ХУАН ЛЬОРЕНТЕ

КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

ТОМ ВТОРОЙ

Статья первая ЖИЗНЬ И ХАРАКТЕР ЭТОГО ПРИНЦА

I. Вся Европа верит, что Филипп II пустил в ход испанскую инквизицию против своего единственного сына дона Карлоса Австрийского, принца Астурийского, предполагаемого наследника короны, признанного таковым под присягою представителями нации на генеральных кортесах, созванных в Толедо в 1560 году; инквизиторы сначала приговорили несчастного принца к смертной казни, но возникло разногласие в мнениях инквизиторов относительно рода казни, которая должна прекратить жизнь принца. Некоторые писатели дошли до того, что передают беседы на эту тему, происходившие между Филиппом II и главным инквизитором, между доном Карлосом и другими лицами, с такой уверенностью, как будто присутствовали при этих разговорах, и даже цитируют часть приговора, как будто читали его. Я не удивляюсь, что аббат де Сен-Реаль, Мерсье, Лангль и другие, так любящие придавать своим романам вид и характер подлинных историй, трактовали таким образом этот сюжет. Более всего меня удивляет Грегорио Лети. Как этот писатель (заявив, что не следует легкомысленно доверять рассказам о делах столь огромной важности) в конце концов мог принять всерьез вычитанные им неправдоподобные рассказы! Он рассказал об этом событии с такими подробностями, как будто был свидетелем мельчайших обстоятельств, сопровождавших его. Для меня истина есть единственная цель, которую я себе поставил, а потому я произвел всевозможные поиски в архивах верховного совета инквизиции и других местах, чтобы разыскать истину и поделиться ею; в этом я уверяю своих читателей. Я полагаю, что нашел правду об этом деле, и я смело заявляю своим читателям, что никогда не существовало ни судопроизводства инквизиции, ни ее приговора против дона Карлоса Австрийского. Было только мнение, высказанное против этого принца членами государственного совета, в котором председательствовал кардинал дон Диего Эспиноса, тогдашний фаворит короля. Этот человек был также главным инквизитором, что и породило молву об участии инквизиции в деле принца. Религиозные дела фламандцев и проект учреждения инквизиции в их стране играли также сначала роль в направлении общественного мнения; затем оказала влияние смерть графа Эгмонта [69], маркиза Горна [70], барона де Монтиньи, его брата, и маркиза Берга, которые были обезглавлены. Все они были крупными сеньорами Нидерландов. Двое первых были кавалерами ордена Золотого руна [71] и родственниками государей Европы; один был владетельным принцем третьего разряда в Германии.

II. Дон Карлос Австрийский потерял жизнь в силу словесного приговора, одобренного Филиппом II, его отцом; но святой трибунал не принимал в этом никакого участия. Этот факт мог бы меня избавить от дальнейшего изложения, так как я пишу не историю о политических событиях, происходивших в Испании, а лишь о том, что непосредственно касается истории инквизиции в Испании. Но ввиду того что почти все европейские писатели согласно утверждают, будто инквизиторы осудили дона Карлоса, я полагаю, что лучшим способом убедить всех в противном является раскрытие в подобных обстоятельствах фактической стороны дела.

III. Филипп II как отец имел право быть неумолимым. Однако я не могу одобрить его суровости, которая, мне кажется, оскорбляет природу. В каких бы преступлениях ни был повинен сын - разве пожизненное заключение не помешало бы ему совершать новые преступления? Но я твердо убежден, что смерть этого чудовища была счастьем для Испании. Я не обращаю внимания на то, что говорят некоторые пристрастные писатели, представляющие его молодым принцем с любезным характером, приписывающие ему качества, которых он никогда не имел, и отказывающие ему в тех, какими он обладал; эти писатели выдумывают его любовную интригу с мачехой, существовавшую только в воображении француза, возбудившего сомнения насчет добродетели королевы, честь которой не могла быть замарана ни малейшим пятном и смерть которой последовала от естественных причин, а не от яда. Филипп II был человек злой, лицемерный, бесчеловечный, хладнокровно жестокий и способный убить свою жену, если бы это было в его интересах или имелся бы какой-либо мотив к этому. Но эти черты характера Филиппа не доказывают, что он совершил подобное преступление по действительной или вымышленной причине. Этой причины не существовало, и королева Изабелла никогда не давала ни малейшего повода подозревать ее. Она не писала любовных записок к дону Карлосу, не посылала ему писем через доверенное лицо, не говорила с ним наедине. Французские авторы, известные своей разумной и осторожной критикой, как, например, президент де Ту [72], старательно уклонились от засорения истории неуместными пустяками. Но романисты и поэты не побоялись приписать Филиппу сомнения, будто бы возникшие относительно добродетели французской принцессы, достойной всякого уважения. Я нарисую портрет дона Карлоса по подлинным и достоверным документам; тогда можно будет увидеть, согласно ли мое утверждение с истиной.

IV. Дон Карлос родился в Вальядолиде 8 июля 1545 года. Он потерял свою мать Марию Португальскую, принцессу Асгурийскую, через четыре дня после своего рождения. Карл V, его дед, совсем не видал его до 1557 года, когда он отрекся от престола и удалился в монастырь св. Юста в Эстремадуре. Когда Карл V, проезжая через Вальядолид, увидал своего внука, дону Карлосу уже исполнилось двенадцать лет. Неправда, что Карл V воспитывал этого принца и влиял на его характер. Как это могло быть, раз император в самые ранние годы дона Карлоса бывал в постоянных разъездах по Германии, Фландрии, Италии и Франции? Правда, император во время своих путешествий старался отыскать хороших наставников для своего внука. Эти факты не противоречат друг другу, так как юному принцу было девять лет, когда его отец в Коронье готовился отплыть в Англию, и Карл V написал из Германии письмо от 3 июля 1554 года, в котором (среди других учителей, назначаемых для внука) упомянул об Онорио де Хуане, валенсийском дворянине, камергере императора, одном из величайших гуманистов своего века, впоследствии епископе Осмы {Отец Кирхер скопировал это письмо в своем труде, озаглавленном Политический образец христианского государя.}. Дон Карлос не любил ученья. Доказательство этого имеется в письме его отца из Брюсселя от 31 марта 1558 года, в котором Филипп II благодарит учителя за старание, прилагаемое им, чтобы внушить своему ученику вкус к чтению и укрепить в нем начала нравственности. Он предписывает держаться того же плана и прибавляет: "Это должно продолжаться по-прежнему. Хотя дон Карлос не получает от этого Той пользы, какую можно было бы извлечь, оно не будет тем ие менее безрезультатно. Я уже писал дону Гарсии, чтобы он обращал внимание на выбор тех, кто видит и посещает принца. Было бы лучше, чтобы его приохотили к учению, чем ко многому другому" {Кирхер скопировал все это письмо в вышеназванном труде.}. Филипп с давнего времени составил себе плохое мнение о характере сына; он был осведомлен, что этот принц для забавы собственноручно резал кроликов, которых ему приносили с охоты, и, по-видимому, наслаждался зрелищем их судорог и агонии. Фавиан Эстрада писал, что это было замечено послом Венеции {Эстрада. Декады фландрских войн. Декада 1. Кн. 7.}.

V. Между Францией и Испанией разгорелась война, и в августе 1558 года все было готово к битве, но началось обсуждение условий мира на тайной частной конференции в аббатстве Корпан. Полномочные представители заключили предварительный договор. Одна из статей этого договора гласила, что дон Карлос женится, когда достигнет совершеннолетия, на Изабелле, дочери Генриха II, короля Франции. Принцу было тогда тринадцать лет, а принцессе двенадцать, так как она родилась 2 апреля 1546 года. Это обстоятельство, в связи с соблюдаемым в то время обычаем опубликовывать предварительные пункты мирного договора лишь в момент его заключения, опровергает все сказанное о любви юной двенадцатилетней принцессы к тринадцатилетнему принцу. Этот факт тем более невозможен, что она не видала даже его портрета и что до нее доходили весьма невыгодные отзывы о его воспитании. Карл V отметил, что его внук обнаруживает порочные наклонности. Их можно приписать воспитанию, полученному от дяди и тетки. Дядей был Максимилиан [73], король Чехии [74], а затем император, женатый на Марии, сестре Филиппа II; а теткой была Хуанна Австрийская, вдовствующая королева Португалии. Этим двум родственникам Филиппом II была поручена забота о сыне во время путешествий короля, он назначил их также правителями королевства. Они много занимались здоровьем и физическим воспитанием дона Карлоса, но пренебрегали подавлением его буйных наклонностей и целиком возложили заботу о формировании его характера на дона Гарсию Толедского, брата герцога Альбы, его гувернера, на дона Онорио де Хуана, его учителя, и на доктора Суареса Толедского, его первого раздаятеля милостыни.

VI. Тайные прелиминарии мирного договора привели к окончательному договору, заключенному в Камбре 8 апреля 1559 года. В этот промежуток времени произошло очень важное событие. Мария, королева Англии, жена Филиппа II, умерла 17 ноября 1558 года. Этот монарх стал свободным в тридцатидвухлетнем возрасте, когда его сыну дону Карлосу было едва четырнадцать. Генрих II, король Франции, решил улучшить участь своей дочери, отдав ее в жены королю Филиппу II. Последствия показали, что он был прав, так как Филипп II прожил с того времени сорок восемь лет {Не сорок восемь, а тридцать девять лет (с 1559 по 1598). (Примеч. ред.)}, что заставило бы принцессу долго ожидать короны. Итак, в двадцать седьмом пункте договора условились относительно брака Изабеллы с Филиппом II, и не было более речи о секретной статье, установленной в прелиминариях. Все, что говорилось об отвращении юной Изабеллы к Филиппу, не только пустая, но и неправдоподобная выдумка, потому что испанский король был не стар, хотя часто говорят противоположное. С другой стороны, надо думать, что принцесса ничего не знала о проекте ее брака с принцем, который еще не мог быть ее супругом по причине малолетства.

VII. Помолвленные были обвенчаны в Толедо 2 февраля 1560 года. Дом Франсиско де Мендоса-и-Бовадилья, кардинал-архиепископ Бургоса, дал им брачное благословение. Дон Карлос, королевский сын, был посаженым отцом, вдовствующая государыня португальская, сестра монарха, - посаженой матерью. Тогда были созваны генеральные кортесы королевства. Члены собрания присягнули на верность дону Карлосу 22 февраля и признали его наследником короны отца. Королева Изабелла не могла присутствовать на этой церемонии, потому что через несколько дней после свадьбы заболела оспой. Дон Карлос также захворал (на четвертый день) перемежающейся лихорадкой вскоре после приезда королевы в Испанию. Эта болезнь не помешала ему прогуливаться верхом и присутствовать на собрании кортесов в день принятия присяги, однако из мемуаров, оставленных современниками, явствует, что он был худ, слаб и бледен. Это обстоятельство лишает его мнимый портрет цветущего вида и делает сомнительным воображаемое путешествие, совершенное им, по словам Сен-Реаля и Мерсье, навстречу королеве до Алькала-де-Энареса. Филипп II чувствовал себя хорошо в тридцатилетнем возрасте, и королева не могла отказаться от блеска трона ради слабой или несуществовавшей склонности к принцу, лицо которого носило отпечаток бледности и болезни. С другой стороны, ей приходилось заниматься собственным положением, которое подвергало ее опасности навсегда потерять красоту.

VIII. Выздоравливая, королева, несомненно, узнала о небрежном воспитании принца, о его моральных качествах и нестерпимой надменности. Ей стало хорошо известно, что он дурно обращался со своими слугами и на словах и в поступках, что в сердцах и гневе он ломал все, что ему попадалось под руку. Вероятно, она была осведомлена и о том, как вел себя принц в день принесения присяги с почтенным герцогом Альбой. Ему был поручен церемониал открытия заседаний кортесов; множество хлопот, связанных с поручением в торжественный день, заставило его забыть подойти к дону Карлосу, когда тот должен был приносить присягу. Его искали и нашли, но юный принц, разгневанный, оскорбил его так сильно, что тот готов был потерять должное уважение. Отец принудил его извиниться, но это уже не имело значения: они всю жизнь смертельно ненавидели друг друга.

IX. Ни в одном из рукописных мемуаров, которые я мог достать, я не вычитал ничего, что указывало бы хоть на малейшую вероятность существования нежной склонности принца к королеве. В них не встречается абсолютно ничего, что могло бы породить мнение авторов повестей и романов. Время для обвинения их во лжи прошло, но они злоупотребили статьей предварительных соглашений 1558 года, которой, надо думать, принц никогда не знал. Все сказанное ими о портретах недостоверно; дон Карлос не мог влюбиться в королеву, не видя ее. Не более правдоподобно, чтобы это чувство родилось в его сердце во время приступов перемежающейся лихорадки.

X. Королева еще выздоравливала, когда принц уже поправился. Король послал его в Алькала-де-Энарес, дав в провожатые дона Хуана Австрийского, его дядю, и Алессандро Фарнезе, наследного принца Пармского, его кузена. При нем были также гувернер, учитель и священник, о которых я говорил, дворяне и необходимые слуги. Король имел намерение укрепить здоровье сына путешествием, в котором он дышал бы более чистым воздухом и жил бы среди полей, совершенно освободившись от стеснений придворного этикета. Монарх желал также, чтобы сын приохотился к учению, так как успехи его были так малы, что он не знал еще латыни; дон Онорио де Хуан, видя его отвращение к изучению другого языка, кроме родного, давал ему до сих пор уроки только по-испански.

XI. 9 мая 1562 года дон Карлос, будучи семнадцати лет от роду, упал с лестницы своего дворца. Он прокатился по нескольким ступеням и получил ранения в разных частях тела, главным образом в спинном хребте и в голове; некоторые казались смертельными. Король, узнав об этом случае, поехал к принцу на почтовых, чтобы оказать ему необходимую помощь. Кроме того, он приказал всем архиепископам, епископам и другим высшим духовным лицам, а также всем капитулам молиться Богу о выздоровлении сына. Полагая, что сын находится уже при смерти, Филипп II велел принести тело блаженного Диего, францисканского бельца, заступничеством коего, как говорили, Бог творил великие чудеса. Тело блаженного было возложено на тело дон Карлоса; с этого момента дон Карлос стал чувствовать себя лучше; это приписали покровительству св. Диего, который был вскоре канонизован по ходатайству Филиппа II. Я должен заметить, что принц пользовался уходом очень известного доктора Андреа Басилио, королевского медика, уроженца Брюсселя. Заметив, что раны и контузии, полученные доном Карлосом в голову, вызвали накопление значительного количества жидкости, доктор считал смерть неизбежной, если оперативным путем не освободить от этой жидкости больного. Андреа Басилио вскрыл череп, выпустил оттуда жидкость и спас больного. Принц, однако, выздоровел не вполне. Он остался подвержен болям в голове и страданиям, которые не только препятствовали ему прилежно заниматься, но и причиняли иногда расстройство в мыслях, что делало его характер еще более невыносимым. Неужели все это превосходное предрасположение для возбуждения нежного чувства в сердце добродетельной принцессы?

XII. Дон Карлос вернулся ко двору в 1564 году, избавленный от своих учителей. Филипп II вознаградил дона Онорио де Хуана, назначив его епископом Осмы. Твердое благочестие и мягкость характера этого прелата так пленили сердце дона Карлоса, что разлука между учителем и учеником не прервала дружбы и доверия, которые принц питал к епископу. Доказательство этого находится в его письмах, которые дают невыгодное представление о его дарованиях и образованности. Заметно, что он часто оставляет фразы неоконченными, вследствие чего получается не то, что он хотел выразить. Одно из своих писем к прелату он заканчивал следующими словами: "Я кончаю, 23 января 1565 года; ваш величайший, который исполнить все, что вы от меня потребуете, принц..." Вот полный текст другого его письма: "Моему учителю епископу. Мой учитель. Я получил ваше письмо в лесу. Я здоров. Бог знает, как я был бы восхищен посещением вас вместе с королевой {Это намек на путешествие, которое королева предприняла в Байонну для беседы с своей матерью о политических делах лиги. Оно происходило в 1565 году.}. Дайте мне знать, как вы на это смотрите и сколько это будет стоить. Я съездил из Аламеды в Буитраго, и это мне понравилось. Через два дня я ездил в лес; теперь через два дня я вернулся сюда, где я нахожусь со среды до сегодняшнего дня. Я здоров, я кончаю. Из деревни 2 июня. Мой лучший друг, которого я имею в мире, я исполню все, что вы потребуете; я, принц". Он кончает теми же словами другое письмо, писанное в Иванов день; конец его очень походит на варварский жаргон {Кирхер. Кн. 2. Гл. 2.}.

XIII. Этот принц был так привязан к епископу, что выхлопотал у папы бреве, разрешившее ему пребывать в Мадриде полгода, чтобы пользоваться его обществом. Недомогания дона Онорио помещали ему воспользоваться этим разрешением. Они стали так часты, что свели его в могилу. Этот епископ употребил свое влияние на принца, чтобы преподать ему добрые советы, что обнаруживается в написанных к принцу письмах. Принц никогда не оскорблялся этой вольностью и, по-видимому, принимал эти советы как должное; но его поведение не отвечало этому. Без малейшей сдержанности он предавался порывистости своих страстей. Можно привести бесконечное число анекдотов, которые это доказывают. Необходимо передать некоторые из них, чтобы вывести из заблуждения тех, кто одобряет восторженные отзывы, расточаемые талантам и благородству дона Карлоса Сен-Реалем, Мерсье и другими.

XIV. Однажды принц был на охоте в лесу Асека. Он так разгневался на дона Гарсию Толедского, своего гувернера, что подбежал к нему, желая его поколотить. Этот сеньор, опасаясь, как бы не нарушить должного принцу уважения, спасся бегством и успокоился только в Мадриде, где Филипп II даровал ему некоторые милости, чтобы заставить забыть оскорбление, нанесенное ему принцем. Дон Гарсия, боясь новых инцидентов, умолял короля соблаговолить принять его отставку. Монарх согласился на это и назначил на его место Руи Гомеса де Сильву, принца Эволи, герцога де Франкавилью и де Пастрана, графа де Мелито. Этот сеньор также подвергался самым неприятным сценам вследствие неистовых приступов гнева, которым предавался дон Карлос {Кабрера. Мудрость Филиппа II. Гл. 28.}.

XV. Дом Диего Эспиноса (впоследствии кардинал и епископ Сигуэнсы, главный инквизитор и член государственного совета) был председателем совета Кастилии. Он выгнал из Мадрида комедианта Сиснероса, когда тот собирался представлять комедию в аппартаментах дона Карлоса. Принц, узнав об этом, потребовал от Эспиносы приостановки высылки Сиснероса до конца представления. Не получив благоприятного ответа, он побежал за ним во дворец с кинжалом в руке. Вне себя от гнева, он публично оскорбил его, сказав: "Как смеет этот попишка мне противиться, мешая Сиснеросу исполнять то, что я желаю? Клянусь жизнью моего отца, я хочу вас убить!" Он и поступил бы так, если бы некоторые гранды Испании, которые присутствовали при этом, не встали между ними и если бы председатель не решил удалиться {Ван дер Гамен. История Филиппа II С 115; Кабрера История Филиппа II. Кн. 7. Гл. 22}.

XVI. Дон Альфонсо де Кордова, брат маркиза де ла Навы, камергер принца, спал в своей комнате. Однажды случилось, что он не тотчас проснулся на звонок дона Карлоса. Тот в ярости вскочил с постели и хотел выбросить его в окно. Дон Альфонсо, опасаясь нарушить при сопротивлении уважение к принцу, поднял крик. Сбежались слуги. Камергер отправился тогда в аппартаменты короля, который, узнав о происшедшем, взял его на службу к себе {Кабрера. Гл. 28.}.

XVII. Принц часто манкировал почтением, которое должен был питать к возрасту и сану принца Эволи. При разных обстоятельствах он просто давал оплеухи слугам. Однажды его сапожник принес очень тесные сапоги. Принц велел изрезать их на куски и изжарить и принудил несчастного сапожника съесть это жаркое. Тот так расхворался, что боялся умереть. Принц выходил по ночам из дворца, вопреки советам не делать этого. Его поведение вскоре стало так беспорядочно и скандально, что представлялось сомнительным, способен ли он к браку и сохранила ли его голова рассудок, необходимый для управления государством по смерти его отца {Ван дер Гамен Жизнь дона Хуана Австрийского. Кн. 1, параграф немного спустя (росо despues). Кабрера и Кампана в цит. местах.}. Кто мог бы думать, что королеве неизвестны эти многочисленные и публичные сцены? Если признать, что она была об этом осведомлена, как скорее всего и было, то неужели можно еще серьезно думать о наличии какой-то склонности с ее стороны к дону Карлосу?

Статья вторая ПРЕСТУПЛЕНИЯ ДОНА КАРЛОСА

I. В 1565 году принц дон Карлос задумал тайно совершить путешествие во Фландрию, вопреки воле своего отца. В этом проекте ему помогали его камергеры, граф де Гельвес и маркиз де Тавара. Он имел намерение взять с собою принца Эволи, своего гувернера, не сообразив, что он был личным наперсником короля. Принц желал его общества, чтобы подумали, что он путешествует с согласия отца. Льстецы добыли ему сумму в пятьдесят тысяч экю и четыре костюма для выезда из Мадрида. Они были убеждены, что принц Эволи, раз начав это путешествие, вынужден будет его продолжать; в противном случае от него попросту отделаются. Но ловкий политик, каким был принц Эволи, расстроил проект удачными приемами, о которых говорит Кабрера в Жизни Филиппа II.

II. Епископ Осмы, наставник принца дона Карлоса, узнав о его дурном поведении и распутстве и получив тайные приказания монарха, решил употребить влияние, которое он имел на сердце этого принца, чтобы вернуть его на истинный путь. 10 мая 1566 года епископ написал ему длинное письмо, которое было напечатано фламандцем Кирхером {Кирхер Кн. 2. Гл. 11.}. Он давал наставления, как вести себя в отношении министров, короля, его отца, а также предсказывал неисчислимые бедствия, которые легко может повлечь за собою поведение, не соответствующее этим наставлениям. Однако епископ был осторожен и даже косвенно не давал понять, что принцу в данном положении его советы необходимы. Принц читал письмо со всеми знаками внимания к тому, что исходило от этого уважаемого прелата. Но он не последовал ни одному его совету.

III. Дон Карлос мало воспользовался уроками своего бывшего учителя и дал волю своей вспыльчивости, когда в 1567 году узнал, что его отец назначил герцога Альбу губернатором Фландрии. Когда этот вельможа явился откланяться принцу, тот сказал, что король напрасно назначил его на губернаторство, которое скорее приличествовало бы наследнику престола. Герцог отвечал, что король, несомненно, не желал обременять принца этой заботой и хотел оградить его от опасностей, которые он встретил бы в Нидерландах среди раздоров, возникших между крупными сеньорами. Этот ответ, который должен был бы успокоить дона Карлоса, еще больше вывел его из себя. Он вытащил кинжал и, собираясь вонзить его в герцога, сказал: "Я вам помешаю отправиться во Фландрию, потому что проткну ваше сердце прежде, чем вы уедете". Герцог избежал первого удара, отступив несколько назад. Принц в еще большей ярости продолжал нападать на него, и герцог не нашел другого средства избежать опасности, как схватить дона Карлоса и сжать его в своих руках. Несмотря на неравные силы, ему удалось приостановить бешеные попытки нанести удар; герцог держал принца почти в неподвижном состоянии. Однако дон Карлос все еще хотел действовать кинжалом. Во время этой возни произошел шум в комнате. Прибежали камергеры. Принц выскользнул из рук герцога и заперся в своем кабинете, поджидая исхода сцены, который мог быть неприятным, если бы его отец был уведомлен о случившемся {Эстрада. Декады фландрских воин Декада 1. Кн. 7}.

IV. Пороки дона Карлоса не могли убить в душе Максимилиана II, императора германского, его дяди, и императрицы Марии, его тетки, чувство любви, которое они всегда выражали со времени его детства, они знали его неспособным на зло. Эти государи задумали женить его на своей дочери Анне Австрийской. Эта принцесса была известна дону Карлосу с раннего детства, потому что она родилась в Сигалесе, в Испании, 1 ноября 1549 года. Филипп II согласился на этот брак и уведомил об этом императрицу, свою сестру. Несомненно, опасаясь причинить несчастье своей племяннице, если время не изменит характера и нравственности дона Карлоса, испанский монарх применил свою обычную медлительность в исполнении этого проекта. Можно также думать, что он разделял опасения насчет неспособности сына к браку. Не так дело обстояло с юным принцем. Узнав о проекте брака, он воспылал страстным желанием жениться на своей кузине как можно скорее. Для успешного осуществления этого он снова составил преступный план отправиться в Германию без согласия отца, надеясь, что его присутствие в Вене обяжет императора устранить все затруднения. С этой мыслью он занялся осуществлением плана и нашел помощь у принца Оранского [75], маркиза Берга, графов Горна и Эгмонта и барона Монтиньи, глав фландрского заговора. Я принужден включить также дона Карлоса в число жертв этого заговора {Кабрера. История Филиппа II Кн 7. Гл 28}.

V. Поведение дона Карлоса и черты его характера дали повод архиепископу Россано, папскому нунцию, написать кардиналу Алессандрии, что "принц Астурийский обладает невыносимым высокомерием и распущен в своих нравах; его рассудок слаб; он капризен и упрям; с полным основанием можно сказать, что он совсем морально не владеет собою и что с ним случаются приступы безумия" {Эстрада. Декады фландрских воин Декада 1. Кн 7.}. Надо игнорировать все эти факты, чтобы допустить рассказы Сен-Реаля и других писателей о мнимых любовных отношениях королевы и этого принца.

VI. Маркиз Берг и барон Монтиньи отправились в Мадрид в качестве депутатов фландрских провинций. Они были посланы для урегулирования пунктов, относящихся к учреждению инквизиции в этой стране и к другим обстоятельствам, вызвавшим смуту среди жителей. Маргарита Австрийская [76], герцогиня Пармская, побочная сестра короля, была тогда правительницей Нидерландов и дала согласие на это путешествие. Депутаты заметили, что дон Карлос был всецело занят вышеупомянутым проектом, и постарались укрепить в его мозгу решение осуществить план. Они предложили ему помочь отправиться в Германию для исполнения задуманного. Для этих предложений нужен был посредник, и они обратились к камергеру короля Вандому. Он обещал принцу объявить его независимым владетелем Фландрии, лишив гражданского управления принцессу Маргариту и военного герцога Альбу, если принц дарует свободу религиозных убеждений. Грегорио Лети говорит о письме дона Карлоса к графу Эгмонту, которое было найдено в бумагах герцога Альбы и послужило причиной того, что этот губернатор велел обезглавить обоих графов - Эгмонта и Горна. Он не мог подвергнуть той же участи принца Оранского, потому что тот уже бежал. Между тем косвенными путями старались наказать в Испании маркиза Берга и барона Монтиньи, которых заключили в два отдельных замка.

VII. Хотя два последних вельможи предложили юному принцу денежную помощь для путешествия, он не принял ее, так как рассчитывал достать деньги сам; сделанные им попытки в этом направлении помогли раскрыть заговор. Он написал почти всем грандам Испании, прося их поддержки в задуманном предприятии. Он получил благоприятные ответы. Большинство их содержало, впрочем, условие, чтобы это предприятие не было направлено против короля, его отца. Адмирал Кастилии (потомок королевской фамилии по прямой мужской линии) не удовлетворился этой предосторожностью. Таинственное молчание, которым было окутано это мнимое предприятие, и знание безрассудства принца заставили его подозревать, что план мог быть преступным. Чтобы устранить опасность, он передал монарху письмо его сына, когда дон Карлос уже все открыл дону Хуану Австрийскому, своему дяде, который сообщил тотчас об этом Филиппу II. Некоторые лица заподозрили, что в план заговора входило убийство короля. Но письма доказывают, что дело шло лишь о попытках получить деньги. Дон Карлос доверил это дело Гарсии Альваресу Осорио, своему лакею, который был его сообщником. Он поручил ему дать устные разъяснения относительно того, чего не было в посылаемых письмах. Наперсник сделал несколько поездок для исполнения поручений своего господина в Вальядолид, в Бургос и в другие города Кастилии. Принц не получил всех денег, на которые он рассчитывал, и написал из Мадрида 1 декабря 1567 года письмо к Осорио, контрасигнированное Мартином де Гастелу, его секретарем. Он писал, что получил только шесть тысяч дукатов по всем обещаниям и векселям, пущенным в оборот в Кастилии, и что ему нужно шестьсот тысяч для предполагаемого предприятия, что для этой цели он посылает ему двенадцать бланков, подписанных им на один и тот же срок, чтобы он заполнил их именами и фамилиями лиц, которым их вручит. В то же время принц приказывал ему отправиться в Севилью, где он мог бы продолжать начатые попытки и использовать эти письма {Ван дер Гамен. Жизнь Дона Хуана Австрийского. Кн 1, где имеется копия писем.}.

VIII. По мере того как у дона Карлоса появлялась новая надежда на получение денег и на осуществление путешествия, в душе он предавался еще более преступным планам. Еще не наступил день Рождества 1567 года, как он задумал ужасный план лишить жизни своего отца. Он готов был действовать без предусмотрительности, без всякого плана и без разумения. Этим он показал, что его предприятие исходило скорее от помешанного человека, чем от злодея и заговорщика. Он не обладал достаточной силой, чтобы хорошо хранить тайну, и не принимал никаких мер предосторожности против опасности, которой он себя подвергал этой попыткой. Филипп II был в Эскуриале, а вся королевская семья в Мадриде. Она должна была здесь исповедоваться и причащаться в воскресенье, 28 декабря, в день вифлеемских младенцев. Этот обычай был установлен при дворе для получения юбилейной [77] индульгенции, даруемой испанским королям папами. Дон Карлос исповедался в субботу 27 декабря у своего обычного духовника Диего де Чавеса, доминиканца (который был потом духовником короля). Принц вскоре рассказал нескольким лицам, что, объявив духовнику о намерении погубить человека, облеченного высоким саном, он не получил отпущения грехов, потому что не обещал отказаться от своего проекта. Дон Карлос обратился за тем же к другим монахам, но встретил отказ. Тогда он решил потребовать, чтобы брат Хуан де Товар, настоятель доминиканского монастыря Аточа (atocha - дрок), дал ему на следующий день неосвященную гостию. Он хотел уверить присутствующих при церемонии, что он причащается, подобно дону Хуану Австрийскому, Алессандро Фарнезе и остальным членам королевской фамилии. Настоятель легко распознал, что имеет дело с безумным. Убежденный в этом, он спросил принца, кого он хочет погубить, прибавив: если бы он знал, какой ранг имеет это лицо, то этого, возможно, было бы достаточно, чтобы не отказывать в его требовании. Это предложение со стороны настоятеля было очень смело, но он поступил так, чтобы принудить принца назвать человека, к которому он питал столь большую вражду. Результат соответствовал ожиданию настоятеля. Несчастный дон Карлос не поколебался назвать объектом своей ненависти того, кто дал ему жизнь. Такое же заявление он сделал дону Хуану Австрийскому, своему дяде. Один из приставов комнаты принца, который был свидетелем-очевидцем и вместе с тем деятельным участником этого дела, дал о нем точный отчет. Так как этот документ крайне важен и не был напечатан, я дам его копию, когда буду говорить об аресте принца, при котором этот пристав также присутствовал.

IX. Попытки Гарсии Альвареса Осорио в Севилье велись так активно, что он в скором времени достал много денег. Дон Карлос, узнав о его успехе, решился пуститься в путешествие в середине января 1568 года и предложил дону Хуану, своему дяде, сопровождать его, как было обещано. Дон Карлос сообщил Ему свой проект, как только придумал его, не сообразив за отсутствием достаточного ума, что дядя мог не соблюсти тайны и что он подвергает себя большой опасности, делая ему это секретное сообщение. То, чего следовало опасаться, случилось на самом деле. Дон Хуан не преминул тотчас же дать отчет королю о своих разговорах с его сыном. Дон Карлос надавал много обещаний своему дяде, который, со своей стороны, ответил ему, будто готов все исполнить, но опасается, что путешествие не осуществится вследствие представляющихся опасностей. Дон Хуан уведомил короля обо всем этом. Монарх был еще в Эскуриале. Он обратился за советом к нескольким богословам и юрисконсультам, чтобы узнать, может ли он по совести продолжать притворяться и делать вид, что ничего не знает, чтобы таким путем способствовать осуществлению путешествия своего сына. Мартин д'Альпискуэта (прославившийся под именем доктора Наварро, потому что он родился в королевстве Наварра) был в числе тех, с которыми советовался Филипп II. Он выступал против предложения о предоставлении дону Карлосу возможности уехать. Он говорил, что обязанностью каждого государя является предотвращение гражданских войн, которые могут возникнуть в результате подобного путешествия, когда верноподданные Фландрии, вероятно, вступят в борьбу с мятежниками; ведь история представляет этому несколько примеров, как то имело место в последний раз при Людовике XI [78], короле Франции, когда он, будучи дофином, наследником Карла VII, своего отца, покинул двор, чтобы отправиться ко двору герцога Бургундского [79]. Кабрера рассказывает также, что по этому делу был запрошен Мельхиор Кано, бывший епископ Канарских островов; но этот историк ошибается: дон Мельхиор умер в 1560 году {Кабрера. История Филиппа II. Кн. 7. Гл. 22.}.

X. Принц сообщил также о своем решении своему духовнику, брату Диего де Чавесу. Тот старался отговорить его от этого намерения, но безуспешно. Дон Карлос посетил жену дона Луиса де Кордовы, обершталмейстера короля. Эта дама узнала из нескольких вырвавшихся у него выражений, что он предполагает уехать. Она поторопилась сообщить об этом своему мужу, который находился в Эскуриале вместе с королем и передал Его Величеству письмо своей жены. Наконец, в субботу 17 января 1568 года дон Карлос послал приказ дону Рамону де Тасису, главному директору почт, держать наготове восемь лошадей на следующую ночь. Тасис боялся, что этот приказ скрывает какую-то тайну, вредную для королевской службы. Он знал характер принца и знаком был со слухами, циркулировавшими в Мадриде. Эти мотивы побудили его ответить дону Карлосу, что все почтовые лошади заняты, в результате он имел время сообщить королю об этом случае. Принц послал новый, более настоятельный приказ. Тасис, страшившийся невоздержанности принца, тотчас отправил всех свободных почтовых лошадей из Мадрида, а сам поехал в Эскуриал. Король прибыл в Пардо (замок в двух милях от Мадрида). Дон Хуан Австрийский, узнав о его приезде, также приехал туда. Дон Карлос, не знавший о поездке отца, решил посовещаться со своим дядей и доехал до Ретамара {Ретамар - местность почти на полпути из Мадрида в Пардо.}, откуда послал за ним. Принц рассказал ему о своем путешествии. Он сообщил, что Гарсия Альварес Осорио приехал из Севильи с полутораста тысячами экю в счет шестисот тысяч, которые он хотел получить, и что он оставил необходимые приказы для получения остальной суммы векселями во время путешествия. Дон Хуан ответил, что готов отправиться вместе с ним. Но, расставшись с принцем, он вернулся к королю, чтобы дать отчет о слышанном. Монарх отправился тогда в Мадрид, куда прибыл вскоре после дона Карлоса {Кабрера. Кн. 7. Гл. 22; Ван дер Гамен. Жизнь дона Хуана Австрийского. Кн. 1.}.

Статья третья АРЕСТ ДОНА КАРЛОСА

I. Прибытие короля немного расстроило планы дона Карлоса и помешало ему настоять на приготовлении лошадей в эту ночь. Он отложил все до следующего дня, чтобы подумать, что следует делать. В этот день (это было воскресенье, 18 января) король отправился к обедне и присутствовал на ней открыто с доном Карлосом и доном Хуаном. Последний подошел к принцу, который поспешно стал спрашивать о прибытии отца. Ответы дона Хуана были, несомненно, не очень удовлетворительны, потому что он был принужден вынуть шпагу для защиты от своего племянника и закричать о помощи. Пришли люди и положили конец сцене, которая могла стать трагической. Тогда король увидал, что он не может более откладывать принятие суровых мер против сына. Он посоветовался с несколькими лицами своего тайного совета; было решено арестовать принца в эту же ночь. Так и произошло. Взяли его бумаги, оружие и деньги. Луис Кабрера сообщил некоторые подробности об этом событии. Я предпочитаю сослаться на рассказ, записанный через несколько дней после этого события приставом комнаты самого принца.

II. "Несколько дней принц, мой господин, не мог насладиться ни минутой покоя. Он постоянно говорил, что желает убить человека, которого ненавидит. Он сообщил об этом намерении дону Хуану Австрийскому, но скрыл имя лица, к которому питал вражду. Король отправился в Эскуриал, откуда послал за доном Хуаном. Неизвестен предмет их беседы; думают только, что она касалась зловещих проектов принца. Несомненно, дон Хуан открыл все, что знал. Король тотчас отправил его на почтовых за доктором Валаско; беседовал с ним о его проектах и о работе в Эскуриале, отдал приказания и прибавил, что он вернется не так скоро. Между тем наступил день юбилея, когда весь двор обыкновенно получает что-либо в честь рождественских праздников. Принц отправился вечером в субботу в монастырь Св. Иеронима {Это монастырь ордена иеронимитов, основанный Энрико IV. Рядом с монастырем находится старый королевский дворец, называемый Буэн-Ретиро (приятный покой).}. Я охранял его особу. Его королевское Высочество исповедался в этом монастыре, но не мог получить отпущения грехов из-за своих дурных намерений. Он обратился к другому духовнику, который ему также отказал. Принц сказал ему: "Решайтесь скорее". Монах ответил: "Пусть Ваше Высочество посоветуется об этом с учеными". Было восемь часов вечера. Принц послал свою карету за богословами монастыря Аточа {Аточа - доминиканский монастырь близ дворца Буэн-Ретиро, с восточной стороны.}. Их прибыло четырнадцать. Он послал нас в Мадрид за двумя монахами Альбарадо: одним - августинцем, другим - матуринцем. Он спорил со всеми и упорно желал получить отпущение, постоянно повторяя, что он так зол на одного человека, что убил бы его. Все эти монахи заявили, что принц требует невозможного. Он придумал другое средство и захотел, чтобы ему дали неосвященную гостию, лишь бы двор подумал, что он исполнил свой христианский долг, как и другие члены королевской фамилии. Это предложение повергло монахов в величайший ужас. На совещании рассуждали и о некоторых других крайне щекотливых пунктах, которые мне нельзя повторять. Все складывалось плохо. Настоятель монастыря Аточа отвел принца в сторону и искусно старался выведать у него, каков ранг лица, которое тот хочет убить. Принц отвечал, что это лицо очень высокого положения, и этим ограничился. Наконец настоятель обманул его, говоря: "Государь, скажите, что это за человек. Может быть, можно будет дать вам отпущение, смотря по роду удовлетворения, которое Ваше Высочество желает получить". Тогда принц сказал, что это король, его отец, против которого он питает злобу и которого хочет лишить жизни. Настоятель спокойно возразил: "Ваше Высочество, сами хотите убить короля, вашего отца, или при чьей-либо помощи?" Принц твердо стоял на своем намерении, поэтому не получил отпущения. Эта сцена окончилась в два часа пополуночи. Все монахи удалились, удрученные горем, в особенности его духовник. На другой день я провожал принца при его возвращении во дворец. В Эскуриале послали уведомить короля о случившемся.

III. Монарх прибыл в Мадрид в субботу {Это было в субботу, но не 3 и не 10 января, а в следующую, 17 января, накануне ареста дона Карлоса.}. На другой день он в сопровождении своего брата и принцев {Принцы Венгрии и Чехии, которые находились тогда в Мадриде, а также дон Хуан Австрийский и Алессандро Фарнезе.} пошел слушать обедню публично. Дон Хуан, страдая от горя, посетил в этот день дона Карлоса. Принц запер двери и спросил относительно предмета его беседы с королем, его отцом. Дон Хуан отвечал, что вопрос шел о галерах {Тогда снаряжали несколько галер, командование которыми было поручено дону Хуану Австрийскому.}. Принц много расспрашивал его, чтобы выведать еще что-нибудь. Когда он увидал, что его дядя ничего не говорит ему больше, он вытащил шпагу. Дон Хуан отступил к двери и, найдя ее запертой, встал в оборонительную позу со словами: "Ваше Высочество, остановитесь". Бывшие снаружи, услыхав шум, открыли дверь. Дон Хуан удалился к себе. Принц, чувствуя недомогание, лег спать до шести часов вечера. Потом он встал и надел домашнее платье. Так как он ничего еще не ел с восьми часов, то велел принести вареного каплуна. В половине десятого он снова лег в постель. Я был в этот день на службе и ужинал во дворце.

IV. В одиннадцать часов вечера я увидал короля сходящим с лестницы. Его сопровождали: герцог де Фериа, великий приор {Великий приор ордена св. Иоанна Иерусалимского. Это был дон Антонио Толедский, брат герцога Альбы и член государственного совета.}, помощник командира гвардии и двенадцать гвардейцев. Монарх имел оружие поверх орденов, а голова его была покрыта шлемом. Он направился к двери, у которой я стоял, и приказал мне запереть ее и не открывать никому. Все уже вошли в комнату принца, когда он закричал: "Кто здесь?" Офицеры подошли к изголовью его ложа и забрали шпагу и кинжал. Герцог Фериа захватил также аркебуз, заряженный двумя пулями {Герцог де Фериа был главным командиром королевской лейб-гвардии и членом государственного совета.}. Принц стал кричать и сыпать угрозами. Ему заметили: "Здесь государственный совет". Он хотел схватить оружие и защищаться и вскочил уже с постели, когда вошел король. Дон Карлос спросил его тогда: "Чего хочет Ваше Величество от меня?" - "Вы узнаете это", - отвечал ему монарх. Сейчас же заколотили окна и двери. Король приказал дону Карлосу спокойно оставаться в этой комнате, пока он не получит дальнейших приказаний. Затем он подозвал герцога Фериа и сказал: "Я вам поручаю особу принца, позаботьтесь о нем и постерегите его". Затем он обратился к Луису Кихаде, графу де Лерме и дону Родриго де Мендосе {Луис де Кихада, сеньор де Вилягарейя, был сыном мажордома Карла V в его уединении. Граф де Лерма был впоследствии первым герцогом и фаворитом Филиппа III. Дон Родриго де Мендоса был старшим сыном принца Эволи.}: "Я вам поручаю служить принцу, но ничего не делайте по его приказанию, предварительно не известив меня. Я приказываю всем под страхом объявления изменником надежно стеречь его". При этих словах принц стал громко кричать: "Ваше Величество приказали бы лучше убить меня, чем держать пленником. Это большой скандал для королевства. Если вы этого не сделаете, я сумею умертвить себя сам". Король возразил, что он не должен этого делать, потому что такие поступки совершают только сумасшедшие. Принц ответил: "Ваше величество так плохо обращается со мной, что принудит меня дойти до этой крайности не от безумия, а от отчаяния". Было еще много наговорено с обеих сторон, но ничего конкретного. Ни время, ни место не дали возможности дойти до чего-либо определенного.

V. Король удалился. Герцог взял все ключи от дверей. Он отослал лакеев и других слуг принца. Он приставил к кабинету стражу: четырех горцев Эспиносы, четырех испанских алебардщиков и четырех немцев во главе с лейтенантом. Затем он подошел к двери, у которой я стоял, поставил здесь четырех других горцев и четырех гвардейцев и велел мне удалиться. Потом забрали ключи от письменных столов и сундуков принца; король велел принести их в свои апартаменты. Велели унести постели лакеев: герцог де Фериа, граф де Лерма и дон Родриго бодрствовали эту ночь при Его Высочестве. В другие ночи бодрствовало по два камергера, сменявшихся каждые шесть часов. Король поручил эту службу семи камергерам. То были: герцог де Фериа, Руи Гомес {Руи Гомео де Сильва, принц Эволи.}, приор дон Антонио Толедский, Луис Кихада, граф де Лерма, дон Фадрике {Дон Фадрике Энрикес, брат адмирала.} и дон Хуанде Веласко {Дон Хуан де Веласко, сын дона Габриэля, графа де Сируэла.}. Они были без оружия во время этой службы. Гвардейцы не позволили нам подходить ни днем, ни ночью. Два камергера ставили прибор. Мажордомы приходили за обедом во дворец. Не позволяли приносить ножей. Мясо приносили разрезанным. Не служили обедни в апартаментах принца, и он не слышал ее с тех пор, как находится в тюрьме {Впоследствии в апартаментах принца служили обедню. Это доказывает, что отчет был написан до 2 марта, когда последовал приказ о служении обеден.}.

VI. В понедельник {В понедельник 19 января 1568 года.} король созвал в своих апартаментах все советы с их председателями. Каждому совету отдельно он сделал доклад об аресте своего сына. Он сказал, что арест состоялся по делу, касающемуся службы Богу и государству. Очевидцы уверяли меня, что монарх проливал слезы, говоря об этом. Во вторник Его Величество созвал также в своих апартаментах членов государственного совета. Собрание продолжалось с часу дня до девяти вечера. Неизвестно, чем оно занималось. Король вел следствие. Ойос {Настоящее имя его было Педро дель Ойо.} был секретарем. Монарх присутствовал при показаниях каждого свидетеля. Показания записаны и составляют тетрадь толщиною в шесть дюймов. Он передал совету привилегии майоратов {To есть старших сыновей, которые имеют право наследовать корону, которая есть майорат, или пожизненное замещение в порядке первородства или старшинства.}, a также короля и принца кастильских, чтобы члены совета с ними ознакомились.

VII. Королева и принцесса {Хуанна, сестра короля, которая воспитывала принца до других учителей.} были в слезах. Дон Хуан приходил во дворец каждый вечер. Однажды он пришел в простом траурном платье. Король упрекнул его, велел снять этот костюм и одеться по-прежнему. В понедельник Его Величество приказал предупредить всех лакеев, чтобы они удалились в свои жилища, обещая позаботиться о них. Он перевел на службу к королеве дона Хуана де Веласко и дона Фадрике, брата адмирала, бывшего мажордомом дона Карлоса". На этом кончается рассказ пристава.

VIII. Филипп II отлично понимал, что подобное событие не может остаться тайным и не преминет возбудить любопытство публики. Он подозревал, что оно даст материал для разных толков как в Испании, так и при иностранных дворах. Поэтому он счел нужным сообщить об этом прискорбном происшествии всем арихиепископам, епископам и другим прелатам, капитулам кафедральных соборов, королевским судебным палатам, гражданским и военным губернаторам провинций, городам и их коррехидорам, папе, императору германскому, некоторым государям Европы, Катерине Австрийской, королеве Португалии, вдове Иоанна III, сестре Карла V, тетке и теще Филиппа II, бабушке несчастного узника, тетке и бабушке -Анны Австрийской, на которой он женился. Столько титулов этой принцессы побудили Филиппа II написать ей собственноручное письмо, в котором он называет ее матерью и госпожой всей семьи. Этот монарх написал также Марии Австрийской, своей сестре, императрице германской, жене Максимилиана II и матери Анны. Луис Кабрера поместил в Истории Филиппа II это письмо, которое он считает адресованным императрице, но он ошибся: королева Португалии была единственная, кого можно было запросто называть матерью и госпожой всей семьи. В письме из Мадрида, адресованном папе и датированном 20 января, король говорил, что, несмотря на удручающее его горе, утешается тем, что сделал все возможное, чтобы дать хорошее воспитание сыну, и закрывал глаза на все, что могло произойти от его физической организации, но что теперь служение Богу и долг заботиться о благе подданных не позволяют дальше терпеть его поведение. Он кончает обещанием уведомить Его Святейшество об этом деле и просит помощи его молитв для счастливого исхода. В тот же день Филипп написал собственноручно другое письмо - королеве Катерине, своей тетке. Он сообщал ей о горе, разрывающем его отцовское сердце; он напоминал, что уже извещал ее о многих предшествующих событиях, которые заставляли бояться будущего; он заявлял также, что за арестом принца не должно следовать никаких наказаний, и что арест был решен, чтобы прекратить безобразия принца. Письмо к императрице, сестре монарха, было составлено почти в тех же выражениях.

IX. В письмах, адресованных государем городам, он говорил: если бы он был только отцом, то никогда не решился бы предпринять подобное мероприятие, но королевский сан не позволил ему поступить иначе; действуя таким образом, он, по его словам, мог пресечь зло, которое причинила бы государству его слабость в этом деле. Диего де Кольменарес поместил в истории Сеговии письмо, которое этот город получил от Филиппа II. Подобные же письма получили остальные города, губернаторы, судебные палаты, епископы и капитулы. Все они были включены в другое, адресованное коррехидорам. Я видел письмо, написанное коррехидору Мадрида; оно может дать понятие обо всех остальных. Филипп II сообщил этому магистрату, что в случае если муниципалитет вздумает выбрать депутатов или сделать представления в пользу его сына, он должен постараться отклонить подобное намерение ввиду того, что отец не нуждается в мольбах для дарования милости сыну. Он предписывает также: если возникнет вопрос об ответе, то следует поступить так, чтобы не входить в детали этого дела и довольствоваться лишь заявлением, что, по их убеждению, отец, решившись на такой серьезный шаг, руководствовался очень вескими и справедливыми мотивами. Все, получившие королевские письма, ответили на них, хотя различным образом, как это можно легко себе представить ввиду большого количества лиц, писавших эти ответы. Монарх все их прочел и собственноручно пометил на письме, полученном из Мурсии: "Это письмо написано осторожно и сдержанно". Из этого видно, что оно понравилось больше других. Этот довод и желание представить ненапечатанный документ побудили меня дать его копию. Из него видно, что пришлось по вкусу Филиппу, учитывая трагические обстоятельства дела.

X. "Священное, католическое и королевское Величество! Муниципалитет Мурсии получил посланное Вашим Величеством письмо. Он узнал о вашем решении относительно заключения нашего принца. Муниципалитет тысячекратно лобзает стопы Вашего Величества за выдающуюся милость, оказанную ему особым уведомлением об этом происшествии. Муниципалитет вполне убежден, что доводы и мотивы, руководившие Вашим Величеством, были очень важны и диктовались заботой об общественном благе и что вы не могли поступить иначе. Ваше Величество хорошо управляли королевством, содержали подданных в состоянии мира, дали великое распространение религии, поэтому естественно предположить, что в деле, так близко касающемся вас, вы решились на подобную меру, только имея целью служение Богу и общее благо народа. Город, однако, не может не испытывать истинного горя при виде важности причин, послуживших к новому огорчению Вашего Величества. Он не может думать без умиления, что имеет короля и государя, столь справедливого и столь заботящегося о благе своего королевства, которое ставит выше всего, и забывает для него нежную привязанность к своему родному сыну. Такое яркое доказательство этой любви должно обязать подданных Вашего Величества к засвидетельствованию их признательности путем покорности и верности. Город, всегда отличавшийся своим усердием, должен в эту минуту дать величайшее доказательство верности и спешит повиноваться всему, что Вашему Величеству будет угодно приказать. Бог да хранит католическую и королевскую особу Вашего Величества! В муниципальном совете Мурсии 16 февраля 1568 года".

XI. Папа св. Пий V и все другие лица, которым писал Филипп II, ответили - ему, выступая в защиту его сына. Они говорили: можно надеяться, что такое серьезное событие явится уздой, сдерживающей принца, и заставит его переменить поведение. Никто не делал больше настояний, чем Максимилиан II. Правда, он был заинтересован в браке, которым хотел связать свою дочь и принца. Он не только написал письмо, но и послал в Мадрид эрцгерцога Карла для этой цели. Это путешествие мотивировалось тем, что эрцгерцог должен был отправиться во Фландрию для установления там спокойствия, и во Францию с целью вести переговоры о браке другой дочери Максимилиана с Карлом IX. Филипп II был непреклонен в своем решении. Он не удовлетворился содержанием принца в тюрьме и показал, что намерен продолжить его заточение. Это легко заметить из того, что 2 марта он подписал указ относительно тюремного режима дона Карлоса. Он велел засвидетельствовать этот приказ секретарю Педро дель Ойо и доверил его исполнение Руи Гомесу де Сильве, принцу Эволи. Король назначил этого вельможу своим заместителем во всем относящемся к обслуживанию принца и подчинил его приказаниям других офицеров. Статьи этого указа гласили в главнейшем следующее:

XII. "Принц Эволи есть главный начальник всех лиц, используемых для обслуживания принца, для охраны, для снабжения его продовольствием, для его здоровья и для удовлетворения всех других нужд, которые он может испытывать. Он ночью и днем будет запирать дверь комнаты принца на щеколду, а не на ключ. Он не позволит Его Высочеству выходить оттуда. Его Величество назначает для охраны и обслуживания принца и для поддерживания компании с ним графа де Лерму, дона Франсиско Мандрика, дона Родриго де Бенавидеса, дона Хуана де Борху, дона Хуана де Мендосу и дона Гонсало Чакона. Никто другой, кроме вышеназванных лиц (за исключением врача, цирюльника и горца (montero) {Горец (montero) - ночной телохранитель короля Все лица этой гвардии называются горцами Эспиносы (monteras de Espmosa), потому что все они уроженцы местечка Эспиноса де-лос Монтерос. Эта привилегия была дарована владетельным графом Кастильским Фернандо Гонсалесом в вознаграждение за верность.}, приставленного для личных услуг принцу), не может входить в его апартаменты без разрешения монарха. Граф Лерма будет спать в комнате дона Карлоса. Если он почему-либо не сможет этого, то будет спать один из сеньоров, его товарищей. Один из них будет бодрствовать ночью; они распределят между собой исполнение этой обязанности попеременно. Днем они постараются быть все вместе в апартаментах, чтобы дон Карлос мог быть развлечен их компанией; они могут отлучиться от этой обязанности только по какому-нибудь делу. Эти господа будут говорить с принцем о незначительных вещах; они должны стараться никогда не вводить в беседу ничего относящегося к его делу и как можно меньше упоминать о том, что касается правительства. Они будут повиноваться всем приказаниям для обслуживания и удовлетворения его нужд; но они должны воздержаться от выполнения поручений к посторонним лицам или от последних к нему. Если случится, что дон Карлос введет в разговор что-либо относящееся к его заключению, они ему не ответят и сообщат принцу Эволи. Король настоятельно рекомендует им (если они не хотят нарушить верности, в которой присягали) ничего не передавать наружу из того, что делается или говорится внутри, не получив предварительно королевского согласия. Если кто-либо из них узнает, что об этом говорят или в городе, или в частных домах, он обязан доложить королю. Обедню будут служить в часовне, и принц будет слушать ее из своей комнаты в присутствии двух сеньоров, которым поручена его охрана. Ему дадут четки, молитвенник, Часослов и другие книги, которые он попросит, при том условии, что в них будет говориться о набожности, а не о других предметах. Шесть горцев, приставленных для охраны и обслуживания принца, принесут кушанья, предназначенные для его стола, в первую залу; они будут затем поданы Его Высочеству сеньорами из его охраны; горец возьмет блюда во второй комнате. Горцы будут служить днем и ночью, как распорядится Руи Гомес де Сильва. Двух алебардщиков поставят в тамбуре залы, ведущем во двор; они не позволят никому войти без разрешения принца Эволи. В его отсутствие они получат разрешение от графа Лермы; если же и его нет, они обратятся к сеньору, который будет исполнять обязанности начальника. Руи Гомес де Сильва уполномочен от имени короля предупредить испанских капитанов и немецких гвардейцев, чтобы они поставили восемь или десять алебардщиков снаружи тамбура. Эти люди должны также стоять на страже у двери принцесс. Двое из них будут помещены в апартаменты Руи Гомеса с момента открытия главного входа во дворец, до полуночи, когда закрывается комната принца и когда горцы начинают свою службу. Каждому из сеньоров, которые отправляют службу в комнате дона Карлоса, дозволяется иметь своего личного слугу; он выбирает из своих людей того, кто более заслуживает его доверия. Все эти люди принесут присягу перед принцем Эволи в точном исполнении каждым из них распоряжений этого указа. Руи Гомес, а в его отсутствие сеньоры, находящиеся под его начальством, дадут отчет королю обо всех допущенных оплошностях. Вышеназванный Руи Гомес уполномочен добавить к этому, что сочтет необходимым для обслуживания и что не было предусмотрено указом. Так как на него ложится вся ответственность, его приказания должны исполняться всеми людьми, подчиненными ему.

XIII. Секретарь Ойо прочел этот указ всем служащим вместе и каждому отдельно. Они присягнули в исполнении его содержания, как и восемь горцев, включенных в статьи этого регламента.

Статья четвертая ПРОЦЕСС ДОНА КАРЛОСА

I. В предыдущей статье мы видели из рассказа пристава комнаты принца дона Карлоса, что Филипп II приказал начать процесс против своего сына. Король, приступив к допросу свидетелей через секретаря Педро дель Ойо, создал специальную комиссию для рассмотрения этого дела. В ее состав вошли дом Диего Эспиноса, кардинал, епископ Сигуэнсы, член государственного совета, главный инквизитор, председатель совета Кастилии; Руи Гомес де Сильва, принц Эволи, герцог Франкавилья и Пострана, граф Мелито, член государственного совета, главный камергер короля; дон Диего Бривиэска де Муньятонес, член совета Кастилии и член тайного совета короля; председательствовал в комиссии король. Ведение процесса было поручено Муньятонесу. Филип II, желая придать этому делу вид судопроизводства по преступлению об оскорблении Величества, велел взять из королевского архива в Барселоне и привезти в Мадрид документы процесса, предпринятого Хуаном II, его прапрадедом, королем Арагона и Наварры, против его старшего сына Карлоса, нринца Вианы и Героны, признанного подданными его преемником. Монарх приказал перевести их с каталонского языка на испанский, чтобы их легче было понять.

II. Указ, касающийся тюремного режима дона Карлоса, соблюдался с такой строгостью, что, когда королева и принцесса Хуанна захотели посетить и утешить его, король не пожелал это разрешить. Монарх настолько не доверял никому, что жил как в заточении и прекратил привычные посещения своих загородных домов в Аранхуэсе, Пардо и Эскуриале. Он заперся в своих апартаментах и при малейшем шуме бросался к окну, чтобы узнать его причину и последствия, так опасался какого-либо смятения. Он постоянно подозревал, что фламандцы или другие лица являются сторонниками принца или, по крайней мере, притворяются таковыми.

III. Между тем несчастный дон Карлос, который не привык управлять своими страстями, не сумел использовать подобающих средств для смягчения своей опалы. Он постоянно пребывал в величайшем нетерпении. Он отказался исповедаться и привести себя в такое состояние чтобы суметь исполнить религиозный долг, который испанская королевская фамилия всегда выполняла в вербное воскресенье. Его бывший учитель, епископ Осмы, умер 30 июля 1566 года. Король приказал доктору Суаресу Толедскому, своему первому воздаятелю милостыни, посетить дона Карлоса, чтобы постараться его убедить. Хотя принц всегда обращался с этим духовным лицом чрезвычайно почтительно, его усилия не привели ни к чему. Суарес написал ему в день Пасхи (18 апреля) длинное и трогательное письмо, в котором доказывал, используя убедительные доводы и аргументы, что Его Высочество не предпринимает ничего для улаживания своего дела и не только не придает ему благоприятного оборота, но еще более ухудшает его. Он утверждает, что у принца нет более ни друзей, ни сторонников, и напоминает ему различные скандальные сцены, которые увеличили число его врагов. Его письмо кончалось следующими словами: "Ваше Высочество может вообразить себе, что сделают и скажут все, когда узнают, что вы не исповедуетесь, и когда откроются другие страшные вещи относительно вас. Некоторые ваши поступки таковы, что - если бы речь шла о любом другом лице, а не о Вашем Высочестве - святой трибунал принужден был бы расследовать, христианин ли человек, совершивший это. Я, наконец, заявляю Вашему Высочеству со всей искренностью и преданностью, что вы подвергаете себя опасности потерять свое положение и (что еще хуже) свою душу. Я обязан с прискорбием и болью в сердце сказать вам, что нет иного средства, и как вернуться к Богу и к вашему отцу, который представляет Господа на земле; это единственный совет, который я могу вам дать. Если Ваше Высочество пожелает следовать моим наставлениям, обратитесь к председателю и другим добродетельным людям, которые не преминут сказать вам правду и повести вас по пути добра". Это письмо имело успех не больший, чем все другие попытки вразумить принца, который упорно отказывался от исповеди.

IV. Отчаяние, в которое вскоре впал дон Карлос, привело к тому, что он не соблюдал ни малейшей правильности ни в пище, ни во сне. Владевший им гнев разжег его кровь, и его организм разгорячился до такой степени, что ледяная вода (которую он постоянно употреблял) не могла его успокоить. Он велел класть к себе в постель большое количество льда, чтобы умерить сухость кожи, которая стала невыносимой. Он ходил голым и босым и отказывался от всякой пищи; в течение одиннадцати дней он пил только воду со льдом. Он ослабел до того, что думал, будто ему не долго остается жить. Король, узнав о его состоянии, посетил его и обратился к нему с несколькими словами утешения. В результате принц стал есть больше, чем следовало в его положении. Его желудок лишился теплоты, необходимой для работы пищеварения. Это излишество породило злокачественную лихорадку, сопровождавшуюся припадками, выделением желчи и опасной дизентерией. За принцем ухаживал доктор Оливарес, первый врач короля, который входил один к больному и, выйдя из его комнаты, совещался с другими королевскими врачами в присутствии Руи Гомеса де Сильвы.

V. Следствие, которое производил дон Диего Бривиэска де Муньятонес, к июлю достаточно продвинулось вперед, так что можно было сформулировать упрощенный приговор, не выслушивая виновного, или назначить королевского прокурора, который обвинил бы принца в преступлениях, констатированных предварительным следствием. Принцу не предъявили никакого судебного уведомления. Были только показания свидетелей, письма и другие бумаги. Из документов вытекало, что согласно законам королевства приходилось осудить дона Карлоса на смертную казнь. Он был изобличен в преступлении оскорбления Величества по двум пунктам: 1) потому, что составил план и пытался совершить отцеубийство; 2) потому, что хотел узурпировать государственную власть над Фландрией посредством гражданской войны. Муньятонес доложил королю об этом, а также о наказании, установленном законами для подданных, которые повинны в подобных преступлениях. Он присовокупил, что особые обстоятельства и личность преступника могут позволить Его Величеству использовать свою верховную власть для объявления, что общие законы не касаются старших сыновей короля, которые подчинены другим законам, имеющим более возвышенный характер и проникнутым политическими государственными соображениями и высшими интересами общественного блага; наконец, что монарх может, для блага своих подданных, смягчать наказания, налагаемые законами.

VI. Кардинал Эспиноса и принц Эволи заявили, что они разделяют мнение советника Муньятонеса; Филип II сказал тогда, что сердце велит ему прислушаться к мнению советников, но что совесть не позволяет этого; он не думает, чтобы в результате вышло какое-нибудь благо для Испании; он полагает, напротив, что величайшее бедствие, которое могло бы случиться с его королевством, произойдет, если им будет управлять монарх, лишенный воспитания, таланта, рассудительности, добродетелей и полный пороков, страстей, особенно раздражительный, жестокий и свирепый; все эти соображения принуждают его, вопреки любви, связывающей его с сыном, и безысходной тоске, причиняемой этой страшной жертвой, продолжать судопроизводство по формам, предписанным законами. Невзирая на это и принимая во внимание, что здоровье сына вследствие уклонений от правильного распорядка находится в плачевном состоянии и нет никакой надежды на спасение, он полагает, что для смягчения последних страданий можно было бы несколько пренебречь оказываемым ему уходом, чтобы удовлетворить все его желания в питье и еде; судя по расстройству его мыслей, он не замедлит впасть в излишества, которые скоро приведут его к могиле. Единственное, что его занимает, говорил король, это необходимость убедить сына, что смерть неизбежна и ввиду этого ему непременно нужно исповедаться, чтобы обеспечить свое вечное спасение; это величайшее доказательство любви, которое он может дать своему сыну и испанскому народу.

VII. Документы процесса не говорят об этом решении короля. Нет никакого приговора, ни подписанного, ни написанного; есть только небольшая заметка секретаря Педро дель Ойо, в которой сказано, что судопроизводство здесь остановилось, так как принц умер от болезни; вследствие этого не было произнесено никакого приговора. Доказательство этого факта существует в других бумагах, где были описаны редкие детали и анекдоты современности. Хотя эти бумаги не являются подлинными документами, они заслуживают доверия, потому что исходят от лиц, служивших в королевском дворце, и согласуются с тем, о чем некоторые писатели говорят намеками. Правда, писатели не пожелали ясно изложить это щекотливое дело, но они сказали достаточно, чтобы мы могли открыть истину. Впоследствии я приведу отрывки из произведений некоторых из этих авторов; теперь же я последую за нитью моего рассказа.

VIII. Кардинал Эспиноса и принц Эволи, зная приговор, произнесенный устно Филиппом И, вообразили, что исполнят истинные намерения короля, если они ускорят момент смерти дона Карлоса. Они решили, что будет разумно, если они поручат врачу разъяснить принцу его состояние, не говоря ничего, что могло бы осведомить его о гневе короля и о судопроизводстве, послужившем причиной ареста; врач должен был подготовить принца выслушать увещания, которые нужно сделать в интересах его вечного спасения. Кардинал Эспиноса и Эволи надеялись этим средством убедить принца покорно выслушать советы об исповеди и приготовлении к смерти, которую Бог скоро пошлет ему для прекращения страданий. Принц Эволи имел совещание с доктором Оливаресом. Он говорил с доктором тем важным и таинственным тоном, который люди, опытные в придворной политике, умеют ловко употреблять, когда это нужно для целей государя и для их личных планов. Руи Гомес де Сильва отлично владел этим искусством, по мнению Антонио Переса, его друга и первого государственного секретаря, который был вполне осведомлен об этом происшествии. Он дал это понять в одном из своих писем, где говорит, что после смерти принца Эволи остается только он один, который посвящен в эту тайну.

IX. Доктор Оливарес очень хорошо понял, что от него требуют исполнения смертною приговора, произнесенного королем, но необходимо исполнить его таким образом, чтобы честь принца не была затронута; следует, чтобы это походило на естественную смерть, явившуюся результатом болезни. Он постарался выразиться таким образом, чтобы дать понять принцу Эволи, что уяснил его намерение и смотрит на него как на королевский приказ, исполнение коего поручается ему.

Статья пятая СМЕРТЬ ДОНА КАРЛОСА

I. 20 июля доктор Оливарес предписал лекарство, которое дон Карлос принял. Луис Кабрера, в то время служивший во дворце и часто видавший принца Руи Гомеса, говорит в своей Истории Филиппа II, что это лекарство не принесло облегчения. Так как болезнь казалась смертельной, врач объявил больному, что было бы хорошо, если бы он приготовился умереть по-христиански и принял таинства.

II. Дон Лоренте Ван дер Гамен рассказывает, что врач не без приказа и не без размышления дал принцу слабительное, от которого не получилось ничего хорошего, и что болезнь вскоре обнаружила смертельные симптомы {Ван дер Гамен. Жизнь короля Филиппа Мудрого ("Vida del fey D. Felipe el Prudente").}. Когда этот автор рассказывает о плане дона Карлоса совершить путешествие во Фландрию, о котором он сообщил дону Хуану Австрийскому, своему дяде, а тот в свою очередь передал его отцу, он говорит: "С этого времени Филипп стал принимать меры, чтобы помешать планам принца и спасти королевство; эти средства не дошли бы до той крайности, о которой всем нам известно, если бы король смог умерить разнузданные наклонности дона Карлоса или если бы принц решил отказаться от задуманного им плана" {Ван дер Гамен. Жизнь дона Хуана Австрийского ("Vida de D. Juan de Austria").}. Что означают эти слова: "эти средства не дошли бы до той крайности, о которой всем нам известно"? Каковы же были средства, до которых дошли и о которых все знали, когда писал современник этих событий, наш автор? Идет ли здесь речь об аресте и заключении принца? Это не было тайной; поэтому он мог писать об этом Открыто. Не так обстояло дело со смертью больного. Надо сопоставить это место со словами другого труда того же автора: "Врач дал ему слабительное, от которого не получилось ничего хорошего, но не без приказа и не без размышления, и болезнь вскоре обнаружила смертельные симптомы". Вскоре мы отыщем настоящий смысл обеих фраз.

III. Фавиан Эстрада сказал в своей истории фландрских войн: "После столь бедственно проведенного полугодия, в течение которого его непоколебимый отец все-таки не был смягчен посольствами всех европейских государей, дон Карлос умер от болезни, которая с ним приключилась отчасти вследствие его отказа принимать пищу, отчасти от излишеств в пище, от того также, что он клал снег в свое питье, и, наконец, от душевного горя, если действительно не было применено насилие... Я знаю, что вещи, которые я рассказываю, не понравятся тем, кто, не заботясь об истине, с радостью воспринимает в дурном смысле все сказанное о действиях государей... Но так как эти вещи скрыты и не легко в них проникнуть, я предоставляю их тем писателям, которые желают получить славу прорицателей и угадывать разные события при помощи толкований оракулов".

IV. Эта последняя фраза намекает на предсказание, которое Онмеро вывел при помощи числового значения букв одного стиха из первой книги Метаморфоз Овидия [80], написанного следующим образом: "FILIus ante DIeM patrlos InqVivIt Inannos".

Смысл получается от сложения цифр, обозначенных капительными буквами этого стиха. Выходит число 1568, соответствующее году, когда принц дон Карлос замыслил покушение на жизнь своего отца.

V. Фавиан Эстрада прибавляет, что он не считает правдоподобными уже данные им некоторые детали о причинах опалы дона Карлоса. Но остановимся особенно на словах: "если действительно не было применено насилие". Сопоставим их с фразой, которой он старается ответить на аргумент тех, кто, не заботясь об истине, с радостью воспринимает в дурном смысле все сказанное о действиях государей. Он не хочет смешиваться с ними, потому что это вещи скрытые и в них не легко проникнуть.

VI. Луис Кабрера, историк Филиппа II, в своем рассказе о болезни и смерти дона Карлоса утверждает, что принятое им слабительное не дало полезного результата и болезнь стала казаться смертельной; далее этот историк прибавляет: "Об этом деле в Испании и вне этого королевства, а также в историях, написанных врагами Филлипа II и его соперниками, существует много рассказов. Я пишу то, что видел и о чем слышал тогда и после. Я могу это делать, потому что с детства был допущен в апартаменты государей. С годами эта доступность увеличилась благодаря частому общению с ними вследствие расположения, с которым некоторые министры были приняты королем, особенно принц Руи Гомес де Сильва и дон Кристобал де Мора, маркиз де Кастель-Родриго, влияние коего было выгодно для моего отца Хуана Кабреры де Кордовы. Все это, вместе с добротою, с какою Его Величество принял меня на службу, дало нам свободный доступ к важным лицам и возможность близкого общения с ними". Манера выражения Луиса Кабреры, заслуживает внимания. Он признает, что в Испании различно толковали о смерти дона Карлоса, но он хочет в то же время почтить память короля, сыну которого он посвящает свой труд. Поэтому он избегает всякого обсуждения, рассказывая о том, что видел и слышал в то время во дворце монарха, куда входил свободно и где видел также принца Эволи. Ясно, что этот наперсник Филиппа II остерегается открывать какой-либо его секрет без необходимости. Тем не менее Луис Кабрера полагал, что неприятные последствия лекарства и роковой оборот болезни могли явиться следствием специально принятых мер, потому что, если бы у него не было этой мысли, он не преминул бы энергично опровергнуть противоположное мнение, как и следовало делать.

VII. Истории, опубликованные Кабрерой, Ван дер Гаменом, Опмеро и Эстрадой, согласны с тайными мемуарами того времени, которые я читал. Поэтому неудивительно, что принц Оранский в своем манифесте против Филиппа II приписал ему гибель сына {Ватсон. История царствования Филиппа II, на англ и фр. яз., приложение.}, что Жак Огюст де Ту, французский историк-современник, впрочем, очень осмотрительный, делает то же самое на основании подробностей, сообщенных ему Луи де Фуа [81], французским архитектором, строившим Эскуриал, и к этому приходит и Пьетро Джустиниане, венецианский дворянин, который долго жил в Испании, хотя он ошибся, допуская вмешательство святого трибунала в это дело и предполагая, что принц умер через несколько часов от действия яда; он высказывает и другие ошибочные мнения, излишне доверившись своим корреспондентам {Де Ту. История моего времени, на лат. яз. Т. II. Кн. 43}. Я изумлен, что другие авторы, цитированные Грегорио Лети, наговорили столько противоречащих друг другу вещей, что они кажутся вышедшими из-под пера авторов повестей или романов. Кончина принца произошла от таинственного лекарства, и приказ о приеме его был отдан тайно. Поэтому никто не сомневался, что эта смерть была насильственна, и каждый строил предположения для того, чтобы угадать, как она произошла.

VIII. Однако права истины неотъемлемы; рано или поздно правда обнаружится. После двух с половиною столетий мы открываем столько фактов и деталей об этом событии, что их соединение вносит в наш ум внутреннее убеждение, что смерть дона Карлоса обладает всеми внешними признаками естественной смерти и что больной сам считал ее таковою. Рассказ некоторых благоразумных иностранных историков о последствиях лекарства уже опровергнут подлинными документами. Рассказ тех писателей, которые забавляются писанием романов под видом истории, опровергнут также. Поэтому, не останавливаясь долее на этом спорном предмете, я продолжу мой рассказ, излагая истину и пригласив читателей отбросить все, что они найдут противоречащего этому в других книгах.

IX. Дон Карлос, узнав от Оливареса, что его болезнь неизлечима и смерть близка, побуждаемый в то же время приготовиться к ней, пожелал, чтобы позвали брата Диего де Чавеса, его духовника. Его приказание было исполнено 21 июля. Принц поручил монаху попросить прощения от его имени у короля, его отца. Тот велел ему ответить, что от всего сердца дарует прощение, дает свое благословение и надеется, что раскаяние поможет ему получить прощение от Бога. В тот же день он принял с большим благоговением таинства причащения и соборования. С соизволения короля он оформил завещание, которое было написано Мартином де Гастелу, его секретарем. 22 и 23 июля он был в агонии. В этом состоянии он спокойно выслушал увещания дона Диего де Чавеса и доктора Суареса Толедского, подателя милостыни.

Министры предложили королю посетить сына и вторично дать ему свое благословение, представляя, что эта милость лучше всего утешит умирающего. Филипп II справился у двух вышеупомянутых духовных лиц. Те ответили, что дон Карлос сейчас хорошо настроен, но можно опасаться, что вид отца произведет смущение в его мыслях. Этот мотив на время удержал его. Однако, узнав в ночь с 23 на 24 июля, что его сын при последнем издыхании, он пришел в комнату и, простирая руку через плечи принца Эволи и великого приора, дал ему вторично свое благословение, не будучи им замечен. Сделав это, он вернулся весь в слезах. Вскоре после его ухода последовала смерть дона Карлоса, который испустил последнее дыхание в четыре часа утра 24 июля, накануне праздника св. Иакова, патрона Испании.

X. Смерти этого принца не скрывали; наоборот, его похоронили со всей пышностью, приличествующей его сану, в церкви королевского женского монастыря Св. Доминика в Мадриде, но надгробной речи не было произнесено. Филипп II оповестил о смерти дона Карлоса всех лиц и все корпорации, которые он уведомил о его заключении. У меня имеется копия письма, которое он написал толедскому капитулу 27 июля. Оно подписано монархом и контрасигнировано Франсиско де Эрасо, государственным секретарем. У меня есть также копия письма этого статс-секретаря к дону Диего Де Суньиге, коррехидору Толедо, от 28 июля. Он дает подробный отчет о начале, причинах и течении болезни дона Карлоса, о его безропотности и набожности в последние три дня жизни. Город Мадрид торжественно справил его заупокойное поминовение 14 августа. Проповедь была сказана братом Хуаном де Товаром, настоятелем доминиканского монастыря Аточа. Это он в ночь с 27 декабря предыдущего года обманул принца, заставив его объявить, кого он хотел убить. Наконец, в том же году напечатали длинную реляцию о болезни, смерти и погребении принца. Муниципалитет Мадрида поручил составить ее Хуану Лопесу дель Ойо, профессору латинского языка в столице.

XI. Испания горько оплакивала смерть дона Карлоса не только по причине предшествовавших ей страданий, но и потому, что у короля не осталось мужского потомства. Принц был единственным плодом первого брака короля с Марией Португальской. Он не имел детей от второго брака с Марией Английской. Его третий брак с Елизаветой Французской дал еще двух дочерей: Изабеллу-Клару-Евгению, родившуюся 12 августа 1566 года, и Катерину, родившуюся 10 октября 1567 года. Все надежды возлагались на третью беременность королевы, о которой стало известно незадолго до смерти дона Карлоса. Ожидание народа было обмануто, потому что добродетельная Елизавета умерла от выкидыша 23 октября 1568 года.

XII. Это несчастье (и дурное мнение, господствовавшее в Европе о Филиппе II, на которого смотрели как на государя лицемерного, жестокого и кровожадного) подало повод к обвинению его сначала принцем Оранским (а потом и многими другими) в насильственной смерти королевы. Во Франции были противоположного мнения, так как Карл IX послал в Мадрид чрезвычайного посла с выражениями соболезнования; Филипп II был действительно безутешен, видя себя без наследника, которого он ожидал от жены. Хуан Лопес дель Ойо опубликовал в 1569 году точный отчет о болезни и смерти королевы Елизаветы, где приводятся некоторые обстоятельства, несовместимые с употреблением яда, от которого, как говорили, она умерла. Известно, что принцем Оранским овладели ненависть и жажда мести. Нельзя верить в реальность преступления, у которого нет ни цели, ни мотивов, ведь Филипп был заинтересован в ожидании результатов родов королевы. Другие писатели, верившие в реальность преступления, старались открыть его причину, и явились на сцену авторы романов, которые думали отыскать ее в мнимой интриге дона Карлоса. Предположим, что она существовала в действительности. Но есть исторические доказательства, что она могла начаться только со времени возвращения принца из Алькалы, а в эту эпоху он горячо желал жениться на Анне Австрийской [82], своей кузине. Эта принцесса стала четвертой женой Филиппа II и матерью Филиппа III, его преемника. Монарх женился на всех принцессах, предназначавшихся для его несчастного сына; такова, по-видимому, была его участь.

XIII. Наконец, Филипп II, желая сохранить воспоминание о правосудии, которое он проявил в деле своего сына, приказал собрать вместе и сохранить оригинал документов и перевод процесса, веденного в Барселоне против дона Карлоса, принца Вианы и Героны. Известно, что дон Франсиско де Мора, маркиз де Кастель-Родриго, наперсник короля по смерти Руи Гомеса де Сильвы, в 1592 году положил эти документы в зеленый ящик, и король отправил его запертым и без ключа в королевский архив в Симанкас, где он находится и сейчас, если его не перевезли в Париж по приказанию французского правительства, как об этом говорили в Испании.