|
Ист.: http://www.sura.ru
См. библиографию.
Опубликовано в газете "История" (еженедельное приложение к газете "Первое сентября" г. Москва) - N 22-23, 2001 г.
Истоки. 1336-1372
В 1406 г. преставился митрополит Киевский и всея Руси Киприан. В 1472 г. он был причислен к лику святых. 29 сентября (16 сентября по ст. стилю) - день его памяти. Каков же был этот человек, ставший святым?
Киприан родился в 1336 г. от РХ в Болгарии, в боярской семье Цамвлаков. О первых годах его жизни мало что известно. Есть только сведения, что в 50-х гг. он эмигрировал в Византию. С этого момента и началась карьера будущего митрополита всея Руси.
Жизнь в Византии была в это время весьма “интересна”. С 30-х гг. XIV в. Константинополь прощупывал пути к сближению с католическим Западом. В 1333-1334 гг. проходят переговоры византийской церкви с папскими представителями. Со стороны Византии руководит переговорами Варлаам Калабрийский. Он считал, что к догматическим различиям надо подходить “диалектически”. Варлаам разработал проект воссоединения церквей и, получив одобрение светского и духовного правительства Византии, ездил в 1339 г.с миссией в Авиньон к папе Бенедикту XII1.
Калабриец по происхождению, агностик и рационалист по мировоззрению, Варлаам столкнулся в Византии с представителями местной богословской традиции. Это были аскеты-созерцатели, убежденные, что человек способен вступать в непосредственное общение с божеством, и что богословие должно основываться не на допущениях, как философия, а на опыте богообщения, церковном и личном. Их звали “исихастами” (что в переводе с греческого значит “покоится”, “безмолвствовать”, “молчать”).
Варлаам обвинил исихастов перед патриархом в еретическом посягательстве на общение с “несообщимым”. На созванный патриархом 10 июня 1341г. собор в столичный храм Святой Софии собрался почти весь город. Оппонентом Варлаама стал афонский монах Григорий Палама. Он взял верх в публичных диспутах сначала над самим Варлаамом Калабрийским (и тот бежал в Италию), а затем над его последователем Григорием Акиндином (август 1341 г.). Но тут разразилась гражданская война (1341-1347 гг.). Триумвират – патриарх Иоанн Калека, вдова Андроника III Анна Савойская и великий дука Алексей Апокавк начали борьбу с виднейшим членом правительства покойного императора, великим доместиком Иоанном Кантакузином. Из осужденного еретика Акиндин сделался правительственным идеологом, а Палама по обвинению в “кантакузионизме” был арестован и отлучен от церкви. В эти годы впервые выступает на поприще общественно-политической борьбы Филофей Коккин: находясь на Афоне он пишет трактаты в поддержку взглядов Григория Паламы, присланные затем в столицу, как выражение мнения афонских “старцев”.
В феврале 1347 г. в гражданской войне победил Иоанн Кантакузин. Патриарх Иоанн Калека был смещен, Акидин бежал, Апокавк погиб, а императрице Анне удалось войти в доверие к победителю – за ее сына Иоанна V Кантакузин выдал свою дочь, сам короновался как император ИоаннVI, а зятя сделал сопровителем.
К власти в византийской церкви пришли монахи-исихасты, Филофей стал митрополитом Гераклеи Фракийской, вторым лицом после патриарха Каллиста. “Недавние отшельники с началом споров сделались теоретиками, война вовлекла их в политическую жизнь, а теперь они стали во главе мощной жизнеспособной международной организации, в то время более общественно эффективной, чем окончательно подорвавшее свои силы государство… Получает распространение диалогическая форма полемической литературы. С гуманистами и западниками спорили, но никаких призывов к их уничтожению из источников мы не слышим… Сами исихасты во время гражданской войны 1341-1347 гг. подвергались репрессиям… Но они, придя к власти, не уподобились своим противникам. Казней не было. Для средних веков, надо заметить, это удивительное явление.”2
Заслуживает внимания отношение исихастов к миру. Когда митрополит Филофей, утомленный борьбой с людьми, “находящими удовольствие в неслыханных притеснениях и ограблениях бедных и неотступно преследующими тех, кто становится на защиту разоряемых”, решил удалиться на тихий Афон, этому решительно воспротивился апологет созерцателей Григорий Палма: “Да не возжелает этого занимающийся общественными делами!”3
Таким образом, зародившись на Балканах, распространяется по всей Восточной Европе своеобразный тип культурного и общественного деятеля – исихасты шли “в мир”. Это были монахи, прошедшие суровую выучку у опытных “старцев”, знающие цену культуре, неплохо образованные. Они сочиняли богословско-полемические трактаты, гимны и молитвы, писали иконы, переводили с греческого на славянский. Исихасты становились во главе монашеских общежитий, церковных общин городов.
В 1353 г. подросший Иоанн V начал борьбу с Иоанном Кантакузином. Кантакузин решил сделать соправителем своего сына Матфея. Этому воспротивился патриарх Каллист. Отказавшись короновать Матфея, он бежал из столицы к Иоанну V на остров Тенедос. Тогда на престол “вселенской” константинопольской патриархии был возведен видный исихаст Филофей.
Иоанн Кантакузин определил политическую линию по отношению к Руси, суть которой состояла в ориентации на единение Великой и Малой Руси. С этой целью Кантакузин в 1347 г. уничтожил Галицкую митрополию, воссоединив ее с церковью Великой Руси, о чем и написал в ряде грамот на Русь князьям и митрополиту Феогносту. В соответствии с установившимся со времен крещения Руси обычаем и законом, утверждал он, во всей Руси должен быть один митрополит – «киевский, который рукопологал бы епископов на все святейшие епископии»4.
В 1354 г. умер русский митрополит Феогност. И Филофей поставил главой церкви всея Руси присланного из Москвы Алексия, обязав его не оставлять своим попечением западную часть митрополии и поддерживать постоянную связь с Константинополем.
В конце1354 г. Иоанн Кантакузин сложил с себя корону и уступил власть сопернику. Следом за ним в начале 1355г. освободил престол патриарха и ушел на Афон Филофей. Вернувшиеся Иоанн V и патриарх Каллист поставили в митрополиты Малой Руси кандидата Литвы Романа (тот правил до 1362 г., потом литовской митрополии не было).
Каллист умер от чумы летом 1363 г. во время путешествия в Сербию. Почти полтора года в Константинополе не было патриарха. Только в октябре 1364 г. Иоанн V согласился на возвращение Филофея, взяв с него обещание не преследовать антипаламитов.
В противовес проримской политике императора патриарх канонизировал в 1368 г. как святого Григория Паламу. Деятельность Филофея нашла поддержку среди его подданных. Когда ИоаннV подписывал в Риме символ унии, с ним не было ни одного священника.
Все описанные выше перипетии не могли не повлиять на Киприана. Он был наблюдателем, участником многих событий. “Киприан был замечен и оценен Филофеем, возможно, еще в промежуток между двумя периодами патриаршества, когда он руководил афонской лаврой св. Афанасия. Став “ближним его монахом”, Киприан сделался одним из доверенных помошников патриарха…”5
Киприан разделял мировоззрение исихастов и активно участвовал в общественно-политической деятельности, претворяя идеи учения в жизнь. Интересны социально-этические взгляды исихастов. Они никогда не стремились к власти ради самой власти. Власть для них была лишь средством самозащиты. Григорий Палама выступал на соборе, чтобы защитить своих духовных братьев от нападок Варлаама. Филофей стал патриархом, чтобы остановить репрессии против исихастов. Он стремился воссоединить православные государства вокруг своей кафедры, чтобы защитить православие от нарастающего натиска католицизма и мусульманства. Исихасты не посягали на чужое – не вели миссионерской деятельности, не насаждали силой своего понимания мира. Насилие, как средство идеологической борьбы, было для них неприемлемо. Они делали ставку на пропаганду, на убедительность в ходе открытой полемики. Видимо, именно эту систему ценностей и воспринял Киприан. А идея Филофея об объединении православных государств стала для Киприана руководством к действию. Эту мечту он будет воплощать всю свою жизнь.
“Выбор Филофея удался вполне: в его вторичное управление константинопольскою церковью (1364-1376 гг.) он примирился с церквами сербскою и болгарскою и укрепил свое влияние на церковь русскую и достиг всего этого при содействии Киприяна.”6
Спецагент. 1372-1375
“По твоему благословению митрополит и доныне благословляет их на пролитие крови. И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит! – благословляет москвитян на пролите крови, - и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование. Бывает ли такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?!”7 Такое послание получил патриарх Филофей в 1371 г. от литовского князя Ольгерда. И далее: Ольгерд требует “другого митрополита на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород.” Глядя на список городов, нелепо утверждать, будто Ольгерд стремился к созданию литовской митрополии. Скорее, здесь отражено недовольство промосковской политикой Алексия. Видимо, понимая, что Филофей не сместит поставленного им же митрополита, Ольгерд пытается ограничить власть Алексия пределами тех земель, в интересах которых Алексий действует.
Итак, миссия, которую Филофей возлагал на Алексия – замирение и объединение православных земель - провалена. Патриарх, поставивший ранее Алексия митрополитом, имеет все основания, чтобы усомниться в правильности своего выбора. В ответ на жалобы он в 1372 г. посылает грамоты митрополиту Алексию, Михаилу Тверскому и Ольгерду, убеждая их примириться. Кроме того, Филофей отправляет на Русь “близкого своего человека” Иоанна Докиана с неофициальным посланием Алексию (текст письма не сохранился).
Вскоре патриарх отправил на Русь второго “своего монаха” – Киприана, “человека, отличающегося добродетелью и благочестием, способного хорошо воспользоваться обстоятельствами и направлять дела в нужное русло.” Официальной задачей Киприана было “примирить князей между собою и с митрополитом”.8
В конце 1372 г. Киприан прибыл в Великое княжество Литовское, где сблизился с литовским князем и с членами великокняжеского совета (“рады”). С ними Киприан вступил в “тесный союз”, а затем отбыл в Тверь9, где пробыл до весны 1374 г.
Пожар, который должен был погасить Киприан, пылал давно. В 1367 г. тверской князь Михаил Александрович приехал в Москву на третейский суд, надеясь, что великий князь и патриарх беспристрастно рассудят его спор с удельным Кашинским князем. Но обещание справедливого суда было только приманкой. Доверившийся законной власти Михаил был посажен под арест на дворе одного из московских бояр – Гавриила (Гавши) Андреевича. Тверская летопись, повествуя об этом событии, жалуется, в первую очередь, на митрополита Алексия, как виновника обиды, нанесенной князю. Москвичи вскоре выпустили Михаила Александровича, видимо, опасаясь резкой реакции ханского представителя, прибывшего в Москву. Однако, тверского князя принудили к подписанию невыгодного ему договора с Москвой.
Что ж, Михаил справедливо счел, что крестное целование, данное им под угрозой расправы, силы не имеет, и уже на следующий год началась война. На стороне своего зятя, Михаила, выступил Ольгерд. Взаимые набеги несколько лет истощали Московское и Тверское княжества. Дмитрий Иванович стал спешно строить каменный кремль и завершил его, видимо, в течении 1368 г.
В 1370 г. Михаил Тверской едет в Орду к эмиру Мамаю и получает от него ярлык на великое княжество Владимирское. Видимо, самоуправство Москвы послужило хорошим поводом, а реальное усиление Москвского княжества – веской причиной для подобного шага Мамая. Но Дмитрий отказывается подчиниться Орде и не пускает Михаила Тверского во Владимир. Однако, это не разрыв с Ордой. Это просто неподчинение несправедливому решению столичных властей.
“Выиде из Орды на великое княжение князь Михаиле Александрович Тфирьскии, и не соступися ему великий князь Дмитреи Иванович великого княжения, а самъ поиде в Орду. Тое же весны князь Михаиле Александрович Тфирскии поиде ратию к городу КостромЪ, и оувЪрънулься на МолозЪ, а Мологу пожже. Того же лЪта прииде князь великий Дмитреи Иванович из Орды на великое княжение.”10
“На ту же осень (1371 г.) князь великiи Дмитреи Ивановичь выиде изъ Орды милостью божiею все по добру и по здорову, такоже вси бояре его, и слуги его, творяще волю его, а княженiа великаго подъ собою покрЪпилъ, а супостаты своя и супротивникы своя побЪдивъ посрами, а выведоша съ собою изъ Орды князя Ивана Михайлова Тферского, окупища его въ долгу у Татаръ въ ОрдЪ, даша на немъ 10 тысячь серебра, еже есть тму рублевъ, и приведоша его съ собою на Москву, и сЪдълъ у Алексiя у митрополита на дворЪ, и тако пребысть нЪколико время, дондеже паки выкупиша его.”11
В 1371 г., после очередных столкновений подписывается очередное Московско-Литовское перемирие. И в знак примирения Владимир Хоробрый берет себе в жены дочь Ольгерда Елену. Этот брак устроил митрополит Алексий, причем в отсутсивие Дмитрия Ивановича, который был в это время в Орде. Интересно, что после этого брака Ольгерд и Владимир между собой не сражались. Так в 1372 г. «Олгердъ, князь литовскыи, събравъ воя многы, въ силЪ тяжцЪ подвижеся пойти ратью къ МосквЪ. Слышавъ же князь великiи Дмитреи Ивановичь събра воя многы и поиде противу его, и срЪтощася у града Любутска; и преже всЪхъ Москвичи съгнаша сторожевыи полкъ Олгердовъ и избЪжа. И стоаху рати прямо себЪ, а промежу ими врагг крутъ и дебрь велика зЪло, и не лзЪ бяше полкома снятися на бои, и тако стоавше нЪколко дней, и взяша миръ промежу собою, и разидошася разно.”12
Представляется странным, что два самых лучших полководца своих государств (Ольгерд и Владимир Андреевич) совершенно случайно привели свои войска к непроходимому оврагу, да так и не смогли его обойти для решительного боя.
Судя по летописям, Алексия и Дмитрия Московского можно обвинить в попрании законности, в нарушении писанных и неписанных этических норм и понятий, наконец, в торговле заложниками – даже среди современных бандитов подобные действия характеризуются емким словом “беспредел”. Так что, Ольгерд и Михаил Тверской имели крупный счет к Дмитрию Ивановичу и митрополиту Алексию. Но если поступки своего политического противника - московского князя - они еще могли расценить как естественное поведение врага, то действий Алексия, который, в силу своего положения, должен был быть нейтральным и объективным, они не могли ни понять, ни простить. Видимо, выслушав все накипевшее от литовских князей, Киприан не решился поехать на Москву к такому митрополиту. Вместо этого он едет в Тверь к Михаилу Александровичу.
Возможно, неофициальное послание патриарха содержало не только увещевания, но и угрозы, которые вынудили Алексия предпринять ряд мер. Митрополит снял с Михаила Тверского наложенное ранее отлучение, и тверской князь, как и литовские, с Алексием примирился. В конце зимы 1374 г., в великий пост, Алексий ставит “епископом Суждалю и Новугороду Нижнему и Городцю”13 (владения Дмитрия Константиновича Нижегородского) “архимандрита Печерьскаго монастыря именем Дионисиа”. Только после этого митрополит едет из Москвы в Тверь, где его уже ждет Киприан. 9 марта в Твери Алексий тоже ставит нового епископа – Евфимия. Как будет видно из дальнейших событий, и Евфимий и Дионисий – сторонники той политической линии, проводником которой был Киприан. Таким образом, Алексий демонстрирует свое подчинение указаниям патриарха о примирении. А затем Алексий с Киприаном вместе едут в Переяславль-Залесский – город Дмитрия Ивановича. В этот свой приезд Киприан познакомился с игуменами Сергием Радонежским и его племянником Феодором Симоновским, так как потом между ними возникает переписка, как между знакомыми.
Хронологически следующая запись в летописи: “А князю великому Дмитрию Московьскому бышеть розмирие с тотары и с Мамаем”14. Дмитрий прекратил выплату ордынской дани.
В “розмирие” с татарами вступила не только Москва, но и Нижний Новгород, и Литва. Осенью этого года Литва предприняла поход на татар: “ходили Литва на татарове, на Темеря, и бышеть межи их бой”; и «того же лета новгородци Нижьняго Новагорода побиша послов Мамаевых, а с ними татар с тысящу, а стареишину их именем Сарайку руками яша и приведоша их в Новъгород Нижнии и с его дружиною»15. Таким образом, созданный усилиями патриарха и Киприана антиордынский союз православных князей начинает действовать.
В ноябре 1374г. собирается общекняжеский съезд в Переяславле-Залесском. «Бяше съезд велик в Переяславли, отовсюду съехашася князи и бояре и бысть радость велика во граде Переяславле».16 Поводом для созыва князей послужило рождение 26 ноября 1374г. второго сына московского князя, Юрия, но это был лишь повод. Мало сведений сообщается в летописи о представительстве съезда. Известно, что приехали Дмитрий Нижегородский «с своею братиею и со княгинею и с детьми, и с бояре, и с слугами», а также митрополит Алексий и игумен Сергий Радонежский. Отсутствовал на съезде тверской князь17.
Неизвестно, где в это время находился Киприан, возможно, его уже не было на Руси. Примечательно, что крестил новорожденного Сергий Радонежский, впоследствии проявивший себя как единомышленник Киприана.
В марте 1375 г. состоялся новый съезд князей уже в несколько ином составе. Михаила Тверского на нем снова нет. Пока князья совещаются в Переяславле, “о великом заговении”, т.е. 5 марта, из Москвы в Тверь бегут Некомат Сурожанин и Иван Васильевич Вельяминов. Они о чем-то беседуют с Михаилом Александровичем, и едут из Твери в Орду. Сам тверской князь после этого едет в Литву, к Ольгерду.
31 марта князь Василий Дмитриевич, старший сын Дмитрия Константиновича Нижегородского, послал в Нижний Новгород «воины своя и повеле Сарайку и его дружину розно развести»18.В более поздней летописи о том же сказано более откровенно: князь послал воинов «убити Сарайку и дружину его»19. Понятно, что Василий Дмитриевич выполнял общее решение князей, принятое на съезде.
Рассмотрим подробнее ситуацию с Сарайкой. На Русь едет посольсво из Орды. Только недавно Дмитрий Иванович считал мамаева ставленника в Орде законным государем и ездил к нему, за огромные деньги перекупая ярлык на великокняжеский стол. Значит, это ни что иное, как нападение на представителей законной власти. Далее, дружину посла берут в плен. Видимо, на почетных условиях, с сохранением оружия (даже не отняли луки!). Татар не развели врозь и жили они в черте города, под небольшой охраной. Только этим можно объяснить то, что пленые татары оказали столь активное сопротивление: Сарайка «възбеже на владычен двор и с своею дружиною, и зажже двор и нача стреляти люди, и многи язви люди стрелам, а иных смерти преда, и въсхоте еще и владыку застрелити и пусти на нь стрелу. И пришед стрела и коснуся епископа перием токмо въскраи подола монатии его. Се же въсхоте окаанный и поганый того ради, дабы не один умерл; но бог заступи епископа…Сами же татарове ту вси избиени быша, и ни един от них не избыть»20.
С точки зрения татар, убийство послов - это непрощаемое преступление. Связать князей круговой кровавой порукой – возможно, это была идея митрополита Алексия. Тогда все учавствовавшие в съезде князья будут бояться мести Мамая и уже поэтому совместно выступят проив него.
13 июля вернулся из Орды в Тверь Некомат Сурожанин (Вельяминов остался в Орде) с послом Мамая, “ко князю к великому, к Михаилу, с ярлыки на великое княжение и на великую погыбель христианьскую граду Тфери”21. Князь Михаил чуть раньше Некомата возвратился в Тверь из Литвы. Далее события развиваются очень быстро. Михаил Тверской “има веру льсти бесерменьской… нимало не пождав, того дни (13 июля) послал на Москву ко князю к великому Дмитрию Ивановичю, целование крестное сложил, а наместники послал в Торжок и на Углече поле ратию”22. А уже 29 июля князь Дмитрий Иванович “собрав всю силу русских городов и со всеми князми русскими совокупяси” миновал Волок Ламский, направляясь к Твери. Под его знаменами шли нижегородско-суздальские, ростовские, ярославские, серпуховский, смоленский, белозерский, кашинский, можайский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский, тарусский князья “и вси князи Русстии, киждо с своими ратьми”23.
Обратим внимание на сроки. От объявления войны Михаилом Александровичем до наступления на Тверь объединенной армии прошло всего две недели. Возможно ли собрать такую армию, если она не готова заранее? И еще, в чем причина такой спешки Михаила Тверского? Михаил не первый год княжит. Он уже получал от Мамая обещания помощи и ярлык на Владимирский престол. Однако, помощи тогда не дождался, а значит, не имел никаких оснований надеятся на эту помощь теперь. Даже с помощью Ольгерда ему не удалось одержать над Дмитрием Ивановичем решительной победы. Почему же он теперь так спешит? Возможно, ответ следует искать в том, что сказали Михаилу Иван Вельяминов и Некомат. Обещали они нечто такое, что позволило Тверскому князю уверовать в свою победу. Это могло быть только одно: бунт против Дмитрия Ивановича в Москве. Сигналом к началу этого бунта должны были послужить слова князя о сложении крестного целования. Тогда, с ханским ярлыком и поддержкой Ольгерда Михаил занял бы великокняжеский престол. Однако никакого бунта не произошло. Заявление Михаила Александровича поставило его против всей антиордынской коалиции и послужило сигналом для выступления уже подготовленной к войне армии. Все это дает основания думать, что бунт был выдуман и, разумеется, не самим Вельяминовым. За спиной Вельяминова и Некомата стоял, скорее всего, тот же Алексий. Таким образом, все произошедшее с Тверским княжеством было хорошо продуманной и блестяще проведенной провокацией. За это Ивану Вельяминову, очевидно, князь пообещал должность московского тысяцкого. А Некомат, как купец-сурожанин имел некий коммерческий интерес. Как и всегда, провокаторы получил совсем не то, что им обещали. В летописи сообщается под 1379 г.: “Того же лета поиде из Орды Иван Васильевичь тысяцкий, и оболстивше его и преухитривъше, изымаша его в Серпухове и приведоша его на Москву“24, где 30 августа он был казнен. Казнь Вельяминова была, насколько известно, первой официальной смертной казнью в истории Москвы. Некомат Сурожанин будет казнен через четыре года “за некую крамолу бывшую и измену”25.
Вышло так, что даже Ольгерд не мог помочь своему родственнику, ведь это означало бы для него выступить против всех русских князей. Не получив поддержки, после месячной осады Твери Михаил Александрович капитулировал. Он признал верховенство Московского князя, отказался от претензий на Владимирское княжение и подписал союзный договор с Москвой. Послом о мире выступал владыка Евфимий. 3 сентября 1375 г. войска разошлись от Твери.
Стремление Алексия к примирению оказалось лицемерным. Патриарха и Киприана, их идеи и их стремление к объединению всех православных князей Алексий использовал как орудие для решения своих политических задач.
Конечно, Киприан уже знал очень многое о митрополите Алексии и о его “стиле работы”. Но именно неэтичность митрополита, столь ярко проявившаяся во время Тверской войны стала последней каплей, после которй Киприан счел возможным требовать от Филофея раздела митрополии. От имени литовских князей он написал и доставил в Константинополь грамоту “с просьбою поставить его в митрополиты и с угрозою, что если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви”26.
Киприан был рукоположен 2 декабря 1375 г. Но Филофей не отказался от своей мечты объеденить Русь: “чтобы древнее устройство Руси сохранилось и на будущее время, то есть чтобы она опять состояла под властью одного митрополита, соборным деянием законополагает, дабы после смерти кир Алексия кир Киприан получил всю Русь и был одним митрополитом всея Руси”27.
Борец за правду. 1375-1383
В начале1376 г. из Константинополя к Алексию прибывают два посла. Они сообщают о решении Филофея. Судя по дошедшим до нас сведениям, Алексий отнесся к подобному повороту событий спокойно. Конечно, он прекрасно понимал, что Константинополь не будет терпеть вечно его самоуправства в делах митрополии. Кроме того, Алексий был уже стар. Пришла пора думать о преемнике. Видимо, княжий печатник Митяй, которого прочил в митрополиты Дмитрий Иванович, был для престарелого Алексия куда менее симпатичен, чем Киприан.
Судя по Никаноровской летописи, Киприан в 1376 г. сам приехал в Москву. Там Дмитрий Иванович ему сказал: “Есть у нас митрополит Алексий. А ты почто ствишися на живаго митрополита? Он же поиде с Москвы на Киев и тамо живяше.”[28] Но так ли это известие достоверно?
Филофей поставил Киприана митрополитом только над литовскими землями, а митрополию всея Руси Киприан должен был унаследовать лишь по смерти Алексия. Представляется странным, что придя на должность, Киприан сразу стал нарушать данные в Константинополе инструкции. Тем более, что само его поставление было именно результатом нарушения Алексием соборных правил и установлений патриарха. Скорее, в летописи эта фраза просто отражает точку зрения Дмитрия Ивановича на поставление митрополитом Киприана. Московский князь, готовя почву для Митяя, заостряет внимание на том, что Киприан был “рукоположен впрок”, при живом митропрлите. Это, по мнению князя, является достаточным поводом, чтобы сместить Киприана и поставить на его место своего человека.
В то же время, до нас дошло известие о том, что в 1376 г. послы нового митрополита приходят в Новгород и предлагают новгородцам признать над собой Киприана. Им отвечают: “«Шли князю великому. Аще приметь тя князь великый митрополитом всей Руской земли, и нам еси митрополит». И слышав ответ новгородчкый митрополит Киприан, и не сла на Москву к князю великому.”[29] Налицо попытка перетянуть в свою митрополию тех, кто, видимо, высказывал ранее недовольство политикой Алексия. Но новгородцы отказались. Других свидетельств о том, что Киприан предлагал епископиям великой Руси перейти под его юрисдикцию нет. Видимо, других попыток и не было. Ведь перетянув часть княжеств в свою митрополию, он создал бы опасный прецедент на будущее.
9 июня 1376 г. Киприан прибывает в Киев и возглавляет временно отделенную Литовскую митрополию. А в это время Дмитрий Иванович упорно продвигает своего печатника в митрополиты. В начале весны 1376г. Митяй пострижен в монахи, а затем назначен архимандритом московского Спасского монастыря. Понятно, что Дмитрию Ивановичу удобно работалось по схеме князь + премьер министр-митрополит. В паре с Алексием он работал так всю предыдущую жизнь, весьма успешно приращивая московские владения.
Алексий – образованнейший и умнейший человек своего времени. Он тоже желал объединения Руси, причем желал искренно. Мало того, по религиозным вопросам он был единомышленником патриарха Филофея. Вспомним, что Филофей поставил Алексия в митрополиты только “после надлежащего самого тщательного испытания в продолжение почти целого года”. Причиной столь долгого испытания была национальность Алексия. Дело в том, что сложившейся практикой Константинополя было поставление на митрополичий престол Руси выходцев из Византии – космополитов, уже в силу своего происхождения способных встать над национальными интересами и действовать в пользу православной церкви в целом. И тот факт, что Алексий, несмотря на свое происхождение, сумел убедить патриарха в своей “профпригодности”, говорит сам за себя. Поставленный Филофеем Алексий действительно собирался объединять Русь по плану патриарха. Может быть, это еще одна причина того, что Алексий воспринял новость о назначении Киприана своим преемником спокойно. В Киприане Алексий увидел себя молодого. Алексий стал жестким, безнравственным политиком далеко не сразу. Вряд ли его ожесточили или сломали два года литовского плена. Скорее он понял, что просто не сможет угодить всем. Ведь каждый из феодалов раздробленной Руси действовал только в своих интересах и ни в чем не хотел поступаться своими выгодами даже для общерусских целей. Большинству феодалов такие цели были попросту непонятны. В такой обстановке Алексий увидел единственную возможность объединения Руси в ставке на Москву. И в борьбе за это грядущее единство Руси он поступился очень многими из прежних своих идеалов.
Но никто не вечен. Хранитель княжеской печати, видимо, тоже умелый организатор и администратор, Митяй, по мысли Дмитрия должен был стать заменой Алексию. Однако Алексий в Митяе своего преемника не увидел. Несмотря на то, что Дмитрий “нудил” его, “овогда бояр стареиших посылая, овогда сам приходя”, чтобы тот благословил Митяя в свои преемники, митрополит отказался, мотивируя это тем, что Митяй “новоук” (новичек) в монашестве. Однако, митрополиту не было безразлично, кто займет его место. Зная, что Дмитрий не примет Киприана, он предложил компромиссное решение: сделать митрополитом опытного в духовной жизни и весьма уважаемого игумена Сергия Радонежского.
Призвав к себе Сергия и не сказав ему, в чем дело, митрополит надел на него, “яко некое обручение”, драгоценный крест с мощехранительницей. После этого Алексий объяснил ему, что хочет найти достойного породолжателя своего дела, и Сергий кажется ему подходящим человеком. Он точно знает, что с его кандидатурой согласятся все – от первых “и до последних”. Для начала Сергию надлежит принять епископский сан.
Крест Сергий отклонил, объяснив, что от юности не был “златоносцем”, а на предложение “зело оскорбися”. И хотя митрополит “многа изрек старцу словеса от божественных писаний, сими хотя его к своей воли привести”, тот “никако же преклонися” и попросил не продолжать, пригрозив иначе уйти из этих пределов. Алексий, ничего не добившись, отпустил его в монастырь[30].
Наверное, Алексий был очень убедителен в своих цитатах. Но Сергий никогда не был “златоносцем”, не был властолюбцем. Он не умел властвовать и не хотел уметь властвовать. Сергий был одушевлен идеей любви к ближнему и служил братии "аки раб": носил воду, рубил дрова, пек для всех хлеб. В отличие от старых монастырей Троицкий не блистал богатством. Сергий с братией вели нищенскую жизнь. Но среди иноков появились и состоятельные люди. Однажды Сергий из-за отсутствия хлеба голодал четыре дня. На четвертый он пошел наниматься в плотники к одному из состоятельных старцев своей обители. Целый день он трудился в поте лица, после чего старец расплатился с ним "решетом хлебов гнилых".[31] Он служил всем, не различая на достойных и недостойных, как солнце светит, не различая – кто ближе, тот и греется в его лучах.
Сергий считал, что у человека нет права на власть над другими людьми. И он жил по этому принципу. Самой своей жизнью он создал идеал бескорыстного служения идее, общему благу - идеал, до сих пор формирующий менталитет русского человека. Для Сергия принять из рук Алексия власть митрополита - значило отказаться от самого себя.
А Киприан, пока жив был Алексий, пребывал в Киеве. Позже он писал о своей тамошней деятельности: “Аще был есмь в Литве, много христиан горькаго пленениа освободил есмь; мнозе от невидящих бога познали нами истиннаго бога и к православной вере святым крещением пришли. Церкви святыа ставил есмь. Христианьство утвердил есмь. Места церковная, запустошена давными леты, оправил есмь приложити к митрополии всея Руси.” И подчеркивал свою лояльность великому князю Московскому: “Не вышло из моих уст слово на князя на великого на Дмитрея ни до ставления, ни по поставлении…”, “ненавидел” тех, кто замышлял на князя “лихо”, а во время соборных служб велел ему первому “«многа лета» пети, а да потом иным”.[32]
Для священника поминать князя в церкви первым, значит не признавать над этим князем никакой светской власти. То есть, Киприан не признавал над Дмитрием Ивановичем власти хана. Киприан и позже никогда не молился о мусульманских царях. В сочетании с тем, что Киприан стал первым митрополитом вся Руси без санкции хана Орды, эти действия представляют из себя четкую политическую программу.
Утром 12 февраля умер митрополит Алексий. Митяя он так и не благословил, но под давлением князя и бояр «умолен быв и принужен» и перестал против него возражать. Однако были распущены слухи, что Алексий, умирая, благословил Митяя. Киприан этому не верил: «А что клеплют митрополита, брата нашего, что он благословил есть его на та вся дела, то есть лжа»[33].
Дмитрий Иванович, видимо, еще колебался в выборе – он уговаривал Сергия Радонежского «въсприяти архиерейства сан. Но тот, яко же твердый адамант, никако же на се уклонися»[34]. И князь решился: «по великого князя слову» Михаил-Митяй «на двор митрополичь взыде и ту живяше».
Это самоуправство вызвало общественное негодование против Митяя: «бысть на нем зазор от всех человек, и мнози негодоваху о сем, и священници неключимоваху о нем». Видимо, и Сергий не скрывал, что не признает самозванного митрополита. В ответ Митяй «начат же и на святаго въоружатись, мнев, яко присецает дръзновение его преподобный, хотя архиерейский престол въсприяти».
В это время Киприан решается на рискованный шаг. Без приглашения князя (а, собственно, такое приглашение законному митрополиту, теперь уже всея Руси, и не требовалось) он едет в Москву. 3 июня он пишет с дороги игуменам Сергию и Феодору: «…еду к сыну своему ко князю к великому на Москву… Вы же будите готови видетися с нами, где сами погадаете»[35]. Киприан расчитывал на поддержку духовенства, для него главным было попасть в Москву, а там уж авторитет Сергия Радонежского сыграл бы свою роль в утверждении законного митрополита. Но князь начал действовать грубо и решительно. Видимо, он перехватил письма от Сергия к Киприану и закрыл дороги к Москве – «заставил заставы, рати сбив и воеводы пред ними поставив». Киприана поймали. Некий воевода Никифор ночью у городских ворот или уже в городе захватил митрополичью процессию из сорока пяти всадников. Обращался воевода, явно выполняя княжий приказ, с Киприаном бесцеремонно. «И которое зло остави, еже не сдея надо мною! Хулы и надругания и насмехания, граблениа, голод! Мене в ночи заточил нагаго и голоднаго». Митрополита заперли «в единою клети за сторожьми», его монашескую свиту «на другом месте». Слуг его князь «нагих отслати велел с бещестными словеси»; у них отобрали коней, их ограбили и раздели, переодели в «обороты лычные» и, выведя за город, «на клячах хлябивых без седел» отпустили.
Ночь и следующий день Киприан провел под арестом, а вечером за ним пришли в одежде его слуг (чтобы сильнее напугать?) воевода Никифор и стражники, вывели его из «клети», сели на коней его свиты и куда-то его повезли. Он думал – «на убиение ли, или на потопление?», но его просто выдворили из Москвы[36]. Так Дмитрий Московский продемонстрировал свое отношение к политике патриарха и к его митрополиту.
В Москве, вероятно, подробностей расправы над митрополитом не знали, по крайней мере, не сохранилось никаких летописных свидетельств о реакции горожан и духовенства. Секретность поимки и выдворения Киприана наводит на мысль, что Дмитрий Иванович опасался сторонников митрополита.
Но Киприан не сдался. Первым в истории Московской Руси этот «бродячий интеллигент» XIV в. начал борьбу с князем не оружием, но пером – словом. Под впечатлением происшедшего, еще больной (“и от тоя ночи студени и нынеча стражду”), 23 июня 1378 г. Киприан горячо, сбивчиво пишет послание Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому. Однако, преднозначалось оно не только им, но и всем их единомышленникам – “аще кто ин единомудрен с вами”.
Цель своей деятельности и прежнее отношение к Дмитрию Ивановичу Киприан рисует так: “добра хотел есмь ему и всей отчине его”, “ехал есмь благословити его и княгиню его, и дети его, и бояр его, и всю отчину его”; «яз, колика сила, хотел есмь, чтобы злоба утишилася»; «Яз потружаюся отпадшая места приложити к митрополии, и хочю укрепити, чтобы до века так стояло на честь и на величьство митрополии».
Большое место в Послании занимает доказательство незаконности назначения Митяя. Собственные права для Киприана несомненны: «Яз божиим изволением и избранием великаго и святаго сбора и благословением и ставлением вселеньскаго патриарха поставлен есмь митрополит на всю Рускую землю, а вся вселенная ведаеть». Он нападает на князя и бояр: «Сице ли почли суть князь и бояре митрополии и гробы святых митрополитов? Тако ли несть кого прочитающаго божественая правила? Не весте ли, что пишеть?». И заключает: нарушение «священная и божественная правила блаженных отець наших» подлежит анафеме – «анафема да будеть».
Князь, по мнению митрополита, не имел никакого права на совершенные им действия – «ни годится князем казнити святителев: есть у мене патриарх, болший над нами, есть великий сбор, и он бы тамо послал вины моя…».
Киприан не понимает, почему Дмитрий Иванович отказывается стать верховным светским правителем всей православной Руси. «Князь же великий гадает двоити митрополию. Которое величьство прибудеть ему от гадкы? Хто же ли се пригадываеть ему?».
Относительно Митяя Киприаном выдвинуты следующие обвинения: «…как у вас стоить на митрополице месте черпець в танатии святительской и в клобуце, и перемонатка святительская на нем и посох в руках? И где се бещиние и злое дело слышалося?.. Коли слышалося преже поставления възлагати на кого святительскыя одежи, их же нелзе никому же носити, но токмо святителем единем? Како же ли смееть стояти на месте святительском? Не блюдеть ли ся казни божиа? А еще страшно и трепетно и всякиа грозы исполнено, еже створить: садится в святом олтари на наместном месте. Веруйте, братия, яко лучше бы ему не родитися!».
В своих великорусских сторонниках-монахах, не сумевших придти ему на помощь, Киприан разочаровался: «Вси ли уклонишася вкупе и непотребне быша?». Пусть миряне бояться князя, потому что у них есть семьи и имущество, им, «богатым», страшно это потерять, - ведь «и сам Спас глаголеть: “Удобь есть вельблуду сквозе иглинеи уши проити, неже богату в царьство небесное внити”. Вы же, иже мира отреклися есте и иже в мире, и живете единому богу, како, толику злобу видив, умолчали есте? Аще хощете добра души князя великаго и всей отчине его, почто умолчали есте? Растерзали бы есте одежи своя, глаголали бы есть пред цари не стыдяся! Аще быша вас послушали, добро бы. Аще быша вас убили, и вы святи. Не весте ли, яко грех людьский на князи и княжьский грех на люди нападаеть!».
За то, что с Киприаном сделали на Москве, все, кто как-то причастен его «иманию и запиранию, бещестию, и хулению», да будут отлучены от церкви и неблагословенны для него, «Киприана, митрополита всея Руси, и прокляти по правилом святых отец! И хто покусится сию грамоту сжещи или затаити, и тот таков».
Итак, великий князь Дмитрий Иванович, его бояре и Митяй – все отлучены от церкви, преданы анафеме и прокляты.
Киприан искренне, совершенно по детски изумляется тому, как относится к церковным святыням Митяй. Удивление и ужас в его словах. По складу ума Киприан был мистиком. Именно глубокая, искренняя вера давала ему силы и убежденность в собственной правоте. Киприан уверен в божественном наказании, которое постигнет всех, участвовавших в святотатстве. Он проклинает их не потому, что испытывает к ним ненависть, а потому, что они посягнули на основы православной веры, и он уже не может их не проклясть.
Самое интересное, что проклятье Киприана сбылось. Таковы факты. И объяснить это можно, не впадая в мистику. И князь, и Митяй, и бояре были верующими людьми, были воспитаны и жили в православном обществе. Поглумившись над митрополитом, они в собственном сознании обрекли себя на проклятье. Кроме того, церковь была одним из столпов того общества. Посягнув на авторитет церкви, они упали в глазах народа и в собственных глазах. Это не могло не повлиять на дальнейшие события.
Заканчивал Киприан свое второе послание обещанием ехать в Константинополь, «оборонитися богом и святым патриархом и великим сбором». А далее следует весьма любопытный пассаж: «И тии на куны надеются и на фрязы, яз же на бога и на свою правду». Куны – деньги, фрязы – генуэзцы. Киприан, следовательно, уже в июне 1378 г. знал или подозревал, что генуэзцы готовы «спонсировать» Митяя.
Сергий и Феодор ответили Киприану, но текст их ответа не сохранился. В октябре 1378 г. Киприан пишет своим корреспондентам короткое послание, в котором уверяет, что доволен ими, что все сомнения на их счет у него исчезли. Наверняка, и Сергий, и другие церковные иерархи узнали о том, что Киприан был схвачен и выдворен, слишком поздно, и не могли уже ничего изменить. А затем Сергий сделал все для распространения второго послания Киприана, несмотря на гонения, которым подверглись монахи-киновиты за чтение, хранение и переписывание Послания.
В этом же письме Киприан подтверждает свое намерение идти искать правду в Константинополь. Но отправился он в Византию только в середине зимы 1378/79 г. и прибыл туда весной 1379 г. Он, видимо, был осведомлен о событиях в Византии.
В мае 1373 г. в Греции Андроник (сын Иоана V) и Сауджи ( сын турецкого султана Мурада I) во время похода своих отцов в Азию составили заговор и начали захватывать области и города. Военные действия длились всего 6 дней. Потом восставших ловили. 29 сентября Мурад распавился с сыном и его сторонниками (Сауджи был ослеплен). И того же Мурад потребовал от Иоана V. Иоанн согласился. Но Андроника ослепляли неумело. Один глаз у него остался зрячим. Кроме того, Андроник был лишен права наследования престола и заточен с семьей в башню “Анема”.
Летом 1376 г. генуэзцы помогли Андронику бежать в Галату. И 11 июля 1376 г. началась осада Константинополя генуэзцами. Людей для войны Андронику дал и турецкий султан. Помогал царевичу и сербский правитель Марк Кралевич. 12 августа войска осаждавших ворвались в город. Три дня шли уличные бои. 15 августа Андроник утвердился на престоле и посадил отца и братьев в ту самую башню. В сентябре же 1376 г. он сверг с патриаршего престола и заточил в монастырь Филофея Коккина, а патриархом назначил Макария.
К новому патриарху пришли грамоты “с жалобою на облако печали, покрывшее их очи вследствие поставления митрополита Киприана, с просьбою к божественному собору о сочувствии, сострадании и справедливой помощи против постигшего их незаслуженного оскорбления.”[37] Вероятнее всего, автором этого цветистого послания был Дмитрий Константинович Нижегородский, писавший также и от имени Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича.
Известно, что, узнав о смерти митрополита Алексия, патриарх Макарий “тотчас пишет в Великую Русь ни в коем случае не принимать кир Киприана и своими грамотами ту церковь архимандриту оному Михаилу, о котором знал, что он находится в чести у благороднейшего князя кир Дмитрия, вручает ему, кроме рукоположения, всю власть над тою церковью и снабжает его грамотами, чтобы он прибыл сюда (в Константинополь - авт.) для поставления в митрополиты Великой Руси…”[38]
По прибытии в Константинополь, Киприан “и здесь нашел обстоятельства неблагоприятными для достижения своей цели” и вынужден был оставаться в томительном ожидании[39].
Однако, весной или летом 1379 г. Иоанн V с сыновьями бегут из башни Анема к Мураду I. Мурад в уплату за помощь потребовал с них ежегодной дани и ежегодного двадцатитысячного вспомогательного войска. 1 июля 1379 г. Иоан V вошел в город. К 4 августа он добился капитуляции своих противников. Андроник бежал в Галату, а патриарх Макарий был низложен на соборе.
Ничего не зная о переменах в Царьграде, летом 1379 г. из северо-восточной Руси в Византию почти одновременно отправились Дионисий Суздальский и Митяй со свитой. Перед этим, весной 1379 г. “по повелению княжю собрашася епископи”. Дело в том, что, согласно церковным правилам, епископа мог поставить не только митрополит – его могли также поставить другие епископы на соборе. И на Руси прецедент такого поставления епископа уже был. Митяй захотел сидеть на митрополичьем месте не “чернецом”, а епископом, чтобы спасти свой авторитет. Конечно, княжий печатник не мог доказать церковным иерархам великой Руси, что он более достойный претендент в митрополиты, чем Киприан. Но собрав их княжим велением, приведя их к княжьей воле, Митяй мог показать епископам, что только такого, как он, они и достойны. “Ни един же от них не дерзнул рещи супротив Митяю, но тъкмо Дионисий, епископ Суждальскый.” Дионисий, в отличии от других епископов, не явился на поклон к Митяю и не просил у него благословения по приезду в Москву. На собрании епископов Дионисий “помногу възбрани князю великому, рек: «Не подобает тому тако быти»”.
Дмитрий хотел поставить Митяя в епископы законным образом, с соблюдением всех норм. После отказа Дионисия князь мог бы настоять на поставлении Митяя, но цена этому епископству была бы такой же, как и цена его митрополитства. Поэтому Дмитрий не стал настаивать.
Узнав о намерении Дионисия ехать в Константинополь, Дмитрий посадил его под арест. Дионисий прибегнул к хитрости. Он пообещал не ходить в Константинополь без разрешения князя, и в поручители себе в этом назвал Сергия Радонежского. Такого поручительства оказалось достаточно, и князь его выпустил. Дионисий же, “не помедлив и недели сбежал по Волге в Константинополь”, “подставив” таким образом, своего поручителя. Весьма сомнительный, с этической точки зрения, поступок, который, к тому же, доставил Митяю удовлетворение: “Митяй же болшее оправдание себе и дръзновение стяжа, а на Дионисия поношение и негодование”. “Серьезная опасность… угрожала Сергиевой обители… Митяй прямо высказывал намерение разорить монастырь на Маковце“[40].
Москву Митяй покинул в двадцатых числах июля 1379 г., а уже 26 июля он переправляется через Оку. Провожали его торжественно, многочисленной была и его свита: шесть митрополичьих бояр, три архимандрита, два переводчика, один печатник, множество игуменов, попов, дьяконов, монахов, «и крилошане володимерьскыи, и люди дварные, и слугы пошлые митрополичи». Кромен того, с Митяем в Константинополь ехал посол московского князя «болший боярин» Кочевин-Олешинский.
Митяй тщательно подготовился к отъезду: «по всей митрополии с попов дань сбираше и рождественное и урокы и оброкы и пошлины митрополичи». Запасливый печатник увез с собой немалую казну и ризницу митрополичью. Но этого ему показалось недостаточным. Митяй выпросил у князя «хартии» - чистые листы пергамента, снабженные княжеской печатью, намереваясь, видимо, обратиться в случае нужды к ростовщикам, под княжескую гарантию.
Посольство пошло через Орду. Хан Тюляк (ставленник Мамая) дал Митяю ярлык на митрополию. Митяй, в ответ, обязался поминать хана Орды в молитвах перед Дмитрием Ивановичем. Посольство двинулось дальше, к Черному морю, вероятно, в Кафу, генуэзский город. Генуэзцы дали Митяю корабль, на котором он отправился к Константинополю. Но в Босфоре Митяй внезапно умер. Судно несколько дней оставалось в море, недалеко от Золотого Рога, так как послы не могли решить, к какому берегу им приставать. Дело в том, что в это время Константинополь очередной раз был блокирован с моря “друзьями” очередного претендента на императорский престол – генуэзцами. Наконец тело Митяя погрузили в барку, «привезоша его мертваго в Галату, и ту погребен бысть». То есть,Митяй был похоронен на принадлежащей генуэзцам земле.
После смерти Митяя «бысть в них (послах – авт.) замятня и недоумение». Скоро, однако, они решили в Москву посла не слать, назад без митрополита Великой Руси не возвращаться, а заменить Митяя другой кандидатурой.
То есть, по мнению верноподданных холопов Дмитрия Ивановича, ему было абсолютно все равно, кто будет митрополитом, только бы не Киприан. Мало того, сама идея, не спрося князя, по подложным документам, ставить кого-то случайного в митрополиты всея Руси, отлично характеризует отношение московских послов к своему князю, ко вселенскому патриарху, к русской митрополии и православию в целом. Заметим также, что константинопольская патриархия, таки поставившая на митрополичий престол совершенно случайного человека, полностью оправдала такое к себе отношение.
«И бысть промежи ими распря и разгласие: ови хотеша Ивана в митрополиты, а друзии Пимина». Архимандрит Иван Петровский «бысть пръвый общему житию началник на Москве», т.е. был главой первой в Москве киновии, соратником Сергия Радонежского и Дионисия Суздальского. Присутствие такого человека в свите Митяя можно объяснить только тем, что Иван был «молчальником» не только в монашестве, но и в вопросе о митрополии и митрополите и поэтому ничем не скомпрометировал себя в глазах князя и Митяя.
За Ивана стояли клирики, за Пимена – бояре (неудивительно, ведь он был архимандритом Переяславля Залесского – города князя Дмитрия). «И много думаше промежи себя, и яшася бояре за Пимена… а Ивана оставиша поругана и отъринуша и». Иван оскорбился и пригрозил, что «Аз, не обинуяся, възглаголю на вы, единаче есте не истиньствуете, ходяще!», т.е. обещал, что расскажет о готовящемся обмане. Его не сразу, но все же заковали «в железа» и заперли, а затем «написа грамоту на тои хоратие (с княжеской печатью – авт.), сице глаголющу: От великого князя Русского к царю и к патриарху. Послал есми к вам Пимена. Поставите ми его в митрополиты. Того бы единаго избрах на Руси, и паче того иного не обретох».
Новый вселенский патриарх Нил был избран только в июне1380 г., то есть русские послы прожили в Константинополе около восьми месяцев. Когда наконец вселенскую кафедру занял Нил, послы поспешили к нему со своей грамотой. «Явлена же бысть си грамота всему збору, ю же прочетше царь и патриарх, отвещаста Руси и рекоста: Въскую сице пишеть русскый князь о Пимене? А есть на Руси готов митрополит – Киприан, его же прежде давно поставил есть пресвященный Филофей патриарх. Того и мы отъпущаем на Русскую митрополию. Кроме же того иного не требуем поставити».
Тогда русские послы прибегли к надежному средству решения дел – взяткам: «россулиша посулы и раздаваша и сюду и сюду, тем едва утолуша всех».
И патриарх назначил разбирательство.
Киприан тоже явился к патриарху, «прося получить помимо Киева и Великую Русь»[41].
Тогда москвичам пригодились бумаги с княжескою печатью: «Русини же позаимоваша оною кабалою сребро в долг на имя князя великого у фряз у бесермен в росты… », так как собранной со всей Руси казны на серьезное разбирательство явно не хватало.
Разобравшись в чем дело, Киприан почти не защищается и не настаивает на своей правоте. Видимо, у него уже не осталось иллюзий относительно хода разбирательства и решения патриарха: “…и через несколько дней, придя в священный собор, он заявил, что пришел не для суда, а для того только, чтобы искать и получить, что назначил ему собор своим письменным деянием, если это окажется правильным; в противном случае он готов довольствоваться тою только частью, в которую поставлен, а от прочего уже отказался. Так он сказал и… тайно убежал, ни с кем не простившись”.[42] Киприан знал, что византийские церковные каноны требуют личного присутствия на суде обвиняемого. То есть, это бегство было попыткой сохранить за собой хотя бы литовскую митрополию.
Между тем, патриарху поступил донос о том, что Пимен – подставное лицо (возможно, автором доноса был архимандрит Иван). Видимо, столь вопиющий факт смутил даже подкупленный собор. Возмущенный неожиданным обстоятельством Нил, “призвав послов и поставив их перед собором, грозит произнести на них самое тяжкое и страшное отлучение. Они же, треклятые, не убояся бога за содеянные ими обманы и не страшась отлучения, утверждали, что и слова и дела их правдивы, и в доказательство принимали отлучение на свои головы.” “Треклятые” – очень удачное определение для московских послов. Так и видятся их нахально улыбающиеся лица – мокрому дождь не страшен! Они уже преступили все запреты, нарушили все законы, поэтому угрозы купленного ими же патриарха Нила им просто смешны.
Возникла заминка. Греки решили быть особо пунктуальными в следовании протоколу. Собор пригласил Феофана Никейского, одного из советников патриарха Филофея, хорошо посвященного в дело поставления Киприана митрополитом всея Руси. Заранее не предполагалось участие Феофана в соборе, и московских денег он не получал. Поэтому, несмотря на то, что патриарх лично дважды объяснял ему, что именно хочет от него услышать, Феофан ответил уклончиво, что поставление Киприана “считал и считаю каноническим. Если же архиереи, которые вместе со мною участвовали в его составлении, признают его незаконным и неканоническим, то я им не противоречу.”[43]
Тогда русские послы пустили в ход еще одно средство давления на собор – они пригрозили «латинами», то есть совсем недавно бравшими Константинополь генуэзцами.
В результате решение собора и патриарха звучало так: «Во-первых: рукоположить Пимена в митрополиты Великой Руси наименовав его и Киевским по древнему обычаю этой митрополии… во-вторых: митрополит Киприан должен быть изгнан не только из Киева, но и вообще из пределов Руси, поелику он получил эту церковь обманом и, как сказано, поставлен неканонически, еще при жизни законного митрополита… Но по снисхождению, имея в виду, что он ушел тайно и не находится налицо, дабы мог быть совершенно осужден по законам, постановляем, чтобы он оставался митрополитом только Малой Руси и Литвы… ».
«Если же митрополит Киприан скончается прежде него (Пимена – авт.), то он примет в свое управление и Малою Русь с Литвою и, подкрепляемый благодатию всемогущего бога, будет пасти тамошний христианский народ и один именоваться до конца своей жизни Киевским и всея Руси… А после него на все времена архиереи всея Руси будут поставляемы не иначе как только по просьбе из Великой Руси».
Таким образом, не отбрасывая до конца идею об объединениии двух митрополий, патриарх сделал Пимена законным наследником митрополии Малой Руси и Литвы при живом Киприане, хотя по анологичному обвинению Киприан только что был осужден!
Летом 1379 г. в Троицком монастыре произошло “чудо”- явление Богоматери Сергию Радонежскому. Интересно явное стремление Сергия распространить молву о явлении Богородицы и ее обещании оберегать монастырь. Это нетипичное для Сергия поведение (обычно он стремился либо скрывать происходящие с ним “чудеса”, либо объяснять их естественными причинами) можно объяснить желанием защитить свой монастырь, а также воздействовать на князя, убеждая его, что божья правда на стороне Сергия и его сподвижников.[44] Труднообъяснимый, на первый взгляд, поворот политики Дмитрия происходил в умело созданной мистической атмосфере, нагнетанию которой способствовала череда неудач, преследовавших князя.
Осенью1379 г. у Дмирия Ивановича умирает сын Семен. В этом же году, в декабре, неудачей кончается поход Владимира Андреевича и Андрея Ольгердовича на Литву. Кроме того, снова обостряются отношения с Ордой. Возобновляется выплата дани “по старине”, но Мамаю этого уже мало. Как известно из “Сказания о Мамаевом побоище”, ордынский эмир хочет не только принудить Русь к еще большей дани, но и изгнать князей, поселиться в лучших русских городах и жить там. Это программа окупации и колонизации русских земель. Для ее воплощения Мамай собирает огромную наемную армию.
И Дмитрия Ивановича начинает преследовать мысль о том, что сбывается проклятье Киприана. Это видно из того, что именно в этот период Дмитрий тратит огромные средства на церковное строительство, словно торопясь замолить свои грехи и тем умилостивить судьбу. У него появляется новый духовник – Феодор Симоновский, враг Митяя, сторонник Сергия и Киприана. В отсутствие Митяя князь попадает под влияние Сергия Радонежского и Феодора Симоновского.
8 сентября 1380 г происходит Куликовская битва.
На битву с Мамаем князь шел “хотя боронити своея отчины, и за святыя церкви и за правоверную веру христианьскую, и за всю Русьскую землю“.[45] То есть он выполнял программу патриарха Филофея, Киприана и Сергия Радонежского, которая оказалась единственным спасением от нашествия Мамая на Русь. Подтверждением этому может служить и то, что “после возвращения с Куликова поля Дмитрий Донской «милостыню многу в монастырь (Троицкий – авт.) дасть» ”[46]
В феврале 1381 г. “прииде весть князю великому, яко «Митяй твой умре, а Пимен стал в митрополиты.» Князь великии не въсхоте Пимена приати: «Несмь послал Пимена в митрополиты, но послах его яко единаго от служащих Митяю. Что же се сътворено есть, о них же аз слышу таковаа?!» И преже даже не поиде Пимен изо Царяграда на Русь, но единаче еще сущу ему в Цареграде в то время и медляшу ему, тогда князь же великий въсхоте приати Киприана митрополита, сущу ему в Киеве в ты дни, и посла по него игумена Феодора Симоновьского, отца своего духовнаго в Киев, зовучи его к себе на Москву. А отпустил по него о великом заговение. (то есть, 25 февраля – авт.)”.[47]
Киприан торжественно въехал в Москву на пасху, 23 мая 1381 г. “в самый праздник възнесениа господня”.
Позиция Киприана в первый год его пребывания на московской митрополии видна из его “Ответов” игумену серпуховского Высоцкого монастыря Афанасию. В этих ответах ясно видно стремление митрополита к упроядочению церковной жизни. Он добивается строгого разграничения функций белого и черного духовенства, соблюдения церковной иерархии, укрепления монастырской дисциплины: «В монастыре же, в мужеском или женьском никако же годится что мирьское деяти, но и воспоминание мирьских дел». «Исходящий же из манастыря без благословенна, не достоит иному игумену таковых приимати, занежа в том благочинье иноческое обесчестяется и устав разрушается». Он регламентирует финансовую деятельность монастырей и приходов, пресекая воровство и злоупотребления. Ведет борьбу с мирскими грехами священнослужителей – пьянством, обжорством, стремлением к личному обогащению: «Села и люди держати иноком не предано есть святыми Отци», «пагуба черньцем селы владети и тамо частая происхожениа творити». Киприан допускает церковное землевладение, смиряясь с ним как со свершившимся фактом, но, понимая, что управление имуществом и власть над людьми отвлекают от духовной деятельности и развращают, требует, чтобы монастыри управляли своими селами только через посредника-мирянина. Кроме того, Киприан стремится привести в соответствие с каноном взаимоотношения церковнослужителей с мирянами. Для этого он пишет подробные инструкции и разьяснения по поводу спорных моментов в исполнении церковных таинств и служб. В том числе, он пытается достичь такого положения, при котором каждый мирянин имеет постоянного исповедника, а не переходит от одного духовника к другому.[48] Заметим, что последним Киприан стремится закрепить, в том числе, положение духовника великого князя Феодора Симоновского, своего сторонника.
Сергий и «старцы» стремились сблизить Киприана с московским княжеским домом. Влияние «старцев» в Серпухове было очень велико. Владимир Андреевич привечал Сергия Радонежского. Кроме того, во главе личного княжеского «богомолья» — Высоцкого монастыря — стоял энергичный помощник Сергия, ставший доверенным лицом Киприана, игумен Афанасий. Так что вскоре по прибытию, Киприан вместе с Сергием крестил сына у князя Владимира Андреевича Серпуховского.
Литовские дела Киприана в период 1376-1382 гг. были не столь радужны. В 1377 г. умер Ольгерд. Судя по тому, как уважительно отзывается о литовском князе Троицкая летопись, которую редактировал Киприан, Ольгерд был опорой митрополита в Литве. После смерти Ольгерда между его родственниками началась борьба за литовский престол. Известно, что Киприан не поддерживал Ягайло. Мало того, приглашение Киприана в Москву предшествовало отстранению Ягайло от власти Кейстутом (октябрь 1381 г.). Это свидетельствует о совместных планах Дмитрия Ивановича, Киприана и Кейстута против Ягайло.
В декабре 1381 г. из Константинополя возвращаетсям Пимен. По приказу Дмитрия в Коломне его хватают и отправляют в ссылку в Чухлому. Все спутники Пимена понесли наказание – от ссылки до смертной казни.
Однако, у Киприана были слишком широкомасштабные для московского князя планы и стойкое неприятие к методам, которыми привык действовать Дмитрий. Призвание Киприана было для Дмитрия лишь вынужденной мерой, вызванной политической необходимостью. Одержав победу на Куликовом поле, Дмитрий больше не видел необходимости сдерживать свои амбиции. Он хотел править самовластно, не считаясь с мнением своих подданных и митрополита. Это вызвало недовольство москвичей. В Москве в 1382 г. складывается заговор с целью свержения Дмитрия Ивановича.[49] В момент, когда войско взбунтовалось против великого князя, Киприан был в Твери. Вероятно, зная, что Дмитрий Иванович вместе с Кейстутом собирается выступить против Ягайло, он убеждал Михаила Тверского присоединиться к походу или, хотя бы не мешать.
Киприан находился в двух шагах от своей мечты. Если бы Ягайло был повержен, Дмитрий Иванович, после смерти Кейстута, мог реально претендовать на власть во всей объединенной Руси. Но не сбылось… Киприан приезжает во взбунтовавшуюся Москву и видит, что во главе заговора, кроме московских бояр и духовенства стоят давние враги Киприана - генуэзские купцы-сурожане. Мало того – ясно видна пролитовская позиция многих мятежников, действующих в интересах Ягайла. Киприан, пользуясь авторитетом митрополичьего сана, пытается повернуть мятежников в нужное ему русло. Вряд ли он призывал их к повиновению московскому князю. Раз уж народ поднялся на бунт, то никто не принудит его усмириться просто силой авторитета, не давая ничего взамен. Скорее, Киприан пытался повлиять на выбор москвичами нового князя. Наверное, он предлагал кандидатуру Владимира Андреевича. Но сам Владимир Андреевич занял выжидательную позицию, не предпринимая активных действий. Хмельная от свободы Москва показала Киприану свое к нему отношение. Для простого московского люда, последние несколько лет воочию наблюдавшего “взаимоотношения” митрополии и княжеской власти, слово митрополита уже не имело никакого веса. Московским же церковным иерархам, за годы смуты в митрополии привыкшим к бесконтрольности, был не по душе порядок, который пытался установить Киприан. Именно поэтому они не вступились и позволили распоясавшейся толпе ограбить своего митрополита. Однако, Киприану удалось выбраться из восставшей Москвы вместе с женой Дмитрия Донского и его новорожденным сыном. Сергий Радонежский также “от Тохтамышева нахождения бежа в Тверь”[50]
В июле 1382 г. Ягайло захватывает Вильно при помощи тевтонцев. А 23 августа хан Тохтамыш приходит под стены Москвы. Уже 28 августа, при содействии суздальско-нижегородских князей, Тохтамыш вырезал мятежную Москву. Одними из первых были убиты священнослужители. После того, как татары ушли, князья Дмитрий и Владимир, со своими боярами, вернулись в Москву[51].
За это время Киприан съездил в Новгород и вернулся в Тверь. Возвращаться в Москву он не спешил. «Тое же осени бысть, сущу Киприану митрополиту на Тфери… князь же великий Дмитрий Иванович посла но него два боярина своя: Семена Тимофеевича да Михаила Морозова, - зовучи его на Москву к собе». Примерно в это же время, «тое же осени, князь великий Дмитрий Иванович послал по Пимина по митрополита и приведе его из заточения».[52] Интересно, что в Москву Пимена привезли уже после изгнания Киприана, причем привезли его не прямо из Чухломы, а из Твери, о чем свидетельствует Тверская летопись: князь Дмитрий «Пимена с честию приведе с Твери на Москву»[53].
В Твери, предчуствуя разлад с великим князем, Киприан пишет «Повесть о Митяе» - своеобразное предостережение Дмитрию Ивановичу от готового состояться решения сменить митрополита. До этого, в 1381 г. в похвальном слове митрополиту Петру Киприан мягко наставлял князя, рисуя благостную картину послушания князя Ивана, отца Дмитрия, митрополиту Петру. Теперь же тон Киприана меняется. В «Повести» он насмехается над своими недругами – Митяем, Пименом и продажным патриархом Нилом. Предостережение не помогло – князь высылает Киприана. Формальным предлогом могли послужить грамоты против Киприана и в защиту Пимена, которые отправлял на Русь патриарх Нил (хотя ранее известие о поставлении Пимена не помешало Дмитрию призывать Киприана на Москву). Таким образом, политика Дмитрия в очередной раз изменилась. Однако, Феодор Симоновский остался духовником Дмитрия. Вернувшийся из Константинополя Дионисий Суздальский (уже архиепископ Суздальский, Нижегородский и Городецкий) быстро восстановил хорошие отношения с Дмитрием Донским, а Сергий Радонежский по-прежнему крестил новорожденных княжеских детей. И только игумен серпуховского общежительского монастыря Афанасий по своей воле ушел вместе с Киприаном.
Таким образом, осенью 1382 г. Русь имела трех митрополитов: Галицкая Русь, захваченная Польшей, имела своего митрополита Антония; западная Русь, подвластная Литве, - митрополита Киприана; Великая Русь, вновь платившая дань татарам, - митрополита Пимена.
Но такое положение дел сохранялось недолго. Дионисий Суздальский, будучи в Константинополе, убедил патриарха, что поставление Пимена «есть зло для той церкви, ведущее к расколу, смуте и разделению… Он утверждал еще, что грамоты и посольские речи о Пимене – совершеннейшая ложь и выдумка, и говорил, что несправедливо было бы признавать архиереем лицо, рукоположенное благодаря стольким неправдам. Это заставило и святого оного патриарха сказать ему, что если Пимен поставлен с помощью такой лжи и обмана, то справедливость требует, чтобы он был низложен »[54].
Прибыв на Русь, Дионисий «…под видом исправления недугующей и бедствующей русской церкви коварно забирает в свои руки всю власть»[55]. Заручившись поддержкой великого князя, который, видимо, простил ему былой обман, Дионисий летом 1383 г. отправился в Византию для борьбы с Пименом. На этот раз он выступил в роли нового Митяя. Вместе с Дионисием едет Феодор Симоновский. Явившись к патриарху Нилу, архиепископ Дионисий вручил ему грамоты великого князя Дмитрия и других князей, содержащие обвинения против Пимена, а игумен Феодор засвидетельствовал, что власть в церкви по низложении Пимена должен получить, согласно великокняжеской воле, Дионисий. Послы настаивали на немедленном рукоположении Дионисия, патриарх же склонялся к долгому расследованию. От этого послы пришли в ярость и «излили на всех нас (патриарха и собор – авт.) поток многих ругательств с прибавлением насмешек, обвинений и ропота». То есть, Дионисий, учтя опыт Пимена, решил, что никаких денег на подкуп византийских мздоимцев не хватит, тем более, что главным аргументом в споре с византийцами является напор и грубая сила. Исходя из этого он и действовал.
Но согласия не было и среди самих послов, возникали распри, когда они, «разделенные на две, нередко три партии, представляя в одно и то же время противоречащие грамоты, обвиняя друг друга и восставая друг на друга… производили разделение и раздор.»[56]. Напрашивается предположение, что еще кто-то из послов захотел сделаться митрополитом всея Руси, раз уж все равно приехал в Константинополь.
Патриарх выполнил волю великого князя Дмитрия Ивановича, и митрополит Дионисий отправился на Русь. Интересно, что Феодор Симоновский задержался в Константинополе. Возможно, именно между Феодором и Дионисием возник “раздор”, на почве – “а почему это тебя в митрополиты, а не меня?” Митрополитства Феодор не получил, но… “Патриарх Нил… грамоты свои даде Феодору, честному архимандриту, строити монастырь Симоновский в патриарше имя… а митрополиту ничи, ни которыми делы, не повиноватися, ни владети митрополиту монастырем симановским ничем.”[57] и был поставлен в архимандриты. То есть Феодор подчинялся теперь только патриарху, и назывался “первопресвитером”. Такой власти, хотя бы и в рамках одного монастыря, на Руси еще никто не получал.
Цель уже оправдывает средства. 1384-1389
Весной 1384 г. «прииде изо Царяграда в Киев Дионисий епископ, его же поставиша в Цареграде митрополитом на Русь (выходит, на ВСЮ русь? – авт.); и помышляше от Киова ити на Москву, хотя быти митрополитом на Руси.»[58]
«И изнима его киовьскый князь Володимерь Олгердовичь, глагола ему: Пошел еси на митрополия в Царьград без нашего повелениа»[59]. Это доказывает, что Дионисий претендовал и на литовскую митрополию. В Киеве он собирался заявить о своих правах и передать Киприану вызов в патриархию для низложения. Киевский князь решил иначе. С согласия или при попустительстве Киприана, он арестовал Дионисия, и тот пробыл в заточении до самой смерти (15 октября 1385 г.).
Итак, совершенно незаметно, в круговороте политической борьбы, Киприан начинает действовать методами своих политических противников. Он больше не надеется на правду. Авторитет патриарха рухнул в его глазах еще в 1380 г. С тех пор он считает, что на земле над ним нет больше судьи. Киприан принимает от Дмитрия московскую митрополию, нарушая таким образом постановление вселенского собора. В 1382 г. он не пытается предотвратить избиение не вступившихся за него перед толпой московских священников. И, наконец, он позволяет (а, может быть, и приказывает) киевскому князю загубить своего бывшего сторонника, а теперь конкурента – Дионисия. Это уже поступки жесткого прагматичного политика, но не того идеалиста, каким был Киприан в начале своей карьеры.
Зимой 1384-85 г. в Москву приехал Феодор Симоновский. Той же зимой пришли посолы от патриарха. Они расследовали дело Пимена, признали все обвинения против него правильными “и извергли его из церкви”[60].
“…Пимен, изверженный из той церкви, бежал оттуда, сложил с себя монашеские одежды, надел мирские и, после долгих скитаний с места на место, достиг Царствующего града.”[61] Маскарад Пимена и его скитания объясняются понятным нежеланием встречаться со своими кредиторами-генуэзцами. Ведь долг Пимена Дмитрий Иванович так и не оплатил.
В Константинополе Пимену пришлось ждать возвращения патриарших послов, которые из Москвы поехали в Киев, дабы передать Киприану вызов патриарха. Киприан ехал в Константинополь неохотно: “Мне не хотелося от своих детий нигде бывати. Да что взяти! Хто мене в труд путный вложил в сее время? Господь пак да подаст ему (видимо, Киприан имеет ввиду патриарха – авт.) познати истину… А лживого человека и льстиваго бог объявить.”[62] Киприан уже не верит, что из этой поездки будет какой-то толк. Ему не хочется бросать важные дела, требующие его присутствия.
В это время Дмитрий Иванович предпринимает попытку сблизиться с Ягайло. Сохранились сведения о договорах 1384 г. Содержание первого таково: “Докончальная грамота великого князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Володимера Ондреевича с великим князем Ягайлом из братьею ево и со князем Скиригайлом и со князем Карибутом; и против того другая грамота великого князя Ягайла и братьи его Скиригайло и Карибута, как они докончали и целовали крест великому князю Митрею Ивановичю и брату его князю Володимеру Ондреевичу и их детем, лета 6902 году.”[63] Второй договор был предварительным и предусматривал брак Ягайло с дочерью Дмитрия Донского при условии подчинения литовского князя верховной власти князя московского и признания православия государственной религией Великого княжества Литовского.[64] К 1384 г. правящая верхушка Великого княжества Литовского осознала свою неспособность самостоятельно отстаивать целостность собственного государства. Они искали твердой опоры в своих соседях. Был выбор: либо Москва, либо Польша. Предварительные договоры с Москвой так и не были реализованы. Вместо этого в 1386 г. состоялась Кревская уния с Польшей.
Киприан возвращается на Русь только летом 1387 г. и сразу же окунается в политическую жизнь. В 1386 г. из Орды бежал старший сын Дмитрия Ивановича Василий. И “прибеже… в Подольскую землю, в Великыя Волохы к Петру Воеводе”[65] Он побывал и в Литве, т. к. осенью 1387 г. великий князь Дмитрий Иванович посылал “бояр своих старейших против сыну своему князю Василью в Полоцкую землю”[66] При содействии Киприана Витовт и Василий заключают тайное союзническое соглашение, и совершается обручение дочери Витовта, Софьи, и Василия. В 1387-88 гг. вокруг Витовта складывается антиягайловская коалиция, в создании которой принимает активное участие Киприан, тем самым отказавшийся от сотрудничества с Владимиром Ольгердовичем Киевским, принявшим власть Ягайлы.
В январе 1388 г. Василий возвращается в Москву, а с ним туда приезжают “князи Лятьские и панове, и Ляхове, и Литва”.[67] В более поздних летописях также указывается, что с князем Василем на Москву приехал и митрополит Киприан “и не приал его князь великий”[68]. То есть, Дмитрий опять не оценил проделанной Киприаном работы по объединению двух государств.
Между тем в Константинополе, в отсутствии Киприана, происходили очень интересные события. Феодор Симоновский, посланный в Византию великим князем Дмитрием с обвинениями против Пимена, неожиданно находит общий язык с митрополитом и бежит с ним из Константинополя на азиатский берег Босфора. Уговорам императора и патриарха вернуться они “не вняли, но, убежав к туркам и найдя у них поддержку, осыпали многоими ругательствами и царство и церковь”, а затем “со всею поспешностью пустились в путь, ведущий на Русь”[69]. Видимо, ни сил, ни терпения, чтобы выносить долее константинопольское издевательство над здравым смыслом у спорящих сторон уже не было. Возмущение творящимся в Константинополе безобразием примирило бывших врагов. Пимен даже рукоположил Феодора в архиепископы. Отныне Феодор был уже не первопресвитер Симоновский, а архиепископ Ростовский. При этом Феодор умудрился сохранить хорошие отношения с Киприаном.
Пимен вернулся в Москву 6 июля 1388 г. А в феврале 1389 г. в Константинополе сменился патриарх. Новый патриарх Антоний был давним сторонником Киприана. В тот же месяц в Константинополе было принято решение об окончательном (не требующем даже явки на суд) низложении великорусского митрополита Пимена и о восстановлении Киприана в звании митрополита Киевского и всея Руси: “а чтобы митрополитом Киевским и всея Руси был и именовался кир Киприан, который до конца своей жизни будет обладать ею и всем ее приходом… как настоящий архиерей всея Руси, не по имени только, но и на самом деле. Таковы будут и все после него митрополиты русские… И этот порядок пусть нерушимо соблюдается отныне и впредь во все веки.”[70]
13 апреля 1389 г., видимо получив извещение из Константинополя, Пимен, втайне от князя покинул Москву. Перед отъездом он запасся деньгами “церкви оноя богатсва многа събрал – ова убо от поставлений беззаконных, ова же от церковных митрополскых събраний ея епископий, и еще от священных приложений, и святительских ризниц – некая же и от некых взаемь взяв…” То есть, Пимен торговал церковными должностями, занимал у кого только мог и просто грабил собственные церкви. Видимо, на эти деньги Пимен расчитывал подкупить священный собор. Но напомнили о себе старые долги. Около Азова его корабль был взят на абордаж кредиторами-генуэзцами, которые конфисковали у Пименана все, собранное им на Руси.
Свое финансовое положение Пимен поправил за счет Феодора Ростовского, с которым повстречался в Кафе. Видимо, Пимен сумел убедить генуэзцев в том, что став митрополитом, он сумеет полностью расплатиться с ними. И генуэзцы начинают действовать в его интересах: Феодора хватают, грабят, сажают в тюрьму и пытают. А Пимен, с деньгами Феодора, едет дальше в Константинополь.
Но сразу по приезду явиться в патриархию Пимен не решился. Поэтому Киприан и вырученный им из кафинской темницы Феодор успели прибыть в столицу и подать на Пимена жалобу. Судя по дальнейшему поведению Пимена, пережитые потрясения сказались на его рассудке. Он трижды отказался явиться в суд, был осужден заочно и отлучен от церкви. Умер он 11 сентября 1389 г. в Халкидоне. 1 октября Киприан со спутниками уехал на Русь.
19 мая 1389 г., спустя месяц после бегства из Москвы Пимена, в возрасте 40 лет умер Дмитрий Иванович Донской. 6 марта 1390 г. Киприан явился на свою митрополию в Москву, “и преста мятежь в митрополии, и бысть едина митрополья Кыев, и Галичь, и всея Руси”[71]
В двух шагах от мечты. 1390-1400.
15 августа 1389 г. великим князем Владимирским, согласно завещанию Дмитрия Ивановича, стал 17-летний Василий Дмитриевич. Его права не для всех были бесспорны. Владимир Андреевич предьявил свои претензии на великокняжеский стол. Однако, именно Василия признала Орда - на вокняжении присутствовал «царев посол» Шихмат[72]. А конфликт с Владимиром, путем некоторых территориальных уступок, уладил Сергий Радонежский.
На западе Руси в это время было неспокойно. Недовольные политикой Владислава-Ягайло многие литовские князья практически начали войну против поляков и поддерживающих Ягайло литовцев. Во главе вооруженной оппозиции встал сын Кейстута, Витовт, пользующийся поддержкой немецкого Ордена и нового московского князя. В начале 1390 г. состоялась свадьба Василия Дмитриевича и Софьи, дочери Витовта. Венчал молодых митрополит Киприан.
Но и Ягайло не сидел сложа руки. В 1389 г. в Новгород приехал князь Симеон-Лугвений Олгердович. Он был принят новгородцами с честию и за эту честь дал брату своему королю Ягайлу следующую запись: "Так как господин Владислав, король польский, литовский, русский и иных земель многих господарь, поставил нас опекуном над мужами и людьми Великого Новгорода, то мы королю и Ядвиге королеве вместе с новгородцами обещались и обещаемся, пока держим Новгород в нашей опеке, быть при короне Польской и никогда не отступать от нее". Таким образом, митрополия всея Руси снова оказалась расколотой надвое. Кроме того, не было порядка и внутри церкви. Киприану пришлось решать все эти вопросы разом.
Летом 1390 г., вскоре после прибытия в Москву, Киприан в сопровождении двух митрополитов-греков, патриарших уполномоченных, Матвея Андрианопольского и Никандра Ганского, совершает поездку в Тверь для расследования многолетней вражды между тамошним епископом Евфимием Висленем и князем Михаилом Александровичем. В Твери Киприан был принят весьма торжественно. «И срете внук князя великаго, князь Александр, за 30 верст от града митрополита с бояры с великою честию. На другыи день болши сын князя великаго князь Иван срете его за 20 верст от града... И в день суботныи по вечерне срете сам князь великыи митрополита на Починце за 5 верст от града с бояры с великою честию»[73]. Три дня прошли в мирских и церковных празднествах. Торжественные службы в кафедральном соборе сменялись роскошными приемами в княжеском дворце, доверительными беседами Киприана с князем Михаилом. Целью приезда Киприана было удержание Твери в сфере своего влияния. Влиянию этому препятствовало, с одной стороны, стремление Ягайло подчинить себе Тверь, а с другой - распространение в городе ереси стригольников.
Состоялось судебное разбирателство по жалобам, поступившим на Евфимия. Судя по Никоновской летописи, собор, возглавляемый Киприаном, в первом рассмотрении не нашел оснований для отстранения Евфимия от сана. Киприан « ..повеле епископу Еуфимью пребыти просто, кроме священных, дондеже, еще истязав, размыслит». Однако, «князь велики же начя просити инаго». Киприан попытался сохранить Евфимия: «Много же смиряше и в любовь вводяше великого князя со владыкою его Суфимием, и не бысть мира и любви, по наипаче вражда и брань велиа воздвизашеся». Тверской князь обвинил Евфимия в каких-то новых и притом особенно тяжелых преступлениях: «... таже потом и ины многы клеветы сотвориша на Еуфимья владыку Висленя, тяжки зело и неудобоносимы и бысть вражда и брань люта зело, и по сем много смутися Киприян митрополит и не возможе вражды утолити и мира и любви сътворити»[74].
Похоже, что Киприан движение стригольников не преследовал, в отличие от армянской ереси, которую митрополит в одной фразе заклеймил как ересь, превосходящую по своей «гнусности» все остальные. И Евфимия еретиком он не признал (подробный анализ воззрений Евфимия изложен в книге А.И.Клибанова[75]).Киприан лишь, под давлением Тверского князя и бояр, убрал его с епископии, однако никак не стал наказывать и оставил жить при себе в Чудовом монастыре. На епископство же Киприан назначил инока Печерского монастыря Арсения. Однако, Арсений как пришел из Москвы с Киприаном, так и вернулся с ним в Москву, «бояся владычества приати во Тфери, виде бо тамо вражду и брань многу, и смутися и ужасеся»[76].
На соборе “бышя клеветы многы на Еуфимья владыку Тверскаго, вси возсташа нань клевещуще, и архимандриты, и игумени, и священницы, и иноцы, и боаре, и велможи, и простои“[77]. Таким образом, против Евфимия выступали в первую очередь властьимущие. Причем высупали единодушно. Следовательно, Арсений мог расчитывать на их поддержку. Однако, он отказывается от высокого поста, – значит не верит, что тверская знать сможет защитить его от гнева толпы. Налицо социальный конфликт между властью и простым людом, на стороне которого стоял Евфимий. Михаил Тверской пытался погасить народное недовольство при помощи авторитета митрополита. Встав на сторону Тверского князя, публично осудив как еретика и казнив Евфимия, Киприан мог бы этого добиться. Но он счел, что князь сам должен налаживать свои отношения с подданными и не захотел приносить Евфимия в жертву политической выгоде. Вынужденый все же снять Евфимия, Киприан не оставил нового епископа в Твери. Для поставления Арсения в епископы ему понадобился вторичный приезд в Тверь, в сопровождении двух греческих митрополитов и четырех русских епископов.
В начале 90-х гг. обострились отношения Москвы с Новгородом. Новгородцы отказали Киприану в «месячном суде» — праве пересмотра митрополичьим судом решений суда новгородского архиепископа во время совершавшихся раз в 4 года месячных поездок митрополита или его уполномоченных в Новгород с этой целью. Великий князь в это же время не мог добиться от Новгорода выплаты очередного «черного бора». "Взя розмирие князь Василий Дмитриевич с великим Новымградом, про грамоту, что записал Великий Новъгород, грамоту к митрополиту не зватися на Москву." В 1391 г. митрополит Киприан приехал в Новгород и две недели уговаривал граждан разорвать эту грамоту. Новгородцы отвечали одними устами: "Целовали мы крест заодно, грамоты пописали и попечатали и души свои запечатали". Митрополит говорил им на это: "Целованье крестное с вас снимаю, у грамот печати порву, а вас благословляю и прощаю, только мне суд дайте, как было при прежних митрополитах". Новгородцы отказались. Митрополит поехал от них с большим гневом и отлучил Новгород от церкви, а великокняжеское войско вступило в новгородские пределы. Не выдержав двойного натиска, Новгород уступил[78].
В 1391 г. Василий I отправился в Орду и купил там ярлык на княжество Нижегородское, которое незадолго перед тем выпросил себе в Орде же Борис Константинович. Присоединив в 1392 г. Нижний Новгород и Городец с помощью Орды к великому княжению, Василий Дмитриевич был заинтересован в том, чтобы связать их и в церковном отношении непосредственно с Москвой. Киприан отнял эти города у суздальского епископа и включил в свою митрополичью епархию. Оскорбленный епископ жаловался патриарху. Однако, явившиеся на Русь в 1393 г. патриаршьи послы окончательно решили дело в пользу митрополита[79].
Успехи Киприана и Василия Дмитриевича усилили и позиции Витовта в Литве. В 1392 г. в Белзе между Ягайло, Скиргайло и Витовтом заключается соглашение, суть которого – прекращение войны, раздел Литвы на сферы влияния и признание Витовта наместником Ягайлы в Литве. После этого в 1392-93 гг. войска Витовта и Ягайло уже совместно сражаются с Дмитрием-Корибутом и другими не признавшими соглашения князьями.
25 октября 1392 г. умер Сергий Радонежский. На Руси теперь не осталось церковных деятелей, столь же авторитетных, как Киприан.
Митрополит начинает восстанавливать привилегии, которыми пользовалась церковь при митрополите Алексии. Сохранилась договорная грамота великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Киприана 1392 г. «о домех о церковных, и о волостех, и о землях, и о водах, и о всех пошлинах о церковных»[80] Есть основания утверждать, что в 1402 г. митрополит добился от великого князя подтверждения целого комплекса княжеских уставов церкви и во время своих епархиальных объездов заботливо снабжал местное духовенство документами, подтверждающими церковные привилегии[81].
Киприан не забывал наблюдать и за практическим осуществлением этих привелегий. Известна его грамота, воспрещавшая любому князю «вступаться» в село Весьское, принадлежность которого владимирскому монастырю Рождества Богородицы Киприан доказывал, ссылаясь на «старые грамоты» великих князей[82]. Однако в целом дух стяжательства не был присущ Киприану. Митрополия при нем не получала ни значительных земельных пожалований от великого князя, ни богатых вкладов частных лиц и укрепляла свое экономическое могущество в основном за счет восстановления прежних привилегий[83]. Характерным для этой деятельности Киприана является приобретение им у великого князя богатой Карашской волости в Ростовском уезде. В замен князь получил митрополичий городок Алексин, который имел весьма большое значение для великого князя как одна из крепостей на Оке—тогдашней границе со степью.
Особое внимание уделял Киприан налаживанию внутрицерковных порядков. При нем продолжалось интенсивное распространение общежительного монастырского устава, был принят ряд мер для повышения «квалификации» духовенства, началось приведение русских богослужебных книг в единообразие путем сверки их с новейшими константинопольскими образцами. Киприан сам вновь перевел с греческого языка Служебник, и, несмотря на то что он не сделал обязательным для всех списывать именно с его Служебника, а заметил только в своей приписке: "Аще кто восхощет сея книги преписывати", тот должен не изменять в ней ни одного слова, ни одной даже черты, однако же известно, что с этого Служебника действительно снимались списки, дошедшие и до нас от XV в. Кроме того, из послания митрополита Киприана к псковскому духовенству известно, что он отправил в Псков верные списки литургии и других церковных чинопоследований: крещения, браковенчания, освящения воды 1 агуста, обряда православия, совершаемого в первую неделю Великого поста и обещал исподволь переписать и переслать и другие нужные книги. То, что делал Киприан для псковского духовенства, он мог делать и для других епархий, а тем более для церквей своей собственной епархии[84].Таким образом, он продолжал политику, начатую еще в 1381 г.
Около 1393 г. "... приехаша на Москву три татарина ко князю великому в ряд рядяшися и бише ему челом, хотяше ему служити, иже беша почестни и знакомитит двора царева, и восхотеша креститься…и позвониша во все колоколы, и собрася мало не весь град, и снидоша на реку Москву, ту сущу князю великому…и ту на реце Москве сам митрополит крести я…и наречени быша Онания, Озария, Мисаил, и бысть радость велика в граде Москве".
Символика имен, полученных татарскими вельможами при крещении, может быть объяснена по-разному. Согласно библейскому преданию во времена вавилонского пленения три юноши: Азария, Анания, Мисаил, взятые ко двору царя Навуходоносора вместе с пророком Даниилом, не подчинились приказу поклониться золотому идолу, были помещены в раскаленную печь, но не сгорели, спасенные ангелом. Смерть самого Навуходоносора означала закат его державы и близкое освобождение пленников. А Даниил, трактуя сыну Навуходоносора царю Валтасару явившиеся тому слова: МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН, предрек конец царства Вавилонского и "разделение" его на части.
Культ "трех отроков" был известен на Руси и до монгольского нашествия. Но никогда прежде мотив вавилонского пленения и его скорого окончания не был столь актуален, как после Куликовской битвы. Торжественное крещение трех татарских вельмож (при незримом присутствии четвертого имени Даниил - основателя династии московских князей) могло символизировать скорое окончание "пленения" и возрождение «царства русского». Вторая трактовка возникает при сопоставлении этого события со "Сказанием о Вавилоне-граде", составленным, по-видимому, между 1393 и 1408 гг. автором "круга митрополита Киприана". Сюжет сказания строится на доставлении тремя послами (греком, русским и грузином-обяжанином) царского венца Навуходоносора византийскому императору Василию. Венец необходим Василию как знамение, символизирующее православный характер его царства. Знамение дается "молитвами" трех "святых отроков" Анании, Азарии и Мисаила, могилы которых находятся в месте обретения двух царских венцов. Исполняет волю Божественного провидения патриарх, возлагая доставленные послами венцы на головы Василия и его супруги.
Мотив богоустановленной власти звучит в сказании предельно ясно, и обряд крещения знатных "выходцев" из Орды, проведенный лично митрополитом и подробно описанный в митрополичем своде 1408 г., сохранил для нас дату начала замены отчинной легитимности на легитимность богоустановленную[85].
Киприан в очередной раз показывает себя мастером “религиозной магии”. В этот же период Киприан восстановливает культ митрополита Петра. В «Повести о Петре» Киприан откровенно проводил параллель межу судьбой Петра и своей. Видимо, он верил в свою богоизбранность и заражал этой верой других.
Отношения Киприана с Константинопольской патриархией в это время безоблачны. Около 1398 г. Киприан организовал сбор и отправку крупной денежной помощи, «милостыни» в Константинополь. Главными пожертвователями выступили московский и тверской князья. Благодарный патриарх прислал в Москву и Тверь иконы византийского письма[86]. Когда Василий запретил поминать императора во время богослужений, патриарх Антоний написал великому князю письмо, убеждая его не противиться поминовению императора за литургией в русских церквах. Киприан добился возобновления поминания византийского царя. Свои тесные связи с патриархатом он старался использовать и для присоединения к русской митрополии митрополии галицкой. Киприан дважды, в 1392—1393 и 1397 гг., усиленно хлопотал об этом перед патриархом, но оба раза, несмотря на сочувственное отношение Константинополя к его притязаниям, вынужден был отступить ввиду того, что польский король, во владениях которого находилась значительная часть галицкой митрополии, поддерживал своего кандидата, некоего Иоанна, епископа Луцкого[87]. Впрочем Киприан уже не стеснялся брать силой то, что не дается по праву. С молчаливого согласия патриарха он включил в свою митрополию те епархии галицкой митрополии, которые находились под властью Литвы (Владимир, Холм, Туров), и даже сумел поставить своего епископа в одну из двух оставшихся епархий — Перемышль[88]. Единство русской митрополии поддерживалось Киприаном до конца его жизни. С этой целью он часто совершал длительные поездки по юго-западным епархиям.
В 1394 г., после смерти Бориса Константиновича (бывшего Нижегородского князя), оба племянника его бежали из Суздаля в Орду добиваться ярлыков на отчину свою -Нижний, Суздаль и Городец. Московский князь послал погоню, но их не поймали. С этого момента братья служат ордынским ханам, иногда получая от них ярлыки на княжение или небольшую военную помощь, что добавляло головной боли московскому князю.
В 1394 г. начинается военное противостояние Новгорода с Псковом. Этим, довольно длительным конфликтом, воспользовалась Москва, принявшая сторону Пскова.
В 1395 г. митрополит Киприан приехал в Новгород вместе с патриаршим послом и запросил суда. Новгородцы суда ему не дали, тем самым не подчинившись самому патриарху. Но, несмотря на это, при отъезде митрополит благословил владыку Ивана и весь Великий Новгород.
В том же году на берегах Терека Тохтамыш потерпел поражение от войск Тамерлана и вынужден был спасаться в Булгарии. Тамерлан, поставивший своей целью подрыв могущества Золотой Орды, стал методично уничтожать ее города, оставляя за собой выжженную землю. Великую Русь, которая составляла часть Тохтамышева улуса, ждала та же участь. Тамерлан вошел в русские пределы, взял Елец, пленил его князя, опустошил окрестности и двинулся на Москву. Но до Москвы он не дошел. Постояв в пределах Рязанского княжества 15 дней, Тамерлан 26 августа ушел обратно.
Согласно церковной легенде, дабы спасти Москву от нашествия, митрополит Киприан приказал перенести в Москву икону Владимирской Божьей Матери, "заповеде тогда всем людем поститься и молиться". После чего Тамерлану, якобы, приснился страшный сон, и он увел свои войска[89].
Несомненно, Киприан был талантливым организатором “чудес”. Он устроил пышное мистическое действо. 15 августа икону с великими почестями проводили из Владимира. Вся Москва, во главе с митрополитом встречала икону у стен города. В то же время, к войне были изготовлены как войска Василия Дмитриевича, так и войска Витовта, распустившего слух, что он идет на татар. Таким образом, митрополит всея Руси показал Тамерлану, что, напав на Москву, он будет иметь дело не с остатками тохтамышевых владений, а с силами всей православной Руси. Именно эта демонстрация единства православных князей послужила причиной “страшного сна” Тамерлана.
А затем Киприан инициировал утверждение нового общерусского праздника - Сретенья иконы Божьей Матери. Таким образом, утвердилась идея богоустановленной власти московского князя. За этим последовало включение благословения Киприана в качестве обязательной формулы в договорные грамоты Василия Дмитриевича с другими князьями.[90]
Витовт, распуствший слух, что идет на татар, узнав, что Тамерлан отступает, напал на Смоленск, захватил его и посадил в городе своих посадников. Старший из смоленских князей, Юрий, остался на свободе и в союзе с Рязанью начал борьбу с Витовтом. Борьба шла с переменным успехом. Московский князь и митрополит в этом конфликте встали на сторону Витовта.
В 1396 г. Василий вместе с Киприаном «ъде с Москвы в Смоленск видЪтися с тьстем своим Витовтом», праздновал здесь пасху и вернулся в Москву, а Киприан «оттоля идеть к Киеву и тамо пребысть полътора года». Когда рязанский князь снова вошел с полками в землю Литовскую и осадил Любутск, то Василий отправил к нему посла и отвел его от того города. Когда же осенью Витовт вошел в рязанские владения и пролил здесь кровь, как воду, по выражению летописей, и людей побивал, сажая их улицами, то из Москвы не было ему никакого препятствия, напротив, зять встретил его в Коломне, поднес дары и оказал большую честь.
Киприан тем временем развил бурную деятельность в Литве. Осенью 1396 г. в Киеве состоялась встреча польского короля Ягайла, Витовта и Киприана. Обсуждались проекты объединения сил Польши, Великого княжества Литовского и Московского княжества против Орды, а также возможности заключения церковной унии и включения в состав митрополии Руси Молдавии и части Болгарии. Однако, Ягайло отвечал уклончиво, к тому же патриарх Антоний в посланиях к Киприану и к королю назвал проект неуместным и требовал от Ягайла военной помощи Византии против турок и только после этого соглашался начать переговоры. Киприан так и не смог воплотились в жизнь свои грандиозные планы.
В 1397 г. оба князя, и московский и литовский, заодно требуют от новгородцев, чтоб те разорвали мир с немцами. Одновременно Витовт требовал от новгородцев, чтобы те поддались ему, т.е. действовал вероломно по отношению к своему зятю. И Василию это стало известно. Великий князь послал бояр и присоеденил к своим землям Вологду, Великий Устюг, Волок Ламский и Бежецкий Верх, пообещав защищать их от Новгорода..
В этом же году Киприан через специального посла пригласил в Москву Новгородского архиепископа Ивана. Вместе с владыкой в Москву отправились новгородские послы к Василию Дмитриевичу “мира ради”. Князь “миру не дал”. А Киприан отпустил в Новгород архиепископа и послов с честью и благословением. То есть, новгородцы требовали от князя возврата захваченных террторий и получили отказ.
Тогда в 1398 г. новгородцы послали войско в Заволочье и с минимальными потерями отняли все захваченные Москвой территории. Василий Дмитриевич был вынужден заключить с новгородцами мир “по старине”.
Тем временем Витовт стремится захватить власть в Московском княжестве. Для этой цели он использовал обратившегося к нему за помощью Тохтамыша.: «Похвалися глаголяще бе Витовт: пойдем и победим царя Темир Кутуя, взям царство его, посадим на нем царя Тохтамыша, а сам сяду на Москва, на великом княжении, на всей русской земли»[91]. В 1398 г. Витовт обещал помогать Ордену в завоевании Пскова, за что Орден обязался помогать Витовту в завоевании Великого Новгорода.
В результате, в начале 1399 г. резко ухудшились русско-литовские отношения. Москва начинает укреплять связи с Новгородом, Псковом и Тверью. Витовт посылает в 1399 г. в Новгород грамоту разметную (объявление войны).
В 1399 г. князь Семен Димитриевич (тот самый, сбежавший в Орду) напал на Нижний Новгород вместе с татарским царевичем Ейтяком, у которого было 1000 человек войска. 3 дня длился бой. Город сдался под слово Семена, что грабежей не будет. Однако, татары стали грабить. Семен оправдывался перед горожанами, что де он над татарами не волен. Потом пришло известие о приближающихся московских войсках, и Семен спешно отступил.
Наказан победой. 1399-1406.
Весь 1399 г. прошел для Руси под знаком войны с Ордой. Витовт собирал огромную армию для похода на Сарай и поставления Тохтамыша на трон. Василий Дмитриевич в этом походе не участвовал. Воспользовавшись тем, что основные силы Орды были отвлечены на Литву, он послал большую рать на Болгарию. Были взяты города: Болгары, Жукотин, Казань, Кременчук. Через три месяца армия возвратились домой с большой добычей.
В Киеве Витовт собрал огромное войско: кроме руси, литвы, жмуди и тохтамышевых татар здесь были полки волошские, польские и немецкие. Одних князей летописцы насчитывают до пятидесяти. 18 мая 1399 г. войско Витовта выступило в поход. Но только 5 августа армия достигла реки Ворсклы, где их уже встречали татары. За почти 3 месяца похода Витовт прошел чуть больше 300 км. С такой “мобильной” армией он дошел бы до Сарая ровно за год.
Переговоры с ханом закончились ничем и 12 августа начался бой, в результате которого истощенные тамерлановым разгромом татары Золотой Орды без особого труда разбили огромную армию, объединявшую силы почти всей Восточной Европы. Тохтамыш первый обратился в бегство и по дороге ограбил много литовских земель. Победители взяли весь обоз Витовта, который едва успел убежать с небольшй дружинй. Татары гнались за ним до самого Киева. Витовт долго не мог оправиться от разгрома. Ему пришлось отказаться от своих грандиозных планов. В 1400 г. Витовт заключил с новгородцами мир по старине. А на следующий год состоялась Виленская уния - формальная инкорпорация Литвы и ее владений в состав Польского королевства.
Итак, с 1390 г. Киприан - полновластный митрополит всея Руси. Его авторитет непререкаем. Его милости ищут, его советам внимают. Он, наконец, получает то, за что боролся всю предыдущую жизнь, - возможность воплотить в жизнь свою мечту о единстве Руси, основанном не на крови, а на общности интересов, на силе убеждения и дипломатическом искусстве. И ему многое удается. Собственно, со временем ему удается все, что он задумал.
Приведя к власти в Москве и Литве Василия и Витовта, Киприан добивается мира и сотрудничества между Москвой и Литвой. Совместная внешнеполитическая позиция союзников становится грозной реальностью для соседей. Разворачивает свою армию уже шедший на Москву Тамерлан. Витовт громит извечных врагов Москвы – рязанцев. Москва отнимает территории у непокорного Новгорода.
К 1396 г. Киприан настолько уверен в своих силах, что предлагает немыслимый еще за пять лет до того проект – унию с католической церковью в рамках своей митрополии. Битва на Ворскле – естественное продолжение этой идеи Киприана (вспомним состав войска Витовта.). Видимо, Киприан собирал земли как вокруг Литвы, так и вокруг Москвы ради будущего объединенного государства, во главе которого встал бы сын Василия - внук Витовта. Окрыленный своей идеей Киприан не учел только одного: московский и литовский князья были обычными людьми. Они хотели власти себе и сейчас. Самоотверженное служение идее грядущего объединения, столь естественное для митрополита, было им совершенно чуждо. Мечта Киприана рушилась у него на глазах. В 1398 г. испортились отношения Москвы и Литвы, а в 1399 г. “крестовый поход” Витовта закончился сокрушительным поражением на Ворскле.
Киприан вернулся в Москву. Теперь уже навсегда.
После 1400 г. политика Москвы изменяется. Кажется, что правят теперь не Киприан с Василием, а Алексий и Дмитрий Донской.
В 1401 г. Василий Дмитриевич посылает своих воевод искать князя Семена, его жену, детей и бояр. Воеводы отыскали жену Семена, княгиню Александру. Ее ограбили и привели вместе с детьми в Москву, где держали до тех пор, пока ее муж не покорился великому князю. Через пять месяцев бывший суздальский князь Семен умер.
В этом же году владыка новгородский позван к митрополиту Киприану в Москву для святительских дел, но задержан там и брошен в заточение на три года.
В то же время великокняжеские полки нежданно появляются в Двинской земле и берут ее всю “на щит”. Одновременно великий князь посылает своих людей в Торжок, где они захватывают двоих бояр новгородских и имение их, хранившееся в церкви.
Итак, Киприан сам совершает все то, что в свое время ставил в вину Алексию. Видимо, митрополит понял, что исполнить его мечту – объеденить Русь – может только беспринципная грубая сила. Именно на эту силу он теперь и делает ставку. И это срабатывает. Новгородцы заключают с московским князем новый договор на его условиях. В 1402 г. великий князь отпускает новгородских бояр, захваченных в Торжке, а в 1404 г. отпущен и владыка Иоанн. А около 1406 г. в Новгород приезжает князь Петр, брат Василия. В 1408 г. великий князь послал наместником в Новгород своего брата Константина.
Вспомним, что в 1389 г. происходит битва на Косовом поле. С 1386 г. в Армении и Грузии ведут завоевательную войну войска Тамерлана. В 1393 г. турки завоевывают Болгарское царство, родину Киприана. В 1394-1402 гг. султан Баязид I несколько раз блокирует и осаждает Константинополь, оказавшийся теперь островком в море азиатских и балканских турецких владений. В 1396 г. страшным поражением в Никейской битве оканчивается антиосманский крестовый поход, возглавленный венгерским королем Сигизмундом. Осажденная турками Византия оказывается в зависимости от католиков.
Киприан не мог отказаться от своей мечты, понимая, что теперь его митрополия остается единственным оплотом православия в мире. Но он действует теперь методами, соответствующими суровой средневековой реальности. С волками жить… Однако он до конца жизни не перестает верить в силу слова. Под его руководством начинает писаться первый общерусский свод московского происхождения[92]. В его основу легли: тверской великокняжеский свод 1305 г., московская летопись Ивана Калиты, летопись митрополита Петра, летописные записи Ростова и Владимира. Так же в летопись была включена и написанная самим митрополитом «Повесть о Митяе».
Официальная история, какой она должна быть, с точки зрения Киприана, – с таких позиций стоит оценивать Троицкую летопись. “На важнейшие события XIV—начала XV в. сводчик смотрит… с позиций своего патрона, митрополита Киприана. Именно поэтому полная лояльность по отношению к Василию Дмитриевичу соединяется в своде с довольно недоброжелательным отношением к его отцу — Дмитрию Ивановичу.”[93]
Особое отношение у Киприана к Ольгерду. Наверное, именно таким виделся митрополиту идеальный правитель Единой Руси, о которой он мечтал. “«Не толма силою, елико умением воеваше... во всей же братии своей Олгерд превзыде владыстию и саном, поне пива и меду не пиаше, ни вина, ни кваса кисла, и великоумство и въздер-жание приобрете себе». Это рассуждение о воздержании Ольгерда от вина, пива и меда приобретало особенно острый характер в связи с тем, что рядом с ним под тем же самым 6885 г. был помещен рассказ о сокрушительном поражении, понесенном русским (суздальско-московским) войском от татарского царевича Арапши на реке Пьяне и вызванном легкомыслием и невоздержанностью воевод: «А где наехаху в зажитъи мед или пиво и испиваху до пьяна без меры, ездять пьяни, по истинно за Пьяною пьяни».[94]”
Похоже, что сводчиком Троицкой летописи был не кто иной, как тверской епископ Арсений. На это указывает то, что летопись заканчивается 1408 г., когда умер Арсений, а также характер его отношений с Киприаном и Михаилом Тверским: “Рассказывая о том, как во время нашествия Едигея в 6916 г. Василий I попросил у тверского князя Ивана Михайловича помощи, а Иван Михайлович, «не хотя сего сътворити, ни изменити крестного целованиа и давного мира с великым князем», пошел к Москве «не в мнозе дружине» и не дойдя, вернулся в Тверь, летописец явно одобряет это «премудрое коварство»: «Ни Едигея разгнева, ни великому князь погруби. Се же створи уменски, паче же истински».”[95]
В Троицкую летопись было включена и прощальная грамота Киприана, написанная им за четыре дня до смерти. По завещанию эта грамота была прочитана у его гроба.
„Во имя святыа и живоначалныа троица, азъ грЪшныи и смиренный Кипрiанъ митрополитъ смотрихъ, яко постиже мя старость, въпадохъ бо въ частыа и различныа болЪзни, имиже нынЪ съдръжимъ есмь, человЪколюбнЪ отъ бога казнимъ, грЪховъ моихъ ради; болЪзнемъ на мя умножившемся нынЪ, якоже иногда никогдаже и ничтоже ми възвЪщающи, ино развЪ смерть и страшный спасовъ судъ, достойно разсудихъ, якоже въ завЪщанiи нЪкая потребная мнЪ отчасти писанiемъ симъ изъявити. Первое убо исповЪдую святую богопреданную апостольскую вЪру и православiа истинное благочестiе въ святую троицю и прочая апостольская священная повелЪша, святыя божiа церкве предаша цЪла и неподвижима того благодатно съблюдати, якоже исповЪдаетемъ моимъ написанно то и предахъ, внегда вначалЪ святитель рукополагахся по обычаю. И святымъ и благославнымъ и правовЪрнымъ царемъ христiанскымъ, и елици отъидоша сего житiа по моемъ поставлеши, и елици еще живи суть, всЪмъ вкупЪ подаю еже о святЪмъ дусЪ чистое прощеше, къ симъ же и святЪишимъ и вселенскимъ сущимъ патрiархомъ, иже преже преставльшимся, и еще живущимъ. Тако же и священнЪишимъ митрополитомъ всЪмъ преставльшимся, еще и живымъ, даю обычную любовь и послЪднее и конечное цЪлованiе и прощеше, и самъ того же прошу отъ нихъ получити. Благородному же и христолюбивому о святЪмъ дусЪ възлюбленному сыну моему, великому князю Василею Дмитрiевичю всеа Русiа даю миръ и благословеше и послЪднее цЪловате и съ его матерью, и съ его братьею, и съ его княгинею, и съ его дЪтми, и съ ихъ княгинями, и съ ихъ дЪтми. Такоже и всЪмъ великимъ княземъ рускымъ даю мирь и благословеше и послЪднее цЪловаше и съ ихъ княгинями, и съ ихъ дЪтми. Такоже и всЪмъ княземъ мЪстнымъ съ княгинями и съ дЪтми оставляю миръ и благословенiе. Такоже и боголюбивымъ епископомъ сущимъ подъ предЪломъ нашiа церкви въ Русской митрополiи, преже преставлывимся и еще живымъ сущимъ, даю имъ благословенiе и прощенiе и любовь, а отъ нихъ того же прошю и самъ получити. Священноинокомъ же и всему священническому чину и елици у престола господня служать, всЪмъ даю прощенiе и благословенiе и любовь. Благочестивымъ же княземъ великимъ и малымъ и всЪмъ прочимъ, преже преставльшимся въ лЪтехъ нашихъ, такоже даю прощеше и благословеше, и молюся господу богу да простить имъ вся съгрЪшеша, елика и ти, яко человЪци, съгрЪшиша. Бояромъ же великимъ и меншимъ и съ женами и съ дЪтми ихъ, и всему христiанскому народу оставляю миръ и благословенiе имъ. Инокомъ же всЪмъ вкупЪ, елици въ различныхъ мЪстЪхъ живуть, и всему причту церковному миръ оставляю и благословенiе. Аще ли же буду кого въ епитемью вложилъ, или невниманiемъ или пакы благословною виною, а не будеть поискалъ разрЪшенiа, и въ томъ забытьи учинилася смерть, или кого училъ буду, а онъ ослушался, всЪхъ имЪю о святЪмъ дусЪ разрЪшены и прощены и благословены, и молюся человЪколюбцу богу, да отпустить имъ. А понеже съчтохъ лЪта своя отнели въ митрополиты поставленъ быхъ, и обрЪтеся числомъ, яко тридесятое лЪто течеть къ приходящему мЪсяцу декамврию въ 2 день и толикимъ лЪтомъ прошедшимъ, аще кто будеть поропталъ на мя или пакы явно въсталъ отъ епископьскаго сану или отъ иноческаго, еще же и священничьскаго, или кто и отъ мирскихъ съвокупился будеть съ ними, и елици отъ нихъ познашася и пришедши къ мнЪ исповЪдаша и прiя прощеше и разрЪшенiе прощени суть и благословени отъ того часа, и да не вмЪнить имъ господь въ грЪхъ, но да отпустить имъ, а елици или стыдяся мене, или въ забытьи прiидоща, или въ небреженiи положиша, или опасаяся мене, или за скудость имъ ума, или ожесточившися вражьимъ навЪтомъ, всякъ, иже есть отъ священникъ или отъ инокъ, или мирстiи мужескъ полъ и женескъ, да будуть прощени и благословени, и да не вмЪнится имъ въ грЪхъ, зане то мое есть и въ мене преткнушася, и моея области то разрЪшити. Елици же възлюбиша насъ и помиловаша насъ, господа ради, въ нужахъ нашихъ и въ трудныихъ хоженiи нашихъ, и въ путехъ, и въ различныхъ въ земляхъ христоимени людiе, велможи, бояре, мужи и жены, да будуть и тiи прощени и благословени, и помиловани отъ бога человЪколюбца, да въздастъ имъ господь по сердцу ихъ. А душу свою и домъ святыа богородица приказываю о святЪмъ дусЪ възлюбленному сыну своему, великому князю Василiю Дмитреевичу всеа Русiи, как о ся попечалуеть, такоже и бояръ своихъ, и слугъ своихъ, и молодыхъ людей, отъ мала и до велика, какъ пожалуеть и поблюдеть. А миръ и благодать и прощеете отъ господа бога нашего Icyca Христа съ всЪми вами и мое благословенiе. А писана грамота cia у трехъ святитель, мЪсяца сентеврiа въ 12 день, индикта 15 лЪто 6915”[96]
В прощальной грамоте митрополит назвывает Василия князем всея Руси. И на смертном одре он не изменил своей мечте - Я всех прощаю, и прошу вас простить меня, но… я все делал правильно.
16 сентября 1406 г. умер митрополит Киевский и всея Руси Киприан. Уходя «в страну, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание», как и Алексий, Киприан не назвал кого-либо своим преемником.
Примечания.
1 Г.М. Прохоров Повесть о Митяе. Л., 1978. С.7.
2 Там же, с. 8-9.
3 Там же, с. 10-11.
4 Там же, с. 16.
5 Там же, с. 21.
6 Леонид архим. Киприян до восшествия на московскую митрополию. – Чтения в Обществе истории и древностей Российских, 1867, кн.2. - М., 1867, с.26.
7 Русская историческая библиотека, т.6, Прил., №24, стб.137-138.
8 Там же, №33, стб. 199.
9 Памятники древнерусского канонического права. Прил. №30, стб. 170.
10 ПСРЛ, т.27, Никаноровская летопись - М-Л; 1962, с. 69.
11 Приселков М.Д. Троицкая летопись. - М,1950, с.393.
12 Там же.
13 Полное собрание русских летописей, т. XV, вып. 1, стб. 105.
14 Там же, стб. 106.
15 Там же, непосредственно за сообщением о походе Литвы на татар.
16 Рогожский летописец// ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 106.
17 Там же, стб. 108.
18 Там же.
19 Типографская летопись. – ПСРЛ, т. XXIV, с. 130.
20 ПСРЛ, т. XV, вып.1, стб. 108-109.
21 Там же, стб. 109-110.
22 Там же, стб. 110.
23 Там же, стб. 110-111.
24 ПСРЛ, т. XI, с.45.
25 ПСРЛ, т. XV, вып.1, стб. 149.
26 РИБ, т.6, Прил., №30, стб. 171-172.
27 Там же, Прил., №33, стб. 203-204.
[28] ПСРЛ, т.XI, с.25.
[29] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. - М-Л; 1950, с.374.
[30] Житие преп. Сергия Чудотворца. Сообщил архим. Леонид. - СПб., 1885, с.130-132.
[31] Скрынников Р.Г. Возвышение Москвы, ч.2. (сетевая версия).
[32] Послания митрополита Киприана, II - см.Г.М.Прохоров Повесть о Митяе. Прил., с. 199, 200.
[33] Там же.
[34] Житие Сергия, с. 132.
[35] Послания Киприана, I, с. 195.
[36] Послания Киприана,II, с. 196, 201.
[37] РИБ, т.6, Прил., №30, стб. 173-174.
[38] Там же, №33, стб. 205.
[39] Там же, №30, стб. 173-174.
[40] Н.С.Борисов Русская церковь в политической борьбе XIV-XV веков, с.112.
[41] Там же, №33, стб. 175.
[42] Там же, №30, стб. 175-176.
[43] Там же, №30, стб. 177.
[44] Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV-XV веков. - Изд. МГУ, 1986, с. 112.
[45] ПСРЛ, т.XV, вып. 1, стб.139.
[46].Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV-XV веков, с.116.
[47] Повесть о Митяе, см.Г.М.Прохоров Повесть о Митяе. Прил., с. 224.
[48] См. Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV-XV веков., с.115.
[49] См. Быков А.В., Кузьмина О.В. Сожженная Москва. – История №35, 2000.
[50] Голубинский Е.Е. Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая лавра. - М., 1909, с. 66.
[51] Повесть о нашествии Тохтамыша. ПЛДР. – М., 1981, с.190-207.
[52] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 147.
[53] ПСРЛ, т. XV, стб. 442.
[54] РИБ, т. 6, Прил., № 33, стб. 209-212.
[55] Там же, стб. 211-212.
[56] Там же, стб. 213-214.
[57] ПСРЛ, т. XI, с.142.
[58] ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стб. 149.
[59] Там же.
[60] РИБ, т.6, Прил., №33, стб. 213-214.
[61] Там же.
[62] Послания Киприана, V, с. 204.
[63] Опись архива Посольского приказа 1626 г., с.35.
[64] Там же., с.34.
[65] ПСРЛ, т.XV, вып. 1, стб.152.
[66] Там же.
[67] Там же, стб.153.
[68] Там же, стб.444.
[69] РИБ, т.6, Прил., №33, стб.215-216.
[70] Там же, стб.225-226.
[71] ПСРЛ, т.1, вып.3. – Л; 1928, стб.537.
[72] ПСРЛ, т.XV, ч. 1, стб. 157.
[73] Казакова Н.А. Известия летописей и хронографов о начале автокефалии русской церкви.- Вспомогательные исторические дисциплины, вып. 15. - Л., 1983, с. 82-101.
[74] ПСРЛ, т XI, с. 125.
[75] Клибанов А.И. Реформационные движения в России. - М.,1960
[76] ПСРЛ, т XI, с. 125.
[77] Там же.
[78] Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. - Л.,1940, с. 162.
[79] Голубинский Е.Е. История русской церкви, т. 2, ч. 1. – М., 1900, с. 502.
[80] Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. - Пг., 1918, с. 452.
[81] Черепнин Л.В. Образование русского централизованного государства в XIV-XVвв.-М.,1960, с. 895.
[82] Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 417.
[83] ПСРЛ, т. VI, с. 151.
[84] Митрополит Макарий История Русской церкви. Т. 3, отдел 1, глава 3 (сетевая версия).
[85] Соловьев К.А. Великокняжеская легитимность второй половины XIV в.- Международный исторический журнал №2 1999 (сетевая версия).
[86] Покровский М.Н. Русская церковь с древнейших времен, т.1. – М., 1933, с. 136.
[87] Голубинский Е.Е. Указ. соч., т.2, ч.1, с. 539-540.
[88] ПСРЛ, т. VIII, с. 154.
[89] ПСРЛ, т. XI, с. 252.
[90] Соловьев К.А. Великокняжеская легитимность второй половины XIV в.- Международный исторический журнал №2, 1999 (сетевая версия).
[91] Шабульдо Ф.М. Земли Юго-Восточной Руси в составе Великого княжества Литовского. - Киев 1987, с.148.
[92] Я.С.Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV-XV вв.- Л, 1976, с.45.
[93] Там же, с 46.
[94] Там же, с.46-47.
[95] Там же, с. 47.
[96] Приселков М.Д. Троицкая летопись, с 462-464.
|
