Е.М. Ломизе

Константинопольская патриархия и церковная политика императоров с конца XIV в. до Ферраро-Флорентийского собора (1438-1499)

Оп.: Византийский временник, 1994 г., № 80. Cр. уния.

В литературе отношения Византии с Западной церковью при Мануиле II (1391-1425) и Иоанне VIII (1425-1448) представляются результатом политики императорского двора, в русле которой пассивно следовала патриархия. Эта трактовка событий имеет давнюю традицию: еще в XV в. Сильвестр Сиропул сетовал на "порабощение" церкви императором при подготовке объединительного собора. Впрочем, Сиропул пытался оправдать патриархию после случившегося во Флоренции позора. Нам же, ввиду активной оппозиции греческой церкви униатской политике Иоанна V (1354-1391) и Флорентийской унии, кажется сомнительным ее безразличие в ходе подготовки Ферраро-Флорентийского собора. Ниже мы рассмотрим те моменты его предыстории, которые позволяют проследить соотношение позиции патриархии и политики двора по вопросу об унии.

После 1378 г. раскол католической церкви изменил характер западной политики Византии, позволив отодвинуть вопрос о церковной унии на второй план. В сношениях с Западом Мануила II продолжала присутствовать идея унии церквей, однако в отличие от 60-х годов XIV в. конкретные пути ее движения не обсуждались. В византийских посольствах, шесть раз посещавших пап с 1391 по 1410 г., патриархия представлена не была. Свидетельства ее прямой реакции на эти посольства не сохранилось. Вместе с тем патриархия в эти годы трижды демонстрировала свое отношение к Западной церкви.

В 1397 г., когда польский король Ягайло, которому был подвластен ряд земель с православным населением, и митрополит киевский Киприан (1390-1406) предложили созвать на Руси собор для объединения Восточной и Западной церквей, патриарх Антоний IV (1391-1397) заявил, что такое дело подобает решать Вселенскому собору, и не на Руси, а в Константинополе. Таким образом, накануне поездки Мануила II по странам Западной Европы (1399-1402) патриарх настаивал на способе заключения унии, сформулированном еще в 1367 г. Иоанном Кантакузином в противовес политическому компромиссному подходу Иоанна V.

Отношение патриархии к Западной церкви обнаружилось также в миссиях Иосифа Вриенния на принадлежавшие латинянам острова Крит (1382-1402) и Кипр (1406-1412). Направленный в качестве "священнопроповедника" на Крит, Иосиф публично отстаивал православие, боролся с дисциплинарным разложением изолированного от патриархии греческого духовенства острова и в конце концов был изгнан венецианскими властями. В назначении человека такой репутации патриаршим местоблюстителем на Кипр, греческая церковь которого просила о восстановлении общения с патриархией, видно намерение последней уклоняться от компромиссов в отношении латинства. Найдя греческий епископат острова подчиненным латинскому и обязанным прежде поставления письменно подтверждать признание авторитета и учения Римского престола, Вриенний заявил о невозможности церковного единения с ними.

С устранением раскола в Западной церкви на соборе в Констанце (1414-1418) переговоры об унии снова приобрели конкретный характер. В Византии эта перемена совпала со строительством укреплений на Истме (1415), знаменовавшим охлаждение отношений с османами и с попыткой Мануила II укрепить свой контроль над церковью. Посол Мануила II Николай Евдемоноиоанн привез в Констанц предложения об унии, произведшие впечатление готовности греков немедленно подчиниться Риму. Патриархия в этом посольстве представлена не была. Из православных иерархов на соборе присутствовал лишь митрополит Киевский Григорий Цамблак, прибывший с литовским посольством во главе делегации западнорусского духовенства. Сделанные им в Констанце заявления обычно не увязываются с позицией Константинопольской патриархии, ибо поставлен он был на поместном соборе в Новогрудке (1415) без ее благословения при живом митрополите Киевском Фотии (1408-1431), за что патриарх Евфимий (1410-1416) изверг его из сана, отлучил и проклял.

Между тем отношение патриархии к Цамблаку не кажется однозначным. Сменивший Евфимия патриарх Иосиф II (1416-1439) снова рассмотрел дело Григория, результатом чего стали его близкие по тексту послания митрополиту Фотию и Московскому князю Василию III (1389-1425), а также дублирующие их послания Мануила II. Ведущую роль в этой переписке играл именно патриарх, письма которого содержали всю полноту информации, император же лишь кратко повторял основные их положения, отсылая к ним за деталями. В начале посланий следовали уверения в твердом намерении патриарха не давать "отслабы" Цамблаку. Далее кратко сообщалось о решении синода, подтвердившего анафему Цамблаку. И наконец, Фотию предписывалось "наборзе" ехать в Константинополь для очередного рассмотрения дела Цамблака, которого, как ожидалось, Витовт "отгонит" по требованию императора и патриарха. Необходимость этого уже третьего рассмотрения тщательно мотивировалась: "да в соборе подумаем о сущих тамо (в Литве. - ЕЛ.) христианах, како избавятся от отлучения и тягости..." "Аще не попечемся о сем, сами пресуд приимем о сем". В целом послания призваны были убедить Фотия в том, что он может ехать в Константинополь, твердо надеясь на угодное ему решение, чему в Москве, похоже, не очень-то верили, и не без причины.

Политическое влияние Витовта, который давал понять, что сам является инициатором поставления Цамблака и что, не будучи православным, мог бы вместо этого поставить епископа "от Рима" и подчинить ему русское духовенство, поддержка Цамблака западнорусским епископатом и выдвинутые при его поставлении обвинения против Фотия делали сомнительным благополучный для Фотия исход. Дополнительное основание для признания сана Цамблака, создавало стремление Витовта и польского Короля Ладислава, во владениях которых находились поддержавшие Цимблака епископии, достигнуть церковной унии - хотя бы локальной. В такой ситуации от Цамблака, человека из окружения Евфимия Тырновского, сторонника исихазма, автора двух антилатинских произведений, можно было ожидать достаточной твердости.

Изгнание Цамблака Витовтом и его "явка с повинной", на которых настаивали в Константинополе, были, похоже, лишь формальностью, призванной облегчить пересмотр дела. Ни Цамблак, ни Фотий в Константинополь не явились, но пересмотр тем не менее состоялся: на литургии, которую Цамблак служил в Констанце, присутствовали византийские послы, а следовательно, его сан к этому времени был уже признан патриархией. Это послабление было сделано лично для Цамблака и именно в связи с текущими обстоятельствами: после его смерти (около 1420 г.) патриархия восстановила единство Киевской митрополии под властью Фотия. Признав Григория Цамблака, помимо урегулирования кризиса в Киевской митрополии, патриархия обеспечивала присутствие в Констанце наряду с императорскими послами митрополита своей юрисдикции. Сам Цамблак в речи, обращенной к папе Мартину V (1417-1431) говорил, что выражает стремление к унии не только польского короля и литовского князя, но и "господина моего Константинопольского императора... а также патриарха этого города. При этом, в понимании унии он расходился с Евдемоноиоанном: и в обращении к папе, и приветствии отцам собора он говорил о необходимости соборного обсуждения расхождений между Восточной и Западной церквями, настаивая на принципах, лежавших в основе церковной политики Иоанна Кантакузина и Филофея Коккина.

В 1420 г. митрополит Фотий специально поехал в Новогрудок, чтобы принять участие в переговорах Витовта с византийским послом Мануилом Филантропином, который посетил Литву после переговоров об унии с императором Сигизмундом. Не исключено, что, подобно Цамблаку в Констанце, Фотий представлял здесь интересы не только своей митрополии, но и Вселенского престола.

Результатом посольства Евдемоноиоанна в Констанц стало прибытие в Константинополь осенью 1422 г. папского легата Антонио де Масса, которое совпало с осадой города турками и инсультом Мануила П. В этой нестабильной ситуации возросло влияние церкви, в авторитете которой, очевидно, нуждался младший император Иоанн VIII. Сперва он несколько раз переносил дату ответа на 9 глав Мартина V, а затем предоставил отвечать патриарху, предложения которого сводились все к тому же объединительному Вселенскому собору в Константинополе. В данном легату хрисовуле Иоанн VIIIитподтвердил слова патриарха.

С этого момента император признает соборное обсуждение разногласий с Римом условием церковного единения, а патриархия получает прямое представительство во всех переговорах об унии. В посольство 1426 г., описание которого у Сиропула повреждено, вошли упомянутые патриархом Григорием III(1443-1450) среди получивших папское благословение греческих иерархов Макарий Никомидийский и Евфимий; в посольство 1430 г. к Мартину V - игумен монастыря Пантократора Макарий Макри; в возвратившееся из-за смерти Мартина V посольство 1431 г. - игумен монастыря Ксантопулов Макарий Куруна; в посольство 1431-1433 гг. к папе Евгению IV (1431-1447) -игумен монастыря Продрома Иоасаф; в посольство 1433-1435 гг. на Базельский собор (1431-1449) - игумен монастыря св. Димитрия Исидор (впоследствии киевский митрополит). В последнем случае примечательна попытка патриарха опротестовать результаты посольства в связи с известием, будто Исидор в Базеле не принимал активного участия в переговорах.

С 1434 г. участие представителей патриархии в византийских посольствах на Запад становится нерегулярным. Церковь не была представлена в миссии 1434 г. к папе и в Базель. Из посольств начала 1437 г. в Базель и к Евгению IV только в последнее вошел игумен Исидор, который, однако, после своей миссии в Базель 1433-1435 гг. скорее пользовался доверием императора, чем патриарха. Впрочем, по возвращении эти посольства отчитались перед патриархом, и отчет вернувшегося из Базеля Иоанна Дисипата оказался особенно подробным. Такое снижение роли патриархии в византийских посольствах компенсировалось ее участием в работе с западными послами в Константинополе. Благодаря соперничеству папы и Базельских отцов в организации Вселенского собора с участием Восточной церкви именно туда перенесся в этот период центр тяжести переговоров об унии.

В 1434 г. на рассмотрение синода были предложены доставленные нунцием Христофором Гаратони предложения Евгения Г/. В 1435 г. официальную аудиенцию у патриарха получили послы Базельского собора, а в комиссию для переговоров с ними вошли многочисленные представители церкви: митрополиты Иоасаф Эфесский и Антоний Ираклийский, великий хартофилак, великий экклесиарх Сильвестр Сиропул и духовники Матфей и Григорий. Иоасаф Эфесский, великий хартофилак, и Исидор (вероятно, будущий митрополит Киевский) вошли затем в комиссию для редактирования предложенного базельскими послами декрета о созыве Вселенского собора. В 1437 г., когда окончательно решался вопрос о том, к кому поедет греческая делегация, к папе или отцам Базельского собора, отдельные аудиенции у патриарха получили папские и базельские послы.

Сказанное не означает, что противоречия между патриархией и двором по вопросу об унии после 1422 г. были исчерпаны. Сопротивление греческой церкви в первую очередь вызывало продиктованное прагматическими соображениями стремление Иоанна VIII перенести место проведения планируемого объединительного собора из Константинополя в Европу. Первая попытка такого рода была им сделана в 1426 г., когда, получив через легата Андрея Родосского весьма щедрые предложения Мартина V о проведении такого собора в Италии за его счет, Иоанн VIII было согласился на них, но, переговорив с патриархом, заявил легату на повторной аудиенции "нечто противоречащее прежним своим словам". Теми же предложениями было встречено в Риме византийское посольство 1430 г. Видя глубокую заинтересованность Мартина V в достижении унии с Восточной церковью, Иоанн VIII решил согласиться на проведение объединительного собора в Италии. Однако, прежде чем пойти на это, он созвал во дворце собор, чтобы заручиться согласием греческой церкви. Такое согласие он получил, хотя Иосиф Вриенний высказал тогда частное мнение против объединительного собора в Италии, да и сам патриарх неофициально продолжал высказываться за его проведение в Константинополе. Очевидно, под его давлением, уже решившийся на проведение объединительного собора на Западе Иоанн VIII, отвечая в 1433 г. на приглашение Базельских отцов вести переговоры об унии с ними, а не с папой, снова включил в свои предложения в качестве альтернативной возможности отвечавший чаяниям патриарха Вселенский собор в Константинополе. В 1434 г. Иоанн VIII счел необходимым принять сделанное Евгением IV ввиду нежелательного для него сближения Византии с Базелем предложение устроить объединительный собор в Константинополе, при том, что император оставался предрасположен к его проведению на Западе, а в переговорах об унии отдавал предпочтение Базелю перед папой. Уже через год Иоанн VIIIпересмотрел это решение.

Кроме того, перспектива проведения объединительного собора на Западе и противостояние папы и Базеля снова сделали для патриархии актуальным уточнение концепции планируемого собора. О разнице отношений императора и патриарха к этой проблеме свидетельствуют данные ими в 1433 г. поручения византийским послам на Базельский собор. Император, формулируя цель посольства, коротко говорил о "всеобщем Вселенском соборе для подготовки унии". Патриарх же давал подробную характеристику планируемого собора, оговаривая обязательность его решений для Восточной церкви свободой православной делегации на соборе, а также его представительностью и каноничностью, что фактически являлось требованием предварительного примирения Базельских отцов с папой. Те же требования гарантий свободы православной делегации на предстоящем соборе и полноты представительства Западной церкви на нем неоднократно выдвигались представителями патриархии в 1435 г. в ходе переговоров с базельскими послами в Константинополе. Послания в Базель императора и патриарха от 26 ноября 1435 г. снова демонстрируют различия в их подходе к переговорам об унии. Иосиф II, которому казались сомнительными полномочия собора, восставшего против папы, главным содержанием своего письма сделал требование присутствия на предстоящем соборе Евгения IV, в то время как император писал лишь о выборе места для объединительного собора. Императора волновали политические аспекты подготовки собора, патриарха - его содержательная сторона.

Таким образом, мы видим, что вопреки воспринятому Дж. Джиллем утверждению Сиропула, будто после 1430 г. послания Иосифа II на Запад лишь повторяли по содержанию императорские, греческая церковь продолжала играть самостоятельную роль в переговорах об унии. Иногда она формулировала свое отношение к обсуждаемым вопросам даже раньше императора. Так, в 1433 г. патриарх подписал свое поручение византийским послам в Базель почти на месяц прежде императора. В 1435 г. снова патриаршее послание Евгению IV явилось на свет за полмесяца до почти идентичного ему императорского. В этом случае текст, созданный в канцелярии патриарха, был затем воспринят императором. Только с 1436 г. патриаршие и императорские послания на Запад начинают систематически совпадать по тексту и по дате.

Итак, в отношении Константинопольской патриархии к переговорам об унии с Римом прослеживается сплошная преемственность со времени патриарха Филофея Коккина (1354-1355, 1364-1376) и до Ферраро-Флорентийского собора (1438-1439). Греческая церковь неизменно считала необходимым условием унии обсуждение догматических разногласий с Римом на Вселенском соборе в Константинополе. При Мануиле II патриархия была отстранена от переговоров об унии. В этот период она либо декларировала свое понимание унии в Константинополе, не вмешиваясь в сношения императора с Западной церковью, если те не носили конкретного характера (1391-1415 гг.), либо пыталась довести свою позицию до сведения латинян через голову императора, если дипломатия последнего начинала угрожать православию (1416-1422).

Неявный характер оппозиции греческой церкви западной политике Мануила II объяснялся рядом причин. Патриархия, не мыслившая своего существования вне империи, имела все основания серьезно относиться к политическим средствам ее спасения. Избегать острых столкновений со светской властью патриархию, очевидно, заставляла также забота о сохранении гражданского мира в Византии, являвшаяся одним из приоритетов ее политики при Иоанне V и после Флорентийской унии. На позицию патриархии, очевидно, влиял и укрепившийся при Мануиле II контроль государства над церковью.

При Иоанне VIII, когда требование Вселенского объединительного собора было признано императорской дипломатией, патриархия получила возможность активно влиять на ход переговоров об унии, однако оказалась вынуждена согласиться на проведение объединительного собора в Италии. Помимо приведенных причин, эта уступка объяснялась тем, что в XV в. в греческих церковных кругах с искренним убеждением признавались особые полномочия императора в отношении Церкви, одним из которых было право назначать место проведения Вселенского собора.