Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Альбер Гарро

ЛЮДОВИК СВЯТОЙ И ЕГО КОРОЛЕВСТВО

К оглавлению

 

Предисловие к русскому изданию

В истории бывают люди, которые собой, своей жизнью и деятельностью, определяют лик целой эпохи, и когда они уходят из жизни, то как будто меняется дух времени. К таким людям относится, несомненно, и король Людовик IX (1214-1270), без которого трудно себе представить не только французский, но и вообще западноевропейский XIII век и который был символом французской монархии на протяжении всех лет ее существования после него. Приобретя ореол святости еще при жизни и канонизированный Католической Церковью вскоре после смерти (1297 г.), он воплощал в себе лучшие черты феодального сюзерена, рыцаря и христианина. Поэтому уже для многих современников он был идеальным королем, и со временем притягательность его личности только возрастала, причем не вовсе потому, что он был причислен к лику святых. Как писал в начале XX в. французский историк О. Молинье, «в суждениях о Людовике Святом царит полное единодушие, все отдавали дань уважения его благоразумию и чувству чести; в отличие от большинства своих предшественников и потомков он всегда прислушивался к голосу совести и в политике следовал нормам справедливости». Даже современные историки, имеющие возможность критически оценить на основании многих документов политическую деятельность этого короля (что, конечно, они и делают), не вносят диссонанса в традиционно пиететное отношение к нему, свидетельством чего является и предлагаемая читателю книга Альбера Гарро.

Жизнь и личность Людовика IX оказались удивительно хорошо запечатленными в воспоминаниях его современников. Во многом мы обязаны этим процессу канонизации, который продолжался более двадцати лет (1273-1297 гг.) и во время которого были опрошены все остававшиеся в живых люди, общавшиеся с королем. Их просили вспомнить все, и в первую очередь те высказывания, которые им приходилось слышать из его уст. Все это тщательно записывалось, и в итоге образовался огромный архив, по поводу которого Папа Бонифаций VIII сказал, что его не увезти и на осле. Этот архив хранился в папской курии и, к сожалению, до нас не дошел, за исключением небольших фрагментов. Но в свое время им свободно пользовались те, кто писал о Людовике IX. По крайней мере один из них — Гийом де Сен-Патю, бывший духовником его жены, королевы Маргариты Прованской в течение 18 лет, перечитал почти все эти материалы, чтобы написать обширный труд «Жизнь монсеньора святого Людовика». Яркие воспоминания о короле оставили также его духовник Жоффруа де Болье, его капеллан Гийом де Шартр и, наконец, его друг Жан де Жуанвиль. К ним нужно прибавить авторов хроник, много писавших о нем, причем это были не только французы, как Гийом де Нанжи, но и англичанин Матвей Парижский, и итальянец Салимбене. Изо всех этих сочинений встает настолько живой портрет Людовика IX, что можно ясно представить себе, как он выглядел в разные годы жизни, как вел себя в различных ситуациях, как одевался, что говорил и думал по тому или иному поводу. Именно такой его психологический портрет и воссоздает в своей книге Альбер Гарро.

В дополнение к богатому материалу этой книги, написанной на основании воспоминаний о Людовике IX, хочется добавить некоторые сведения о короле как политике и государственном деятеле, которые можно почерпнуть в новейшей историографии.

Людовик IX как человек и политик был воспитан своей матерью Бланкой Кастильской, испанской принцессой, которая в 12-летнем возрасте была привезена во Францию в качестве жены наследника французского престола, ставшего в 1223 г. — после смерти Филиппа II Августа — королем Людовиком VIII. Но он правил недолго, ибо довольно неожиданно умер в 1226 г.; многие посчитали, что его отравили. Подозрения были небезосновательными, поскольку у него было немало смертельных врагов среди крупных феодальных сеньоров, с которыми он вел настолько жесткую борьбу жесткой рукой, так что его даже прозвали Львом. После него на престол вступил его старший сын Людовик IX.

Ему исполнилось всего лишь 12 лет. По существовавшему тогда обычаю, хотя его в конце того же 1226 г. миропомазали и короновали в Реймсском соборе, управлять королевством до совершеннолетия, наступавшего в 21 год, он не мог. Власть передавалась в руки регента, каковым в своем завещании, составленном накануне смерти, Людовик VIII назначил Бланку Кастильскую. Поскольку государственного права в то время еще не существовало и права регента, равно как и право на регентство, никак не регулировались, это назначение уже само по себе стало причиной серьезных конфликтов. Женщина, да к тому же еще и иностранка, у руля правления королевством — это было немыслимо для многих, а для принцев крови, то есть ближайших родственников правящей династии, и невыносимо, поскольку они сами претендовали на регентство. И конечно же власть, выпавшая из рук усопшего короля и оказавшаяся у женщины, представлялась настолько ослабевшей, что феодальная знать сочла момент особенно благоприятным для расширения и укрепления своей власти и расширения своих владений. Поэтому очень скоро образовалась коалиция, открыто выступившая против регентши. Но ее участники не знали, с кем они имеют дело.

Бланка Кастильская была на редкость волевой, мужественной и решительной женщиной, а как истинная испанка — очень набожной. Будучи еще совсем юной, она лично собрала флот на помощь своему мужу, отправившемуся в Англию завоевывать английскую корону, а деньги она вытребовала у свекра, короля Филиппа II Августа, заявив ему, что если он их не даст, то она отдаст в залог за золото своих детей, его внуков. В наследство от мужа ей достались очень опытные советники, которые ею руководили. В общем, когда силой (она не раз лично возглавляла королевскую армию), когда мелкими уступками она развалила феодальную коалицию, не допустив никакого умаления ни королевской власти, ни королевского домена, то есть непосредственных владений короля, подлежащих его прямому управлению. В условиях этой ожесточенной политической борьбы рос и взрослел Людовик IX. Мать воспитывала его в очень жестких религиозно-нравственных правилах и несомненно посвящала в тайны государственного управления. Во всяком случае он не мог не знать, что происходит в королевстве, и на всю жизнь запомнил, как его с матерью однажды чуть не захватили ее враги, желавшие, устранив Бланку, управлять от имени короля, но тогда их спасли подоспевшие вовремя парижане.

Людовик IX достиг совершеннолетия в 1234 г. Он вырос глубоко религиозным человеком, но от родителей унаследовал сильную волю и твердость духа, поэтому при всей склонности к христианскому милосердию он всегда готов был прибегнуть к силе, если того требовали обстоятельства. Власть от матери переходила к нему, но Бланка Кастильская вплоть до своей смерти (1252) сохраняла столь сильное влияние на него, что по существу была его соправительницей, а в последние годы жизни, когда он отправился в крестовый поход в Египет, оставив именно ее регентшей, вновь лично управляла королевством, и не менее успешно, чем в годы своего первого регентства.

Став полновластным королем, Людовик IX сразу проявил весьма незаурядные политические и административные способности. Центром его управления был, конечно, королевский двор, но что он собой представлял? При Людовике IX он оставался патриархальным: никакой роскоши и чрезвычайная строгость нравов, ибо король не только не терпел порока, особенно плотского, в своем окружении, но и не допускал, чтобы при дворе не соблюдали постов. Главной резиденцией двора был Париж. Именно здесь, в этом «достопочтенном городе, блестящая слава которого распространяется по всему свету», как писал автор XIII в. Николя де Брэ, преимущественно составлялись и издавались королевские акты. Но, как и его предшественники, Людовик IX подолгу на одном месте не жил и вместе со своим двором то и дело переезжал от одного своего замка к другому (особенно любил он Венсенн), часто посещал монастыри или замки вассалов. Цель таких переездов была по крайней мере двоякой. С одной стороны, он реализовывал свое право постоя, особенно в отношении церковных учреждений, которые обязаны были содержать его и весь двор, пока они все там живут, экономя таким образом свои собственные средства. А с другой — он хотел видеть собственными глазами, что происходит на местах, и иметь возможность беседовать с людьми разного ранга, осведомляясь о положении тех или иных дел. При этом очень важно было, чтобы и его видели, ибо лицезрение короля было своего рода залогом верности и преданности ему.

При дворе было шесть служб — хлебная, винная, кухонная, плодовая, конюшенная и палатная. Последняя служба имела и определенное политическое значение, поскольку была постоянно связана с особой короля. В так называемой палате хранились его одежда и драгоценности, и она заведовала казной, хранившейся в одной из башен луврского замка. В ее ведении был и королевский архив, состоявший главным образом из оригинальных королевских хартий и актов. Поэтому служащие палаты, шамбелланы, нередко становились весьма важными особами.

Наиболее влиятельным в политическом отношении учреждением, функционировавшим при дворе, был королевский совет, или курия. В отличие от прежнего феодального совета, где заседали прямые вассалы короля, совет XIII в. составлялся из высших дворцовых служащих и лиц, приглашавшихся королем, среди которых бывали представители высшей знати и духовенства, а иногда и горожане. Функции совета были очень широкими, и на нем рассматривались дела политические, финансовые и судебные; собирался он королем нерегулярно. В XIII в. применительно к нему, вернее к его заседаниям, стали употреблять новое слово — парламент, то есть беседа, или разговор. Самой важной функцией совета была судебная. Здесь стоит заметить, что в Средние века поддержание справедливости, прежде всего с помощью правосудия, считалось первейшей обязанностью всякого государя. Поэтому на протяжении многих столетий культивировался идеал «справедливого короля», антиподом которому был тиран. Справедливый король — это праведный человек, который сам блюдет справедливость, не попирая чужих прав, и поддерживает ее в обществе. Тиран же — это порочный человек, не связывающий себя никакими нормами справедливости и вершащий неправый суд. Людовик IX довольно рано проникся сознанием этого своего нравственного и политического долга, поэтому время от времени он лично вершил суд, и образ этого короля, сидящего под дубом в Венсеннском лесу и творящего суд, наподобие царя Соломона, стал легендарным уже среди его современников. Но королевское судопроизводство было крайне несовершенным и неудобным, поскольку совет заседал крайне нерегулярно, да и король под дуб садился, лишь когда настроение приходило; к тому же двор постоянно переезжал с места на место.

Король, надо полагать, много думал над этим во время своего первого крестового похода и египетского плена, поскольку когда он вернулся во Францию, он сразу же занялся подготовкой и проведением самой важнейшей реформы — судебной. Прежде всего он выделил из совета специальную судебную секцию, за которой и закрепилось название парламента. Этот парламент стал заседать регулярно и всегда только в Париже независимо от места пребывания короля. Он имел свой постоянный штат, который уже при Людовике IX состоял по большей части из профессиональных юристов. По сути дела, этой реформой было положено начало современному судопроизводству, ибо в парламенте дела решались только на основании показаний свидетелей. Особым указом Людовик IX запретил на территории домена судебные поединки, широко распространенные в феодальном обществе. Это была одна из форм древнего Божьего суда: истец и ответчик с оружием в руках решали, кто из них прав, ибо правому помогает Бог. Юрисдикция парламента распространялась на территорию всего королевского домена. Что же касается земель королевских вассалов, где сохранялся сеньориальный суд, то по отношению к ним Парижский парламент приобрел право апелляционного суда, где можно было обжаловать постановления других судов. Парламент, таким образом, стал высшим судом королевства, контролирующим сеньориальное судопроизводство.

Справедливость, которую король желал установить по крайней мере на территории своего домена и которая требовала не посягать на чужое право, особенно злостно нарушалась королевскими служащими — бальи и сенешалями. Это были своего рода наместники короля в территориальных округах домена (бальяжи — на Севере, сенешальства — на Юге), обладавшие очень широкими судебно-административными и финансовыми полномочиями. Понятно, что они то и дело злоупотребляли своей властью, и жалобы на них постоянно шли к королю. Чтобы их обуздать, он в 1254 и 1256 гг. издал указы, четко определяющие их обязанности и права и требующие от них принесения публично, на площади клятвы при вступлении в должность. Они клялись судить по праву, уважать местные кутюмы (нормы обычного права), не взимать незаконные налоги, блюсти королевские права, уважать права других и т. д. Содержание клятвы было столь емким, что в ней предусматривались чуть ли не все виды злоупотребления властью и проявления порока, от которых они обязывались воздерживаться. Конечно, сама по себе клятва вряд ли была способна исправить человеческую натуру, но на основании королевских указов и этих клятв можно было подавать законные жалобы в королевский совет или парламент на действия бальи и сенешалей. Кроме того, их округа стали время от времени посещать ревизоры, а их самих король подолгу не держал в одном округе и года через 3-4 перемещал, дабы они слишком не укреплялись на одном месте. Эти королевские указы, благодаря которым была ослаблена власть сенешалей и бальи, которые ранее, бывало, держали себя как независимые сеньоры, возымели свое действие.

Людовик IX впервые провел денежную реформу с целью стабилизации королевской монеты. До него в области монетного дела царил настоящий хаос. Многие крупные сеньоры, а также города чеканили свою монету, ибо это приносило немалый доход. Но проба монет (содержание драгоценных металлов — золота или серебра) то и дело менялась, как правило, в сторону ее ослабления. Королевскую монету также «лихорадило». В 1263 г. на совете, куда были приглашены представители крупных городов, Людовик IX издал указ о монетной реформе. Этим указом он установил высокую и твердую пробу королевской золотой монеты, экю (999/1000 г чистого металла), и серебряной монеты (23/24 г). В оборот было довольно скоро пущено много этой королевской монеты, которая сразу же стала внушать такое доверие, что, быстро распространившись по всему королевству, стала вытеснять другие деньги, ибо многие купцы начали требовать расчета именно в ней. Король отнюдь не запретил сеньорам чеканить свою монету, ибо уважал чужие права, но повелел, чтобы его монета имела хождение по всему королевству, а в тех областях, где ранее не выпускали свою монету, только бы она и использовалась.

Все эти реформы, безусловно, содействовали укреплению королевской власти и повышению ее авторитета. Однако король постоянно принимал и более конкретные, подчас жесткие меры с той же целью. Он говорил, что «во Франции есть только один король», но это, впрочем, не означало, что он стремился добиться неограниченной власти. Глубоко проникнутый чувством справедливости, он стремился соблюдать феодальные права, но он руководствовался также и идеей общественного блага, или общей пользы. И ради общественного блага он всегда готов был посягнуть на те частные права, использование которых шло в ущерб обществу, равно как и на давно укоренившиеся обычаи, как, например, обычай кровной мести. Так, он добивался искоренения частных войн, которые происходили по давно утвердившемуся сеньориальному праву войны и мира. Сначала он запретил их в домене, а в землях сеньоров ввел «40 дней короля», срок, в течение которого в случае конфликта нельзя было нападать и можно было апеллировать к королю. Позднее он издал более суровый указ, по которому частные войны были запрещены во всем королевстве, и более того — запрещено было ношение оружия. От частных войн больше всего страдали крестьяне, что король прекрасно понимал, и в одной из инструкций он выразительно писал: «Знайте, что мы запретили в нашем королевстве всякие войны, поджоги и помехи земледельческому труду». Его служащие, насколько известно, действительно проводили в жизнь эти указы, карая, например, тех, кто носил оружие, и нередко злоупотребляя при этом своей властью, но покончить с этими нарушениями, конечно, не удалось.

Людовик IX как благочестивый человек вообще был против всякого несправедливого пролития крови, которого можно было бы избежать. По этой причине он запретил проведение рыцарских турниров, поскольку в то время их участники еще сражались боевым оружием, и поэтому бывало немало жертв. Его запреты частных войн, турниров, ношения оружия были очень непопулярны в феодальной среде, где короля даже обвиняли в том, что он покровительствует простым людям и стремится уничтожить привилегии сословия знати. В действительности Людовик IX прежде всего хотел быть справедливым, полагая, что закон равен для всех и никто не может безнаказанно совершать преступления, посягая на чужую жизнь. Когда он сам вершил суд, то назначал очень суровые наказания знатным лицам за тяжкие уголовные преступления и даже не допускал, чтобы таких лиц казнили тайком, утверждая, что всякий суд во всем королевстве «должен производиться открыто и перед народом».

При всем недовольстве теми или иными мероприятиями Людовика IX открытых вооруженных выступлений против него не было. Последняя антикоролевская коалиция действовала в 1240-1242 гг., когда он еще не занялся реформаторской деятельностью и когда была еще жива его мать. С этой коалицией ему пришлось бороться лично, хотя Бланка Кастильская, конечно, помогала ему. Это феодальное движение производило тогда внушительное впечатление, ибо оно охватило почти весь юго-запад и некоторые центральные области Франции и солидарность с ним открыто выразили король Арагона, император Фридрих II и король Англии Генрих III, который переправился через Ла-Манш с войском, правда небольшим, и вступил в область Пуату, которая ранее принадлежала английской короне и бароны которой изъявили желание вернуться под ее власть. Но как и ранее, в годы правления Бланки Кастильской, коалиция была очень непрочной, ибо ее участники были солидарны друг с другом преимущественно на словах. Людовик IX возглавил тогда армию, двинувшуюся в Пуату, где он быстро нанес поражение и восставшим баронам, и англичанам, а на Юге движение было подавлено его сенешалями. И, как писал французский хронист Гийом де Нанжи, «с этого времени бароны Франции перестали предпринимать что-либо против короля».

Королю приходилось защищать и утверждать свои права перед лицом не только светской феодальной знати, но и Церкви. На первый взгляд, при его чрезвычайной набожности между ним и церковью должно было царить полное согласие, и король Франции, как писали в его время, «всегда является щитом церкви». Действительно, он считал себя верным слугой и защитником церкви, но это вовсе не означало, что он готов был поступиться какими-либо своими правами в ее пользу. Он придерживался хорошо уже известной тогда доктрины двух мечей (меч духовной и меч светской власти), предполагавшей четкое разделение властей. И поскольку духовные сеньоры, епископы, обладали светской властью и светскими сеньориями, то по отношению к ним король выступал в качестве сюзерена и имел право требовать принесения вассального оммажа и выполнения вассальных повинностей, вплоть до несения военной службы — если не личной (а бывало и такое), то предоставлением вооруженных отрядов. Иначе говоря, все то, что принадлежало церкви от мира, было подвластно королю как сюзерену. В письме к Папе Римскому Людовик IX выразил это в наиболее радикальной форме: «Право короля таково, что он может взять, как свои собственные, все сокровища церквей и все их доходы для своих нужд и для нужд королевства».

Он ясно различал церковь небесную и церковь земную. Ради небесной он готов был пожертвовать всем, но что касается земной, представленной духовенством, то несмотря на выказываемое им уважение к нему, он знал, что оно подвержено тем же страстям и порокам, что и миряне (каков мир, таков и клир). Он облагал церкви налогами, требуя особенно много денег при подготовке крестовых походов. Французское духовенство жаловалось на короля Римским Папам, но безуспешно, и в его свите ходила поговорка: «Нынче клирики закабалены сильнее, чем миряне». Насколько известно по сохранившимся документам, к концу правления Людовика IX многие епископы и монастыри были в долгах, которые они делали у ломбардских ростовщиков, чтобы удовлетворить требования короля, как, впрочем, и Пап.

В отношениях с Папами король отнюдь не был послушным сыном Церкви и руководствовался политическими соображениями. Но в одном он сделал большую уступку Риму: он согласился на введение во Франции папской инквизиции. Инквизиция католической церкви была создана по решению одного из Соборов еще в конце XII в. для расследования дел о ереси и ее искоренения. Тогда этим занимались особые комиссии при епископах, которые рвения не проявляли и к суровым наказаниям не прибегали. Но в начале XIII в. по Европе стала быстро распространяться ересь катаров, которая достигла наибольших успехов на юге Франции, в Лангедоке, где получила название альбигойской (по городу Альби, главному центру еретиков). Явно враждебная Католической Церкви, эта ересь вынудила Рим принять самые энергичные меры: с согласия французского короля Филиппа II Августа был объявлен крестовый поход, в котором приняли участие главным образом северофранцузские феодалы. Он положил начало так называемым Альбигойским войнам (1209-1229 гг.), последние эпизоды которых приходятся на время правления Людовика IX. Антикоролевское движение в Лангедоке в 1240-1242 гг., которое возглавил тулузский граф Раймонд VII, было напрямую связано с этими войнами, благодаря которым французская монархия наложила свою тяжелую руку на эту ранее независимую от нее область. Кстати, последний оплот альбигойцев, крепость Монсегюр, был взят только в 1244 г. после десятимесячной осады.

Одновременно Рим стал всячески активизировать деятельность инквизиции, которая в 1227 г. была окончательно изъята из рук епископов и передана недавно возникшему Ордену доминиканцев. Если раньше церковь исходила из того, что она в борьбе с ересью не может прибегать к насилию, а должна использовать лишь силу убеждения, то теперь ее взгляд на это коренным образом изменился. Инквизиционные трибуналы получили право применять пытки при расследовании дел и присуждать упорствующих в ереси или совершающих рецидив ереси к казни через сожжение. Формально, правда, такие приговоры выносились и приводились в исполнение не самим церковным судом. Церковное судопроизводство, в том числе инквизиционное, всегда придерживалось правила ни за какие преступления не выносить смертных приговоров, ибо Церковь не может позволить себе пролитие крови. От закоренелых еретиков Церковь отрекалась и передавала их в руки светского правосудия, которое выносило смертный приговор и приводило его в исполнение. Поэтому инквизиция нуждалась в поддержке светской власти. Кстати, только светская власть могла обеспечить и охрану инквизиторов, ибо случаи их убийства, по вполне понятным причинам, были не редки. Однако на введение папской инквизиции было необходимо согласие короля, и короли отказались допустить ее в свои королевства.

Можно легко понять, почему Людовик IX с Бланкой Кастильской ввели папскую инквизицию в 1233 г., если принять во внимание их чрезвычайную набожность и верность католицизму, а также и то, что южная часть их королевства оказалась наиболее «инфицированной» ересью. Они, конечно, не могли предвидеть, какими страшными гекатомбами будет сопровождаться деятельность папского инквизитора. Им был назначен доминиканец брат Роберт Малый, который сам был некогда катаром, за что получил прозвище Бугр, то есть болгарин. Этот этноним был в то время синонимом еретика, потому что ересь катаров пошла в Европу из Болгарии. Вернувшись в лоно Католической Церкви, Роберт Бугр, во искупление прежних грехов, проявил такую рьяность в деле истребления еретиков, что в конце концов его сместили и посадили в тюрьму как человека явно ненормального. Свою деятельность он начал в Лангедоке, а затем переместился в Шампань, Пикардию и Фландрию. В 1239 г. по его приговору в Шампани, в местечке Монт-Эме, однажды сразу было сожжено 183 человека. И как писал хронист Муске, Роберт Бугр «действовал по воле короля», и его «сопровождали королевские сержанты». Что думал по этому поводу Людовик IX, который несомненно знал о результатах действий инквизитора? Ни один из авторов воспоминаний о нем ничего об этом не сообщает. Может быть, по его настоянию Роберт Бугр, как персона слишком одиозная, был смещен, но против инквизиции как таковой король ничего не имел против, и она все шире разворачивала свою деятельность во Франции. Во второй половине его правления доминиканцы имели инквизиционные трибуналы во многих городах, особенно на юге страны, и все они подчинялись главному инквизитору Франции. О том, как они действовали, и об отношении к ним можно судить по тому, что членам одного из южных трибуналов однажды ночью была устроена засада и всех их перерезали.

На деятельности инквизиции корона неплохо зарабатывала, ибо все имущество еретиков, даже раскаявшихся, конфисковывалось в ущерб правам наследников. Церковь, конечно, претендовала на это имущество, но получала лишь небольшую его часть, в основном же оно отходило к казне. Впрочем, этот источник поступлений в казну скоро иссяк. Когда с помощью инквизиции были разорены многие сеньоры и богатые купцы Лангедока, то остались лишь нищие еретики, которые, в точности следуя учению катаров, вообще отвергали собственность. С них взять было нечего, и тогда начался закат инквизиции.

Вообще введение папской инквизиции, а главное — предоставление ей практически полной свободы действий, ложится черным пятном на царствование Людовика Святого. И дело не только в том, что было слишком много жертв, и жертв часто невинных, но и в том, что инквизиционные суды своей практикой оказали пагубное влияние на светское, королевское судопроизводство. Все их пороки, а именно: секретность, в кою облекалось расследование, пытки, применявшиеся с целью добиться признания вины, произвол никем не контролируемых судей — были переняты светскими судами.

Что касается внешней политики Людовика IX, то хотя он и был самым авторитетным и одним из наиболее сильных на Западе государем, о ком английский хронист Матвей Парижский сказал: «Король Франции является королем земных королей», он никогда не стремился воспользоваться слабостью соседей и за их счет расширить свои владения. Как и во внутренней политике, он руководствовался справедливостью и всегда проявлял желание примирить враждующих в других странах, предлагая свои услуги в качестве посредника и третейского судьи. И все это — ради того, чтобы объединить всех христианских государей и вообще всех христиан в общем крестовом походе. Но ради той же цели он способен был и изменять своему принципу невмешательства в чужие дела.

Очень показательна в этом отношении позиция, занятая Людовиком IX во время ожесточенной борьбы Пап Иннокентия IV и Урбана IV с последними Гогенштауфенами. Она разгорелась в первой половине XIII в., особенно когда император Фридрих II Гогенштауфен, который был одновременно королем Обеих Сицилий (Южная Италия и Сицилия), начал войну с североитальянскими городами-государствами, формально входившими в состав Священной Римской империи, дабы утвердить там свою власть. В случае успеха он угрожал зажать между своими владениями папское государство, а может, и поглотить его. Людовик IX соблюдал нейтралитет, не поддерживая ни одну из враждующих сторон. Когда Иннокентий IV, прибегнув к старому приему борьбы Пап со светскими государями, объявил о низложении Фридриха II и предложил императорскую корону брату короля Роберу д'Артуа, то Людовик IX за брата отказался от нее и продолжал поддерживать добрые отношения с Фридрихом. Он не раз предлагал свое посредничество, дабы примирить Папу с императором, но Иннокентий IV отказывался от его услуг.

Эти события приняли новый оборот, и Франция оказалась все же увязшей в них после того, как умер Фридрих II (1250). Наследником сицилийской короны был внук Фридриха, юный Конрадин, от имени которого королевством стал управлять незаконный сын усопшего императора Манфред, к которому Людовик IX не питал никаких симпатий, поскольку тот открыто поддерживал хорошие отношения с мусульманами и даже содержал мавританскую гвардию. Иннокентий IV, естественно, не собирался прзинавать ни Конрадина, ни тем более Манфреда, горя желанием раз и навсегда покончить с Гогенштауфенами, Он начал переговоры с другим братом французского короля, Карлом Анжуйским, о передаче ему сицилийского престола. Карл был человеком крайне честолюбивым, и владений, данных ему старшим братом в качестве удела (графства Анжу и Мэн), ему было мало, поэтому он ухватился за папское предложение. Но необходимо было согласие Людовика IX, который мог запретить брату ввязываться в итальянские дела. Король долго не давал согласия, считая Конрадина законным наследником, но когда на папский престол вступил Урбан IV, француз, знавший короля и умевший к нему подойти, тот дал себя убедить. Ему внушили, что если Сицилией будет управлять свой, надежный человек, то остров станет важной базой снабжения крестоносцев в новом походе на Восток. Он разрешил Карлу собрать войско во Франции и обложил в его пользу французскую церковь налогом. В итоге Карл Анжуйский в начале 1266 г. был провозглашен в Риме королем Обеих Сицилий, а затем в течение примерно месяца завоевал свое королевство, нанеся поражение Манфреду и безжалостно казнив плененного Конрадина.

Очень сложными были отношения французской короны с Англией, поскольку еще в начале XIII в. Филипп II Август захватил большую часть английских владений на континенте у короля Иоанна Безземельного (Нормандия, Мэн, Анжу, Турень и Пуату), так что у англичан оставалась только Гиень с городами Бордо и Байонном. Поэтому сын Иоанна Генрих III всегда поддерживал антикоролевские оппозиции во Франции, а во время движения 1240-1242 гг., как уже говорилось, даже вторгся с войском в Пуату. Но Генриху III приходилось то и дело вести очень тяжелую борьбу со своей баронской оппозицией. Людовик IX не вмешивался в английские дела и не пытался использовать тяжелое положение, в котором оказался свояк (они были женаты на родных сестрах), чтобы захватить, например, Гиень, что ему советовали сделать. Однако его жена, королева Маргарита Прованская, не раз пыталась оказать помощь мужу любимой сестры в обход своего супруга. Она вообще была большой интриганкой и очень хотела бы обладать такой же властью, какая была в свое время у ее свекрови — Бланки Кастильской. Но для Бланки на первом месте всегда были интересы французской короны, Маргарита же интриговала в пользу своих родичей, совершенно не сообразуясь с политикой супруга. И если бы Людовик IX дал ей волю, то она навлекла бы на его голову немало бед, как сделала это ее сестра Альенора в отношении своего мужа Генриха III. Но Людовик держал ее в строгости и ни до каких политических дел не допускал; боясь супруга, она действовала, иногда с определенным успехом, через деверей, братьев мужа.

Людовик IX, помня о родственных отношениях и руководствуясь чувством справедливости, не позволявшим ему посягать на Гиень, стремился к миру с Генрихом III, несмотря на явно враждебные действия последнего. Он предложил ему компромисс, по которому тот признал бы факт аннексии земель, захваченных Филиппом II Августом, а за это за ним сохранялась бы Гиень, но за нее он должен был принести оммаж французскому королю как сеньору. Генрих в конце концов согласился, и на этих условиях в 1258 г. был заключен мир в Париже. Мир был, конечно, не прочный, и он не помешал разразиться в следующем, XIV веке Столетней войне между Англией и Францией. Но Людовик IX был им удовлетворен и тем, кто его порицал, говорил, что если раньше английский король «не был моим человеком, то теперь входит в мой оммаж». Мысля еще по феодальному, он верил, что оммаж является гарантией мира и политической стабильности.

Большое значение для внешней политики французского короля имели отношения и с пиренейскими королевствами — Арагоном и Кастилией. С Арагоном у Франции было немало взаимных территориальных претензий, но, как и в случае с Англией, Людовик IX постарался мирно урегулировать все спорные вопросы. По договору, заключенному в Корбейле (1258), он отказался от старых французских претензий на" Руссильон и графство Барселона, которые были некогда захвачены Карлом Великим. В ответ король Хайме I отказывался в пользу французской королевы, своей кузины, от претензий на некоторые земли в Провансе, а в пользу Людовика IX — от претензий на земли в Лангедоке, но сохранял за собой Монпелье. Чтобы укрепить союз двух корон, было заключено соглашение о браке арагонской принцессы Изабеллы и наследника французского престола Филиппа. Правда, в то же время Хайме I поддерживал в Италии противников Карла Анжуйского и женил своего сына и наследника престола Педро на дочери Манфреда Констанции, что позволило позднее его сыну, ставшему королем Педро III, предъявить права на престол Обеих Сицилии и изгнать французов, уже после смерти Людовика IX, с Сицилии.

С кастильским королем Альфонсом X, своим кузеном, Людовик поддерживал самые дружеские отношения, благо не было причин для разногласий. Людовик мудро не пытался предъявлять свои права на кастильский престол, которые, как считали некоторые, он имел по линии своей матери. Свою дочь, Бланку Французскую он выдал замуж за наследника Альфонса X Фернандо де ла Серда, который, правда, короны не дождался, умерев раньше отца.

Благодаря своей миротворческой политике и приверженности к справедливости Людовик IX пользовался очень большим авторитетом в политическом мире Западной Европы. Поэтому ему часто предлагали выступить в роли третейского судьи для решения тех или иных политических споров. Так, он мирил сыновей Маргариты, графини Фландрии и Эно, вступивших в конфликт из-за материнского наследства, выступал судьей в споре между королем Наваррским и герцогом Бретонским, графом Люксембургским и герцогом Лотарингским. Не раз умиротворял он так называемое Арелатское королевство, лежавшее на восточных рубежах его собственного, хотя мог бы, пользуясь слабостью империи, в состав которой оно входило, спокойно его захватить. По словам Жуанвиля, Людовика уговаривали предоставить всем этим господам передраться между собой, но он отвечал: «Блаженны миротворцы».

Именно его избрали третейским судьей восставшие английские бароны, которые в 1258 г. издали Оксфордские провизии, по которым создавался совет из 15 баронов, без чьего согласия король Англии, Генрих III, не мог принимать никаких решений. На его суд был вынесен вопрос о законности провизий, и он принял решение в пользу короля, считая, что власть помазанника Божьего никто не может ограничивать, и политическая борьба в Англии вспыхнула с новой силой.

Стоит сказать несколько слов и о крестовых походах Людовика IX, о которых подробно пишет в своей книге Альбер Гарро. Идея освобождения Гроба Господня была навязчивой и в то же время руководящей в его политике. Но оба его похода: в Египет и Тунис — завершились катастрофически неудачно. Причин тому много. Это и обман со стороны потенциальных союзников во время египетского похода: норвежский король вопреки обещанию не тронулся в путь, император Фридрих II не только ничем не помог, но и заранее предупредил египетского султана о походе, даже Папа Иннокентий IV, обещавший провести пропаганду крестового похода в Германии, чтобы собрать немецкое войско, в действительности эту пропаганду запретил, желая сохранить немецкое воинство в качестве резерва для себя, в целях борьбы с императором.

Это и отсутствие политических талантов, хотя он и был очень храбрым воином. А также его удивительная доверчивость и своего рода слепота в том, что касалось распространения христианской веры. Как, будучи совсем юным, он поверил, что в христианство можно обратить монголов, и направил к ним посольство со всеми необходимыми предметами культа и монахами, дабы они научили хана, как нужно верить, так и на склоне лет поверил в то, что мусульманский правитель Туниса желает стать христианином. Во многом ради этого он, будучи совсем больным, и тронулся в Тунис, где обрел свое вечное упокоение. По словам одного историка, он так ничего и не понял ни в Востоке, ни в исламе. И все же этими походами, пусть даже и неудачными, скомпрометировавшими крестоносное движение, Людовик IX прибавил себе немало славы как истинный крестоносец, каких в его время было уже мало, и как мученик, при возвращении останков которого во Франции происходило много чудес.

Слава Людовика IX была в то же время и славой Франции. И если его называли «королем королей земных», то о Франции и о французах стали говорить как о новом Израиле и новом народе Израилевом, то есть богоизбранных стране и народе. Когда Людовик IX построил при королевском дворце в Париже Святую капеллу (Сент-Шапель) — там он намеревался хранить терновый венец, приобретенный у константинопольского императора Бодуэна И, — то изображения на ее витражах были сделаны так, чтобы внушать мысль о французском короле как преемнике иудейских царей и главном защитнике истинной веры. А народ такого короля, как писал немного позднее французский политический мыслитель Гийом ле Бретон, «может быть назван народом Израилевым», ибо «из совершенства короля проистекают все блага его подданных».

Отнюдь не случайно на время правления Людовика IX приходится наивысший подъем французской средневековой цивилизации, которая, по словам французского историка Ш. Пти-Дютайи, «никогда еще не доходила в Средние века и не дойдет до такого счастливого расцвета и такой славы». Ее обаяние испытывала на себе почти вся Европа. Французский язык, как самый «усладительный», стал международным языком высшего и вообще образованного общества, играя роль не меньшую, чем в XVIII веке.

Во многих странах читали французскую поэзию и французские романы; на французском писали, например, Марко Поло, знаменитый путешественник в Китай, и Брунетто Латини, учитель Данте. Именно в это время появился самый знаменитый памятник французской средневековой литературы — «Роман о Розе», а по заказу самого короля были написаны «Большие французские хроники».

Французские мастера в это время довели готический архитектурный стиль до такой степени совершенства, какая не была превзойдена в последующие эпохи. Построены были знаменитые Реймсский и Амьенский соборы и возведена жемчужина готики — всемирно известная Святая капелла в Париже на острове Сите. Архитекторы всего Запада подражали тогда французским образцам.

Париж при Людовике IX впервые становится своего рода европейским городом-светочем. Особую славу придавал ему университет, ставший в XIII в. крупнейшим центром схоластической науки, куда съезжались учиться, работать и преподавать люди со всей Европы. Во времена Людовика IX в нем работали Альберт Великий и Фома Аквинский, Бонавентура и Роджер Бэкон. Король в 1231 г. торжественно признал независимость университета от светской власти, подтвердил его старые привилегии и предоставил новые. Именно тогда стало складываться убеждение, что французы являются наследниками греков и римлян по части учености и других достоинств: «Греки обладали знаниями, прекрасными науками, великой мудростью жизни и большим искусством красноречия, благодаря чему они вознеслись над всем миром. Но римляне своей искусностью впоследствии лишили их всего этого и присвоили себе славу мира, а по прошествии долгого времени эти знания и науки вместе с законами человеческой жизни по воле Божьей и благодаря заслугам наших отцов оказались перенесенными к нам, французам».

В общем Франция в годы правления Людовика IX казалась благословенной страной, пользующейся таким благоденствием, какого не знали многие другие страны в то время и которое сама Франция после его кончины стала постепенно утрачивать. Поэтому этот король, проявлявший всегда справедливость и милосердие, был предметом любви и восхищения не только современников, но и потомков.

В заключение необходимо сказать несколько слов о предлагаемой читателю книге и ее авторе. Альбер Гарро — очень плодовитый французский исторический писатель, но его творчество лежит несколько в стороне от столбовой дороги, по которой шло развитие французской историографии в XX в. и которую прокладывали основатели так называемой школы «Анналов» — Марк Блок и Люсьен Февр. Гарро всегда главным образом интересовала средневековая религиозная история в самых разных ее аспектах: от жизни святых и истории отдельных культов до духовного наследия видных теологов. Он писал в разных историографических жанрах, но особенно близок ему жанр историко-психологического портрета, в каком написана и книга о Людовике IX Святом. Этот жанр получил распространение в первой половине XX века, что отчасти было связано с резкой критикой, обрушившейся на философию и методологию позитивизма, господствовавших в начале этого века. Отвергнуты были позитивистские положения о существовании познаваемых объективных законов исторического развития, наподобие законов природы, и о возможности объективного познания прошлого.

Поэтому многие историки того времени под влиянием новой философии отказались от критического анализа источников с целью выяснения некой объективной истины, коль скоро она не постижима, и стали просто пересказывать содержание источников, как бы предлагая читателю самому ее конструировать. Жанр историко-политического портрета оказался при этом весьма выигрышным. Не занимаясь критикой и сопоставлением источников, можно было воссоздавать внутренний, духовный облик исторического героя, каким его видел автор, совершенно не претендуя на объективность.

Именно так пишет портрет Людовика IX Альбер Гарро. Он пользуется только воспоминаниями о нем его современников, не привлекая других, документальных материалов, и не потому, что он не знает этих материалов. Это его методологическая позиция: он пожелал представить короля таким, каким его видели и знали лично общавшиеся с ним люди. Для них он уже при жизни был в ореоле святости, хотя здесь, несомненно, имела место определенная аберрация воспоминаний, поскольку все они были написаны после его канонизации. И именно святым человеком встает Людовик IX со страниц книги Альбера Гарро. Можно, наверное, упрекнуть автора в чрезмерной идеализации героя. Но его безусловной заслугой является то, что он дал очень яркий, выразительный и впечатляющий портрет действительно одного из наиболее выдающихся людей западного Средневековья.

Малинин Ю. П.

 

 

 

 

 

I. Начало правления Людовика VIII

Святые рождались и жили в самых разных местах, но Людовик Святой принадлежал к особой земле, и свои героические титулы он завоевал не вопреки этому факту, а в полной связи с ним. Связь между Людовиком Святым и его королевством — основная часть его призвания.

Какой же была Франция, в которой он родился? Прежде всего, конечно, королевством духовным, основанным на идеалах братства и правосудия, столь дорогих для ее клириков, баронов и принцев, но еще и прекрасным светским доменом, чья мощь росла с каждым днем. Филипп Август, дед Людовика IX, стал первым королем, который внушал страх своим подданным; он сравнялся в могуществе с самыми знатными феодалами и смог завоевать вдвое больше земель, чем у него было при восшествии на престол.

Границы Французского королевства были установлены еще по Верденскому договору. Его рубежи со Священной Римской империей проходили по линии от Северного моря через Гент, Оденард, Турне, Дуэ, Гиз, Лизьер, Витри-ле-Франсуа, Жуанвиль; затем рубежи захватывают течение Соны и Роны, Лион — город Священной Римской империи, — Средиземноморское побережье, Эг-Морт до Нарбонны и Пиренеев, а на западе — до Атлантического океана, ибо и герцог Бретонский приносил оммаж Филиппу Августу.

Король обладал непосредственной властью только в своем домене. Прочие графства, герцогства или сеньории принадлежали по наследству его более или менее независимым вассалам, обязанным своему государю лишь клятвой верности, военной службой и денежной помощью в строго определенных случаях. Королевская же политика сводилась к тому, чтобы постепенно поглотить их и присвоить их прерогативы; она завершится только при Людовике XI. Сами крупные фьефы подразделялись на множество мелких сеньорий, что усложняло и бесконечно запутывало феодальную иерархию. Королевский домен, терпеливо собранный первыми Капетингами, состоял прежде всего из Иль-де-Франса и Орлеанэ; Филипп I присоединил к нему французский Вексен и виконтство Буржское, Людовик VI Толстый — сеньории Корбейль и Монлери; наконец, Филипп Август и его сын Людовик VIII приобрели Артуа, Вермандуа, Валуа, нормандский Вексен, графства Эвре, Мелан, Алансон, Перш, Нормандию, Турень, Лимузен, Перигор, Анжу, Мэн, Пуату, Овернь, Ангумуа. Короли управляли своим доменом, беспрестанно разъезжая по нему со своим двором; традиция таких разъездов просуществует вплоть до Людовика XIII. Никакой рутины в администрации, никаких промежуточных бюро — контакты прямые, а власть носит прежде всего моральный характер, ибо король — патриарх и судья. В то время Францию покрывали поля, засеянные зерном, леса, привольные и благородные пейзажи, в которых не было ничего гигантского и подавляющего, с маленькими городками, увенчанными величественными соборами: в течение столетий никто не дерзал посягнуть на них, ибо даже самые ограниченные люди смутно чувствовали их красоту и уникальную ценность.

Филипп Август взошел на трон в возрасте 15 лет; именно тогда он заявил, что желает, чтобы к концу его правления королевство стало таким же могущественным, как и во времена Карла Великого. Его ум, энергия, упорство были замечательны. Весельчак, добрый католик, справедливый и прямой в своих поступках — так говорит о нем хронист; жесткий по отношению к сопротивлявшейся ему знати, он любил пользоваться услугами простых людей. Бесспорно, он был склонен и к двуличию и к жестокости и сочетал в себе добродетели к пороки, что, впрочем, было свойственно всем северянам. Он создал первых королевских чиновников — бальи и прево.

Филипп Август проводил необычайно смелый и сложный политический курс. Он начал борьбу против самого могущественного соперника Капетингской династии — Генриха II Плантагенета, уже с самого начала своего правления являвшегося хозяином половины Франции. Унаследовав от отца графство Анжу, а королевство Английское и герцогство Нормандское от матери, Генрих II по браку приобрел Пуату, Гиень и почти все западные провинции. Один из его сыновей женился на наследнице Бретани. Сын Генриха II, Ричард Львиное Сердце, был не только могущественным государем, как и его отец, но и блестящим рыцарем. Филипп Август воевал и с ним, затем оба отправились в крестовый поход; французский король обрек поход на провал, возвратившись ради своих интересов во Францию. Когда Ричард погиб, английский трон перешел к его брату Иоанну, жестокому и презренному государю, приказавшему убить своего племянника Артура, герцога Бретонского. В ответ на это преступление Филипп Август захватил у него те провинции во Франции, чьим сюзереном являлся: Нормандию, Анжу, Турень, Пуату. Папа Иннокентий III отлучил Иоанна от церкви и низложил его. Чтобы сохранить корону, Иоанн принес оммаж Папе и попросил помощи у императора Оттона, который, считая себя сюзереном всех королей Западной Европы, напал на Филиппа Августа, требуя вернуть Иоанну захваченные земли. Но войско Оттона потерпело поражение в битве при Бувине в 1214 г. Этот год — кстати, год рождения Людовика Святого — стал триумфальным для Французского королевства. Иоанн Безземельный оставил Анжу, Бретань, Пуату безо всяких надежд на их возвращение; его восставшие бароны вырвали у него Великую хартию вольностей; его союзник, граф Фландрский, был заточен Филиппом Августом в башню Лувра, где он пробыл 13 лет; германского императора Оттона низложили, и ему пришлось бежать переодетым со своей женой. Повсюду восторгались французским королем, искали его покровительства и защиты. Тогда Филипп Август начал помышлять о походе на Англию, подобно тому как это некогда сделал Вильгельм Завоеватель, а английские бароны передали трон его сыну Людовику, принявшему его. Филипп Август, продолжая делать вид, что не оправдывает своего сына, поставляет ему войска и деньги, а Папа Иннокентий III, рассматривая Англию как фьеф Святого Престола, отлучает от церкви молодого государя, который, тем не менее, сажает армию на корабли и стремительно захватывает юг Англии.

Иоанн Безземельный умер 19 октября 1216 г.; папский легат тотчас же заставил короновать в Вестминстере под именем Генриха III его старшего сына, которому исполнилось всего 9 лет. До этого английские бароны предпочитали Людовика королю Иоанну, вероломному и алчному; но теперь они посчитали, что для них будет более выгодно поддержать слабого ребенка, нежели такого решительного государя, как Людовик VIII, который привел с собой французские отряды. Отряды Людовика были разбиты под стенами Линкольна, а флот погиб у Кале. Людовик отказался от английской короны и пообещал ходатайствовать перед своим отцом о возвращении англичанам территорий, конфискованных у Иоанна Безземельного.

Филипп Август умер 14 июля 1223 г. после непродолжительной болезни в возрасте 57 лет. Он правил страной 43 года. Филипп опасался, как бы его сын не умер молодым из-за слабого здоровья, а королевство не попало бы в руки регентши-иностранки. Можно представить, что, ощущая угрозу делу всей своей жизни, ему пришлось направить все свои заботы на воспитание своей молодой невестки, жившей при дворе с 12 лет; ее звали Бланка Кастильская.

* * *

Королевская власть стала настолько могущественной, что Филипп Август не счел нужным короновать своего сына при жизни: Людовик VIII был первым Капетингом, не коронованным при жизни отца. Новый король сохранил всех министров предыдущего царствования и назначил канцлером доверенное лицо Филиппа Августа, монаха Ордена госпитальеров Герена, епископа Сан-лиса, хранителя печати с 1203 г., сражавшегося при Бувине.

Матерью Людовика VIII была Изабелла д'Эно, дочь Бодуэна V, графа Фландрского, принесшая в приданое Филиппу Августу графство Артуа. Она умерла в 1190 г. в возрасте 19 лет, постоянно боясь быть отвергнутой своим супругом, которого раздражало то, что ее отец не решался поддержать политику короны. Братом Изабеллы был Бодуэн, император Константинопольский. Их предком был Карл Французский, герцог Лотарингский, так что с воцарением Людовика VIII можно сказать, что французская корона вернулась в дом Карла Великого. Похоронили Изабеллу в соборе Парижской Богоматери.

Женитьба Людовика VIII в 1200 г. была предусмотрена в одном из пунктов мирного договора, заключенного между Иоанном Безземельным и Филиппом Августом. Людовик родился в Париже в 1187 г. Как и ему, Бланке Кастильской, его невесте, исполнилось приблизительно 13 лет. Она была дочерью Альфонса VIII, короля Кастилии, прозванного Победоносным после его победы над испанскими маврами при Лав Навас де Толоса в 1212 г., и Алиеноры, дочери английского короля Генриха П. Она была внучкой знаменитой Алиеноры Аквитанской, первой жены Людовика VII, которая бросила его ради брака с Генрихом II Плантагенетом и принесла своему новому мужу в приданое весь запад и часть юга Франции. Высокомерная, жестокая и алчная, она натравливала друг на друга своих мужей, потом настраивала сына английского короля против его отца. Именно она отправилась за молодой Бланкой Кастильской и привезла ее во Францию, где и была отпразднована свадьба. Возможно, Бланка действительно была похожа на свою грозную бабку: ее обвиняли во властности, высокомерии, упрямстве; она имела над мужем огромную власть. Во всяком случае, она принадлежала к чувственным средиземноморским южанкам с черствым сердцем. Ее враги, бароны, укоряли ее в том, что она была более испанкой, нежели француженкой, и насмехались над ее кастильским акцентом. Конечно, в ее окружение входило несколько испанцев, которые занимали доверенные посты, но они не имели никакого влияния на политику, проводимую королевой. Иные недруги упрекали ее в скорее пылкой и одновременно педантичной, нежели сознательной, вере. Но для ее славы и блага Франции довольно было и того, что она родила Людовика Святого.

Хронисты утверждали, что королева Алиенора Кастильская была благочестивой, целомудренной, щедрой, мудрой и осторожной. Она основала женский цистерцианский монастырь близ Бургоса и родила Альфонсу VIII двух сыновей, принцев Фернандо и Энрике, и пятерых дочерей, старшая из которых, Беренгария, после брата Генриха унаследовала кастильский трон. Она вышла замуж за своего кузена короля Леона, которому родила сыновей: Фернандо Святого (позднее ставшего королем Кастилии) и Леона и трех дочерей: Алиенору, Констанцию, принявшую монашеский постриг в цистерцианском монастыре в Бургосе, и Беренгарию, вышедшую в 1224 г. замуж за Иоанна де Бриена, короля Иерусалимского, впоследствии императора Константинопольского. Бланку Кастильскую выдали замуж за будущего короля Франции, ее младшую сестру Урраку — за короля Португалии, а Алиенору — за короля Арагона. Папа Иннокентий III отлучил от церкви Беренгарию Кастильскую, ставшую супругой своего кузена, и ее дети могли считаться незаконнорожденными. Политики советовали Людовику VIII от имени Бланки потребовать королевство Кастилию, но та отказалась лишить престола свою сестру, да и сам Людовик был слишком занят организацией похода в Англию. Позднее один памфлетист упрекнет Людовика Святого в том, что он потерял Испанское королевство по безрассудству и глупости, побоявшись пойти наперекор своей матери. Еще в XVII в. в сборнике французских хартий хранились письма испанских сеньоров, заверявших Людовика VIII и королеву Бланку, что Альфонс Победоносный завещал на смертном одре корону Кастилии детям Бланки; они просили французского короля привезти в Испанию своего сына и изгнать узурпатора. Кажется, переписка между сторонниками этой политики продолжалась и в дальнейшем; в 1221 г. произошло восстание кастильских сеньоров, объявивших себя вассалами и подданными Людовика VIII.

Претензии этого государя на английский престол основывались и на правах Бланки Кастильской .Именно ей Филипп Август после поражения при Линкольне поручил собрать отряды и послать их на помощь Людовику . Сам Филипп Август, таким образом, избегал гнева Папы Римского . Бланка отлично справилась с этим важным поручением. К несчастью, экипированный ею флот затонул, не достигнув английских берегов.

Когда Людовик VIII вступил на престол (1223), ему исполнилось 36 лет. Он был человеком маленького роста, худым и нервным, но с красивым и спокойным лицом и, конечно, с белокурыми волосами, которые унаследовал от своей матери Изабеллы д'Эно. За храбрость в бою его прозвали Львом. Людовика короновал в Реймсе архиепископ Гильом. Королева Бланка была коронована вместе с ним.

В королевстве царил мир, и Людовик задумал посетить все свои владения. Однако в Лангедоке все завоевания альбигойского крестового похода оказались под угрозой. В тот самый час, когда умирал Филипп Август, 27 епископов, собравшихся в Париже по приказу Папы, обсуждали события, происходившие на юге Франции. Еще ранее Святой престол побуждал вмешаться в происходившее французского короля, который всячески уклонялся от этого: Филипп Август предчувствовал, что после его смерти священники все же заставят его сына возглавить поход против альбигойцев, а тот, будучи слаб здоровьем, не сможет долго выносить тяготы этой войны и умрет. Епископ Тулузский Фульк донес до нас эти слова короля, которые оказались пророческими.

С самого начала своего правления Людовик VIII и впрямь выказал большое рвение в этой войне, послав 10 тысяч марок Амори де Монфору и призвав сеньоров принять в ней участие. Королю написал сам Папа, прося искоренить ересь; свое послание он направил и трем епископам: Герену, епископу Санлиса, епископу Лангра и епископу Буржа. Затем понтифик, внезапно изменив тактику, договорился с Раймоном Тулузским и посоветовал королю отложить наступление. С другой стороны, Папа поддерживал англичан, требовавших возвращения земель на континенте, отнятых французами у Иоанна Безземельного. Однажды Людовик VIII впал в гнев и изгнал клириков, выступавших перед ним в дворцовой зале. Ассамблея прелатов и баронов одобрила его сопротивление папскому легату.

Король начал поход в в Южную Францию, как только истекли сроки перемирия — на Пасху 1224 г. Он двинулся на Аквитанию, заключил договор с Гуго де Лузиньяном, самым могущественным сеньором этих краев, овладел Ниором и Ла Рошелью; затем, подчинив своей власти земли вплоть до берегов Гаронны, Людовик VIII вернулся для переговоров с германским императором, дабы удостовериться, что тот не присоединится к его врагам. Одновременно король поддерживал связи и с английскими баронами, замышлявшими смуту на острове; король же Генрих III, которому исполнилось всего 16 или 17 лет, был не в силах противостоять мятежникам.

Тогда Папа пригрозил отлучением от церкви мятежникам Пуату, Сентонжа, Лимузена, Марша и соседних провинций, перешедших на сторону французского короля, если в течение месяца они не подчинятся Генриху III. Одновременно он послал к Людовику VIII своего легата, кардинала церкви Св. Ангела, Ромена Франжипани, ловкого дипломата, долго остававшегося на этом посту; Людовик VIII отказался продолжать борьбу с английским королем, когда до Бордо уже было подать рукой, и возобновил наступление на Лангедок.

28 января 1226 г. на Парижском Соборе епископы отлучили графа Тулузского, равно как и его приверженцев, от Церкви и объявили о начале крестового похода. Королевские отряды собрались в Лионе и двинулись на юг по правому берегу Роны, земле Священной Римской империи, ибо по равнине было удобнее передвигаться с обозом. Войско намеревалось перейти реку у Авиньона; но когда первые крестоносцы прошли через город, горожан охватил страх и они закрыли ворота. Король решил начать осаду, которая продлилась с 10 июня до 10 сентября 1226 г. Для того чтобы пробить стены, французам пришлось применить усовершенствованные и доселе невиданные осадные машины. Осаждавшие, которые жили в жутких условиях и не могли найти провианта в разоренных войной окрестностях, десятками гибли от голода. Граф Шампанский, проведя 40 дней в королевском лагере, заявил, что согласно обычаям Франции срок его военной службы истек, и вернулся домой со своими вассалами, невзирая на гнев и угрозы Людовика VIII. Наконец Авиньон сдался, а его крепостные стены были снесены.

Войско направилось к Безье, взяв по дороге Бокер, Ним, Кастр, Монпелье, Нарбонну, Каркассон. Король дополнил статуты Памье, данные Лангедоку Симоном де Монфором, и повелел, что все имущество, конфискованное у еретиков, должно отходить короне.

Людовик VIII возвращался во Францию через Овернь вместе с папским легатом, когда в Монпелье его свалил приступ дизентерии, которую он подхватил еще во время осады Авиньона. Ему становилось все хуже; опасаясь смуты в королевстве, он велел призвать сопровождавших его прелатов и сеньоров и потребовал от них поклясться в том, что сразу же после его кончины они принесут оммаж его старшему сыну и коронуют его. Среди прочих у постели умирающего короля находились Готье Корню, архиепископ Санский, епископы Бове, Шартра и Нуайона; граф Блуаский, Ангерран де Куси, Аршамбо де Бур'бон, граф де Монфор, Робер де Куси, маршал Франции, Жан де Нель. Все они со слезами на глазах дали королю письменную клятву и скрепили ее 6 октября двадцатью тремя печатями. Тогда король издал указ, в котором обратился ко всем своим подданным, потребовав, чтобы они тоже принесли клятву верности его сыну. Он препоручил его заботам Матье де Монморанси и Герена, королевского канцлера, и епископа Санлиса. Еще король захотел, чтобы его сын оставался под опекой Бланки Кастильской вплоть до совершеннолетия, наступавшего по обычаям того времени в 21 год. Его брат, Филипп Лохматый, граф Булонский, сын Филиппа Августа и Агнессы Меранской, которому было тогда 26 лет, показался ему, конечно, слишком молодым, чтобы стать регентом королевства. Людовик также велел раздать по стране милостыню, отдал различные распоряжения и повелел гарнизонам Лангедока хорошо защищать власть его сына и доверенные им крепости. Умер король в ночь с субботы на воскресенье 8 ноября 1226 г., в октаву Всех Святых. Ему едва исполнилось 40 лет. Тело его поместили на носилки, дабы отвезти в Сен-Дени и похоронить подле Филиппа Августа.

Ходили слухи, будто король отравлен; одни говорили, что альбигойцами, другие — Тибо, графом Шампанским, который якобы предал его при осаде Авиньона и питал преступную страсть к Бланке Кастильской. Смерть Людовика оплакивали по всей Франции, а его брат, Филипп Лохматый, казался безутешным. Сожалел о его кончине и Папа, очень его любивший. В его правление купцы и землепашцы жили в мире. А еще говорили, что Людовик был добрым, очень мягким, благочестивым и щедрым. Фома де Камтемре утверждал, что никогда не видел короля в одежде из красного сукна; он очень просто одевался. Филипп Муске добавлял, что Людовик всегда был человеком добродетельным и всегда хранил верность своей супруге, которая любила его так, как только может жена любить мужа. Ничто не омрачало их согласия; особенно любили они своих детей. Гийом де Пюи-Лоран сообщал, что во время последней болезни он отказался спастись, погрешив против целомудрия, что советовал ему сделать Аршамбо де Бурбон .

Бланка Кастильская направлялась со своими детьми к королю, о болезни которого ничего не знала. Юный Людовик Святой ехал на коне довольно далеко впереди кареты. Он первым встретил канцлера Герена, спешившего из Монпансье к королеве, чтобы сообщить ей печальную весть. Муске говорит, что отчаяние королевы было столь велико, что она лишила бы себя жизни, если бы ее не удержали.

* * *

Все достижения Капетингов, завоевания Филиппа Августа оказались под угрозой не только из-за преждевременной смерти Людовика VIII, но еще и из-за оставленного им завещания, которое было составлено в июне 1225 г. К этому времени из его детей в живых остались только пятеро. Старший, Филипп, родился 9 сентября 1209 г., умер в 1218 г. и был захоронен в соборе Парижской Богоматери. Вторым был Людовик Святой. Третий, Робер, появился на свет в 1216 г.; четвертый, Жан — в 1219 г. (он умер, когда был совсем юным); пятый, Альфонс, родился 11 ноября 1220 г.; шестой, Филипп-Дагобер, родившись в 1222 г., был погребен в аббатстве Руаймон; вероятно, он умер тогда же, что и его брат Жан — в 1232 г. Седьмой сын, Карл, родился в марте 1227 г. Два других старших брата Людовика Святого, Жан и Альфонс, умерли очень молодыми, судя по мартирологу собора Богоматери в Пуасси; эпитафия в этом соборе гласит, что смерть помешала им стать королями на земле, но зато сделала королями на небе. Другой, Этьен, крещенный в 1226 г. в соборе Парижской Богоматери в присутствии легата, умер почти сразу после этого. Наконец, у Людовика Святого была сестра, Изабелла Благословенная, родившаяся в конце марта 1225 г. Мы знаем, что в 1205 г. у нее была старшая сестра, которая умерла так быстро, что ее имя осталось неизвестным. Итак, у Людовика VIII было, по меньшей мере, 12 детей, о которых до нас дошли сведения.

По завещанию 1225 г. трем младшим сыновьям выделялись апанажи (пятый же сын, Карл, и те, кому еще предстояло родиться, должны были стать служителями Церкви). Людовик VIII очень неосмотрительно распорядился главными приобретениями короны: Робер получал графство Артуа, Жан — графство Анжу и Мэн, Альфонс — графство Пуатье и Овернь. Нам известно, какие смуты принесли государству обладатели крупных апанажей в годы правления династии Валуа, а потому верность, преданность и семейная дисциплина братьев Людовика Святого достойны восхищения.

Своему старшему сыну Людовик VIII оставлял Французское королевство, Нормандию, отобранную у англичан, золото и серебро, хранившиеся в башне Лувра. Золото, драгоценные камни короны и украшения он завещал на основание аббатства викторианцев, где монахам надлежало молиться за упокой души короля. Наконец, 30 тысяч ливров предназначались королеве и 20 тысяч ливров ее дочери — Изабелле. Душеприказчиками назначались епископы Парижский, Шартрский, Санлиский, а также Жан, аббат Сен-Виктора, который был доверенным советчиком еще самого Филиппа Августа.

* * *

Людовик IX Святой родился 25 апреля 1214 г. У нас есть его собственное свидетельство о дне рождения: он неоднократно говорил Жуанвилю, что появился на свет в день Святого Марка; Жуанвиль же упоминал, что в этот день во Франции совершались покаянные процессии, в ходе которых участники несли черные кресты (возможно, в память об одной из эпидемий) и распевали литании, а распятия алтарей покрывали черной тканью: поэтому этот день также называли «Днем черных крестов». Жуанвиль уверял, что рождение Людовика Святого в этот день предвещало неудачу будущего крестового похода.

Филипп Август отдал своему сыну замок Пуасси, и Людовик Святой неоднократно подтверждал, что именно там его крестили. «Однажды, — пишет Жоффруа де Болье, доминиканец, бывший исповедником короля в течение 20 лет (после него это место занял Гийом де Нанжи, монах аббатства Сен-Дени), — король находился в Пуасси-ле-Шато и, весело смеясь, сказал кое-кому из своих друзей, находившихся тогда с ним, что наибольшую милость и честь, кои он когда-либо получал в сем мире, Господь оказал ему в этом замке. Чему услыхавшие сильно удивились, не понимая, о каком счастье ему угодно говорить: они скорее подумали бы, что король говорит о городе Реймсе, где он получил святое помазание и корону Французского королевства. Тогда добрый король улыбнулся и сказал, что в сем замке Пуасси он получил таинство святого крещения, каковое считал несравненно выше всех почестей и достоинств мира как самый ценный дар Бога и самую высокую награду. Также некоторые тайные письма, посылаемые порой своим друзьям, где король избегал упоминать о своем королевском титуле, он подписывал: Людовик Пуассийский, или же Людовик, сеньор Пуасси, предпочитая называться по месту своего крещения, нежели по какому-либо другому, знаменитому городу». В хронике Сен-Дени упоминается, что одному другу, выразившему удивление столь необычным званием, король ответил: «Дорогой друг, я похож на бобового короля, который вечером празднует обретение своего королевства, а на следующее утро его теряет».

Весьма вероятно, что Людовик Святой, будучи крещен в замке Пуасси, там же и родился. В XVIII в. ученый монах Лебеф ревностно защищал точку зрения, согласно которой Людовик Святой родился в замке Ла Невильан-Не, близ Клермона, в диоцезе Бове. Несомненно, молодой принц посещал эти места, но традиция, согласно которой он родился в этом замке, появилась впервые в 1468 г. в патентах Людовика XI, причем в весьма сомнительной форме. Напротив, есть достоверная информация, которая подтверждает, что Людовик Святой родился именно в Пуасси; так, Филипп Красивый в 1304 г. основал на месте замка доминиканский монастырь под патронажем Людовика Святого; в обители жили 120 монахинь, которые пребывали под пастырским надзором 13 монахов. Робер Клермонский, сын Людовика Святого, устанавливая приданее своей дочери Марии, монахине Пуасси, объявил в хартии от 1329 г., что сей монастырь был основан королем в память о своем предке, родившемся в этом крае. В письмах Карла VI (от 1402 г.) вскользь упоминается о монастыре Пуасси, где, как говорят, родился монсеньор Людовик Святой и который называют за великую древность «Яслями Людовика Святого»; на том самом месте, где стояла постель королевы Бланки, когда она произвела на свет Людовика, построили алтарь, вследствие чего эта церковь монастыря обрела совершенно иной вид, чем все прочие.

Якобинцы Пуасси, устроившие огромный алтарь в своей церкви, уверяли, что королева Бланка родила Людовика Святого благодаря тому, что молилась св. Доминику и перебирала четки. Королевский замок находился рядом с церковью Пресвятой Богородицы (он существует и поныне). Рассказывают, что Бланку Кастильскую для пущего спокойствия отвезли на ближайшую ферму, названную «Яслями Дам» или Яслями Людовика Святого, и именно там родился ребенок. В 1219 г. близ этой фермы возвели часовню.

В часовне при церкви в Пуасси, посвященной Людовику Святому, хранили купель, где, как считали, и был крещен будущий король. Считалось, что каменная пыль, которую соскребали со стенок этой купели и смешивали с водой, исцеляет от лихорадки. Преподаватель грамматики в Наваррском коллеже Николя Мерсье, выздоровев таким образом, повелел в 1601 г. восстановить часовню: купель поставили на постамент, а рядом с ней — памятную надпись над изображением святого короля. В этой церкви, ставшей приходской, до сих пор сохранились обломки крестильной купели в нижней части часовни. Внутренняя же ванна из золота и позолоченного серебра давно исчезла.

В одном из документов Палаты Счетов сохранилось имя кормилицы Людовика Святого — ее звали Мария Пикардийка. В 1397 г. ее наследникам принадлежала должность пристава Шамбруа, пожалованная ей, несомненно, в награду за верную службу.

Мы довольно мало знаем о первых годах жизни Людовика Святого, когда он еще не был наследником трона. Королевские дети, доверенные фрейлинам королевы, следовали за своей матерью в ее разъездах по замкам и городам. Они вели скромный, спартанский образ жизни, перенося холод, ненастье, ели от случая к случаю. Бланка Кастильская сама учила своих детей читать Псалтырь. Она очень заботилась об их душах и желала, чтобы они были достойны своего имени и ¦ положения, которое им предстояло занять в мире.

«Господь, — говорил Жуанвиль, рассказывая о детстве Людовика Святого, — сохранил его посредством добрых наставлений его матери, учившей верить в Бога и любить его; она собрала вокруг него всех священников и заставляла его, хотя он и был ребенком, творить все молитвы и слушать весь Часослов по праздникам. Он вспоминал, что мать порой давала ему понять, что скорее предпочла бы, чтобы он умер, нежели впал в смертный грех».

Кто же были эти священники, столь близкие к французскому двору? Прежде всего, с самого основания их аббатства монахи Сен-Виктора: аббат Гильдуин был исповедником Людовика IV Толстого; Филипп Август с большим уважением относился к аббату Жану Тевтонцу; в 1220 г. Бланка Кастильская исповедовалась приору Сен-Виктора в Париже, который располагал необходимыми полномочиями, дабы освободить ее от обета опасного паломничества. Затем — цистерцианцы, еще не растратившие пыл святого Бернарда и в предыдущем столетии стяжавшие лавры великими духовными завоеваниями. Но эти монахи вели затворническую жизнь в стенах монастырей и лишь в исключительных случаях появлялись в светском обществе; монахи же, встречающиеся в миру каждодневно, принадлежали к новым нищенствующим Орденам: францисканцев и доминиканцев, которые прибывали в Париж в течение нескольких лет и уже приобрели влияние. Людовик VIII доверял францисканцам: он продолжал держать в заключении Феррана, графа Фландрского, захваченного в плен его отцом в битве при Бувине; а поскольку Ферран почитал святого Антония Падуанского, король назначил четырех надежных монахов-францисканцев, дабы те постоянно навещали узника. С другой стороны. Фома Контемпре рассказывает о юном графе Альбрехте фон Фалькенбере, немце, посланном ко французскому двору, чтобы обучаться с детьми короля, его родственника; Альбрехт, единственный сын в семье, стал в 16 лет доминиканцем. Так что среди приближенных Людовика VIII было предостаточно доминиканцев.

Набожность в те времена находила свое выражение в слушании литургии. Многие знатные особы прослушивали одну или даже две мессы каждый день и держали у себя на службе капелланов, читавших им Часослов. Так же поступал и французский король.

Впрочем, жизнь королевской семьи была простой и строгой. Ригор пишет об эпохе Филиппа Августа: «Ко двору королей и прочих государей всегда стекались толпы жонглеров, выпрашивавшие у них золото, серебро, лошадей или одежды (ибо князья их часто меняют), а также те, кто ради этого веселит их шутками, приправленными лестью. Для пущей уверенности в том, что они понравятся, они учатся услаждать слух князей, бесстыдно притягивая их внимание потоком причуд, смехотворных учтивостей, шутовских непристойных рассказов. Мы видим, как одеяния, искусно изукрашенные изысканными узорами, изготовление коих стоит бесконечных трудов, за которые заплачено, быть может, двадцать или тридцать тысяч марок, государи носят едва ли восемь дней и тут же раздаривают их по прибытии сих скоморохов, каковые на деле являются настоящими слугами дьявола. О позор, ведь стоимости одного из этих платьев хватило бы для нужд двадцати или тридцати бедняков в течение целого года. Однако христианнейший король Филипп Август хорошо видел, что сии вольности только вредят спасению его души, и благодаря Святому Духу помнил постоянно слова, услышанные от людей религиозных и святых, что подавать жонглерам означает приносить жертву демонам; поэтому пообещал от всего сердца Господу, покуда будет жив, всегда отдавать свою одежду бедным...»

К неудовольствию весельчаков, вольные шутки были запрещены как на деле, так и на словах. Чистота нравов Капетингских королей долго вызывала восхищение христианского мира; сегодня их обвиняют в чрезмерной стыдливости; но в течение нескольких столетий представления о «хорошем тоне» так сильно изменились, что желательно кратко напомнить о реальных событиях, породивших знаменитую легенду о Нельской башне.

Три сына Филиппа Красивого, правнуки Людовика Святого, которым было суждено наследовать друг другу на троне под именем Людовика X, Филиппа V и Карла IV, женились соответственно на Маргарите, дочери герцога Бургундского, и ее кузинах Жанне и Бланке, дочерях графа Оттона. Маргарита и Бланка втайне взяли себе в любовники двух братьев, Филиппа и Готье д'Онэ, состоявших в свите короля, и тайно встречались с ними в Нельской башне. После более чем двух лет их связи она была раскрыта. Гнев Филиппа Красивого был ужасен (в то время двор пребывал в Мобюиссоне, и король собрал парламент в Понтуазе). Виновные рыцари, представшие перед судом равных, сознались в преступлении, и по приговору с них живыми содрали кожу. Казнь состоялась в Понтуазе 12 апреля 1314 г. на площади Мартруа; затем обезглавленные тела подвесили на виселице.

Все соучастники прелюбодеяния подверглись преследованиям. Привратника, сознавшегося в том, что он потворствовал свиданиям виновных, казнили. Римский кардинал Пьетро Пергроссо, епископ церкви святого Георгия из Ордена доминиканцев, которого изобличили в поставке любовникам приворотного зелья, был арестован в монастыре святого Иакова и отправлен в Авиньон на суд коллегии кардиналов. Народ, потрясенный таким жестоким наказанием, и в самом деле склонен был верить, что принцессы, из коих самая молодая была еще ребенком, стали жертвами колдовства. Прочих соучастников из различных слоев общества подвергли пыткам, а затем тайно казнили, зашив в мешки и бросив в Сену — такая казнь в эту эпоху полагалась за оскорбление королевского величества.

Король сразу отдал приказ заключить трех своих невесток в темницу. Закутанных в черное виновниц посадили на телеги, дабы препроводить в Андели. Они же думали, что их везут на смерть. Жанна изо всех сил кричала прохожим, которые встречались на дороге и в ужасе отшатывались от нее: «Бога ради, скажите моему сеньору Филиппу, что я умираю безгрешной!» Ее муж добился, чтобы его супругу привели к королю, перед которым она сумела оправдаться; тем не менее ее заключили в замок Дурдан до того часа, покуда ее дело не было рассмотрено баронами королевства, которые позволили ей занять свое место при дворе.

Маргарите и Бланке остригли волосы и, одев их в грубое шерстяное рубище, бросили в крепость Шато-Гаяйр. Их посадили в разные камеры, и с Маргаритой, как со старшей и, несомненно, более виновной, обходились жестче; она не жаловалась и денно и нощно оплакивала бесчестье, которое навлекла на дам и королев своей страны.

После долгих месяцев заключения она умерла; ходили слухи, что ее задушили. Бланка много плакала, но ни в чем не захотела сознаться. Ее муж, ставший королем под именем Карла IV, добился расторжения их брака в Римской курии. Тогда Бланку Бургундскую после одиннадцати лет заточения перевели в аббатство Мобюиссон, где укрылась и ее мать; она стала монахиней и умерла по истечении года.

В 1314 г. в Понтуазе смертельная болезнь настигла Филиппа Красивого. Он повелел перевезти себя в Фонтенбло, где вскоре скончался, сломленный позором, постигшим его семью.

 

III. Регентство Бланки Кастильской

Итак, после смерти Людовика VIII королем стал двенадцатилетний ребенок, а королевой-регентшей — иностранка. Узнав об этом, толпы клириков и сеньоров начали покидать двор; однако самые мудрые из них остались верны короне и отвезли юного короля в Париж. Те сеньоры, кто пообещал Людовику VIII признать его сына королем, обратились с посланиями к своим вассалам с требованием последовать их примеру.

Бланка Кастильская показала себя очень умной и ловкой правительницей: Ей удалось поддержать престиж, который монархия приобрела со времен Филиппа Августа; она не только упрочила власть своего сына, но и научила его, как должно вести себя, дабы снискать уважение своих подданных и сделать свое королевство процветающим. Она стала первой женщиной среди Капетингов, которая официально правила Францией, и ее по праву можно поставить в один ряд с самыми выдающимися королями этой династии.

Став регентшей, Бланка могла рассчитывать на поддержку римского кардинала, папского легата, вместе с Людовиком VIII участвовавшего в роковой экспедиции на юг и сопровождавшего гроб с телом короля в Париж. Она привлекла на свою сторону нищенствующие Ордена и всех священников, верных Папе. Как только она вмешалась в события, происходившие в Англии, защищая права молодого Генриха III против французской партии, папа решительно принял сторону Людовика IX. Правда, при этом он руководствовался иными соображениями, нежели заботой о вдове и сироте: политика Рима основывалась на идее независимости народов и равновесии христианских сил. Для папства объединение Англии и Франции под единой властью или возникновение анархии в Англии было опасностью, которой оно всеми силами старалось избежать.

Соперничество между баронами стало главным козырем Бланки Кастильской — нельзя было дать им время договориться. По совету кардинала-легата и душеприказчиков Людовика VIII она решила поспешить с коронацией сына.. Получив корону, он мог бы действовать от своего имени и требовать повиновения как законный государь; королева же, его мать, довольствовалась бы тем, что направляла его шаги. Людовик VIII умер 8 ноября, а епископов и баронов созвали в Реймс на коронацию уже 29 ноября, в первое воскресенье Адвента. Такая спешка спутала планы баронов. Они требовали, чтобы до коронации освободили политических узников (как того требовал обычай), и среди прочих Феррана, графа Фландрского, и Рено, графа Булонского, захваченных в плен в битве при Бувине. Некоторые сеньоры потребовали возвратить им земли, по их словам, несправедливо отобранные Филиппом Августом и его сыном. Надо полагать, что одна партия баронов, с графом Шампанским во главе, возникла еще во время осады Авиньона. В Париж прибыла графиня Жанна Фландрская, предлагая деньги и требуя освободить своего мужа, но ее уговорили подождать до тех пор, пока не пройдет коронация.

Тогда королева, не мешкая, привезла своего сына в Реймс. Они проехали через Суассон, где короля посвятили в рыцари в присутствии короля Иоанна Иерусалимского, графов Булонского и Дре, графини Фландрской и Шампанской и остальной знати.

Многие сеньоры не прибыли в Реймс, но прислали свои извинения. Граф Шампанский пожелал присутствовать на коронации, но королева попросила его воздержаться от этого шага, ибо он бросил Людовика VIII при осаде Авиньона. Однако присутствовали бароны всех земель, завоеванных Филиппом Августом. Поскольку престол архиепископа Реймсского был вакантным, церемонией распоряжался епископ Суассонский.

Людовик Святой, говорит Жуанвиль, много размышлял в тот день над словами молитвы во время мессы, молитвы, выраженной псалмом 24: «К Тебе возвышаю я душу свою: о мой Боже, вверяю себя Тебе; да не испытаю я смятения в Тебе, ибо Ты придешь в назначенный час. Да не возрадуются мои враги, ибо никто из уповающих на Тебя не будет поражен. — Господи, дай познать мне Твои промыслы и укажи мне Твой путь...»

Коронация завершилась, король воссел на трон, герцог Бургундский, духовенство и присутствующие бароны поклялись ему в верности. Весть об этом тотчас же разослали во все концы королевства, и Бланка приняла оммаж как регентша.

На следующий день она увезла короля в Париж. Ни в Париже, ни в Реймсе не устраивали никаких праздников и развлечений; однако как раз в это время стало известно о победе королевских войск над альбигойцами. Среди сеньоров начались волнения. Англичане ввязывались в стычки с французами, в надежде вернуть себе земли, отнятые у них Филиппом Августом и Людовиком VIII.

Бланка снова продемонстрировала замечательную осторожность и силу духа. Ее деверь, Филипп Строптивый, вполне мог возмечтать занять ее место — регентша подкупила его, передав замки Мортен и Лилльборн, оммаж графа де Сен-Поль, осыпав милостями других сеньоров, выпустила за выкуп из заключения Феррана, графа Фландрского, своего племянника, превратив его в союзника короны. Однако Тибо, граф Шампанский, Пьер Моклерк, граф Бретонский, и граф Маршский возглавили мятежников. Пьер Моклерк («дурной клирик», прозванный так за то, что долго обучался в Париже и изрядно поиздевался над духовенством своих доменов) был главным врагом короля. Впрочем, и при Людовике VIII, во время осады Авиньона, эти сеньоры не скрывали своей симпатии к осажденным; возможно, граф Шампанский даже тайно посещал город. Вместе с отрядом пуатевинцев и гасконцев к восставшим сеньорам присоединился Савари де Молеон, и они заключили союз с Ричардом Английским, братом короля Генриха III, с 1225 г. находившимся в Бордо.

Чувствуя свою силу, бароны заговорили открыто и потребовали одарить их землями в обмен на подчинение; но Бланка отказала им. Граф Бретонский начал укреплять на свои средства крепости Беллем и Сен-Жак-де-Беврон, вверенные ему для охраны Людовиком VIII.

Регентша приняла решение опередить мятежников. Она созвала к королю войско в Шинон, куда прибыли кардинал-легат, граф Булонский и даже граф Дре, брат Пьера Моклерка. Граф Шампанский, устрашившись королевской армии, лично появился в Шиноне, чтобы предложить королю свою службу и пообещать, что никогда более не поднимет восстания. Людовик оказал ему радушный прием и тут же простил ему бегство от стен Авиньона. Взамен Тибо раскрыл ему планы заговорщиков.

Тогда графов Бретонского и Маршского вызвали в парламент и королевский суд: в случае неявки мятежникам пришлось бы сражаться с королевской армией. 20 февраля 1227 г. Людовик Святой в сопровождении своей матери прибыл в Тур, где был торжественно принят в базилике святого Мартина. На следующий день он приехал в Шинон, куда оба мятежника так и не явились. Король продвинулся с войском до Лудена, потом остановился в Вандоме, куда, получив последнее предупреждение, прибыли с повинной графы Бретонский и Маршскии. Граф Бретонский подписал договор, помимо всего прочего предусматривающий брак его дочери Иоланты с восьмилетним Жаном, братом французского короля. Иоланту передали королеве, отдавшей ее под опеку дяде, Генриху де Дре, архиепископу Реймсскому. По тому же договору граф Маршский возвращал короне все земли, пожалованные ему Людовиком VIII; кроме того, Альфонс, брат Людовика Святого, женился на Изабелле, дочери графа, а Гуго, старший сын графа, — на Изабелле Французской, единственной сестре Людовика Святого. Как раз в это время французские епископы заседали на Соборе, где обсуждались беспорядки, причиной которых были альбигойцы; и восставшие бароны явно опасались, что Собор осудит их действия. Правда, Савари де Молеон со своими пуатевинцами все же присоединился к Ричарду Английскому, однако король Генрих III заключил перемирие с Францией сроком на год, видя, что ему не удастся воспользоваться в своих интересах уже угасающим мятежом.

В том же году умер Герен, епископ Санлисский и канцлер королевства. Будучи человеком предусмотрительным, он всеми силами способствовал установлению мира с баронами. На его место был назначен Адам де Шамбли, магистр теологии и проповедник.

Однако вскоре заговорщики устыдились, что так быстро уступили ребенку и женщине. На Пасху 1228 г., нарушив Вандомский договор, графы Бретонский и Маршский призвали баронов взяться за оружие, дабы вырвать власть у королевы. Собравшись в Корбейле, они отправили своих людей, чтобы захватить короля. Но Людовик, прознав про замысел мятежников в Орлеане (возможно, его предупредил граф Шампанский), тут же поспешил вернуться в Париж. Прибыв в Шатр-су-Монлери (ныне Арпажон), он не осмелился продолжать путь со слабым эскортом мимо Корбейля, где находились все силы восставших. Тогда Бланка Кастильская обратилась к парижанам с просьбой прийти на помощь королю. Те с радостью согласились и посоветовали ей попросить о том же жителей соседних городов. Все рыцари, находившееся в Париже, немедля вооружились и отправились за королем, чтобы под охраной привезти его в столицу; народ теснился на протяжении всего пути в столицу, громко моля Господа ниспослать королю жизнь и благоденствие и уберечь его от всех врагов, и бароны не осмелились напасть на Людовика и отступили. Необычайный кортеж, конечно, поразил всеобщее воображение. Сам король так описывал эту сцену Жуанвилю: «Он [Людовик Святой] мне рассказал, что от Монлери до Парижа дорога была заполнена вооруженными и безоружными людьми и все взывали к Господу, дабы послал он ему добрую и долгую жизнь, и защитил и оградил от врагов. И Бог совершил сие, как вы скоро услышите».

Тогда мятежники решили передать регентство дяде короля — Филиппу Строптивому, поначалу безропотно согласившемуся с завещанием Людовика VIII. Но бароны сумели разжечь его честолюбие и зависть, и на сей раз он поддался уговорам. Одновременно против Бланки Кастильской они развернули самую настоящую клеветническую кампанию. С другой стороны, графа Шампанского обвиняли в предательстве баронов из-за любви к королеве, и ненависть мятежников обратилась и против него. Впрочем, то, что Тибо перешел на сторону короля, можно объяснить и более вескими причинами — его недоверием к планам баронов, которые подумывали о том, чтобы посадить на французский трон графа Булонского или сеньора Ангеррана де Куси, связанного узами родства с самыми знатными семействами королевства, человека жестокого и свирепого. Завладеть престолом мечтал и граф Бретонский.

Когда граф Булонский принялся укреплять свои крепости, особенно Кале, королева поняла, что он вынашивает опасные планы. Но она не могла остановить Филиппа Строптивого, так как его поддерживали все сеньоры, за исключением графов Фландрского и Шампанского.

Не осмеливаясь напасть прямо на регентшу, бароны набросились на графа Шампанского, у которого были враги среди собственных вассалов, упрекавших его в том, что горожан он предпочитал сеньорам. Тибо снова обвинили в предательстве и отравлении Людовика VIII. Граф Булонский объявил ему войну, и бароны захватили его земли. Пьер Моклерк, граф Бретонский, убедил английского короля вмешаться в конфликт на стороне восставших, подав ему надежду на возвращение Нормандии; и едва получив первую помощь от Ричарда, брата короля Генриха, банды графа Бретонского ринулись грабить Францию.

Бланка потребовала от городских коммун принести клятву верности королю. Затем она потребовала от баронов, развязавших войну против графа Шампанского, заключить с ним перемирие и явиться к королю для исполнения военной службы, на каковую он, как их государь, имел право. Ни один из сеньоров не посмел отказаться, но каждый привел с собой лишь по два рыцаря вместо крупных отрядов, на которые рассчитывала регентша. Один лишь граф Шампанский собрал три сотни хорошо вооруженных воинов, которые подоспели как раз в тот момент, когда король в них больше всего нуждался. Туда же явился и граф Булонский. Впрочем, под знамена короля все равно собрались многочисленные отряды, присланные коммунами, городами и знатью.

С этим войском король и регентша направились прямо к Беллему, оставленному по Вандомскому договору графу Бретонскому. Осада началась в марте 1229 г.; стояли сильные холода. Королева велела объявить, что заплатит всем, кто доставит дрова в войско; таким образом, удалось разжечь огромные костры в лагере, возле лошадей, чтобы их уберечь. Подобная предусмотрительность пришлась по нраву сеньорам. Осаждавшие пошли на приступ; во время второго штурма, развернувшегося около полудня, под стенами сделали подкоп; но осажденные упорно сопротивлялись. Наконец установили машины, забросали крепость камнями, подкопали донжон — тяжелая башня покосилась и рухнула. Видя, что подкрепления, обещанные англичанами и бретонцами, так и не появились, горожане сдались. Так король в считанные дни взял крепость, считавшуюся неприступной.

Ричард Английский, который рассчитывал, что все французские сеньоры будут сражаться под его знаменами, разочаровавшись, вернулся в Англию. Один Пьер Моклерк был настроен продолжать борьбу. Король послал Гийома Овернского, епископа Парижского, к сеньорам Бретани, после чего те отказались поддерживать своего графа, союзника англичан. Говорят, Людовик Святой не пожалел денег, чтобы добиться успешного завершения посольской миссии, и щедро раздавал сокровища, накопленные его отцом и дедом для подкупа сеньоров и найма воинов.

Во главе спешно собранного большого войска, куда прибыли епископы Санский, Шартрский, Вандомский, коннетабль Монморанси и Иоанн де Бриенн, король Иерусалимский, Людовик Святой некоторое время оставался в Анжере, чтобы помешать английскому королю вторгнуться в Пуату. Когда опасность миновала, он возвратился в Париж в декабре 1230 г.

Не надеясь на помощь от Генриха III, королю подчинился граф Тулузский. Он прибыл в Мо и заключил с королем и легатом мирный договор при посредничестве графа Шампанского. По условиям Парижского договора, подписанного 12 апреля 1229 г., единственную дочь графа, родившуюся в 1220 г., отдавали замуж за брата французского короля; ее передали в Каркассоне королевским посланникам. Кроме того, договор предусматривал, что ежели у графа родятся еще дочь или сын, то они не будут иметь права наследовать своему отцу; а если же брат короля и его жена, дочь графа, умрут, не оставив потомства, то Тулуза отойдет короне. Таким образом, граф становился простым пользователем своих доменов, из коих он обязывался ничего не отчуждать. Стены Тулузы и тридцати других укрепленных городов надлежало срыть. Граф обязался преследовать еретиков и сеньоров, не подчинившихся Церкви, и через два года после отпущения грехов совершить крестовый поход в Палестину сроком на пять лет. Эти меры окончательно упрочили триумф церкви и Капетингской монархии в Лангедоке.

* * *

Так в течение менее чем четырех лет промелькнули, сменяя друг друга, самые свежие, привлекательные и яркие образы, достойные кисти Фуке или братьев Лимбург: кто сейчас рискнул бы изобразить их? Ребенок скачет по дороге в Берри или Бурбоннэ, встречает канцлера Герена и в растерянности поворачивает назад; ночь накануне сражения юный король проводит в Суассоне, коронуется в Реймсе, где графини Фландрская и Шампанская оспаривают друг у друга честь нести его меч; все горожане Шартра и Монлери, рукоплеща, сопровождают его по дороге на встречу с горожанами Парижа, защищая от баронов, — и это в разгар зимы, в отблесках костров, заставляющих сверкать доспехи, кольчуги и иней на ветках. Молодой король руководит осадой крепости Беллем, дарует свое прощение восставшим сеньорам. Эта история гораздо привлекательней, чем легенда. Можно понять, что наши предки — люди простые и отважные — были очарованы своим королем.

Историки, которые позднее станут более сдержанными, тогда еще расточали дифирамбы Людовику; лицом юный король был красив, преисполнен величия и милости, любезен и скромен; уже один его облик, утверждал Жоффруа де Болье, внушал спокойствие и мир людям непоседливым и вспыльчивым. Он был белокурым., как его бабка Изабелла д'Эно; как и у нее, у короля была круглая, довольно большая голова, широкое лицо с выдающимися скулами; он соответствовал канонам мужской красоты, одинаковым как для Средневековья, так и для нынешнего времени — был человеком крупным и сильным, гармоничного телосложения, но не грузным. Современники считали, что он был очень умен — но мыслил скорее основательно, нежели блестяще, — обходителен в обществе, нрав имел веселый, был снисходительным и добрым и таким же отважным, как и лучшие представители его рода.

Мариус Сепе отмечает, что женщины, так же одаренные политическим талантом, как и Бланка Кастильская, зачастую пренебрегают своими семейными обязанностями. Однако все современники отмечали бесконечную заботу Бланки о воспитании своих детей. Говорят, она воспитала их в такой нравственной чистоте, что впоследствии их не могла коснуться никакая клевета. Они блестяще сыграли свою роль принцев королевского дома. В свое окружение королева ввела, дабы познакомить своих сыновей с религиозными догмами, монахов — доминиканцев и францисканцев — несомненно, из числа тех, кто посещал двор Людовика VIII. Она учила детей осенять себя крестом, прежде чем заговорить, взывать к Господу и просить о милости Святого Духа; присутствовала с ними на публичных занятиях, повелев проводить их по воскресеньям и праздникам.

«В возрасте приблизительно четырнадцати лет, — рассказывает Гийом де Сен-Патю, — король, пребывая под опекой благородной дамы, королевы Бланки, его матери, повиновался ей во всем. Она велела его тщательно охранять и оберегала сама. Она заставляла его шествовать чинно и в благородном окружении, как и подобает великому королю. Порой король, чтобы развлечься, отправлялся в лес или на реку либо занимался другими делами, но всегда приличными и надлежащими. Однако в то время он не всегда ладил со своим учителем, наставлявшим и обучавшим его, и, по словам самого короля, сей учитель иногда его поколачивал за дисциплину. И набожный король тогда же всегда слушал мессу и вечерню и сам произносил их с кем-нибудь другим. Он сторонился всех непристойных игр и оберегал себя от безобразных и бесчестных вещей. Он никого не оскорбил словом или поступком и к каждому всегда обращался на "вы"».

Кем же был этот ужасный клирик, мучивший юного четырнадцатилетнего короля и журивший его даже за юношеские, игры? Это нам неизвестно. Ничто не указывает на то, что им был доминиканец или францисканец, — в этом случае Жоффруа де Болье или Гийом де Сен-Патю не преминули бы этим похвастать. Во всяком случае, учитель имел дело с очень способным и покладистым учеником; ибо Людовик Святой был гораздо образованнее, чем сеньоры его эпохи. Он с удовольствием читал, правда, по преимуществу книги отцов Церкви, схоластиков, и разъяснял их тексты тем, кто не знал латыни; он собрал библиотеку в Сен-Шапель и был способен поправить клириков, запутавшихся в своих ученых диспутах, и исправить их неточные цитаты из Блаженного Августина — сцена, безусловно, очаровательная: когда однажды один епископ обратился к монаху, проповедовавшему перед королем, уличая его в невежестве и ереси, Людовик Святой выручил несчастного из замешательства, встав на его защиту и указав в творениях святого Августина оправдывающий его текст.

По-видимому в период с 1228 по 1249 гг. король брал уроки или получал советы от епископа Парижского, Гийома Овернского, который был исповедником Бланки Кастильской. Людовик Святой сам рассказал Жуанвилю о происшествии, о котором он услыхал от Гийома Овернского. Приведем этот рассказ полностью:

«Он поведал мне, что епископ Гийом Парижский рассказал ему, как к нему прибыл великий магистр теологии и передал, что хочет побеседовать с ним. И епископ ответил ему: "Мэтр, поведайте, что вам угодно". И когда магистр предстал перед епископом, то горько заплакал. А епископ ему сказал: "Мэтр, говорите же, не стесняйтесь, ибо никто не может так согрешить, чтобы Бог не смог простить". "А я вам скажу, сир, — сказал магистр, — что плачу против воли, ибо считаю себя неверующим, поскольку не могу заставить свое сердце уверовать в таинство алтаря, как учит святая Церковь; а меж тем я хорошо знаю, что это искушение нечистого".

"Мэтр, — ответил епископ, — скажите, когда враг насылает на вас сие искушение, приятно ли оно вам". И магистр произнес: "Сир, напротив, это меня настолько eдручает, насколько это возможно". "Итак, я вас спрашиваю, — продолжал епископ, — принимали ли вы золото или серебро в обмен на то, что станете извергать хулу против таинств алтаря или прочих святых таинств церкви?" "Что до меня, — ответил магистр, — то знайте, что нет ничего в мире, чего я не принял бы за это; я предпочел бы, чтобы мне вырвали все члены из тела, нежели произнес бы что-то подобное".

"Так вот что я вам скажу, — произнес епископ. — Вам известно, что король Франции воюет с королем Англии, и вам известен ближайший к границе между ними замок — это Ла Рошель в Пуату. Итак, хочу вас спросить: если бы король дал вам охранять Ла Рошель, что на опасной границе, а мне — замок Монлери, что в сердце Франции и на мирной земле, то к кому король должен был бы проявить большую милость к концу войны: вам — сохранившему без потерь Ла Рошель, или ко мне — сохранившему замок Монлери?" "Во имя Бога, сир, — ответил магистр, — конечно, мне, отстоявшему Ла Рошель".

"Мэтр, — молвил епископ, — скажу вам, что сердце мое подобно замку Монлери, ибо я не испытываю никакого искушения или сомнения относительно таинства алтаря. Отчего и говорю вам, что Господь, оказывая мне одну милость за мою прочную и спокойную веру в него, вам окажет их четырежды, поскольку вы сохранили ему свое сердце в нравственных муках и так веруете в него, что нигде на земле ни из-за какой телесной боли вы его не покинете. Так что успокойтесь, ибо в данном случае ваше поведение более угодно Богу, нежели мое".

Услыхав сие, магистр преклонил колени пред епископом и почувствовал большое облегчение».

«Набожность Людовика Святого, — делает довольно любопытное наблюдение Фюстель де Куланж, — проистекала не от слабости характера, а скорее от силы его духа». Несомненно, историк проводил параллели с некоторыми известными католиками времен Второй империи; он мог был продолжить эту мысль: вера Людовика Святого была полностью осмысленной, равно как и вера воспитавших его схоластиков; модернизм был незнаком королю, а строгость теологии в его глазах никоим образом не умаляла дух милосердия.

Он никогда никого не оскорблял и обращался к каждому на «вы». Его мать учила его не быть высокомерным, хотя сама была очень гордой, но мягкой и приветливой с простым людом. Эта доброта, доступность в общении с народом — что являлось традиционной чертой династии Капетингов — были продиктованы возвышенным христианским духом, присущим королеве. Когда Бланка умерла, ее оплакивал именно простой люд, сообщают «Хроники Сен-Дени», «ибо она прижимала богатых и творила правосудие». Она раздавала щедрые милостыни и учила этому же своих детей. Королевские счета показывают, что она особо любила одаривать бедных девушек приданым для замужества.

Доказательств того, что Людовик Святой с юности подражал матери во всем, предостаточно. В одной из своих проповедей доминиканец Этьен де Бурбон рассказывал: «Король Людовик Французский, ныне правящий, произнес однажды превосходные слова, кои мне сообщил бывший там и услыхавший их из его уст один монах. Однажды утром (король был еще совсем юным принцем) во дворе его дворца собралось множество бедняков в ожидании милостыни. В час, когда все еще спали, он вышел из своих покоев в одежде простого конюшего со слугой, который нес крупную сумму денег; затем он принялся раздавать все это собственноручно, щедро подавая тем, кто казался ему особенно убогим. Закончив сие, он вернулся к себе, когда один монах, заметивший сцену из оконного проема, где беседовал с матерью короля, вышел навстречу ему и сказал: "Сир, я прекрасно видел ваши проделки". "Мой дражайший брат, — ответил, смутившись, принц, — эти люди у меня на жаловании: они сражаются за меня против моих противников и поддерживают королевство в мире. Я им еще и не выплатил всего, что обязан"».

Вторым войском, сражавшимся во имя короля, было воинство монахов и священников. В воскресенье 24 октября 1227 г. он с Бланкой Кастильской присутствовал при освящении цистерцианской церкви, построенной по приказу епископом Суассонским, Жаком де Базошем. Несомненно, как раз там он принял решение основать аббатство Руаймон, строительство которого началось на следующий год; именно это аббатство королю так нравилось посещать впоследствии. По завещанию Людовик VIII пожертвовал свои драгоценности, чтобы основать монастырь, куда распорядился поселить каноников из Сен-Виктора. Во исполнение этого обета Людовик с матерью и основали Руаймон, передав его монахам цистерцианского Ордена; однако почему вместо каноников из Сен-Виктора в новом монастыре поселили цистерцианцев, мы не можем объяснить.

Закладка состоялась 24 или 25 февраля в месте по соседству с королевским замком Аньер-сюр-Уаз, называвшегося Кимон; монастырь назвали Руаймон (Королевская гора). В августе здание было готово принять монахов: вначале там поселились 20 братьев, приехавшие из Сито. Их тут же осыпали королевскими привилегиями и щедротами. Людовик IX задумал сделать из Руаймона самый прекрасный монастырь Франции. На постройку церкви размером в три сотни шагов — с великолепным устремившимся ввысь нефом — король истратил более 100 тысяч парижских ливров. Посвящение же церкви Святому Кресту и Богоматери, покровительнице всех цистерцианских аббатств, состоялось в присутствии Людовика Святого 19 октября 1236 г.

Среди прочего рассказывают, что король неоднократно приезжал в Аньер, дабы помочь монахам возвести стену; он также заставлял трудиться там своих братьев и рыцарей и требовал, чтобы те, приходя на стройку, до своего ухода, подобно монахам, хранили молчание.

Возможно, что одна известная нам сцена, когда настоятель Руаймона дал Людовику мудрый совет, относится именно к времени юности короля: «По обычаю цистерцианского Ордена некоторые монахи в каждом из аббатств этого Ордена, когда аббат и братия собираются в монастыре, должны по вторникам, после вечерни, омывать ноги другим монахам, творя то, что называют "mande". Благочестивый же государь часто приходил в аббатство Руаймон, принадлежавшее вышеназванному Ордену. Оказавшись там во вторник, он выразил желание участвовать в "mande" и, усевшись рядом с аббатом, глядел с великим благоговением на то, что делали монахи. И вот однажды, сев подле аббата, король сказал ему: "Было бы хорошо, если бы и я омыл ноги монахам". И аббат ему ответил: "Вы поступите лучше, воздержавшись от этого", а юный король спросил: "Почему?" И аббат ему ответил: "Об этом пошла бы молва", а благочестивый король сказал ему: "Что же могут сказать о сем?" И аббат ответствовал, что одни выскажутся хорошо, а другие дурно; и благочестивый король воздержался от этого, ибо аббат его переубедил». Вероятно, именно в этом возрасте Людовик стал разделять трапезу с монахами и старался прислуживать им. «Иногда, — пишет Гийом де Сен-Патю, — по пятницам и субботам он обедал в трапезной за столом аббата, и аббат садился рядом с ним. И всегда, обедая там, он получал в монастыре порцию хлеба, вина и две смены рыбных блюд; а тогда в монастыре пребывало около ста монахов, не считая послушников, коих насчитывалось приблизительно сорок. А в другие дни, когда добрый король не обедал, он зачастую входил туда, где монахи сидели за столом, и присоединялся к ним, чтобы им прислуживать: он направлялся к окну кухни и, принимая оттуда миски, полные мяса, носил их и ставил перед монахами, сидящими за столом. И поскольку монахов было много, а слуг мало, он носил и передавал эти миски долго, пока не обносил всех. И оттого, что миски были горячими, король всякий раз обертывал свои руки облачением, чтобы уберечься от жара, исходящего от мисок и тарелок... И аббат говорил ему, что он портит свою одежду, а добрый король отвечал: "Зато мне не горячо, а одежда у меня есть и другая". И он сам проходил мимо столов, разливая вино по кубкам монахов, и порой пробовал вино из сих кубков и хвалил, если оно было хорошим, а ежели кислым, или он считал его таковым, то приказывал принести доброго вина».

В своем дворце юный король избегал, как мы упоминали, всяких азартных игр, непристойных выходок и безобразий. У него был красивый голос, что позволяло ему участвовать в церковной службе, но он не пел мирских песен и не переносил, чтобы их распевали в его окружении.,«Он приказал одному конюшему, хорошо певшему подобные вещи в пору молодости короля, чтобы он прекратил исполнять подобные песни, и заставил его выучить антифоны Богоматери и гимн "Ave, maris stella", хотя это произведение трудно было выучить; и сей конюший пел иногда эти антифоны вместе с ним».

Эти внезапные и немного необычные порывы души, наивное веселье, живая, открытая, часто демонстративная набожность, безусловно, были врожденными качествами Людовика Святого, а не проявились у него в результате воспитания. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить его с блестящими братьями — принцами, исполненными добродетелей; таким бы стал и Людовик, не обрети он благодати святости. Робер, граф Артуа, родившийся в 1216 г., был любимцем Людовика Святого из-за своего ласкового и экспансивного характера; он питал вкус к роскоши, красивым одеждам, лошадям, доспехам, охоте и войне. Королевские счета указывают, что он тратил крупные суммы на свои удовольствия. Высокомерный, заносчивый, отважный, он погиб в ходе крестового похода, не пожелав вести себя осмотрительно. Альфонс де Пуатье, родившийся в 1220 г., слегка походил на Людовика Святого: он был храбрым крестоносцем, прекрасным правителем, но прожил в тени своего брата и вскоре после него умер от болезни. Самый молодой из братьев, Карл, герцог Анжуйский и король Сицилийский, умерший только в 1295 г., был сварливым и мрачным как и его мать. «Карл был мудр и благоразумен, — писал итальянский хронист Вилла-ни, — суров и отважен на войне, великодушен и высок в своих требованиях. Он очень редко улыбался, был праведен и благочестив, как монах, на расправу крут, взгляд имел суровый. Он мало спал и постоянно был на ногах, говоря, что сон отнимает много времени. По отношению к рыцарям Карл проявлял щедрость, но его всегда снедал жар приобретения любой ценой новых владений и богатств, чтобы покрывать расходы на свои военные нужды. Придворные шуты, менестрели и жонглеры нимало его не занимали» . Изабелла Французская, горячо любимая сестра Людовика Святого, была молчаливой, бесцветной, скорее твердого, нежели блестящего, склада ума; вместе с королем она основала францисканский монастырь в Лоншане, где и умерла 23 февраля 1270 г.

* * *

Невзирая на противодействие бретонской знати, Пьер Моклерк в 1230 г. все же принес оммаж английскому королю, который высадился в Сен-Мало. В ответ Людовик Святой с войском дошел до Ансени, где объявил графа Бретонского низложенным и заставил бретонцев поклясться в том, что они не присоединятся ни к англичанам, ни к Пьеру Моклерку. Затем, по инициативе Папы Григория IX, французы заключили перемирие с Англией сроком на три года.

Король воспользовался этим затишьем, чтобы посетить в 1231 г. Артуа и Нормандию. Мы знаем, что он посетил Шаали, Понтуаз, Компьень, Пуасси и другие городки по соседству с Парижем, раздавая повсюду щедрую милостыню. Он помогал Одону де Клеману, аббату, отстроить церковь Сен-Дени. В 1232 г., вероятно от эпидемии, умерли два его самых юных брата, Жан и Филипп-Дагобер, один — тринадцати лет, другой — десяти.

В 1234 г. король во главе своих войск усмирил баронов, восставших против графа Шампанского. Граф Булонский порвал с мятежниками. Король установил мир между Тибо и его кузиной, королевой Кипра, оспаривавшей у графа свое наследство; чтобы откупиться от ее претензий, король выплатил ей 40 тысяч ливров, а взамен заставил Тибо уступить ему графства Блуа, Шартр, Сансерр и виконтство Шатоден. Так королевство расширялось мирным путем.

В том же году Людовик Святой, женившись на Mapгарите Прованской, заложил основу для присоединения к Франции новых территорий. Прованс, в принципе, все еще зависел от Священной Римской империи; но в силу своего географического положения втягивался в орбиту Франции. Да и граф Прованский находил выгодным союз с королем, его естественным покровителем и арбитром в спорах с графом Тулузским. У него было четверо дочерей на выданье, и его советник Ромье де Вильнев убеждал его не скряжничать, пристраивая замуж первую: «Если у первой будет хороший муж, то будет легче выдать замуж остальных». Граф наконец согласился дать за своей дочерью Маргаритой приданое в 10 тысяч марок, которое, впрочем, так никогда полностью и не выплатил. Еще в 1226 г. он был должен королю 8 тысяч марок.

Маргарита была старшей дочерью Раймона Беренгария, графа Прованского, и Беатрисы Савойской, принцессы, известной своей блистательной красотой. Девушка была красива, умна, набожна и хорошо воспитана. При провансальском дворе под влиянием трубадуров царила более веселая и светская атмосфера, нежели при французском. Сестра Маргариты, Алиенора Прованская, будущая английская королева, написала в юности роман под названием «Блонден Корнуэллский». Раймон Беренгарий участвовал с Людовиком VIII в осаде Авиньона; в 1226 г. он развязал войну с Марселем, что поссорило его с графом Тулузским. Рассказывают, что незадолго до замужества Маргариты один провансальский поэт посвятил ей злобную поэму; она велела изгнать его на Иерские острова; потом, раскаявшись, приказала вернуть обратно. Она приходилась Людовику Святому родственницей в четвертом колене — ведь представители Арагонской и Кастильской правящих династий неоднократно заключали меж собой браки. Поэтому Людовику пришлось испросить папского разрешения, сославшись на то, что его женитьба — хорошее средство сохранить христианскую веру в странах Лангедока, где она вновь воцарилась совсем недавно. 2 января 1234 г. Папа дал согласие.

Посольство во главе с Готье, архиепископом Сансским, и Жаном де Нель отправилось в путь, дабы сделать торжественное предложение графу Прованскому; обратно посланцы вернулись с королевской невестой. В свите было шесть трубадуров и менестрель графа Прованского. Миновали Турню, где кортеж встречал аббат. Незадолго до праздника Вознесения прибыли в Санс, где их уже ждали Людовик Святой и Бланка Кастильская с многочисленной свитой. Маргариту сопровождал ее дядя Гийом, епископ Валенсии. Свадьбу сыграли в Сансе, вероятно, в субботу 27 мая 1234 г. В воскресенье, 28 мая, Маргарита была миропомазана и коронована в соборе Готье епископом Сансским. Нам известно, что корона королевы была сделана из золота и стоила 58 ливров. Затем устроили пир и празднество, в течение которого король посвящал в рыцари и исцелял золотушных. Лошадь одного бедного человека погибла в праздничной толчее, и король велел выдать ему 40 ливров в возмещение ущерба.

Гийом де Сен-Патю, францисканец, исповедник королевы Маргариты, рассказывал, несомненно с ее слов, что Людовик Святой, удалившись в покои со своей женой, принялся молиться. «Он предавался молитве три ночи и, как потом рассказывала упомянутая дама, побудил ее следовать его примеру. И еще благословенный Людовик Святой не притрагивался к жене весь Рождественский пост и все сорок дней, и вместе с этим в некоторые дни каждую неделю, а также в канун праздников и в праздничные дни, когда он обычно получал причастие».

Бланка правила вместе с сыном. Она с суровостью относилась к Маргарите и с трудом привыкала к близости супругов. Мать так тщательно присматривала за Людовиком, что не будь он святым, то, в конечном счете, взбунтовался бы. Все же Жоффруа де Болье сообщил нам анекдот, который, вероятно, возник под влиянием похожего рассказа, где прославлялось целомудрие Людовика VIII: «Случилось, что один монах, поверив некоторым клеветникам, сказал однажды королеве Бланке: "Я сильно удивлен, что вы позволяете молодому королю вступать в преступные связи". Но королева скромно защитила свою честь и честь своего сына и изрекла прекрасные слова, кои не раз слыхали из ее уст: "Король, сын мой, дороже мне всякого смертного создания; однако если бы он тяжко захворал и в моей власти было бы вернуть ему здоровье, позволив ему смертельно оскорбить Бога, я предпочла бы, чтобы он умер, нежели совершил подобное деяние". Это правда, я узнал сие из уст самого короля».

Жуанвиль, питавший, кажется, к Бланке Кастильской некую неприязнь знатного сеньора, униженного и оскорбленного, сообщает о ее ссорах с невесткой: «Жестокость, проявляемая королевой Бланкой по отношению к королеве Маргарите, заключалась в том, что королева Бланка препятствовала, насколько это возможно, пребыванию своего сына в обществе его жены, правда, не вечером, когда он шел спать с ней. Дворцом, где более всего нравилось пребывать королю и королеве, был Понтуаз, потому что покои короля находились над покоями королевы.

И они договорились так, что вели беседы на винтовой лестнице, соединявшей обе комнаты, и устроились так, что когда стражники замечали королеву Бланку, идущую в покои своего сына, то стучали в дверь жезлом, и король убегал в свои покои, дабы матушка застала его там; и так же, в свою очередь, поступали привратники королевы Маргариты, чтобы королева Бланка, шедшая к ней, нашла ее у себя.

Однажды король находился подле своей жены, а она была в смертельной опасности, получив травму от своего ребенка, [которого носила в то время]. Королева Бланка явилась туда и, взяв своего сына за руку, сказала: "Пойдемте отсюда, вам нечего здесь делать". Когда королева Маргарита увидела, что мать уводит короля, она воскликнула: "Увы! Вы не дадите мне увидеть моего господина ни живой, ни мертвой!" И тут она лишилась чувств, и все подумали, что она умерла; и король, решив, что она умирает, вернулся; и с великим трудом ее привели в чувство.

Так что у молодой королевы было достаточно поводов, чтобы испытать свою добродетель. Но она любила Людовика Святого и была ему всецело предана. Он сумел завоевать ее, уберечь и впоследствии повести с собой тяжкими дорогами судьбы. Монах из Сен-Дени пишет: «По достижении своего двадцатилетия Людовик навсегда отказался от развлечений: он забросил собак и соколов и не одевался более в богатые одежды. Впрочем, зная хорошо, что ничто не отвращает сердце от любви к земному и не укрепляет против искушений так, как изучение Святого Писания, он отныне старательно занимался им все дни, когда не был занят. У него была Библия с комментариями, и он читал ее или заставлял читать ему вслух».

Тем не менее в счетах 1234 г. мы по-прежнему обнаруживаем статьи по королевской охоте, его соколиному двору и игре в шахматы. По-видимому, в целом Людовик Святой хотел вести серьезную и уединенную жизнь, но не отказывался и от развлечений и парадных приемов, вменяемых ему в соответствии с его рангом. Но даже эта простая умеренность стала тяжким испытанием для молодой королевы. Людовик Святой рассказывал Роберу Сорбоннскому анекдот, героем которого, скорее всего, являлся он сам: «Один государь, имени которого я называть не буду, жил чрезвычайно просто, и сей образ жизни очень не нравился его жене, которая любила роскошь; так что она беспрестанно жаловалась на него своей семье. Под конец муж устал от этих упреков: "Мадам, — сказал он, — вам угодно, чтобы я обрядился в дорогие одежды?" — "Да, конечно, я очень хочу, чтобы вы это сделали". — "Ладно, я согласен на это и готов угодить вам, ибо закон брака требует, чтобы муж старался понравиться своей жене. Только сей закон обоюдный, так что вам придется согласиться также и с моим желанием". — "А каково это желание?" — "Чтобы вы носили самое скромное платье — вы возьмете мое, а я ваше". У супруги, надо полагать, было на сей счет иное мнение. И отныне она воздерживалась поднимать этот вопрос».

* * *

Срок перемирия с графом Бретонским истек, и молодому королю спустя несколько недель после своей свадьбы пришлось снова отбыть во главе своей армии на войну. Пьер Моклерк настойчиво домогался у короля короткого перемирия до Дня Всех Святых, и Людовик Святой предоставил его в обмен на три крепости, которые служили гарантом слову графа. Моклерк тут же уплыл в Англию, дабы заставить Генриха III вмешаться в конфликт на его стороне, — но этот демарш оказался бесполезным. После этого графу Бретонскому оставалось лишь вернуться во Францию и принять все условия, которые продиктовали ему Людовик Святой и Бланка Кастильская: графу пришлось поклясться королю и королеве, что он отправится в крестовый поход в Палестину, как только его сын достигнет совершеннолетия; наконец, в залог своей верности, он уступал короне крепости Беллем, Сен-Жак-де-Беврон и Перьер-ан-Перш. Затем король уладил все разногласия между Моклерком и его баронами. Таким образом, регентство Бланки Кастильской заканчивалось полным триумфом над сеньорами, восставшими против короля. Английский король отказался вмешиваться в междоусобные распри во Франции. Император Фридрих II в 1232 г. пообещал, что не позволит ни одному германскому князю заключить союз с английским королем, направленный против Людовика Святого и его вассалов.

Регентша также успешно пресекла разногласия, возникшие между клириками и Парижским университетом. В 1229 г. в последний день карнавала школяры поиздевались над несколькими горожанами предместья Сен-Марсель. Декан Сен-Марселя пожаловался на них епископу и легату. В конфликт вмешались королевские лучники и убили нескольких школяров. В знак протеста преподаватели университета приостановили занятия, а потом разъехались по другим городам — Реймсу, Анжеру, Орлеану, Тулузе, Оксфорду; некоторые из них осели в Италии и Испании. Общими усилиями Папа и Бланка Кастильская упросили магистров вернуться в Париж. Король принял их и пообещал, что они смогут пользоваться своими привилегиями, но взамен потребовал возмещать горожанам причиненные школярами убытки. Именно во время этого долгого отсутствия в Париже магистров университета доминиканцы Святого Иакова создали с одобрения епископа и короля свои знаменитые кафедры теологии, которые впоследствии прославят Альберт Великий и Фома Аквинский.

Один курьезный рассказ, главными героями которого являлись Бланка Кастильская и Гийом Овернский, епископ Парижский, показывает, каким уважением пользовались доминиканцы:

«Епископ Парижский знал, до какой степени были обременены долгами братья доминиканцы этого города, будучи не в состоянии выполнить свои обязательства. Он отправился к королеве Бланке, чьим исповедником он тогда был, и поскольку она собиралась отбыть в паломничество к гробнице святого Иакова Компостельского, приготовления к которому стоили очень дорого, спросил ее, все ли готово.

"Да, сеньор", — ответила она. "Ну и ну; мадам, вы вошли во множество бесполезных расходов, дабы прославиться в глазах мира и выставить напоказ свое величие в стране, откуда вы родом: нельзя ли найти всему этому лучшее применение?" "Говорите, сеньор, — молвила королева, — я всецело готова последовать вашим советам". "Я вам дам только один, зато хороший, и по этому поводу готов ответить за вас перед высшим судией. Вот наши братья доминиканцы из дома святого Иакова, у которых полторы тысячи ливров, или около того, долгов. Возьмите флягу и посох и отправляйтесь ко святому Иакову, но святому Иакову Парижскому; там вы передадите им деньги. Таким образом, я изменяю ваш обет и беру за сие полную ответственность на себя. Поверьте, вы почувствуете себя лучше от этого, нежели от любой роскоши, коей вам угодно себя окружить".

И королева, женщина очень мудрая, последовала пожеланию святого человека».

Впрочем, она вовсе не была покорной служанкой духовенства. За все время своего правления она дважды энергично выступала против иерархов Церкви и добилась, что королевская власть одержала над ними верх: один спор Бланка вела с архиепископом Руанским, по поводу избрания одной аббатисы, другой — с епископом Бове: король назначил в этот город мэра, а жители отказались ему подчиняться и подняли мятеж, участников которого казнили или сослали.

Свою власть регентша передала королю в день его совершеннолетия, который наступил 25 апреля 1235 г.; ибо вплоть до этого короли считались совершеннолетними лишь с 21 года. Но конец регентства Бланки Кастильской отнюдь не означал заката ее влияния в государстве. Людовик Святой по-прежнему спрашивал ее советов. Он пропускал ее вперед на торжественных ассамблеях, и сеньоры считали, что этой властной женщине, некогда укротившей их, король оказывает слишком много почтения. Нострадамус сообщает, что один поэт упрекнул Людовика за то, что он и шагу не ступал, не спросив совета у своей матери. Именно ей он оставил власть в королевстве, когда отправился в крестовый поход.

 

 

V. Самостоятельное правление Людовика Святого с 1235 по 1248 г.

Девять лет регентства Бланки Кастильской имели решающее значение для укрепления королевской власти как в самом королевстве, так и за его пределами. Несомненно, главная заслуга в этом принадлежит регентше, но не следовало бы преуменьшать и роль юного короля; он покорял своих подданных блеском своего присутствия, прелестью своего возраста и святостью души еще до того, как принимал решение или отдавал приказ. Он не был груб, резок или жесток; он всегда вел себя сообразно своему королевскому сану; он с мягкой настойчивостью добивался повиновения, а когда был уверен в своей правоте, то становился непреклонным и упорным. Впоследствии именно эти качества характеризовали его как правителя. Он всегда советовался с другими, но никому не позволял давить на себя, будь то иерарх Церкви или знатный барон.

Первые трудности у короля возникли из-за его некогда верного союзника — Тибо, графа Шампанского. В 1234 г. Людовик Святой позволил ему после смерти его дяди, короля Санчо VII, заполучить корону Наварры; он же помирил Тибо с королевой Кипра, которая хотела завладеть Шампанью. Однако Тибо, не испросив согласия Людовика Святого, выдал свою дочь замуж за юного графа Бретонского. Так был возрожден союз крупных вассалов, направленный против короля. Людовик Святой немедленно потребовал себе три замка, которые Тибо обещал отдать ему в том случае, если выдаст замуж дочь, не спросив у него разрешения. Вместо того чтобы уступить, Тибо заключил соглашение с графом Маршским, пообещавшим ему и графу Бретонскому оказать помощь против любого лица в королевстве.

Не оставив новым мятежникам времени для того, чтобы набрать силу, Людовик Святой созвал в Венсен своих рыцарей. Но в 1235 г. Папа велел доминиканцам и францисканцам приступить к проповеди крестового похода. Тибо Шампанский вместе с герцогом Бургундским, графом Бретонским и прочими фландрскими сеньорами объявили себя крестоносцами. Еще б ноября 1234 г. Папа писал Людовику Святому, потребовав от короля заключить мир с англичанами и готовиться выступить в поход на Восток в тот самый миг, который ему укажут из Рима. Когда же Тибо узнал, что на него надвигаются королевские войска, то стал просить у Церкви защиты, полагавшейся каждому крестоносцу; тогда Папа запретил Людовику Святому нападать на графа. Но король не обратил внимания ни на это послание, ни на угрозу применить к нему церковные санкции; он отправился в Венсен со своими отрядами, и его вид, по словам хрониста, внушал всем отвагу и радость. Тогда Тибо отдал королю замки Брей и Монтеро. Однако Людовик Святой не счел этот дар достаточным, и графу Шампанскому пришлось лично молить его о снисхождении. Совершить этот демарш ему посоветовала Бланка Кастильская. Людовик Святой простил ослушника, но Тибо должен был окончательно отказаться от прав, которые он все еще имел на сеньории Шартр, Блуа и Сансерр, проданные королю в 1234 г.; кроме того, он обязался прожить семь лет в ссылке — либо в Наварре, либо на Востоке, куда он, как и обещал, отправился в крестовый поход.

Тибо добился прощения у Людовика Святого, но его брат, юный Робер д'Артуа, не желал, чтобы он так легко отделался. Он приказал своим людям публично оскорблять графа; один из них запустил Тибо в лицо творогом, другие обрезали хвост и ухо графской лошади. Тибо пожаловался королеве Бланке, и тогда король приказал повесить всех виновников инцидента; но Робер объявил себя зачинщиком происшедшего и испросил их освобождения.

В 1235 г. король Генрих III женился на Алиеноре Прованской, младшей сестре королевы Франции Маргариты. В свою очередь, Людовик Святой пожелал женить Робера д'Артуа на единственной дочери графа Фландрского; но она умерла в юном возрасте, и Робер в 1237 г. вступил в брак с Маго, дочерью Генриха II, герцога Брабантского. В том же году в Компьени король посвятил его в рыцари. По этому случаю Людовик Святой устроил пышный праздник, на который собралось до двух тысяч рыцарей. Это празднество было задумано не только с целью воздать почести королевскому брату, но и из-за того, что император Фридрих II созвал неподалеку от Компьени, в Вокулере, на границе с Францией, всю христианскую знать, и эта толпа вооруженных людей знаменовала собой почти неприкрытую угрозу в адрес короля. Людовик Святой пообещал прибыть в Вокулер, но во главе мощного войска, собранного им в Компьени; таким образом, он не рисковал попасть в плен. Узнав об этом, Фридрих распустил собрание.

Филипп Муске сообщил нам, что на празднествах в Компьени присутствовал некий сарацинский эмир, причем дает этому весьма любопытное объяснение. В 1236 г. Старец Горы, глава ассасинов, якобы послал во Францию двух своих учеников, дабы заколоть Людовика Святого из ненависти к христианской вере. Но когда тамплиеры предупредили его, что французский король — не крестоносец, а кроме того, мусульмане нисколько не выиграют от его убийства, ибо погибшего заменят братья, глава ассасинов отказался от своего намерения и направил к Людовику двух эмиров, чтобы предупредить его об опасности. Тамплиеры торжественно представили эмиров королю, которые преподнесли ему дары их хозяина в знак мира. На некоторое время король окружил себя личной охраной, вооруженной железными палицами, а эмиры перехватили первых посланцев Старца Горы в Марселе. Не была ли эта история плодом фантазии, разыгравшейся при виде араба на празднествах в Компь-ени? Правдива ли она, или же ее придумали тамплиеры, чтобы увлечь короля в крестовый поход?

В то же время королю удалось подчинить себе Пьера Моклерка, графа Бретонского. Последний, передав своему сыну графство Бретонское, прибыл в Понтуаз, чтобы лично передать Людовику Святому три крепости: Беллем, Сен-Жак-де-Беврон и Перьер-ан-Перш. Он принял крест и обязался сопровождать графа Шампанского в Палестину. Наконец, его сын, принявший титул графа Бретонского, признал себя вассалом Людовика Святого.

* * *

Крестовый поход, к которому призывал Папа Римский и готовились многие сеньоры, казался тем более необходимым, что франкская империя Константинополя находилась в крайне опасном положении: ей угрожали болгары, греческие князья — исконные владельцы Царь-града, и особенно татары, приведенные Чингис ханом из глубин Азии.

Иоанн де Бриенн, правивший в Константинополе в качестве опекуна своего зятя Бодуэна II, послал его просить помощи у Папы Григория IX. Бодуэн погостил со своей женой Марией де Бриенн, внучатой племянницей Бланки Кастильской, в Париже, у своего кузена Людовика Святого. Там их настигла весть о смерти Иоанна де Бриенна. В Константинополе начались волнения. Папа и Людовик Святой ускорили набор войск для Бодуэна, собиравшегося отбыть в 1238 г. в Сен-Жан. Король и Бланка раздобыли крупную сумму денег и наняли солдат. Но все эти приготовления оказались напрасными, так как император Фридрих II запретил войскам проход по своим землям. Именно тогда Бодуэн заложил Терновый венец, хранящийся в его сокровищнице, венецианским банкирам.

В 1238 г. Людовик Святой принял посольство азиатских сарацин, как говорили, прибывших от Старца Горы, который предлагал королю свою помощь против татар. Татарский хан послал передать императору Фридриху, что советует ему ради собственного же блага стать его вассалом. Ужас перед степными ордами был столь велик, что в этом году рыбаки Готландии и Фрисландии не осмеливались, как обычно, ловить сельдь у английских берегов, боясь оставить свои семьи на растерзание татарам. Именно тогда, по словам Матвея Парижского, Людовик Святой объявил: «Мы либо победим, либо станем мучениками». Сарацины, у которых татары только что отняли Персию, также отправили послов просить помощи у английского короля; но епископ Винчестерский предложил не вмешиваться, чтобы «эти собаки перегрызли друг друга».

Молодой император Бодуэн II предложил Терновый венец Людовику Святому, поручив ему выкупить его у хранивших его венецианцев. Людовик Святой с радостью согласился и отправил за венцом в Константинополь двух доминиканцев, Жака и Андре. Они нашли его в Константинопольской церкви у венецианцев и сами перевезли его в Венецию, куда прибыли на Рождество, ускользнув от греческих кораблей, собиравшихся захватить их в плен. Людовик же из Санса, где он находился, отправился навстречу реликвии до Вильнев-д'Аршевек, в пяти лье оттуда: его сопровождали Готье Корню, епископ Сансский, Бернар, епископ Пюи, и Бернар, епископ Оксерра. 11 августа 1239 г. процессия, во главе которой несли Терновый венец, вступила в Санс при огромном стечении народа. Людовик Святой со своим братом Робером д'Артуа, босые, в простых рубахах, несли раку с венцом на плечах. На следующий день кортеж двинулся в Париж. За Сент-Антуанскими вратами, подле монастырской церкви воздвигли престол, чтобы принять реликвию. Епископы, белое и черное духовенство вынесли раки с мощами парижских святых и ждали Терновый венец. С тех пор это место прозвали Сторожевая башня (Guette). Король и граф Артуа несли реликвию; на торжестве вместе с монахами Сен-Дени присутствовали обе королевы. Звонили все колокола. Толпа с восторгом глазела на великолепное шествие, восхищаясь смирением Людовика Святого и его братьев. 18 августа, восемь дней спустя после того, как реликвию внесли в Санс, ее при большом стечении прелатов, клириков, рыцарей (все они были босы) перевезли в собор Парижской Богоматери. После того как отслужили благодарственный молебен, святыню поместили на хранение в дворцовую капеллу святого Николая, вместо которой Людовик Святой вскоре построил Сен-Шапель (Святую часовню). Готье, архиепископ Сансский, оставил рассказ об этих празднествах.

До этого Терновый венец находился в личной часовне византийских императоров во дворце Буколеон. Его подлинность ни у кого не вызывала сомнений, и однако же в самой Франции, в аббатстве Сен-Дени, монахи в то же время представляли верующим для почитания другой Терновый венец. Они говорили, что хранили его со времен правления короля Карла Лысого, забравшего его из императорской часовни в Ахене. Людовик Святой прибыл почтить ее в 1270 г., перед отъездом в последний крестовый поход, с ней же происходили процессии в 1283 г.; считали, что это была часть подлинного венца. Кроме того, в аббатстве Сен-Дени находился шип из венца, хранившегося в Буколеоне: Бодуэн I, став императором в Константинополе, прислал его Филиппу Августу, который передал шип в 1205 г. монастырю Сен- Дени.

* * *

Обстановка в христианском мире особенно усложнилась из-за германского императора Фридриха II, и настал момент, когда Людовику Святому пришлось вмешаться.

Фридрих, сын императора Генриха VI, был протеже великого Папы Иннокентия III, но, взойдя на трон, захотел подчинить своей власти Святой Престол. В тот век веры этот умный и величественный государь — глубоко безбожный, безнравственный, поступавший лицемерно или цинично, в зависимости от обстоятельств, без угрызений совести окружавший себя еретиками, евреями, арабами, который вел на Сицилии скорее языческий или мусульманский, нежели христианский образ жизни — представлял собой фигуру необычную и возмутительную.

Папа Иннокентий III, ловкий политик, решил предотвратить опасность. Он попытался разорвать унию имперской и сицилийской корон, созданную в правление Генриха VI. Папа поддержал Фридриха в Германии в его борьбе против императора Оттона IV, но заставил его пообещать, что как только он станет императором, то оставит королевство Сицилию своему сыну. Иннокентий III умер в 1216 г., и Фридрих, став императором, так и не покинул Сицилию.

Итак, Святой Престол с севера и юга окружали имперские владения. Папа попытался занять Фридриха II крестовым походом. Венгерский король Андрей II и Иоанн де Бриенн в 1219 г. захватили Дамьетту, надеясь с помощью Фридриха добраться до Каира. Но император, невзирая на то что принял крест, так и не прибыл на Восток, и христиане потерпели поражение. Вскоре Фридрих получил императорскую корону из рук Папы Гонория III и снова пообещал отправиться в крестовый поход. Немного спустя, в 1225 г. он женился на Изабелле, дочери Иоанна де Бриенна, Иерусалимской принцессе. Таким образом, интересы императора были соблюдены. Но все равно Фридрих не спешил на Восток, и новый Папа, Григорий IX, отлучил его от церкви. И только тогда он решился отбыть на Святую землю.

Однако вместо того, чтобы сражаться с врагами, Фридрих договорился с ними: он с сарацинами понимали друг друга лучше, чем с христианами. Султан Египта, воевавший с одним из своих братьев, уступил Фридриху Иерусалим по договору, подписанному 18 февраля 1229 г. Этим договором, помимо всего прочего, вводилось десятилетнее перемирие в Палестине. Узнав, что в его Неаполитанском королевстве началось восстание, Фридрих вернулся в Италию и в 1230 г. заключил с Папой мир.

Сын Фридриха, принц Генрих, поднял в Германии мятеж против отца. Но сторонники бросили его, и Генрих попал в плен к Фридриху, который победил миланцев и Ломбардскую лигу в битве при Кортенуова и собирался захватить всю Италию. Сардинию он отдал своему внебрачному сыну Анцио. Расценив сей поступок как недопустимый вызов. Папа Григорий IX 20 марта 1239 г. отлучил императора от Церкви.

Людовик Святой позволил французским епископам огласить отлучение в церквях своего королевства. Он также разрешил Папе начать во Франции сбор денег на крестовый поход против Фридриха, но сам не стал участвовать в нем и отказался от императорской короны, которую понтифик предложил его брату Роберу. Но Фридрих, чья супруга Изабелла скончалась, только что снова женился — на сестре короля Генриха III Английского, перейдя, таким образом, в лагерь врагов короля Франции.

Владея большей частью Италии, Фридрих II намеревался захватить Рим и, как говорили, присвоить себе теократическую власть. Когда его предали анафеме, он апеллировал к церковному Собору. Папа объявил, что готов созвать Собор. Тогда император прибег к уверткам; он заявил, что не признает Собор, поскольку Папа является его врагом; и одновременно он соглашался заключить перемирие, но только не с Ломбардской лигой. Тем не менее Папа в августе 1240 г. созвал христианских прелатов на Собор. Фридрих стал препятствовать его созыву. Он контролировал Италию, а флот под командованием его сына Анцио задерживал корабли, везущие на Собор епископов. Французские и английские прелаты, добравшиеся до Марселя, не нашли ни судов, ни экипажа, дабы плыть дальше. Папа созвал их в Геную, чьи горожане были его сторонниками. Но флот Анцио 3 мая 1241 г. разбил генуэзскую эскадру. В бою погибло несколько епископов, а большая их часть попала в плен.

Фридрих готовился идти на Рим. Он написал римскому сенату, что идет заключать мир с Папой и намерен возглавить крестовый поход на татар. Английскому королю 18 мая 1241 г. он представил свою победу как Божий суд. «Знайте, — пишет он ему, — что Господь, восседающий на своем престоле и судящий по справедливости, с нами, и Ему угодно, чтобы мир управлялся не только духовенством, но имперской властью и духовенством».

Людовик Святой тут же потребовал освободить французских епископов, коих Фридрих держал узниками в своих итальянских замках. Император ответил, что эти люди прибыли осудить его, — следовательно, они его враги и по праву взяты под стражу. Людовик Святой написал во второй раз, тоном, не допускающим возражений:

«Мы всегда полагали, что империя и наше королевство составляют единое целое, и поддерживали с вами дружеские отношения, подобно предшественникам. Мы никоим образом вас не провоцировали и даже отказали легатам в материальной помощи, которую те просили для борьбы с вами. Так что пусть Ваше императорское величество хорошо уяснит то, что мы собираемся ему сказать: удовлетворите [наши требования], ибо королевство Франция не настолько ослабло, чтобы пасть под вашей пятой».

Фридрих уступил и выпустил французских епископов на свободу. Кроме того, престарелый Григорий IX умер после 21 августа 1241 г., а новый Папа, Целестин IV, скончался после 18 дней правления. Фридрих II повел себя так ловко, что Святой Престол оставался вакантным в течение 18 месяцев. И англичане воспользовались этими обстоятельствами, чтобы напасть на Людовика Святого.

* * *

В 1241 г. татары наводнили Польшу, Чехию и Венгрию и разграбили эти страны. Бланке Кастильской Людовик сказал: «Будем уповать, матушка, на помощь Господа. Если татары дойдут до нас, то либо мы прогоним их в пустыню, либо они нас отправят на небеса».

В том же году умер Готье Корню, с 1222 г. архиепископ Сансский, служивший короне со времен Филиппа Августа, а император Бодуэн уступил Людовику Святому большую часть Истинного Креста, равно как и прочие реликвии. Король выставил их для обозрения парижскому люду; он со своими братьями, босым, отправился за Крестом 14 сентября в день Воздвижения. Именно тогда, начиная с 1242 г. Людовик Святой повелел выстроить при дворце Сен-Шапель, чтобы хранить там святые реликвии.

Принца Альфонса посвятили в рыцари и в 1241 г., в день рождения святого Иоанна, в Сомюре провозгласили графом Пуатье. Ему исполнился 21 год, и он был уже женат на Жанне, единственной дочери графа Тулузского. Жуанвиль, который присутствовал на празднике, посвятил ему подробный рассказ. Там были король Наваррский, граф Тулузский, тесть Альфонса, граф Маршский и великое множество сеньоров и прелатов. Праздник был дан в крытых рыночных помещениях города, весьма обширных и построенных наподобие клуатра. Людовик был высокого роста и широк в плечах; на ассамблеях он на голову возвышался над остальными баронами. К тому времени он уже облысел. В тот день на нем была атласная фиолетовая рубаха с камзолом и плащ алого атласа, подбитый горностаем. Жуанвиль добавляет: «...у него на голове был колпак из хлопка, который был ему совсем не к лицу, так как он еще был молодым человеком». Граф Шампанский был одет в атласную рубаху и плащ, отделанные лентами с золотыми застежками и золотой короной на голове. Жуанвиль, его сенешаль, прислуживал ему. За королевским столом сидели граф Пуатье, граф Дре, которого тоже только что посвятили в рыцари, затем граф Маршский и Пьер Моклерк, граф Бретонский. Вокруг этого стола несли охрану Эмбер де Боже, будущий коннетабль Франции, Ангерран де Куси, Аршамбо де Бурбон и за ними тридцать рыцарей в атласных рубахах и великое множество сержантов, облаченных в доспехи цветов графа Пуатье. Стол на другом конце зала возглавляла королева Бланка Кастильская, которой прислуживали ее племянник граф Булонский, ставший королем Португальским, граф де Сен-Поль и один юный немец восемнадцати лет, сын святой Елизаветы Венгерской; королева Бланка целовала его в лоб, ибо думала, что его мать не единожды целовала его туда. За другим столом сидели двадцать архиепископов и епископов, а в других крыльях здания и во внутреннем дворе толпилось бесчисленное множество рыцарей; никогда на празднике не видано было столько камзолов и одежды из расшитой золотом ткани. У короля была еще одна причина собрать столько рыцарей: он поступил так не только ради престижа, но и ради собственной безопасности, ибо среди вассалов, которым предстояло принести оммаж молодому графу Пуатье, находились старые и опасные противники короны. На празднествах в Сомюре присутствовал Гуго де Лузиньян, граф Маршский. Он отправился в Пуатье вместе со своей женой, которую величали королевой Английской, так как она была вдовой по первому браку короля Иоанна и матерью Генриха III. Граф Маршский принес оммаж графу Пуатье, и документ, подтверждающий это, сохранился до сих пор в наших национальных архивах. Гуго возвратил своему новому сеньору Сен-Жан-д'Анжели и Они, откуда королева Бланка, выполняя условия Вандомского договора, вывела королевские гарнизоны. Но королева Английская не снесла подобного унижения. Она была уязвлена как тем, что ее муж был лишь вассалом вассала французского короля, так и тем, что обе королевы — Бланка и Маргарита — не признавали ее ровней. Король и его братья заночевали в замке Лузиньяна. После отъезда графиня Маршская поспешила уничтожить все следы их пребывания, повелев увезти ткани, сундуки, стулья и всю мебель, вплоть до образа Девы Марии. «При виде этого граф Маршский, совершенно пораженный, спросил ее, зачем она так недостойно ободрала весь замок. Она же ответила: "Убирайтесь и освободите меня от своего присутствия — вы, оказавшие честь тем, кто лишил вас наследства; видеть вас больше не хочу". Однако же он последовал за ней в Ангулем, но она отказалась принять его в своем замке, и ему пришлось обедать и ночевать в резиденции тамплиеров. В конце концов она согласилась на минуту принять его. Когда же он прибыл, она ударилась в слезы и сказала: «О наихудший из мужей, разве вы не видели, как в Пуатье я дожидалась три дня, чтобы повиниться перед вашими королем и королевой, вы не видели, как в тот момент, когда я предстала пред ними в покоях, король сидел на постели с графиней Шартрской и своей сестрой, аббатисой Фонтвроля, и они даже не пригласили меня сесть с ними, дабы унизить меня перед всеми? Ибо позволить мне стоять среди всего этого народа, окружавшего их, значило оскорбить меня; и ни при моем появлении, ни при уходе они, презирая меня, даже не привстали, как вы и сами могли видеть. Но боль и стыд заглушили, стиснули мне горло. Эти боль и гнев еще больше, чем потеря земли, которую у нас отобрали, меня сгубят, если с Божьей помощью они в этом не раскаются и не опечалятся, и не потеряют свое [добро]. Или я лишусь всего, что у меня осталось, или умру от тоски». Тогда граф поклялся, что сделает все, что она пожелает.

Он подготовил мятеж не только в Пуату, но и на всем Юге. Граф Тулузский, тесть Альфонса Пуатье, согласился поддержать непокорного графа. Виконт Нарбоннский, графы Комменж и Арманьяк, сеньоры Лотрек и Л'Иль-Журден, Транкавель, горожане Альби тоже примкнули к заговору. Пьер Моклерк, король Наваррский, король Арагонский — бывший сеньором Монпелье и претендовавший на Каркассон — отнеслись к событиям сочувственно. Английский король был готов поддержать претензии своей матери.

На рождественские праздники Альфонс пригласил графа Маршского и прочих вассалов в Пуатье, где находился его двор. Жена графа Маршского прибыла вместе с ним, чтобы лично подтолкнуть супруга к мятежу. Лузиньян появился перед графом Пуатье, публично бросил ему вызов и отказался признать его своим сюзереном. Затем воины Гуго расчистили ему путь; он отправился поджечь дом, где жил, и уехал из Пуатье. Вся французская знать была удивлена и разгневана такой дерзостью. Людовик Святой потребовал от графа Маршского подчиниться своему сеньору. Когда Гуго отказался, король собрал парламент из пэров Франции, постановивший, что земли мятежника должны быть конфискованы. Тогда граф Гуго подготовил свои крепости в длительной осаде. Генрих III послал ему денег и стал готовиться к вторжению во Францию. Однако поведение английского монарха вызвало раздражение у его баронов, и они отказали в субсидиях на эту войну. Все же король отправился со своим братом Ричардом, которому пообещал отдать Пуату, тремя сотнями рыцарей и тридцатью бочками с золотом, на которые он собирался нанять пуатевинских и гасконских воинов. 20 мая 1242 г. он высадился в Руане.

Людовик Святой собрал флот из 80 кораблей в Ла Рошели и созвал свое войско в Шиноне: в апреле там собралось четыре тысячи рыцарей и двадцать тысяч оруженосцев, сержантов и конных арбалетчиков. Затем король вторгся на земли графа Маршского в Пуату, осадил и взял крепость Вуван. Графиня Маршская в отчаянии послала людей, чтобы отравить Людовика Святого и его братьев; но их заметили на королевской кухне и схватили.

Вассалы графа Маршского отступали, разоряя все позади себя, дабы оставить перед королевской армией пустыню: они сжигали деревни, вытаптывали луга, рубили деревья, засыпали колодцы, отравляли источники. Но наступление королевской армии продолжалось. Людовик осадил Фонтеней, который оборонял сильный гарнизон во главе с сыном Гуго де Лузиньяна.

Именно во время этой осады Генрих III объявил французскому королю войну. До сих пор Генрих заявлял, что держит путь в свое герцогство Гиень; он даже отправил посла к Людовику Святому, дабы спросить его, почему тот прервал их перемирие. Людовик Святой развернул орифламму , и осада Фонтенея продолжалась. Альфонса де Пуатье ранили в ногу, но крепость пала. Сына графа Маршского и сорок пленных рыцарей привели к королю. В назидание мятежникам их хотели повесить, но Людовик Святой воспротивился этому. «Этот юноша, — сказал он, — не заслужил смерти за то, что подчинился своему отцу, а эти люди — за то, что верно повиновались своему сеньору». И он велел их поместить в темницу и тщательно стеречь.

Взятие Фонтенея вызвало панику в рядах сторонников графа Маршского до самой Гаскони, и множество крепостей без сопротивления сдались королю. Самые слабые замки Людовик Святой приказывал разрушить, другие — укреплять и размещать в них гарнизоны; таким образом, он приобрел опорные пункты везде, где проходило его войско.

Король Английский все же прибыл из Руайана в Пон, где был принят сеньорами Сентонжа. Затем он дошел до Сента и Тонне на реке Шаранте, где посвящал молодежь в рыцари и, как законный государь, раздавал почести и земли.

Неподалеку от этого места, в Тайбуре, Людовик Святой столкнулся с английскими отрядами. Они стояли на левом берегу реки и охраняли мост, ведущий в город, который находился на правом берегу.

Французам не пришлось захватывать город: его жители открыли ворота перед королем Франции. Людовик остановился в Тайлбуре, а лагерь для своей армии приказал разбить у ворот. У англичан было шестнадцать сотен рыцарей, шестьсот арбалетчиков и двадцать тысяч пехоты. Французское войско было больше: под стяг Людовика Святого прибыли его братья, графы Артуа и Пуатье, его кузен Альфонс Португальский (ставший графом Булонским после смерти Филиппа Лохматого), Пьер Моклерк и великое множество других баронов. Генриха III Английского сопровождали его брат Ричард, зять Симон де Монфор, граф Маршский, графы Солсбери, Норфолк, Глостер.

Но Шаранта вовсе не была непреодолимой преградой. Утром 19 июля французы начали переплывать ее на лодках и атаковали мост, который защищала горстка англичан; говорят, что достаточно было Людовику Святому самому броситься в схватку, чтобы обратить их в бегство. Впрочем, возможно, что Генрих III решил выстроить свои отряды в некотором отдалении, на равнине, дабы сражаться в более благоприятных условиях.

Но перед этим он послал своего брата Ричарда, безоружного, с посохом паломника, к французам для переговоров. Граф Артуа привел его к Людовику Святому, который заключил с англичанами перемирие на 24 часа. Матвей Парижский сообщает, что король сказал: «Сеньор граф, я предоставляю вам перемирие на. сей день и последующую ночь, чтобы у вас было время обсудить, как лучше вам отныне поступать, ибо ночь приносит совет». Ричард, убедившись в превосходстве французского войска, посоветовал своему брату отойти к Сенту, и в тот же вечер англичане отступили.

На следующий день, как только истек срок перемирия, Людовик Святой начал их преследовать. Королевские фуражиры дошли до самых стен Сента. Граф Маршский захотел наказать их за дерзость и отомстить за свое поражение; он вышел из города со своими тремя сыновьями и английскими и гасконскими воинами и атаковал французов. До города донесся шум начавшейся битвы, и английский король пожелал принять в ней участие. Графу Булонскому донесли о нападении на французский авангард, и Людовик Святой спешно прискакал на поле сражения. Оба войска вступили в бой раньше, чем хотелось бы англичанам. Несмотря на всю их отвагу, они потерпели полное поражение. Французы преследовали их с таким пылом, что некоторые из солдат ворвались в Сент вслед за англичанами и тут же попали в плен. Людовику Святому пришлось сдерживать свои войска.

Английский король, надеявшийся отвоевать Нормандию у французов, увидел Людовика Святого у врат Гиени. Он упрекал за поражение графа Маршского, который обещал привести в его войско более многочисленные отряды; сам же Лузиньян был изгнан из своих земель, почти полностью занятых войсками французского короля. Его союзники помышляли лишь о том, чтобы покориться Людовику Святому на относительно сносных условиях.

Генрих III, узнав, что Людовик Святой собирается начать осаду Сента, и предвидя, что граф Маршский в конечном счете его предаст, бежал во весь опор, приказав поджечь город, и остановился только в Блайе. Его люди, которым пришлось прервать обед на середине, лишь с большим трудом догнали своего государя. Все смешалось в этом отступлении; Генрих III потерял там свою походную часовню и реликвии. Людовик Святой вступил в Сент и продолжил преследование врагов. Но король Англии успел укрыться в Бордо.

После разгрома англичан их союзники думали только о повинной. Старший сын графа Маршского заключил от имени своего отца договор, подготовленный при посредничестве Пьера Моклерка. Граф Маршский прибыл с женой и двумя сыновьями, дабы броситься в ноги к королю, умоляя о прощении. Людовик Святой велел их поднять и простил на установленных условиях. Он возвратил графу большую часть его земель и получил за них оммаж. Жуанвиль рассказывает, что один сеньор, некогда потерпевший большой ущерб от графа Маршского, поклялся на мощах, что никогда не будет стричься, как рыцарь, а будет носить волосы гладко причесанными на прямой пробор, как женщина, покуда не почувствует себя отомщенным, то ли собственной рукой, то ли кем-то другим. «Когда он увидел графа Маршского, его жену и детей на коленях перед королем, взывающих о милосердии, он обрезал волосы и велел себя постричь в присутствии короля, графа и всей ассамблеи».

Эртоль, комендант замка Мирбо, напротив, не торопился подчиняться королю Франции. Он пошел за Генрихом III, ибо был связан с ним клятвой верности. Но английский король признался ему в своем бессилии и вернул ему свободу действий. Тогда Эртоль прибыл к Людовику Святому. Он не скрывал, что покинул своего прежнего государя не по своей воле; об этом свидетельствовал его облик: всклокоченные волосы, глаза, покрасневшие от слез. Король, которого отнюдь не задела его скорбь, лишь похвалил Эртоля. Он пообещал принять его под свое покровительство; будучи уверен, что человек, столь преданный своему прежнему сеньору, будет не менее верен ему самому, король принял от Эртоля клятву верности и вернул ему замок.

Людовик Святой велел продолжать преследование англичан. Но в его войске началась эпидемия, а сам он заболел дизентерией, осложненной горячкой, — бичом того времени. Французы очень боялись, что король умрет в этом, 1242 г., ибо он был слаб здоровьем. Войску не хватало еды и воды, поскольку враг, отступая, разрушал все позади себя, засыпал или отравлял родники и колодцы. Сильная летняя жара и усталость сгубили, как говорят, двадцать тысяч человек.

Однако положение Генриха III тоже было угрожающим. Он не получал никакой помощи из Англии, и средиземноморские союзники покинули его. Морская торговля несла убытки от налетов французских пиратов. Людовик Святой велел задержать всех английских купцов, находившихся во Франции. Один французский рыцарь, сопровождавший Ричарда, брата английского короля, в крестовом походе, способствовал соглашению обеих сторон. 12 марта 1243 г. французы и англичане заключили пятилетнее перемирие. Людовик вернулся в Шинон, Генрих III остался в Гаскони, без денег, весь в долгах. Графы Тулузский и Фуа подчинились Людовику.

Несомненно, заслуга в успехе этой блестящей и быстрой кампании по праву принадлежит не только Людовику Святому, но и его советникам, баронам и воинам. Но он стоял во главе войска и увлекал их собственным примером; он отвечал за решения, он был предводителем. Кроме того, именно король заложил основу для будущей победы, приказав готовиться к кампании задолго до того, как она началась. Зная, что французскому войску придется штурмовать не один город, Людовик велел собрать большое число плотников и приказал заранее соорудить осадные орудия; он собрал большое количество провианта и повелел коммунальному ополчению подвезти телеги и лестницы.

У него оказалось более тысячи повозок, доставивших все материалы и продовольствие к границам Пуату уже до начала военных действий.

«В этом походе против английского короля и баронов, — писал Жуанвиль, — король роздал много подарков, как я слышал от тех, кто оттуда вернулся. Но ни на подарки, ни на расходы на эту экспедицию или на иные походы по эту или по ту сторону моря король никогда не потребовал помощи ни от баронов, ни от рыцарей, ни от своих добрых городов. И сие было неудивительно, ибо он поступал так по совету своей доброй матушки, находящейся с ним; совету, которому он последовал, и по совету мудрых мужей, кои остались с ним со времени его отца и деда».

Бланка Кастильская вновь встретилась со своим сыном, который возвратился из Сентонжа, в цистерцианском аббатстве Нотр-Дам де ла Соссэ, основанном в 1230 г. близ Немура, в епархии Санса, — и по этому случаю они якобы нарекли эту обитель аббатством Радости.

* * *

Хоть Людовик Святой женился в 1234 г., через шесть лет у него по-прежнему не было детей. За него молилось все королевство. Святой Тибо — цистерцианец, аббат де Во Серией, сын Бушара де Монморанси, — тронутый скорбью юной королевы, присутствовал при ее молитвах, и они были услышаны. 11 июля 1240 г. Маргарита родила дочь, нареченную Бланкой. Королева и ее сын Филипп Смелый впоследствии очень почитали святого Тибо и посещали его могилу: он умер 8 декабря 1247 г.

Бланка Французская умерла в 1243 г. Но 18 марта 1242 г. на свет появилась вторая дочь короля, Изабелла, которая впоследствии вышла замуж за Тибо II, короля Наваррского. В том же 1242 г. Бланка Кастильская основала для цистерцианских монахинь аббатство Мобюиссон близ Понтуаза. Королевская семья очень любила эту обитель. Людовик Святой часто приезжал туда и повелел воспитывать там свою вторую дочь Бланку в надежде, что она станет монахиней. Там хотела провести остаток жизни Бланка Кастильская, оттуда же получила она перед смертью монашеское облачение и там же была погребена.

У Людовика Святого и Маргариты Прованской было одиннадцать детей, имена которых нам известны, — шесть мальчиков и пять девочек. Старший из мальчиков родился 12 февраля 1244 г. «Тут же, — говорит Гийом де Нанжи, — король послал во дворец Гийома, епископа Парижского, и Одона Клемана, аббата Сен-Дени. Епископ должен был крестить наследного принца, а аббат — стать ему крестным отцом и держать его над купелью. Святой король пожелал, чтобы ребенок носил имя его отца. Затем во все провинции были отправлены гонцы, и счастливая весть наполнила несказанной радостью сердца всех французов».

В это время Беатриса, графиня Прованская, мать королевы Маргариты, прибыла во Францию повидаться с дочерью; Людовик Святой принял ее с великой радостью. Из Франции она отправилась в Англию — там королевой была ее дочь Алиенора, а ее дочери Санче предстояло выйти замуж за графа Ричарда; ее брат Бонифаций был архиепископом Кентерберийским. Многие тогда надеялись, что благодаря этим родственным связям между двумя странами воцарится мир.

* * *

Едва татары отступили на восток, как христиане окончательно потеряли Иерусалим. Арабские князья Сирии заключили с ними союз, дабы вместе бороться против султана Египта. В ответ султан пригласил хорезмийцев завладеть Палестиной, и орда из 20 тысяч всадников со своими женами и детьми в 1244 г. захватила Тивериаду и Иерусалим, перебив стариков, калек и женщин, укрывшихся в церкви Гроба Господня. Египтяне перешли в наступление и, в свою очередь, захватили Аскалон, потом Дамаск. После этого султан порвал со своими союзниками хорезмийцами и в 1247 г. приказал истребить их или изгнать из Палестины.

Когда вести о падении Иерусалима достигли Франции, Людовик Святой был болен. Он не выздоровел полностью от своей болезни, которую подхватил в 1242 г. У него началось серьезное осложнение в Мобюиссоне или в Понтуазе, в праздник Святой Лукреции, в субботу 10 декабря 1244 г. Его близкие боялись его потерять; во всех церквях возносили молитвы, повсюду организовывались процессии, раздавали милостыню Но больной был так плох, что все уже потеряли надежду на благополучный исход. Людовик Святой распорядился своим имуществом, поблагодарил слуг и призвал их служить Господу. Вечером он впал в беспамятство, и какое-то время думали, что он умер. Подле него были две женщины; одна захотела набросить простыню на его лицо, другая же не дала ей этого сделать, полагая, что король еще жив. Дворец уже огласился стенаниями придворных; народ, бросив работу, бежал к церкви; мать и братья короля беспрестанно молились, стоя рядом с умиравшим. Бланка Кастильская велела принести Истинный Крест, Терновый венец, Святое копье и прикоснуться ими к королю.

И тут вдруг Людовик вздохнул, пошевелился и сказал проникновенным голосом: «Visitavit me per Dei gratiam, Oriens ex alto et a mortis revocavit me» — «Милостью Божьей меня с вышины посетил Восток и воскресил меня из мертвых». Потом он спросил Гийома Овернского, епископа Парижского (который тут же явился с епископом Мо) и сказал ему: «Сеньор епископ, прошу вас нашить мне на плече крест, дабы отправиться в поход за море». Оба епископа и королевы на коленях заклинали его не делать этого или по крайней мере дождаться окончательного выздоровления. Но король отказался принимать любую пищу, пока не получит креста. Он во второй раз попросил епископа Парижского, который тогда не осмелился отказать своему государю и дал ему крест, заливаясь слезами. Все присутствующие в покоях и во дворце плакали, как если бы узрели короля мертвым. Людовик Святой, напротив, был весел; он благочестиво поцеловал крест и сказал, что с этого момента выздоровеет.

Хотя он и пришел в сознание, болезнь не отступала, и лекари полагали, что опасность еще очень велика. Поэтому Людовик Святой попросил монахов Сен-Дени принести ему святыни. Процессия монахов прибыла к королю в пятницу 23 декабря 1244 г. С этого момента больной начал выздоравливать.

Бланка, Гийом Овернский и прочие лица стремились убедить выздоравливавшего короля, что ему не обязательно выполнять свой обет и Папа легко может освободить от него. Он, казалось, согласился с их доводами и отдал свой крест; затем тут же приказал епископу вернуть его, дабы не стали говорить, что он дал обет крестоносца во время болезни, не сознавая, что делает. Он написал христианам Востока, что взял крест и готовится выступить им на помощь.

Нет ничего более простого, ясного исторического явления, чем крестовый поход. Тщетно объясняли его политическими расчетами, мирскими выгодами, которые, начиная с XVIII в., историкам нравилось выискивать у крестоносцев. А ведь те стремились лишь к одному — вырвать Иерусалим, Гроб Господень из власти язычников. Торговля с Востоком, желание сдержать или направить к новой цели феодальную вольницу, стремление создать колониальную империю — пусть историки доказывают сколько угодно, но эти мотивы никоим образом не причастны к крестовому походу.

Бланка Кастильская пребывала в глубокой печали. Многие люди верили, что Бог вернул жизнь Людовику Святому, дабы сделать его освободителем Святой земли; многие англичане пожелали принять крест вместе с ним. Король попросил Папу прислать во Францию легата для пропаганды крестового похода; им стал Эд де Шатору, старый канцлер парижской Церкви, кардинал-епископ Тускулумский. В 1245 г. Людовик Святой собрал в Париже большой совет; много епископов, графов и баронов приняли на нем крест, и среди прочих — три брата короля со своими женами.

Матвей Парижский рассказывает, что король якобы сам нашивал крест на одежду тем, кто колебался: «С приближением славного праздника Рождества Господня, дня, когда знать по обыкновению наделяет людей из своего дома новыми одеждами, сеньор король Франции, носивший крест из ткани, исполнил совершенно необычным образом обязанности проповедника крестового похода. Он велел изготовить из очень тонкого сукна плащи и приказал украсить их мехом, а в том месте плаща, которое прикрывает плечо, вышить очень тонкими золотыми нитями крест и тщательно проследить, чтобы эту работу проделали тайно и ночью. Утром, до восхода солнца, он приказал своим рыцарям, облаченным в розданные им плащи, явиться в церковь послушать вместе с ним мессу. Те повиновались и, чтобы их не обвинили в вялости или лени, отправились ранним утром в церковь, где должна была начаться служба; но когда лучи сияющего солнца высветили предметы и, как говорится в персидской пословице, стала видна котомка позади, каждый заметил, что на плече соседа вышит символ крестоносца. Так что, поскольку им показалось неприлично, стыдно и даже недостойно сбросить сие одеяние крестоносцев, они рассмеялись, но не насмешливо, а проливая обильные и радостные слезы, и прозвали сеньора короля Франции из-за его хитрости охотником за паломниками и новым ловцом людей».

У Людовика Святого родился второй сын, тот, кто будет править под именем Филиппа III Смелого; он появился на свет в ночь с 30 апреля на 1 мая 1245 г.

Несмотря на свое стремление выступить как можно скорее, Людовик Святой смог отправиться на Восток только в 1248 г. Хотя во Франции царило спокойствие, христианский мир был взбудоражен. Фридрих II велел избрать 24 июня 1243 г. Папой Синибальдо Фиеско, кардинала церкви св. Лаврентия в Лучине, являвшегося его креатурой. Иннокентий IV тут же стал его непримиримым врагом. Он отверг обвинения, выдвинутые против него Фридрихом II, и, опасаясь попасть в плен к императору, контролировавшему всю Италию, тайно бежал в Савойю, а под конец укрылся в Лионе, вольном городе на границе с Францией. Король собрал своих баронов, к которым Папа послал эмиссара, с просьбой позволить ему остановиться в Реймсе, где в ту пору не было епископа. Но бароны побоялись, как бы столь могущественный гость не ущемил власть короля, коему было тогда только 30 лет, и отказали Папе в его просьбе. Иннокентию также запретили въезд в королевство Арагон.

3 января 1245 г. Иннокентий IV объявил о созыве Вселенского Собора в Лионе, чтобы обсудить на нем опасность, которой подвергалась Святая земля, а также его распри с Фридрихом. Со своей стороны, Фридрих, будучи королем Иерусалимским и императором, написал христианским государям, обрисовывая им положение Святой земли.

Не желая лично предстать перед Собором, Фридрих послал туда своих представителей: епископа Фрейзингенского, магистра Тевтонского ордена, и канцлера Пьера де ла Виня. Но даже они не добрались до Лиона. Папа, устав ждать, вновь отлучил Фридриха от Церкви и освободил его подданных от клятвы верности, запретив им повиноваться своему господину. Он разрешил князьям избрать другого императора и сохранил за собой право распоряжаться сицилийским престолом. Наконец, он приказал начать проповедовать крестовый поход, чтобы оказать помощь христианам Востока.

Фридрих II обратился к христианским государям, стремясь доказать им, что они также задеты нанесенным ему оскорблением, и призвал поддержать его в борьбе против папства. Чтобы уговорить Людовика Святого, он не довольствовался посланием, как всем прочим, а отправил к нему своего канцлера Пьера де ла Виня. своими баронами рассудить конфликт между Папой и императором. В том случае, если между ними будет заключен мир, Фридрих обещал выехать на Восток или направить туда своего сына Конрада и не складывать оружия до тех пор, пока королевство Иерусалимское не будет освобождено. Он лишь требовал, чтобы Папа снял с него отлучение и разорвал союз с Ломбардской лигой; но понтифик вовсе не собирался выполнять его требование.

Людовик Святой решил встретиться с Папой. Он пригласил его в аббатство Клюни, что на границе королевства, и отправился туда в сопровождении своей матери, трех братьев, сестры Изабеллы и пышного эскорта. Папа в течение двух недель жил в покоях аббата с большой свитой, насчитывающей, в частности, 12 кардиналов, патриархов Антиохийского и Константинопольского и 18 только что назначенных епископов. Там же находился и император Константинопольский.

Прежде всего король попытался помирить Папу и Фридриха и заключить мир с Англией. Переговоры длились семь дней; они проходили в обстановке строжайшей секретности между Людовиком Святым, Бланкой Кастильской и Иннокентием IV (больше на них никто не присутствовал). Можно предположить, что в ходе этого совещания были решены все вопросы, связанные с крестовым походом. Перед отъездом король получил от Папы полное отпущение грехов. Затем он отправился посетить Макон, только что присоединенный к владениям короны, а Иннокентий IV снова уехал в Лион.

Прекрасная дисциплина в войсках, сопровождающих короля Франции, привела всех в Клюни в восхищение. Вскоре им нашлось применение: король послал их занять Прованс. Граф Тулузский попросил руки последней дочери графа Прованского — Беатрисы. Но Раймон Беренгарий умер 19 августа 1245 г., до того, как обе стороны договорились. Его советник Роме де Вильнев сообразил, что этот брачный союз повредил бы интересам короля Франции. Граф Тулузский и король Арагонский угрожали захватить Прованс. Людовик Святой послал туда отряды, которые прибыли с ним в Клюни, и освободил Беатрису; ее вверили матери Людовика Святого, чтобы потом выдать замуж за Карла, самого юного брата короля. Свадьбу сыграли 31 января 1246 г. в присутствии матери и трех дядьев невесты: Амедея, графа Савойского. Фомы, графа Фландрского, и Филиппа, архиепископа Лионского. Людовик Святой пообещал, что графство Прованское будет безраздельно принадлежать молодой принцессе. Карл вернулся во Францию; в Мелене, на Троицу, Людовик Святой посвятил его в рыцари. Карл жаловался, что его свадьба была не такой пышной, как свадьба короля, его брата, — хотя именно он был сыном короля и королевы, чего нельзя было сказать о Людовике Святом : Карл родился, когда его отец уже взошел на престол, и считал это преимуществом. В августе 1246 г. король уступил ему графства Анжу и Мэн.

Однако борьба между Фридрихом и Иннокентием IV возобновилась с новой силой. Папа провоцировал волнения в Сицилии, подготавливал в Германии избрание нового императора, Вильгельма Голландского, против которого воевал Конрад, сын Фридриха. Амедей, граф Савойский, присоединился к Фридриху, который таким образом получил возможность захватить Папу в Лионе. Император сообщил баронам Франции, что собирается прибыть к Иннокентию IV, дабы оправдаться перед ним, как того требовал от него Папа. Но Людовик Святой не поддался на эту уловку; он объявил, что если Фридрих двинется на Лион, он сам со своими братьями облачится в доспехи, чтобы сразиться с ним. Фридрих остановился в Турине. Затем его задержало восстание в Парме — так угроза, нависшая над Папой, миновала.

* * *

В 1246 г. король отправил эмиссаров запасать для будущего крестового похода зерно и вино на Кипре. Ему помогали венецианцы, а Фридрих облегчил закупки продовольствия в Сицилии. У Людовика Святого не было кораблей для перевозки отрядов — он договорился зафрахтовать их у генуэзцев. В королевстве не было ни одного порта на Средиземноморье, за исключением Эг-Морта в диоцезе Нима, чья территория принадлежала бенедиктинцам. В 1248 г. король купил эту землю. Из-за болот и дюн местность в Эг-Морте была необитаемой; Людовик Святой осушил и обустроил это место, затратив много денег. Он возвел там знаменитую башню Констанс; но город был обнесен стеной лишь в 1272 г.

Чтобы оплатить все расходы, Людовик Святой получил деньги от главных городов королевства: десять тысяч парижских ливров дал Париж, три тысячи — Лан, три тысячи четыреста — Бовэ. Но особенно большой налог он взимал с духовенства: Папа на три года предоставил ему право собирать десятину и позаботился, чтобы эти суммы для короля взимали представители Святого Престола. Жалоб тем не менее было предостаточно.

В четверг, на третьей неделе Великого поста, 7 марта 1247 г., Людовик Святой собрал совет, чтобы обсудить свой отъезд на Восток, Король объявил, что решил отбыть через год, после ближайшего праздника святого Иакова. Несомненно, именно тогда он заставил своих баронов поклясться в верности его детям и быть им преданными, если с ним случится несчастье. «Он и меня попросил об этом, — говорит Жуанвиль, — но я не захотел дать клятву, ибо не был его вассалом». И в самом деле, он был вассалом графа Шампанского. В 1248 г. Жан де Жуанвиль вошел в окружение Людовика Святого; он был тогда очень молод, но с этого момента находился рядом с королем в течение 24 лет. Перед своим отъездом Людовик Святой хотел продлить перемирие с Англией, так как его срок уже подходил к концу. Однако Генрих III был не прочь поторговаться со своим победителем и поднять вопрос о возврате провинций, отвоеванных у англичан Филиппом Августом. Но на деле он не был опасен, ибо погряз в распрях с английской знатью; кроме того, с отъездом Людовика Святого в крестовый поход Франция попадала под охрану «Божьего мира». Вопреки всем угрозам, Франции было обеспечено относительно мирное существование. Так Людовик Святой был вознагражден за свою политическую мудрость; ведь он стремился только к честному миру, в отличие от Филиппа Августа, замышлявшего захватить Англию, и Людовика VIII, который воевал в этой стране и всю свою жизнь поддерживал связи с англичанами (горожане Лондона, восставшие против своего государя, даже водрузили на городских стенах знамена французского короля). Людовик Святой, напротив, говорил Генриху, что ему не нравится воевать с ним, своим свояком, но французские бароны побуждают его к этому.

Еще Людовик Святой уладил спор вокруг наследования Фландрии и Эно. Графиня Фландрская Маргарита была замужем дважды; ее первый муж, Бушар д'Авен, был до брака протодьяконом, вследствие чего их дети были объявлены незаконнорожденными. Инициаторами этого обвинения выступили сыновья графини от ее второго брака — с Гийомом де Дампьером. За решением обратились к Людовику Святому. Король отдал Эно Жану д'Авену, а Фландрию — Гийому де Дампьеру, дабы они владели ими после смерти матери.

Наконец, прежде чем начать Святую войну за Иерусалим, король пожелал возместить весь ущерб, несправедливо нанесенный кому-либо в его правление. Осенью 1247 г. он приказал своим бальи разыскать всех купцов, жаловавшихся на принудительные займы, и тех, кому пришлось давать деньги или продовольствие людям короля, и возвратить им отнятое, если они представят доказательства. Он разослал ревизоров по всему королевству, чтобы узнать о злоупотреблениях, по преимуществу он выбирал клириков — доминиканцев или францисканцев. Судебные чины получили подобные же инструкции. Так, в Але, в ноябре, каноник Шартрского собора и монах из Валь-дез-Эколье принимали от населения жалобы на сенешалей, кастелянов и других представителей королевской власти. Обычное дело для частных лиц — готовиться к крестовому походу, возмещая убытки и возвращая присвоенное добро. Но Людовик Святой стал первым королем, который действовал подобным образом. Впрочем, результаты работы ревизоров так понравились королю, что он продолжил рассылать их по всему королевству; но институт ревизоров, долго приносивший положительный эффект, в конечном счете выродился и стал инструментом эксплуатации в правление Филиппа Красивого. Граф Ричард Английский решил воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы попросить Людовика Святого вернуть Нормандию и прочие земли, отвоеванные французами у Иоанна Безземельного. Но королевские советники и епископы Нормандии воспротивились этому, и Людовик Святой предоставил решение на их усмотрение.

* * *

С того дня, когда он нашил крест, Людовик Святой стал смотреть на себя как на слугу, преданного Господнему делу. По словам его капеллана Гийома Шартрского, он вел образ жизни, подобающий не королю, а монаху. Тем не менее мы нисколько не ошибемся, если предположим, что все поучительные рассказы о Людовике (а их довольно сложно датировать) появились после крестового похода в Египет. У Жуанвиля они появляются только с начала этого восточного путешествия, а Жоффруа де Болье или Гийом де Сен-Патю — свидетели более позднего времени.

По крайней мере, не рискуя впасть в заблуждение, мы можем в тот период приписать ему добродетели, о коих говорит Гийом де Сен-Патю: «Оттого что чистая совесть более, чем прочие душевные богатства, угодна взору Господа, благословенный король Людовик Святой придерживался такой великой чистоты, что своими заслугами сумел возрадовать Спасителя. Он был так чист, что почтенные и достойные веры лица, долго беседовавшие с ним, верили, что он никогда не совершил смертного греха, что они клятвенно утверждали. И так же твердо верили, что он предпочел бы лишиться собственной головы, нежели совершить смертный грех сознательно и по собственной воле... И очень часто, когда он был в своих покоях с приближенными, произносил святые и скромные слова и приводил прекрасные примеры для наставления окружавших его... Он не клялся ни Богом, ни Его частями тела, ни святыми, ни Евангелиями, но когда хотел подчеркнуть что-то, то говорил: "Воистину так". Он никогда не призывал дьявола и не называл его, если только случайно, когда прочитывал (в книге) его имя.

Монах брат Симон из ордена доминиканцев и приор Провенского монастыря говорят и утверждают, что, находясь много раз с благословенным королем и долго беседуя с ним, никогда в жизни не слыхали от него ни льстивых пустых слов, ни другой хулы, и что нигде не встречали человека, столь глубоко почтенного в словах и взглядах...» Таким образом, даже с церковниками король не прибегал к грубой лести, злословию или клевете — обычной практике придворной жизни, внушавшей ему отвращение.

Гийом де Сен-Патю продолжает: «Вместе с этим благословенный король был необычайно вежлив, до того, что никогда не слыхали сорвавшегося с его уст какого-нибудь грубого слова или проклятия; он никогда никого не порицал, не говорил никому хулительных слов, так что никогда за ним не было замечено ни одного недостойного поступка... Благословенный король был очень воздержан в своем внешнем облике, речах, одежде, питье и еде; он был смиренным, а не гордым и высокомерным. Мессир Жан де Суази, рыцарь, муж в зрелом возрасте и очень богатый, пробывший рядом с королем с молодости около 30 лет, вплоть до самой его смерти, очень близко знавший его, клятвенно утверждал, что никогда не слышал, чтобы он как-то любезничал или участвовал в каких-нибудь неприличных развлечениях, и никогда не видел его за азартными или подобными им играми...

Он никого не презирал, и только очень мягко порицал тех, кто в его присутствии совершал поступки, способные его разгневать. Он поправлял их, произнося следующие слова: "Замолчите" или "Помиритесь" или же "Не делайте впредь подобных вещей, ибо можете за них понести строгое наказание", или же он говорил им что-то вроде этого, и к каждому обращался на "вы".

Он мог только страдать от того, что кое-кто из его дома пребывал в смертном грехе. Блуд, супружеская измена, богохульство претили ему особенно; он беспощадно изгонял виновных и долго не прощал, а если и прощал, то с великим трудом. Он велел повесить одного из своих слуг, изнасиловавшего женщину. Перед отплытием в крестовый поход он собрал своих людей и потребовал от них жить по-христиански в течение экспедиции; он им наказал жить целомудренно и в чести, потому что здесь они на службе у Господа и у себя, и сказал им, что те, кто не сможет или не захочет жить достойно, пускай попросят разрешения вернуться, и он им его даст...»

* * *

В возрасте менее двух лет, 10 марта 1248 г. умер Жан, сын Людовика Святого; его похоронили в аббатстве Руаймон. В июне 1248 г. Людовик Святой и Бланка Кастильская, пребывая в Париже, основали аббатство Нотр-Дам-дю-Ли, подле Мелена, дабы снискать помощь Господню. Там они поселили цистерцианских монахинь; первой аббатисой стала Алиса, продавшая после смерти мужа королю графство Макон и принявшая постриг в Мобюиссоне. Среди прочих реликвий это аббатство приняло в дар от Филиппа Красивого шкатулку с власяницами и плетьми, которыми пользовался святой король. В июне 1247 г. Бодуэн, император Константинопольский, в Сен-Жермен-ан-Лэ безоговорочно передал в дар Людовику Святому Терновый венец и другие реликвии, которые он ему заложил. Король торжественно отпраздновал перед отъездом освящение Сен-Шапель, возведенной менее чем за пять лет, дабы хранить там реликвии Страстей Господних. Посетив, по обычаю французских королей, отбывавших в крестовый поход, несколько святых мест — в том числе и аббатство Сен-Виктор, которое так ценили его отец и дед, — Людовик Святой отправился в аббатство Сен-Дени взять суму и посох паломника и одновременно получить орифламму. Их вручил ему легат Одон де Шатору в пятницу после Троицы (12 июня 1248 г.). Наконец, он поехал в капитул попрощаться с монахами и попросить их молиться за него. В следующее воскресенье так же поступила и королева Маргарита.

Вернувшись в Париж, король босиком дошел до собора Парижской Богоматери прослушать мессу и проститься со всеми, потом пешком покинул город, сопровождаемый толпами народа и процессиями всех приходов и монастырей. Людовик вступил в аббатство Сент-Антуан-де-Шан, на освящении которого он присутствовал 2 июня 1233 г. со своей матерью, дабы препоручить себя молитвам монахов. Затем вскочил на коня и отправился ночевать, несомненно, в Корбейль.

С этого времени и до смерти он не носил больше ни алой одежды, ни шубы, ни меха, ни беличьих шкурок или других ценных украшений, а носил очень простую одежду голубого или сине-зеленого цвета, из буро-черного камлота или черного шелка; и его плащи подбивались шкурками кролика, ягненка, зайца, порой белки. На седлах, уздечках и прочей сбруе не было больше ни золотых, ни серебряных украшений, и он также перестал носить золоченые шпоры. В какой-то степени знать подражала ему. Лионский Собор рекомендовал сию простоту крестоносцам; Жуанвиль сообщает, что пока он был с королем на Востоке, он никогда не видел вышивки на его боевых коттах . Все котты Людовика Святого были сшиты из тафты.

Он часто носил простой камлот, как и церковники, иногда грубую шерсть. Когда он творил суд или в великие праздники появлялся во всем королевском величии, одетый в пурпур и шелк, как обычно поступали короли, начиная с Филиппа Августа, он раздавал бедным одежду, которую не хотел больше носить; а поскольку его смирение было праведным, он раздавал милостыню деньгами [тем, кому не досталась одежда], порой по 60 ливров в год. Фома Кантемпре рассказывает, что когда Оттон, граф Гелдернский, послал одного сеньора отвезти письмо Людовику Святому, этот посланец, кривляясь, передразнил короля, дабы посмеяться над его скромным видом, и был наказан за этот проступок, оставшись с застывшей на лице гримасой на всю жизнь.

В Корбейле король поручил регентство своей матери, которой никто, добавляет Ле Нэн де Тиллемон, на сей раз не завидовал. Затем он продолжил путь дальше, останавливаясь преимущественно возле церквей и аббатств. Францисканец Салимбене повидался с ним в монастыре в Сансе: «Король был хрупкого телосложения, худой и довольно высокого роста, с ангельским видом и лицом, преисполненным благодати. Он отправлялся во францисканскую церковь без королевской помпезности, но в одежде паломника, неся еще свой посох и суму... И он прибыл не верхом, а пешком, и его братья, все трое графы, от первого Робера до последнего Карла, свершившие великие и достопамятные дела, следовали за ним с тем же смирением и в том же одеянии. Король позаботился не о свите из знати, a об одобрении и молитвах бедняков; и по правде, по причине его глубокой набожности говорили, что он больше походит на монаха, чем на рыцаря, несмотря на доспехи. Наконец он вступил в церковь францисканцев и, благоговейно опустившись на колени, помолился перед алтарем... Когда мы собрались в часовне, король стал говорить с нами о походе, давая советы своим братьям и супруге, своей матери и всей ее свите, и, преклонив благочестиво колени, он испросил молитв и благословения монахов; и некоторые монахи францисканцы, стоявшие рядом со мной, были так взволнованы, что не смогли удержаться от слез». Людовик проехал через Сен-Бенуа-сюр-Луар, где уладил конфликт этого аббатства с епископом Бовэ, и пожелал отправиться в Лион, чтобы еще раз попытаться помирить Папу и императора. Его сопровождала Бланка Кастильская, одни говорят — до Лиона, другие — до Клюни; они расстались со слезами на глазах; Папа дал ему свое благословение и отпущение всех грехов и взял его королевство под свое покровительство, пообещав охранять его от английского короля; но помирить Папу с Фридрихом II так и не удалось.

Он спустился на равнину Роны. По пути ему встретился укрепленный замок Рош-де-Глен, сеньор которого требовал выкуп от всех путешественников и убивал тех, кто не платил. Король осадил его, взял в считанные дни и повелел частично разрушить, затем возвратил его сеньору, заставив его вернуть все наворованное у паломников и клятвенно пообещать прекратить грабежи. Часть крестоносцев села на корабли в Марселе. Своим вассалам король велел собраться у Эг-Морта. Он вез Маргариту, свою жену; сначала король собирался оставить ее во Франции, но она не пожелала остаться одна с Бланкой Кастильской. Графы Артуа и Анжу, как и легат Эд, взошли на корабль вместе с ним. Альфонс де Пуатье оставался во Франции до следующего года, чтобы собрать арьербан и оказать, если потребуется, помощь своей матери. Кроме того, в свите Людовика Святого ехал Анри де Колонь, доминиканец, дважды побывавший в Святой земле.

Жуанвиль, которому пришлось заложить почти все свое имущество, чтобы оплатить расходы на экспедицию, уехал почти сразу после Пасхи, с десятью рыцарями, в компании своих родственников — графа де Саарбрюка и сира Апремона. Они добрались по течению Оксона до Арля и сели в Марселе (в августе) на маленькое судно, которое доставило их на Кипр, где король назначил встречу своим баронам.

К королю должно было присоединиться большое число английских дворян, и среди них граф Лестер, Симон де Монфор со своей женой Алиенорой, сестрой Генриха III, Вильгельм Длинный Меч, бастард Генриха III в сопровождении двухсот рыцарей. Король Генрих III передал командование английскими крестоносцами своему брату Гуго де Лузиньяну и потребовал, чтобы они выступили в поход только после Людовика Святого. Хакон, конунг Норвегии, тоже принял крест; он попросил Людовика Святого позволить ему отплыть на Восток от берегов Франции, что король ему разрешил, пригласив путешествовать вместе. Но Хакон отказался, пояснив это тем, что его воины, буйные и задиристые, не уживутся с французскими баронами. В декабре 1252 г. он все еще не двинулся с места.

38 кораблей дожидались Людовика Святого и его воинов, которых было так много, что королю пришлось оставить на суше своих итальянских лучников. Два адмирала флота были генуэзцами. Попутного ветра ждали два дня, и он подул в сторону Святой земли во вторник 25 августа 1248 г. — ровно за 22 года до смерти короля.

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова