Архимандрит АВГУСТИН (Никитин), доцент СПбДА

РУССКИЙ МИССИОНЕР НА ГАВАЙСКИХ ОСТРОВАХ

История православной миссии

Ист.: "Миссионерское обозрение" №6, 2004 г. (http://seminaria.bel.ru/pages/mo/2004/mo6_st_2.htm)

В 1893 г. на Гавайских островах побывал русский православный миссионер, добравшийся сюда совершенно самостоятельно, – на пароходе, следовавшем из Сан-Франциско в Гонолулу. В записках, опубликованных им впоследствии, он подписался безымянным титулом "бывший миссионер", и сегодня, к сожалению, его имя установить весьма затруднительно. ¹

Тем не менее, из записок, увидевших свет в 1916 г. на страницах журнала "Православный благовестник", можно почерпнуть некоторые сведения о биографии гостя из далекой России. В одном из разделов, озаглавленном "Православная литургия на Гавайских островах", он сообщает, что "на великом входе после поминовения высочайших особ я помянул Петроградского митрополита Палладия, ² от которого получил св. антиминс для путешествия, а также митрополитов Киевского и Московского".³

Еще одно любопытное замечание русского батюшки. Перед совершением литургии он, по его словам, "сам испек себе просфоры из любезно предоставленной мне самой лучшей муки, приложив к каждой имевшуюся у меня для этого 4-угольную, деревянную, с медным ободком печать, которую мне вырезали в Троицко-Сергиевой лавре".⁴

Однако следует вернуться к началу путешествия русского православного миссионера на Гавайские острова. Он прибыл сюда "с целью основательно познакомиться с католическими миссиями и их работой; провести одну неделю в их среде и жить одной жизнью с миссионерами".⁵ У русского пастыря были рекомендательные письма, которые он представил начальнику миссии в Гонолулу на Гавайских островах епископу Панопольскому монсиньору Роберту и получил от него разрешение в течение 8 дней быть гостем его миссии, участвовать в миссионерских разъездах и посещать различные учреждения и миссионерские станции.

Повествуя о встрече с епископом Робертом, русский посланец сообщает еще одну немаловажную деталь из своей биографии. "Епископ сидел в кресле и перебрасывался словами то с тем, то с другим из присутствующих и между прочим спросил меня о жизни в наших монастырях, – пишет русский батюшка. – Я, насколько мог, удовлетворил его любопытство, распространяясь главным образом об обители Преподобного Сергия, под покровом которого провел четыре года в академии. Все бросили свои разговоры и внимательно меня слушали".⁶

Гостю из России была отведена келья; ее убранство было довольно скромным: "У входной двери висела фарфоровая кропильница со святой водой, для смачивания при входе и выходе пальцев, по католическому обычаю. Над низенькой походной кроватью находилось Распятие, а на столе – другое. Столы были все увешаны литографическими образками. В углу стоял аналой со скамеечкой для коленопреклонения. Два стула и полка с книгами довершали убранство келии".⁷

Русскому миссионеру предстояло прожить здесь больше недели и разделять кров и пищу с членами католической миссии. Вот как проходила первая трапеза бывшего питомца Московской Духовной академии, которую он разделил со своими собратьями-миссионерами на Гавайях: "Я не успел еще хорошенько осмотреться, как меня позвали к трапезе. Епископ прочел краткую молитву и благословил яства, после чего пригласил меня сесть рядом с собой за простой деревянный стол, напоминающий наши деревенские столы, и на такую же, как у нас, скамью. Обед был весьма скромный, состоял из яичницы и фруктов, которые были принесены и поставлены на стол двумя монахами, не имевшими священного сана, после чего они сели за тот же стол с нами, и епископ собственноручно положил всем на тарелки от каждого блюда. Затем епископ прочел благодарственную молитву и по обычаю католических монастырей, все пришли в церковь, где простояли в безмолвии минут десять на коленях перед алтарем".⁸

Для православного священника этот обычай был не знаком, и он спросил одного из монахов, что означает эта безмолвная молитва. "Он очень удивлен был моему вопросу, – повествует далее воспитанник МДА. – Разве этого обычая у вас нет в России, сказал он, чтобы после каждой трапезы посвящать несколько минут посещению Святых Таин, покоящихся на алтаре? Во всех католических монастырях, объяснил он мне, принято после обеда и ужина уделять небольшой промежуток времени на молитву пред Св. Тайнами".⁹

Кто же были те миссионеры, которые несли слово Божие жителям Гавайских островов? "3а стол село человек шесть миссионеров – англичан и французов, с которыми меня епископ и познакомил, делая краткую характеристику каждого лица в отдельности", – пишет гость из России, а затем представляет некоторых из них своим читателям: "Это отец Эвагрий, богослов и пастырь. В миссии находится уже 24 года и ни разу не ездил отдохнуть на родину. Это отец Ираклий. Он все знает и способен вести разговоры на любые научные темы. Он очень интересуется Россией. А вот это отец Дьедонне, скромный труженик. Он все молчит. Он не столько проповедует словами, сколько делом. А вот отец Антоний и отец Георгий, знатоки гавайского языка, переведшие на него весь Новый Завет. Остальные члены миссии отсутствуют, так как каждый находится при своем деле".¹⁰

Общаясь с католическими миссионерами, посланец из России не только знакомился с их деятельностью среди местных жителей, но и попутно узнавал об особенностях богослужебной жизни Римско-Католической Церкви. По иронии судьбы, выпускник МДА, который мог бы изучить католические чинопоследования в костеле св. Людовика в Москве или в костеле св. Екатерины в С. Петербурге, приступил к этому на Гавайских островах.

Он добросовестно записывал всё услышанное от своих католических коллег; в заметках православного исследователя можно найти такие разделы как "изменяемые части литургии (мессы)", "богословские споры" (о причащении под одним и двумя видами), "несколько слов об епитимии", "испытания совести" (об исповеди), о чистилище и др. ¹¹ Некоторые особенности церковной жизни местных католиков русский батюшка узнавал опытным путем, на практике. Так, епископ Роберт попросил его помочь разобрать корреспонденцию, приходившую на его имя. "Мы принялись за работу, – пишет наш труженик. – Я сперва не знал, что надо делать, так как вся корреспонденция была на имя епископа. Но о. Ираклий мне объяснил, что только те из писем я должен был передавать епископу, на которых стояла пометка "частное" или "личное". Отобрав и передав епископу таковые, которых оказалось немного, я опять встал в тупик".¹²

Дело в том, что на каждом письме стоял штемпель конгрегации "Пропаганда веры" (ранее занимавшейся инквизицией). Но русскому миссионеру объяснили, что этот штемпель обозначал только лишь то, что бумаги были пересланы через эту конгрегацию. "После этого я уже без труда отделял пакеты из конгрегации Пропаганды с филигранной печатью и гербом кардинала Ледоховского и принялся за остальные, – продолжает русский миссионер. – Но первое же письмо, которое я вынул из конверта, оказалось сшитым насквозь нитками и бумажной печатью пенитенцерии. Я передал его епископу, который взволновался. – От кардинала пенитенциария,- воскликнул он, беря в руки сложенный листок.- Надо сейчас же передать по адресу! Затем, обращаясь ко мне, он сказал: – Я сам не имею права его вскрыть, так как в этом письме заключается тайна исповеди. Это ответ духовнику, который обратился в Рим для разъяснения недоумений".¹³

Православному батюшке это показалось настолько необычным, что он не удержался от вопросов и обратился к епископу: "Почему же духовник не обратился к Вашему Преосвященству? Для чего тогда епископ, если его паства помимо него может получать из Рима все разрешения, какие ей нужно?

– В нашей практике, – ответил архиерей, – обычный духовник не уполномочен отпускать все грехи без разбора. Наиболее важные грехи могут быть разрешены только епископом, а некоторые, исключительные, например, людоедство и чтение астрологических книг, может быть разрешено только папой. Это мы называем casus reservati – удержанные грехи".¹⁴

На первый взгляд это могло показаться изобретением церковной бюрократии, но, чем больше вникал выпускник МДА в смысл "удержания грехов", тем яснее становилась ему возможность влияния Римско-Католической Церкви на души пасомых. Епископ Роберт обосновывал эту практику тем, что она способствует усилению контроля над нравственностью паствы и для удержания прихожан от того или иного греха. "Раз верующий знает, что, совершив этот грех, он не может получить прощения иначе как из Рима и за все время, пока не придет оттуда ответ, останется вне церковного общения и не будет допущен до причастия, то остережется, – говорил епископ. – Когда среди населения начинает распространяться какой-нибудь особенно гнусный порок, я его тотчас же объявляю удержанным грехом и тогда с каждым случаем духовник, не называя лица, должен обращаться ко мне. Я обсуждаю дело, объявляю духовнику, под каким условием он может разрешить кающегося и через сколько времени допустить до причастия, а в то же время принимаю меры, чтобы соблазн не мог ни повториться, ни распространиться. Только благодаря нашим мерам у нас вывелось людоедство, которое существует еще на других островах Тихого океана".¹⁵

Согласившись с тем, что данная практика основана на разумных основаниях, православный богослов не избавился все же полностью от некоторого недоумения. Действительно, "тут не могут помочь никакие индульгенции, – рассуждал он. – Но к чему только эта централизация власти, и постоянное обращение к Риму, когда епископ на месте мог бы разрешить всё собственною властью? И еще мне показалось странным: что это за удивительный грех – чтение астрологических книг, который приравнен к людоедству?" ¹⁶

Пребывая среди католических миссионеров, гость из России часто присутствовал за католическими богослужениями, причем делал это по своему желанию, без какого-либо настойчивого приглашения. Вот одно из описаний такого рода. Отслужив православную вечерню в своей келье, русский батюшка вышел в сад при миссии и вдруг услышал звуки органа. "Я поспешил в церковь, думая, что там идет служба, – пишет он. – Набралось несколько человек прихожан, которые, вынув из кармана четки, стали по ним молиться. Это продолжалось около часа, после чего зажгли на алтаре свечи и церковь наполнилась народом. Отец Ираклий появился на проповеднической кафедре и сказал проповедь на тему о неминуемости смертного часа и о том, что надо к нему всегда быть готовым. Говорил он плавно и проникновенно. После проповеди пропели под аккомпанемент органа литании и было совершено осенение Святыми Тайнами".¹⁷

Так завершился первый день пребывания русского посланца в католической миссии в Гонолулу. А на следующий день в половине четвертого утра его разбудил звон колокольчика. Лампа в келье была уже зажжена привратником. "Я думал, что у меня осталось минут 20 на утреннее правило, но стук в дверь напомнил мне, что надо идти в церковь к утрене, – вспоминал русский гость. – Захватив свой канонник, я отправился в храм с прочими миссионерами. Дорогой невольно залюбовался небом, на котором ярко сияли звезды и всех ярче утренняя звезда, планета Венера, на востоке".¹⁸

Далее в записках православного миссионера помещена глава под названием "Утреня". Вот как воспринимал это богослужение наш батюшка: "В храме горели обыкновенные керосиновые лампы. Мы прошли на хоры и разместились за алтарем. Отец Ираклий, как дежурный, взяв благословение у епископа, начал полунощницу. Чтобы быть кратким, скажу, что утреня продолжалась два с половиной часа, состояла из монотонного чтения Псалтыря и прологов, чередующихся с молитвами и стихирами и закончившихся хвалитными и песнею трех отроков. Я тем временем успел прочесть свое правило, два акафиста, каноны, а утреня все продолжалась и продолжалась. Рассвело, снопы солнечных лучей проникли в храм и осветили его весь, а утрени не предвиделось и конца. Предо мной лежал бревиарий, и я стал следить за службой и вникать в нее. Латинская утреня состоит из трех полунощниц, из которых каждая включает в себе три псалма, три чтения из святых отцов и Священного Писания. После этого хвалитны, которые состояли из одной ветхозаветной песни, смотря по дню, и семи псалмов (из коих три хвалитных) и песни новозаветной (Захарии)". ¹⁹

После окончания утрени началась месса. Ее служил по пресвитерскому чину епископ Роберт, а затем, по очереди, мессу совершили и другие миссионеры. То, что храм миссии был духовным очагом для местного населения, русский гость смог убедиться воочию. "Храм наполнился народом, – пишет он, – свободные миссионеры и сам епископ разместились по исповедальням и тотчас же были окружены кающимися, которые по очереди подходили сбоку, опускались на колени и начинали через решетку шепотом сказывать свои грехи, но на виду у всех". ²⁰

По окончании богослужения и краткого завтрака епископ снова пригласил всех в храм, где состоялась реколлекция. В повседневной православной практике подобная традиция не имеет распространения, поэтому в своем дневнике гость из России уделил ее описанию целый раздел. "Все заняли те же места в хоре, как и на утрени, встали на колени и погрузились в молитву, – пишет он. – Прошло 5, 10, 15 минут, все молчали и не двигались с места. Что это за безмолвная служба? – думал я. – Неужели мало им трех часов утрени и литургии, не считая бревиария, который, я видел, они читали, окончив литургию. Наконец, епископ поднялся, а за ним все остальные. Епископ прочел несколько молитв, все снова преклонили колена, и он их благословил".²¹

Наконец русский гость в сопровождении одного из миссионеров направился в школу для детей местных островитян. По дороге бывший питомец МДА спросил своего спутника: что означает реколлекция? – "Как, – удивился отец Ираклий, – разве у вас, на Востоке, нет "духовных упражнений"? У нас не только монахи и священники, но и миряне ежедневно посвящают несколько времени, от четверти до получаса, на "умное делание", на внутреннюю молитву и беседу с Богом. Недостаточно молиться затверженными словами, надо от времени до времени уметь сосредоточиться в своей совести, предстать мысленно пред лицом Божиим и говорить с Богом лицом к лицу". ²²

Далее о. Ираклий прочел своему русскому собрату во Христе целую лекцию о смысле реколлекции, после чего у того остался лишь один вопрос: "Итак, – сказал я, – у вас, кроме ежедневного суточного богослужения и литургии, каждое утро – полчаса духовных упражнений, а каждый вечер – испытание совести, как перед исповедью?

– Совершенно верно. Но кроме этого, мы на дню делаем еще два раза испытания совести, на утренней молитве и в полдень. Кроме того, мы каждый день около часу молимся по четкам и три раза в день, когда ударяют к Ангелусу, читаем на коленях Богородичную молитву.

– Как же вы успеваете при этом что-нибудь делать?

– На всякое дело, как и на молитву, у нас положено свое время. Мы никогда не остаемся праздны и всегда всё успеваем сделать".²³

За беседой незаметно пролетело время, и вот оба миссионера – православный и католик, подошли к школе, которая представляла собой огороженное место, среди высоких пальм. На скамейках сидели дети, которые встали при приближении священников и отвесили учтивый поклон. Оказалось, что школьным учителем являлся сам о. Ираклий. Он сел на учительское место – небольшую скамью около стола – и начал урок. Ученики бойко рассуждали о природе Церкви, которая суть Тело Христово. На вопрос, почему Церковь называется апостольской, один из учеников ответил, что апостоличность Церкви заключается в ее миссии проповедовать Евангелие всему миру и покорить Христу все народы.

На этом опрос закончился, и учитель-миссионер стал рассказывать дальше о том, что такое Апостольская Церковь. Апостолы, сказал он, оставили своих преемников в лице епископов, а верховный апостол Петр оставил своим преемником верховного первосвященника, – папу римского.

– А верховный Павел? – задал вопрос русский батюшка.

– А апостол языков, – нимало не смутившись ответил отец Ираклий, – тоже имеет своего преемника. Это – его Высокопреосвященство кардинал префект (конгрегации) Пропаганды (веры), верховный начальник и шеф всех католических миссий по всему свету!" ²⁴

Урок продолжался меньше часа; о. Ираклия сменил другой миссионер, преподававший детям историю Церкви. Но школьная программа не была чисто богословская. Ученики изучали также арифметику, географию, английский язык, – предметы, которые им преподавали сестры-монахини. Русскому гостю сообщили, что занятия в школе идут круглый год, причем на каникулы отводилось 4 недели: на Рождество, на Пасху, летом и осенью. В миссионерских школах учились дети не только из католических семей, но и из протестантских, а также не исповедовавших христианство – японских и китайских, которые в конце XIX в. составляли на Гавайях почти половину местного населения.

После посещения школы оба миссионера – православный и католик, направились в типографию, которая, как сказал о. Ираклий, приносила двойную пользу: "Она дает заработок двум десяткам китайчат, которые, служа в миссии, проникаются христианскими идеями: наборщики обязательно посещают воскресную школу, в которых они обучаются европейской грамоте, арифметике и Закону Божьему – под названием "урока философии".²⁵

В типографии оказалось два отделения: в одном на европейских языках печатались брошюры, молитвенники и листки для распространения среди язычников; в другом, на гавайском языке, печатались молитвенники, брошюрки и листки для местного населения, и для них же издавался ежемесячный журнал "Хоо-ла-ха Ма-на-оио", в котором печатался отчет местной миссии и сообщались сведения о католических миссиях, действовавших во всех частях света. Средства на этот журнал давало Лионское Общество проповедания веры. ²⁶

По словам о. Ираклия, в местной типографии уже было начато печатание Библии на гавайском языке, но пока отпечатаны лишь четыре евангелия и Деяния апостольские. Дело это оказалось кропотливым, так как перевод требовал большой точности. Что касается перевода Священного Писания на местный язык Библейским Обществом, то, по мнению католических миссионеров, он был несовершенным, и в нем везде проскальзывали протестантские тенденции. Поэтому новообращенным католикам не позволялось пользоваться этим переводом. "Эта мера вполне разумная, – ответил на это православный священник. – И у нас не разрешено в продаже ни русского, ни славянского перевода Священного Писания иного, как одобренного высшей церковной властью".²⁷

Многое было необычным на Гавайях для русского паломника. По дороге к памятнику Куку, съеденному туземцами, он увидел католического священника, возвращавшегося с треб. У него в руках была дароносица, а впереди шел мальчик с непокрытой головой и звонил в колокольчик. Все встречные снимали шапки, а католики преклоняли колена.

– "Скажите, пожалуйста, ведь священник возвращается с требы, так значит, у него нет уже Святых Даров? 3ачем же поклоны?", – такой вопрос задал православный священник своему спутнику, после чего последовал ответ: "Священник всегда берет несколько лишних частиц на тот случай, если его дорогой позовут в другой дом напутствовать больного, или если вместо одного больного окажется несколько... Когда миссионер напутствует больного, то всегда осведомляется: не нуждается ли еще кто поблизости в его помощи? Случается, что в момент смерти даже протестанты, ничем во время жизни не выказывавшие симпатии к Церкви, видя перед собой католического священника, вдруг решаются обратиться к нему как бы для того, чтобы умереть с уверенностью, что им все грехи прощены, как и для того, чтобы перед смертью вкусить истинного Тела Христова".²⁸

Каждый священник, живший среди гавайцев, был по существу миссионером, и каждый миссионер – приходским священником. Поэтому русский гость смог вместе со своим спутником – о. Ираклием, побывать у сельских жителей во время совершения различных треб. Так, по просьбе жителей одного селения, оба миссионера отправились туда для совершения таинства крещения. Вот какие приготовления делались к этому путешествию: "Запряжена была самим о. миссионером лошадь, так как конюха не оказалось; из церкви был принесен небольшой ящичек с принадлежностями для крещения и ковчежец с тремя маслами, и мы отправились в село, отстоящее в 10-12 верстах, – пишет русский батюшка. – Я впервые путешествовал по тропической стране и потому всю дорогу озирался по сторонам, любуясь высокими кокосовыми пальмами и густой, сочной зеленью, которой никак не ожидал встретить здесь в самую середину лета".²⁹

Прибыв в селение, состоявшее из нескольких деревянных домиков, окруженных пальмами и цветущей зеленью, оба священника увидели, что около одного из домов толпился народ. "Мы вошли в помещение, где было приготовлено на комоде, покрытом скатертью, все, что нужно для крещения: глубокая тарелка вместо купели и стакан с водой, – продолжает русский автор. – На комоде стояло Распятие и хозяева тотчас зажгли по обеим сторонам восковые свечи. Принесли ребенка и о. Ираклий приступил к совершению таинства. Таинство крещения, последование которого очень схоже с нашим (оглашение, освящение воды, помазание елеем оглашенных и т.д.), имеет в Католической Церкви свои особенности. Священник кладет в уста крещаемого щепотку соли, дотрагивается до ушей и глаз его слюной и самое крещение совершает обливательно.

По окончании требы миссионер отказался от денежного вознаграждения, которое ему предложили хозяева, но не отказался взять корзину с фруктами, предназначенную ими для миссии".³⁰ И опять неизбежно последовали вопросы со стороны любознательного гостя из России. ³¹

– "Что означает соль, которую вы кладете в уста крещаемому?

– Это означает, что христианин должен быть солью земли.

– А прикосновение слюной к ушам и очам крещаемого?

– Это означает, что они отверзаются для слышания и познания слова Божия".

На следующий день русский посланец намеревался совершить православную литургию, и поэтому, вернувшись в свою келью, он отслужил всенощную и прочел правило. Когда он закончил читать молитвы, было около полуночи, и в миссии все спали. На следующий день, успев прочесть утреннее правило, православный гость вместе со своим спутником отправились к месту совершения литургии.

"Отец Ираклий постучал ко мне сказать, что лошадь нас ждет, и что пора ехать, – вспоминал русский миссионер. – Я захватил свой походный алтарь, который мне был сделан в Париже по моим указаниям. Внутри ящика было отделение для риз, в котором лежали: легкий полотняный подризник, епитрахиль и поручи греческого образца, без застежек, фелонь греческая, покровцы и воздух, тоже греческие, как более удобные. Во втором отделении – сосуды, причем ножка серебряной чаши у меня была залита свинцом для устойчивости, крест бронзовый и такие же подсвечники со свечами, также и кадило. В особом кармане лежал антиминс в илитоне, завернутый в шелковую пелену. Дорогой о. Ираклий читал свой бревиарий, и я, последовав его примеру, стал читать, часы, которые не успел прочесть дома. Мы кончили почти одновременно".³²

По дороге между православным и католическим миссионерами снова завязалась беседа на богословские темы. На этот раз речь зашла об особенностях восточного и западного богослужения, о чине елеосвящения, о рукоположении во пресвитера и во епископа и т.п. ³³ "За разговорами мы и не заметили, как подъехали к месту назначения, – продолжает православный путешественник. – Это была красивая деревушка, расположенная на берегу моря, на склоне зеленой горы и окаймленная роскошными ореховыми пальмами. Кругом расстилались сахарные плантации. В небольшом чистом дворике, который следовало бы назвать садом, возвышался в виде беседки полотняный навес, открытый со всех сторон, под которым сооружен был временный алтарь, или, вернее, обыкновенный стол, так как не имел посвящения, а для служения на него должен был возлагаться переносный алтарь.

О. Ираклий помог мне разложить мой походный престол и устроить на особом месте жертвенник. Когда все было готово, восковые свечи возжжены, я прочел входные (молитвы), облачился, совершил проскомидию и начал обедню на греческом, причем о. Ираклий мне отвечал и подпевал".³⁴

Вполне вероятно, что это была первая православная литургия, совершенна русским священником на Гавайских островах. Сам он уделил ее описанию особый раздел под названием так и озаглавленным: "Православная литургия на Гавайских островах". Вот что сообщал он об этом поистине историческом событии: "Так как греческого Апостола у меня с собой не было, я прочел его сам по-славянски, также прочел по-славянски и Евангелие, после чего прочел его на английском языке, чтобы присутствующие могли понять, и произнес небольшую проповедь на тему о мире всего мира... Во время освящения Даров сноп света прорвался сквозь щели навеса и упал на алтарь. Полудикие гавайцы, до сих пор чинно стоявшие вокруг беседки, где совершалось богослужение, вдруг проявили необычайное ликование, стали бить в ладоши и издавать радостные крики. Впоследствии я к этому привык, но в первый раз, должен признаться, мне сделалось жутко: каким образом они узнали, что наступил важнейший момент священнодействия?" ³⁵

"После моей литургии, на своем алтаре совершил обедню отец Ираклий, которому прислуживал туземец, – продолжает русский автор. – При освящении Даров, когда патер вознес Гостию, повторилось то же самое: крики и аплодисменты. За литургией миссионера оказалось много причастников, так что было больше полудня, когда она кончилась. Хозяин дома туземец-катехет благодарил меня за религиозное наслаждение, которое я им доставил своей службой".³⁶

После этого рассказа следует сделать отступление и вернуться к самому первому дню пребывания посланца из России на Гавайях. Вскоре после того, как он познакомился с местными миссионерами, один из них – о. Ираклий, спросил его: "Вы не собираетесь служить? Вы можете взять свой антиминс и свои ризы, а мы приготовим Вам алтарь, какой Вы желаете, а я с удовольствием буду Вам вместо причетника".

"Я положительно был поражен, – пишет бывший питомец МДА. – Ведь отцы-миссионеры знали, что я православный (я епископу показал все свои бумаги) и тем не менее мне любезно предоставляют служить в их храме и предлагают престол, свечи и вино. Я невольно припомнил, как во время моего путешествия по Востоку единоверные греки едва допускали меня служить в их храмах, показывая свое недружелюбие к русским. И в то же время я подумал: какая все-таки широта взгляда у тех, которых считают самыми нетерпимыми в свете фанатиками!" ³⁷

...Снова вернемся на сельский дворик, где по окончании православной литургии и католической мессы собрались местные жители. Оказывается, миссионерская деятельность о. Ираклия еще только лишь начиналась. Он встал под навесом, укрываясь от солнечных лучей, и начал говорить на местном языке и проповедовал без перерыва в течение 4-х часов. Речь его сопровождалась жестами; он говорил горячо и убедительно. Иногда он обращался к слушавшим с вопросами, на которые те отвечали то все вместе, то некоторые из них отдельно. Иногда он приглашал их молиться вместе с ним. Тогда все становились на колени и повторяли слова молитвы.

Солнце уже склонилось к западу, но казалось, что о. Ираклий не знал усталости. Во время проповеди народ все подходил и подходил. Наконец о. Ираклий прочел заключительную молитву и закончил свою проповедь благословением верующих. После этого толпа окружила его; женщины обращались к нему с вопросами, и он терпеливо каждому отвечал и каждого наставлял. Около часа продолжалась эта беседа миссионера с островитянами.

Русскому священнику, не понимавшему местного языка, было интересно узнать, – насколько плодотворными были усилия его католического собрата на ниве Божией. Он обратился к одному из верующих, который немного говорил по-английски, и спросил его: понравилась ли ему проповедь миссионера. "О, как хорошо говорит отец миссионер, – ответил тот, – он трогает души! Я уверен, что все слышавшие его сегодня станут лучше, потому что постараются это сделать из любви к Господу Иисусу! Я слышал, что несколько протестантов, которые тут стояли, изъявили ему желание присоединиться к святой Церкви, а два желтокожих просили позволить прийти к нему побеседовать в миссию, очевидно для того, чтобы быть принятыми в число оглашенных. Это большой успех, так как китайцы – народ занятой, работают без перерыва круглый год даже в воскресенье и праздники, и если двое из них решились потерять несколько рабочих часов, чтобы прийти послушать миссионера, то это явный признак, что они на пути к принятию христианства".³⁸

Тот же прихожанин, говоривший с русским гостем, сообщил ему, что на Гавайях в то время (1893 г.) насчитывалось 12 тысяч католиков, но, что, однако, большая часть населения – протестанты, в основном методисты, поскольку на этих островах они проповедовали первыми, а католические миссионеры появились здесь только в 1827 году, когда почти все население уже приняло христианство. По словам того же прихожанина, на Гавайских островах в то время был сильный приток из протестантизма в католичество; хотя католические миссионеры ничего не получали от американских властей, они работали, не щадя своих сил и не покладая рук.

Эти слова вскоре нашли свое подтверждение. Как сообщает русский паломник-миссионер, "тем временем подошло еще несколько человек, говоривших по-английски и наперерыв стали мне говорить о доброте отцов-миссионеров, о заботливости, которыми они их окружают, о школах и пансионах, которые они им соорудили и в которых преподают католические монахини, этот идеал святых женщин по их словам, отрекшихся от мира для того, чтобы служить миру".³⁹

В этот же вечер русский батюшка стал гостем местной сельской монашеской общины, причем это случилось неожиданно для него самого. "Солнце приблизилось к горизонту и окунулось в море. Я невольно залюбовался этим зрелищем, – пишет питомец МДА. – Пока я любовался небом, подъехал о. Ираклий и объявил мне новость, что мы в миссию сегодня не возвращаемся, а остаемся здесь до завтра. В эту минуту где-то раздался звон к вечерней молитве. Все опустились на колени и о. Ираклий громко прочел три раза Ангельское приветствие. Затем о. Ираклий повел меня по направлению к дому, откуда слышался звон. Это оказалось школой и в то же время монастырем сестер-миссионерок. Здесь живут наши монахини, сказал о. Ираклий. Так как нам приходится оставаться, то они дадут нам ночлег".⁴⁰

(Окончание следует)

¹ В авторитетном издании: Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей (тт. 1-1У. М. 1956-1960) имя "бывшего миссионера" не указано.

² Митрополит С.Петербургский и Ладожский Палладий (Раев) (1892-1898). В тексте указан титул "Петроградский", т.к. эти заметки были опубликованы в 1916 г., т.е. в разгар 1-й мировой войны, когда С.Петербург уже был переименован в Петроград.

³ Бывший миссионер. Одна неделя среди католических миссионеров // Православный благовестник, 1916, № 10-11, С. 244.

⁴ там же, С. 233.

⁵ там же, № 8-9, С. 241.

⁶ там же, С. 256.

⁷ Православный благовестник, 1916, № 8-9, С. 241.

⁸ там же, С.243-244.

⁹ там же, С. 244.

¹⁰ там же, С. 244.

¹¹ там же, С. 245-253.

¹²там же, С. 253.

¹³там же, С.254.

¹⁴ там же, С. 254.

¹⁵ там же, С. 254-255.

¹⁶ там же, С. 255.

¹⁷ там же, С. 255-256.

¹⁸ там же, С. 257.

¹⁹ там же, С. 257-258.

²⁰ там же, С. 258.

²¹ там же, С. 259.

²² там же, С.259.

²³ там же, С.260.

²⁴ там же, С.261.

²⁵ Православный благовестник, 1916, № 10-11, С. 230.

²⁶ там же, С. 231.

²⁷ там же, С. 231

²⁸там же, С. 232.

²⁹ там же, С. 235.

³⁰ там же, С. 235.

³¹ там же, С. 237.

³² там же, С. 238.

³³ там же, С. 238-243.

³⁴ там же, С. 244.

³⁵ там же, С.244.

³⁶ там же, С. 244-245.

³⁷ Православный благовестник, 1916, № 8-9, С. 258.

³⁸ там же, № 10-11, 1916, С. 246.

³⁹ там же, С. 246-247.

⁴⁰ там же, С. 247.

Окончание - №7

Оба пастыря были радушно приняты в этой скромной обители. После ужина о. Ираклий пошел исповедовать монахинь, а сестра Терезия (так звали привратницу) провела русского гостя в предназначенную для него келью, где он увидел перед иконами столик с Распятием и восковыми свечами и зажженную лампадку. "Вычитав всенощную и правило, я осмотрел комнату, – сообщает неутомимый русский миссионер. – Это была типичная келия французского монастыря в два окна, прикрытыми жалюзи. Между окнами иконы и Распятие, и комод, служащий вместо аналоя, с лампадкой. У стены – кровать, без полога, так как в этом благодатном климате мошек не бывает. Полка с книгами религиозного содержания, среди них – "Жизнь Христа" доминиканца Дидона, полное собрание сочинений преподобной Терезии и "Христовы страдания" Екатерины Эмерик. Я заинтересовался житием преподобной Терезии, этой исключительной личности в Католической Церкви, реформировавшей орден кармелиток и заслужившей необычайный титул матери Церкви. Будь она мужчиной, она бы считалась учителем Церкви за свои богословские поучения..."

На следующий день русского батюшку разбудил монастырский звонок. Он вышел в коридор и, увидев, что наружная дверь отперта, проследовал за врата обители и вскоре достиг берега океана. "Южная тропическая ночь сменялась днем, и я увидал на западе необычайно красивое зрелище: снеговые вершины невидимых гор, залитые первыми лучами еще невидимого солнца, – с восхищением вспоминал он. – Становилось все светлее и светлее, звезды померкли, и я обратился к востоку, чтобы приветствовать Божий день и лицезреть восходящее солнце... Когда я обернулся на запад и увидел всю природу, только что, минуту назад, погруженную во мрак, теперь залитую яркими лучами солнца, я не мог скрыть своего чувства восторга и с горячей внутренней молитвой обратился к Отцу Светов и Творцу миров, прославляя Его величество и всемогущество".

Затем русский гость поспешил в монастырь, чтобы совершить Божественную литургию. И здесь произошло то же самое, что и ранее: к его удивлению присутствующие приветствовали аплодисментами момент преложения Святых Даров. По этому поводу между русским священником и о. Ираклием состоялся интересный разговор. Вот как он звучит в изложении православного миссионера: "Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, – сказал я. – Почему островитяне аплодируют во время литургии в момент совершения Таинства?

– Они приветствуют Евхаристического Христа, сошедшего на алтарь". "Хорошо, – сказал я, – я понимаю: аплодисменты означают: "осанна, благословен Грядый". Но почему они знают, когда наступил этот момент? Ведь у вас есть звонки, которыми верующим дается знать о наступлении великого момента, что пора становиться на колени. Но когда я служил, кто мог их предупредить? У вас священник берет в руки Гостию и, низко нагнувшись над ней, произносит освятительное слово. У нас дары благословляются, и священник делает поклон, и православный, присутствующий в алтаре, конечно, может по этому заключить, что святые Дары освящены. Но у вас Дары благословляются несколько раз и до, и после освящения и наше единственное благословение католик, очевидец, никак не может признать за момент соответствующий освящению, если он об этом раньше не знает или, если он понимает язык, не сообразит по громко произнесенным словам Спасителя, что время наступает священнодействия. Но ведь ваши гавайцы ни языка моего не понимают, ни с обрядом не знакомы. А главное у вас возношение Гостии бывает тотчас же после освящения, а у нас и хлеб и вино возносятся разом при (возгласе) "Твоя от Твоих", ранее благословения Даров. Так откуда же они знают?"

– Я очень рад, что Вы затронули этот вопрос, – ответил о. Ираклий. Наши чувства уже настолько огрубели, что мы не все и не всегда ощущаем присутствие Христа на алтаре. Но эти первобытные дети природы, не знав сладости христианского учения и благодатной силы таинств, чувствуют присутствие Евхаристического Христа, как мы иногда чувствуем приближение близкого и любимого нами человека. А разве Вы сами, совершая литургию, не ощущаете благоговейного трепета в этот момент?

– Да, сказал я, я ощущаю благоговейный трепет при совершении литургии, но это ощущение чисто субъективное, которого вероятно не чужды и англиканские пасторы. Но ощущение присутствия Христа в святых Тайнах есть удел избранных. Мы знаем, что св. Василий Великий обладал этим даром, и что преподобный Сергий Радонежский и один из учеников его видели Святого Духа в виде пламени, сходящего на Святые Дары во время литургии, но эти случаи более чем редки. Вы же говорите о них как о самом обыкновенном явлении.

– Позвольте, сказал о. Ираклий. Вы говорите о чуде, о видении: эти явления, конечно, весьма редки и присущи святым, или имеют целью обращение грешника неверующего в Евхаристию. Такое чудо, увековеченное кистью Рафаэля, случилось в Больсена, когда сомневающийся священник увидел появившуюся в момент освящения на Гостии каплю Крови. Но я говорю совсем не о том, а о чувстве, которое испытывает каждый верующий в присутствии Тела Господня, о том чутье, которое присуще каждой благочестивой душе, которым она ощущает приближение своего Создателя. Я уверен, что ваши святые подвижники знакомы с этим ощущением".

...После литургии монахини показали православному гостю свой монастырь, в котором находился пансион для 30 местных девочек, небольшая домовая церковь, приют для сирот, богадельня для одиноких престарелых и небольшое помещение для приезжих миссионеров. Он познакомился с наместницей – матерью Марией, еще молодой монахиней, которой на вид не было и 30 лет. Оказалось, что она уже 10 лет работала в миссиях и что этот монастырь – творение ее рук и ее неиссякавшей энергии. В окрестных селениях она основала несколько школ, где монахини обучали местное население грамоте и рукоделию.

Затем о. Ираклий и его русский гость, простившись с сестрами обители, отправились в китайский поселок, отстоявший от монастыря на 18 верст. "Вместо посохов мы взяли два белых зонтика от палящих лучей солнца, и единственным нашим багажом были два небольшие молитвенника, – пишет русский пешеходец. – Все остальное, так же, как и верхнюю одежду, мы оставили у монахинь. Дорога шла сначала по берегу моря. Солнце стояло высоко, и мы распустили зонтики, что придавало нам туземный вид. По дороге нам попадались пешеходы, местные крестьяне, с корзинами плодов, которые они несли по две на длинных бамбуковых палках, играющих роль коромысла. Встречались небольшие двухколесные повозки, запряженные лошадьми. В них восседали плантаторы и фермеры. Каждый при встрече с нами кланялся, дотрагиваясь до шляпы, не снимая ее, как бы отдавая воинскую честь.

– Это все католики? – спросил я отца Ираклия.

– Нет, это здешние богатые плантаторы, протестанты. Но они всегда кланяются миссионерам".

За годы миссионерской работы у русского батюшки была возможность сравнить деятельность католических и протестантских миссионеров в разных странах. И подобное уважение протестантов к католическим пастырям-миссионерам он встречал впоследствии во всех миссиях. Вот какое сопоставление делает русский автор в своих записках: "Католические миссионеры работают как воины, сражающиеся за свое отечество: они напролом идут даже на смерть, мирятся со всякими неудобствами и лишениями, готовы перенести всякие страдания для своего собственного дела, в котором менее всего играют роль житейские интересы. Миссионер протестантский смотрит на свою миссию как на стаж для дальнейшей своей карьеры. Миссионер католический, раз попав в миссию, уже ни о чем более не думает, как о том, чтобы умереть как добрый воин, на поле апостольской деятельности".

Но нельзя бросать незаслуженный упрек протестантским миссионерам в их, якобы, недостаточном усердии к проповеданию слова Божия. Определенную роль в этом сложном деле играло различие миссионерских структур обеих Церквей. Вот что пишет по этому поводу русский исследователь: "Чем дольше католик служит миссионером, тем более он приобретает навыка в этом деле, тем более его ценят, как миссионера, и тем менее у него шансов уйти из миссии и сделать себе какую-нибудь другую карьеру. Притом надо сказать, что большая часть миссионеров монахов в католичестве, кто идет в монахи, прощается раз навсегда со всякими честолюбивыми помыслами. Дело в том, что в Католической Церкви епископы ставятся из белого духовенства, и только старинное монашество (бенедиктинцы с их разветвлениями, регулярные католики и василиане) имеет игуменов и архимандритов: во всех прочих орденах имеются только настоятели и генеральные настоятели, избираемые на известное количество лет, после которых они снова делаются подчиненными иеромонахами. В миссиях они могут достигнуть сана епископа, но звание апостольского викария или начальника миссии только прибавляет миссионеру новые труды и заботы, не давая ему никаких особых преимуществ, ни прав, которыми пользуются епархиальные архиереи.

Затем католические миссионеры пользуются почетом за свою строгую монашескую жизнь, пред которою жизнь женатого протестантского миссионера кажется барством, а не подвигом. Наконец, школы католических миссий, в которых обучаются и протестантские дети, на всю жизнь оставляют в последних признательное чувство к своим учителям".

...За разговором оба миссионера добрались до китайской деревни. Из беседы о. Ираклия с местным католиком, русский батюшка понял, что миссионеры собираются построить в поселке храм и учредить миссионерскую станцию, но для этого требуется согласие населения, почти сплошь языческого. Для этой цели и приехал о. Ираклий, чтобы добиться их согласия. К вечеру жители стали возвращаться с плантаций; веранда дома, где остановились оба священника, наполнилась китайцами, предупрежденными о приезде миссионера. Вместо того, чтобы спешить домой поесть и отдохнуть, они собрались в гостиницу послушать прибывшего гостя, причем они стояли на ногах часа два, пока он вел с ними свою беседу, вслушиваясь в его страстную речь с большим вниманием и интересом.

"Я взглянул на отца Ираклия, когда он начал свою беседу, – он был великолепен, – отмечает его православный спутник. – Мне казалось, что я вижу доброго пастыря, сзывающего своих овец и утешающего тех из них, которые изнемогали от усталости и заботы".

Проповедь католического пастыря была простая и доступная слушателям. Он говорил по-английски, так что его русский соработник во Христе смог понять ее содержание. Отец Ираклий говорил о Спасителе, Который искупил грехи человечества на Кресте. "Неужели вы отвернетесь от Него и оттолкнете Его руку?" – вопрошал католический миссионер.

"Я смотрел на аудиторию, которая все время увеличивалась вновь прибывающими язычниками, – пишет русский батюшка. – Становилось тесно, задние ряды напирали на передние, а впереди стоящие упирались в стол, за которым стоял миссионер. Кроме его голоса не слышалось ни вздоха, ни шелеста. На неподвижных, точно застывших лицах китайцев нельзя было прочесть ничего, кроме усиленного внимания".

Наконец проповедник кончил свою речь, обращенную к местным жителям. Наступило молчание, которое было прервано хозяином дома, во дворе которого происходила беседа. "Братья, – обратился он к своим сородичам на английском языке, – почтенный миссионер объяснил нам, что мы должны делать, чтобы получить спасение. Желаем ли мы этого? Пойдем ли мы за ним? Наши китайские философы учат нас тому, что мы должны примириться с жизнью, какова она есть: этот человек дает нам из нее выход. Все философы мира, не исключая Конфуция и Будды, только утешали нас высокопарными словами: этот человек есть человек дела. Он говорит не сам от себя: он является посланником Христа, Которого он нам возвещает, Того Христа, Который один в состоянии нам помочь... Мы услышали от него, что судьба наша в наших руках и что если мы пойдем за Христом, то обретем спасение и станем любимыми детьми Отца Небесного!"

Слушатели продолжали безмолвствовать. Тогда о. Ираклий, который все это время творил про себя молитву, вдруг возвысил голос и воскликнул: "покайтесь! покайтесь в своих грехах, которые отделяют вас от Христа! Покайтесь в ваших заблуждениях и обратитесь к Богу, Который за вас пострадал и умер!" И он высоко поднял над толпой Распятие. "Что тут сделалось! – пишет русский батюшка.– Вся толпа заволновалась, послышались всхлипывания. Китайцы затараторили на своем языке и стали тесниться к проповеднику. Отец Ираклий вынул из кармана горсть бронзовых медалей – иконок с изображением Божией Матери и стал раздавать по очереди подходившим.

Каждый брал с благоговением медальку и чинно отходил, любуясь на свое сокровище. Между тем о. Ираклий, раздав образки, обратился к присутствующим со следующими словами: а теперь, друзья мои, хорошенько обдумайте мои слова и расстанемся до завтра. Завтра я опять сюда прибуду в это же время, а теперь мне нужно уезжать.

Узнав, что лошадь подана, миссионер отказался от предложенного угощения и уехал, совершенно забыв про своего спутника..."

Так русский паломник-миссионер остался один в китайской деревне, заночевав в доме гостеприимного хозяина-католика, который провел его в крошечную спальню, освещенную матовым бумажным фонариком, с бумажными расписными ширмами вместо стен.

На следующий день русского батюшку ждал сюрприз: "Едва я вышел на улицу, – пишет он, – как навстречу мне попались китайцы, человек шесть, из тех, которые вчера слушали миссионера и, остановив меня, попросили меня их выслушать. Узнав, что "один" из миссионеров остался ночевать в их поселке, они отказались идти на работу с тем, чтобы воспользоваться счастливым случаем и поговорить о религии".

Здесь следует заметить, что русские люди бывали на Гавайских островах еще задолго до прибытия туда в 1893 г. русского священника. Во время кругосветных путешествий российские корабли заходили на Сандвичевы острова и даже имели аудиенцию у местной знати – вплоть до короля. Бывали на этих островах и корабельные священники, согласно штатному расписанию, принимавшие участие в этих долгих океанских плаваниях. Но во время кратковременных заходов в местные гавани у русских мореходов не было миссионерских намерений, да и это не входило в их задачу. Так что вполне возможно, что проповедь русского батюшки, обращенная в 1893 г. к местным жителям, была первой и, может быть, единственной в своем роде. Вот как сам он описывает свою импровизированную беседу с гавайскими крестьянами.

"Я вернулся на веранду и, усадив их вокруг стола, начал беседу. Начал ab оvо (от начала – лат.), как все молодые неопытные миссионеры с сотворения мира, с грехопадения первых людей, потопа и пророчеств. Сказав, что у всех людей сохранились предания о единстве рода человеческого, о первородном грехе, о Ное, припомнил то, что говорится об этих предметах в китайских книгах, чем ужасно заинтересовал своих собеседников.

Затем я стал говорить о пророках, подробно предсказавших время, место и обстоятельства пришествия Христова и сказал, что нашел пророчества и у китайских философов – у Конфуция и у Лао-тсе. Господь ли вразумил их непосредственно как Валаама, или они знакомы были с еврейскими писаниями, факт тот, что у первого мы находим описание смерти Праведника за грехи людей, а у второго сказание о рождении Царя мира на Западе. Затем я перешел к повествованию о жизни Спасителя, о крестной смерти Христа и Его воскресении.

Здесь меня забросали вопросами, которые мне показали, что моими слушателями были не простые рабочие, как я думал, а люди с известным образованием. Меня спросили, как понимать Воскресение Христово, почему те, которых Господь воскрешал, как, например, Лазарь, о котором я только что говорил, умирали вновь, а Христово Тело оказалось по воскресении бессмертным. На все эти вопросы приходилось отвечать, приноравливаясь к понятиям китайцев, и я главным образом настаивал на реальности самого факта Воскресения и когда установил это твердо в умах слушателей, ответил на вопрос о бессмертии божественного Тела Христа, объяснив это Божественной природой Богочеловека, победившего смерть Своею смертью".

Продолжение этого повествования можно найти в записках русского проповедника в разделе, озаглавленном "Результаты беседы". "Я не вполне уверен, что китайцы хорошо поняли то, что я им объяснял, – продолжает он, – но они удовлетворились моим объяснением и с верой внимали моим словам, а это главное. Затем я сказал о Вознесении Христа, причем прибавил, что Господь продолжает невидимо пребывать со Своими учениками и что и в настоящую минуту, когда мы тут беседуем, Он здесь невидимо с нами, слышит нас и благословляет нашу беседу. Эти мои слова произвели на китайцев весьма сильное впечатление. Я почувствовал сильнее волнение, когда один из сидящих против меня китайцев, пожилой человек, с горящими от восторга глазами, протянул мне руку и, схватив мою, пожал ее со словами:

– Вот вам рука честного человека! С этой минуты я – христианин!

– И мы тоже, и мы тоже! – воскликнули остальные пять.

В этот момент послышался стук подъезжавшего экипажа, и тотчас же за этим на веранду явился хозяин гостиницы, в сопровождении приехавшего отца Ираклия.

– Как Вы рано! – невольно вырвалось у меня.

– Рано? – с недоумением переспросил миссионер. – Да теперь уже 6 часов вечера!

Я смотрел на него во все глаза, думая, что он шутит. Но в эту минуту зашло солнце, и я был принужден поверить очевидности. Мы незаметно для себя пробеседовали с 7 часов утра, т.е. целых 11 часов!"

При встрече с о. Ираклием православный батюшка задал ему вопрос: "Скажите, отец, Вы меня вчера забыли или оставили с намерением?

– Конечно, намеренно, – ответил тот. – Вы хотели испытать жизнь миссионера, и я доставил Вам случай быть миссионером на самом деле. Я уверен, что семя доброй веры, которое Вы заронили в этих сердцах, не пропало даром, и Господь возрастит его".

И действительно, совместные усилия католического и православного миссионеров принесли реальные плоды: этим же вечером пожилой китаец от имени деревенской общины объявил о. Ираклию, что жители согласны на постройку храма и просят его прислать к ним наставника, который бы их научил христианской вере во всей полноте, крестил бы их во святую веру Христову. Отец Ираклий пожал руку китайцу и поблагодарил его и всю общину за согласие и за выраженные чувства, и призвал на них Божие благословение.

Но на этом не завершилось миссионерское служение русского проповедника. На пятый день своего пребывания на Гавайях он, вместе с о. Ираклием, пустился в плавание на пироге из Гонолулу, чтобы посетить острова Тахура, Нигау, Нундопоману и другие, на запад от них. Прибыв на остров Тахура, где местные жители были обращены в католичество за два года до этого, о. Ираклий отслужил там обедню и требы. Как сообщил он своему русскому соработнику на ниве Божией, католические миссионеры каждый месяц посещают этот остров, снабжают островитян книгами, учебниками и совершают требы; один раз в год проводится исповедь.

С острова Тахура путь наших миссионеров пролег к другому острову – Нигау, где христианство в те годы еще не утвердилось, и местные жители были враждебно настроены к посещавшим их священникам. Но опасности, поджидавшие отцов-миссионеров на о. Нигау, были еще впереди, а пока гость из России отметил, что от о. Тахура до о.Нигау было решено добираться пароходом: "пароходик был небольшой, напоминал наши речные, финляндского пароходства".

На пароходе русский миссионер познакомился с учениками иезуитского коллегиума в Сиднее, прибывшими на Гавайи из Австралии на летние каникулы. "Они очень интересовались Россией и Русской Церковью, и я, сколько мог, удовлетворил их любопытство, рассказывая о вере народа, о паломничествах, о преподобном Сергии Радонежском, о киевских пещерах и о Кронштадтском пастыре", – пишет он.

Но вот впереди показался о. Нигау. Здесь о. Ираклий с риском для жизни крестил девочку из семьи аборигенов, она пожелала принять христианство, несмотря на грозившие ей опасности от соплеменников. И это не было преувеличением: в последний момент оба миссионера и новообращенная христианка спаслись бегством с Нигау, причем вслед их лодке засвистели пули, к счастью, не причинившие им особого вреда. Беглецы нашли прибежище на о. Тахура, который они лишь недавно покинули; здесь новообращенную девушку приютила местная христианская община. А русский гость до полуночи рассказывал местным островитянам о России...

Беседы о Русской Православной Церкви состоялись и на другом острове – Мундопоману, куда на следующий день отправились неутомимые миссионеры. Сидя в лодке, каждый из них творил молитву: русский священник наизусть вычитывал часы, а о. Ираклий занимался духовными размышлениями – умной молитвой. "Мы принялись каждый за свою молитву, причем о. Ираклий не переставал грести, а я, сидя у руля, держа путь по указанному мне направлению", – вспоминал русский миссионер.

Остановившись на ночь в селении канаков, наши миссионеры вместе с островитянами совершили общую молитву, а потом гость из России, выйдя на берег океана, совершил православную вечерню. "Как раз в тот момент, когда я пел "Свете тихий" и произносил слова "пришедше на запад солнца", дневное светило приблизилось к горизонту и коснулось моря, – пишет он. – Не успел я еще дойти до "сподоби, Господи, в вечер сей", как солнце закатилось совершенно и блеснул его последний радужный луч".

На следующий день оба миссионера намеревались сесть на пароход, чтобы вернуться обратно в Гонолулу. Но судна не было, а через несколько часов пришло известие о том, что на нем взорвался паровой котел, и оно затонуло между островами Фрегатом и Неккер. "Вот Вам и тема для размышления, – сказал о. Ираклий своему русскому спутнику. – Разве Вы не видите в этом особой милости Божией по отношению к нам?"

На следующее утро о. Ираклий отслужил обедню, причастил своих прихожан и совершил особое моление за пострадавших во время аварии парохода. В Гонолулу оба миссионера вернулись на другом пароходе, носившем название "Минерва". Поскольку пребывание русского пастыря на Гавайских островах подходило к концу, он должен был оставаться в гавани, где стояло несколько кораблей под флагом Соединенных Штатов, и среди них – "Аламида", которая уже разводила пары.

Проводить русского гостя пришли члены католической миссии во главе с епископом Робертом. "Епископ произнес прощальную и весьма трогательную напутственную речь, – пишет русский батюшка, – и я сердечно благодарил его и всю братию за широкое гостеприимство, и особенно задушевно простился с о. Ираклием, с которым в течение 8 дней делил и труды и опасности. Вся братия вышла меня провожать на пристань, и когда корабль тронулся, мне стало грустно, что я с этими добрыми людьми более никогда не увижусь. Я успел за эту неделю к ним привязаться и привыкнуть к их жизни, и теперь почувствовал себя вдруг таким одиноким среди Тихого океана!"

Отсюда начался долгий путь русского пастыря на родину, но частица его сердца осталась на Гавайях, – там, где он посеял семена веры Христовой среди радушных островитян.

1 Там же, с. 248.

2 Там же, с. 249.

3 Там же, №12, 1916, с. 150-152.

4 Там же, с. 145-146.

5 Там же, с. 146.

6 Там же, №12, 1916, с. 146-147.

7 Там же, с. 153.

8 Там же, с.154.

9 Там же, с.154.

10 Там же, с.155.

11 Там же, с.159.

12 Там же, с.152.

13 Там же, с.159-160.

14 Там же, с. 160-161.

15 Там же, №1-4, 1917, с. 297.

16 Там же, с. 300.

17 Там же, с. З00.

18 Там же, №5-12, 1917, с. 173.

19 Там же, с. 177.

20 Там же, с. 180.

21 Там же, с. 181.

22 Там же, с. 181.