ХУАН ЛЬОРЕНТЕ

КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

ТОМ ПЕРВЫЙ

Статья первая НЕАПОЛЬ

I. Карл V назначил преемником кардинала Пардо де Таверы кардинала дома Гарсию де Лоайсу, архиепископа Севильского, который стал седьмым главным инквизитором. Этот прелат достиг почтенного возраста, так как еще в октябре 1517 года он подписывал разные указы как член верховного совета. Он был духовником Карла V, главным приором ордена св. Доминика, епископом Осмы и Сигуэнсы и апостолическим комиссаром святого крестового похода. Римская курия выслала ему утвердительные буллы 18 февраля 1546 года, но он недолго стоял во главе святого трибунала, так как его смерть произошла 22 апреля того же года.

II. Однако он уже предложил императору вернуть инквизицию к тому, чем она была вначале, до установления ее католическими государями Фердинандом и Изабеллой, его предками. В этом проекте встречаешься с чувствами доминиканского монаха. Но можно сказать уверенно, что инквизиторы не утратили ничего из своей суровости и нельзя было бы вложить больше строгости в репрессивные меры, употребляемые ими против мнимых еретиков. История сообщает нам, что жители Арагона, Каталонии, Валенсии, Майорки, Сицилии и Сардинии, имевшие уже монахов-инквизиторов, противились установлению испанской инквизиции до готовности восстать. Когда она силою восторжествовала над сопротивлением жителей, в разные времена все еще происходили мятежные брожения в этих провинциях, кроме возражений, представленных на нескольких собраниях кортесов нации.

III. В том же 1546 году Карл V решил учредить инквизицию в Неаполе, хотя его дед потерпел поражение в этой попытке в 1504 и 1510 годах, так как, несмотря на свою твердость и упрямство, он принужден был последовать совету, данному главнокомандующим {См. гл. X этой Истории.}. Карл V вообразил, что сан императора и славные события его царствования произведут впечатление на неаполитанцев и сделают их более послушными. Он поручил вице-королю дону Педро Толедскому, маркизу де Вильяфранке дель Бьерсо, брату герцога Альбы [719], назначить инквизиторов и должностных лиц из местных жителей и остановить свой выбор на людях, способных исполнить предположенное намерение; послать правительству список назначенных лиц и все нужные документы, чтобы главный инквизитор мог отправить распоряжения и передать необходимые полномочия новым инквизиторам. Когда эти меры будут приняты, инквизитор, декан Сицилии, должен прибыть в Неаполь с секретарем и другими должностными лицами инквизиции и установить там трибунал и все формы инквизиционной юрисдикции, чтобы члены нового учреждения быстро получили возможность приступить к исполнению своих обязанностей.

IV. Фридрих Мюнтер, профессор богословия в Копенгагенском университете, полагал, что интриги вице-короля дона Педро Толедского послужили введению в Неаполе испанской инквизиции. Этот писатель (в настоящее время член многих литературных академий Европы) оказал большие услуги науке как ученый и всему человечеству в целом как благороднейший благотворитель бедных, какого бы они ни были вероисповедания. Но он не мог навести справки в подлинных книгах, которые были в моих руках. Эта невозможность заставила его впасть в заблуждение, когда он писал историю сицилийской инквизиции. Карл V для успеха предприятия, о котором говорю, не нуждался ни в чьих нашептываниях и советах; он естественно приходил к решениям этого рода, как можно видеть из сказанного нами об этом государе и как продолжение докажет это еще лучше.

V. Усилия Карла V установить инквизицию в Неаполе и других государствах имели своим поводом успехи лютеранства в Германии и боязнь видеть проникновение заразы в другие страны. Советники инквизиции и кардинал Лоайса, его бывший духовник, разжигали эти склонности. Все участие дона Педро Толедского в этом деле состояло в том, что единственно ему доверил вначале Карл V хлопоты по исполнению его воли, и только он один был достаточно умен для того, чтобы посоветовать государю отказаться от его намерения, когда он увидал бедствия, последовавшие за его исполнением. Приказ императора был исполнен без малейшего сопротивления. Но едва узнали, что несколько человек было арестовано по приказу новой инквизиции, как народ восстал; на улицах раздавались крики: "Да здравствует император! Да погибнет инквизиция!" Неаполитанцы взялись за оружие и принудили испанское войско искать спасения в фортах. Так как все принимало вид совершенного и всеобщего бунта, Карл V принужден был оставить свое намерение.

VI. Я замечу как нечто достойное внимания, что Павел III открыто покровительствовал неаполитанцам, возмутившимся против своего государя, будучи недоволен тем, что неаполитанская инквизиция должна была зависеть от главного испанского инквизитора, как сардинская и сицилийская, подчинение коих испанскому режиму он едва выносил. Он жаловался на своих предшественников Иннокентия VIII [720], Александра VI и Юлия II, которые, по его словам, наделали много зла, одобряя изъятие инквизиторов из непосредственной зависимости от папы и терпя посредствующую власть, сводившую на нет власть святого престола. Это было заметно в Испании и зависящих от нее государствах, где государи вмешивались в дела инквизиции больше самих пап и делали их решения бесполезными, обязывая уступать против воли часть прав светской власти.

VII. Павел III, не сообщая этих мотивов неаполитанцам, говорил им, что они вправе противостоять воле государя, так как испанская инквизиция была чрезмерно сурова и не пользовалась для большей умеренности в своих действиях примером римской, установленной три года назад. Указывалось, что никто еще не жаловался на римскую инквизицию, потому что она верно сообразовалась с требованиями права, чего не было в Испании, по причине упорства инквизиторов, их привязанности к системе, установленной Сикстом IV [721], и чрезвычайного покровительства, оказываемого Карлом V, который в этом превзошел даже своего деда.

VIII. Вы видите, как мало участвовала религия в этой политике, всегда готовой делать народы жертвами своих интриг и всяких козней, - будет ли идти речь о религии или просто о мирских интересах. В 1563 году Филипп II сделал новую попытку установить в Неаполе свой любимый трибунал; но жители прибегли к обычному средству, и их повстанческие волнения принудили деспота повернуть вспять, вопреки его обычаю.

Статья вторая СИЦИЛИЯ И МАЛЬТА

I. Сицилийская инквизиция в тот же год ликовала еще более, чем в 1543 году. Фердинанд V пытался в июле 1500 года установить в этом королевстве испанскую инквизицию, упразднив папскую, доверенную доминиканским монахам, но все усилия его были тщетны до 1503 года. Даже в этом году Сицилия волновалась восстаниями, которые возобновлялись в 1510, 1516 и других годах {См. гл. XI этого сочинения.}. В 1520 году Карл V написал папе, чтобы склонить его не принимать апелляции от жителей острова, которые могли быть осуждены сицилийской инквизицией, потому что им можно будет обращаться в этом случае к главному инквизитору Испании в силу апостолических пожалований, сделанных его предшественниками и подтвержденных им самим.

II. Это выступление императора и много других свидетельств специального покровительства, оказываемого им инквизиции, необыкновенно усилили гордость инквизиторов и дерзость, с которою они злоупотребляли тайной судопроизводства. Ненависть сицилийского населения соответственно возросла, особенно у жителей Палермо, и в 1535 году дело зашло так далеко, что народ поднялся против святого трибунала, и Карл V вынужден был написать инквизиторам, что отменяет подтверждение и расширение привилегий, дарованных им 18 января того же года, и приостанавливает пользование ими на пять лет. В течение этого срока инквизиторы не могут ни позволять себе какого-либо действия гражданской юрисдикции, ни возбуждать преследования судом светских лиц, кроме дел о формальной и явной ереси.

III. Эта мера императора особенно смирила инквизиторов. Они нашли, однако, средство восстановить свою власть в 1538 году, когда должность вице-короля острова была поручена временно инквизитору дому Арнольдо Альбертино, который был затем назначен на епархию Пати в этом королевстве {Я говорил об этом инквизиторе в гл. XI этого сочинения.}. Его присутствие дало им смелость преследовать всякого, кто имел несчастие им не понравиться. Хорошо, что их деспотизм продолжался недолго, так как вице-король вернулся в Сицилию. Узнав, что отвращение жителей к инквизиции неизменно, он сообщил об этом императору, который в 1540 году продлил приостановку привилегий как необходимую меру на новый пятилетний срок. Не без законного мотива такое учреждение, как инквизиция, внушало ужас. Я докажу это, рассказывая об одном деле, случившемся в 1532 году, за три года до мятежа сицилийцев.

IV. Антонио Наполес, богатый житель острова, был заключен в секретную тюрьму святого трибунала. Его сын Франческо прибег к папе и выдал Его Святейшеству это действие власти за презренную интригу нескольких людей из народа, которыми были одурачены инквизиторы, оказывая им ничем не оправдываемое доверие, потому что его отец вел себя с самого детства как хороший католик. Он сказал, что декан инквизиторов связался с врагами отца и держал его в тюрьме в течение пяти месяцев, к соблазну и недовольству жителей Палермо, не давая ему никакого средства к защите. Франческо умолял Его Святейшество не допускать инквизитора произносить приговор об участи его отца. Папа направил дело к дому Томасу Герреро и дому Себастиану Мартине-су, каноникам и его комиссарам в Сицилии. Едва мадридские инквизиторы узнали о папском решении, как поторопили императора и кардинала Манрике написать папе, что существование этой комиссии, как они жаловались в своем представлении, уничтожает привилегии святого трибунала Испании, от которого зависит Сицилия. Слабый Климент VII поспешил упразднить ее своим бреве, данным 25 июня 1532 года, и через Герреро переслал все документы процесса главному испанскому инквизитору. Последний для продолжения судопроизводства назначил по обязанности службы доктора дома Агустино Камарго, сицилийского инквизитора, или вместо него какого-либо другого члена той же инквизиции, так что Наполес очутился в руках своего преследователя. Он был осужден как еретик, лишен имущества, но допущен к примирению с Церковью с епитимьей пожизненного тюремного заключения. Кто осмелится предпринять оправдание поведения папы, кардинала и судей?

V. Сицилийские инквизиторы всегда рассчитывали на покровительство мадридского двора. Они были убеждены, что, распорядившись приостановить привилегии, он поступил так менее по политическому принципу, чем по снисхождению к сицилийцам. Они полагали с полным удовлетворением, что по прекращении опасений испанское правительство вернет им благосклонность, которой они раньше пользовались. Это произошло на самом деле, когда 27 февраля 1543 года император подписал королевский указ, аннулировавший в конце десятого года приостановку привилегий без предварительной меры особого декрета. Это событие восстановило в душе инквизиторов доверие и надежду на поддержку кардинала Таверы (который был все еще во главе государственного совета Испанской монархии, управляемой тогда принцем Астурийским, едва достигшим шестнадцатилетнего возраста). Они возымели смелость объявить маркизу де Терранове, о котором мы уже упоминали, об исполнении епитимьи, к которой его приговорили.

VI. Убеждаясь, что инквизиторы одержали победу, которую столько веских мотивов должны были делать, по крайней мере, сомнительной, не станешь удивляться, что они с радостью поджидали срока приостановки и нового декрета, который возобновлял прежние пожалования и даровал новые. Этот государев акт появился 16 июня 1546 года. Инквизиция решила достойно отпраздновать свою победу. Все было приготовлено для празднования величайшего из аутодафе, когда-либо виденного, и четверо заочно осужденных были сожжены фигурально. Подобная церемония происходила также в 1549 и в 1551 годах.

VII. Инквизиторы, ставши вновь заносчивыми, как некогда, беспощадно обращались с сицилийцами всех классов. Отсюда возникло новое возмущение против святого трибунала в Палермо в 1562 году, в момент, когда собирались обнародовать эдикт веры, который налагал на каждого жителя обязанность доносить на людей, виновных или подозреваемых в ереси, под страхом смертного греха, верховного отлучения или какой-либо другой епитимьи, установленной законами. Когда вице-королю удалось восстановить спокойствие, инквизиторы показали себя умереннее, по крайней мере пока ими владел страх. Вместо торжественных аутодафе, возбудивших негодование народа, они довольствовались в течение некоторого времени отравлением частных аутодафе в зале суда. Однако в 1569 году они распорядились устроить одно общее аутодафе, подавшее повод к маленькой истории, которая достойна упоминания.

VIII. Среди узников инквизиции находился один несчастный, пробудивший особый интерес к себе со стороны маркизы де Пескара, супруги вице-короля. Инквизиторы, убежденные, что в известных чрезвычайных обстоятельствах само благо инквизиции требовало угождения первому и могущественнейшему должностному лицу острова, даровали вице-королеве милость, не приводя в исполнение по отношению к обвиняемому решения трибунала. Но в то же время они уведомили главного инквизитора, чтобы избежать его упрека. Верховный совет, обсудив происшедшее, адресовал инквизиторам весьма энергичный выговор за присвоение не принадлежащего им права, принимая во внимание, что в делах этого свойства заступничество не может быть допущено. Разве не действовали вопреки закону бесчисленное множество раз эти советники? Сколько раз их преемники давали такому нарушению множество примеров? Хорошо было бы, если бы они постоянно так поступали! Человечество приветствовало бы эту благожелательность, которая слишком часто бывала благосклонна к убийцам и публичным ворам.

IX. Пока остров Мальта [722] составлял часть Испанской монархии, он был подчинен сицилийской инквизиции, и инквизиторы этой страны имели здесь своего уполномоченного, секретаря суда, альгвасила [723] и чиновников, которым были поручены судебные дела. Когда Мальта была уступлена рыцарям св. Иоанна Иерусалимского, которые только что потеряли остров Родос [724], гроссмейстер учредил здесь свое управление. Было бы противно его достоинству дозволить в стране (в которой он имел верховную власть) практику иноземной юрисдикции, особенно когда он получил от римской курии право духовной власти через посредство священников, которых он выбирал из своего ордена и которым передавал как генеральным викариям власть почти епископскую, особенную.

X. Один человек был арестован на острове как еретик. Известно, что сицилийская инквизиция получила сведения на его счет. Гроссмейстер письменно потребовал их. Инквизиторы обратились к верховному совету. Последний, 17 мая 1575 года, предписал им не только не посылать их, но и потребовать себе заключенного. Несправедливость подобной претензии очевидна. Она является новым доказательством духа честолюбия, старавшегося шириться и властвовать везде. Гроссмейстер, решившись защищать свои права, велел расследовать процесс обвиняемого на самом острове и только по поводу происшедших здесь фактов; по окончании следствия он приказал судить обвиняемого, который был оправдан. Этот энергичный поступок не понравился сицилийской инквизиции, которая в целях мести воспользовалась на следующий год представившимся ей случаем.

XI. Дон Педро де ла Рока, испанец, рыцарь Мальтийского ордена, убил в Мессине [725] первого альгвасила сицилийской инквизиции. Он был арестован и посажен в секретную тюрьму святого трибунала. Гроссмейстер потребовал к себе рыцаря, так как только он имел право его судить. Совет, запрошенный инквизиторами, приказал постановить приговор об участи обвиняемого и покарать его как человекоубийцу. Главный инквизитор сообщил эту резолюцию Филиппу II, который написал гроссмейстеру, чтобы покончить с этим разногласием.

XII. Распри между светской властью и инквизицией свирепствовали в Сицилии в не меньшей степени, чем в других странах, где была установлена инквизиция. В 1580 и 1597 годах были приняты меры для их прекращения. Но это было тщетно, и сицилийцы лицезрели скандал преследования инквизиторами по суду в 1606 году и поражения их цензурами герцога де Фриаса, коннетабля Кастилии, вице-короля и генерал-губернатора острова. Множество дел такого рода, всегда возбуждавших волнение и удивление в народе, обязало правительство прибегать к различным средствам примирения, откуда возникли конкордаты 1631 и 1636 годов, которые не были удачнее уже подписанных.

XIII. В 1592 году герцог Альба, бывший тогда вице-королем, употребил косвенное средство для обуздания дерзости инквизиторов. Видя, что герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны, кавалеры разных орденов, генералы и другие военные лица вступили в конгрегацию чиновников святого трибунала по подстрекательству инквизиторов, чтобы пользоваться привилегиями и держать народ в подчинении и страхе, герцог Альба представил королю, что могущество государя и власть наместника почти ничтожны на острове и останутся таковыми и дальше, пока эти разные общественные слои будут пользоваться привилегиями, действие коих состоит в нейтрализации мер правительства и в обращении против самой администрации ее бессилия заставить повиноваться себе. Карл II сознал, насколько этот порядок вещей противоречит достоинству его короны, и запретил каждому королевскому служащему пользоваться этими прерогативами даже в случае, если он приобрел бы титул чиновника или должностного лица инквизиции. Народ начал тогда менее уважать трибунал, и эта эпоха была началом его падения.

XIV. В 1713 году Сицилия перестала принадлежать короне Испании, и Карл Бурбон [726] получил в 1739 году папскую буллу, создававшую для этой страны должность главного инквизитора, независимого от испанского. Новое правительство не удовольствовалось этой полезной реформой, и Фердинанд IV [727], наследовавший Карлу, упразднил ненавистный трибунал в 1782 году.

XV. В течение двухсот семидесяти девяти лет своего существования трибунал декретировал торжественные общие аутодафе, о которых говорил Мюнтер, и другие частные, справлявшиеся в самой зале его заседаний. Аутодафе первых времен его основания устраивались против новохристиан, иудействовавших или возвращавшихся к магометанству; было несколько аутодафе против содомитов или двоеженцев. Впоследствии аутодафе подобного рода были менее многочисленны, и трибунал судил по преимуществу лютеран, колдунов и священников, злоупотреблявших исповедью для обольщения и развращения женщин. Наконец, в последнюю эпоху, кроме отмеченных мною виновных, инквизиция карала приверженцев Молиноса [728], философов, подозреваемых в неверии, и сторонников разных осужденных мнений.

XVI. Совершенно не соответствует истине, согласно документам архивов испанской инквизиции, будто сицилийская инквизиция, как это утверждал Мюнтер, карала политические заблуждения и будто этот трибунал, подобно всем другим, был установлен с этой целью. Нельзя найти ни одного примера лица, арестованного за политические убеждения, какими бы опасными их ни считали, раньше царствования Филиппа II. Политике этого государя удалось выдать за заподозренных в ереси всех испанцев, позволявших себе или осмеливавшихся браться за вещи, которым правительство имело особенный повод противиться. Эта мера казалась ему предпочтительнее вмешательства других судов. Действительно, она помогала лучше узнавать виновных, делая из доноса обязанность, и страх, внушаемый святым трибуналом, был гораздо более способен импонировать. Следует, однако, сознаться, что к такому средству прибегали редко, даже в царствование этого государя.

XVII. Карл IV [729] следовал правилу Филиппа II запрещать косвенным путем книги, имевшие предметом французскую революцию; он объявил указом 1789 года, что преступление ереси содержится во всем том, что стремится или способствует пропаганде революционных идей. Эти идеи квалифицировались как своего рода догматическое заблуждение, противное учению св. Петра и св. Павла, которые обязывают христиан подчиняться и повиноваться даже дурным государям не только за страх, но и за совесть [730].

XVIII. Из любви к истине и из долга чести, который она вызывает, я должен заявить, что не видал, не читал и не слыхал, чтобы кто-либо был арестован со времени обнародования указа за чтение запрещенных книг, если только он в то же время не поддерживал, не писал и не распространял высказываний и мыслей, объявленных еретическими и признанных таковыми. В этом пункте истории и политики обманулись иноземные писатели, трактовавшие об испанской инквизиции и утверждавшие, что в последнее время она была шпионским трибуналом, находившимся в полном распоряжении правительства для борьбы с политическими убеждениями, внушавшими правительству подозрение. Эти философы (я повторяю) были плохо осведомлены. Их промах произошел оттого, что по прекращении общих аутодафе инквизиторы почти только и занимались обнародованием указов против чтения и обращения книг, брошюр (известных в Испании под именем листовок - folletos) и сочинений, в которых говорилось о философских изречениях, о естественном праве, о международном праве, о публичном праве. Они могли бы увериться из свидетельства послов их правительств, что не проходило ни одного года без того, чтобы не было двух или нескольких малых публичных аутодафе, справлявшихся в залах суда инквизиции, при открытых дверях и в присутствии множества приглашенных свидетелей, кроме четырех или пяти малых тайных аутодафе, которые имели свидетелями в тех же залах только должностных лиц и служащих суда, обязанных присягой по свойству их службы. Когда я буду говорить об инквизиции нашего века, я приведу некоторые из этих аутодафе того и другого вида. Я уже говорил об аутодафе одного марсельского француза, ходатайствовавшего о чести служить испанскому королю в качестве телохранителя {См. гл. IX этого сочинения.}.

XIX. Мюнтер признает, что сицилийская инквизиция сожгла за время ее существования двести одного человека живьем и двести семьдесят девять фигурально, что доводит число казненных до четырехсот восьмидесяти. Но к этому числу следует прибавить около трех тысяч обвиняемых, присужденных к епитимьям, потому что в Испании численность последних всегда была, по крайней мере, в шесть раз больше количества осужденных на смертную казнь. И если в Сицилии не осудили большого числа крещеных евреев за отступничество и ложное обращение, можно быть уверенным, что было возбуждено много процессов против мавров и ренегатов, которых разные побуждения заставляли переходить из Африки в Сицилию, где они просили крещения, а потом возвращались в магометанство. Я не учитываю чрезвычайной пропорции, представляемой картиной первых лет испанской инквизиции. Из этой истории уже видно, что на одного приговоренного к сожжению приходилось более пятисот подвергнутых епитимьям и что число последних было в отношении шести к одному в позднейшие времена в севильском списке.

XX. Мюнтер не назвал преступления, за которое каждый был осужден. Всякий раз, как бывало общее или частное аутодафе, обвиняемому читался приговор с его обвинениями. В этом изложении оповещается, какова природа преступления. Оно затем обозначалось в надписи на санбенито. Ее вывешивали в приходской церкви обвиняемого, чтобы каждый мог ее прочесть, и она излагалась в следующем виде: Франсиско де Севилья, житель Севильи, осужденный как иудействующий еретик в 1483 году. Вместо слова осужденный употребляют слово епитимийный в соответствии с свойством наказания и вместо слова иудействующий ставят название ереси, за которую обвиняемый был наказан.

XXI. В 1546 году, соответствующем службе кардинала Лоайсы, насчитывается на каждую испанскую инквизицию восемь человек, сожженных живьем, четыре - фигурально и сорок присужденных к епитимьям. Все это дает для пятнадцати трибуналов итог в семьсот восемьдесят человек, настигнутых законами инквизиции, то есть сто двадцать человек первого класса, шестьдесят - второго и шестьсот - третьего.