Огюстен Кабанес, Леонард Насс

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ НЕВРОЗ

К оглавлению

 Отдел пятый

УРАВНИТЕЛЬНОЕ "ТЫ"

Революция отразилась не только на учреждениях и на людях, но и на самом языке. Изменения, которым подверглась разговорная речь с 1789 по 1795 г., могли бы послужить любопытным материалом для подробного исследования. При этом встретилось бы наверное немало образных слов и выражений, имевших лишь временное значение и ненадолго переживших события, их создавшие. В то время как многие слова были заимствованы из иностранных языков, другие просто изменили свое первоначальное значение, а затем благодаря долгому их употреблению в этом новом смысле так и остались измененными навсегда: слова budget (бюджет), motion, (толчок, предложение), club (клуб) и многие другие перешли из Англии и вошли во французский язык окончательно; другие - французского происхождения, как, например, constitution (конституция), convention (конвент), aristocrate (аристократ) стали пониматься в смысле, отличном от того, который они имели прежде. Кроме того, образовалось множество и совсем новых терминов, как-то: revolutionner (революционерить), lanterner (вешать на фонарях - фонарить), septembriser, semptembriseur (сентябризировать, сентябрист), guillotine, guillotineur, regicide et sans-culotte (гильотина, гильотинировать, цареубийца и санкюлот); они появлялись постоянно в листках того времени, выражая характер и направление этой прессы. Санкюлотный говор-жаргон, стал обязательным для всех. Обязательным стало вскоре и обращение на "ты". Пятнадцатилетний юноша без церемонии "тыкал" восьмидесятилетнему старцу, ученик - профессору, прислуга - барину. Письма к министрам начинались словами: "гражданин-министр", а далее уже было обязательно писать прямо на "ты". Это нивелирующее обращение привилось, собственно говоря, лишь в 1793 году; но первый пример подобного отношения низших к высшим наблюдался еще года за три перед этим. Накануне демократического торжества, праздника Федерации, фанатик революции Николай Бонвиль, редактор сатирического журнала "Железная пасть" (La Bouche de Fer), написал открытое письмо Людовику XVI, приглашая его примкнуть к народному делу. В этом странном послании, помеченном 6 июля того же года, обращаясь весьма фамильярно к монарху, авторитет и престиж которого, под влиянием новых идей, падали с каждым днем, автор писал: "Ты лишь один во всем государстве не слыхал падения Бастилии, всколыхнувшего весь мир и пошатнувшего все троны земные. Еще не поздно исправить ошибки твоего развратного воспитания и избавиться с помощью своего вооруженного народа от тирании придворных, у которых ты сам лишь первый раб... Народ сумел отделить государя, в достоинство которого он верит, от шайки его вероломных слуг... Сумей же и ты, в свою очередь, понять различие между поведением, достойным неприкосновенного короля, и разными мелкими, но раздражающими интригами, служащими лишь частным интересам"⁽²⁹⁷⁾.

До того обращение на "ты" к королю было привилегией одних поэтов, но, например, в словах Буало, обращенных к Людовику XIV, не слышно, конечно, ни тени презрения или фамильярности, когда он говорит:

Король великий, прекрати победы!
Иль я писанья прекращу...

Пример Бонвиля остался, впрочем, одинок; обращение на "ты" в то время еще не проникло в массы и стало всеобщим лишь тремя годами позже⁽²⁹⁸⁾.

Вследствие ходатайства депутации от народных обществ Парижа Конвент полуофициально санкционировал всеобщее уравнительное обращение; на "ты". Основы нашего языка (так говорил один из членов депутации) должны нам быть столь же дороги, как и законы нашей республики. Мы различаем три лица в единственном числе и три во множественном, но, вопреки этому правилу, дух фанатизма, гордости и феодализма приучил нас при обращении к одному лицу употреблять множественное число. "Результатом этой неправильности является немало зол: она ставит преграду развитию санкюлотов, поддерживает спесь в людях развращенных и под видом уважения, является в сущности лестью, подрывающей основы братства. Когда эти соображения были сообщены всем народным обществам, то последние единодушно постановили ходатайствовать перед вами об издании закона против этого превратного обычая. Первым благом, которое явится результатом этой реформы, будет утверждение действительного равенства, так как люди не будут впредь считать себя выше, говоря санкюлоту "ты", когда последний будет отвечать тоже на "ты", а вследствие этого уменьшатся гордость, различие между людьми изгладится, исчезнет враждебность, усилится видимая близость, увеличится стремление к братству, а следовательно, и к равенству"⁽²⁹⁹⁾. Делегат в конце своей речи просил издания декрета, которым бы всем республиканцам под страхом объявления их "подозрительными" и "льстецами" предписывалось обращаться на "ты" ко всем без различия мужчинам и женщинам, когда они будут в единственном числе. По предложению Филиппа решено было напечатать эту речь в официальном Бюллетене, с почетным отзывом Конвента. Другой делегат предлагал, чтобы словом "вы" обозначать аристократов, взамен употреблявшегося слова - господин (monsieur). Но это предложение было отклонено⁽³⁰⁰⁾. С этого времени обращение на "ты" приобрело право гражданства в революционной речи. Конвент допустил его употребление.

Последствия такого постановления не замедлили скоро проявиться: представители Конвента, получавшие от него особые поручения, в своих обращениях к местными властям⁽³⁰¹⁾ отказываются первые от устаревших формул обращения и заменяют их новыми, более соответствующими принципам равенства. Обыкновенные граждане становятся на равную ногу с членами парижской Коммуны⁽³⁰²⁾, обращаясь к ним запросто - на "ты".

Этот гражданский обычай был усвоен тем охотнее, что напоминал обычаи древних римлян, у коих другого обращения не было. В эпоху революции античной жизни подражали даже в мелочах. Революционеры того времени заимствовали таким образом у древних не только их героев, имена, костюмы, но даже и самую грамматику. Как могли бы Катоны, Бруты и Цицероны 1793-го года говорить "вы" своим согражданам, когда их прообразы с римской трибуны гремели своими: "tu quoque"⁽³⁰³⁾. В подобных случаях всегда интересно мнение современника. В своем "Деревенском листке" (Feuille villageoise) публицист Женгене (Ginguene) писал 2 января 1795 года (Тридник, 13 нивоза II года): "Вывод одинаков как с точки зрения разума, так и с точка зрения равенства: только глупейшая привычка может заставлять говорить во множественном числе, когда обращаешься к одному человеку. Конвенту было предложено издать по этому поводу особый декрет, но Конвент, считая французов достаточно взрослыми, нашел, что они и сами могут преподать себе этот урок. В Конвенте, в клубе якобинцев, во всех народных обществах, в секционных собраниях, в департаментах, в Коммуне, в министерских канцеляриях, во всех управлениях уже обращаются на "ты", и скоро "ты" будет господствовать повсюду. Греки и римляне не воображали, что обращаясь к одному человеку во множественном числе, они этим могут выказать ему уважение. Наши предки, создававшие наш язык, были феодалами, аристократами. Теперь аристократии уже нет. Приличная фамильярность дает тон истинному равенству. Можно обращаться со всеми на "ты", никого не оскорбляя, и братские слова "ты" и "тебя" - должны всегда произноситься не грубо и обидно, а с дружеским братским чувством. Когда истинные "санкюлоты и так называемые, "люди общества" (gens comme il faut), если они еще уцелеют надолго, будут говорить друг другу "ты", то первый повысится, а второй снизойдет, и таким образом оба приблизятся к одному и тому же демократическому уровню".

Не прошло и года, как этот сторонник уравнительного "ты" уже сознается в своем разочаровании:

"В прошлом году я увлекался, проповедуя всеобщее "ты", его братским характером. Но слова "ты" и "тебя" воцарились, не принеся желанного братства; напротив, обращение на "ты" стало как бы неразлучным с грубостью. Два негодяя: один просто вооруженный разбойник, какие встречаются разве в лесах, а другой - лакей какой-то робеспьеровской ханжи, ворвались в мое мирное жилище, чтобы арестовать меня; они говорили "ты" мне, моей жене и нашей робкой честной служанке, и никакого братства я в этом не увидел. Мне грубо говорили "ты" потом в Революционном комитете, а затем и в Сен-Лазарской тюрьме - привратник Семэ с его ужасным преемником Вернеем, и надзиратели, и полицейский Берго, и комиссар Тюремной народной комиссии; мне предстояло бы еще услышать это "ты" и от негодяя Дюма, а пожалуй, и от достойного исполнителя его повелений - палача, как это было с десятками моих бедных невинных товарищей 6-го, 7-го и 8-го термидора. К моему счастью переворот 9-го термидора помешал окончанию этого опыта. Поразмыслив теперь о местоимении "ты", я стал склоняться на сторону "вы", с которым, впрочем, никогда окончательно не расходился.

Как тогда, так и теперь я отвечаю на "ты", когда мне говорят "ты", и на "вы", когда ко мне обращаются на "вы".

Многие воображают, что слово "ты" служит проявлением самого чистого и пылкого патриотизма, но это люди, которые не сделав ни шага вперед, думают, что уже достигли цели".

Женгене, конечно, был не единственный разочарованный республиканец, заметивший, хотя и поздновато, что республика понадобилась не для одного лишь разрушения старого порядка, а и для создания чего-либо нового взамен.

Театр, всегда верно отражающий действительность, откликнулся, конечно, на это нововведение, но не для того, однако, чтобы высмеять его, а напротив, с целью его популяризировать. 3-го нивоза II года в Национальном театре шла пьеса "Совершенное равенство или "ты и тебя". В первой же сцене автор устами одного из действующих лиц говорит: "Для обеспечения равенства между братьями-республиканцами мы требуем, чтобы впредь все были между собой на "ты". Во втором явлении барин долго учит своего слугу, как употреблять слова: "гражданин" и "ты"⁽³⁰⁴⁾.

Вступив на такой путь, реформаторы не могли уже остановиться. Из условного и допустимого вскоре "ты" не замедляет стать обязательным⁽³⁰⁵⁾.

Для сомневающихся в этом приведем нижеследующий документ. Это выдержка из протоколов заседания Революционного комитета департамента Тарн от 24 брюмера II года республики (1793 г.). "Революционный комитет, видя главное свое назначение в уничтожении злоупотреблений старого режима и признавая,

1) что замена слова "ты" словом "вы" при обращении к одному лицу, в смысле установления внешних признаков: с одной стороны, превосходства, а с другой - приниженности, является вопиющей несправедливостью;

2) что вечные принципы равенства не допускают, чтобы гражданин обращался к другому на "вы", а в ответ от него получал бы "ты";

3) что слово "вы", обращенное к одному лицу, нарушая незыблемые законы разума, противно не только здравому смыслу, но и строгой правдивости, так как одно лицо не может быть одновременно несколькими лицами;

4) что в языках свободных народов никогда не допускалось нелепого обращения на "вы", когда речь шла об одном лице и, наконец,

5) что язык возрожденного народа должен быть не рабским, как был прежде, а являться внешним признаком и гарантией народного возрождения; - постановляет:

статья I. Слово "вы" в местоимениях и в глаголах, когда речь идет об одном лице, изгнать из языка свободных французов и во всех случаях заменить словом "ты".

II. Во всех актах, как публичных, так и частных, ставить, когда речь идет об одном лице, вместо "вы", слово "ты".

III. Настоящее постановление отпечатать, опубликовать и разослать всем народным обществам и правительственным учреждениям Тарнского департамента"⁽³⁰⁶⁾.

Весьма вероятно, что это не единственный образец официальной расправы наших предков с нашим языком.

Обращение на "ты" долго сохранялось в революционной армии⁽³⁰⁷⁾. Генерал Бигаррэ говорит в своих мемуарах, что "если бы офицер или солдат осмелился обратиться к адъютанту не на "ты", то последний проткнул бы его палашом". Наполеону нелегко было вывести из употребления этот обычай. Некоторые из его маршалов, между прочим и Ланн, не переставали обращаться даже к нему самому на "ты". Старые вояки, говоря со "стриженым малым" (petit tondu) нередко забывали о придворном этикете.

Иные времена - иные нравы: во время реставрации, по словам генерала Ламарка⁽³⁰⁸⁾, он был свидетелем, как старый гренадер потому только ушел со службы в отставку, что какой то подпрапорщик обращался с ним на "ты".

"Если бы он еще ломал со мною походы и слышал бы со мной свист ядер, я бы ему простил, но ведь он молокосос!".

На это юнец мог бы возразить, что говоря старику "ты", он только подчинялся чистейшим традициям великой французской революции.

Один довольно остроумный поэт написал в счастливый момент вдохновения стихи, последняя строфа которых вошла в поговорку:

...Я рабства не терплю,
Но старую привычку по-прежнему люблю;
Искоренять ее не вижу я причин:
Зовись ты "господин", но сам будь гражданин⁽³⁰⁹⁾.

Было, однако, время, когда такой компромисс пришелся бы не по вкусу народным властителям, и не в меру сговорчивому поэту пришлось бы дорого искупить подобную вольность, которую сочли бы тогда преступлением против нации.

21-го августа 1792 года Парижская коммуна издала постановление, которым отменяла названия "господин" и "госпожа" (monsieur et madame) и заменяла их более демократическими терминами: "гражданин" и "гражданка" (citoyen et citoyenne). На следующий день после провозглашения Республики президент Петион, принимая депутацию из 150 стрелков от вольной дружины, присягнувшей на оружии не возвращаться, не победив врагов свободы и равенства, сказал им следующее: "Граждане, Национальное собрание, доверяя вашему мужеству, принимает вашу присягу и т. д.".

С этого момента слово "гражданин" стало общеупотребительным в прениях между депутатами и в сношениях министров с президентом Собрания.

Иные, не обнаруживая своего несогласия с этим новым порядком, вносили в него однако некоторое, едва, впрочем заметное, различие.

"Наряду с аристократией феодального строя, - по словам "Французского Патриота", органа жирондиста Бриссо, - стоит и аристократия буржуазная, которая доныне вовсе не уничтожена. Чванство наших граждан еще различает оттенки между словами "милостивый государь", "сударь" и "именуемый" (Monsieur, sieur, nomme). В них есть градации, к которым чутко прислушивается щепетильная буржуазия. Национальный конвент, который должен окончательно вымести эти несчастные остатки старого режима, не допуская титула "господин", заменяет его словом "гражданин". Но и при таком величании еще могут быть различия: это звание будут придавать лицам, занимающим известное положение и имеющим известное состояние и все-таки откажут в нем трудящемуся поденщику или почтенному бедняку.

Затем самое слово "гражданин" - слово священное, им не следует злоупотреблять, а разве можно, не краснея, приставить его к некоторым именам? Разумеется, охотно скажешь вместе с вами: гражданин Петион, гражданин Кондорсе, - но какой патриот решится сказать: гражданин Марат, гражданин Мори? Такие же республиканцы, как римляне, и даже свободнее их, будем же не менее их и добродетельны и последуем их примеру. Упраздним вовсе и окончательно всякие титулы и станем говорить кратко и просто: Петион, Кондорсе, Пейн, подобно тому как в Риме говорили: Катон, Цицерон, Брут, а если эта простота вам покажется резкой или преждевременной, то отложим ее до другого времени, но вместе с тем отложим тогда и республику"⁽³¹⁰⁾.

Невзирая на такое мнение Бриссо, прозвище "гражданин" продолжало применяться ко всем без различия; даже женщин называли не иначе, как "гражданками"⁽³¹¹⁾.

Слову "гражданин" повезло⁽³¹²⁾, потому что оно дожило до Директории, которая даже зорко следила за его сохранением.

Некоторые чиновники по-видимому начали уже позволять себе употреблять слово "господин" вместо "гражданина". "Понимая все влияние, которое нередко слова имеют на дела", Директория всполошилась и немедленно издала следующий декрет:

"Желающие "господинничать" (monsieuriser) пусть отправляются в те кружки, где допускается такое обращение, но эти личности должны прежде отказаться от службы республике"⁽³¹³⁾.

Этот декрет издан в IV году и подписан Карно. Та же Директория (хотя и не те же директора), декретом от 6-го брюмера VI года, под угрозой увольнения от должности воспретила всем военным, не исключая даже генералов, отвечать на письма, в которых их именовали бы иначе, чем гражданами. Военный министр Шерер в своем письме к Бернонвиллю с приложением означенного декрета предписывает опубликовать его в приказе по войскам и затем доносить в министерство о нарушениях декрета, если таковые обнаружатся⁽³¹⁴⁾.

Оправдали ли эти строгие меры возлагавшиеся на них надежды, и почувствовались ли в обществе результаты этого социально-политического преобразования? Во всяком случае в VIII году старинные "заблуждения" всплывают вновь, и архаические формы вежливости начинают получать права гражданства, невзирая на все меры, принимавшиеся властями.

Следующий отрывок, принадлежащий перу одного из старшин присяжных заседателей и адресованный на имя "гражданина-министра внутренних дел", от 20-го плювиоза VIII года, служит иллюстрацией такого положения дела.

"Все французы делятся на граждан добрых и дурных. Чем более вторые презирают свое звание, тем более им гордятся первые. Если бы жил Мольер, этот великий поэт, прекрасно понимавший и изображавший натуру, заблуждения и смешные стороны людей, то и он, наверное, старался бы вывести из употребления наименования "господин" и "госпожа", столь ласкающие слух врагов революции и столь оскорбляющие слух добрых республиканцев.

К сожалению, эти наименования доныне употребляются даже в публичных актах и на сенаторской трибуне. Войдите в любое присутственное место, которое было неоднократно обещано очистить, но которое еще ни разу как следует не испытало этой чистки, и вы увидите повсюду объявление: "Здесь нет другого наименования, кроме слова гражданин".

Но попробуйте ему поверить, и вас решительно никто не поймет, а в лучшем случае вам послужит ответом сострадательная усмешка - вот все, чего вы здесь добьетесь. Во многих войсковых частях, бывшие сержанты, бригадиры и барабанщики 1789 года, произведенные благодаря революции в штаб-офицерские чины, все тоже величают друг друга - господами!

Этому скандалу можно легко положить предел, как только этого пожелает правительство. Все дело в примере. Необходим закон, который:

1) объявил бы недействительными: все акты, в которых будут употреблены наименования: "господин", "госпожа" или "барышня" и подвергал бы сверх того виновных штрафу от трехсот до тысячи франков;

2) обязал бы именовать "господином", "госпожой" и "барышней": арестантов, содержащихся в тюрьмах, смирительных домах и на каторге и приговоренных к смертной казни, к содержанию в кандалах или к заточению. Немедленно вслед за провозглашением приговора председателю суда должно быть вменено в обязанность обратиться к приговоренному с следующими словами: "господин такой-то" или "госпожа такая-то", по закону вы имеете трехдневный срок для подачи кассационной жалобы, если только у вас имеются к тому достаточные основания". Надзирателям и всем, кому так или иначе приходится говорить с заключенными предписать под страхом двухнедельного тюремного заключения обращаться с арестантами не иначе, как именуя их "господин" или "госпожа"⁽³¹⁵⁾.

Вышеприведенный документ чрезвычайно поучителен. Он свидетельствует, прежде всего, что в VIII году республики, совершенно так же, как и в наши дни, несмотря на последовательные "чистки", присутственные места были такими же врагами всяких реформ, как и ныне.

Что касается затем мер, предлагаемых автором этого замечательного документа, то мы сомневаемся, чтобы они могли оказаться особенно действительными. Все попытки улучшения нравов путем широкого применения системы штрафов в конце концов всегда оказывались бесплодными, что же касается идеи "разблагородить" наименование, бывшее в продолжение целых столетий привилегией людей лучшего общества, применив его к преступникам и злодеям, то она могла зародиться только в голове человека ненормального или злобного глупца и, натурально, никогда бы не достигла своей бессмысленной цели.