Татьяна Джаксон

ЧЕТЫРЕ ВАРЯЖСКИХ КОНУНГА НА РУСИ

К оглавлению

Глава 2. Олав Харальдссон

Недолгое время – с осени 1029 по весну 1030 г. – провел на Руси, согласно древнескандинавским источникам, Олав Харальдссон (995-1030 гг.), норвежский конунг с 1014 по 1028 г. (13), объединитель и христианизатор Норвегии.

Более решительная и последовательная, чем у его предшественников, борьба с язычеством, сокращение традиционных "свобод" с целью усиления королевской власти, изменения в системе вейцл (кормлений и сбора податей) и пр. привели к разрыву между ним и большой частью старой знати, а также присоединившимися к знати бондами. Противники Олава внутри страны встали на сторону претендовавшего на власть в Норвегии короля Англии и Дании Кнута Великого (990-е гг. – 1035 г.). Поражение в войне против Дании вынудило Олава покинуть Норвегию, бежать в Швецию и дальше на Русь. Попытка вернуть себе власть в Норвегии окончилась для Олава Харальдссона гибелью в битве при Стикластадире 29 июля 1030 г. Конунгом Норвегии стал Кнут Великий, поставивший "наместником" своего сына от наложницы Альвивы Свейна (14).

Преимущества отечественной королевской власти стали очевидны сразу же после гибели Олава, с начавшимся датским засильем и угнетением норвежцев чужеземными правителями. По словам Снорри Стурлусона, "вскоре все стали роптать на Свейна конунга, но больше всего на Альвиву, которой приписывали все, что было норвежцам не по душе. Многие тогда смогли говорить правду об Олаве конунге. В ту зиму многие в Трандхейме стали говорить, что Олав конунг был святым, и рассказывали о многочисленных свидетельствах его святости" [Круг Земной. С. 371]. Через год после смерти Олава, точнее – 3 августа 1031 г. (15), с согласия конунга Свейна и "по решению всего народа", епископ Гримкель "объявил, что Олав конунг – святой" [Круг Земной. С. 373] (16), и перенес его останки в церковь Св. Клемента, основанную еще самим Олавом в Нидаросе (Тронхейме). Олав стал восприниматься как святой покровитель Норвегии и как perpetuus rex Norwegiae [HN, 109; Symbolae, 12].

Сын Олава Магнус, возведенный на престол в 1035 г., ввел празднование 29 июля дня Св. Олава (Olsok), упрочив официальный статус культа как государственного.

Был принят закон для всей Норвегии праздновать день Олава конунга. И с тех пор этот день почитали как величайший праздник. Об этом говорит скальд Сигват:

Олавов – он силой

Божьей полн – нам должно

Праздновать отныне

День, отринув злобу.

Свято чтить я стану

Праздник князя – скорби

Не смирить – он руки

Унизал мне златом

[Круг Земной. С. 384].

Приводимая здесь Снорри строфа из "Поминальной драпы" об Олаве Святом, сочиненной скальдом Сигватом Тордарсоном ок. 1040 г. [Skj., A, I, 245], указывает на празднование дня Св. Олава по крайней мере не позднее этого времени. Согласно Адаму Бременскому ("Деяния епископов гамбургской церкви", ок. 1070 г.), культ Олава распространился по всей Скандинавии:

Празднование его [страстей] происходит в 4-е календы августа; вечное почитание его принято у всех народов северного океана – нортманнов, свеонов, готов, [сембов], данов и склавов [Adam, II, 61] (17).

Учреждение культа Св. Олава повлекло за собой не только создание литургических текстов, но и возникновение его жития, а также собрания чудес [Holtsmark 1937. S. 121-133]. Чудеса, совершенные Олавом, упоминаются уже в скальдических стихах, созданных в первое десятилетие после его смерти. Это – поэма Торарина Славослова "Gl?lognskvi?a" ("Песнь спокойного моря"), сочиненная им в 1032 г. в честь Свейна, сына Кнута Великого, и уже упомянутая мной "Erfidrapa" ("Поминальная драпа") Сигвата Тордарсона (ок. 995 – ок. 1045 гг.), придворного скальда Олава, а затем его сына Магнуса.

В Норвегии XII в. имелось, как полагают исследователи, латиноязычное сочинение "*Translatio sancti Olavi", упоминаемое в позднейшей литературе – в поэме Эйнара Скуласона "Geisli", а также в "Истории о древних норвежских королях" монаха Теодорика. Габриэл Тёрвиль-Питре считает, что частично "*Translatio" было записано церковниками Нидароса вскоре после смерти Олава [Turville-Petre 1953. P. 175-190].

Анне Хайнрикс [Heinrichs 1993] и Джеймс Книрк [Knirk 1993] предполагают, что житие Олава и собрание его чудес, существовавшие в середине XII в., были, наряду с "*Translatio", во-первых, использованы Эйнаром Скуласоном, исландским скальдом, сочинившим ок. 1152 г. поэму "Geisli" ("Солнечный луч"), посвященную Олаву Святому, во-вторых, переведены с латинского языка и вошли в состав "Древненорвежской книги проповедей", а в-третьих, послужили источником архиепископу Эйстейну (1161-1188), который в 1179-1182 гг. переработал их в латиноязычное житие святого. Есть, однако, и несколько иной взгляд на соотношение "Древненорвежской книги проповедей" и написанного Эйстейном жития. Так, Анне Хольтсмарк полагает, что Эйстейн и автор норвежского варианта использовали общий источник при описании жизни Олава, но разные источники – при описании его чудес [Holtsmark 1937].

Одновременно с церковной, отчасти независимо, отчасти переплетаясь с ней, складывалась светская история Олава Харальдссона [Schreiner 1927; Bo 1955]. Первыми в этом ряду следует назвать сочинения основоположников исландско-норвежской историографии Сэмунда Сигфуссона (1056-1133) и Ари Торгильссона (1067/68-1148). Написанная в начале XII в., видимо, по-латыни "*Краткая история (перечень) норвежских конунгов" Сэмунда, содержавшая краткие записи о правлении конунгов Норвегии, не сохранилась. Также не дошла до нас написанная по-исландски ок. 1120 г., или раньше, первая редакция "Книги об исландцах" Ари, включавшая в себя "*Жизнеописание конунгов" ("*konunga aevi"). К сочинениям Сэмунда и/или Ари восходят две латиноязычные хроники – анонимная "Historia Norwegi?" ("История Норвегии", ок. 1170 г.) и "Historia de antiquitate regum Norwagiensium" ("История о древних норвежских королях", 1177-1180 гг.) монаха Теодорика, равно как и написанный по-исландски "Обзор саг о норвежских конунгах" (ок. 1190 г.).

Йон Хельгасон отметил, что на основе скальдических стихов, устной традиции и работ Сэмунда и Ари в конце XII и начале XIII в. появилось два типа саг об Олаве Святом: первые представляли историю конунга Олава как одно из звеньев норвежской истории ("История о древних норвежских королях", "Обзор саг о норвежских конунгах", "Красивая кожа", "Круг земной"); вторые – как нечто совершенно независимое ("Древнейшая сага об Олаве Святом", "Легендарная сага", "*Жизнеописание Олава Святого" Стюрмира Карасона, "Отдельная сага об Олаве Святом"). Хотя у них много общего, они, тем не менее, столь различны, что являют собой две отдельные группы текстов [Jon Helgason 1942. S. 10].

В историографии до недавнего времени широкое признание имела предложенная Сигурдом Нордалем [Nordal 1914. S. 89-96] схема соотношения отдельных редакций "Саги об Олаве Святом". В исследованиях Йоны Луис-Йенсен [Louis-Jensen 1970; S. 31-60] и Йонаса Кристьянссона [Jonas Kristjansson 1972; Jonas Kristjansson 1976. Bl. 281-293] (18) схема Нордаля была подвергнута убедительной критике. Согласно единодушно принятому в настоящее время мнению [Heinrichs 1993; Knirk 1993], "Древнейшая сага об Олаве Святом" была записана между 1190 и 1210 гг., но, всего вероятнее, – ок. 1200 г. [Jonas Kristjansson 1976. Bl. 281-285]. Автор ее неизвестен; предположительно, он был монахом Тингейрарского монастыря в Исландии [Nordal 1914. S. 48-55]. В своем труде он исходит из хронологии сочинения Сэмунда Мудрого и "*Жизнеописания конунгов" ("*konunga aevi") Ари Мудрого. Так называемая "Легендарная сага об Олаве Святом" была создана в самом начале XIII в. (но после 1210 г.). Она представляет собой сокращенную, хотя и несколько переработанную версию "Древнейшей саги", к которой добавлены обзор миссионерской деятельности Олава и собрание его чудес.

Если среди источников "Древнейшей саги" (и это совершенно очевидно) был "Обзор саг о норвежских конунгах" [Jonas Kristjansson 1976. Bl. 290], то более поздние сочинения использовали, наряду с "Обзором", и практически не дошедшую до нас сагу Стюрмира. Под более поздними я имею в виду "Красивую кожу", свод саг о норвежских конунгах, записанный, вероятнее всего, ок. 1220 г., и историографические труды Снорри Стурлусона – его "Отдельную сагу об Олаве Святом" (1220-1230 гг.) и свод саг о норвежских конунгах "Круг земной" (ок. 1230 г.). Отдельные сведения об Олаве Святом содержит составленная около или вскоре после 1300 г. "Большая сага об Олаве Трюггвасоне".

Юность Олава Харальдссона

История Олава Харальдссона излагается мной здесь по "Кругу земному" (19) Снорри Стурлусона (где она представлена наиболее полно), с учетом данных исландских анналов. Основным источником сведений по ранней истории Норвегии послужил для анналов именно "Круг земной", так что датировки должны, как правило, совпадать, хотя ниже и будут указаны отдельные расхождения.

Олав Харальдссон – праправнук по мужской линии основателя династии норвежских конунгов Харальда Прекрасноволосого (умершего в 931 г.); троюродный племянник своего предшественника Олава Трюггвасона; четвероюродный брат своего преемника Харальда Сурового Правителя (20).

Олав родился в 995 г., в тот год, когда его отец, Харальд Гренландец, конунг в Вестфольде, был сожжен (вместе с неким конунгом Висивальдом из Аустрвега) шведской королевой Сигрид Гордой (21). Мать Олава, Аста Гудбрандсдоттир, вскоре после гибели Харальда Гренландца вышла замуж за его троюродного брата, Сигурда Свинью, конунга в Хрингарики, который и воспитал Олава Харальдссона. По рассказу Снорри Стурлусона, Олав Трюггвасон "приехал в Хрингарики, чтобы насаждать там христианство". Тогда был крещен и Олав Харальдссон. Олав Трюггвасон был его крестным отцом. Младшему Олаву "было тогда три года", а старший "был тогда третий год конунгом Норвегии" [Круг Земной. С. 137], т. е. Олав Харальдссон был крещен, по хронологии "Круга земного", в 998 г.

Этот рассказ Снорри восходит к "Саге об Олаве Трюггвасоне" монаха Одда, поставившего перед собой, как показал Ларс Лённрот, цель "убедить своих слушателей в том, что не только младший, но и старший Олав занимает важно место в официальной истории скандинавского христианства" [Лённрот 2000. С. 214].

На пятом году своего правления конунг Олав стал крестным отцом своего тезки, выведя его из святого источника, так же как Иоанн Креститель поступил с нашим Господом. И так же как Иоанн был предтечей Христа, конунг Олав Трюггвасон был предтечей конунга Олава Святого. Они прославили свое родство, как всем следует поступать, своим святым могуществом и славными деяниями, и исполнилось то, что Иоанн сказал Господу: "Тебе должно расти, а мне умаляться" [O. Tr. Oddr S, Prologus].

Лённрот справедливо полагает, что рассказ Одда о крещении Олавом Трюггвасоном Олава Харальдссона "не соответствует действительности" и что "эта легенда вымышлена с начала и до конца с целью построить необходимый теологический мост между двумя Олавами" [Лённрот 2000. С. 216].

"Олаву было двенадцать лет, когда он впервые отправился в поход" [Там же. С. 168], т. е. это произошло в 1007 г., что отмечается и в исландских анналах (22). Летом того же года Олав приплыл в Данию; когда наступила осень, он воевал в Швеции; а весной (1008 г.) отправился на восток на Эйсюслу (о. Сааремаа) [Круг Земной. С. 168-170].

После серии сражений в землях финнов и на Ютландии, трех лет в Англии у конунга Адальрада (вплоть до его смерти) (23) и нескольких битв в Испании Олав проводит "в викингском походе в Валланде (во Франции. – Т. Д.) два лета и одну зиму. К тому времени прошло тринадцать лет после гибели конунга Олава сына Трюггви" [Круг Земной. С. 175], т. е. это был 1013 год. Олав и приплывшие к своим родичам во Францию сыновья Адальрада зимуют в Нормандии, а весной (1014 г.) "подошли к Англии" [Там же. С. 178]. Олав "поплыл на север вдоль берега Англии до самого Нортимбраланда", там он заменил свои боевые корабли на два торговых "и осенью вышел в море" [Там же. С. 179]. Итак, осенью 1014 г. Олав в Норвегии. Анналы датируют возвращение Олава в Норвегию 1014 и 1015 гг. (24).

Вернувшись, Олав изгоняет из страны ярла Хакона Эйрикссона. Той же осенью он сообщает Сигурду Свинье о желании отвоевать у иноземных правителей свою отчину. Мелкие конунги из рода Харальда Прекрасноволосого соглашаются признать его конунгом Норвегии и оказать ему помощь. Бонды на тинге провозглашают его конунгом. Наделенный властью по законам Упплёнда, Олав едет по стране. Он ездит по пирам всю зиму, а весной отправляется в Вик, где у ярла Свейна собиралось огромное войско уже с самого йоля. Олав вошел в Вик "в конце великого поста". Противники увидели друг друга "в субботу перед Вербным воскресеньем" 1015 г. [Круг Земной. С. 190]. Битва у Несьяра анналами приурочивается к 1015 и 1016 гг. (в соответствии с приведенной выше датировкой возвращения Олава в Норвегию (25)).

Проиграв битву, ярл Свейн бежит в Швецию, а летом того же года – по Аустрвегу, "Восточному пути". Осенью (1015 г.) он умирает. В анналах дата его смерти совпадает с годом битвы у Несьяра. Олав к осени 1015 г. "приплыл в Трандхейм, против него никто не выступил, и он был провозглашен конунгом на тингах" [Круг Земной. С. 194]. Таким образом, по хронологии Снорри Стурлусона, Олав с 1015 г. – единовластный правитель Норвегии.

Об Ингигерд, дочери Олава Шведского

Изгнав из Норвегии ярлов Хакона и Свейна, Олав стал единовластным правителем этой страны. Тем самым он аннулировал раздел Норвегии между Швецией и Данией, произведенный после победы коалиционного войска над норвежским конунгом Олавом Трюггвасоном в битве при Свёльде в 1000 г. Шведский и датский конунги перестали получать от своих норвежских ярлов подати с принадлежавших им по разделу земель. Из-за этого во время правления Олава Харальдссона возникли пограничные конфликты между Швецией и Норвегией.

В 1017 г. Олавом Харальдссоном была предпринята попытка решить норвежско-шведский пограничный конфликт, и в Швецию, к ее правителю Олаву Эйрикссону (правившему с 995 по 1022 г.), был отправлен послом Бьёрн Окольничий. С ним поехал и исландец Хьяльти Скеггьясон, приплывший из Исландии по вызову норвежского конунга.

Хьяльти был личностью знаменитой. Он принял крещение в Норвегии от священника Тангбранда в числе первых исландцев. Вместе с Гицуром Белым, священником по имени Тормод и еще несколькими людьми, посвященными в духовный сан, Хьяльти был отправлен Олавом Трюггвасоном в июне 1000 года в Исландию, чтобы возвестить там христианство. На Альтинге, в котором Хьяльти принимал участие, христианство в Исландии было принято в качестве официальной религии.

Посольство от Олава Норвежского должно было передать Олаву Шведскому такие слова: "Я хочу, чтобы между нашими странами был мир и чтобы граница между ними проходила там, где она проходила при Олаве Трюггвасоне" [IF, XXVII, 88]. Посланцы прибыли к шведскому конунгу, надеясь исполнить возложенное на них поручение.

Ингигерд, дочь Олава Шведского и, вероятно, вендки Астрид, была, однако, убеждена, что попытка примирить правителей не будет иметь успеха, поскольку ее отец так зол на своего норвежского тезку, что даже не может слышать его имени. Тем не менее Хьяльти, дождавшись, когда конунг будет в хорошем настроении, заговорил с ним о том, что Олав Харальдссон хочет мира, что он также хочет взять в жены его дочь Ингигерд и что такое сватовство было бы лучшим путем к миру. Конунг разгневался и повелел Хьяльти никогда больше не заводить этого разговора.

Ингигерд, дочь конунга, однажды беседовала со своим отцом, и когда она обнаружила, что конунг был в хорошем настроении, то сказала она: "Какие у тебя планы в связи с вашей ссорой с Олавом Толстым? Многие люди жалуются сейчас на это бедствие. Некоторые говорят, что они потеряли имущество, некоторые – родичей, из-за норвежцев, и никто из ваших людей при таких обстоятельствах не может свободно приехать в Норег. Это было вовсе неоправданно, когда ты заявил свои права на владение Норегом. Страна эта – бедная и труднопроходимая, и народ в ней ненадежный. Люди там в стране хотят в конунги кого угодно, только не тебя. Теперь, если бы я могла советовать, тебе следовало бы оставить свои претензии на Норег, но сражаться лучше в Аустрвеге за то государство, которым владели раньше конунги свеев и которое недавно подчинил себе Стюрбьёрн, наш родич, а Олаву Толстому позволить владеть своей отчиной и заключить с ним мир". Конунг гневно отвечает: "Таков твой совет, Ингигерд, чтобы я отказался от власти в Нореге, а тебя отдал в жены Олаву Толстому. Нет, – говорит он, – этому не бывать. Напротив, зимой на тинге в Уппсале я объявлю всем свеям, что народ должен собраться в войско, раньше чем вскроется лед. Я отправлюсь в Норег и предам эту землю огню и мечу, и так отплачу им за их неверность" [Ibidem, 98-99].

Хьяльти тем временем часто беседовал с принцессой Ингигерд, рассказывал ей об Олаве Харальдссоне и о его обычаях и хвалил его, как только мог. Ингигерд нравилось слушать все это. И когда однажды Хьяльти спросил, не стоит ли Олаву Норвежскому прислать к ней сватов, Ингигерд ответила согласием. Еще больше укрепил ее в желании выйти замуж за Олава Норвежского ёталандский ярл Рёгнвальд Ульвссон, ее родственник по матери, также приехавший к Олаву Шведскому с целью заключить мир между конунгами.

Помочь норвежским посланникам сказать шведскому правителю все, с чем они приехали, взялся старый законоговоритель (logma?r) Торгнир Торгниссон, который собирался поехать вскоре на тинг в Упсалу. Тот тинг в Упсале, на котором законоговоритель и вооруженные бонды поддержали ярла Рёгнвальда и других сторонников Олава Норвежского, состоялся 15 февраля 1018 г. На нем было принято решение, что Ингигерд, дочь Олава Шведского, будет выдана замуж за норвежского конунга Олава Харальдссона. Анналы сообщают о том, что Ингигерд обещана Олаву Харальдссону, тоже под 1018 г. (26).

Свадьба должна была состояться той же осенью у границы между Швецией и Норвегией на восточном берегу реки Ёта-Эльв. Но когда Олав и сопровождающие его знатные норвежцы прибыли на условленное место, от конунга шведов никто туда не приехал, и не было от него никаких вестей. Олав Шведский, как стало очевидно, не сдержал своего слова.

Ранней зимой скальд Сигват отправился из Норвегии в Ёталанд к ярлу Рёгнвальду, чтобы разведать о планах Олава Шведского, и там он узнал из письма Ингигерд к Рёгнвальду, что к Олаву Шведскому приезжали послы конунга Ярицлейва (Ярослава Владимировича Мудрого, великого князя киевского с 1016 по 1054 г.) с востока из Хольмгарда (Новгорода) просить руки Ингигерд, дочери Олава, конунга свеев, для Ярицлейва, а также, что конунг Олав принял это очень хорошо. Таким образом, сватовство Ярослава, согласно саге, было начато летом или осенью 1018 г.

Одновременно со скальдом Сигватом к ярлу Рёгнвальду в Ёталанд приехала вторая дочь Олава Шведского – Астрид. Было решено сыграть ее свадьбу с Олавом Норвежским без ведома конунга Швеции. Астрид была согласна. "Сигват и его люди отправились обратно и приехали к Олаву в Борг незадолго до йоля"; Олав тоже согласился на этот брак. После йоля племянник Сигвата отправился в Ёталанд за невестой, и они вернулись в Норвегию "к сретенью". Тут и сыграли свадьбу, т. е. это произошло во второй половине февраля 1019 г.

Следующей весной приехали в Свитьод послы конунга Ярицлейва с востока из Хольмгарда, и ехали они, чтобы проверить то обещание, которое конунг Олав дал предыдущим летом: отдать Ингигерд, свою дочь, за конунга Ярицлейва. Конунг Олав повел этот разговор с Ингигерд и говорит, что таково его желание, чтобы она вышла замуж за конунга Ярицлейва. Она отвечает: "Если я выйду замуж за конунга Ярицлейва, то хочу я, – говорит она, – в свадебный дар себе Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему относится". И гардские послы согласились на это от имени своего конунга. Тогда сказала Ингигерд: "Если я поеду на восток в Гардарики, тогда я хочу выбрать в Свиавельди того человека, который, как мне думается, всего больше подходит для того, чтобы поехать со мной. Я также хочу поставить условием, чтобы он там на востоке имел не ниже титул, чем здесь, и ничуть не меньше прав и почета, чем он имеет здесь". На это согласился конунг, а также и послы. Конунг поклялся в этом своей верой, и послы тоже. Тогда конунг спросил Ингигерд, кто тот человек в его государстве, которого она хочет выбрать, чтобы следовать за ней. Она отвечает: "Этот человек – ярл Рёгнвальд Ульвссон, мой родич". Конунг отвечает: "Иначе я собирался отплатить ярлу Рёгнвальду за измену своему конунгу, за то, что он уехал в Норег с моей дочерью и отдал ее там в наложницы тому толстому человеку, который, как он знал, был нашим самым большим недругом; и за это этим летом он должен быть повешен". Ингигерд просила своего отца не нарушать клятвы, которую он дал ей, и к тому привели ее просьбы, что конунг говорит, что Рёгнвальд может свободно покинуть Свиавельди, но больше не попадаться конунгу на глаза и не возвращаться в Свитьод, пока Олав будет там конунгом. Ингигерд послала тогда людей к ярлу и велела рассказать ему эти новости, и назначила ему место, где они должны будут встретиться. А ярл тотчас собрался в путь и поскакал в Эйстра-Гаутланд, и добыл там себе корабли, и отправился со своим войском на встречу с Ингигерд, дочерью конунга. Поехали они все вместе летом на восток в Гардарики. Тогда вышла Ингигерд замуж за конунга Ярицлейва. Их сыновьями были Вальдамар, Виссивальд, Хольти Смелый. Княгиня Ингигерд дала ярлу Рёгнвальду Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему принадлежало. Рёгнвальд был там ярлом долго, и был он известным человеком. Сыновьями ярла Рёгнвальда и Ингибьёрг были ярл Ульв и ярл Эйлив [IF, XXVII, 147-148].

Брак Ярослава и Ингигерд был заключен в 1019 г.: эту дату называют исландские анналы [IA, 106, 316, 468]; она же восстанавливается и по хронологии "Круга земного". Тем не менее датировки этого брака в литературе различны и достаточно произвольны. Так, основываясь на "Пряди об Эймунде", А. И. Лященко восстанавливает 1016 г. [Лященко 1926б. С. 1069-1070]; М. Б. Свердлов ссылается на Лященко, но называет при этом 1015 г. [Свердлов 1970. С. 84], что за ним повторяет А.Б.Головко [Головко, 1988. С. 22]; П. П. Толочко без какой-либо аргументации говорит о 1014 годе [Толочко 1987. С. 55]. В работах Е. А. Рыдзевской принят 1020 г. [Рыдзевская 1940. С. 67, 70; Рыдзевская 1945. С. 58]. А. В. Назаренко находит в тексте Снорри Стурлусона основания для такой датировки, хотя сам он придерживается 1019 года [Назаренко 1991. С. 185, 186], каковой и мне представляется единственно верным [Джаксон 1994а].

По поводу сватовства Ярослава к шведской принцессе Ингигерд в научной литературе высказывалось предположение, что одной из причин, побудивших его заключить союз с Олавом Шведским, был военный поход по Восточному пути, совершенный ярлом Свейном Хаконарсоном в 1015 г. Ярослав якобы шел на этот брак для предотвращения возможных в дальнейшем агрессивных действий, которые, как и раньше (нападение на Ладогу ярла Эйрика Хаконарсона в 997 г.), предпринимались если не самим Олавом, то покровительствуемыми им его друзьями и гостями [Рыдзевская 1945. С. 56]. Отмечая нестабильную обстановку в Южном Приладожье на рубеже X-XI вв., отрицательно сказывавшуюся как на состоянии международной торговли, так и на безопасности Новгорода, исследователи также охарактеризовали брак между Ярославом Мудрым и Ингигерд как попытку устранения нестабильности. Ладожское ярлство в результате превратилось в своеобразную буферную зону между Скандинавией и Русью: став владением шведки Ингигерд, эта область оказалась защищенной от нападений шведов, а, будучи передана ярлу Рёгнвальду, другу Олава Норвежского, – и от нападений норвежцев [Богуславский 1993. С. 152].

Мне представляется, что причина здесь гораздо глубже. Период с 1018 по середину 1020-х гг. в целом отмечен усилением русско-шведских, равно как и русско-датских, связей, вызванным желанием Ярослава создать антипольскую коалицию в процессе борьбы за киевский стол [Назаренко 1984. С. 13-19; Мельникова 1988а. С. 47]. Именно как следствие этой политики и стоит рассматривать сватовство Ярослава к дочери Олава Шведского и последующую женитьбу на ней.

Передача Ладоги знатному скандинаву в начале XI в. не фиксируется никакими другими источниками, кроме "Саги об Олаве Святом" Снорри Стурлусона (во всех ее вариантах) и "Пряди об Эймунде". Тем не менее большинство исследователей признает достоверность присутствия в Ладоге в означенное время скандинавского правителя (27). Вероятно, причина такого единодушия кроется в том, что "сведения саг о Ладоге сходятся с нашей летописью в том, что в этом городе с примыкающей к нему территорией нет своего князя, в противоположность Новгороду, Полоцку и другим" [Рыдзевская 1945. С. 59]. Однако характер княжеского владения в Ладоге (или Ладожской волости) оценивается весьма неоднозначно.

Опираясь на работу Е. А. Рыдзевской, А. Н. Насонов пришел к выводу, что в первой половине XI в. киевские князья держали в Ладоге "наемного варяга-воина", которого "приходилось содержать", давая ему и его мужам жалование по договору [Насонов 1951. С. 70] (28). Правда, согласно саге, Рёгнвальд получает звание ярла, а условие договора Ингигерд таково, что Рёгнвальд должен иметь "не ниже титул и ничуть не меньше прав и почета", чем у себя дома. Аналогично и Эйлив (по "Красивой коже"), "взявший ярлство" после смерти Рёгнвальда, сам содержит свою дружину, будучи, вероятно, как и его отец, "обязан данью конунгу Ярицлейву" (о чем говорится в "Пряди об Эймунде").

Рёгнвальд Ульвссон был ярлом над Альдейгьюборгом... Он был великий вождь и обязан данью Ярицлейву конунгу, и дожил до старости [Flat., II, 217].

У Конунга Ярицлейва всегда были нордманны и свенские люди; и умер тогда ярл Рёгнвальд Ульвссон, а то ярлство взял ярл Эйлив. У него тоже было много нордманнов, и он давал им жалованье [по договору]. Это звание ярла давалось для того, чтобы ярл защищал государство конунга от язычников [Fask., 227].

Тем самым и Рёгнвальд, и Эйлив, в глазах авторов саг, облечены правом сбора дани в своем ярлстве (в Ладоге) и лишь какую-то определенную ее часть отдают конунгу. Более верным поэтому представляется прочтение приведенного текста М. Б. Свердловым, который заключил, что "Ярослав не только использовал скандинавов в качестве наемников, но и поручал им управление значительными областями русского государства" [Свердлов 1974. С. 64-65].

Г. С. Лебедев видит в Рёгнвальде "великокняжеского наместника" [Лебебев 1985. С. 215]; аналогично, как "наместника великой княгини", оценивает его А. Н. Кирпичников, замечая при этом, что "ладожские правители-шведы напоминали служилых князей" [Кирпичников 1988. С. 57]. В нашей совместной статье с Г. В. Глазыриной мы определили Ладожское "ярлство" как "условное держание" [Глазырина, Джаксон 1985]. Мы пытались показать, что, вероятно, в саге нашло отражение древнерусское кормление, фигурирующее в русских источниках лишь с XV в., но ведущее свое начало, по заключению ряда исследователей (С. В. Юшков, В. Т. Пашуто, М. Б. Свердлов), с более раннего времени, а здесь описанное в терминах норвежской вейцлы. Однако позднее, ссылаясь на вывод Н. Л. Пушкаревой, что женщина на Руси получила право владеть и распоряжаться недвижимостью, в том числе и землей, приблизительно с конца XII в. [Пушкарева 1989. С. 104-139], Глазырина заключила, что рассказ саги о свадебном даре конунга Ярицлейва "вряд ли является достоверным, поскольку противоречит данным об имущественно-правовом состоянии общества Скандинавии и Руси в начале XI в." [Глазырина 1994. С. 240-244]. Это мнение, однако, исследователями принято не было (29).

О том, как Ингигерд, стала женой русского князя, говорится, помимо "Круга земного", в значительном числе древнескандинавских источников конца XII – первой трети XIII в. (30): в "Истории о древних норвежских королях" монаха Теодорика, в "Обзоре саг о норвежских конунгах", в "Легендарной саге об Олаве Святом", в "Гнилой коже", в "Красивой коже", в "Отдельной саге об Олаве Святом" Снорри Стурлусона, а также в хронике бременского каноника Адама.

От источника к источнику мотив обрастал подробностями. Если монах Теодорик сообщил лишь, что Ярицлав "женился на Ингигерте, к которой... сам [Олав] сватался, но не смог взять в жены" [Theodricus, 30], не раскрывая причин, по которым брак не состоялся, то автор "Обзора" уже достаточно лаконично сформулировал ту версию, которая позднее была пространно изложена Снорри Стурлусоном: Ингигерд "была раньше обещана" Олаву Харальдссону, но "нарушил ее отец те обещания по причине гнева". Вопреки заключенному ранее договору, Олав Шведский выдал Ингигерд "за Ярицлава, конунга Аустрвега" [Agrip, 26].

В "Легендарной саге" возникла еще одна тема, которая получила затем развитие у Снорри, – предварительные переговоры между русским князем и шведским конунгом. Правда, если здесь речь идет о том, что "полетели послания между ними" [Leg. s., 40], то в "Круге земном" говорится о двух посольствах, направленных Ярославом в Швецию. В "Легендарной саге" также сообщается, что Олав отдал свою дочь в жены Ярицлейву "с большим богатством". Казалось бы, эта ремарка саги нигде более не нашла развития. Но, когда Снорри Стурлусон рассказывает о том, что Ингигерд получает в качестве свадебного дара Альдейгьюборг (Ладогу) и то ярлство, которое к ней относится, он обозначает свадебный дар Ярицлейва термином tilgjof [IF, XXVII, 147], известным по древнейшему норвежскому областному судебнику второй половины XII в. – "Законам Гулатинга", – нормы которого распространялись на юго-западную часть Норвегии. Условия, на которых невесте передавался tilgjof, были вполне традиционны: величина приданого, положенного шведской стороной за Ингигерд, должна была равняться стоимости Ладоги с прилегающими к ней землями (если таковая могла быть определена) или, что вероятнее, стоимости доходов, получаемых с данной территории. Таким образом, "большое богатство", принесенное с собой на Русь принцессой Ингигерд, в рассказе Снорри подразумевается (31).

В древнерусских источниках сведений о жене Ярослава Владимировича совсем мало. Имя ее мы встречаем в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона (1040-е гг.), где будущий митрополит обращается к покойному князю Владимиру со словами: "Виждь и благоверную сноху твою Ерину (т. е. Ирину. – Т. Д.)" (32). Ингигерд иногда отождествляют с Анной, поскольку, согласно поздней новгородской традиции, так звалась жена Ярослава и мать Владимира. Но это мнение ошибочно (33). Подтверждением того факта, что жена Ярослава Ингигерд получила на Руси имя Ирина, служит летописное сообщение 1037 г. об основании Ярославом Мудрым монастырей св. Георгия и св. Ирины, ибо, как известно, Георгием назывался в крещении сам Ярослав, а Ириной могла стать в православном крещении скандинавская принцесса (34).

Единственное, что еще известно об Ингигерд – это дата ее смерти. В "Повести временных лет" под 1050/1051 г. сообщается: "Преставися жена Ярославля княгыни" [ПСРЛ. Т. I . Л., 1927. Стб. 155; Т. II. СПб., 1908. Стб. 143].

В ряде мест в сагах мы встречаем намек на существование между Ингигерд и Олавом Харальдссоном неких теплых чувств и взаимной привязанности. Так, "Прядь об Эймунде" заканчивается такой фразой:

И когда Олав Святой Харальдссон был в Гардарики, был он у Рёгнвальда Ульвссона и между ними была самая большая дружба, потому что все знатные и славные люди очень ценили Олава конунга, когда он был там, но всех больше Рёгнвальд ярл и Ингигерд княгиня, потому что они любили друг друга тайной любовью" [Flat., II, 218].

Эта не вполне ясная фраза с уверенностью прочитывается Ф.А. Брауном как указание на вполне определенные взаимоотношения Ингигерд и Олава Норвежского, поскольку о том же говорят и более ранние источники: "История" Теодорика, "Обзор" и "Красивая кожа" [Braun 1924. S. 182-185].

В "Гнилой коже" рассказывается о том, как Ярицлейв построил великолепные палаты и ждал от своей жены Ингигерд слов восхищения. Однако она произнесла следующее:

"Господин, – говорит она, – эта палата хорошо устроена, и мало найдется примеров такого же убранства, или лучшего, и чтобы столько богатства было в одном доме, или столь много хороших вождей и храбрых людей. Но все-таки лучше устроена та палата, в которой сидит конунг Олав Харальдссон, хотя она стоит на одних столбах". Конунг рассердился на нее и сказал: "Унижение звучит в таких словах, – сказал он, – и вновь ты показываешь свою любовь к конунгу Олаву," – и дал ей пощечину [Msk., 2].

Примирение между супругами было достигнуто лишь ценой того, что Ярослав согласился на просьбу Ингигерд взять на воспитание сына Олава Харальдссона. Примечательны, слова, произнесенные Олавом Харальдссоном, когда он отправлял юного Магнуса на Русь:

"...думается мне, что нигде моему сыну не будет лучше, чем у конунга Ярицлейва и княгини, которую я знаю как самую выдающуюся из женщин и более чем дружелюбно расположенную ко мне" [Ibidem, 3] (35).

Бегство Олава Харальдссона в Гардарики (1029 г.)

Снорри подробно рассказывает о проведении Олавом христианизации Норвегии, о подчинении Оркнейских островов, об отношениях с Исландией, Гренландией и Фарёрскими островами. Он фиксирует перемещения конунга Олава по стране; время ("осенью", "в начале зимы", "весной") и место пиров, тингов и пр.; остановки на зиму. В ряде случаев Снорри сообщает, в какой год (или зиму) с начала правления Олава произошло то или иное событие. Тем самым, даже при отсутствии привычных современному читателю ссылок на летосчисление, история Олава Харальдссона очень строго выдержана с хронологической точки зрения, что можно видеть из дальнейшего краткого пересказа саги.

Осенью того же года (1019), когда он женился на Астрид, Олав заключил мир со своим тестем Олавом Шведским. Олав тогда был конунгом Норвегии пять лет. Зиму он провел в Нидаросе, а весной (1020 г.) отправился на север. Следующую зиму он снова провел в Нидаросе. На Пасху (1021 г.) он устроил большой пир. Отправившись в Мэрин, Олав убил Эльвира из Эгги, готовившего жертвенный пир. К тому времени Олав был конунгом семь лет. В ту зиму (1021/22 г.) умер Олав Шведский. Весной (1022 г.) Олав отправился в Тунсберг. Конунг провел осень и начало зимы в Борге. На Пасху (1023 г.) Асбьёрн убил Торира Тюленя в присутствии конунга. Весной Олав отправился по пирам по Хёрдаланду, а осенью – в Вальдрес. Зиму (1023/24 г.) он провел в Нидаросе – это была десятая зима с тех пор, как он стал конунгом Норвегии. (Как можно видеть, хронологических сбоев нет: действительно, Олав вернулся в Норвегию осенью 1014 г., и зима 1023/24 г. для него – десятая.) Весной (1024 г.) у Олава родился сын, которого назвали Магнусом. Летом Олав поплыл на юг вдоль берега, осень провел в Вике, зиму – в Упплёнде. "Весной он отправился в Тунсберг и долго там пробыл" [Круг Земной. С. 235-279]. Так Снорри подвел нас к весне 1025 г., когда Кнут Великий, в то время конунг Англии и Дании, высказал свои претензии на Норвегию. "Посланцы везли с собой письмо с печатью Кнута конунга англов. Той же весной они приплыли в Тунсберг к конунгу Норвегии Олаву, сыну Харальда" [Там же. С. 280]. Анналы, в свою очередь, датируют это событие 1025 г. (36).

Олав провел лето в Вике, осенью он через гонцов сносился с Энундом, шведским конунгом, предлагая ему заключить союз против Кнута. Зиму (1025/26 г.) Олав провел в Сарпсборге. Зимой он вступил в товарищество с халогаландцем Карли для поездки на север в Бьярмаланд, куда Карли и отплыл ранней весной (1026 г.). Возвращаясь назад с выторгованными и награбленными богатствами, Карли был убит Ториром Собакой [Круг Земной. С. 283-287]. Анналы сообщают об убийстве Карли под 1026 г. [IA, IV (s. 107), VIII (s. 317)].

После зимы, проведенной в Сарпсборге, конунг Олав отправился весной (1026 г.) в Конунгахеллу и встретился там с шведским конунгом Энундом. Зиму Олав провел в Нидаросе, и "это была тринадцатая зима с тех пор, как Олав конунг стал конунгом Норвегии" (1026/27 г.) [Круг Земной. С. 287-291]. Весной (1027 г.) конунг Олав отправился из Нидароса собирать ополчение по стране. С большим отборным войском Олав двинулся в Данию. Там он встретился с Энундом, конунгом шведов. Узнав об этом, Кнут Великий с огромным войском отправился из Англии на восток. Олав и Энунд повернули в Сканей. Битва шведского и норвежского конунгов с Кнутом Великим произошла на реке Хельге [Там же. С. 303-313]. Анналами эта битва приурочена к 1027 г. (37).

Кнут был с большим войском в Эйрарсунде, шведы отправились по домам, а конунг Олав послал своих людей отвести корабли на восток в Кальмарнир в Швеции, сам же отправился в Норвегию по суше через Ёталанд. Зиму (1027/28 г.) конунг провел в Сарпсборге. Когда Олав приехал в Тунсберг, он "потребовал, чтобы ему поставили людей и корабли", но делалось это не слишком охотно. "Становилось ясно, что народ в стране больше не был верен своему конунгу". Кнут Великий, собрав войско (1028 г.), приплыл в Норвегию; он созывал тинги, и его провозглашали конунгом. Он давал земли в лен и деньги. "Кнут конунг подчинил себе всю Норвегию" [Круг Земной. С. 316-326]. Анналы сообщают об этом под 1028 и 1029 гг. (38).

Когда Олав узнал, что Кнут уплыл в Данию, он вернулся в Тунсберг. Начиналась зима. Перед йолем он вышел в море и сразился с Эрлингом Скьяльгссоном, в результате чего Эрлинг был убит. Сыновья Эрлинга стали собирать войско; ярл Хакон с большим войском поджидал Олава в Тронхейме. Олав пристал к берегу в Валльдале, сошел на берег и двинулся по суше через каменный завал в Лесьяр [Круг Земной. С. 328-334]. "К тому времени Олав пробыл конунгом Норвегии пятнадцать лет, считая тот год, когда он правил страной вместе со Свейном ярлом, и тот год, о котором только что рассказывалось и который кончился после йоля, когда конунг оставил свои корабли и сошел на берег, как уже было сказано. Об этих годах его правления первым написал священник Ари Мудрый, сын Торгильса" [Там же. С. 334]. Итак, к концу 1028 г. Олав Харальдссон пробыл конунгом Норвегии пятнадцать лет (1014-1028), а единоличным правителем – четырнадцать лет (1015-1028), так как ярл Свейн покинул страну весной 1015 г.

Конунг Олав по суше пришел в Швецию, там провел весну, а "когда наступило лето, конунг стал собираться в дорогу". Он поплыл в Гардарики (на Русь) и был там, соответственно, летом или осенью 1029 г.

Практически все древнескандинавские источники, излагающие историю жизни Олава, сообщают о его бегстве от своих политических противников в Норвегии на Русь (39) (по хронологии "Круга земного" и анналов, в 1029 г.). Более того, о пребывании Олава на Руси сообщают скальды, что, в силу специфики скальдического стиха [Джаксон 1991. С. 79-108], не позволяет сомневаться в достоверности по меньшей мере самого этого факта (40), который древнерусским источникам не известен.

Причина бегства Олава на Русь, пространно изложенная Снорри Стурлусоном, обозначается уже в ранних источниках: монах Теодорик сообщает, что "король Канут пришел с неисчислимым войском", а в житии Олава говорится, что, "будучи не в состоянии противостоять множеству [врагов], он ушел в Русцию, считая разумным уступить на время".

Хальвдан Кут на основании очень нехарактерного сообщения "Истории Норвегии" о зимовках Олава во время его юношеских походов в Хольмгардии (Новгороде) заключил, что именно по этой причине Олав в конце своей жизни тоже отправился на Русь [Koht 1921. S. 125]. Однако следует подчеркнуть, что "История Норвегии" – единственный из источников, содержащих сведения об Олаве Святом, который не говорит о его бегстве на Русь в 1029 г. Так что, вероятнее всего, в том раннем сообщении была контаминирована информация о грабежах Олава в юности в Аустрвеге и о его спасении от войска Кнута и внутринорвежских сил на Руси. Причина выбора Олавом места временного укрытия с легкостью вычленяется из известий "Древнейшей саги", "Легендарной саги", "Круга земного": это родственные связи посредством браков между Ярославом и Олавом, ибо женаты они были на сестрах – Ингигерд и Астрид, соответственно.

Думаю, что М. Б. Свердлов справедливо объясняет бегство на Русь норвежских вождей, потерпевших поражение в борьбе за власть у себя на родине, "активным участием Руси в политической жизни Скандинавии" [Свердлов 1974а. С. 62].

В источниках рассказывается о попутчиках Олава (наиболее полный перечень их дает "Древнейшая сага"), о маршруте (через Швецию) и сроках его путешествия (в Швеции он был зимой; весной/летом он отправился на восток в Гардарики, где и провел следующую зиму). Резко в этой части отличается информация "Саги о гутах", единственной дошедшей до нас шведской саги. В ней говорится, что Олав бежал из Норвегии "на кораблях" (по всем прочим источникам, он перебрался в Швецию по суше и только там раздобыл себе корабль), приплыл на Готланд (чего тоже нет в исландских сагах) и после долгой стоянки на острове уплыл в Хольмгард. Существует вполне логичное мнение, что составитель "Саги о гутах" контаминировал информацию о двух или более посещениях Олавом Готланда [von Pernler 1981. S. 102-103]. Снорри описывает его путешествие следующим образом:

О поездке конунга Олава следует сказать, что он отправился сначала из Норега на восток через Эйдаског до Вермаланда и далее в Ватсбю, и оттуда через тот лес, который лежит на пути, и добрался до Нерики. Там жил богатый и могущественный человек, которого звали Сигтрюгг. Иваром звался его сын, который позднее стал достойным человеком. Там, у Сигтрюгга, конунг Олав провел весну. А когда настало лето, собрался конунг в дорогу и взял себе корабль. Отправился он летом в путь и не останавливался, пока не добрался на восток в Гардарики к конунгу Ярицлейву и княгине Ингигерд. Королева Астрид и принцесса Ульвхильд остались в Свитьод, а с собой на восток конунг взял Магнуса, своего сына [IF, XXVII, 328].

Отсутствие деталей и тот лаконизм, с каким описывается жизнь Олава на Руси, с очевидностью указывают на то, что авторы саг не располагали никакой конкретной информацией по этому поводу. Монах Теодорик сообщает, что Олав прожил на Руси один год и был "с почетом и весьма любезно принят королем Ярицлавом"; жития Олава говорят, что он прожил там "долго", отмечают, что Олав был принят с почетом и что он оставил местным жителям "образец достойной жизни"; в "Красивой коже" тоже говорится о "хорошем приеме", но, вслед за "Древнейшей сагой", здесь речь идет только о "следующей зиме", проведенной Олавом на Руси. В "Легендарной саге" мотив получает дальнейшее развитие: Ярослав и Ингигерд просят Олава "взять такую часть их государства, какую он хочет", и Олав принимает их предложение. Снорри, следуя за автором "Легендарной саги", все же уточняет:

Конунг Ярицлейв хорошо встретил конунга Олава и предложил ему остаться у него и взять там столько земли, сколько ему нужно, чтобы содержать свое войско. Конунг Олав охотно согласился на это и остался там [Ibidem].

Проступающая здесь тенденция авторов саг на преувеличение роли знатного скандинава на Руси еще более очевидна в рассказе Снорри Стурлусона об отъезде Олава с Руси и сделанном ему Ярославом предложении остаться и взять в управление часть его государства, о чем речь пойдет ниже.

Реальным подтверждением пребывания Олава Харальдссона на Руси (в Гардах) считаются сообщающие об этом скальдические строфы. Одна из них, цитируемая Снорри Стурлусоном, принадлежит Бьярни Халльбьярнарсону.

Бьярни по прозвищу Скальд Золотых Ресниц – исландский скальд середины XI в. Его поэма "Флокк о Кальве" сочинена ок. 1050 г. В "Отдельной саге об Олаве Святом" (41) и в "Круге земном" сохранилась 3-я строфа этой поэмы [Skj., A, I, 394]. Снорри рассказывает о том, как после отъезда Олава Харальдссона на Русь лендрманны в Норвегии продолжали переходить на сторону Кнута Великого. Ярл Хакон, сторонник Кнута, предложил Кальву Арнасону стать его человеком, и Кальв согласился, получив "от него большие владения в лен". А весной (1029 г.) он отправился к Кнуту Великому. В подтверждение своих слов Снорри приводит строфу из "Флокка о Кальве":

Конунг направил без колебаний свой корабль на восток за море. Рьяному в битве брату Харальда пришлось посетить Гарды. И мне совсем непривычно собирать небылицы о поступках людей: по вашем расставании ты вскоре свиделся с Кнутом [IF, XXVII, 333-334].

Содержание висы, однако, шире, и в ней говорится, помимо прочего, что "рьяному брату Харальда", т. е. сводному брату Харальда Сигурдарсона Олаву Харальдссону "пришлось посетить Гарды". Виса, тем самым, указывает на вынужденное бегство Олава на Русь. Как можно думать, речь в ней идет о последних годах жизни Олава, а не о его юности, поскольку лишь к концу его правления начался переход лендрманнов (и в частности Кальва, которому посвящена эта поэма) на сторону Кнута Великого.

Чудеса Св. Олава на Руси

Исцеление Олавом в Гардарики мальчика с нарывом в горле

Мотив исцеления Олавом мальчика принадлежит к числу рассказов о чудесах Св. Олава, которые начали возникать вскоре после его смерти. Чудеса упоминаются в скальдических стихах, созданных в 1030-1040-х гг.; о них рассказывается в скальдической поэме Эйнара Скуласона "Солнечный луч", в житии Св. Олава, принадлежащем архиепископу Эйстейну, в "Древненорвежской книге проповедей", в "Легендарной саге об Олаве Святом"; о некоторых чудесах говорит и Снорри Стурлусон (42). Всего известно четыре "русских" чуда Олава: два прижизненных (возможно, но очень сомнительно, что речь идет об одном чуде) и два посмертных.

Исцеление Олавом мальчика в Гардарики относится к одному из немногих прижизненных чудес Олава:

Так говорится, что в Гардарики был такой случай, тогда когда там был конунг Олав, что у сына одной знатной вдовы образовалась опухоль в горле и мучила она его так сильно, что мальчик не мог глотать пищу, и считали его смертельно больным. Мать мальчика пошла к княгине Ингигерд, поскольку она была с ней знакома, и показала ей мальчика. Княгиня говорит, что она не знает никакого лечения, чтобы помогло. "Пойди, – говорит она, – к конунгу Олаву – он здесь лучший лекарь – и попроси его провести руками по больному месту у мальчика, и сошлись на мои слова, если он не будет соглашаться".

Она сделала так, как сказала княгиня. И когда она пришла к конунгу, тогда говорит она, что сын ее смертельно болен, что у него опухоль в горле, и попросила она провести по опухоли руками. Конунг говорит ей, что он не лекарь, попросил ее пойти туда, где есть лекарь. Она говорит, что ее сюда прислала княгиня, – "и она просила меня передать ее слова, чтобы ты лечил так, как ты умеешь, и сказала она мне, что ты здесь, в этом месте, – лучший лекарь". Тогда конунг согласился и провел руками по горлу мальчика и долго ощупывал опухоль, до тех пор пока мальчик не открыл рот. Тогда конунг взял хлеб и отломил немного, и положил крестом у себя на ладони, затем положил он это в рот мальчику, и тот проглотил. И с этого момента прошла вся боль в горле. Через несколько дней он был совсем здоров. Его мать была очень счастлива, а также другие родичи и знакомые мальчика. Тогда из-за этого стали поначалу думать, что у конунга Олава такие способные к лечению руки, как у тех людей, которые владеют этим искусством и о которых говорят, что у них хорошие руки, но позднее, когда всем стало известно о его чудесах, тогда это было воспринято как настоящее чудо [IF, XXVII, 341-342].

Этот сюжет, как отмечает Е. А. Мельникова, носит сугубо бытовой характер, направлен исключительно на прославление святого и принадлежит к самой распространенной в светской литературе категории чудес [Мельникова 1996. С. 92-106].

Сопоставление текстов "Легендарной саги" и "Круга земного" демонстрирует развитие сюжета. В "Легендарной саге" Ингигерд, отправляя мать больного мальчика к Олаву, говорит, что люди не зовут его лекарем, а после исцеления следует ремарка: "И назвали его тотчас в городе так". В "Круге земном" Ингигерд говорит: "Пойди... к конунгу Олаву – он здесь лучший лекарь".

По общему мнению исследователей, об этом чуде Олава не сообщается ни в каких других источниках (43). Однако Анне Хольтсмарк полагает [Holtsmark 1937. S. 122, anm. 2], что именно о нем идет речь в висе скальда Сигвата Тордарсона.

Виса скальда Сигвата Тордарсона о святости Олава и о его чуде в Гардах

Только Снорри Стурлусон (44) приводит строфу скальда Сигвата для подтверждения рассказа о том, что у Олава после смерти волосы и ногти продолжали расти, как у живого:

[После перенесения тела конунга Олава в церковь Клемента в Нидаросе и объявления Олава святым произошло много чудес.] Епископ оберегал святость конунга Олава, обрезал его волосы и ногти, так как они росли, как бывало и тогда, когда он жил в этом мире. Так говорит скальд Сигват: "Я не лгу, если у Олава выросли волосы, как у живого человека; охотнее всего превозношу я людей конунга в моей песни. Но особенно того человека, который узрел видение: волосы, которые выросли из светлого черепа; в Гардах избавил он от страданий Вальдамара". [Следует несколько вис из песни скальда Торарина Славослова о чудесах Святого Олава.] [IF, XXVII, 405-406].

В цитируемом здесь фрагменте приводится 23-я строфа "Поминальной драпы об Олаве Святом", созданной ок. 1040 г. скальдом Сигватом Тордарсоном (ок. 995-1045) [Skj., A, I, 263]. В строфе идет речь о каком-то, вероятно, прижизненном, чуде Св. Олава. Виса по-разному прочитывается исследователями. Если Финнур Йоунссон [Skj., B, I, 244] считает, что речь идет о возвращении Вальдамару зрения (45), то А. Хольтсмарк [Holtsmark 1937. S. 122, anm. 2] усматривает здесь избавление Вальдамара от боли, страдания (46).

Содержание строфы, неясное само по себе, не проясняется и при анализе более широкого контекста: нигде в сагах не говорится о "страданиях Вальдамара", от которых бы его избавил конунг Олав. Хольтсмарк, однако, полагает, что сообщение скальда относится к рассказу о том, как Олав вылечил мальчика от нарыва в горле (см. выше), хотя имя мальчика в саге и не названо [Holtsmark 1937. S. 122, anm. 2].

Принципиально важно наблюдение Е.А.Мельниковой, что, хотя рассказ и не поддается исторической интерпретации, показателен сам факт того, что уже ок. 1040 г. возник рассказ о чуде Олава, локализуемом на Руси, и произойти это могло только в среде скандинавских поселенцев и путешественников на Руси, имевших к тому же тесные и постоянные контакты с Норвегией [Мельникова 1996].

Чудо иконы Св. Олава при пожаре в Хольмгарде (Новгороде)

В житии Св. Олава, принадлежащем архиепископу Эйстейну, в "Древненорвежской книге проповедей", в "Легендарной саге" и в версии "Отдельной саги" по "Книге с Плоского острова" описывается чудо иконы Олава (47), принадлежащее к посмертным чудесам святого:

В некоем городе Русции, который называется Хольмегардер, вдруг случился такой пожар, что, казалось, городу угрожает полное уничтожение. Его жители, лишившись от чрезмерного страха самообладания, толпами стекаются к некоему латинскому священнику по имени Стефан, который там же служил в церкви Блаженного Олава. Они надеются в такой крайней нужде воспользоваться помощью блаженного мученика и проверить наверняка то, что они узнали о нем по слухам. Священник же, нисколько не медля, идет навстречу их пожеланиям, берет в руки его образ и выставляет его против огня. И вот, и огонь не распространяется дальше, и прочая часть города освобождается от пожара [Acta, 142] (48).

Два латинских и три древнескандинавских текста практически тождественны. Несколько сокращен по сравнению с остальными вариантами текст "Легендарной саги" (в ней отсутствует мотивировка обращения людей к священнику церкви Св. Олава).

Спасение горящего города при помощи иконы патрона находящейся в городе церкви является общим местом в рассказах о чудесах святых. Аналогично в "Отдельной саге об Олаве Святом" по "Книге с Плоского острова" содержится рассказ о пожаре в торговом городе (в том городе, где был похоронен конунг Олав) во времена конунга Магнуса Голоногого: огонь разошелся широко, и тогда из церкви была вынесена рака с останками конунга Олава и противопоставлена огню, и огонь не пошел дальше [Flat., II, 499]. Для нас же этот мотив важен тем, что он содержит указание на существование в Новгороде церкви Св. Олава.

Впрочем, о наличии в Новгороде варяжской церкви Св. Олава говорит и еще один весьма важный скандинавский источник. Это – руническая надпись из Шюсты (в Упланде), сообщающая о некоем Спьяльбуде, который "умер в Хольмгарде в церкви [святого] Олава" [Мельникова 1976. № 89; Мельникова 1984. С. 131]. Русские летописи отмечают существование варяжской церкви (или церквей) в Новгороде, но без имени патрона [Аннинский 1940. С. 157]. Так, Новгородская летопись под 1152 г. сообщает о пожаре "въ сред Търгу", в котором "церквии съгоре 8, а 9-я Варязьская" [НПЛ. С. 29], под 1181 г. – что "зажьжена бысть церкы от грома Варязьская на Търговищи" [Там же. С. 37], под 1217 г. – что "въ Варязьскои божници изгорЉ товаръ вьсь варязьскыи бещисла" [Там же. С. 57], а под 1311 г. – что церквей "каменых 6 огоре, 7-я Варяжьская" [Там же. С. 93]. Анализ более поздних источников (древней скры новгородского двора, латинской и немецкой редакций договора 1270 г. и летописей) приводит исследователей к выводу о существовании в Новгороде с конца XII в. двух торговых иноземных дворов: немецкого с церковью Св. Петра и готского с церковью Св. Олава (49). Е.А.Рыбина на основании совокупного рассмотрения повести о новгородском посаднике Добрыне и целого комплекса разнообразных письменных сообщений заключает, что "Готский двор с церковью св. Олафа на нем был основан в Новгороде не позднее первого десятилетия XII в." [Рыбина 1978. С. 79-85].

Если согласиться с принятой в науке датировкой рунической надписи из Шюсты 90-ми годами XI в., равно как и с таким прочтением этой надписи (О. фон Фрисен, Е. А. Мельникова), что Спьяльбуд "умер в Хольмгарде в церкви Олава" (а не "в дружине Олава", как полагал С. Бюгге, или "при путешествии Олава в Грецию", как читал это место Р. Дюбек) (50), то получается, что скандинавские источники дают еще более раннюю датировку основания церкви святого Олава в Новгороде, ибо церковь в таком случае должна была быть построена "между 1030 г. (смерть Олава Харальдссона) и 90-ми годами XI в." [Мельникова 1974. С. 177] (51). Однако строгая аргументированность вывода Е. А. Рыбиной о том, что церковь святого Олава на Готском дворе строилась в годы жизни посадника Добрыни, т. е. в начале XII или на рубеже XI-XII вв. [Рыбина 1986. С. 19], ставит под сомнение либо датировку камня из Шюсты, либо предложенное О. фон Фрисеном прочтение высеченной на нем надписи.

Существование скандинавского купеческого двора в Новгороде указывает на то, что к XII в. торговые связи Руси и Скандинавии носили в известной мере постоянный, регламентированный характер. Исследователи внешней торговли Древней Руси отмечают, что, "как ни скудны источники, они позволяют заключить, что уже в ту далекую пору складывались относительно устойчивые системы межгосударственных торговых союзов" [Новосельцев, Пашуто 1967. С. 108] (52). Письменные памятники фиксируют отдельные нарушения торговых соглашений. Новгородская первая летопись под 1134 г. отмечает, что "рубоша новгородць за моремь въ Дони (в Дании. – Т. Д.)" [НПЛ. С. 23]. А под 1188 г. – что "рубоша новгородьце Варязи на Гътехъ" [Там же. С. 39]; в ответ на это Новгород разорвал торговый мир: "не пустиша из Новагорода своихъ ни единого мужа за море, ни съла въдаша Варягомъ, нъ пустиша я без мира" [Там же].

Чудесное исцеление немого раба в церкви Св. Олава в Хольмгарде

Мотив встречается в тех же источниках, что и чудо иконы (53), за исключением версии "Отдельной саги" по "Книге с Плоского острова":

Один варяг на востоке в Гардах купил себе одного молодого раба. И был тот немой и не мог говорить, однако был он разумный и искусный во многих вещах. И не знал ни один человек, какого он рода, потому что он не мог сказать этого, даже если его об этом спрашивали. Все же многие люди говорили, что он, должно быть, норвежец, потому что он изготовлял оружие, как они, и украшал его, как делали одни варяги. И вот этот несчастный человек со своим слабым здоровьем повидал многих господ. И как всегда может случиться, это привело к тому, что некий купец освободил его и дал ему свободу по причине мягкосердечия. Тогда отправился он по своей воле и прибыл в тот город, который зовется Хольмгард. И дала ему приют одна хорошая женщина. И прожил он там много дней. А эта хорошая женщина всегда посещала все богослужения, обращенные к конунгу Олаву. И почитала она этого великого и милосердного конунга с великой любовью и верой. И вот однажды ночью, когда она заснула, явился ей Олав Святой и так сказал ей, что тот юноша должен последовать за ней на следующий день к заутрене. Она сделала так, как он повелел, привела его с собой на службу в церковь. И как только он пришел в церковь, стал его клонить сон, и лег он и заснул, пока священники служили службу. Вслед за тем он увидел во сне того самого человека, и подошел тот к нему в той же самой одежде и в том же обличье, в котором являлся прошлой ночью той женщине. И дал ему речь и исцеление своей милостью и милосердием всемогущего Бога при помощи святого конунга Олава [Leg. s., k. 124].

Совершенно очевидно, что тексты жития Олава и "Легендарной саги" взаимосвязаны. Как и в чуде иконы, здесь содержится свидетельство существования в Новгороде церкви Св. Олава. Е.А.Мельникова не без основания полагает, что выдвижение церкви в качестве посредника при совершении чуда указывает на "храмовый" характер этих рассказов и дает возможность предположить, что они возникли в кругу клира или прихожан церкви Св. Олава в Новгороде [Мельникова 1996].

Отъезд Олава Харальдссона из Гардарики (1030 г.)

Причина, по которой Олав покинул Русь

О возвращении Олава Харальдссона из Гардарики, равно как и о его поездке туда, упоминается, за исключением "Истории Норвегии" и "Обзора", во всех источниках данного круга (54). Однако объем информации в них далеко не одинаков. В "Легендарной саге", в "Красивой коже" и в различных редакциях саги Снорри Стурлусона рассказывается о том, чтo заставило Олава вернуться в Норвегию, а именно – известие о гибели ярла Хакона. Дело в том, что ярл Хакон стал правителем страны после отъезда Олава. Летом 1029 г. он приплыл в Англию за своей невестой, а в обратный путь собрался "только поздней осенью", и корабль его затонул. Узнав об этом, Бьёрн Окольничий отправился на Русь за конунгом Олавом и приехал туда "зимой на самый йоль" (декабрь 1029 г.). Под 1029 г. анналы сообщают о том, что Олав прибыл на восток в Гарды, а ярл Хакон утонул (55).

Согласно "Красивой коже", за Олавом, живущим в Гардарики, едут "многие его друзья с севера из Норега". В рукописи A логика изложения явно нарушена: сначала говорится, что к Олаву поехали друзья, и он узнал новости; тут же излагаются и сами новости: утонул ярл Хакон, и осенью об этом стало известно в Норвегии; несколько дальше повторно сообщается (почти дословно по тексту "Легендарной саги"). "после этого послали друзья конунга Олава ему слово, что в стране той нет правителя". Более того, топоним Аустррики используется здесь не в том значении, которое характерно для "Красивой кожи". Создается впечатление, что в рукописи A сведены воедино данные разных источников, тем более что в рукописи B этого повтора нет.

Логично построенный рассказ Снорри о том, как Бьёрн Окольничий собрался в дорогу после того, как стало известно о гибели ярла Хакона, а это случилось осенью, – интересен описанием пути (то на лошадях, то на корабле) из Норвегии на Русь и временем на него затраченным ("зимой на йоль", т. е. к двадцатым числам декабря, Бьёрн прибыл на Русь к конунгу Олаву).

Бьёрн Окольничий узнал те новости, о которых уже говорилось, что ярл Хакон утонул. Тогда он изменил свое мнение, он раскаялся в том, что нарушил верность конунгу Олаву. Он посчитал себя свободным от того договора, который он дал на верность ярлу Хакону. Бьёрну подумалось, что теперь появляется надежда, что к власти вновь придет конунг Олав, если он вернется в Норег, поскольку там тогда не было правителя. Бьёрн быстро собрался в путь и взял с собой несколько человек, двигался он затем день и ночь, то на лошадях, когда это было возможно, то на корабле, если это было необходимо, и не останавливались они в своей поездке, пока не прибыли зимой на йоль в Гардарики к конунгу Олаву, и был конунг очень рад, когда Бьёрн его нашел. Конунг тогда узнал многие новости с севера из Норега. Бьёрн говорит, что ярл утонул и в стране не было правителя. Эти новости обрадовали всех тех, кто последовал за конунгом Олавом из Норега и у кого там были владения, родичи и друзья, и кто, в тоске по дому, стремился вернуться домой. Многие другие новости из Норега рассказал Бьёрн конунгу, те, о которых ему было любопытно узнать. [Бьёрн рассказал конунгу о тех, кто ему изменил, и признался в своей неверности.] [IF, XXVII, 338]

О языческой Вулгарии

Снорри Стурлусон рассказывает о предложении, сделанном Олаву Ярицлейвом и Ингигерд в тот момент, когда Олав собрался отправиться назад в Норвегию, – остаться у них и взять в управление некое языческое государство. Этот стереотипный рассказ явно ориентирован на возвеличение знатного скандинава за пределами Скандинавии:

С тех пор как конунг Олав приехал в Гардарики, он много заботился и размышлял о том, какое решение ему принять. Конунг Ярицлейв и княгиня Ингигерд просили конунга Олава остаться у них и взять то государство, которое зовется Вулгариа (Vulgaria), и это часть Гардарики, и был народ в той стране языческий. Конунг Олав раздумывал над этим предложением, и когда он рассказал о нем своим людям, тогда все они стали отговаривать его оставаться там и убеждали его отправиться на север в Норег, в свое государство. У конунга также был план сложить с себя звание конунга и отправиться далеко в Йорсалир или в другие святые места и принять обет послушания. Но чаще всего он думал о том, нет ли какой возможности, чтобы вернуть свое государство в Нореге [Ibidem, 339].

Если прочитать известие саги о подвластной русскому князю языческой стране Вулгариа буквально, т. е., полагая, что можно в данном случае рассчитывать на линейную информацию, то результат оказывается плачевным. Некоторые переводчики саг, совершенно очевидно, лишь на основании звукового сходства и смутного представления о существовании некогда некоей Волжской Булгарии, отождествляют Вулгарию саги с этим государством. Так, в указателе ко всем томам весьма квалифицированного издания исландских саг, увидевшего свет в первой половине прошлого века, на слово Vulgaria читаем: "Область или район в Гардарики, теперь – в России, на востоке в бассейне реки Волги, там где она, сделав изгиб в районе Казани, поворачивает на юг. Страна эта простиралась на юг дальше Саратова, столицей ее был Булгар, а жители назывались булгарами" [Fms., XII, 372]. Издатель древнеисландского текста "Круга земного" Бьярни Адальбьярнарсон в указателе отметил, что это – "Великая Булгария в бассейнах Волги и Камы" [IF, XXVII, 478]; переводчик "Круга земного" на английский язык Ли М. Холландер отметил в подстрочном примечании, что "это – Великая Булгария, область в среднем течении Волги" [Hollander 1964. P. 483, ch. 187, note 1]; издатель русского перевода "Круга земного" М. И. Стеблин-Каменский в указателе расшифровал топоним как "Волжская Булгария" [Круг Земной. С. 665].

При этом не принимаются в расчет те два обстоятельства, что Волжская Булгария никогда не была "частью Гардарики (Руси)", да и "народ в той стране" не "языческий" (впрочем, об этом – ниже).

Исследователи, специалисты по истории Древней Руси, опять же основываясь на звуковом сходстве (или родстве?) Вулгарии и Булгарии, но при этом учитывая и историческую ситуацию в Волго-Камском регионе на рубеже первого и второго тысячелетий, стремились найти рациональное объяснение известию Снорри Стурлусона. Так, еще Н.М.Карамзин высказал предположение, что Снорри имел в виду "область соседственную с Казанскою Болгариею: ибо народ Болгарский не зависел от России" [Карамзин 1842. Примеч. 58 к т. II, гл. III] .

В литературе принято сейчас мнение датского слависта Адольфа Стендер-Петерсена, что упоминание этой страны, ни в коей мере не подвластной русскому правителю, достаточно фантастично [Stender-Petersen 1953b. S. 134]. Сочувственно излагая точку зрения Стендер-Петерсена, американский славист Хенрик Бирнбаум утверждает, не без основания, что единственное, что мог предпринять в данной связи Ярослав, – это всего лишь позволить Олаву отправиться в Волжскую Булгарию, важный центр торговли с Ближним и Средним Востоком [Birnbaum 1981. P. 135] .

Мне представляется, что любые попытки извлечения из данного фрагмента прямой информации заведомо обречены на неудачу. Если же мы примем, что здесь, как и в большинстве известий саг, информация – косвенная (на что, в первую очередь, указывает стереотипность данного известия), то результат может быть иным. Не привязывая сообщения саги к конкретному времени и к конкретной исторической ситуации, мы можем утверждать, что в ней, в своеобразной форме, отразилось знание скандинавами Балтийско-Волжского пути и роли Волжско-Камской Булгарии на этом пути.

Знакомство это – настолько близкое, что пишущий сагу исландец имеет представление даже о конфессиональной принадлежности народов Булгарии. Утверждая, что "народ в той стране языческий", Снорри Стурлусон вовсе не ошибается, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что для авторов саг любой нехристианин, в том числе и мусульманин, был "язычником".

Последнее, что требует комментария, это утверждение Снорри, будто Вулгариа – "часть Гардарики". Однако объяснение здесь лежит на поверхности. Стоит только вспомнить, как шел в IX-XIII вв. Волжский путь (56) и каков его начальный северный отрезок; представить, что скандинавы не имели возможности попасть в Волжскую Булгарию, минуя Ладогу и Новгород. Но именно этот регион, именно эта транспортная артерия от Ладоги до Новгорода, где приплывающие в Восточную Европу скандинавы встречали цепочку укрепленных поселений, градов, и дали основание заморским гостям назвать в IX в. эту страну Gardar (Города-укрепления) [Джаксон 1984]. В сознании проходящих этим путем скандинавов Гардарики и Вулгария, тем самым, оказались неразрывно связанными.

Тот факт, что в интерпретации Снорри Стурлусона, всеми силами стремящегося возвеличить норвежского конунга – да не простого конунга, а самого Олава Харальдссона, святого покровителя Норвегии и perpetuus rex Norwegiae, – русский князь Ярослав предлагает Олаву в управление (в качестве части Гардарики), скажем, не Полоцкую землю (Palteskia ok ?at riki allt, er far liggr till) и не Суздальскую землю (Su?rdalariki), а именно Вулгарию, говорит сам за себя. Он отражает то место, которое Волжская Булгария занимала на "ментальной карте" средневековых скандинавов, и то значение, которое придавалось в Скандинавии торговым поездкам по Великому Волжскому пути.

После знамения Божьего Олав решает уехать из Гардарики

Небольшой рассказ "Отдельной саги" и "Круга земного" о том, как Олав Харальдссон сообщает Ярицлейву и Ингигерд о своем желании отправиться на родину (после знамения, данного ему во сне), весьма показателен в плане стереотипности используемой Снорри лексики:

После того как конунг Олав решил для себя, что он хочет отправиться домой, тогда сообщил он об этом конунгу Ярицлейву и княгине Ингигерд. Они отговаривали его от этой поездки, говоря, что в их государстве он может иметь такую власть, которая кажется ему наиболее подобающей, и просили его не ехать во владения своих врагов с таким малым войском, какое у него там было. Тогда конунг Олав рассказывает им свой сон и говорит при этом, что, как он подумал, это было знамение Божье. И когда они поняли, что конунг решил отправиться назад в Норег, тогда предложили они ему всю ту помощь в подготовке поездки, какую он хотел бы от них получить. Конунг благодарит их прекрасными словами за их участие, говорит, что он охотно примет от них то, что ему нужно для поездки [IF, XXVII, 343].

Предлагая Олаву не уезжать и остаться на Руси, Ярицлейв и Ингигерд, согласно Снорри, говорят, "что в их государстве он может иметь такую власть, которая кажется ему наиболее подобающей". Точно так же Олав Шведский предлагает приехавшему к нему норвежскому ярлу Свейну остаться у него "и взять там в управление то ярлство (riki – "государство", но может быть и "ярлство" – от jarlsriki), которое ему кажется подобающим" [Ibidem, 71]. Для сравнения приведу фрагмент из "Младшей Эдды" Снорри Стурлусона: Гюльви, конунг в Свитьод, узнав, что из Азии идут асы, поехал им навстречу и просил, "чтобы Oдин имел в его государстве такую власть, какую он сам хотел бы" [Snorra Edda, 8]. Число примеров легко можно увеличить. Стереотипность формулировок заставляет сомневаться в достоверности сообщаемого Снорри, тем более, что его информация разительно отличается от той, что содержится в более раннем источнике, а именно в "Легендарной саге" [Leg. s., k. 78]. Это – с одной стороны. С другой, – рассказ о приеме, оказанном Олаву Ярицлейвом, построен в соответствии с вполне определенной литературной формулой, ориентированной на возвеличение знатного скандинава за пределами Скандинавии [Джаксон 1978. С. 282-288], что еще несколько снижает в данном случае достоверность саговой информации.

Отъезд. Олав оставляет в Гардарики своего сына Магнуса

Говоря об отъезде Олава с Руси, Теодорик [Theodricus, c. 16] сообщает только о том, что Олав оставил на попечении у Ярицлава своего сына от наложницы; в житии Олава (57) рассказывается, как, "вдохновляемый Божественным внушением", Олав двинулся в собственные пределы через земли Швеции. Авторы "Легендарной саги" [Leg. s., k. 80], "Красивой кожи" [Fask., k. 34], равно как и Снорри Стурлусон (58), говорят об оставленном на Руси сыне Олава Магнусе:

Сразу после йоля конунг Олав стал собираться в дорогу. У него там было около двух сотен своих людей. Конунг Ярицлейв дал им всем вьючных животных и то снаряжение, в котором они нуждались. И когда он был готов, тогда он отправился в путь. Конунг Ярицлейв и княгиня Ингигерд проводили его с почестями. А Магнуса, своего сына, он оставил там у конунга. Тогда поехал конунг Олав с востока, сначала по льду вплоть до моря. А когда настала весна и сошел лед, тогда стали они снаряжать свои корабли, а когда они собрались и подул попутный ветер, тогда плывут они, и его плавание прошло очень хорошо. Конунг Олав привел свои корабли на Готланд, узнал там новости и из Свиавельди, и из Данмарка, и со всего Норега. Тогда стало точно известно, что ярл Хакон утонул, а в Нореге не было правителя. Конунг и его люди тогда подумали, что их поездка будет удачной, поплыли они оттуда тогда, когда подул попутный ветер, и держали путь в Свитьод [IF, XXVII, 343-344].

Итак, конунг Олав стал собираться в путь, зимой на лошадях добрался до моря, а весной (1030 г.) отплыл в Швецию. Погиб Олав в битве против войска лендрманнов и бондов при Стикластадире "в среду в четвертые календы августа месяца" (т. е. 29 июля) 1030 г. [Круг Земной. С. 367] (59). Известие о битве и гибели Олава имеется и в исландских анналах (60).