БИБЛИОТЕКА ЖУРНАЛА «ОБРАЗОВАНИЕ В СОВРЕМЕННОЙ ШКОЛЕ»

Серия «Культурология»

О.М. Ладыгина.

КУЛЬТУРА МИФА

Книга для учащихся

Москва

Издательство НОУ «Полярная звезда» 2000

УДК 821.111.0 ББК83.3(4Веп) Л15

Ладыгина О.М.

Л15 Культура мифа: Книга для учащихся. - М.: Издательство НОУ «Полярная звезда», 2000. - 56 с. - (Б-ка журнала «Образование в современной школе». Серия «Культурология»; Вып. 2).

Книга посвящена развитию мифов о короле Артуре начиная с раннего средневековья. Автор рассматривает этапы формирования, становления и развития сюжета, композиции и системы образов классической Артурианы, а также место мифа в культуре Западной Европы.

УДК 821.111.0 ББК83.3(4Веп)

ISBN 5-901384-07-5

Cр. Англия.

Введение

Миф появляется еще на заре человечества и сопровождает его вплоть до наших дней, видоизменяясь, но не теряя своего значения. Сущность мифа изучалась многими исследователями с позиций литературы, фольклористики, этнологии, философии. Здесь предлагается анализ мифа как явления культуры, неотъемлемо с ней связанного, влияющего на нее и находящегося под ее влиянием. Этнические, социальные, культурологические процессы находят свое отражение в трансформациях мифа, позволяя судить о том, как они протекали и какой отпечаток накладывали на менталитет народов.

Легенды о Круглом Столе короля Артура появляются еще в период господства кельтов в Северной Европе, отвечая особенностям мышления и верований кельтов под воздействием определенных исторических событий - угрозы со стороны германских племен, породившей необходимость в героизации одного из военачальников.

Современные историки делят развитие англосаксонской Англии на два периода - с середины V по IX век и с IX по середину XI века. Ранний период рассматривают как время разложения родоплеменного строя и зарождения элементов феодальных отношений (это касается, в частности, экономики и социальной структуры общества). Ранний период (I-V вв.) характеризуется безусловным господством в Западной Европе кельтской группы варварских племен, с которыми в это время ведет борьбу Западная Римская империя.

На исходе VIII века произошло вторжение скандинавов, которые захватили значительную часть Англии. Это способствовало консолидации ряда варварских королевств в единое раннефеодальное государство. В 1066 году Англия была завоевана герцогом Нормандии Вильгельмом - потомком скандинавских викингов и вассалом французского короля. Дальнейший период принято считать относящимся к высокому средневековью.

Переход от государственных родоплеменных отношений к четко структурированным феодальным был тесно связан с формированием этнической группы англосаксов, а потом - англичан. Очевидно влияние влившихся в него этнических группировок - саксов, скандинавов,

позже норманнов - на изменение социальной структуры рассматриваемого общества. Государство на территории Британии быстро развивалось, обретая свои классические формы. Все эти процессы ярко отразились в легендах о Круглом Столе короля Артура и их эволюции.

Миф «вбирает в себя» все особенности культуры, характерные для того или иного общества в тот или иной исторический период: это касается и этических норм, и материальной культуры, и религии. В легендах о Круглом Столе короля Артура, наряду с сохранившимися кельтскими мифологическими элементами, существуют нормы куртуазного вежества, привнесенные нормандцами, идеалы, проповедуемые христианством, и т.д., что делает миф чрезвычайно многослойным. Анализ его слоев дает ключ к пониманию менталитета народов, населявших Британские острова, а также того влияния, которое оказывали на него социокультурные процессы, происходившие в Британии.

Особое место в формировании мифа занимают авторские произведения, написанные Бенуа де Сен-Мором, Кретьеном де Труа, Марией Шампанской, Томасом Мэлори, Вольфрамом фон Эшенбахом и т.д. В зависимости от того, был автор французом, англичанином или немцем, в его произведении выходила на первый план та или иная тема (романтические отношения, героические подвиги или моральные нормы); резко отличались характеры персонажей, стиль написания произведений. Особенности национальной культуры ярко проявляются в мифотворчестве.

Несмотря на обилие книг, посвященных данной теме, до сих пор легенды о Круглом Столе короля Артура изучались в основном литературоведами (такими, как В.Шерер, А.Мортон, А.Д.Михайлов, Е.М.Мелетинский и др.). Это весьма специализированный подход, не рассматривающий особенности мифологичности данных легенд.

В этой книге предпринята попытка проследить, как культурологические особенности социума, его становления и развития преломляются в мифотворчестве, рассмотреть миф в качестве феномена культуры и разобрать, как изменения, происходившие на Британских островах с V по XV век, отображались в таком явлении, как миф.

Вся наша жизнь, в той или иной степени, пронизана мифами, и исследование отражения их в повседневности, а также мифотворчества как в прошлом, так и в настоящем является одной из важнейших задач культурологической и социальных наук.

Культурологические качества мифа

Прежде чем рассматривать культурологические особенности конкретного мифа, необходимо пояснить, какой смысл заключается в понятиях «культура» и «миф». Существует большое количество определений для каждого из этих понятий1. Исследованием мифов занимаются литературоведение, фольклористика, этнология, религиоведение и другие науки - и каждая дает свою трактовку мифа, да не одну. Поэтому необходимо уточнить эти основополагающие для культурологии понятия.

Теории о культуре, на которых базируется современная культурологическая наука, уходят своими корнями в XVIII и XIX века. Так, например, в Германии в XVIII веке понятия «культура» и «цивилизация» противопоставлялись. Не имеет смысла подробно рассматривать весь опыт, который был накоплен в этой области с XVIII по XX век. Но следует отметить, что он нашел свое отражение в работах современных исследователей. В частности, исследователь А.Б.Есин вкладывает в термины «цивилизация» и «культура» следующее значение: «Цивилизация представляет собой способ выживания человека в мире при помощи изменения мира... Культура представляет собой прямо противоположный способ выживания. Ее сущность - приспособление человека к враждебному миру и, как результат, обретение душевного комфорта»2. Подобной точки зрения придерживается В. Библер, в своей статье о культуре предлагающий гипотезу, согласно которой «именно противостояние мегасоциума промышленной цивилизации (какую бы форму она ни принимала) и малых ядер социума культуре, - именно это противостояние будет решающим событием начала XXI века»3. Некоторые исследователи видят истоки данного противопоставления в различии между творчеством и обыденной деятельностью. Например, П.С.Гуревич утверждает: «Деятельность человека многообразна. В одном случае

1 В 1952 г. А. Кребер и К. Клакхон собрали 164 формальных определения
культуры и свыше 100 описательных объяснений этого понятия (см. об
этом: KroeberA., Clackhohn С. Culture. A Critical Review of Concepts and
Definitions. - Cambridge, 1952).

2 Есин А.Б. Введение в культурологию. - M., 1966. - С. 8.

3 Библер В. Культура // Опыт словаря нового мышления. - М., 1989. - С. 241.

она порождает культуру, в другом - нечто иное... Человек, который изобрел колесо, - творец культуры. Работник, который на конвейере располагает колесо на ось, - человек цивилизации»4. Говоря о культуре и деятельности, представляется уместным привести также цитату из книги В.М.Межуева «Культура и история»: «Из того, что деятельность образует главную причину существования культуры, еще вовсе не следует, что культура и есть деятельность, что это - одно и то же, что можно свести культуру к деятельности»5.

С XVIII века ученые расходятся в оценке роли культуры. Продолжателями оптимистической теории, по которой развитие культуры идет по прогрессивному пути (выдвинута И.Г.Гердером), являются такие философы XX века, как Н.КРерих. Слово «культура» он перевел как «почитание света» («культ» - почитание, «ур» - свет). Он пишет: «Культура есть синтез возвышенных и утонченных достижений... Культура есть спасение. Культура есть двигатель»6. Оптимистического взгляда на культуру придерживается также современный исследователь А.И.Арнольдов, дающий в своем «Введении в культурологию» следующее определение понятия «культура»: «...нам следует подойти к пониманию культуры как явления синкретичного, воспринимать ее как динамичный творческий процесс, синтез созданных человеком материальных и духовных ценностей, гармоничных форм отношений человека к природе, обществу и самому себе, как результат его связи с миром и утверждения в нем»7.

Противоположный, так называемый «пессимистический», взгляд на культуру выдвинул Жан Жак Руссо - это теория культуры, по которой культура лишь наносит вред человечеству. В XX веке она получила развитие в трудах многих значительных философов. Так, З.Фрейд утверждал, что благодаря культуре «человек... стал чем-то вроде бога на протезах»8; Фрейд видел в ней причину комплексов и

4 Гуревич П.С. Культурология. - М., 1966. - С. 20.

5 Межуев ВМ Культура и история. - М., 1977. - С. 72.

6 Рерих Н.К. Культура и цивилизация. - М., 1994. - С. 41.

7 Арнольдов А.И. Введение в культурологию. - М., 1993. - С. 10.

8 Фрейд 3. Неудовлетворенность культурой // Фрейд 3. Избранное. - М.,
1990. - Кн. 2. - С. 31.

неустойчивой психики человека: «...культура вообще построена на отказе от первичных позывов... Эти «культурные лишения» являются доминирующими в большой области социальных взаимоотношений людей; мы уже знаем, что здесь кроется причина враждебности, с которой приходится бороться всем культурам»9. Кроме последователей З.Фрейда, пессимистического взгляда на культуру придерживались представители франкфуртской школы, в частности Г.Белль. В работе «Франкфуртские чтения» он утверждает, что «немцы - народ, травмированный образованием, эта травма создает питательную среду для демагогии, взращивает образовательные сословия, ограничения, рессантименты»10. Испанский мыслитель Х.Ортега-и-Гассет писал, что «тирания интеллектуальной пошлости в общественной жизни, быть может, самобытнейшая черта современности»11.

На тех же позициях стояли экзистенциалисты и некоторые другие ученые.

Весьма интересна и точка зрения религиозных философов. Не употребляя собственно термина «культура», профессор прот. В.Зеньковский в работе «Основы христианской философии» уделяет целую главу «учению о "поврежденности" природы», где рассуждает о причинах возникновения зла: «Животные в борьбе друг с другом не ищут однако зла, а просто уничтожают друг друга. Это, конечно, верно в том смысле, что влечение ко злу как таковому мы находим только у людей, и тут кстати сказать, что среди других признаков, отличающих человека от дочеловеческой природы, это занимает очень веское место»12.

Некоторые исследователи утверждают, что существует много культур, присущих разным народам. Так, например, Алан Финкелькраут в статье о культурном самосознании говорит об эквивалентности культур, имея в виду в первую очередь европейскую культуру и культуры «народов "третьего мира"». Эва Берар в статье «Диалог

9 Фрейд 3. Неудовлетворенность культурой // Избранное. - М., 1990. -
Кн. 2. - С. 37.

10 Белль Г. Франкфуртские чтения // Самосознание европейской культуры
XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном
обществе. - М., 1991. - С. 303.

11 Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. - М., 1991. - С. 322.

12 Зеньковский В. Основы христианской философии. - М., 1992. - С. 163.

культур» пишет, что «различия между культурами, имеющими общий источник, являются менее резкими, чем те, что существуют между европейскими метрополиями и колонизированными народами».13

В противовес подобным антропологическим взглядам Р.Робин предлагает структуралистское определение: «Культура - это область символики, <...> под термином "культура"... следует понимать всю область символического, а не только все поле коллективных представлений»14. Л.Е.Кертман, отвергая принадлежность материальных элементов к культуре, формулирует следующую дефиницию: «...это духовная жизнь общества, детерминированная в своих основных характеристиках условиями материальной жизни и социальных отношений, а также оказывающая на них обратное влияние»15. Культурой называл сферу духовных достижений человечества К,Маркс, исключая из этого понятия материальную культуру и религию16.

Это лишь немногие теории, формулирующие понятие культуры. Однако каждая из них рассматривает этот феномен в каком-то одном из его аспектов. Здесь уместно процитировать К.Леви-Строса: «Мы называем культурой любое этнографическое множество, обнаруживающее при его исследовании существенные различия по сравнению с другими множествами. Если пытаться определить существенные отклонения между Северной Америкой и Европой, то их можно рассматривать как разные культуры; если же обратить внимание на существенные различия между, скажем, Парижем и Марселем, то эти два городских комплекса можно будет предварительно представить как две культурные единицы. ...Одно и то же объединение индивидов, если оно объективно существует во времени и пространстве, всегда имеет отношение к различным культурным системам: всеобщей, континентальной, национальной, провинциальной, местной и т.д.; семейной, профессиональной, конфессиональной, политической и т.д.»17. Если

13 Финкелmкраут А. Идентичность, культурное самосознание. - С. 69; Берар Э.
Диалог культур // Опыт словаря нового мышления. - С. 35-38,20-21.

14 Робин Р. Культура // Там же. - С. 234.

15 КертманЛ.Е. История культуры стран Европы и Америки. - М, 1987. - С. 26.

16 См. об этом: там же.

17 Леви-Строс К. Структурная антропология. - М., 1985. - С. 263-264.

продолжить рассуждение философа, можно вывести определение, согласно которому к культуре будет относиться все, что создает человек; все, что не является природой: «Культура считается особой упорядоченной селективной областью феноменов, противопоставляемой "природному". "Природное" рассматривается как материал для "культуры" - реализованной способности человека специфичным образом "метить" окружение как свою "среду"»18. Нелогично ограничивать понятие «культура» одной или даже несколькими областями деятельности человека или рассматривать это понятие с точки зрения основного вопроса философии. «Особенностью процессов функционирования культуры является то, что любой факт культуры является единством материального и идеального, так как материальная культура всегда является воплощением определенной духовной культуры, равно как и духовная культура может существовать только будучи овеществленной, опредмеченной, получившей то или иное материальное воплощение. Таким образом, материальная и духовная культура диалектически взаимосвязаны, они воздействуют друг на друга, не могут существовать в отрыве одна от другой»19.

Здесь мы подходим, наверное, к наиболее общему определению культуры, которое дается, в частности, Э.В.Соколовым: «Культурой мы называем все то, что создано руками и разумом человека, весь искусственный - отличный от природы - мир явлений»20.

Таким образом, понятие «культура» охватывает все области - и материальную, и духовную; как прогрессивные достижения человечества, так и то, что может привести к гибели весь окружающий мир (как, например, атомная бомба). И каждый из элементов культуры находится в неразрывной связи с другими, они взаимовлияют друг на друга и несут на себе отпечаток этого влияния. Так, ярким примером этого процесса может послужить отношение к античным мифам в эпоху Возрождения: с одной стороны, будучи элементом третьего античного влияния (которое заключалось в том, что идеологи эпохи Возрождения искали истоки культуры в античности, а не в предшествовавшем

18 Орлова ЭА. Введение в социальную и культурную антропологию. - М.,
1994. - С. 18.

19 Добрынина В.И. Культура и цивилизация. - М., 1992. - С. 14.

20 Соколов Э.В. Культурология: Очерки теорий культуры. - М., 1994. - С. 10.

данной эпохе средневековье), античные мифы часто отражаются и в философских работах (например, Ф.Бэкон «О мудрости древних»21) , и в искусстве (например, «Даная» Тициана, «Спящая Венера» Донателло), и в других областях. При этом мифам придается такая трактовка, которая вряд ли предполагалась античными народами. Ф.Бэкон приводит весьма смелые аллегории, уподобляя Кассандру Неуместной Откровенности, Сфинкса - Науке и т.п., а художники одевают античных героинь в платья своих современниц и помещают их в обстановку, не слишком отличающуюся от той, что окружала самих художников.

Начиная с античности, термину «миф» давали самую различную трактовку: приукрашенного исторического события (Геродот), аллегорического повествования (Ф.Бэкон), первобытной религии (этой весьма распространенной точки зрения придерживались, в частности, Э.Тайлор и Дж.Фрэзер); были попытки рассматривать миф как своеобразное описание природных явлений (Макс Мюллер и натурфилософы); миф исследовался с точки зрения структурализма (КЛеви-Строс), психологии (АЛеви-Брюль) и т.д. Однако, по-видимому, миф - явление значительно более широкое, чем любое из приведенных выше его истолкований. Он может охватывать и описывать почти любую область деятельности человека. Здесь, как нам кажется, мы можем согласиться с Ф.В.Шеллингом: «Она (мифология - ОЛ.) есть мир... Только в пределах такого мира возможны устойчивые и определенные образы, через которые только и могут получить выражение вечные понятия»22.

Попробуем сформулировать, что же характеризует этот мир. В первую очередь, существующий миф не ложь или вымысел. Он принимается теми, кто в него верит, за вполне реальный, достоверный и действительный факт. В работе А.Ф.Лосева «Диалектика мифа» сказано: «Для мифического сознания, как такового, миф вовсе не есть ни сказочное бытие, ни даже просто трансцендентное»23. А.Ф.Лосев утверждает, что «он (миф - ОЛ.) не выдумка, содержит в себе строжайшую и определенную структуру и есть логически, т.е. прежде всего диалектически, необходимая категория сознания и бытия вообще»24.

21 Бэкон Ф. О мудрости древних // Сочинения. - М., 1978. - Т. 2. - С. 241,291.

22 Шеллинг Ф.В. Философия искусства. - М., 1966. - С. 105.

23 Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - М., 1991. - С. 40.

24 Там же. - С. 25.

Если этот мир, представленный мифом, не фантазия и не фикция, то что он собой представляет, откуда возникает и каковы его характеристики? Прежде всего, как бы ни был реален этот мир, он отнюдь не повторяет повседневную действительность, хотя в некотором роде опирается на нее. А.Ф.Лосев называет это «мифической отрешенностью», что значит «отрешенность от смысла, от идеи повседневной и обыденной жизни. По факту, по своему реальному существованию действительность остается в мифе тою же самой, что и в обычной жизни, и только меняется ее смысл и идея»25.

Здесь мы приходим к необходимости определить, что же входит в состав этого «иного мира», похожего на повседневную реальность. Ф.В.Шеллинг пишет, что мифология «представляет сам универсум первообразов»26, что, на наш взгляд, вполне объясняет такие особенности мифа, как его достоверность, которая сопровождается отрывом от повседневной действительности; его универсальность (мифы пронизывают поэтапно все области человеческой деятельности), а также бесконечность или, точнее, «вневременность», характерные для мифа. Здесь можно еще раз процитировать Ф.В.Шеллинга: «Мифология должна не только изображать настоящее или прошедшее, но также и охватывать будущее. Она как бы посредством пророческого предвосхищения должна наперед оказаться согласованной с будущими условиями и бесконечным развертыванием времени...»27.

Как некая система первообразов миф является чудесным миром. «Весь мир и все его составляющие моменты, и все живое и все неживое, одинаково суть миф и одинаково суть чудо»28.

Мифотворчество непосредственно связано с тремя аспектами: историей, личностью и словом как обобщающим понятием.

Исторический аспект - это то, что делает идеальный первообраз «выраженной идеей»29 (в отличие от отвлеченного смысла). При этом «миф не есть историческое событие как таковое, он всегда есть сло-

25 Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - М., 1991. - С. 65.

26 Шеллинг Ф.В. Философия искусства. - С. 113.

27 Там же.

28 Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - С. 160.

29 Там же.

во»30. Здесь в качестве уточнения кажется логичным привести точку зрения Р.Барта, утверждающего, что «перед нами уже не теоретический способ представления, а именно этот образ, наделенный именно этим значением...», причем данное слово, видимо, за счет первообраза, лежащего в основе, способно оказывать непосредственное воздействие на каждого отдельно взятого индивидуума. «Миф обладает императивностью оклика: исходя из некоторого исторического понятия, а непосредственным образом возникая из текущих обстоятельств, он обращен ко мне...»31.

Так, первообраз, трансформирующийся под влиянием определенных исторических событий, становится словом, с одной стороны, воздействующим на личность, а с другой - отражающим ее бытие. Причем здесь рассматривается уже не отдельно взятая личность, но составляющая определенной общности, будь то племя, социальный слой, возрастная или какая-либо другая группа. По мнению Ф.В.Шеллинга, «мифология не может быть созданием ни отдельного человека, ни рода (поскольку последний есть только собрание индивидуумов), но лишь рода, поскольку он сам есть индивидуум и подобен одному отдельному человеку. - Не отдельного человека, ибо мифология должна обладать абсолютной объективностью и быть вторым миром, который не может принадлежать отдельному человеку. Не некоторого рода, поскольку последний есть только собрание индивидуумов, ибо при таких обстоятельствах мифологии недоставало бы гармонического созвучия»32.

Так через слово «ни намеренно, ни преднамеренно» бытие (т.е. определенная система первообразов) определенной личности как части той или иной группы под влиянием определенных исторических событий проявляется в качестве мифа. От исторического и личностного аспектов зависит, каким будет это слово, а значит, - каков будет миф. В книге «Мифологии» Р.Барт анализирует ряд современных мифов: бытовых (глава «Пеномоющие средства»), идеологических («Бедняк и пролетарий»), политических («Предвыборная фотогения») и прочие. Эти мифы резко отличаются от античных, языческих, средневе-

30 Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - М., 1991. - С. 134.

31 Барт Р. Мифологии. - М., 1996. - С. 249.

32 Шеллинг Ф.В. Философия искусства. - С. 114.

ковых и других мифов. Данные мифы характерны для XX века, для личности, порожденной этим веком и его историческими событиями. Это и есть тот самый «второй мир», о котором было сказано выше. Анализируя данные мифы, Р.Барт утверждает, что «миф прочитывается как фактическая система, будучи в действительности всего лишь системой семиотической»; по его мнению, функция мифа - деформация действительности33. Но это противоречит утверждению, согласно которому миф достоверен; можно предположить, что несоответствие между мифом и повседневностью объясняется скорее расхождением между первообразом и результатом.

В этой книге миф как культурологический феномен будет рассматриваться на примере легенд о Круглом Столе короля Артура.

Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола прошли в сво-ей эволюции несколько этапов, отразив особенности и изменения исторической и социальной обстановки в древней Британии. Корни сказаний об Артуре уходят в «темную» эпоху V-VII веков и, как полагают многие исследователи, еще дальше - «в верования и сказания дохристианской и доримской Британии, в культуру древних кельтов»34.

Принято рассматривать три этапа осмысления легенд об Артуре. Большинство историков, опираясь на «Хронику» Уильяма Малмсберийского, составленную около 1125 года, считают, что Артур был не королем, а предводителем отряда вольных стрелков, которые находились на службе у тогдашних бритгских королей и отражали нашествия древних германцев - саксов. После смерти Артура в V-VI веках бритты героизировали его, представив королем-защитником. Кстати, возможно, именно в связи с тем, что в реальности Артур королем не был, легенды уделяют такое пристальное внимание моментам его зачатия, появления на свет, воспитания в отдаленных владениях сэра Эктора.

Сомнения и недоверие двора побеждены не документальным подтверждением родословной Артура, а магическими указаниями на его королевское происхождение: только он может выдернуть меч Экска-либур, помещенный между камнями; волшебный камень Фал, находящийся под ступенькой к трону и убивающий любого самозванца, ко-

33 Барт Р. Мифологии - С. 247.34 См., например: Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция //Мэлори Т. Смерть Артура. - М., 1974. - С. 793.

торый собирается сесть на трон, радостно вскрикивает, когда Артур наступает на него.

Возникновение легенд о короле Артуре свидетельствует о генетической связи двух социокультурных уровней - родоплеменного и раннефеодального. Если на раннем этапе осмысления легенд о рыцарях Круглого Стола Артур и его двор защищают земли Британии в основном от саксов, то когда последние завоевали бриттов, врагами короля и рыцарей стали норманны. Легендарные владения Артура расширились; все настойчивее подчеркивалось, что он король Британии и Арморики (т.е. в сферу его влияния попадала и Северная Европа, откуда пришли саксы).

Особенно популярными легенды об Артуре стали в период завоевания Британских островов норманнами (древние северозападные германцы) в XI-XII веках. В них Артур сначала, опять-таки, выступает как защитник саксов, а после покорения Бретани и Уэльса становится королем вымышленного государства Логр, в котором царит справедливость. Он приобретает черты героя норманнов, ведь он и его королевство - образцы рыцарства, которое завоеватели принесли с собой.

В течение примерно пятидесяти лет в конце X - начале XI веков норманны захватывали земли Уэльса и Бретани. В этот период создаются основные версии древних сказаний, послужившие базой, на которой позже выросли литературные обработки легенд об Артуре, как английские, так и французские. С одной стороны, предания о рыцарях Круглого Стола распространялись все шире среди побежденных, так как они пробуждали у валлийцев патриотические чувства, напоминая им о героическом прошлом. С другой стороны, покорение Уэльса и Бретани познакомило норманнскую знать Франции со сказаниями об Артуре, которые после определенной переработки могли быть использованы в интересах завоевателей.

Англией, большей частью Франции и всеми землями Уэльса правила нормандская династия (заметим, что Вильгельм Завоеватель был всего только герцогом, к тому же внебрачным сыном дочери бочара). Ей нужен был миф, привлекающий симпатии общества, Артур же, кроме всего прочего, был хорош тем, что изначально являлся героем досаксонской эпохи и во многих легендах изображался как борец против саксонских завоеваний. Подвергшийся определенной обработке образ короля Артура был вполне пригоден для популяризации.

Аналогичная ситуация возникла и в Бретани. В X веке эта область подверглась вторжению норманнов, однако ей удалось сохранить независимость, а ее герцогу - власть вплоть до 1148 года, когда Плантагенет Жоффруа Анжуйский начал новый приступ. Следующий Жоффруа, сын английского короля Генриха II, женился на Констанции Бретанской, и ему пришлось долго бороться, прежде чем он сумел утвердить свои права на герцогство Бретань. Именно в это время с необычайной быстротой распространяется легенда о том, что Артур не умер, как простые смертные.

В 1187 году у Жоффруа и Констанции родился сын, которого крестили Артуром с явным намерением растрогать бретонцев (точно так же поступил позже Эдуард I, провозгласив своего новорожденного сына принцем Уэльским). Буквально через два года после рождения Артура Бретонского была «обнаружена» могила Артура в Гластонберийском монастыре. Это была очередная попытка правящего класса из Нормандии подорвать веру народа в чудесное спасение Артура, сохранив в то же время определенные черты его культа, которые отвечали интересам Плантагенетов; впрочем, подобные попытки никогда не удавались.

Нормандское завоевание Англии стимулировало социальное разграничение, происходившее повсеместно. К XII столетию завершилась эпоха переселений и завоеваний, и жизнь, по крайней мере правящего слоя, стала более спокойной, безопасной и изысканной. Этот новый правящий слой нуждался в новой этике, новом кодексе манер и норм поведения, а также в новой идее, которая подчеркнула бы его резкий отход от народных масс, чья жизнь изменилась в значительно меньшей степени. Идеи рыцарства становились как бы цементом, скрепляющим среду правящей элиты.

Воин превращался в рыцаря; войну, которой не требовалось никаких оправданий в «героический век», теперь стало нужно объяснять какими-то нравственными соображениями. Таким образом, военный отряд, объединенный ранее родственными началами, отныне держался на личной преданности военачальнику. И сам этот отряд можно рассматривать как переходную форму; он был связующим звеном между родовой группой и феодалом с его вассалами. По мере развития феодального общества война утрачивала свое значение как источник наживы. Основным ее двигателем стала постоянная эксплуатация крестьян.

15
Можно проследить и соответствующую перемену в отношении к самой войне. Раньше воин сражался за добычу, и ему не приходилось оправдываться. Рыцарь же должен, хотя бы для вида, прикрывать свою воинственность христианолюбием. Он не просто сражается, но бьется за справедливость, за честь, за свою возлюбленную или за христианский мир. Именно в эти столетия артуровский цикл претерпевает многочисленные переработки и изменения, отражая трансформирующееся соотношение старых и новых сил. Ведь, хотя феодализм и был новой эрой, он вел свое происхождение от предшествующей ему исторической эпохи и в течение длительного времени сохранял ее черты.

Расцвет артуровского цикла пришелся на период, последовавший сразу же после окончания «героического века». Прежние темы, древние представления устарели, но полностью забыты не были. И образ Артура сохраняет отдельные свои черты и в новое время, хотя и трансформируется в духе идей XII века.

Говоря о причинах, повлиявших на формирование и эволюцию мифов об Артуре, нельзя упускать из виду и то, что в V веке, примерно в одно время с возникновением этих сказаний, на Британских островах утверждается христианство. Причем кельты принимают его вполне безболезненно. Как пишет С.В.Шкунаев: «В Ирландии имел место не разрыв, а сращивание, правда, очень своеобразное, двух традиций, наследие древнейшей из которых вписалось в систему новоявившейся, было урезано и преображено, но не отвержено и проклято»35. В частности, Бригита - одна из наиболее почитаемых языческих богинь - с приходом христианства становится святой, не меняя при этом ни имени, ни своих древних функций, и занимает свое место в христианском культе не менее прочно, чем в языческом пантеоне. И это не единственный случай.

Есть основания полагать, что христианская церковь у кельтских народов во многом наследовала модель системы друидов. Так, «большинство ирландских монастырей располагались на племенных границах, то есть там же, где находились священные места и центры друидов, как хорошо известно, имевшие общенациональный надплемен-

35 Шкунаев С.В. Предания и мифы средневековой Ирландии. - М., 1991. • С. 12.

ной характер. Система связей ирландских монастырей между собой также напоминает организацию касты друидов»36.

Таким образом, мы видим, что в дошедших до нас мифах об Артуре нашли свое отражение различные социокультурные пласты, анализ которых поможет понять особенности рассматриваемой эпохи.

Попробуем проследить в хронологической последовательности, как же формировалась Артуриана.

Исходные посылки формирования мифов об Артуре

Кельтский элемент в артуровских легендах - древнейший и наиболее значительный. Кельтская цивилизация уже к началу нашей эры распалась на несколько автономных ветвей, между которыми существовал, конечно, постоянный обмен, у них были общие истоки, но пути и судьбы разные, как и вклад в формирование артуровских легенд. Немаловажным являлось и то, что у многих кельтских племен существовал запрет на запись сакральных и литературных текстов. Когда этот запрет был снят, а точнее, забыт, записанными оказались лишь самые поздние версии кельтских легенд и преданий.

Следы ирландских и валлийских вариантов мифов и легенд в артуровских сказаниях просматриваются гораздо определеннее, чем пра-кельтский элемент. Однако, например, кельтский культ озер и источников дошел до артуровской традиции, в которой о воде говорится очень много: герои проводят в недрах озер целые периоды своей жизни (Ланселот получил воспитание в подводном замке у Владычицы Озера), из озера появляется и в озеро возвращается меч короля Артура - Экскалибур. Тема брода, который не каждому дано отыскать и у которого происходят решительные схватки героев, тоже весьма характерна для артуровских сказаний.

36 Шкунаев С.В. Предания и мифы средневековой Ирландии. -М., 1991. - С. 13.

Нельзя не отметить также распространенный у кельтов культ животных, которые часто наделялись сверхъестественной силой и находились с человеком в сложных отношениях то вражды, то дружбы. В артуровских легендах кони, вепри, ястребы, собаки почти обязательно имеют собственные имена и вступают в активное общение с людьми, сохраняя в то же время независимость от них.

Здесь интересно упомянуть о роли ворона в артуровском цикле: по преданию, Артур не умер, а превратился в ворона, и, когда Британии будет угрожать смертельная опасность, он вернется и спасет ее. У кельтов ворон был мифическим персонажем. «Эта птица... была связана с культом Солнца, а позже... ассоциировалась и с божествами-воителями...»37.

Было бы ошибочным утверждать, что кельтские сказания являются прямым источником легенд о Круглом Столе короля Артура, но они лежат в основе этих легенд, и, вероятно, как замечает АД.Михай-лов, «...ирландские саги - ...параллель, в известной мере даже модель легенд о короле Артуре. Здесь не следует выстраивать прямолинейных генетических рядов*38. Так, неосмотрительно видеть в короле Улада Конхобаре прообраз короля Артура, но его мудрость и справедливость аналогичны качествам короля Арморики, а его двор в Эмайн-Махе напоминает артуровский Камелот. «Поистине все доблестные воины из числа мужей Улада находили себе место в королевском доме во время попоек, и все же не было при этом никакой тесноты. Блестящи, статны, прекрасны были доблестные воины, люди Улада, собиравшиеся в этом доме. В нем происходило много великих собраний всякого рода и дивных увеселений. Были там игры, музыка и пение, герои показывали подвиги ловкости, поэты пели песни свои, арфисты и музыканты играли на разных инструментах»39.

Однако, несмотря на все сходство с Круглым Столом, нельзя не учитывать, что двор Конхобара примитивнее и грубее двора Артура, а в самом Конхобаре видится идеал не феодального короля, а племен-

37 В мире мифов и легенд. - Спб., 1995. - С. 272.

38 Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция // Мэлори Т. Смерть
Артура. - М., 1974. - С. 799.

39 Исландские саги. Ирландский эпос. - М., 1973. - С. 587.

ного вождя. И это неудивительно - ведь сказания о короле Улада складывались в гораздо более давние времена, в первобытноплеменной среде, где разложение родового строя только начиналось и социальная структура была явно примитивнее, чем в обстановке складывающегося феодального общества, когда возникали артуровские сказания, которые и отражают более сложную иерархию и систему поведения, руководствующуюся законами куртуазного вежества.

Тем не менее в преданиях о короле Артуре мы находим отзвуки кельтских мифов. Как замечает А.Д.Михайлов: «При этом многослойность мифов вряд ли может быть с достаточной точностью учтена. Добавим, что сказания об Артуре, зафиксированные в валлийских текстах, - вторичного происхождения, <...> в них немало ирландских элементов. В кельтской мифологической системе - не один слой. Эта система развивалась в постоянном взаимодействии и столкновении с рудиментами мифологии пиктов (давших мировой культуре прообраз Тристана) и со сказаниями соседних народов (в частности, очевидно, скандинавов, издавна совершавших набеги на Британские острова)»40. Кроме многослойности культурных традиций, влиявших на становление преданий о Круглом Столе короля Артура, весьма действенным фактором их развития являлось христианство. Британские острова, особенно Ирландия, христианизировались очень рано и очень мирно. Как уже отмечалось, кельтская языческая культура не была уничтожена, но обогатила христианскую, которая, в свою очередь, принесла с собой традиции греческой и римской литератур, и они обрели здесь твердую почву. Именно благодаря не вытесненным христианством, а приспособившимся к нему народным верованиям артуровские легенды оказались в такой степени насыщенными мотивами сверхъестественного, чудесного, фантастического. Таким образом, характерные черты кельтского мироощущения кое в чем даже усилились благодаря трансформациям, вызванным христианством.

Это можно увидеть на конкретных примерах. Так, Мерлин, вероятно, унаследовал черты кельтского поэта и прорицателя Мирддина, ясновидящего, способного проникать во все тайны прошлого, настоящего и будущего. Этот персонаж воплощал в себе все сверхъестественные черты, присущие, по мнению кельтов, филидам. Мирддин, в сред-

40 Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция. - С. 796.

невековых легендах превратившийся в Мерлина, родился от девицы и младенцем уже был мудр, как старец41.

Весьма интересна история происхождения короля Артура и описание его пути к трону. По кельтским традициям, «при вступлении на трон нового короля филид должен был подтвердить благородное происхождение претендента и принять от него присягу на верность древним обычаям»42. Когда Артур вытаскивает из камня меч Экскалибур, при этом присутствуют маг Мерлин, свидетельствующий о благородном происхождении Артура, и христианский архиепископ, благославляющий его на царство, а также принимающий от него клятву быть истинным королем и стоять за справедливость (вспомним, как легко и быстро прошла христианизация в кельтской среде).

Некоторые исследователи находят также отголоски кельтских преданий в истории о том, как Артур, сын Утера и Игерны, появился на свет. Так, X.Адольф пишет в своем очерке «Концепция отражения в артуровском рыцарском романе первородного греха»: «Мы не знаем, что такое Утер - неверное прочтение имени, человек или Бог; не знаем мы и что именно предположительно совершила Игерна; принадлежал ли этот простой «военный вождь» к правящей семье, был ли новым Геркулесом, происходил ли от кельтского Бога»43.

Обращает на себя также внимание роль женщин в артуровском цикле. У кельтов был принят «обычай наследовать по женской линии. Например, герой средневековой легенды кельтского происхождения Тристан наследовал брату своей матери королю Марку»44. Интересно заметить, что имя жены короля Артура, играющей значительную роль в цикле, встречается в старых валлийских текстах, где звучит как Гвинфевар - «белый дух». В ходе развития и трансформации арту ровских мифов на традиции кельтов накладывается культ девы Марии, что рождает одну из самых распространенных тем цикла - тему Прекрасной Дамы.

41 В мире мифов и легенд. - С. 288.

42 Там же. - С. 258.

43 Adolf H. The Concept of Original Sin as Reflected in Arthurian Romance //

Studies in Language and Literature in Honour of Margaret Schlauch. -Warzawa, 1966. - P. 27.

44 В мире мифов и легенд. - С. 261.

Еще один образ артуровских легенд, Гавейн, на протяжении всего развития Артурианы сохраняет ряд своих первоначальных черт, характеризующих исходный этап формирования мифов об Артуре. Под именем Вальвейн или Гуолчмай он становится одним из самых ранних персонажей артуровского цикла.

Валлиец по происхождению, он наделен такими первобытными и грубыми чертами, которые трудно принять англонорманнам.

Немногие из этих черт Гавейн проносит через весь цикл. Они сохранены даже в тексте Мэлори, относящемся к концу XV века: сила его растет от рассвета к полудню и исчезает с заходом солнца; его родство по материнской линии гораздо важнее, чем по отцовской; на всем, что связано с Гавейном, лежит печать волшебства, и в целом его приключениям присущ особый элемент фантастики и даже гротеска. С самого начала он являлся одним из виднейших сподвижников Артура и был слишком выдающейся фигурой, чтобы исчезнуть впоследствии. Этого и не случилось, но по мере появления новых персонажей, которые «узурпировали» многие черты и приключения Гавейна, он постепенно отходил в тень. Профессор Э.Винавер пишет: «История Гавейна особенно интересна. Он один из самых известных рыцарей Круглого Стола, уступающий лишь Ланселоту. Беспредельно преданный своему королю, он щедр и благороден, храбр и могуч. Он наделен всеми земными человеческими добродетелями, его чтят и любят как соотечественники, так и чужеземцы... Но поскольку Господь не имеет отношения к его подвигам, никакие достоинства не помогают ему, и кончает он, как последний преступник. Вероятно, было опасно делать грешника столь привлекательным, и считалось необходимым показать, что достоинства и успехи Гавейна все же не приносят ему вознаграждения»45. Ему не удается сохранить даже свои человеческие достоинства. К концу XIII столетия Гавейна превзошли многие рыцари, вышедшие на сцену позже него.

Гавейн как натура простая и грубоватая, в которой еще сильно сказываются черты, характерные для дофеодальной эпохи, с точки зрения церкви и феодальных норм, был нравственно неприемлем. Первоначально он, видимо, выступал в роли возлюбленного королевы, избавив-

45 VinaverE. Malory. - Oxford, 1929. - P. 73.

шего ее от заточения в потустороннем мире. Лишь гораздо позже любовником Гвиневры стал не Гавейн, а Ланселот. И, конечно, именно Ланселот унаследовал многие черты, изначально свойственные Гавейну.

Тем временем Гавейну, который уже не считался исключительно образцовым персонажем, было «позволено» вернуть себе старые «безнравственные» черты. В результате роль Гавейна стала достаточно двусмысленной. Например, у Т.Мэлори, с одной стороны, Гавейн убил Ламорака, открыто нарушил слово, совратив Этарду после того, как поклялся отвоевать ее для Пелеаса. Все это никак не согласовывалось с кодексом рыцарской чести, и Гавейн выведен настолько опрометчивым, чувственным и жестоким, что даже собственный брат осуждает его.

С другой стороны, в рассказе о войне Артура и императора Люция Гавейну отведена героическая роль. И в конце книги, несмотря на то, что ненависть Гавейна к Ланселоту и решимость отомстить за своих родственников влекут за собой трагические последствия, его образ приобретает подлинно эпическое величие, чему, кажется, способствуют даже его недостатки. Вероятно, тут необходимо принять во внимание, что Мэлори пользовался как французскими, так и английскими источниками, и некоторые из этих противоречий объясняются методом его работы.

Конфликт Гавейна и Ланселота у Т.Мэлори символизирует борьбу двух разных идей, двух миров. Гавейн представляет собой старый мир, его наиболее глубокие чувства (например, чувство кровного родства). Ланселот олицетворяет собой новое (хотя, возможно, в силу архаичности исторического материала, положенного в основу артуровского цикла, и в этом герое идет борьба старого с новым), его верность - это верность вассала своему сюзерену. В этой схватке неустойчивое равновесие между двумя мирами, поддерживаемое Круглым Столом, рухнуло.

Не только образ Гавейна претерпевает различные изменения в ходе того, как под влиянием социокультурных причин трансформируется Артуриана - новое значение приобретают образ самого Артура (в ранних мифах большой интерес вызывает он сам, его деяния и взаимоотношения с окружающими; в поздних версиях героем, как правило, является один из рыцарей Круглого Стола, Артуру же отводится роль символа), идеалы, утверждаемые легендами (если вначале ос-

новной темой являются военные достижения, то позже проповедуются нормы куртуазного вежества) и т.д.

Рассмотрим первые письменные истоки формирования Артуриа-ны. Упоминание Ненния об Артуре, датируемое 858 годом, где говорится о знаменитом военачальнике бриттов (dux bellonan), одержавшем двенадцать побед над англосаксами и пиктами, вряд ли можно считать мифологичным. Заметим, однако, что некоторые исследователи рассматривают его как указание на легенду об Артуре, к этому моменту уже прочно завоевавшую симпатии людей. Так, например, М.П.Алексеев аргументирует это тем, что «Гильдас (VI в.) еще ничего не говорит об Артуре, хотя подробно повествует о борьбе кельтов против англосаксонских завоевателей; ничего не сообщают о нем и англосаксонские источники, например, Беда, хроники»46. Итак, посмотрим, где берут начало литературные версии артуровского цикла.

Долгое время легенды об Артуре существовали лишь в устном народном творчестве, и латинские источники сообщают лишь о популярности артуровских легенд в кельтской среде (писавший в начале XII века Уильям Малмсберийский не без осуждения отмечал чрезвычайное распространение среди населения легенд об Артуре, которым в народе «бредят до сего дня»47). Эти источники, как полагал Э.Фараль, и послужили отправной точкой для Гальфрида Монмутского, его «Истории бриттов», появившейся примерно через десять лет после произведений Уильяма Малмсберийского, так как именно в этой книге Артур впервые изображен во весь рост как завоевывающий мир монарх, окруженный изысканным двором и храбрейшими рыцарями48.

Гальфрид жил на границе Уэльса, его непосредственными покровителями были марчерские бароны, которые устанавливали в этой области новые формы феодальной власти. Его «История» была посвящена самому могущественному из них - графу Роберту Глостерскому, а для политической перестраховки и его врагу Стефану Блуа. Нет сомнений в том, что Гальфрид имел хорошую возможность ознакомить-

46 Алексеев МЛ. Литература современной Англии и Шотландии. - М.,
1984. - С. 61.

47 См. об этом: Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция. - С. 806.

48 См. об этом: там же.

ся с преданиями Уэльса. Как он утверждал, в его распоряжении была даже «одна очень древняя книга на языке бриттов»49, хотя никаких следов такой книги или чего-нибудь подобного не сохранилось. В любом случае, она могла бы дать ему лишь скудный материал. Возможно также, что он знал некоторые легенды, позже полностью забытые, ходившие в Корнуолле и Бретани.

Надо полагать, что такие предания действительно существовали и Гальфрид немало почерпнул из них для своей книги. В этой связи интересно, что, хотя Гальфрид не может вовсе не говорить о вере народа в чудесное спасение Артура, он по мере сил опровергает эту легенду. «История» Гальфрида немедленно завоевала прочную популярность, и все, кто в дальнейшем обращался к данной теме, очень много черпали именно из этой книги.

Остановимся подробнее на том, как Гальфрид повествует о легендарном короле. Прежде всего, в «Истории бриттов» Артур - мудрый и справедливый правитель. Как пишет А.Д.Михайлов, он «в изображении Гальфрида становится вровень с такими идеальными правителями (по представлениям средневековья), как Александр Македонский или Карл Великий. Но это еще не убеленный сединами мудрый старец, каким предстанет Артур в произведениях ближайших продолжателей Гальфрида Монмутского.

В "Истории бриттов" перед читателем проходит вся жизнь героя. Наибольшее внимание уделяется его многочисленным победоносным походам, тому, как он старательно и мудро "собирает земли" и создает обширнейшую и могущественнейшую империю. И гибнет эта империя не из-за удачливости или отваги ее врагов, а из-за человеческой доверчивости, с одной стороны, и вероломства - с другой»50. Наряду с военными достижениями Артура, Гальфрид сообщает нам об основных чертах его характера, тем самым закладывая основу мифа о «справедливейшем из королей»: «Отроку Артуру было пятнадцать лет, и он отличался неслыханной доблестью и такою же щедростью. Его врожденная благожелательность настолько привлекала к нему,

49 Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина - М., 1984. - С. 5.

50 Михайлов АД. Книга Гальфрида Монмутского // Гальфрид Монмутский.
История бриттов. Жизнь Мерлина. - М., 1984. - С. 210.

что не было почти никого, кто бы его не любил. Итак, увенчанный королевской короной и соблюдая давний обычай, он принялся осыпать народ своими щедротами»51.

Именно Гальфрид Монмутский вводит в повествование о короле Артуре романтический мотив о губительности женских чар - «причиной гибели могущественной Артуровой державы является в конечном счете неверность Гвиневры, вступившей в любовную связь с Мордре-дом, племянником короля»52. (Заметим, что любовное соперничество между пожилым дядей и молодым племянником является сюжетом, наиболее часто используемым в мифологии. В дальнейших литературных обработках Артурианы он встречается не только там, где речь идет о Гвиневре, чьим любовником в более поздних интерпретациях становится Вальвейн (он же Гавейн) - еще один племянник короля Артура, и лишь потом Ланселот, но и в истории Тристана и короля Марка, истоки которой, по всей видимости, кроются в мифологии пиктов.)

В изложении Гальфрида прозвучали такие легенды, как битва короля с ужасным драконом, обитавшим на Горе Святого Михаила, а также создание Мерлином кольца Великанов - миф, и по сей день пользующийся определенной известностью. Так, например, Дж.Хокинс и Дж.Уайт в своей работе «Разгадка тайны Стоунхенджа» с некоторым неудовольствием замечают, что «среди историй относительно дивной жизни и былых времен подлинного сооружения, которыми пробавлялось позднее средневековье, наибольшей популярностью пользовалась та, которая приписывала создание Стоунхенджа Мерлину»53. Вообще Мерлин занимает в творчестве Гальфрида не менее значительное место, чем сам Артур. Помимо «Истории бриттов», где Мерлин действует в качестве советника и помощника таких правителей, как Аврелий Амброзии и Утер Пендрагон, а также прорицателя при Вортегирне, Гальфрид Монмутский пишет в стихотворной форме «Жизнь Мерлина», полностью посвященную этому персонажу и его деяниям.

Таким образом было положено начало литературным обработкам артуровских легенд. Как замечает Бернард Д.Н.Гребаниер в труде

51 Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. - С. 96-97.

52 Михайлов АД. Книга Гальфрида Монмутского. - С. 211.

53 ХоктсДж., УайтДж. Разгадка тайны Стоунхенджа. - М., 1984. - С. 19.

«Основы английской литературы»: «Написав то, что было по большей части фантастической историей Британии, которая начиналась с мифического поселения одного Брута, происходившего из Афин, Джеффри сделал это, главным образом, чтобы оправдать обработку изумительных деяний величайшего народного героя Артура. Различные французские поэты подхватили этот материал, и вскоре вокруг личности Артура выросла целая легенда»54. Посмотрим, как именно это происходило.

Классическая Артуриана

Говоря о классической Артуриане, необходимо представить себе особенности менталитета средневекового человека, а также формировавшие его социокультурные процессы. Только тогда появляется возможность разобраться, почему же возникла необходимость именно в той мифологической реальности, в том втором идеализированном мире, которые представлены в произведениях Лайамона, Кретьена де Труа, Васа, Эшенбаха и др. Размышляя об истории предшествующих эпох, люди не могут не сопоставлять их со своим временем. Но, сравнивая свою эпоху или цивилизацию с другими, мы, как правило, применяем к ним свои собственные, современные мерки. Но если мы постараемся увидеть прошлое, каким оно было «на самом деле», по выражению Ранке, то неизбежно столкнемся с необходимостью оценить его объективно, попробовать понять, как воспринимал окружающий мир человек той или иной эпохи.

Итак, размышляя о культурологическом значении легенд о Круглом Столе короля Артура, надо, по возможности, учитывать своеобразие видения мира, присущее средневековому человеку. Очень многое в этой эпохе кажется иррациональным, противоречивым. Постоянное переплетение полярных противоположностей: мрачного и комичного, телесного и духовного, жизни и смерти - неотъемлемая черта средне-

54 Grebanier B.D.N. The Essentials of English Literature. - N. Y., 1953. - P. 14.

векового миропонимания. Такие контрасты находили основу в социальной жизни эпохи - в непримиримых противоположностях господства и подчинения, богатства и бедности, привилегированности и приниженности.

Средневековое христианское мировоззрение как бы снимало реальные противоречия, переводя их в высший план всеобъемлющих надмировых категорий.

Нельзя не отметить и то обстоятельство, что «образ мира», сложившийся в сознании представителей разных общественных слоев и пассов феодального общества, не был одинаков: рыцари, горожане, крестьяне относились к действительности по-разному, что не могло не наложить определенного отпечатка на средневековую культуру.

Нельзя упускать из виду и то, что (поскольку грамотность являлась достоянием немногих) в этой культуре авторы в основном обращались к слушателям, а не к читателям, следовательно, в ней доминировали тексты произносимые, а не читаемые. Причем эти тексты, как правило, безоговорочно принимались на веру. Как замечал Н.И.Конрад, «"любовный напиток" в романе "Тристан и Изольда" - совсем не "мистика", а просто продукт фармакологии того времени, и не только для героев романа, но и для Готтфрида Страсбургского, не говоря уже о его предшественниках в обработке сюжета»55.

С одной стороны, средневековое миросозерцание отличалось цельностью - отсюда его специфическая недифференцированность, невычлененность отдельных его сфер; отсюда же проистекает и уверенность в единстве мироздания. Поэтому рассматривать культуру средневековья следует как единство разных сфер, каждая из которых отражает всю творческую практическую деятельность людей того времени. С этой точки зрения и следует, очевидно, рассматривать циклы о Круглом Столе короля Артура.

С другой стороны, все социальные процессы в Британии были тесно связаны с отношениями между разными этническими группировками, становлением этнического самосознания англосаксов и, позже, англичан. Как замечает Е.А.Шервуд: «Переход от племени к новой этнической общности был тесно связан у них (англосаксов - ОЛ.) с пе-

55 Конрад Н.И. Проблема реализма в литературе Востока // Избранные труды. - М., 1978. - С. 80.

реходом от догосударственной формы организации общества к государственной»56. Все это теснейшим образом связано с изменением и воздействием на жизнь общества определенных социокультурных условий.

Противопоставление различных этнических группировок друг другу, влияние их друг на друга, а иногда слияние их и рождение уже нового восприятия мира образовавшейся этнической общностью -все это находится в непосредственной зависимости от осознания территориальных границ и от взаимоотношений между людьми как землевладельцами.

С расширением пространственного размещения нового этноса и с возникновением осознания территориального единства общество «внутри разграничивалось по социальному признаку, противопоставляя себя лишь внешним иноэтническим группам»57. Таким образом, одновременно с формированием и развитием территориального и этнического самосознания у англосаксов шло становление и усложнение социальной структуры общества. И далее, как замечает Е.А. Шервуд: «Несмотря на... завоевание Англии выходцами из Франции, несмотря на попытки ввести в Англии те же порядки, которые господствовали на континенте и затормозили из-за возникновения там классического феодализма формирование народов, в Англии... очень быстро возник английский народ. Раннее отмирание феодальной основы с сохранением лишь форм феодального строя, раннее привлечение основной массы свободного населения к общественной жизни привели к быстрому сложению условий для формирования английской нации...»58. Все эти аспекты, безусловно, оставили определенный отпечаток на дальнейшем развитии легенд о короле Артуре.

Размышляя о культурологическом значении артуровского цикла, нельзя не учитывать, что с самого начала существовало резкое различие между обработками этих преданий в Англии и во Франции.

В Англии всегда сохранялся тот псевдоисторический фон, который привнес в предания об Артуре Гальфрид Монмутский, хотя этот

56 Шервуд ЕЛ. От англосаксов к англичанам. - М., 1988. - С. 112.

57 Там же. - С. 158.

58 Там же.-С. 232.

фон постоянно видоизменялся и развивался под воздействием французских обработок тех же сюжетов. В то же время французские авторы стихотворных и прозаических рыцарских романов интересовались личностью героя, всячески расписывая его приключения, а также события его личной жизни и перипетии утонченной и искусственной разной любви. Кроме того, в английском варианте всегда чувствуется эпический размах, совершенно отсутствующий во французском. Эти различия выявляются очень рано - уже при сравнении про-цений Лайамона, который писал по-английски, и Васа, писавшего на нормандско-французском диалекте. Оба автора заимствуют сюжет непосредственно у Гальфрида Монмутского, но роман Васа отличает чеканность стиля по сравнению с простым народным и эпическим нем Лайамона.

Лайамон, например, постоянно помнит, что Артур был не французским, а бриттским королем, для Васа же это не имеет почти никакого рачения. Все связанное с Артуром в Англии способствовало укреплению растущего национального духа и питалось им, хотя, конечно, мы можем говорить о существовании бриттской или английской нации в период средневековья. f Хотя Круглый Стол впервые упоминается в «Истории бриттов» , интерес, скорее, представляет разработка сюжета об Артуре Лай-лоном. Этот сюжет, в раннем варианте встречающийся уже в валлийских преданиях, своим развитием был во многом обязан рыцарским орденам, возникшим в XII веке. Но он же ассоциируется и с легендами о военных отрядах королей или предводителей феодального «героического века».

Во французских преданиях ведущим является рыцарское начало, которое было неотъемлемой частью утонченной атмосферы королевских дворов, в ту эпоху возникавших повсеместно, и служило мотивировкой всяких фантастических приключений. В противоположность эму Лайамоном акцентируются древние мотивы, звучавшие еще в валлийских преданиях. Как подлинно эпический поэт он связывает легенду с кровопролитными битвами за средства пропитания.

Стиль Лайамона весьма отличается от стиля Васа, что объясняется различием в замыслах авторов. Так, Лайамон в начальных стихах своего «Брута» заявлял, что хочет рассказать «о благородных деяниях англичан», и эта тема, действительно, является для него основой; он

любит доблесть, энергию, могущество, храбрые речи и героические битвы; рыцарские куртуазные авантюры ему еще чужды, так же как и сентиментальная трактовка любви»59.

Немудрено, что Лайамон трактует образ Артура совсем иначе, чем Вас. Там же, где дело касается воинских потех и пиров, «если Лайамон и не скупится на изображение пышности и блеска легендарного британского королевского двора, то он делает это преимущественно из патриотических побуждений, для характеристики могущества, силы и славы Британии, а не только из живописно-декоративных, эстетических соображений, которые нередко руководили Васом»60.

Разница между этими двумя авторами проявляется и в том, насколько присутствуют в их произведениях религиозные мотивы. Если у Лайамона все герои - стойкие защитники христианства, а все злодеи - непременно язычники, то Вас старается, по возможности, не затрагивать тему веры и оставаться светским писателем.

Одним из наиболее ярких средневековых авторов, обращавшихся к артуровской теме, был французский романист Кретьен де Труа. Артуровский мир Кретьена де Труа возник давно, существует очень долго, по сути дела всегда, но существует вне соприкосновения с миром реальности, в ином измерении. Не случайно королевство Логр Артура не имеет у Кретьена де Труа четких границ, не локализовано географически: Артур царит там, где существует дух рыцарственности. И наоборот: последний возможен лишь благодаря Артуру, который является его воплощением и высшим гарантом. Королевство Артура становится у Кретьена де Труа поэтичной утопией, утопией не социальной, а прежде всего моральной.

В своих романах Кретьен де Труа отказывается от подробного изложения всей жизни героя. Он как бы выбирает из вечной экзистенции артуровского мира типичного героя и яркий эпизод, которому и посвящает роман. Поэтому в романе всегда один герой (его именем обычно и назван роман) и один конфликт, вокруг которого и концентрируется все действие. Можно, конечно, говорить не об одном герое, а об одной любовной паре, но женщины в романах занимают все-таки

59 История английской литературы. - М., 1943. - Т. 1. - С. 86.

60 Там же.

подчиненное место, хотя подчас они играют очень значительную роль. Сконцентрированность сюжета вокруг одного эпизода, в котором действует молодой герой, приводит к тому, что король Артур, олицетворение и защитник подлинной рыцарственности, практически не принимает участия в действии. Насколько герой молод, активен и способен на саморазвитие, настолько король бесконечно мудр, стар и, по существу, статичен.

Важной особенностью романов Кретьена де Труа является наполняющая их атмосфера счастливой любви, возвышенного представления о подвиге. Осмысленная любовь и осмысленный подвиг идут рука об руку, они возвеличивают человека, утверждают его право на глубоко индивидуальный, неповторимый внутренний мир.

Герой кретьеновских романов однотипен. Он - рыцарь, но не это главное; он всегда молод. Молод Эрек («Эрек и Энида»), впервые приезжающий ко двору короля Артура; Ивейн («Ивейн, или Рыцарь Льва»), хотя и получил уже признание как член артуровского рыцарского братства, тоже молод, и основные авантюры ему еще предстоят; не представляет исключения и Ланселот («Ланселот, или Рыцарь Телеги»), его характер тоже во внутреннем становлении, в движении, хотя и не претерпевает таких сильных изменений, как характеры Ивейна и Эрека. Магистральный сюжет романов Кретьена де Труа можно сформулировать так: «...молодой герой-рыцарь в поисках нравственной гармонии». Таковы основные особенности артуровского романа Кретьена де Труа

Вот как формулирует суть романов Кретьена де Труа Дж. Бреретон в книге «Краткая история французской литературы»: «...бесконечные приключения и подвиги с оружием в руках, любовные истории, обольщения, пленения. Одинокая башня, темный лес, девица на лошади, злой гном - все возникает в любопытно детализированных описаниях и с трудом может быть названо символикой»61. Эти романы строятся не на аллегорическом или символическом повествовании; они ориентированы на мифологическое мировосприятие, что и обусловливает их особую композицию и особую мотивировку сюжета. «...Кретьен де Труа может описывать идеальный порядок в "бес-

61 Brereton G. A History of French Literature. - L.,1961.-Р.18.

крайнем" королевстве Логр, где все подчинено воле справедливого короля Артура, а затем спокойно заявить, что рыцарь, выехавший из королевского замка Камелот, сразу же оказался в заколдованном лесу, кишащем противниками Артура»62.

Для автора в таком переходе вообще нет противоречия: ведь он описывает две разные реальности, мифологически сосуществующие, но не взаимосвязанные, и переход героя из одной в другую мгновенен и им самим не осознается. Дж. Бреретон выделяет две темы, которые интересуют Кретьена де Труа больше всего: «обязанность рыцаря по призванию - честь и престиж воина - и обязанность по отношению к его даме»63.

Вероятно, именно эти два мотива и вызывают наибольший протест у Пайена де Мезиера «автора» романа «Мул без узды» (если Кретьен де Труа переводится как «Христианин из Труа», то Пайен де Мезиер -«Язычник из Мезиера», городка расположенного недалеко от Труа; кто скрывался за этим псевдонимом - один или несколько авторов - мы не знаем). В «Муле без узды» Говену - главному герою - нет никакой необходимости отстаивать свою честь и престиж сильнейшего бойца -никто и, в первую очередь, сама героиня, по собственной инициативе одаривающая его поцелуем до выполнения им задачи, не сомневается в успехе рыцаря (чего нельзя сказать, например, о сэре Кэе, присутствующем здесь же). Мало того, в «Муле без узды» достойным всякого уважения оказывается виллан - человек далеко не благородного происхождения; в романах Кретьена де Труа вилланы обычно противопоставлялись рыцарям грубостью и трусостью, здесь же виллан отменно вежлив и отважен.

Взаимоотношения рыцаря с дамами также весьма далеки от идеалов Кретьена де Труа. Пообещавшая стать женой тому, кто вернет ей узду, девушка благополучно уезжает из замка Артура, видимо, забыв о данном обещании, а рыцарь и не думает ее удерживать. Мало того, перед тем, как получить узду, Говен ужинает в обществе некоей прекрасной дамы, оказывающейся сестрой героини. Последняя столь радушно угощает рыцаря, видимо, вполне оценившего ее гостеприимство, что рассказчик вынужден замолчать и отказаться от описания ужина.

62 Культурология. Теория и история культуры. - М., 1996. - С. 146.

63 Brereton G. A History of French Literature. - L, 1961. - P. 19.

Безусловно, и ситуации далеки от идеалов Кретьена де Труа, все персонажи которого в той или иной мере борются за супружеское счастье (исключение - «Ланселот, или Рыцарь Телеги», этот роман автор писал по заказу Марии Шампанской). Подобная полемика является очень интересным примером того, как легенды об Артуре выражали и формировали идеалы средневековья, особенно если учесть, что Пайен де Мезиер оставил неизменной мифологическую основу рыцарского романа.

В середине XIV века появляется анонимный английский роман «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Б.Гребаниер характеризует его следующим образом: «Из всех стихотворных романов ни один не сравнится по красоте с романом безымянного автора середины XIV века #Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», одним из самых изысканных произведений среди дошедших до нас из средневековой литературы. Это также и аллегория, целью которой* является привести пример целомудрия, отваги и чести - присущих совершенному рыцарю качеств»64. Как достаточно позднее произведение, роман насквозь аллегоричен, 'Од «в сложных иносказаниях прославляет христианские добродетели и в этом смыкается с типичным жанром эпохи - дидактической аллегорической поэмой, возникшей уже целиком на городской почве»65.

До сих пор мы рассматривали некоторые характерные особенности трудов английских и французских авторов, писавших о Круглом Столе короля Артура. Но данную тему не обходят вниманием и немецкие романисты. Так, Гартман фон Ауэ (XII в.) переложил на немецкий язык два стихотворных романа Кретьена де Труа - «Эрек и Энида» и «Ивейн, или Рыцарь Льва», сделав их более «благообразными» и доступными немецкой публике. Вот как характеризует этот труд Вильгельм Шерер: «...француз естественен; немец держится на приличиях. Француз показывает нам пестрый мир, немец делает его монотонным. Француз предполагает вперед, что требования изящных нравов подразумеваются сами собой и при случае позволяет их нарушать, где бывает к тому достаточный повод; немец считает себя обязанным повсюду проповедовать изящные нравы. Фигуры француза должны быть зани-

4 Grebanier B.D.N. The Essentials of English Literature. - N. Y., 1953. - P. 14.

65 Самарин P.M., Михайлов АД. Рыцарский роман // История всемирной ли
тературы. - М., 1984. - Т. 2. - С. 570.

мательны; фигуры немца должны были все служить жизненными образцами»66. Для немецкой традиции характерна эпическая манера изложения с ярко выраженным дидактическим воспитательным элементом, что было чуждо для французских и английских авторов.

Примерно в то же время, что и Гартман фон Ауэ, творил выдающийся миннезингер Вольфрам фон Эшенбах. В романе «Парцифаль» совершенно по-новому разворачивается тема Грааля, лишь намеченная в одноименном романе Кретьена де Труа. У Эшенбаха это лучезарный драгоценный камень, наделенный рядом чудесных свойств. Он становится моральным символом и центром священной общины, членом которой может стать лишь духовно чистый человек.

«История Парсиваля рассказывает нам вину и очищение героя. Мы видим, как из мрака и беспорядочности он доходит до высшего совершенства»67. Вольфрам фон Эшенбах, по-видимому, опирается на традиции Гартмана фон Ауэ и «развивает в своем романе мотивы рыцарского воспитательного жанра»68. Очень интересна его концепция рыцарства и благородства: «Оно - не только в мужестве на поле боя и не только в защите слабых и сирых от сильных и злых: высшая рыцарская доблесть в том, чтобы не зазнаваться своей рыцарственностью, в том, чтобы не бояться показаться смешным и преступить, если понадобится, законы куртуазности во имя законов человечности»69.

В начале XVIII века появляется роман Готтфрида Страсбургского «Тристан и Изольда». Это глубоко психологическое произведение, описывающее уже не столько внешние события, сколько внутренние переживания и духовный рост героев. Готтфрид Страсбургский активно пользуется мифологическими средствами для создания особой атмосферы произведения, вызывающей глубокое сочувствие читателя, в чем В. Шерер упрекает его: «Непреодолимая сила любви символизируется в саге сказочными средствами. Между тем, как немецкая героическая песня в двенадцатом веке сколько возможно освобождалась от сказочных черт, кельтские сюжеты, пришедшие в немецкую

66 Шерер В. История немецкой литературы. - Спб., 1893. - С. 148.

67 Там же. - С. 163.

68 Самарин P.M., Михайлов АД. Рыцарский роман // История всемирной ли
тературы. - С. 564.

69 Там же. - С. 565.

литературу из Франции, снова ввели целый мир чудес, Просвещение прежнего времени уступило место романтическому вкусу к привидениям и невероятностям»70.

Интересно заметить, что в «Тристане и Изольде» довольно подробно описываются нормы светской жизни, при этом автор пытается ответить на вопрос: стоит ли рассматривать человеческие отношения исключительно через призму норм куртуазности? Некоторые исследователи (например, Р.М.Самарин и А.Д.Михайлов) видят в этом признак надвигающегося кризиса куртуазной культуры, находящейся на тот момент в самом расцвете.

Как мы видим, различия в интерпретации артуровских легенд авторами разных национальностей или просто придерживающихся разных точек зрения несомненны. При этом рыцарские романы, формирующие классическую Артуриану, имеют общую особенность: они строятся на одной и той же мифологической основе. Поднимая различные проблемы или дискутируя о приоритете тех или иных ценностей, они создают единый идеальный мир, вторую реальность, к которой относятся нормы поведения, качества, приписываемые рыцарям, особенности их окружения и проч.

Норманнизированный Артур и его двор являлись образцом рыцарства. Посмотрим, какие черты связывались с идеалом рыцаря.

Рыцарь должен был происходить из хорошего рода. Правда, иногда в рыцари посвящали за исключительные военные подвиги, но практически все рыцари Круглого Стола щеголяют родовитостью, среди них немало королевских сыновей, почти каждый имеет роскошное генеалогическое древо.

Рыцарь должен отличаться красотой и привлекательностью. В большинстве артуровских циклов дается подробнейшее описание героев, а также их одеяний, подчеркивающих внешние достоинства рыцарей.

Рыцарю требовалась сила, иначе он не смог бы носить доспехи, которые весили шестьдесят-семьдесят килограммов. Эту силу он проявлял, как правило, еще в юности. Сам Артур извлек меч, застрявший между двумя камнями, будучи совсем юным (впрочем, тут не обошлось без магии).

70 Шерер В. История немецкой литературы. - С. 153.

Рыцарь должен обладать профессиональным мастерством: управлять конем, владеть оружием и пр.

От рыцаря ожидалось, что он будет неустанно заботиться о своей славе. Слава требовала постоянного подтверждения, преодоления все новых и новых испытаний. Ивейн из романа Кретьена де Труа «Ивейн, или Рыцарь Льва» не может остаться с женой после венчания. Друзья следят за тем, чтобы он не изнежился в бездействии и помнил, к чему обязывает его слава. Он должен был странствовать, пока не подвернется случай сразиться с кем-либо. Нет смысла делать добрые дела, если им суждено остаться неизвестными. Гордость совершенно оправданна, если только она не преувеличена. Соперничество из-за престижа ведет к стратификации в рамках сражающейся элиты, хотя, в принципе, все рыцари считаются равными, что в легендах о короле Артуре символизирует Круглый Стол, за которым они сидят.

Понятно, что при такой постоянной заботе о престиже от рыцаря требуется мужество, и самое тяжелое обвинение - обвинение в недостатке мужества. Боязнь быть заподозренным в трусости вела к нарушению элементарных правил стратегии (так, Эрек в романе Кретьена де Труа «Эрек и Энида» запрещает едущей впереди Эниде предупреждать его об опасности). Порой это заканчивалось гибелью рыцаря и его дружины. Мужество также необходимо для исполнения долга верности и лояльности.

Неустанное соперничество не нарушало солидарности рыцарской элиты как таковой, солидарности, распространявшейся и на врагов, принадлежавших элите. В одной из легенд простой воин хвалится, что убил благородного рыцаря вражеского стана, но благородный командир велит гордеца повесить.

Если мужество было необходимо рыцарю как человеку военному, то своей щедростью, которой от него ожидали и которая считалась непременным свойством благороднорожденного, он благодетельствовал зависимых от него людей и тех, кто прославлял при дворах подвиги рыцарей в надежде на хорошее угощение и приличные случаю подарки. Недаром во всех легендах о рыцарях Круглого Стола не последнее место уделяется описаниям пиров и подарков в честь свадьбы, коронации (порой совпадающих) или еще какого-нибудь события.

Рыцарь, как известно, должен хранить безусловную верность своим обязательствам по отношению к равным себе. Хорошо известен

обычай принесения странных рыцарских обетов, которые следовало исполнить вопреки всем правилам здравого смысла. Так, тяжелораненый Эрек отказывается прожить хотя бы несколько дней в лагере короля Артура, чтобы дать зажить ранам, и отправляется в путь, рискуя умереть в лесу от ран.

Классовое братство не мешало рыцарям исполнять долг мести за любую обиду, реальную или мнимую, нанесенную самому рыцарю или его близким. Супружество не отличалось особой прочностью: рыцарь пребывал постоянно вне дома в поисках славы, а оставшаяся в одиночестве жена обычно умела «вознаградить» себя за его отсутствие. Сыновья воспитывались при чужих дворах (сам Артур воспитывался при дворе сэра Эктора). Но род проявлял сплоченность, если речь заходила о мести, ответственность тоже нес весь род. Не случайно в артуровском цикле такую важную роль играет конфликт между двумя большими соперничающими группами - приверженцами и родственниками Гавейна, с одной стороны, приверженцами и родственниками Ланселота - с другой.

Рыцарь имел ряд обязательств по отношению к своему сюзерену. Рыцарям вменялась в долг особая благодарность тому, кто посвятил их в рыцарский сан, а также забота о сиротах и вдовах. Хотя рыцарь должен был оказывать поддержку любому нуждающемуся в помощи, в легендах не идет речь ни об одном слабом мужчине, обиженном судьбою. По этому поводу уместно привести остроумное замечание М. Оссовской: «Ивен, Рыцарь Льва, защищает обиженных девиц оптом: он освобождает от власти жестокого тирана триста девушек, которые в холоде и голоде должны ткать полотно из золотых и серебряных нитей. Их трогательная жалоба заслуживает быть отмеченной в литературе, посвященной эксплуатации»71.

Славу рыцарю приносила не столько победа, сколько его поведению в бою. Сражение могло без ущерба для его чести кончиться поражением и гибелью. Гибель в бою была даже хорошим завершением биографии - рыцарю нелегко было примириться с ролью немощного старика. Рыцарь обязан был по возможности предоставлять противнику равные шансы. Если противник упал с коня (а в доспехах он не мог взобраться в седло без посторонней помощи), выбивший его тоже

71 Оссовская М. Рыцарь и буржуа. - М., 1987. -, С. 87.

спешивался, чтобы уравнять шансы. «Я никогда не убью рыцаря, который упал с коня! - восклицает Ланселот. - Храни меня Бог от такого позора».

Использование слабости противника не приносило рыцарю славы, а убийство безоружного врага покрывало убийцу позором. Ланселот, рыцарь без страха и упрека, не мог простить себе того, что как-то в пылу сражения убил двух безоружных рыцарей и заметил это, когда было уже поздно; он совершил паломничество пешком в одной лишь посконной рубахе, чтобы замолить этот грех. Нельзя было наносить удар сзади. Рыцарь в доспехах не имел права отступать. Все, что могло быть сочтено трусостью, было недопустимо.

Рыцарь, как правило, имел возлюбленную. При этом обожание и заботу он мог проявлять лишь к даме своего сословия, порой занимавшей более высокое положение по отношению к нему. Вопреки распространенному мнению, воздыхания издалека составляли скорее исключение, чем правило. Как правило, любовь была не платонической, а плотской, и испытывал ее рыцарь к чьей-либо, не своей, жене (классический пример - Ланселот и Гвиневра, жена Артура).

Любовь должна была быть взаимно верной, возлюбленными преодолевались различные трудности. Самому тяжелому испытанию, какому только могла подвергнуть возлюбленного дама его сердца, подвергает Ланселота Гвиневра, которую он спасает ценой бесчестья. Возлюбленный ищет похищенную злыми силами Гвиневру и видит карлика, едущего на телеге. Карлик обещает Ланселоту открыть, где спрятана Гвиневра при условии, что рыцарь сядет в телегу, - поступок, который может обесчестить рыцаря и сделать его предметом насмешек (рыцарей возили в телеге только на казнь!). Ланселот в конце концов решается на это, но Гвиневра обижается на него: прежде чем сесть в телегу, он еще сделал три шага.

Церковь старалась использовать рыцарство в своих интересах, но христианская оболочка рыцарства была чрезвычайно тонка. Прелюбодеяние считалось грехом и официально осуждалось, но все симпатии были на стороне любовников, а на Божьем суде (ордалиях) Бог позволял легко себя обмануть, когда речь шла о вероломной супруге. Гвиневра, роман которой с Ланселотом длился годы, поклялась, что никто из одиннадцати рыцарей, спящих в соседних покоях, не входил к ней ночью; Ланселот, пользовавшийся этой привилегией, был не

предусмотренным в расчетах двенадцатым рыцарем. Этой клятвы оказалось достаточно, чтобы спасти королеву от сожжения на костре. Обманутые мужья нередко питают сердечную привязанность к любовнику жены (так король Артур относится к Ланселоту). Бог тоже, -судя по тому, что епископу, стерегущему тело Ланселота, снится, как ангелы уносят рыцаря на небеса, - прощает греховную любовь.

Общественные связи средневековья были прежде всего межличностными, то есть в основном прямыми и непосредственными. Установление связи между сеньором и вассалом предполагало принятие определенных обязательств обеими сторонами. Вассал обязан был служить своему сеньору, оказывать ему всяческую помощь, сохранять верность и преданность. Со своей стороны, сеньор должен был покровительствовать вассалу, защищать его, быть по отношению к нему справедливым. Вступая в эти отношения, сеньор принимал торжественные клятвы от вассала (ритуал омажа), делавшие их связь нерушимой.

Крестьянин обязан был платить оброк феодалу, а тот - защищать своих крестьян, а в случае голода кормить их из своих запасов. Существовало очень четкое разделение труда: не свобода и зависимость, а служба и верность были центральными категориями средневекового христианства. Именно поэтому в артуровских легендах всегда очень тщательно разбирается, кто был чьим оруженосцем и кто чьим вассалом. Однако иерархия привилегированности, свободы, зависимости и несвободы вместе с тем была и иерархией служб. В феодальном обществе были очень четко разделены и определены обычаем или законом социальные роли, и жизнь каждого человека зависела от его роли.

Нельзя не заметить, что в легендах весьма пристальное внимание уделяется материальной культуре; причем реальные требования к ней, обусловленные жизненной необходимостью, тесно смыкаются с мифическими качествами, которыми средневековые авторы щедро наделяют всевозможные доспехи (не пробиваемые обычным оружием), оружие (пробивающее заговоренные доспехи), чаши (из которых могут напиться, не облившись, лишь верные своим рыцарям дамы), плащи (которые могут надеть только те же дамы) и пр.

Рассмотрим конкретнее некоторые примеры. Говоря о материальной культуре, находящей отражение в сказаниях артуровского цикла, нельзя не заметить, что очень большое место отведено описаниям бое-

вых коней, оружия и одежды. И неудивительно - функция рыцаря состояла в том, чтобы воевать: защищать свои владения, иногда увеличивать их, захватывая соседние, или просто поддерживать свой престиж, принимая участие в турнирах (ведь стоит всерьез задуматься, прежде чем попытаешься захватить, например, землю рыцаря, который одержал несколько блестящих побед на последнем турнире и был признан сильнейшим). ,

Боевой конь - это фактически одна из самых важных частей экипировки рыцаря в сражении. Коней обучали специальным образом, и они часто помогали своим хозяевам, вовремя поднимаясь на дыбы или отходя в сторону. Каждый боевой конь имел свое имя, его холили и лелеяли. Во многих легендах рассказывается о конях, которые говорили по-человечески и нередко подавали очень дельные советы своим хозяевам. Немалое внимание уделялось и описанию доспехов и оружия рыцарей, надежность и удобство которых были важны для успеха в походе и победы на турнире. Оружие рыцаря, как правило, составляли меч и копье, иногда еще пика. Нередко меч являлся родовой реликвией, имел собственную историю, имя, часто символическое (некоторые исследователи дают такое толкование названия меча Артура: Экска-либур - «Разрубаю сталь, железо и все»); при посвящении в рыцари меч был обязательным атрибутом.

Обычай тех времен требовал, чтобы рыцарь имел «добрые» доспехи: шлем, панцирь, кольчугу и кольчатый наглавний, латы для ног и латные рукавицы. Если оружие и доспехи «горят» на солнце, это свидетельствует не только о том, что они красивы, но и том, что они начищены и содержатся должным образом и, следовательно, надежны (точно так же описание потников и подседельников свидетельствовало о заботливом отношении к лошади). Поверх лат рыцари носили короткий широкий плащ, расшитый, как правило, геральдическими узорами, которые повторялись также на щите.

Очень подробно описывается в легендах одежда рыцарей с точки зрения ее функционального значения. Перед боем под доспехи надевается одежда, она должна быть сшита с таким расчетом, чтобы доспехи не натирали кожу, а раскаленный в жару металл доспехов не прикасался к телу. Дорожная одежда была более легкой, чтобы сделать менее утомительными дальние переходы - неизменная деталь рыцарских романов - и обеспечить защиту рыцаря.

Описание одежды дам тоже позволяет судить о ее функциональном значении: она удобна и практична, когда дама - хозяйка и занимается практической деятельностью (ей постоянно приходится спускаться в подвалы, подниматься на башни); нарядность одежды имеет первоочередное значение, только если она парадная (в этом случае подробно описываются ткани, золотые кисти, меха, украшения), при этом учитывается и цвет, так как помимо геральдического значения с его помощью можно подчеркнуть красоту героя или героини.

Практически в каждом произведении артуровского цикла фигурирует какой-нибудь замок - заколдованный, неприступный или тот, который со своей рукой и сердцем обещает рыцарю по выполнении им поставленной задачи прелестная леди. Так, мы знаем, что Артур был зачат в замке Тинтажель, расположенном на скале над морем. Это один из замков раннего средневековья, представляющий собой фактически одну башню, обнесенную стеной и защищенную со всех сторон морем (к замку ведет лишь узкая тропинка, по которой может проехать только один человек).

В романах артуровского цикла Кретьена де Труа мы встречаем описания более поздних и усовершенствованных замков. Каждый из них был как бы мини-городом, обнесенным стеной со всех сторон. Внутри находились собственно замок сеньора, помещения для челяди, конюшни, подвалы, где хранились еда и питье на случай осады или голода, нередко и часовня, в которой молился сеньор. Здесь же частенько работали кузнецы, подковывавшие лошадей сеньора и изготавливавшие изделия для замка. Таким образом, замок был оборудован с максимальными удобствами.

Чтобы понять, почему столь важная роль в рыцарских романах зачастую отводится замкам и тем, кто их населяет, остановимся подробнее на ряде исторических фактов.

Первым фортификационным сооружением, построенным по приказу Вильгельма Завоевателя сразу же после высадки его войск в Англии, был мотт - укрепление, прежде неизвестное на Британских островах. Поначалу мотт представлял собой окруженный рвом земляной холм. На его вершине сооружалась деревянная башня, фундаментом которой служили вкопанные в землю мощные бревна. Именно такие укрепления использовались норманнами в качестве опорных пунктов в Гастингсе. На территории Англии они возвели множество мотт, ук-

репив с их помощью свое господство на завоеванных землях.

Опыт строительства мотт норманны приобрели во Франции, где простейшие фортификации такого типа позволяли феодалам противостоять абсолютной власти наследников Карла Великого и учреждать собственные домены. Можно без преувеличения сказать, что появление нового оборонительного сооружения в Европе имело огромное значение. В плане политическом оно сыграло важную роль в децентрализации королевской власти. Еще более важным было, несомненно, социальное значение нового укрепления: оно стало своего рода школой, где сеньоры и их ратники обучались рыцарским навыкам.

Обычно мотт имел форму усеченного конуса или полусферы; диаметр его основания мог достигать 100 м, а высота - 20 м. В большинстве случаев к мотт примыкал бейли - участок, огороженный земляным валом, рвом, палисадом. Такая двойная линия земляных укреплений получила название «замок с мотт и бейли». Другой тип средневековой застройки - миниатюрный бейли на плоской вершине насыпного холма диаметром от 30 до 100 м с обязательным рвом и палисадом. Некоторые бейли служили только как загоны для скота. Повсеместно сооружались также и малые земляные крепости, к которым тоже примыкали загоны для скота.

Используя труд крестьян, можно было сравнительно быстро выполнять земляные работы, связанные с сооружением укреплений. Преимущество мотт состояло в том, что, не считая деревянной надстройки, его практически невозможно было разрушить.

Тактику сооружавших мотт можно сравнить с тактикой играющих в шахматы - максимально продвинуть свои фигуры и в то же время не дать противнику захватить их. Возводя мотт, феодалы вместе со своим гарнизоном готовились к осаде, которую соперник мог начать в любой момент, стремясь отвоевать утраченные территории. В большинстве случаев осада заканчивалась неудачей: мотт, к тому времени уже именовавшийся замком, был неприступен. Противник мог попасть в замок только в том случае, если ворота открывал изменник или сам сеньор попадал в плен. (Вспомним многочисленные легенды о замках, которые все время вертятся, так что в них почти невозможно попасть, к тому же населенные смертельно опасными животными, в борьбе с которыми рыцарю может помочь только кто-нибудь из обитателей замка; таинственные замки, окруженные щитами побежденных рыцарей; а

также замок феи Морганы, куда попадает сэр Гавейн - иногда Ланселот - и не может выбраться, покуда его оттуда не выводит девушка, прислуживающая четырем королевам, гостящим в замке.)

Хроники тех лет свидетельствуют, что феодалы не могли полностью положиться на своих приближенных и жили в постоянном ожидании измены. Всеми силами они стремились избежать плена, и, когда дело доходило до открытых баталий, сеньор, видя, что его войско терпит поражение, первым покидал поле битвы. Если же сеньор попадал в плен, то от него силой требовали, чтобы он заставил тех, кто остался в замке, включая его семью, открыть ворота. Если они отказывались сделать это, пленника вешали у входа в замок. Иногда неприятелю удавалось взять в заложники детей сеньора. Требуя сдачи крепости, он угрожал повесить их или ослепить. (Один, из сюжетов о короле Артуре - похищение его жены Гвиневры, которую вынужден вызволять из плена Ланселот).

Жизнь в замке ставила воинов из свиты сеньора перед выбором: либо поддерживать отношения товарищества, либо постоянно враждовать друг с другом. В любом случае приходилось терпимо относиться к окружающим и для этого придерживаться определенных правил поведения или, по крайней мере, не допускать проявлений насилия.

Утвердившиеся в мире, огороженном палисадом, моральные нормы позже, на втором этапе развития феодального общества, в конце XI века, вдохновили трубадуров. В их гимнах воспевалось рыцарство и любовь, а по сути в них прославлялись два социальных достижения - стабилизация и освоение нового пространства. Многие знаменитые рыцари были поначалу простыми воинами в свите феодала, но за проявленную в сражениях доблесть получили высокий ранг. В то же время воин не мог добиться почестей, если он не вел себя как настоящий рыцарь.

Мотт оказал влияние и на сельское население. (В мифах нередко после избавления от жестоких зверей, населявших замок, или после освобождения его от колдовских чар в бывшей прежде безлюдной местности появлялись толпы ликующих, поющих и пляшущих крестьян, благодаря рыцаря за защиту.) Многие хозяйства попали в зависимость к феодалу, которому крестьяне теперь были обязаны платить налог.

Однако в среде самих господ произошли еще более глубокие социальные изменения. Привыкшие к жизни в усадьбах, в сельской мест-

ности, бок о бок со свободными крестьянами, сеньоры всего за несколько десятилетий перебрались в замки, вооружившись до зубов сначала для того, чтобы захватить власть, затем - чтобы удержать ее. Завладев мотт как оружием устрашения, феодалы и их вассалы начали создавать новую систему социальных отношений - примитивную, но самобытную. С одной стороны, это была политика подавления, с другой - в среде рыцарства провозглашались идеалы чести и отваги. Именно эти идеалы воспевали средневековые рыцарские романы.

Так, со сменой поколений постепенно устанавливалось социальное равновесие. Новые отношения закрепили сословную общность сеньоров, ослабившую чувство постоянной опасности. Замки открыли свои ворота друзьям и соседям, войны уступили место турнирам, на рыцарских щитах красовались теперь фамильные гербы. Где ранее царили хитрость и жестокость, теперь воспевали доблесть и щедрость. Так, со второй стадии развития феодализма в обстановке средневекового мотт стали закладываться основы того наследия, которое оставила потомкам эта эпоха и которое по праву заслужило название «замковая культура».

Все процессы, происходившие в реальном мире, накладывали отпечаток на вторую реальность, которая составляла мифическую основу рыцарских романов и баллад. Если в книге Гальфрида Монмутско-го рассказывается о жизни, деяниях и подвигах самого Артура, то классическая Артуриана воспевает братство Рыцарей Круглого Стола, их приключения, практически не имеющие отношения к военным достижениям, описанным в «Истории бриттов». Это единичные схватки между двумя или несколькими рыцарями, либо состязания на турнире (характерные для периода феодальной раздробленности). Однако наряду с идеалами куртуазное™ возникает и формируется новый миф - миф о Святом Граале, требующем от рыцаря духовной чистоты и целомудрия (которые далёко не всегда присущи рыцарям, безупречным с точки зрения норм куртуазного вежества). Тема Святого Грааля получила наибольшее развитие в позднее средневековье, когда фактически завершилось формирование мифов о Круглом Столе короля Артура. По мере того, как средние века уступают место эпохе Возрождения, процесс формирования этих мифов подходит к завершению.

Завершение формирования мифов о Круглом Столе короля Артура

В течение XIII-XIV веков легенды о короле Артуре и его рыцарях продолжают вдохновлять поэтов: «...стихотворные романы, переведенные или стилизованные под французские, посвященные тому или иному фрагменту обширной волшебной истории, были популярны и среди благородных, и среди простых»72.

И вот в конце XV века появилось произведение, объединившее в себе все эти мифы. В 1485 году вестминстерская типография Кэксто-на выпустила роман английского прозаика Томаса Мэлори «Смерть Артура». Это произведение завершает артуровский цикл средневековья. Оно представляет собой обработку ряда романов артуровского цикла или примыкающих к нему произведений. Пятьдесят шесть раз в тексте своей книги Мэлори повторяет читателям, что источниками для него служили «французские книги», но он, вероятно, пользовался также и английскими стихотворными переработками французских поэм артуровского цикла.

Перелагая весь этот обширный материал на английский язык, Мэлори комбинировал заимствованные мотивы, сокращал и видоизменял образцы и делал собственные вставки; в результате возникло стройное художественное произведение, в котором, кстати, король Артур с супругой Гвиневрой не всегда оказываются на первом плане. Изложение разбивается на множество эпизодов, приключения следуют друг за другом, часто без мотивировки и особой подготовки читателей. Храбрые рыцари, закованные в латы, дерутся друг с другом, прекрасные изгнанницы находят себе приют в сумраке дремучих лесов, карлики и волшебник Мерлин, обладающий чудодейственным даром пророчества, разоблачают тайные связи между героями и возвещают несчастья, которые не могут ни объяснить, ни предотвратить.

Во множестве рассказанных авантюрных историй отчетливее других вырисовывается образ Ланселота, томящегося любовью к супруге своего сюзерена, королеве Гвиневре, и тщетно пытающегося отыскать Грааль, чему препятствует тяготеющий над них грех; Тристрам, роковым образом увлеченный Изольдой; другие заметные фигуры - злой

72 Gosse ЕЛ. Short History of Modern English Literature. - L., 1903. - P. 53.

Мордред, похищающий Гвиневру и поднимающий восстание против Артура; злокозненный, а подчас и смешной неудачник, сенешаль сэр Кэй. Во многих эпизодах чувствуется, что Мэлори либо использовал недоступные для нас редакции артуровских сказаний, либо внес в свое повествование новые черты, ввел новых действующих лиц.

Повествования Мэлори полны чарующей наивности, простодушия и бесхитростного изящества. Однако Мэлори нередко обнаруживает склонность к морализации, трезвость, рассудительность и практицизм. Мир французской средневековой поэзии и ее тонкий психологизм ему в значительной мере чужды. Мэлори осуждает любовь ради любви, а любовь в законном браке считает идеальной. Правда, для того, чтобы ясно высказать свою точку зрения, у автора мало поводов; в его книге встречается лишь один случай счастливого супружества - брак родителей Тристрама, но образ Ланселота Мэлори, например, значительно отличается от той трактовки, какую он имел во французской поэзии.

Ланселот - один из интереснейших образов романа, как и в его источниках, Ланселот Мэлори имел все данные для того, чтобы добыть Грааль, но, проникнутый греховной любовью к королеве, он сподобился лишь издали видеть чашу благодати. У Мэлори Ланселот не женится не столько из-за обета рыцарского целомудрия (необходимое условие для достижения святого Грааля), сколько из вполне практических соображений: женитьба, рассуждает он, привяжет его к супруге, заставит сложить оружие, забыть турниры, битвы и рыцарские приключения. Ланселот не хочет заводить и случайные любовные связи, и Мэлори то и дело заставляет его высказывать добродетельную мораль и восставать против ее нарушителей.

Характерно, что, входя в противоречие со своими источниками, Мэлори не решается противопоставить грешного Ланселота целомудренному искателю Грааля Галахаду и что, возвышая Ланселота как идеального рыцаря, Мэлори вместе с тем отступает от церковно-христианских толкований поисков «чаши благодати», которые получают у него более прозаическую и земную окраску занимательных рыцарских авантюр.

По мере того как совершенствуется оружие (появляется арбалет, а затем - в эпоху Возрождения - и огнестрельное оружие), от которого человека уже не могут защитить доспехи, рыцари уходят в прошлое. И теперь мифом становится само понятие рыцарства, создающее идеальный образ мира, в котором людям свойственны отвага, сила, до-

блесть, недоступные простым смертным, а дружба и любовь являются абсолютными величинами.

Такие узы крепки и нерушимы. С миром рыцарства непосредственно пересекается мир волшебства: персонажи рыцарских романов постоянно общаются с магами и феями, то и дело на их пути попадаются разнообразные предметы, наделенные чудесной силой. Рыцари - особые люди, живущие в особой реальности, и у Мэлори «мы слышим о высоких деяниях любви, верности и мести, представленных великими представителями рыцарства - Гавейном, Ланселотом, Персивалем и Галахадом»73.

Изначально идеи рыцарства являлись организующей силой и в общественной жизни, и в военной области - и служили оправданию норм поведения, насаждаемых норманнами, а также корректировали взаимоотношения между различными культурными слоями и социальными группами. По мере того как менялись структура общества и культурные нормы, эти мифы все сильнее отражали представления не об идеальных нормах поведения конкретного социального слоя, но об увлекательной, достойной подражания жизни, о правилах, качествах и чувствах которой может мечтать любой. Рыцарские романы все больше отрывались от реальности.

Идея Круглого Стола поздней Артурианы, по существу, воплотила традицию личной преданности вассала своему сюзерену эпохи феодализма, которая была скрепляющим звеном всего феодального общества. В ней воплощалось также одно из противоречий этого общества -король постоянно искал способ вознаградить своих воинов и тем самым сохранить их преданность, не превращая их в феодальных лордов, чьи владения внушали бы им иллюзию независимости и диктовали интересы, расходившиеся с его собственными.

Рыцарские ордена, создававшиеся именно в тот период, когда идея Круглого Стола распространялась особенно широко, имели существенное военное и общественное значение. Но к началу XIV века положение резко изменилось. Ордена все в больше степени шли по пути обогащения и разложения. Профессиональные армии стали вытеснять отдельные отряды рыцарей и их оруженосцев, среди которых ка-

73 Moody W.V., Lavett R.M. A History of English Literature from Beowulf to 1926. - N. Y., 1926. - P. 68.

кой-либо порядок и дисциплина были невозможны. В то же время рыцарство становилось все более замкнутым, внутри него наблюдалось все большее расслоение, поскольку прежние рыцари, лишаясь военных функций, должны были искать для себя новое поле деятельности и новые возможности для существования.

Таким образом, - и это особенно характерно для Англии - в то время, как дворянская знать и наиболее богатые джентри превращались в придворных, мелкопоместные дворяне все чаще оставались жить в своих поместьях. И если раньше они существовали преимущественно за счет натурального хозяйства и искали дополнительный доход на войне с грабежами и выкупами, то теперь они начали производить шерсть и продукты для продажи, нередко заменяя принудительный труд, характерный для более раннего средневековья, наемным.

По мере того как рыцарство утрачивало свое первоначальное значение, артуровский цикл и рыцарский роман в целом утрачивали связь с действительностью и приобретали все более религиозный и фантастический характер с преобладанием темы Грааля. Произведения этого жанра становились все более изысканными, отражая искусственность поведения и манер рыцарей; сюжеты делались все более фантастическими, гротескно неправдоподобными, бесконечные приключения героев излагались все изощреннее. Падение пафоса и выхолащивание эпического романа изображены в рассуждениях священника у Сервантеса (с небольшими преувеличениями).

По всей видимости, Мэлори предпочитал избегать подобного стиля, о чем, как говорит А.А.Мортон «свидетельствует... безжалостное обращение с темой Грааля, из которой он выбрасывал, насколько только возможно, все мистическое и теологическое, всячески преуменьшая ее значение для артуровского цикла в целом. Не менее отчетливо позиция Мэлори видна и в том, что он заново вводит героические и эпические мотивы, а также в том сильном национальном чувстве, которым пронизано его произведение. Похоже, что он направлял все свои усилия к тому, чтобы восстановить в артуровском цикле ощущение реальности происходящего, еще раз придать ему современное звучание»74. Тем не менее, времена менялись, и мифы о короле Артуре неизбежно должны были изменить свою смысловую нагрузку, а, следовательно, и форму.

74 Мортон АЛ. От Мэлори до Элиота. - М., 1970. - С. 49-50.

В эпоху Возрождения истории о Круглом Столе стали, скорее, отправной точкой для мифотворчества, где в форме рыцарского романа проповедывались уже совершенно новые идеи. Один из характерных примеров - произведение Гарсии Родригеса Монтальво «Амадис Галльский». «Под пером Монтальво рыцарский роман стал жанром ренессансной литературы. Опираясь на фабульные мотивы средневековых историй о короле Артуре и его сподвижниках, о волшебнике Мерлине, Монтальво отразил присущий его эпохе героический пафос»75. Мифическая реальность данного произведения, вероятно, находила самый живой отклик у испанских дворян, которым по традиции сызмальства внушались понятия воинской доблести, чести и гордости.

С другой стороны, эпоха Возрождения - это период великих географических открытий. Приключения конкистадоров и мореплавателей способствовали живому восприятию фантастических подвигов рыцарских романов. Впрочем, герои Монтальво были отнюдь не испанцами, кроме того, обращает на себя внимание «схожесть образов и даже ситуаций, описанных у Монтальво, с французскими романами о Тристане и Ланселоте»76. Миф о людях исключительных физических и душевных качеств, жизнь которых полна удивительных приключений, привлекает в это время многих читателей.

Ярким примером ренессансного рыцарского романа является «Неистовый Роланд» Лудовико Ариосто. Как замечает Д.Е.Михальчи: «Главным героем... он сделал... образцового рыцаря в гуманистическом понимании, неизменного покровителя угнетенных, борца за справедливость; в его лице воплощены в преобразованном виде идеальные качества, которыми обладали герои лучших испанских романов об Амадисе Галльском...»77. В этом произведении под эгидой «рыцарства» находит выражение возрожденческий миф о гуманизме.

Если для менталитета средневекового человека ключевым является понятие Бога (вспомним роль Грааля в классической Артуриане), то в эпоху Ренессанса на первый план выходит идея антропоцентриз-

75 Плавскин З.И. Литература раннего общеиспанского Возрождения // Исто-
рия всемирной литературы. - М., 1985. - Т. 3. - С. 345.

76 DunlopJ.C. History of Prose Fiction. - L, 1888. - P. 354.

77 МихалъчиД. Лудовико Ариосто // История всемирной литературы. - М.,
1985. - Т. 3. - С. 127.

ма и миф о всесилии человеческого разума (безумие Роланда лишает его абсолютно всех качеств, которыми он обладал, но когда Астольфо исцеляет друга, рыцарь становится «еще более умен и мужествен»).

В произведении Ариосто, сюжетной канвой, казалось бы, никак не связанном с артуровскими сказаниями, в одной из первых глав появляется Мерлин, пророчествующий Брадаманте о ее будущем; причем то, как о нем говорится, предполагает, что его история общеизвестна: «Это древний памятный грот Мерлина, о которрм, верно, ты слыхивала»78.

Вообще, хотя рыцарские романы эпохи Возрождения по большей части уже не используют сюжетные линии артуровского цикла, имя Артура и его сотоварищей, видимо, знакомо всем. Ф.Петрарка в трактате «О средствах против всякой судьбы», оговариваясь, что это сказка, но не сомневаясь в том, что всем известно ее происхождение, упоминает Артура. Таким образом, у героев данного цикла появляется новое значение - Мерлин из советника короля Артура становится добрым волшебником (чуть не святым), прорицающим и помогающим достойным; имена Артура и его рыцарей приобретают символическое звучание.

На этом этапе мифологичность артуровского цикла теряет свое значение; Круглый Стол и связанные с ним люди и события приобретают статус символа. В отличие от мифа, символ не создает картины мира и ничего не объясняет; скорее он является комплексом представлений, связанных с тем или иным понятием. А.Ф.Лосев пишет, что «...он в скрытой форме содержит в себе все вообще возможные проявления вещи»79. При этом мы не можем однозначно сказать, что именно кроется за тем или иным символом.

С одной стороны, Артур и братство Круглого Стола возводятся в абсолют и связываются с идеалами справедливости, братства и взаимовыручки, с другой - королевство Логр, покоящееся на этих понятиях, погибает вместе с Артуром.

С символизацией Артурианы заканчивается ее формирование и развитие - цикл прошел путь от кельтских языческих мифов до символа, собственно мифом уже не являющегося.

78 Ариосто Л. Неистовый Роланд. - М, 1993. - Т. 1. - С. 53.

79 Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - М., 1976. -
С. 17.

Заключение

Казалось бы, с уходом средневековья артуровскому циклу не было суждено развиваться дальше; правда, в сказках (шотландских, ирландских, английских) нет-нет да и мелькнет Артур, ожидающий вместе со своими рыцарями момента пробуждения, или Мерлин, помогающий тому или иному сказочному персонажу, но этим дело и ограничивалось, пока не наступил XIX век.

Дело в том, что в XVII-XVIII веках мифотворчество на рыцарские темы практически не существовало, так как феодальные идеалы не только не были актуальны, но могли тормозить и мешать развитию общества, что и объясняет отказ от них на данном этапе. Вновь интерес к средневековью и связанным с ним идеалам появляется только у предромантиков (Макферсон «Песни Оссиана»). Романтики подхватывают средневековую тематику. По мере того как буржуазная идеология, ориентированная преимущественно на материальные ценности, вызывает все больший протест, все чаще в качестве противодействия используются средневековые сюжеты и системы ценностей, опирающиеся на традиции рыцарства.

За время развития артуровского цикла из него по большей части исчезла лежащая в его основе кельтская мифология. «Мир артуровских легенд сам приобретал мифологические черты. Камелот, Круглый Стол, рыцарское братство, поиски Грааля становились новыми мифологемами. Именно в этом качестве они вопринимались уже на исходе средневековья. Поэтому обращение к артуровским легендам в XIX-XX веках у АТеннисона, Р.Вагнера, У.Морриса, О.Ч.Суинберна, Д.Джойса (в «Поминках по Финнегану») и многих других возрождало старые мифы, но основными мифологемами были здесь не мотивы кельтского фольклора, а идеи куртуазного средневековья»80. Вышеперечисленные авторы видели в легендах о короле Артуре морально-этический идеал; прерафаэлиты (Данте Габриель Россетти и др.) под впечатлением Артурианы создали свой художественный стиль, черпая в ней импульс для творчества. В 1889 году Марк Твен пишет I Книгу «Янки при дворе короля Артура», подменяя морально-этический миф бытовавшим в XIX веке мифом о всесилии науки (хотя

I80 Михайлов АД. Смерть Артура. - С. 827. 51

М.Твен сам с увлечением читал книгу Мэлори, повального увлечения средневековьем он не одобрял).

В XX веке Дж.Р.Р.Толкиен создает новый жанр - «фэнтези». И в течение весьма небольшого промежутка времени появляется ряд произведений, посвященных Артуру и его рыцарям, - начиная от переложений и пересказов Мэлори и других авторов (например, «Рыцари Круглого Стола» в пересказе Е.Балабановой, О.Петерсон) и заканчивая серьезными философскими произведениями Мэри Стюарт, Теренса Х.Уайта, Мишеля Рио и др. Авторы выбирают разную манеру повествования; каждый по-своему объясняет события, о которых повествует.

М. Стюарт, говоря от первого лица, интерпретирует события с позиций человека, обладающего паранормальными способностями, но при этом максимально приближая повествование к тому, что современный человек может воспринять как реальность.

Теренс Х.Уайт, свободно вводя современные суждения в картины средневековья, делает акцент на психоаналитических нюансах во взаимоотношениях героев, одновременно, иногда до чудаковатости, очеловечивая персонаж. Герой Ланселот становится в его трактовке застенчивым некрасивым молодым человеком, ищущим духовную чистоту в изнуряющих физических упражнениях, Гвиневра - стареет со временем, как и положено женщине, а Мерлин выглядит рассеянным чудаком, совершенно не заботящимся о том, как он смотрится и что о нем подумают другие. При этом в произведениях причудливо перемешиваются морально-этические мифы, пришедшие вместе с артуров-ским циклом из средневековья, и мифы, возникшие значительно позже (миф о психоанализе, миф о паранормальных способностях и пр.).

Популярность жанра «фэнтези» ставит много вопросов, но основной, пожалуй, следующий: почему люди, уже знающие, что такое космическая ракета и ядерная бомба, увлеченно погружаются в неисчислимые миры магов и мечей? То, что вторая реальность, предлагаемая мифом о Круглом Столе, представляет собой культурную ценность и по сей день, подтверждается обилием современных произведений, посвященных этой теме (рок-оратория Р.Уикмена «Артур», мюзикл «Камелот», фильмы «Экскалибур», «Мерлин и меч» и пр.). И ответ искать, наверное, надо именно в мифе - второй идеальной реальности, куда так хочется уйти.

Жанр «фэнтези» появляется после Первой мировой войны, ставшей для человечества сильнейшим потрясением (изобретается оружие массового уничтожения, от которого в первую очередь страдают мирные жители; честный бой, выявляющий, кто сильнее и мудрее, превращается зачастую в бездумную бойню). В свете этих событий новое звучание приобретает и трагический конец, постигающий королевство Логр - недаром у М.Стюарт и у М.Рио настойчиво подчеркивается, что свою гибель Артур предрешает в момент своего подъема -после первых же победоносных сражений он дает жизнь Мордреду, битва с войском которого будет последней для королевства Логр:

Особое внимание уделяется «очеловечиванию» персонажей: если в классической Артуриане основное место отводилось событийной канве и через нее же читателю давали понять, какие переживания приходятся на долю героя и какие внутренние изменения происходят в нем, то романы об Артуре, написанные в XX веке, ставят в центр внутренний мир персонажей, их чувства и размышления.

В чудесной мифической реальности действуют живые, предельно земные люди, которым свойственны слабости, сомнения, ошибки. В этом контексте особенное значение получают, наряду с тем, как складываются отношения семьи сестры Артура Моргаузы (или Морганы) с королем, треугольник Артур - Гвиневра - Ланселот и взаимоотношения Мерлина и Вивьены. Мифы об идеальном государстве, где царит справедливость, тесно связаны с философским мифом о том, что в каждом добром начинании заложен его конец, а также с мифами о любви, дружбе, взаимопонимании.

Вероятно, подобная трансформация во временном пространстве присуща каждому мифу, когда-либо созданному социокультурной общностью. И не последнюю роль в этом процессе сыграл миф о короле Артуре и его рыцарях. Для Европы с ее кельтским и германским мифом он был одним из центральных при выработке европейским обществом своих соционормативных и культурных установок существования каждого из индивидуумов.

Список литературы

источники

1. Бретонские народные баллады. - Спб., 1995.
2.
3. Вольфрам фон Эшенбах. Парцифаль // Средневековый роман и по
весть. - М., 1974.
4.
5. Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. - М., 1974.
6.
7. Исландские саги. Ирландский эпос. - М., 1973.
8.
9. Кретьен де Труа. Ивейн, или Рыцарь Льва // Средневековый роман и
повесть. - М., 1974.
10.
11. Кретьен де Труа. Эрек и Энида. Клижес. - М., 1980.
12.
13. Ариосто Лудовико. Неистовый Роланд. - М., 1993.
14.
15. Пайен де Мезиер. Мул без узды // Две старофранцузские повести. - М.,
1956.
16.
17. Предания и мифы средневековой Ирландии. - М., 1991.
18.

10. Роман о Тристане и Изольде // Средневековый роман и повесть. - М., 1974.
11.
12. Томас Мелори. Смерть Артура. - М., 1974.
13.
ЛИТЕРАТУРА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ

1. Алексеев МЛ. Литература современной Англии и Шотландии. - М., 1984.
2.
3. Арнольдов АЛ. Введение в культурологию. - М., 1993.
4.
5. Барт Р. Мифологии. - М., 1996.
6.
7. Берар Э. Диалог культур // Опыт словаря нового мышления. - М., 1989.
8.
9. Белль Г. Франкфуртские чтения // Самосознание европейской культуры
XX века. - М., 1991.
10.
11. Библер В. Культура // Опыт словаря нового мышления. - М., 1989.
12.
13. Бур М. Социальное значение средневековых укреплений мотт и бейли //
В мире науки. - М., 1983. - № 7.
14.
15. Бэкон Ф. О мудрости древних // Сочинения. - М., 1978. - Т. 2.
16.
17. В мире мифов и легенд. - Спб., 1995.
18.

10. Гуревич АЯ. Категории средневековой культуры. - М., 1984.
11.
12. Гуревич П.С. Культурология. - М., 1996.
13.
14. Добрынина В.И. Культура и цивилизация. - М., 1992.
15.
16. Евсюков В.В. Мифы о вселенной. - Новосибирск, 1988.
17.
18. Введение в культурологию. - М., 1996.
19.
20. История английской литературы. - М., 1943. - Т. 1.
21.
54

22. История зарубежной литературы. Средние века и Возрождение. - М., 1987.
23.
17. История французской литературы. - М., 1946. - Т. 1.

18. История культуры стран Европы и Америки. - М., 1987.

19.Конрад Н.И. Проблема реализма и литературы Востока // Избранные труды. - М., 1978.

24. Культурология. Теория и история культуры. - М., 1996.
25.
21.Ладыгин М.Б. Английский рыцарский роман и проблема развития романтического романа

в Англии в XVIII-XIX вв. // Проблемы метода и жанра в зарубежной литературе. - М., 1984. - Вып. 9.

22.Леви-Строс К. Структурная антропология. - М., 1985.

23.Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - М., 1976.

24.Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - М., 1991.

25.Лучицкая СМ. Культура и общество западно-европейского средневековья. - М., 1994.

26. Матузова В.И. Английские средневековые источники IX-XIII вв. - М., 1979.

27. Межуев В.М. Культура и история. - М., 1977.

28. Мелетинский Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. -М., 1986.

29. Мелетинский Е.М. Средневековый роман. - М., 1983.

30. Мельникова ЕЛ. Меч и лира. - М., 1987.

31. Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция // Томас Мэлори. Смерть Артура. - М., 1974.

32.Михайлов АД. Книга Гальфрида Монмутского // Гальфрид Монмутский.

История бриттов. Жизнь Мерлина. - М., 1984. Михайлов АД. Французский рыцарский роман. - М., 1976.

33.МихальчиД.Е. Лудовико Ариосто // История всемирной литературы. -М., 1985. - Т. 3.

35.Мортон АЛ. От Мэлори до Элиота. - М., 1970.

36. Орлова ЭА. Введение в социальную и культурную антропологию. - М., 1994.

37.Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. - М., 1991.

38. Оссовская М. Рыцарь и буржуа - М., 1987.

39.Плавскин З.И. Литература раннего общеиспанского Возрождения //

История всемирной литературы. - М., 1985. - Т. 3.

40. Рерих Н.К. Культура и цивилизация. - М., 1994.

41. Робин Р. Культура // Опыт словаря нового мышления. - М., 1989.
42.
43. Рудзитис РЯ. Братство Грааля. - Рига, 1994.
44.
45. Самарин P.M., Михайлов АЛ. Рыцарский роман // История всемирной
литературы. - М., 1984. - Т. 2.
46.
47. СентсбернД. Краткая история французской литературы. - Спб., 1884.
48.
49. Серов Н.В. Хроматизм мифа. - Л., 1990.
50.
51. Соколов Э.В. Культурология: Очерки теорий культуры. - М., 1994.
52.
53. Стеблин-Каменский ММ. Миф. - Л., 1976.
54.
55. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области ми-
фопоэтического: Избранное. - М., 1995.
56.
57. Финкелькраут А. Идентичность культурного самосознания // Опыт сло
варя нового мышления. - М., 1989.
58.
59. Фрейд 3. Неудовлетворенность культурой // Избранное. - М., 1990. -
Кн. 2.
60.
61. ХокинсДж., УайтДж. Разгадка тайны Стоунхенджа. - М., 1984.
62.
63. Шеллинг Ф?. Философия искусства. - М., 1966.
64.
65. Шервуд ЕЛ. От англосаксов к англичанам. - М., 1988.
66.
67. Шерер В. История немецкой литературы. - Спб., 1893.
68.
ЛИТЕРАТУРА НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ

1. Adolf H. The Concept of Original Sin as Reflected in Arthurian Romance //
Studies in Language and Literature in Honour of Margaret Schlauch. -
Warzawa, 1966.
2.
3. Brereton G. A Short History of French Literature. - L, 1961.
4.
5. DunlopJ.C. History of Prose Fiction. - L, 1888.
6.
7. Gosse E. A Short History of Modem English Literature. - L, 1903.
8.
9. GrebanierB.D.N. The Essentials of English Literature. - N. Y., 1953.
10.
11. KmeberA.L., Clackhohn C. A Critical Review of Concepts and Definitions. -
Cambridge, 1952.
12.
13. Moody W.V., Lovett RM. A History of English Literature from Beowulf to
1926.-N.Y., 1926.
14.
15. VinaverE. Malory. - Oxford, 1929.
16.

Оглавление

Введение З

Культурологические качества мифа 5

Исходные посылки формирования мифов об Артуре 17

Классическая Артуриана 26

Завершение формирования мифов о Круглом Столе короля Артура 45

Заключение 51