Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

А.П.Дмитриев

История Корельской (Кексгольмской) епархии.

А. П. Дмитриев.
“Вуокса”. Приозерский краеведческий альманах.
Приозерск. 2000-2001 гг.

http://www.priozersk.ru/1/text/0016_2.shtml, 2002.

Введение

Корельская, или Кексгольмская, епархия была учреждена в самом конце XVI столетия, когда северо-запад России то и дело становился ареной борьбы со шведами за выход к Балтийскому морю вообще и за обладание Корельской землей в частности. Потому и история этого церковно-административного образования оказалась весьма драматичной: почти сразу же епархия потеряла самостоятельность, став викариатством (1) Новгородской митрополии; в следующем веке, после периода Смутного времени, ее существование на 68 лет прервалось, да и впоследствии епископская кафедра в течение продолжительных временных промежутков пустовала; центр епархии - город Корела (Кексгольм) - не единожды становился средоточием завоевательных устремлений шведов и переходил из рук в руки.

Не удивительно, что когда в 1763 г. Кексгольмскую епархию окончательно упразднили, то, хотя к тому времени с момента ее образования прошло 168 лет, ее фактический “возраст” составлял довольно незначительный, даже по обычным человеческим меркам, срок - всего 56 лет. (Эта цифра составилась из соединения тех временных отрезков, когда епископскую кафедру возглавлял тот или иной архиерей, ибо даже после Северной войны, в мирном XVIII веке, Кексгольмское викариатство в общей сложности 26 лет оставалось вакантным.)

Дважды менялось наименование епископии. Возникнув как Корельская и Орешковская (или Орешская; по другим документам - Копорская) епархия, она в 1685 г. была возобновлена под названием “Корельская и Ладожская”, а в 1759 г. первоначальное имя епархии утратило и указание на древнее название Кексгольма - Корелы (или Корельска - как его именовали иногда в дореволюционной исторической литературе (2)). Четыре последних архиерея, в том числе святитель Тихон Задонский, носили титул епископов Кексголъмских и Ладожских. Таким образом, в соответствии с этими переименованиями правомерно выделить три периода в историческом бытии епархии и рассмотреть их отдельно.

Несмотря на то, что круг исторических источников, имеющих отношение к нашей теме, достаточно широк, упоминания в них о людях и событиях, непосредственно связанных с религиозной жизнью края в XVI - XVIII вв., довольно редки. В первую очередь мы опирались на новгородские и псковские летописи, международные договоры, переписные окладные книги, доступные нам послания иерархов и грамоты (жалованные, храмозданные, благословенные и ставленные), а также на скудно сохранившийся эпистолярий. В возможно более полном объеме учитывалась нами и интерпретация названных исторических актов в фундаментальных трудах по русской истории В. Н. Татищева, Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева.

Предметом специального исследования наша тема пока не становилась, - вероятно, по той причине, что, на первый взгляд, она кажется весьма окказиональной и малоактуальной по своему содержанию. Однако ей посвящено несколько глав ценного сочинения профессора Петербургской Духовной академии И. А. Чистовича об истории С.-Петербургской епархии (1856), а также отдельные страницы в трудах исследователей церковной истории Новгородской митрополии - протоиерея П. И. Тихомирова (1891 -1897) и К. Я. Здравомыслова (1897). При составлении очерка мы обращались и к другим трудам отечественных и зарубежных историков.

Автор выражает особую признательность финской исследовательнице истории и культуры Карельского края (также известной своими изысканиями в области английской филологии) магистру философии Пауле Кохо - за научные консультации по истории лютеранского прихода Кексгольма-Кякисалми.

Глава первая. Корельская и Орешская (Копорская) епархия (1595 - 1617)

Предпосылки открытия епархии. Учреждение патриархии

Образованию епископата в Карелии предшествовали важные церковно-политические события. Как известно, в 1589 г. стараниями светских властей на Руси была учреждена патриархия. Феодор Иоаннович (“Мягкосердый”), последний царь из династии Рюриковичей, позаботился о церковном устроении “Третьего Рима” - Русского православного царства (3), принявшего пальму первенства в христианском мире (4) после падения двух первых его “столиц” - папского Рима и захваченного турками Константинополя.

26 января 1589 г на Московский патриарший престол был возведен митрополит Иов - ставленник фактического правителя государства, царского шурина Бориса Годунова. К тому времени существовало две митрополии: Северо-Восточная, или Московская, объединявшая 16 епархий, и Юго-Западная (Литовская, или Киевская (5)). Если сравнивать с восточными патриархиями: Константинопольской, Александрийской, Антиохийской и Иерусалимской, - то поражает малочисленность архиерейских кафедр на Руси. Однако именно географическая обширность епархий во многом определяла их государственную значимость, а также внутреннее самосознание.

Эта чисто русская традиция с трудом, но преодолевалась. Согласно так называемой “Утвержденной грамоте об избрании первого московского патриарха” преобразовывалась высшая церковная иерархия. Было произведено возвышение титулов архиерейских кафедр: четыре из них, в том числе Новгородская, были признаны митрополиями, а шесть - наименованы архиепископиями. Кроме того, предполагалось открыть восемь новых епископий. Этот последний проект, можно сказать, остался на бумаге. В 1589 г. из названных в документе семи епархий учредили только Псковскую. Тогда же, по-видимому, должна была быть открыта и Корельская епархия (правда, в самой грамоте она не была названа, но последняя, восьмая епархия там никак не была поименована вообще(6)), однако фактически из-за внешнеполитических обстоятельств - ее образование отодвинулось на 6 лет - до 1595 г. (Позже, в 1602 г., учредили еще и Астраханскую епископию.)

Предыстория открытия епархии в 1595 г.
Русско-шведские отношения в XVI в.

Судя по тому, что первым делом образованы были именно эти епископии - Псковская и Корельская, - совершенно очевидно, что таким образом русские стремились дополнительно (в духовно-правовом отношении) закрепиться на северо-западе России, и в частности - на Карельском перешейке. От своих прав на прибалтийские окраины древней Новгородской области Русское царство никогда не отказывалось, напоминая о своих притязаниях то дипломатическим путем - языком грамот, то посредством оружия. Шведы, конечно, не оставались в долгу. И особенно страдала при этом Корельская земля.

Впрочем, уже в начале XVI в. в результате внутренних междоусобий и организации бесконечных завоевательных походов Швеция оказалась до такой степени разорена и истощена, что вступивший в 1523 г. на престол Густав I Вааса (или, в традиционной огласовке. Ваза) вынужден был прислушаться к доводам благоразумия. Его двухлетняя война с Россией закончилась в 1557 г. заключением с Иоанном Грозным удачного для Москвы мира на 40 лет. Но при наследниках короля Густава, его сыновьях Эрике XIV (1560 - 1568) и Юхане III (1568 - 1592), Швеция вновь была ввергнута в пучину войн.

В напряженные 60-е годы, когда Россия вела Ливонскую войну с Литвой, Курляндией и Польшей, а Швеция - свою “Семилетнюю войну” (1563 - 1570) с Данией, русской, так же как и шведской, стороне было не до открытой борьбы и они воздерживались от боевых действий.

Разрыв произошел в начале 70-х годов. Развязанная при Юхане III (женатом на сестре польского короля Катарине Ягеллонике) война продолжалась с небольшими перерывами 25 лет. В 1580 г., после нескольких вооруженных нападений, шведы захватили Корелу. Попытки русского военного командования освободить город ни к чему не привели, и по Плюсскому мирному соглашению 1583 г. - весь Корельский уезд остался за Швецией и, таким образом, вся Западная Карелия превратилась в шведскую провинцию. Впервые за свою историю Корела на целых 17 лет оказалась под инославной чужеземной властью.

Уже с 1581 г. в городе Кореле (или, как он стал теперь называться, - в “Кексгольмской крепости”) по распоряжению верховного шведского наместника губернатора Бойе был назначен особый “проповедник крепости”. Построили в то время и деревянную кирху, которая вскоре каким-то образом была разрушена (вероятнее всего - сгорела). В 1583 г. было приказано возвести на том же месте новую кирху. Так со сменой населения исконно православного города в нем в одночасье сменилась и религия - и новые жители-лютеране начали изменять облик завоеванного города, застраивая его памятниками своей любви к Богу.

Однако официально временем основания лютеранского прихода считается 1611 год.(7)

Вообще же, описанный выше поход шведов под предводительством знаменитого полководца Понтуса Делагарди (правильнее: де ла Гарди) был настолько опустошительным, что в одном Корельском уезде из 4041 двора осталось всего лишь 440 дворов - остальные были разорены или уничтожены вовсе.(8)

Только после успешной для России пятилетней войны со Швецией, завершившейся Тявзинским мирным договором 1595 г., Корельская земля была уступлена Московскому государству. С конца 1597 г. началось возрождение Корелы. Приняв город от шведов, известный своим благочестием царь Феодор Иоаннович, как подчеркивает Н. М. Карамзин, “вместе с воеводами послал в Кексгольм и святителя, чтобы очистить там православие от следов иноверия”.(9)

Так была образована новая епархия на северо-западе страны, благодаря чему значительно упрочивалась русская власть в этом регионе: она приобретала и непосредственную (здесь, на месте) духовно - вероисповедную поддержку в лице епископа. Это было важно, на наш взгляд, еще и потому, что в Финляндской лютеранской церкви в 1554 г. было учреждено два епископства - Абоское и Выборгское (епископы Мартти Скютте и Паавале Юстен) (10), и Корела как форпост православия на Карельском перешейке без своего епископа на столь внушительном “иерархическом” фоне формально теряла значение такого религиозного центра.

Кроме того, еще тогда, когда шведы были католиками - около 1354 г., - в Або была основана первая финляндская библиотека, а в 1355 г. - “малое училище”. В начале XV в. в Выборге при соборной церкви открылись “низшая школа” и библиотека (11). В 1548 г. бывшим ректором кафедральной школы в Або, впоследствии епископом Абоским Михаэлем Агриколой был опубликован в Стокгольме первый перевод Нового Завета на финском языке, а через три года епископ Выборгский Паавале Юстен перевел Псалмы Давидовы и Пятикнижие Моисеево (12). Финский в то время даже не был письменным языком, поэтому эти переводы имели большое общекультурное значение и, как известно, заложили основу литературного финского языка.

Не исключено, что и Корела благодаря своей епископской кафедре в будущем должна была стать и центром просвещения в регионе.

Экскурс в историю: период расцвета православия в Карелии

О том же, что число православных в русской Карелии XVI в. достигало внушительной цифры, можно судить хотя бы по количеству храмов в самой Кореле и уезде и - что еще существенней - по динамике роста их числа, а также увеличения церковных причтов за две первые трети XVI в. (с 1500 по 1568 год) - по данным имеющихся в нашем распоряжении писцовых книг. Перечислим эти церкви и назовем немногие дошедшие до нас имена клириков Корелы XVI в., не модернизируя их написания (но исправляя явные описки, встречающиеся в древних документах).

Согласно “Переписной окладной книге по Новугороду Вотьской пятины Корельского городка с уездом 7008 года” (то есть 1500 г.) на посаде города значились 6 храмов: соборная церковь Воскресения Христова с полным причтом духовенства при ней (священник о. Марко, диакон о. Якуш Киров и причетники), приходская Спасская церковь (причт: настоятель о. Семен, церковный сторож Микитка Васков сын) и четыре монастырских - Никольская, Георгиевская (указан священник о. Трофим (13)), Воскресенская и Иоанно-Предтеченская (14). Никаких особых подробностей в указанной Переписной окладной книге нет ни о городских церквах, ни о монастырях; упоминается еще диакон о. Олексей, но не сказано, в каком храме он служил. Отмечено и наличие в городе (точнее в приписанном к нему “Сванском Волочке”) “двор Валаамского монастыря у часовни (15)” - ранний предшественник нынешнего Валаамского подворья в Приозерске.

Спасская церковь (если верить новгородским писцам Дмитрию Китаеву и Никите Губе Моклокову, составившим вышеназванный документ) уже в конце XV в. не имела, в отличие от Воскресенского собора, значения погостенской - то есть в основном административно-территориальном образовании “погосте”, на которые делился уезд и по которым раскладывались подати и повинности, не являлась главной церковью (весь погост, кстати, именовался Воскресенским Городенским и охватывал сам город Корелу и его окрестности). Это подтверждает и тот факт, что земельные владения Воскресенского собора в разных погостах несоизмеримы с теми наделами, что принадлежали Спасской церкви. Поэтому сомнение вызывает категоричное утверждение И. С. Шаскольского: “городской собор св. Спаса <...> был центром религиозного культа в городе и во всей Корельской земле” (16). Впрочем, не исключено, что так оно и было, но только в другой (более ранний?) исторический период. К слову сказать, с древней Спасской церковью связано старинное сказание о корельском “муже необычной храбрости и силы” Валите, или Варенте, завоевавшем для Новгорода всю Лапландию; впоследствии окрещенный Василием, он был погребен в церкви Святого Спаса  (17).

Теперь обратимся к “Писцовой книге Водской пятины 1568 г.” Инши Васильева Булгакова и Посника Шипилова. В ней содержится больше сведений по интересующей нас теме. Так вот, за без малого 70 лет в городе Кореле появились еще один монастырь (Троицкий) и церковь (Ильинская), а число клириков заметно возросло.

К этому времени, следовательно, на посаде города и в непосредственной близости от него располагались 3 церкви и 5 монастырей:

  1. собор Воскресения Христова с приделом (то есть особым добавочным алтарем) во имя Сергия Чудотворца - очевидно Валаамского; причт: три священника - о. Григорей Олексеев, о. Иван Григорьев и о. Насон, диакон о. Ондрей, дьячок Микитка Иевлев (18);
  2. церковь Святого Спаса; настоятель - о. Епифаний (19);
  3. церковь Святого Илии Пророка; причт: священник о. Ондрей Иванов сын, дьячок Иванко Бакланов, пономарь Гриша (20);
  4. “монастырь Николы Чудотворца на усть речки Федоровки”; церковный причт: священник о. Василей Григорьев, диакон о. Иван Степанов, дьячок Петруша Иванов Романов и безымянная проскурница (то есть просвирня) (21);
  5. “монастырь Девичь Великого Христова мученика Георгия” (или Егорьев, Юрьев); причт: священники о. Василей Семенов и о. Фома Никифоров, дьячок Самылко Гаврилоф (22);
  6. “монастырь Живоначальныя Троицы, строенье старца Герасима”; из церковного причта в Писцовой книге указаны, видимо, только не монашествующие: дьячок Пятой Нечаев сын и проскурница Настасья (23);
  7. “монастырь на усть реки Узервы Ивана Предтечи”; игумен - о. Протасий (24).

Между прочим, названы имена еще четырех корелян -представителей духовного звания, но без уточнения, к причту какой церкви они принадлежали: это дьячок Бориско Васильев Демидова, проскурня Степанида и два старца - Сенька и Иванко (25).

Пользуясь сведениями, полученными благодаря археологическим раскопкам и извлеченными из писцовых книг - см. План-реконструкцию “Корела в XVI веке”, приложенную к одной из статей М. И. Мильчика и учитывающую план города, составленный шведами в первой половине 1630-х гг. (26), - можно с большей или меньшей степенью уверенности указать, где именно в нынешнем Приозерске находятся те места, которые более 400 лет назад украшали церковные и монастырские сооружения.

Воскресенский собор располагался в самой Старой крепости, там, где ныне Краеведческий музей. Спасская церковь - на одноименном острове, территория которого теперь принадлежит военному санаторию; находился храм неподалеку от нынешних северных ворот. На Ореховской стороне, в районе недавно открывшегося магазина “Народные промыслы”, что напротив продуктового (“Тройки”), предположительно располагалась Ильинская церковь.

Никольский монастырь, судя по всему, являлся архитектурной доминантой восточной части Корелы: он находился на Иломанской улице - в том месте, где теперь стоит средняя школа № 4 - вероятно, в районе спортплощадки. Егорьевский женский монастырь был такой же доминантой северного пригорода и располагался, по нашему мнению, на берегу Вуоксы в самом конце нынешней Береговой улицы, - в XVI в. где-то здесь начиналась Велецкая-Егорьевская улица. Последний, Троицкий монастырь находился, как полагает А. Н. Кирпичников, на так называемом Зимнике (27) - в том районе, где теперь железнодорожный вокзал, а возможно, и немного севернее. За пределами посада, примерно в двух верстах от города у самого устья Узьервы-Вуоксы, располагалась Иоанно-Предтеченская обитель (28); кстати, на монастырской земле находилось немало амбаров корелян (29).

Кроме того, в приписанном в административном порядке к посаду Корелы небольшом торговом селении (“рядке”) “на Ладожском озере на Сванском Волочке” в 1568 г. были еще две новые церкви: во имя Живоначальной Троицы (причт: настоятель о. Фома Григорьев, дьячок Борисов и пономарь Фетча Вахромеев) и Николы Чудотворца (30).

А если продолжить сопоставление писцовых книг 1500 и 1568 гг., то легко обнаружить еще три (!) новые церкви в самом Воскресенском Городенском погосте. Видимо, главная из них - во имя Николая Мирликийского чудотворца (причт: священник о. Лука Кузьмин, дьячок Гордейко Федоров, пономарь Филипко Олферов, проскурня Овдотья) (31). А в двух “волостках”: “в Коврале” (возможно, в районе нынешнего Кузнечного-Каарлахти) и “на Тюрье” (теперь, кажется, где-то неподалеку от Плодового-Пюхяярви) - были возведены соответственно Введенская церковь (причт: священник о. Карп Гаврилов, дьячок Родивонко, проскурня Домна) (32) и церковь во имя Преображения Христова (причт: священник о. Костянтин, дьячок Михалко, пономарь Иванко, проскурня Наталья) (33).

Теперь скажем несколько слов о церквах Корельского уезда. Согласно Переписной окладной книге 1500 г. в нем, помимо Воскресенского Городенского погоста с несколькими православными приходами, насчитывалось еще 6 приходов, соответствовавших административно-территориальному делению на погосты:

  1. “Михайловской Сакульской” над Сванским озером (по названию карельского селения Саккола - ныне Громове, близ озера Суванто - теперь Суходольское; к югу от города Корелы), с церковью Архангела Михаила; причт: священник о. Сава, дьячок Олешко, церковный сторож Палка и проскурница Татьяна (34);
  2. “Васильевской Ровдужской” к югу от Суванто (по имени карельского селения Рауту - в настоящее время Сосново), с церковью Василия Великого; причт: священник о. Яков, дьячок Еська, церковный сторож Окулко (35);
  3. “Богородицкой Кирьяжской” на севере от Корелы (от названия селения в погосте Кирьяж - нынешнего поселка Куркийоки), с церковью Рождества Пресвятой Богородицы; причт: священник о. Кузьма, дьячок Гаврилка, сторож Лучка, проскурница Орина (36);
  4. “Никольской Сердовольской” (от дореволюционного названия Сортавалы - Сердоболь, нынешнего города на северном побережье Ладоги), с церковью Николая Мирликийского чудотворца; причт: священник о. Исак, дьячок Гридко, сторож Оверкейко (37).
  5. “Ильинской Иломаньской” севернее Сердоболя (по названию одного из небольших озер; этот погост был наиболее удаленным от Новгорода - на 550 верст), с церковью Святого Илии Пророка; причт: священник о. Иван, церковный сторож Гридка (38);
  6. “Воскресенской Соломянской” на северо-востоке от Ладожского озера (от названия карельского селения Салми), с церковью Святого Воскресения Христова; причт: священник о. Василей, дьячок Кирилко, сторож Селиверстик (39).

К сожалению, в Писцовую книгу 1568 г. не были включены описания Иломанского и Соломенского погостов, а сведения о Кирьяжском и Сердобольском погостах не вошли в опубликованный фрагмент документа (40). Поэтому скажем немного только о церквах трех погостов: Сакульского, Ровдужского и Соломанского (все эти названия нами не унифицировались, и их написание скопировано из рассматриваемых писцовых книг).

В Михайловском Сакульском погосте указан не один, а три храма. Про погостенскую Михайло-Архангельскую церковь дополнительно сказано, что в ней два придела: “Богоявленного Бога Спаса нашего Христа” и “Николы Чудотворца”. Увеличился церковный причт: теперь в нем значатся целых три священника - о. Афанасий Исаков сын, его сын о. Иван и о. Андрей Иванов сын; диакон о. Денесей Фомин сын; два дьячка - Нечайко Григорьев и Третьячко Иванов; пономарь Гриша Кузьмин и проскурница Полагея. Интересно, что только при этой церкви (судя по Писцовой книге) были “дворци старцовы” - вероятно, кельи монашествующих: указаны старец Микулка Окулов и три “старицы” - Наталья, Матренка и Анница. Питались они “от церкви Божьи” (41).

Помимо этого, в том же погосте, “у озера Свята” (то есть Пюхяярви-Отрадное), находились церковь Покрова Пресвятой Богородицы и “теплая церковь” Николы Чудотворца. В состав причта входили священник о. Иван Осифов сын, диакон о. Терентей, дьячок Игнаш Семенов, пономарь Кирилко Ортемьев и проскурня Овдотьица (42).

В Васильевском Ровдужском погосте в церкви Святителя Василия Кесарийского указан придел Николая Чудотворца; кроме того, названа теплая церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы (в Писцовой книге: “Успение Пречистые”). В причте состояли два священника - о. Иван и о. Григорей Филиповы дети, диакон о. Конан, дьячок Федько, пономарь Якуш, проскурница Мавра (43).

Благодаря немногим сохранившимся фрагментам описания Воскресенского Соломанского погоста удается выяснить, что в главной церкви Святого Воскресения Христова был “придел Рождество Пречистые”; также указана теплая церковь Николы Чудотворца. Причт здесь был поменьше: священник о. Семен Семенов, дьячок Иевик Ермолин, пономарь Игнаш Яковлев и проскурник Тимоха (44).

К сказанному следует добавить, что огромное религиозно-просветительское и культурно-организующее значение в тот период имели для Корельской земли (да и всего северо-запада страны) такие крупные обители, как Валаамская и Коневская. Многие деревни считались монастырскими владениями. По подсчетам Р. Б. Мюллер, только в погостах Корельского уезда этим двум твердыням православия принадлежало соответственно 222,5 и 162,5 обеж (фискальная, окладная единица, приблизительно означающая участок земли, обрабатываемый одним человеком с помощью одной лошади) (45).

Были деревни и в собственности городских корельских монастырей - Никольского, Иоанно-Предтеченского и Егорьевского (46). Некоторые селения назывались “церковными” (как правило, по одному на погост), и их население отдавало третью часть урожая хлеба причту погостенской (или приходской, не имеющей такого значения) церкви (47).

Последствия шведского разорения православной Карелии (1580 - 1597)

Конечно, 17 лет шведского владычества над русской Карелией не прошли даром (к тому же военные действия, как уже говорилось, начались десятью годами раньше - с 1570 г.). Недавно только - в 1527 г. - принявшие лютеранство шведы в ходе официальной реформации изъяли имущество своих католических церквей и монастырей. Уж тем более не щадили они святыни Православной Церкви. Были поруганы, разграблены и сожжены многие древние храмы и монашеские обители, в том числе Коневская и Валаамская (известно, что царь Иоанн Грозный прислал в Староладожский Васильевский монастырь список имен более 80 убиенных валаамских иноков для поминовения (48)). Вероятно, тогда же был уничтожен Сенной (Сеннянский) монастырь, который, по всей видимости, располагался на острове между Валаамом и Коневцом и впоследствии так и не был восстановлен (49).

В самой Кореле еще до захвата города, в 1573 г., такой печальной участи подвергся Иоанно-Предтеченский монастырь (50), находившийся, как было сказано, за пределами посада. Не менее трагично сложилась судьба и четырех городских монастырей, в том числе женского Егорьевского, разоренного шведами с особой жестокостью (51), а также четырех церквей - соборной и трех приходских.

В Москве об этом, конечно, знали, поэтому и пытались в 1583 г. выкупить у шведов Иван-город, Яму, Копорье и Корелу. Не случайно тогда, во время переговоров в устье реки Плюссы близ Нарвы, московские послы - боярин князь Федор Шестунов и думный дворянин Игнатий Татищев - передали шведской стороне (сановникам Клаасу Тотту и Понтусу Делагарди) требование русского царя вернуть Корелу и другие города, ибо, говорили послы, “государь наш христианский хочет монастыри и церкви христианские воздвигнуть по-прежнему, чтоб Имя Божие славилось, потому что теперь все эти места разорены” (52).

Во время этих переговоров Делагарди утонул при переправе через реку Нарову, что было воспринято в России как проявление гнева Господня за его “безбожное окаянство”. Об этом дали знать царю, и от его имени пришел ответ: “Писали вы нам, что Пунтус Делагарди утонул; сделалось это Божиим милосердием и великого Чудотворца Николы милостию”(53).

Само собой понятно, что когда, к примеру, город Корела, обезлюдевший после жестокой осады, пожаров и разграбления, начиная с 1580 г. стал обустраиваться пришлым шведским населением, то, восстанавливая городские укрепления и возводя себе жилища и молитвенные дома, захватчики меньше всего заботились о воссоздании православных храмов или часовен. Так что, возвратив в 1597 г. Корелу, русские первым делом стали возрождать свои святыни, а кроме того, строить епископские палаты - для постоянного местопребывания правящего архиерея.

Экскурс в историю: новгородские архиепископы в Карелии

Правда, в Кореле, в самой крепости, и раньше был архиерейский дом - на случай приезда новгородского архиепископа. В Переписной окладной книге 1500 г. читаем: “А внутри города в Кореле двор наместнич да двор владычн пуст” (54), в Писцовой же книге 1568 г. этот двор уже почему-то не упоминается. Дело в том, что из-за отдаленности карельских приходов и неудобства переездов (в Юго-Западной Карелии было только два города: Выборг и Корела, а небольшому селению не всегда под силу было предоставить достойный ночлег владыке и его свите) тот очень редко обозревал эти приходы своей епархии. Так, в продолжение целого XV века лишь раз, под 6927 (то есть 1419) годом, в Степенной книге сообщается о “поезде” новгородского архиепископа в Карелию (55).

К тому же после покорения Новгорода Московской державой (1478 г.) преосвященный утратил многие свои земли в Карелии, которые стали собственностью великого князя и, частично, были отданы на содержание корельскому наместнику. По крайней мере, в Переписной окладной книге 1500 г. о большом количестве земельных владений говорится, что они когда-то “были за владыкою”, а в Писцовой книге 1568 г. такие ремарки уже отсутствуют.

И все равно, если верить английскому посланнику Джилсу Флетчеру, даже в 1580-х гг. Новгородская митрополия была самой доходной в России: только ее глава ежегодно получал со своих поместий сумму в 12 тысяч рублей, тогда как сам патриарх - всего 3 тысячи (56). Эти последние обстоятельства, по-видимому, также способствовали учреждению новой епархии: тут планы царя и патриарха уже не ущемляли интересов новгородских митрополитов.

Епископ Сильвестр (1595 - 1613)

Первым епископом Корельским и Орешковским был назначен Сильвестр. Скорее всего официально его величали немного иначе, потому что на личной его печати была “прямострочная надпись”: “Божиею милостию Епископ Селивестр Корельский и Орешьский” (57).

Однако в некоторых документах его титул, как указывалось выше, именуется иначе: “епископ Корельский и Копорский”. Так, в частности, он был назван в “Записке о Царском дворе, церковном чиноначалии, придворных чинах, Приказах, войске, городах и пр., датируемой 1610 - 1613 гг., то есть тем временем, когда шведы один за другим захватили Корелу и Орешек (58). Духовный писатель священник М. Ф. Архангельский, автор обстоятельного очерка истории С.-Петербургской епархии (1871), полагает, что упоминание при титуловании корельского епископа разных городов означает то, что, помимо Корелы и Орешка, “влияние его простиралось на Ладогу и Копорье” (59). А церковный историк А. В. Карташёв вообще утверждает, что у Корельской епископии был “подвижный центр”, который “базировался на Олонецкий край” (60).

Заманчиво, однако, было бы предположить, что здесь мы имеем дело (конечно, не с ошибкой переписчиков!) - с принципиальной терминологической неустойчивостью, позволяющей вобрать в название нового архиерейского титула побольше топонимов, которыми дополнительно (в церковно-правовом отношении) закрепляются за Россией возвращенные ей в 1595 г. города (в данном случае - Корела, Орешек, Копорье).

Сведения о епископе Сильвестре, как и о большинстве иерархов того времени, крайне скудны. В XVI в. он упоминается в числе архимандритов московского Симонова монастыря. Хиротонисан во епископы он был в 1595 г., как раз при учреждении новой кафедры (61). Судя по всему, жил он в самой Кореле, потому что еще в августе 1609 г. царь Василий Шуйский, отправляя свою грамоту с распоряжением сдать город шведам, адресовал ее прежде всего “богомольцу нашему епископу Селивестру”, воеводам Д. Т. Мышецкому и В. Т. Аврамову, игуменам, протоиерею (!) и священникам городских церквей (62). Сохранились и другие исторические источники, которые свидетельствуют о том, что владыка Сильвестр совместно с воеводой И. М. Пушкиным в 1609 - 1611 гг. организовывал оборону Корелы.

В 1611 - 1613 гг., оставаясь формально епископом Корельским (он этим своим званием подписался под актом об избрании на царство Михаила Феодоровича Романова в 1613 г. (63)), Сильвестр был назначен управляющим Вологодской и Великопермской архиепископией, уже 4 года (64) пустовавшей после кончины прежнего владыки Иоасафа, и возведен в сан архиепископа. Это служебное повышение оказалось напутствием на крестный путь, на подвиг исповедничества. В те годы в Вологодском крае особенно зверствовали поляки и русские “воры” - сторонники Самозванца (это были прежде всего так называемые “черкасы” - украинские казаки (65)). В 1612 г. в самой Вологде при разорении церквей были убиты 3 протоиерея, 34 священника, 6 диаконов и 6 иноков, а, к примеру, в Спасо-Прилуцком монастыре погиб 91 монах. А. В. Карташёв отмечает: “Взятого в плен еп. Сильвестра издевательски мучили; четыре ночи держали под стражей, много раз таская на казнь и отпуская вновь, пока не вынуждены были освободить” (66).

В Псковской летописи под 1613 г. отмечается, что в октябре архиепископ Сильвестр приехал в Псков: “В 7121 <1613> году на Вознесеньев день поставиша на царство Государя царя и великого князя Михаила Феодоровича.

На второй год приехал во Псков епископ Селивестр Корелский октября 28” (67). Псковская и Изборская (или: Иван-городская (68)) епископская кафедра стала последним местом его служения (назначен он был еще в июне (69)), так как 1 декабря 1615 г., в трудное для псковичей время осады Пскова шведами, их владыка почил о Господе (70).

Епископ Павел (1613 - 1616)

Сменил Сильвестра в Кореле епископ Павел, возглавлявший епархию в течение короткого времени - с 1613 г. до своей смерти в 1616 г. (71). Имя этого иерарха сохранилось только в некоторых церковных документах, где значится лишь в общих списках архиереев, в летописях же упоминания о нем вовсе отсутствуют. На этом основании К. Я. Здравомыслов, архивариус архива и библиотеки Св. Синода, делает категоричный вывод о том, что такого епископа вообще не существовало, тем более что начиная с 1609 г. вплоть до 1617 г. не только Карелия, но и вся Новгородская земля находились под властью шведов (72).

С этим суждением согласиться трудно. Ведь, если владыка Павел и занимал - хотя бы номинально - кафедру Корельского епископа, он вполне мог жить, к примеру, в Новгороде. И надо признать, что ничего невероятного в таком назначении не было. Даже напротив - пока вся Корельская земля (до заключения Столбовского мирного договора) была ареной непрекращающейся борьбы между Россией и Швецией и её официальный государственный статус оставался неопределенным. Московская патриархия безусловно была заинтересована в том, чтобы сохранить епископское преемство именно в Корельской епархии.

Трудно поверить и в то, что в официальные списки церковных иерархов XVII в. (эпоха, максимально приближенная к периоду Нового времени) мог попасть выдуманный, “мифологический” персонаж.

А если местопребыванием преосвященного Павла стал какой-либо из новгородских монастырей, то, значит, имен но с этого архиерея и берет начало традиция, неукоснительно соблюдавшаяся впоследствии: все епископы Корельские (Кексгольмские) последующего времени проживали в известных обителях Новгорода - чаще всего это были Антониев и Юрьев монастыри.

Проблема статуса Корельской епархии

Не вполне ясен и вопрос о первоначальном статусе Корельской епархии. И. А. Чистович утверждает, что она сразу возникла как викариатство (73), а К. Я. Здравомыслов подчеркивает, что при учреждении своем это была самостоятельная епископия, но вскоре она была подчинена Новгородской митрополии (74). Представляется, что справедливее последнее суждение, но и оно нуждается в корректировании.

Во-первых, в Соборном уложении 1589 г., согласно которому предполагалось открыть 8 новых епископий, все они задумывались как самостоятельные - там не говорится об их иерархическом подчинении каким-либо митрополиям или архиепископиям (75).

Во-вторых, статус викариатства как такового возникает в Русской Церкви довольно поздно: только в 1698 г. Петр Великий разрешил киевскому митрополиту Варлааму (Ясинскому) “для слабости здоровья” избрать себе коадъютора (помощника). Впервые звание “викарий” встречается в 1707 г. как раз в связи с назначением - после долгого перерыва - епископа Корельского и Ладожского Иоиля. (Возможно, неприемлемым казалось поначалу само слово “викарий” - ведь, как известно, римский папа официально называется “викарием Иисуса Христа”, а его наместники - легаты - “викариями апостолов”.)

Следовательно, логично предположить, что статус викариатства для Корельской епархии на первых порах даже не предполагался и только впоследствии (по нашему мнению, в 1685 г.) возникла идея викариатства, но лишь как временная мера - на тот период, пока вся Карелия не будет освобождена от шведов и на ее территории окончательно не упрочится русская власть.

В то же время И. А. Чистович полагает, что “зависимость корельского викария от новгородского архиепископа выражалась полным подчинением ему в делах церковного управления” (76). При этом ссылается петербургский профессор на тот факт, что единственная известная нам ставленная грамота священнику Корельской епархии была скреплена митрополитом Новгородским (77).

Рассмотрим детальней этот документ. Грамота датирована 22 марта 7107 (1599) г., и дана она “на утверждение” в иерейском звании диакона Никольской церкви Кирьяжского погоста о. Офонасья Яковлева сына. В этом документе (он опубликован в числе 5 других “ставленных грамот”) обращает на себя внимание - на фоне обычных этикетных формулировок - особая, твердая интонация преосвященного Сильвестра, который указывает, что он поставил в свое время о. Офонасья в чтецы, затем в подьяконы, дьяконы и, наконец, “совершил в попы <...> в свою <!> епископью”. На обороте грамоты, действительно, - “собственноручные подтверждения” - подписи новгородских митрополитов Варлаама (1592 -1601) и Исидора (1603- 1619). Но это не должно нас смущать: дело в том, что рядом опубликована ставленная грамота ростовского архиепископа от 29 декабря 7040 (1532) г. некоему “попу Василью”, которую также “собственноручно” подтвердили два других архиепископа (78). Видимо, такова была в то время обязательная форма церковного делопроизводства. Иначе придется считать истинным нелепое, по сути, допущение, что Ростовская архиепископия тоже могла быть чьим-то викариатством!

Таким образом, нашему предположению о самостоятельном статусе Корельской епархии в первый период ее существования ничего не противоречит. Более того - этой гипотезе есть и подтверждение. Академик П. М. Строев в своем известном труде о российской церковной иерархии и монастырских настоятелях (СПб., 1877), составленном, как указано на титульном листе, “из достоверных источников”, вообще убежден в том, что Корельская епархия не только была всегда самостоятельной, но и после того, как ее упразднили (по данным Строева это случилось в 1610 г.), она никогда не возобновлялась, а начало Новгородскому викариатству исследователь полагает лишь с 1708 г., с вышеупомянутого назначения на кафедру епископа Иоиля (79). Любопытно то, что Строев не упоминает о каком-либо преемстве между Корельской епархией XVII в. и одноименной епархией XVIII в.

Правда, он, как уже отмечалось (61), приводит малоубедительную датировку учреждения епархии (1593 г.) и хиротонии епископа Сильвестра (1593 г. или даже 1599 г.). Но объясняется это вовсе не произволом ученого, а путаницей в датах, порой допускавшейся переписчиками в старинных документах. (Не исключено и то, что в последующем какие-нибудь новые самоочевидные данные, напротив, докажут достоверность датировок, указанных Строевым, и опровергнут общепринятые сегодня факты.)

Судьба епархии в Смутное время

В трагическую эпоху для всего Русского государства особенно пострадала Корельская земля, причем не от поляков-католиков и русских сторонников Лжедимитрия, а от своих союзников шведов. Как известно, еще в феврале 1607 г. Карл IX, враг Польши и ее короля Сигизмунда (своего племянника), через выборгского наместника предлагал помощь русскому царю в борьбе с внешним нашествием и внутренними врагами и даже прислал на границу своих послов для переговоров. В то время царь Василий Иоаннович Шуйский еще надеялся на свои силы и через корельского воеводу князя Мосальского отказался от шведской поддержки. Позже Шуйский еще раз отверг предложенную Карлом помощь (80).

Однако положение изменилось после того, как царские войска в целом ряде сражений потерпели сокрушительное поражение и Самозванец выстроил себе столицу (Тушино) под Москвой. Племянник русского царя князь М. В. Скопин-Шуйский был направлен в Новгород, чтобы оттуда вести переговоры с Карлом о помощи. В феврале 1609 г. шведы обязались выслать пятитысячное наемное войско, а к нему “еще неопределенное количество войска в знак дружбы к царю” (81). Но за эту помощь Корела с уездом передавалась Шведскому королевству.

К договору прилагалась “дополнительная запись”, в которой говорилось и о судьбе церковного имущества епархиального центра. Согласно этой “записи” требовалось “спустя одиннадцать недель, начиная с того времени, как шведы уже начнут служить царю, очистить город Корелу и отдать ее королю, вывезши из церкви образа и всякое церковное строенье, а из города - пушки, пищали, зелья, ядра, выведши всех русских людей и корелян, которые захотят идти на Русь” (82). Все остальные города шведы обещали “не воевать и не занимать”, причем специально оговаривалось обязательство шведской стороны, чтобы ее ратные люди “не жгли и не разоряли, над иконами не ругались” (83), а немного позднее, в “договорных взаимных записях” от 17 декабря 1609 г., шведский военачальник Якоб Понтус Делагарди вновь подтверждал свое обязательство “людей не побивать и не грабить и насилства никоторого не чинить, и церкви не пустошить...”(84).

В уже упоминавшейся “Грамоте царя Василия Иоанновича Шуйского, адресованной населению города Корелы и уезда, о сдаче города” от 30 августа 1609 г. это требование объяснялось прежде всего тем, что от иноверцев-захватчиков “учало быти <...> православной нашей християнской вере ругателство великое...” (85). Царь предписывал вывезти, между прочим, “Божье милосердье образы, и всякое церковное строенье, и колокола <...> из Корелы и из монастырей изо всех храмов...” (86), за что обещал переселившимся в глубь России корелянам хорошее жалованье, ругу, податные льготы.

В 1610 г. посланные Карлом войска под командованием Делагарди дошли до самой Москвы, но потом отступили. Очень скоро, воспользовавшись свержением царя Василия Шуйского с престола, они из союзников превратились во врагов и завоевателей и тут же стали с легкостью попирать все свои договорные обязательства. Шведы занимали русские города, варварски опустошали всю Новгородскую землю, в том числе и Карелию, - разрушали и сжигали монастыри и храмы, расхищали святыни, убивали и брали в плен православных христиан. Новгородский митрополит Исидор и воевода князь И. Н. Одоевский позже писали Делагарди: “... честные обители и святые Божий церкви <...> разорены и разграблены; и мощи многих святых из гробов выметаны и опоруганы, и колокола многих церквей <...> вывезены в Свейское государство...” (87).

Шведы вновь сравняли с землей только что восстановленные Валаамскую и Коневскую обители, да и всё Приладожье подверглось безжалостному разорению: храмы были сожжены, священники убиты или изгнаны.

Впрочем, такое вероломство шведов в эпоху европейских религиозных войн легко объяснимо: они все были еще неофитами своей недавно народившейся религии, а потому с особой ревностью и даже неистовством предавали огню и мечу святыни “еретической схизмы” (то есть Православия).

Страшные последствия это лютеранское нашествие имело для Корельской епархии. Не случайно святитель Игнатий (Брянчанинов), посетивший Валаам в 1846 г., в своем очерке, посвященном этому паломничеству, писал: “Достойно замечания, что селения, сохранившие православную веру, находятся не на самом берегу Ладожского озера, не на пути завоевателей, но глубже в Финляндии, за горами, за болотами, естественными оградами страны: там затаились, спаслись они от взора и религии протестантов. В это время многие финны перебежали в Россию для сохранения веры: <вы> встречаете их потомков православных в Новгородской и Тверской губерниях” (88).

Особенно плачевной оказалась в эти годы участь епархиального центра - Корелы. Этот город шведы разоряли как бы на “законных” основаниях: жители не желали подпасть под власть иноверного короля и потому наотрез отказались выполнить требование царя Василия Шуйского сдать город чужеземцам. Шведы приступили к осаде непокорной твердыни. Более полугода героически оборонялся гарнизон Корелы под руководством своего воеводы И. М. Пушкина и святителя Сильвестра. Когда 2 марта 1611 г. город Корела вынужден был капитулировать, из трех тысяч (по другим сведениям - двух тысяч) его жителей и воинов-защитников в живых осталось около ста человек, и все они ушли в русские владения. В их числе был и епископ Сильвестр, в том же году переведенный в Вологду - управляющим архиепископией.

Новгородский летописец так описывал эти события: “Прииде некоторый князь немецкий, именем Яков Пунтусов Делагард <...> и взя град Корелу и засяде, всею областию Корелскою обовладе, и многие тамо беды учини” (89). В июле шведам удалось захватить и Новгород. Несмотря на обещания не разорять храмов и монастырей, по всей Новгородской земле в первую очередь страдали православные святыни.

Т. С. Мальгин в своем известном “Зерцале российских государей...” (СПб., 1794), составленном “по достоверным российским бытописаниям”, рисует поистине апокалиптическую картину: “Опустошили более 70 знатных монастырей и 1500 церьквей с осквернением и поруганием святыни, обдиранием со св. образов богатых золотых и серебряных окладов, привесов и украшений, рассеканием на части рак и гробов святых и поругательным извержением из оных честных мощей. Словом, не щадили никаких ни самых священных вещей, ни таинственныхт (90), ни церьковных утварей, одежд, книг и колоколов, ниже самых маловажных и, кажется, уже немногокорыстных, как-то: свеч, ладана, деревянного лампадного масла и прочего тому подобного и к похищению удобного” (91). До нас дошло народное предание о том, что в те годы “к обычному церковному молитвосло-вию сзывали народ ударом в деревянную доску, ибо боялись выказать утварь, имеющую хоть какую-нибудь ценность. Говорят, что к этому времени относится и употребление в здешних монастырях и церквах при богослужении оловянных и деревянных потиров и дискосов...” (92).

Столбовский мирный договор

Разорение Карелии продолжалось вплоть до 1617 г., когда Россия, измученная и ослабленная интервенцией и внутренними нестроениями, вынуждена была уступить Швеции Корельский уезд (или, как теперь он стал называться, “Кексгольмский лен”) и Ингерманландию (93). В связи с этим назначение в Финляндию особых епископов было прекращено и сама архиерейская кафедра закрыта.

Но как же по Столбовскому договору и в предварительных соглашениях регламентировался конфессиональный вопрос? Еще 17 июля 1611 г., после захвата шведами Новгорода, был заключен договор между Делагарди, с одной стороны, и новгородским воеводой И. Н. Одоевским и митрополитом Исидором - с другой. Шведская сторона, в частности, обязывалась “не делать никакого притеснения православной вере, не трогать церквей и монастырей, уважать духовенство и не трогать его доходов” (94).

Священник М. Ф. Архангельский полагает, что это была временная уступка Делагарди, последовательно проводившего в жизнь не только политические, но и религиозные планы своего короля - по введению лютеранства в завоеванные страны (95). Об этих миссионерских замыслах по отношению к народу, уже более шести столетий как просвещенному Христианством, как раз в то время откровенно разглагольствовал лютеранский писатель М. Шаум в своем сочинении “Tragedia Demetrio Moscovitica” (1614), начавший со снисходительной похвалы силе религиозного духа россиян: “... Господь показал в русском народе доброе начатие к зачатию евангельского (то есть евангелического) учения и к распространению Христианской церкви <...>. Отныне мы уже не против москвитян в пользу папы, но за москвитян должны молить Бога, да присоединит их к Своей овчарне” (96).

И действительно - когда в 1615 г., после неудачной осады Пскова, шведы согласились на перемирие сроком на год, они уже отказались гарантировать русским неприкосновенность веры.

Посредниками в последующих переговорах Швеции и России согласились выступить Голландские Генеральные Штаты. В отчете нидерландских посланников содержатся интересные подробности и по религиозному вопросу. 2 марта 1616 г. русские предложили свои условия перемирия со шведами. Однако тех в проекте договора как раз не устроило требование “не разрушать церквей и монастырей, не увозить жителей и не вывозить колоколов и пушек”. Шведские уполномоченные заявили, что “король в городах, которые занимает в России, будет пользоваться вполне правами своими, не допуская, чтобы кто-либо ставил ему в этом условия, а что он вовсе не намерен принимать приказаний или условий от русских” (97).

Видимо, во избежание разногласий по этому вопросу в Столбовский договор вообще не вошло специальное положение о церквах и монастырях, священниках и мирянах. Правда, там все же было сказано несколько слов о церковном имуществе, которое продолжали грабить шведы, в Столбове они обещали ничего больше не вывозить из церквей и монастырей и вернуть в Новгород колокола, не только похищенные, но и купленные законным путем. (98)

Отношение шведских властей к своим православным подданным в 1617 - 1626 гг.

Православное население Карельского перешейка, не сумевшее или не захотевшее переселиться в глубь Московии в 1611 -1617 гг., более чем на сто лет оказалось под властью иноверного шведского короля. Резко изменившиеся условия требовали особых усилий со стороны Русского государства по устроению церковной жизни на некогда принадлежавших ему территориях. В этом отношении особенно важен был первый десятилетний период - до 1627 г.

Каковы же его особенности? Во-первых, судя по некоторым известным науке документам, в этот временной отрезок было максимально ослаблено религиозное давление на православных карел и русских. Во-вторых, именно в эти годы (1619 - 1626) правящим архиереем в Новгороде был митрополит Макарий II, который, как пишет К. Я. Здравомыслов, всё время своего святительства употребил на церковное обустройство прежде всего той части своей паствы, что оказалась на шведской территории (99).

Эти события столь важны для нашей темы, что имеет смысл рассмотреть их детально и по отдельности.

Мягкая, даже на первых порах толерантная политика шведского правительства по конфессиональному вопросу объяснялась, на наш взгляд, двумя основными причинами. Прежде всего, новые власти пытались приостановить поток беженцев и, заботясь об экономической выгоде, боялись, что податное сословие вновь завоеванных земель может резко сократиться.

И действительно, волна переселения (точнее, тайного бегства) православных жителей Карелии в тверские и сопредельные с ними земли поднимается, по данным такого видного исследователя, как Д. В. Бубрих, уже только начиная с 1627 г. (100). К сходному выводу приходит и Ю. В. Готье, который констатирует, что русские переписные книги 1620-х гг. “молчат” о переходе корел из-за рубежа и только в Бежецкой и Новоторжской книгах 1646 г. он нашел первые упоминания об их присутствии в этих краях (101). Разумеется, приведенные свидетельства ни в коем случае не опровергают того самоочевидного факта, что православные бежали с нажитых мест и до Столбовского мира, и сразу после его заключения.

Поэтому следует уточнить сведения о “лютеранском гнете”, обычно приводимые в отечественных исследованиях, в которых затрагиваются вопросы русско-шведских отношений. Так, С. И. Кочкуркина, опираясь на ценную монографию Р. Б. Мюллер “Очерки по истории Карелии XVI - XVII вв.” (Петрозаводск, 1947), пишет: “... шведские власти насильственно обращали карел в лютеранство. Если, к примеру, дворянин отказывался переходить в лютеранство, его лишали имений. Крестьяне же участвовали в содержании пасторов, платили им за обряды крещения, венчания, отпевания, если даже и не пользовались их услугами. Жалобы на притеснения и насильственное крещение присутствуют в обращениях крестьян к шведскому королю и русскому царю” (102). В такой “красочной” картине, на наш взгляд, слишком уж сгущены краски (подробнее об этом мы скажем ниже); но принципиально важно, что если подобные проявления религиозной нетерпимости и имели место, то, по нашему убеждению, не сразу же по заключении Столбовского мира, а только впоследствии.

И, помимо уже названных социально-экономических мотивов, следует сказать еще об одной, не менее существенной причине, вынуждавшей шведские власти не выказывать до поры до времени своих истинных намерений в отношении конфессиональных предпочтений бывших подданных русского царя.

Дело в том, что с началом эпохи Реформации (XVI в.) вся Европа оказалась расколотой на два больших враждебных лагеря, причем к началу XVII в. стало ясно, что со временем борьба католичества и протестантизма только обостряется. Столь напряженное международное положение обязывало лютеранское правительство Швеции действовать “мягко и осторожно”, с “открытым дружеским расположением” по отношению к своим православным подданным - как справедливо отмечают составители книги “Православная Церковь в Финляндии” (СПб.,1893) (103). Добавим, что такая позиция шведских властей не просто была весьма благоразумной, но и позволяла укрепить, так сказать нравственный авторитет государства.

Конечно, было бы явным преувеличением объявить шаги шведского правительства в этом направлении - осуществлением принципа свободы совести. Однако для эпохи столь резкого религиозного противостояния, каков был весь XVII век, конфессиональную политику Швеции на новозавоеванных ею территориях, наверное, можно назвать уникальной.

С одной стороны, вскоре по завоевании российских городов в них стали возводить лютеранские кирхи, причем нередко просто приспосабливали под них бывшие русские церкви. Так, священник М. Ф. Архангельский отмечает: “В городе Орехове (ныне Шлиссельбург) древний православный храм, построенный при основании крепости новгородским епископом Василием, был обращен в шведскую кирху” (104).

То же произошло и в Кореле. Видимо, уже в 1611 г. первый пастор лютеранского прихода Хенрикус Винтер перевез лучшую в городе Воскресенскую соборную церковь с территории Старой крепости на Спасский остров. К новоявленной кирхе пристроили звонницу с колоколами, на которой были и башенные часы, указывавшие время. Но все сгорело в 1634 г. С самого начала в Кексгольмский приход в течение 100 лет входило Пюхяярви (ныне поселок Плодовое). В 1624 г. шведский король Густав II Адольф определил село Уннункоски (в настоящее время - Горы в Мельникове) в качестве усадьбы для пастора и назначил особые платежи из казенных сумм специально на содержание кексгольмской кирхи.

Однако, с другой стороны - сразу же по заключении Столбовского мира, в 1618 г., шведы ходатайствуют перед московским правительством о том, чтобы игумены, священники и диаконы для православных церквей по-прежнему поставляемы были новгородским митрополитом. Любопытно, что шведский посол Густав Стенбук, привезший это ходатайство в Москву, особо просил, чтобы русские власти “не запрещали” духовенству Корельской земли приходить в Новгород, а “митрополиту б их приимати и благословляти и разрешати в духовных делех по-прежнему, и чтоб тем людем от митрополита и от попов и от русских людей укоризненных слов и налогов и бесчестья не было” (105). Как будто кто-то запрещал!

Московские бояре, вероятно заподозрив какой-то тайный умысел в такой заботе лютеран о православной пастве, отвечали уклончиво: дескать, мирское правительство не судит церковных дел и потому не может запрещать духовенству приходить из зарубежных городов к новгородскому митрополиту. Разрешить затруднение могло лишь авторитетное духовное лицо, какового в столице на тот момент не оказалось: будущий патриарх Филарет (Романов), отец первого царя из новой династии, в то время томился в польском плену.

Участие Макария митрополита Новгородского (1619 - 1626), в судьбе православных жителей Швеции

Окончательно вопрос был решен немного позже, после того как, согласно условиям Деулинского перемирия, произвели обмен пленными и Филарет, вернувшись в Москву, был посвящен в сан патриарха Всероссийского (24 июня 1619 г.). К этому времени Новгородскую кафедру уже три месяца как возглавлял вышеупомянутый митрополит Макарий. Ему и поручено было “общим советом власти духовной и гражданской” (106) обратиться ко всем зарубежным православным с особой грамотой, призывающей их к единству и общению с Русской Православной Церковью. Дело представлялось столь важным, что царский посланник Илья Наумов даже привез “образцовый список”, отталкиваясь от которого преосвященному Макарию надлежало составить эту грамоту (107).

В ней, в частности, говорилось: “... понеже вы бесте преже чада церковная, и сего ради и ныне не хощу вас отревати, но паче сочетовати <...>, аще и под державою есте иного владетеля и краля, но несть достойно разлучатися вам духовного порождения, в нем же родистеся и доныне стоите и пребываете <...> не отреваю (108) вас приходити ко мне и, по превосходящему нашему чину, благословение и продление во всяких духовных делах от нас приимати и антиминсы (109) и вся, яже церквам Божиим влепоту, подавати вам хотим <...>. О ругательных же словах и сумненья о сем никому имети не достоит, понеже благочестивая вера притесненья никому не творит, но паче всем всюду благословение простирает” (110).

Кроме того, перед митрополитом Макарием вставало много дополнительных проблем: надо было решить вопрос, давать ли в зарубежные церкви антиминсы (хотя в своей грамоте 1619 г. владыка уже обещал их поставлять по требованию верующих), дозволять ли восстановление ветхих церквей и постройку новых, да и вообще - трудно было нести всю полноту ответственности за пастырей и пасомых, недосягаемых для непосредственного митрополичьего надзора.

Со многими из возникавших недоумений Макарий обращался в Москву. Так, в 1622 г. он испрашивал позволение строить новый храм для Иломанского прихода - прежняя, Ильинская церковь была сожжена шведами. Дело, казалось бы относящееся к разряду духовного ведомства, в сложившейся ситуации могли решить только светские власти. Царь 14 ноября послал особую грамоту новгородскому воеводе князю Д. И. Мезецкому, согласно которой соизволял разрешать отныне и впредь возведение и освящение церквей для православных, проживающих за рубежом, а также повелевал посылать по их просьбе освященные антиминсы (111). Ильинскому священнику о. Иеву были даны благословенная грамота на новый храм и антиминс. Кроме того, разрешалось переправлять единоверным шведским подданным святое миро и поставлять им священников и диаконов.

В то же время русские власти весьма сочувственно относились к своим бывшим соотечественникам - беженцам: их, как правило (112), назад не выдавали, несмотря на неоднократные запросы и настойчивые требования шведской стороны. В конце концов, когда бегство православных карел и русских приобрело массовый характер, московское правительство обязалось даже уплатить за них громадные во тем временам деньги - 190 тысяч рублей, из которых 70 тысяч - золотом (113).

Более того - известно, что в 1624 г. новгородский воевода князь Г. П. Ромодановский получил тайную царскую грамоту от 15 августа, согласно которой ему предписывалось не выдавать шведской стороне прибывающих из-за рубежа представителей духовного звания, а отсылать их в Москву или на Белоозеро и в Вологду на жительство. На запросы же шведских властей предлагалось отвечать, что тех или иных беглецов “посяместа в сыску в нашей стороне не объявилось”. Эта грамота интересна еще и тем, что сквозь холодный стиль ее официальных формулировок прорывается боль за судьбу русских единоверцев в Швеции: “... а они б нашим людем в вере тесноты не чинили и не гонили, а учнут в вере теснить и гоненье чинить, и им поневоле будет бегать...”. (114)

В дополнение к приведенным сведениям, демонстрирующим в общем-то светлую, “казовую” сторону взаимоотношений лютеранской власти и ее православных подданных, надо сказать и о том, что шведы позволяли карелам (кстати, само собой понятно, что все дела такого рода осуществлялись через посредство гражданских властей) не только приходить к новгородскому митрополиту ради благословения или поставления на священническое место, но и путешествовать по Святым местам Русской земли. Правда, существовал специальный царский указ, регламентирующий эти паломничества. Послан он был в Новгород 31 января 1629 г., уже при преемнике митрополита Макария, преосвященном Киприане (Старорусенникове; 1626- 1635), в ответ на запрос: можно ли пускать в “каменный город”, к Софийскому собору и к мощам новгородских чудотворцев, прибывающих из-за рубежа православных.

Воеводам князю Д. М. Пожарскому и М. Ф. Глебову предписывалось “про тех людей <...> розведывать горазно, не пошатались ли которые в вере и не пристали ль к люторской вере...”. Богомольцев, успешно прошедших такое испытание, пускали лишь к посадским церквам, а к собору Софии Премудрости Божией вообще запрещалось кого-либо из заграничных паломников допускать. Понятно, что для принявших лютеранство был закрыт доступ и на посад (115).

Православие в шведской Карелии в период с 1627 г. до возобновления Корельской епархии в 1685 г.

Однако - при всей видимой благосклонности к чуждой вере (терпимой шведами, быть может, потому, что она не была католической) - их правительство чем далее, тем более предпринимало шагов совершенно иного рода.

Уже при короле Густаве I Адольфе (1611-1532) в Стокгольме была устроена русская типография, в которой славянскими буквами печатались сочинения, имеющие отношение к лютеранскому вероисповеданию. Причем публиковали таким образом книги и для русских на их родном языке, и для карел - на финском. По крайней мере, в библиографических росписях И. П. Сахарова указаны два старопечатных издания “Катехизиса” Мартина Лютера на русском языке и одно - на финском, но славянскими буквами (116). И. А. Чистович упоминает и о попытке печатать русские книги шведскими буквами. По его же данным, типография была упразднена около 1683 г. (117).

Для кого предназначались все эти издания? Конечно, для православных карел и русских - ведь других подданных, знающих старославянский язык (на котором велось богослужение в Русской Церкви), у шведского короля не было. Следовательно, в отсутствии открытых притеснений в вере и явного стремления к тотальной “лютеринизации” новой провинции началась предварительная подготовка почвы для миссионерской пропаганды.

И. А. Чистович со ссылкой на труды Я. К. Грота, основанные в свою очередь на шведских источниках, сообщает и о том, что после выпуска книг на кириллице “Густав Адольф назначил особые награды как тем православным, которые выучат Лютеров катехизис, так и шведским пасторам, которые будут говорить проповеди на русском языке. В то же время лютеранским пасторам приказано было, посредством увещаний, склонять русских к оставлению церковных уставов и обрядов, не согласных с лютеранскими” (118).

В эти же годы широко переводятся на финский язык богослужебные книги и сборники молитвенных песнопений (первое такое собрание издал еще в 1616 г. пастор Гемминг). В 1642 г. на финском вышла и полная Библия - “по Лютерову переводу”, переизданная в 1685 г. (119).

При дочери Густава Адольфа королеве Христине (1632 -1654), как сообщают шведские историки, православные “просили себе у константинопольского патриарха особого архиепископа или митрополита для управления церковными делами тамошнего края; патриарх назначил одного монаха, но его заключили в Абоскую крепость. По поводу новой просьбы русских о том же шведское правительство ответило, что для Ея Величества королевы унизительно позволять им искать епископа или священников вне шведских владений и что лютеранский суперинтендент Нарвы или Ниеншанца получил право посвящать им священников, кого они сами для себя выберут, только с условием, чтобы новоизбираемые священники предварительно в Стокгольме приносили присягу в верности правительству” (120).

Сам Чистович, приведший это сообщение, сомневался в его достоверности, так как в отечественных источниках о столь важных событиях ничего не говорится. Однако, например, священник М. Ф. Архангельский с полным доверием относился к этим шведским свидетельствам (121). С одной стороны, действительно, здесь немало подозрительного: прежде всего странным кажется постановление, по которому лютеранский суперинтендент (начальник церковного округа) посвящает православных иереев, - слишком уж явны неканоничность и, следовательно, бессмысленность этой процедуры. С другой стороны, документально не подтверждается наличие какого бы то ни было конфликта (например, между шведскими светскими властями и русскими), из-за чего возникла бы необходимость подыскивать взамен новгородского архиерея другого попечителя православных приходов. (Отметим к тому же, что это сообщение как бы предвещает будущую судьбу Православной Церкви в Финляндии, когда она с 1923 г. все-таки оказалась под омофором константинопольского патриарха.)

О законотворчестве, имеющем отношение к православным, в эпоху правления первого шведского короля из Пфальцского дома, двоюродного брата Христины Карла Х Густава (1654 - 1660), исторические источники ничего не сообщают. Известно только, что непрерывные войны этого периода начиная с 1656 г. резко усилили отток православных карел на русские земли (122).

Сразу же после вступления на шведский престол четырехлетнего Карла XI (1660 - 1697) его регенты поспешили заключить мир со всеми соседними державами, с которыми воевал Карл X. Среди мер, направленных на преодоление внутренних смут и беспорядков, было и официальное подтверждение прав и привилегий православного населения. В “Жалованной грамоте шведского короля Карла XII ругодивским и ивангородским русским людям”, датированной 4 июля 1662 г., им позволялось “себе выбрать попов по своей вере и от своих землян, которые самем им любо, или от таких людей, которые преже в земли живали и для войны оттуль выехали...” (123).

Такие выборы священников, слишком уж напоминающие протестантские обычаи, предлагались, правда, как временная мера, но зато ставилось обязательное условие: эти новоизбранные иереи должны так жить, “как и иным добрым верным подданным подобает”, а за богослужениями “прилежно и всегда” за короля и его страну Господу сердечное моление (ектинью) возносить, причем “по тому форму и таким обычаем, как их супер<интен>дент тамо будет научать” (124).

Как видим, этот документ, свидетельствующий об усилении лютеранского давления на православных, позволяет заключить, что вышеприведенные сообщения о событиях, случившихся в правление королевы Христины, не столь уж беспочвенны. Тем более, что в той же грамоте содержится специальное положение о русских людях, которые добровольно перейдут в лютеранство или окрестят в эту веру своих детей, - им обещалось дарование особых “вольностей”. И тут же повелевалось вернуть отнятые у русских “церковные запасы, и книги, и образы, особно кои в церкви в Иванегороде” (125) (видимо, жалоба на эти притеснения и явилась непосредственным поводом для Высочайшей грамоты).

Проходит немногим более двух лет - и 29 ноября 1664 г. от имени Карла XI тем же иваногородским посадским людям даруется “привилегия” (так и именуется документ) “веры своей попов и божественная пения волно держать, без мечтания и всякой мешкоты...” (126). Тогда же было введено в действие и постановление, в общем-то противоположное по смыслу: перекрещенцы, оставившие православие, освобождались от различных платежей и повинностей. (127)

Однако через некоторое время шведы перешли к политике насильственного насаждения своей веры в среде православных христиан. Первыми (еще в более ранний период) подверглись такой атаке оставшиеся на шведской территории дворяне: А. М. Гиппинг сообщает о том, что у тех из них, кто продолжал держаться отеческой веры, отбирали имения (128). Но это было привилегированное сословие, - понятно, что в XVII в. правительство лютеранской страны не могло позволить себе иметь инославных помещиков.

Другое дело - простое карельское население, в одночасье причисленное к лютеранским приходам по тому лишь признаку, что говорило на финском языке (129) (очевидно, это правительственное распоряжение не отличало финский от карельского языка). Видимо, этим и следует объяснять приведенные нами выше сообщения Р. Б. Мюллер и С. И. Кочкуркиной о том, что православные вынуждены были платить лютеранским пасторам за требы и содержать их. Официально все финноговорящее население считалось исповедующим евангелическую веру.

Справедливости ради следует сказать, что шведское правительство специальными постановлениями обеспечило содержание духовных лиц православного вероисповедания. Они были полностью уравнены в этом отношении с лютеранскими пасторами, то есть не получали ни казенного жалования, ни определенного количества хлеба от прихожан или начальства, но пользовались “десятиною всего, что уродится каждому приходскому хозяину от хлеба, овощей и домашних животных” (130). Заменить ее можно было и денежным эквивалентом. Сбор десятины происходил трижды в год: перед праздниками Пасхи, св. Олава и Рождества Христова. Взимались деньги и за совершение церковных треб, причем плата определялась централизованно (131). Все это регулировалось особой королевской резолюцией 1681 г.; позже, в 1694 г., вышли еще два указа такого рода - они опубликованы И. А. Чистовичем в приложении к его труду. (132)

Конечно, это законодательное равноправие русских священников и шведских пасторов едва ли уравнивало их имущественное состояние, особенно после того, как карелы, не знавшие русского языка, отошли к лютеранским приходам. Вероятно, на первых порах они продолжали (может, и тайно) окормляться у прежних своих батюшек, а вот платить обязаны были прежде всего пасторам. По крайней мере, известно, что некоторые православные причты (например, Иломанского и Либелицкого приходов) оказались в таком бедственном положении, что им “полагалось от русского правительства жалованье в придаток к доходам от прихожан, именно 60 р. священнику и по 30 - церковникам”. (133)

В заключение первой главы расскажем о религиозной жизни Кексгольма рассматриваемого периода. К сожалению, сведений о городском православном приходе у нас нет (не исключено, что в тот период - после того, как еще в 1611 г. русское население покинуло Корелу, - православная жизнь в городе на время прервалась).

Лютеранский же приход разрастался: бывало и так, что он вбирал в себя и столь большие селения, как Каукола (ныне Севастьяново), Ряйсяля (Мельниково) и Пюхяярви (Плодовое). Взамен сгоревшей в 1634 г. кирхи в 1636 - 1638 гг. построили новую, и она была самым заметным сооружением в Кексгольме той поры. Находилась она там же, где и первая кирха, переделанная из Воскресенского собора, - возле площади на южной стороне Спасского острова. В 1651 г. возвели и звонницу - известно, что на ней было два колокола.

В 1650-х гг. на том месте, где ныне перекресток улиц Калинина и Красноармейской (точнее, жилой дом с парфюмерным и книжным магазинами на первом этаже), возвышалась еще одна кирха - исполненная в готическом стиле. Рядом располагалось кладбище. Богослужение здесь совершалось не на шведском, а на финском языке. Война 1656 - 1658 гг., как известно, затронула и Кексгольм. Особенно напряженным был бой 10 июля 1856 г. на Скалистом острове (Каллиосаари) - где сейчас городской парк культуры и отдыха. Русские войска разнесли эту кирху на бывшей Федоровской стороне. Тогда же была подожжена кирха в крепости, но пожар удалось затушить.

Но злая судьба преследовала кексгольмских лютеран. В 1662 г. кирха и колокольня, а также новый орган, часы - все сгорело. Позднее, в 1664 г., договорились, что Йосеппи Каарелайнен построит новую кирху с гонтовой крышей. Каждому человеку надо было принести для изготовления кровли по 100 дощечек, остро сточенных с одной стороны и с пазом вдоль другой. В “апокалиптическом” 1666 г. на этой кирхе установили новые башенные часы. Но 1679 год был для Кексгольма черным годом: почти весь город сгорел в огне пожара, в том числе и кирха. Временно под богослужения приспособили одно из достаточно просторных помещений в крепости.

В 1681 г. - после всех мытарств с деревянными кирхами - было принято решение возвести в Кексгольме первую на всем Карельском перешейке каменную кирху. Место выбрали уже не на площади в крепости, а напротив острова Каллиосаари, который, как заметили в 1656 г., расположен гораздо выше, чем Новая крепость (то есть бывший Спасский остров). Именно поэтому новое место должно было иметь стратегическое значение в будущих войнах. В том же 1681 г. Карл XI санкционировал денежные сборы на эту кирху в самой Финляндии и в Швеции. Строительство началось в 1684 г., а освящали это городское чудо, гордость кексгольмцев 20 февраля 1692 г. Заранее скажем, что позднее, когда город вновь стал принадлежать России, это здание было превращено в православный собор Рождества Пресвятой Богородицы. Но это уже совсем другая история.

  1. Викариатство - церковно-административный округ, подчиненный митрополии (архиепископии); его глава - викарный епископ - является духовным наместником, заместителем главенствующего архиерея. В России викарии поначалу назывались коадъюторами.
  2. Православная Церковь в Финляндии: Напечатано по распоряжению г. Обер-прокурора Святейшего Синода. - СПб., 1893. - С. 21, 23 и др.
  3. Интересна историческая параллель: последний царь следующей династии - Николай II, - как известно, явился инициатором восстановления патриаршества и даже сам еще в 1905 г. сообщил членам Св. Синода “о своей готовности отказаться от монаршего служения, с тем чтобы занять патриарший престол” (Алферьев Е. Е. Император Николай II как человек сильной воли: Материалы для составления Жития Св. Благочестивейшего Царя-Мученика Николая Великого Страстотерпца. - Джорданвилль (Нью-Йорк): Св.-Троицкий монастырь, 1983.-С. 88).
  4. Конечно, речь идет о реальном первенстве, а не о формальном, которое исторически удерживали четыре восточные патриархии, составлявшие свою особую иерархию согласно так называемым “преимуществам чести”. Впрочем, в 1590 и 1593 гг. по требованию Москвы дважды созывался собор высших восточных патриархов, однако желаемого третьего места (ср.: “Третий Рим”) вместо пятого московскому патриарху так и не дали (см.: Платонов С. Ф. Сочинения: В 2 т.- СПб.: ИНТФ“Стройлеспечать”, 1994.-Т. 2.-С. 140-141).
  5. См.: Отечественная история: История России с древнейших времен до 1917 г.: Энциклопедия: В 5т.-М.: Бол. Рос. энциклопедия, 1996.-Т. 2:Д-К.-С. 145.
  6. См.: П<ономаре>в С. Иов, первый патриарх Московский и всея Руси // Русский биографический словарь. -СПб., 1897.-[Т. 8]: Ибак - Ключарев. -С. 305. -Далее применяется сокращение: РБС.
  7. Православная Церковь в Финляндии. - Прил. - С. 38.
  8. См.: Крохин В. П. История карел // Русская старина . - 1908. -Т. 134, июнь. - С. 58.
  9. Карамзин Н. М. История государства Российского: В 3 кн. - 5-е изд. - СПб., 1843. (Репр. изд.: М.: Книга, 1989). - Кн. III. - Т. X, гл. III. - Спб. 98.
  10. См.: Чистович И. А. История Православной церкви в Финляндии и Эстляндии, принадлежащих к Санкт-Петербургской епархии.- СПб., 1856. - С. 63.
  11. См.: Чистович И. А. Указ. соч. - С. 51.
  12. См. там же. - С. 77.
  13. См.: Переписная окладная книга по Новугороду Вотьской пятины Корельского городка с уездом 7008 года / Изд. И. Д. Беляевым II Временник Императорского Московского общества истории и древностей Российских. -1852. - Кн. XII. - С. 5-6 (паг. 2-я). - Далее при ссылках на это издание используется сокращение: ПОКВП.
  14. Как правило, в ПОКВП городские монастыри упоминаются только при перечислении их земельных владений в Корельском уезде.
  15. ПОКВП.-С. 6.
  16. Громов В. И., Шаскольский И. П. Приозерск. - 3-е изд.,испр. и доп. - Л.: Лениздат, 1976. -С. 15. -(Сер. “Города Ленинградской области”). -Здесь же, на с. 13, упоминается некий Введенский монастырь в Кореле, о котором молчат источники XVI в.
  17. См.-.Карамзин Н. М. Указ. соч. - Кн. III. -Т. XI, гл. 1 - Стб. 27.
  18. См.: Писцовая книга Водской пятины 1568г. / Изд. И. А. Черняковой //История Карелии XVI-XVII вв. в документах/АН СССР. Карел, фил. Ин-тяз.. лит. и истории и др. - Петрозаводск; Йоенсуу, 1987. - С. 55, 56. - Далее: ПКВП
  19. Там же. - С. 56
  20. Там же. - С. 70, 73.
  21. Там же. - С. 57, 64. 65, 67, 74.
  22. Там же. - С. 56, 58, 64, 74.
  23. Там же. - С. 60, 71,74.
  24. Там же. - С. 74.
  25. Там же. - С. 58, 67, 71,72.
  26. Мильчик М. И. Основные этапы градостроительной истории Приозерска (Корелы-Кексгольма) // Архитектурное наследие и реставрация: Реставрация памятников истории и культуры России / Рос. респ. специализир. науч.-реставрац. об-ние “Росреставрация”. - М., 1990. - С. 82, рис. 1.
  27. См.: Кирпичников А. Н. Опыт комплексного использования писцовых книг и исторической топографии для характеристики средневекового русского города (по материалам Корелы XV- XVII вв.) // Вспомогательные исторические дисциплины. - Л.: Наука, 1979. - Вып. XI. - С. 78.
  28. См.: Kuujo E. Puramo E. Sarkanen J Kakisalmen historia. Lahti, 1958. S.27
  29. ПКВП.-С. 74.
  30. Там же. - С. 75-76.
  31. Там же. - С. 78.
  32. Там же. - С. 82.
  33. Там же. - С. 106.
  34. ПОКВП.-С. 33.
  35. Там же. - С. 76.
  36. Там же. - С. 120.
  37. Там же. - С. 143.
  38. Там же. - С. 170.
  39. Там же. - С. 179.
  40. ПКВП. - С. 53 (Предисловие Г. М. Коваленко и И. А. Черняковой).
  41. Там же. - С. 113-114
  42. Там же. - С. 131.
  43. Там же. - С. 148.
  44. Там же. - С. 171.
  45. См.: Мюллер Р. Б. Очерки по истории Карелии XVI-XVII вв. / Ин-т истории, яз. и лит. Карело-Финской базы АН СССР. - Петрозаводск: Гос. изд-во Карело-Финской ССР, 1947. -С. 23-24, 80.
  46. ПКВП.-С. 110,111,146-147,165-166,168-169.
  47. См., например; ПОКВП. - С. 76, 117,143.
  48. См.: Чистович И. А. Указ. соч. - С. 61.
  49. Подробнее см. об этом нашу (в соавторстве с А.А.Гуляевым) заметку в наст. Издании.
  50. См.: Громов В. И., Шаскольский И. П. Указ. соч. - С. 28.
  51. Лялина М. А. Очерки истории Финляндии от древнейших времен до начала XX столетия. - СПб.: Изд. В. А. Березовского, 1908. - С. 274.
  52. Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. - М.: Мысль, 1989. - Кн. IV: История России с древнейших времен. - Т. 7, гл. 3. - С. 223.
  53. Там же.
  54. ПОКВП.-С. 6.
  55. См.: Чистович И. А. Указ. соч. - С. 50.
  56. См.: ФлетчерДж. О государстве Русском // Проезжая по Московии: (Россия ХУ1-ХУП веков глазами дипломатов). - М.: Междунар. отношения, 1991. -С. 107. - (Сер. "Россия в мемуарах дипломатов").
  57. Грамота епископа Селивестра Корельского и Орешского, 22 мая 7107 года // Акты юридические, или Собрание форм старинного делопроизводства / Изд. Археогр. комиссии. - СПб., 1838. - № 385: Ставленные грамоты священникам; грамота II. - С. 405.
  58. См.: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. - СПб.,1841.-Т. II: 1598-1613.-№355.-С. 422.
  59. Архангельский М. Ф., свящ. История Православной церкви в пределах нынешней С. - Петербургской епархии. - СПб., 1871.-С. 32.
  60. Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. - Париж: УМСА-Рress,1959.-Т.2.-С.49.
  61. См.: Здр<авомыслов К. Я.> Сильвестр, епископ Псковский и Изборский // РБС. - СПб., 1904. - [Т. 18]: Сабанеев - Смыслов. - С. 433. - Любопытно, что академик П. М. Строев относит образование епископии к 1593 г. и тем же годом помечает хиротонию Сильвестра, причем дополнительно сообщает, что в двух известных ему рукописях указывается 1599 г. как время посвящения Сильвестра во епископа (см: Строев П. М. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российския Церкви/Изд. Археогр. комиссии.-СПб., 1877.-Стб. 1051).
  62. См.: Грамота царя Василия Иоанновича Шуйского, адресованная населению города Корелы и уезда, о сдаче города, 30 августа 1609 г. // Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. - М„ 1819. -Ч. 2. -№ 191. - С. 378.
  63. См.: Чистович И. А. Указ. соч. - С. 53.
  64. По одним сведениям, преосвященный Иоасаф скончался 3 июня 1607 г. (см.: РБС. - СПб., 1897. - [Т. 8]: Ибак - Ключарев. - С. 294), а по другим - он правил еще и в 1609 г. (см.: Булгаков С. В. Настольная книга для священно-церковно-служителей: (Сб. сведений, касающихся преимущественно практич. деятельности отечеств, духовенства). - М.: Изд. отд. Моск. Патриархата, 1993. -Ч. II.-С. 1396).
  65. См. о них подробнее: Мюллер Р. Б. Указ. соч. - С. 95-97.
  66. Карташев А. В. Указ. соч. - Т. 2. - С. 85.
  67. Псковская первая летопись // Полное собрание русских летописей. - СПб., 1841.-Т. III.-С. 330.
  68. См.: Акты исторические. - Т. II. - № 355. - С. 422.
  69. См.: Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии от древнейших времен до настоящего времени: Крат. биогр. очерки. - Новгород, 1897. - С. 36. - Отметим, что, по данным П. М. Строева, это назначение состоялось не в июне, а в июле 1613г. (см.: Строев П. М. Указ. соч. - Стб. 1051).
  70. Здравомыслов К. Я. Сильвестр... - С. 433.
  71. См. РБС.-СПб., 1902.-[Т. 13]: Павел, преподобный Петр (Илейка),-С.73.
  72. См. Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии... - С. 36.
  73. См. Чистович И. А. Указ. соч. - С. 51.
  74. См. Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии... - С. 36.
  75. См. Пономарев С. И. Указ. соч. - С. 305.
  76. Чистович И. А. Указ. соч. - С. 53.
  77. См. Грамота епископа Селивестра... - С. 405.
  78. См. Акты юридические... - № 385, грамота 1. - С. 404.
  79. См. Строев П. М. Указ. соч. - Стб. 38-42, 1051.
  80. См. Соловьев С. М. Указ. соч. - Кн. IV. -Т. 8, гл. 5. - С. 488-490.
  81. Там же. - С.519.
  82. Там же. - С. 520.
  83. Там же.
  84. Собрание государственных грамот и договоров... - Ч. II. - № 192. - С. 382.
  85. Там же. - №191.-С. 378.
  86. Там же. - С. 379.
  87. Цит. по: Лыжин Н. П. Столбовский мир и переговоры, ему предшествовавшие. - СПб., 1857.-С. 84.
  88. Игнатий [(Брянчанинов Д. А.)], епископ. Посещение Валаамского монастыря//Сочинения: [В 7 т.].-2-е изд., испр. и пополн. - СПб.: Изд. И.Л.Тузова, 1886. - Т. I: Аскетические опыты. - С. 434.
  89. Полное собрание русских летописей. - СПб., 1841. -Т. III. -С. 264.
  90. Таинственные утвари - имеющие отношение к таинствам - христианским обрядам причащения, крещения и др.
  91. Мальгин Т. С. Зерцало российских государей, изображающее от Рождества Христова с 862 по 1794 г. высокое их родословие, союзы, потомство, время жизни, царствования и кончины, место погребения и вкратце деяния с достопамятными происшествиями. - 3-е изд., вновь рассмотр. и испр. - СПб., 1794. - С. 452-453.
  92. Тихомиров П. И., протоиерей. Кафедра новгородских святителей со времени покорения Новгорода Московской державе в 1478 году до кончины последнего митрополита Новгородского Иова в 1716 году. - Новгород, 1897. - Т. II, вып. 2. -С. 41.
  93. См.: Расила В. История Финляндии / В пер. и под ред. Л. В. Суни. - Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1996. -С. 32.
  94. Соловьев С. М. Указ. соч. - Кн. IV. - Т. 8, гл. 8. - С. 631.
  95. См.: Архангельский М. Ф., свящ. Указ. соч. -С. 22.
  96. Цит. по: там же.
  97. Посольство ван Бредероде, Басса и Иоакими в Россию и их донесение Генеральным Штатам // Проезжая по Московии. - С. 265.
  98. См.: Договор, учиненный в пограничной деревне Столбово о заключении между Россиею и Швециею вечного мира // Лыжин Н. П. Указ. соч. - С. 146, 147.
    Кроме того, следует отметить, что условия этого договора предоставляли право перехода на русскую территорию в течение двух недель после его подписания - среди других групп населения - только монахам, белому же духовенству это право не было дано (см.: Мюллер Р. Б. Указ. соч. - С. 98).
  99. Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии... - С. 38.
  100. См.: Бубрих Д. В. Русское государство и сформирование карельского народа: Доклад <...> 27 марта 1945 г. // Прибалтийско-финское языкознание: Вопросы взаимодействия прибалтийско-финских языков с иносистемными языками: К 80-летию со дня рождения Д. В. Бубриха / АН СССР. Карел, фил. Ин-т яз., лит. и истории.-Л.: Наука, 1971.-Вып. 5.-С. 20.
  101. См.: Готье Ю. В. Замосковный край в XVII в.: Опыт исследования по истории экономич. быта Моск. Руси. - 2-е изд., просмотр. - М.: Соцэкгиз, 1937. -С. 189-190.
  102. Кочкуркина С. И. Корела и Русь. - Л.: Наука, 1986. - С. 134. -(Сер. “История нашей Родины” / АН СССР).
  103. См.: Православная Церковь в Финляндии. - С. 21.
  104. Архангельский М. Ф., свящ. Указ. соч. - С. 26.
  105. Грамота новгородского митрополита Макария в Корелу, к тамошнему духовенству, о том, чтобы оно хранило православие, а в духовных нуждах относилось к нему в Новгород, август 1619г. // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею Императорской Академии наук. - СПб., 1836. - Т. 111: 1613-1645. - № 108. - С. 147. -Далее: Акты Археографической экспедиции.
  106. Чистович И. А. Указ. соч. - С. 66.
  107. См.: Царская грамота новгородскому митрополиту Макарию о пастырском наставлении православному духовенству, оставшемуся в уступленных Швеции землях, 17 августа 1619г. // Акты Археографической экспедиции. - Т. III.-№107.-С. 146-147.
  108. Отревати - отвергать, отталкивать (церковносл.).
  109. Антиминс - особый плат, без которого не служится литургия. В его середину помещаются в мешочке залитые воскоматиком святые мощи, изображено на нем положение во гроб Иисуса Христа.
  110. Грамота новгородского митрополита Макария в Корелу... - С. 148.
  111. См.: Царская грамота новгородскому воеводе князю Мезецкому о дозволении жителям православного закона, в уступленных Швеции землях, обращаться к новгородскому митрополиту за разрешением строить церкви и проч. и о воспрещении давать пристанище приходящим оттуда безъявочно людям, 14 ноября 1622 г. //Акты Археографической экспедиции. - Т. III. -№ 127. -С. 179-182.
  112. Правда, в официальных московских грамотах и дипломатической переписке нередко звучало требование не принимать перебежчиков, составлять их “росписи” и выдавать Швеции (см., например: Царская грамота новгородским воеводам князю Пожарскому и Глебову касательно взаимного с шведами размена перебежчиков, 17 февраля 1629 г. //Там же. -Т. III. -№ 181).
  113. См.: Степанов Ю. В. “...И бысть мятеж велик”//Север. - 1991.-№ 10.-С.113.
  114. Царская грамота новгородскому воеводе князю Ромодановскому о людях духовного звания православного закона, вышедших в Россию из уступленных Швеции земель, 15 августа 1624 г. // Акты Археографической экспедиции. - Т. III. - № 155. - С. 221. - В этом документе, в частности, идет речь о пяти священниках и монахах, сбежавших в Ладогу и Новгород.
  115. См.: Царская грамота новгородским воеводам князю Пожарскому и Глебову касательно дозволения ходить в Новогородские церкви русским людям, приезжим из уступленных Швеции земель, 31 января 1629 г. // Там же. - Т. III. -№179.-С. 261-262.
  116. Сахаров И. П. Обозрение славяно-русской библиографии. - СПб., 1849. -Т. I, кн. 2.-С. 80.
  117. См.: Чистович И. А. Указ. соч. - С. 70.
  118. Там же.
  119. См. там же. - С. 77, 78.
  120. Там же. - С. 70-71.
  121. См.: Архангельский М. Ф., свящ. Указ. соч. - С. 28-29.
  122. См. об этом: Готье Ю. В. Указ. соч. - С. 190-195.
  123. Акты Археографической экспедиции. - СПб., 1836.-Т. IV: 1645-1700.-№136.-С. 183.
  124. Там же.
  125. Там же. - С. 184.
  126. Там же. - № 150. - С. 200.
  127. См. Чистович И. А. Указ. соч. - С. 71.
  128. См. ГиппингА.И. Нева и Ниеншанц. - СПб., 1909. -Ч. II. -С. 221.
  129. См. Чистович И. А. Указ. соч. - С. 71.
  130. Там же. - С. 74.
  131. См. там же. - С. 75. - Св. Олав - святой покровитель Норвегии. Крупнейшим католическим монастырем в Финляндии был доминиканский Святого Олава в Турку (1249 г.); после реформации “святцы, по которым привыкли отсчитывать время в соответствии с днями, посвященными тому или иному святому, по-прежнему оставались в силе” (Расила В. Указ. соч. - С. 25, 26).
  132. См.: Чистович И. А. Указ. соч. - С. 101-117.
  133. Там же. - С. 75.

История Корельской (Кексгольмской) епархии. Часть 2.


Глава вторая. КОРЕЛЬСКАЯ И ЛАДОЖСКАЯ ЕПАРХИЯ (1685—1758)

Возобновление Корельской епархии — в качестве новгородского викариатства

“Война за веру” (как принято называть русско-шведскую войну 1656—1658 гг.) с полной очевидностью показала, что проводимая в течение 40 лет политика “мягкой” лютеранизации потерпела неудачу. В одном из донесений шведскому правительству, датированном 15 июня 1656 г., сообщалось, что “православное население Ингерманландии и Кексгольмского уезда присоединяется к русским и ведет себя весьма жестоко, сжигает дворянские имения, церкви, усадьбы, церковные помещения и убивает тех, кто не желает креститься заново и не присягает великому государю” (1). После этих событий в отместку был предпринят целый ряд карательных мер. Необыкновенную энергию в деле искоренения православия в Карелии развил епископ Ю. Гецелиус Младший. Но и ему в 1684 г. пришлось признать: “...результат наших больших усилий и расходов был почти ничтожным” (2). Потому, видимо, около 1683 г. была закрыта и славянская типография в Стокгольме. (3)

Заметное ослабление нажима на православных подданных шведского короля с начала 1680-х гг., по нашему мнению, не просто знаменовало возвращение к прежней тактике постепенной лютеранизации, а являлось попыткой по-новому построить отношения государства со своими иноверными налогоплательщиками. Обуславливалось это рядом причин, и прежде всего — бедственным финансовым положением страны. Казна значительно теряла как из-за убыли податного населения Карелии в результате религиозных притеснений и войн, так и в связи с тем, что “около 60% всей территории Финляндии было роздано дворянам” (4). В 1680 г. в Швеции приступили к “большой редукции” — заканчивалась эпоха поместного землевладения, когда за военную службу щедро награждали чинами, титулами и землями. Наконец, без смягчения конфессиональной политики в Карелии немыслимо было наладить взаимоотношения с Россией.

Эти новые веяния в полной мере выявились в 1684 г. в Москве, где со 2 по 22 мая проходили очередные русско-шведские переговоры. Предыдущие встречи 1674 и 1676 гг. оставили немало неурегулированных проблем. В России тем временем сменилась власть. С 1682 г. царями стали Иоанн и Петр Алексеевичи, а фактической правительницей — их сестра Софья, выступавшая как поборница православия. Необходимо было ратифицировать Кардисский (1661 г.) и Плюсский (1666 г.) договоры. Готовность шведов пойти на новые уступки не вызывала сомнений.

В результате в Московском договоре 1684 г. был выделен особый раздел “О свободном отправлении греко-российского исповедания в Ревеле, в Ижерской земле и в Корелах”. Шведская сторона в очередной раз была поставлена в известность, что православным в этих землях “чинится тягость”, они “терпят великую нужду и гонение в своей вере”. Как и прежде, королевские послы сослались на полную неосведомленность и пообещали эти притеснения “отставить и исправить” положение дел. (5)

Через несколько дней после окончания переговоров, 4 июня, в Приказ Большой казны отсылается документ, именуемый “памятью”, — в подтверждение достигнутых соглашений. В нем особо отмечалось, что “в Ыжерской и Корельской землях благочестивой християнской веры греческого закона жителем в вере утеснение и гонение чинилось”, но “о том ныне договорено и постановлено <...> впредь то оставить и утеснения никакова не чинить”. (6)

Проходит год — и в 1685 г. “по соглашению русского и шведского правительства” (7) возобновляется Корельская епархия — теперь уже совершенно бесспорно со статусом викариатства. Местопребыванием нового архиерея стал не шведский Кексгольм, а, судя по всему, с самого начала — Новгород. Несколько изменилось титулование. Вместо крепости Орешек-Нотебург, захваченной шведами, было решено внести в титул название древней столицы Руси — Ладоги. Этот город подвергся в Смутное время жестокому разорению, но он находился на русской территории, причем по соседству с завоеванными Швецией Ижорской землей и Карелией, православные жители которых и являлись основной паствой новообразованного викариатства.

Необходимость иметь новгородскому митрополиту помощника, коадъютора, в чье ведение входило бы попечение о карельских приходах, была очевидна: слишком уж обширна его епархия и сопряжен со многими неудобствами и сложностями надзор за ее зарубежными окраинами. Однако немаловажной причиной образования викариатства были, видимо, и обстоятельства, связанные с личностью его первого главы — преосвященного Леонтия.

Епископ Леонтий (1685—1690)

Обыкновенно с управления Корельской епархией архиерейское служение ее владык только начиналось. Для епископа Леонтия это назначение, напротив, оказалось понижением в должности и наказанием.

До своей хиротонии он был игуменом Галицкого Авраамиева монастыря, а 25 или 26 марта 1682 г. стал первым епископом Тамбовским и Козловским при учреждении этой епархии (8). Известно, что преосвященный Леонтий находился в Москве в марте — июне 1682 г. и участвовал в погребении царя Феодора Алексеевича и в торжествах по случаю венчания на царство Иоанна и Петра Алексеевичей. С самого начала епископ Леонтий проявил себя как дальновидный просветитель: он привез с собой из столицы в Тамбов и посвятил в диаконы молодого ученого монаха Палладия (Роговского), впоследствии игумена, первого русского доктора богословия и философии. (9)

В конце 1684 г. тамбовский владыка был “за некоторые вины” отрешен от управления своей епархией и в 1685 г. послан к новгородскому митрополиту Корнилию (1674—1695) “ради послушания и ставленников” (10). Не совсем ясно, как точно определялись при этом статус и положение опального архиерея, но не исключено, что само викариатство как церковно-административное образование, бывшее тогда в новинку, создавалось в какой-то мере “под епископа Леонтия”, которого надо было куда-нибудь пристроить. Новгородский же архипастырь в тот период по негласной духовной “табели о рангах” своим влиянием порой превосходил даже патриарха.

Однако через 5 лет, в 1690 г., судьба преосвященного Леонтия вновь круто изменилась: “за ослушание и крамолы” (можно только предполагать, за какие именно) он был отправлен к митрополиту Суздальскому Илариону, — по одним сообщениям, викарным помощником, по другим — просто под надзор. Иларион донес об этом государю. “Созвали собор, и епископ Леонтий был осужден на неисходное жительство в Спасо-Евфимиевом монастыре” г. Суздаля (11). Никаких сведений о том, что же именно вменялось в вину первому епископу Корельскому и Ладожскому, до нас не дошло. Но если вспомнить судьбу близкого ему по духу иеродиакона Палладия (Роговского), который через два года после того, как расстался с Леонтием, на 12 лет покинул Россию и обучался в иезуитских и униатских школах, то можно предположить, что и епископ Леонтий мучился над решением каких-то богословских вопросов и его мнения не совпадали с официально принятыми. Тем более, что жил он в эпоху, когда реформы патриарха Никона, терзая религиозную совесть людей, “раскололи” верующую Россию надвое.

К сожалению, о деятельности преосвященного Леонтия в новгородский период его жизни почти ничего неизвестно: о нем вообще не сохранилось никаких документальных сведений, помимо вышеупомянутых. Потому, наверное, существует и иная версия его жизненного пути. По данным академика П. М. Строева, он сразу же по отрешении от Тамбовской епархии был сослан в Спасо-Евфимиев монастырь, где проживал еще в 1707 г. (12) Это суждение, следовательно, не признает самого факта учреждения Корельского викариатства в 1685 г., а относит его к 1708 г. (13), что противоречит свидетельствам целого ряда исторических источников.

Следует добавить, что, когда преосвященный Леонтий проживал в Суздале в монастыре, его не раз приглашали на свидетельствование мощей новопрославляемых святых и чудес, совершающихся от них (14), что говорит о несомненной авторитетности владыки в церковно-канонических делах. Да и будучи епископом Корельским и Ладожским, он “в 1687 г., по воле патриарха Иоакима, свидетельствовал чудеса от мощей Никандра, Псковского чудотворца...”. (15)

Корельская епархия в последние годы шведского владычества в Карелии (1685—1710)

Вероятно, в связи с возобновлением Корельской епархии была усилена деятельность по налаживанию и поддержанию церковноприходской жизни на территории бывшего Корельского уезда. В 1686 г. митрополит Новгородский Корнилий и его предшественник на этой кафедре, в то время уже патриарх, Иоаким (Савелов), обменялись грамотами, в которых обсуждались новые обращения православных жителей Швеции к епархиальным властям. Как и прежние патриархи, Иоаким благословлял и строительство церквей с выдачей благословенных грамот, антиминсов и святого мира, и назначение церковно- и священнослужителей. (16)

Митрополит Корнилий пошел и дальше. 26 августа 1689 г. он писал патриарху о том, как осуществляется надзор за паствой, оказавшейся за польскими и шведскими рубежами, в том числе проживающей в Кексгольмском наместничестве. Обеспокоенный проникновением в шведскую Карелию расколоучителей, он наделял новопоставленных священников служебниками и требниками исправленной печати и выдавал им особые “указы” - инструкции, как ограждать прихожан от влияния раскольников. В то же время новгородский владыка предполагал, что и сами зарубежные священники могут склоняться к защите “старого обряда”, а то и оказаться активными проповедниками раскола, бежавшими из России за границу.

Он просил разрешения направить своего ставленника-благочинного в города, отошедшие к Швеции. Благословение на такую инспекторскую поездку вскоре было получено. Патриарх Иоаким в своей грамоте от 30 августа призывал Корнилия послать “от освященного чину благочинного и доброжителного и искусна мужа, и тамошняго корелского языка знающа, тайно”, с тем чтобы выяснить, есть ли ставленные грамоты у священников, как совершаются ими службы, нет ли в приходах раскольников. Правда, патриарх особо подчеркнул, что тайный епархиальный эмиссар должен “людей учити любовно, а не властию, и досаждения им не учинить...”. (17)

Опасность распространения старообрядчества в шведской Карелии была, однако, невелика. Небольшие скиты образовывались главным образом в Задней Кореле (той части древнего Корельского уезда, что ныне находится в составе Республики Карелия и Финляндии), особенно в лесах бывшего Иломанского погоста. Но следует сказать, что немногочисленные группы раскольников больше страдали не от православных причтов, а от шведских чиновников, которые не могли мириться с неуважительным отношением приверженцев “древлего благочестия” к государственной власти, их отказом платить подати и т. д.

В эти же годы продолжалось давление лютеранского духовенства на православных. Им запрещали строить новые церкви, однако, судя по некоторым данным, не препятствовали возводить часовни — их было построено немало на месте разоренных шведами храмов (18). Вскоре после учреждения Корельской и Ладожской епархии, в 1686 г., епископ Гецелиус обращается к финно-язычному населению Карелии и Ингерманландии с увещанием и призывом переходить в лютеранскую веру (19). Одновременно то и дело вновь предлагались и более крутые меры. Особенно непримиримую позицию занимал другой выборгский епископ, Лаурбехиус. В 1698 г. он представил в высшие инстанции проект полного искоренения православия в Финляндии, запрещавший там проживать его священнослужителям. Ратовал он якобы за оздоровление нации, ибо “при русских церквах будто бы практиковалось пьянство и лютеране посещали сии церкви” (20).

Однако времена изменились и такие радикальные планы уже не находили поддержки у верховной власти. Карл XII, правивший с 1697 по 1718 год, в особых посланиях 1701 и 1702 гг. запрещал употребление угроз и насилия по отношению к своим православным подданным и призывал консисторских служителей “мягко” и “чинно” обращать их в лютеранскую веру (21). Шведский король проявлял политическую мудрость, не желая лишний раз раздражать своего русского соседа даже во время начавшейся Северной войны, события которой, кстати сказать, весьма способствовали подъему националистических, антиправославных настроений на территории королевства (войну эту в финляндской историографии принято называть “периодом большого зла”).

Епископ Иоиль (Вязьмитин; 1708—1712)

После перемещения Леонтия в Суздаль Корельское викариатство в течение 18 лет оставалось без своего владыки. Назначен он был только в январе 1708 г., незадолго до возвращения в состав Российского государства основной территории, в пределах которой размещалась епархия на рубеже XVI—XVII вв., с городом Корелой-Кексгольмом, а также с новозавоеванным Выборгом.

Необходимость церковного устроения этих земель и была основной причиной нового возрождения викариатства. Как уже упоминалось, по данным академика П. М. Строева, сама Корель-ская и Ладожская кафедра была учреждена только в начале 1708 г., а Иоиль был первым ее епископом (22). Вероятно, этот церковно-административный акт представлялся столь важным, что заслонил собой предшествовавший этап существования Корельского викариатства в 1685 — 1690 гг. Не случайно и сам Петр I, идя войной на Швецию, не ссылался прежде всего на экономическую потребность иметь выход в Балтику, а выдвигал религиозные обоснования своих действий. Он объявил, что поднял оружие на Карла XII “для освобождения ижорских и карельских христиан, оставивших, от насильства шведского, православную веру греческую и принявших закон люторский”. (23)

Новгородской епархией в 1697—1716 гг. управлял митрополит Иов, — пожалуй, наиболее авторитетный в тот период иерарх Русской Церкви (начиная с 1700 г. и вплоть до 1917 г., как известно, патриархов уже не избирали), особенно прославившийся своей деятельностью по организации школ, приютов, больниц. Он пользовался большим расположением и уважением Петра I и уговорил его в конце 1707 г. назначить в свою обширную митрополию викарного епископа. С этого периода, к слову сказать, само понятие “викарий” и входит в употребление в России, хотя официально период назначения в большие митрополии и архиепископии помощников (“коадъюторов”) правящим архиереям начинается с 1698 г. (24) (Как видим, эта дата опять-таки игнорирует преосвященного Леонтия как епископа Корельского и Ладожского.)

По желанию Иова его викарием стал архимандрит Иоиль (Вязьмитин), известный своим благочестием и подвижнической жизнью, однако бывший уже в преклонных годах. Епископскую хиротонию он принял от местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Стефана (Яворского) 18 января 1708 г.

О жизненном пути четвертого (по общему счету) корельского епископа сведений сохранилось совсем немного. Родился он в г. Вязьме Смоленской епархии, происходил из духовного звания. Женившись, он вскоре, по склонности к уединенной жизни, добровольно оставляет супругу и уходит в Нило-Столбенскую пустынь (на озере Селигер), где не ранее 1679 г. принимает постриг (25). Здесь он был посвящен во иеромонаха и назначен казначеем. В начале мая 1693 г., после “трясовичной болезни”, о. Иоиль стал насельником Макариевского Унженского монастыря Костромской епархии, а в 1700 г. был произведен в архимандрита Новоторжского Борисоглебского монастыря. В следующем году о. Иоиля перемещают настоятелем в Новгородский Антониев монастырь и он избирается духовником митрополита Иова. (26)

По другим сведениям, он получил должность духовника гораздо раньше, еще будучи иеромонахом Нило-Столбенской пустыни. В середине 1690-х годов, с разрешения митрополита, о. Иоиль отправился странствовать по Северу России и в 1697 г. основал в Валдайском уезде Троицкую Рабежскую пустынь, в которой пребывал еще и 3 года спустя, занимаясь строительством деревянного храма. (27)

Иногда сообщается о том, что первоначально, при посвящении, Иоиль был наречен епископом Ладожским, а “потом переименован Корельским и Ладожским” (28). Если это действительный факт, то он свидетельствует о том, что при назначении новгородскому митрополиту викария в 1708 г. номинальным центром его епархии мыслилась находившаяся на русской территории Старая Ладога. И только, видимо, после взятия Кексгольма в сентябре 1710 г. вернулись к уже существовавшему с 1685 г. наименованию викариатства — по названию Корелы-Кексгольма.

Епископ Иоиль проживал, как и прежде, в свою бытность архимандритом-настоятелем Антониева монастыря, в этой же обители. Несмотря на преклонный возраст, он деятельно помогал Иову в управлении митрополией. Известно, что в его ведении было рукоположение во диаконы и священники и другие так называемые “ставленнические дела” (29). Предчувствуя свою кончину, преосвященный Иоиль составил духовное завещание, в котором вверял свое детище, Рабежскую пустынь, попечению архимандрита Аарона (Еропкина), — как оказалось, своего преемника и по архипастырскому служению.

Скончался Иоиль во втором часу ночи 17 июня (по другим сведениям — 16 июня) 1712 г. и был погребен митрополитом Иовом в притворе соборной церкви Антониева монастыря (30). Тот поделился своим горем с адмиралом Ф. М. Апраксиным, которому писал, что лишился “истиннаго в Дусе Всесвятем отца своего, господина пресветлейшаго епископа Иоиля: зверь бо лют и немилостивый снеде его долгом всех общия смерти...”. (31)

Церковное управление новозавоёванными шведскими территориями

В начале 1708 г., вскоре после того как принял хиротонию Иоиль, у митрополита Иова неожиданно для него самого появился еще один помощник в управлении епархией — его бывший любимец и протеже архимандрит Варлаамо-Хутынского монастыря Феодосий (Яновский; 1674 или 1675—1726), впоследствии один из самых знаменитых иерархов Петровской эпохи.

Владыка отправил его в Москву за типографией Симеона Полоцкого. Там Феодосий увиделся с государем, ранее, в 1704 г., уже имевшим случай познакомиться с даровитым архимандритом и благоволившим к нему. Петр назначает о. Феодосия “духовным судиею” в присоединенных к России городах: Ямбурге, Нарве, Копорье, Шлиссельбурге, строящемся Петербурге. Таким образом хутынский игумен как бы вступил в права епархиального начальника значительной церковной области, хотя и не имел архиерейского сана.

Новгородскому владыке предлагалось, желает он того или нет, благословить своего архимандрита на новое служение. При этом митрополит Иов, всегда проявлявший большую заботу о церковном устроении новозавоеванных шведских территорий, дал своему петербургскому наместнику обстоятельную инструкцию (“наказ”), датированную 6 марта 1708 г. Тому надлежало развернуть широкое строительство храмов и монастырей во вверенном ему крае и организовать надзор за новыми причтами и паствой, назначив благочинных (так называемых “закащиков”) над духовенством и производя “по делам и донесениям их суд и расправу”. Феодосии возвратился в Новгород только в 1711 г., а уже в начале следующего года был снова вызван на служение в северную столицу и окончательно обосновался в ней. (32)

Еще в июле 1710 г. положив основание монастырю “Живоначальныя Троицы и Святаго благовернаго князя Александра Невскаго” (33), архимандрит Феодосии, назначенный его строителем, вскоре учредил при обители особую канцелярию, ставшую главным административным органом новой церковной области. С образованием 25 января 1721 г. Священного Синода (его торжественное открытие состоялось 14 февраля) и назначением Феодосия архиепископом Великоновгородским и Великолуцким (наречен 1 января, хиротонисан — 22-го) этот край был вовсе отделен от Новгородской митрополии и в документах официально именовался “С.-Петербургской епархией Святейшего Синода”, или “Синодальной областью”. Тогда же, 17 апреля, учредили новый административный орган — Тиунское (судное) Духовное правление под ведением Св. Синода — “для управления церковных дел по С.-Петербургу и новозавоеванным городам” (34). Оно было закрыто 13 декабря 1727 г., и надзор по духовному благочинию осуществлялся через канцелярию Св. Синода. Но уже в 1730 г. основали С.-Петербургское Духовное правление, а еще через 12 лет учредили С.-Петербургскую епархию, в состав которой вошла и территория Старой Финляндии. Управление церковными делами осуществлялось через Духовную консисторию, образованную в 1744 г. (35)

Интересно, что Кексгольм не сразу после того, как 8 сентября 1710г. его взяли русские войска, был отнесен к Синодальной области, — вероятно, потому, что он хоть и номинально, но сохранял значение центра Корельского викариатства. Но вот в сентябре 1723 г. сам новгородский владыка Феодосии “представлял в Синод, чтобы <…> город Корела, или Кексгольм, по примеру подобных ему близких к С.-Петербургу городов: Шлиссельбурга, Выборга, Ямбурга и Копорья, — всякими духовными делами ведом был в Санкт-Петербургской Тиунской конторе”. Синодальное определение на это прошение последовало уже 2 октября. (36)

Как и в других покоренных шведских городах, в Кексгольме сразу же в одном из домов на территории Новой крепости (бывшем Спасском острове) была устроена временная гарнизонная церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Такое посвящение объяснялось тем, что город был взят генералом Р. В. Брюсом как раз в день этого двунадесятого праздника. Впрочем, очевидна и промыслительность самой победной хронологии: как известно, ближайший к Кореле-Кексгольму крупный ладожский монастырь на острове Коневец, до начала XVII в. владевший многими подворьями и целыми деревнями по всему Корельскому уезду, имел точно такое же церковное посвящение. Сразу же было решено переоборудовать под православный соборный храм каменную лютеранскую кирху, возведенную в 1692 г. (через 5 лет, в 1697 г., к ней шведы пристроили еще и колокольню).

Богослужения в обновленной церкви начались с 1716 г., и главной её святыней стала икона Нерукотворенного Спаса, — возможно, явленная, так как была обретена в лютеранской крепости при её захвате: на самом образе была начертана соответствующая надпись. (В 1910 г. приход с разрешения епархиального начальства благословил этой иконой лейб-гвардии Кексгольмский полк ко дню его 200-летнего юбилея, и она стала “особо чтимой полковой святыней” (37). Финны-лютеране, оставшиеся в городе и проживавшие в его окрестностях, вынуждены были довольствоваться временным молебным домом, пока в 1759 г., в период настоятельства пастора Андреаса Вирениуса, не построили изящную деревянную кирху во имя Святого Андреаса (то есть Апостола Андрея Первозванного) по проекту архитектора Туомаса Суйкканена.

То же происходило и в других городах. В Выборге по личному распоряжению Петра I устроили временную Петропавловскую церковь, 8 октября 1710 г. ее освятил сам митрополит Иов. Через 22 года в городе уже была соборная церковь Рождества Христова с приделом Апостолов Петра и Павла. Под нее переоборудовали старинный католический костёл. Когда в 1738 г. храм сильно пострадал от пожара, императрица Анна Иоанновна пожаловала тысячу рублей на его восстановление. (38)

Вообще же, несмотря на возобновление старых церквей и монастырей и строительство новых, всё-таки кирх на новозавоеванных территориях было гораздо больше и лютеранское население преобладало. (Православные даже к середине XIX в. составляли лишь 2,5 процента от общего числа жителей Финляндии; правда, в Выборгской губернии — 11,4 процента.) (39)

Упрочивала такое положение вещей конфессиональная политика некоторых русских императоров начиная с Петра I. Формально он уравнял в правах обе церкви: лютеранскую и православную. Десятая статья Ништадтского мирного договора, заключенного 30 августа 1721 г., гласила: “Тако ж в таких уступленных землях не имеет никакое принуждение в совести введено быть; но паче евангелическая вера, кирха и школы и что к тому принадлежит, на таком основании, на каком при последнем свейском правительстве были оставлены и содержаны, однако ж во оных и вера греческого исповедания впредь тако ж свободно и без всякого помешательства отправлена быть может и имеет” (40). Но, как известно, на деле российское правительство в продолжение всего XVIII в. подчас больше поддерживало протестантскую церковь в так называемой Старой Финляндии, чем свою православную. Да к тому же лютеранское духовенство, подчиняясь светским властям, пользовалось в своих действиях большей свободой, чем православные клиры.

Первоначально лютеранские пасторы оказались в ведении Св. Синода, ввиду того что епископские кафедры в Або (Турку) и Борго (Порвоо) были на шведской территории. Синод определял пасторов на места, причем позволял им совершать богослужения и по домам прихожан, что запрещалось православным священникам. При Анне Иоанновне лютеран прямо подчинили светскому начальству. В этот период даже возобновилась миссионерская пропаганда, нацеленная на обращение православных в лютеранскую веру. Так что спохватившимся правительством для предупреждения подобных происков 1 марта 1735 г. был издан специальный манифест “О возбранении духовным особам иностранных христианских вер обращать в оные русских подданных, какого бы закона они ни были, под опасением суда и наказания по законам” (41).

Впоследствии стало ясно, что успех лютеранской миссии в XVIII—XIX вв. во многом зиждился на системе школьного образования, развернутой в крае на основе финско-шведской религиозной культуры, под сенью кирх. Русские церковноприходские и народные школы появляются здесь только начиная с периода реформ Александра II Освободителя — когда время было уже упущено. Так, к примеру, в Кексгольме после возвращения территории Карельского перешейка России сначала, в 1745 г., открыли финскую школу (так называемую “педагогию”), соответствовавшую двум начальным классам Выборгского кафедрального училища. Русской же школы в городе долгое время не было. И только в 1788 г. учредили Кексгольмское уездное училище.

Епископ Аарон (Еропкин; 1714—1723, 1728—1730)

После кончины преосвященного Иоиля в течение полутора лет митрополит Иов вынужден был обходиться без помощника, хотя уже с июня 1712 г. просил себе нового викария. В своих письмах к придворным сановникам он указывал на трех лиц, достойных этого звания: юрьевского архимандрита Аарона, антониевского — Иоанникия и ниловского игумена Иринарха. (42)

Выбор пал на отца Аарона, — видимо, потому, что он уже давно был известен царской семье: еще до своего пострига служил стольником при царевне Софье Алексеевне. Не случайно после хиротонии во епископа Корельского и Ладожского, состоявшейся 24 января 1714 г., Аарона “долго удерживала” в Москве вдовствующая царица Прасковья Феодоровна, невестка Петра I. Вернулся преосвященный в Новгород с богатым пожертвованием на строительство нового монастыря. (43)

Епископ Аарон (наверное, его пример исключительный в истории российской иерархии) дважды с небольшим перерывом занимал одну и ту же, к тому же единственную в его судьбе, архиерейскую кафедру. Родился он около 1663 г., его мирское имя — Афанасий Владимирович Еропкин. Будучи представителем древнего дворянского рода и сыном московского стольника, он начинал службу стряпчим Дворцового ведомства, в 1686 г. сам был пожалован в стольники, не раз участвовал в военных походах. Потом, в 1688 г., добровольно ушел из мира в Нило-Столбенскую пустынь, где 6 августа 1691 г. принял иноческий постриг. (44)

Благодаря покровительству митрополита Иова о. Аарон был последовательно казначеем, строителем и наместником Ниловой пустыни, затем, с мая 1700 г., — наместником Крестного Онежского монастыря. В январе 1704 г. был возведен в сан архимандрита Валдайской Иверской обители (45), потом управлял Варлаамо-Хутынским монастырем. 21 ноября 1708 г. его перевели в Новгородский Юрьев монастырь (46), 27 декабря он стал его настоятелем. В одном из своих писем 1710 г. к санкт-петербургскому вице-губернатору Я. Н. Римскому-Корсакову митрополит Иов дает архимандриту Аарону такую характеристику: “...сей человек боголюбив есть и не ленив к церковному служению и к мирскому во всяких государевых делах управлению, о нем же не не весть и Ваша доблесть...”. (47)

Преосвященный Аарон, подобно Иоилю, был посвящен во епископы прежде всего “ставленников ради”, только жил он не в Антониевом, а в Юрьевом монастыре, оставшемся в его ведении. Всего лишь два года, до кончины своего благодетеля и друга митрополита Иова в феврале 1716 г., преосвященный Аарон мог вести размеренную жизнь викарного епископа. В последующие 5 лет он формально заведовал всей Новгородской митрополией (поначалу только Архиерейскими домом и вотчинами), однако настоящей самостоятельности и свободы действий не имел, так как их существенно ограничивали местоблюститель Патриаршего престола и Сенат. Еще больше страдал епископ Аарон от своего же номинального подчиненного — архимандрита Феодосия (Яновского), надменного и всевластного царского фаворита.

Церковный историк рубежа XIX—XX вв. К. Я. Здравомыслов отмечал: “Пять лет преосвящ<енный> Аарон был удручен тяжестью правления: всё требовало забот, распоряжений, деятельности, а делать ничего нельзя было, потому что власть преосвященного была ограничена со всех сторон” (48). Епископ Аарон, тем не менее, был распорядительным епархиальным начальником и очень заботился, в частности, о церковном обустройстве завоеванных у Швеции земель. 17 февраля 1717 г. он отправил на Валаам благословенную грамоту, а когда в восстанавливаемой обители построили первую церковь, выслал три антиминса на освящение трех ее приделов. По его благословению 4 ноября 1719 г. освятили Никольскую церковь, возведенную к тому времени на острове Коневец, на территории разоренного шведами другого знаменитого ладожского монастыря. (49)

После того как с января 1721 г. Феодосии занял Новгородскую архиерейскую кафедру, епископ Аарон стал проситься на покой. 8 июля 1723 г. Св. Синод удовлетворил его прошение и преосвященный уволился на безмолвие в Нило-Столбенскую пустынь, а в должности настоятеля Юрьева монастыря вскоре утвердили ставленника Феодосия архимандрита Андроника. (50)

На второй срок к управлению этим монастырем и Корельским викариатством Аарона призвали 9 (по другим данным — 29-го) января 1728 г. по просьбе нового новгородского владыки, архиепископа Феофана (Прокоповича), возглавлявшего епархию с 1725 по 1736 год. Однако того ждало разочарование: Аарон сразу же начал процесс о возвращении Юрьеву монастырю его бывших олонецких вотчин, приписанных указом Петра I к Архиерейскому дому (51). Вскоре у Феофана возникли и другие поводы быть недовольным своим викарием. Так что в 1730 г. преосвященный Аарон “за болезнию и старостою” просился снова в Нилову пустынь и 2 августа был вторично туда отпущен.

Но бесстрашный епископ, и живя в обители, досаждал властям неуместной, на их взгляд, защитой старых церковных порядков. Так, в 1735 г. он написал прошение от ниловской братии на Высочайшее имя. Дело в том, что многие монахи пострижены были без указа, что тогда сурово каралось, и этот факт стал известен Св. Синоду. За вмешательство в дело ниловских насельников преосвященный Аарон навлек на себя “строгость усиленного надзора, продолжавшегося до самой его кончины”. (52)

Умер он 1 мая 1740 г. и был погребен в паперти соборной Всехсвятской церкви. К слову сказать, Аарон — единственный из всех корельских викариев (если не считать, конечно, Святителя Тихона Задонского) — благодаря своей обширной переписке с власть предержащими, сохранившейся в архивах, удостоился довольно подробного жизнеописания, которое составило целую книгу священника Владимира Петровича Успенского “Краткий очерк жизни преосвященного Аарона Еропкина, епископа Корель-ского и Ладожского”, изданную в Твери в 1890 г. (8°, 165 с.).

Епископ Иоаким (1723—1725)

В тот временной промежуток, когда Аарон, не угодивший архиепископу Феодосию, был первый раз уволен на покой в Нило-Столбенскую пустынь и до его нового призвания на архипастырское служение, очередным викарием новгородского владыки был назначен епископ Иоаким.

Родился он в Суздале около 1651 г., там же впоследствии был приходским священником. По кончине жены принял постриг и служил при Патриаршем доме, откуда в 1715 г. был зачислен в братство Александро-Невского монастыря казначеем (53). В то время, по указу Петра I, в эту обитель даже высылали доброжительных и ученых монахов из разных монастырей, “между прочим, в "надежду архиерейства", т<о> е<сть> с тем, чтобы из них посвящать в архиереи, как из людей, известных государю” (54). Поэтому не удивительно, что 22 января 1716 г. отец Иоаким прямо из иеромонахов был хиротонисан во епископа Астраханского и Ставропольского. Но прошло 7 лет — и его решили понизить в должности, переместив с самостоятельной кафедры на викариатство.

В этом отношении он напоминает первого епископа Тамбовского Леонтия, ставшего в 1685 г. викарием в Новгороде. Однако, судя по всему, причины перемен в судьбах этих архипастырей были существенно различны, как и то время, в которое им довелось жить. Преосвященный Леонтий неумеренно, с точки зрения духовной власти своей эпохи, пекся о распространении новейшего образования и просвещения в Тамбовской епархии, а епископ Иоаким за все 7 лет служения в Астрахани не основал ни одной школы: ни при Архиерейском доме, ни при монастырях, тогда как его южная “порубежная” епархия в эпоху Петровских преобразований требовала особых забот. Так или иначе, но 12 января 1723 г. вышел Высочайший указ, повелевавший: “Иоакима, епископа Астраханского, за некоторые Его Величеству известные причины, из Астрахани вывести и определить в которую пристойно епархию викарием” (55).

Преосвященный Иоаким был вызван на чреду священнослужения в С.-Петербург и вскоре, 30 апреля 1723 г., определен на вакантное место епископа Корельского и Ладожского (56). По сведениям П. М. Строева и Ю. В. Толстого, это назначение состоялось чуть позже — 23 июня 1723 г. Те же авторы сообщают, что после недолгого пребывания в Новгороде, 11 октября 1725 г., Иоаким снова получил самостоятельную кафедру — на этот раз он стал епископом Суздальским и Юрьевским. (57)

Это служебное повышение преосвященного Иоакима совпадает по времени с арестом и последующим снятием сана (архиерейского и священнического) с его благодетеля Феодосия (Яновского), с одной стороны, и с назначением на Новгородскую кафедру архиепископа Феофана (Прокоповича) — с другой.

Однако А. И. Никольский, ссылаясь на документы Синодального архива, утверждает, что из Новгорода преосвященный Иоаким сначала, 16 марта 1726 г., был переведен епископом в Вологду, а через месяц, 22 апреля, перемещен на Суздальскую кафедру. (58)

Последним местом служения преосвященного стала Ростовская и Ярославская епархия, куда он был назначен 13 апреля 1731 г.; в том же году, 16 июня, возведен в сан архиепископа. Видимо, помня о неудачном начале своей карьеры, Иоаким в 1739 г. учредил при Архиерейском доме Славяно-латинскую школу, наставников для которой вызывали из Киевской митрополии (59). Существовала эта школа вплоть до учреждения в Ярославле духовной семинарии.

Архиепископ Иоаким скончался в глубокой старости 25 декабря 1741 г., “в благовест к литургии, читая четвертую молитву ко причащению” (60), и был погребен в Успенском соборе Ростовского кремля. (61)

Архиепископ Иосиф (1734—1740)

После преосвященного Иоакима викария новгородскому владыке назначили только через 9 лет. Выбор пал на архиепископа Самебельского и Циркальского Иосифа.

В 1730 г. он был выкуплен из плена у лезгин русским правительством и с 29 августа 1733 г. в Москве уже совершал богослужения. Не проходит и года, как Феофан (Прокопович) решает взять Иосифа к себе викарием и Синодальным указом от 15 мая 1734 г. тому повелевается быть “помощным архиереем, или наместником, и в Юрьеве монастыре иметь власть и титлу архимандрическую”. Перед его отъездом в Новгород в августе того же года ему вручили особую инструкцию, составленную самим Феофаном и утвержденную Св. Синодом. Называлась она так: “Определение дела и пребывания, тако ж и удовольствования преосвященному архиепископу Иосифу, наместному нам в епархии нашей споспешнику” — и вводила существенные ограничения властным полномочиям нового корельского архипастыря. (62)

Видимо, Иосиф всё же пришелся по душе Феофану, потому что в марте 1736 г. эти ограничения были отменены и Иосифу вручена вся полнота власти в Юрьевом монастыре. Он ревностно помогал архиепископу Феофану, мало интересовавшемуся делами своей обширной епархии, управлять ею до самой смерти последнего, наступившей 8 сентября 1736 г. в С.-Петербурге, и погребал его через 12 дней в Новгороде. (63)

При архиепископе Иосифе, в 1736—1737 гг., случились два громких дела о “богохульстве” в Кексгольмском гарнизонном полку, которые разбирались в столице в самой Канцелярии тайных розыскных дел. По первому делу проходил солдат Филипп Мандыхин, угличанин, к тому времени уже десятый год служивший в Кексгольме: он стоял в карауле как в самом городе, так и при Кексгольмской гауптвахте на территории крепости. Как-то в дождь, сменясь с часов, пришел мокрый в помещение кордегардни (оно находилось при гауптвахте, в одной избе) и в сердцах “двоекратно” сказал, что за такую погоду “бы-де взял Бога да кнутом рассёк” (64). Донес на Мандыхина один из колодников, Александр Крыжев, небезосновательно надеявшийся таким образом смягчить ожидавшее его наказание.

После допросов и очных ставок в застенках Тайной канцелярии наказаны были 8 человек. Шестеро из них — невольные свидетели, сослуживцы Мандыхина во главе с сержантом Иваном Стрельниковым, умолчавшие о происшествии, по их словам, “с простоты своей”. Главному виновнику за “те предерзостные слова” присудили его “бить кнутом нещадно и послать в Оренбурх ко определению в регулярную службу вечно” (65). Остальных наказали битьем батогами. Конечно, однополчане не донесли на Мандыхина из чувства войскового товарищества, но важно, что, как выяснилось на следствии, они в своем кругу сразу же осудили неосторожные слова бойкого на язык сослуживца: Стрельников даже заметил, что “Мандыхин взбесился”.

21 января 1737 г. в Тайную канцелярию был отправлен новый донос из Кексгольма — теперь уже от имени караульного офицера. В той же караулке-кордегардии солдат Карп Полуянов, стоявший на часах у колодников, сказал: “...иные-де отставные скуют Богородицу с рогатиною”, имея в виду, “что-де и в отставке жить будет не лучше, чем на царёвой службе, что и отставному помощи ждать неоткуда — разве что от Богородицы, да еще от рогатины, с которой разбойные люди выходили на промысел” (66). По суровым законам того времени наказали незадачливого богохульника тем, что дважды прогнали его сквозь строй полка шпицрутенами.

Случаи эти свидетельствуют не только о тяжести солдатской жизни на начальном этапе формирования регулярной российской армии. Известно, что помещики, ответственные за поставку рекрут, стремились избавиться от наиболее неугодных, дерзких крестьян. Наконец, эти судебные процессы показывают, что духовно-нравственная жизнь в России в результате Петровских реформ вступила в полосу затяжного кризиса. В Кексгольме же, в целом, ситуация благоприятствовала возрождению православия. Начиная с осени 1710 г. в город прибывали русские торговцы. Приграничная цитадель обслуживалась немалым гарнизоном. Кроме того, в Кексгольме в XVIII—XIX вв. в разное время было расквартировано несколько полков, главным образом пехотных. В 1728 г. в городских предместьях насчитывалось 460 жителей гражданского населения, в 1750 г. их было уже 750 человек (67). Скорее всего прирост обеспечивался за счет новоприбывших православных ремесленников, купцов и рыбаков...

Любопытен, однако, такой факт: отправляя в Тайную канцелярию свой “извет” на Полуянова, доносчик-офицер сообщал, что тот “содержитца в Кексгольмской крепости под крепким караулом” (68). Следовательно, в крепостные казематы (вероятнее всего, Круглой башни) помещали узников и до 1762 г., когда в Кексгольме в течение месяца находился в заключении Иоанн VI Антонович. Впрочем, обычай использовать боевую цитадель Кексгольма в качестве тюрьмы для особо важных государственных и церковных преступников зародился еще в шведский период. Так, в 1670-х гг. в крепость был помещен сын судебного заседателя Пекка (Пётр) Ляяпери с женой из бывшего Богородицко-Кирьяжского погоста. Вина его состояла в том, что он, выехав из Швеции в паломничество к новгородским святыням, осмелился окрестить в отеческую веру своего новорождённого младенца. (69)

Узников крепости не оставляли без церковного утешения. Согласно местным преданиям, еще шведами был устроен большой подземный ход, ведущий из подвала-карцера Круглой башни к лютеранской кирхе на территории Новой крепости (бывший Спасский остров). Как уже говорилось, после 1710 г. эта церковь стала использоваться в качестве православного Рождество-Богородичного собора. Так вот, как сообщила нам внучка предпоследнего кексгольмско-го протоиерея о. Иоанна Петровича Аннинского (1865—1931) Мария Христофоровна Линдберг, приезжавшая 10 июля 2000 года в Приозерск, дедушка ей рассказывал, будто бы еще в XIX в. подземный ход был вполне исправен и по нему ночами водили узников в церковь — на исповедь и для причастия Святых Тайн.

Но вернемся к архиепископу Корельскому и Ладожскому Иосифу. После кончины Феофана (Прокоповича) до назначения в Новгород нового владыки — им 29 мая 1740 г. стал известный проповедник Амвросий (Юшкевич) — архиепископ Иосиф в течение почти четырех лет самолично управлял всей епархией. Потому, видимо, он 16 ноября 1737 г. просил Св. Синод о прибавке содержания, а кроме того — “об отпуске в Москву для излечения от болезни и печатания на грузинском языке его литературного труда (какого именно, он в прошении не упоминает), предпринятого им для распространения религиозного просвещения Грузии” (70).

Синодальные власти такого разрешения не дали, не помогло и личное обращение преосвященного к императрице Анне Иоанновне.

Через четыре месяца после приезда в Новгород архиепископа Амвросия, 9 октября 1740 г., Иосиф отбыл из Юрьева монастыря в Москву для священнослужения (71). 16 октября он был определен архимандритом Московского Знаменского монастыря с жалованьем в тысячу рублей. Указом Св. Синода от 9 января 1741 г. он назначался настоятелем этой обители, но вскоре, 7 сентября того же года, его почему-то освободили от занимаемой должности. Известно, что монастырские дела он подписывал по-грузински. (72)

Проживал он впоследствии на подворье Пафнутьева монастыря в Москве, при этом денежное содержание ему не выплачивалось. 3 декабря 1749 г. императрица Елизавета Петровна удовлетворила его прошение об увольнении на покой в Кизляр, в Крестовоздвиженский монастырь. Скончался архиепископ Иосиф в Саратове 1 сентября 1750 г., погребен был в Астрахани в соборе. (73)

Епископ Маркелл (Родышевский; 10 января — 29 ноября 1742 г.)

Последний, шестой епископ из именовавшихся Корельскими и Ладожскими, преосвященный Маркелл, был и самым знаменитым из них церковным деятелем своей эпохи.

До пострига его звали Николаем Романовичем Родышевским (Радышевским). Вся жизнь Маркелла оказалась неразрывно связанной с судьбой человека, стоявшего в центре церковных преобразований первой трети XVIII в., — архиепископа Феофана (Прокоповича). В молодости, по свидетельству самого Маркелла, они были “в дружестве между собою” (74) и вместе преподавали в Киевской Духовной академии. Но уже тогда выявились принципиальные расхождения во взглядах и иеродиакон Маркелл вместе со своими единомышленниками горячо оспаривал и публично обличал “еретическое”, по его убеждению, “нечестивое учение” старшего сослуживца, а позже и начальника (в 1711 г. Петр I назначил о. Феофана игуменом Киево-Братского монастыря, ректором Академии и профессором богословия).

Тем не менее Феофан на первых порах деятельно помогал своему киевскому товарищу, о. Маркеллу, продвигаться по служебной лестнице. В марте 1718 г. тот, в сане иеромонаха, был одним из трех исповедников С. Б. Глебова, казненного за связь с первой женой Петра I Евдокией Лопухиной (75). С 22 января 1722 г. по июль 1724 г. о. Маркелл исправляет должность флотского обер-иеромонаха на Котлином острове при Рижском корпусе. Будучи в то время архиепископом Псковским, Феофан производит Маркелла в архимандриты Псково-Печерского монастыря и устраивает его судьей при Архиерейском доме (76). Возглавив 10 июня 1725 г. Великоновгородскую кафедру, Феофан опять берёт Маркелла с собою: в 1726—1727 гг. тот упоминается в числе архимандритов богатого Юрьева монастыря (77). Тогда же он получил должность судьи Архиерейского дома в Новгороде.

Однако именно о. Маркелл оказывается самым фанатичным и неуёмным идейным врагом архиепископа Феофана, вырастая в фигуру во многом символическую, воплощающую собой уходящую в прошлое эпоху российской церковной жизни. Архимандрита Маркелла использовали как орудие борьбы с Феофаном многие могущественные противники этого сподвижника Петра I начиная с архиепископа Феодосия (Яновского).

В 1725 г. в Св. Синод поступил составленный по прямому указанию Феодосия донос о том, что в Псково-Печерском монастыре, где настоятельствовал о. Маркелл, “на полу лежат около 70-ти образов со снятыми и ободранными окладами и драгоценными украшениями” (78). Разбирательство по этому делу приостановилось из-за падения Феодосия, но было возобновлено в феврале 1726 г. Архимандрита Маркелла вытребовали в Св. Синод, и он неожиданно для своего школьного друга и благодетеля обвинил его в недоброжелательстве по отношению к государыне Екатерине I и подал обширный донос под названием “О непристойных словах и противностях Феофана Прокоповича”, содержавший 48 пунктов обвинений, в большинстве своем явно клеветнических (например: “На мощи святые плевал...” и т. п.). (79)

Новгородскому владыке удалось оправдаться, о. Маркелла же, по докладу Тайной (Преображенской) канцелярии, императрица велела “за дерзостные его слова держать в крепости” (80). Благодаря хлопотам Феофановых врагов 21 июня 1727 г. отец Маркелл был освобожден из-под караула и перемещен в братство Александро-Невского монастыря. Он пишет новый донос, составленный как рецензия на основные богословские сочинения Феофана: по убеждению о. Маркелла, “в них есть много учений лютеранских и кальвинских, и их изданием порочится имя Петра Великого, с одобрения которого они значатся изданными” (81). Феофан не растерялся и, парируя этот новый удар, обвиняет о. Маркелла в политической измене, подстрекательстве к народному бунту, и того снова арестовывают. Через несколько месяцев он, правда, выступает с новым доносом на Феофана, и столь же неудачно. В марте 1729 г. архимандрита Маркелла отсылают на неисходное жительство в Симонов монастырь.

С восшествием на престол Анны Иоанновны он предпринимает новую атаку на своего противника и в апреле 1730 г. подает донос на Высочайшее имя “О церковных противностях Феофана”, но тот не имел последствий (82). Тогда о. Маркелл пишет пропитанное ядовитым сарказмом сочинение, название которого говорит само за себя: “О житии еретика Феофана Прокоповича, архиепископа Новгородского” (83). Тот, познакомившись с этим пасквилем в феврале 1731 г., сумел представить Маркелла и трех его единомышленников, распространявших “житие”, как “политических изменников, противников правительства” (84). Все они попали в Тайную канцелярию, а после допросов и пыток их сослали в разные монастыри (о. Маркелла — в Кириллов Белозерский). Тем временем другое его сочинение, так называемые “Тетради о монашестве”, стало широко известно в иноческой среде, поддерживая здесь общее недовольство нововведениями синодальных властей. По этому поводу было наряжено особое следствие, и многие монашествующие “жестоко пострадали” (85).

Крутой поворот в жизни о. Маркелла происходит уже после смерти Феофана, при новой императрице Елизавете Петровне. Очередной новгородский архиепископ Амвросий (Юшкевич), правивший с 1740 по 1745 год и известный своей критикой синодальной системы, в октябре 1740 г. открывает в Новгороде Духовную семинарию. 24 января следующего года ее ректором и настоятелем Юрьева монастыря назначается архимандрит Маркелл, а 12 ноября он получает “в полное распоряжение дела разряда и казенного приказа в Новгор<одском> Архиерейском доме” (86).

6 января 1742 г. Маркелл был определен епископом Корельским и Ладожским, хиротония состоялась 10 (по другим сведениям — 8-го) января (87). Прошло совсем немного времени, и преосвященный Маркелл “в том же 1742-м году, 29-го ноября в 6-м часу утра, скончался и погребен в Юрьеве монастыре, в паперти соборной церкви, по левую сторону западных церковных дверей” (88). Такое благодатное завершение его многострадальной, мятежной жизни может знаменовать то, что Господь сопричислил его к тем блаженным, кои “изгнани правды ради” (Мф. V, 10).

Глава третья. КЕКСГОЛЬМСКАЯ И ЛАДОЖСКАЯ ЕПАРХИЯ (1758—1764)

Новый этап в бытии новгородского викариатства

В царствование Елизаветы Петровны значительно улучшилось положение православия на прибалтийских окраинах страны, в том числе и на Карельском перешейке. Императрица много помогала восстанавливавшимся Валаамскому и Конев-скому монастырям. Так, на первую из названных обителей она пожертвовала в общей сложности 8 тысяч рублей серебром (89). Многие подданные следовали благому примеру своей правительницы, возрождая церкви и монастыри на отвоеванных у Швеции территориях.

Таких присоединенных земель стало значительно больше после окончания русско-шведской войны 1741—1743 гг. По Абоскому мирному договору, подписанному 18 августа 1743 г., России досталась немалая часть Финляндии — вплоть до реки Кюммене. Новый край с тремя городами: Фридрихсгамом (Хамина), Вильманстрандом (Лаппеенранта), Нейшлотом (Савонлинна) — и множеством деревень назвали Кюменегорской провинцией. В ее состав вошел также и Кексгольм с окрестностями.

В то же самое время, 1 сентября 1742 г., в границах Синодальной области была, наконец, учреждена Санкт-Петербургская и Шлиссельбургская епархия со своим архиереем, епископом Никодимом (Сребницким). Поэтому церковная область, традиционно бывшая в ведении Корельской и Ладожской епархии, видоизменилась, включив значительные территории к северо-западу. (Либелицкий Николаевский приход, находившийся еще в шведских владениях, был приписан к Выборгскому “заказу” С.-Петербургской епархии.) (90)

В присоединенном крае проживало немало православных обывателей (главным образом это были купцы и крестьяне), еще больше их стало с приходом русских войск и притоком сюда мещан-торговцев и сельского населения внутренних губерний России. Судя по всему, это и сыграло свою роль при очередном возобновлении новгородского викариатства после перерыва в пятнадцать с половиной лет. В 1710 г. Петр I, заняв Кексгольм, из пристрастия к немецким топонимам не стал восстанавливать древнерусское имя города — Корела. Поэтому название епархии к середине XVIII в. выглядело каким-то анахронизмом. Так что при назначении очередного архиерея в помощь новгородскому владыке в апреле 1758 г. викариатство стало официально именоваться Кексгольмским и Ладожским.

Успехи православного просвещения здесь были столь значительны, что возникло даже, — правда, не слишком массовое — движение: финны-лютеране присоединялись к Греко-кафолической Церкви (через миропомазание, а не новое крещение). Росла численность приходов и за счет смешанных браков: детей, как правило, крестили в православную веру. (91) Известно, что вскоре, “уже при государыне императрице Екатерине II-й, финские бургомистры Выборгской губернии писали свои донесения по-русски; еще позднее с русским языком можно было пускаться в путешествие по Финляндии до самой шведской границы”. (92)

Еще более показательна такая статистика: к концу XVIII в. всё православное население Финляндии было разделено на 16 приходов, причем до завоевания края существовали только 6 из них, в том числе Кексгольмский. В XVIII в. он насчитывал около тысячи человек, общее же число православных во всех 16 приходах достигало 25 тысяч человек, не считая военных. (93)

В самом епархиальном центре Кексгольме было в XVIII в. по меньшей мере три или даже четыре православных храма. Помимо упоминавшегося каменного собора Рождества Пресвятой Богородицы в Новой крепости (Спасский остров древнерусского периода), на ее фортштадте находились довольно большая деревянная церковь и кладбище при ней — на восточной окраине города (ныне здесь располагается Приозерская средняя школа № 4). Фундамент этого храма был обнаружен финскими исследователями во главе с директором лицея Кякисалми, историком Антти Комоненом осенью 1929 г. и ошибочно принят за одно из сооружений древнего Георгиевского девичьего монастыря (94). Вторично это место обследовали российские археологи летом 1973 г. Руководитель раскопок А. Н. Кирпичников уверенно интерпретировал постройку как церковь XVIII в., так как обнаружил два потревоженных каменных склепа “с человеческими костями в сопровождении находок XVIII—XIX вв.” (95).

 

Другой современный исследователь, историк и искусствовед М. И. Мильчик, изучая по хранящимся в различных архивах фиксационным планам градостроительную историю Приозерска, сделал вывод о том, что к 1740 г. в Кексгольме, в так называемой Солдатской (Разночинной) слободе, что на Нейшлотской дороге (видимо, в географическом центре северного форштадта), “находился квартал с деревянными шведской кирхой и православной церковью, ставший новым религиозным и архитектурно-планировочным центром пригорода” (96). На плане 1780-х гг. тот же исследователь отмечает два новых храма. “На главной продольной улице, — пишет он, — появилась полковая деревянная церковь. По одну сторону от нее находилась канцелярия Архангелогородского полка, по другую — Присутственные места, в которых расположился новый военно-административный центр форштадта. Западнее него, через два квартала на небольшом холме, стояла церковь (в конце XVIII в. заменена часовней), вокруг которой образовалась площадь с "политическим домом" и лавками. Это второй гражданский центр” (97). Речь идет о нынешней центральной площади города, которая начиная с середины XIX в. называлась Соборной.

К сожалению, пока не удалось выяснить, каким именно святым или церковным праздникам были посвящены алтари и приделы трех вышеупомянутых храмов. Не исключено, что два из них построены были еще до упразднения Кексгольмской и Ладожской епархии, между 1740 и 1764 гг., а третий, как уже говорилось, возвели до 1740 г.

Близ городской пристани при впадении реки Вуоксы в Ладожское озеро, на месте древнего Иоанно-Предтеченского монастыря, разоренного в свое время шведами, в 1740 г. обыватели Кексгольма возвели еще одну часовню. Поначалу в ней находился только большой сосновый крест, изготовленный на Валааме. Однако незадолго до возобновления новгородского вика-риатства, в 1757 г., часовня украсилась четырьмя образами, созданными иконописцами на том же Валааме. Самый почитаемый из этих образов — Похвалы Пресвятой Богородицы — впоследствии прославился чудесным избавлением Кексгольма от эпидемии холеры в 1831 г. (98) (Ныне он, как и большинство других икон и богослужебной утвари прихода, находится в г. Куопио, в музее Православной Церкви Финляндии (99). Высококачественную копию этой местночтимой иконы уроженка Кякисалми, магистр гуманитарных наук Паула Кохо подарила несколько лет назад Рождество-Богородичному собору, где образ находится ныне под стеклом в самом углу на северном клиросе.)

Но, конечно, начиная с 1710 г. православная жизнь Кексгольма во многом отличалась от того периода, когда город еще назывался Корелой и по праву считался религиозным центром северо-западного порубежья Руси. Своеобразие придавало непосредственное соседство инославного прихода с его уже устоявшимися за столетие традициями. В отличие от ряда других населенных пунктов Старой Финляндии, имевших одновременно и православные храмы, и лютеранские кирхи, в Кексгольме не наблюдалось враждебности между двумя приходами: более того, их взаимоотношения довольно скоро стали показательно миролюбивыми и добрососедскими. Пожалуй, чувствовалась в этом и близость столичного Санкт-Петербурга с его изначально гармонически-цивилизованным устроением многоконфессиональной жизни.

Немаловажное значение имели также мудрость и нравственное влияние настоятелей обоих кексгольмских приходов. Назовем здесь имена лютеранских пробстов и пасторов, деятельность которых приходится на период существования Корельского (Кексгольмского) викариатства:
1653—1688 гг. — Хенрик Бойсман;
1689—1710 гг. — Йохан Серлакиус, — известно, что он оставил все свои книги и иное имущество в городе, преданном огню русскими войсками;
1710—1720 гг. — Йоханнес Урсиниус — первый официально утвержденный лютеранский священник российского периода;
1721—1735 гг. — Андреас Страндман;
1735—1765 гг. — вышеупомянутый Андреас Вирениус, при котором в 1759 г. была построена деревянная кирха (сожженная в августе 1941 г.), с 1735 г. он начал вести метрические книги; у него в 1740-х гг. был помощник — пастор Якоб Пасселберг.

В заключение следует сказать, что вплоть до 1735 г. Кексгольмский лютеранский приход включал и жителей Ряйсяля (ныне Мельникове), Каукола (Севастьянове) и Пюхяярви (Отрадное)...

Возвращаясь же к обозрению истории новгородского викариатства, отметим, что все четыре епископа, носившие титул Кексгольмских и Ладожских, оставили заметный след в жизни Русской Церкви второй половины XVIII в. и в этом смысле явились достойными продолжателями первого корельского владыки — Сильвестра. Служили они все под началом архиепископа (с 1762 г. — митрополита) Димитрия (Сеченова; 1709—1767), известного ревнителя духовного просвещения, правившего в Новгороде с 1757 г. до своей кончины. Он был постоянным советником Екатерины II в церковных делах и, как член Св. Синода, часто отлучался в С.-Петербург. Потому и окружал себя достойными архимандритами и викарными епископами, которым мог доверить епархию в свое отсутствие. (100)

Епископ Иоасаф (Хотунцевский; 1758—1759)

Преосвященный Иоасаф (Хотунцевский или Хотунцевич) был родом малороссиянин и образование получил в Киевской Духовной академии. По ее окончании принял постриг и вскоре, в 1739 г., в сане иеродиакона, был перемещен в Московскую Славяно-греко-латинскую академию проповедником. С 1741 г., став иеромонахом, исправлял должность экзаменатора Крутицкой епархии. Известно опубликованное в Москве в 1742 г. “Слово вдень Вознесения Господня”, говоренное им 27 мая того же года (101).

Но главное дело жизни о. Иоасафа было связано с его миссионерской экспедицией на Камчатку. Она была отправлена Св. Синодом на 7 лет в конце 1742 г. Иоасафа, назначенного ее начальником, посвятили в архимандриты. Кроме него в состав миссии входили два иеромонаха, два иеродиакона и несколько студентов Академии (102).

Отец Иоасаф написал катехизис под названием “Сила Божественного учения, вкратце начертанная”. Он лично окрестил 1719 туземцев, а всего за 5 лет это таинство приняли до 5 тысяч камчадалов. Студенты обучали детей русской грамоте и Закону Божию. Были возведены новые церкви и открылись три школы, где преподавалось даже рисование (в 1748 г. число учеников доходило до 200 человек). (103)

В этот период (с 1746 по 1753 год) пустовала Иркутская и Нерчинская кафедра, и 7 июня 1748 г. отец Иоасаф был вызван в Петербург для хиротонии, которая, вероятно из-за его болезни, тогда не состоялась. 18 февраля 1754 г. он назначается ректором и наставником богословия Московской Славяно-греко-латинской академии и архимандритом Заиконоспасского монастыря, откуда 12 мая 1757 г. был перемещен в Московский же Высокопетровскии монастырь. (104)

Уже на последнем месте служения о. Иоасаф “пользовался некоторыми епископскими преимуществами” (105). 17 апреля 1758 г. он был пожалован, а 24 мая хиротонисан во епископа Кексгольм-ского и Ладожского; через 6 дней вступил в управление и Новгородским Юрьевым монастырем. За отсутствием документальных подтверждений трудно сказать, ездил ли он обозревать приходы подведомственной ему Приладожской Карелии. Через год, 29 апреля 1759 г., он уже почил о Господе и был погребен в паперти соборного храма Юрьева монастыря, на правой стороне (106). Отметим, что иеромонах Амвросий (Орнатский) приводит другую дату кончины преосвященного Иоасафа — 6 июня 1758 г., но И. А. Чистович отрицает ее достоверность. (107)

Епископ Парфений (Сопковский; 1759—1761)

Следующий кексгольмский архиерей также был малороссиянин и в свое время обучался в Киевской Духовной академии. Родился он в 1716 г., в миру его звали Павлом Сопковским (или Собковским).

В 1744 г. его вызвал в Новгород архиепископ Амвросий (Юшкевич), и он состоял на службе в Духовной семинарии: сначала “учителем синтаксимы”, затем — риторики. В 1750 г. отец Парфений был назначен префектом семинарии. 18 февраля 1756 г. его произвели в архимандриты Новгородского Антониева монастыря и утвердили в должности ректора семинарии. Не оставляя этого поста, он 23 апреля 1758 г. был перемещен в Варлаамо-Хутынский монастырь.

Епископом Кексгольмским и Ладожским Парфений был определен Синодальным указом от 1 октября 1759 г., хиротония состоялась 6 ноября (108). Не прошло и полутора лет, и 7 марта 1761 г. преосвященный Парфений, “яко весьма к тому способный и достойный”, получил самостоятельную Смоленскую и Дорогобужскую кафедру, которой управлял до самой своей кончины, последовавшей ровно через 34 года — 7 марта 1795 г.

Епископ Парфений состоял членом Св. Синода и был известен своей благотворительностью: он содержал в училищах многих сирот, некоторые из которых позже становились его стипендиатами, обучаясь в Московской академии. Его перу принадлежат ряд проповедей и классическое богословское сочинение, написанное им в соавторстве со знаменитым архиепископом Георгием (Конисским): “О должностях пресвитеров приходских” (СПб., 1776). Этот труд выдержал несколько переизданий начиная уже с 1777 г. и был введен в С.-Петербургской Духовной академии в качестве учебного пособия (109), а в середине XIX в. даже переведен на английский язык. (110)

Святитель Тихон (Соколов; 1761—1763)

Нет ничего удивительного в том, что жизненный путь Святителя Тихона Задонского, как никакого другого иерарха, занимавшего в свое время кафедру епископа Кексгольмского и Ладожского, изучен глубоко и всесторонне. Но это больше относится к Воронежскому, а не к предыдущему, Новгородскому, периоду его архиерейства. Поэтому стоит остановиться подробнее на годах его служения в качестве викарного епископа в Новгороде и С.-Петербурге, а также сказать несколько слов и о предшествующем этапе учительства в Твери. К счастью, разные жития Святителя, выходившие в свет в связи с его канонизацией в 1861 г., и дошедшие до нас более ранние воспоминания о нем сохранили для потомства драгоценные подробности его жизни при вступлении на церковное поприще, которые особенно выделяются на фоне немногословных послужных списков других кексгольмских архипастырей, дающих лишь скупые перечни дат и событий.

Знаменитый иерарх и крупнейший духовный писатель XVIII в. родился в 1724 г. в селе Короцке Валдайского уезда Новгородской епархии в семье бедного дьячка. В миру его звали Тимофеем Савельевичем Кирилловым. При поступлении в Духовное училище, по обычаю того времени, фамилию изменили: он стал подписываться Соколовским или Соколовым. Рано лишившись отца, Тимофей с детства познал нужду, голод, изнуряющий труд ради куска хлеба.

Благодаря старшему брату Петру, служившему дьячком в Новгороде и взявшему Тимофея на свое иждивение, 11 декабря 1738 г. тот был записан в училище, а через два года принят в новоустроенную Духовную семинарию, как один из лучших учеников, на казенный счет (111). Еще студентом он с 1750 г. преподавал в семинарии греческий язык, а по ее окончании в 1754 г. — также и риторику. 10 апреля 1758 г. принял постриг в Новгородском Антониевом монастыре и чуть позже был последовательно рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. С 27 августа того же года о. Тихон преподавал в семинарии философию, а 18 января 1759 г. его назначили там префектом. Во время учения и преподавательской службы у молодого монаха бывали Фаворские видения: разверзались небеса, и сияние было такой силы, что “бренным языком сказать и умом понять невозможно”. (112)

Через полгода епископ Тверской Афанасий (Вольховский) “выпросил” о. Тихона у преосвященного Димитрия (Сеченова) в свою епархию, и 26 августа 1759 г. вышел соответствующий Синодальный указ. В Твери о. Тихон был определен в архимандриты сначала Жёлтикова, затем Отроча монастыря и назначен ректором и учителем богословия Духовной семинарии, а также присутствующим в Духовной консистории.

Сан епископа Тихон получил довольно рано — на 37-м году своей жизни. Его хиротония сопровождалась чудесными знамениями. В день Святой Пасхи 1761 г. в С.-Петербурге архиепископ Димитрий (Сеченов) и епископ Парфений (Сопковский) тянули жребий, чтобы избрать викария в Новгород. К именам семи кандидатов преосвященный Парфений просил приписать имя тверского ректора о. Тихона. “"Он молод", — сказал Димитрий, — впрочем, велел написать. Три раза метали жребий, и всякий раз выпадал жребий Тихона. "Верно, Богу так угодно, чтобы он был епископ, — сказал Димитрий, — не туда я мыслил его назначить"” (113). И в тот же Пасхальный день, во время Херувимской песни, епископ Афанасий (Вольховский), стоя у жертвенника и вынимая частицы о здравии, нечаянно оговорился и на возглас о. Тихона: “Помяни, Владыко Святый” — ответил: “...епископство твое да помянет Господь Бог во Царствии Своем”. “Заметив свою ошибку, преосвященный Афанасий улыбнулся и сказал: "Дай Бог быть Вам епископом"”. (114)

Вскоре Тихона вызывают в столицу, и 13 мая (по другим данным —17 апреля) 1761 г. в Петропавловском соборе состоялась его хиротония во епископа Кексгольмского и Ладожского (115). Новгородцы торжественно встречали своего земляка, которого помнили еще бедным мальчиком в стоптанных лаптях. Преосвященный Тихон “с кротостью и любовью” принимал прежних товарищей, некогда смеявшихся над ним, и особенно — свою старшую сестру, вместе с которой в прошлом много бедствовал (она умерла через месяц по приезде брата). (116)

В августе 1762 г. епископ Тихон переселяется в С.-Петербург, поближе к своей епархии. Дело в том, что Св. Синод отправился в Москву по случаю коронации Екатерины II и преосвященному Тихону временно было поручено заведование Синодальной конторой. В северной столице и поныне хранится память о пребывании будущего Святителя Задонского. Так, 15 сентября 1762 г. он освятил первый придел Святых мучеников Кира и Иоанна в Благовещенской церкви на Васильевском острове (после 1936 г. в ней размещался склад, но с 1992 г. возобновились службы). (117)

3 февраля 1763 г., по кончине епископа Воронежского и Елецкого Иоанникия (Павлуцкого), Тихон назначен был его преемником. В течение 4 лет 7 месяцев он вел самую деятельную борьбу по оздоровлению церковноприходской и монашеской жизни Воронежской епархии: много внимания уделял проповедничеству, благотворительности, исправлению нравственных недостатков духовенства. “Но тут, — отмечает церковный историк А. В. Карташёв, — среди епархиальной суеты, он почувствовал неодолимое влечение к монастырской тишине, о которой всю жизнь тосковала душа его” (118). Прошение преосвященного Тихона об увольнении на покой 17 декабря 1767 г. было уважено.

Он удалился в заштатную Толшевскую Спасо-Преображенскую обитель, но через год переселился в Задонский Богородицкий монастырь. И эти 16 лет подвижнической жизни явили верующей России благодатного старца и большого писателя, в сочинениях которого слышался, по словам протоиерея Георгия Флоровского, “апостольский отклик на безумие вольнодумного века”. (119)

13 августа 1783 г. Святитель почил о Господе. В 1861 г. были торжественно открыты его мощи. Не удивительно, что творения его, носящие печать живого Богопознания, были одними из первых, в полном объеме востребованными современным читателем: уже в 1994 г. Псково-Печерским монастырем был переиздан капитальный пятитомник, выпущенный в свет в 1889 г.

Епископ Иннокентий (Нечаев; 28 февраля — 28 мая 1763 г.)

Последним архиереем, облеченным в свое время саном епископа Кексгольмского и Ладожского, был Иннокентий (Нечаев) — впоследствии также видный церковный деятель Екатерининского века.

Родился он в 1722 г., его отец был крепостным человеком знатных дворян Нарышкиных. По-видимому, рано проявились способности мальчика к наукам. Его определили в Московскую Славяно-греко-латинскую академию, наставники которой впоследствии не захотели расставаться с Нечаевым, и подающий хорошие надежды выпускник был оставлен учителем риторики, а позже получил должность профессора философии. В 1758 г. он принимает монашеский постриг и назначается сначала проповедником Академии, а вскоре, в августе 1759 г., и ее префектом.

Через два года, 8 августа 1761 г., выходит Синодальный указ о производстве иеромонаха Иннокентия в архимандриты Новгородского Антониева монастыря и ректоры тамошней Духовной семинарии. Перед ним открывается прекрасная перспектива служебного роста. Но о. Иннокентий от всего отказывается, ссылаясь на болезнь. Его прошение было уважено, и он поселился в Троице-Сергиевой Лавре, которую, однако, буквально через месяц, 17 сентября, и возглавил, став в ней наместником. (120)

23 февраля 1763 г. архимандрит Иннокентий был определен епископом Кексгольмским и Ладожским, хиротония состоялась 6 апреля (121). Он, так же как и два предыдущих новгородских викария, получил в управление Варлаамо-Хутынский монастырь. Впрочем, уже тогда на преосвященного Иннокентия как на одного из образованнейших людей своего времени обратила внимание Екатерина II и привлекла его к своей законотворческой деятельности. Поэтому он вынужден был жить больше в С.-Петербурге, чем в тех городах, где находились его епископские кафедры.

Кексгольмский период жизни епископа Иннокентия был чрезвычайно краток: он служил в Новгороде всего три с половиной месяца. Несмотря на то, что в его непосредственные обязанности входило духовное окормление паствы Карельского перешейка, едва ли он мог побывать в своей епархии с тем, чтобы хотя бы ознакомиться с условиями церковно-общественной жизни подведомственного ему края.

В том же 1863 г., 28 (или 18-го) мая, он получает уже самостоятельную, Тверскую и Кашинскую кафедру (122). Однако, возможно, преосвященный Иннокентий “в глаза не видел” Тверь, так как через 5 месяцев, 4 или 29 октября, был уже епископом Псковским и Рижским (123). Дело в том, что внезапно, на 37-м году жизни, скончался его предшественник на этой кафедре, епископ Гедеон (Криновский). Поговаривали, будто бы сбылось зловещее предсказание опального митрополита Арсения (Мацеевича), в суде над которым участвовал псковский владыка. Арсений предсказал, что тот не увидит больше своей епархии. Так и случилось: преосвященный Гедеон выехал из С.-Петербурга и, не доехав до Пскова, умер в дороге, в загородном Пантелеимоновском монастыре. (Другой судия, бывший епархиальный начальник Иннокентия, митрополит Великоновгородский Димитрий (Сеченов), вскоре, по слову Арсения, “был задушен собственным своим языком” — скончался от апоплексического удара.)... (124)

В Пскове преосвященный Иннокентий святительствовал 35 лет, там 22 сентября 1770 г. получил сан архиепископа. Однако жил, как уже говорилось, по большей части в столице. В день открытия Российской Академии, 21 октября 1783 г., преосвященный Иннокентий был провозглашен почетным ее членом. Обладая основательным филологическим образованием, он принимал деятельное участие в составлении первой части знаменитого “Словаря Академии Российской” (СПб., 1789).

Высокую оценку его разносторонним познаниям и светлому уму дала сама императрица в своем сочинении “Antidote” ([СПб.], 1770), направленном против клеветы французского аббата Ж. Шаппа д' Отроша на русское духовенство в его книге “Voyage en Siberie”, вышедшей в 1768 г. Екатерина указала на Иннокентия, а также на архиепископов Гавриила (Петрова) и Платона (Лёвшина) — просвещеннейших архипастырей своего царствования — как на очевидное свидетельство несправедливости возводимых на духовенство обвинений.

Именно этим трем церковным деятелям дала Екатерина II свой известный “Наказ” (СПб., 1767) для отзыва. И надо сказать, ни один из них не побоялся монаршего гнева, а все трое честно и прямо указали, в чём прекраснодушные заявления императрицы о свободе религиозных мнений и абстрактной веротерпимости расходятся с привычными церковными понятиями. Преосвященный Иннокентий, пользовавшийся большим доверием Екатерины, пересматривал также и важное для Церкви “Положение о духовных учебных заведениях”.

Широкую известность приобрели его сочинения “Чин исповедания отроком” (М., 1769; 2-е изд.: 1795) и “Наставление от архипастыря священнику при отправлении его к должности” (СПб., 1790; 3-е изд.: 1814), а также переведенное с латинского языка произведение “Приготовление к смерти” (СПб., 1793). Проповеди Иннокентия считались в свое время образцовыми: трижды переиздавался том “поучений”, некоторые церковные “слова” выходили отдельными брошюрами, были напечатаны в составе выпущенного Св. Синодом для церквей “Собрания воскресных и праздничных поучений” (СПб., 1775) (125). Многое осталось в рукописи.

9 октября 1798 г. архиепископ Иннокентий “за старостию и болезнями” был уволен на покой и проживал в С.-Петербурге на Псковском подворье. Вероятно, в связи с тем, что новый император Павел I, как и его мать, благоволил владыке, за преосвященным Иннокентием было оставлено всё его огромное жалованье — 6959 рублей — в качестве пенсии. Но через три месяца, 12 (по другим данным — 24-го) января 1799 г., он почил о Господе (126).

По непонятной причине один из тех, благодаря кому царствование Екатерины II стали называть “блестящим”, был похоронен без надгробных речей. Эту несправедливость поправил Г. Р. Державин, увековечив память Иннокентия в чеканных строках своей эпитафии:

Вития о тебе не возгласил похвал:
Глас красноречия для праведника мал (127).

Стихи эти были выбиты на мраморной плите, находящейся в стене над гробом почившего в усыпальнице Благовещенской церкви Александро-Невской Лавры. Недалеко от его могилы располагаются захоронения девяти представителей рода Нарышкиных — его бывших господ и их родственников, в том числе — любимой сестры Петра I, царевны Натальи Алексеевны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Следующий викарий был назначен в Новгородскую митрополию через год — 15 июля 1764 г. Но его титул был переиначен: владыка теперь именовался епископом Олонецким и Каргопольским. Еще через 23 года взамен этого викариатства было учреждено новое — Старорусское...

Одни церкви, принадлежавшие к древним карельским приходам, в 1764 г. перешли в ведение Олонецкого викариатства, другие, в том числе кексгольмские, — были подчинены С.-Петербургскому епархиальному управлению.

Впрочем, в 1828 г. в Петрозаводской Карелии была образована особая самостоятельная Олонецкая архиепископия с кафедрой в Петрозаводске. С 1911 г. при ней существовало и Каргопольское викариатство. (В связи с этим в церковной периодике последних лет история епархиального устроения приходской жизни карел нередко упрощается и за точку отсчета берется 1828 год (128). При этом забывается о епископии, название которой — Карельская, или Кексголъмская, — говорит само за себя.)

И только столетие тому назад, 24 октября 1892 г., юго-восточная часть Финляндии, или, иначе, территория древней Приладожской Карелии, вновь обрела себя в церковно-административном отношении как единое целое, не поделенное между С.-Петербургом, Новгородом или Олонцем и имеющее свою собственную архиерейскую власть. С учреждения самостоятельной Финляндской и Выборгской епархии начинается новый расцвет православия в этом крае. Способствовали ему и такие ее первые владыки, как Антоний (Вадковский) и Сергий (Страгородский), — являющиеся, без сомнения, центральными фигурами в истории Русской Церкви конца XIX — первой половины XX века.

Интересно, что современники оценивали образование самостоятельной архиерейской кафедры в Выборге в 1892 г. как возобновление древней Корельской (Кексгольмской) епархии XVI—XVIII вв. “Так, в настоящее время, — писал один кексгольмский учитель в газетной статье 1916 г., — мы, русские люди в Финляндии, с глубоким чувством удовлетворения взираем на "восставшую из-под пепла" Корельскую епископию; хотя кафедра епископа, в силу тяготения центра тяжести, из Корелы перенесена в другой город, но от этого сущность дела не изменяется и остается все тою же, какою была и несколько веков тому назад; но город Корела очень много говорит верующему православному русскому сердцу...”. (129)

  1. Цит. по: Жербин А. С. Переселение карел в Россию в XVII веке / Карело-Фин. фил. АН СССР. Ин-т яз., лит. и истории. — Петрозаводск: Гос. изд-во Карело-Финской ССР, 1956. — С. 59.
  2. Цит. по: Там же. — С. 37.
  3. См.: Чистович И. А. История Православной Церкви в Финляндии и Эстляндии, принадлежащих к Санкт-Петербургской епархии. — СПб., 1856. — С. 70.
  4. Расила В. История Финляндии / В пер. и под ред. Л. В. Суни. — Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. гос. ун-та, 1996. — С. 45.
  5. См.: Договор, заключенный в Москве шведскими послами и российскими боярами князем Голицыным с товарищи в пополнение договоров, заключенных в Кардисе 21 июня 1661 и при реке Плюсе. О государственных обоюдных титулах, о свободном отправлении греко-российского исповедания в Ревеле, в Ижерской земле и в Корелах и о возобновлении пограничных знаков, 22 мая 1684 г. // Полное собрание законов Российской империи. [1-е собр.]. — СПб., 1830. — Т. 2. — № 1076.— С. 621.
  6. Русско-шведские экономические отношения в XVII веке: Сб. документов / АН СССР. Ленингр. отд-ние Ин-та истории и др. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — № 265. — С. 455.
  7. Православная Карелия: Очерк. — Пг, 1914. — С. 9. — Без указания автора.
  8. См.: Строев П. М. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российския Церкви. — СПб.: Изд. Археогр. комиссии, 1877. — Стб. 891; ср.: Хитрое Г., свящ. Историко-статистическое описание Тамбовской епархии. — Тамбов, 1861. —С. 67.
  9. Никольский А. И. Леонтий, первый епископ Тамбовский и Козловский // Русский биографический словарь: [В 25 т.] — СПб., 1914. — [Т. 10]: Лабзина — Ляшенко. — С. 224.
  10. Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии от древнейших времен до настоящего времени: Крат, биогр. очерки. — Новгород, 1897. — С. 45.
  11. Там же.
  12. См.: Строев П. М. Указ. соч. — Спб. 891.
  13. Там же. — Спб. 38.
  14. См.: Никольский А. И. Леонтий, первый епископ... — С. 224.
  15. Там же.
  16. См.: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею: [В 5 т.]. — СПб., 1842. — Т. V. — № 142. — С. 243—244.
  17. Патриаршая грамота новгородскому митрополиту Корнилию, о посылке в русские города, уступленные по мирным договорам Польше и Швеции, священника, для осмотра тамошних православных причтов и наблюдения за церковным благочинием, 30 августа 1689 г. // Там же. —№ 188. — С. 325.
  18. См.: Петров Л. П., прот. Историко-статистический очерк Православной Церкви в Финляндии // Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии. — СПб.: Изд. С.-Петерб. епарх. ист.-статистич. комитета, 1875. — Вып. IV. — С. 35—36.
  19. См.: Чистович И. А. История Православной Церкви... — С. 71.
  20. Историческая записка о положении православия в Финляндской Карелии: К 200-летнему юбилею взятия Выборгской крепости и воссоединения Карелии с православной Россией: 14 июня 1710—1910. — Выборг, 1910. — С. 13—14.— Без указания автора.
  21. Там же. — С. 14.
  22. Строев П. М. Указ. соч. — Стб. 38.
  23. Цит. по: Петров Л. П., прот. Указ. соч. — С. 35.
  24. См.: Полный православный богословский энциклопедический словарь: [В 2 т.]. — СПб.: Изд-во П. П. Сойкина, [1912]. — Т. I. — Стб. 501.
  25. Русский биографический словарь: [В 25 т.]. — СПб., 1897. — [Т. 8]: Ибак — Ключарёв. — С. 312.— Без подписи.
  26. См.: Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии... — С. 48.
  27. См.: Силин П. М. Описание Троицкой Рабежской упраздненной пустыни, находящейся в селе Рабеже, Валдайского уезда. — Новгород, 1890. — С. 4—7.
  28. Там же. — С. 7.
  29. Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии... — С. 48.
  30. См.: Силин П. М. Указ. соч. — С. 8.
  31. Чистович И. А. Новгородский митрополит Иов: Жизнь его и переписка с разными лицами // Странник. — 1861. — Т. I, февр., отд. I. — С. 102.
  32. См.: Титлинов Б. В. Феодосии (Яновский), архиепископ Новгородский //Русский биографический словарь. — СПб., 1913. — [Т. 25]: Яблоновский — Фомин. — С. 347.
  33. Рункевич С. Г. Александро-Невская Лавра, 1713—1913. — СПб.: Лига Плюс, 1997.— С. 36.
  34. Там же. — С. 99.
  35. См.: Петров Л. П., прот. Указ. соч. — С. 49—50.
  36. Успенский В. П., свящ. Краткий очерк жизни преосвященного Аарона Еропкина, епископа Корельского и Ладожского. — Тверь, 1890. — С. 97—98.
  37. См.: О передаче древнего образа Нерукотворенного Спаса из Кексгольмского собора в церковь Кексгольмского полка // Православный финляндский сборник. — Гельсингфорс, 1910. — № 2. — С. 110—111. — Без подписи.
  38. См.: Петров Л. П., прот. Указ. соч. — С. 36—37, 38.
  39. См. там же. — С. 70—71, табл. 4.
  40. Ордин К. Ф. Собрание сочинений по финляндскому вопросу. —СПб., 1909. — Т. II: Покорение Финляндии; ч. I. — Прил. 4. — С. 13 (пат. 2-я).
  41. Петров Л. П., прот. Указ. соч. — С. 42.
  42. См.: Чистович И. А. Новгородский митрополит Иов. — С. 70, 103, 107.
  43. См.: Письма русских государей, великих князей и других особ к новгородским архиереям, хранящиеся в Новгородском Софийском соборе / Сообщил архим. Макарий (Миролюбив) II Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. — 1860. — Кн. III, отд. V. —С. 129.
  44. См.: Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии... —С. 48—49.
  45. См.: Рункевич С. Г. Митрополит Новгородский Иов в его переписке с Петром Великим: По документам Государственного архива // Странник. — 1906. — Т. 1,ч. 1,март. — С. 371.
  46. См.: Макарий (Миролюбив), архим. Описание Новгородского общежительного первоклассного Юрьева монастыря. — М., 1858. — С. 96.
  47. Куприянов И. К. Материалы для истории училищ в России // Журнал для воспитания. — 1857. — № 7. — С. 69.
  48. Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии... — С. 49.
  49. См.: Петров Л. П., прот. Указ. соч. — С. 37—38.
  50. Макарий (Миролюбив), архим. Указ. соч. — С. 96.
  51. См.: Чистович И. А. Феофан Прокопович и его время. — СПб.: Изд. Имп. Академии наук, 1868. — С. 583—585.
  52. Русский биографический словарь. — СПб., 1896. — Т. I: Аарон —Император Александр П. — С. 1. — Без подписи.
  53. См.: Рункевич С. Г. Александро-Невская Лавра. — С. 68.
  54. Титлинов Б. В. Указ. соч. — С. 349; см. также: Рункевич С. Г. Александро-Невская Лавра. — С. 67—68.
  55. Никольский А. И. Иоаким, архиепископ Ростовский и Ярославский // Русский биографический словарь. — [Т. 8]: Ибак — Ключарёв. — С. 178. — Подпись: А. Н.
  56. Чистович И. А. История Православной Церкви... — С. 81.
  57. См.: Строев П. М. Указ. соч. — С. 38; Толстой Ю. В. Списки архиереев и архиерейских кафедр иерархии Всероссийской со времени учреждения Святейшего Правительствующего Синода (1721—1871). — СПб., 1872. — С. 4.
  58. Никольский А. И. Иоаким, архиепископ... — С. 178.
  59. Иерархи Ростовско-Ярославской паствы, в преемственном порядке, с 992 года до настоящего времени. — Ярославль, 1864. — С. 205. — Без указания автора-составителя.
  60. Рункевич С. Г. Александро-Невская Лавра. — С. 69.
  61. Иерархи Ростовско-Ярославской паствы... — С. 206.
  62. Никольский А. И. Иосиф, архиепископ Самебельский и Циркальский // Русский биографический словарь. — [Т. 8]: Ибак — Ключарёв. — С. 350. — Подпись: А.Н.
  63. См.: Чистович И. А. Феофан Прокопович и его время. — С. 586, 648.
  64. Цит. по: Персиц М. М. Из истории народного свободомыслия в России: (Дела о “богохульстве” в первой половине XVIII века) // Вопросы истории религии и атеизма: Сб. ст. / АН СССР. Ин-т истории. — М.: Изд-во АН СССР, 1950.— [Т. 1]. — С. 143.
  65. Там же. — С. 145.
  66. Там же. — С. 145, 146.
  67. Koho P. Kдkisalmen kreikkalaiskatolinen seurakunta taustanaan Kдkisalmen 700-vuotias linna ja kaupunki sen ympдrillд. — Joensuu, 1995. — S. 5. — (Karjalainen viesti. — 1995. — № 1).
  68. Цит. по: Персиц M. M. Указ. соч. — С. 145.
  69. Выражаем благодарность куркийокским краеведам И. В. и М. И. Петровым за эту информацию, почерпнутую ими из малодоступных финноязычных источников.
  70. Никольский А. И. Иосиф, архиепископ... — С. 350.
  71. См.: Макарий (Миролюбив), архим. Указ. соч. — С. 97; Чистович И. А. История Православной Церкви... — С. 81.
  72. Сергий, архим. Историческое описание Московского Знаменского монастыря, что на Старом государевом дворе. — М., 1866. — С. 94.
  73. Никольский А. И. Иосиф, архиепископ... — С. 350.
  74. Цит. по: Чистович И. А. Дело Маркелла Родышевского с Феофаном Про-коповичем о противностях церковных // Православное обозрение. —1864. — Т. 15, сент. — С. 10. — Подпись: ***.
  75. См.: Беляев И. С. Глебов Степан Богданович // Русский биографический словарь. — М., 1916. — [Т. 5]: Герберский — Гогенлоэ. —С. 378.
  76. См.: Чистович И. А. Дело Маркелла Родышевского... — С. 11.
  77. Макарий (Миролюбив), архим. Указ. соч. — С. 96.
  78. Титлинов Б. В. Указ. соч. — С. 409.
  79. См.: СмирновВ. Г. Феофан Прокопович. — М: Т-во “Соратник”, 1994. — С. 100—101. — (Сер. избр. биографий).
  80. Титлинов Б. В. Указ. соч. — С. 412.
  81. Там же. — С. 413.
  82. Там же. — С. 419.
  83. Впервые опубликовано: Дело о Феофане Прокоповиче // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. — 1862. —Кн. 1. — С. 1—11 (паг. 2-я).
  84. Титлинов Б. В. Указ. соч. — С. 420.
  85. Там же. — С. 422.
  86. Макарий (Миролюбов), архим. Указ. соч. — С. 97.
  87. См.: Амвросий (Орнатский), иером. История Российской иерархии: [В 6 ч.]. — М., 1807. — Ч. I. — С. 86; ср.: Строев П. М. Указ. соч. — Стб. 39; Толстой Ю. В. Указ. соч. — С. 10.
  88. Макарий (Миролюбов), архим. Указ. соч. — С. 97.
  89. См.: Петров Л. П., прот. Указ. соч. — С. 39, примеч. 91.
  90. Там же. — С. 39, 262.
  91. Там же. — С. 40-41.
  92. Карела (Кексгольм) // Карельские известия. — 1916. — № 32 (1 нояб.). — С. 4. — Подпись: Старый учитель (К. М.).
  93. См.: Из истории Православной Церкви в Финляндии в конце XVIII-го и в начале XIX-го века: (По архивным данным) // Финляндская газета. — 1907. — 10 июня (№ 85). — С. 2; 19 июня (№ 89). — С. 2. — Без подписи.
  94. Komonen A. Muutama sana Kдkisalmessa olleista kreikkalaistatolisista luostareista // Aamun Koitto. — 1933. — № 19. — S. 152—154; см. также: Шаскольский И. П. Памятники русской архитектуры XIV—XVI вв. в городе Кореле // Культура и искусство Древней Руси: Сб. ст. в честь проф. М. К. Каргера. — Л.: Изд-во ДОЛГУ, 1967. — С. 127—130.
  95. Кирпичников А. Н. Отчет о раскопках в г. Приозерске Ленинградской области в 1973 г. / Ленингр. отд-ние Ин-та археологии АН СССР. —Л., 1974 // Музей “Крепость Корела”. — Науч.-вспомогат. фонд. — № 1302. — Л. 6. — (Машинопись).
  96. Мильчик М. И. Основные этапы градостроительной истории Приозерска (Корелы-Кексгольма) // Архитектурное наследие и реставрация: Реставрация памятников истории и культуры России / Рос. респ. специализ. науч.-реставрац. об-ние “Росреставрация”. — М., 1990. — С. 86.
  97. Там же. — С. 86—87.
  98. См.: Ильтонов В. Я., свящ. Рождественский собор в Кексгольме // Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии. — Вып. IV. — С. 99, 101—102.
  99. Koho P. Op. cit. — 8. 9.
  100. См.: Здравомыслов К. Я. Димитрий (в миру — Даниил Андреевич Сеченов), митрополит Великоновгородский и Великолуцкий // Русский биографический словарь. — СПб., 1906. — [Т. 6]: Дабелов — Дядьковский. — С. 394—395. — Подпись: Здр.
  101. См.: Попов Н. А. Придворные проповеди в царствование Елисаветы Петровны // Летопись русской литературы и древности. — М., 1859. — Т. II, кн. 3, отд. III.— С. 17.
  102. См.: Инструкция архимандриту Хотунцевскому; Выезд архимандрита Хотунцевского из Москвы // Прибавления к Иркутским епархиальным ведомостям. — 1868. — № 50 (14 дек.). — С. 582—586; № 51 (21 дек.). — С. 589—593. — Без подписи.
  103. См.: Филарет (Гумилевский), архиеп. История Русской Церкви. — 4-е изд. — Чернигов, 1862. — Период V: Синодальное управление (1721—1826 гг.). — С. 27—28; Громов П. В., прот. Назначение в Камчатку духовной миссии в 1742 году // Прибавления к Иркутским епархиальным ведомостям. — 1874. — №30,32,41,43,49; 1875. — № 1,2,7,8, 10, 15,21,24—26,40—42,44.
  104. См.: Смирнов С. К., прот. История Московской Славяно-греко-латинской академии. — М., 1855. — С. 261.
  105. Никольский А. И. Иоасаф (Хотунцевский или Хотунцевич), епископ Кексгольмский и Ладожский // Русский биографический словарь. — [Т. 8]: Ибак — Ключарёв. — С. 293. — Подпись: А. Н.
  106. Макарий (Миролюбив), архим. Указ. соч. — С. 98.
  107. См.: Амвросий (Орнатский), иером. Указ. соч. — Ч. I. — С. 86; Толстой Ю. В. Указ. соч. — С. 14; ср.: Чистович И. А. История Православной Церкви...— С. 81.
  108. Рункевич С. Г. Кексгольмские архиереи // Православная богословская энциклопедия. — СПб., 1908. — Т. IX. — Стб. 373. — (Общедоступ. богосл. б-ка; Вып. XXI).
  109. См.: Здравамыслов К. Я. Парфений (в мире Павел Сопковский), епископ Смоленский и Дорогобужский // Русский биографический словарь. — СПб., 1902. — [Т. 13]: Павел, преподобный — Петр (Илейка). — С. 329. — Подпись: Здр.
  110. Бегунов Ю. К. Конисский Григорий (Георгий) Осипович // Словарь русских писателей XVIII века / Рос. АН. ИРЛИ. — СПб.: Наука, 1999. — Вып. 2. — С. 120.
  111. См.: Лебедев А. А., прот. Святитель Тихон Задонский и всея России чудотворец: (Его жизнь, писания и прославление). — 3-е изд. — СПб., 1896. — С. 7—11.
  112. Жизнь почившего в Задонске Тихона, епископа Воронежского и Елецкого. — СПб., 1861. — С. 19. — Без указания автора-составителя.
  113. Там же. — С. 24.
  114. Там же.
  115. Амвросий (Орнатский), играм. Указ. соч. — Ч. I. — С. 87; ср.: Строев П. М. Указ. соч. — Стб. 39, и др.
  116. См.: [Михайловский В. Я., прот.] Житие Св. Тихона Задонского и Преподобного Трифона. — 4-е изд. — М., 1899. — С. 11—12. — Без указания автора-составителя.
  117. См.: Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга: Ист.-церк. энциклопедия: В 3 т. — СПб.: Изд-во Чернышёва, 1994. — Т. I. — С. 145.
  118. Карташёв А. В. Очерки по истории Русской Церкви: [В 2 т.]. — Париж: YMCA-Press, 1959. — Т. 2. — С. 500.
  119. Флоровский Г. В., прот. Пути русского богословия. — 3-е изд. — Paris: YMCA-Press, 1983. — С. 124.
  120. См.: Летопись наместников, келарей, казначеев, ризничих, экономов и библиотекарей Свято-Троицкой Сергиевой Лавры // Летопись занятий Археографической комиссии. — СПб., 1868. — Вып. IV: 1865—1866. — Отд. П. _ С. 65—66 (паг. 3-я).
  121. См.: Амвросий (Орнатский), иером. Указ. соч. — Ч. I. — С. 87; Чистович И. А. История Православной Церкви... — С. 83.
  122. См.: Петров Л. П., прот. Указ. соч. — С. 49; ср.: Амвросий (Орнатский), иером. Указ. соч. — Ч. I. — С. 87; Строев П. М. Указ. соч. — Стб. 39.
  123. См.: Толстой Ю. В. Указ. соч. — С. 15; ср.: Русский биографический словарь. — [Т. 8]: Ибак — Ключарёв. — С. 118.
  124. См. об этом: Знаменский П. В. Чтения из истории Русской Церкви за время царствования Екатерины II // Православный собеседник. — 1873. — Ч. I, февр. — С. 121; Март. — С. 240—241; Апрель. — С. 402.
  125. См.: Евгений (Болховитинов), митроп. Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина Греко-Российской Церкви. — М.: “Русский двор”; Св.-Троицкая Сергиева Лавра, 1995. — С. 117.
  126. См.: Русский биографический словарь. — [Т. 8]: Ибак — Ключарёв. — С. 118; ср.: Евгений (Болховитинов), митроп. Указ. соч. — С. 117.
  127. Цит. по: Здравомыслов К. Я. Иннокентий (Нечаев) — архиепископ Псковский и Рижский // Православная богословская энциклопедия. — СПб., 1904. — Т. V. — Стб. 953.
  128. См., например: Выгин М., Басова Н. В день карельских святых: 14 ноября Карельская епархия отметила 170-летие // Вера. — [Сыктывкар], 1998. — № 323. — С. 498.
  129. Карела (Кексгольм) // Карельские известия. — 1916. — № 34 (15 нояб.). С. 5. — Подпись: Старый учитель (К. М.)

 

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова