Место военного духовенства на войне.

       Но вернемся к исследуемому вопросу. И рассмотрим деятельность военного духовенства в военное время, когда роль полкового священника становится важнее и ответственнее. Огромное психологическое и физическое  напряжение в боевой обста­новке требовало духовной поддержки для всего личного состава подразделений и частей со стороны пастыря церкви. Постоянная опасность, близость смерти непроизвольно переносили мысли воинов к вопросам вечности, смысла жизни. На эти и другие вопросы ответ должен был давать полковой священник.[1]

         Задачами священника в военное время становились: 1) совершение Божественной литургии; 2) удовлетворение ре­лигиозных чувств и религиозных нужд воинов, через совершение богослужений и треб; 3) напутствие солдат перед боем, влияние на свою паству личным примером, твердостью духа в слож­нейших ситуациях, стойкостью в исполнении воинского долга. «Полковой священник принимает на себя особенную чрезвычайную миссию во время сражения русского воинства с неприятелем. Священник должен запастись самоотвержением, чтобы, стоя в пылу битвы, быть способным поддерживать в армии надежду на помощь Божию и свои собственные силы, - вдохнуть в нее  патриотический героизм к царю и отечеству»,- писал Николай Невзоров.[2] 4) отпевание погибших.

         В условиях непрекращающихся войн и военных конфликтов происходил поиск наиболее устойчивых форм управления военным духовенством. С изме­нением характера войны изменялось и содержание работы священника. Так, в ходе русско-японской войны православное духовенство действующей армии затронуло и такой практический в условиях боевых действий вопрос, как опо­знание павших воинов и определение порядка сообщения на родину о погибших. «Священник обязан утешать, ободрять, напутствовать раненых, хоронить умерших; его место – на перевязочном пункте; когда присутствие его на перевязочном пункте не обязательно, он должен побывать и в боевой линии, чтобы своим появлением ободрить и утешить и там находящихся»,- отмечал Г. П.Шавельский, который в русско-японскую войну был полковым священником, дивизионным благочинным и главным священником Маньчжурской армии.[3] О размерах этой работы можно судить по следующим данным. Так, в ходе похода А.В.Суворова в 1799 году число убитых составило 4.157 человек; число убитых в наполеоновских войнах (1812-1814 гг.) со стороны России составило 90 тысяч человек; в ходе Крымской войны 1853-1856 годов - 24.731 человек; в русско-турецкой войне 1877-1878 годов – 15.567 человек; в русско-японской войне 1904 –1905 годов число только убитых составило 24.843 человека. Из них 24.002 солдата и 841 офицер.[4] К данному числу надо еще прибавить потери флота, составлявшие 6.299 человек. В битве под Мукденом было убито 8.705 русских солдат и офицеров. Потери под Ляояном составили 2,1 тысячу убитыми.[5] Число же убитых в русской армии за время Кавказских войн с 1801 по 1864 год составило 24.946 человек. Из них 24.142 солдата и 804 офицера.[6] То есть мы видим, что число убитых по мере развития прогресса в развитии вооруженных сил, совершенствования стратегии и тактики введения войны, увеличивается, войны становятся кровопролитнее. Однако даже самые крупные битвы всех войн по количеству убитых значительно уступают битвам мировых войн XX века.

         Патриотическому воодушевлению, по словам великих полководцев, припи­сываются три четверти влияния на победу. Священник Лейб-Гвардии Конного полка Федор Ласкеев в «Исторической записке об управлении военным и морским духовенством за минувшее столетие (1800 – 1900 гг.)» отмечал: «Обязанность полкового священника во время сражений – быть неотлучно при войске – требует от него чрезвычайного самоотвержения. Стоя в пылу битвы, он должен не только всегда быть готовым положить живот свой на поле брани за веру, Царя и отечество, но собственным примером мужества и гласом веры и утешения поддержать и в армии беззаветное самоотвержение, непоколебимую храбрость, бесстрашный героизм и надежду на помощь Божию. И полковые священники, понимая важность такого воодушевления, брали на себя эту святую обязанность. На поле брани военные священники всегда были достойными пастырями беззаветно храброго христолюбивого воинства, безропотно переносили тяжести походной жизни, бестрепетно ходили со своими частями на штурмы, безбоязненно напутствовали больных и умирающих под неприятельскими выстрелами, терпели раны, заключение в плену и самую смерть; много было духовных героев…».[7]

         В бою место нахождения полкового священника должно было быть на пе­редовом перевязочном пункте, где скапливались раненые, нуждавшиеся в мо­ральной поддержке и медицинской помощи. Поэтому от священника требова­лось, помимо выполнения своих прямых функциональных обязанностей, уметь выполнять обязанности медперсонала.[8] Подтверждением тому могут служить следующие данные. Так, во время похода А.В.Суворова в 1799 году число раненых составило 10.016 человек, число умерших от ран 1.190 человек. В Крымской войне 1853 – 1856 годов раненых уже 81.247 человек, умерших от ран 15.971 человек. В русско-турецкой войне 56.652 человека раненых и 6.824 – умерших от ран. В русско-японской войне ранено 146.032 человека, от полученных ран скончалось 11.425 солдат и офицеров.[9] В свете этих цифр становится понятным масштаб данного направления деятельности полковых священников в русской армии в боевых условиях.

         Русская Православная Церковь издавна считала, что исход войны, сраже­ния зависит в основном от воли Божьей. Отсюда – в обязанности военных свя­щенников входило – непрестанно молиться о даровании победы русскому ору­жию.

         Убежденный, что молитва, привлекая к себе помощь Божью, укрепляет че­ловека и сильно поднимает его дух, А.В. Суворов ни одной битвы не начинал и не оканчивал без молитвы: «Господи Боже сил, Боже спасения нашего, Боже творяй чудеса Един, призри в милости и щедротах на смиренныя рабы Твоя и человеколюбно услыши и помилуй нас: се бо врази ниши собрашася на ны, во ежи погубити нас и разорити святыни наши. Ты же, вся ведый, веси, яко неправедно восташа на ны. Темже грешнии и недостойнии в покаянии со слезами молимся ти: помози нам, Боже, Спасителю наш, и избави нас славы ради Имене Твоего, да не когда рекут врази наши: Бог оставил еси их, и несть избавляяй и спасаяй их: но да уведят вси языцы, яко Ты еси Бог наш и мы людие Твои, под державою Твоею всегда хранимии. Востани в помощь нашу и разруши лукавые советы мыслящих нам злая; суди обидящие ны и побори борющия ны, православному же воинству и воинству народов, в союзе с нами сущих, подаждь во мнозем дерзновении и мужестве о имени Твоем победити; а им же судил еси положити на брани души своя за Веру, Царя и Отечество, тем прости согрешения их, и в день праведнаго воздаяния Твоего воздаждь венцы нетления. Ты бо еси заступление, и победа, и спасение уповающим на Тя, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков Аминь».[10]

         Перед битвою, помолясь Богу и «благословив всех, он кратко, но сильно напоминал всем обязанности перед Богом, Царем и Отече­ством».[11] Для русского солдата и матроса эти слова имели особое значение и, без сомнения, выходили за рамки понятий только воинского послушания или повиновения. Издревле  русский воин не мыслил своего бытия без Веры. Другие слова для него уже не имели того возвышенного смысла, который он вкладывал в понятие Веры, ибо Вера как для воина, так и для любого россиянина означала и родной дом, и отца, и мать, и образ жизни, то есть все то, что объединяла в себе Православная Русь с ее обычаями и традициями.

        На войне, где смерть ходит рядом – солдат, офицер должен более зорко следить, чтобы помыслы его были чисты, и сердце не отягощено злобой, «да наглая смерть не похитит его неготового», как выражает это православная молитва, да не лишится он Царства, уготованного верным «от создания мира» (Мф. 25.34). Известно, что перед исторической Бородинской битвой солдаты отказались от водки, ибо знали, что мало кто останется в живых и хотели с незамутненным сознанием встретить сей страшный и торжественный час.

         «Эту жизнь Бог нам дал, чтобы мы имели время приготовиться к той», - так говорил епископ Феофан Затворник. Эта жизнь коротенькая, а та не имеет конца, но вся она зависит от этой – от того, как человек жил и как он принял смерть.

         Особой торжественностью отличалось богослужение после победы. «Каждую победу, каждую удачу приписывал он Подателю всех благ и тотчас спешил в церковь, где на клиросе пел с певчими и читал Апостол».[12]

         В своем дневнике 29 ноября 1877 года граф Д.А. Милютин приведет такой эпизод из русско-турецкой войны: «Подъезжая к Плевне, государь был встречен Великим Князем Главнокомандующим со всей его свитой. Оба брата обнялись сердечно; государь надел на Великого Князя ленту Георгиевского Ордена, тут же объявил о наградах генералам Непокойчицкому, Тотлебену, князю Имеретинскому, Левицкому, князю Масальскому и послал Георгиевские Кре­сты начальствующим лицам гренадерского корпуса, которому досталась глав­ная роль во вчерашнем бое.

         Тут же, на высоте, в виду Плевны, отслужено было молебствие. Погода по­правилась, даже выглянуло солнце. К молебствию подошли некоторые из бли­жайших частей войск. Они провели более суток в поле, почти без пищи; не­смотря на то, шли бодро и имели воинственный вид».[13]

         В случаях необходимости, когда того требовали обстоятельства, полковые священники находились и среди сражающихся. Примеров тому из истории рус­ской армии можно привести великое множество. Нельзя не упомянуть в связи с этим об эпизоде во время штурма Измаила, характеризующем полковых свя­щенников и их значение в боевой обстановке. На 4-ю и 5-ю колонны, состоявших из казаков, турками была совершена молниеносная атака. Казаки попятились назад, не выдерживая натиска противника. А.В. Суворов на по­мощь им прислал подразделения пехоты и кавалерии. Один из батальонов По­лоцкого полка, двинувшись в штыки на турок, теряет своего командира, сол­даты заколебались, пришли в замешательство … « … это видит полковой свя­щенник, воспламеняется мужеством, высоко поднимает крест с изображением Искупителя, обещает им верную победу и, указывая путь к ней, бросается на сабли турок. Воспламененному этим мужеством солдату уже ничто не может противиться: неудержимо стремятся они вперед и все падает под их штыками».[14]

         К рассвету весь вал был в наших руках и войска, перегруппировавшись, начали еще более трудное дело – уничтожение турецких войск внутри города, так как последние, ожесточившись, отдавали каждый клочек земли только це­ною смерти.

         Из всех защитников Измаила было убито 30860 человек и взято в плен 9 тыс.[15] Мысль взять Измаил считалась безумием. Сами участники измаиловского штурма, глядя после – при дневном свете, - куда это им приходилось ночью взбираться и лезть, - сами не верили. И Суворов говорил, что на такой штурм можно пускаться только раз в жизни. Императрица писала, что другого подобного штурма в летописях военных она не знает. Турки, никак не ожидавшие взятия Измаила, впали в неописуемый ужас и оцепенение.

         На другой день было торжественное молебствие, которое служил герой – священник Полоцкого полка. Салютом из взятых орудий и благодарными ре­чами А.В. Суворова к своим чудо – богатырям закончилось это торжество.

         Так пала последняя твердыня турок на Дунае. Путь к Балканам был открыт. И прав был священник Ф. Боголюбов когда писал: «Твердая вера в Бога, крепкая надежда в Него, усердная молитва, низводя с неба невидимо помощь Божию, видимым образом сказывается в подъеме духа армии, в ее мужестве и энергии. Знали это отцы и прадеды наши, знали – и говорили: «Кто боится Бога, тот неприятеля не боится». В самом деле, человек религиозный, всецело преданный Промыслу Божию, терпеливо переносит все лишения и испытания и спокойно – смело идет навстречу всякой опасности. Для него не страшна сама смерть: «за веру святую, за Царя-Батюшку, за землю родную положу жизнь и душу: на то давал присягу», - в простоте сердца рассуждает Русский воин и безбоязненно вступает в бой с неприятелем».[16]

         В годы Крымской войны 1853-1856 годов на плечи православного духо­венства были возложены задачи разъяснения народу дипломатических усилий России, хода военных действий. Военное духовенство отвечало за «дух» армии. И в сложнейшей обстановке оно вело себя достойно своего призвания. Об этом говорят следующие факты. Иеромонах Иоанникий Добротворский с первых дней осады Севастополя постоянно был в траншеях, ежедневно обходил бата­реи с крестом в руках, вдохновляя солдат на подвиги. В ночь со 2 на 3 марта 1855 года в составе одного из батальонов Камчатского полка участвовал в ожесточенном бою, ободряя своим словом и примером солдат, тут же напутствовал умирающих, утешал и перевязывал раненых. Среди трупов вра­жеских солдат пастырь усмотрел офицера, притворившегося мертвым, которого пленил и сдал военному начальству. За отличие и мужество иеромонах был на­гражден золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте.

         Нередко полковым священникам приходилось брать на себя обязанности, выходившие за рамки их пастырской деятельности. 22 сентября 1854 года на Николаевскую артиллерийскую батарею под огнем врага прибыл священник Очаковской церкви Судковский. Он « под выстрелами благославлял каждого» и сам принимал участие в заряжании орудий после гибели расчета.[17] Священник Могилевского полка Пятибоков во время штурма в марте 1854 года задунайских тульчинских укреплений находился среди солдат, и самый крити­ческий момент боя после гибели офицеров, принял на  себя  командование  подразделением.[18]

         Немало военных пастырей сложило свои головы при обороне Севастополя, напутствуя умирающих, погребая убитых, при совершении богослужений на бастионах и в лазаретах, при оказании помощи раненым и больным. Их имена сохранены в летописи архивов Духовного Правления и церквей Севастополя. Священник Минского пехотного полка Иоанн Еланский скончался в момент напутствия умирающих на перевязочном пункте. Священник того же полка Ва­силий Дубневич погиб при исполнении обязанностей на своем посту. Его судьбу разделили священники Московского пехотного полка отец Виктор Гра­чев, Низовского пехотного полка отец Михаил Розанов, Углицкого егерского полка отец Григорий Судковский, Смоленского пехотного полка отец Илья Тер­лицкий и многие другие.

         Из двухсот военных священников – участников Крымской войны – 2 на­граждены офицерским орденом Святого Великомученника Георгия Победоносца 4-й степени, 58 – золотым крестом на Георгиевской ленте, 5 – зо­лотым наперсным крестом из кабинета Его Императорского Величества, 29 – золотым наперсным крестом от Святейшего Синода, столько же – орденами Святого Владимира 3-й и 4-й степени.[19]

         Военные пастыри были верны доблестным традициям армейского и флот­ского духовенства и в последующих войнах и кампаниях. Во время русско-ту­рецкой войны 1877–1878 годов отличился священник 160-го пехотного Абхаз­ского полка 40-й пехотной дивизии Федор Матвеевич Михайлов. Во всех сра­жениях, в которых принимал участие полк, отец Федор находился в передовых цепях. Своей необычной храбростью священник Федор Михайлов был известен всему отряду, действовавшему на кавказско-турецкой границе. После каждого сражения между солдатами полков отряда велись разговоры об этом удивительно бесстрашном старичке. За отличие в боях с турками при блокаде города Эрзерума он был произведен в сан протоиерея. Кроме того, награжден Орденами Святой Анны 2-й степени с мечами, Святого Владимира 4-й степени с мечами и золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте.[20] Различных медалей и крестов отец Федор имел так много, что по своей скромности стес­нялся ходить по городу в полной форме.

         Священник 16 гренадерского Мингрельского полка Петр Рождественский неоднократно испытывал на поле битвы все опасности перекрестного огня; его не страшили вражеские пули, гранаты и бомбы, и он среди самого жаркого, отчаянного боя и огня совершенно спокойно напутствовал святыми дарами умирающих воинов от тяжких ран; смерть, казалось, каждый день готова была изъять этого доброго пастыря, так глубоко проникнутого состраданием и любовью к ближним, из сонма живых, но всемогущая десница Божия хранила его. Петр Рождественский участвовал во всех крупных боевых действиях Кавказской армии, при всех невзгодах походной жизни, свидетельствует о том, что это был действительно добрый, самоотверженный, истинно евангельский пастырь, полагавший душу свою за овцы своя. В эту же войну о. Петр Рождественский в течение двух месяцев выполнял обязанности священника в госпитале для зараженных тифом солдат и офицеров, одних ободряя и утешая, а других приготовляя к переходу в жизнь вечную. Нередко приходилось исполнять ему и обязанности сестер милосердия. Не случайно, поэтому высоко ценил мужество, труд этого полкового священника главнокомандующий Кавказской армии великий князь Михаил Николаевич.[21]

         Мужество при выполнении пастырского долга в ходе русско-турецкой войны проявил также протоиерей Доримендонт Петрович Поповицкий, свя­щенник 13-го Лейб-Гренадерского Эриванского полка (старейшего полка рус­ской  армии), который  был ранен  в  грудь  в  момент  напутствия умирающего

  воина на поле брани.

         В Ахелтекинской экспедиции 1881–1882 годов « за мужественное поведе­ние в боях по ходатайству генерал-адьютанта М.Д. Скобелева золотым крестом на Георгиевской ленте были награждены священники Михаил Жигунов и Дмитрий Гачечиладзе».[22]

         Всего же к началу XX века награждено было за воинские подвиги 111 (сто одиннадцать) духовных лиц. Действительно, полковой священник всегда был со своей паствой. При этом, как уже говорилось, они старались облегчить участь раненых, больных, утешали скорбящих. И, конечно, непрестанно молились Спасителю и Божией Матери о даровании России победы над врагом. Об этих незаметных героях, без чьих трудов и молитв невозможны были бы славные победы русского оружия, - книга «Незаметный герой. Рассказы о священниках на войне». Авторами ее стали священник В. Востоков, А. Лебединцев, Г. Северцев-Полилов, А. Платонова.[23] В художественной форме они ярко, просто и очень убедительно показали роль, значение деятельности пастырей Русской Православной Церкви в столь необычных условиях.

         Продолжают эти добрые традиции и современные священники, оказавшиеся в силу разных причин, в районах боевых действий на территории бывшего Советского Союза, в Югославии. Об одном из них – отце Киприане тепло рассказала «Российская газета» 16 июня 2000 года в большой статье «С крестом в руках и орденами под рясой». Заканчивалась она такими словами: «… И вновь передовая. Среди распластавшихся по-пластунски бойцов высоко маячит богатырская фигура отца Киприана. Лучшей мишени бандиту на той стороне не найти. Без каски и бронежилета, высоко поднимая увязающие в вечной чеченской грязи ноги, священник бредет по полю боя, выискивая ране­ных. Найдя, берет на руки и несет, как ребенка, в санчасть. Бывает, не доносит. Бывает, нести уже поздно. Плачет перед смертью мальчишка, зовет мать, кри­чит: «Я жить хочу!» Батя, глотая слезы, гладит руку умирающего: «Ты, парень, не умрешь. Ты уже вечно живой!» И творит свои спасительные молитвы за него, за то, чтоб уцелели остальные, за победу, за нас с вами, за землю и славу русскую…»[24] Много добрых слов можно сказать и о других священниках, помогающих выполнять контртеррористическую операцию в Чечне – о. Арсентии, о. Владимире, о. Олеге…[25]

         Священник Константин Молчанов, побывавший в Чечне, в статье «Говоришь о Христе солдату – слышит вся Россия!» рассуждает: «Можно ли говорить о патриотизме наших воинов ? Он, несомненно, есть. Но не в виде слов. Патриотические чувства здесь выражены в форме спокойного выполнения тяжелой работы. Нужно выполнять долг – его выполняют. Там как раз Родину, Россию начинаешь любить больше, видя ту ненависть, то неприятие, ту отчужденность, что проявляет этот народ. Родина – это твой товарищ. Когда идет бой в открытом поле и парень въезжает на это поле на своей машине, разворачивая ее боком (при этом она становится очень уязвимой!), подставляя свою машину для того, чтобы могли втащить раненых, чтоб могла подъехать следом машина медсанбата и раненых увезти – это разве не проявление патриотизма?»[26]

         Очень интересны и справедливы размышления протопресвитера Г.П. Шавельского, писавшего: «Продуктивность пастырской работы на войне прежде всего зависит от личного состава духовенства. Если служение священника вообще высоко и трудно, то на войне оно еще выше и труднее. На войне священник всегда среди чинов своей части, всегда на виду, в кругу людей разных взглядов и убеждений как верующих, как уважающих его служение, так и недоброжелательно настроенных. Чтобы заслужить уважение не только первых, но и вторых, священник должен обладать высокими как нравственными, так и умственными качествами. Обстановка боевого времени сурова, жизнь на войне сопряжена с большими физическими лишениями и нравственными страданиями, для перенесения которых у священника должно быть много сил и бодрости. Престарелым и болезненным – не место тут. Паства на войне более, чем в другое время, ждет от  своего пастыря разумной службы, нуждается в живом и вдохновенно мощном и действенном слове, в примере высоком и увлекающем; священник, раз он прибыл на войну, должен внести свою ценную лепту в великое дело воспитания доброго духа армии, подготовления ее к победе. Сильные словом и делом пастыри нужны на войне».[27]   

         В 1858 году обер-священники стали именоваться главными священни­ками.[28] Во второй половине XIX века вследствие реформ, и, что особенно важно в результате введения всесословной воинской повинности, когда на службу стали призывать граждан из привилегированных сословий, с высшим образованием, - в таких условиях требования к личным качествам военного пастыря значительно возросли. Поэтому военное ведомство прикладывало все силы, чтобы привлечь в ряды военного духовенства лучших выпускников ду­ховных семинарий и получивших высшее богословское образование в духовных академиях.

        Таким образом, обострилось явное противоречие между социальной ролью военных пастырей и их социальным статусом. Разрешить эту проблему можно было лишь целым рядом мер экономического, правового и организационного характера на уровне правительства.

        С этой целью в 1885 году на основании отзывов, полученных от командующих военных округов и начальников главных управлений, Главный штаб приступил к разработке комплекса мероприятий по реализации проекта  по возвышению служебных прав военного духовенства. Инициатива возбуждения этого вопроса, так же как и авторство первоначального проекта, принадлежит протоиерею Санкт-Петербургского клинического военного госпи­таля Алексею Ставровскому, который представил на рассмотрение своего бли­жайшего начальника – главного священника армии и флота протоиерея П.Е.Покровского еще 13 марта 1883 года. Главный священник со своей сто­роны ходатайствовал по существу представленных предложений перед Глав­ным штабом.

         На основании положения Военного Совета и мнения Государственного Со­вета, высочайше утвержденных соответственно 24 июля и 21 декабря 1887 года, духовенству в войсках, управлениях и учебных заведениях военного ве­домства предоставлялись новые права и льготы по следующим рангам:

         1.Главному священнику гвардии и гренадер, армии и флота по сравнению с генерал-лейтенантом и жалованье в размере 1356 рублей в год.

         2.Главному священнику Кавказского военного округа по сравнению с гене­рал-майором и жалованье в размере 1017 рублей.

         3.Штатному протоиерею (настоятелю военного собора) и протоиерею бла­гочинному по сравнению с полковником и жалованье – 687 рублей.

         4.Нештатному протоиерею и священнику благочинному по сравнению с подполковником и жалованье в размере – 531 рубль.

         5.Священнику по сравнению с капитаном, ротным командиром и жалова­нье – 366 рублей.

         6.Диакону штатному и нештатному по сравнению с поручиком и жалованье – 312 рублей.

          7.Штатному псаломщику (из духовного звания) по сравнению с подпра- порщиком и жалованье в размере – 240 рублей.

         Положением предусматривались также надбавки к жалованью за выслугу 10 и 20 лет в ведомстве главного священника гвардии и гренадер, армии и флота.

         Наряду с улучшением материального положения военного духовенства, была осуществлена реформа военно-духовной администрации. 8 июля 1890 года состоялось утверждение доклада Святейшего Синода, «испрашивающего соизволения у Его Императорского Величества на переименование занимающего ныне должность главного священника гвардии и гренадер, армии и флота протоиерея Александра Желобовского в протопресвитера военного и морского духовенства», о чем обер-прокурором Святейшего Синода К.П. Победоносцевым и было доложено высшему духовному правительству 10 июля 1890 года.[29]

         Таким образом, первым протопресвитером военного и морского духовенства русской армии с июля 1890 года стал магистр богословия Александр Алексеевич Желобовский (1888 – 1910 гг.), решившийся в свое время оставить профессорскую кафедру и пожелавший в 1859 году начать службу скромным священником церкви Митавского гусарского (впоследствии драгунского) полка.[30] Будучи сыном псаломщика одного из самых бедных приходов Новгородской епархии, о. Александр, исключительно благодаря своим способностям, сумел подняться до административных вершин в военно-духовном ведомстве, управляя им более двадцати лет. Окончил Белозерское духовное училище, Новгородскую духовную семинарию (один из первых) и Санкт-Петербургскую духовную академию в 1859 году, впоследствии ставший ее Почетным членом.

        С 1889 года, как уже отмечалось ранее, священнические места в военном ведомстве предоставлялись по преимуществу лицам с высшим академическим образованием или окончившим семинарский курс по первому разряду. О том, кто в эти годы служил в армии священником, говорят такие известные имена, как профессор Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Евгений Аквилонов, духовник княгини Елизаветы Федоровны протоиерей Митрофан Сребрянский, известный Оптинский старец Варсонофий, до пострижения в монахи полковник русской армии. Необходимо также отметить, что в России создалась особая, приписанная к Церкви порода людей. Духовное звание стало означать особое состояние, в котором рождаются люди. К духовному званию принадлежит не только священнослужитель, но и его дети, которые вследствие того состоят на особом положении и находятся в заведывании церковных властей. М.Н. Катков В статье «Возрастание стремления к Единой Вселенской Церкви» подчеркивает: «Напрасно стали бы мы прибегать к разным тонкостям толкования, для того чтобы оправдать это антиканоническое учреждение потомственного духовного звания, внесенное в церковную жизнь судьбами нашего народного быта. Постановлением Церкви левитство воспрещается безусловно и решительно. Напрасно было бы оговариваться, что духовное звание все – таки не есть у нас совершенно замкнутая каста, что люди, рожденные в этом звании, могут из него выходить, точно так же как бывают случаи, хотя и крайне редкие, что лица других сословий поступают в духовное звание. Вопрос не в том, совершенно или не совершенно замкнутую касту представляет собой наше духовное звание, а в том, что духовное звание стало принадлежностью происхождения».[31]

         И далее Михаил Никифорович продолжает: «Упразднение потомственного духовного сословия не должно, конечно, сопровождаться какими-либо утратами или стеснениями для совокупности лиц, состоящих в этом сословии. Те права и изъятия, которыми ныне пользуются дети духовных лиц по принадлежности своей к духовному званию, останутся, как надобно ожидать, во всей силе, и законодательство причислит их к сословию полноправному. Пусть сыновья священнослужителей идут по следам своих отцов и готовят себя также на служение Церкви; но пусть они готовятся к духовному званию, а не рождаются в нем».[32]

         Отмечая 10-летнюю служебную деятельность о. Протопресвитера А.А. Желобовского по управлению церквами и духовенством военного и морского духовенства журнал «Вестник военного духовенства» в 1898 году по этому поводу писал: «Со вступлением о. Александра на пост протопресвитера настало для военного и морского духовенства время возрождения, пробудившее в среде его сознание самостоятельной жизни, обновление духа, живое стремление к добросовестному исполнению обязанностей на благо Церкви Христовой и победоносного русского воинства».

        Необходимо отметить, что именно по настойчивым требованиям Святейшего Синода, при поддержке со стороны Главнокоман­дующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа Великого Князя Владимира Александровича был создан единый орган управления на основании «Положения об управлении церквями и духовенством военного ве­домства», которое было высочайше утверждено 12 июня 1890 года. Согласно «Положению», заведование всеми церквями, православным духовенством во­енного ведомства, а также состоящими при этих церквях благотворительными учреждениями с их капиталами вверялось особому духовному лицу – протопресвитеру военного и морского духовенства А.А. Желобовскому.

         Как известно, прежнее положение главных священников гвардии и гренадер, армии и флота вызывало немало нареканий со стороны ревнителей канонов Русской Православной Церкви уже в силу того, что эта категория военно-духовных начальников, имея в своем заведовании церкви и духовенство военного ведомства, сама не состояла ни при каких церквах, вопреки каноническому правилу (4, Всел.6). Если главные священники гвардии и гренадер (иногда в качестве заведующих придворным духовенством) состояли настоятелями придворных соборов, то главные священники армии и флота не пользовались и этим положением.

         В целях сохранения силы вышеозначенного канонического правила согласно новому положению протопресвитер военного и морского духовенства, находясь в данном звании, состоял вместе с тем и протопресвитером Преображенского всей гвардии собора. Предоставление в его распоряжение именно Преображенского собора объяснялось тем, что этот храм по своему особому положению среди церквей и соборов военного ведомства мог служить средоточием как для военного духовенства – на время торжественных богослужений, так и для военных чинов – в случаях церковных празднований по поводу особых событий. Вместе с тем звание «протопресвитер Преображенского всей гвардии собора» не обязывало протопресвитера военного и морского духовенства ни к исполнению обыкновенной череды пресвитерского служения, ни к исправлению священнических треб, ни к участию в братских доходах соборного причта.

         Звание «протопресвитер Преображенского всей гвардии собора» для главы военного и морского духовенства имело то существенное значение, что «с этим званием последний приобретал соответственное его административному положению и согласное с канонами церковное предстоятельство среди подведомственного ему духовенства».[33]        

         Высокое административное положение протопресвитера военного и морского духовенства, приближающее его по статусу к епархиальным преосвященным, требовало и особого порядка его назначения. Вследствие этого, согласно новому положению процедура назначения нового протопресвитера была следующей. Главно­командующий Петербургского военного округа сначала осведомлял о кандидатуре государя, получал его одобрение и затем письменно просил воен­ного министра ходатайствовать о новом назначении перед Святейшим Сино­дом. Назначение Святейшего Синода утверждалось императором. Подобный порядок также существовал при избрании и назначении епархиальных преосвященных и их викариев. По рангу протопресвитер приравнивался к архиепископу в духовном мире и генерал-лейтенанту в военном сословии, а также имел право на личные доклады царю.

                   Протопресвитеру предоставлялись определенные права:

          - По избранию, назначению и увольнению должностных лиц духовного    управления, а также священно- и церковнослужителей военного ведомства.

          - По представлению их к наградам и по наложению на них       дисциплинарных взысканий.

          - По расходованию церковных сумм.

          - Протопресвитеру предоставлялось право обозревать подведомственные ему церкви и посещать состоящие при войсковых частях школы солдатских де­тей и учебные команды.

         - При протопресвитере военного и морского духовенства было создано ду­ховное правление, состоящее из: присутствия и канцелярии. Они осуществляли все делопроизводство ведомства.

       По делам церковного управления он получал указания только от Святейшего Синода, а по делам военного и морского ведомств руководствовался указаниями Военного Министра или Управляющего Морским Министерством по принадлежности подчиненного клира. Немаловажное значение в совершенствовании заведования военным и морским духовенством имело предоставление новым положением протопресвитеру права обозрения подведомых ему церквей за счет прогонных денег от военного интендантства. Прежнее наблюдение главных священников гвардии и гренадер, армии и флота, как правило, было ограничено простой канцелярской перепиской, а главные священники были вынуждены, по обыкновению заочно, по формальным представлениям и рапортам отмечать работу храмов и священников, поощрять достойных и взыскивать нерадивых.

       11 июля 1890 года А.А. Желобовский получил сразу три высочайших указа из Святейшего Синода. Первым указом он был уведомлен о своем назначении на должность протопресвитера военного и морского духовенства.[34] Второй указ сообщал об упразднении с 12 июня того же года должности главного священника Кавказской армии, с оставлением ее занимающего протоиерея Стефана Гумилевского в званиях настоятеля Тифлисского военного собора и члена Грузино-Имеретинской синодальной конторы и на представление ему, Гумилевскому, пожизненно получаемого на тот момент содержания.[35]

       Третий указ доводил до сведения протопресвитера военного и морского ведомства о переходе под его начало в соответствии со ст. 29 «Положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств» всех подвижных и неподвижных церквей, ранее состоявших в ведении главных священников гвардии и гренадер, армии и флота, за исключением церкви в доме военно-духовного ведомства в Санкт-Петербурге по Большой Подъяческой улице.[36] А вскоре, уже в начале 1891 года, протопресвитер А.А. Желобовский получает уточненный список соборов, переходящих под единое его начало.

       В первый состав правления при протопресвитере военного и морского духовенства вошли: штатными членами – протоиерей церквей Генерального и Главного Штаба, магистр богословия Григорий Словцов с предоставлением ему председательства в правлении и исполнения обязанностей протопресвитера в случае отсутствия протопресвитера А.А. Желобовского, а также протоиерей церкви Охтинских пораховых и пироксилиновых заводов, магистр богословия Тимофей Дивов и Введенской церкви лейб-гвардии Семеновского полка кандидат богословия Григорий Фалютинский. Сверхштатными – саккеларий Преображенского всей гвардии собора протоиерей Иоанн Философов и протоиерей домовой церкви протопресвитера Александр Соколов. Должность делопроизводителя правления занял состоящий правителем канцелярии главного священника армии и флота, надворный советник Николай Талепоровский; столоначальниками стали коллежский секретарь Михаил Семенов; регистратором – коллежский секретарь Сергей Петров.[37]

       Военно-церковная реформа 90-х годов XIX века в полной мере затронула и священнослужителей российского военно-морского флота. По сложившейся более чем столетней практике назначения судовых священников на существующие вакансии происходило, как правило, из числа иеромонахов. Целесообразность подобного подхода к проблеме комплектования священнических кадров на заре становления военно-духовного ведомства была очевидна.[38]

       Суровый быт военных моряков, длительное пребывание в морских походах вдали от родных берегов – все это делало очевидным подбор корабельных священников именно из монашеской среды. Однако уже к середине XIX века флотские начальники стали осознавать многие порочные (побочные) следствия такого способа пополнения военно-духовных кадров и ходатайствовать о назначении на будущее время на суда флота священнослужителей из белого духовенства, обладающего в отличие от большинства монахов более прочной богословской подготовкой.[39] К такому же выводу пришел и протопресвитер военного и морского духовенства А.А. Желобовский, совершивший в 1892 году объезд церквей морского ведомства в Кронштадте, Севастополе и Николаеве. А.А. Желобовский должен был учитывать мнение флотских офицеров, адмиралов, а также помнить, что: 1) русский флот с каждым годом увеличивался; 2) команды на судах, не считая офицеров, количеством доходили до 500 человек нижних чинов; 3) были суда (фрегат «Минин»), совершавшие плавания специального назначения, и на них находилось более 200 образованных молодых людей, которым священник обязан был давать уроки и с кем должен был вести беседы о вере и нравственности; 4) в чужих краях, иногда по несколько недель, суда стояли на пристанях, вблизи прибрежных больших городов, где неизбежно офицеры, матросы и священники сталкивались с иностранцами.

       Исходя из приведенного выше, протопресвитер в своем отчете по результатам поездки докладывал Обер-Прокурору Святейшего Синода К.П. Победоносцеву о необходимости глубокого и серьезного рассмотрения дела о порядке назначения священнослужителей на корабли. «Нет надобности доказывать, что духовные личности, ныне командируемые на корабли для исправления религиозных треб, мало к тому подготовлены и не соответствуют своему назначению. Даже при высоких нравственных качествах они там не пригодны: у них не достает образовательного ценза и навыка вести религиозные беседы особенно в присутствии господ офицеров. Оторванные от своей среды, с которой они сроднились, нынешние священнослужители на кораблях и по мыслям, и по внешним приемам совсем там чужие, они не только не влияют на своих духовных детей, а напротив, чувствуют всю свою обособленность и приниженность», - отмечал А.А. Желобовский.[40]

       Четко обозначив проблему, протопресвитер вместе с тем высказал пожелание о предоставлении корабельным пастырям служебных прав, равных правам священников военного ведомства с денежным содержанием, получаемым иеромонахами во время плавания. Если эти предложения были бы приняты, А.А. Желобовский не встретил бы затруднений в подборе на суда флота иереев, даже с высшим богословским образованием. Вскоре Главный морской штаб уведомил протопресвитера, что он разделяет его взгляд о пользе замены на судах флота монашествующих священнослужителей лицами из белого духовенства, получившими богословское образование. Однако служебные права и денежное содержание остались без изменений.[41]

       Приказом по морскому ведомству № 51 от 16 марта 1902 года было объявлено о состоявшемся 11 февраля 1902 года Высочайшем утверждении мнения Государственного Совета об учреждении должностей штатных судовых священников из числа белого духовенства. Всего было учреждено 15 должностей штатных судовых священников, с присвоением им жалованья и добавочного содержания наравне с капиталами корпусов морского ведомства (согласно утвержденным 19 июня 1900 года табелям I и II окладов содержания строевым чинам флота) и морского довольствия, установленного для священнослужителей (согласно утвержденному 19 июня 1900 года табелю III о месячных окладах морского довольствия). В случае назначения на должность судового клирика в сане протоиерея последнему полагалось нештатное жалованье по чину подполковника.[42]

       Главный морской штаб посчитал необходимым произвести распределение священнослужителей из числа белого духовенства на суда флота следующим образом: 6 священнослужителей должны были быть назначены на суда морского кадетского корпуса, 1 – на крейсер первого ранга «Герцог Эдинбургский», 1 – на императорскую яхту «Штандарт», остальные – на суда первого ранга заграничного плавания.[43]

       В 1902 году священником Бобруйского военного лазарета Стефаном Добротворским был подготовлен список священнослужителей церквей, состоящих в ведомстве протопресвитера на 1888 и 1902 годы.

       По таблицам С. Добротворского видно постепенное улучшение богословской подготовки клириков военно-морского ведомства, а следовательно, и качественного роста деятельности священнослужителей подуховно-нравственному воспитанию личного состава армии и флота за отмеченное 14-летие.[44]

Численный состав военного духовенства с подробным распределением по должностям и образованию на 1 января 1888 года

	Окончившие   Академию	Окончившие Семинарию	Не окончив. Семинарию	Оконч.дух. училище	Всего
протоиереев священников штатных дьяконов не штатных дьяконов псаломщиков Итого	9         6         -         -         -         15	95 297 8 2 11 413	- - 7 6 15 28	- - 11 10 26 47	104 303 26 18 52 503

                                                На 1 января 1902 года

	Окончив. Академию	Окончив. Семинарию	Не оконч. Семинарию	Оконч.дух.  училище	Разн.уч. заведен.	Всего
Настоят.собор. и протоиереи благочинные не штатные протоиереи священники- благочинные священники штатные дьяконы не штатные дьяконы псаломщики Всего	7 9 - 24 1 - 2 43	50 58 41 431 14 16 19 629	- - - - - 27 18 45	- - - 4 10 28 15 57	- - - 3 8 24 18 53	57 67 41 462 33 95 72 828

         В последующие годы система управления военно-морским духовенством постоянно совершенствовалась: в условиях непрекращающихся войн и военных конфликтов происходил поиск наиболее устойчивых форм управления в том числе и в условиях непосредственно в действующей армии. Так, в годы русско-японской войны 1904 – 1905 годов духовно-нравственное воспитание в 1-й, 2-й и 3-й Маньчжурской армиях было возложено, согласно статьи 301 Положения об управлении войсками, на главных полевых священников.

       Управленческий аппарат по руководству православным военным духовенством в годы русско-японской войны выглядел следующим образом:

       Главный священник при штабе Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами, действующими против японцев – протоиерей Сергий Голубев, занимавший с 24 февраля по 13 октября 1904 года должность главного полевого священника 1-й Маньчжурской армии.

       Штат управления главного священника при Главнокомандующем включал: 1) три священника для командировок (Священник Корнилий Журавский, а с 13 декабря 1904 года – Священник Василий Борисоглебский; священник Василий Корн; Священник Николай Модин); 2) одного дьякона  (дьякон Никита Алмазов); 3) одного секретаря (титулярный советник Иосиф Автухов); 4) одного псаломщика (Михаил Цветиков).[45]

Штат управления главных полевых священников 1-й, 2-й, 3-й действующих Маньчжурских армий.

Наименование     Чина	1 армии	2 армии	3 армии
Главный полевой Священник	С 13.12.1904 г. про- Тоиерей Георгий Шавельский, ранее Благочинный 9-й Восточно-Сибирск. Стрелковой дивизии Свящ. 33-го Восточ.- Сибирского стрел- Кового полка	С 13.10.1904 года Священник Алек- Сандр Журавский, Ранее Настоятель Тифлисского Нико- Лаевского военного Собора	С 12.11.1904 года Протоиерей Нико- лай Каллистов, ранее настоятель Ковенского кре- постного Петро- павловского со- бора
Священник для Командировок	Священник Алек- Сей Агарев	Священник Иаков Соколов	Священник Архип Пышко
Дьякон	Дьякон Михаил Антоновский	Дьякон Иоанн Быстряков	дьякон Петр Стороженко
Секретарь	Студент 4 курса СПб. Духовной ака- Демии Николай Надеждин	Кандидат богосло- Вия Иван Павлов
Псаломщик	Сергей Городецкий, Николай Федоров, Петр Тихомиров	Павел Воинов, Николай Бернад- Ский, Василий Поспехов	Димитрий Бело- сельский, Констан- тин Никифоров- ский, Павел Успенский

     Теперь относительно состава военного духовенства действующих армий. Из донесения полевого главного священника 1-й Маньчжурской армии протоиерея Г. Шавельского видно, что она состояла из 6 пехотных корпусов (1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 6-й Сибирских и 1-го Армейского). В ней было кроме самого главного полевого священника 95 военных пастырей: 49 полковых, 2 – пластунских батальонов, 1 – при отряде полковника Мадритова, 1 – при штабе Забайкальской казачьей дивизии, 1 – состоял в распоряжении командующего 1-й армией генерал-адьютанта А.Н. Куропаткина; при военных госпиталях, приданных дивизиям – 25 и при госпиталях, не приданных дивизиям – 11; священников, служащих при учреждениях Красного Креста – 4.[46] Общее число священнослужителей в трех армиях составляло около 300 человек.[47]

       Военное духовенство действующей армии подразделялось на две категории: к первой принадлежали главным образом те, кто и до войны служил в воинских частях, ко второй – присланные на войну из разных епархий. Военные священнослужители проходили послушание в полках, епархиальные – при госпиталях. Полковое духовенство, как правило, состояло из окончивших курс семинарий (в первой армии два священника с высшим академическим образованием), за редким исключением было молодо и энергично, знало дух армии, специфику службы в армии и способы духовно-нравственного влияния на паству. Многие из полковых священников пользовались в своих частях большой любовью и уважением.

      В первой армии госпитального духовенства было 36 человек. Из них 17 белых священников и 19 иеромонахов. В числе 17 белых священников было 5 студентов семинарии, 5 окончивших курся семинарии по второму разряду, 4 выбывших из первых классов семинарии, 1 окончивший учительскую семинарию, 1 уволенный из духовного училища, 1 с домашним образованием, полученным в крестьянской семье.

       Образовательный ценз госпитальных 19 иеромонахов был таков: 1 из учительской семинарии, 2 уволенных из низших классов духовных училищ и 16 с домашним образованием, которое у некоторых было таково, что они едва подписывали свое святое имя, с трудностями разбирали славянскую печать.[48] В условиях когда офицерский корпус в своем составе имел более 5 % окончивших военные академии и более 90% - военные и юнкерские училища,[49] недостаток их образования давал себя чувствовать. В то время, как образованные полковые священники были не только требоисправителями, но и учителями, часто сильно влиявшими на жизнь своей паствы, - малограмотные госпитальные священники  в основном выступали в качестве лишь «погребателей», «панихидствователей» и «молебствователей».[50] Очень не многие из них своим смирением, любовью и христианским отношением к больным сумели заслужить некоторое уважение и доброе отношение к себе чинов госпиталя. Протопресвитер Г. Шавельский неслучайно отмечал, что «При посещениях госпиталей чувствовалась громадная разница в отношениях врачебного персонала к священнику, смотря по тому, был ли это образованный священник или выученный по псалтыри иеромонах: в первом случае приходилось видеть, что священнику сослуживцами оказывается и любовь, и почтение, во втором – неизменно наблюдать: при лучшей обстановке – покровительственно снисходительное отношение госпитальных чинов к священнику, при худшей – небрежное, а то и насмешливо враждебное».[51]

       Именно из-за этого главный полевой священник 3-й Маньчжурской армии протоиерей Н. Каллистов предлагал, чтобы госпитальное духовенство, не приданное к дивизиям, находилось под ближайшим наблюдением специально назначенного над ним благочинного, чего ранее не было, вследствие этого «были нередко разные опущения по службе со стороны священнослужителей этих госпиталей, большею частью совершенно незнакомых с военным бытом, так как они назначались всюду из иеромонахов».[52]

       С изменением характера войны изменились и содержание работы священников. В ходе русско-японской войны впервые стали даваться рекомендации полковым священникам с указанием его места в боевой обстановке. Так, полковым священникам было предписано, чтобы во время боя они находились не далее полковых перевязочных пунктов. Дивизионным же благочинным велено было принять все меры для того, чтобы дивизионные лазареты не оставались во время боевых действий без священников. Для этого рекомендовалось направлять в эти лазареты священников из резервных полков или неразвернутых госпиталей. Кроме того, благочинные соединений должны были во время Великого поста не только наблюдать за исполнением православными воинами боевых полков долга исповеди и св. причастия, но и принимать вес необходимые меры к исполнению обряда причастия чинами других частей (артиллерийских батарей, дивизионных обозов, войск пограничной стражи, казачьих полков, саперных, железнодорожных и понтонных батальонов, телеграфных рот, транспортов, сборных пунктов и пр.), которые не имели своих священников и находились в районах дислокации дивизий.[53]

       В годы русско-японской войны православное духовенство действующей армии затронуло и такой практический в условиях боев вопрос, как опознание павших воинов и сообщение на родину о погибших. Еще в самом начале кампании на Дальнем Востоке командующим Маньчжурской армией было приказано завести во всех частях для нижних чинов специальные металлические пластины, на которых обозначались бы воинская часть и номер военнослужащего. Однако это требование командующего выполнено не было, а опознание проводилось по служебным надписям на мундире, головном уборе, по письмам в кармане и так далее. В январе 1905 года главный полевой священник подал через дежурного генерала на имя командующего армией докладную записку, в которой доказывалась необходимость снабжения всех чинов армии значками, например, зашитыми в холст и носимыми на груди записками с необходимыми сведениями о воине, с адресом его родственников.[54] В последующем этот совет священнослужителя был реализован.

       Следует отметить, вместе с тем, что отсутствие у протопресвитера личного опыта деятельности в боевых условиях не могло не сказаться на судьбе управляемого Желобовским военно-духовного ведомства. В период русско-японской войны протопресвитер ни разу на побывал на театре военных действий. Трудно не согласиться с мнением историка С.Л. Фирсова, считающего, что блестящий администратор, отец Александр добился увеличения жалования и пенсий военным священникам, содействовал основанию в 1890 году «Вестника Военного духовенства», «на одинаковых с епархиальными ведомствами основаниях»,[55] завел внебогослужебные собеседования в церквах для нижних чинов, начал устраивать в войсковых частях церковно-приходские школы и т.д., однако ни остановить процесс «духовного падения» в армии, ни проанализировать причины этого не сумел. Революция 1905-1907 годов была ярким показателем того негативного факта, что влияние Русской Православной Церкви в вооруженных силах явно падала.[56]

       Нельзя не заметить, что происходит изменение морального климата в обществе, его политизация и радикализация. Развитие капиталистических отношений приводили к нарушению моральных устоев значительной части общества. Высвобождавшаяся масса крестьян, оставшаяся в результате реформ без земли, была вынуждена либо уходить в города, либо заниматься отхожим промыслом на селе. Чаще всего наниматель стремился привлечь здоровую рабочую силу в свои имения, здесь же, на базаре, нанимал несколько женщин, в изобилии крутившихся в толпе и готовых на все, ставил прямо в поле палатки… В крупных пунктах сбора нередки были дома, в которых по вечерам зажигался красный фонарь. Рынок, ничем не ограниченный, вступал в свои права, посягая на душу, тело и помыслы человека. Крестьянская молодежь (будущие солдаты) возвращались домой совершенно испорченными.[57] Нижних чинов, не знающих «Отче наш», становилось все больше.[58]

       Епископ Тамбовский и Шацкий Иннокентий, анализируя причины беспорядков в 7 кавалерийском запасном полку (г. Тамбов) в 1906 году, писал протопресвитеру армии и флота А.А. Желобовскому: «… не могу умолчать о том, что религиозно-нравственное влияние в этой части войска крайне слабо. На весь полк, состоящий из нескольких эскадронов, имеется необычайно малый по своим размерам и убогий храм, вместимостью 50 человек, вследствие чего посещение храма нижними чинами совершалось неаккуратно и неохотно. Отсюда естественно было совершенное одичание нижних чинов в религиозно-нравственном отношении и легкая восприимчивость к революционной пропаганде».[59]

       Опытный командир, генерал П. Карцов обращал внимание военного руководства на снижение эффективности духовно-нравственного воспитания в войсках. Он отмечал, что самоустранение многих командиров от духовного воспитания солдат самым негативным образом сказывается на их поведении и дисциплины в подразделениях в целом. Тогда как в интересах укрепления правопорядка в войсках начальники должны быбли бы «оказывать личное внимание» духовно-нравственному воспитанию солдат.[60]

       Между тем офицеры, выпускники военных и юнкерских училищ в своей практике сталкивались с серьезными трудностями в общении с нижними чинами. Их уровень подготовки оказывался недостаточным для ведения индивидуальной воспитательной работы с солдатом. Офицер В. Биркин так вспоминал о своих первых годах службы в войсках после окончания училища в начале ХХ века. «Там все нам подносили в таком виде, будто мы будем иметь дело с какими то деревянными солдатиками, а не с живыми людьми, с их характерами, с пороками и страстями. …Один молодой солдат задал мне вопрос, - кто видел Бога ? Я почувствовал подвох, но не знал, что и как ответить.  … - «Ты что это спрашиваешь? Почему? Аль сам в Бога не веришь? Говори сейчас такой-сякой!» Тот испугался. – «Андреев, поставь его под винтовку, чтобы глупости не спрашивал». – Что я мог сделать и как поступить иначе. Вступить с ним в спор на тему о Боге? Чтобы самому сесть в калошу. Здесь, по-моему, один выход: или веруешь и молчи, а не веруешь, - так на цукундер».[61]

       «Несмотря на то, что число грамотных новобранцев заметно увеличилось, у них совершенно отсутствует сознание чувства патриотизма. Это весьма существенный недостаток большинства наших новобранцев, с которым необходимо считаться»,- писал в «Военный сборник» один из авторов. Хуже того «…зачастую приходится совершенно перевоспитывать их…».[62] Православные верующие из Пятигорска в 1907 году сообщали руководству Военного ведомства о том, что «…всюду замечается упадок веры и благочестия…».[63] Между тем возрастало количество молодых людей уклонявшихся от выполнения солдатского долга.

       Правительство и военное командование знали о трудностях в поддержании воинской дисциплины и весьма высоком уровне преступности в войсках и, между тем, мерой, способной духовно укрепить уставной порядок, считали религиозное воспитание. В условиях перемен в обществе одних воскресных бесед священника с нижними чинами уже не хватало. Наряду с обучением грамоте считалось необходимым развить в нижнем чине представления о чести и долге перед Церковью, Царем и Отечеством, «развить в грубой оболочке простого человека – солдата те основные понятия, которые служат прочными устоями между людьми во всяком обществе».[64]

Мобилизационная работа.

       Важнейшим направлением работы штабов военных округов и военного духовенства являлась мобилизационная работа. Секретный Указ Императора Всероссийского, согласованный со Святейшим Синодом 31 марта 1899 года за № 3604, конкретизировал деятельность всех уровней православной церковной иерархии в случае мобилизационного развертывания страны. Инициатором это- го указа был протопресвитер военного и морского духовенства А.А. Желобовский. На основании плана мобилизационного развертывания страны, епархиальным преосвященным предписывалось назначать священнослужителей в те части, которые формировались на подведомственной епархии территории. Особенностью административно-территориального деления Русской Православ- ной Церкви было то, что границы епархий, как правило, совпадали с границами губерний, что в значительной мере облегчало проведение этой работы.[65]

        Большая мобилизационная работа была развернута в канун русско-японской войны. Вот только несколько документов, свидетельствующих о большой и кропотливой работе (В РГИА Ф. 806. Оп. 4. Дело 3755 «О назначении священников в полковые церкви, в связи с военными действиями на Дальнем Востоке» включает 530 листов – В.К.): «Копия. Секретно.  По Указу Его Императорского Величества, Св. Правительствующий Синод слушали: рапорт Протопресвитера военного и морского духовенства, от 25 Октября 1903 года за № 14178, при коем представляет копию полученной им, Протопресвитером, из Главного Штаба ведомости срокам, в которые священнослужители, предназначенные в военно-врачебные заведения военного времени, должны прибыть по назначению, по объявлении мобилизации армии.[66]

       Справка: Протопресвитер военного и морского духовенства рапортом, от 6 Июля 1902 года за № 8612, донося: 1) что Главный Штаб препроводил к нему ведомость военно-врачебных заведений военного времени, с указанием мест их формирования и числа подлежащих назначению в них священнослужителей, с просьбою сообщить, из каких епархий будут назначены священнослужители в военно-врачебные заведения, и из каких храмов имеют быть взяты необходимые этим заведениям церковные вещи, и 2) что о военно-врачебных заведениях, формируемых в Азиатских военных округах, а также о сроках, в которые назначенные священнослужители должны прибыть в госпитали по объявлении мобилизации армии, по отзыву Главного Штаба, будет сообщено дополнительно, испрашивал зависящих распоряжений Св. Синода. Обсудив означенный рапорт и одобрив составленную по поручению Св. Синода, Преосвященным Епископом Рижским Агафангелом ведомость, показывающую, из каких епархий должны быть назначены в военно-врачебные заведения военного времени (по мобилизационному росписанию № 18) священнослужители и заимствована необходимая этим заведениям церковная утварь, Св. Синод, 7 – 13 Августа 1902 года за № 3479, определил: поручить Епархиальным Преосвященным назначить указанное в помянутой ведомости число священнослужителей и потребное количество церковных вещей; о чем, для надлежащаго исполнения, послан Епархиальным Преосвященным секретный циркулярный указ, от 31 Августа 1902 года за № 13.

       ПРИКАЗАЛИ: Обсудив изложенный рапорт Протопресвитера военного и морского духовенства совместно с приведенною выше справкою, Св. Синод определяет: дополнив составленную, по поручению Св. Синода, Преосвященным Епископом Рижским Агафангелом ведомость о назначении в военно-врачебные заведения военного времени священнослужителей сведениями о сроках, в которые предназначенные в указанные военно-врачебные заведения священнослужители должны прибыть к месту назначения, по объявлении мобилизации армии, сообщить таковую, при секретных циркулярных указах Епархиальным Преосвященным, для зависящих со стороны их распоряжений, а Протопресвитеру военного и морского духовенства, для сведения. Ноября 8 дня 1903 года. Подлинный указ подписали: Обер-Секретарь Н. Токмаков. Секретарь В. Тернавцев».[67]

       А вот и ведомости, о которых шла речь в предыдущем документе: «Секретно. К отзыву Главного Штаба 11 Июля 1902 года № 1293. Ведомость военно-врачебным заведениям военного времени, в которые следует назначать священнослужителей по мобилизационному росписанию № 18.

         Петербургский военный округ[68]

1)    Полевые подвижные госпитали, приданные пехотным дивизиям:

Госпитали за № 1, 2 при 1 Гв. пехотной дивизии – 2 священника. С.Петербург

Госпитали за № 3, 4 при 2 Гв. пехотной дивизии – 2 священника. С.Петербург

Госпитали за № 57, 58 при 22 пехотной дивизии – 2 священника. Новгород

Госпитали за № 59, 60 при 23 пехотной дивизии – 2 священника. Ревель

Госпитали за № 61, 62 при 24 пехотной дивизии – 2 священника. Псков.

Госпитали за № 87, 88 при 37 пехотной дивизии – 2 священника. С.Петербург

Госпитали за № 97, 98 при 50 пехотной дивизии – 2 священника. С.Петербург

Госпитали за № 275, 276 при 67 пех. дивизии     -  2 священника. С.Петербург

2)    Полевые подвижные госпитали не приданные дивизиям:

Госпиталь за № 121 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 122 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 123 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 124 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 125 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 126 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 127 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 128 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 245 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 246 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 355 – 1 священник. Санкт-Петербург

Госпиталь за № 356 – 1 священник. Санкт-Петербург

                                         Финляндский военный округ[69]

       Полевые подвижные госпитали, приданные Финляндским стрелковым бригадам:

Госпиталь за № 241 при 1 Фин. Стрелк. Бригаде – 1 священник. Гельсингфорс

Госпиталь за № 242 при 2 Фин. Стрелк. Бригаде – 1 священник. Выборг

Госпиталь за № 323 при 3 Фин. Стрелк. Бригаде – 1 священник. Або

Госпиталь за № 324 при 4 Фин. Стрелк. Бригаде – 1 священник. Выборг

                    Московский военный округ[70]

1)    Полевые подвижные госпитали, приданные пехотным дивизиям:

Госпитали за № 7, 8 при 1 гренадер. дивизии – 2 священника. Москва

Госпитали за № 9, 10 при 2 гренад. Дивизии  - 2 священника. Москва

Госпитали за № 11, 12 при 3 гренад. Дивизии – 2 священника. Москва

Госпитали за № 15, 16 при 1 пехотной дивизии – 2 священника. Смоленск

Госпитали за № 19, 20 при 3 пехотной дивизии – 2 священника. Калуга

Госпитали за № 83, 84 при 35 пехотной дивизии – 2 священника. Рязань

Госпитали за № 85, 86 при 36 пехотной дивизии – 2 священника. Орел

Госпитали за № 117, 118 при 60 пехотной дивизи – 2 священника. Н.Новгород

Госпитали за № 119, 120 при 55 пехотной дивизии – 2 священника. Тамбов

Госпитали за № 243, 244 при 56 пехотной дивизии – 2 священника. Воронеж

Госпитали за № 253, 254 при 62 пехотной дивизии – 2 священника. Ярославль

Госпитали за № 284, 283 при 77 пехотной дивизии – 2 священника. Н.Новгород

Госпитали за № 285, 286 при 72 пехотной дивизии – 2 священника. Тамбов

Госпитали за № 287, 288 при 73 пехотной дивизии – 2 священника. Воронеж

Госпитали за № 289, 290 при 79 пехотной дивизии – 2 священника. Ярославль

2)    Полевые подвижные госпитали, не придаваемые дивизиям: госпиталь за № 175, 176, 177, 178, 179, 180, 213, 214, 215, 216, 217, 218, 219, 220, 221, 222, 223, 224, 225, 226, 247, 248, 251, 252, 255, 256, 309, 310 – в каждом по 1 священнику. Все из Москвы.

№ 331, 332, 333, 334, 335, 336, 337, 338 – в каждом по 1 священнику. Все из Воронежа.

                                   Кавказский военный округ[71]

1)    Полевые подвижные госпитали, приданные пехотным дивизиям:

Госпит. за № 13, 14 при Кавказ. гренадерской дивизии – 2 священника (Тифлис)

Госпитали за № 53, 54 при 20 пехотной дивизии            – 2 священника (Кутаис)

Госпитали за № 55, 56 при 21 пехотной дивизии    - 2 священника (Владикавказ)

Госпитали за № 91, 92 при 39 пех. дивизии      - 2 священника (Александрополь)

Госпитали за № 315, 316 при 65 пехотной дивизии – 2 священника (Кутаис)

Госпитали за № 317, 318 при 66 пехотной дивизии – 2 священника (Тифлис)

Госпитали за № 301, 302 при 63 пехотной дивизии – 2 священника (Ставрополь)

Госпитали за № 303, 304 при 64 пехот. дивизии – 2 священника (Т.-Х.- Шура)

Госпитали за № 305, 306 при 80 пехот. дивизии – 2 священника (Екатеринодар)

Госпит. за № 307, 308 при 81 пех. дивизии – 2 священника (Ст.Воздвиженская)

2) Полевые подвижные госпитали, не приданные дивизиям. Госпиталь за № 231, 232, 233, 234, 235, 236, 239, 240, 311, 312, 313, 314, 319, 320, 321, 322, 349, 350, 351, 352 в Тифлисе.

       Виленский военный округ – 20 священников,[72] Варшавский военный округ – 61 священник,[73] Киевский военный округ – (госпитали приданные пехотным дивизиям – 24 и не приданные пехотным дивизиям – 26) – 50 священников,[74] Одесский военный округ- (полевые подвижные госпитали, приданные пехотным дивизиям – 16, не приданные дивизиям – 16) – 32 священника,[75] Казанский военный округ (полевые подвижные госпитали, приданные пехотным дивизиям – 20, полевые подвижные госпитали, не приданные пехотным дивизиям – 18) – 38 священников.[76]

       Всего в военно-врачебные заведения всех военных округов необходимо было 363 священника на военное время дополнительно.[77]

       20 июня 1902 года протопресвитеру военного и морского духовенства из 8 отдела Главного Штаба поступило секретное письмо за № 1350, в котором отмечалось, что «С 1 января будущего 1903 года вступает в действие новое мобилизационное росписание № 18, а потому Главный Штаб препровождает при сем, для надлежащего исполнения, ведомость формируемым в военное время из соответствующих мирных кадров частям войск, в которые теперь же следует предназначить соответствующих лиц для замещения открывающихся в них в военное время должностей священнослужителей.

       Для своевременного прибытия к местам назначения, священнослужители должны быть предназначены, по возможности, из районов тех же епархий, в которых расположены части войск.

       Применительно к объявленным при приказе по Военному ведомству 1892 г. за № 332 правила всем предназначенным на должности священнослужителей лицам следует, с объявлением мобилизации прибыть к местам назначения в поверстный срок, полагая: по железным дорогам 300 верст в сутки, водою 100 верст, по почтовым и проселочным дорогам 75 верст, а в распутицу – 50 верст в сутки; независимо сего, в сем этим лицам следует предоставить двое суток на устройство домашних дел и одни сутки для сдачи должности и дел, кои на них возложены в мирное время.

       Список всем прежназначенным священнослужителям следует препроводить, по принадлежности, в подлежащие окружные штабы для сообщения командирам соответствующих частей. О вышеизложенном, вместе с сим, сообщено Начальникам окружных штабов к сведению и надлежащему руководству».[78]

       И тут же секретная «Ведомость частям войск, в которые с объявлением мобилизации следует назначить священнослужителей.

                                          Петербургский военный округ[79]

1-й Кронштадтский крепостной пехотный полк – 1 священник (Кронштадт)

2-й Кронштадтский крепостной пехотный полк – 1 священник (Кронштадт)

Лейб-Гвардии 2 резервный пехотный полк – 1 священник (Санкт-Петербург)

266 пехотный Царскосельский пехотный полк – 1 свящ. (Санкт-Петербург)

267 пехотный Вытегорский полк – 1 священник (с. Медведь Новгородской губ.)

268 пехотный Красносельский полк – 1 священник (Санкт-Петербург, Охта)

Архангелогородский пехотный полк – 1 священник (Архангельск)

                                  Финляндский военный округ[80]

Свеаборгский крепостной пехотный полк – 1 священник (Свеаборг)

Выборгский крепостной пехотный полк – 1 священник (Выборг)

                                   Московский военный округ[81]

237 пехотный Кремлевский полк – 1 священник (Н. Новгород)

238 пехотный Клязминский полк – 1 священник (Н. Новгород)

239 пехотный Окский полк – 1 священник (Н. Новгород)

240 пехотный Краснинский полк – 1 священник (Кострома)

245 пехотный Солигалический полк – 1 священник (Кострома)

246 пехотный Грязовецкий полк – 1 священник (Ярославль)

305 пехотный Богородский полк – 1 священник (Н. Новгород)

306 пехотный Ковровский полк – 1 священник (Н. Новгород)

307 пехотный Арзамасский полк – 1 священник (Н. Новгород)

308 пехотный Рославльский полк – 1 священник (Кострома)

285 пехотный Мценский полк – 1 священник (Тамбов)

286 пехотный Кирсановский полк – 1 священник (Тамбов)

287 пехотный Тарусский полк – 1 священник (Моршанск)

288 пехотный Куликовский полк – 1 священник (Моршанск)

289 пехотный Сухаревский полк – 1 священник (Москва)

290 пехотный Липецкий полк – 1 священник (Козлов)

291 пехотный Бобровский полк – 1 священник (Воронеж)

292 пехотный Пронский полк – 1 священник (Воронеж)

313 пехотный Кинешемский полк – 1 священник (Кострома)

314 пехотный Кадниковский полк – 1 священник (Ярославль)

247 пехотный Романовский полк – 1 священник (Ярославль)

248 пехотный Осташковский полк – 1 священник (Рыбинск)

315 пехотный Рыбинский полк – 1 священник (Ярославль)

316 пехотный Вышневолоцкий полк – 1 священник (Рыбинск)

                                       Кавказский военный округ[82]

Карский крепостной пехотный полк – 1 священник (Карс)

Михайловский крепостной пехотный полк – 1 свящ. (Крепость Михайловская)

268 Ардаганский крепостной пехотный полк – 1 священник (Кутаис)

263 Новобаязепский крепостной пехотный полк – 1 священник (Ставрополь)

317 пехотный Кюрюк-Даринский полк – 1 священник (Ставрополь)

318 пехотный Михайловский полк – 1 священник (Пятигорск)

319 пехотный Авлиярский полк – 1 священник (Георгиевск)

320 пехотный Аладжинский полк – 1 священник (Екатеринодар)

321 пехотный Ахтинский полк – 1 священник (Ст. Воздвиженская)

322 пехотный Ануийский полк – 1 священник (Т. Х. Шура)

323 пехотный Даргинский полк – 1 священник (Петровск)

324 пехотный Веденский полк – 1 священник (Дербент)

       В Виленском военном округе потребовалось бы в случае объявления мобилизации – 6 священников,[83] в Варшавском военном округе – 16 священников, Киевском – 4 священника, Одесском – 10 священников,[84] Казанском – 33 священника,[85] Сибирском – 6 священников,[86] Туркестанском – 7 священников. Всего же следовало назначить в части войск всех округов – 127 священников.[87]

       8 отдел Главного Штаба 13 июля 1902 года секретным распоряжением № 1475 на имя протопресвитера военного и морского духовенства направил дополнительную ведомость формируемым в военное время войсковых частей Финляндского военного округа, в которые необходимо было назначить еще 8 священнослужителей по мобилизационному предписанию № 18.[88]

9 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (Гельсингфорс)

10 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (Тавастгус)

11 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (Або)

12 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (Николайстадт)

13 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (С. – Михель)

14 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (Фридрихсгам)

15 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (Выборг)

16 Финляндский стрелковый полк – 1 священник (Выборг)

       8 октября 1902 года Указ Николая II подводит итоги этой огромной работы и определяет задачи на будущее: «Секретно. Копия. 8 Октября 1902 года. Резолюция: «По содержанию Указа, отнестись в Главный Штаб».

       Указ Его Императорскаго Величества, Самодержца Всероссийскаго, из Святейшаго Правительствующаго Синода.

       Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства Александру Алексеевичу Желобовскому.

       По указу Его Императорскаго Величества, Св. Правительствующий Синод слушали: 1) два рапорта Протопресвитера военнаго и морскаго духовенства, от 12 и 20 Июля 1902 года за № 8924 и 9279, при коих представляет на усмотрение Св. Синода сообщенные Главным Штабом, в копиях, ведомости частям войск, в которые, с объявлением мобилизации армии, следует назначить священнослужителей, и 2) рапорт Преосвященнаго Агафангела, Епископа Рижскаго, от 31 Июля 1902 года за № 551, с представлением составленной им, Преосвященным, по поручению Св. Синода, ведомости, с обозначением, из каких епархий подлежат назначению для указанной цели священнослужители. ПРИКАЗАЛИ: Главный Штаб, сообщив Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства о том, что с 1 Января будущаго 1903 года вступит в действие новое мобилизационное росписание № 18, препроводил к Нему, Протопресвитеру, в копиях, две ведомости формируемым в военное время из соответствующих мирных кадров частям войск, в которые теперь же следует предназначить соответствующих лиц для замещения открывающихся в них в военное время должностей священнослужителей, присовокупляя при этом, что а) для своевременнаго прибытия к местам назначения, священнослужители должны быть предназначены, по возможности, из районов тех же епархий, в которых расположены части войск, б) всем предназначенным на должности священнослужителей лицам следует, с объявлением мобилизации, прибыть к местам назначения в поверстный срок, полагая: по железным дорогам 300 верст в сутки, водою 100 верст, по почтовым и проселочным дорогам 75 верст, а в распутицу 50 верст в сутки; в) независимо сего, всем этим лицам следует представить двое суток на устройство домашних дел и одни сутки для сдачи должности и дел, кои на них возложены в мирное время, г) список всем предназначенным священнослужителям следует препроводить, по принадлежности, в подлежащие окружные штабы, для сообщения командирам соответствующих частей. Донося о сем  Св. Синоду, с представлением копий вышеупомянутых ведомостей, Протопресвитер Желобовский испрашивает зависящих распоряжений. Обсудив изложенное и одобрив составленную Преосвященным Епископом Рижским Агафангелом ведомость, Св. Синод определяет: 1) поручить Епархиальным Преосвященным теперь-же назначить указанное в прилагаемой при сем ведомости число священнослужителей, распределив их по означенным в ведомости частям войск и составив им общий список, препроводить оный, по принадлежности, в подлежащие окружные Штабы, для сообщения командирам соответствующих частей, при чем священнослужителей избирать для упомянутой цели преимущественно из монашествующего духовенства, а из белого духовенства – священников, находящихся в составе многочленных причтов, и о сделанных распоряжениях немедленно донести Св. Синоду, и 2) предписать Епархиальным Преосвященным иметь тщательное наблюдение за содержанием вышеупомянутаго списка священнослужителей в постоянной исправности, пополняя оный по мере происходящих перемен в личном составе предназначенных священнослужителей и немедленно сообщая о таковых изменениях в подлежащие окружные Штабы. Для должнаго в чем следует исполнения по сему определению, послать подлежащим Епархиальным Преосвященным секретные циркулярные указы, с приложением вышеозначенной ведомости, посянив при сем, что, в случае мобилизации армии, согласно этой ведомости следует назначать священнослужителей  только начиная с 1 января 1903 года, а до наступления этого срока необходимо руководствоваться ведомостью, приложенною к секретному циркулярному указу Св. Синода, от 26 Июня 1899 года за № 5; Протопресвитера же военнаго и морскаго духовенства уведомить о настоящем определении указом Августа 31 дня 1902 года.

       За Обер-Секретаря   / подпись / Ал. Ростовский

       Секретарь                 / скрепа /    В. Крючков».[89]

       В Российском государственном историческом архиве в фонде № 806, опись 4, дело 3755,  страницы 20 – 23 хранится ведомость показывающая, из каких епархий должны быть назначены в военно-врачебные заведения военного времени по мобилизационному росписанию № 18 священнослужители и церковные вещи. В этой ведомости указывалось: 1) Наименование епархий, из которых назначались священнослужители. 2) Число назначаемых лиц по каждой епархии. 3) Наименование пунктов, в которые должны прибыть священнослужители. 4) Число назначаемых лиц для каждого отдельного пункта. 5) Номера полевых подвижных госпиталей, в кои назначаются священнослужители. 6) При каких пехотных дивизиях состоят госпитали. 7) Сроки, в которые священнослужители должны прибыть по назначению по объявлении мобилизации. 8) Для какого числа священнослужителей каждая епархия должна приготовить потребные церковные вещи. 9) Из какой епархии должны быть доставлены церковные вещи в другую епархию.

        Ведомость частям войск, в которые, с объявлением мобилизации, следует назначить священнослужителей хранится в этом же деле.[90]

       Эти и другие сведения были доведены до епархиального начальства Российской Империи циркулярным письмом Протопресвитера военного и морского духовенства. Письма были отправлены 22 / 24 февраля 1903 года в 45 адресов за № № 2061 – 2208.[91]

       А вот и документ по мобилизации войск: «Весьма срочное. По мобилизации войск. Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства.

       Главный Штаб. Управление 2 Генерал-Квартирмейстера. Отдел Мобилизационный. Отделение XI. Стол 2. 29 Января 1904 года № 159.

       На основании Высочайшаго Указа Правительствующему Сенату, даннаго в 24 день Января сего года, Наместником Его Императорскаго Величества на Дальнем Востоке объявлена мобилизация войск и учреждении Наместничества, первым днем коей считается 28 Января.

       В виду изложенного, Главный Штаб имеет честь просить Ваше Высокопреподобие сделать экстренные распоряжения о назначении и отправлении священнослужителей для укомплектования мобилизуемых военно-врачебных заведений Наместничества, а именно:

                                        В Приамурском военном округе:

       15 полевых подвижных госпиталей и 3 временных крепостных госпиталя во Владивостоке.

                                        В Квантунской области:

       3 полевых подвижных госпиталя.

       Всего же 21 госпиталь, из коих в каждый следует назначить по 1 священнослужителю.

       Подлежащим духовным Начальникам Епархий, из состава коих будут назначены на укомплектование священнослужители, следует непосредственно от себя снестись по телефону («по мобилизации войск») с Начальниками Штабов Приамурскаго военноаго округа и Квантунской области, по принадлежности, об указании мест расположения вышеупомянутых военно-врачебных заведений, в кои должны быть отправлены назначенные священнослужители.

       Что же касается времени прибытия к местам назначения священнослужителей, то для сего установлены сроки, полагая на переезд в сутки: по железной дороге 300 верст, водою - 100 верст, по грунтовым – 75 верст, сверх этого названным лицам предоставляется 2 суток на устройство домашних дел и сутки для сдачи должностей и дел, кои на них возложены в мирное время.

       Независимо от безусловно срочнаго исполнения всего вышеизложеннаго, следует безотлагательно принять меры к тому, чтобы, в случае мобилизации войск Сибирскаго военнаго округа, были назначены и своевременно отправлены 4 священнослужителя для укомплектования 4 полевых подвижных госпиталей, приданных к 2 и 3 резервным Сибирским бригадам и расположенным: 2 госпиталя 2-й бригады в Иркутске и 2 госпиталя 3-й бригады в Омске.

       В означенные пункты священнослужителям следует прибыть к 30-му дню после объявления мобилизации Сибирскаго военнаго округа.

       О последующем Главный Штаб просит не отказать срочно уведомить, в особенности относительно назначений в районы Приамурскаго военнаго округа и Квантунской области. Подписал Генерал-Квартирмейстер».[92]

       Протпресвитер рапортом от 29 января 1904 года за № 1037 обратился по сути изложенного в письме Генерал-Квартирмейстера в Св. Правительствующий Синод. И 31 января 1904 года получил указ: «Копия. Указ Его Императорскаго Величества, Самодержца Всероссийскаго, из Св. Правительствующаго Синода.

       Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства Александру Алексеевичу Желобовскому.

       По указу Его Императорскаго Величества, Св. Правительствующий Синод слушали: рапорт Вашего Высокопреподобия, от 29 Января сего года за № 1037, по сообщению Главнаго Штаба о назначении священнослужителей для укомплектования 21 мобилизуемых военно-врачебных заведений Наместничества на Дальнем Востоке, а также о назначении в случае мобилизации войск Сибирскаго военнаго округа, 4 священнослужителей для укомплектования 4 полевых госпиталей в гг. Иркутске и Омске. ПРИКАЗАЛИ:Согласно настоящему ходатайству Главнаго Штаба, Св. Синод определяет: поручить Преосвященному Забайкальскому назначить 3 священнослужителей в 3 полевые подвижные госпиталя Квантунской области, а Преосвященным Иркутскому, Томскому, Енисейскому и Владивостокскому назначить 18 священнослужителей в 15 полевых подвижных и 3 временных крепостных госпиталя в г. Владивостоке, в том числе из Иркутской епархии – 8 лиц, из Томской и Елисейской – по 4 лица и из Владивостокской – 2 лица; о таковом распоряжении уведомить поименованных Преосвященных телеграммами и Ваше Высокопреподобие указом, поручив Синодальной Канцелярии сообщить о настоящем постановлении Главному Штабу. Суждение же о назначении 4 священнослужителей для укомплектования 4 полевых подвижных госпиталей в гг. Иркутске и Омске иметь особо.

       Января 30 дня 1904 года.              Обер-Секретарь  Н. Токмаков

       Секретарь В. Терновцев».[93]  

        29 мая 1904 года начальник мобилизационного отдела Главного штаба генерал-майор Марков обращается к Протопресвитеру военного и морского духовенства с письмом за № 4711: «Весьма срочно. На основании Высочайших Указов Правительствующему Сенату, в 20 день прошлаго Апреля в Киевском и Московском военных округах объявлена частичная мобилизация 10 и 17 Армейских корпусов, а в 27 день сего Мая объявлена частичная мобилизация некоторых резервных частей в Киевском, Московском и Казанском военных округов.

       В виду изложеннаго Главный Штаб имеет честь просить Ваше Высокопреподобие сделать экстренное распоряжение об отправлении священнослужителей для укомплектования мобилизуемых частей войск, согласно отзывам сего Штаба от 20 Июня 1902 года за № 1350, 18 Декабря 1902 года за № 2366 и 14 Октября 1903 года за № 816.

       Относительно мест назначения, куда подлежат отправлению священнослужители, а также по всем частным вопросам, могущим возникнуть по поводу сих распоряжений, следует сноситься непосредственно с Начальниками штабов подлежащих округов».[94] С началом русско-японской войны на Дальнем Востоке в 1904 г. все воинские формирования, находящиеся на территории Оренбургской епархии, были сформированы по штатам военного времени, включая полковых священников, и направлены на театр военных действий. В дополнение к существующей разнорядке прошли комплектование 299 и 300 полевые военные госпитали 78 пехотной дивизии, где также по штату полагались священники.[95]

       Определенный интерес и ясность вносит справка от 31 мая 1904 года в дело организации и проведения мобилизации священнослужителей: «Справка. Согласно п. 5 Высочайше утвержденных 22 Января 1894 года правил о порядке назначения в военно-врачебные заведения военнаго времени священнослужителей, применительно к коему предназначаются священнослужители и в формируемыя при мобилизации из соответствующих мирных кадров частей войск, о высылке в места формирования предназначенных лиц телеграфируют Епархиальным Архиереям Начальники окружных Штабов, а не Протпресвитер военнаго и морскаго духовенства, в Управлении котораго нет сведений о том, какие именно части войск мобилизуются ныне в Киевском, Московском и Казанском военных округах, и в которые должны прибыть, по мобилизационному росписанию, священнослужители.

       Столоначальник: Кедринский.                             31 Мая 1904 года».[96]

       Текст этой справки вошел в письмо Протопресвитера А.А. Желобовского в Главный Штаб за № 7869 (на № 4711 от 31 мая 1904 года) и еще добавлено: «К сему считаю долгом присовокупить, что согласно определению Св. Синода, сообщенному мною Главному Штабу в отзыве от 22 Апреля 1900 года за № 4116, церковно-богослужебные принадлежности для частей войск, в которые, при мобилизации, священнослужители командируются, …должны быть приобретены на средства Военнаго Министерства».[97]

       Главный Штаб реагирует на это письмо 5 июня 1904 года: «Секретно. Министерство Военное. Управление 2 Генерал-Квартирмейстера. Отдел мобилизационный. Отдел XI, Стол I. 5 июня 1904 г. № 1068.

       Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства.    

       Главный Штаб имеет честь препроводить при сем для сведения Вашего Высокопреподобия список частям войск, вновь формируемым, мобилизуемым и усиливаемым при мобилизации 1 июня 1904 года, кои доводятся до штатов военного времени для отправления на Дальний Восток.

       Начальник отдела, Генерал-Майор Марков».[98]

       И тут же приложен список этих частей.[99] В деле много писем-обращений в адрес протопресвитера военного и морского духовенства различного содержа- ния, включающие просьбы, обращения, благодарности. Некоторые из них мы приводим. Интересно письмо командира 289 Сухаревского пехотного полка от 19 июня 1904 года за № 61, так как оно содержит просьбу и одновременно характеризует значение деятельности военного духовенства. А это очень важно для сегодняшних командиров услышать мнение своего коллеги по данному вопросу. Приводим его дословно: «Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства.

       Прошу о назначении во вверенный мне, вновь сформированный, полк, положеннаго по штату священника. Полк имеет стоянку в городе Рязани, где имеется лагерная и городская военные церкви. Для службы в которых священник необходим.

       Не имение в полку священника сильно отражается на духовно-нравственной стороне чинов полка.

       Командир полка Полковник Орфимов».[100]

       А это письмо от начальника 73 пехотной дивизии: «Штаб 73 пехотной дивизии. 25 июня 1904 года. № 192.

       Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства.

       Во вновь сформированных полках, вверенной мне дивизии, до сих пор нет еще назначения полковых священников, а потребность в духовно-нравственном воспитании нижних чинов начинает ощущаться, а потому прошу об ускорении назначения священников во все полки дивизии».[101]

       Интересным представляется свидетельство, выданное священнику 2-го Волгского полка Терского казачьего войска отцу Митрофану Гречухину: «Свидетельство. Дано сие священнику 2-го Волгского полка Терского казачьего войска о. Митрофану Яковлевичу Гречухину, согласно его просьбы, для представления Начальству в том, что за время своей службы в командуемом мною полку священник Гречухин относился к своим обязанностям с отличным усердием, службы церковные совершал неопустительно, усердно и благоговейно, требы исполнял всегда охотно и по первому же приглашению во всякое время дня и ночи; при всяком удобном случае всеми зависящими от него средствами старался путем поучений и личных бесед внедрить в сердцах нижних чинов командуемого мною полка горячую любовь и преданность Царю, Отечеству и Святой Церкви; поведения и нравственности хороших и ни в каких предосудительных поступках замечен не был, что подписью и приложением казенной печати удостоверяю.

       Сентября 30 дня 1905 года.  Урочище Хан-Кенды».[102]

       Необходимо отметить, что было достаточно много священников, прибывших на театр военных действий добровольно, не по мобилизационному плану. И свидетельством этому служит телеграмма начальника штаба тыла армии генерала Глинского из Харбина от 12 ноября 1905 года за № 16: «Протопресвитеру армии и флота. В дополнение телеграммы Вашей 5 Ноября не откажите телеграфировать срочно могут ли возвращаться в свои епархии теперь же священнослужители назначенные не по мобилизационному росписанию, а прибывшие добровольно на театр военных действий».[103]

       На что был получен ответ: «Стол 1. 13 Ноября 1905 года. № 97. Депеша Духовного Правления при Протопресвитере военного и морского духовенства. Срочно. По военным обстоятельствам. Харбин. Начальнику Штаба тыла армии Генералу Глинскому.

       Разрешение на возвращение в свои епархии духовенства, прибывшего на театр военных действий добровольно всецело зависит от Главнокомандующего. С моей стороны препятствий нет. Протопресвитер Желобовский».[104]

       В архиве много писем с докладами Протопресвитеру военного и морского духовенства от священнослужителей о прибытии в полки и вступлении в отправление своих обязанностей.[105] Об общем подъеме духа свидетельствуют слова митрополита Антония (Храповицкого), сказанные им 30 января 1904 года в Житомирском кафедральном соборе во время молебствия о победе на супостатов: «Отныне, как и во время прежних подобных событий, уже нет в России ни барина, ни простолюдина, ни богача, ни бедного, но есть только Русский православный народ. Как осенний иней под лучами утреннего солнца, исчез сегодня тот мерзкий и постыдный космополитизм, то презрительно-равнодушное, а иногда и прямо враждебное отношение к нашей великой и священной родине, которым сквернили себя самих, свои уста и свои души многие недостойные и неблагодарные сыны отцов, отстаивавших родную землю потом и кровью».[106]

       Священник 33-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Г.И. Шавельский в письме от 21 марта 1904 года замечает: «На первых порах моей военной жизни (я прибыл в Инкоу 12 марта) я был буквально завален работой. Мой полк до моего прибытия не говел, стоящая тут артиллерия и драгуны тоже; местные русские жители почти два года не видели священника, - я поэтому явился дорогим, желанным гостем; и это сознание, что я нужен и полезен, доставило мне громадное утешение и полную награду за все перенесенное. Не сидеть без дела и на будущее время вот мое одно тепершнее желание. Труды, как бы они велики не были, опасности, какими бы серьезными они не оказались, - все это ничуть не пугает, наоборот, интересует меня. Мне хочется пережить самые опасные положения, самые тяжелые минуты, чтобы, с одной стороны, иметь об этом понятие, а с другой – разделить с солдатиком все тяготы военной жизни. Я думаю, что он видя, как священник наровне с ним подвергает себя опасности и переносит все лишения, ободрится и легче понесет труды».[107]

       Уже 7 сентября 1904 года в другом письме Е.И. Мосоловой он напишет: «Поверите ли: в бою под Ляояном много пережито, перевидено, перчувствовано такого, к чему тогда я отнесся стоически спокойно, а теперь сердце содрогается, когда вспомнишь те ужасы. Вы меня простите поэтому, если я ограничусь сообщениями общего характера. Наш полк, как и другие полки нашей 9-й дивизии, начав дело с японцами 13-го августа в деревне Якувоцзы, в 8 верстах от станции Айсянцзян, не прекращали его в следующие дни до 24-го августа. Бой, собственно говоря, не прекращался у нас во все это время, дрались, отступая к Ляояну: 17 и 18 – под Ляояном, где 33, 34 и 35 полки беспрерывно в течение этих дней отражали неприятеля, в следующие до 24-го дрались, задерживая у станции Янтай неприятеля. Полки показывали в это время массу самоотвержения, геройства, удивительной храбрости: полки растеряли за это время множество людей (34-й п/олк/, напр/имер/, рядом стоявший с нашим, потерял только 18 ав/густа/ 677 нижних чинов убитыми и ранеными и 5 офиц/еров/ убитых, да 13 раненых… Но представьте, как все мы измучились, пробывши 12 дней в непрерывном напряжении, не раздеваясь, спавши на сырой земле, питаясь чем попало… Теперь только я могу сказать, что испытал все невзгоды военной поры».[108]

      Есть и такие письма, которые подтверждают народную мудрость, говорящую о том, что в семье не без урода. И для объективности приведем письмо от командира 284 пехотного Чембарского полка полковника А. Сорнева начальнику 71 пехотной дивизии: «Секретно. Командир 284 пехотного Чембарского полка. Июля 17 дня 1904 года. № 1001. Ст. Челябинск.

       Ваше Превосходительство, Милостивый Государь Эдуард Владимирович.

       Прошу не отказать в разрешении высадить из поезда полкового священника Иеромонаха Елисея и отправить его обратно в монастырь.

      Не смотря ни на какие увещания, Иеромонах Елисей пьянствует, отличается крайней неопрятностью, совершенно не образован и не развит, незнаком ни с какими требованиями порядочного общества, служит посмешищем в полку и вызывает к себе брезгливое отношение офицерских чинов полка. Думаю даже, что вследствие излишне употребляемых спиртных напитков, он ненармален. Присутствие Иеромонаха Елисея в полку безусловно вредно. В Красноярске 24 Июля буду иметь дневку и ждать распоряжения».[109]

       В свою очередь начальник 71 дивизии обращается к протопресвитеру военного и морского духовенства: «Секретно. Штаб 71 пехотной дивизии. По части строевой. 24 Июля 1904 года. № 750. Г. Красноярск.

       Протопресвитеру военнаго и морскаго духовенства.

       Препровождая при сем Вашему Превосходительству копию письма Командира 284 пехотнаго Чембарскаго полка, довожу до Вашего сведения, что в виду того важнаго нравственнаго значения, которое имеет священник в полку, особенно в военное время, иеромонах Елисей не мог быть оставлен в полку и из г. Красноярска отправлен назад в Троицко-Сканов монастырь Пензенской епархии.

       В виду-же следования полка на театр военных действий, в Мариинске мною была послана Вашему Преосвященству телеграмма, с просьбой назначить в полк другого священника, если возможно из ближайшей Иркутской Епархии».[110] Подобное поведение не могло не вызывать отрицательного отношения к духовенству со стороны окружающих. Так было всегда и это естественная реакция на недостойное поведение одного из членов общества. Еще во второй половине XIX века в письме преосвященного Агафангела, епископа Ревельского, а позднее Вятского, к императору Александру II отмечалось, что «стали появляться в журналах статьи, в которых указывалось на них (ненодостатки русского духовенства – В.К.) то как бы мимоходом, то в виде намеков. А за границей явилась целая книжка, в которой, как в мрачной картине, выставлены всякого рода недостатки Духовенства… Но как заключение от недостатков сословия, обстоятельствами поставленного в неправильное положение, к недостаткам самой Церкви, созданной Господом, хранящим в ней свою истину неприкосновенною, неосновательно: так большею частию поверхностны, односторонни, преувеличены, несправедливы возгласы, направленные против Духовного сословия. То, что составляет порок некоторых, представляется в этих возгласах принадлежностью всех. То, что привилось к нему, как необходимость, силою обстоятельств, или положения, в какие оно поставлено, изображается в них, как свободное уклонение самого сословия от пути, по которому оно должно шествовать».[111]

       Вместе с тем, епископ Агафангел совершенно справедливо пишет: «С другой стороны нельзя вполне и отвергать этих порицаний. В некоторых из них выражается печальная истина. Недостатки в Духовенстве есть, и, иногда, немалые (подтверждением тому – случай с иеромонахом Елисеем – В.К.). Как такое болезненное состояние какого бы то ни было общества не может не отзываться болезненным ощущением во всем великом теле государства, тем паче болезненное состояние Духовенства, занимающего, по своему назначению, весьма важное место в организме общественном: то не только неблагоразумно и недобросовестно скрывать такое состояние, но, напротив, долг всякого благородного члена общества войти с полным вниманием в это положение и изыскать способы к уврачеванию его, чтобы все тело государства, исцеленное от вековых недугов, стройно развивало в себе жизненные силы и восходило к указанному ему Богом совершенству».[112]

       По окончании военных действий на Дальнем Востоке мобилизационная работа не прекращалась и в последующие годы, подтверждением тому служат секретный «Указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского, из Св. Правительствующего Синода. 7 Мая 1908 года.  № 12. Протопресвитеру военного и морского духовенства, Александру Алексеевичу Желобовскому.

       По указу Его Императорского Величества, Св. Правительствующий Синод слушали: рапорт Протопресвитера военного и морского духовенства, от 25 сего Апреля за № 4764, в коем испрашивает распоряжения Св. Синода о назначении священнослужителей в Сибирские запасные госпитали. Справка: Св. Синодом в секретных циркулярных указах от 22 Августа 1894 года № 4, были сообщены Епархиальным Преосвященным и Протопресвитеру военного и морского духовенства, для руководства в потребных обстоятельствах, Высочайше утвержденные правила «О порядке назначения в военно-врачебные заведения военнаго времени священнослужителей и снабжения сих заведений церковною утварью». Для каждого военно-врачебного заведения, по отзыву Главного Штаба потребны следующие вещи из церковной утвари: 1) потир малый, 2) лжица, 3) ковш, 4) тарелочка, 5) дароносица, 6) ящик для запасных даров (3-4 вершка длины), 7) евангелие в 1/8 долю листа, 8) крест (5-6 вершков), все вещи бронзовые или накладного серебра вызолоченные, 9) кадило накладного серебра, белое, 10) риза (фелон), 11) эпитрахиль, 12) одна пара поручей, 13) два покрова и воздух, 14) пеоена в ¼ аршина, 15) требник, 16) следованная Псалтырь в 1/8 долю листа, 17) книга молебных пений в 1/8 листа – все в переплетах, 18) кропило, 19) один фунт ладона, 20) пять фунтов свеч белого воска, 21) венчики и 22) разрешительные молитвы, 23) ящик для укладки поименованных вещей (Циркулярный указ Св. Синода от 11 Марта 1897 года за № 1).

       ПРИКАЗАЛИ: Главный Штаб, уведомляя Протопресвитера военного и морского духовенства о том, что в формируемые в военное время в г. Омске 8 Сибирских запасных госпиталей №№ 21-28 и в сборный пункт Омской эвакуационной комиссии требуется назначить священнослужителей, просит сообщить: из каких епархий будут назначены священнослужители в упомянутые военно-врачебные заведения и из каких храмов имеют быть взяты необходимые для этих заведений церковные вещи. Во исполнение Высочайше утвержденных правил об укомплектовании военно-врачебных заведений военного времени священнослужителями и снабжении сих заведений церковною утварью, представляя о сем Св. Синоду, о. Протопресвитер испрашивает распоряжения по изъясненному предмету. Обсудив изложенное, Св. Синод определяет: поручить Преосвященным Архиереям нижепоименованных епархий: 1) теперь же избрать благоговейных и вполне благонадежных священнослужителей преимущественно из монашествующего духовенства, а из белого духовенства священников, находящихся в составе многочисленных причтов, в вышеозначенные Сибирские запасные госпитали: № 21 – из Астраханской епархии, № 22 – из Владимирской, № 23 – из Вологодской, № 24 – из Курской, № 25 – из Полтавской, № 26 – из Саратовской, № 27 – из Ставропольской, № 28 – из Санкт-Петербургской и в сборный пункт Омской эвакуационной комиссии из Тверской епархии, по одному священнослужителю из каждой епархии. 2) Собрав от соборных, монастырских и приходских церквей подведомых епархий необходимые для снабжения священнослужителя каждого госпиталя церковные вещи, исчисляемые в циркулярном синодальном указе 11 Марта 1897 года за № 1, хранить эти вещи в ризницах местных кафедральных соборов или других местах по ближайшему усмотрению Преосвященных, до отсылки их по требованию в места назначения и 3) о сделанных по настоящему предмету распоряжениях донести Св. Синоду, о чем и послать Вашему Преосвященству серетный указ, уведомив таковым же Протопресвитера военного и морского духовенства.

       Мая 5 дня 1908 года.

       Обер-Секретарь Хр. Острогорский. Секретарь П. Смердынский».[113]

       Такой же секретный указ Св. Синода от 6 Июля 1908 года за № 13 издан о дополнительном назначении двух священнослужителей в полевые подвижные госпитали Омского военного округа.[114]

       Синодальным циркулярным указом от 11 Апреля 1908 года за № 7 поручено было Преосвященным Омской и Иркутской епархий назначить благоговейных и вполне благонадежных священнослужителей преимущественно из монашествующего духовенства, а из белого духовенства – священников, находящихся в составе многочисленных причтов в полевые подвижные госпитали Омского и Иркутского военных округов на случай мобилизации.

       Были составлены: 1) Ведомость сроков мобилизационной готовности полевых подвижных Сибирских госпиталей за №№ 21-28 и Сибирских запасных госпиталей за №№ 21-28.[115]

       2) Ведомость о том, от каких епархий должны быть направлены священнослужители в полевые подвижные Сибирские госпитали за №№ 21-28 и в Сибирские запасные госпитали за №№ 21-28.[116]

       3)Список полков и госпиталей 68, 72, 80 и 81 пехотных дивизий, в которые следует подготовить наряд священнослужителей на случай мобилизации армии.

68 пехотная дивизия: 269, 270, 271, 272 пехотные полки – полевые подвижные госпитали №№ 277 – 278.

72 пехотная дивизия: 285, 286, 287, 288 пехотные полки – полевые подвижные   госпитали №№ 285 – 286.

80 пехотная дивизия: 317, 318, 319, 320 пехотные полки – полевые подвижные госпитали №№ 305 – 306.

81 пехотная дивизия: 321, 322, 323, 324 пехотные полки – подвижные полевые госпитали №№ 307 – 308.[117]

Последний год правления А.А. Желобовского. Протоиерей Е.П. Аквилонов.

       Последний год правления А.А. Желобовского был отмечен стремлением протопресвитера переподчинить 17 церквей и причты отдельного корпуса пограничной стражи из епархиального ведомства в ведение военного и морского духовенства. Следует отметить, что шеф пограничной стражи, министр финансов В.Н. Коковцов, в своей докладной записке, подготовленной в апреле 1909 года на имя военного министра В.А. Сухомлинова, был солидарен с позоцией А.А. Желобовского. Коковцов считал, что «деятельность священников пограничных церквей приближается к тем задачам, которые лежат на военном духовенстве».[118] В ходе всестороннего изучения этого дела Святейший Синод принял во внимание следующее: 1) с перечислением причтов при церквах пограничной стражи из епархиального ведомства в ведение протопресвитера военного и морского духовенства надлежало бы передать в то же ведение и церкви, хотя последние строились не только на казенные средства, но и на частные пожертвования; 2) пограничные церкви, наравне с приходскими церквами, имеют прихожан, кроме чинов пограничной стражи, также из чиновников гражданского ведомства и частных лиц; 3) возлагаемые на военных священников обязанности поддержания в военных чинах духа преданности православной вере, царю и Отечеству в одинаковой мере должны быть присущи и священнослужителям епархиального ведомства. Ввиду изложенного Святейший Синод не усмотрел достаточных оснований к переподчинению причтов при церквах пограничной стражи протпресвитеру военного и морского духовенства. Определением от 5 – 11 июня 1909 года за № 4927 Святейший Синод уведомил шефа пограничной стражи о своем заключении.[119]

      9 апреля 1910 года согласно докладу Святейшего Синода состоялось утверждение «Положения о помощнике протопресвитера военного и морского духовенства». На эту должность был назначен выдающийся богослов и ученый Русской православной церкви, протоиерей лейб-гвардии Кавалергардского Ее Величества императрицы Марии Федоровны полка Евгений Петрович Аквилонов (1910 - 1911 гг.). В соответствии с «Положением» помощник протопресвитера военного и морского духовенства назначался из достойнейших священнослужителей военного и морского ведомств, по представлению протопресвитера, Святейшим Синодом и утверждался императором. В случае болезни или отсутствия протопресвитера помощник заменял его в должности практически по всем относящимся к управлению церквами и духовенством делам, вплоть до того, чтобы «в потребных случаях давать духовенству соответствующие указания и должностные наставления».[120] К числу основных обязанностей помощника протопресвитера относились: предварительный осмотр протоколов и журналов духовного правления; утверждение постановлений правления по делам о присоединении к православию из других христианских исповеданий и о крещении нехристиан; о преподавании в полковых школах и учебных командах Закона Божия; о выдаче метрических свидетельств и справок из метрических книг и исповедных росписей, а также свидетельств о правах по рождению детей военного духовенства и другие.[121]

       А вскоре, после смерти А.А. Желобовского (1910 г.), протоиерей Е.П. Аквилонов (1862 г. – 30.03. 1911 г.) был назначен на должность протопресвитера военного и морского духовенства. Прекрасный ученый и блестящий оратор, Е.П. Аквилонов, в отличие от своего предшественника на посту протопресвитера военного и морского духовенства, первоначально не собирался делать карьеры армейского священника. Его целью, после окончания Санкт-Петербургской духовной академии, являллась профессорская кафедра и спокойная карьера ученого. В его назначении следует видеть заинтересованность консервативных кругов, а также в желании военного духовенства иметь во главе ученого священнослужителя. Сын кафедрального протоиерея г. Тамбова о. Евгений блестяще закончил обучение в Тамбовской духовной семинарии, в 1886 году – в Санкт-Петербургской духовной академии. К 1894 году он подготовил магистерскую диссертацию «О Церкви Христовой, как о теле», в которой, однако, Святейший Синод усмотрел некоторые неправильные в православном смысле мысли и забраковал ее. Вскоре после этого Е.П. Аквилонов принимает священный сан (в 1896 г.), а в 1899 году, переделав диссертацию, становится магистром богословия. В 1903 году он меняет епархиальную службу на службу в военно-духовном ведомстве, получив назначение настоятелем церкви лейб-гвардии Кавалергардского полка.

       При этом о. Евгений не прерывает занятий в духовной академии, в 1905 году за работу «О физико-теологическом доказательстве бытия Божия» получает степень доктора богословия. С 1900 года – экстраординарный профессор, с 1905 года – ординарный профессор. Преподавал он и в историко-филологическом институте. Для военно-духовного ведомства фигура такого масштаба, вполне естественно, была исключительно желаема и поэтому карьера Аквилонова шла удивительно быстро. Даже тот факт, что он практически не мог усвоить многих проблем военно-духовного ведомства в силу объективных обстоятельств, особой роли не играл.

       Правление Е.П. Аквилонова было недолгим, тяжкая болезнь (саркома) вынудила его во второй половине марта 1911 года выехать на лечение в город Козлов Тамбовской губерни. 26 марта того же года великий князь Николай Николаевич направил рескрипт к военному министру о назначении на должность помощника протопресвитера 40-летнего священника Суворовской церкви при императорской военной академии Генерального штаба, члена духовного правления, профессора богословия историко-филологического института Георгия Ивановича Шавельского. 30 марта 1911 года соответствующее ходатайство военного министра поступило в Святейший Синод, а утром того же дня из города Козлова была получена телеграмма о смерти 47-летнего Е.П. Аквилонова.

Последний протопресвитер армии и флота Г.И. Шавельский.

       22 апреля 1911 года на должность протопресвитера военного и морского духовенства был назначен Г.И. Шавельский (6.01.1871 г. – 2.10 1951 г.) (1911 – 1918 гг.). При выборе нового протопресвитера голос Главнокомандующего Петербургского военного округа (обычно великого князя) имел решающее значение. Главнокомандующий, уведомив предварительно императора и получив его одобрение, рескриптом на имя военного министра просил последнего ходатайствовать перед Святейшим Синодом о назначении появившегося  кандидата на должность протопресвитера. Далее происходило назначение Святейшим Синодом, которое утверждалось императором.

       Состоя в военно-духовном ведомстве с 1902 года (по окончании Санкт-Петербургской духовной академии), отец Георгий, тем не менее считал себя «последней спицей в колеснице» и не надеялся на столь высокое назначение. История его жизни не только характерна для того времени, но и неповторима благодаря незаурядности этого человека. Георгий Иванович Шавельский родился 6 января 1871 года в селе Дубокрай Витебской губернии. Отец его был дьячком в бедном сельском приходе, который тяжким крестьянским трудом добывал кусок хлеба для своей многочисленной семьи. Начальное образование будущий протопресвитер получил в Духовном училище. Шавельский первым учеником окончил курс в Витебской духовной семинарии, и в 1891 г. был назначен на должность псаломщика в сельском приходе этой же губернии. Одновременно он стал учителем сельской школы. Через четыре года рукоположен в сан священника и  был назначен настоятелем в другое село родной Витебской губерни. Два года спустя умерла его жена, оставив ему двухлетнюю девочку. Однако, отец Георгий не пал духом, всецело отдавшись пастырской работе.

       Вскоре, по рекомендации Витебского епископа, о. Георгий был командирован в Петербург для поступления в Духовнуюю академию. В 1898 году Г.И. Шавельский блестяще выдержал вступительный экзамен и поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. И здесь он сразу же выделился как лучший студент академии и уже в студенческие годы назначен проповедником на Александровский машиностроительный завод и благочинным в имении великого князя Дмитрия Константиновича в Стрельне. Будучи студентом третьего курса, он был назначен настоятелем Суворовской церкви при Николаевской военной академии Генерального штаба, где служил и по окончании Духовной академии.

      Он был одним из немногих людей, родившихся в бедной семье в далекой российской глубинке, кому удалось подняться на столь высокий пост. Положение его было более независимым, чем всякого епархиального архиерея.[122] Впрочем, несомненными достоинствами молодого петербургского священника являлись: ученые степени кандидата богословия, с 1910 года магистра богословия, которая ему была присуждена Советом Санкт-Петербургской духовной академией за работу «Последнее воссоединение с православной церковью униатов Белорусской епархии (1833-1839 гг.)» (в военно-духовном ведомстве было всего три магистра), кафедра богословия в высшем учебном заведении.

       После объявления войны с Японией (27 января 1904 г.) Шавельский ушел добровольцем на фронт в качестве полевого священника 33-го Восточно-Сибирского стрелкового полка первой Маньчжурской армии. Вместе со своим полком он разделил все трудности походной жизни, принимал участие в двеннадцати сражениях. В «Церковных ведомостях» за 1905 год, в разделе событий на Дальнем Востоке, о нем написано: «О. Георгий работал в огне, точно он всю жизнь дышал этим переполненным свинцовыми шмелями воздухом, рыжыми газами, разрывавшихся около шимоз, и никогда другой музыки не слышал, кроме свиста пуль да пронзительного визга трескавшихся шрапнелей. Тут он перевязывал, поил раненых, исповедывал и приобщал их. Страдающего брата он видел не только в своем… Для него таким же являлся сраженный противник, и к нему он шел с тем же самоотвержением…».[123] Интересна корреспонденция М. Ростовцева «Как мы отходили из-под Вафангоу» напечатанная в газете «Новое время» 30 июня (13 июля) 1904 года. О Г.И. Шавельском он писал: «Тут (на правом фланге у подножия сопки, обстреливаемой снарядами противника) был священник 33-го полка, совсем молодой человек, академик, необыкновенно ровный, спокойный, непризнающий никакой опасности, при том без тени позерства или бравады».[124]

       На этой войне он получил контузию и был ранен в сражении под Ляояном. За боевые заслуги Г.И. Шавельский награжден орденами св. Анны третьей и второй степеней; св. Владимира четвертой степени с мечами; золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте и саном протоиерея. Был назначен дивизионным благочинным, а 1 декабря 1904 года - назначен на должность главного полевого священника первой Маньчжурской армии и был в этой должности по март 1906 года.[125]

       После возвращения с фронта Шавельский остался на прежнем месте службы при Суворовской церкви. В 1906 – 1911 годах был также законоучителем в Смольном институте, а с 1910 года – профессором богословия Историко-филологического института в Санкт-Петербурге. Его лекции – заметное явление в петербургском обществе. Г.И. Шавельский состоял членом Санкт-Петербургского епархиального миссионерского совета, комиссии по пересмотру положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств и сверхштатным членом Духовного правления при протопресвитере.

       Г.И. Шавельский ко времени назначения на пост главы военно-духовного ведомства реально не имел высоких покровителей в правительственных и придворных сферах и был «чужим человеком в высших этажах власти. Он был назначен, не будучи даже митрофорным протоиерем: митра на него была возложена в день утверждения царем его назначения на пост протопресвитера (22.04.1911 года).[126] Это был первый протопресвитер военного и морского духовенства, имевший опыт священнического служения в боевых условиях.

       Речь нового протопресвитера на торжественном богослужении 10 мая 1911 года характеризует его как человека искреннего, кроткого, но одновременно волевого деятеля государственного масштаба. Он заявил: «Никогда я не стремился и не рассчитывал занять этот высокий пост, на который высшей волей я оказался призванным. В смущении останавливаюсь пред будущим. Если служение пастыря церкви в настоящее время является вообще тяжелым, то служение лица, поставленного во главе обширного числа пастырей, естественно должно быть тягчайшим. В предстоящей своей деятельности я не поставлю других начал или принципов, кроме тех, о которых говорил я в надгробном слове по своем незабвенном предшественнике. Эти начала: любовь и правда. Двери моей квартиры, как и двери моего сердца, всегда открыты для духовенства, но я счел бы себя не исполнившим долга, если бы стоя на сем посту, не стремился отличать правого от виноватого. Российское воинство и флот есть … обширная школа, где получают образование сотни тысяч русских людей, которые разносят его по всей России, и долг пастырей воспитать преданных сынов Церкви и Отечества. Как ни скромна моя личность, но деятельность моя, как Протопресвитера военного и морского духовенства, связана с именем русского народа и русского воинства, по сему умоляю вас… помолиться обо мне Господу Богу, да поможет Он мне послужить русскому народу и христолюбивому воинству разумно, доблестно и честно».[127]

       Г.И. Шавельский с первых шагов на новом посту руководствовался принципами, провозглашенными в этой речи. Три года работал он без отпуска, чтобы скорее претворить в жизнь необходимые изменения в деятельности ведомства, одним из главных недостатков которого была централизация управ- ления, оторванность его от нужд духовенства, разбросанного по необъятным просторам России. В качестве руководителя военно-духовного ведомства он стал собирать, анализировать и обобщать материалы, фиксирующие деятель- ность военного духовенства на фронте, начал профессионально проводить кадровый отбор, стремившегося попасть на военную службу духовенства. Одной из первых забот молодого протопресвитера стало изучение тяжелой участи судовых священнослужителей с целью ее облегчения и улучшения. Начав посещать и налаживать работу судовых священников, Г.И. Шавельский сделал заключение об отсутствии должного интереса к флоту со стороны его предшественников.[128] И, действительно, положение флотских батюшек было незавидным.

       «Наше судовое духовенство, со всеми тяготами его пастырского служения и далеко не завидными условиями его трудовой жизни, осталось в данном случае – в стороне, как бы совершенно забытым… мы как бы свыклись с мыслью, что священнослужители строевого флота всецело представлены сами себе, и поэтому, о них забывают, забывают и тогда, когда полезно было вспомнить», - отмечал штатный судовой священник Балтийского флота Федор Круглов.[129]

       Посетив в 1911 году крейсер «Громобой» и обозревая суда, стоящие на Кронштадтском рейде, протпресвитер Г.И. Шавельский застал «неприглядную картину суровой зависимости священнослужителей от личных мнений, взглядов, усмотрений и распоряжений судового начальства», которые парализовали инициативу и творчество православных пастырей в деле духовно-нравственного воспитания и просвещения воинских чинов кораблей, а порой, как указывал современник, эта картина «прямо поражала отца протопресвитера своей уродливостью, дикостью своих форм и очертаний».[130]

       Поворот в положении судового духовенства наметился уже в 1912 году, а до этого не без влияния протопресвитера Г.И. Шавельского произошла оконча- тельная ротация флотских иеромонахов священнослужителями из числа белого духовенства. Для этого 1 июля 1911 года было открыто 22 вакансии штатных судовых священников. Изменение отношения морского начальства к корабельным священникам в лучшую сторону произошли на Черноморском флоте. Здесь командование флота всерьез задумалось о насущных нуждах духовенства. В феврале 1913 года командующий морскими силами Балтийского флота ходатайствовал перед морским министром адмиралом И.К. Григоровичем об увеличении денежного содержания судовых священников. На флоте стремились и материально поощрять духовенство, выдавая достойным пастырям единовременное вознаграждение. Так, к празднику рождества Христова командующий морскими силами Черноморского флота отпустил 1000 рублей в награду судовым  (600 рублей) и береговым (400 рублей) священникам.[131]

       И все же это были, как правило, разовые инициативы или бессистемные начинания. Конкретные решения относительно улучшения положения морского духовенства были приняты лишь в ходе работы съезда военного и морского духовенства в 1914 году – первого за 100-летнее существование ведомства.[132] Именно тогда протопресвитер принимает решение о созыве в Петербурге представителей духовенства от всех военных округов и от флотов с целью совместного обсуждения ряда вопросов, касающихся реорганизации управления военным и морским духовенством, жизни и деятельности военного священника и, в частности, вопроса о служении священника на войне. Главную цель съезда его организатор сформулировал в первый же день съезда – «поразмыслить о способах, как сделать более легким и в то же время более продуктивным наш пастырский труд».[133]

       Мысль Г.И. Шавельского была одобрена военным министром генерал-адьютантом В.А. Сухомлиновым, и проблема созыва съезда, таким образом, была решена. В ходе подготовки съезда и в его работе проявились незаурядные организаторские способности Шавельского и выявились новые принципы, закладываемые им в основу деятельности ведомства. Во-первых, демократизм управления: утверждая делегатов, он заботился о том, чтобы все категории духовенства были представлены на съезде – полковые священники, бригадные, госпитальные, тюремные, военно-местные полуприходские, законоучители, представители морского судового духовенства. Во-вторых, широкая глубоко продуманная планомерная работа ведомства, «в основу которой должен быть положен выношенный, выстраданный и сообща проверенный опыт .. представителей от всего военного и морского духовенства». В-третьих, забота о духовном просвещении офицеров и солдат, а через них религиозно-нравственное воспитание всего народа. В-четвертых, повышение уровня образования и профессиональной подготовки священников, поиски путей, облегчающих их тяжкий труд и достижение большей его плодотворности.[134]

       Первоначально этот форум планировалось провести в августе, по окончании времени лагерных сборов и полевых выходов войск. Однако впоследствии день открытия съезда перенесли на 1 июля 1914 года. Общее собрание первого Всероссийского съезда военного и морского духовенства, на которое прибыло 49 священников – 40 из сухопутных войск и 9 морских, началось под председательством протопресвитера в 17 часов 30 минут. Перед началом собрания отцом Георгием в сослужении депутатов-священников было совершено молебствие. Заслушав вступительную речь Г.И. Шавельского и доклад председателя предсъездовской комиссии протоиерея В. Грифцова, съезд, в первый день своей работы, постановил все вопросы, подлежащие обсуждению на общих собраниях, предварительно рассмотреть на заседаниях секций. Выборы основных рабочих органов происходили тайным голосованием – «по запискам». Президиум был избран в таком составе: председатель – протопресвитер; его заместитель – настоятель Ташкентского военного собора протоиерей К.Ф. Богородицкий; товарищ председателя – настоятель Николаевского Адмиралтейского собора протоиерей Доримед Твердый; секретарь – настоятель Севастопольского Адмиралтейского собора протоиерей Роман Медедь; помощники секретаря – протоиерей лейб-гвардии 3-го стрелкового полка Всеволод Окунев и настоятель Киевского военного собора С. Троицкий.[135] Вечером того же дня протопресвитер Г.И. Шавельский от имени делегатов съезда направил военному министру благодарственную телеграмму, в которой отмечалось: «Открытый сегодня под моим председательством первый Всероссийский съезд военного и морского духовенства, выслушав переданное мне лично Его Величеством высокомилостивые пожелания съезду наилучшего успеха и Божия Благословения, почтительнейше просит Ваше Высокопревосходительство повергнуть к стопам Его Императорского Величества одушевляющие членов съезда верноподданические чувства горячей любви и безпредельной преданности, и всецелой готовности, до гробовой доски, изо всех сил служить на славу обожаемого государя и на благо нашего славного воинства».[136]

       Всего за время работы съезда было устроено 7 общих собраний, на которых заслушано 12 докладов (по числу секций). Строго говоря, изначально планировалось всего 8 секций: 1) о памятке; 2) богослужебная; 3) учительская; 4) библиотечная; 5) миссионерская; 6) правовая; 7) благотворительная; 8) по свечному делу. Однако уже в ходе работы съезда возникла необходимость образовать еще четыре секции: 1) морскую (о положении военно-морского судового духовенства); 2) по борьбе с алкоголизмом; 3) по религиозно-нравственному воспитанию заключенных и 4) о суде чести. Съезд продолжался десять дней и закончил свою работу 10 июля 1914 года.[137] На съезде в присутствии большого числа приглашенных священнослужителей протопресвитер Армии и Флота Г.И. Шавельский был избран протопресвитером Армии и Флота пожизненно и занимал этот пост вплоть до 1951 года.[138]

       Насущной потребностью для дальнейшей деятельности военного духовенства являлось уточнение и определение взаимоотношений духовенства с командным составом армии и флота. По этой причине составление специальной инструкции или памятки, определявшей каждый шаг работы священнослужителей, стало ключевым моментом работы съезда. Обсуждая вопрос «о памятке», военные священники должны были привести в систему все те циркуляры и разъяснения, с которыми каждый пастырь обязан ознакомиться во избежание досадных ошибок и недоразумений, неизбежных в практической деятельности.

       В качестве иллюстрации у вышеизложенному следует отнести рассмотрение съездом записки священника 42-го пехотного Якутского полка З. Ендасова, составленной 12 мая 1914 года. Автор, в частности, приводил по памяти несколько характерных примеров, когда: «инспектирующий начальник, по вероисповеданию лютеранин, при посещении церкви во что бы то ни стало желал войти в алтарь и остался крайне недоволен моим, по его выражению ничем «необоснованным» упорством, другой, входя в алтарь, не желал снять оружия, третий выразил свое негодование, что не был встречен с крестом и водою, причем в пример мне ставил другого военного священника, встретившего его колокольным перезвоном».[139] В этой связи съезд нашел необходимым дать вполне конкретные указания молодым священникам, подчеркнув насколько важно оберегать свое достоинство и не поступаться им даже в вопросах, на первый взгляд кажущихся мелочными. К тому же столетняя история существования военно-духовного ведомства России оставила немалое число свидетельств явного превышения полномочий военного начальства в отношении полковых пастырей. В делах канцелярии протопресвитера военного и морского духовенства собралось достаточное количество фактического материала на эту тему. Среди такого рода документов можно назвать:

      1) Рапорт на имя обер-священника армии и флота П.Я. Озерецковского от благочинного Московской инспекции Саратовского мушкетерского полка священника Стефана Воскресенского от 29 июля 1802 года «Об употреблении генерал-майором Руничем, шефом Навагинского полка, во время смотра оного церковного намета для обеда и произведении под оном музыки и танцев».[140]

       2) Рапорт на имя Сильвестра, епископа Малороссийского Переяславского от полкового священника Полтавского мушкетерского полка Петропавловской церкви Афанасия Виноградова от 14 июля 1802 года «Об употреблении генерал-майором И.Ю. Бибиковым, шефом Полтавского мушкетерского полка церковного намета для обеденного стола и прочем.[141]

       3) Рапорт на имя обер-священника И.С. Державина от священника Новороссийского драгунского полка Иоанна Колтоновского от 16 июня 1817 года «Об употреблении командиром Малороссийского гренадерского полка полковником Кашинцевым церковного намета для своих надобностей».[142]

       4) Рапорт на имя полевого обер-священника 2-й армии протиерея И. Яновицкого от А. Верзилова от 28 ноября 1822 года «О неудовольствиях, причиненных полковым командиром Камчатского пехотного полка полковником Репнинским протоиерею А. Верзилову».[143]

       5) Прошение на имя императора Александра I от 18 августа 1820 года «О причиненной обиде Ревельской гарнизонной церкви армейскому  протоиерею Ф.Ф. Манивецкому подпоручиком Валедебаром».[144]

       6) Рапорт на имя полевого обер-священника 2-й армии протоиерея И. Яновицкого от священника 37-го егерского полка Никиты Рыбарского от 9 февраля 1822 года «Об употреблении церковного намета в лагерное время командиром 37-го егерского полка полковником Мануйловым для своего пользования».[145]

       7) Рапорт на имя благочинного гусарского принца Оранского полка протоиерея Иосифа Цитовича от священника Александрийского гусарского полка Василия Адамовича от 8 января 1825 года «О небытии Александрийского гусарского полка воинских чинов у присяги и о исправлении многими чинами того полка христианских треб мимо полкового у приходских священников»[146] и многих других.

       Были, конечно, и жалобы командиров на полковых священников. Так, например, командир 23 пехотного Низовского генерал-фельдмаршала графа Салтыкова 15 марта 1896 года в рапорте за № 1589 на имя протопресвитера военного и морского духовенства пишет: «14-го числа сего месяца священник ввереннаго мне полка о. Сергий Валединский, был приглашен мною по делам службы, в кабинет полковой канцелярии, чтобы получить от него объяснения, почему он не желает подчиниться моим требованиям, а именно: чтобы за гербовой маркой к метрическому свидетельству, для дочери Поручика Васильева-Савинскаго он, отец Сергий Валединский, обратился бы прямо от себя к означенному офицеру, а равно обратить его, о. Сергия Валединскаго внимания, на несоответственность и непочтительность изложения его надписи ко мне, в форме оспаривающей и явным проявлением нежелания исполнить мои по службе требования.[147]

       Лишь только было высказано мною обстоятельства, по которым я его приглашал, в самых деликатных выражениях, как священник Валединский стал категорически заявлять, что таких приказаний он не намерен исполнять и сравнил, полученное им от меня требование, с приказанием равносильным если бы я его заставил кому либо чистить сапоги, указав ему на неудачность и неуместность такого сравнения, опять таки могущаго оскорбить достоинство командира полка и видя, что он взволновался стал его успокаивать, при этом сказал ему: «Стоит-ли нам из таких пустяков ссориться» и что будет для него неприятно если все это я представлю Вашему Высокопреподобию, или объявлю ему приказом выговор, но он повышенным тоном настаивал на представлении, и относительно моих слов, касательно выговора, ответил, с особою интонациею в голосе – «попробуйте».

       Дабы покончить такого рода, непочтительное ко мне объяснение, я сказал, что на этот раз я ограничусь лишь внушением, но он не дал мне докончить фразы перебил вызывающе-дерзким тоном в общем следующим выражением: что я и не имею право давать ему внушений, а что он имеет право мне это делать, я напомнил ему, что это касается церкви а не дел службы.

       После таких слов я счел лучшим далее не оставаться с ним один на один в кабинете и пригласил взойти в эту комнату – полковаго адьютанта и приказал ему подать священнику о его обязанностях изложенных в Приказе по Военному Ведомству в 1882 г. № 14, но он отказался прочитать их по неимению с собою очков, тогда я приказал сделать это адьютанту. Но священник все-таки продолжал заявлять, что всяких моих приказаний он исполнять не намерен, тогда я потребовал 22 и 23 кн. Св. Воен. Пост. Дабы ознакомить его с ст. 69 кн. XXII, но Священник не дождавшись этого и не получив от меня разрешения уходить, со словами: «имею честь кланяться» повернулся и ушел.

       Несоответствующее поведение полковаго Священника объясняю себе продолжительным в здешнем крае мало приспособленным постом и душевным переутомлением. Тем неменее такое непочтительное, ничем не вызванное с моей стороны, поведение священника ввереннаго мне полка О. Сергия Валединскаго представляю на благоусмотрение Вашего Высокопреподобия.

       Вместе с этим покорнейше прошу при определении ему меры взыскания взять во внимание его прежнюю и настоящую безукоризненную службу во всех отношениях.

       Хотя его нетактичное поведение ставит меня в неловкое положение, которое заставляет меня, для предупреждения каких-либо случайностей, обряд говения совершить не в своей церкви, но тем не менее я прошу Ваше Высокопреподобие не переводить его куда либо в виде дисциплинарнаго взыскания, а просил-бы только ограничиться лишь одним разъяснением его отношений ко мне, которыя он видимо, судя по последнему обстоятельству, не совсем их уяснил.

       Также прошу Ваше Высокопреподобие сделать мне разъяснение ст. 59 вышепомянутаго приказа по Военному Ведомству, касается ли она лишь исполнения специальных обязанностей священника, где командир полка является лицом не компетентным, или же всех случаев когда является необходимость определения какой-либо меры взыскания, как например в данном случае».[148]

       А.А. Желобовский 18 апреля 1896 года в письме за № 4195 ответил командиру 23-го пехотного полка: «Чтоже на соответствие меры взыскания за уклонение военных священнослужителей от исполнения ими своих обязанностей, то таковыя взыскания имеет право налагать на священнослужителей только духовное их начальство, по донесении начальства военнаго».[149]

       А полковой священник о. Сергий Валединский получил Ордер за № 4196, в котором отмечалось: «Командир 23 пехотнаго Низовскаго полка рапортом от 15 Марта сообщил мне о Вашем непочтительном в отношении к нему поведению во время объяснения по делу выдачи метрическаго свидетельства о рождении и крещении дочери Поручика названнаго полка Васильева-Савиновскаго.

       Признавая заявление Ваше относительно порядка выдачи метрическаго свидетельства правомерными, поставляю Вам на вид нетактичное и непочтительное поведение Ваше во время объяснения с Командиром полка по указанному предмету и предписываю на будущее время не подавать повада к жалобам на Вас военнаго начальства».[150]

       Возвращаясь к работе съезда, хочется отметить, что анализ причин нарушения существующего благочиннической и обрядовой сторон деятельности военных священнослужителей привел депутатов съезда к мысли о внесении изменений в статью 45 «Положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств». Изменения были следующего характера: 1) незаконными распоряжениями военного начальства являются те, которые не согласны с каноническими постановлениями, церковными законоположениями и распоряжениями военно-духовного начальства; 2) все доклады по делам религиозным и церковным должны отдаваться в воинской части не иначе, как по докладу священника (если эти вопросы возбуждаются им), или по соглашению со священником (если они исходят от начальника части).

       Существующее в «Положении» примечание к статье 45 («военные священники в дни инспектрских смотров обязаны находиться в своей церкви») было предложено дополнить следующими строками: « Если же присутствие священника при части необходимо, а также и при представлениях военному начальству, его место должно быть на правом фланге со Штаб-офицерами полка. Священники ожидают в церкви всех без исключения инспектирующих лиц в рясе и в орденах, но не в облачении, кроме Высочайших особ».[151] Что касается проблемы платы за требоисправления, то участники съезда и в этом вопросе были также единодушны. Вновь было подтверждено и даже усилено положение статьи 49 «Положения» о безвозмездности отправления для чинов своей воинской части всех обязательных треб, как-то: крещения, исповеди, причащения, бракосочетания, молебнов вказармах в дни ротных и эскадронных праздников, приведения к присяге в полковых судах, отпевания воинских чинов (если оно должно было совершаться в полковой церкви) и проводы тела умершего в районе расположения части, а если позволяли местные условия и священник был свободен от исполнения других служебных дел, то до могилы.[152]

       Исследуя положение священника на войне и учитывая опыт предшествующей русско-японской войны, делегатами съезда были высказаны следующие пожелания: 1) чтобы в обозе пехотной воинской части имелась особая двуколка для церковных предметов и личных вещей священника, которая должна пребывать в его непосредственном распоряжении; 2) чтобы церковнику на войне во время дальних передвижений священников для исполнения духовных треб было предоставлено право на разрешение пользоваться верховой лошадью из обоза части; 3) чтобы произошло необходимое упорядочение перечня церковных предметов на случай военного похода; 4) чтобы все священники строевых частей были в обязательном порядке ознакомлены с приемами перевозки раненых.[153] Эти и прочие изменения, предлагаемые участниками съезда для внесения в «Положение» от 12 июня 1890 года, легли в основу проекта нового «Положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств».

       Принципиальным новшеством проекта «Положения», разработанного съездом, стало учреждение особых должностей окружных главных священников военного и морского ведомств, а также корпусных и местных благочинных по данным ведомствам (главы III и IV проекта положения). Так, в каждом округе планировалось ввести должность главного священника округа в сане протоиерея, который должен был избираться духовенством округа из «достой -нейших клириков и утверждаться по представлению протопресвитера Святейшим Синодом. Благочинные, в свою очередь, подразделялись на корпусных и местных. Те и другие должны были избираться духовенством корпуса или района из протиереев или священников того же корпуса (района) и утверждаться в должности протопресвитером на пять лет. Сфера компетенции корпусного благочинного предусматривала ближайшее наблюдение над церквами всех частей, входящих в состав корпуса, а также над духовенством, ктиторами и церковными старостами этих церквей. Местный благочинный должен был иметь ближайшее наблюдение над неподвижными военно-морскими церквами своего района и их клиром.

       На суда военно-морского флота священнослужители должны были назначаться протопресвитером по заявлениям морского начальства. Сами же судовые священники делились на штатных и нештатных. Первых предусматривалось назначать исключительно из лиц белого духовенства, с богословским образованием, и лишь в крайнем случае – из благонадежных монашествующих лиц. Основным местом службы штатных судовых священников должны были стать: 1) императорская яхта; 2) суда отряда морского корпуса; 3) суда, уходящие в заграничное плаванье.

       Нештатные православные пастыри флота, во время своего служения на судах оставались в ведении преосвященного той епархии, из которой они назначались. Вместе с тем они были обязаны исполнять все распоряжения протопресвитера, главного священника флота и судового благочинного. На должность судового благочинного протопресвитером предусматривалось назначать одного из «белых» священников, по представлению главного священника флота. В начале кампании и в ходе дальнейшего похода по мере надобности (и с разрешения начальника отряда) на одном из судов благочинный мог устроить братское собрание подведомого духовенства для разъяснения недоумений в области церковно-богослужебной и пастырской практики судового духовенства, а равно в целях активизации религиозно-просвети- тельной деятельности и духовно-нравственного воспитания личного состава.

       Ярким свидетельством плодотворности съезда, состоявшего преимущественно из благочинных армии и флота, стала выработка инструкции для военно-морского духовенства в условиях боевой обстановки, которая и была одобрена съездом. Как вспоминал позднее сам протопресвитер, «значение инструкции было колоссально. Во-первых, она вводила в точный курс работы и круг обязанностей каждого прибывшего на театр военных действий священника. Это в особенности важно было для вновь мобилизованных, совершенно незнакомых с условиями и требованиями военной службы. А их было огромное большинство: в мирное время в ведомстве протопресвитера состояло 730 священников, за время же войны их перебывало в армии свыше 5.000 человек. Инструкция точно разъясняла каждому – полковому, госпитальному, судовому и др. священнику, где он должен находиться, что он должен делать во время боя и в спокойное время, где и как он должен совершать богослужение, о чем и как  проповедовать и т.д. и т.д.».[154] Вскоре после начала первой мировой войны протопресвитером, кроме того, был издан циркуляр «Оо. Благочинным», в котором лаконично повторялись основные требования инструкции, утвержденной съездом.[155]

       Современники охарактеризовали съезд как исключительно благопристойный, спокойный, деловой и плодотворный. К концу 1914 года о. Георгий подготовил на высочайшее имя проект полной реорганизации управления.

       Еще до начала первой мировой войны, в период своего протопресвитерства (1911 – 1914 гг.), отец Георгий успел реорганизовать и значительно поднять военное и особенно морское духовенство, привлекши в его состав целый ряд выдающихся священнослужителей. Нужно отметить и подчеркнуть его умение и способность подбирать себе талантливых помощников и твердо держать в своих руках тех из них, которые, отличаясь способностями, не всегда были на высоте по своему характеру. От подчиненного ему духовенства он требовал, чтобы каждый работал в полную меру своих сил и способностей. Нерадивых и строптивых он старался воспитывать, если же последние не изменялись, то отец Георгий расставался с ними. Своей кипучей энергией и умением подойти ко всякому доброму и полезному делу и довести его до конца, а также своей доступностью, отзывчивочтью и готовностью прийти на помощь каждому, кто в этом нуждался, он заслужил любовь, уважение и доверие подчиненного ему духовенства.

       С самого начала войны протопресвитер находился при Штабе Верховного главнокомандующего, а не в Петербурге, как это ранее предусматривалось инструкцией. Кроме того, пользуясь, как его предшественники, правом личного доклада у императора, Г.И. Шавельский добился права «лично присутствовать в Военном Совете и защищать свои проекты»,[156] что позволяло ему быть в курсе всех военных планов, разрабатываемых Россией, и соотносить задачи своего ведомства напрямую с теми вопросами, которые должны были решать Военные и Морские министерства.[157]

       В течение войны он почти каждый месяц выезжал из Ставки на фронт и считал своим долгом посещать передовые позиции, чтобы личным примером поднимать боевой дух армии. Проехал через всю Восточную Пруссию, объехал Варшавский район, побывал в Галиции, не один раз посетил крепости Ковно, Гродно, Осовец, Новогеоргиевск, Брест-Литовск, Иван-город, порт Ревель, проехал вдоль почти всего фронта. 29 января 1916 года в письме к Екатерине Ивановне Мосоловой Г.И. Шавельский пишет: «Из Петрограда я уехал на Рижский фронт, где подышал чистым воздухом. Какая огромная разница между Петроградом и позициями! В Петрограде сплетни, страхи, интриги, оханья да аханья, а на позициях все крепки, бодры, верят в победу. Я объехал полки 3-х дивизий. Везде приходилось говорить, а погода была сырая, совсем не для речей. Вернулся с разбитым голосом и надорванной грудью».[158]

       Благодаря его неустанной деятельности, институт военных священников значительно вырос по сравнению с малочисленностью его на русско-японской войне. Командование русской армии отмечало благоприятное изменение самого существа их деятельности.

       В ноябре 1915 года Г.И. Шавельский становится членом Святейшего Синода,[159] однако в течение последующего полуторалетнего предреволюционного периода продолжает работать в Ставке, в Синод лишь эпизодически «наезжая». Будучи представителем белого духовенства достиг наивысшего для немонаха положения в Русской Православной Церкви, став в 45 лет членом руководства главной конфессии страны. Революция застала Шавельского в Петрограде. Из Государственной думы поступил приказ до особого распоряжения оставаться в городе. Вскоре он был арестован. Поводом для ареста послужила его докладная записка, составленная в декабре 1916 года, в которой он доказывал необходимость принятия экстренных мер для духовного воспитания и укрепления армии, особенно ее запасных частей, находящихся в тылу и подвергавшихся активной пропаганде.

      На съезде военных священников Юго-Западного фронта был установлен факт разлагающего действия на армию киевских и других сектантов. Среди них были вожаки, которые вели себя вызывающе и открыто проповедовали близость революции и грозили православным священникам расправой. Шавельский реко- мендовал в своей докладной записке для борьбы с пропагандой организовать культурно-просветительные кружки для солдат с привлечением священников, учителей, юристов и другой интеллигенции. Эта записка была направлена в Главный штаб, где на ней было написано заключение Комиссии о запрете нижним чинам посещать всякие сектантские собрания, а наблюдение за этими собраниями и сектантскими проповедниками поручалось жандармской полиции. С 13 часов 9 марта до 22 часов 10 марта 1917 года протопресвитер армии и флота Г.И. Шавельский просидел под арестом в Таврическом дворце.

     10 марта 1917 года он подал обер-прокурору Св. Синода прошение об отставке «ввиду того, что приведенным в исполнение приказом об аресте меня обнаружилось недоверие ко мне власти».[160] Однако дело о его отставке Синодом было прекращено в связи с получением Шавельским предписания от военного министра Керенского немедленно отправляться в Ставку. Но выпады против него продолжались. В Совет рабочих и солдатских депутатов в этом же году было послано письмо от группы военного духовенства, которые называли себя «представителями народа», они требовали устранения Г.И. Шавельского от работы в войсках.[161]  

    Судьба этого выдающегося священнослужителя после февраля 1917 года была связана с армией: 9 июля 1917 года на II Всероссийском съезде военного и морского духовенства тайным голосованием подавляющим большинством (45 голосов из 48) он был избран протопресвитером военного и морского духовенства, тем самым ему было выражено полное доверие. Об этом была послана телеграмма в Св. Синод.[162]

    Участвовал в работе Всероссийского поместного собора Русской Православной Церкви 1917 – 1918 гг., полгода состоял членом Высшего Церковного Совета при св. Патриархе Тихоне. В дальнейшем, спасаясь от красного террора, он в одежде оборванца с паспортом на имя крестьянина Скобленка, о. Георгий 30 сентября 1918 года прибыл в гетманский Киев, откуда отправил генералу Лукомскому в Добровольческую армию телеграмму: «Примите в армию хоть солдатом». 26 ноября в Екатеринодаре состоялась его встреча с генералом А.И. Деникиным, после которой – 27 декабря 1918 года был назначен протопресвитером Добровольческой армии и принял участие в деникинской эпопее вплоть до ее конца.[163]

       Г.И. Шавельский не был злобным противником Октябрьской революции. Наблюдая разложение в высших слоях общества, кризис правительства, он пришел к мысли, что революция – серьезное и исторически неизбежное явление. «Никто не хотел понять, - говорит он об армии Деникина, - что под видом революции идет огромное стихийное движение, направляемое незримой рукой к какой-то особой цели: к перестройке жизни на новых началах».[164] Однако к большевикам и их движению он относился резко отрицательно: «Большевизм и антибольшевизм – лишь проходящие этапы в истории России. Большевизм, как крайне богоборческое, античеловеческое и противоестественное учение, не может не умереть: исчезнет тогда и антибольшевизм с ним борющийся. Но Россия, русский народ должен пребывать и пребудет вечно. Должен, поэтому, наступить момент, когда продолжающие ныне принадлежать к разным лагерям, но одинаково честно любящие Родину и готовые самоотверженно служить ей русские люди поймут друг друга, забудут прошлое, протянут друг другу руки и начнут совместные усилия ценить и восстанавливать свою измученную Родину».[165]

       Руководимое Г.И. Шавельским военное духовенство за годы первой мировой войны не раз получало высокую оценку со стороны Верховных главнокомандующих: Великого князя Николая Николаевича и самого царя.[166] О доблести военных священников в годы этой войны свидетельствовали и многочисленные факты награждения духовенства за боевые заслуги. Если за все время существования Георгиевского креста (до войны включительно) этой награды было удостоено только 4 священника, то за первую мировую войну – 14.[167] Священникам было вручено 227 золотых наперсных крестов на георгиевской ленте, 85 орденов св. Владимира 3-й степени с мечами, 203 ордена св. Владимира 4-й степени с мечами, 304 ордена св. Анны 2-й степени с мечами и 239 орденов св. Анны 3-й степени с мечами.[168]

       Г.И. Шавельский отмечал: «Могу смело сказать, что с тех пор как существует военное духовенство, оно впервые только теперь отправлялось на войну с совершенно определенным планом работы и с точным понятием обязанностей священника в разных положениях и случаях при военной обстановке: в бою и вне боя, в госпитале, в санитарном поезде и пр. Несомненно, этим объясняется то обстоятельство, что, по общему признанию, в эту войну духовенство работало как никогда раньше».[169] В письме Екатерине Ивановне Мосоловой 18 ноября 1914 года он отмечает: «Очень утешен я и работою священников на войне. Смело скажу: никогда еще духовенство на войне так не работало, как теперь. Потери в его составе огромные. Кто-нибудь обвинит меня за них. Ноя так смотрю: везде потери, - почему же в составе д(уховен)ства не быть потерь?».[170] Вместе с тем, личная доблесть православных пастырей (всего на войне было более тысячи священников),[171] абсолютное большинство которых стремилось до конца исполнить свой долг, не смогла вызвать религиозного подъема среди личного состава войск. В числе моральных факторов, поддерживающих дух русских войск, вера не стала началом, побуждающим их на подвиг. Петербургский историк С.Л. Фирсов пишет: «Кризис, в котором находилось тогда общество, поразил в то же время и Православную Церковь. Преодолеть его Церковь к сожалению, не смогла, что непосредственно повлияло и на возможность воздействия со стороны военного духовенства на солдатскую, в большинстве своем православную (по конфессиональной принадлежности) массу. Тем не менее, это не может рассматриваться нами как «вина исторической Церкви», не сумевшей «укрепить веру», так как сама Церковь, в течение более 200 лет находившаяся по сути в «крепостной зависимости» от государства, не могла воздействовать на общество (а в том числе и на армию) сильнее, чем она воздействовала, - огромный вклад военного духовенства (особенно в Первую Мировую войну) в дело боеспособности вооруженных сил не может подлежать сомнению».[172]

       Нельзя не отметить и того факта, что Г.И. Шавельский всегда был откровенен и прямодушен в своих беседах с высокими особами, он считал первым своим долгом всегда говорить правду императору Николаю II, причем не только когда она ему приятна, но и когда неприятна. Культурный и образованный человек, обладающий прогрессивными взглядами, он был врагом мистицизма, суеверия и невежества, которые процветали в России в предреволюционные годы при царском дворе и в деятельности церкви, когда на всем лежала печать распутинщины. Так, в октябре 1915 года из своей поездки он вынес следующие впечатления: «Петроградское высшее общество взбудоражено распутинщиной. Везде идут тревожные разговоры о внутренней политике и везде растет недовольство. Если в армии более говорят о Распутине и более всего недовольны его влиянием, то в обществе кипит готовое прорваться наружу возмущение против правительства, составленного почти всецело из бездарных ставленников Распутина. Пока возбуждение направлено только против правительства, Государя оставляют в стороне. Но если не изменится положение, то скоро и на него обрушится гнев народный».[173]   

       Когда Г.И. Шавельский приезжал в Петроград, к нему приходили его друзья, знакомые и среди них были большие государственные деятели. Одни шли к нему, чтобы узнать, что делается в Ставке, что думает государь, что он собирается предпринять. «Другие, как утопающий цепляется за соломинку, цеплялись за меня, считая, что я могу раскрыть глаза государю, убедить его и тем спасти положение…».[174] Речь шла о необходимости убрать Распутина, сместить ставленников его и императрицы в правительстве. И Шавельский решился на откровенные разговоры о Распутине с Николаем II. Таких бесед было две – в 1915 и 1916 годах. Он обращал внимание царя на то, что армия настроена против Распутина, ходят слухи о его пьянстве и разврате, обвиняют его в связях с темными личностями из иностранцев, что может вызвать выдачу военных тайн, о назначении на должности через Распутина и о его влиянии на снабжение армии. Более того, в гвардии идут разговоры о государственном перевороте, даже о смене династии. Государь, казалось, понял опасность положения, благодарил, обещал принять меры. Г.И. Шавельский добивался аудиенции и у Александры Федоровны, однако она его не приняла. Он был вынужден говорить с Вырубовой, зная ее близость с императрицей. Вырубова была заранее настроена против протопресвитера армии и флота. Г.И. Шавельского глубоко возмутило и оскорбило, что, говоря о царственных особах, она употребляла местоимение «мы», как бы выступая в роли «соправительницы». Эти беседы пользы не принесли. Шавельский еще больше восстановил против себя императрицу, а царь был покорен воле своей жены. Для Г.И. Шавельского не оставалось сомнений, что его дни на месте протопресвитера военного и морского духовенства сочтены. Убийство Распутина 17 декабря 1916 года спасло его от увольнения.[175]

       Справедливости ради, следует отметить, что это нисколько не пугало Г.И. Шавельского, даже напротив. Так, он в письме к Е.И. Мосоловой еще 29 августа 1915 года писал: «А я вот так устал, что по временам завидую не живым (от этого чувства я достаточно свободен), а мертвым. 4,5 года кипучей-нервной, при постоянных интригах, работы, да еще второй год войны сильно придавили меня. Если бы еще не видел результатов своей работы, я совсем упал бы. Результаты и мне видны: слава Богу, духовенство работает, как никогда; престиж его в армии поднялся на небывалую высоту. И все же моя мечта, самая высшая награда, которой я жду и за которую готов бы отдать все, имеющиеся у меня награды, - это отставка. Может быть, это чувство не естественное, плоды усталости, но оно доминирует над другими».[176] Сомневаться в искренности  этих слов у нас нет оснований.

       Примером прогрессивности его взглядов и разумности его полититки является борьба, предпринятая им против насильственного «воссоединения» с униатами, которое проводилось архиепископом Евлогием с согласия обер-прокурора Св. Синода В.К. Саблера[177] в Галиции в период первой мировой войны. Св. Синод преследовал цель увеличить количество приходов (всего было присоединено 34 униатских прихода). Священники-униаты изгонялись из соборов, а вместо них назначались православные, униатские церкви отнимались у униатов и отдавались православным, лучшие здания захватывались под православные митрополии. Г.И. Шавельский считал, что такая политика вредит «русскому делу», вызывая волнения населения Галиции, направленные против русских, и подвергает опасности местное население как вероотступников и предателей, в том случае если Галицию опять захватят немцы (так оно и случилось).[178]

       Г.И. Шавельский выступал также в роли миротворца по отношению к католикам, а 7 ноября 1914 года он посетил Варшаву, чтобы вручить главе католической церкви 2 тысячи рублей в помощь полякам-беженцам.[179]

       С учетом печального опыта неудач и поражений в русско-японской войне и в ходе осуществления в 1905 – 1912 гг. последующего реформирования армии и флота особое внимание было обращено на совершенствование системы управления военным духовенством. Начавшаяся вскоре Первая мировая война стала для армейских и флотских пастырей своеобразным экзаменом, успешно выдержать который смогли прежде всего благодаря проведенной Г.И. Шавельским реорганизации управления духовенством военного ведомства.

       Приводится в определенную систему христианская жизнь частей и подразделений русской армии. Появляются документы регламентирующие ее в новых исторических условиях:

                          Христианские  обязанности.

       (Свод Военных Постановлений ч.3, кн.1, ст. 366 – 390)

        Основание чистой нравственности есть религия. Русский человек с детства привыкает находить в религии утешение, опору и надежду; она поддерживает его в самые тяжкие мгновения; она внушает ему геройское самоотвержение и презрение опасностей.

Поэтому каждый частный начальник должен стараться поддерживать высокие религиозные чувства, требовать от подчиненных строгого выполнения всех обрядов церкви и сам подавать в том пример.

                               Богослужение в войсках.

        По Воскресным, во все церковные праздники, царские дни и в течении всего Великого поста, полковые священники должны отправлять службу Божию в постоянных или подвижных полковых церквах.

       Полковые церкви должно помещать в удобных и просторных обывательских домах;  если же таких в полковом штабе не находится, то полковой командир должен сделать сношение с духовным начальством об отводе в приходской церкви особого придела, в котором полковой священник отправлял бы Богослу­жение для чинов полка, или о назначении церкви, в которой полковой священ­ник мог бы служить поочередно с приходским.

       Всем воинским чинам, квартирующим в селениях, где находятся приходские или домовые церкви, дозволяется во всякое время слушать службу Божию, без особого на то разрешения. Во время служения никто не должен стоять у иконо­стаса того престола, где оно совершается, исключая тех случаев, когда, по обряду церкви, следует подходить к святым иконам. Если по распоряжению начальства рота идет в церковь, в таком случае, как бы малочисленна она ни была, коман­диру её и всем офицерам православного исповедания должно быть при своей части. Все начальники наблюдают, чтобы нижние чины стояли в церкви чинно, не разговаривали и соблюдали обряды; самим же им и всем офицерам следует по­давать пример благочестия. Чтобы удобнее следить за нижними чинами и не стеснять прихожан, должно, по условию с местным духовенством, назначить для нижних чинов известную сторону церкви, на которой и ставить роту в порядке.

       Кроме литургии, в полках, ротах, эскадронах и отделениях отправляются мо­лебствия и другие службы, требуемые обстоятельствами. Общие молебствия в летнее время пред выступлением в поход, в лагерь, перед сражением, в дни пол­ковых праздников и тому подобных случаях, производятся на открытом воздухе;  причем та часть войска, для которой служение совершается, располагается покоем и посреди ея становится налой.

        Каждый полк имеет свой храмовый праздник. Полковые праздники тех пол­ков, которые по преобразованию армейской пехоты  и кавалерии вошли в состав других полков, могут быть празднуемы в батальонах и эскадронах, этим полкам принадлежащим.

       Примечание. Положение о праздниках, в которые военнослужащие евреи увольняются начальством для исполнения обрядов их веры, приложено к пара­графу 369 Наставления партионным начальникам. (См. приложение 16, кн. 1 , ч. 2, С.В.П.). Нижние чины магометанского закона в дни совершаемого по их вере и обрядам Богослужения увольняются для того на показанное время, накануне тех дней.

       После окончания гражданской войны Г.И. Шавельский переехал в Болгарию. Сначала он был рядовым священником, однако его просвещенность и выдающиеся проповеднические способности скоро были оценены как болгарскими церковными властями, так и местным университетом. Отец Георгий был привлечен к педагогической работе сначала как преподаватель, а затем и профессором богословского факультета Софийского университета, одновременно был законоучителем и директором русской гимназии. Ему суждено было пережить и вторую мировую войну.  В Софии он скончался 2 октября 1951 года в возрасте 80 лет. Весть о кончине отца Георгия с молниеносной быстротой разнеслась не только по Софии, но и по провинции. Похороны отца Георгия привлекли огромное количество народа, пожелавшего проститься с прахом любимого пастыря и наставника.     

       Наряду с ростом числа полковых храмов, расширился количественно и рос качественно корпус военного духовенства. На празднике столетнего юбилея во­енно-духовного управления начальник Главного штаба генерал-лейтенант В.В.Сахаров отмечал: «Военное духовенство всегда находилось и находится на высоте своего призвания, безупречно исполняя свои обязанности, о чем свиде­тельствуют единогласные отзывы начальников отдельных воинских частей. Мало того, военное духовенство нередко показывало примеры мужества, ры­царской храбрости во время боевых действий, а главное, словом увещания, ре­чью от чистого сердца и добрым личным поведением научало солдата безропотно переносить все тяжести походной службы, а на войне храбро сра­жаться и побежденного врага щадить».[180]

        Вместе с тем, деятельность военного духовенства  нельзя идеализировать, она имела и свои недостатки, такие как: продолжительное двоевластие в управ­лении духовенством армии,  флота и духовенством войск Гвардии; малое коли­чество полковых храмов в Кавказском регионе и других окраинах России; от­сутствие в полковых церковных библиотеках нужной литературы и в достаточном количестве, и даже отсутствие самих библиотек; слабая работа с церковными хорами в полковых храмах; большая разбросанность подразделе­ний полков, большое количество нарядов и работ, затруднявших полный охват личного состава религиозными мероприятиями; нередко сложные взаимоотно­шения с офицерами, и в первую очередь с офицерами других вероисповеданий, а также и другие недостатки.[181]

       И все же, говоря словами члена Английского парламента Ричарда Кобдена, мы отмечаем, что состояние религиозности в России «напоминает нам средние века. Нигде в Европе Петр Пустынник или Фома Беккет не имели бы такого успеха как в России, потому что все мужское население страны остается доселе верным своему религиозному чувству. Это единственная Христианская страна, в которой две трети мужчин всегда присутствуют при Богослужении. В России сам народ заботится о постройке церквей, и производство церковных украшений составляет одну из важнейших отраслей промышленности; богатейшие ткани изготовляются для украшения престолов и для священнических одеяний.

       Может быть скажут, что это не набожность, а суеверие. Предоставляю Паскалю определить различие между тем и другим, а я утверждаю, что религиозное чувство народа составляет могущественный оплот России; чувство это связывает народ с правительством и последнее всегда может расчитывать на успех, когда обращается к религиозному чувству подданных».[182]

         Россия многонациональное государство, на ее территории действовали достаточно многочисленные иноверческие конфессии, охватывающие по данным переписи 1915 года 67 млн. человек. Все подданные государства имеют право на доброжелательство государственной власти и покровительство законов, и чем менее между представителями различных религиозных конфессий разницы, чем более обеспечивается свобода каждого, тем лучше. Англичанин Ричард Кобден  в середине XIX века писал: «Русские не заботятся о прозелитизме. У них уважаются все вероисповедания. Последователи Магомета в России не терпят никаких притеснений и пользуются совершенною свободою совести. Для них нередко строятся даже мечети на счет Правительства. В Нижнем Новгороде я видел мечеть в середине двух Христианских церквей. Все три построены Правительством для удовлетворения религиозных потребностей чужестранцев, посещающих ярмар -ку».[183] М.Н. Катков в 1867 году отмечал: «В пределах Российской Империи существует, например, римско-католическое церковное учреждение. Так как есть в России население, исповедующее римский католицизм, то правительство не может не допускать и даже не признавать его в известной мере. Но оно отнюдь не может брать на себя обязанность блюсти его чистоту, поддерживать господствующие в нем нормы, обеспечивать его от внутренних ересей или принуждать принадлежащих к нему людей строго покоряться его чину. Еще менее может правительство поддерживать какое-либо религиозное учреждение в смысле чужого национального учреждения. Допускать какое-либо вероисповедание в пределах государства лишь под тем условием, чтобы оно было чужим национальным учреждением – католицизм обязательно польским, протестантизм обязательно немецким, - это ничем не может быть разумно объяснено, ни с какой точки зрения оправдано».[184]

      На время царствования императора Александра I выпала крайне сложная и трудная задача преобразования государственных учреждений и, в значительной степени, создания новых.[185] За девять лет энергичной и неустанной работы в этой области опыт новых учреждений указал на необходимость их дальнейшего реформирования, которое в 1810 году коснулось даже высшего органа правительственной власти – Государственного Совета.[186] В этом же году было обращено внимание на духовные дела, поскольку в стране проживало несколько миллионов граждан не православного вероисповедания.[187] Обладание завоеванным при Петре I Прибалтийским краем и добровольно принявшей в 1795 году русское подданство Курляндией, а также все увеличивавшийся наплыв немецкого населения в русские центры торговли, промышленности и немецкая земледельческая колонизация делали упорядочение духовного управления протестантским населением вопросом первой государственной важности. Присоединенная часть Польши и Юго-Западный край вызывали необходимость не только в государственном надзоре за делами католической церкви, но и в отношениях с Римской курией. Кроме того со времен Екатерины II в России нашли приют иезуиты, проявившие в скором времени энергичную деятельность, не чуждую политической окраски.

        В Малороссии и Юго-Западном крае в полной силе сохранялась греко-униатская церковь, образовавшаяся под давлением поляков. Юго-восточная часть России имела многочисленное население, державшееся армяно-грегорианского исповедания. Особое внимание правительства обращали на себя евреи с их своеобразным религиозным бытом и управлением, а также по многочисленности своей магометане.

        В виду настоятельной необходимости осуществить эти задачи 25 июля 1810 года в Высочайшем манифесте «О разделении государственных дел на особыя управления с означением предметов, каждому управлению принадлежащих», учреждено было Главное управление духовных дел иностранных исповеданий.

        С увеличением поступления в армию и на флот молодого пополнения из данных местностей России, возникала необходимость активизации в Вооруженных Силах России дея­тельности духовенства их исповеданий. Общее руководство этой деятельностью осуществляло Главное управление духовных дел иностранных исповеданий через соответствующие консистории. В круг Главного управления должны были входить «все предметы, относящиеся к духовенству разных иностранных религий и исповеданий, исключая судных их дел, кои по прежнему поступать имеют в Правительствующий Сенат».[188] В его ведении состояли армяно-грегорианская, римско-католическая, греко-униатская, евангели- ческо-лютеранская, иудейская, мусульманская  и другие церкви.

       Главное Управление Духовных Дел Иностранных Исповеданий самостоя- тельно просуществовало семь лет. 24 октября 1817 года оно было соединено с Министерством Народного Просвещения.[189] В Манифесте, сопровождавшем это учреждение, сказано: «желая, дабы Христианское благочестие было всегда основанием истиннаго просвещения, признали Мы полезным, соединить дела по Министерству Народнаго Просвещения с делами всех вероисповеданий в состав одного управления, под названием Министерства Духовных Дел и Народнаго Просвещения. Само собою разумеется, что к оному присовокупляются и дела Святейшаго Правительствующаго Синода с тем, чтобы Министр Духовных Дел и Народнаго Просвещения находился по делам сим в таком точно к Синоду отношении, в каком состоит Министр Юстиции к Правительствующему Сенату, кроме однако же дел судных».[190] В законе об учреждении Министерства Духовных Дел и Народного Просвещения указано, что таковое Министерство «объемлет в круге своих действий дела духовные всех вероисповеданий России и дела, касающиеся до учебнаго образования и усовершенствования познаний».[191] С этой целью при Министерстве был учрежден Департамент Духовных Дел. Во главе департамента был поставлен директор,[192] а сам департамент разделен на четыре отделения.

       К первому отделению были отнесены дела греко-российского исповедания. Во-втором отделении – сосредоточены дела римско-католического, греко-униатского и «армянского» исповеданий. Третье отделение – дела всех протестантских исповеданий. Четвертое отделение – соединяло в себе дела иудейских, мусульманских и других нехристианских исповеданий.

       Высочайшим Указом 2 февраля 1832 года[193] к Министерству Внутренних Дел было присоединено Главное Управление Духовных Дел Иностранных Испове- даний в виде особого Департамента. 20 декабря 1834 года Высочайше утвержден новый штат Департамента Духовных Дел Иностранных Исповеданий и определе- на сумма денежного содержания его сотрудников – 69970 рублей ассигнациями.[194]

       18 мая 1848 года при Министерстве Внутренних Дел, по Департаменту Духовных Дел Иностранных исповеданий по делам иудейской веры была учреждена особая раввинская комиссия,[195] которая состояла из председателя и шести членов комиссии.[196] Согласно действовавшему положению о названной комиссии,[197] в ее обязанности входило: рассмотрение и разрешение мнений и вопросов, относящихся к правилам и обрядам иудейской веры и к действиям раввинов; рассмотрение дел о расторжении браков в тех случаях, когда сами раввины затрудняются в толковании закона, или когда поступала жалоба на неправильное решение местного раввина. Кроме этого раввинская комиссия исполняла и другие поручения, относящиеся к роду ее деятельности, возложенные на нее министром внутренних дел.[198]

       Высочайше утвержденным 3 мая 1893 года мнением Государственного Совета при Министерстве Внутренних Дел по Департаменту Духовных Дел была учреждена должность агента по римско-католическим духовным делам в Риме, с присвоением ей V класса по чинопроизводству и годового оклада в 1500 рублей золотом из процентов от вспомогательного капитала римско-католического духовенства.[199] 12 марта 1896 года министром внутренних дел утверждено новое временное штатное расписание, по которому на содержание личного состава Департамента Духовных Дел назначено 51.926 руб. 46 коп. 25 ноября 1907 года оно вновь было изменено.

       В 1909 году делопроизводство Департамента значительно увеличилось, так как в него были переданы дела старообрядцев и сектантов. И оно распределилось по следующим отделениям: в первом отделении сосредоточены дела римско-католического и армяно-католического исповеданий; во-втором – дела армяно-грегориан и иноверных исповеданий: караимов, иудеев, мусульман, ламаитов и др.; в третьем – статистика и отчетность по сметным суммам на содержание инославного и иноверного духовенства и по различным капиталам этому духовенству принадлежащим, и суммам партикулярным (депозитам), а также делопроизводство по отпуску денежных средств из указанных источников на потребности духовенства; в четвертом – дела протестантского исповедания с его разновидностями; в пятом – рассмотрение законодательных вопросов и дела старообрядческие и сектантские;[200] шестое отделение – инспекторская часть по всему ведомству Департамента Духовных Дел. Она находилась в заведывании секретаря при директоре; хозяйственная и экзекуторская части были возложены на одного из помошников столоначальника; журнальная часть и регистраторская, а также ведение и хранение текущих дел сосредоточены в архиве департамента[201]; заведывание библиотекою[202] поручено одному из штатных чинов департамента.[203]

       На основании Высочайшего повеления объявленного в приказе военного министра 25 декабря 1859 года за № 305 определялись оклады жалованья священнослужителям православного и римско-католического исповеданий, состоящих на службе в военном ведомстве.[204] По штату № 164, приложенному к приказу военного министра № 53 от 16 февраля 1865 года определялся годовой оклад дивизионным евангелическо-лютеранским проповедникам и пасторам, а также состоящим при них кистерам: в Финляндии – 750 рублей; в Кавказском крае – 441 рубль; в Иркутске 257 рублей 70 коп.; в Оренбургском крае, в западной Сибири, Новгороде, Пскове, Смоленске, Полтаве, Елисаветграде, Кишиневе, Николаеве, Туле, Рязани, Казани, Динабурге, Могилеве и Латинскому пастору в Санкт-Петербурге – 342 рубля 90 копеек. Жалованье кистеров составляло: в Иркутске – 57 рублей 15 копеек; в Кишиневе, Динабурге и в Оренбургском крае 25 рублей 65 копеек; в западной Сибири, Санкт-Петербурге, Новгороде и Пскове – 57 рублей 15 копеек. Жалованье эстонского пастора в Санкт-Петербурге для войск Гвардии – 228 рублей 75 копеек.[205]

       Следует отметить, что с учреждением Главного управления духовных дел заметно явное покровительство лютеранам. Так, в 1812 году пасторы протестантского исповедания были освобождены от налогов на землю, которой они пользовались вместо жалованья. В том же году было с Высочайшего  утверждения основано «Библейское общество в Санкт-Петербурге», которому придавалось особое значение в деле духовно-нравственного просвещения лютеран. Президентом этого общества, занимавшего нечто среднее между частным просветительным учреждением и правительственным органом, был назначен князь А.Н. Голицын, сохранивший это звание до своей отставки в 1824 году. В 1817 году пасторы всех приходов столицы собрались в церкви св. Петра для празднования трехсотлетия реформации и «ознаменовали торжественное событие общим приобщением Св. Тайн, что вызвало со стороны Государя разрешение, в знак Своего высокаго сочувствия, именоваться всем протестантским исповеданиям евангелической церковью».[206] В 1832 году вошел в силу выработанный правительством общий устав лютеранско-евангелической церкви, объединивший всех лютеран России.[207]

        Архивные документы свидетельствуют, что потребность в духовенстве люте- ранского исповедания в армии была достаточно велика. Так, например, командую­щий Брянским арсеналом полковник Аристов обратился с рапортом № 1034 от 20 февраля 1860 года по команде с просьбой о присылке в Брянский арсенал дивизионного проповедника лютеранского исповедания для удовлетворения духовных треб военнослужащих арсенала.[208]

       Департамент духовных дел иностранных исповеданий 29 марта 1860 года в письме за № 648 сообщал начальнику Штаба Его Императорского Высочества генерал-фельдцейхмейстера сообщал: «имеем честь уведомить Ваше Превосходи- тельство, согласно полученному ныне от Московской Евангеличе­ско-Лютеранской Консистории донесению, предписано состоящему при Штабе резервов Армейской пехоты Евангелическо-Лютеранскому дивизионному про­поведнику Отто отпра- виться в Брянский Арсенал, для исполнения духовных треб служащим при Арсенале воинским чинам Лютеранского исповедания».[209]

        По отношению к римско-католической церкви деятельность департамента духовных дел носила иной характер, чем к лютеранству. Церковь эта не нуждалась сама по себе ни в каких преобразованиях, имея веками выработанный порядок и организацию и кроме того, в смысле духовного управления, всецело находилось в зависимости от Римской курии, то есть от духовной власти, находящейся вне России и от ее правительства независящей.[210] В конце 1830-х – 1840-х гг. положение Католической Церкви осложнилось. Светские власти закрывали монастыри и школы при них, запрещали строить новые церкви и реставрировать уже существующие там, где католиков было менее 100 семей. Для урегулирования этих и многих других спорных вопросов российские власти вели переговоры с Ватиканом. Епископ И. Головиньский информировал Апостльский Престол о реальном положении Католической Церкви в России и советовал заключить конкордат даже ценой некоторых уступок. Подписание конкордата 3 августа 1847 г. несколько облегчило положение Католической Церкви в России, хотя не гарантировало католикам полную свободу вероисповедания. Будучи епископом-суффраганом Могилевской митрополии, И. Головиньский был уполномочен осуществить положения буллы Папы Пия IX Universalis Ecclesiae cura от 3 июля 1848 года о реорганизации Могилевской архиепархии (согласно условиям конкордата), а также исполнить подтверждавший папскую буллу указ императора Николая I от 29 ноября 1848 г.[211]

       Первые документальные свидетельства о присутствии в Гатчине католиков относятся к концу XVIII в. 23 сентября 1794 г. великий князь Павел Петрович (будущий император Павел I) издал указ о строительстве в Гатчине совместного храма, училища и пастырского дома для католиков и лютеран; сооруженную в 1799 г. «церковь для общего моления» католики не посещали.В 1798 – 1799 гг. по проекту архитектора Н.А. Львова в Гатчине был построен Приоратский дворец, задуманный как резиденция настоятеля Ордена св. Иоанна Иерусалимского (Мальтийский орден). Первая католическая часовня в Гатчине была устроена в 1800 г. в частном доме. В 1803 г. существовала приходская деревянная часовня (настоятель – францисканец Винибальд), но в 1809 г. католического священника в Гатчине уже не было. В 1811 г. в гатчинском приходе служил испанский священник Цезарис. В 1820 – 1840-х гг. Гатчина принадлежала к царскосельскому приходу. С 1841 г. богослужения совершались в различных городских помещениях. Численность общины в 1830 г. составляла 30 человек, в 1876 г. – 325 человек, большая часть из них – военнослужащие или бывшие военнослужащие. В 1834 г. в имении Дружноселье (близ Гатчины) была построена часовня (архитектор А. Брюлов). В 1876 г. была построена часовня Христа Спасителя, освященная 19 ноября 1876 г. о. К. Мацулевичем. Каменная католическая церковь Пресвятой Девы Марии была построена в 1906 – 1911 гг. по проекту Л. Шишко, освященная 13 ноября 1911 г. епископом Яном Цепляком. С 1918 г. стала филиалом прихода Св. Екатерины Александрийской в С.-Петербурге. К 1915 г. приход в Гатчине насчитывал 2100 человек.[212]

       Во время Первой мировой войны в Гатчине и ее окрестностях были размещены беженцы из Варшавской и Ковенской губерний. В ноябре 1915 г. в город прибыл отец С. Иртман, назначенный капелланом беженцев. В 1916 г. беженцев-католиков в окрестностях Гатчины было 5700 человек. Для них в 1916 - 1917 гг. были устроены часовни в пос. Тайцы, Вырица, Дивенская, Сиверская и Абрамова Пустошь. В эти годы в Гатчине появилось польское военное кладбище. С 1917 г. в городе работала приходская школа.[213]

      После присоединения Выборга к России 11 марта 1799 г. указом императора Павла I в Выборге был основан католический приход для исповедующих католичество «воинских чинов, в Выборгском гарнизоне находящимся». 8 октября 1799 г. в Выборг прибыл настоятель прихода доминиканец Дионисий Филевский. В ноябре 1801 года под церковное здание был приобретен каменный дом, в котором до Реформации располагалась монастырская школа францисканцев. 1 ноября 1802 г. отцом Д. Вильчевским была освящена выборгская католическая церковь во имя святого Гиацинта (Яцека). В 1828 – 1832 гг. было перестроено здание церкви доминиканского монастыря. До 1855 г. выборгская католическая церковь была единственной в Финляндии. В 1812 – 1920 гг. католический приход Выборга входил в состав Могилевской митрополии, в 1921 – 1940 гг. – Апостольского викариата Финляндии.[214]       

       Документальные свидетельства о существовании постоянной католической общины в районах, прилегающих к Владикавказу (Северная Осетия), относятся к концу XVIII века. С 1820 года в крепости Владикавказ[215] несли пастырское служение священники-францисканцы (в 1828 г. в документах упоминается священник А. Шиманьский). В 1841 г. в городе был основан гарнизонный католический приход, а в 1864 г. на деньги прихожан начата постройка католического храма Вознесения Господня; еще ранее был построен дом священника. Постройка кирпичного храма в неоготическом стиле была окончена в 1891 году. Храм был освящен епископом Йозефом Кесслером. Настоятель прихода Владикавказа был одновременно военным капелланом Терской области и законоучителем владикавказских мужских и женских гимназий. Вокруг церкви со временем возник католический квартал, включавший здание школы и другие строения. В 1915 г. община насчитывала 2100 прихожан, в 1917 г. – 1551.[216]

       Военнослужащие-католики Владимирского гарнизона посещали городской храм Святого Розария Божией Матери, построенный по проекту архитектора Карабулова в 1892 году. В 1893 г. в храм – филиал Нижегородского прихода – был назначен первый капеллан отец Иосиф Писанко. В 1898 г. число католиков во Владимирском уезде достигло 1353 человека. В 1902 г. в самом Владимире проживал 371 католик. Капелланом католической общины был отец Фаддей Ронкайтис.[217] Возросшее число католиков во Владимире побудило представителей католической общины города подать в 1903 г. прошение губернатору об учреждении во Владимире самостоятельного прихода. В 1904 г. разрешение было получено, и владимирский капеллан стал настоятелем прихода, а церковь получила статус приходского храма. В 1910 г. число католиков во Владимире достигло 1500 человек. Настоятелем прихода был отец Амвросий Паштукас.[218]       

      В Вологде первоначальную католическую общину составляли военнослужащие, среди которых до 1862 г. несли пастырское служение капелланы 3-го округа Внутренней стражи. 29 марта 1861 г. был образован приход и открыта часовня, которая была освящена 27 мая 1862 г. во имя Успения Пресвятой Богородицы.[219] В часовне служил отец Ковалевский, периодически приезжавший из Архангельска. В 1878 г. приходу был передан дом, в верхнем этаже которого поместились часовня и квартира священника. В августе 1909 г. началось строительство каменной церкви, в октябре 1913 г. она была освящена отцом К. Будкевичем во имя Воздвижения Св. Креста. В 1889 г. был освящен молитвенный зал в Исправительном отделении арестантской роты. В годы Первой мировой войны в Вологодскую губернию прибыло множество беженцев, в том числе католиков (в 1916 г. – 3 тысячи человек). В 1916 – 1918 гг. действовала часовня для беженцев в г. Череповце, относившаяся к Вологодскому приходу. 8 марта 1918 г. приход был присоединен к Петроградскому деканату.[220]

       Немецкие оружейники, переселившиеся в Златоуст (в Челябинской обл.) из г. Золингена и Клигенталя, стали прихожанами католического прихода. Первая католическая церковь Пресвятой Троицы была открыта 26 августа 1817 года в казенном доме с позволения директора Златоустовского завода А.Ф. Фурмана и освящена отцом Ф. Анжером. Позднее (поскольку деревянное строение обветшало) приход был переведен в здание Арсенала рядом с лютеранской церковью. 23 сентября 1859 г. оренбургский генерал-губернатор разрешил строительство постоянной католической церкви при Златоустовском заводе.[221] Кирпичное здание церкви было сооружено в 1864 – 1869 гг. на Немецкой улице на

Деньги, пожертвованные императором Александром II и местными прихожанами. Католический приход Златоуста принадлежал к Самарскому деканату. В конце XIX - начале XX вв. в Златоуст переселилось значительное количество поляков, тогда как число немцев-католиков сократилось. В это время настоятелем прихода был отец Стефан Городзицкий. Католический приход Златоуста в 1897 г. насчитывал 44 человека, в 1899 г. – 95 человек, в 1908 г. – 691 человека, в 1909 г. – 702 человека, в 1914 г. – 630 человек. В 1916 – 1917 гг. администратором прихода был отец Болеслав Волынец. После революции 1917 г. число прихожан резко сократилось и в 1926 г. достигло 100 человек.[222] С 1925 г. администратором прихода стал отец Юзеф Сенвайтис, арестованный в 1931 г. В 1928 г. приход был закрыт, здание церкви разрушено, а на его месте позднее построен жилой многоквартирный дом, во дворе которого до настоящего времени сохранился бывший дом священника.[223]      

       Нельзя не сказать о католической благотворительности в России, которая восходит ко времени создания в 1684 – 1688 гг. католического прихода в Немецкой слободе (Москва). Первыми покровителями и благотворителями католической общины в Москве были итальянский негоциант Ф. Гваскони и шотландский генерал П. Гордон,[224] жертвовавшие значительные суммы на строительство католического храма и создание при нем школы для детей католиков. Правовая регламентация благотворительности в виде регулирования правил внесения и приема частных пожертвований содержалась в утвержденном 4 октября 1817 г. положений Комитета министров «О правилах употребления пожертвований, вступающих на устроение заведений для призрения неимущих». Но, поскольку деятельность Католической Церкви контролировалась Департа- ментом иностранных вероисповеданий МВД, в особенности в плане противодействия отступничеству от православия, то благотворительность приходов попадала под особый контроль, рассматриваясь в ряде случаев как средство подкупа для перехода в инославие.[225]

       В связи с жесткими ограничениями на деятельность монашеских орденов в Российской империи благотворительность Католической Церкви в 1-й половине XIX века осуществлялась: 1) через приходы и благотворительные учреждения при приходах; 2) в виде отдельных акций (благотворительные сборы, балы, обеды) совместно с различными благотворительными комитетами; 3) в качестве частных пожертвований. Во второй половине XIX века начала формироваться структура благотворительных обществ и фондов и связанных с ними иных общественных организаций, которая окончательно оформилась в конце 1890-х годов. Уже в 1830 – 1840-е годы в Санкт-Петербурге, Москве, Одессе, Киеве и ряде других городов возникли католические благотворительные комитеты. Московский комитет дам-благотворительныц занимался организацией помощи женской школе при храме святых апостолов Петра и Павла. В середине 1860-х годов стали образовываться общества помощи бедным римско- католического вероисповедания (в Москве – в 1862 г.), но официальный статус они получили позднее. Первым было зарегистрировано Благотворительное общество в Риге (1878 г.). В тот же период стали создаваться фонды помощи студентам (в Санкт-Петербурге – в 1884 г.). Активным организатором помощи заключенным и бедным был врач Ф.П. Гааз.[226]

       Бюджеты обществ формировались за счет членских взносов, одноразовых пожертвований, ежегодных благотворительных балов, а также завещанных сумм. Так, генерал О. Августинович завещал в 1887 г. петербургскому благотворительному фонду 46 тысяч рублей. Видным благотворителем и меценатом был генерал А.Ф. Шанявский (1837 – 1905 гг.), по выходе в отставку – крупный золотопромышленник. На его средства содержались Женские медицинские курсы в Санкт-Петербурге, были построены гимназия для бурятов в Иркутске, сельскохозяйственная школа в Чите, здание Благотворительного общества помощи бедным римско-католического вероисповедания в Москве. На завещанные им средства в 1908 г. по императорскому указу в Москве был открыт Университет им. Шанявского (ныне Российский государственный гуманитарный университет), а в 1911 г. построено отдельное здание университета с лабораториями. В 1890-е годы в Санкт-Петербурге, Москве и Одессе при благотворительных обществах создавались воспитательные дома для мальчиков и девочек, в том числе для детей рабочих. В начале ХХ века возник новый тип благотворительных католических организаций – общества взаимной помощи рабочих (в Санкт-Петербурге – на Путиловском заводе), расширилась сеть благотворительных обществ при католических приходах. Во время Первой мировой войны католические приходы и благотворительные организации оказывали помощь жертвам войны и переселенцам, в том числе военнопленным, открывали ночлежные дома, воспитательные учреждения для детей, пункты  питания и др.[227]

       C момента основания Санкт-Петербурга жившие там католики (к середине XIX века их число превысило 30 тысяч человек) не имели своего места погребения усопших. Католиков хоронили сначала на Сампсониевском иноверческом кладбище, открытом еще в 1711 году, затем на Смоленском и Волковском лютеранских кладбищах. В 1852 году священник церкви Св. Екатерины доминиканец Доминик Лукашевич при активной поддержке митрополита Могилевского Головиньского И. Ходатайствовал об отводе для католического некрополя участка земли на Выборгской стороне. Российское министерство внутренних дел поначалу ответило отказом, но после повторного обращения 2 января 1856 года император Александр II разрешил открыть кладбище и 26 мая 1856 года Выборгское кладбище было освящено.

       Территория кладбища (свыше 50 тыс. кв. м.) была разделена на прямоугольные участки, которые вскоре благоустроили и назвали в честь святых Петра, Павла, Екатерины, Франциска, Доминика, Станислава и других святых. Весной 1856 года был утвержден составленный архитектором Н.Л. Бенуа проект каменной часовни в центре некрополя, которую освятил митрополит В. Жилиньковский 2 июля 1859 года, а также план бытовых и служебных строений. В 1877 – 1879 годы часовня была превращена в церковь и освящена в честь Посещения Девой Марией Елизаветы. Н.Л. Бенуа (погребенный впоследствии в этом храме) пристроил к зданию колокольню, в которой помещался главный вход в церковь. Роспись храма осуществил А.И. Шарлемань. В приходе на средства храма существовали школа и сиротский приют. В 1902 году храм на Выборгском кладбище стал приходским.

       В склепе церкви похоронены митрополиты Могилевские К. Дмоховский,[228] И. Головиньский,[229] А. Фиалковский, А. Гинтовт-Дзевалтовский, С. Козловский, Б. Клопотовский, епископы-суффраганы Могилевские И. Станевский (1795 – 1871 гг.) и Г. Ивашкевич (1819 – 1875 гг.), а также многие представители петербургского католического духовенства, военачальники. Среди фамильных усыпальниц в нижнем этаже церкви были захоронения представителей ряда аристократических семейств, в том числе графов Потоцких, Барклай де Толли и других. Выборгское кладбище принадлежало к числу самых благоустроенных и красивых некрополей Санкт-Петербурга. Многие надгробия были выполнены знаменитыми скульпторами.[230]

       Другим известным католическим кладбищем является Введенское кладбище, расположенное на востоке Москвы, в Лефортове (между ул. Госпитальный вал и Наличной ул.). Названо по местности Введенские горы, но поскольку на кладбище хоронили в основном христиан неправославного вероисповедания, оно также называлось Немецким или Иноверческим. Официально Введенское кладбище было основано в 1771 году одновременно с Ваганьковским кладбищем во время эпидемии чумы, но захоронения на этой территории производились и в XVII веке. Окончательное решение об упорядочении размежевания кладбища между католиками и протестантами было принято в 1854 году, когда распоряжением московского военного генерал-губернатора графа А.А. Закревского католикам были переданы для захоронений участки № 5 – 11, составившие ядро «католического некрополя». Среди захоронений Введенского кладбища – несколько могил представителей католического духовенства: священников церкви Св. Людовика – Пьера Кудера (1800 – 1865 гг.), Николая Анжеррана (1771 – 1835 гг.), Адриена Сюррюга (1753 – 1812 гг.), Пьера дю Террай (1794 – 1865 гг.), Жана Леонарди, Жана-Батиста Николая (1764 – 1830 гг.), а также других католических священников – Стефана Овельта (1837 – 1897 гг.), Фридриха Оттена (1843 – 1906 гг.), Йозефа Кржижановского (ум. В 1917 г.), Анджея Буевича (ум. В 1918 г.), Зигмунта Зискарда (ум. В 1920 г.), Петра Пересыпкина-Радваньского (ум. В 1960 г.) и Станислава Коринского (1898 – 1983 гг.). На территории кладбища находилась часовня Св. Магдалины, принадлежавшая приходу Св. Людовика.[231]

       На Введенском кладбище погребены виднейшие деятели русской науки и культуры, преимущественно католического, а также протестанского вероисповедания. Много родовых захоронений, в частности семейств Вогау, Эйнем, Эрдберг и другие. На кладбище покоятся видные военные деятели: генерал-адмирал Патрик Гордон (1635 – 1699 гг.), адмирал Франц Лефорт (1656 – 1699 гг.), генералы от кавалерии граф Павел Петрович фон дер Пален (1775 – 1834 гг.) и Карл Густавович Стааль (1777 – 1853 гг.), герой Отечественной войны 1812 года. Во время Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг. на Введенском кладбище были осуществлены захоронения нескольких летчиков из французской эскадрильи «Нормандия – Неман». Среди захоронений известных медиков следует упомянуть могилы «святого доктора» Ф. Гааза, лейб-медика академика Германа фон Каау-Берхаве (1705 – 1753 гг.). На территории кладбища похоронены архитекторы Франц Иванович (Франческо) Кампорези (1754 – 1831 гг.) и Лео Алексеевич Серк (1882 –1954 гг.). Много захоронений знаменитых ученых, среди которых – профессор биологии Московского университета Николай Николаевич Кауфман (1834 – 1870 гг.), академик и профессор классической филологии Федор Евгеньевич Корш (1843 – 1915 гг.), профессор Московского университета, натуралист Григорий Иванович Фишер фон Вальдгейм (1771 – 1853 гг.), известные филологи Григорий Осипович Винокур (1896 – 1947 гг.) и Сергей Михайлович Бонди (1891 – 1983 гг.), химик Альфред Феликсович Платэ (1906 – 1984 гг.), известный книгоиздатель Иван Дмитриевич Сытин (1851 – 1934 гг.), могилы художника Виктора Михайловича Васнецова (1848 – 1926 гг.) и писателя Михаила Михайловича Пришвина.[232]

         В приказе по военному ведомству № 2 от 1871 года был объявлен порядок удовлетворения духовными лицами иноверческого исповедания духовных треб своих братьев по вере в военно-врачебных заведениях. Эта деятельность ино­верческого духовенства оплачивалась государством.

         Начальник Управления училищ военного ведомства 30 мая 1860 года в письме за № 3135 обращался к начальнику Штаба Его Императорского Высо­чества генерал-адьютанту Баранцову с просьбой уведомить его «где исполняют обряды своей религии нижние чины Еврейского Закона подведомственных вверенному Вашему Превосходительству Штабу команд, расположенных в Санкт-Петербурге, и не отводится ли им для этого, по распоряжению Начальства, особое помещение в казенных зданиях».[233]

          На что последовал ответ 1 июня 1860 года за № 3135.[234] Из него следовало, что «в частях артиллерийского ведомства в Санкт-Петербурге нижних чинов Еврейского Закона, весьма ограниченное число и им не отводится никакого особого помещения в казенных зданиях для исполнения обрядов своей религии, а ходят они для этого в молельни устроенные у Чернышева моста и во 2-м Во­енно-сухопутном госпитале».[235] Таким образом, мы видим, что даже военное ру­ководство столь высокого ранга не стояло в стороне от решения столь важных вопросов, как исполнение военнослужащими обрядов своих религий. Вместе с тем следует отметить, что вопрос о правительственной регламентации духовного управления евреев возник лишь со времени присоединения к России части территорий Польши. До этого в пределы Великороссии евреи не имели доступа и если проживали в ней, то нелегально, пользуясь недостаточностью надзора и прибегая к подкупам. В Московском государстве они почитались за врагов Христовых и само общение с ними православных было недопустимо.

          В южных губернях в силу давности евреи проживали на законных основаниях, но никогда не пользовались равными с христианским населением гражданскими правами. Вопрос о праве повсеместного проживания евреев возникал еще при императрице Елизавете Петровне, и среди влиятельных в государстве лиц были защитники евреев, доказывавших пользу приносимую евреями в деле развития торговли и промышленности. Но императрица своей резолюцией отвергла это предложение.[236]

          Присоединение Крымского ханства и Новороссийского края при Екатерине II ввело в число российских подданных достаточно большое количество евреев, которое особенно увеличилось с последним разделом Польши. И правительство оказалось вынужденным заняться упорядочением и духовных дел евреев. Одновременно с этим возник вопрос и о праве евреев на повсеместное прожи- вание в России. Правительству надлежало избрать один из двух путей: или сохранить установившееся веками в России отношение к евреям, или признать за ними общие права, какими пользовались подданные иных национальностей и вероисповеданий.

          Многие бытовые особенности евреев, связанные с их религией, а также крайняя обособленность среди христианского населения, их отношение к общественным и государственным учреждениям и многое другое, заставили власть остановиться на решении – установить черту еврейской оседлости, но вместе с тем определить их права законодательным порядком и упорядочить дела их веры. В 1848 году учреждается особая комиссия при департаменте духовных дел, имеющая совещательный характер и получившая название Раввинской. Раввинская комиссия состояла из председателя и 6 членов. В ее состав входили купцы, раввины и почетнейшие люди из евреев, проживающих в черте оседлости и утверждаемых министром внутренних дел. Выборы произво- дились с разрешения местных генерал-губернаторов, которые и определяли состав избирателей.[237] Эта комиссия, являясь высшим религиозным учрежде- нием для евреев, являвшихся подданными России, собиралась министром внутренних дел по мере необходимости. Дела, входившие в компетенцию Раввинской комиссии, имели два направления. Первое – рассмотрение и разрешение мнений и вопросов, относящихся к правилам и обрядам еврейской веры и к действиям раввинов. Второе – рассмотрение дел о расторжении браков в тех случаях, когда сами местные раввины встречали неясность в законе или когда поступала жалоба на неправильное решение местного раввина. Раввинская комиссия выполняла и отдельные поручения министра внутренних дел. Дела в комиссии велись коллегиально и на русском языке.[238]

          Со времени учреждения она собиралась всего 6 раз: в 1848, 1852, 1861, 1879, 1893 и 1910 годах, и не могла иметь особенно сильного влияния на местные дела провинциального еврейства. Главнейшим законодательным актом, определяющим порядок управления духовными делами евреев в черте оседлости являлось Высочайше утвержденное 13 апреля 1835 года «Положение о евреях», составление проекта которого поручено было в свое время Особому Комитету. Согласно этому положению (параграфы 78 – 103), включенному позже в устав об управлении духовных дел евреев,[239] общественные молитвы в местах их общего проживания могли быть совершаемы только в особых зданиях – синагогах и молитвенных школах, учреждаемых только с разрешения губернатора.[240]

          Распространение рекрутской повинности на евреев России – николаевское нововведение 1827 г. – оказалось первым, небезболезненным и наиболее эффективным экспериментом, преследующим чрезвычайно важную цель: превратить евреев России, изолированных от жизни русского общества, отличающихся от населения России по языку, культуре и все еще живших по законам Речи Посполитой XVI – XVIII вв., в совершенно новый тип современного еврейства – в русских евреев. Еврейство России изо всех сил сопротивлялось николаевской рекрутчине. Исполнение воинской повинности было воспринято еврейским обществом как тягчайшее бремя. С началом эпохи реформ Александра II происходит переосмысление места и роли армии в жизни еврейской общины. Прогрессивно мыслящие евреи призвали своих собратьев отнестись к воинской повинности как к залогу будущего равноправия и когда сами военные впервые взглянули на еврейскую общину с общегражданских позиций.Трансформация сознания оказалась глубокой и повсеместной: во вторую половину XIX века даже самому традиционному из евреев служба в армии представлялась долгом перед отечеством, тогда как для прагматически мыслящего военного среднего уровня толерантное отношение к евреям оказалось sine yua non обстоятельством нормального армейского быта. Возможно этим и объясняется тот факт, что армия не принимала участия в еврейских погромах 1881 – 1884 гг.

         По букве закона, Устав 1827 г. позволял нижним чинам из евреев посещать синагоги, расположенные в местах дислокациии войск, а также пользоваться услугами раввинов. Там, где не было ни синагог, ни раввинов, устав также позволял еврейским солдатам устраивать молельный кворум (миньян), особенно по праздникам, в местах, специально дозволенных для совместной молитвы старшим офицером. Если число солдат из числа евреев в данной части, соединении превышало триста человек и если они отличались примерным поведением, Устав предполагал назначать к ним – с разрешения командования войсками – раввина с оплатой от казны.[241] В августе 1828 г. морское ведомство согласилось с ходатайством раввината и допустило в Кронштадт к морякам из евреев шкловского жителя Илью Ромма для отправления богослужения.[242] Вместе с тем, в 1829 г. виленский раввинат обратился в Министерство внутренних дел с просьбой послать раввинов к рекрутам и получил отказ.[243] 

        Устав признавал необходимость отправления духовных треб для больных, раненых, умирающих и умерших нижних чинов и потому допускал к ним раввинов. Так, в декабре 1848 года, после подавления русскими войсками венгерского восстания, больных и раненых во время кампании разместили в госпиталях приграничных городов, в первую очередь в Минске. Минскому раввину было выплачено 150 руб. на расходы, связанные с духовными требами раненых еврейских солдат. Военной администрацией был решен вопрос с выдачей на погребение еврейских солдат, умерших в госпиталях, по 21,5 аршина полотна вместо гроба (еврейский обычай – умерших хоронить без гроба).[244]

         Важным событием в жизни каждого воина является принятие военной присяги. И духовенство принимало в этой церемонии активное участие.[245]

         Евреи произносили присягу преимущественно на русском языке, но если новобранцы его не знали, то на простонародном еврейском наречии. Они при­водились к присяге в любое время, кроме субботних и праздничных дней, в си­нагогах или молитвенных школах перед открытым Кивотом (Орон Га Кодеш). Где же не было синагог и молитвенных школ, в специально подготовленном месте. Присягу принимало командование части и раввин (или его помощник) в присутствии двух свидетелей из евреев.

         Краткое вступительное слово командира. После выступления командира, присягающий, стоя с покрытою головою, клал руку, если он присягал в сина­гоге или молитвенной школе, на книгу Моисеева закона и читал переданный ему текст присяги. После этого он подписывался под текстом, а потом и всеми лицами, присутствовавшими на присяге.[246]

         Вместе с тем, хорошо известно мнение генерал-адьютанта А.Н. Куропаткина о службе евреев в армии. Он в книге «Русская армия» писал: «… существует и все усиливается на Руси племя, которое совершенно непригодно к военной службе – это евреи. Они доставляют массу хлопот на их подготовку к строевой службе, но успеха в большинстве случаев не достигается. Напротив того, в музыкантском хоре, в швальне они на месте. При сколько-нибудь недостаточном надзоре евреи и в войсках в мироное время начинают заниматься мелкими денежными операциями, дают деньги взаймы. Приставленные к каким-нибудь заготовкам – стараются обмануть и начальство, и поставщиков.

         Поведение евреев часто очень хорошее. Они услужливы и на вид старательны, но малосильны, болезненны и составляют бремя для частей войск: уклоняются от несения строевой службы, наполняя лазареты или постоянно ссылаясь на нездоровье. Тем не менее, в мирное время даже и с евреями, если их не приходится много на роту, можно справиться. Но с наступлением военного времени евреи составляют тяжелую обузу для частей войск. Начальники войск стараются очистить строевой состав своих частей от евреев, ибо с основанием относятся недоверчиво к их мужеству. Нижние чины в военное время тоже относятся к евреям недружелюбно, не ожидая поддержки от них в бою».[247]

         Справедливости ради следует отметить, что А.Н. Куропаткин все же замечает: «Несомненно, что в отдельных случаях и между евреями находятся очень храбрые люди. Я лично знал таких и в туркестанских походах и в турецкую войну».[248] Но тут же продолжает: «Но масса евреев, по их натуре, привычкам, понятиям не расположены к военной службе и для части, назначенной идти в бой, составляют источник не силы, а слабости».[249] В качестве примера он приводит движение войск из Одесского военного округа в Маньчжурию, в составе которых было много евреев. «По пути следования в Маньчжурию масса евреев бежала. Когда я делал смотр одной из прибывших дивизий, оказалось, что из четырех полков дивизии бежало с пути свыше тысячи евреев. Некомплект получился значительный. На потребованное объяснение, какие были приняты меры, чтобы не дозволять бегства и ловить бежавших, выяснилось, что начальники частей не препятствовали евреям убегать, потому что, хотя они и стали слабее численно, но, по мнению начальства, полки стали сильнее в боевом отношении. При таком положении евреев в армии, при уклонении их всеми способами от военной службы, представляется вполне необходимым избавить армию от евреев».[250]

         Поступающие на военную службу мусульмане приводились к присяге по особой форме. Текст присяги писался на разных восточных языках, с тем, чтобы каждый мусульманин мог присягать на том языке, который ему был из­вестен.

         Присягающий должен был во время присяги держать два пальца правой руки на раскрытом Коране, повторять слова присяги, которые ему читало ду­ховное лицо исламской веры и по окончании клятвы, целовал его.

         В тех случаях, когда не оказывалось духовного лица, приведение к присяге мусульман возлагалось на кого-либо из грамотных мусульман, а если присягающий сам был грамотен, то ему самому предоставлялось и читать слова присяги.[251]

         Следует отметить, что религиозные дела магометан долгое время находились вне сферы государственного вмешательства и духовенство этого вероисповедания в делах своей религии действовало совершенно независимо от государственной власти, которая этих предметов не касалась. Обширное население России, исповедующее магометанскую религию, всегда пользовалось полной веротерпимостью, не смотря на то, что это была в свое время религия врагов и угнетателей. Казалось бы одно воспоминание о монгольском иге и нашествиях ханов должно было бы внушить русским ненависть к магометанам, чего не наблюдалось. Объяснение этому феномену лежит, как нам представляется, как в религиозных, так и в бытовых особенностях магометанского населения. Трезвый и воздержанный образ жизни, честность в договорах и сделках всякого рода, терпимость и уважение к другим верам создали весьма благоприятное для них отношение как правительства, так и русского народа. Кроме того, магометане показывали недюженную храбрость, уважаемую и у врага, а ставши российскими подданными всегда служили новому своему отечеству самоотверженно и с полным сознанием долга.[252] Правительственная регламентация духовных дел магометанства началась в период царствования Екатерины II, когда двумя Именными Высочайшими Указами от 22 сентября 1788 года повелено было: одним – образовать в городе Уфе магометанское духовное собрание, и другим – учредить должность муфтия для заведывания всеми духовными чинами этого вероисповедания, кроме лиц магометанского духовенства Таврической области, состоявших уже в заведывании Таврического муфтия.[253]

         Положение муфтия, рамки его компетенции, к сожалению, не были опреде- лены данным указом и постепенно дополнялись, уточнялись последующими узаконениями, равно как права и обязанности выше упомянутого духовного собрания. В 1857 году выходит XI том Свода Законов, в котором публиковался «Устав об управлении духовенства, принадлежащаго к округу Оренбургскаго Магометанскаго Духовнаго Собрания».[254]

         «Магометанство исповедуют в русском государстве: татары Казанские и Крымские, горцы Северного Кавказа, азербайджанские татары и персы Закавказья, наконец, средне-азиатские и некоторые сибирские инородцы, киргизы и т.п.»,[255] т.е. значительная часть населения Российской Империи, представители которой служили в рядах армии и флота.

         Поэтому командование русской армии серьезное внимание уделяло удовлетворению духовных треб нижних чинов как православного, так и не православного веро­исповедания. Так, Главнокомандующим Гвардейским и Гренадерским корпу­сами Александр Николаевич (будущий император России) в апреле 1854 года приказал: « … в течение всей Страстной недели учений в войсках вовсе не про­изводить, дозволяя только делать расчет караулов тем частям, которым будет приходиться вступать в оные. Нижним же чинам, по желанию их, дозволять ходить в церкви своих исповеданий».[256]

         Изучив приказы  и приказания по Гвардейским и Гренадерскому корпусам,

  по войскам Гвардии и Петербургского военного округа за период с 1851 по 1917 год, приходим к выводу, что это был не разовый приказ Главнокоман­дующего. Такие приказы и приказания издавались ко всем религиозным празд­никам всех исповеданий, означенных в специальном Религиозном праздничном календаре. Тем самым мы можем сделать вывод о том, что эта работа носила системный характер. В качестве примера можно привести приказание начальника штаба Гвардейских и Гренадерского корпусов генерал-адьютанта Витовтова за № 37 от 18 февраля 1854 года, в котором сообщается, что декан Санкт-Петербургской Римско-Католической церкви Святой Екатерины хода­тайствует, что бы все нижние чины «Римско-католического исповедания, нахо­дящиеся в Санкт-Петербурге, были присылаемы в означенную церковь для го­вения, со списками в трех экземплярах, по форме приложенной к приказанию по Корпусам от 23 февраля прошлого года за № 41; ибо с окончанием означенного срока, по многочисленному стечению прихожан, священники бу­дут затрудняться в исполнении помянутых треб для нижних воинских чинов».[257]

         О чем, согласно отзыва дежурного генерала Главного штаба от 15 февраля 1854 года за № 1511, по повелению Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича Главнокомандующего было объявлено по войскам к надлежащему исполнению.

         Интересным, на наш взгляд, представляется рапорт № 3295 Инспектора Ижевских Оружейных заводов на имя генерала от артиллерии барона Корфа от 15 сентября 1860 года, в котором он просит о разрешении назначить эстляндского уроженца Иоганеса Гиртентрея кистером в Евангелическо-Люте­ранскую церковь с жалованьем по штату и квартирным довольствием.[258]

         На сделанный об этом запрос барона Корфа, Департамент Духовных Дел Иностранных Исповеданий письмом за № 2237 от 23 сентября 1860 года уве­домил, что на основании 396 и 398 статей 1 части XI тома Свода Гражд. Зак. (издания 1857 года), в должность кистера к протестантским церквам, избираются лица приходским проповедником вместе с церковными попечительствами, из грамотных, сведущих в хоровом пении и представивших надлежащее в благонадежности своей поручительство людей, и таким же по­рядком они увольняются. Отсюда вытекает вывод, что данная религиозная конфессия начинает получать реальные равные права и возможности в своей духовно-нравственной деятельности с Русской Православной Церковью, что уже нет необходимости обращаться в столь высокие инстанции для решения кадровых вопросов такого ранга.

          Известный военный историк, генерал-лейтенант А.И. Михайловский-Данилевский[259] в своих «Мемуарах. 1814 – 1815»[260] достаточно тепло отзывается о лютеранском священнике Мореле Жан Жаке,[261] который сыграл в его жизни очень важную роль. В «Журнале 1814 года» он пишет: «На третьем ночлеге, назначенном в Монбелиаре, меня ожидала большая радость, потому что в этом городке поселился некто г. Морель, у которого, находясь в Петровском училище, я несколько лет жил в пансионе. Он первый научил меня рассуждать, дал мне понятия о вышнем существе, о добродетели, о пороке, о правительстве и развил дремавшие до того умственные способности мои. Образовавшись в школе новейших философов, живши в то время, когда процветали Вольтер и Рейналь,[262] Руссо и Даламбер,[263] он был их ревностным почитателем. Теперь этот образ мыслей считают пагубным, но все его современники, между прочим Екатерина[264] и Фридрих,[265] были одинакового с ним мнения. Словом сказать, тогда это была мода, теперь другая; прежняя мода изменилась, но люди, страсти их и доблести остались те же. Что касается до меня, то я последовал правилам, внушенным мне Морелем как человеком, который первый говорил мне о началах, на коих основывается нравственное и политическое бытие наше, и если я не превосходил, то по крайней мере никогда не уступал на стезе долга и чести тем, которые воспитаны в противных со мною правилах».[266]

         Дежурный генерал Главного штаба 2 июня 1854 года за № 6280 уведомлял войска, что 16 июня в 7 часов утра «у магометан, в столице находящихся, имеет быть общее по их обряду богослужение и для сего отведено им будет помещение в Санкт-Петербурге в доме Якунчикова, у Синего моста, в зале Не­мецкого клуба».[267]

         Главнокомандующий приказал: офицеров и нижних чинов магометанского исповедания войск Гвардии и Гренадер, расположенных в Санкт-Петербурге и окрестностях, а также и в лагерях под Красным Селом, уволить по данной при­чине на три дня под надзором офицеров или унтер-офицеров, в зависимости от численности военнослужащих.

         Подобное приказание подписано 18 августа 1854 года за № 223, 22 сен­тября этого же года и другие.[268]

         Санкт-Петербургский Военный генерал-губернатор в письме за № 1838 от 27 марта 1860 года на имя генерал-адьютанта Баранцева сообщал ходатайство состоящего при Штабе Отдельного Гвардейского Корпуса старшего Ахуна об уволнении на три дня всех офицеров и нижних чинов мусульманского испове­дания на торжественное богослужение 11 апреля в 6 часов утра, посвященное окончанию 30 дневного поста Рамазан-Байрама.[269]  В ответ на это письмо были подготовлены и разосланы распоряжения по исполнению ходатайства старшего Ахуна директору Артиллерийского Департамента, начальнику Михайловского артиллерийского училища, председателю Временного Артиллерийского Коми­тета, инспекторам оружейного и пороховых заводов, инспектору Местных ар­сеналов, командующему Артиллерией Отдельного Гвардейского Корпуса и дру­гим.[270]

        Следует отметить деятельность Мусульманского благотворительного об- щества в Петербурге, которое проводило ряд мероприятий в помощь нуждаю- щимся, Восточные вечера, концерты, на которых присутствовали и военно- служащие русской армии. В этих концертах принимали участие и столичные артисты, музыканты. Так, в официальном письме с выражением благодарности Владимиру Евменьевичу Савинскому за участие в концерте в пользу общества 24 января 1902 года отмечалось: «Комиссия по устройству IV Восточного Вечера в пользу СПб. Мусульманскаго Благотворительнаго Общества, состоявшегося 24 января с.г. в зале Благороднаго Собрания, приносит Вам и всем участвовавшим в Вашем оркестре свою искреннюю и глубокую благодарность за то громадное содействие, которое оказал Ваш оркестр успеху Вечера блестящим исполнением двух восточных мелодий, на разучивание которых Вами приложено было не мало труда».[271]

         На Российском Императорском Флоте всегда уважительно относились не только к православной церкви: по уставу, иноверцам и христианам других направлений разрешалось совершать общественные молитвы по правилам своей веры. Для этого командиры кораблей выделяли им место, а при заходах в порты, по возможности, отпускали в свою церковь для молитв. Мусульмане устраивали молитвы по пятницам, иудеи – по субботам. Морское ведомство заботилось о святости субботы: когда в Морской департамент пришел запрос: «можно ли в субботние дни высылать в работу евреев в случае экстренных работ по адмиралтейству», вице-адмирал Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен ответил, что суббота у евреев – самый священный день, ив ходатайстве решительно отказал.[272] В главные мусульманские и иудейские праздники командиры кораблей освобождали иноверцев от службы и увольняли на берег для посещения храмов.

         Не дожидаясь специальных распоряжений, портовая военная администрация разрешила матросам-евреям избирать себе себе из своей среды раввинов, а последним предписала исполнять духовные требы в военно-морском госпитале. Судя по служебной переписке, действия морского ведомства в этом отношении были последовательны и эффективны. И все же в 1837 году император Николай I, когда понадобилось сменить заболевшего севастопольского раввина и поставить на его место другого – Мошку Разумного, чтобы обслуживать 1117 военнослужащих-евреев, написал на ходатайстве морского ведомства: «Повременить».[273] На Балтийском флоте в некоторых случаях командование ходатайствовало в 1847 г. о допуске военнослужащих-раввинов к экзаменам на получение ими трети прапорщичьего жалованья, а также о назначении исполняющим обязанности по госпиталям раввинам из нижних чинов прибавочного жалованья, как и всем другим священникам иностранных исповеданий.[274] Так случилось с рядовым ластового экипажа Маркусом Вульфовичем – ему испрашивалось дополнительно 100 рублей.[275]

         24 октября 1853 г. Николай I написал на рапорте Инспекторского департамента: «В армии не должно быть никаких раввинов с оплатой от казны». Он также распорядился исключить из Свода военных законов статью 389, предполагавшую возможность такой оплаты.[276] Об отмене сообщили секретным циркуляром, разослав его по войскам. Но сам закон из Свода убрать забыли, так что формально он продолжал действовать. Более того, он снова появился в новом варианте Свода, вышедшего в 1859 году (статья 385).

         В декабре 1856 г. Военное ведомство несколько изменило свою позицию в вопросе военного духовенства не православного вероисповедания и приняло решение оплачивать расходы муллам и раввинам (двуколку и 60 коп. командировочных в день) за приведение к присяге мусульман и евреев, а также за исполнение для них других обрядов.[277] В мае 1859 года военный министр отдал распоряжение платить раввинам за каждое посещение ими больных и умирающих евреев в военных госпиталях.[278] После длительного обсуждения вопроса, на каком основании следует возмещать расходы представителей неправославных конфессий, в 1871 г. Военное ведомство решило ежегодно выплачивать имамам и раввинам по 28 руб. 57 коп. за каждый посещаемый ими госпиталь.[279] В 1872 г. Военное ведомство снова обратило внимание на то, что нижние чины неправославных конфессий умирают в военных госпиталях без исполнения духовных треб и что такое положение следует считать недопустимым.[280] На основании Высочайшего повеления от 26 июня 1877 года, объявленного в приказе по военному ведомству за № 276   в 1877 году, были введены штаты иноверческого духовенства в войсках русской армии.[281]

         Новое Положение о штатах иноверческого духовенства было Высочайше утверждено 24 июня 1896 года и реализовано приказом по военному ведомству за № 178 от 9 июля 1896 года.

         Штат евангелическо - лютеранских священнослужителей предусматривал:

Военный округ	Кол. Проповедн.	Годовой оклад	Кол. Причетников	Годовой оклад
С-Петербургский	1	549 руб.	1	2 руб. 70 коп.
Виленский	1	549 руб.	1	2 руб. 70 коп.
Варшавский	2	1098 руб.	2	5 руб. 40 коп.
Кавказский	1	549 руб.	1	2 руб. 70 коп.
Итого:	5	2745 руб.	5	13 руб. 50 коп.

         Определенные этим штатом должности евангелическо-лютеранских пропо­ведников причислялись к окружным штабам или к тем войсковым частям и управлениям, к которым Командующий войсками округа признавал необходимым.

         Все штатные проповедники обеспечивались квартирным довольствием по положению, наравне со священниками православного исповедания в соответствующих военных округах.

         Всем проповедникам назначалась казенная прислуга наравне с православными священниками. Денежное содержание производилось от интен­дантства (т.е. от военного ведомства). Во время объездов для совершения рели­гиозных треб в войсках, производилось порционное довольствие по 60 коп. в сутки и деньги для проезда, так называемые прогонные деньги.

         Командующим войсками в тех округах, где не положено штатного люте­ранского духовенства, предоставлялось право по необходимости приглашать для исполнения духовных треб военнослужащих лютеран ближайшее приходское духовенство с оплатою ему за каждого солдата по 30 копеек из средств округа и с отпуском прогонных денег.

                Штат римско-католических священников предусматривал:

Военный округ	Священников	Годовой оклад	Кол.  Причетников	Годовой оклад
С-Петербургский	2	1098 руб.	2	5 руб. 40 коп.
Виленский	2	1098 руб.	2	5 руб. 40 коп.
Варшавский	1	549 руб.	1	2 руб. 70 коп.
Киевский	1	549 руб.	1	2 руб. 70 коп.
Одесский	2	1098 руб.	2	5 руб. 40 коп.
Московский	2	1098 руб.	2	5 руб. 40 коп.
Кавказский	3	1647 руб.	3	8 руб. 10 коп.
Итого:	13	7137 руб.	13	35 руб. 10 коп.

         Права римско-католических священников совершенно идентичны правам евангелическо-лютеранских проповедников, о которых мы говорили выше.

         Для чинов римско-католического исповедания, принадлежавших к вой­скам, расположенным в г. Варшаве, была учреждена военная римско-католическая церковь (бывший Францисканский монастырь). При церкви этой особого штатного причта не полагалось. Должность же настоятеля возлагалась на штатного священника Варшавского военного округа.

         При церкви состояли 2 сторожа из нижних чинов римско-католического исповедания. Содержание военной римско-католической церкви, в размере 1838 рублей, отнесено было на счет сумм, назначенных на содержание римско-католического духовенства в Царстве Польском.(Высочайшее повеление, состо­явшее по Главному штабу 12 января 1867 года, и Высочайше утвержденный 22 марта 1867 года журнал Комитета по делам Царства Польского).[282]

         До этого приказа по военному ведомству (№ 178 от 9 июля 1896 года) от­носительно иноверцев христианских исповеданий были объявлены общие ука­зания в приказе по военному ведомству № 253  от 1875 года.[283]

         Но, несмотря на эти приказы, на практике зачастую возникали недоразумения. В связи с этим 21 мая 1880 года был издан Циркуляр Главного штаба № 149, разъяснявший все недоразумения по этому поводу. Главный штаб по приказанию Военного министра объявил, что для иноверческого духо­венства следует считать обязательными следующие две требы: - для христиан: 1) исповедь и причастие; 2) отпевание умерших;   - для нехристиан: 1) напутст­вие больных; 2) отпевание умерших.

         Плата же духовенству за проведение данных ритуалов производилась из госпитальных сумм.

         Работа иноверческого духовенства представляется важной, поскольку в русской армии служило значительное число не только нижних чинов, но и офи­церов не православного исповедания. Военно-статистический сборник 1871 года дает нам возможность определить средний состав офицеров по вероисповеданиям в 1869 году:[284]

Вероисповедания		Пехота	Кавалерия	Артиллерия	Инж. Войска
Католики		13,60	12,94	13,91	15,58
Протестанты		6,26	10,34	7,61	12,84
Армяно-грегориане		1,19	0,87	0,70	1,05
Греко-униаты		0,02	-	-	-
Мусульман		0,91	3,28	0,22	0,21
Итого:	21,98		27,43	22,44	29,68

         Распределение нижних чинов по вероисповеданиям по родам войск    видно из следующей таблицы:[285]

Вероисповедания	Пехота	Кавалерия	Артиллерия	Инж. Войска
Католики	9,04	4,04	4,31	4,99
Греко-униаты	0,18	0,02	0,07	0,01
Протестанты	2,63	1,33	1,47	1,05
Иудеи	1,40	0,38	0,36	0,52
Армяно-грегориан	0,01	-	-	-
Мусульман	1,69	0,88	0,57	1,18
Итого:	14,95	6,65	6,78	7,75

       Следует отметить, что в Сибирском кадетском корпусе для мусульман (приблизительно с 1815 года) было введено преподавание учения Магомета.[286] В 1873 г. имамам из нижних чинов было разрешено носить в армии национальную одежду и не брить бороду.[287]

         Вместе с тем, следуя исторической правде, необходимо отметить, что в отношениях этих не всегда была полная идилия. Подтверждением тому служат распоряжения начальникам Виленской, Ковенской, Годненской, Минской, Витебской и Могилевской губерний о принятии мер по ограничению влияния на местное население католического духовенства.[288] Приведем в качестве примера распоряжение № 73 от 11 июля 1864 года, подписанное генералом от инфантерии М.Н. Муравьевым: «Признавая необходимым установить в Высочайше вверенном мне крае постоянное и неусыпное наблюдение за действиями Римско-Католического духовенства, достаточно уже доказавшего во время бывшего мятежа свою политическую неблагонадежность, и имея притом в виду, что многие из лиц этого духовенства, неисполняя никаких прямых обязанностей и ведя праздную жизнь вмешивались в политические смуты и своим влиянием направляли умы в народе к мятежным действиям против Законного Правительства, я предлагаю Вашему Превосходительству, принять к точному и неприменному исполнению:

         1). Чтобы отнюдь не было допускаемо праздношатательство по уездам Духовных лиц Римско-Католического исповедания и накопление клериков (новициатов) по монастырям, а также чтобы строго и в точности соблюдаемо было циркулярное распоряжение мое от 28 минувшего Июня месяца за № 63 о непринятии клериков в монастыри, без испрошения на то чрез Вас моего разрешения, возложив ответственность за отступление от сего на настоятелей монастырей.[289] Как же в настоящее время число клериков весьма значительно и между ними есть такие, которые по своему поведению,  нравственности и политической неблагонадежности не могут быть оставлены в монастырях на дальнейшее время, то я поручаю Вашему Превосходительству немедленно распорядиться о приведении в известность по вверенной Вам губернии числа клериков (новициатов) по монастырям, их происхождения, времени поступления в монастырь, а также когда и кем было дано на то разрешение. Составленные таким образом всем вообще монастырским клерикам имянные списки, с указанными выше сведениями о них, представить на мое усмотрение.

        По соглашению с Епархиальным Начальством перевести из монастырей в Римско-Католическую Семинарию тех клериков (новоциатов) которые по предварительным испытаниям, окажутся по своей развитости способными к продолжению образования, а по нравственному направлению достойными к поступлению в духовное звание; при чем присвоить им одежду положенную для всех вообще учеников Семинарий. О тех же клериках (новоциатах), которые окажутся неспособными ни к продолжению учения, ни к духовному званию по неразвитости, дурному направлению и политической неблагонадежности, представить мне, для возвращения их в те общества и сословия, из которых они поступили в монастырь.

        3). Строго наблюдать, чтобы вступление в монастырь и произнесение торжественных обетов на монашество (Solemnia rota) небыло отнюдь допускаемо без разрешения на то Высшей Гражданской власти, в установленном для того порядке, по получении же означенного разрешения допускать произнесения обета не иначе как по предварительном уведомлении Полицейского управления о времени в которое должен совершиться этот обряд и о месте, где таковой будет происходить. Равным образом недозволять отныне произвольного приема новоциаток и в женские католические монастыри под ответственностью Настоятельниц оных.

         4). Наблюдение за должным порядком в монастырях, как мужских, так и женских, и за точным исполнением установленных правил и распоряжений касательно приема в оные новоциатов и монашествующих, независимо от прямой ответственности за то Настоятелей и Настоятельниц, возложить и на визитаторов монастырей, которые должны отвечать за все вообще беспорядки, могущие произойти в оных и за  отступления от распоряжений Правительства

         5). Привести в известность всех клериков (учеников), обучающихся в Римско-Католической Семинарии, и составив им особые имянные списки, с обозначением в оных, когда таковые приняты, из какого звания и с чьего разрешения представить таковые мне; - на будущее же время согласно циркулярному распоряжению от 28 Июня за № 63 отнюдь не допускать приема клериков в Семинарию, без предварительного согласия Вашего Превосходительства и моего разрешения.

         6). Поручить двум из прелатов Капитула под строгою их ответственностью, ближайшее наблюдение за учением и вообще порядком в Римско-Католической Семинарии, при чем возложить на обязанность сих Прелатов о тех клериках, которые по выдержании окончательного экзамена, будут предназначены к выпуску прежде такового, сообщать Вам подробные сведения касательно их благонадежности для представления этих сведений на мое усмотрение; на окончательном же экзамене строго наблюдать, чтобы предполагаемые к выпуску клерики знали вполне удовлетворительно Русский язык, так чтобы могли на оном без затруднения правильно объясняться и писать; при таком только условии могут быть они предназначаемы к выпуску.

         7). Строго наблюдать, чтобы на основании циркулярного распоряжения моего от 24 Июня за № 62[290] назначение вообще ксендзов в должности на приходы было производимо не иначе как с согласия и разрешения Вашего Превосходительства; равным образом назначение Деканов, Настоятелей и Настоятельниц монастырей, а также поручение монахам исправление должностей, присвоенных званию белого Духовенства должно быть допускаемо по предварительном Вашем на то разрешении и удостоверении в благонадежности назначаемых лиц.

        8). По приведении в известность всех ксендзов, а также и всего вообще как белого, так и монашествующего Духовенства по каждому приходу, составить им имянные списки, которые содержать постоянно в надлежащей исправности и правильности, отмечая в оных все перемены, произошедшие в последствии в составе Духовенства; наблюдение за точностью и правильностью ведения таких списков возложить на обязанность Военных Уездных Начальников. Затем по сношению с Епархиальным Начальством, о тех ксендзах и монахах, которые окажутся неблагонадежными в политическом отношении, и за которых Епархиальное Начальство не может ручаться, представить мне для дальнейших об них распоряжений.

         9). Воспретить всякую отлучку монахов и монахинь из монастырей; в случае же законных оснований к оной Духовное Начальство должно предварительно, объяснив повод и уважительные причины, испросить на то разрешения Вашего Превосходительства; - равным образом воспретить бродяжничество и праздношатательство лиц как белого, так и монашествующего духовенства, ксендзов, капеллянов, домашних духовников, клериков и проч. Разъезды вообще духовных лиц вне своих приходов и Деканатов – допускать не иначе, как вследствие официального ходатайства этих лиц через своих Деканов, и если сии последние признают таковое уважительным, то испрашивают по оному разрешения Военного Уездного Начальника, а где их нет – Уездного Исправника, который дозволяет таковую отлучку на срок не более 7 дней, и о каждом данном разрешении доносить Вашему Превосходительству.

         10). Возложить на строжайшую ответственность приходских Деканов иметь неусыпное наблюдение за точным исполнением изложенных выше, касающихся приходского Духовенства распоряжений, а также и за политической благонадежностью Духовных лиц вверенного им Деканата, предварив их при том, что за всякое отступление от предписанных правил, - равным образом за участие находящегося в их Деканате духовенства в каких-либо политических манифестациях, допущение в костелах какого-либо богослужения, неуказанного церковным уставом, пения запрещенных гимнов, крестных ходов, не установленных правилами церкви, водружение крестов и Св. изображений вне костелов без разрешения Гражданского Начальства и в противность объявленному по Духовному ведомству указу Римско-Католической Духовной Коллегии от 16 Мая 1845 года, и вообще за всякое содействие и поощрение к политическим беспорядкам и к распространению Польской пропаганды, - Деканы подвержены будут денежному штрафу за неотклонение и не предупреждение Начальства и приведенных выше противозаконных действиях, и сверх того строгой ответственности по законам, как ближайшие блюстители вверенного им духовенства. Такой же ответственности и шрафу подлежат и настоятели монастырей, за поступки и действия монахов и духовных лиц, состоящих во вверенном их управлению монастыре.

         Поручая Вашему Превосходительству немедленно привести в действие все указанные в настоящем предложении меры и сообщить о всем вышепрописанном Римско-Католическому Епархиальному Начальству для неукоснительного исполнения с его стороны, я прошу Вас, вместе с тем вменить в строгую обязанность Военных Начальников точное исполнение всего, что в настоящем предложении относится до местного Полицейского наблюдения за действиями Римско-Католического Духовенства. О распоряжениях же Ваших по всему изложенному выше мне донести.

         Подписал: генерал от инфантерии Муравьев».[291]

         Антон Иванович Деникин, являясь сыном русского офицера (Ивана Ефимовича Деникина) и матери польки (Елисаветы Федоровны Вржесинской), в книге «Путь русского офицера» рассказывает о непростых жизненых коллизиях в их семье, связанных с деятельностью православного и католического духовен- ства в их небольшом пограничном городке Тетрокове. Он пишет: «Отец был человеком глубоко верующим, не пропускал церковных служб и меня водил в церковь. С 9 лет я стал совсем церковником. С большой охотой прислуживал в алтаре,[292] бил в колокол, пел на клиросе, а в последствии читал шестопсалмие и апостола.

         Иногда ходил с матерью в костел на майские службы – но по собственному желанию. Но если в убогой полковой церковке нашей я чувствовал все свое, родное, близкое, то торжественное богослужение в импозантном костеле воспринимал только как интересное зрелище.

         Иногда польско-русская распря доносилась извне …

         В нашем городке под Пасху, в страстную субботу, ксендзы и полковой священник обходили дома для освящения пасхальных столов. К нам приглашались и ксендз и русский священник отец Елисей. Последний знал про этот наш обычай и относился к нему благодушно. Но ксендзы иной раз приходили, иной раз отказывались. Помню, какую горечь такой отказ вызывал у матери и какой гнев – у отца. Впрочем, один из ксендзов объяснил, что принципиальных препятствий он не имеет, но боится репрессий со стороны русской власти…

         Однажды – мне было тогда лет девять – мать вернулась из костела чрезвычайно расстроенная, с заплаканными глазами. Отец долго допытывался – в чем дело, мать не хотела говорить. Наконец сказала: ксендз на исповеди не дал ей разрешения грехов и не допустил к причастию, потребовав, чтобы впредь она воспитывала тайно своего сына в католичестве и в польскости… Мать разрыдалась, отец вспылил и крепко выругался. Пошел к ксендзу. Произошло бурное объяснение, причем под конец перепуганный ксендз упрашивал отца «не губить его»… Власть в Привислянском крае была в то время (80-е годы) крутая, и «попытка к совращению» могла повлечь ссылку в Сибирь на поселение. Конечно, никакой огласки дело не получило.

         Не знаю, как проходили дальнейшие исповеди матери, ибо никогда более родители мои к этой теме не возвращались.

         На меня эпизод этот произвел глубокое впечатление. С этого дня я по какому-то внутреннему побуждению больше в костел не ходил».[293]

           Таким образом, мы можем сделать следующие выводы:

       1.В Синодальный период своего развития русская церковь не могла уже вместиться в тех 20 епархиях, какими ограничивалась при русских патриархах. К 1898 году число епархий возросло почти до 70, а вместе с епископами-викариями число епископий превысило цифру 100. В них было свыше 50.000 церквей, свыше 100.000 духовенства. До 1000 монастырей с 50.000 монашеского населения. Для детей духовенства и для богословского образования существовали 55 семинарий, 100 духовных училищ, 100 женских епархиальных училищ с 75.000 ежегодно учащихся. Для высшей богословской науки было 4 Духовных академии: в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве и Казани.[294]

       «Родилась впервые в истории русской церкви сначала подражательная, а затем и самостоятельная церковная наука и, наконец, самостоятельная богословская мысль. Русская церковь из слишком затянувшегося ее младенческого возраста перешла в цветущий юношеский возраст и обещает вступить в полноту сил «мужа совершенна». Русский мыслитель сказал о диктаторском методе просвещения русского народа: «Петр бросил вызов России – и она через 50 лет ответила ему явлением Ломоносова (гений науки), а через 100 лет – явлением Пушкина» (гений литературы). К этому мы можем добавить: а в церкви явлением Филарета Московского, а за ним и целой плеяды еще более ученых, чем он, епископов – членов Академии наук (митрополиты Евгений Киевский, Филарет Черниговский, Макарий Московский, Сергий Владимирский и др.), многих ученых богословов, приобретших себе известность в мировой науке. Мы имеем блестящих проповедников и духовных писателей. Имеем богатую богословскую журналистику и уже огромные библиотеки своей собственной русской научно-богословской книжности. Русские ученые богословы впервые дали своему народу Библию на живом разговорном языке. Начата работа по изданию критического текста Библии на церковно-славянском языке».[295]

      Списки русских святых за все века до сих пор насчитывали до 500 лиц. Из них общепризнанных, канонизированных святых считается 230. Один Синодальный период к этому числу может прибавить новых 100 или 200 святых, когда настанет время канонизации.[296]

         2. Русская православная церковь обеспечила армию в рассматриваемый период православными пастырями, которые осуществляли свое пастырское и учительское служение. Полковой священник был главным организатором духовно - нравственного и патриотического воспитания военнослужащих русской армии в XVIII - начале ХХ вв. Неслучайно ведь, даже в самое тяжелое время, когда русская армия потерпела поражение в войне с Японией, митрополит Антоний (Храповицкий) выступая в Житомирском кафедральном соборе 5 октября 1904 года отмечал: «Мы ожидали легкой победы над азиатскими язычниками, но нам сообщают о тяжелом подвиге нашего самоотверженного воинства, о потоках крови, о десятках тысяч убитых. О сем печалью раздирается наше сердце, но оно и сладость находит в горечи сообщений, потому что эти самые известия говорят нам о сохранившейся силе древнерусского духа, о бесстрашии наших воинов в ожидании смерти, об их великодушии, о самоотвержении и, что всего важнее, об их долготерпении, то есть той самой непонятной современникам добродетели, которою сложилась святая Русь, которая является главным средством спасения христианина по сказанному Петром-апостолом: «И долготерпение Господа нашего почитайте спасением, как и возлюбленный брат наш Павел по данной ему премудрости написал вам» (2 Пет. III, 15).[297]

        Большой вклад в это направление вос­питательной работы внесло и духовенство других религиозных конфессий Рос­сийской империи.

         3. К началу XX века в русской армии  сформировалась четкая структура духовной службы. Определены штаты и обязанности духовных лиц всех уров­ней иерархической структуры.

         4. Были определены роль и место полкового священника в духовно- нрав­ственном и патриотическом воспитании военнослужащих как в мирное время, так и в военное.

         5. Большая работа проделана Правительством и Священным Синодом по материальному обеспечению военного духовенства.

         6. Накоплен богатый опыт деятельности военного духовенства основ­ных религиозных конфессий России в русской армии, а также опыт их взаимоотношений, который может послужить благому делу воспитания личного состава Вооруженных Сил РФ в современных условиях.[298]