О.В. Кириченко

ПОЧИТАНИЕ СВЯТЫНЬ РУССКИМИ ДВОРЯНАМИ (XVIII век)

В личных архивах: мемуарах, дневниках, записках, документах, сохранившихся в фондах дворян и частично опубликованных в XIX— начале XXв., осталось немало свидетельств того, что во многих дворянских домах имелись христианские святыни. И не только иконы, но и частицы святых мощей, положенные в ковчежцы, кресты, а с ними и другие христианские святыни, разными путями попавшие к их владельцам.

В настоящей статье ставится задача рассказать о некоторых из них, а также поставить вопрос о том, что стояло за благочестивым обычаем дворян иметь в своих домах великие христианские святыни.

Служба русского дворянина в XVIII столетии особенным образом сблизилась с царским служением. Православный русский царь в XVIII в. нес бремя своей политической власти, опираясь не только на покорные ему войска, аппарат управления, но и на особые духовные дары Божьей благодати.

Религиозный характер царского служения не сошел на нет и после вынужденного широкого обращения русского правительства в XVIII столетии к светским формам жизни. Более того, характер этого служения приобрел еще большую остроту и четкость, чем в предыдущие времена. Подобная же миссия ложилась и на первых слуг царя — дворянство. После чиновных реформ Петра I дворянство получило в качестве залога своего цельного сословного устроения право на равенство в чести внутри сословия. Это равенство не могла зачеркивать даже жесткая и чрезвычайно регламентированная система чиновной и военной лестницы, но напротив — механизм личной чести призван был оживлять вынужденно сложный бюрократический аппарат управления. Таким образом аристократия впервые в масштабе целого государства была объединена в цельное сословие нравственно-религиозным принципом чести. Религиозным, потому что получила этот дар из рук царя — Помазанника Божия. Свт. Филарет (Дроздов), митрополит Московский, писал, что православный царь при помазании наделялся благодатью Божиею, которая являет единство милости и истины Божией. Царь призван в высшей степени жить этим единством.

Сейчас привычно говорить о нравственности дворян XVIIIв. в отрицательном тоне. Тем не менее те, о которых будет сказано ниже, хотя и составляли явное меньшинство внутри сословия, в действительности были духовным стержнем в нем, они поддерживали в остальных высокий патриотический и религиозный дух православного воина, чиновника, помещика. Они делали всё, чтобы остальные внесли хоть самую малую лепту личной бескорыстной жертвы во благо России.

Отношение к святыням в среде благочестивых дворян как ничто другое помогает увидеть глубину осознания ими своего христианского, гражданского и человеческого долга.

Русская аристократия в лучших ее представителях видела свое служение на поприще государственном и социальном (в управлении крестьянами) как служение религиозное, Богом данное. И надеялись в этом случае благочестивые дворяне не столько на себя: на власть, на свой ум, сноровку и знание, — сколько на благословение Божие своему дому, своим делам. В святынях, которые собирались в таковых домах, видели залог благодатного покровительства святых Божиих и скорого слышания своих молитв, Небесной помощи в многотрудном деле властедержания.

При этом близость к святыням требовала от них самих и соблюдения страха Божия — благоговения и почитания, а также и особого глубокого осознания своего христианского долга. На этой мировоззренческой глубине социальное и политическое служение царю, отечеству, народу осознавалось в сущностном смысле — как мера предстояния Кресту Христову. Именно после Воздвижения Креста святыми императором Константином и его матерью Еленой для христианской государственной власти предстояние Кресту Христову сделалось особо важным евангелическим моментом, которым и стали определяться путь и будущее властей всех христианских государств. В России великий князь или царь всегда принимали самое деятельное участие в прославлении мощей великих святых, а "после каждого перенесения мощей в Кремле великий князь раздавал щедрую милостыню". Царских детей крестили у мощей митрополита Алексия в Чудовом монастыре. Вновь привозимые в Москву святые мощи ставились на Лобном месте, которое символично обозначало Голгофу. На Страстной неделе царь участвовал в обряде "омовения мощей". Чин омовения святых мощей проводился в Кремле в Страстную Пятницу (день крестных страданий и погребения Христа), в центре Успенского собора. Сюда же вместе со святыми мощами выносился крест "Животворящее древо". Вода в серебряных чашах освящалась сначала крестом, а потом опусканием мощей святых. Голгофу в христианской традиции называют срединой земли. Христианские государи в своем служении как цари земные предстояли Христу — уничиженному земною властью "Царю Иудейскому", стараясь в какой-то степени повторить "крестный царский путь". И русские дворяне также были призваны разделять вместе с верховной властью это высокое служение. Они "строили" кресты-мощевики, ковчежцы с мощами и другими святынями для того", чтобы так же, как святой император Константин в силе Креста обрести Божие предначертание "Сим победиши".

Святыни при этом не просто укладывались в покоях и лежали для немой защиты вверенных дворянам христиан от разных нестроений, духовных и материальных, но жили в деятельной любви хозяев дома к Богу и ближним. Во внимании к службе Божией, в знании ее и личном активном участии в песнопениях церкви, в помощи церкви и священникам, в любви к монастырю, странникам, монахам, нищим, в нелицемерной ежедневной заботе о своих крестьянах, в устроении своей семьи на христианских началах, в заветном тяготении к Богу, Его Промыслу и в строгом внимании к своей душе находили боголюбивые дворяне силу предстоять чистыми, или, как говорили в период раннего христианства, святыми, перед святым и Его угодниками.

Святыни разными путями приходили в дома дворян. Но всегда обретение святой иконы или частиц мощей происходило через высокое благословение — архиерейское или царское. Иконами, мощами благословляли дворян за службу, за церковные благодеяния. Другое дело — путь святыни внутри рода - через благословение родительское или кого-то из родственников. Наследовал иконы при этом по преимуществу старший сын или тот, кто имел на это право. Многие святыни обретали свое почетное место в домах дворян после некоторых чудесных обстоятельств, поэтому, в узком смысле, этот путь обретения святынь можно обозначить как Божие благословение.

ЦАРСКИЕ БЛАГОСЛОВЕНИЯ

Царский дар сопровождался грамотой, в которой расписывался мотив дарения. В роде дворян Саратовской губ. Измайловых с XVII по XIX в. пребывал царский дар — Животворящий Крест. В 1838 г. бывшие владельцы имения А.В. Абаз и П.И. Абаз (потомки А.В. Измайлова) передали родовую святыню своей приходской церкви туда, где молился их славный предок. Святыня, как гласит грамота, была пожалована государем Михаилом Федоровичем окольничему Артемию Васильевичу Измайлову за то, что тот был послом на мирных переговорах с Польшей и способствовал возвращению из плена Филарета Никитича Романова, а также "за прямую службу и за прежние его многие службы, и за раны, и за кровь, и за Московское осадное сиденье", чтобы это "наше царское жалованье и "благословение и по нем детям его, и внучатам, и правнучатам, и роду их было неподвижно, что сие победоносное оружие и некрадомое сокровище... и последним родам было на память", чтобы они так же твердо "стояли против врагов Креста Христова", как стоял Артемий Измайлов. Таким образом, царский высокий дар подразумевал и награду за службу — "жалованье" и "некрадомое сокровище", — и благословение "роду... неподвижно", т.е. незыблемое, несокрушимое, "победоносное оружие". И весь этот великий дар давался ради того, чтоб не забывался смысл службы царю — стоять твердо "против врагов Креста Христова".

Известно, что в царской семье существовала традиция с самого рождения наделять царских младенцев частицами Ризы Господней "...при крещении каждого Императорского младенца полагают ему в Крест малую частицу от Ризы Господней. По слову св. Филарета Московского, так "простирается благословение Патриаршее на все его потомство", что есть укрепление корня и ветвей рода в век и век".

Ризу Господню православная Россия обрела после Смутного времени как свидетельство того, что волею и милостью Божией России были дарованы опять долгожданные мир и покой. Так расценивали это событие современники торжества. А также, несомненно, считали ее залогом спасительного ограждения в будущем. Важно отметить и то, что в богослужении в день праздника подчеркивалась сокровенная близость Ризы и Креста Христова: "...священнослужащий выносил ее, по подобию креста, на голове на средину храма для поклонения. Посему в песнопениях церковных мы слышим призывание: "Кресту Твоему честному и Ризе святей поклоняемся, Преблагий, и любовию облобызаем". Поэтому духовный смысл Ризы как христианской святыни — ее особо благодатная сила — так же осознавался русскими царями и народом.

В отдельных случаях частицами Ризы в благословение награждались знатные и благочестивые вельможи за ратные и государственные труды.

В древнем роду Головиных, славном верным служением и благочестием, в XVIIIстолетии среди прочих святынь так же пребывала частица Ризы Господней, помещенная в драгоценный ковчег.

У Матюшкиных подобный драгоценный дар был помещен в особую рамку наподобие серебряной вызолоченной Ризы и сохранялся как главная родовая святыня. В 1839 г. образок с частицей Ризы был подарен одним из потомков рода — князем Павлом Лопухиным — Санкт-Петербургскому храму свв. и праве. Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы.

Имел подобное благословение и род Александра Сергеевича Пушкина. Частица Ризы была помещена в наглухо запаянную ладанку. Предполагается, что ладанка появилась у предков поэта как царский дар одному из Пушкиных в XVIIв., когда в Москве было "Ризоположение" (1625 г.). А.С. Пушкину она передана была в дар от дяди Василия Львовича. А вообще по традиции она передавалась старшему сыну в семье, и он каждый год в праздник Положения Ризы должен был служить перед домашней святыней молебен: "А.С. Пушкин всю свою жизнь это исполнял и завещал жене соблюдать то же самое".

Для XVIIIв. уже не характерно награждение царем своих ревностных подданных святынями подобного рода, хотя при Петре Iтрадиция еще сохранялась и дворяне получали в благословение от царя за свои труды частицы святых мощей, святые иконы. Но более распространяются светские формы наград: ордена, оружие, ценные подарки.

Царь Петр I ценил стольника Василия Петровича Головина как верного и исполнительного слугу, как благочестивого человека. Называл его "монахом", "святошею" и не раз привлекал для выполнения поручений по духовным делам. Василий Петрович был в числе тех, кого царь отправил за святыми мощами благоверного князя Александра Невского. После перенесения мощей стольнику Головину была дана в благословение от царя частица мощей святого князя. В доме родовитых дворян Головиных, в с. Новоспасском в Подмосковье, находилось немало великих христианских святынь: чудотворная икона Влахернской Божией Матери, "Животворящий Крест царя Константина", другой Животворящий Крест с мощами, который "строил" сам Василий Петрович в 1700 г.; чудотворный образ Смоленской Божией Матери; святые мощи в шкатулке, "мощи в досочке, обложенной серебром"; почитаемые образа Владимирской Божией Матери, Спасителя, Николая Чудотворца.

Чаще же встречаются дарения царем Петром I святых икон. Святынями награждались именно те, кто кроме прочего имел нелицемерное усердие к церкви, к Богу. Царь Петр наградил Петра Михайловича Еропкина золотым образом Спаса Нерукотворного, когда отправлял его обучаться за границу. И этот дар до конца жизни находился при Еропкине, а потом сохранялся у родственников.

Об особом усердии Петра Iк Боголюбскому образу Божией Матери сохранилось несколько свидетельств. Петр помнил страшные события убийства стрельцами его дядьев, родных братьев матери. Иван Кириллович Нарышкин перед смертью причастился и помолился перед Боголюбской иконой Божией Матери, которой его благословила перед выходом из дворца сестра. Передают, что он просил Богородицу о том, чтобы его невинная кровь прекратила этот бунт, что на самом деле и произошло. Через восемь лет после этого события, в 1690 г. Петр Iпосетил Боголюбский монастырь под Владимиром и заказал список с чудотворного образа Боголюбской иконы Божией Матери, а по возвращении устроил в Высокопетровском монастыре в Москве, в храме Боголюбской иконы Божией Матери усыпальницу Нарышкиных (освящение нового храма произошло 19 июля 1691 г.), куда и поместили список. В ту же поездку, очевидно, пришло решение поднять из-под спуда святые мощи благоверного князя Андрея Боголюбского. Святые мощи князя-страстотерпца и с ними вместе мощи его сына Глеба, умершего незадолго до убиения князя Андрея, были подняты 15 октября. Мощи сына также были нетленны.

Одним из чтимых списков Боголюбской иконы Богоматери Петр наградил стольника Бориса Мироновича Батурина за особые заслуги перед государством. Петр I предлагал стольнику самому избрать себе награду, но Б.М. Батурин отказался от всякой награды и просил только государя благословить его иконою Богородицы Боголюбской, которая находилась в придворном храме. Император исполнил его просьбу. Со временем икона перешла к дочери Б.М. Батурина, как венчальное благословение, затем — к помещикам Загрязским и прославилась своими чудесами в с. Юрьеве Боровского уезда Калужской губернии. Помещик Семен Ильич Загрязский "...рассказывал лицам, бывшим у него, о благодатных знамениях от нее... и многие приходили к нему в дом для поклонения святой иконе". После его смерти братья Семена Ильича передали святой образ в храм "...во избежание тесноты в доме от усердствующих". В 1771 г. жители Юрьевского прихода были спасены от моровой язвы, обратившись с молитвою к Богородице через Боголюбскую икону. Жители Малоярославца также обошли город с этой чудотворной иконой, благодаря чему и здесь распространение чумы было остановлено.

Трагична судьба одного из братьев Загрязских — Николая, который забрал из церкви назад святую икону и не хотел отдавать ее, несмотря на просьбы прихожан. Сгорел от молнии его дом, его самого пытались убить крепостные, но прибегнув к заступничеству Божией Матери, молясь ее Боголюбскому образу, он чудом остался жив. В честь святой иконы, в знак благодарности за избавление от смерти, он выстроил деревянный храм иконы Боголюбской Божией Матери, куда и поместил образ. "Поднимал" же он Боголюбскую в свой дом "по усердию своему" только под двунадесятые праздники. В один из дней, когда святая икона находилась в его доме, в 1802 г. он был убит своими крепостными. В 1838 г. один из Загрязских — Семен Петрович выстроил каменный храм.

Нельзя сказать, чтобы при императрицах XVIII в. награждений святынями не было. Но иконами одаривались в основном по случаю участия императриц в венчальных или крестильных церемониях придворных лиц или известных сановников. При Екатерине II встречались и царские благословения полководцев святыми иконами или мощами.

Ф.Ф. Ушаков был знаменит многими славными победами на море. Екатерина II, зная, что флотоводец отличается и делами благочестия, любит церковь и церковную службу, в качестве знака своей милости поднесла в дар ему в 1793 г. "Необыкновенной красоты складень-крест с мощами святых угодников". Крест хранился в роду Ушаковых до 1878 г. и был поднесен потомками Ф.Ф. Ушакову и императору Александру II. Святыня возвратилась в царский чертог.

Но чаще дворяне получали святые мощи и чтимые иконы в благословение от архиереев.

АРХИЕРЕЙСКИЕ БЛАГОСЛОВЕНИЯ

Епархиальные архиереи, по должности своей облеченные церковью назидать паству вверенных им приходов, опирались, с одной стороны, на белое духовенство, с другой — на помещиков.

Возвращение дворянства в деревню, особенно после Манифестов о вольности, повлекло за собой в какой-то степени возвращение к старым патриархальным нормам жизни. Хотя на землю приходили уже искушенные городской, столичной жизнью дворяне, с образованием и часто с новыми культурными запросами, но все же это были люди, в массе своей по-настоящему стремившиеся вести деятельную жизнь, имевшие вкус к хозяйствованию. С ними-то и начинает устанавливаться особо тесная духовная и административная связь архиерея.

Возвращение к родительским корням заставляло многих из помещиков начинать восстановление или же строительство новых приходских храмов. Шла интенсивная переписка с владыками епархии. Подавались прошения о строительстве каменных храмов вместо деревянных прежних, о восстановлении, о новых приделах, и все это с заметным численным нарастанием к концу века.

Владыкам епархии часто приходилось бывать на церемониях, связанных с освящением приходских церквей у помещиков. Кроме того, существовали долговременные объезды пределов епархии. В этих поездках, как правило, епископ и сопровождающий его небольшой штат останавливались в доме помещика по его приглашению.

На торжества по поводу освящения епископом места для нового храма приглашалось много гостей, так же, как и потом на освящение уже выстроенной церкви. Вот как описывает подобное событие Василий Александрович Нащокин.

23 февраля 1747 г. к нему в усадьбу Шишкине приезжали епископ Костромской и Галицкий Сильвестр (Кулябко), а с ним архимандрит Костромского Богоявленского монастыря Феодосии и чиновные дворяне и купцы из Костромы. Дело касалось только благословения построить каменную церковь. 17 марта состоялось освящение места, где стоять храму. После всенощного бдения к назначенному месту шли со святыми иконами. Епископ совершил водосвятный молебен и сам начал копать ров. За ним продолжали помещик с домочадцами, а затем рабочие. Выводился фундамент. 28 марта, уже без архиерея, архимандрит Феодосии выполнил чин наречения престолов: "заложил кирпичом во всех углах, а где быть престолам, поставил кресты". Перед тем в кладбищенской церкви, в соседнем селе была отслужена литургия наречения имени престолов, и оттуда крестным ходом, взяв иконы, все пришли к месту будущей церкви. Этот день считался днем ее основания. Помещик угощал гостей праздничным обедом. Ко дню Воздвижения (14 сентября) постарались приурочить установление креста над трапезной. 13 октября 1749 г. последовало большое освящение построенного храма Преображения, которое проводил епископ Сильвестр. Тогда же село Шишкине было переименовано в Преображенское.

С некоторыми помещиками у епархиального архиерея устанавливалась тесная связь. Переписка, встречи, посещение его дома были нередки. Важные семейные торжества — венчания, крещение детей, отпевание умерших — у богатых помещиков не обходились без участия епископа. Вотчинник одаривал церковь и епископа деньгами, одеждой, книгами. Архиерей же в свою очередь благословлял и наставлял помещика и его домашних, одаривал в благословение фамилии святынями новорожденных крещеных детей. Так, епископ Сильвестр на крещение сына В.А. Нащокина, будучи восприемником младенца, "положил крест золотой с мощами, преизрядной работы".

В домах крупных сановников, почитавших имя Божие, находилось особенно много христианских святынь. Имея возможность больше, чем другие, помогать церкви, больше общаться с архиереями, они и наделялись сугубым благословением для исполнения своих гражданских и христианских обязанностей. Действительный тайный советник В.П. Салтыков был близок с киевским митрополитом Самуилом и получил от него в благословение многие святыни, а именно: 1) икону Успения Пресвятой Богородицы, копию с Киево-Печерской чудотворной иконы, в нижней части которой находился ящичек с мощами святого великомученика Феодора Тирона и святых мучеников Сева-стийских; 2) серебряную овальную доску с частицами мощей подвижников Киево-Печерских; 3) серебряный ковчег с частицею мощей прп. Иоанна Многострадального, там же еще два маленьких ковчега: один с частью Ризы Господней, другой — с частью пояса Пречистой Богородицы. Позже В.П. Салтыков передал эти святыни в церковь своей любимой родовой вотчины — с. Выездной Слободы возле г. Арзамаса.

Как необычно порой завязывалась тесная связь помещика и епископа, передает в своем "Истинном повествовании" Г. Добрынин. Один помещик Брянского края поссорился с приехавшим к нему епархиальным архиереем. Архиерей в обидной для помещика форме потребовал убрать иконочку из винного погреба. Отставной секунд-майор Е. И. Сафонов первый подавил свою горячность и, делая решительный шаг к примирению, снял с себя золотой крест, который носил с юных лет, и надел на архиерея "в залог христианской любви". Архиерей также обязался благословить помещика новым крестом "с приличной надписью и во утверждение приязни и братства". Архиерей не успел выполнить обещанного, так как через полтора месяца помещик умер. Но епископ поехал на похороны, сказал надгробное слово, которое "фамилия пожелала иметь".

О судьбе некоторых святынь можно только косвенно догадываться, что они были получены с архиерейского благословения. Например, ландрат И.В. Полонский — помещик с. Парского Костромской губернии имел в своем доме серебряный вызолоченный ковчег с изображением Иоанна Крестителя, куда были вложены 33 частицы мощей святых угодников. Под ковчегом была надпись: "принесены святые мощи из Москвы Соборныя и Апостольския церкви, которых изображены на сем образе 33 части, на память св.мученика Ермолая июля 27 дня, 1717 года..."

К числу святынь в домах дворян относятся и подарки, полученные в качестве благословения от почитаемых подвижников — архиереев или священников, монахов.

Те из дворян, которые общались с великими архиереями XVIII столетия — святителями Митрофаном Воронежским, Димитрием Ростовским, Иосафом Белгородским, Тихоном Задонским, непременно сохраняли их письма, книги, иконочки, портреты, данные просителям в благословение. Например, в семье новгородских дворян Никитиных чтилась память свт. Димитрия Ростовского. Один из Никитиных особенно почитал святителя, был знаком с ним и получил от него в подарок портрет. Уже в конце века секретарь Новгородской губернской канцелярии Ф.И. Никитин устроил на свои средства придел свт. Димитрия в церкви свт. Пантелеймона, куда и перенес семейную святыню. Некоторые из дворян после смерти святителя получали от него благословение по молитвам к нему. Как свидетельствует записная книга чудотворений возле гробницы свт. Димитрия в Ростове, которую во второй половине XVIIIв. вели в монастыре, таких случаев было множество. Приведем некоторые из них.

В ноябре 1757 г. полковник Смоленского гарнизонного полка Георгий Юрьевич Лесли неожиданно сильно заболел: "во всем корпусе его была великая ломота, а в голове жар и опухоль. Затем приключилась ему огневичная болезнь". В это время жена его Фекла Даниловна сняла с больного мужа мерку во весь рост, помолилась пред образом святителя Димитрия, привезенным ею прежде из Ростова, призвала живописца и заказала ему написать образ того же чудотворца на холсте в сказанную мерку. Сделав заказ, она возвратилась к болящему и, к удивлению своему, нашла его "пришедшим в память". Вскоре он совершенно выздоровел, а 1 марта 1759 г., прибыв в Ростов вместе с женою, объявил о своем исцелении.

Е.П. Янькова приводит характерное для тех лет свидетельство обращения к свт. Димитрию, как к помощнику при родах и как наставнику детей в учении. Яньковы в пятьдесят третьем году XVIIIв., слыша о многих чудесах, от гроба святителя творимых, не раз туда ездили. Они мучились тем, что мальчики умирали в младенчестве, и дали обет, ежели Господь по молитве свт. Димитрия дарует им еще сына, то непременно назвать его Димитрием. Родился мальчик, и архиерей благословил младенца рукописною книгой "Летопись свт. Димитрия" с собственноручными заметками святителя.

Александр Глюске, немец по отцу, также передает случай, когда при тяжелых родах его матери к свт. Димитрию обратился с горячей молитвой его отец, "ревностный католик" (начало XIX в.), и потом, после благополучного исхода, всю жизнь горячо почитал святого Ростовского пастыря. А родившийся тогда сын дал потом обет креститься в православие. Всю жизнь каждый год он ездил на поклон к мощам свт. Димитрия, а в конце жизни принял святое крещение.

Встречаются в мемуарах и благословения дворянам другого великого святителя XVIIIстолетия — Тихона Задонского. Чаще всего речь идет о письмах. К некоторым из богомольцев святой подвижник был особенно расположен. Так, свт. Тихон не раз бывал в гостях у помещика Воронежского уезда Никифора Михайловича Марина в с. Подгорном. Тот был помощником воронежского наместника, отличался милосердием и благочестием. Например, он взял на поруки осужденных на казнь крестьян, принимавших участие в пугачевском бунте. С их помощью в селе был вместо деревянного построен каменный храм памяти тезоименитого святителю святого — Тихона, епископа Амафунтского. В благодарность за милосердный поступок по отношению к осужденным святитель подарил боголюбивому помещику свой поясной портрет. Уже после кончины святителя в саду Мариных, на месте, где особенно любил сидеть святой пастырь, была построена часовня. Здесь же рядом находились родник и колодец. И место это сделалось почитаемым богомольцами. В храмовые праздники сюда, к часовне от храма направлялся крестный ход, освящали воду в колодце, прикладывались к иконам.

Если в домах известных и знатных благочестивых вельмож имелось особенно много христианских святынь, в том числе и ковчежцы-мощевики, то у рядовых дворян чаще находились кресты-мощевики. В обычном, среднего достатка помещичьем доме у родителей А.Т. Болотова, "там, где в углу висели образа... внизу сделан был маленький угольничек, и тут перед киотом, со крестом с мощами горела неугасимая лампада..." Сибирский помещик Иван Андреев получил семейную реликвию — крест серебряный с мощами в дар от своей тетки для малолетнего сына Петра Ивановича. Крест был "тонок и ветх", и потому его пришлось поновить. "В Тобольске был сделан крест оный гладко под чернью (с ризою) по имевшимся в том кресте мощам..." Делал же крест-мощевик для помещика знакомый священник Василии Макаров. В семье других дворян — Бородиных — благоговейно хранился серебряный крест с 72 частицами мощей святых.

Ковчежцы и кресты-мощевики держали в "образной", или в домовой церкви, если таковая имелась в доме. Исполнение заповедей, стремление к духовной чистоте позволяли некоторым из дворян иметь дерзновение носить святыни постоянно с собою: в глухо запаянных ладанках, рядом с нательным крестом. Иконочку Спаса Нерукотворного образа, оправленную в золото и украшенную драгоценными камнями, с частицами мощей носил исповедник веры, погибший от рук пугачевцев Нефед Никитич Кудрявцев.

Великие христианские святыни нередко из домов передавались в монастыри и храмы. Мотивов было несколько: помочь обители встать на ноги; для жертвенного поминовения и благословения представителям рода, которые уже покоились здесь или должны были быть захоронены в пределах данного монастыря в будущем; и конечно — дать возможность многим христианам поклоняться святыне.

У дворян Савеловых хранился дома драгоценный ковчег с мощами тридцати пяти угодников Божиих и с частицами Живоносного Креста и осколка от Гроба Господня. В 1732 г. они пожертвовали этот ковчег во вновь устроенную Белобережскую пустынь (Орловской губернии), желая помочь ей. В доме графа П.И. Шувалова, известного государственного деятеля елизаветинской эпохи, до поры хранилась святыня всего Шуваловского рода — серебряный позлащенный ковчег со ста частицами святых мощей, в том числе — святителя Николая. Святыня была передана в Малицкий Николаевский монастырь в знак благодарности графини Мавры Егоровны, которой случилось рожать в селении недалеко от обители. Положение роженицы и ребенка было смертельно опасным, и она горячо молилась перед чудотворным образом святителя Николая, который был принесен из Малицкого монастыря. И тогда же дала обет — в случае выздоровления восстановить благолепие монастыря. Графиня и ребенок остались живы — и обет был выполнен. Первоначально был отстроен храм во имя Спаса Милостивого с приделами святых и праведных Захарии и Елисаветы и Николая Чудотворца. Затем в Канцелярию Синода пришло прошение от ее мужа генерал-адъютанта графа П.И. Шувалова, в котором он выразил желание целиком восстановить монастырь на свои средства и перевезти туда прах родителей, захороненных в другом месте. Из г. Новопавловска (Александро-Невский монастырь) Воронежской епархии граф перевез останки отца Ивана Максимовича, матери Татьяны Ермо-лаевны и своего брата Василия Ивановича. Позже из Выборга был перевезен прах его бабушки.

Ковчег с мощами, принесенный в дар обители, должен был, по всей видимости, и дальше оставаться с родом Шуваловых, но в ином значении — для молитвенного заступничества святых за умерших представителей рода, похороненных в монастыре.

Эти примеры далеко не единичные в XVIII в., скорее — характерные. Восстановитель Свято-Никольского Рыхловского монастыря бригадир Петр Лазаревич Чижевский пожертвовал туда среди прочих святынь и богослужебных книг Евангелие в серебряном окладе и крест серебряный с мощами. И другой пример. Для поминовения своих родителей коллежский советник А.А. Гончаров подарил Калужскому Лаврентьеву монастырю (где они, очевидно, и были захоронены) семейную святыню — среброзла-щенный ковчег с мощами. Также устроил иконостас в главном монастырском храме. А позже (1783 г.) внес в Московскую сохранную казну на имя монастыря некоторую сумму денег, чтобы обитель могла постоянно получать 50% от капитала.

Нередко подразумевалось, что передача святыни монастырю увеличит число богомольцев, что в свою очередь позволит поправить его материальное положение. Так именно рассуждал граф Вязьмитинов, передавая в дар Севскому Троицкому девичьему монастырю семейную святыню — Дубовицкую икону Божией Матери. Вместе с этим даром им была выделена необходимая сумма денег, с которых бы постоянно шли проценты на покупку масла для неугасимой лампады и неугасимой свечи на службах.

Чтобы в какой-то степени представить размеры дохода отдельному храму или монастырю от присутствия святыни в нем, обратимся к росписи, каковая велась, например, в с. Каплуновке, где находился чудотворный образ Каплуновской иконы Божией Матери. Владелец села, помещик полковник Петр Коновницын по личной инициативе и по разрешению Синода взялся на доходные деньги выстроить в селе каменную церковь вместо обветшавшей деревянной. Доход, который прежде шел Ахтырскому Рождества Богородицы монастырю, в год составлял немалую сумму. Например, за 1776 г. он равнялся 928 руб. 90,2 коп. Из них молебные и кропильные (молебны с водоосвящением) составляли 336 руб. 50,2 коп.; за свечи, ладан, масло — 351 руб. 30 коп.; кошельковые и сборные на новый храм — 241 руб. 10 коп.

По надписям на подаренных священных предметах можно судить, что многие вклады в монастыри и пустыни — драгоценные напрестольные Евангелия, кресты-мощевики, ковчеги — делались ради поминовения близких родственников, и прежде всего родителей. Вкладчик мог упомянуть и свое имя для поминовения его после смерти. В этих надписях на церковнославянском языке присутствовала и молитва жертвователя, и духовное понимание приносимой "вдовицыной лепты": "Сие Святое Евангелие города Арзамаса церкви Благовещения Пресвятыя Богородицы и Приснодевы Марии, — писал лейб-гвардии Преображенского полка секретарь Иван Михайлович Булгаков, — в проповедь и душевное спасение слушающих слово Божие, а по неложному благовествованию сего Святаго Евангелия, во отпущение грехов в Бозе усопших рабов Божиих, родителей его и положенных при этой церкви, которых при приношении Бескровной жертвы, как ныне обретающихся при той церкви, так и впредь будущих священников и прочаго причта прошу, дабы упования, установленного ко избавлению от всех мук сего таинственного и святаго средства от нерадения лишены не были, а паче взятой талант своим деланием старались приумножить, опасаясь за неисполнение осуждения лениваго раба во тьму кромешную... Сие же убогое приношение да вменит Господь Бог со вдовицыными двумя лептами, мытаря и блудницы со слезами, и сподоблюся от всеблагого Бога услышати вожделенный глас: вера твоя спасет и: отпущаются грехи твои мнози, яко возлюби много. И сие подписал я, Иван Булгаков, своею рукою, в лето от сотворения мира 7251, от Рождества Христова 1763 года, февраля в 20 день от рождения своего на 58 год. Аминь".

Если место родового захоронения находилось в городе, то святынею мог одариваться в молитвенное поминовение усопшего или усопших приходский храм, монастырь, кладбищенский храм. Среди вкладов в Свято-Троицкий храм Смоленского кладбища в Санкт-Петербурге, как можно прочесть из его описи, есть пожертвование серебряного, в виде гробницы ковчега с мощами, полученного в 1797 г. от полковника Крестинова.

Обыкновенно делали вклады подобного рода и в свои приходские храмы в поместьях. Старались, чтобы благословение роду — почитаемые иконы, ковчеги со святыми мощами или кресты-мощевики — сохранялись в храме родового гнезда.

Храм Воскресения Христова с. Суйда, что под Санкт-Петербургом, известен тем, что его попечителями были предки Пушкина, здесь жившие, — генерал-аншеф А.П. Ганнибал и последующие поколения. В храме венчались родители Пушкина, его няня. Сюда приезжало много известных русских людей. В этой церкви, кроме прочих святынь, был ковчежец с частицею мощей прп. Исаакия Печерского, пожертвованный поручиком Иосифом Карабиновичем, который в свою очередь получил его в наследство от дяди, киевского генерал-губернатора при Екатерине П. Некогда эта святыня была привезена из Ново-Спасской Влахернской пустыни и вновь возвратилась туда спустя некоторое время.

Особо следует сказать о поминальных вкладах не только в свои приходские храмы, но и в те, которые даритель чем-либо отличал. Подобные вклады тоже входили иногда в круг личных или семейных святынь.

Поминальная традиция была очень разнообразна. Кроме денег, церкви передавали в поминовение иконы, богослужебную утварь, облачения. Обычно в том месте, где хоронили умершего, в храме (а иногда в часовне над могилой) устраивали поминальную икону с неугасимой лампадой. И перед этой семейной святыней нередко молились об упокоении души усопшего. Иконы, если их было несколько, вставлялись в особые застекленные бронзовые (посеребренные или вызолоченные) рамы, перед которыми находилась лампадка со всегда "теплящимся маслом". В другом случае заказывались мраморные киоты для нескольких икон. На киоте делалась памятная надпись имени усопшего и лет его жизни. Нередко присутствовало несколько ключевых фраз. Например: "Ангел вопияше Благодатней", а ниже "Христос Воскресе из мертвых..." Иногда неугасимые лампады устраивали возле распятий.

В Большой придворный собор Зимнего дворца, как свидетельствует его описание, попало немало святынь от частных лиц. Как и во времена Московской Руси, царский придворный храм продолжал оставаться местом, где собиралось наибольшее число христианских святынь. Дарение святыни царю, как и во времена допетровской Руси, имело цель благословить государя христианским благословением подданного, духовно укрепить "трон" царя. Сюда же передавали святыни, имеющие отношение к славе русского оружия. Например, на одном из таких дарений — напрестольном кресте с золотой дощечкой, украшенной вензелем императрицы Елизаветы Петровны, есть следующие надписи: "Благодарение Богу, давшему нам победу". И ниже: "Баталия при Франкфурте, что при Одере август 1 день 1759 года". А на оборотной стороне также надпись, указывающая, что крест по обету украсил полковой священник "в память победы над Прусской армией силою Креста под предводительством генерал-фельдмаршала графа Петра Семеновича Салтыкова и храбростью беспримерной российского войска". В полковые храмы также нередко от имени полка или офицеров приносились обетные пожертвования: иконы, кресты, богослужебная утварь. Например, в январе 1721 г. в храм Святой Троицы (ведомство Армии и Флота) офицеры Морского Галерного батальона внесли нужную сумму денег на устройство камчатого иконостаса. Или в другом случае в Свято-Введенский храм при Семеновском полку наличный состав полка пожертвовал в 1705 г. "по обещанию" образ Спаса Нерукотворного.

Военные трофеи (ключи от городов, флаги неприятелей) также хранились в полковых храмах. Этим подчеркивался не только политический, но и веро-защитный (через защиту границ православной империи) характер войн, которые вела Россия. Здесь же обязательно были золоченые доски с именами воинов (в основном офицеров), отличившихся в боях. Воинские награды рассматривались не только как свидетельства подвигов, но и как монаршие знаки признательности защитникам веры, Церкви. А.В. Суворов прежде награждения отличившихся генералов и офицеров просил полкового священника освятить ордена. Фельдмаршал сам вносил их в алтарь для освящения, а потом в храме вручал коленопреклоненным участникам награждения и благословлял их по-отечески.

И домашняя церковь в связи с этим также становится местом, где наряду с чисто церковными святынями появляются в этот век военные реликвии как религиозные святыни.

Немало в полковых храмах было и индивидуальных вкладов офицеров и военачальников. Князь А.В. Суворов-Рымникский не раз воздавал Богу хвалу такими приношениями. Так, в одном случае он пожертвовал в Свято-Троицкий Санкт-Петербургский храм образ Спасителя, и в последующее время эта святыня пользовалась почитанием у прихожан. Вдовы мужей-воинов, матери убитых сыновей часто жертвовали в такие храмы святые иконы и утварь.

Безусловно, что святыни были прежде всего важнейшим средством Бого-общения. Стремление жить благочестиво рождало желание устроить домашнюю церковь на "камне" истинном, святом. Как церковный престол устраивался на мощах святых, так и келейное место молитвы в своем доме дворяне старались освятить частицами святых мощей или другими духовными сокровищами.

ИКОНЫ РОДИТЕЛЬСКОГО БЛАГОСЛОВЕНИЯ

Традиция родительского благословения иконами сохранялась повсеместно. Рождался ребенок, и некоторые из дворян заказывали в меру его роста икону с образом того святого, в честь которого решили назвать дитя. Но чаще всего иконами одаривали в благословение на брак, на учебу, в благословение близким перед уходом в мир иной.

Брачных икон было, как правило, несколько: обязательно одна или несколько Богородичных, очень часто — образ Спасителя, несколько почитаемых в семье или роде святых Божиих. Главными среди родительских благословений считались два образа — один со стороны жениха, другой со стороны невесты. При помолвке, после молебна происходил обмен образами -родительское благословение невесты отдавалось до венчания жениху, а жениха — оставалось у невесты. Икону жениха шафер вез потом впереди свадебного поезда в церковь и из церкви. С нею же шафер входил в брачные покои впереди венчанных мужа и жены и оставлял ее здесь. С иконою невесты родители жениха встречали молодых на крыльце дома вместе с хлебом и солью. Но, кроме этих двух образов, как следует из источников, дети получали в благословение от родителей еще несколько икон. По всей вероятности, в числе прочих дарились те образа, к которым семья имела особое расположение. В 1746 г. капитан Д.Я. Чертов благословил дочь, выходящую замуж за В.Ф. Ермолова, образом: "Владимирской Богоматери, образом Рождества Христова, образом Знамения Пресвятой Богородицы, образом Пресвятой Богородицы Троеручицы, образом Живоначальной Троицы, образом Николая Чудотворца, образом прп. Тихона, образом Иоанна Воинственника, образом прп. Сергия Радонежского Чудотворца". М. Колычева на замужество была благословлена иконами: "Образом Всемилостивого Спаса, образом Пресвятой Богородицы Казанской, образом Пресвятой Богородицы Страстной, образом Пресвятой Богородицы Корсунской, образом Николая Чудотворца, образом Филиппа, митрополита Московского, образом блгв. царевича Димитрия и золотым крестом". Сибирский помещик Иван Андреев благословил дочь на замужество образом Абалацкой Богородицы в ризе, кованной из серебра с венцом. Как известно, в Тобольском крае особо почиталась эта чудотворная икона Божией Матери.

Иконой благословляли на жизненный путь, как, например, в следующем случае: "Три образа получил из дому дяди Василия Алексеевича, — писал в "Памятной книжке" в середине века поручик А.А. Благово, — которыми он меня благословил сам: Богородицы Казанской в окладе, Спаса Нерукотво-ренного, Святой Параскевы Пятницы в окладах".

К особо почитаемым святыням относились и обетные образа, иными словами — иконы, написанные на заказ после чудесного заступничества по слезным молитвам о помощи страждущего богомольца. И порой эта молитва выявляла действительную глубину веры. Тридцать пять лет (!) молился и взывал о помощи помещик Тульской губ. майор Андрей Яковлевич Михнеев, покуда его земли несправедливо занимал соседний помещик, получив их "по неправым купчим". Обетный образ Спасителя был написан после вынесения справедливого приговора в 1732 г. На нем в клеймах изображены те святые, в день памяти которых дело майора Михнеева проходило очередной этап, вплоть до высшего слушания в Сенате. Таких "молитвенных этапов" было шесть, а всего святых изображено тридцать девять. Икона эта — большого размера, в серебряной ризе. Внизу, на серебряной дощечке — надпись, которая гласит, что образ написан по обещанию, и далее подробно излагаются история тяжбы и ее итог. Таковой "отчет" перед Лицом Бога, конечно, — красноречивое свидетельство глубины веры у этих людей.

Благословляя сыновей на учебу в Петербург, А.А. Благово дал им в дорогу образ Николая Угодника — святого покровителя путников. Родители Александра Михайловича Тургенева благословили сына, уезжающего из Москвы в Санкт-Петербург на учебу, иконою Спасителя, а с собою передали семейную святыню — Крест Животворящий.

Идя на войну, молились, давали обеты перед иконой, брали с собой иконы-складни, и многие из этих образов потом становились родовыми реликвиями. Остановимся на нескольких случаях, которые сохранились в родовых анналах.

С.Ф. Волконский участвовал в Семилетней войне (1756—1763 гг.). Его жена Мария Дмитриевна после откровения во сне заказала написать небольшую икону, с одной стороны которой — образ Божией Матери "Живоносный Источник", с другой — Николая Чудотворца, и послала ее мужу. Вскоре после получения иконы был тяжелый бой, и неприятельская пуля, попав в грудь Волконскому, ударила в икону и не причинила ему вреда. Этот образ потом почитался в семье Волконских.

С благословением своего отца — складнем прошел благополучно все боевые опасности генерал-майор С.И. Мосолов. На складне были лики Казанской Богоматери, Иоанна Крестителя и Николая Чудотворца.

Родовой реликвией дворян Колычевых была чудотворная икона "Знамения" Божией Матери, называемая в семье "Заморская". Она появилась в семье так: в 1696 г. С.А. Колычев был послан для обучения военным наукам за границу. Возвращаясь в Россию через г. Вильну, увидел там на улице толпу евреев, "ругающихся над иконой Божией Матери и бьющих ее хлыстами... Когда разогнал толпу и поднял на руки икону, то стал свидетелем слезы, текущей из глаз Пресвятой Богородицы". Эта икона переходила потом по наследству к старшему в роду. Степан Степанович Колычев (1756 — 1810) брал чудотворный образ во все свои дальние поездки. И там, где останавливался, зажигал перед иконой лампаду. Другой наследственной реликвией Колычевых был нательный образ, который носил святитель Филипп (Колычев). Иконка была написана на железе и оправлена в серебро. Изображение со временем изгладилось и даже железо насквозь протерлось, но образок все так же переходил от одного представителя рода к другому.

И.К. Кирьяков в 15 лет сражался рядом с отцом в Полтавской битве. В семье сохранился позлащенный образ, который он носил тогда на груди. На одной стороне его был лик Пресвятой Богородицы, на другой — св. Иоанна Крестителя.

В семье дворян Жемчужниковых (Тверской губ.) чтился образ Тихвинской Божией Матери. Предание связывало с ним чудесное спасение из турецкого плена думного дьяка П. Жемчужникова (конец XVIIв.). Он был послан по государственным делам в Турцию, где был задержан и заключен в крепость. Там ему было явление Божией Матери, повелевшей взять Ее икону Тихвинскую и с ней идти к выходу. Незамеченным вышел П. Жемчужников из тюрьмы, скрылся, а потом и добрался до дома.

Родовой святыней дворянской семьи Петровых Симбирского уезда была икона Божией Матери "Нечаянная Радость". Последний ее владелец капитан Ф.В. Петров уже в середине XIXв. завещал ее местной сельской церкви во имя Архангела Михаила. Он прошел с этой иконой через все жизненные перипетии, никогда не расставался, брал ее во все походы. Икона прославилась чудотворениями, когда еще была у Петровых.

В другом случае генерал-адъютант К.И. Бистром в своем завещании оговаривал, чтобы ту икону Николая Угодника, которая была с ним во всех походах и однажды при чудесных обстоятельствах сохранилась у него, отдать после его смерти в Санкт-Петербургский Преображенский собор, где находилось немало свидетельств славы и благочестия русского воинства.

Известно, что некоторые дворянские роды считали того или иного святого небесным покровителем всего своего рода. Так, в роду дворян Мотовило-вых был особо почитаем Николай Угодник. Одному из далеких предков рода Мотовиловых князю Монтвиду-Монтвилу, участвовавшему в Куликовской битве, чудом удалось остаться в живых. Нательный образ Николая Угодника принял на себя удар татарского воина, и князь был спасен. В XVIIIв. Александру Ивановичу Мотовилову, отцу известного Николая Александровича (духовного сына и описателя чудес преподобного Серафима Саровского), было во сне видение святителя Николая. Святитель говорил о своем покровительстве роду Мотовиловых с давних пор.

Возможно, что иконы с тезоименитыми святыми также заказывались до или после чрезвычайных событий (война, несчастный случай, болезнь), и особенно такие, где изображался и сам заказчик. Так, князь Симеон Волконский имел икону с образом прав. Симеона Богоприимца, где внизу была изображена фигура самого князя с молитвенно воздетыми руками. При этом лик прав. Симеона обращен к сияющему в свете образу Спасителя. Нефеду Никитичу Кудрявцеву в подарок была поднесена икона, на которой были святые, тезоименитые ему самому, его отцу и деду.

Чудесное спасение от опасности небесным заступничеством через святыню в повседневной жизни или при чрезвычайных обстоятельствах также помнилось многими поколениями, и реликвия благоговейно почиталась. В семье помещиков Саратовской губ. Быковых хранился небольшой старинный металлический образочек Казанской Божией Матери. Глава семьи — Федор Абрамович не расставался с ним во все время военной службы. Когда пугачевщина докатилась до этих мест, Быковы не успели уехать. Крестьяне укрыли помещика, но Пугачев казнил двух его сыновей и хотел было за обличительные слова, брошенные ему в лицо помещицей, убить и ее. Не сдержал его и младенец, сидевший у нее на руках. Удар его ножа пришелся прямо в образок, который Н.И. Быкова надела незадолго до того. И конец ножа сломался, что вызвало ужас у Пугачева. Он "...оторопел и закрестился на висевшие в углу комнаты иконы, затем бросился в обоз, достал серебряный чайник, детский рожок и отдал эти вещи в ручонки грудной девочки. "Прости, Христа ради", — сказал он и поспешно... ушел из деревни". С того времени икона особо благоговейно почиталась, перед ней отправлялись молебны, горела неугасимая лампада. А выросшая дочь помещицы выстроила в своем имении, в д. Студенке "прекраснейшую часовню с небольшим иконостасом и бассейном (очевидно крещальней. — О.К.) внутри, в которой ежегодно, с особой торжественностью, служилась панихида по убиенным Пугачевым ея братьям". Перед смертью она отпустила на волю с землею крестьян родительской деревин.

Перед смертью хозяин дома благословлял домашних — жену и детей, а также иногда ближайших родственников иконами и другими святынями. Вместе с главными заветами, которые произносились в этот час, судьбы близких вручались заступничеству Бога, Божией Матери и святых. Иконы передавались родственникам и в знак поминания покойного в последующих молитвах его семьею.

В Духовном завещании знатный вельможа Василий Петрович Головин подробно расписал подобное благословение святынями: первым благословлялся духовный отец — "образом Одигитрии Пресвятой Богородицы в окладе серебряном"; затем старший сын Василий Васильевич — "образом Влахернской, да крестом Царя Константина". Сыну были переданы самые главные святыни дома. Третьей в завещании упоминалась жена: "Жену мою Марью Васильевну благословляю образом Смоленской Пресвятой Богородицы Одигитрии, что в спальне за слюдою... да ее ж благословляю крестом большим, что с мощами, который строил я грешный в 1700 г., да другим крестом, что в серебряном ковчеге за слюдою... И прошу, чтоб пред образом Богородициным Одигитрни, которым благословил жену, была неугасимая лампада неотменно по разлучении души моей грешной от тела. Также, что и в крестовой образ Владимирской Богородицы, что после меня покамест жена моя жива будет, чтоб лампада была". Тетка Анна Ивановна была благословлена "мощами в шкатулке", невестка Анна Венедиктовна — "мощами в досочке, обложенной серебром . В.П. Головин делает распоряжение часть мощей из этого мощевика, а именно — Сергия Чудотворца, отослать в имение, в с. Новоспасское (очевидно, в приходский храм). Последними в числе близких стоят в Духовной младшие сыновья — Петр и Иван. Василий Петрович благословил одного из них образом Владимирской Богородицы, другого -образами Спаса, Николая Чудотворца и другим образом Пресвятой Богородицы "окладныя".

К числу особых случаев появления святынь в домах дворян следует отнести обретение чудотворных икон, к которым принадлежали и покаяльные образа — те иконы, через которые у отступивших от веры произошло преображение души и раскаяние.

Некоторые из чудотворных образов становились известными всей России, другие же оставались семейными святынями.

Чудотворные иконы были или древней родовой святыней в доме или были обретены чудесным образом, по откровению. Как правило, эти святые иконы недолго пребывали в дворянских домах. Почитание иконы росло, число людей, желающих прийти в дом помолиться, прибывало, на что очень неодобрительно смотрели церковноначалие и церковная администрация. Это происходило главным образом по причине боязни ложных чудес и необходимости церковного контроля над подобного рода частными соборными молениями. Хозяину иконы предлагалось перенести образ в приходский храм. Но во всех известных нам случаях дворяне увозили чтимый образ в свое имение и там помещали в приходский храм. Отдельные из чудотворных икон (например, образ Калужской Божией Матери) становились почитаемыми во всей губернии или в крае.

Калужская (Калуженская) икона Богоматери была обретена в 1748 г. На чердаке помещичьего дома Василия Кондратьевича Хитрово дворовые девушки обнаружили старый свиток с неизвестным образом. И когда одна из них повела себя по отношению к нему дерзко и нечестиво, то внезапно "была поражена невидимою силою", упала без чувств и заболела (лишилась зрения и языка). Ее родителям во сне явилась Богородица и сказала, за что наказана их дочь и как можно ее исцелить. После родительской молитвы перед новоявленной иконой Богоматери и окропления девицы водой, собранной при обмывании лика на иконе, больная исцелилась. Имение Хитрово находилось в 7 верстах от Калуги. Село очень скоро сделалось местом паломничества богомольцев. В числе получивших исцеление после молитв перед этим образом была и тяжело больная дочь Василия Кондратьевича: "Во сне больной явилась икона Богоматери, от которой исходил голос, повелевавший ей молиться перед этою иконою для получения исцеления". Было сказано также, что эта икона будет благодатным покровом Калуге и краю.

Так как к иконе стало приходить все больше и больше народу, благочестивый помещик решил перенести образ в приходский храм Рождества Богородицы в с. Калужку. В XVIIIв. эта икона прославилась еще в 1771 г.: "Богоматерь через Свою Калужскую святую икону явила благодатную силу, спасшую целый город Калугу от моровой язвы".

В XIXв. почитание святого образа Калужской Божией Матери стало на Калужской земле еще более массовым. Икону постоянно по просьбе народа возили по епархии и на местах беспрерывно служили молебны. Как свидетельствовал один из тех, кто длительное время был со священником в этих поездках (середина и вторая половина XIXв.), ему приходилось отдыхать только два часа в сутки. Все остальное время шли заказные службы.

К особенно значительным событиям, связанным с этим святым образом, относится защита Калуги во время войны 1812 г. Тогда многие французы наяву видели высоко в воздухе образ Богородицы Калужской. Видела его и одна русская благочестивая крестьянка Параскева Алексеева. Святая икона была в окружении Небесных Сил. Александр Iповелел праздновать память иконы 12 октября и совершать крестный ход.

Вообще род Хитрово дал многих представителей, известных своими высокими нравственными достоинствами и христианским служением Церкви и Отечеству. Хитрово, кроме того, были тесно связаны с Калужской землей. В Свято-Троицком Перемышльском Лютиковом монастыре (Калужский край) находился их родовой склеп. Члены этой фамилии постоянно помогали монастырю, в том числе и в XVIIIв. Здесь же был "вечный" синодик рода, где среди остальных имен перечислялись 59 схимников, 62 схимницы, 16 монахов и 5 монахинь.

Другая явленная икона Богоматери — Шестоковская (Шестковская) — стала известна с середины XVIIIстолетия. В Москве, в доме секунд-майора Н.Д. Скрипицина произошло чудесное ее обретение. Потом она была перенесена в имение этого дворянина, в с. Шелтомеж Кашинского уезда, где была помещена в церкви Воскресения Христова, в приделе ее имени, в женской Шестоковской общине.

Почитаемая с начала XIXв. в Санкт-Петербурге икона Божией Матери Корсунская была передана в Исаакиевский кафедральный собор только в конце XIXв. Образ был написан в начале века по просьбе обер-егермейстера Императорского Двора Дмитрия Львовича Нарышкина (из рода царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной) и по благословению митрополита Санкт-Петербургского Серафима. Д.Л. Нарышкин видел во сне образ Богоматери, который его так поразил, что он неотступно стал искать его в городских храмах. И в домовой церкви митрополита Серафима, в Александро-Невской лавре он после долгих поисков увидел икону Корсунской Божией Матери (образ, написанный в 1784 г.) и сразу узнал в ней виденную во сне. Лучшим иконописцем в лавре была снята копия, и икона стала святыней в доме Нарышкиных. На хозяина и на всех, кто перед ней молился, она производила сильное впечатление благодатной одухотворенностью лика Богородицы. Перед святыней много молились, сначала Д.Л. Нарышкин, потом те, к кому она перешла: графиня Е.Д. Эртцель, затем А.А. Алексеева. У последней в доме около получаса на коленях с умилением молился перед Корсунской Богородицей св. Иоанн Кронштадтский. А когда святой образ передали в Иса-акиевский собор, то перед нею соборно молились в дни смертельной болезни Александра III.

Чудотворный образ, особенно если на поклон к нему шли многие богомольцы, владелец его, как уже отмечалось, через некоторое время передавал в храм или монастырь. Консистория настороженно относилась к массовым поклонениям святыням в частных домах. Даже если выяснялось, что почитаемую святую икону передать в приходской храм было невозможно, церковные власти все же вносили свои ограничительные меры почитания ее, как было, например, в случае с чудотворным образом Спаса Нерукотворного на Остоженке (в Барыковской богадельне). Икона была написана на неоштукатуренной стене дома. По преданию, это произошло в первой четверти XVIIIв. "по особому видению новокрещеному малолетнему турку", который углем написал образ Спаса. Хозяин дома дворянин Лукин несколько раз закрашивал образ, но тот появлялся вновь. Так убедились в его чудодейственности. Известность и почитание его росли. В 1764 г. хозяева продали дом надворному советнику полковнику В.П. Дурново. Его жена Екатерина Александровна выказала особую привязанность к чтимому образу и вскоре после приобретения дома подала прошение об устроении домовой церкви на месте существования иконы. Дом посещали богомольцы и до устроения храма. А после того, как появилась возможность с появлением ружного священника постоянно служить литургию, молебны (с водоосвящением), панихиды, людей стало приходить еще больше. Но при жизни семьи Дурново запретов на посещение их храма еще не налагалось. После 1782 г., когда дом перешел к новой хозяйке — Малиновской, порядок приема богомольцев несколько изменился. Она стала практиковать свечную продажу и "денежный сбор в кошелек". Консистория несколько раз запрещала проведение "кошелькового сбора", а также собраний "сторонних", т.е. богомольцев, приходивших на поклон к чудотворному образу.

Судьба иконы Спаса и домовой церкви в XIXв. была такова. В 1812 г. дом горел, но образ на стене уцелел и храм был восстановлен. В середине века дом купил надворный советник Ш.Ш. Барыков. К этому времени церкви в покоях не существовало, но образ на стене оставался цел. Новый хозяин отдал дом под богадельню (Попечительство о бедных в Москве), и уже при богадельне вновь восстановили храм, освящать который приехал митрополит Московский Филарет.

Образ Богоматери "Утоли моя печали" до 1784 г. был заветною домашнею святынею в московском доме сенатора графа Н.Б. Самойлова. Пребывание святыни здесь ознаменовалось многими чудотворениями: помощью страждущим, чудесными исцелениями. Графу Самойлову от Консистории было предложено отдать святую икону в приходский храм. Но он поступил по-другому. Его имение находилось на Брянщине, возле Свято-Никольского Одрина монастыря. Обитель "изнемогала под тяжестью печали". Начав было в первой четверти века возрождаться стараниями назначенного именным указом Петра Iстарца Варнавы, она в 1720 г. была разорена разбойниками. Граф Н.Б. Самойлов повез туда святую икону с желанием помочь Одрину монастырю. Он пригласил также приехать туда своего родственника — монаха строгой жизни Анастасия (Потемкина), до поры тайно подвизавшегося в Тисманском монастыре в Молдавии, настоятелем которого был ученик прп. Паисия Величковского Феодосии (Маслов)⁹¹. На свои средства граф устроил при монастырском Николаевском соборе теплый придел в честь иконы "Утоли моя печали" и пожертвовал туда святую икону Богоматери. Под покровом Пречистой Богородицы жизнь обители начала опять оживать.

В XIXв. здесь пребывали уже опытные старцы и монастырь пользовался доброй славой. Празднование этому чудотворному образу совершалось два раза в год: 25 января и 9 октября (по ст.ст.). В оба эти дня в Одрине монастыре Орловской губ. бывало много народу. Любопытно отметить, что в середине XIXв. монастырь с благодарностью вернул Москве тот долг, который имел, когда святыня "Утоли моя печали" была передана ему графом Самойловым. Архимандрит Серапион в 1843 г. отправил в Москву список с чудотворного образа "Споручница грешных", и икона прославилась многими дивными чудотворениями в храме святителя Николая Чудотворца в Хамовниках.

Боголюбская икона Богородицы из с. Зимарова Рязанской губ. также поначалу находилась в московском доме помещика Василия Абрамовича Лопухина. Здесь в 1771 г. больные получали исцеление от моровой язвы. После смерти Лопухина по его завещанию икона была отправлена на родину помещика, в с. Зимарово. В настоящее время эта святая икона продолжает находиться в том же самом приходском храме с. Зимарово. И, как свидетельствует теперешний настоятель, до сих пор от нее происходят чудотворения.

К числу святынь Рязанского края относилась также чудотворная икона образа "Знамение" Пресвятой Богородицы, находившаяся до поры в семье помещика майора И.В. Чернышева. Со временем она была отдана помещиком в храм, который он построил в селе на свои средства (1793 г.).

В Иверский храм с. Архангельского Рязанской губ. князем Долгоруким были принесены икона свт. Николая Чудотворца, резная, в рост человека, и икона Божией Матери Иверская, почитаемая в округе.

По горячим и усердным молитвам обрела свою чудотворную икону одна знатная богомолица — дворянка из Москвы. В короткий срок она внезапно потеряла мужа, сына и имение. Муж по клеветническому доносу (середина XVIII в.) был сослан, имение отобрано, а сын в тот же период на войне попал в плен. Она много молилась о своих близких и однажды во сне услышала голос, который повелевал ей идти к храму Святой Троицы на Грязях и там помолиться пред иконой над папертью. Эту икону — образ Богородицы "Святое семейство" привез в Россию в начале века один русский иконописец, сделав копию с итальянской картины или иконы (?). Икону тогда и поместили над входом в храм. Вскоре после усердных молитв перед надвратным образом несчастная женщина получила три радостных известия: о прощении мужа, возращении имения и освобождении сына из плена. С тех пор этот образ Богородицы получил в народе название "Трех радостей" и усердно чтился многими богомольцами.

Многим дворянам Москвы и Санкт-Петербурга было известно откровение, которое имела после молитв возле образа Ахтырской Богородицы (обретена в 1739 г.) одна из петербургских паломниц — баронесса Е. Вейдель в 1748 г. Во сне ей суждено было увидеть Пречистую Богородицу, которая сказала: "Напрасно просишь ты об исцелении. Тебя ждет смерть. Поспеши раздать по церквам и нуждающимся все твое имение. Это полезно будет для твоей души... Не заботься о детях. Я буду всегдашнею их Покровительницею. А ты готовься к смерти, так как умрешь через три дня, и раздавай свое имущество по церквам и нищим, чтобы они молились о тебе". В указанный срок баронесса действительно скончалась, а сирот определила ко Двору сама императрица Екатерина II. Когда они выросли, их выдали замуж: одну за графа Панина, другую за графа Чернышева. Обе они не оставляли вниманием и заботой Ахтырскую обитель".

Помещик Калитинский, владелец местечка Тыврова Винницкого уезда Подольской епархии, в 1739 г. приобрел себе в дом список с чудотворного образа Ченстоховской Божией Матери и через год стал свидетелем великого чуда — икона засияла необычным светом. Этот свет потом видели и другие. Портной еврей, побывавший в доме помещика, чрезвычайно поразился этим явлением и в скором времени крестился. Помещик перенес икону из своего дома в местную церковь Воскресения Христова, где ее поставили в алтаре на горнее место. Об этой иконе народом составлялись духовные песни, которые пели богомольцы.

Чудесные знамения возле другого чудотворного образа — Балыкинской иконы Божией Матери произошли во время русско-шведской войны в первой четверти XVIIIв. В доме подполковника Т. Дульского, в Стародубском уезде "заплакала" икона Божией Матери. Пораженный хозяин дал обет отнести ее в храм. Потом ему было явление Божией Матери и был наказ, чтобы он не забывал своего обещания. 4 августа 1711 г. подполковник отдал чудотворную икону в церковь с. Балыкино, в храм Святителя Николая. Ныне чтимый список сохранился в г. Орле, в Свято-Введенском женском монастыре. Икона была написана на холсте, наклеенном на доску. В 1770 г. одним из почитателей (Василием Юркевичем) была сделана на нее среброзлащеная риза, а в 1811 г. риза переделана на средства графа А.И. Безбородко.

Небесные знамения через чудотворные иконы, как следует из контекста всех перечисленных повествований, давались для укрепления веры по молитвам живущих или уже усопших благочестивых предков. Святыни, наделенные особой благодатной силой, пробуждали в человеке и стремление к высокой молитве и открывали в нем дар покаяния. Этому также немало свидетельств.

Общеизвестно, что многие русские дворяне в XVIII в. увлеклись философскими учениями, отвергающими бытие Бога, или же теософскими мистическими школами, масонскими орденами, да и просто большими страстями своего бурного времени. Какая-то часть дворян потом вернулась к заветам предков — к православной вере. По молитвам ли близких, по неисповедимому Промыслу Божию некоторые из них обретали покаяние перед святынями, которые они раньше попирали своим кощунственным пренебрежением и высмеиванием.

Графиня А.Д. Блудова привела в своих "Воспоминаниях" рассказ о прадеде Николае Петровиче Щербатове. Он служил при Петре I и "вполне увлекался духом времени или, лучше сказать, духом своего полу-военного, полу-придворного кружка..., уносясь в открытую пучину вольнодумства, почти до отрицания Всемогущего Бога". После смерти Петра ушел в отставку, но по клеветническому доносу был взят под стражу и попал в тюрьму. Ждал приговора. В это время вся семья графа, и особенно жена Анна Васильевна, горячо молились дома о спасении его. В одну из ночей, как потом рассказал князь, ему было чудесным образом указано молиться перед иконой Казанской Божией Матери. Князь после долгих раздумий попросил принести ему в камеру из коридора тюрьмы указанную в явлении икону. Знаменательно описание постепенной перемены духовного состояния князя Щербатого после молитв перед образом Божией Матери. Ему стали вспоминаться детские годы, праздники, молитвы с родителями. Покаяние глубокое и искреннее начало проникать в сердце. А вскоре пали и внешние преграды — он был освобожден из-под стражи. Икона же, перед которой молился князь в своем заточении, стала заветной семейной реликвией. На нее был сделан золотой оклад. Сам же князь до конца жизни уже не оставлял усердной молитвы и веры.

Другой дворянин — С.И. Тимирязев, также будучи уже в преклонных летах, "неожиданно" из вольнодумца-вольтерьянца сделался глубоко набожным православным христианином. Обращение к вере произошло во время тяжелой болезни, когда во сне ему был указан образ Иверской Богоматери, через который он может получить исцеление. Тогда же С.И. Тимирязев дал обет приобрести виденную во сне икону, если исцелится от болезни. С выздоровлением и приобретением иконы изменилась вся жизнь недавнего вольнодумца. Он стал много молиться, выдерживал строгий пост и умер в покаянных чувствах. Образ же Иверской Божией Матери — копию с чудотворной иконы из Иверской часовни у Воскресенских ворот семья хранила как великую святыню.

Дворяне нередко вразумлялись чудесами, после которых наступало просветление духовных чувств. Те, кого касалась Божия благодать, потом клятвенно запечатлевали свои рассказы в тех обителях, где это с ними произошло, оставляя тому письменные свидетельства. Например, подобную запись оставил в стенах Почаевской лавры в 1711 г. Владислав Кременецкий. Он был вразумлен за хульные мысли о мощах. Также в Киево-Печерской лавре полковник, пожелавший пошутить над мощами прп. Онуфрия, был остановлен чудесным образом. После чего он месяц пролежал в постели, потом говел и причастился, "...и вот с тех пор, — как сам он писал, — благодарение Богу! боюсь и думать о безверии и кощунстве".

Иногда одного толчка в сердце человека было достаточно, чтобы он духовно проснулся и усовестился. Так, например, ктитор приходского храма с. Устья дворянин Никифор Поплонский решил вместе с протоиереем храма забрать в свой храм из рядом находящейся бедной Ордынской пустыни (Смоленская епархия) чтимый образ Владимирской Божией Матери. Из благочестивых как будто побуждений. Но внезапно и тот и другой серьезно заболели. И сразу восприняли с ними случившееся как проявление воли Божией. Как только приняли решение возвратить образ и помочь устроению обители, так сразу почувствовали, что покаяние их принято. Помещик Поплонский сделался щедрым благотворителем обители. Подарил в 1720 г. в вечное владение лесные дачи и пахотную и сенокосную землю. Пожертвовал средства и на строительство каменного храма и келий. И в обитель потянулись богомольцы, услышавшие об этом случае. Сюда же, как передает летопись Ордынской пустыни, была принесена по обету господином Симеоном Степановичем Жуковым чтимая икона свт. Димитрия Ростовского, написанная по заказу этого дворянина торопецким живописцем Гаврилом Дерябиным в 1762 г.

Похожая история произошла в с. Парском Костромской губ., принадлежавшем голицынскому роду. Там, в местном храме Усекновения главы св. Предтечи и Крестителя Господня Иоанна находилась местночтимая чудотворная икона св. Иоанна Предтечи. Икона чтилась и владельцами села и всей округой. Один из князей Голицыных сделал попытку забрать образ в Москву, в свой домовый храм, но так случилось, что крыша его жилого дома в отсутствие людей обрушилась, икона же не пострадала. Князь воспринял случившееся как гнев Божий и потому поспешил вернуть икону обратно "с великою славою".

ИКОНА В ДОМЕ

Почитаемые и чудотворные образа безусловно выделяли из числа прочих икон, но при этом и к остальным относились так же, как к святыням. За новыми иконами обращались в иконную лавку и там, не торгуясь, но отдавая столько, сколько просит продавец, как бы "выменивали" икону. Могли заказать писать икону и отдельному мастеру-иконописцу, что стоило совсем недорого по тем временам. Иконописец А.В. Ступин (из дворян) передает, что ему от таких индивидуальных заказов на жизнь не хватало и потому он был рад, когда мать присылала "медную гривну (20 коп.) в помощь". А.А. Благово в записной книжке отметил, что за три образа Спасителевых "промену дано 60 алтын".

При домах столичной знати нередко жили мастера иконописцы, иногда устраивались целые мастерские. Живописец мог жить или при господском доме, или своим двором.

Правительство и церковь в течение всего XVIIIв. пытались контролировать качество написания икон. При Петре I было издано по этому поводу несколько строгих законов — 13 февраля и 12 апреля 1707 г., 1722 г. (ПСЗ. Т. VI, № 4079). Для надзора за иконописцами была учреждена специальная "Палата изографов" во главе с Иваном Петровичем Зарудным. Ему была дана инструкция из 20 пунктов, на которую в течение долгого времени и ориентировались те, кто контролировал качество написания икон. По причине некачественного изображения было запрещено литье медных и оловянных икон.

Но, кроме этого, царь заботился о создании новых иконописных мастерских, где бы подготавливались опытные изографы и шло написание икон.

В д. Борисовке Б.П. Шереметева царь основал школу живописи, в которой занимались сначала монахини, а затем и жители этого села. В конце XVIIIв. более 200 монахинь занимались здесь иконописью, и работы их знали и покупали на Юге России. И это был не единовременный шаг. Подобная забота, вероятно, распространялась не на один монастырь в Борисовке. Так, Петр Iвелел прислать в Хотьковский монастырь мастериц для обучения инокинь прядильному делу, ткачеству и шитью золотыми нитями. Здесь, как и в Борисовке, возрожденная традиция не прерывалась вплоть до советского времени.

И после Петра Iправительство следило, чтобы в продаже были только качественно написанные иконы. Выходили указы подобно тому, который вышел 7 сентября 1744 г. Запрещалось печатать и продавать неискусно выполненные образы Спасителя, Богородицы, святых. Такие указы были еще от 17 октября 1744 г. (ПСЗ.Т. XII, № 9052) и от 12 февраля 1759 г. - о надзоре над иконописцами. В начале 1760-х годов вышло несколько запретительных указов, в том числе об отобрании неискусно выполненных бумажных икон святителя Димитрия Ростовского с чудесами.

В 1762 г. по предложению синодального обер-прокурора князя Козловского для надзора за иконописцами определен некто живописный мастер Алексей Антропов, состоящий в чине подпоручика, Жалованье ему положено 600 руб. в год. Он должен был готовить учеников.

Иконы могли помещаться в специальной комнате, которая являлась одновременно и подвижным антиминсом домовой церкви. Здесь могли быть и портреты близких, умерших родственников, царские портреты и вместе с ними изображения подвижников благочестия.

Количество икон в домах столичной знати значительно уменьшилось в XVIII в. по сравнению с веком предыдущим. Сам царь Петр I подавал тому пример. Конечно, подобное отношение к иконе не было со стороны царя иконоборчеством или протестантским пуританством. Это скорее была реакция на то, что в некоторых случаях за внешним благочестием не стояло внутреннее. К тому же, занимаясь устроением светских форм общежития для высшего сословия, необходимых для успешной реализации реформ, Петр Iпонимал, что старый порядок вещей механически не сольется с новым.

Однако в доме князя А.Д. Меньшикова (к моменту его ссылки) иконы находились в каждой комнате. В доме на Чистопрудной, в верхней палате: "В "передней" образ чудотворца Сергия. В "крестовой" иконостас резной, столбы и дорожники и ширендели золочены, в нем десять образов. Наверху Распятие, по обе стороны четыре образа, под иконостасом налой книжной (очевидно, здесь была домовая церковь. — О.К.)... В "комнате" образ Воскресения Христова, оклад и венцы золотые чеканного дела, на шесть запон алмазных, на полях низан жемчугом. Образ Сергия чудотворца, оклад серебряный, чеканного дела, золочен. Персоны Царского Величества за стеклом рамы. В спальне — образ Саввы Сторожевского чудотворца оклад серебряный золочен. В задних палатах образ Распятия Христова на полотне, в рамах образ Спасителев писан на полотне и в рамах".

Судя по описям вещей у А.П. Волынцева или обер-гофмаршала и кавалера Д.А. Шепелева, к середине XVIIIв. для домов столичной знати еще было характерно большое количество икон. У последнего в покоях находились двенадцать образов, в основном Спасителя и Богородицы, часть их — без окладов; кроме того, два портрета — Петра I и Елизаветы Петровны. У А.П. Волынцева среди дорогих писанных, в золотых и серебряных окладах образов есть и бумажные иконочки: Девяти мучеников за 3 копейки, Успения святой Анны за 50 копеек. Имелась и такая святыня, как "Крест благословляющий" серебряный, вызолоченный, в деревянном киоте.

Во второй половине XVIII в. в домах петербургской знати икон было уже гораздо меньше. В доме А.Г. Разумовского (80-е годы XVIIIв.) была "Молельня с семейными образами, мраморным бюстом Спасителя работы знаменитого итальянского скульптора с неугасающими лампадами и портретом покойного графа". У княгини Е.Р. Дашковой в столовой комнате "Бог" был блистательно освещен в своем углу; серебряный образ св. Екатерины — также с лампадами. Перед сном в этом доме иконы специально окуривались ладаном.

В сельских помещичьих домах, конечно, больше сохранялись прежние, традиционные порядки. В каждой жилой комнате непременно висело несколько иконок, перед чтимым образом зажигалась лампадка. В простом деревенском помещичьем доме Аксаковых перед образами во всякое время горела лампадочка. В деревенском доме образованного помещика из-под Тобольска (конец XVIII в.) Ивана Андреева, судя по его описанию, образов было немного: Богоматерь Иверская в серебряной ризе, в резном киоте, Распятие, Николай Чудотворец — бумажная литография. В доме также имелись две картины, написанные маслом на "Божественные темы". В городском доме в Тобольске И. Андреев имел большее число икон: образ Богородицы Абалацкой в окладе, шесть не названных мемуаристом образов в серебряных ризах, частью в резных киотах, два образа Спасителя: один образ алебастровый, в резном киоте, другой на холсте, в передней; из Богородичных — образа Знамения и Благовещения.

Иконы нередко помещались в киоты с дверцами, которые после моления запирались. Но в деревенском доме помещика была и особая "передняя" — комната специально для молебнов. Как описал А.Т. Болотов, "это была холодная комната, и все украшение ее состояло в образах простых и в киотах, которыми были наполнены весь передний угол и целая стена. Здесь "царствовала темнота" и никто никогда не жил, а наполнялась она народом один раз в год в святую неделю, когда с образами приходили к ней и служили молебен". Однако самому Андрею Тимофеевичу, юному тогда, но познакомившемуся уже со столичными порядками, такое разделение кажется странным, и он прерывает традицию: убирает иконы из передней и размещает их в "жилой" комнате. "Повесил образ Сосца Богородицы ("Млекопитательницы". — О.К) и другие образа из матушкиных хоромцев, прежние же полки и угольники сломал".

Перед иконой молились в бедах и болезнях, а также в трудных жизненных ситуациях. "Я молился на монастырских вратах образу Спасителеву со слезами много раз, — писал о себе А.В. Ступин, — дабы открыл мне надежный путь к моему счастию". Молились и на домашних молебнах, когда почитаемую икону "поднимали" из храма или монастыря и привозили в дом страждущего.

Какое-то время в первой четверти XVIII в. существовал запрет на проведение крестных ходов из церкви или монастыря в дома прихожан. Петр I в 1722 г. запретил их проведение, мотивируя свои действия тем, что у него нет иной возможности предотвратить неблагочиния, часто сопровождающие подобные крестные шествия. Закон о запрете крестных ходов в дома прихожан был отменен в 1744 г. Елизаветой Петровной. Была попытка при Екатерине IIопять вернуться к запрету на крестные ходы. Инициаторами выступили епархиальные архиереи в наказах Законодательному собранию в 1767 г. В одном наказе отмечалось: "Чтоб в Москве и в городех из монастырей и из приходских церквей ни с какими образами к жителям в домы ходить и для сбору денег и прочаго с образами и местными свечами бродить допускано не было". Но правительство не поддержало эти предложения.

Жизнь брала свое. Жившие по вере даже из среды высшей столичной аристократии продолжали совершать домашние молебны, "поднимали" к себе домой прославленные образа, молились и прикладывались к ним. По благочестивому обычаю, под иконой, которую "поднимали", следовало пройти после прикладывания к ней. А.М. Тургенев отметил этот факт в своих воспоминаниях: "К супруге сенатора П.В. Лопухина возили со всех сторон чудотворные иконы, Иверскую, Всех скорбящих, Утоление печали, Взыскание погибших... служили напутственные молебны, святили воду, окропляли Анну Петровну и заставляли ее ложиться на пол и через нее переносили святые иконы..." Почитание этой иконы входило в церемониал прибытия в Кремль русских императоров. "Со времен Павла I... все императоры считали своим долгом совершать вход в Кремль через Воскресенские ворота".

Просвещенные верой дворяне, помещики и горожане, безусловно, осознавали свою ответственность как людей, имеющих власть, и перед Богом, и перед народом. Крестные ходы с местночтимыми образами из церквей в дома дворян и были одною из возможностей благодатного укрепления места своего дома. В храмовый праздник, как описал граф Д.Н. Толстой, из приходской церкви крестным ходом несли в дом его отца местночтимый образ и затем там служили всенощную. На другой день крестным ходом икону возвращали обратно.

Запретами на крестные ходы народ и некоторые дворяне не были довольны. Не случайно, например, гвардейский офицер А.А. Благово в своей дневниковой "Памятной книжке...", когда перечисляет известные события русской истории (он пишет ее в 1750 г.), несколько раз останавливается и на запрете Петра I на проведение крестных ходов. Тут же он добавляет, что в 1732 г. (в 1744 г. по законам. — О.К.) крестные ходы были возобновлены, хотя и оставляет свои слова без комментария.

Крестные ходы любили за соборную молитву, за высокие и незабываемые минуты молитвенного единения всех: богатых и бедных, помещика и крестьян. А.Т. Болотов приводит в своих записках один из подобных примеров. В 1770-е годы в округе свирепствовала чума и его деревня Дворяниново решила "поднять образа" и сугубо помолиться Богу об избавлении. "Происшествие было трогательное и чувствительное. Возле пруда был отслужен молебен, освящена вода... по водосвятии приносили с коленопреклонением наитеплейшие моления наши ко Всевышнему, и я не думаю, чтоб когда-нибудь маливались мы с таким искренним усердием, как в тогдашнее время". После молебна помещик угощал всех у себя обедом, а потом все провожали святые образа из деревни.

Подобные чувства испытал и петербургский сановник граф Е.Ф. Комаровский во время крестного хода из Курска в Курский Коренной монастырь с чудотворным образом Божией Матери Курской. Крестный ход двигался тридцать верст. Впереди верхом ехал курский гражданский губернатор. "Мне никогда не случалось, — писал Е.Ш. Комаровский, — видеть такого множества народа, вместе соединившегося из разных стран России, как при перенесении сей чудотворной иконы. Вокруг нее несут несколько превеликих фонарей на длинных палках; всякому хочется хотя дотронуться, если не удастся быть в числе несущих, до сих палок. Сия приверженность народа к священной сей процессии и теплая вера его к чудотворной иконе может почтена быть совершенным торжеством нашей религии".

Как писал в своих записках другой автор — казанский дворянин Ф.П. Печерин (ум. в 1816 г.), многие дворяне г. Казани также принимали участие в крестном ходе с Смоленской Седмиозерской иконой Божией Матери. Святой образ на месяц ходом приносили в Казань из Седмиезер-ной мужской пустыни (в 18 верстах от города), а потом также крестным ходом несли в пустынь. Автор записок подчеркивает, что основная масса богомольцев из дворян доходит пешком до Кизического монастыря, что в 3 верстах от Казани, и отсюда, сев в экипажи, разъезжается по домам. Крестный ход же следует через некоторое время дальше. Слава Смоленской Семиозерской иконы Божией Матери была велика в Казанском крае, поэтому образ почитался не только православными. 24 января 1804 г., как свидетельствует летопись монастыря, в обитель за помощью прибыл комендант Казани генерал-майор Стефан Николаевич Кастеллий (протестант по вероисповеданию). Он с трудом передвигался с помощью нескольких помощников, так как уже длительное время болел ногами. Болящий молился за вечернею, потом приложился к чудотворному образу. На ночь ему помазали ноги елеем из лампады, денно и нощно горящей перед иконой, а утром он выслушал утреню, Божественную литургию, акафист и домой возвратился уже отчасти выздоровевшим. А через несколько дней его долгая болезнь совершенно прошла.

Памятными для многих дворян, как следует из воспоминаний, остались "хожения" с образами в дом к ним народа "превеликой толпой" и священника с причтом в дни Светлой седмицы. И тогда крестьяне "в господских домах долго и по целому дню пребывали..." Хозяева называли их "годичные гости". В эти дни "достопочтенная семья Ивана Петровича Архарова" угощала за своими домашними столами дворовых. Таков был обычай: в день разговения за стол сажали сначала прислугу и господа сами разносили крестьянам угощения. И этот шаг не был исключительным, напоминающим римский праздник для рабов. Подобное желание вытекало из христианского смирения хозяев дома и их милосердного отношения к своим крепостным.

За глубокой молитвой русский человек традиционно ехал в монастырь, на богомолье. Там в глубоком молитвенном покое, среди монастырской братии, перед мощами великих русских святых особенно высвечивался подлинный смысл жизни православного христианина — "стяжание Духа Святаго", по слову преподобного Серафима Саровского.

После личного посещения святых мест или подарка от кого-либо из знакомых, ездивших на богомолье, в благочестивом дворянском доме появлялись и новые святыни — паломнические. Они, как правило, не были дорогими по цене, но драгоценными по принадлежности к почитаемому святому и его обители. Крестики, образки, кольца, ладанки, камешки, маслице — вот те реликвии, которые сохраняли в спальной комнате или же носили в ладанке на шее. У Серафимы Никифоровны Селивановой (первая четверть XIXв.) такие паломнические святыни были собраны в две коробочки и мешочек. Одна коробочка была с воронежскими реликвиями, от святителя Митрофания Воронежского.

Обычным и самым распространенным местом богомолий (в особенности москвичей) была Троице-Сергиева лавра. На поклон к преподобному Сергию ехали, непременно заезжая в Хотьков монастырь для поклонения могилкам его родителей — схимников Кирилла и Марии. К концу XIXв. в Троицкое богомолье стали включать и Вифанию — обитель, выстроенную митрополитом Платоном (Левшиным), место его постоянного пребывания. Ехали на благолепную службу и на проповеди прославленного искусным словом пастыря.

Добирались до Троице-Сергиевой лавры (в 1744 г. монастырь стал лаврой) или экипажем, или, что тоже нередко, пешком. Пешие богомольные "хожения" предпринимали к мощам преподобного и русские императрицы — Анна Иоанновна, Елизавета Петровна. О Екатерине IIв отношении лавры таких сведений нет, но она иногда предпринимала пешие обетные богомолья. Так, в дни болезни цесаревича Павла императрица дала обещание сходить пешком в Санкт-Петербургскую церковь во имя образа Божией Матери "Всех Скорбящих Радость" на поклон чудотворной иконе. А кроме того, были поездки в монастыри Ростова, Киева и других мест. В том городе, куда императрица приезжала, она в первую очередь шла в храм и молилась.

При Елизавете Петровне произошли два важных события, имеющие отношение к обители преподобного Сергия: монастырю был дан статус лавры, мощи преподобного были переложены в новую раку. На церемонии перенесения мощей присутствовало много богомольцев, в том числе, как писал в отчете архимандрит Амвросий, "многие господа". Из официальных лиц были отмечены помощник Ее Императорского Величества граф С.А. Салтыков, генерал-кавалер М.Я. Волков, тайный советник, губернатор Инзы Б.Г. Юсупов, генерал-майор Н.П. Салтыков, действительный статский советник И.В. Одоевский.

После причисления святителя Димитрия Ростовского к лику святых (1757 г.) и торжественного перенесения мощей (1763 г.) в серебряную раку при участии императрицы Екатерины IIРостов стал особенно активно посещаться богомольцами всех сословий. Ярославль и Ростов и до того были любимы паломниками. Но с обретением мощей святителя Димитрия Ростовского слава о многочисленных исцелениях, которые совершались здесь, распространилась по всей России. В числе приезжающих было немало дворян. Из 150 богомольцев, получивших исцеление у гроба свт. Димитрия (журнал велся с 1759 по 1763 г.), 51 человек были дворянами. И они клятвенно и при свидетелях исцеления огласили факты чудесной помощи по молитвам к святителю.

Маршрут московских богомольцев во второй половине XVIIIв. был чаще всего таков: Хотьковский женский монастырь—Троице-Сергиева лавра—Ростов.

По-разному совершали свои паломнические путешествия дворяне-богомольцы. Если поездка предпринималась для сугубой молитвы и сопровождалась подготовкой, постом и желанием причаститься, то "трудники на Божьей стезе" ехали не на поклон к мощам, а к своему духовному отцу, в один из монастырей строгой жизни. В этом случае старались не отвлекаться на что-либо другое — зрелищное. К поездкам по святым местам и к святым мощам угодников Божиих серьезно готовились, исповедовались, причащались. Так, отставной генерал-майор Сергей Иванович Мосолов во время тяжкой болезни, готовясь к смерти, исповедовался и на исповеди дал обет: если выздоровеет, то пешком сходит к мощам св. Сергия поклониться ему. Причастившись он в скором времени пошел на поправку. После выздоровления поспешил исполнить обет, добрался до лавры, а утром четвертого дня отстоял литургию, заказал преподобному благодарственный молебен, приложился к мощам, на два часа заехал к митрополиту Платону в Вифанию, после чего вернулся домой.

В паломнической поездке, которую описала Е.П. Янькова (начало XIX в.), ею были отмечены следующие детали: прежде всего желание осмотреть Вифанию, видеть полное архиерейское богослужение, послушать проповедь митрополита Платона, помолиться преподобному Сергию, отслужить ему молебен, приложиться к мощам. Для поездки выбрали время Успенского поста, канун Преображения Господня. В Хотьков монастырь не заезжали. Часто ездили на богомолье к святым мощам и родители мужа Е.П. Яньковой.

В своей богомольной поездке княгиня Е.Р. Дашкова (она выехала из подмосковного имения) посетила лавру и Ростов. Свт. Димитрия княгиня называла покровителем рода Воронцовых, опираясь, очевидно, на тот факт, что Воронцов Семен и Воронцов Илларион были воеводами в Ростове во времена свт. Димитрия и поддерживали теплые отношения с прославленным архиереем. Княгиня молилась возле святынь, но не забывала в своем паломничестве осматривать и светские достопримечательности окружающих мест.

Московский житель, студент С.П. Жихарев — сын помещика Воронежской губ., вырвался на три дня, как он с жаром писал в записной книжке, из театральной, салонной, чиновничьей Москвы, чтобы "опорожнить полноту сердца" молитвой, воскресить то время, что проводил здесь прежде на богомолье со своей родительницей. "У Троицы насмотрелся, наслушался и намолился вдоволь... на сердце легко", — писал он. Приехал С.П. Жихарев в лавру в пятницу (наняв московского извозчика на три дня), "начал с молебна, прикладывался к раке угодника, удостоился прикоснуться губами к деревянному гробу его". Потом — Вифания, и по возвращении оттуда — лаврские службы.

Паломники-москвичи не обходили вниманием и тверское направление. Путь из Москвы в Петербург проходил через Тверь и Новгород, и дворяне, отправляясь в северную столицу в гости или по делам, не могли по дороге миновать тверских святынь.

О тверском богомолье упоминает в записках сенатор Д.Б. Мертваго. Из д. Демьяновки Клинского уезда он отбыл в один из тверских монастырей, чтобы заложить церковь, которую его теща строила, выполняя обет. Из Твери богомолье продолжилось к Ростову с заездом во все встречающиеся монастыри и святые места.

Москвич, гвардейский офицер А.А. Благово отметил в своей "Памятной книжке", что вместе с семьей отправился на богомолье в Калязин и Кашин, заехав прежде в Троицкий монастырь. Автор не упоминает ни об исповеди, ни о причастии. Только "слушали обедню, на расход 40 коп." Лишь на 9-й день поездки, в Кашине "сестру Авдотью Александровну причастили Св. Тайн, очень больна сделалась.

Другая богомолица из Москвы в Петербург — Е.П. Янькова — упоминает г.Торжок, где она посетила мужской Новоторжский монастырь и приложилась к мощам прп. Ефрема (ум. в XIв.). Также поклонилась там мощам прп. Авраамия, лежащим под спудом. В Новгороде в одном только Софийском соборе пребывали мощами шесть угодников Божиих в открытых раках и десять под спудом, были шесть чудотворных икон и частицы многих святых мощей, положенные в специальную деревянную раку, и другие святыни. И в нем остановка была "дольше... побывали в соборе и монастырях, где много мощей и святынь". Е.П. Янькова проявила внимание и к могилкам известных лиц недавнего прошлого. Она посетила могилку казненного при императрице Анне "несчастного князя Долгорукова... мужа известной Натальи Борисовны, дочери фельдмаршала Шереметева", и служила по нем панихиду.

Частыми были богомольные поездки дворян в Нило-Столбенскую пустынь, где в 1667 г. были открыты мощи прп. Нила Столбенского (27 мая ст.ст.). Как следует из доношения Синоду преосвященного Афанасия, епископа Тверского, в 1761 г. число богомольцев, особенно ко дню обретения мощей прп. Нила, было значительным. Тверской владыка просит повторить тираж недавно напечатанной службы преподобному с частью канона ему, так как первый "завод" — 1200 экземпляров разошелся среди приезжающих, среди которых было немало дворян. Книжечки раздавались "за подаянием образа чудотворца и хлеба, за что богомольцы усерднее к той пустыне обращаются".

Многие богомольцы старались попасть в эту чтимую обитель ко дню празднеств. До трех тысяч паломников собиралось в такие дни, как писал один из богомольцев — Платон Степанович Лавров, приехавший сюда с братом. Вместе со всем народом молились они в храме, потом шли за мощами крестным ходом вокруг монастыря и после обхождения "подходили под гроб" — с молитвою к прп. Нилу для благословения от святого подвижника.

Один из таких паломников пожелал потом построить церковь на месте, где молился святой угодник Нил. Место, где прп. Нил "пристал", было до того отмечено каменной часовней по благословению преосвященного Гавриила. Секунд-майору Ивану Сергеевичу Челищеву было разрешено выстроить храм во имя св. Иоанна Предтечи, как он и просил.

Помещики нередко присылали в пустынь различные припасы.

Воскресенский Новоиерусалимский монастырь с его многими святынями, яркой символической топографией и могилой основателя монастыря — патриарха Никона привлекал в XVIIIв. множество паломников из дворян. В монастырь ехали помолиться и посмотреть его достопримечательности. Здесь в течение века многие дворянские фамилии хоронили своих умерших. Имя патриарха Никона в XVIIIв. помнили, чтили и простые люди, и многие дворяне, и даже государи. При Петре I в обители Новый Иерусалим продолжались строительство и ремонт обветшавших строений, а монастырь продолжал оставаться ставропигиальным. После пожара 1726 г. его деятельно восстановила императрица Елизавета. О монастыре заботились Екатерина II и император Павел I. Когда император Павел со всею Фамилией посетил это место, то "уважил память патриарха Никона и близ монастыря его пустынь, рассматривал в оной все находящееся с великим любопытством и вниманием, возлег на каменный одр, на коем уединявшийся Никон покоился, и, поцеловав каменное возглавие, сказал: "Так-то Великий Никон смирял себя! Труды его достойны нашего уважения".

В обитель в течение XVIIIи XIXв. поступало много дарений от дворян и высокородных вельмож.

Здесь молились и хоронили своих близких представители родов Долгоруковых, Волконских, Урусовых, Шаховских, Щербатовых, Челокаевых, Горчаковых, Мещерских, Голицыных, Ухтомских, а также дворян Приклонских, Алениных, Текутьевых, Хитровых, Сухово-Кобылиных, Вульфовых, Софоновых, Муратовых, Бестужевых-Рюминых, Карповых, Татищевых, Спечинских, Наумовых, Полуниных, Самариных, Юшковых, Малиновских, Лама-киных, Хлебниковых, Поповых, Балк.

Санкт-Петербург хотя и не мог сравниться с Москвой числом святынь, но тем не менее также имел их у себя. Город с момента своего основания находится под покровительством святого благоверного князя Александра Невского и апостола Андрея Первозванного. Петр Iначал закладку города в день Святой Троицы 16(27) мая 1703 г. со специальной церемонии положения ковчега с частицами мощей святого апостола Андрея в ров, частично вырытый руками самого царя.

Мощи св. блгв. кн. Александра Невского были перенесены из Владимирского Рождественского монастыря в 1724 г. Сенат назначил сопровождать святые мощи окольничего Михаила Собакина, с ним — обер-офицера, унтер-офицера и 20 человек драгун. От Петра Iличное поручение смотреть за всем было дано Василию Петровичу Головину. Сначала специальный ковчег со святыми мощами несли на руках крестьяне (ямщики и посадские), 150 человек попеременно. Потом святыню встретил царь и сам сопровождал ковчег на корабле до Санкт-Петербурга. Мощи были помещены в Свято-Троицкий собор Александре-Невского монастыря (с 1797 г. — лавры).

Петербургские дворяне, сохранявшие благочестивые традиции, выезжая из столицы в другой город или на дачу, в имение, прежде того шли на поклон и благословение к мощам благоверного кн. Александра Невского, к Казанской иконе Божией Матери, к Спасу Нерукотворному в Домике Петра I.

Петр I чтил келейную свою икону Спаса Нерукотворного — благословение родителей, предположительно письма Симона Ушакова. Она находилась с ним и во всех дальних походах, в изголовье, и на смертном одре. Пред нею он горячо молился при основании Санкт-Петербурга. И эта святая икона была одною из любимых у петербуржцев. Когда многочисленные богомольцы шли в Домик Петра, то говорили: "Идти к Спасителю", "ехать к Спасителю".

При Павле I в северную столицу было перенесено еще несколько чтимых христианских святынь: Филермская икона Божией Матери, написанная, по преданию, евангелистом Лукой, десница Иоанна Предтечи и частица Креста, на котором был распят Христос. Для России и для православной Церкви это было событие огромной важности. Император тщательно готовился к встрече. 12 октября 1799 г. Павел I вместе со свитой прибыл из Гатчины в г. Ингебург. Возле Спасских ворот произошла торжественная передача святынь, после чего многочисленный крестный ход отправился в Гатчину. Император пешком шел рядом с каретой, перевозившей дары мальтийцев. Возле дворца Павел I взял в руки ковчег с десницей св. Иоанна Предтечи и с пением тропаря внес его в придворную церковь. Туда же были определены и другие прибывшие святыни. И хотя эти святыни были личными реликвиями императорской семьи и находились в придворной соборной церкви Спаса Нерукотворного образа, но ежегодно крестным ходом их переносили в Гатчину на один месяц для всеобщего поклонения.

Благочестивые дворяне Санкт-Петербурга, Новгорода и помещики окрестных мест любили посещать Тихвинский монастырь, где пребывал чудотворный образ Тихвинской Божией Матери. День торжеств, посвященный Тихвинской Божией Матери (26 июня ст.ст.), почти совпадал с памятным днем Полтавского сражения. Сражение в свое время и было на день отложено по просьбе Б.П. Шереметева, чтобы почтить праздник святой иконы и помолиться о победе. Известно, что у другого представителя этого рода — графа Н.П. Шереметева — Тихвинское богомолье было любимым.

Из святых мест Вологодского края в XVIII в. особенно на слуху были известия, приходившие из Тотемского Спасо-Суморина монастыря. Основатель монастыря прп. Феодосии (ум. в 1568 г.) почитался и в XVI, и в XVII в. Чудотворения у его могилки не прекращались. Приходили сюда помолиться все — и бояре, и простые люди. В 1693 г. 17 июля (ст.ст.) монастырь посетил проездом в Архангельск царь Петр I. Он "возложил на изображение преподобного, находившееся на гробнице, янтарный образ распятия Христова с серебряной, позолоченною цепочкою". Преподобный к этому времени почитался как местночтимый святой, ему была составлена служба. Святые мощи обрели в 1796 г., но лишь в 1798 г. состоялось торжество перенесения мощей в раку для открытого поклонения.

Павел I на донесении Синода написал: "...приемлем Мы явление сих св. мощей знаком отличного благословения Господня на царство Наше и возсылая за то Наше теплое моление и благодарение Благодетелю в вышних, препоручаем Св. Синоду учинить о сем знаменитом явлении оглашение повсеместное в государстве Нашем по обрядам и преданиям церкви и св. отец". Столица не сразу приняла такое решение. Из Тотьмы шло много запросов от тотемских властей и общественности с просьбой ускорить дело освидетельствования явленных мощей. В Тотьме губернатор Иван Андреевич Кузнецов писал Святейшему Синоду, что "народ из самых дальних губерний стекается в монастырь многими тысячами и просит от лица всего градского общества утвердить обретение мощей прп. Феодосия". Епископ Арсений указывал в свою очередь также на размах почитания и на социальный состав богомольцев: "...тамошние граждане и окрестные обыватели... и жительствующие в отдаленных губерниях не точию простого народа, но и благородного дворянства и именитого купечества частократно в тот Суморин монастырь приезжающих и приходящих для моления..."

Богомольцы, отправляющиеся из Москвы или Санкт-Петербурга, конечно, не могли миновать и самой Вологды, и Заоникейской Владимирской Богородицкой пустыни (в 14 верстах от Вологды), где пребывали мощи основателя монастыря прп. Иосифа (ум. в 1612 г.) и мощи иноков Антония и Иоан-никия. И монастырь в XVIII в. действительно посещали "мнози от воинского чина и царского дому и от градов честнии и простии христианского рода..."

В источниках личного характера почти не встречается свидетельств о дворянских богомольях из центральных областей России — Москвы, Санкт-Петербурга, губернских центров в Киево-Печерскую лавру.

Судя по мемуарам, выбирались к печерским святыням немногие из дворян, в основном те, кто жил дома по строгому (монастырскому) уставу или готовился всецело отдать себя Богу на служение в монастыре. Последние шли за благословением.

В жизни многих подвижников благочестия — выходцев из дворянского сословия Киево-Печерская лавра обязательно присутствовала; сюда, в колыбель русского монашества они приходили, чтобы благословиться на уход из мира, чтобы всецело предать себя на служение Богу и ближним.

Приблизительно около 1760 г. в Киево-Флоровский монастырь прибыла помещица Ярославской, Владимирской и Рязанской (Переславской) губерний, вдова, полковница Агафья Семеновна Мельгунова. Ей было благословлено устроить женскую обитель в Нижегородской губернии. В пострижении мать Александра, она стала основательницей крупнейшего в России женского монастыря — Дивеевского.

Из Рязани в 30-е годы XVIII в. в лавру пришла дочь богатых рязанских дворян Тяпкиных — Дарья. Скрыв свое происхождение и пол, она до конца жизни пребывала в монастыре под именем затворника Досифея, явив высокий образец монашеского служения. Она благословила юного Прохора Мош-нина — будущего прп. Серафима Саровского — идти в Саров.

Для Ольги Васильевны Стригалевой (из дворян Костромы; в монашестве — Олимпиада, ум. в 1828 г.) киевское богомолье также было важнейшим этапом ее жизни. В 1813 г. она приняла настоятельство Арзамасской Алексеевской общины. Община являлась детищем старца Феодора Санак-сарского и была известна (даже в Москве) строгостью жизни и перепискою книг для монастырей и простых людей. Богомолье стало для монахини Олимпиады подведением итогов жизни. В Киев помещица М.М. Алфимова дала ей карету с кучером. Дорогою монахиня читала Псалтирь и книги свт. Димитрия Ростовского. По пути заезжали в Елец, также останавливались помолиться и приложиться к иконе Божией Матери Курской Коренной пустыни. Вскоре после приезда в лавру и причащения монахиня Олимпиада тихо умерла и была погребена (в виде исключения) в дальних пещерах лавры.

В лавру за благословением на монашескую жизнь пришли еще подростками старец Василий (Кишкин) и игумен Курской Коренной пустыни Макарий (Каменецкий). Отправились они из Саровской пустыни пешком.

Известный подвижник иеросхимонах Задонского монастыря Нафанаил (из дворян Остаповых), живя еще в миру, каждый год пешком ходил в Киев на богомолье.

Киев посещали и те из дворян, кто взял на себя подвиг странничества. Так, Илья Васильевич Верховский, сын знатного воеводы из Смоленского края, 10 лет странствовал по России, прошел около 12 тысяч верст, но "долее всего прожил в Киеве. Здесь он научился резной работе, вырезывал в малом виде иконы из дерева..."

Надо сказать, что, странствуя, обходя обители и пустыни, И.В. Верховский время от времени спрашивал себя: готов ли он к монашеской жизни. Пройдя столь нелегкий искус, он отказался от пострижения, женился, но дома при этом жил вполне по монастырскому уставу.

Другой дворянин Платон Степанович Лавров (в монашестве — Палладий), сходив по обету из Санкт-Петербурга в Киев на поклонение мощам, дал там обет странствия. Странствовал он, пока не принял монашеский постриг. До пострига он посетил Соловецкий монастырь, Яринский остров, затем все монастыри Вологодского края, а также монастыри Новгородской земли. Пострижен был в Сарове.

В Киево-Печерскую лавру приходили, чтобы решить главнейшие духовные вопросы своей жизни. Зная, что в обители есть прозорливые старцы, обращались к ним, чтобы узнать о себе волю Божию, найти себе духовника, выяснить, какую жизнь избрать после отставки со службы, и другие важные вопросы.

В документах личного характера можно встретить примеры обетных богомолий в Киев дворян из Центральной России. Например, супруги Грязновы через некоторое время после рождения дочери во исполнение обета поехали в июле 1752 г. в лавру для поклонения мощам. Месяц и более уходило на подобное богомолье. Помещица Харьковской губ. Мария Дмитриевна Дунина по старой благочестивой традиции вместе со взрослыми детьми пешком совершала свои богомолья к мощам в Киев.

Подобных свидетельств по многим причинам встречается в этот век не так много. Но крестьянина, пожелавшего поклониться Киево-Печерским чудотворцам и "порадеть Богу", боголюбивый помещик не удерживал. Как передает в своих записках Д.Н. Свербеев, богомолец, которого отпустил тверской помещик, был глава зажиточной семьи (из 40 человек), пожилой крестьянин Архип Ефимович. С богомолья он принес барину в благословение из Киева "образок, просфорку, да еще колечко от мученицы Варвары". Помещик обстоятельно расспросил Божьего трудника, ходившего "Христовым именем", и подробно записал рассказ крестьянина.

Из числа местночтимых святых подвижников, кроме указанных выше, особенно почитались в XVIII в. святители Иоасаф Белгородский, Феодосии Черниговский, Иоанн Тобольский, Иннокентий Иркутский и блаженный Симеон Верхотурский.

Святитель Иоасаф (Горленко) прославил город Белгород своим великим архиерейским служением (ум. в 1754 г.). Уже при жизни он сделался народным епископом. Его слово одинаково весомо звучало и для простолюдина, и для губернатора Белгорода. Знатный вельможа граф П.С. Салтыков не соблюдал постов, искушая тем самым и подчиненных. После бесед со святителем он в конце концов со слезами раскаялся. Почитание памяти и чудеса по молитвам к святителю Иоасафу начались вскоре после его кончины. К гробнице со слезными молитвами приходило немало дворян из Белгорода, а также помещиков из округи.

Место упокоения свт. Феодосия (ум. в 1696 г.) в Чернигове весьма почиталось сначала местными жителями, но со временем, когда слава о многих его чудесах стала распространяться, сюда начали приезжать со всей России. В 1772 г. были открыты нетленными его мощи. Тогда же они были положены в деревянную раку.

Свт. Феодосия почитал М.И. Кутузов и "усердно прибегал к его благодатной помощи в особенно важных обстоятельствах своей жизни", приезжал сюда на богомолье, молился, служил панихиды.

Поскольку книгу записей возле гробницы свт. Феодосия начали вести только в XIXв., все имеющиеся свидетельства приходятся на этот век. Среди приходящих, как отмечает летопись, были и дворяне.

Для второй половины XVIII в. особое значение имел святитель Тихон Задонский. В XVIIIв. в Задонский монастырь, где подвизался до 1783 г. святитель Тихон, епископ Воронежский, ехали в основном те из дворян, которые при жизни святителя были знакомы с ним: приезжали за духовными советами и благословением, писали письма. Граф Степан Федорович Толстой в завещании выразил желание и после смерти пребывать в монастыре, куда он часто приезжал и посылал письма. В Задонский монастырь на богомолье и на могилку брата стал приезжать другой Толстой — Николай Федорович вместе со своею семьей. По словам его сына графа Д.Н. Толстого, к этим поездкам серьезно готовились. Ехать нужно было более 100 верст: "Шли две четвероместные кареты, две коляски, бричка, повозка и наконец дрожки. Эти последние служили для переезда через опасные мосты, спуски с гор и т.п., когда грязь препятствовала делать это пешком". Ехали, не торопясь, шагом. В походной палатке на привале ели. В экипажах спали, а лошадей отводили на постоялый двор. Ехали не менее недели. "Приблизясь к городу, мы обыкновенно отдыхали у больницы, выстроенной при колодце, ископанном руками преосвященного Тихона..." В монастыре "помещались мы в гостинице... внутри монастыря... В течение этого времени мы вели совершенно монастырскую жизнь, присутствуя при всех богослужениях и сверх того нередко заказывая особые молебны и всенощныя. Непременным долгом отец считал отслужить панихиды по преосвященному Тихону, схимонаху Митрофану и на могиле своего брата... За два дня до нашего отъезда отец давал обыкновенно обед, на который приглашал архимандрита, казначея и других соборных старцев, а на другой день делалось такое же угощение всей братии манатейной и рясофорной ...Напоследок, оделив их по древнему русскому обычаю милостынею, мы выезжали из Задонска и через неделю были дома". О Задонском богомолье писали в основном те московские помещики, которые владели имениями в Воронежском крае.

Другой центр в Воронежском крае, куда шли богомольцы, — это могила свт. Митрофана, епископа Воронежского. Как при жизни, так и по кончине святителя (ум. в 1703 г.) многие из дворян по вере своей обращались к нему за помощью, молились, служили по нему панихиды, приезжали к могиле. Уже после 1717 г., когда обнаружилось нетление мощей, началось их массовое почитание. Но только с первой трети XIX в. взялись вести записи чудотворений. Судя по ним, за помощью шли люди всех сословий. Так, в житии свт. Митрофана приводится замечательный случай исцеления в 1829 г. липецкого помещика И.Н. Ладыгина, полностью вылечившегося от паралича.

Опишем одну из таких паломнических поездок ко гробу Воронежского святителя, которую предприняли симбирские дворянки сестры Андреевы. Они решили отправиться помолиться Богу и угоднику Его в сопровождении своего духовного отца - священника Симбирского Спасского монастыря о. Василия. Июльским ранним утром, прочитав утреню и часы, отправились в путь. "В экипажах же сидя, молились каждая особо, по данной им заповеди. Случалось и то, что во время остановок, оправившись от дороги, в какой-либо светелке или порожнем амбаре, затеплив свечку пред дорожной иконой Спасителя или Богоматери, молились все вместе при чтении им акафиста; когда же спутницы его садились за работу, он читал вслух Евангелие или из Четьи-Минеи, с приличным нравственным приложением".

Святыни, приходившие в дома к дворянам столь разными путями, в том числе и после богомольных поездок, были благодатной защитой их домам и всей округе. Богообщение через святые мощи и иконы позволяло быть ревностными в вере, просвещало умы духовным светом, необходимым для честного и мудрого гражданского, социального и политического служения.

В этой связи необходимо отметить и то, как относились благочестивые дворяне к святыням в своих домах. Хранение великих христианских святынь заставляло этих людей особенно благоговейно относиться к исполнению заповедей Божиих, быть внимательными к своей духовной жизни, молитве, знать церковную службу.

В таких семьях основательно изучали церковный устав и, начиная с юных лет, дворянский отпрыск постигал вместе с научением грамоте по Азбуковнику, Часослову, Псалтири догматическое и практическое содержание службы в церкви. "К 14 годам, — писал о себе гр. Д.Н. Толстой, — воспитание наше народное завершилось". Он прочел "круг церковных книг: коротко был знаком с прологами, синаксарями, четьи-минеями, знал славянские переводы Златоустого, Василия Великого, Ефрема Сирина, Макария Египетского, Лествичника и других светил нашей церкви" (конец XVIII в.). Отец учил графа Д.Н. Толстого и понимать Новый Завет, читал его вместе с сыном и толковал.

Прославленный русский писатель Д.И. Фонвизин с глубокой благодарностью вспоминал библейские уроки отца, его наставления, когда мальчику приходилось быть в церкви псаломщиком. Отец учил вникать в смысл текста, чтобы сын читал внятно, неторопливо, чтобы чтение "было приятно Богу".

У помещика Воронежской губ. П. Жихарева в приходской церкви службы проходили часто. Сын его С.П. Жихарев писал об этом: "...ежедневные утрени, молебны и всенощные, в которых я исправлял роль дьячка, читал славословие".

Нередко помещики в своем приходском или домовом храме сами пели на клиросе. К тем из них, кто хорошо знал церковную службу и устав, бывало, даже обращались за помощью из соседних монастырей. Можайский дворянин, чиновник Иван Отрогов был известен в своей округе строгой христианской жизнью, а также как знаток церковной литературы (начало XIX в.). "К нему, — как вспоминал об этом сын Эразм Иванович, — приезжал игумен Колоцкого монастыря упрашивать помочь отправить всенощную по уставу Феодора Тирона... Помню, отец с книгою переходил с клироса на клирос и звонким тенором что-то читал и клиросы подхватывали..." В другом случае И.М. Долгоруков был специально приглашен своей знакомой баронессой А.Б. Строгановой в домовую церковь как знаток церковного устава с тем, чтобы проверить, верно ли проводится служба. По ходу служения заутрени князь заметил сокращения, и тут же баронесса священнику сделала замечания, с которыми тому пришлось согласиться.

Как следует из воспоминаний гостьи княгини Е.Р. Дашковой М. Уильмот, та в своей приходской церкви также внимательно следила за службой и "поправляла попа, если он ошибался".

Обычно, если у дворянина имелась домовая церковь, то, как указывают современники, службы проходили каждый день. Особенно это было характерно для помещиков. Вставали рано, вместе с дьячком или священником вычитывали полунощницу, а затем утреню. Сановник в отставке В.В. Головин после утрени выслушивал отчет своих приказчиков, пил чай и только потом шел на литургию. Вечером самостоятельно вычитывал вечернее правило.

Боголюбивые помещики также любили приглашать из рядом находящейся обители уважаемых ими иеромонахов для проведения праздничной службы. Хозяин не только слушал и молился, но и оказывался помощником во время такой службы, читал и подпевал. Курский губернатор Александр Матвеевич Веревкин, уйдя в отставку, много времени стал проводить в церкви. Ежедневно принимал монахов из Курской Коренной пустыни, которые проводили в домовой церкви службу, и имел даже намерение на месте своего имения соорудить монастырь.

Нет свидетельств о чтении акафистов перед почитаемыми образами, но не раз упоминается в источниках личного характера другой жанр — более строгого молитвенного песнопения, т.е. каноны. Их приобретали в основном в монастырях, переписывали, когда приезжали на богомолье, или получали уже переписанные монахами. Академик живописи А.В. Ступин в детские годы, живя в Арзамасе, переписывал каноны и молитвы, которые мать его брала также в рукописном виде из Алексеевской женской общины г. Арзамаса.

Перед чтимым образом служили заказной молебен. Монастырские молебны были дорогие: например в 1750-е годы в Троице-Сергиевой лавре священникам за молебен платили 2 рубля, в то время как в московской церкви этот богомолец платил за здравный молебен 2 деньги или в другой раз — 3 алтына 2 деньги. А по личному усердию самостоятельно мог вычитываться и канон. Богомолец П.С. Лавров прибыл в Житнов прп. Нила Столбенского монастырь, что возле Осташкова, в дни честования памяти преподобного. Вместе с братом он отправился после молитвенного участия во всех торжествах в монастыре к святыне, находившийся неподалеку от монастыря: "В бору подле часовни (в которой чудотворный образ Пресвятой Богородицы Трое-ручицы) бьет ключ и бывает целение от веры глазам. Прочитал перед образом канон..."

Отдельную книжечку "Каноник" также можно было приобрести недорого (за 40 коп. в 1744 г.) в Москве, или Петербурге, или в любом из губернских городов.

Упоминания о молитвословах как отдельных сборниках встречаются редко. В основном пользовались Последованной (Следованной) Псалтирью, в которой, кроме Псалтири и отдельных молитв, были утреннее и вечернее правила, а также правило к причащению. Сборники были в основном рукописные и передавались от поколения к поколению, переходя из рук в руки. Образец такой Псалтири, по свидетельству В.К. Арсеньева, сохранялся почти 200 лет в семье дворян Апайщиковых. В конце книги было записано родовое поминание, включающее имена известных государственных лиц: царицы Екатерины, царя Павла, великих княгинь Александры, Елены, митрополита Гавриила и др.

Интересный экземпляр молитвослова сохранился в личном архиве семьи Бутурлиных. Это — книжица небольшого формата, около 60 листов, в кожаном переплете с надписью тиснением золотом "Исповедь по Псалтири 1598 года". Текст переписан от руки в третьей четверти XVIIIв. полууставом, с травной заставкой. В Псалтири особый интерес вызывает необычный вариант ежедневного молитвенного правила — "чин исповедание (Апостола Павла правило) грехи своя пред образом Божьим на всяк день". Судя по "рабочей", затертой нижней части листов, молитвослов не лежал без употребления.

Молитвословы или покупали, или переписывали, или получали в подарок от церковноначалия. Переписные молитвословы включали в себя молитвы, выписки из святоотеческих книг. К середине XVIIIв. государственные и церковные типографии стали выпускать достаточное количество печатных Псалтирей и Последованных Псалтирей, так что в обычном губернском городке можно было приобрести необходимый экземпляр за сумму от 2 руб. 40 коп. до 35 коп. (Калуга, 1744 г.).

Знание Библии зависело не только от желания читать ее текст, но и от возможности иметь доступные издания. Подготовка нового церковнославянского перевода началась еще при Петре I. Но к печати текст удалось подготовить только к середине XVIII в. Свод "елизаветинской" Библии появился в 1751 г. (последнее перед этим издание было в 1663 г.).

После издания главной христианской книги чтение ее стало более доступным широкому кругу православных читателей. Книгу активно раскупали и внимательно читали и перечитывали, о чем пишут мемуаристы. Интерес к "виду обширнейшему" был обусловлен и мировоззренческой потребностью знать детально и цельно библейскую картину мира. "Я прочитал всю Библию, —писал Иван Иванович Мешков, — и некоторые места много раз,... Нашедши в Библии описание сотворения мира и историю известных в древности народов и их правления, а также все, относящееся до Заветов Ветхого и Нового, я получил впечатления, меня переродившие; ибо хотя я из катехизиса и имел сообразное моим летам понятие о Боге и о мире, но Библия раскрыла мне то и другое в виде обширнейшем".

Этот тон удивления и трепетного восхищения, открытия подлинного сокровища, о котором до поры не ведалось, есть у всех мемуаристов, затрагивавших эту тему. У графа В.С. Толстого с обращения к страницам Библии начался путь покаяния, целиком изменившего его жизнь. В разговоре о поэзии он услышал от умного и начитанного собеседника Ф.А. Голубинского (20-е годы XIXв.) "о прекрасном и высоком в священных книгах Ветхого и Нового Завета, что побудило отца, — как пишет его сын граф М.В. Толстой, — в первый раз в жизни приняться за чтение Библии. Чем более он читал, тем более св. книга оказывала сильное действие на его сердце. Особенно рассказ евангелистов о страдании и смерти Спасителя трогал его до слез". Признание графа В.С. Толстого важно тем, что он указывает на сокровенную точку отсчета, жизненно важную для себя. Текст Священного Писания возвратил душу дворянина-вольтерьянца не просто к переживанию крестной смерти Спасителя, но силой слов Евангелия потряс его всеми великими подробностями тех событий. Граф В.С. Толстой покаялся не только как христианин, но и как дворянин, которому уяснились его социальная роль, его высокое общественное служение. Ведь после этого он "примирился... с родственниками, с которыми был в ссоре,... заботился о бедных, о сиротах. Ко всем сделался ласков и снисходителен".

Московский чиновник С.П. Жихарев, воспитанный благочестивыми родителями —помещиками Воронежской губ. (в последней четверти XVIII в.), кроме прекрасного знания церковного Устава хорошо был ознакомлен ими и с текстом Библии. Встретившись в Москве уже взрослым человеком с другим знатоком Священного Писания Алексеем Семеновичем Яковлевым, Сергей Петрович удивил своего собеседника чтением наизусть "песни Моисея, лучших мест из "Пророков", из "Притчей", из "Премудрости Соломона" и "Сираха", нескольких глав из Евангелия Иоанна Богослова... высоких мест в посланиях апостольских". При этом и его собеседник с восторгом говорил о знании и чувствовании "всех высоких красот Священного Писания". Об интересе к Священному Писанию и знании его текста свидетельствуют и многочисленные цитирования книг Ветхого и Нового Заветов в мемуарах, дневниках, письмах.

В домах с устойчивыми благочестивыми традициями находилась святоотеческая и житийная литература. В ее составе были книги Иоанна Златоуста, Василия Великого, Ефрема Сирина, Макария Египетского, Иоанна Лествичника. Продолжали переписываться сборники святоотеческих поучений, прологи. "Златоструй" — традиционный для прошлых веков сборник нравоучений на всякий день, читаемых во время службы, встречается и в XVIIIв. Экземпляр, который находился в московской семье Бутурлиных, назывался "Золотая струя — сборник правил и рассуждений о разных видах поведения". Книга посвящена ответственности за слово православного христианина. В каждой из двадцати пяти глав подробно освещается то или иное качество "языка": языка хвалящего, молчаливого, краснобая, насмешника, спорщика, упрямого и т.д. В рассуждении "О языке шутливого" речь идет о величии веры: "Наш ум не может постигнуть величие святой веры..., а святыня и чистота ея должны нас в страх и трепет приводить, а не... шутить над ней, а особливо бесценные правила и предания ея посмеятельно переговаривать..."

Событием чрезвычайной важности в церковной жизни было составление святителем Димитрием Ростовским новой редакции Четьих-Миней. По признанию современников, Четьи-Минеи были одной из самых читаемых духовных книг XVIII в. Этот труд имел огромное духовно-просветительское значение, он приобщал читателей к монашескому идеалу в новых условиях жизни. Жития читали и простолюдины, и дворяне. И сердца многих читающих разгорались вновь чистым пламенем веры, а у некоторых —и желанием подобных подвигов. "Особенно полюбилось мальчику (Алексею) чтение Четьих-Миней свт. Димитрия Ростовского, — говорится в Жизнеописании известного старца иеросхимонаха Алексия (из дворян Блинских). — Запечатлевая в душе своей светлые образы жизни святых Божьих, невольно и сам он проникался искренним желанием угождать Богу по их примеру". Архимандрит Феофан (из дворян Соколовых) в детстве читал исключительно духовные книги: "Священное Писание, отеческие поучения, назидательные сказания о жизни святых подвижников". У старцев Зосимы (из дворян Верховских) и Георгия Затворника (из дворян Машуриных) матери сумели познакомить отроков с душеполезным содержанием Четьих-Миней²³⁷. Евдокия Николаевна Тютчева (в монашестве — Евгения) после смерти мужа "нашла силу в молитве и чтении книг свт. Димитрия".

Радостью от прочтения Четьих-Миней поделился с читателем в своих мемуарах А.Т. Болотов: "Отец Илларион принес мне "Жития-святых" в Четьи-Минеях... Какая была для меня радость... Чтение сие было мне сколько увеселительно (духовно радостное. — О.К.), столько и полезно: оно посеяло в сердце моем первые семена любви и почтения к Богу и уважения к Христианскому закону". Попасть же Четьи-Минеи в подобную Болотовской сельскую церковь могли, например, дарением дворянина-доброхота, как это было, скажем, в следующем случае: Абрам Петрович Ганнибал в 1775 г. подарил своему сельскому храму Воскресения Христова 12-томник Четьих-Миней издания 1768 г. как "вкладную книгу".

Большой любовью и вниманием пользовалась в православной дворянской среде книга митр. Стефана Яворского "Камень веры". Начиная с 1730-х годов она стала попадать в библиотеки провинциальных помещиков. Ее охотно читали и ценили за глубокое и вместе с тем простое изложение основных позиций православного вероучения и, конечно, за всесторонний критичный разбор еретических заблуждений протестантизма.

Можно было встретить эту книгу в 1750 г. в библиотеке петербуржца А.А. Благово, который ее купил в лавке за 3 рубля 16 алтын 4 деньги, в деревенской библиотеке дяди Болотова. Восторженный отзыв А.Т. Болотова о "Камне веры" указывает на острую потребность дворян в такого рода литературе: ""Камень веры"...из всех... была важнее прочих...". Она имелась также в библиотеке помещиков Грушецких с. Старожилово на Рязанщине. Мы находим ее и в числе любимых книг сельского протоиерея в начале XIXв.

Книга свт. Стефана имела в течение века, безусловно, высокий спрос и авторитет. Первым тиражом в количестве 1200 экз. она вышла в 1728 г. и была раскуплена в течение трех месяцев. Следом были осуществлены два переиздания — в 1729 г. в Москве и в 1730 г. в Киеве. После десяти лет запрета, с 1730 по 1740 г., она опять вернулась на прилавки.

Первостепенное значение среди богословских творений для Церкви и читателей во второй половине XVIII в. имели труды свт. Тихона Задонского.

Книги его были близки широкому кругу читателей, потому что самое высокое богословие было изложено им в простой и доходчивой форме. В 1788 г. десятилетний иконописец А.В. Ступин (из дворян, но воспитанный в мещанской семье) купил книгу свт. Тихона Воронежского "О должности христианина" по той причине, что "она удобна, понятна тогда казалась слабому десятилетнему моему понятию". Пензенский губернатор Федор Петрович Аубяновский знал о творениях свт. Тихона Задонского от своего отца, который, живя в Воронеже, был знаком со святителем и даже "полюбился владыке и разделял его труды в устройстве и образовании семинарии, усердием и знанием приобрел его доверие". Сам Федор Петрович писал, что "из сочинений преосвященного Тихона 1-го "Сокровище, от мира собираемое" для меня драгоценно".

Святитель Тихон вел обширную переписку с духовными лицами и с дворянами. В письмах наряду с конкретными советами содержались также глубокие богословские рассуждения и обобщения.

Все сочинения свт. Тихона Задонского при жизни распространялись в рукописях. Их переписывали и рассылали по епархиям. Через полгода после кончины святителя стараниями келейника И. Ефимова с разрешения Синода было напечатано большинство его творений. До 1799 г. выходили отдельными изданиями все главные работы свт. Тихона Задонского, и в этот год впервые было выпущено собрание его сочинений.

В XVIIIв. — веке распространения рационалистического подхода к познанию — от православной Церкви потребовалось обратить особое внимание на создание богословских трудов, отвечающих на вопросы современного читателя. Встала также задача через устную проповедь донести до "книжной" и "некнижной" паствы вероучительные знания Православной Церкви. И дворянство горячо откликнулось на эти инициативы Церкви. Проповеди слушали, переписывали, ходили специально в храмы к наиболее ярким проповедникам. М.Н. Сперанский отмечал, что в рукописных сборниках XVIIIв. в военной дворянской среде списывались и читались среди прочих книг слова и проповеди, а также статьи духовного содержания.

В XVIIIв. начался настоящий расцвет проповеднического искусства. Все монархи обращали особое внимание на произнесение проповедей священниками в церквах, ходили специально слушать красноречивых проповедников. А к концу века проповедь вошла в разряд обыкновенных явлений, ее стали произносить не только в монастырях, но и в соборных и приходских церквах.

Важно отметить интерес образованных читателей и к церковной истории. Среди творений свт. Димитрия Ростовского остался незаконченным компилятивный хронограф "Келейный летописец", где освещались события от творения мира до ветхозаветного патриарха Иакова. Книга разошлась среди читателей в рукописях и пользовалась большой популярностью в дворянской среде.

Так же был особо популярен у читателя "Синопсис" архимандрита Киево-Печерской лавры Иннокентия Гизеля. "Синопсис" был "первой печатной книгой по русской истории, доступной широкому читателю". Не случайно она так много переиздавалась в XVIIи в XVIII в. Впервые она появилась в печати в 1674 г. Всего же "Синопсис" переиздавался в XVII—XIX вв. 25 раз.

Православных читателей и власти в этом произведении привлекала идея славянского единства, ярко раскрытая на основе обширного исторического материала. В нем были показаны также библейские истоки этого единства. Центром русской истории автор выбрал события, связанные с Куликовской битвой. Из мемуаров дворян XVIII в. мы можем увидеть, что Поле Куликово паломнически посещалось дворянами, и может быть, даже под впечатлением прочтенных страниц киевского "Синопсиса".

За хранением дворянами большого числа святынь в своих домах, за потребностью ездить на богомолья, чтобы поклониться великим православным святыням, безусловно, в первую очередь стояла цель Богообщения — через молитву, через стяжание благодати в дарах Духа Святаго. Но были и другие высокие цели: испрашивалось благословение Божие и святых на служение ближнему (крестьянину; подчиненному по службе; своей семье; нищим). Созданное в XVIIIв. отдельное сословие дворян, как показывает рассмотренный материал, в лучших своих представителях было благословлено разного рода христианскими святынями на истинное служение своему Отечеству, народу и Церкви.