А.В. Куза

Название, вынесенное в заглавие статьи, — условно. Так предложил именовать комплекс известий летописи о бурных событиях на Руси в 1014—1017 гг. Б. А. Рыбаков.1 По мнению исследователя, они некогда составляли «особое и целостное произведение», вышедшее из-под пера новгородца в начале XI в.2 Объем и содержание памятника Б. А. Рыбаков раскрыл по тексту Новгородского свода XI в., реконструированному А. А. Шахматовым.3

Действительно, начиная с сообщения о нарушении Ярославом государственных повинностей в Новгороде и кончая записью о его утверждении в Киеве, рассказ летописца отличается единством стиля и логической стройностью. Вместе с тем, принимая выводы Б. А. Рыбакова, следует иметь в виду, что предполагаемая «Повесть» неизвестна в самостоятельных [233] списках и уже в древности была включена в летопись. Причем и в гипотетическом Новгородском своде А. А. Шахматова, и в реально существующих летописях ее текст разбит на погодные статьи, осложнен редакторской правкой, различными перестановками и добавлениями. Поэтому попытка восстановить вероятный оригинал одного из древнейших произведений русской литературы представляет значительный интерес.

Для целей данной работы научные реконструкции исчезнувших летописей А. А. Шахматова служить первоисточником по вполне понятным причинам не могут.4 В поисках старших вариантов изучаемого повествования естественно обратиться к памятникам, претерпевшим наименьшие изменения. Систематическое сравнение особенностей изложения интересующих нас событий во всех летописях показывает, что оно сохранилось в двух основных редакциях. Одна из них представлена лучшими списками «Повести временных лет», а другая — Комиссионным и сходными с ним списками Новгородской первой летописи младшего извода. Последняя, как известно, в части до 90-х годов XI в. передает текст свода более древнего, чем Повесть временных лет.5 Отсюда и некоторые сообщения Новгородской летописи, в том числе за указанные годы, выглядят первичными.6 Поэтому ее текст с учетом имеющихся разночтении и наблюдений А. А. Шахматова будет опорным в дальнейшем исследовании.

Первым фрагментом «Повести о князе Ярославе» с утраченным началом Б. А. Рыбаков считает статью 6522 г.7 От слов: «Ярославу же сущу в НовЪгородЪ» и до слов: «...но разболЪся» ее текст почти полностью идентичен во всех летописях. Лишь во фразе «...и тако даяху въси князи новгородстии» Повесть временных лет исправляет «князья» на «посадники».8 Это, конечно, объясняется позднейшими представлениями о выдающейся роли посадников в управлении Новгородом.9 Отрывок заканчивается сообщением о сборах Владимира в поход на строптивого сына, прерванных неожиданной болезнью киевского князя.

Новая погодная статья 6523 г. рассказывает о смерти Владимира, вокняжении в Киеве Святополка и убийстве им братьев. Однако ее начало текстуально близко как предшествующему предложению, так и второй фразе следующей статьи 6524 г.10 Двойное повторение того, что уже было сказано выше и будет сказано ниже, настораживает. Складывается впечатление о вспомогательном характере этой конструкции, соединившей разнородные тексты.

Внимательное изучение сообщений Новгородской летописи убеждает в справедливости сделанного предположения. Описание волнений в Новгороде, датированное 1016 г., сливается в последовательный и связный рассказ с повествованием, начатым статьей 6522 г. Ее заключительные строки и первые предложения статьи 6524 г. органически дополняют друг друга и читаются вместе, как один непрерывный текст (см. си. 10). Теперь его разделяет «Сказание о Борисе и Глебе» с примыкающими известиями.11

В части после «Сказания» тексты Новгородской первой летописи и Повести временных лет близки между собой вплоть до изложения подробностей битвы у Любеча.12 Правда, все случившееся перед приходом Ярослава с войском под Киев Повесть относит к 6523 (1015) г. Такое распределение материала соответствует внешней логике событий: конфликт [234] между Ярославом и новгородцами произошел вскоре после смерти Владимира, т. е. в том же году. Новгородская летопись рассказывает об этом уже под следующим, 1016 г. Но ее текст лишен противоречий и неточностей, свойственных тем же разделам ПВЛ.13

Лишь самое начало статьи 6524 (1016) г. в НПЛ вызывает недоумение. Краткое сообщение «Бысть сЪца у Любца, и одолЪ Ярославъ, а Святополкъ бЪжа в Ляхы» предшествует подробному описанию той же (?) битвы.14 В получившемся анахронизме виноват, по мнению А. А. Шахматова, новгородский летописец XII в.15 Имевшийся в его распоряжении дефектный экземпляр Киевского Начального свода как раз прерывался на этих страницах, и ему пришлось обратиться к местной летописи.

Путаница возникла при согласовании данных двух источников. Появилась краткая запись о Любечской битве, а окончание пространного известия о ней извлечено из новгородского памятника, так как оно находит параллели лишь в летописании Новгорода. Здесь также говорится о битве Ярослава со Святополком, но с другими подробностями.16

Если до насмешливых слов киевского воеводы включительно первичность текста Новгородской летописи теперь вполне очевидна, то окончание статьи 6524 г. ввиду его резкого расхождения со сведениями Повести временных лет требует объяснения. Необходимо установить: чтение какой из летописей отражает старший вариант рассказа о битве у Любеча.17 По-видимому, ближе первоисточнику оказывается сообщение ПВЛ.18 Автор протографа Новгородской первой летописи, не сумев примирить противоречивые показания своих предшественников, слил воедино два разных рассказа.19 Действительно, насмешка воеводы Святополка в Повести вызывает ответную реакцию оскорбленных новгородцев. Они решают утром начать битву, а струсивших — казнить. Переправившись на другой берег Днепра, воины Ярослава в готовности биться до конца отталкивают ладьи прочь. Сражение разгорается. Озеро мешает печенегам оказать помощь Святополку, дружина которого под натиском новгородцев отступает на ломающийся лед.

Обилие невыдуманных деталей, отсутствие литературных штампов, хорошая осведомленность об обстановке в станах противников и ходе битвы свидетельствуют, что автор — непосредственный участник или современник событий. В Новгородской летописи с началом описания битвы слит такой же обстоятельный рассказ о предшествовавших ей волнениях в Новгороде и сборах Ярослава с новгородцами в поход. И там и тут главными героями являются новгородские мужи. Благодаря их решительной и всесторонней поддержке Ярослав вопреки «своему безумию» оказался в Киеве.

Изложенные выше наблюдения позволяют объединить тексты Новгородской первой летописи от слов «Ярославу же сущу в НовЪгородЪ» — до слов «хотяше бо пойти на Ярослава, сына своего, но разболЪся» в статье 6522 г. и от слов «В НовЪгородЪ же тогда Ярославъ кормяше Варягъ много» до слов «а вы плотници суще; а мы приставимъ вы хоромовъ рубить» в статье 6524 г. и далее с текстом Повести временных лет до слов «Святопълкъ же бЪжа въ Ляхы». Перед нами стилистически однородное повествование с общим сюжетным стержнем, действующими лицами и ярко выраженными новгородскими симпатиями (см. приложение). Но в нем нет начала и конца. [235]

Фраза «Ярославъ же сЪде КыевЪ на столЪ отьни и дЪдни», завершающая в Повести временных лет описание Любечской битвы, выглядит измененной.20 Нигде ранее в Начальном своде не употреблялось это выражение. Оно ведет нас к концу XI в., когда в 1097 г. на Любечском съезде русских князей понятие «отчины и дедины» было юридически оформлено и закреплено.

Более убедительно звучит концовка в рассказе Новгородской летописи о тех же событиях: «а Ярославъ иде къ Кыеву, сЪде на столЪ отца своего Володимира; и нача вои свои дЪлити, старостамъ по 10 гривенъ, а смердомЪ по гривнъ, а новгородцемъ по 10 гривенъ всЪмъ, и отпусти ихъ всЪх домовъ, и давъ имъ правду, и уставъ списавъ, тако рекши имъ: «по сей грамотЪ, ходите, якоже списах вамъ, такоже держите».21 За этими словами помещен текст «Древнейшей Правды», но в сочетании с «Правдой Ярославичей».

Однако сообщение о вознаграждении новгородцев и выдаче им законодательного акта отсутствует в Повести временных лет, в Софийской первой летописи оно помещено под 1019 г., вслед за известием об Альтской битве, а в Новгородской первой летописи слито с иным описанием битвы у Любеча, хотя и датировано 1016 г.

Не является ли цитированная запись творчеством новгородца XII в., отстаивавшего для родного города принцип «вольности в князьях»? Косвенно ее большую древность подтверждает прочно обоснованное в отечественной историографии мнение о непосредственной связи «Древнейшей Правды» с восстанием в Новгороде 1015—1016 гг. и договором Ярослава с новгородцами.22

Оставшиеся сомнения рассеиваются рядом соображений. Повесть временных лет сообщает, что после поражения на Буге Ярослав с четырьмя мужами бежал в Новгород и новгородцы, желая продолжать борьбу со Святополком, «начаша скотъ събирати от мужа по 4 куны, а отъ старость по 10 гривенъ, а отъ бояръ по 18 гривнъ; и приведоша Варягы и въдаша имъ скотъ».23 Взаимозависимость и сопряженность данного известия и рассказа о вознаграждении новгородцев Ярославом не требуют особых доказательств.24 Просто Повесть, а вероятно, и Начальный свод опустили обидное для киевлян и опасное для великокняжеской власти второе сообщение, заменив его нейтральным: «Ярославъ же пришедъ сЪде в Кыев, оутеръ пота с дружиною своею, показавъ побЪду и трудъ великъ».25

С помощью остроумных аргументов А. А. Шахматов показал, что весь эпизод со сбором средств в Новгороде для приглашения наемников-варягов стоит сейчас в летописи не на своем месте.26 В предположительно восстановленном новгородском первоисточнике XI в. он читался сразу после заявления новгородцев в 1016 г. Ярославу: «а мы, княже, по тобЪ идемъ».27

Убедительную реконструкцию подкрепляет еще одно наблюдение. Деньги брали у новгородских мужей, старост и бояр, соответственно по 4 куны, 10 гривен (5 гривен в Радзивилловской летописи) и 18 гривен (80 гривен в Ипатьевской и Хлебниковской). Вознаграждение получили: старосты — по 10 гривен, смерды — по 1 гривне, все новгородцы — по 10 гривен. В этом списке дополнительно появились смерды, но отсутствуют бояре или их скрывает термин «все новгородцы». И в том и в другом случае странным кажется, что бояре, заплатившие больше всех (по 18 [236] или даже 80 гривен), не получили ничего или только 10 гривен. Ведь вознаграждение прочих новгородцев в 125 раз превышало их взнос!

В тот момент, когда летопись рассказывает о денежных сборах в Новгороде, своих бояр у Ярослава не было. Он сам-четверт прискакал в город, а его приближенных захватил в плен Болеслав. Значит, деньги берут у бояр новгородских, даже не окупивших после победы своих затрат. Факт невероятный.

Если же интересующий нас отрывок читался там, где его поместил А. А. Шахматов, все становится на свои места. Наибольший взнос платят бояре Ярослава, разделяющие с князем ответственность за избиение новгородцев. Как и чем вознаградил их в Киеве Ярослав, автора-новгородца не интересовало. Ему важно было подчеркнуть значимость трофеев его сограждан.

Теперь удалось восстановить почти весь текст «Повести о князе Ярославе и о мужах новгородских». Неясен только вопрос о ее начале. Существует логическая связь между статьей 6522 г.: «Ярославу же сущу в НовЪгородЪ и урокомъ дающю...» и статьей 6496 г.: «И посади Вышеслава в НовЪгородЪ... Умеръшю же старЪйшему Вышеславу в НовЪгородЪ, и посади Ярослава в НовЪгородЪ».28 Но это сообщение подверглось столь многократному редактированию, что трудно представить его в первоначальном виде. Вероятно, с рассказа о распределении столов между старшими сыновьями Владимира и появлении в Новгороде Ярослава началась исследуемая «Повесть».

Перед нами единовременное литературное произведение, написанное живым, образным языком. Отсутствие каких бы то ни было клерикальных черт свидетельствует о его светском характере. Особые симпатии автора к Новгороду и новгородцам прямо указывают на место создания «Повести». Насыщенная реальными подробностями, она не могла появиться спустя много лет после изложенных в ней событий. Причина, побудившая кого-то из новгородцев взяться за перо, — «Правда», выданная Ярославом Новгороду. Задача «Повести» — сохранить навечно и письменно закрепить память об этом выдающемся, с точки зрения новгородцев, акте. Возможно, она предваряла сборник юридических документов, куда, помимо «Древнейшей Правды», вносились постепенно и другие уставы. Вот почему, когда в один из летописных сводов решили включить текст Ярославовой грамоты, туда попали и «Правда Ярославичей», и «Покон вирный», и «Устав мостникам».

«Повесть» легла в основу местного, новгородского летописания, наполнила сведениями несколько погодных статей, а на формирование других оказала прямое влияние. Такими представляются сейчас содержание и историческая судьба «Повести о князе Ярославе и о мужах новгородских», впервые открытой Б. А. Рыбаковым.

1. Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963, с. 201, 202, 206.

3. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, с. 616-620.

5. Шахматов А. А. О начальном Киевском своде. М., 1897, с. 40-52; Он же. Разыскания..., с. 1-13, 291.

6. См., например: Лихачев Д. С. Комментарии. Повесть временных лет (далее — ПВЛ), ч. II. М.-Л., 1950, с. 361.

7. Рыбаков Б. А. Древняя Русь, с. 201; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (далее — НПЛ). М., 1950, с. 168.

11. Аналогичная компоновка текста в Повести временных лет ведет нас к ее общему с Новгородской первой летописью источнику — Начальному своду конца XI в., объединившему, как думал А. А. Шахматов, сведения Киевской и Новгородской летописей.

17. По-иному подошел к решению этого вопроса М. X. Алешковский (Повесть временных лет. М., 1971, с. 99, 100). Статью 6524 г. Софийской первой летописи, несколько искусственно объединившую оба рассказа о Любечской битве, он принял за целостное повествование. Однако серьезные внутренние противоречия «совмещенного» текста никак не объяснены автором. Согласно Софийской летописи выходит, что воины Ярослава приготовились к бою — «исполчились» под утро, переправились на восточный берег Днепра на восходе солнца — «противу свету» и сразу вступили в битву «той ночью». Но «та» ночь уже прошла, а новая — еще не наступила. Здесь летописцу или редактору не удалось удовлетворительно согласовать сведения двух разных источников.

22. Подробнее см.: Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда. — Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 131-139.

28. НПЛ, с. 159, 168; Шахматов А. А. Разыскания..., с. 157-159, 496-499.

«ПОВЕСТЬ О КНЯЗЕ ЯРОСЛАВЕ И О МУЖАХ НОВГОРОДСКИХ»

(Володимиръ же просвЪщен самъ и сынове его съ нимъ... И посади Вышеслава НовЪгородЪ; умЪръшю же Вышеславу, посадиша Ярослава НовЪгородЪ...)

Ярославу же сущу в НовЪгородЪ и урокомъ дающу Кыеву двЪ тысящи гривен от года до года, а тысящу НовЪгородЪ гридемъ раздаваху; и тако даяху въси князи новгородстии, а Ярославъ сего не даяше Кыеву отцу своему. И рече Володимиръ: «требите путь и мосты мостите»; хотяшеть бо пойти на Ярослава, сына своего; но разболЪся. В НовЪгородЪ же тогда Ярославъ кормяше Варягъ много, бояся рати; и начата Варязи насилие дЪяти на мужатых женахъ. Ркоша новгородци: «сего мы насилья не можемъ смотрити»; и собрашася в нощь, исьсЪкоша Вярягы в ПоромонЪ дворЪ; Ярославъ же в ту нощь на Раком бяше. И се слышавъ, Ярославъ разгнЪвася на гражаны, и собра вой славны тысящу, и, обольстивъ ихъ, исьсЪче, иже бяху Варягы ты сЪклЪ; а друзии бЪжаша изъ града. И в ту же нощь ис Кыева приеде ему вЪсть: «отець ти умерлъ, а братья ти избиена». И се слышавъ, Ярославъ заутра собра новгородцовъ избытокъ, и сътвори вЪче на полЪ, и рече к ним: «любимая моя и честная дружина, юже вы изъсЪкохъ вчера въ безумии моемъ, не топЪрво ми ихъ златомъ окупити». И тако рече имъ: «братие, отець мои Володимиръ умерлъ есть, а Святополкъ княжить в КиевЪ; хощю на него пойти; потягнете по мнъ». И рЪша ему новгородци: «а мы, княже, по тобЪ идемъ». Начаша скотъ събирати отъ мужа по 4 куны, а отъ старость по 10 гривьнъ, а отъ бояръ по 18 гривьнъ; и приведоша Варягы и въдаша имъ скотъ. И собра вой 4000: Варягъ бяшеть тысяща, а новгородцовъ 3000; и поиде на нь. Святополкъ же то слышавъ и, собра бещисла множество вой, изиде противу его къ Любцю, и сЪде ту на полЪ со множествомъ вой. Ярославъ же пришед, ста на березЪ на ДнЪпрЪ; стояша ту 3 мЪсяци, не смЪюще ся соступити. И воевода Святополчь, именемъ Волчий Хвостъ, Ъздя подлЪ рЪку, укаряти нача новгородци: «почто приидосте с хромчемь тЪмъ, а вы плотници суще; а мы приставимъ вы хоромовъ рубить». Се слышавъше новгородци рЪша Ярославу: «яко заутра перевеземъся на ня; аще къто не поидеть съ нами, сами потьнемъ». Бе уже въ заморозъ, и стояше Святополкъ межю дъвЪма озерома и вьсю нощь пилъ бЪ съ дружиною своею. Ярославъ же заутра, испълчивъ дружину свою, противу свЪту перевезеся. И высЪдъше не брегъ, отъринуша лодиЪ отъ брега; и поидоша противу собЪ и съступишася на мЪстЪ. Бысть сЪча зъла, и не бЪ льзЪ озеромь ПеченЪгомъ помагати, и притиснуша Святопълка съ дружиною къ озеру, и въступиша на ледъ, и обломися съ ними ледъ, и одалати нача Ярославъ. ВидЪвъ же Святопълкъ побЪже, и одолЪ Ярославъ. Святопълкъ же бЪжа въ ляхы, а Ярославъ иде къ Кыеву, сЪде на столЪ отца своего Володимира; и нача вой свои дЪлитЪ, старостамъ по 10 гривенъ, а смердомъ по гривнЪ, а новгородцомъ по 10 гривенъ всъмъ, и отпусти ихъ ьсЪх домовъ, и давъ имъ правду, и уставъ списавъ, тако рекши имъ: «по се грамотЪ ходите, якоже списахъ вамъ, такожЪ держите». [238]