Русь (Происхождение русского народа и образование Киевского государства). С. 191.

138 См.: Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 35.

139 См.: Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 275.

140 См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 118-120.

141 Мухаммадиев Х.Э. Торговые отношения Древней Руси с городами Средней Азии в IX-XII веках. Казань, 2000. С. 166.

142 Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. СПб., 2003. С. 50.

143 См.: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XIII вв. С. 13-14.

144 Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. СПб., 2001. С. 200.

145 Вернадский Г.В. Киевская Русь. Тверь; М., 1999. С. 50.

146 После крещения Руси практика упоминания имени императора за богослужениями продолжалась до конца XIV века, когда Василий Дмитриевич на некоторое время отменил ее, впрочем, при Василии Васильевиче «Темном» она была вновь возрождена и просуществовала до времени окончательного падения империи. Примечательно, что Василий «Темный» назвал последнего византийского императора «теплым и непреклонным истинным поборником и правителем непорочной православной христианской веры» (См.: Суворов Н.С. Учебник церковного права. С. 90).

147 Медынцева А.А. Грамотность в древней Руси (По памятникам эпиграфики X – первой половины XIII века). М., 2000. С. 255.

148 См.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 220.

149 Татищев В. История Российская. М., 2003. Т. 2. С. 35.

150 См.: Мавродин В.В. Древняя Русь (Происхождение русского народа и образование Киевского государства). С. 191.

151 Мельников С.А. Наследование престола на Руси и институт соправительства как факторы централизации // Вопросы истории. 2001, № 11/12.

152 См.: Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 247.

153 Доброклонский А.П. Руководство по истории Русской Церкви. М., 2001. С. 16.

154 ПСРЛ. Т. 3. С. 120.

155 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Русь изначальная. М. Кн. 1. С.142.

156 ПЭ, С. 39.

157 «Он с материю своею Еленою крест от Иерусалима принесша, по всему миру своему прославша, веру утвердиста. Ты же с бабою твоею Ольгою, принесша крест от новаго Иерусалима, Коньстяньтина града, по вьсеи земли своеи поставивша, утвердиста веру, его же убо подобьник сыи» (Иларион, митр. Слово о законе и благодати. М., 1994. С. 90). Эту же мысль можно вывести и из древнейших летописей, сравнивавших Владимира с Константином Великим (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 115).

158 Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. СПб., 1913.

159 «Примечательно, что в святом крещении Ольга была наречена христианским именем Елена. Вполне вероятно, что это имя ей было дано в честь святой равноапостольной Елены, матери Константина Великого, так много потрудившейся для распространения святой веры в Римской империи» (Филарет, митр. Установление христианства на Руси. Крещение святого князя Владимира Русской земли // Тысячелетие крещения Руси. Кн. 1. С.46).

160 «Сказали же бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшая из всех людей» (ПВЛ. С. 125).

161 См.: Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. С. 200.

162 ПЭ. С. 39.

163 Под 955 годом летопись сообщает: «Эта же Ольга пришла в Киев, и прислал к ней греческий царь послов со словами: много даров я дал тебе. Ты ведь говорила мне: когда возвращусь в Русь, много даров пришлю тебе: челядь, воск, и меха, и воинов в помощь». Отвечала Ольга через послов: «Если ты так поступишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе». И отпустила послов с этими словами» (ПВЛ. С. 167).

164 Экономцев И., диакон. Крещение Руси и внешняя политика древнерусского государства. // Тысячелетие крещения Руси. М., 1988, Кн. 1. С. 108.

165 См.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 226.

166 Бахрушин С.В. Героическое прошлое славян. Ашхабад, 1941. С. 4.

167 См.: Петрухин В.Я. Христианство на Руси во второй половине X – первой половине XI в. С. 64.

168 Знаменский П.В. История Русской Церкви. М., 2000. С. 12.

169 ПВЛ. С. 83.

170 Муравьев А.Н. История российской церкви. М., 2002. С. 36.

171 См.: Свердлов М.Б. Домонгольская Рус: Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. С. 229.

172 См.: Никитин А.Л. С. 231-233.

173 «Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться» (ПВЛ. С. 79).

174 ПВЛ. С. 89.

175 ПВЛ. С. 79.

176 См.: Петрухин В.Я. Христианство на Руси во второй половине X – первой половине XI в. С. 64.

177 Никольский С.Л. О дружинном праве в эпоху становления государственности // Средневековая Русь. Вып. 4. М., 2004. С. 25.

178 ПВЛ. С. 79.