Ф.И. Успенский

Уклон конcервативной Византии в cторону западных влияний

С царствованием Мануила Комнина (1143—1180 г.г.) соединяется самый блестящий период наиболее показной эпохи истории Византии, отмеченной именем династии Комнинов. Особенностью этого периода нужно признать и то, что он был и последним, можно сказать, завершительным периодом византинизма, последовательно развивавшагося при царях Македонского дома и Комнинов. Искренним чувством, неподдельной скорбью и вместе ясным сознанием переживаемой действительности внушены следующия мысли современника, писавшаго пять—шесть лет спустя по смерти царя Мануила: "Кажется, будто в божественном совете было решено, чтобы со смертию царя Мануила рухнул строй ромэйской империи и чтобы с закатом этого солнца покрыла нас непроглядная тьма". Глубокое чувство невознаградимой утраты при воспоминании о царях Комнинах и сознание безотраднаго порядка дел, наступившаго после Мануила,—таков, впрочем, общий смысл и других исторических произведений конца XII и начала XIII в.

Тот же самый писатель—а это некто иной, как знаменитый митрополит солунский Евстафий—в надгробном слове на смерть Мануила дает понять и реальныя причины, постепенно подготовлявшия крах всей политической системы государства. "Кто умел с таким неподражаемым искусством сокрушать врагов одного посредством другого, чтобы приготовить нам невозмущаемый мир и желанную тишину. Он пользовался искусным методом достигать величайших трофеев с возможно меньшей тратой крови своих подданных, чтобы, подстрекая врагов друг на друга и возбуждая усобицы среди иноплеменных народов, увеличивать этим нашу собственную силу, ослаблять же неприятельскую. Так царская политика поднимала туркана турка,а мы пели торжественный гимн мира;так скифы уничтожали скифов, а мы наслаждались миром. Многие западные народы, заболевшие недугом любостяжания, возвращены к умеренности, а ромэйский мир с изумлением наблюдал, как врачевалась страсть к завоеваниям. Дракон-островитянин (разумеется король сицилийский Рожер), замышлявший извергнуть огонь своего гнева выше кратера Этны, ослабел в своем напряжении, пораженный царскими стрелами, или лучше занятый домашними врагами, которых воздвигла на него политическая мудрость царя".

Самым важным с точки зрения оценки иностранной политики Мануила нужно признать следующее место из превосходной речи солунскаго митрополита, выяснившаго значение иностраннаго засилья, подготовляемаго политикой Мануила. "Язык не может назвать народа, которым бы он не воспользовался к нашей выгоде. Одни поселены в нашей земле на правах колонистов, другие же, воспользовавшись милостивыми пожалованиями, обильно расточаемыми царской щедростью, вступили на службу государству из-за жалованья и стали считать чужую землю своим отечеством, ибо нашли в ней свое счастие. Он перевел в ромэйское государство, ради защиты его, множество военных людей из среды закоренелых наших врагов, привил к их дикости нашу мягкость и образовал такой годный плод, который мог бы произрасти разве в Божьем саду. Разумею здесь не только арабов, печенегов, угров, живущие за Дунаем народы, но и северныя племена и обитателей приморских стран, которые попались на царскую удочку. Все они усиливают собой число наших городских обитателей".

Разобраться в летописных и других литературных данных занимающей нас эпохи не так легко главнейшее, потому, что в них на первый план выставляется внешний блеск, формальный подъем и международное положение государства,— все это во многих отношениях подкупает наблюдателя. Но если смотреть на период Комнинов со стороны и несколько издалека, то из-за внешняго блеска и политическаго якобы благополучия выступает и тот мрачный порядок, о котором упоминает митрополит Евстафий.Еще полней отрицательный взгляд на внешнюю политику Мануила выражен у того писателя, котораго можноназвать оффициальным историком последних Комнинов, т. е. у Никиты Акомината. В VII книге своей истории, составленной еще до латинскаго завоевания Константинополя в 1204 году, он рисует прекрасную, можно ска зать,образцовую во всей византийской историографии картину внутренней и частиюкультурной истории того времени.Здесь, между прочим, он дает разгадку увлечения Мануила западной политикой, в чем историк стоял не на стороне общественнаго мнения. "И совсем несправедливы были делаемые царю упреки в увлечении западными делами, ибо его предприятия не составляли чего-либо страннаго или неосновательнаго.

Он боялся, чтобы латинские народы,обладаюищие неодолимой силой, не составили союза ине наводнили нашу империю подобно потопу, который, из малаго сдедавшнсь большим, уничтожает нивы земледельцев. По его мнению, византийския войска в сравнении с латинскими были то же, что горшки по сравнению с котлами. Восточные народы, говаривал он, можно и подкупить, и усмирить оружием; западные же враги пугали его своей многочисленностью. Надменные и гордые,они постоянно занимаются войной, идут в сражение закованные в железо,питают к грекам непримиримую ненависть,вражду и досаду". В виду опасности с запада,которую лучшие людиXII века оценивали вполне трезво, наш писатель до известной степени оправдывает меры императора и стоит на его стороне в разсуждении громадных издержек, вызываемых итальянскими войнами и подкупом союзников на западе.Справедливость основной точки зрения царя, говорит Никита, доказали последующия. события, когда он оставил здешнюю жизнь, и ладья царства, лишившись мудраго кормчаго, едва не утонула.

Если подразумевать под сказанными сейчас словами трагическия для империи последствия IV крестоваго похода,то выражение "ладья царства едва не утонула" мы бы находили весьма слабым. Нам представляется, что правильная эволюция византинизма была покончена с последним Комнином, и что все то, что история Византии привносит во всемирное историческое развитие, должно считаться законченным XII веком. После этого мы присутствуем при тщетных попытках найти утраченныя традиции и возстановить оборванный событиями латинскаго завоевания государственно-культурный порядок, но по нашему крайнему убеждению творчество отлетело от греческаго народа,и в литературе, равно какв искусстве,не встречаем нив мысли плодовитой, ни гением начатаго труда. В виду сказаннаго,стройная и последовательно проведенная в период Комнинов система внешней политики должна находить себе соответствие во внутренних отношениях империи, в церковной и гражданской администрации, в культуре и умственном развитии. Страх перед напором со стороны западных народов не был таким сильным н живым,чтобы предотвратить наплыв западнаго культурнаго влияния,чтобы защитить империю против иммиграции военных и торговых людей, которые проникли в администрацию и в византийские аристократические круги.Последовательно и незаметно менялся весь порядок жизни, и против этих перемен не устоял стареющий византинизм. Вновь повторилосьзавоевание империи чуждыми народами, но на этот раз ассимилирующая сила оказаласьне на стороне ублюдка Римской империи, а на стороне тех чуждых народов, которых Византия не могла победить силой и не была в состоянии подчинить духовными средствами воздействия. Мы должны взглянуть на империю Комнинов с точки зрения намеченных выше проблем.

Семья царей Комнинов является лучшим выразителем культурнаго уровня раcсматриваемой эпохи завершительнаго периода византинизма. Главная культурная струя влилась в царскую семью от матери Алексея Комнина, высокообразованной и умной Анны Далассины. В царской семье литературныя занятия были весьма обычным явлением. Многие из Комнинов оставили в науке и литературе громкое имя, и притом в последовательном порядке,из поколения в поколение. Известный автор истории царя Алексея, цесаревна Анна, делает такое замечание о своей матери."Я помню,как моя мать, когда подадут обед,часто приносила в руках книгу и толковала догматическия места святоотеческих писателей, в особенности философа и мученика Максима. И нередко приходилось мне удивляться этому и спрашивать: как ты можешь без посторонней помощи возноситься к такой высоте, когда я дрожу и даже краем уха не смею коснуться таких вопросов, ибо отвлеченность мысли и глубина этого мужа, говорят, доводит читателя до обморока". В особенности в следующем поколении, при Иоанне и Мануиле, литературныя занятия в царской семье были весьма обычными.Достаточно сослатьсяна севастократора Исаака, устроителя монастыря в Фереджике близ Дедеагача иавтора предисловия кСеральскому Октатевху. Сам Мануил любил заниматься литературными трудами и писал по богословским вопросам, как увидим далее. Литературныя привычки в царской семье не составляли чего-нибудь исключительнаго, напротив, служили выражением высокой образованности и проникнуты гуманными началами, имевшими применение к практической жизни и отражавшимися в общественности. Нельзя без глубокаго чувства благодарности вспомнить некоторыя главы из монастырских уставов и уставов благотворительных учреждений,принадлежащих ко времени Комнинов. Таков, прежде всего, Устав монастыря Пандократора, устроеннаго царем Иоанном и его супругой Ириной, венгерскаго происхождения. Монастырь был создан частию из государственных целей, чтобы принести благодарение Богу за многократныя милости в виде победы над врагами, частию в целях фамильных,чтобы заручитьсяпостоянными молитвенниками перед Богом,как за свои грехи,так и членов своего дома,а равно приготовить усыпальницудля себя,для царицы и своих детей. Монастырь имел по штату 80 монахов, из коих 50 занимаются службой при храме, а 30 назначаются для разных служб при монастыре. Не касаясьздесь собственно монастырскаго Устава, можем остановиться вниманием на той части его, которая посвящена благотворительным учреждениям, основанным при монастыре. Такова больница на 50 кроватей, разделенная на 5 отдельных палат: 1) хирургическая на 10 кроватей; 2) глазная и для желудочных заболеваний на 8 кроватей; 3) женская на 12 кроватей; 4—5) два отделения по 10 кроватей в каждом для обыкновенных больных. Эти подробности об организации благотворительных учреждений при монастырях срставляют, может быть, самое трогательное, что история сохранила насчет гуманитарных понятий в византийском обществе. Предлагаем вдуматься в порядки, установленные в больнице.

В каждом отделении было по два штатных врача, по три помощника (фельдшера) и по два заместителя последних, по два служителя, т. е. служебный персонал почти равнялся по числу с больными. Во главе больницы было два врача, называемые протоминитами. Кроме того, был особенный персонал для приходящих больных: два врача хирурга и два по внутренним болезням. Служащие делились на две смены и чередовались через каждый месяц. Старший врач (протоминит) обязан был утром каждый день посещать больницу и лично осведомляться о состоянии каждаго больного. Не будем входить в подробности о хозяйственной организации больницы, об аптеке и выдаче лекарств, все это установлено уставом до самых мелких деталей. Но стоит привести несколько данных о штатном жалованье служащих. Содержание шло денежной монетой и натурой. Начальнику больницы полагался оклад в 71/2 номисм или около 35 р.; кроме того, к этому окладу присоединялось столовых 2 номисмы и натурой 45 модиев хлеба. Старшим врачам несколько меньше—7 номисм жалованья, пол-номисмы столовых и 38 модиев хлеба. Младшие врачи получали жалованье в постепенно градации от 4 до 6 номисм. Женщина-врач 3 номисмы и 26 модиев хлеба. В большие праздники всем служащим полагались особенныя денежныя выдачи. Очень любопытно и то,что правительство простирало свою заботу на семьи и детей служащих в больнице, для последних устроена школа,в которой дети подготовлялись к врачебному искусству под руководством местных врачей.

При том же монастыре была учреждена богадельня,в которой содержалось 24 безприютных и немощных. В Уставе точно указано, сколько выдается на содержание их хлеба, вина, бобов и сыра.На одежду полагалось каждомупо 2 номисмы, Нечего и говорить, что эти благотворительныя учреждения, устройство коих вызвано благочестивыми настроениями ктиторов, снабжены были каждое особой церковью и штатом служащих. Материальное положение как монастыря, так и упомянутых учреждений было обезпечено богатыми вкладами и жалованными актами на земельныя имущества. Устав монастыря подписан царем Иоанном Комнином в 1136 году. Монастырь Пандократора после турецкаго завоевания обращен в мечеть Зейрек-килиси-джамиси.

Вторым в собственном смысле фамильным учреждением дома Комнинов был монастырь Богородицы Благостной, построенный и наделенный богатым вкладом царицей Ириной Дукеной, супругой Алексея Комнина, о богословском образовании которой с таким чувством умиления говорит Анна Комнина. Главный мотив постройки монастыря был политический ). Царица Ирина желала прежде всего засвидетельствовать благочестивую признательность Богородице за покровительство и милость к империи и в частности к царю Алексею.

Некоторыми статьями Устава определяется фамильный характер учреждения, оберегающий интересы вдов и незамужних принцесс дома Комнинов. Монастырь должен был иметь штат в 24 монахини, с течением времени число могло возрасти, но не превышать 40. Первой игуменьей монастыря назначена принцесса Евдокия, "возлюбленная и порфирородная дочь и монахиня". В дальнейшем также предусматривалось вступление в монастырь принцесс дочерей—цесаревны Анны и Марии, и в таком случае в пользу их допускаются отступления от суровых правил общежития. Монастырь поставлен в исключительныя условия,он освобожден от всякой зависимости церковной власти и непосредственно подчиняется царице, по смерти ее — царю. Вообще же высший патронат остаетсяза особами царскаго дома.

Нигде не выражен с такою отчетливостью индивидуальный характер Комнинов, как в их церковной политике. Мы не имеем в виду,однако, говорить здесь об общих и широких церковных вопросах, стоявших в связи с схизмой, а лишь о тех, которые касались специально константинопольскаго патриархата. Указать в кратких чертах, какими сомнениями волновалась в XIIв. церковь константинопольскаго патриархата, значило бы наметить самый жизненный вопрос времени и определить действительное настроение византийскаго общества в изучаемый период. Несколько лет назад нам удалось обратить внимание на памятник чисто церковнаго характера и воспользоваться им для исторических выводов об умственном и религиозном движении в Византии. Это всем известный Синодик в неделю православия, относящийся по своему происхождению к 843 году и подвергавшийся постепенному нарастанию во весь период существования империи. В этом памятнике намечаются три главных наслоения, постепенно привзошедшия в него и покрывшия основной иконоборческий материал: а) эпоха Алексея Комнина; б) Мануила; в) движение XIV в., выразившееся в еретическом учении Варлаама и Акиндина. Всякий раз, как в патриархате нараждались новыя веяния, требовавшия применения строгих церковных мер против иномыслий или еретических мнений, светское и церковное правительство прибегало к обычной мере—составлению церковных соборов, постановления коих постепенно увеличивали состав читаемаго в неделю православия Синодика. Таким образом, синодик ближайшей ко времени турецкаго завоевания эпохи или синодик полнаго состава представляет в себе полную историю болезни патриархата, в то же время давая живыми красками написанную картину борьбы из-за богословских, философских и близких к ним культурных вопросов.

Весьма значительная часть отреченных имен и учений падает на время Алексея Комнина;точно также и эпоха Мануила дала важный материал для Синодика. Анна Комнина не находит достаточно выразительных слов,чтобы восхвалить апостолическую деятельность своего отца. "Он один умел употреблять попеременно оружие и слово: оружием побеждал врагов, словом обличал еретиков.Вооружившись на манихеев, он предпринял апостольский подвиг вместо военной экспедиции. Я быназвала его тринадцатым апостолом,хотя некоторые приписывают эту честь Константину Великому. По-моему мнению, его бы следовало поместить вместе с Константином, или уже, по крайней мере, вслед за ним".

Действительно, Алексей нередко и сам вступал в прения о вере и пользовался всеми средствами к очищению церковнаго учения. Он не только преследовал манихеев, павликиан, богомилов, но в заботах о научном опровержении еретиков поощрял Евфимия Зигавина к составлению истории ересей и опровержению противных православию учений. Не оста-навливаясь на подробностях, укажем, что самая интересная часть в Сикодике, после отдела, касающагося иконоборцев, касается учения Иоанна Итала и вводит нас в историю европейскаго философскаго мышления в конце XI в. Как I. Итал. свидетельствует о схоластическом западном влиянии, так же отчетливо заметно восточное влияние в космологической системе дуализма, принесенной богомилами. Павликиане и богомилы имели глубокое значение не только в истории Византии, но и на громадной территории, находившейся под византийским культурным влиянием: в Болгарии и Сербии. Так как это было учение антицерковное, ибо богомилы отрицали таинства и видимую церковь со всеми ея обрядами, то понятно, что апостолическая ревность царя Алексея не могла допустить распространения богомильской ереси. В истории Анны Комниной есть неподражаемая страничка, рисующая личныя сношения монаха Василия сцарем. "Когда молва о богомилах всюду распространялась, и уже многия души захватила эта ересь, не вынесла того царская душа и начала делать разследование об ереси. Допрошенные при дворе богомилы,все сослались на некоего Василия, как на учителя и главнаго вождя учения.Стали его разыскивать, и тогда обнаружили этого сатанинскаго архисатрапа, который носил монашеское платье, имел изможденное лицо, лишен растительности на щеках, высок ростом и обладал большим искусством привлекать к своему нечестивому мнению. Император, желая обнаружить тайну мягкими мерами, приглашает к себе этого человека под благочестивым предлогом. Ибо приподнялся с места при его появлении, просил его присесть и посадил за один с собою стол и дал ему полную волю тащить с удочки всю наживку, и, насадив на крючок разныя приманки, предоставил ими лакомиться этому прожорливому чудовищу. Всяческим притворством отвлекая внимание этого монаха от подносимаго ему отравленнаго питья, царь выражает желание сделаться его учеником и притом вместе со своим братом севастократором Исааком; что все его слова принимает за божественныя изречения и во всем ему будет повиноваться, лишь бы Василий устроил спасение души его. "И вот я, честнейший отец, говорил царь (так он приятными словами подслащал чашу, чтобы тот бесноватый излил свой яд), изумляюсь твоей доблести и прошу тебя научить меня, в чем состоят правила твоего учения, так как наши негодны и не приводят к добродетели". Льстивыя слова произвели свое действие.—При всем этом присутствовал и помогал царю брат его и севастократор. Василий изложил основныя положения своей ереси. Занавеска отделяла женский покой от того помещения, где находились царь с братом и этот негодяй; между тем, как он излагал свои мысли, находившийся за занавесью писец отмечал сказанное им. Таким образом этот болтун казался учителем, а царь прикидывался учеником, а предмет беседы записывал секретарь. Все явное и; тайное изложил этот еретик и ничего не утаил из богоненавистной ереси: и посмеяние нашего богословия, и уничтожение всего домостроительства, и уподобление домов Божиих жилищам демонов и признание тщетным совершаемаго у нас приношения тела и крови перваго архиерея и первой жертвы. — А что было потом? Царь прекращает представление н поднимает занавес. А там уже был собран сенат и военные чины. и собор церковный".

Все изложенное составляет точный факт, переданный не из вторых рук.И этот факт разсказан с тем, чтобы под пером любящей дочери рельефней очерчена была фигура героя-отца, апостолическая ревность котораго запутала в хитро разставленныя сети простодушнаго богомила и выдала его головой светским и духовным чинам, присудившимвождя богомилов к публичному сожжению.Мы, конечно, не можем разделять чувства византийской писательницы и не стоим на стороне царя, который принял на себя совсем не подходящую роль. Религиозная мисся царей Комнинов, понятая слишком грубо, приводила их к нарушению элементарной правды и ставила в резкое противоречие с церковными правилами. Современный Мануилу Комнину писатель Никита Акоминат весьма хорошо оценил это увлечение и заклеймил его резким порицанием. Царь Мануил, говорит он, считая себя выше всех людей по мудрости и непогрешимым судьей божеских и человеческих дел, сам усвоил себе и установление догматов и карательныя меры относительно тех, кто с ним не соглашался. Но и в этом еще не главное, он шел весьма далеко, касался непостижимых догматов, упорствовал в своеобразном их понимании и перетолковывал смысл писаний применительно к своим целям, внося свои толкования туда, где правильное разумение уже определено отцами, "как будто он всецело обнял своим умом самого Христа и от него Самого яснее и совершенней наставлен во всем, что касается Христа". Эту резкую критику внутренней церковной политики Комнинов мы должны особенно здесь отметить, чтобы доказать какой глубокий разлад существовал даже во взглядах и на самую церковность, в которой Византия якобы имела один из твердых своих устоев.

Вследствие оживленной церковной борьбы из-за важных догматических вопросов в ХП в., и в особенности в царствование Мануила, Синодик получил весьма значительное приращение. За попытку внести новыя толкования по догмату о втором лицесв. Троицы подверглись суду и отлучениюот церкви: 1) диакон Великой церкви и магистр Михаил; 2) диакон Никифор Василаки; 3) митрополит Драча Евстафий; 4) избранный на антиохийскую патриаршую кафедру Сотирих Пантевген; 5) митрополит керкирский Константин и 6) Иоанн Ириник. Все это были лица с высоким богословским и философским образованием, занимавшия притомвысшия церковныя кафедры, или близкия к епископским места в патриархии, Нужно, кроме того, принять в соображение,что трактуемые указанными лицами богословские вопросы были вполне общедоступными темами, волновавшими общественное мнение почти в такой же степени, как прежде иконоборческий вопрос. Именно, особенностью этой эпохиследует признать то,что церковно-богословскиеспоры не выражали отвлеченныхмнений небольшой кучки богословов, но служили знамением времени и коренились, как логическия последствия,в умственныхдвиженияхпредыдущаго времени. Изучение философскаго и богословскаго движенияв XIIвеке) приводитк заключению, что сделанные названными вышебогословами несогласныес церковным учением выводы в приложении к природе лица И. Христа или к таинству евхаристии имеют себе объяснениев их философских воззрениях. Сами современники хорошо понимали неуместность обычая допускать до публичнаго обсуждения божественныя вещи, о которых приличнее было бы молчать: того-де требует и необъяснимая природа их, то же внушают и советы св. отцов); но отдельные голоса были безсильны против господствовавшаго обычая.

Весьма важно установить здесь два обстоятельства обще-историческаго значения, которыя до некоторой степени намечаются из разсмотрения богословских споров и соборных деяний времени Мануила. Прежде всего, не может быть сомнения, что волновавшие церковь и общество вопросы при Мануиле и при его преемниках, находятся в тесной связи с философскими воззрениями I. Итала и частию могут быть сближены с учением богомилов. В одном обличительном сочинении против Сотириха, появившемся вскоре после 1166г., волновавший церковь спор сводится на борьбу аристотелевской и платоновской философии. Заблуждение Сотириха объясняется тем, что он усвоил себе платоновский взгляд на идеи. Из этого естественно заключить, что в занимающих нас спорах церковных партий нужно видеть борьбу между представителями номинализма и реализма на византийской почве. Сотирих и его приверженцы стояли на почве философии Платона, а противники их, на стороне коих была и церковь, держались взглядов Аристотеля.

Весьма любопытно, кроме того, что господствовавшая в империи национально-церковная партия признавала отринутыя, в данном случае платоновския, воззрения — чуждыми византинизму, и именно заимствованными с запада. Так, наименее популярный в империи философ XIв., учение котораго, тем не менее, оставило в Синодике большой след, был Иоанн Итал, каковым прозванием современники желали отметить именно чужеземца. Точно также на соборе 1166 г., занимавшемся разследованием учения о славе Христа по поводу сомнений в толковании текста "Отец Мой болий Мене", выяснилась иноземная струя, отравившая чистый источник туземнаго благочестия. Виновник неправославнаго учения Димитрий, из азиатскаго селения Лампи, оказывается впавшим в ересь потому, что неоднократно исполнял посольския поручения на запад и к итальянским народам и возвращался оттуда с поврежденными чувствами. Прибыв из немецкой земли, он начал гласно совращать народ к ереси и потом изложил свой взгляд письменно и представил царю. Царь, ознакомившись с книгой, сказал: "закопай поскорей эту книгу в землю, дабы не сделаться виновником погибели многих. Что касается меня, я твердо убежден в своем взгляде и не думаю, чтобы меня кто мог переубедить". Но Димитрий не послушал добраго совета и стал показывать многим свое сочинение, так что все сталиспоритьи заниматься вопросом о славе Христа. Чтобы дать понять, как царь Мануил принимал близкок сердцу богословские вопросы, приведем несколько строк из Киннама . "Видя, что почти все склоняются к мнению Димитрия, он начал приглашать к себе то одного, то по-двое - и многих склонил к своему мнению".Но как достигалось это, видно из того,что все стали избегать этих секретных переговоров и говорили между собой:если не теперь, то по смерти ему не избежать анафемы. Но царя этоне остановило. Я предлагаю вам всем поединок, говорил он сомнительным архиереям, вооружайтесь все, и я буду сражаться с вами один не физической силой,а словом. Кто, продолжал издеваться царь, отнимал у вас свободу слова? Разве вам оказано былонасилие; разве случалось, чтобы кому запрещено было говорить пред моим престолом?"

Намеченныя выше указания на следы схоластической философии в Византии и на борьбу номинализма и реализма в применении к догматике следует признать самым существенным в предшествующем изложении. К сожалению, весьма мало затронут в науке вопрос о том, в какой мере Византия принимала участие в развитии средневековой схоластики и в какой степени возможно вести речь о взаимных влияниях востока на запад и обратно. Нельзя не приписывать важнаго значения тому, что в византийских литературных памятниках новыя философския веяния объясняются заимствованиями с запада.

Несмотря на резкую противоположность в характере западных и восточных народов, которая хорошо была сознаваема в Византии, роковая необходимость привлекала запад к востоку. "Посмотрите, говорит историк, на этот жестоковыйный народ: какой у него дерзкий и надменный вид, выбритый подбородок, жадная к убийству рука, раздувающияся ноздри, раскрытые широко глаза, ненасытныя челюсти, быстрая и отрывистая речь". Выраженный здесь взгляд на "латинянина" или "франка" находит себе выражение и в искусстве. Так, в иллюстрированной библии Константинопольской серальской библиотеки художник придал указанныя черты западным народам в той миниатюре, которая изображает типы людейпосле потопа.

Комнины открыли широкий доступ в империю и в высшееслужилое сословие западным пришельцам и в то же время воспринимали латинския учреждения, перенимали чуждые обычаи и охотно женились на иностранках: немках, француженкахи венгерках, которыя привозили с собой родственников, частоостававшихся на службе в Константинополе и входивших в состав придворной и служилой аристократии.Образованиев Сирии и Палестине латинских владений вследствие больших крестоносных движений XIIвека неизбежно ставило византийцев в непосредственныя отношения к французам, итальянцам и немцам и способствовало проникновению в Константинополь и большие города империи западных мод, обычаев и взглядов и неудержимо воздействовало на изменение строя государства и настроений высшаго общества, подготовляя шатание консервативных устоев Византии. Стоит напомнить хотя бы блестящаго представителя семьи Комнинов Андроника, занимавшаго престол по смерти Мануила, его похождения при дворах христианских владетелей Сирии и Палестины, его близкия знакомства с мусульманскими эмирами, где он был почти всегда желанным гостем. Андроник столько же отличался приверженностью к западным обычаям, любил турниры и рыцарския состязания, как и Мануил, хотя между ними была громадная разность по политическим воззрениям. Еще больше новая струя западных идей вливалась в консервативную Византию при посредстве итальянцев, главнейше венецианцев, которые, вследствие торговых привилегий, уступленных им царями, занимали в Константинополе исключительное положение, жили в особом квартале и пользовались большим влиянием среди высших кругов населения. Со времени Алексея Комнина венецианцы сделались охраной империи и служили ей своим флотом.

Одним из самых крупных воздействий западной культуры на византийское государство было перенесение в восточную империю феодальнаго строя. Новейший историк средневековой Греции афинский профессор Ламброс приписывает этому расчленение империи, последовавшее в конце XII и начале XIII в.

Население столицы, а частию и всей империи, представлялосмесь народов разнаго происхождения. В политике императоров XII в. господствует обычай раздавать пустопорожние землии целые области иностранцам, переводить и водворять военнопленных главнейше на окраинах, на востоке и западе. Эта помесь в особенности была заметна в столице.Множество торговых людей всякаго рода являлось в Царьград для купли и продажи; империя подвергалась многообразному и систематическому воздействию со стороны соседей,как западных, так и восточных. Никита Акоминат весьма рельефно выставляет чрезмерное влияние иностранцев в империи. "А как царь легко отдавался в руки постельничим и евнухам, а равно слугам из иноземных народов, полуварваров, у которых слюна брызжет изо рту прежде, чем послышится слово, то и этих людей он делал богачами, так что они владели такими сокровищами, как вельможи. Совершенно полагаясь на них, как на своих вернейших и преданных слуг, он не только поручал им важнейшия должности,но и вверял судебныя дела,в которых не всегда могут разобраться и опытные законоведы. Если нужно было в провинциипроизвести перепись, такого рода люди предпочитались своим.Когда жеему давали в помощь благороднаго грека, то лишьс той целью, чтобы он делал перепись и обозначал предметы, подлежащие обложению,а варвар был главным распорядителем сбора и прикладывал печать к мешкам, которые следовало доставить царю. Подозревая и удаляя от себя ромэев, как воров, он осчастливливал корыстолюбивых варваров и благодетельствовал жалким и презренным людям, а в туземцах- вместо честности и верности возбуждал противоположныя чувства. Ромэи понимали, что царь им не доверял, и делали только то, что им приказано". В другой главе у того же писателя находим несколько пикантных мест о внутренней правительственной системе."Принято за правило давать жалованье на содержание военным людям и делать им частые смотры, чтобывидеть, хорошо ли они вооружены и заботятся ли они надлежащим образом о лошадях... Но этот царь все деньги, какия должны были идти на содержание воинов, собирал в свою казну,голод же войска врачевал так называемыми пожалованиями париков,на самом же деле злоупотребляя мерой,изобретенной прежними царями и применяемой в исключительных случаях за особенныя военныя заслуги. При таком порядке вещей лучшие воины утратили соревнование в опасностях, ибо то, что побуждало их выказывать воинскую доблесть,не было уже, как прежде,чем-то особенным,а сделалось доступным всем. И сельские жители, имевшие прежде в казенном ведомстве своего господина, стали испытывать величайшия страдания от ненасытной жадности солдат. Тогда всякий получал право набирать военный отряд и записывать в военную службу. Тогда портные, бросив свое ремесло, конюхи, кирпичники и кузнецы приходили к вербовщикам и за персидскаго коня или несколько золотых монет без испытания зачислялись в стратиотскиесписки инемедленно снабжались царскими грамотами,которымиза ними записывались участки хорошей земли и плодоносныя нивы вместе с ромэйским населением,обязанным им службой. Бывало, почтеннойнаружности грек, хорошо знакомый с военным делом,вносил подать негодному полуварвару, между тем как имел перед ним такия преимущества, что казался Ахиллом по сравнению с ним. Соответственно такому безпорядочному положению в военной системе испытывали крайния бедствия наши провинции: одне из них на наших глазах подвергались грабительским набегам чужеземцев и поступали в их владение, другия же, словно вражеская земля, терпели всяческия бедствия от наших собственных начальников".

В приведенных местах лучшаго историка описываемой зпохи обращают на себя внимание намеки на внутреннюю административную систему и на военный строй при Мануиле. Можно пожалеть, что писатель ограничился только намекамн в такой важной области, которая, действительно, обусловливала и подготовляла наступившую после Мануила реакцию и в которой надо полагать разгадку разгрома и распадения империи при императорах.из дома Ангелов. Для читателя, имеющаго достаточныя средства оценить внешния дела Мануила, подкупающия показным блеском, и его сношения с разными европейскими и азиатскими дворами, сопровождавшиияся брачными союзами и пышными приемами в Константинополе многих коронованных особ и принцев, может показаться несколько неожиданным прямой переход к развалу империи, к распадению ее на мелкие куски. Никита Акоминат, котораго не ослепил блеск царствования Мануила, дает нам ключ если не к полному объяснению проблемы, то по крайней мере к постановке некоторых частей ее. Нельзя, конечно, не остановить внимания на слишком сильном проникновении иностранцев, захвативших много мест в военной и гражданской администрации. Но историк не останавливается ни на одном конкретном факте и не позволяет проверить сделанных им обобщений, между тем никто не мог бы так точно изобразить положение дела, как Никита Акоминат. Ясное дело, что ослабела творческая сила в самой господствуюшей в империи нации; и прежде греки не отличались большой силой ассимиляции подчиненных или соседних племен, а теперь, когда само правительство слишком много чуждых элементов восприняло в свою среду, национальные эллинския тенденции по необходимости уступали место попеременно получавшим преобладание чуждым направлениям: итальянскому, армянскому, турецкому и, наконец, иерусалимско-антиохийскому.

Вопрос об иноземных влияниях—далеко не праздный, и с ним нужно считаться тому правительству, которое хочет жить не интересами только нынешняго дня. В конце ХП в. греки значительно утратили в своей способности влиять на соседей и ассимилировать их. Весьма вероятно, что потери на окраинах как в Азии, так и на Балканском полуострове, по необходимости должны были вызвать дух индифферентизма в местных интеллигентных кругах, каковой подготовлял легкую готовность подчиниться чуждой власти.

Возвращаясь к приведенному месту Никиты Акомината мы находим у него указания на действительныя мероприятия правительства, касающияся военной системы. Если мы правильно понимаем намек, то он приводит к обнаружению в византийском государстве начал феодализма в первичной стадии его раэвития. Так как рыцарския склонности к войне, любовьк турнирам и к обществу латинских рыцарей слишкомясно отмечаются на всем протяжении царствования Мануила,то мысль о феодализме всего ближе подходила бы к указанной обстановке. Самый важный для нас намек Никиты заключается в выражении: голод войска врачевал пожалованиями париков.Смысл этого выражения тот, что военная система при Мануиле основывалась на начале пожалований земельными участками, населенными париками, т. е. крестьянами, сидящими на чужой земле. Но что обращает на себя внимание, это то, что отмечаемый писателем порядок начинается гораздо раньше Мануила. Так называемая прония или пожалование служилым людям населенных земель и других доходных статей впервые становится известной в XI веке. При Мануиле построение земельных отношений на системе пронии и зависимости земледельческаго класса может считаться уже вполне законченным и проведенным во всех областях. Любопытно, что когда латинские рыцари IV крестоваго похода начали организовать свои новыя владения, в большинстве случаев они воспользовались практикой, установившейся при Комнинах.

Накануне IV крестоваго похода центральное правительство несмотря на кажущуюся силу, было весьма слабо, так как в провияциях нарождались местныя политическия силы, к которым тянуло население. В той части империи, которая после латинскаго завоевания осталась под властью царей, прония является государственным учреждением, которым закрепляется за правительством крестьянское население. Межевыя описи, дарственныя и запродажныя грамоты и судебные акты свидетельствуют о помещичьей и феодальной роли в сельском быту местного прониара.

Намеченный порядок вещей не зависел, впрочем, от выбора Комнинов, он подготовлялся постепенно вследствие того историческаго процесса, который происходил в это время на западе и от котораго Византийская империя, находясь в постоянных сношениях с южной Италией, не могла остаться в стороне. Что касается реформ в военном деле, оне вызывались крайне настоятельной необходимостью: азиатския фемы перестали доставлять империи нужных для военной службы людей, так как турки-сельджуки овладели почти всей Малой Азией; европейския фемы не в состоянии были удовлетворять требованиям правительства Комнинов вследствие неспокойнаго положения в Болгарии и почти безпрерывных войн на границе с Сербией и Угрией.

Вот почему Евстафий Солунский и ставит в особенную похвалу Мануилу привлечение на службу империи иноземцев. "Заботливость поистине царская не только сохранять подвластные народы, но и приумножать их число. Похваляемый ныне превзошел всех, доселе царствовавших". Хотя трудно было нанятыми или союзными военными отрядами удовлетворять недостаток военных людей, и хотя Мануил ввел в военное сословие военнопленных и выкупленных на свободу рабов, но в общем при нем войско приняло характер не национальный, а это угрожало вредными последствиями, против которых еще в Vвеке предупреждали императоров патриотические писатели.

Такова эпоха иностраннаго засилья накануне завоевания империи крестоносцами IV похода.