Кирсанов: Левин и др., 1999

Городские храмы и Тихвино-Богородицкий монастырь

Кирсанов – маленький городок в центре России. Ему не более двухсот лет, и он практически сохранил свой былой облик. Примерно таким же провинциальным и уютным городом Кирсанов был и сто, и пятьдесят, и десять лет тому назад. Его история довольно многогранна, насыщена интересными событиями и фактами. Однако, наш труд — это рассказ о духовной жизни народа, очерк истории Православия в Кирсановском крае.

Территория к юго-востоку от Тамбова начала осваиваться в конце XVII — первой половине XVIII веков. Река Ворона, протекающая в этой местности, была естественной границей, отделяющей Тамбовщину от часто враждебной степи. Именно сюда из разных мест России устремились некогда переселенцы, надеясь получить хорошие земли и обеспечить свое существование. Кто они, эти переселенцы? Мелкие помещики, офицеры нижних чинов, вышедшие в отставку, крестьяне-однодворцы, крепостные крестьяне, переселяемые своими владельцами (среди них много известных фамилий: Нарышкины, Баратынские, Гагарины и другие). Будущий Кирсанов, а поначалу поселение Пурсованье, и был основан такими переселенцами из села Устье Усманского уезда. Возглавлял их Хрисанф (Кирсан) Зубихин (Зубакин, по другим источникам). По имени Хрисанфа город получил свое название — Кирсанов.

Русский город не мыслим без храма. В Кирсанове их было несколько. Прежде всего это Никольская церковь, построенная прихожанами в 1777 г. Однако главным храмом города был величественный Успенский собор. В 1869 году один путешественник писал: “От подъема в город мимо станции идет главная и почти единственная улица Кирсанова с Собором...”. Каменный Собор построили в 1820 году при самом активном участии протоиерея Василия Трескина. На его месте стояла деревянная церковь, перевезенная из г.Керенска, но она сгорела в 1774 году. Престол в Соборе освятили во имя Успения Божией Матери. В 1851–1852 гг. кирсановский купец В.С. Сосульников строит каменную Ильинскую церковь с приделами в честь святителя Митрофана Воронежского и святителя Василия Великого. Построил Сосульников ее рядом с Собором в многолюдном месте — на базарной площади. Однако, некоторые современники увидели недостатки: “Во-первых тесна, во-вторых темна, в-третьих сыра”. Причина, как кое-кто полагал — “от дурных материалов из коих она устроена Сосульниковым из одного тщеславия”[1]. Храм этот, в отличие от Собора, отапливался, и здесь служили зимой. Но служить было очень трудно, да к тому же и тесно. С 30-х годов XIX века в деле храмостроительства значительно возросла роль местного купечества, среди которого в это время выделяются В.С. Сосульников и Ф. Зотов. Между ними существовало некоторое соперничество. Ф. Зотов был церковным старостой Собора. Сосульниковым же была недовольна часть прихожан. Во главе с Зотовым, они в 1860 году подали в Консисторию прошение о распространении трапезной при Соборе. Сосульников же “с приближенными к нему людьми просит разрешить расширить Ильинскую церковь, пристроив часовню и богадельню, открыв отдельный приход”. Назревал конфликт. Начальство разрешило Зотову распространить трапезную (все работы закончились к 1862 году), а в перестройке Ильинской церкви отказало, но приход все же был открыт.

Во второй половине XIX века горожане решили обновить Успенский собор. Возглавил это дело купец Н.В. Апоницкий. Работы завершились к 1885 году, после чего епископ Виталий освятил обновленный храм. Собор впечатлял своими размерами. К пятиглавой церкви, с главным престолом Успения Божией Матери и приделами в честь святителя Николая и Архистратига Божия Михаила, примыкала трапезная. В ней также было два престола: иконы Божией Матери “Всех Скорбящих Радосте” и праведного Симеона Богоприимца. На высокой трехъярусной колокольне размещалось девять колоколов, звон которых разносился за много верст от города. Внутри Собор “весь горел золотом”. 112 окон позволяли свету заполнить все пространство храма, вмещавшего до 5000 человек. Отапливался храм двумя печами. Содержался он за счет приношений прихожан и от доходов, которые давала гостиница, два магазина, две лавки, чайная и булочная. Митрополит Вениамин (Федченков), мальчиком бывавший в Кирсанове, вспоминал: “Над Собором в солнечную жару вились с визгом стаи беспокойных стрижей, без них и город не город”[2].

Помимо Успенского собора и Ильинской церкви город украшали и другие храмы, древнейший из которых, пожалуй, — Космодамианский. С открытием Собора этот храм пришел в некоторое запустение, и поэтому в 1832–1839 гг. Ф. Зотов полностью перестроил его. В 1903 году на средства московской купчихи Крыловой церковь основательно отремонтировали, поставили новый иконостас, стены расписали живописью. 1913 год — последняя важная веха в дореволюционной истории Космодамианского храма. В этом году тщанием кирсановских купцов Якова Попова и Алексея Федорова переклали церковные печи и перестелили полы.

Позже всех, в 1910 году, построили каменную церковь с деревянной звонницей в пригородной слободе Голынщина. Престолов предполагалось устроить три. До войны 1914 года освятили только главный — во имя иконы Божией Матери “Казанская”. Храм удостоила вниманием вел. кн. Елизавета Федоровна, подарив сюда священническое облачение.

Еще одну церковь — домовую, во имя святителя Василия Великого устроили в 1908 году в городской богадельне имени В.С. Сосульникова на средства жертвователей. Имелась своя церковь и в пригородных казармах кавалерийского полка.

Большую роль в жизни города играл Тихвино-Богородицкий монастырь. Основание его связано с именем Марфы Петровны Апариной, еще в раннем возрасте обнаружившей склонность к монастырской жизни. В доме, где она жила со своей сестрой Пелагеей, собралось несколько девиц, желавших жить отшельнической жизнью. Образовалась небольшая общинка. Существование ее стало возможным благодаря подвижничеству Марфы, ибо “общество это не имело собственного значения, держалось всюду авторитетом своей основательницы”. Она духовно руководила общиной, дала ей устав (по образцу Саровской пустыни) и наказывала добывать пропитание себе собственными трудами, предсказав, что в Кирсанове будет монастырь. Хозяйственное руководство осуществляла ее сестра Пелагея. Управление общиной Марфа завещала своей духовной дочери Татьяне Пахомовой. Однако, после кончины блаженной подвижницы в 1800 году, реально управляла всеми делами Пелагея (ум. 1819 г.). Именно она в 1814 г. попросила у горожан место рядом с Собором и построила там дом для общины. Позже было получено разрешение от епископа Ионы именовать общину богадельней при церкви. По смерти Пелагеи в богадельне насчитывалось уже 30 сестер. Обеспечивали они себя собственным трудом. Пряли, ткали, красили полотна, шили ризы. Товар сбывали не только в городе, но даже в других губерниях (Арзамас, Н. Новгород).

При Татьяне Пахомовой построили отдельный храм для богадельни. Его постройка связана с именем преподобного Серафима Саровского, предсказавшего бывшим у него как-то сестрам кирсановской общинки, что будет у них своя церковь. Преподобный указал также кто будет главным жертвователем и подробно объяснил как нужно будет строить церковь. Храм возвели в 1825–1826 гг. на деньги майорши Марии Петровны Колычевой (впоследствии — монахиня Магдалина в Кирсановском монастыре). Престол освятили в честь Тихвинской иконы Божией Матери. При Татьяне же выстроили и колокольню, 13 корпусов для сестер, каменную ограду с трех сторон, а с четвертой — деревянную. В 1846 г., в год смерти Татьяны, в общине насчитывалось 180 сестер, а через три года она получила статус общежительного монастыря.

Первой игуменьей монастыря стала помощница Татьяны Анисия Васильевна Страхова (в монашестве Антонина). Под ее руководством в 1858 г. соорудили каменную трапезную. В 1866–67 гг. к ней пристроили два престола в честь Рождества Христова и иконы Божией Матери “Скорбящей”. Еще во времена Татьяны, в подвале Тихвинской церкви устроили храм преподобных Онуфрия и Петра Афонских. Деньги на строительство поступали и от собственных трудов, и от жертвователей (известна фамилия Воропаевой). Иногда приходилось искать их далеко за пределами города. Так, например, в 1853 г. три рясофорные послушницы ходили по городам и селам России, собирая средства на достройку Тихвинской церкви[3].

За два года до своей смерти игуменья Антонина ослепла. Монастырь временно перешел под управление казначеи Ангелины. Однако не все сестры желали видеть ее управляющей. Многие были за монахиню Асенефу. Возник конфликт, который потребовал вмешательства начальства. После смерти игумении Антонины обеих претенденток удалили, а новую настоятельницу прислали со стороны. В 1879 г. ей стала монахиня Серафима, бывшая казначея Кадомского женского монастыря. Она обратила особое внимание на хозяйственную жизнь обители и дела благотворительности. Возросло количество рукоделий: сестры освоили шитье шелками, организовали ковровую, башмачную, шерстяную мастерские. Для работы в них число насельниц увеличили до 450 (при Антонине было 300 человек). Игуменья Серафима открыла церковно-приходскую школу (1885 г.), отстроила больничный корпус (в 1888–1889 гг.) и богадельню для престарелых сестер[4]. С этого же времени нищие ежедневно получали в монастыре бесплатный стол. В 1873 г. монастырь основал сиротский приют (в 1904 г. в нем находилось девять девочек от 9 до 13 лет)[5]. Все они состояли на полном обеспечении монастыря и учились в монастырской школе. Всего в 1914 г. в школе обучалось 100 человек. Умерла Серафима в 1904 году.

Новая игуменья Антония (Анна Ивановна Новикова) происходила из купеческой семьи г.Козельска. В Кирсановском монастыре жила с 15 лет. Она завершила дела, начатые предшественницей. Особое внимание Антония уделяла наведению порядка в подсобном хозяйстве монастыря в с.Кипец. Земельные владения монастыря (всего к 1917 году — 1049 десятин) собирались постепенно. Первое пожертвование было поднесено от М.П. Колычевой — 100 десятин. От казны при с.Перевоз — 150 дес. в 1853 г. В 1872 г. при д.Беклемищевке — 100 дес. от М.Н. Дубровской-Сипягиной, при с.Рамза 48,5 дес. Вся эта земля сдавалась в аренду крестьянам. А вот главный участок в 650 дес. при с.Кипец сестры обрабатывали сами и только в страдную пору нанимали работников. В летнее время здесь работали практически все способные к труду. Кроме пахотной земли монастырю принадлежали 21 дес. мелкого дровяного леса и 109 дес. сенокосов по р.Вороне. Выращиваемого на монастырской земле хлеба хватало на всех, поэтому особой нужды монастырь не испытывал. Трудности появились только в 1891 г., когда урожай выдался плохой, и пришлось купить семь вагонов зерна по дорогой цене. Но в 1892 г. положение выправилось[6]. В 1904–1905 гг., в связи с волнениями крестьян, возникло еще одно осложнение: “Крестьяне непрестанно грозили уничтожить хутор (в с.Кипец), увозили хлеб, уводили скот и поджигали постройки”[7]. Однако со временем страсти утихли.

Помимо земельных владений к 1907 году у монастыря имелись пекарня, золотошвейная мастерская. Сестры пряли пух и вязали платки, шарфы, рубашки, писали иконы и убирали их цветами, делали ризы из фольги, шили гладью по полотну, шили белье, простыни, пряли лен, производили ремонтные работы в домах горожан[8]. В конце XIX в. купили машины и некоторых сестер посылали обучаться более высокому мастерству и художеству (например, в Петербург — живописи в художественных классах). Обитель жила на полном самообеспечении, вступала в торговые отношения. В монастыре делались вещи на заказ. Специально для этого освоили шитье по канве (салфетки), открыли башмачную мастерскую. Мастерская кройки и шитья принимала заказы на светские платья по журналам мод того времени[9]. О качестве производимых вещей говорит тот факт, что в 1900 г. на Парижской всемирной выставке кустарных изделий несколько шитых золотом шелковых вещей, сделанных в Кирсановском монастыре, получили главный приз. Умерла игуменья Антония в 1910 году. Ее приемница, бывшая казначея Евгения (А.И. Волосатова), стала последней настоятельницей Тихвинской обители.

Более чем за сто лет обитель трудами всех ее насельниц выросла настолько, что занимала целый квартал в городе. Доступ в обитель днем для всех был свободным. Родственники и даже знакомые могли приходить и навещать монахинь в кельях. Общая трапеза была установлена только для послушниц. Кормили неплохо, 3–4 раза в день.

В 1914 г. в монастыре имелись следующие постройки: Тихвинская церковь с трапезной и нижним храмом, домовая церковь в двухэтажном деревянном больничном корпусе, церковная школа, приют, 16 корпусов, в которых размещались мастерские и келии сестер, хозяйственные постройки, скотный и конный двор, гостиница на 45 человек. По материальной обеспеченности к 1917 г. Тихвинский монастырь занимал второе место среди двенадцати женских монастырей епархии.

Успешной была и духовно-общественная деятельность обители. Монастырь известен как центр высокой духовной жизни. Оптинский старец Макарий “знал Тихвинскую обитель как отличающуюся строгой монастырской жизнью”[10] и именно туда благословил поступить А.И. Новикову, ставшую впоследствии игуменьей монастыря с именем Антония.

Были в обители и свои старицы: Евдокия, Варсонофия, Арсения, Тавифа, Апполинария и др. О Евдокии говорили, что она юродствовала по благословению самого Серафима Саровского. Большую часть времени она проводила в храме, была прозорлива. Апполинария отличалась строгостью жизни, питалась один раз в день. Понятно, что присутствие таких подвижниц в монастыре привлекало людей: “Многие приходили сюда, ища утешения в скорбях и напастях”. Однако современник сетует: “Печально только то, что в последнее время стало мало таких стариц... хотя религиозно-нравственная жизнь обители и сейчас стоит высоко”[11].

Примечания

[1] Государственный Архив Тамбовской области (далее – ГАТО), ф. 181, оп. 1, д. 1332, л. 40.

[2] Митр. Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М., 1994, с. 107.

[3] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1302, л. 538.

[4] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1967, л. 36.

[5] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1967, л. 32.

[6] Тамбовские Епархиальные Ведомости (далее ТЕВ), 1907, № 51, с. 2374-2380.

[7] ТЕВ, 1910, № 31, с. 1094-1098.

[8] ТЕВ, 1907, № 1, с. 25-28.

[9] ТЕВ, 1907, № 52, с. 2397-2401.

[10] ТЕВ, 1910, № 31, с. 1094-1098.

[11] ТЕВ, 1907, № 4, с. 147.

Духовенство, миряне и православные святыни города

История сохранила нам имена немногих представителей духовенства, служивших в Кирсанове. Один из первых, уже упоминавшийся нами в связи со строительством Собора, — о.Василий Трескин. В одно время с ним, в 20–30-е гг. XIX в., служил в Соборе о.Петр Кирсановский. Он за 1835–1839 гг. сумел обратить в православие 105 старообрядцев. Их большая община после его деятельности сильно уменьшилась и уже не имела никакого влияния в городе.

В 1873 году начал свое служение в Кирсанове протоиерей Илья Ильич Преображенский. Родился он в Тамбове в семье кафедрального протоиерея, окончил семинарию, академию, преподавал в Тамбовской семинарии, служил в г.Темникове и с.Алгасово. Священствовал он 60 лет и 40 из них, то есть большую часть, в Кирсанове, где и умер в 1913 году. Современники отмечали его прямоту и откровенность, за что он был часто гоним теми, кто не любил правдивого слова пастыря.

Еще одного священника — Петра Федоровича Козловского кирсановцы любили за ласковость, истовое богослужение и особый дар проповедничества. Проповеди его отличались простотой и доходчивостью. Жители города считали его прозорливым. Он “думал вслух”, рассуждая или советуя что-либо, как бы не обращаясь ни к кому, и часто то, о чем он говорил, исполнялось. У него было огромное количество духовных чад. Служил он часто и служить любил. Если к нему обращались за помощью, старался не отказать. В священники его рукоположили в Кирсанове в 1854 г., здесь же он и умер в 1915-м г. 84-х лет от роду.

Протоиерей Василий Иванович Реморов после окончания семинарии был назначен священником в с.Кириллово Спасского уезда. Село это старообрядческое. Оказавшись здесь, молодой пастырь не растерялся. На собственные средства он организовал школу, купил учебники, сам преподавал все предметы, много проповедовал, беседовал с раскольниками. В конце концов деятельность его принесла свои плоды — им было обращено из раскола 160 человек, в том числе и сам наставник раскольников, ставший впоследствии священником в единоверческой церкви. В 1886 г. о.Василия Реморова перевели в Кирсанов, в Ильинскую церковь, где он продолжал свои миссионерские труды: присоединял к православию католиков, мусульман, лютеран, молокан. Умер о.Василий в 1918 г. Его сын, Николай Реморов, также был священником и помимо пастырской деятельности занимался сочинительством. Стихи и рассказы о.Николая на духовные темы печатались в периодических изданиях, выходили отдельными книжками.

Стоит отметить еще одного замечательного пастыря — Алексея Ивановича Кобякова. В 1889 г. он получил назначение в с.Свищевку, а в 1909 г. его перевели в Кирсанов. Это был необычно активный священник. О.Алексей заведовал приходской богадельней, являлся сотрудником епархиального попечительства, членом Епархиального училищного совета и председателем собрания по выборам во II Государственную Думу, за успешную работу в котором он получил благодарность.

Заметным явлением в жизни города было посещение его каким-либо известным духовным лицом. Такими гостями часто становились Тамбовские архиереи. Посещали Кирсанов епископы: Макарий, Виталий, Иероним, Кирилл. Пожалуй, самым памятным для кирсановцев был приезд в город епископа Виталия в 1885 году. Он прибыл 27 октября в 2 ч. дня. Несмотря на плохую погоду, толпы жителей вышли навстречу владыке. Тамбовский архипастырь отслужил всенощную в монастыре и утром, 28 октября, литургию в Соборе, которая совершалась при огромном стечении горожан. О Соборе Владыка заметил, что это самый лучший по благолепию храм в епархии. Однако, пребывание преосвященного в городе было омрачено следующим событием: “Некто Г., весьма крупный жертвователь, ближайший сотрудник старосты (Апоницкого) не хотел явиться на торжество (освящение храма)”[1]. Этот жертвователь питал неприязнь к старосте, завидуя почестям, которые тому воздавали. Но любвеобильный архипастырь тут же вызвал его в храм и примирил с Апоницким. Прямым следствием посещения епископом города явилось решение духовенства открыть две церковно-приходские школы и проводить еженедельные воскресные собеседования с прихожанами.

По приглашению одного почетного гражданина, Кирсанов посетил о.Иоанн Кронштадский. Прибыл он в субботу 1 мая 1899 г. Весь город высыпал встречать всероссийского пастыря на привокзальную площадь. В этот же день в доме приглашавшего для его больной жены о.Иоанн отслужил молебен. Через открытые окна люди, собравшиеся на улице, могли слышать молебное пение. Батюшка несколько раз обращался к народу со словами утешения и назидания[2].

5 июня 1901 г. в Кирсанове побывал митрополит Московский и Коломенский Владимир (Богоявленский)[3]. Приехал он сюда, чтобы принять участие в погребении своего родственника протоиерея Тихвино-Богородицкой церкви Василия Лаврентьевича Салтыкова. Владыка отслужил литургию, участвовал в выносе тела почившего, а вечером того же дня посетил некоторых своих знакомых и уехал из города в час ночи. Жителям он запомнился своим “кротким и задушевным обращением”[4].

Были в Кирсанове и свои святыни. Одна из главных — икона Божией Матери “Всех Скорбящих Радосте”, привезенная из г.Керенска вместе с купленной там Успенской церковью. Она все время пребывала в ней. Первые известия об этой иконе относятся к 1800 году. 18 марта в церковь с целью ограбления проник мещанин Петр Курилов. Когда грабитель набрал множество церковных вещей, взор его упал на икону Скорбящей Божией Матери. Увидев на главе Богородицы серебряный венец, он протянул к нему руку, но тут же получил несколько сильных ударов и неведомой силой был отброшен от святыни. Сильно испугавшись, вор бросил всю добычу и убежал. Через некоторое время один кирсановский горожанин, пораженный неизлечимой болезнью, обратился с мольбой к Богородице перед этой иконой. После того, как отслужили молебен, он почувствовал, что исцелен. В благодарность за эту помощь исцелившийся обложил икону серебряной ризой в золотых венцах. И еще не раз жители получали помощь через чтимую икону Богородицы.

Другая чудотворная икона — Тихвинская — находилась в храме женского монастыря. Приобретена она была в 1826 году. В это время сестры обители находились в Москве и занимались сбором пожертвований. На их просьбы о помощи откликнулся архимандрит Симонова монастыря Мелхиседек. В числе знакомых он имел статского советника Гавриила Петровича Смольвинского, в доме которого находилось много копий с Тихвинской иконы Божией Матери. Архимандрит принялся убеждать его подарить одну из них в Тихвинскую церковь Кирсановской богадельни (впоследствии монастыря). Но тот отказывался. И вот, видит сон: перед ним предстали две монахини и просят одну из икон. Проснувшись, он исполнил просьбу монахинь.

На праздник Тихвинской иконы в Кирсанов собиралось множество народа со всего уезда. После торжественного богослужения устраивалась ярмарка, которая так и называлась — Тихвинская.

Кирсанов — город торговый. Местные купцы — Сосульниковы, Зотовы, Апоницкие много трудов и средств положили на благо Церкви, народа, города. И особо выделяется среди них Василий Степанович Сосульников. Как уже было сказано, его попечением построили Ильинскую церковь. В 1849 г. он жертвует в Собор икону святителя Николая стоимостью в 700 рублей. Ранее, в 1845 г., Сосульников передал туда иконы Спасителя и Успения Божией Матери. За дела благотворительности ему была объявлена благодарность Священного Синода. В 1847 г. он пожертвовал срубы для 111 крестьян пригородных слобод и 10 человек горожан, дома которых уничтожил страшный пожар. В голод 1840 г. раздал в полцены 3000 пудов муки, а в 1844 г. — 500 пудов по очень низким ценам. Кроме того, Василий Степанович безвозмездно в течение 4 месяцев сотне человек особо нуждающихся раздавал по 30 фунтов муки и 100 гарнцев круп ежемесячно. Деятельность его распространялась и за пределы города. Так, в 1846 году им было подарено в церковь села Хмелинка парчовых риз на 60 рублей. Его дело продолжил сын — Семен Васильевич. Он также принимал участие в строительстве Ильинской церкви и являлся одним из главных жертвователей при основании Оржевского женского монастыря[5].

Общим делом всех богатых людей города стало основание в 1898 г. “Общества пособия бедным”. Инициатором выступил кирсановский купец Сергей Москалев. Целью Общества провозглашалось “доставление средств к улучшению материального и нравственного состояния бедных Кирсанова без различия пола, возраста, звания, состояния и вероисповедания” (л.6). Общество помогало деньгами, одеждой, искало работу или способствовало открытию собственной мастерской, помещало в больницу бедных, содействовало погребению умерших и распространяло книжки нравственного содержания. Для осуществления своей благородной миссии Общество обладало капиталами на сумму в 9826 рублей и четырьмя каменными лавками в гостинном ряду. Членами Общества состояли более ста человек. Ежемесячные и единовременные пособия получали 110–120 человек в год[6].

C 1904 г. в городе действовало “Общество трезвости”, созданное трудами священника Василия Архангельского. Председателем Общества был о.Симеон Левкоев. К 1910 г. в Обществе состояло 447 человек (не только жители Кирсанова, но и Риги, Самарской и Пензенской губерний). Все вступавшие в Общество торжественно, перед Крестом и Евангелием, давали обещание вести трезвую жизнь[7].

Примечания

[1] ГАТО, ф. 888, оп. 1, д. 49, лл. 1-9.

[2] ГАТО, ф. 25, оп. 1, д. 36, лл. 1-23.

[3] В 1918 г. принял мученическую кончину и прославлен в лике святых на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 1992 года.

[4] ТЕВ, 1910, № 19, с. 722.

[5] ГАТО, ф. 888, оп. 1, д. 49, лл. 1-9.

[6] ГАТО, ф. 25, оп. 1, д. 36, лл. 1-23.

[7] ТЕВ, 1910, № 19, с. 722.

Храмы и монастыри Кирсановского уезда

В начале XIX в. в Кирсановском уезде насчитывалось около 40 церквей. Подавляющая их часть была возведена во второй половине XVIII в. Практически все церкви деревянные и построены силами прихожан. Престолов в каждой церкви один или два. Второй, чаще теплый, служил для богослужений зимой. При некоторых церквах существовали богадельни для престарелых членов причта.

Благотворили больше помещики. В 1839 г. на постройку храма в с.Трескино генерал-майор Трескин передал 5250 рублей[1]. Титулярный советник Я. Критский в церкви с.Красивка правит полы в 1805 г.[2] Помещица А.Я. Мерлина в с.Семеновка в 1813 г. пожертвовала деньги на переписку заново образов[3]. У крепостных же крестьян в это время не хватало денег даже на покупку разбитых колоколов, как это было в 1806 г. в с.Дворянщина (местные жители просили разрешить им воспользоваться церковными суммами)[4].

К 1861 г. количество церквей увеличилось вдвое. Их уже 81. Население уезда тоже увеличилось: в 1851 г. в уезде проживало 191 560 человек. Старые церкви перестраивают (Вышенка, Рудовка и др.), а некоторые строят заново (Пересыпкино, Иноковка). Больше стало каменных храмов. В с.Калугино помещица Наталья Ланская не только полностью перестроила церковь, но и пристроила новый придел во имя мученицы Наталии. Крестьяне некоторых богатых сел также начали строить каменные храмы (с.Сухой Калаис). Другие села старались не отставать. Крестьяне с.Ковылка в 1863 г. купили старую церковь в с.Вячка, где в 1859 г. была построена княгиней Борятинской каменная. История строительства храма в с.Вячка необычна. В 1810 г. крестьянину д.Федоровка Алексею Онисимовичу Хохлову было видение с указанием построить храм в селе и купить в него утварь. Этому он посвятил свою жизнь. Сначала Алексей Онисимович направился в Кирсанов, затем в Ростов. Там его очень чтили казаки. Собрав нужную сумму, Хохлов купил утварь и вернулся в село. В 1823 г. приступили к строительству храма, но работы не довели до конца. Он снова отправился собирать деньги. В Петербурге на улице его встретил император Николай Павлович и велел ехать домой. Но Хохлов снова как-то попал в Ростов и там умер где-то в 50-х гг. XIX в.[5]. В с.Паревка в 1850 г. крестьяне отпустили в оброк на два года 32 дес. земли с тем, чтобы деньги шли на переустройство церкви. А вот крестьяне с.Инжавинье уже спорили с помещиком Г.Ф. Петрово-Соловово кому быть попечителем церкви — их представителю Д. Белодкову или помещику. Часто деньги на какую-либо нужду собирали по крохам. Так было в с.Канеть, где деньги на ризу иконе Божией Матери собирали почти 20 лет.

К 1917 г. в уезде насчитывалось 105 храмов (включая и городские). Почти при всех храмах существовали библиотеки, но количество книг в них зачастую не превышало 60. В конце века все большее участие в строительстве церквей по уезду принимало купечество. Дворяне стали менее активны, потому что после реформы 1861 г. многие из них обеднели. Среди помещиков храмостроителей этого времени: Петрово-Соловово, Чичерины, Кисловские.

Оржевский Боголюбско-Тишениновский женский монастырь основан помещицей Марией Тишениновой. Внезапная смерть брата в 1854 г. и самоубийство младшей сестры Веры, произошедшее за год до этого, сделали ее владелицей небольшой деревни Тишениновки, расположенной недалеко от Оржевки, и прилегающих к ней обширных земельных угодий. В молитвенную память об умерших родственниках Мария Васильевна пожелала основать женскую обитель в своем родовом имении. Возможно, этому также содействовало общение с сестрами Кирсановского монастыря. В 1859 г. она подала прошение в Синод об открытии в ее поместье женской общины, для чего выделяла 200 десятин пахотной земли и 50 десятин леса, господский дом, флигель и обещала также построить дома для духовенства и обеспечить их землей. Перед смертью Мария Тишенинова продает В.С. Сосульникову 2137 десятин земли с тем, чтобы он после кончины бывшей владелицы подарил ее монастырю. Он так и поступил в 1866 г. А еще за два года до этого, указом от 20 ноября 1864 года, была утверждена сама Боголюбско-Тишениновская женская община. Особо оговаривалась возможность “поступить в общину не из монашествующих или рясофорных какого-либо монастыря, а собственно из лиц неопределенных еще указом...”[6]. Таким образом, с самого начала монастырь стал местом, где могли обрести приют девицы и вдовы из окрестных селений. В 1866 г. община насчитывала 25 человек во главе с начальницей монахиней Кирсановского монастыря Аполлинарией[7]. Ею были сооружены домовая церковь в бывшем барском доме, каменная ограда, два корпуса. Новую обитель не раз посещали тамбовские архиереи: Феодосий II, Палладий I и Палладий II. Умерла Аполлинария в 1879 г. Еще в 1873 г. заложили храм, строительство которого завершилось через восемь лет при начальнице Хионии[8]. В это время в монастыре проживало 150 насельниц. В 1886–1892 гг. была построена колокольня, двухэтажный корпус с приютом и школой. В 1899 г. открыли больницу.

В последние годы правления Аполлинарии II в среде сестер возникло недовольство, направленное против настоятельницы. Возбудила его казначея Серафима, подав жалобу на игуменью начальству. Было назначено следствие, возглавил которое архимандрит Иринарх. Оно продолжалось до смерти игуменьи в 1902 году. Теперь можно сказать, что не во всех предъявленных обвинениях игумения была повинна. Большую роль в конфликте сыграли личные обиды казначеи. Другая часть сестер (около 60-ти) во главе с монахиней Митрофанией полностью встала на сторону настоятельницы. То обстоятельство, что монастырь по своему составу крестьянский, тоже сыграло свою роль. Трудно было многим себя перевоспитать, отвыкнуть от вольной мирской жизни и беспрекословно подчиняться начальству. Аполлинария не раз прибегала к крайним мерам: выгоняла непослушных и посылала на черные работы непокорных. Видно, неудобна она была и для местных помещиков. Ведь монастырь крупный землевладелец и основной арендодатель в округе. Твердая политика игумении в этом вопросе, направленная не на пользу помещиков, не могла им нравиться. Неслучайно, что в конфликт вмешался местный землевладелец Герхен. Он заявлял, что Аполлинария “силою своего характера подавляет всех сестер, которые, по их выражению, боялись ее больше Самого Бога... Решительный и гордый нрав ее дает чувствовать себя даже и нам, живущим вне монастыря”[9].

После смерти Аполлинарии назначили новую начальницу. Ею стала игуменья Тулиновского монастыря Агния[10], человек активный и деятельный. Ее трудами к 1904 г. закончили роспись храма, вызолотили кресты, отремонтировали трапезную, приют, рукодельный корпус. Провели паровое отопление в церковь.

В 1914 г. в обители состояло 46 монахинь и 194 послушницы[11]. В отличие от Кирсановского монастыря, главный источник здешних доходов — арендная плата за землю, 333 десятины которой располагались рядом, а 2121 десятина при д.Воронцовке. Еще сестрам принадлежало 200 десятин лесу по реке Вороне и усадьба (подворье) в Кирсанове. Монастырские земли были окружены крестьянскими участками и поэтому сдавались в аренду только крестьянам. Часто это могло быть убыточным, так как когда “урожай, крестьяне бывали исправными плательщиками, а когда нет — не платили”[12]. Плата за аренду одной монастырской десятины составляла 4–5 руб., при принятой в округе в среднем 10 руб., а у некоторых землевладельцев (например, Нарышкины)— 15–20 руб.[13], что создавало почву для конфликтов с помещиками. В 1902 г. монастырское начальство просило разрешить часть земли обрабатывать собственными силами. Дозволение получили. “Лучше самим обрабатывать, чем терпеть прижимки от арендаторов”, — писал игумении архиерей[14].

Особого напряжения обстановка достигла в 1905 г., когда Оржевский монастырь оказался в центре аграрных беспорядков. Ужасы погрома не коснулись обители. Однако, возникла опасность другого рода. Еще в 1904 г. монастырская земля была сдана в аренду на 6 лет крестьянам Кирсановского уезда А. Шевцову и братьям Соболевым. Они уплатили за первый год, а за второй платить отказались, “ввиду угроз со стороны крестьян”[15]. В 1907 г. игуменья обратилась к начальству со словами: “Монастырь остался без всяких средств к существованию. До сего времени в лавках мы все брали в долг, а ныне, вследствие неплатежей, из лавок нам перестали отпускать в долг”[16]. А крестьяне тем временем “с вожделением взирают на нашу землю и ждут не дождутся, когда она перейдет в их руки”. Начальство разрешило продать часть земли, что игуменья Агния и сделала 26 марта 1907 г.

Благотворительность — одна из сторон монастырской жизни. В 1904 г. в школе-приюте Оржевского монастыря обучалось 12 девочек в возрасте от 9 до 12 лет. Только за 1904 г. в монастырской больнице приняли 1098 человек и 20 человек лечилось стационарно. Обитель откликалась на нужды общества: в 1877 г. пожертвовала 52 аршина холста, 7 рубашек, 2 простыни и корпии Кирсановскому отделению попечительства о больных и раненых; в голод 1891 г. сестры принимают в приют девочку-сироту. Монахини жертвуют на церковь 1-го духовного училища в Тамбове, на миссионерско-псаломщицкую школу, на постройку Ашхабадского собора, на общество слепых. В 1891 г. архиерей объявил “искреннюю благодарность настоятельнице за ее доброе отношение к детям”[17]. Внутренняя жизнь обители протекала сообразно монастырскому уставу. Читалась “неусыпаемая” (т.е. постоянно) Псалтырь с поминовением усопших и акафистом перед главной святыней монастыря — Боголюбской иконой Божией Матери. Подарена эта икона была московской купчихой Т.Д. Зотовой в 1864 году. На престольный праздник обители 1 июля (ст.ст. 18 июня) всегда бывало много народа.

Из личностей Оржевского монастыря, отмеченных высокими духовными дарованиями, стоит отметить схимонахиню Дорофею. Однако подробностей ее подвижнической жизни в обители мы не знаем.

Другой уездный монастырь — мужской Александро-Невский — организован был в 1890 г. Основал его протоиерей с.Костино-Оделец Борисоглебского уезда Василий Голубев. Жизнь этого человека — несомненный пример для подражания. Истинный пастырь, он вместе с тем был отличным хозяином. Обрабатывая собственными силами участок земли, он сумел поставить дело так, что начал получать прибыль. Вскоре он стал оказывать помощь нуждающимся. В д.Таволжанке Новохоперского уезда передал земельный участок для женской общины. На проценты с его капитала воспитывались дети в Епархиальном женском училище. К окружающим отец Василий относился как истинный христианин и пастырь. Характерен случай, произошедший с ним в 1853 г. Он нанял для полевых работ крестьянина Миркина. В самый разгар полевых работ Миркин решил получить расчет. Заявился к священнику в дом и стал кричать, а тот сносил все это “весьма терпеливо и увещевал Миркина не быть дерзким, просил его выйти из дома”[18]. Поводом, послужившим к основанию монастыря, оказалось событие, произошедшее 17 октября 1888 г. — крушение царского поезда и чудесное спасение августейшей семьи. Именно в честь небесного покровителя императора Александра III и назван монастырь Александро-Невским. Голубев купил недалеко от с.Оржевки место, называемое Кушниковой Дубравой. Здесь находился источник, с давних пор почитаемый окрестными жителями. Первым строителем обители стал иеромонах Сухумского Драндского монастыря Илларион. При нем и при других двух настоятелях — Илларионе II и Пахомии — монастырь довольно быстро отстроился. В 1914 г. монастырский комплекс включал пятиглавую каменную церковь, деревянную часовню, домовую церковь, 4 жилых двухэтажных корпуса и разные хозяйственные постройки. В 1891 г. здесь подвизалось 20 человек, а к 1914 г. их количество возросло до 59.

Александро-Невский монастырь — излюбленное место паломничества населения уезда, которое привлекал источник великомученицы Варвары, красивое место расположения, возможность получить совет и утешение от простых сердцем и умом монахов, побывать на монастырской службе. “Летом приходит большое количество богомольцев с семьями, здесь говеют”, — писал епархиальному начальству настоятель игумен Пахомий[19].

Примечания

[1] ГАТО, ф. 888, оп. 2, д. 34, л. 3.

[2] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 404, л. 177.

[3] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 497, л. 79.

[4] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 420, л. 56.

[5] ТЕВ, 1916, № 13, с. 438.

[6] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 219, лл. 33-34.

[7] Монахиня Аполлинария (в миру Александра Феодотовна Абалмазова) родилась в 1810 году в купеческой семье в Москве. Образование и воспитание получила в Московском пансионе благородных девиц. В 1828 году по благословению преподобного Серафима Саровского и задонского затворника Георгия поступила в Кирсановскую женскую обитель, которая была еще общиной. В 1847 году назначена казначеей, а в 1850-м пострижена в мантию с именем Аполлинарии. С июня 1864 года состояла начальницей Боголюбской Тишениновской женской общины. До самой смерти отказывалась принять звание игуменьи. Скончалась 23 февраля 1879 года. Похоронена в монастырском храме.

[8] Игумения Аполлинария II (в миру Хиония Симеоновна Климова). Дочь дьякона станицы Павловской Хоперского уезда. Родилась в 1834 году. В 1847 году поступила в Кирсановский женский монастырь. Была воспитаницей Аполлинарии I, вместе с которой переселилась в Боголюбскую общину. В декабре 1864 года назначена казначеей. В 1879 году была избрана сестрами и утверждена начальством начальницей обители. В августе того же года пострижена в мантию с именем Аполлинарии. Скончалась 11 декабря 1902 года.

[9] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1955, лл. 97-134.

[10] Игуменья Агния (в миру Елизавета Дмитриевна Филиппова). Родилась в 1845 году в Кирсанове в мещанской семье. В 1861 году поступила в Сухотиновский Знаменский женский монастырь. В декабре 1885 года пострижена в монашество. С 1899 года – благочинная того же монастыря. С декабря 1900 года – настоятельница Тулиновского Софийского монастыря, в январе 1901 года возведена в сан игумении. 11 марта 1903 года переведена в настоятельницы Боголюбско-Тишениновского монастыря. 14 августа 1918 года согласно прошения уволена от должности.

[11] ТЕВ, 1916, № 5, с. 125-136.

[12] ГАТО, ф. 211, оп. 1, д. 1, л. 31.

[13] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1955, лл. 97-134.

[14] ГАТО, ф. 211, оп. 1, д. 5, л. 29.

[15] ГАТО, ф. 211, оп. 1, д. 5, л. 99.

[16] ГАТО, ф. 211, оп. 1, д. 1, л. 20.

[17] ГАТО, ф. 211, оп. 1, д. 4, л. 146.

[18] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1286, л. 44.

[19] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1955, л. лл. 804-815.

Духовенство и миряне Кирсановского уезда

По данным 1861 г. в уезде служило 109 священников, 58 диаконов, 205 причетников. В 1911 г. священников насчитывалось уже 128, диаконов — 63, а псаломщиков — 97. Все священники имели законченное или незаконченное семинарское образование. Однако, у диаконов и псаломщиков уровень образования зачастую был невысок, что, несомненно, создавало свои трудности. Материальное положение сельского духовенства напрямую зависело от состояния прихода и прихожан, а они по большей части бедствовали. Поэтому клирики вели собственное хозяйство. При этом многие достигали неплохих результатов. Определенный доход приносило занятие пчеловодством.

В деле проповеди в начале XIX века духовенство преуспевало мало. Когда в 1803 г. начальством было предложено избрать из сельских проповедников лучшего для произнесения проповедей в Кирсанове, то нашелся всего лишь один священник — о.Петр Антонов из с.Кипец[1]. Постепенно положение менялось. Уже в 1806 г. оба священника с.Волкова просят разрешения произносить им проповеди[2].

К числу главных обязанностей духовенства относилось увещевание и обращение раскольников и сектантов. И оно неплохо с этим справлялось. Так, священник с.Космодамианская Ира И.В. Воскресенский в 1839 г. обратил из раскола 14 человек, священник с.Пересыпкино М.С. Богословский — из молокан 7 человек. Примеры удачного миссионерства были и позже: протоиерей И.Е. Рождественский присоединил к православию из молокан 111 человек. Один из благочинных в 1894 г. писал: “Духовенство округа на высоте своего служения, богослужения совершаются неопустительно, требы справляются правильно, поучения говорятся каждый воскресный и праздничный день; внебогослужебные беседы ведутся во всех церквах ... уровень нравственности возвышается”[3].

Появившиеся в 1886 г. церковные школы стали новой заботой клириков. К 1917 г. в 106 школах, обучалось 6194 человека (3726 мальчиков и 2468 девочек). Основная часть священников, диаконов и псаломщиков отнеслась к делу школьного образования и воспитания ответственно. Не следует забывать, что работы в школах выполнялись бесплатно.

В начале XX века духовенство стало активней участвовать в общественной жизни. Например, священник села Арбеньевки В.И. Раев был сотрудником епархиального попечительства, депутатом общеепархиального съезда, выборщиком в Государственную Думу, председателем Совета кредитного товарищества, председателем ревизионной комиссии потребительского общества, а с начала Первой Мировой войны председателем попечительства о семьях лиц, мобилизованных на войну[4].

Более активны стали и нижние члены причта. Нередко псаломщики и диаконы занимались миссионерством, были учителями. В некрологе умершего в 1905 г. диакона с.Старая Гавриловка А.В. Алексеева говорилось: “Это был идеальный служитель. В течение 22 лет был учителем местной церковно-приходской школы и 10 лет попечителем и этому делу отдался весь. Доброе, кроткое обращение с учащимися...”[5].

В селе к началу века складывается два типа священников. Одни — такие как Ф.А. Кобяков из с.Перевоз, умерший в 1915 г. в возрасте 37 лет. О нем писали: “Обновил храм, строил школу, способствовал искоренению баптизма. В годы 1904–1905 помогал армии. Благодаря ему в приходе не было беспорядков. В 1914 г. был в ссудо-сберегательном товариществе бухгалтером и кассиром, которое сам и открыл”. О себе он говорил: “Я верчусь как белка в колесе, никогда не зная покоя, за что и сгорел”[6]. Это — представитель молодого поколения. Деятелен, для него служение Богу — это и служение обществу. Другие — больше священники старшего поколения — как Ф.И. Беляков из с.Ржаксы (ум. в 1915 г.). “Он был идеалистом чистой воды, полный семьянин ... умел говорить живо, сжато и интересно, скромен, юморист. Никогда от него не слышали слова осуждения или порицания”[7]. Видимым образом два священнослужителя отличаются друг от друга. Первый — больше общественный деятель, второй — добрый пастырь, каким мы часто хотим видеть священника.

Начало ХХ в. в России — время всплеска политической, социальной активности. Одним из пастырей, не чуравшихся публично в прессе обсуждать проблемы Церкви и общества, был священник с.Моршань-Лядовка Константин Богоявленский. Статьи о.Константина нередки в Тамбовских Епархиальных ведомостях. О цели своего творчества он писал: “Я верю, что если из десятка написанных мною статей хоть одна добрая мысль ляжет в сердце читателя — то это уже великое дело...”[8]. Отец Константин занимал вполне определенную политическую позицию: “Заветы должны быть: православие, народность, единство Руси”[9]. Единство стало его главной темой. К этому он призывает и духовенство, предлагая: “Создадим же фонд “братских листков” для борьбы с анархией и непорядками”[10]. Кроме публицистических статей о.Богоявленский писал и художественную прозу. В 1906 г. в нескольких номерах Ведомостей поместили его большой рассказ “Страшное сидение”.

Влияние о.Богоявленского на крестьян было громадным. Об этом свидетельствует тот факт, что во время волнений 1905 г. в приходе о.Константина не было никаких выступлений, и даже приходящих в село агитаторов прихожане выдворяли вон. По просьбе губернатора, епархиальное начальство наградило священника Константина Богоявленского за его деятельность в этот период.

Особую активность проявили кирсановцы во время войны 1914–1918 гг. В городе открылось отделение епархиального комитета по оказанию помощи беженцам, на заседании которого приняли решение о 2% сборе с каждой церкви, созданы именные койки при местном отделении Красного Креста и в лазарете[11]. В каждом приходе создавалось попечительство о семьях лиц, взятых на войну. Главная их цель: сбор средств, вещей для отправки на фронт и помощь семьям.

Примечания

[1] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 404, л. 177.

[2] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 411, л. 2.

[3] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 1835, лл. 48-50.

[4] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 2272, л. 9.

[5] ТЕВ, 1905, № 10, с. 430-433.

[6] ТЕВ, 1915, № 4, с. 315-316.

[7] ТЕВ, 1915, № 18, с. 636-638.

[8] ТЕВ, 1905, № 46, с. 1961-1967.

[9] ТЕВ, 1905, № 44, с. 1824-1832.

[10] ТЕВ, 1905, № 14, с. 724-727.

[11] ТЕВ, 1916, № 5, с. 125-136.

Православные святыни Кирсановского уезда

Главные святыни уезда — цельбоносные источники. Их было несколько. Самый древний из них — родник святой великомученицы Варвары, который находится в 18–20 километрах от Кирсанова, близ села Оржевки, в урочище, ранее носившем название Кушникова Дубрава. В давнее время рядом с родником жили отшельники, охранявшие его и икону святой Варвары, найденную при копании источника. Во время пугачевского бунта отшельников прогнали поселившиеся в дубраве разбойники. Часовня по недосмотру подгнила и рухнула, а икона погрузилась в родник, а может была кем-либо скрыта в нем. Источник был заброшен. Боясь разбойников, туда никто не ходил, хотя место продолжало считаться святым.

В особенности местные жители стали чтить источник и святую икону при нем после того, как получил исцеление от тяжкого недуга крестьянин с.Оржевки Прокопий Никитин. Он, как мог, расчистил родник и нашел в нем образ святой Варвары. Помолившись перед иконой, он умылся водой из родника и стал совершенно здоровым. Чудо видели многие крестьяне и рассказали о нем другим. С того времени народ стал посещать Варваринский источник. Описанное событие произошло в начале XIX столетия.

В 1827 году источник подвергся разгрому от разбойников. Его разрушили, засыпав землею, а святую икону один из кощунников бросил в огонь. Но не иссякла вода источника, пробившегося у подошвы горы там же, в дубраве. Не иссякла и пламенная вера народа в чудодейственную силу источника и помощь великомученицы Варвары. Народ во множестве стекался к прославленному месту и по вере своей получал то, что искал. А копию с чудотворной иконы чтил, как самую явленную икону. Появление на этом святом месте в конце XIX века мужского Александро-Невского монастыря, расценивалось как новое чудо святой Варвары. К источнику совершались крестные ходы, здесь служились молебны. Рядом с источником святой Варвары, здесь же, в монастыре, находился источник святителя Николая.

Другой источник св. Николая располагался недалеко от села Клетинщина. Некогда здесь жили брат и сестра, которых считали “глупенькими”. Брат был пастухом. Однажды, когда он пас стадо, то прилег отдохнуть на траве. Во сне ему явился старец и говорит: “Пойди в село и скажи старикам, чтобы они вырыли на этом месте”. Проснулся пастушок, думает: “Чего не увидишь во сне”. На следующий день, когда он снова лег отдохнуть на том же месте, во сне вновь ему явился старец и второй раз повелел тоже самое. Теперь братец уж понял, что неспроста ему снятся эти сны и рассказал все своей матери. Но мать не послушала сына. В третий раз он не ложился спать и видит, что к нему идет старичок, являвшийся во сне. Подошел старец и очертил на этом месте палочкой квадрат, по которому нужно было копать. Только теперь пастушок рассказал все старикам. Богобоязненные старики пришли на то место, копнули лопатой и увидели камень, а под ним, с краю, оказалась икона св.Николая Чудотворца. Это и был тот старец, который являлся простому пастушку. Об иконе ничего неизвестно, а на месте ее обретения появился родник.

Через некоторое время уже сестра пастушка увидела во сне святителя Николая, повелевшего: “Скажи старикам, чтобы поставили на этом месте часовню”. Она рассказала в селе о сновидении, и старики сколотили сруб, но перенести его к источнику не спешили. И вот снова видит брат во сне старца, который сказал ему, чтобы поспешили и сегодня же перенесли сруб. Так и сделали старики. А как поставили сруб, то на месте, где он раньше стоял, вспыхнул пожар, и часть села сгорела. К источнику же потянулись люди, получая исцеления.

Множество святых источников уезда теперь забыто. В многолюдных городах эти реки живой воды не текут, а тихие приюты девственной природы оказались заброшенными. “Глухие” деревни ныне опустели, и память о местных святынях понемногу стерлась в народном сознании.

Большой славой в уезде пользовалась Карандеевская чудотворная икона Божией Матери “Всех Скорбящих Радосте”. Помещик Павлов, получивший в свое владение с.Карандеевку, хотел построить храм, но денег на постройку не было. Жена его стала молиться у иконы Божией Матери “Всех Скорбящих Радосте”, и во сне ей является сельский староста и подает бумагу с надписью: “Строй, строй мне церковь, Я тебя всю жизнь не оставлю”. И подпись “Богородица”. После этого сна у Павловых уродился большой урожай гречихи, от продажи которой они выручили несколько тысяч рублей. На эти деньги и построили храм в Карандеевке в 1865 г. Там поместили и икону.

Много чудесных случаев было связано с этой иконой. Вот некоторые из них. Жена приходского священника была слепа. Однажды, во время всенощной, она молилась у Карандеевской иконы об исцелении. После помазания она прозрела. С тех пор в Карандеевке установили особый день празднования иконе — 1-ая пятница по Троице.

Крестьянин Саратовской губернии Балашовского уезда с.Колена Андрей Петрович Безполов не ходил три года. Никто ему не мог помочь. В 1872 г. привезли его в Карандеевку. После молебна и помазания он выздоровел.

Крестьянку с.Мучкап Лукерию Феофанову мучили сильные головные боли. В 1875 г. она пошла в Карандеевку. После молебна и окропления святой водой она получила облегчение. Искупавшись в р.Вороне, она почувствовала себя совершенно здоровой. В течение трех лет, каждый год она приходила на праздник, а на четвертый не пошла и опять почувствовала сильные боли в голове. Стала снова ходить и все прошло.

Дворянка с.Грушевка А.А. Муратова 10 лет была глуха. По совету дворянки Кириаковой пошла в Карандеевку. Участвовала во всех торжествах. После того как ей помазали уши, выздоровела.

Кирсановскому купцу Ивану Николаевичу Крюченкову грозила смерть в результате гангрены правой руки. Доктора советовали отрезать. Крюченков не согласился и решил умереть без ампутации. Вел он нетрезвый образ жизни, но был религиозен, ни одной праздничной службы не пропускал. И вот, выйдя как-то в предсмертной тоске на крыльцо дома, он увидел, как народ идет в Карандеевку. Иван решил пойти с ними. Отстоял литургию, молебен, участвовал в крестном ходе, купался в реке Вороне, а когда снял повязки, то рука оказалась совершенно здоровой. Было это в 1880 году.

Время гонений

Бурные события 1917 года поначалу не отразились на церковной жизни города. Иначе дело обстояло в уезде. Крестьяне громили помещичьи усадьбы. Банды праздношатающегося люда грабили на дорогах. Весной 1917 г. одна из таких банд совершила нападение на Оржевский Тишениновский женский монастырь и ограбила его. Коренным образом дело изменилось после прихода к власти большевиков. На смену неорганизованному беспределу пришел организованный... После провозглашения Советской властью декрета “Об отделении церкви от государства и школы от церкви” при Кирсановском уисполкоме создали специальный подотдел. В феврале он начал свою работу. Волисполкомам направили циркуляры о составлении церковных описей имущества и о заключении договоров с группами верующих на аренду церквей. Затем были изъяты все капиталы из четырех городских церквей (оставили только на текущий ремонт) и у монастырей. Причт Собора подал заявление о возвращении капиталов, но эта просьба осталась без внимания[1].

В мае 1918 г. подотдел был распущен. Все дела относительно отделения Церкви от государства перешли в ведение исполкомов местных Советов. Первым шагом стало освобождение в обязательном порядке государственных учреждений города от икон. Уже в ноябре 1918 года четыре иконы из Отдела социального обеспечения под расписку сдали в уисполком[2]. А уездный совет икону святителя Николая из своего помещения передал в Собор[3]. В конце 1918 г. для проведения в жизнь решения об отделении школы от Церкви организовали подотдел при уездном наробразе[4].

Местные органы власти, обретая все большую уверенность, действовали решительнее. Во время Первой Мировой войны в больничном корпусе Тихвинского монастыря разместили госпиталь. Теперь он перешел в распоряжение совета. Кроме того, некоторые монастырские корпуса заняли солдаты местного гарнизона, что создавало обители большие неудобства. В апреле 1918 г. арестовали 15 сестер монастыря. Их обвиняли в покупке краденого. Суть дела состояла в следующем. Двум известным кирсановским купцам С.Л. Белынскому и И.Л. Федорову еще земство выдало ордера на покупку мануфактуры. Но сменилась власть, и мануфактура стала “достоянием народа”, “представителем” которого явилось Советское государство. Таким образом, и купцы, и сестры, покупавшие у них мануфактуру, стали “расхитителями государственного имущества”[5].

Начало притеснениям монастыря и сестер, живущих в нем, было положено. Найти же повод к ним не составляло труда — тяжелое продовольственное и топливное положение. Нетрудовой элемент (а к нему и отнесли насельниц монастыря) получал все в последнюю очередь и по заниженной норме. 27 декабря 1918 года монастырская община, преобразованная в монастырскую коммуну, обратилась к муниципальному отделу с просьбой выделить 3 пуда масла. Но, как бы в насмешку, им выделили 5 пудов сельдей. В другой раз, отпуская на январь 1919 г. муку на 530 человек, отдел требует убрать из монастыря всех лишних[6]. Одновременно продолжалось постепенное изъятие монастырских помещений. В августе 1918 г. главному лекарю госпиталя отдают флигель[7]. Корпус игуменьи определяют под общежитие училища[8], а два монастырских корпуса занимают 1-й Козловский и 2-й Кирсановский эскадроны[9]. Отбирают дома и у городских церквей. Так, Соборный дом передали в августе исполкому[10]. А церковь в пригородных казармах кавалерийского полка вообще прекратила свое существование.

Притеснения начинает ощущать и духовенство. Комиссия по “разгрузке буржуазии” отбирает у священника Краснопевцева мебель, у диакона Голомазова — тележку[11]. В августе 1918 г. священник церкви при богадельне Дмитрий Алмазов просит вернуть ему реквизированную корову: “Я и моя жена по преклонности лет питаемся только молоком, не имея возможности приобретать другие продукты...”. Однако корову ему так и не вернули[12].

Дни церковных праздников, по-прежнему, являлись нерабочими. Правда, в виде исключения, по просьбе торговца Штивельмана, разрешают работать нехристианам в воскресенье и праздничные дни. Производится сбор пожертвований на рождественские подарки бойцам Красной Армии[13], а в мае 1918 г. члены исполкома даже устраивают себе Пасхальные каникулы в 6 дней[14]. Однако безбожная власть шаг за шагом укрепляла свои позиции в общественной и экономической жизни.

Оржевский женский монастырь лишили земельных угодий. Тем самым насельницы монастыря (почти 300 человек) оказались перед угрозой голода, так как земля являлась основным источником их доходов. Игумения Агния в марте 1918 г. подала заявление в волисполком с просьбой выделить землю. Вопрос решили положительно, но ответ попридержали, узнав о возникших в монастыре разногласиях некоторых сестер с игуменьей Агнией по поводу дальнейшей организации обители. Введенные в заблуждение сестры монастыря, к тому же недовольные своей игуменьей, решили организовать Совет по типу городских и сельских Советов. В мае он был создан. Главный расчет состоял в том, что, якобы, только Совету могут передавать землю. Была составлена петиция в волисполком с просьбой дать землю. Эту петицию требовалось заверить монастырской печатью игумении. Но матушка Агния проявила твердость. Она понимала, что власть ищет повод для роспуска монастыря. И важно было не дать сейчас повода. Настоятельница действовала решительно и быстро. Она обращается в Епархиальный Совет с просьбой о помощи и требует от гражданской власти, чтобы они выполнили свое прежнее обещание о передаче земли, без решения монастырского совета. Из Кирсанова в монастырь приезжает протоиерей Иван Ландышев. Он сумел образумить сестер обители и те распустили Совет, признав свою ошибку. Волисполком тоже уступил[15]. Позже, в сентябре, вновь был создан Совет, но уже с благословения духовного начальства и с избранием туда действительно достойных людей. Вскоре монастырь преобразовали в коммуну, а в 1919 или 1920 году закрыли и передали Уездному земельному управлению. В 1925 г. часть зданий отдали коммунам “Искра” и им.Ленина, а затем сельской школе молодежи. Разрушили монастырь в конце 20-х — начале 30-х гг. До настоящего времени сохранился лишь остов колокольни.

Вскоре как в городе, так и в селах власти переходят к более жестким мерам по отношению к Церкви. Так, в с.Ульяновке закрывают церковь и переоборудуют ее под школу. Отбирают дома у священнослужителей сел Осиные Гаи и Ольшанка[16]. В с.Кобяки еще в январе в тыловое ополчение забрали единственного священника Михаила Сертакова, а в декабре доведенные до отчаяния крестьяне на совместном собрании ячейки ВКП(б), волсовета и комбеда составляют и посылают протест в Тамбов по поводу действий местной власти с требованием освободить о.Михаила. К этому они прилагали свои доводы: “...он сверх возможности делился с населением своим опытом и знаниями; был организатором потребительской лавки и руководителем ревизионной комиссии. Совершенно добровольно и бесплатно предложил помещение в своем доме под военную комиссию. Никогда не вел никакой агитации против Советской власти... О буржуазности нашего священника не может быть и речи, ибо по своему материальному положению ничем не отличается от других граждан волости... На всю волость он один может обслуживать религиозные нужды граждан... ибо ближайший приход в 7-ми верстах... В нашей волости свирепствует сыпной тиф ... все это нервирует население, вызывает ропот и недовольство...”. А о себе писали: “Граждане нашей волости исключительно религиозны”[17].

Осенью 1918 г. начались аресты среди духовенства уезда. В числе арестованных этого времени — священник с.Оржевки Лавров, в октябре — священник с.Глуховки Золотовский Е.С. 5 ноября (ст. ст.) расстреляли священника с.Нащекино Ивана Ивановича Похваленского. Нам не известны подробности гибели мученика. Отец Иван Похваленский окончил Тамбовскую семинарию в 1879 г. и был определен псаломщиком в с.Успенское Козловского уезда. В 1903 г. его рукоположили в священники и направили служить в с.Нащекино. Прихожане избрали его председателем церковно-приходского совета. Высок его авторитет был и в среде духовенства. В 1914 году о.Похваленский назначен духовным следователем, с 1915 г. являлся окружным миссионером. Имел несколько благодарностей за школьную деятельность.

Примечания

[1] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 8, л. 144.

[2] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 93, л. 6.

[3] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 77, л. 186.

[4] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 93, лл. 138-139.

[5] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 17, лл. 50-51.

[6] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 40, лл. 3-4.

[7] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 66, л. 90.

[8] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 71, л. 698.

[9] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 87, л. 355.

[10] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 31, л. 77.

[11] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 30, лл. 124, 133.

[12] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 38, л. 106.

[13] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 43а, лл. 219-223.

[14] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 31, л. 37.

[15] ГАТО, ф. 181, оп. 1, д. 2356, лл. 20-30.

[16] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 43а, лл. 203-205, 207-208.

[17] ГАТО, ф. Р-17, оп. 1, д. 216, лл. 264-267.

Изъятие церковных ценностей

В 1922 году в стране развернулась широкая кампания по изъятию церковных ценностей. В своих инструкциях центр требовал: “В первую очередь подлежат изъятию ценности наиболее богатых храмов, монастырей... Ни один храм не может быть освобожден от изъятия...”[1]. Кампания началась в марте 1922 г. 4 марта организовали губернскую комиссию по изъятию церковных ценностей, а 8-го даны указания создать подобные в уездных центрах. Однако, кирсановские власти несколько замешкались. 4 апреля Ответственный секретарь Тамбовского губкома Мартынов шлет грозную телеграмму: “Изъятие ценностей крайне задерживается. Предлагаю развить максимальную энергию...”[2].

Причины задержки зависели не только от властей. Еще 17 марта 1922 г. секретарь Кирсановского укома Дыренков рапортовал в Тамбов: “Изъятия ценностей затрудняются бурным протестом верующих... По всем данным изъятия можно провести только принудительным способом, последствия которого влечет за собой столкновение с верующими...”[3]. После внушения из центра кирсановские большевики активизировали работу. Комиссия в составе Либликмана, Калинина, секретаря укома Дыренкова, членов укома Агейкина и Степанова к 28 апреля провела изъятия во всех церквах города, все ходатайства о замене ценностей чем-либо другим отклонялись. После посещения города председателем губкомиссии Знаменским, 14 мая произвели доизъятие.

Закончив дела в городе, комиссия приступила к уезду. Уезд разделили на 8 районов, в которые направили уполномоченных от комиссии. Работа продолжалась с 18 мая по 1 июня 1922 года. Периодически уполномоченные отчитывались перед комиссией о проделанном. Местная печать по приказу сверху поддержала изъятия агитационными материалами. На взгляд губернских руководителей делалось это крайне неудачно, и поэтому губком “корректирует” работу: “Газетная кампания по изъятию ценностей ведется неудачно вообще. Печатаются все сатирические стишки против попов. Сатира бьет по нашему духовенству и сплачивает духовенство в одно целое. Политическая задача на данный момент совсем не та. Нужно расколоть попов...”[4]. 24 мая 1922 г. уполномоченному губотдела в Кирсанове следует телеграмма из Тамбова: “Предлагаем немедленно начать кампанию по расколу церковной иерархии, положив основанием и поводом изъятие церковных ценностей...”[5]. “Ценные указания” даются и по линии ГПУ. Так, уполномоченному ГПУ по уезду начальником Тамбовского ГПУ Мосоловым рекомендовалось: “По имеющимся у вас материалам о сокрытии церковных ценностей в Соборной церкви необходимо было использовать этот факт в смысле привлечения большего числа лиц виновных, т.е. у всех лиц, имеющих фактическое или юридическое отношение к сокрытию церковных ценностей произвести обыски на предметы их отношения к изъятию церковных ценностей и политфизиономии, а также при обыске у попов обратить внимание на материалы, порочащие их с нравственной стороны”[6].

Изъятие по уезду происходило в целом спокойно. Однако чувствовалось некоторое пассивное неприятие проводимой властями политики. Так, в с.Вельможка члены сельсовета не оказали в изъятии никакого содействия уполномоченному, а в с.Овсянка некий Копиков отказался предоставить подводы для перевозки весов по взвешиванию ценностей. Начальник оперпункта на ж/д ст.Кирсанов Митропольский доносил, что 24 апреля в депо агитировали против изъятия. Было и прямое нежелание сдавать ценности. Тогда заводились уголовные дела о “сокрытии ценностей”. Обвинение в сокрытии ценностей предъявлялось как священникам, так и прихожанам. Нелепость обвинений во многих случаях была очевидной. В с.Лахмытовка к суду привлекли местного единоверческого священника Т.П. Ерохина и церковного старосту С.А. Никитова. При расследовании выяснилось, что скрывать и изымать в церкви было нечего, так как по бедности в ней не имелось ценных вещей. А члены комиссии, приняв за золото медь, а стекло за драгоценные камни, изъяли их, да еще и обвинили священника и старосту, что они не все отдали[7].

Желание православных людей сохранить святыни часто использовалось властями в провокационных целях. Это понимали многие священники. Так, настоятель Успенского собора А.В. Покровский на вопрос следователя, что побудило его к сокрытию, ответил: “желание сохранить хоть некоторые ценности”. И добавляет: “Да, перед советской властью я действительно виновен, но с религиозной точки зрения я сохранил только особо ценные для храма и освященные предметы, которые не могли иметь иного употребления, как только для богослужебных целей”[8].

В период изъятия ценностей в уезде власти столкнулись еще с одним совершенно непонятным для них явлением, справиться с которым не могли. Это массовое обновление икон. Еще в феврале 1922 г. (т.е. до начала кампании) из с.Рудовка член укома Степанов сигнализировал в Кирсанов: “12 февраля я был и лично смотрел обновившуюся икону Иисуса — говорят, что икона за каких-то 3–4 часа покрылась золотом. В Софьино явилась тоже икона, вернее обновилась...”. Говоря об отношении к этому народа, информатор отмечает: “...относятся к этому пассивно, но бывают активны, когда попытаешься доказать, что это не так”[9]. Степанов писал также о том, что впервые иконы стали обновляться в Чембарском уезде Пензенской губернии. Кроме того, замечено было и явление Богородицы. 16 февраля он доносил: “В с.Софьино у крестьянина этого же села на глазах у граждан обновилось три иконы. Около этого дома и в доме был отслужен молебен”. Далее он замечает: “Религиозная волна охватывает все глубже и глубже крестьянские массы”[10]. Число обновившихся икон все увеличивалось. За вторую половину февраля и начало марта 1922 г. обновилось по уезду 13 икон. К 5 апреля уже 37, а в мае еще 17 икон. Власти были в растерянности. Постановили изымать обновившиеся иконы.

Кампания по изъятию церковных ценностей завершилась в основном к 1 июня. В некоторых районах уезда затянулась до начала июля. Всего по городу и уезду изъяли около 48 пудов 15 фунтов серебра, 30 золотников 32 долей золота и 10 золотников 22 доли драгоценных камней.

Примечания

[1] ЦДНИТО, ф. 840, оп. 1, д. 2507, л. 1, 7.

[2] ЦДНИТО, ф. 840, оп. 1, д. 698, л. 10.

[3] ЦДНИТО, ф. 840, оп. 1, д. 698, л. 49.

[4] ЦДНИТО, ф. 840, оп. 1, д. 698, л. 33.

[5] ЦДНИТО, ф. 840, оп. 1, д. 698, л. 43.

[6] ГАТО, ф. Р-524, оп. 2, д. 160, л. 38.

[7] ГАТО, ф. Р-524, оп. 2, д. 183, л. 24.

[8] ГАТО, ф. Р-524, оп. 2, д. 160, л. 28.

[9] ЦДНИТО, ф. 840, оп. 1, д. 698, л. 57.

[10] ЦДНИТО, ф. 840, оп. 1, д. 698, л. 60.

Церковная смута в Кирсанове

В наступлении на Русскую Православную Церковь большевики прибегли к помощи обновленцев. В числе новшеств, вводимых “сторонниками церковного прогресса”: второбрачие священников-вдовцов, отмена монашества, женатый епископат, сокращение литургии и т. п. Обновленческое духовенство стремилось вытеснить из храмов православных священников или, как они их называли, “тихоновцев” и за помощью в этом деле обращалось к советским, партийным и карательным органам.

В этой борьбе использовалась все та же кампания по изъятию церковных ценностей. 6 января 1922 г. по уездным городам из Тамбовского губкома разослали телеграмму: “На пленуме предлагалось немедленно начать кампанию по расколу церковной иерархии, положив основание и повод изъятие церковных ценностей и процесс Тихона...”[1]. Давались и конкретные указания: “Центральные губернские газеты напечатали воззвание прогрессивного духовенства во главе с епископом Антонием. Перепечатайте воззвание с соответствующими комментариями. Укажите, что лучшая часть духовенства оказалась революционней верхов церкви...”[2]. Конечно руководство этими процессами со стороны властей осуществлялось осторожно, так, чтобы нельзя было заподозрить, что за спиной обновленцев действуют представители власти. Однако на местах не всегда это понимали и действовали в открытую. И вот в июле за подписью секретаря ЦК Куйбышева из Москвы следует предупреждение: “За всякое сообщение на страницах печати прямо указывающее на содействие обновленческим группам со стороны органов советской власти, ГПУ и партийные секретари будут нести строжайшую ответственность”[3].

Руководителями обновленцев в Кирсанове были: протоиерей Тихвинской монастырской церкви Василий Архангельский, а в уезде — Дмитрий Богоявленский. Власти всячески помогали обновленцам, стараясь, чтобы храмы переходили в их руки. Но верующий народ быстро разобрался где истина и в обновленческие храмы ходить перестал. Некоторый успех у обновленцев был только в городе. В их руках оказались: Тихвинская, Ильинская и Кладбищенская церкви. Собор и Голынская церковь оставались православными. К 1925 г. народ стал переходить в Собор. Обновленческие храмы опустели, но власти не спешили передавать их православным. В уезде у обновленцев дела были совсем плохие. В 1925 г. по уезду насчитывалось 19 обновленческих и 91 православная церковь.

В 1923 г. был арестован настоятель Голынской церкви Алексей Иванович Ветринский по обвинению в сокрытии ценностей. После проведения изъятия в церкви обнаружились вещи, не попавшие в опись. Решили, что о.Алексей сам отвезет их в Тамбов. Но у него не было времени, и он 6 марта 1923 г. написал заявление об этом в уездный комитет помощи голодающим, который, кстати, контролировался обновленцами. На следующий день к нему в дом пришел с обыском милиционер Медведев и, обнаружив ценности, арестовал. Очевидно, что заявление в ГПУ переправили обновленцы. Ситуацию проясняет сын Ветринского Николай. 2 апреля он сообщал прокурору: “Отец как не приписавшийся членом к Живой Церкви был гоним церковной властью. Отношения обострились настолько, что на его место был назначен другой священник, некто Глеб Рождественский ... граждане этому воспротивились, зная его, как обиралу”. Далее раскрывается роль ГПУ, представители которого говорили прихожанам: “С попами не связывайтесь, монаха (служил за отца после ареста) выгоните, Глеба же лучше принять”[4]. О.Алексей Ветринский отсидел почти пять месяцев в Тамбовском исправдоме и был выпущен за недоказанностью обвинения.

Примечания

[1] ЦДНИТО, ф. 997, оп. 1, д. 716, л. 4.

[2] ЦДНИТО, ф. 997, оп. 1, д. 716, л. 3.

[3] ЦДНИТО, ф. 997, оп. 1, д. 716, л. 5.

[4] ГАТО, ф. Р-524, оп. 2, д. 178, л. 63.

Закрытие церквей и послевоенное положение

В 20-е годы большевики, занятые внутрипартийной борьбой, несколько ослабили натиск на Церковь. Тем не менее, положение оставалось крайне тяжелым. Государство по-прежнему изымало у Церкви движимое и недвижимое имущество. В 1924 г. в с.2-я Гавриловка у церкви отняли три дома, в с.Булгаковке один, три дома в с.Царевке. Их использовали под агро- и ветучастки, школу и волисполком. В этом же году начали разбирать здания ранее закрытого Оржевского Боголюбовского женского монастыря. Часть полученного материала предназначалась для масловской школы. Церковь передали Ирской коммуне под клуб (для разборки), потребительскому обществу отдали здание монастырской школы.

Просьбы прихожан произвести ремонт в храмах или продолжить начатое некогда строительство встречали непреодолимые препятствия. В 1926 г. крестьяне с.Инжавино просили разрешить им достроить церковь. Строительные материалы для этого имелись, но уездный адмотдел распорядился сдать их на нужды госучреждений. Точно также не дали достроить храмы в селах Царевка, Паревка, Балыклей, Хорошавка.

По-прежнему сильно было экономическое давление. Средств на содержание церквей не хватало. В 1929 г. в с.Град. Умет вынуждены были собирать по 2 копейки с прихожан на дрова для церкви. В Кирсанове в Успенском соборе в том же 1929 г. ограничили зарплату певчих и обратились к прихожанам с просьбой о добровольных пожертвованиях. Большой проблемой оказалась своевременная уплата налога и страховки, которые из года в год росли. Из-за невозможности платить налог и долг по нему в 1930 г. в Кирсанове закрыли Ильинскую церковь, а раньше, в 1929 г., Кладбищенскую. Добровольные взносы в пользу храмов все чаще не разрешали делать.

В 1927–1930 гг. в связи с проведением хлебозаготовок и коллективизации сельское духовенство обложили непомерными налогами. Это давало возможность судить священнослужителей за “нежелание выполнить заведомо невыполнимые налоги”, что вызывало возмущение населения. В июне 1929 г. в с.Оржевке местному священнику Евгению Николаевичу Лаврову уполномоченный по хлебозаготовкам велел сдать 500 пудов хлеба. За неисполнение этого распоряжения батюшку вызвали в сельсовет и фактически арестовали. Возмущенный народ собрался у сельсовета и потребовал освободить священника. Страх заставил местное начальство исполнить требование крестьян. Однако, позже, о.Лавров все же был арестован, для чего вызвали наряд милиции. Его осудили и сослали в лагеря. Вместе с ним пострадали те, кто активнее всех пытался защитить батюшку. Это псаломщик Николаевский, миряне П.И. Рябов, Н.И. Лысов, И.В. Юдаев, М.Н. Яковлева, монахини С.А. и А.П. Неучевы. В том же году, в июле месяце, подобная история повторилась в с.Скачихе. Там священник К.И. Золотницкий за невыполнение продналога был выселен вместе с семьей из дома. Он сутки жил на улице, в церковной ограде. Потом местные власти подыскали ему квартиру. Спустя некоторое время о.Золотницкого вызвали в сельсовет и продержали там в течение пяти часов. Об этом узнал народ. У сельсовета собралась толпа и потребовала освобождения священника. Его отпустили, но вскоре опять арестовали. Он также получил срок и отправлен в лагеря[1].

Большую надежду в деле расцерковления народа большевики возлагали на “Союз воинствующих безбожников”. Насколько успешной была его деятельность, свидетельствуют такие факты. В 1925 г. в Кирсанове кружок безбожников состоял из 15 человек. В 1926 г. в Инжавино ячейка СВБ хоть и числилась на бумаге, но фактически не существовала. В 1926 г. по уезду в СВБ насчитывалось 102 человека. Положение существенно не менялось и в последующие годы. Поэтому местные руководители делали упор прежде всего на запретительные и репрессивные меры.

30-е годы — время тотального уничтожения духовенства и активных мирян. В эти же годы происходили массовые закрытия церквей. Еще в период проведения хлебозаготовительных кампаний многие храмы занимались колхозами под ссыпку зерна. После их уже не освобождали, обманывая людей. Так произошло в с.Калугино, где колхоз занял церковь еще в 1935 г. За это время колхоз продал церковную караулку, ограду, не заплатил за использование здания, а в 1937 г. церковь была закрыта за неуплату налога. Прихожане и не обязаны были его платить, так как фактически здание ими не использовалось[2]. Документы о закрытии храмов составлялись стандартно: “В связи с ходатайством граждан (указывалось процентное соотношение) такая-то церковь закрыта, и здание передано под школу (или просто в госфонд)”.

Службы в городском Соборе прекратились в 1930 г. 15 мая 1936 года президиум Кирсановского горсовета в составе Трушина, Козьмина, Бакрадзе, Сушкова, Федулова, Вашуркина постановил закрыть Успенский собор, который до этого использовался под ссыпку зерна. В августе 1936 г. решение утвердила комиссия по культам при Воронежском облисполкоме. Храм предполагалось передать для устройства клуба, который так и не организовали. Собор еще долгое время использовался как склад и зернохранилище[3], а во время войны здесь располагался военный склад.

К началу Великой Отечественной войны на территории бывшего уезда не существовало действующих храмов. Здания церквей сохранились в самом Кирсанове, Кобяках, Буровщине и в 1-й и 2-ой Иноковках. В 1-ой Иноковке в 1945 г. постановлением Тамбовского облисполкома церковь сломали. Верующие жаловались: “Церковь везут на все стороны, тракторами разваливали, просим выслать комиссию для расследования”[4].

Во 2-ой Иноковке в 1948 г. храм передали верующим. Его отремонтировали, приготовили к освящению, “но уполномоченный все не давал на это разрешения, а потом, в 1949 г., в уборочную у нас попросили помещение храма под хлеб. Храм был засыпан”. Прошла уборочная и уполномоченный заявил, что церковь не откроют[5].

Печальная участь ожидала и Голынскую церковь. Сначала ее “приспособили” под зернохранилище. Одно время в ней пытались устроить магазин, но женщина-продавец отказалась работать, т.к. ей что-то мешало (то ли казалось, то ли виделось, то ли слышалось нечто). По некоторым данным в Голынской церкви размещался райсобес и “Плодовощ”. Разрушили церковь в 1942 году на щебень для взлетной полосы строившегося неподалеку военного аэродрома. Церковь ломали заключенные. Сначала ее взорвали, а затем начали разбирать. Дело было летом. Совершилось все быстро, без уведомления начальства элеватора, который использовал церковь в качестве зернохранилища. Также где-то в начале войны разрушили колокольню Тихвинской монастырской церкви. По рассказу очевидца, перед отправкой на фронт команду, в которую он входил, разместили в доме, находившемся напротив церкви. Вдруг они услышали тяжелый удар о землю и выбежали посмотреть, что случилось. Оказалось, это сбросили колокол.

Ограду монастыря и саму церковь постепенно разбирали на кирпич. Кирпич завхоз Совхоз-Техникума, находящегося на территории бывшего монастыря, продавал потихоньку в частные руки, а деньги клал себе в карман или делился иной раз с директором. Так, по слову местных жителей, “монастырь весь и пропили”. Саму Тихвинскую церковь использовали сначала под торфяной склад, потом там устроили гаражи, а затем уже мастерские и цеха Совхоз-Техникума. В начале 50-х годов на апсиде церкви, с правой стороны, появилось изображение иконы “Покрова Божией Матери”. Как это изображение ни забеливали, оно все равно проступало, и в нем явно была видна Богородица. Глумясь, в Нее стреляли из винтовки, а после всю икону и вовсе скололи зубилом вместе со штукатуркой. До сих пор виден сколотый контур склонившейся над людьми Матери Божией.

Именно в этот период произошла страшная трагедия — разрушение Успенского собора в Кирсанове. Ясно, что красавец собор мозолил глаза местным партийным боссам. К тому же, одна из росписей на фронтоне храма (изображение святителя Николая) чудесным образом обновилась и заблистала яркими красками. 18 марта 1950 г. образовали комиссию для осмотра здания. В нее вошли: председатель райисполкома Шиндяпин П.З., председатель райплана Худяков, инженер облуправления Мачульский В.Д., председатель горисполкома Решенин И.М., зав. горкомхоза Овчинникова М.Г., техники Аксенова П.И., Спасский В.П., Курдюкина Г.Я. От верующих — Цибизов И.В. и Милова А.Г. После осмотра они составили акт, в котором значилось: “а) железная кровля отсутствует на 25%, а остальная часть пришла в ветхость; б)стены и своды имеют много трещин и местами стены дали отклонения от вертикали...”. К акту прилагались фотографии. При внимательном осмотре их обнаруживается, что никаких трещин нет. Ходатайство кирсановских властей было удовлетворено Тамбовским облисполкомом 31 марта. В 1950 г. Собор разрушили.

В первые послевоенные десятилетия большую роль в оживлении церковной жизни играли пастыри, вернувшиеся из лагерей (о.Алексей Швыряев, о.Тимофей Скопинцев) и настоятели Кирсановского Космодамианского храма. В их числе был и о.Георгий Шашурин, служивший в Кирсанове с начала 50-х гг. Он приглашает в 1956 г. из Таганрога художника, и тот подновляет роспись в храме. В 1955–1957 гг. о.Георгий расширяет сторожку в два раза, превратив ее по сути в гостиницу для приходящих из дальних сел верующих. Кроме того, его стараниями построили сарай для топлива, гараж, помещение для строительных материалов, приобрели автомашину и даже динамо-машину, что позволило храму иметь свое электричество. Причем о.Георгий делал все эти дела так, что власти никак не могли ему воспрепятствовать. Уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви в своем отчете в 1958 г. с досадой писал: “Шашурин пытается представиться простаком, нерелигиозным, но в действительности много сделал для укрепления влияния церкви”[6].

Протоиерей Георгий Шашурин.

Род. 3 марта 1908г. в с.Гусевка (ныне Гавриловский р-н Тамбовской обл.). Окончил школу второй ступени в с.Соломенки Моршанского уезда и трехгодичные медицинские курсы в Ленинградской области. В марте-апреле 1927г. псаломщик в с.Софьинка. В этом же году псаломщик в сане диакона в с.Чутановка. В 1928 г. — священник в пос. Рачинском. Арестован 29 ноября 1929 г. Осужден Тамбовским ОГПУ на 5 лет (ст. 58, п.10). Освобожден 28 июня 1934г. С 13.10.1934 по 3.4.1935г. фельдшер отдельного батальона РККА в г.Москве. С 3.4.1935 по 3.5.36 не работал по болезни, проживал в с.Гусевке. С 3.5.1936 по 24.11.42г. фельдшер с.Чешма Баш. АССР. 24.10.1942–15.3.46 — Госсанинспектор, зав. Врачебным участком Свердловской обл. С 15.3.46 по 19.7.49 — зав. малярийным пунктом, фельдшер в Семеновской б-це Свердловской обл. Награжден медалью “За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны”. В 1949 г. уволен по собственному желанию. В 1949–51гг. служил священником в с.Бондари, г. Рассказово. С 30.1.51 — священник в г. Кирсанове, с 1953 г.— настоятель.

Конечно, способов воспрепятствовать деятельности Церкви находилось достаточно. В том числе и такие: 27 апреля 1948 г. о.Алексей Ветринский, шедший причастить больного, был задержан председателем Голынского сельсовета Верещагиным, приведен в сельсовет, “где старца 85-ти лет подвергли площадной ругани и в заключение выгнали вон”[7]. Причем за свой поступок Верещагин не понес никакого наказания, ему было только указано: “при наличии подобных фактов согласовывать с председателем исполкома райсовета”[8].

Кроме Космодамианской церкви в Кирсановском районе больше храмов не открывали. Начальство считало, что одного достаточно. Однако даже в самые мрачные годы у верующих оставались святые места, которые они продолжали неизменно посещать. Наиболее известные в бывшем Кирсановском уезде — святой источник в с.Вердеревщина (ныне Бондарский район) и икона Божией Матери в с.Карандеевка (ныне Инжавинский район). После войны поток верующих сюда увеличился. В 1948 г. местный житель Ермаков В.И. просил разрешения построить часовню на источнике в с.Вердеревщина. Этого ему сделать не разрешили. В 1957 г. секретарь Кирсановского райисполкома Павлов в справке уполномоченному Совета писал, что на источнике в с.Кавылка и в балке Жеглатова 9 августа собирается до 1000 человек[9].

В с. Карандеевка еще в 1932 г. при закрытии храма чудотворная икона Божией Матери была взята крестьянкой Евдокией Толстых и долгое время хранилась у нее дома. Незадолго до этого местные безбожники разбили икону на три части и раскидали их по полю. По раздававшемуся плачу женщины нашли две из них, а третью пришлось дописать. Каждый год в первую пятницу по Троице жители села совершали крестный ход с иконой на реку. До 1948 г. крестные ходы совершались при участии духовенства. В 1948 г. власти, оказав давление на архиерея, запретили священникам участвовать в крестном ходе и стали требовать, чтобы икону поместили в церковь с.Терновое. Но верующие не хотели этого делать, боясь, что святыня будет отобрана. Крестные ходы продолжали совершать несмотря на запрещения. Местный уполномоченный получил указание от председателя Совета: “Вам надо через райисполком прекратить организацию крестного хода с этой иконой на реку”[10]. Верующим еще раз предложили сдать икону в церковь. В противном случае грозили обложить высоким подоходным налогом. Икону отнять не удалось, но крестные ходы на реку прекратились. Однако, православный люд продолжал тянуться в Карандеевку к чудотворному образу, особенно в день ее празднования. Один благочестивый мирянин — Дмитрий Яковлевич — соорудил для чудотворной иконы молельное помещение, где она и хранилась долгое время. А на источник выносили копию этой иконы. Сейчас Карандеевская чудотворная икона находится в церкви с.Терновое.

Борьба местных властных органов с почитанием православным народом местных святынь иногда проводилась самыми варварскими способами. Источники пытались уничтожить, засыпали, замуровывали, но все тщетно. Более того, после войны явился еще один святой источник в Кирсановском районе. В деревне Красная Поляна, около Кирсанова, одна благочестивая жительница пошла как-то перед праздником на местный родник мыть иконы и одну (великомученика и целителя Пантелеимона) забыла там. Посланный за иконой муж обнаружил ее рядом с источником в окружении горящих свечей. Это явление стало известно в округе. С того времени сюда стали приходить люди, известно множество исцелений. Некоторые сподобились видеть в воде лики святых. Остановить поток верующих к святому месту безбожной власти так и не удалось.

Примечания

[1] ЦДНИТО, ф. 855, оп. 1, д. 19, л. 173.

[2] ГАТО, ф. Р-3443, оп. 1, д. 40а, л. 58.

[3] ГАТО, ф. Р-2453, оп. 2, д. 20, л. 60-66.

[4] ГАТО, ф. Р-5220, оп. 1, д. 13, л. 29.

[5] ГАТО, ф. Р-5220, оп. 1, д. 13, л. 64.

[6] ГАТО, ф. Р-5220, оп. 1, д. 229, л. 139.

[7] ГАТО, ф. Р-5220, оп. 1, д. 110, л. 81.

[8] ГАТО, ф. Р-5220, оп. 1, д. 110, л. 77.

[9] ГАТО, ф. Р-5220, оп. 1, д. 218, л. 52.

[10] ГАТО, ф. Р-5220, оп. 1, д. 166, л. 52.

Глава 3. Преп. Марфа Кирсановская и подвижники благочестия Кирсановского края

Сказание о жизни и кончине Марфы Петровны Апариной, первоначальницы женского монастыря в г. Кирсанове

Родилась Марфа Апарина в семье дворянина в городе Саранске. Когда умер отец, мать ее М.Г. Апарина с семейством переехала в Кирсанов ок.1780 г. В семействе вдовы Апариной, кроме Марфы, были еще два брата — Иван и Сергей, и сестра — Пелагея. Братья скоро были определены на службу: первый служил в городе Кирсанове и жил в одном доме с матерью и сестрами, последний — в губернском городе Тамбове.

Марфа, старшая из сестер, довольно рано обнаружила стремление к подвижнической жизни. С малых лет она перестала употреблять скоромную пищу, а в последствии не употребляла даже рыбы и постного масла. Еще ребенком, находясь под присмотром няни, Марфа часто среди ночи вставала со свой постели и начинала молиться перед иконами. Маленькая девочка уже знала, что такое молитва, так как этому научилась от своих родителей с самого раннего возраста. Однако всему должна быть своя мера, и когда няня, а затем мать, узнавшая о ее ночных бдениях, начинала бранить малютку, то Марфа со слезами рассказывала, что ночью “светлый юноша” являлся ей и побуждал молиться. К этим ранним подвигам поста и молитвы Марфа призывала и своих сверстниц, живших по соседству девочек одного с нею возраста. Выходя из дома, она собирала вокруг себя подруг и, вместо игр, которых чуждалась, рассказывала им, как умела, слышанное ею: о Царствии Небесном, о венцах за пост и молитву.

Так сказывалось благое воспитание и так Промыслу Божию угодно было с самых ранних лет предназначить Марфу в руководительницу молитвенниц и подвижниц. С возрастом все больше росла в Марфе любовь к постнической и подвижнической жизни. Мир тяготил ее своей суетой, и не раз со слезами умоляла она мать свою отпустить ее в монастырь, но тщетно. “Ходи в церковь, молись Богу: тот же будет монастырь для тебя”, — так отвечала мать на просьбы дочери. И девица-подвижница жила в родном семействе, ничем не отличаясь от прочих членов его, кроме того, что носила черное платье и по временам, с позволения матери, ходила в ту или другую обитель. Исполненная любовью и кротостью нрава, Марфа-труженица, часто тайно от матери и родных, исполняла работы слуг. Мало того: если случалось, что кто-либо из слуг разобьет какую-нибудь посуду, и домашние начинают, бывало, разыскивать кто это сделал, то Марфа скажет: “Простите, это сделала я” и тем самым избавит людей от наказания и водворит вновь мир в доме. За это слуги питали к ней особенную любовь и служили ей с особенной готовностью не из страха, а из признательности. Не меньшую любовь и уважение приобрела Марфа и вне своего семейства в городе. Она обладала в высшей степени даром совета и утешения. Несколько человек, по ее совету и подражая ее жизни, отреклись от мира и постриглись в разных монастырях и после приходили к ней с изъявлением благодарности. Глубоко уважая Марфу, многие из приходящих давали ей деньги, и она тотчас же раздавала их бедным. К этой благотворительности она убеждала и домашних своих, всегда прибавляя: “Милосердный Бог и по милостыням от грехов избавляет”. Ревнуя о славе Божией и благолепии святых храмов, она сама испрашивала из разных церквей к себе ризы с икон, священные одежды и разную утварь, чистила их, шила одежды на престол и для священнослужителей и в этой работе находила особое утешение. В свободное же от работ время, особенно по вечерам, она читала для домашних жития святых и беседовала о разных спасительных предметах. Так жила блаженная Марфа при жизни матери!

По смерти матери, поприще подвижнической и благотворительной деятельности блаженной Марфы сделалось еще обширнее. Она удержалась от своего намерения скрыться в обители, потому что нашла ее в собственном доме, где незаметно для себя, по воле Божией сделалась руководительницей и наставницей других, искавших спасения, в безмолвии содеваемого. И первее всего — родная сестра ее, девица Пелагея, давно уже решилась подражать ее высокому трудничеству и разделять навсегда с нею жизнь отшельницы. Затем вокруг сестер-отшельниц скоро собралось достаточное семейство девиц, искавших уединения, трудов и молитвы, а главное — желавших неразлучно жить с блаженною Марфою, наслаждаться ее духовными советами и наставлениями. Таким образом, скоро, по смерти матери Марфы и Пелагеи, составилась маленькая обитель (или богадельня) из жен и девиц-тружениц: все они подклонились под руководство и покровительство Марфы, жили и водились ее духом, научаясь подражать высокому образу ее жизни.

Благочестивая наставница Марфа, руководившая и одушевлявшая это семейство произвольных тружениц, полюбила своих питомиц, как детей, утешалась их желанием подражать в подвигах поста и молитвы.

Впрочем, кроткая, любвеобильная Марфа не приняла на себя должности постоянной надзирательницы и настоятельницы этого собравшегося к ней семейства девственниц. Должность эту она передала сестре своей Пелагеи, а сама постоянно предпринимала благочестивые странствования по святым местам и славившимся своею духовною жизнью обителям, изучая в них высокие образцы христианского подвижничества. Не раз бывши в Тихвине, она возымела особенное христианское усердие к чудотворной иконе Божией Матери Тихвинской, и благословила этой иконой общество своих питомиц, а сама продолжала странствовать. По преданию, в одно из путешествий к киевским святыням она приняла там тайно пострижение, с именем Маргариты. Затем, в свободное от далеких странствований время, Марфа попеременно жила то в Кирсанове, близ своих питомиц, то в Тамбове, в доме своего брата Сергия.

Между тем телесные силы подвижницы видимо истощались. Марфа чувствовала этот постепенный упадок сил, и потому первее всего позаботилась о дорогой для ее сердца Кирсановской обители. Чтобы насажденное ее сожительство, после ее смерти, не рассеялось, она призвала одну из ближайших и любимых учениц своих Татьяну Пахомову (впоследствии настоятельницу Кирсановской общины) и заклинала ее именем Божиим принять общество сестер под свое руководство. На родную сестру свою Пелагею она не имела крепкой надежды, так как последняя слаба была здоровьем. Вместе с тем, чтобы сообщить характер настоящей женской обители маленькому общежитию (о чем она не раз предсказывала сестрам, что “в Кирсанове будет монастырь”), она завещала питомицам в точности соблюдать правила устава общежительной Саровской пустыни. Это было перед последним отъездом Марфы из Кирсанова в Тамбов и незадолго перед ее переселением из сей жизни. Старица предчувствовала свою кончину; она непременно желала умереть в Тамбове, о чем не раз говорила и прежде, почему и настоящий отъезд ее имел для нее особенное значение. Она собиралась теперь в Тамбов с какою-то особенною торжественною таинственностью... В последний раз собрала она теперь к себе сподвижниц и сказала им: “Не плачьте, сестры! Когда будет у вас монастырь, то и я, по воле Божией, буду жить с вами, если не телом, то духом. Умоляю вас, не оставляйте правил послушания и любите друг друга. Почитайте вашу начальницу, как мать, и помогайте ей молитвами и трудами. В трудах будьте терпеливы и призывайте на помощь Пресвятую Богородицу: Она ваша покровительница”.

По прибытию в Тамбов, около Успенского поста, Марфа говела и причащалась святых Таин. Затем она вызвала из Кирсанова любимую ученицу свою Татьяну и так заболела, что окружавшие ее сестры (тамбовского Вознесенского монастыря) ни на минуту не отходили от нее, читая постоянно молитву архангельского приветствия: “Богородице Дево, радуйся...”. Больная еще раз приобщилась святых Таин и постепенно, тихо приближалась к кончине. Минуту кончины блаженной старицы Господу угодно было ознаменовать особенным чудным знамением, которое видела неотлучно сидевшая при ней монахиня Мавра, читавшая над умирающей молитву архангельского поздравления, и передавала потом свое видение всем и каждому. По сказанию сестры, перед самой кончиною Марфы, какой-то чудный облак осенил умирающую, и виден был лик Спасителя, благословляющего ее десницею, другую же руку держащего горе`. Затем сестра узрела несказанной красоты юношу, который подавал прекрасную ветвь в руку умирающей. Тогда великой радостью воссияло лицо старицы, и она испустила дух.

То было 1-го сентября (по ст. стилю) 1800 года. Сколь великой подвижницей была блаженная Марфа, особенно ясным для всех сделалось после ее кончины. Прежде всего на теле почившей увидели “железные вериги” и на груди “железный крест”. Вериги заперты были замком, от которого не нашли ключа. Еще при кончине старицы эти вериги замечены были на ней одною, сидевшей при ней, сестрою, но больная заклинала сестру не говорить никому о веригах, что и было исполнено. Другая особенность, замеченная по кончине: прибывшие из тамбовского монастыря сестры одели почившую в схимонашеское одеяние, сказав недоумевающим: “так должно”.

Едва не весь город собрался, без повесток, на похороны почившей Марфы. Священники разных церквей, тоже без зову, приходили со своими причтами, чтобы отслужить панихиду по умершей. Тело почившей отпето было в церкви Вознесенского девичьего монастыря, а похоронено на кладбище Воздвижения Креста Господня, при деревянной церкви по левую сторону алтаря. Старица, при жизни, сама указала для себя это место: на этом месте она завещала похоронить себя, потому что здесь же похоронен был высоко уважаемый ею, ее духовный отец, г.Тамбова Архангельской церкви иерей Гавриил. Теперь вполне объяснилось и желание покойной Марфы умереть в Тамбове, где она пребывала только по временам, а не в Кирсанове, где она жила постоянно, где покоился прах ее матери и где насадила она, с благословения Божия, рассадник учениц-подвижниц.

Община, основанная Марфой, не имела отдельного, самостоятельного значения, а держалась всюду уважаемым авторитетом своей руководительницы. В то время общество не было собственно богадельнею. Так наименовано оно с 1814 г., и существовало под этим именем до 1846 г. В этом году Кирсановская богадельня была Высочайше переименована в “женскую общину”, а с 1849 года существовала, как общежительный женский монастырь.

В настоящее время могилка старицы Марфы почти позабыта, а ведь еще в начале нашего века дорожка к этой могиле не зарастала. Православные, посещая Воздвиженское кладбище, считали священным долгом подойти к этой могилке и помолиться на ней. Часто жители города приходили к блаженной старице Марфе, читали акафисты, служили панихиды. Многие откалывали кусочки от могильного камня. По вере приходящих и молитвам блаженной Марфы, получали облегчения в скорбях и исцеления в болезнях.

Настоятельница женской общины в г. Кирсанове Татьяна Пахомовна
(Биографический очерк)

Татьяна Пахомовна — из государственных крестьян, отец ее и семейство жили в одной из пригородных слобод г.Кирсанова. Когда ей было около 17 лет, движимая желанием духовного и телесного подвижничества, а более всего — увлекаемая молвою о подвижничестве старицы Марфы Петровны, собравшей около себя несколько девиц-тружениц, оставила дом и навсегда переселилась в Кирсановскую богадельню.

Общество это не имело отдельного, самостоятельного значения, а держалось всюду уважаемым авторитетом своей руководительницы. Управление им блаженная Марфа поручила сестре своей Пелагеи, а сама только надзирала и одушевляла своих питомиц-тружениц в их богоугодной жизни. По крайней мере в предсмертном своем завещании, перед отъездом в Тамбов — место кончины Марфы, она предизбрала именно Татьяну надзирательницы устрояемой богадельни и, умирая в Тамбове, не преминула вызвать туда к себе свою любимицу, чтобы передать свое последнее благословение.

После кончины Марфы в 1800 г., Татьяна целые 18 лет должна была нести послушание под настоятельством сестры почившей Пелагеи Петровны Апариной (Пелагея скончалась 20 августа 1819 года).

По смерти Пелагеи Апариной, Татьяна делается настоящей настоятельницей богадельни. Число вступавших так увеличилось при ней, что настоятельница, вопреки влечению сердца, многим отказывала (сестер было до 70). А главное, начальница с сестрами все более тяготились тем, что общежитие не имело собственного храма Божия для молитв и уединенных от городского шума келий для подвижничества. Сестры жили среди города и молились в церкви вместе с мирянами. Около 1821–1823 гг. сестры денно и нощно молились и приберегали последнюю копейку на храм. Особенное стеснительное положение — в 1823 году, но в этом же году Господь послал трудолюбивому общежитию такую изобильную помощь, о какой сестры и не мечтали. (Это событие предсказано было прозорливым Старцем Серафимом Саровским. Передавшая нам это чудесное предсказание сама слышала его из уст о. Серафима.) Эта сестра, в то время послушница богадельни, ныне игуменья Кирсановского монастыря, проезжала с другою из старших сестер чрез Саровскую пустынь в г. Арзамас, куда везли партию льняного полотна. Остановившись в Сарове, сестры пожелали принять благословение от о. Серафима. “Только вошли мы в его келию, — рассказывала игуменья, — как он радостно, благословляя нас, стал говорить: и ну, у вас будет храм; вот приедет к вам барынька, вы примите и угостите ее ... и она выстроит вам храм”. Когда сестры словами о. Серафима были приведены в недоумение и думали, не о духовном ли храме говорит он, старец с силою повторил: “Будет, будет у вас церковь!” Затем стал подробно говорить о копании земли под фундамент церкви, советовал храм построить маленький: “Не в одних обширных храмах Бог живет”, — говорил он. Вскоре нашлась и благодетельница — майорша Мария Петровна Колычева, которая пожертвовала деньги на храм. Позже, лишившись мужа, она сама приняла пострижение с именем Магдалины и навсегда осталась в Кирсанове.

В 1823 году Татьяна Пахомовна исходатайствовала у граждан Кирсанова участок земли под церковь и кельи, и заключила контракт со строителями, не дождавшись даже разрешения высшего начальства на отвод земли. В 1825 году началась и постройка храма, который в следующем 1826 году был окончен строением и освящен. Вместе со стройкой храма шла и постройка келий, оконченная в том же 1826 году; и сестры стали жить теперь в удаленных от города кельях и совершали молитвы в храме, созданном собственными их трудами.

Существовала богадельня до 1846 года, т.е. до времени переименования ее в самостоятельную общину. В 1846 году от 6 февраля Кирсановская женская богадельня Высочайше переименована в “общину”, на правах существовавших в России общин. Начальницею общины теперь официально утверждена Татьяна Пахомовна, строительница общежития.

Мы видели, что в 1826 году, по милости благодетельницы госпожи Колычевой, построены были богадельными только: маленькая каменная церковь и несколько бедных келий, в которых жило до 70 сестер. Но в 1846 году, ровно через 20 лет, в общежитии было до 180 девиц и вдов разных сословий. Вместо малой церкви является обширная, в которой было до 5 приделов, и величественною колокольнею (колокольня эта в настоящее время не существует: она пала в 1852 году) и с полным церковным благоукрашением. Вместо нескольких тесных келий при церкви возникает до 13 корпусов, из которых два каменные; и все общежитие является огражденным с трех сторон каменною оградою, а с четвертой — деревянною. Так Господь благословил труды неутомимо деятельной Татьяны Пахомовной.

Старица сильно занемогла. Умирающая, давая сестрам последнее благословение, благодарила сестер за любовь к себе и заклинала не оставлять мира и любви друг к другу. В то же время она пожелала знать, кого сестры хотят избрать после нее в начальницы. Единодушный голос назвал Анисью Васильевну Страхову, девицу, с детства воспитавшуюся в общине. (Анисья В. Страхова, впоследствии игуменья Кирсановского монастыря, Антонина.) И когда, умоленная сестрами, девица Страхова согласилась на выбор, умирающая начальница благословила ее иконою и просила читать акафист Спасителю и Божией Матери. Затем, испросив у всех прощение себе, она перекрестилась и со словами: “Жив Бог и жива душа моя...”, — тихо почила.

Настоятельница обители, беспримерная труженица, оставила после себя капиталу 1 руб. серебром. Мгновенно жители города собрали и принесли с собою в обитель все необходимое для приличного погребения любимой и уважаемой ими Татьяны Пахомовны, и предали земле бренные останки ее 28 января 1848 года.

Священник Иоанн Сладкопевцев.

Тамбов, января 28 дня, 1862 года.

Мария Петровна Колычева - первая благодетельница Кирсановского женского монастыря
(в монашестве Маргарита)

Мария Петровна Колычева, помещица из Кирсановского уезда, проезжая 21 сентября 1823 года через Кирсанов, остановилась в городе, чтобы переночевать. Вечером этого дня она была в местной церкви. После службы она обратила внимание на плащаницу, искусно вышитую золотом. Узнав, что ее изготовили местные сестры из богадельни, Колычева захотела с ними познакомиться и велела вести ее к их начальнице. Увидев Татьяну Пахомовну, она призналась, что видела ее во сне. Мария Петровна узнала о нуждах сестер, о давнем желании иметь свою церковь и вызвалась помочь. Она погостила в богадельне две недели и, уезжая, велела из своего имения тайно привезти несколько возов ржи, крупы, пшеницы и ссыпать все в амбар богадельни. Также дала денег на церковь и, впоследствии, стала постоянной благотворительницей обители.

Мария Петровна побывала впоследствии у батюшки Серафима. Во время беседы она поинтересовалась будет ли монастырь в Кирсанове. Старец ответил: “Сие дело Божие: не много о нем заботься. Бог все устроит в свое время как хочет. Бог знал где находится Моисей, однако спрашивал: Моисей, Моисей? — где ты? Моисей из-под горы отвечал: здесь, Господи! И жаловался Моисей на горькую воду. Бог приказал Моисею ударить жезлом о камень, и ударил Моисей, и потекла вода из камня. Видите, как Господь печется о своих рабах и всех питает. Ты о монастыре не заботься, а давай им хлеба: они за тебя и за мужа Богу помолятся”. Муж тогда у Марии Петровны был жив, но преподобный Серафим сказал: “Он умер у тебя, поэтому и ты к ним пришла: не оставляй их, люби простеньких!” Слова эти сбылись в точности. В 1836 г. она овдовела и в 1847 г. вступила в общину. В монашестве ей дали имя Магдалина. Смерть ее последовала в 1857г.

Игуменья Серафима

Родилась в городе Кадоме в 1827 г. В миру носила имя Параскевы Насоновой. Отец ее занимался торговлей мануфактурным товаром. Семья была состоятельной, но вследствие пожаров 40-х гг., уничтоживших большую часть имущества, обеднела. В Кадоме имелась женская община, которой много благотворили родители Параскевы. Туда они и отдали свою 17-летнюю дочь, по собственному ее желанию. Здесь Параскева обучалась грамоте и разным рукоделиям. Кроткая, смиренная, усердная к молитве и послушанию, она скоро была замечена в обители и в 1856 г. избрана помощницей начальницы богадельни, приписанной к Кадомскому монастырю. В монашество Параскева была пострижена в 1878 г., а в 1879 г. утверждена казначеей Кадомского Милостиво-Богородицкого монастыря. В 1880 г. она стала игуменьей этого монастыря.

Усердие и старание настоятельницы Кирсановского монастыря отмечено многими наградами епархиального начальства. Игуменью Серафиму отличало ласковое отношение к сестрам обители. Предчувствуя свою кончину, матушка просила всех помолиться об упокоении ее души. Умерла она 5 февраля (по ст. ст.) 1904 г.

Игуменья Антония (в миру Анна Ивановна Новикова)

Родилась в 1845 г. в г.Козельске, в купеческой семье. По благословению оптинского старца Макария в 1860 г. поступила в Кирсановский женский монастырь. 39 лет несла послушание в живописной мастерской. В 1899 г. приняла постриг и назначена старшей в этой мастерской. После смерти настоятельницы Серафимы в 1904 г. стала игуменьей. Она всегда за всем следила сама. По отношению к сестрам была взыскательна и строга, в личной же жизни отличалась простотой: не допускала никакой роскоши, носила скромную одежду и довольствовалась общей монастырской трапезой. Умерла матушка Антония 22 января 1910 г.

Кондратий

(Из воспоминаний П.З. Жукова)

Кондратий жил в нашем городе. Служил в армии 4 года. Пришел женился, но жена умерла. После ее смерти паломничал по Святым местам. Люди верующие собирали ему деньги на дорогу, а мой дядя всегда ему помогал оформить документы. Однажды он ушел и не возвращался три года. Думали пропал. А он за это время обошел всю Россию. Также был в Иерусалиме, на Афоне не один раз. Когда вернулся, попросил у начальства разрешения поселиться в Овсяновском лесу, у него там была пещера. Вокруг него собирались верующие.

Вот объявился как-то человек. И под видом духовного монаха, имеющего разрешение и план на постройку монастыря на месте пещеры Кондратия, попросил последнего начать сбор средств на это дело. Когда разобрались, то выяснилось, что это никакой не монах, а мошенник.

А потом крамола пошла. И ему, Кондратию, власти запретили жить в пещере, в лесу. Он переселился в Кирсанов. Потом подался в Паревку, там у реки Вороны вырыл земляночку. К нему стал ходить народ. Недолго так прожил, пришла банда и его разорили. Кондратий вернулся в Кирсанов и жил у сестры в Голынщине. Работал караульщиком. Помню, Кондратий этот как придет к нам, начнет рассказывать, мы от него не отходили.

В 1937 г. он у нас в доме был последний раз. Умер перед войной. Похоронен на городском кладбище.

Блаженный Егорушка

Егорушка был из крестьян села Свищевки. Родители его — Феодор и Пелагея. На вопрос, как его величать, Егорушка отвечал: “Зовите меня по будням Пелагеич, а по праздникам — Федорыч”. Видом Егорушка походил на обычного сельского мужичка. Подвижный, низкорослый, с бородой, “чудный” и всегда радостный. Зимой блаженный ходил босиком и в легкой, простенькой одежке, напоминавшей длинный пиджачок, летом — в шапке и валенках, а когда и в нагольных сапожках. Под рубашкой носил иконку Божией Матери “Умиление” размером в ладонь. Он вел жизнь странника и приобрел известность прозорливца далеко за пределами Кирсанова. Исчезал надолго, а потом вновь объявлялся, совершая, вероятно, время от времени паломничества по святым местам.

Егорушка был одним из тех праведников, на которых обращены очи Господа (Пс. 33, 16) и для кого, по слову Св. Писания, нет ничего невозможного (Мф. 17, 20). В засушливую пору, например, проходя вдоль реки, Егорушка приговаривает, обращаясь к Богу: “Даждь дождь — дождичку”. И к вечеру шел дождь. Нередко Егорушка молился о дожде по просьбе окрестных жителей, обеспокоенных будущим урожаем.

Как-то, одна вдова молотила пшеницу и, увидев собирающиеся на небе тучки, заторопилась с окончанием работы. Проходивший мимо Егорушка говорит ей: “Евдокия, не собирай, не собирай. Он пройдет, дождичек-то (мимо). Не будет его, немножечко только (покапает)”. И действительно, тучи прошли стороной. Возвращаясь назад мимо работавшей женщины, Егорушка взял горсть соломки и говорит: “Мать Евдокия иди за мной. Дай мне руку. И твоя рука и моя (т. е. вместе. — Прим. сост.). Над моей рукой смеются и над твоей”. (Евдокия была простовата, так что люди над нею действительно часто посмеивались.) “Иди за мной”, — продолжает Егорушка свою притчу, а сам кладет перед ней из терновки (соломки) крест. — “Иди, иди”, — так провел ее на кладбище и говорит: “С крестом в могилу пойдешь”. Впоследствии она была “раскулачена” и перенесла множество скорбей.

Многие стремились дать блаженному Егорушке приют, приглашая на ночлег или отдых. Особенно его почитали монахини местных монастырей (Тихвино-Богородицкого и Боголюбовского). Среди его благодетелей были и состоятельные люди. Так, блаженный дружил с купчихой Софьей Андреевной Ширяевой (она впоследствии и похоронила его на городском кладбище).

Софья Андреевна имела 10 сыновей и 3 дочери. Несмотря на свое богатство одевалась весьма скромно: черная юбка, серенькая, в полосочку, кофточка, белый или черный шарфик. В городе ее все знали и уважали за большое милосердие. Она содержала, т. е. кормила, одевала и обувала около 20 нищих. (О высоте духовной жизни Софьи Андреевны говорит такой случай. Одна раба Божия Дарья, жившая в селе Бибиковка, решилась как-то с родственницей пойти за советом в село Васильевку к известному тогда подвижнику прозорливому Филиппу. На ее вопросы он отвечал: “Ходи к Софье Андреевне, она равна Апостолам, а я не благословлен много говорить, она тебе все скажет”.)

Часто Егорушка заходил к ней из церкви попить чайку. Посещал он кладбищенский храм и стоял в Никольском приделе возле иконы Божией Матери “Иверская”. Однажды после службы подходит он в церкви к той же Дарье и шепчет: “Пойдем к Софье Андреевне чайку попить. Меня у входа монашки ждут, а мы с тобой боковой дверью (выйдем)”. Пришли. Егорушка посадил Дарью, а сам обежит все комнаты, прибегает: “Расстегни мне рукава”. Она расстегнет. Он снова обежит: “Застегни”, — протягивает руки. И так несколько раз. Софья Андреевна спрашивает: “Что ж ты, Егорушка, ее мучаешь?” А он: “Молчи, молчи, Софья, она все сохранит”. Дарья недоумевает: “Что же все это значит?” Софья Андреевна, понимавшая Егорушкины “притчи”, объяснила: “За кем-то ухаживать будешь”. И действительно, спустя много лет, пришлось Дарье Дементьевне ухаживать за старцем, отцом Костей, до самой его кончины.

После смерти мужа Софья Андреевна жила с двумя сыновьями, которые торговали лошадьми. Дело было поставлено широко: лошади крупными партиями отправлялись в Москву, Питер и др. города. Однажды, когда подготовили очередную партию, один из братьев, как обычно, обратился к Егорушке за благословением. “Я-то вас благословлю, — отвечал Егорушка, — но лошадь лошадь съест”. Удивились торговцы, переспросили, но ответ был тот же. “Что за притча? Может конь сорвется с привязи, может еще что?” — недоумевали братья и на всякий случай приказали сопровождающим, чтобы лучше следили. Добравшись до Северной столицы пассажирским поездом, они с нетерпением дождались прибытия своего товара.

— Ну как? — поинтересовались у помощников.

— Все в порядке.

Лошадей выставили на продажу. Базарный день прошел неудачно. Покупатели смотрят, бракуют, не берут, тем более в этот раз выбор был очень хороший: много лошадей привезли из других мест. На следующих торгах картина повторилась. Время идет, товар стал терять вид. Через месяц лошадей пришлось продавать дешево, лишь бы выручить хоть что-нибудь. В конце концов братья остались в накладе. Так исполнились слова блаженного.

После революции у Софьи Андреевны отобрали дом и имущество. Со временем она была вынуждена уехать в Москву к дочерям, где и окончила, впоследствии, свой земной путь.

Как все юродивые, Егорушка был нестяжателен. Даже то, что имел, готов был в любую минуту отдать другому.

— Егорушка, ты бы дал мне сапоги, — обратился к блаженному некий бедняк.

—На, на, на, — зачастил тот, протягивая недавно подаренную обувь, — мне еще дадут!

Сам будучи нищим, Егорушка заботился о других. Здешней округе был известен Микиша (или, как его еще называли, Никиша) из села Паревки. В деревне его считали за дурачка, смеялись над ним. Для потехи пользовались его простотой, научая сделать что-то плохое (поджечь чей-нибудь сарай и т.п.), заставляли пить вино. Возмужав, Микиша взял на себя иго Христово и бремя Его (Мф. 11, 30). В послереволюционные годы Микишу можно было увидеть в Кирсанове босым, оборванным, обвешанным множеством крестов, икон и всегда радостным. Жил он подаянием, хотя ни у кого ничего не выпрашивал. Как-то Егорушка привел его к знакомой владелице магазина (это было в начале 20-х гг.). Она было возмутилась, но блаженный, указывая на столь неопрятного по виду спутника, твердо заявил: “Это Ангел, это Ангел!”. Микишу приняли[1].

Не любил блаженный Егорушка показную гостеприимность и мог подшутить. В осеннее ненастье его позвали в дом. Он заходит, на ногах грязные сапоги. На лицах хозяев появилось беспокойство.

— Егорушка, ты бы разулся.

— Я туда, туда пройду, — начал было “стращать” блаженный, указывая на комнаты.

— Егорушка, чайку, — пригласили хозяева, поставив на стол сахар.

Блаженный, видимо проверяя хозяев, выбрал самый большой кусок:

—Я веся! Я веся! (т. е. весь возьму. — Прим. сост.)

Но больше всего Егорушка любил навещать сироток и бедные многодетные семьи, где его всегда ждали и любили. В одной такой семье, он вдруг начал куковать: “Ку-ку, ку-ку”. Мать всполошилась: “Ой, Егорушка, что ж ты нам накукуешь? Видать беду какую?” Блаженный выпроводил всех, попросил ведро воды и стал молиться. После приглашает всех и просит поставить самовар. Напоил всех чаем и ушел. Через некоторое время пропадает у этой семьи единственная лошадь. Что делать? Решили искать. И, по молитвам праведника, благополучно нашли пропажу в соседнем селе.

Однажды Егорушка проходил через село Жулидовку. Здесь он имел знакомых, сын которых изрядно выпивал. Увидев идущего навстречу парня, Егорушка упал в лужу, бывшую у колодца. Полежав немного, он наклонился, как бы попив из нее, и на карачиках пополз дальше. После этот парень опился вина. Тогда и прояснилось странное поведение блаженного.

В другой раз, пробегая по селу Уваровщина, Егорушка кричал на всю улицу: “Сундуки на колеса, сундуки на колеса!” Недоумение разрешилось, когда вскоре в селе случился пожар. Находившийся в то время в другом месте, Егорушка, сидя в окружении своих почитателей, приговаривал: “Ой, горит, горит”.

В селе Чутановка Егорушка прыгнул как-то с лаптями в колодец. Ему — “Что делаешь?”. Стали смотреть, а там ребенок мертвый.

Раз блаженный шел по базару в Кирсанове. Вдруг поддел сапогом у одной продавщицы горшок с молоком, а там оказалась мышь.

Каждое Крещенье, на праздник, Егорушка имел обычай купаться в проруби (“На Иордани”). Как-то после Рождества, перед Крещением, он босиком (“ноги красные”) пошел “на Иордань” и взял с собой 14 отроковиц и одну вдовицу. Егорушка идет впереди, а они за ним гуськом. Говорит: “Идите, идите за мной, а я буду вам протаптывать (дорожку. — Прим. сост.)”. Приблизились к воде. Егорушка предлагает: “Давайте купаться”. А они все и в шубах-то замерзли: морозно, холодно.

— Пелагеич, да мы все замерзли.

— У-у! А я буду купаться.

И начал купаться один. Рядом стояла избушка (это было на водяной мельнице). Искупавшись, Егорушка говорит: “Полезли греться”. Зашли в избушку. Егорушка весь в сосульках забрался на печку, да только печь не топлена, избушка-то нежилая. Все сидят, холодно. Только от Егорушки пар валит столбом. Все и высохло.

— Вот я и погрелся! Пошли назад. Теперь я протаптывать не буду, вы мне протаптывайте (дорожку по снегу. — Прим. сост.)

Поставил первой вдовицу, остальных гуськом за ней, а последнюю взял под руку и говорит: “А мы с тобой, как жених с невестой пойдем”. У нее на руке было колечко. Егорушка взял колечко, вертит в руках. Вертит, да говорит:

— Дай поносить колечко.

— Да возьми, — отвечает девица.

Блаженный надевает кольцо на одну руку, на вторую:

Два раза выйдешь замуж, 50 лет будешь вдовица, будешь жить до Страшного Суда. На тебе все свершится.

Впоследствии эта девушка по имени Мария действительно вышла замуж, у нее родилось четверо детей. С мужем она прожила три года. Через несколько лет вышла второй раз и прожила 7 лет. Егорушка был еще жив и, благословив теперь ее с четырех сторон иконой, сказал: “С моим благословением будешь ходить до Страшного Суда”. При кончине (умирала она в больнице) ей было видение Страшного Суда.

Был у Егорушки дружок-подросток Николай. Надо заметить, что и сам блаженный был как ребенок, отрок. Позже Николай рассказывал о таком случае. На Крещение у речки блаженный говорит ему: “Давай ты будешь как Иоанн Креститель, а я как Господь. Ты крести меня”. Николай увидел, как на стоящего в воде Егорушку сошел с неба огненный столб. “Никому не рассказывай, что видел, — заповедал Егорушка, — а только после моей смерти”.

В следующий раз на страхования (боязнь) Николая Егорушка поучал: “Они (т. е. бесы. — Прим. сост.) как мухи, ты перекрести и разлетятся”.

Частым и желанным гостем Егорушка был в местных монастырях. Их насельники почитали блаженного, слушались его, видя в нем человека Божия. В неурожайный год игуменья отказывает девочке в поступлении в монастырь. Тут приходит блаженный и видит опечаленных девочку и ее проводницу:

— Ты что загорилась?

— Матушка игуменья не принимает в монастырь.

— Как не принимает? Ну-ка пойдем, пойдем.

Егорушка настойчиво обратился к настоятельнице:

— Матушка, почему не принимаешь?

— Егорушка, год плохой. Своих сестер кормить нечем.

— Она просфорочками, просфорочками пропитается. Ее Сама Матерь Божия прислала. Прими.

Девочку приняли.

Не раз блаженный предсказывал закрытие монастырей и мерзость запустения в святых местах. “Скоро, скоро вас погонят, — говорил он монахиням, — всех покидают через ограду”.

Однажды Егорушка пришел в корпус игуменьи и в грязных сапогах побежал по ковровым дорожкам коридора. Бывшие при этом послушницы погнались за ним с криками: “Куда, куда?” Догнали только у дверей игуменьи: “Что ж ты делаешь? Ты смотри, все дорожки грязные”. Тут вышла и игуменья. А он: “Не так еще будет, — начал плеваться и сморкаться на стены, на дорожки, — вот как будет, вот как будет”.

В другой раз блаженный “наклал” прямо под образами. Ему: “Ты что ж делаешь?” А он: “Тут не то еще будет”.

“Я иду и смотрю: змей ползет и чревом землю режет. Гляжу — получился овраг. Еще чуть-чуть и я упал бы. Я туды, я сюды и пройти негде”, — пророчествовал Егорушка о настоящих и грядущих событиях.

Но тогда еще многим не верилось в будущий разгром. Когда же совершилась революция, пьяные солдаты, дезертиры и просто гарнизонные не раз пытались проникнуть в женский монастырь, но монахини били в набат, и мужики из окрестных селений с вилами и топорами заставляли отступать распоясавшихся хулиганов. Егорушка предупредил насельниц монастыря: “Сегодня ждите гостей”. Слышавшие это хулиганы вынуждены были оставить свои намерения, говоря: “Эх, Егорушка все уж рассказал”.

После закрытия монастыря монахини некоторое время жили вблизи, выпекали хлеб, иные разошлись кто куда.

Бывшие монастырские насельницы в складчину покупали себе домики в городе. Жили вместе маленькими общинками по 4–6 человек. В Кирсанов прибывали монашки и из Оржевского Тишениновского монастыря. С началом гонений на верующих, жители города “любить монашек любили, но пускать на квартиры не пускали — боялись”. Монахини жили обособленно. Одеяла стегали, платки вязали, перебивались своим огородным хозяйством, пока не начались ссылки. Находились и такие, кто обзаводился семьей.

— Никуда не ходи! У тебя своя семья. Как тебе нравится, так ты и будешь жить, — поучал блаженный одну монахиню.

— Егорушка, мне охото возле речки и чтоб к церкви поближе.

— Ну так-то и будет! — уверил Егорушка.

И действительно, домик был куплен в желанном месте. В подобных домиках монахини селились маленькими общинками, получая духовное окормление у гонимых священнослужителей. Вместо одного большого монастыря в Кирсанове появилось множество крошечных. Поначалу многие ходили в Оржевку, в бывший мужской Александро-Невский монастырь. Там жили в землянке старенькие иеромонахи Алипий и Иезекииль, монах Никанор и бывший монастырский просфорник. Все у них было из земли: и лежанки, и стол. Каждую ночь, в 12 часов, ходили они молиться в пещеры, на Никольский источник. Нередко и голодали, так как из местных жителей немногие им помогали. Недолго так спасались, их забрали, а пещеры обвалили. Но монашеские общинки еще сохранялись во многих местах.

Как-то в одну из таких общинок пришел Егорушка:

— Сестры, давайте молиться, а то кудяшки придут, они нам нага-а-дя-я-ят! — сказал блаженный, имея в виду бесов.

О возможности разгона одной такой общинки предупреждал и другой старец — о.Калиник: “Ну, сестры, пришло время вам расходиться”, — с такими словами обратился он к ним в одно из посещений. Забрав святыни, сестры с плачем покидали место своего спасения. Кто знает, сколько из них было в этот раз спасено от тюрьмы?

В селе I-я Иноковка православные решили устроить пещерную церковь. В пологе оврага стали рыть, а землю во время дождей и весеннего половодья смывали в овраг. Все у них было заготовлено, все секретно. Но Егорушка сказал, что ничего из этого не выйдет. Так и случилось. Тайна была раскрыта, многих арестовали, пещерку разрушили.

Собравшиеся на службу в городской собор как-то стали свидетелями необычного поведения Егорушки. Обычно блаженный стоял где-нибудь незаметно, а тут (дело было на вечернем богослужении) зашел в собор с веточкой в руках и, как бы подметая, обошел весь храм. Смысл действий юродивого прояснился на следующий день, когда арестовали духовенство.

Не забывал Егорушка навещать верных чад своих и возгревать в них веру и благочестие во времена всеобщего отступления. В одном доме его угостили вишней. Он каждую вишенку крестит и ест, крестит и ест. Вдруг говорит: “Дайте мне воды”. Ему налили. Блаженный залез в красный угол и начал мыть иконы.

— Сами-то вы умываетесь каждый день, а иконы-то у вас, видишь, пыльные.

Дверь была открыта, на улице стояла жара. Вдруг, еще ничего не видя, Егорушка всполошился: “Ой, ой, закройте дверь, закройте. Кто идет-то. Поглядите. Ходит как человек, а весь как черная грязь”. Это шел Федор, разуверившийся и нередко хуливший Бога.

— Не пущайте, не пущайте, — волновался Егорушка.

Хозяева, вышедшие навстречу Федору, проводили его назад, сказав, что Егорушка что-то его боится и не велит ходить к ним.

В другой раз шедшего по городской улице Егорушку увидел портной еврей. Он был молодых лет и придерживался атеистических взглядов.

— Ой! Святоша идет! — с неприкрытым раздражением произнес безбожник.

— Не кричи, не кричи. Вместе помирать будем, — ответил блаженный.

И правда, умерли они день в день.

Не была сокрыта от блаженного Егорушки и его собственная кончина. Еще задолго до нее он говорил: “Могилка-то моя вся в золоте полетит...”. Умер Егорушка, когда ему было уже за 70.

Хоронили его в 1928 году, зимой. Народу собралось очень много и духовенство со всей округи съехалось.

После кончины память блаженного Егорушки долго чтили монахини и благочестивые миряне, ходили к нему на могилку, где теплилась лампадка и густая листва образовывала подобие арки, разговаривали с ним, как с живым. Известны и случаи помощи блаженного обращающимся к нему с верой. Монахини ушли в Вечный покой, зелень повырубили. В засушливую пору нет-нет, да придут к Егорушке на могилку, слышавшие рассказы об этом Божьем человеке и с верою помолятся: “Дай дождь-дождичку...”.

Предсказания Блаженного Егорушки:

“Где я был, все будет спасено, антихрист сюда не ступит, а Вячка погибла, Вячка погибла”. (Там была секта баптистов. — Прим. сост.

Также Егорушка говорил о городской церкви (по-видимому, о кладбищенской), что она будет служить до самого Пришествия.

Примечания

[1] Про Микишу известно немного. Вот один случай. На Страстной неделе в слякоть и непогоду Микиша вечером зашел в дом одной благочестивой многодетной семьи и, тут же, у порога, лег в изнеможении и уснул. Его не тронули, а когда Микиша проснулся утром, как всегда радостный, то, указывая на младшего сынишку, сказал: "Ты сильный, ты сильный". Рассказывая этот случай, уже старик (Петр Захарович Жуков), а тогда еще мальчик, недоумевал: "Какой я был сильный?" Но Микиша уже тогда прозревал в мальчике верного Православной Церкви сына, впоследствии не соблазнившегося ни обновленчеством, ни комсомолом и усердно послужившего своему Отечеству. То была духовная сила, сила веры.

Как сложилась дальнейшая судьба Микиша, нам неизвестно. В середине 20-х годов он куда-то исчез. Рассказывют, что умер он в с. Рождественском.

Отец Костя

Блаженный Егорушка говорил: “Не зовите меня блаженным, благ только Господь Бог, а поминайте меня как “юродивый” или “родненький”, а отца Костю, как “старчик Костя”. Он выше меня, он старше”.

Отец Костя родился в крестьянской семье. С рожденья был слепеньким. Когда ему было около 6 лет, родители — Стефан и Василиса (фамилия их была Соболевы) — повезли Костю к преподобному Серафиму Саровскому на исцеление. Барин из родного села Чутановка дал им лошадь с телегой-фургоном, чтобы спасаться от дождя. Было это в год прославления преподобного — в 1903-м. Как потом рассказывал сам отец Костя: “Глазки мне преподобный Серафим не открыл, а благодать Святаго Духа дал мне”. Вместо земного зрения, Бог одарил Костю зрением духовным. Отца Костю благословлял протоиерей Николай Стяжкин[1].

Монашки звали его “комок”, т. к. он был пухленький и мал ростом. Приходивших он называл “тетенька” или “дяденька”. А говорил и действовал все притчами да иносказательно. Поначалу за Костей ухаживала его сестра — Апронюшка. Он сильно болел, на позвоночнике было множество ран. Когда сестра его мыла, он говорил: “Апронюшка, Апронюшка, потише. Потише, Апронюшка”. Позже ухаживавшая за отцом Костей Дарья Дементьевна Фарафонкина однажды мыла полы в его келье. Заглянула под кровать, а там лежат вериги железные с замком. “Что, тетенька, увидела?”, — спрашивает старчик. “Да”, — отвечает она. “Вот, никому не сказывай, Егорушка тоже такие носит”. Так выяснилось происхождение ран.

Очень дружен был Костя с блаженным Егорушкой. Как-то приходит блаженный к нему и говорит: “Костюшка, пошли молиться на паперть, а то весь мир погибает”. Так они и молились вместе.

Также приходил к отцу Косте уже после войны раб Божий Алексей из Рассказова. Осиротев, Алеша прибился к одному старичку — Степану. Позже Алексей вместе с ним ходил по местным святыням и к Божьим людям. Алеша везде носил с собой тяжелый мешок. А перед кончиной пришел к Косте прощаться. Долго не могли они расстаться. Отойдет Алеша немного, вновь вернется, обнимутся они с Костей, потом снова отойдет и вернется. А вскоре из Рассказова пришла весть, что Алексея убили баптисты. Случилось это зимой, 3 декабря.

Самого отца Костю забирали в тюрьму в Тамбов по доносу. Обвинили в том, что собирает с приходящих людей золото. В тюрьме все заключенные к нему относились хорошо, кормили его. 7 месяцев просидел Костя, пока не приехал из Москвы прокурор с проверкой. Спрашивает Костю: “Ты правда золото собираешь?” А он: “Какое золото? Я ничего не знаю. Я слепой от рождения. Мне кто что дает, кто хлебушка, кто оладушек, я и беру. Больше ничего не знаю”. Прокурор говорит: “Поедешь домой, будешь жить при церкви, кормиться там будешь”. А Костя: “Дяденька, отпустите меня к маменьке. Я к маменьке хочу”. Его отпустили. Еще в тюрьме он благословил одного раба Божия Андрея на священство, а после принятия сана — на тайное служение на дому в Чутановке. Сам отец Костя хорошо знал службу церковную, дома, помимо молитв, вычитывал вечерню, обедницу.

После войны к отцу Косте многие обращались за помощью, советом. Особенно прибегали к нему физически и духовно больные. Одним он советовал обратиться в больницу, другим говорил, что надо заглянуть внутрь души. А некоторых отсылал к какому-либо ближнему источнику или месту в лесу, дереву и говорил, что там они найдут исцеление. Пока они шли, он молился Богу, и по его молитве больные исцелялись. Сам же явно никого не исцелял, говоря, что тогда народ повалит толпами, и все кончится тем, что его арестуют.

Пришла к отцу Косте одна женщина, а он ее не принял, но отослал на Вознесенский источник (близ с.Несвитчино), сказав, чтобы набрала там воды и попила. Женщина, набрав воды, заглянула в банку и... ужаснулась. В воде она явно увидела маленьких деточек. Ей пришлось раскаяться в страшном грехе — убийстве многих деток при работе в абортарии.

Знал отец Костя все мысли приходящих к нему. По дороге к прозорливому две женщины ведут разговор. “Да чтой-то он там знает!” — говорит одна. Приходят. Отец Костя: “Чтой-то я знаю, тетенька, я только знаю об одних утопленниках”. На обратном пути, при переходе через реку по льду, сказавшая: “Чтой-то он знает”, провалилась под лед и утонула.

Пришла к отцу Косте женщина, имевшая незамужнюю дочь, о которой поговаривали, что она гуляет с цыганом. Костя говорит ей: “Сшей мне 6 мешочков небольших из разной материи, какую найдешь”. Она сшила и принесла ему. Отец Костя подержал их и сказал: “Нет, пожалуй, забери их себе, они тебе самой еще пригодятся”. Ничего не поняла женщина, а вскоре дочь ее вышла замуж за цыгана.

Очень любил отец Костя детей. Тогда почти каждый ребенок из простой семьи прежде чем идти в школу, бывал у него. Приводили их мамы, у которых он спрашивал, знает ли ребенок молитвы, и благословлял детей в школу. Бывали у него под видом верующих и работники милиции. Бывший тогда настоятелем кладбищенской церкви о.Георгий (Шашурин) очень уважал старчика, верил ему. Приходил причащать.

Дарья Дементьевна ходила к Косте в любую погоду (из Кирсанова в Чутановку за 5 километров короткой дорогой). Придет пораньше, приберет, приготовит все, чтобы когда люди придут, все было в порядке. Сама подолгу бывала у отца Кости. А однажды видела как он с кем-то разговаривал. В это время он будто и забыл о присутствии Дарьи Дементьевны, а когда спохватился, спрашивает: “Тетенька, слышала с кем я разговаривал?” А она: “Твой голос слышала, а другой нет”. “Ах, тетенька, кабы ты слышала!”, — сокрушался подвижник. “Ведь он с ангелами разговаривал”, — передавала впоследствии она. “Слепой был, а все знал”, — вспоминала Дарья Дементьевна. Завещал он молиться особенно в 12 часов ночи. Говорил, что в это время все обновляется, и папортник расцветает, и анютины глазки. “А какие это такие анютины глазки, я не знаю”, — недоумевала Дарья Дементьевна. А о.Костя говорит:

— Ты в храм через сквер ходишь?

— Да.

— А где?

— Левой стороной.

— А ты справа зайди, за каменными рядами тропинка есть, и с двух сторон много этих цветов. Они несколько раз в день цвет меняют, как твои глазки.

“У тебя, тетенька, анютины глазки, сколько раз в день цвет меняют!”. Не один раз он спасал от ареста Дарью Дементьевну. Скажет: “Сегодня никуда не ходи”. И действительно, вокруг аресты в этот день. Или: “Пойдешь на станцию, увидишь военного, подойди к нему, не бойся и попроси проводить в вагон, тебя с ним и не арестуют”. И все случалось как скажет отец Костя. Хотя устраивали кордоны, вылавливали верующих.

В последние годы жизни отец Костя перебрался в пригород Кирсанова Шиновку. Во время переезда он говорил: “В Ростов еду. Буду как Иов многострадальный — весь в ранах и грехах”. “Да какие же у тебя грехи”, — спрашивали его. “Ой, много, — отвечал, — я чужие на себя беру”. Как переехал, у него на ногах появилось 13 ран — язв.

В Шиновке его взяла к себе одна женщина, надеясь поживиться приносимыми старцу продуктами и вещами. Но скоро заботы, многолюдье и сам отец Костя стали раздражать ее. Однажды в гневе ударила его палкой по рукам. “Господь у нее руки и ноги отнимет”, — сказал старец. Бывало станет его купать Дарья Дементьевна, а хозяйка ругается: “Вы мне полы сгноите”. “Полы — это утка”, — отвечал отец Костя. “Что, батюшка, уплывут?” “Уплывут”, — кивал в ответ. Ушла как-то хозяйка на базар, а керосинку оставила зажженной. Произошел пожар. Люди увидели, вынесли старчика вместе с кроватью, а дом сгорел. Отца Костю отвезли обратно в Чутановку, а женщину ту позже парализовало: руки и ноги у нее действительно отнялись.

Стал готовиться к переходу в иной мир. Как бы ушел в себя, говорил мало, принимать людей не мог. Просил одеть его по кончине во все белое, как отрока. Дочь Дарьи Дементьевны ездила в Москву купить ему рубашку и брюки. Он все говорил, чтобы одели его как Егорушку: “Ведь мы дружки были”. Когда-то он был у кладбищенской церкви и лег в том месте, где сейчас его могилка: “Здесь мое место”. Умер о.Костя, когда ему исполнилось 60 лет, сам молил Бога о смерти. На слова: “Батюшка, зачем ты так? Поживи для нас, чад твоих”, — отвечал: “Не могу, знаете какое время будет — часовых поставят”, — т.е. никого не будут к нему пускать. А к нему много народу шло и днем, и ночью.

Умер отец Костя в 53-м или 54-м году на праздник “Всех святых” 28 июня. Хоронили сразу на следующий день, так как боялись большого стечения народа. Отпевали в церкви с большими свечами у гроба трое священнослужителей: о.Георгий (Шашурин), о.Тимофей (Скопинцев) и о.Алексей (Швыряев). Похоронили в древнем склепе, слева от входа в храм. Однако поминать у церкви не решились, а пошли на могилку к Егорушке. Дарья Дементьевна напекла пирогов и раздавала всем. Позже крест на могилке о.Кости выложили из кирпича на земле, так как в то время кресты часто ломали хулиганы.

Двоюродная сестра отца Кости, Татьяна Андреевна, в 20-е годы работала медсестрой. Она впала в так называемый летаргический сон и спала неделю. Лицо ее в это время делалось то светлое, то мрачное. Очнувшись, она рассказала о том, что видела старичка, который стоял на коленях и молился. Ей был голос, что это ее прадедушка, который молится за нее. Затем он водил ее по аду и раю, и говорил: “Правой ногой надо ходить. Грешно быть женщине стриженой. Божия Матерь из огня адского вытаскивает вас за волосы”. В детстве Татьяна Андреевна тоже была слепа. Ее возили по святым местам, святым источникам, и она исцелилась. Про нее рассказывали, что она также впоследствии была прозорливой. Лечила людей молитвой и травами.

Дарья Дементьевна Фарафонкина помимо рассказа об отце Косте, использованного нами в его жизнеописании, поведала один случай, связанный с царственными мучениками. Ей он был сообщен женщиной, которая присутствовала при описываемом событии.

Примечания

[1] Отец Николай Стяжкин (Стяжкинский) подвизался в монастыре в с. Стяжкино. Выглядел бледным, почти прозрачным. Рассказывали, что он съедал в день всего 3 картофелины. Изгонял бесов. Привезли однажды к нему бесноватую женщину. Крупная, высокая, очень буйная была, вели ее 5 человек (два брата, мать и какие-то женщины),она цепями обмотана была. Завели к о. Николаю. Он говорит: "Развяжите ее". Развязали. О. Николай спрашивает: "Есть здесь кто понедельничает?" (т.е. поститься в понедельник. – Прим. сост.) Вышли две женщины.

-Ведите ее ко мне.

Женщины со страхом подошли к ней, взяли ее за руки, и она спокойно пошла. Батюшка накрыл ее епитрахилью и долго читал над ней молитву. Потом говорит:

-Выведите ее из храма.

Вывели. И начало ее рвать. Черное что-то выходило, будто грачи из нее вылетали. Затем завели в храм, батюшка причастил ее и говорит: "А теперь идите к преподобному Серафиму на поклон".

Отец Антоний

Из воспоминаний матушки Параскевы (1906 г. р.) Записано 5 июля 1997 года, село Булгаково.

Родителей его звали Григорий и Акилина. Были у него сестры Евдокия и Анна, один брат. Жил отец Антоний в километре от села Гусевка (в сторону Куровщины), и у него келья в овраге была, и мы к нему все ходили. Старец Антоний был строгий. Говорил не тихо, “со звоном”, складно и сердечно. Как-то пришел к нам и говорит: “Ну как вы там спасаетесь?” А я и не знаю как сказать. Он говорит: “Ходишь в церковь? Ты ж на краю бездны стоишь”. Мы тогда перестали в церковь ходить. Ведь тогда какие батюшки были... То красные, то белые, то “живцы”. Вот я, грешная, и не стала ходить. А с тех пор как он сказал, стала в церковь ходить, на клиросе петь. Он меня благословил: “Сшей себе платье и расшей грудь белыми нитками и колпак надень, так и ходи”. Как же я так уберусь-то? Я кричу. Так же я убирать себя не могу. А он: “Ну как хочешь”. И вот я с этим вопросом по старцам хожу. Помню, пришла к Прохору Моршанскому, рассказала ему. Он мне объяснил: “Это он дал притчу тебе. Не нитками грудь расшивать, а верой, чтобы тебя далеко видели — вон кто идет”.

Антоний молодой был, ученый. Не знаю где учился, а ученый. Молитвенник был великий. Постник. Мы как-то пришли постом — у них редька. Мы ему говорим: “Покушайте с нами”. А он: “Кушайте, кушайте, во славу Божию!” А сам не ест. К нему возили бесноватых. Везут от церкви, а больной кричит: “А! Опять меня к этому”. И зачинает его бить, никак не удержишь. Первый раз отца Антония забрали в 1932–33 гг. Потом отпустили. После то брали, то отпускали. Много он претерпел. Сажали его в холодную воду, в тюрьме он и преставился.

Из воспоминаний монахини Анисии

Отца Антония еще до войны посадили в тюрьму. У него была чудотворная икона Божией Матери “Споручница грешных”. Он изгонял бесов. Как приложит эту икону, так они кричали на все голоса, выходили. Он умер в заключении. Там была в это время одна монахиня — Ксения. Она была свидетельница его кончины. Хотела сходить пополоскать белье, а он ей: “Скорее, только туда и оттуда”. Она пришла, а он уже отходит. А на небе колокола бьют, звон. “Что это?” — спрашивают. “Отец Антоний умер”, — отвечают.

От составителей

Отец Антоний вел строго аскетический образ жизни: жил в землянке, подушкой ему служил пенек. До ареста он руководил общинками монахинь. Монахинь одной из таких общинок отец Антоний благословил читать “неусыпаемую” Псалтырь. Однажды днем, во время молитвы (двери кельи были закрыты), сестры услышали сзади топот, но чтения не прервали. Краешком глаза одна из них увидела у вошедшего под полой длинной одежды черные сапоги. Искушение продолжалось недолго. Спустя некоторое время прибежал отец Антоний. “У вас сейчас “гости” были?” — спрашивает. “Да”. “Так вот знайте, это к вам полуденный бес приходил”.

Схимонах Енох

(Из воспоминаний монахини Анисии)

Схимонах Енох (в миру Емельян Онуфриевич Белан) родился в 1901 году в селе Коневатовка Лысогорского района Саратовской области в многодетной крестьянской семье. Был старшим сыном. С детских лет приучался к крестьянскому труду: пас с отцом коров, пахал. Повзрослев, не ходил на гулянье. Любил читать Слово Божие, молиться. Из родных мест уехал во время коллективизации. Один из своего села не пошел в колхоз. На собрании спрашивают: “Кто против вступления?” А он поднимает обе руки. Стали его преследовать. У него было Евангелие, все читал его. И говорили, что Емельян сошел с ума, Евангелия начитался. Шел он как-то к сестре в соседнюю деревню. Тут его забрали, привели в сельсовет. Отобрали молитвенник, спрашивают: “Какого ты уклона?” Емельян: “Я правого уклона. А вы какого?” Председатель: “Я — левого уклона”. “Правый уклон — есть истина и правда, а левый — ложь, обман и неправда! Я — правый уклонист!” — снова повторил Емельян. “Ты контрреволюционер!” — успел прокричать председатель и упал в обмороке на пол.

Был голод 1933 года. Емельяна арестовали. Отец последнюю картошечку собрал, сварили ему, принесли. Он спрашивает: “А вы-то как же?” А отец-то видно уж припух, помирать ему. Вскоре Емельяна освободили. Он сразу пошел на соседнюю станцию и приехал в Кирсанов. Пришел к отцу Косте. Тот благословил его в село Гусевку. Там наняли Емельяна пасти скот. А он все время Богу молился, и когда пасет, то все коровы отдыхают, спокойно лежат.

Когда Емельян пришел к отцу Антонию, тот говорит ему: “Вот это стадо надо пасти (бывших у него тогда на попечении монахинь. — Прим. сост.), а ты это стадо пасешь (коров.— Прим. сост.). Это стадо все могут пасти, а вот это стадо пасти некому. Помоги!” Емельян задумался. Был он молитвенником, девственником. Отец Антоний дал ему правило: 1-й, 2-й час ночи молиться. Всегда, как петухи запоют, так он тут уже, молится.

Два раза был в тюрьме. Сначала согнали туда, где Беломорканал. Это его из Гусевки взяли. Обвинили в чем-то, оклеветали. Привезли эшелон на место. “Ну мы приехали”. Вылезли, а ничего нет. Снег по пояс. Пришли в глушь. “Ну, вот тут ночевать будем”. Это зимой-то и на улице?! И ничего нет, ни одного жилища. Они говорят: “Расчищайте снег, зажигайте костры, пока обгорит, ночевать будем”. Заключенные расчистили все, напилили дрова. Все измучились. А те говорят: “Нет, здесь не положено, надо дальше идти”. Идут, спотыкаются, хотят спать. Все голодные. Привели на новое место. Все снова. Расчищать, костры и тому подобное. Семь суток на снегу ночевали... От костров огонь летит и попадает в ватные штаны. Они тлеют, то там кто закричит “ой!”, то там кто-нибудь заплачет. Отец Енох говорил позже: “Все разошлись, а тут от костра ямочка осталась, я расстелил бушлат, оделся и спал целые сутки на теплом. Лучше семь лет побыть в заключении, чем целую неделю на снегу ночевать”.

Потом сами стали бараки строить. Рядом железная дорога. Привезут песок или что еще — идите разгружать, а у Емельяна сил нет. Один его лопатой, лопатой по спине: “Работай, работай”. А он работать уже не может. Ходили траншеи рыть. Если не выроешь, то не дадут второго. Супчик дадут, а второго нет. Было голодно. 400 что-ли грамм хлеба давали. Повели и его, а он идет и думает: “Туда дойду, а оттуда нет”. Пришел когда оттуда, а глаза посоловели уже... Но налили лапши, накормили. Надзиратель приказал. Там он пробыл три года с чем-то. Их освободили перед войной с Германией. А когда еще ехал в вагоне, то предсказывал, что будет война, но никто не верил, так как все было вроде хорошо.

После лагеря три года жил Емельян в погребе в Гусевке. Он и еще два парня с ним. К войне его признали непригодным. Неугасимый Псалтырь у них был, читали. И вот войска (советские. — Прим. сост.) пришли в Гусевку, заняли все, начали рубить сады. Они как усилили молитву, стали читать. И сразу начальник говорит: “Нам не сюда, нам нужно другое место”. И войска ушли. В погребе у них свечи восковые горели день и ночь. Им девки носили свечи, хлеб. Принесут пшеничку, они сами мололи. А хозяйка говорит: “Вам чего, с картошкой может быть?” Голод ведь был, война. “Нет, вы нам пеките чистый. У нас Господь богатый, Он нам пошлет”. И правда, поедят, смотрят, опять несут им. Так они всю войну и пропитались.

В 1948 году опять забрали. Сидел в Спасске. В тюрьме его звали “Святым”: “Кому хлеб? — “Святому”. А он все терпел, всех ублажал. Один раз кому-то пожаловался, что его обижают, кому-то что-то сказал. А один приступил к нему: “Тебя обижают, тебя обижают?” А он: “Нет, никто меня не обижает”. Тогда отступили от него. А сидели там всякие. Один был людоед. Его посадили в камеру вместе с Емельяном. Тот говорит отцу: “Что-то я давно человечьего мяса не ел, очень оно вкусное”. А Емельян: “Христос с тобой! Христос с тобой!” Все крестил, боялся как бы тот его не убил. Все пережил.

Мы слали ему посылки, а через год и меня забрали. А когда Маленков стал освобождать, то и нас освободили. Судимость сняли. Я с 51 по 56 год была в лагере. Один год скостили, амнистия. Лагерь был со строгим режимом, в Караганде. Собаки, заграждения. Привезли как-то 450 человек ребят в наш лагерь. Скоро их нужно было выпускать, а не хотели. Подговорили уголовников, и те приказали не выходить на работы, а то плохо будет. Они и тех боятся, и на работу идти боятся. 40 дней что-ли не ходили на работу. Там были власовцы, там были и те, которые побывали в плену. В то время как они не выходили на работу, готовилось их уничтожение. Подогнали танки и стали расстреливать из танков, из пулеметов. А мы не работали по религиозным убеждениям. У нас был особый режим. Сидели отдельно. Через сутки горячее и 400 грамм хлеба. Сидели безвыходно. Начальник (Боговик, кажется, фамилия) отправил нас в тюрьму на край зоны. Хотел, чтобы мы живые остались. На заре 9-ой Пятницы от Пасхи расстреливали. Кровь вычерпывали ведрами потом. Один барак был с верующими (Матрюша Кирсановская там была, молилась в это время у окна). Хотели было стрельнуть и в этот барак, но им сказали, что там верующие, и они отвернули танк. Пришли и к нам с собаками на цепях. “Выходи-и-и!” Мы вышли, стоим, молимся на Восток. Думаем все, нас сейчас расстреляют. Молимся. Потом начальник махнул рукой: “Ну ладно, я за ними после приеду”. Утром идем: то там лужа крови, то там лужа... Все бараки развалены. “На этап! На этап!” — кричат. Отправили всех, чтобы скрыть сколько расстреляли. А еще до этого могилы вырыли, огромные могилы. Мы остались чудом. Помню в тюрьме матушку Македонию (44 года жила). Когда мы в тюрьме сидели, ей являлась Матерь Божия “Скоропослушница” во весь рост в зеленом одеянии, молившаяся: “Господи, спаси страждущих”. Матерь Божия молилась за нас! Отец Костя говорил: “Отпустят, отпустят, всех отпустят”. И правда, скоро нас отпустили.

Когда приехали из лагеря, жили опять скрытно, не хотели прописываться. Емельян жил нелегально, в затворе. Прятался от записей, переписей. Вот он приехал оттуда (из тюрьмы. — Прим. сост.), а благодетели в Кирсанове многие были. Они его любили, уважали, привечали. Одна вдовица взяла его к себе. И он жил в нижнем этаже, в землянке. Там его прятали. Всегда куда идти, то ночью водила его. Из двора во двор, из село в село ночью. “Ой, машина, машина идет. Как бы не осветили”. У него волосы были длинные, коса, не стригся — отец Костя благословил.

У отца Еноха ноги были обморожены. Из Кирсанова везу его в Цибизовку. У одного Петра на задах двора была пристройка. Там он и молился целыми днями. И ни обыска, ничего не случалось.

Нам помогал отец Павел Ершовский. Он прозорливый был. Бывало куда благословит, все хорошо получается. Он в Моршанске умер. “Монахи, что же у вас лампада не горит”, — пришел и говорит нам. А мы переплетали книги у них в Ершове. Лампаду-то мы постным маслом больше зажигали. Предсказал вот, что монахи будем, а мы еще не были пострижены. Отец Павел куда благословит — все тут и машина, и все. Во все церкви-то мы не ходили, когда из тюрьмы пришли, отец Костя нас и благословил в Ершово к отцу Павлу. К нему со всех сторон шли. Придешь, а он встретит, и все хорошо так. Все скажет тебе и предскажет.

Отец Сергий (Сергей Петрович Купырев) родом из села Козьмодемьяновки, когда пришел из лагерей, то не стал служить. Отец Костя благословил его служить на дому. Они с отцом Павлом совершали Дары в алтаре. Он говорил, что у отца Павла так хорошо в алтаре, что умереть можно. Умер он (Павел Ершовский) в 95 лет наверно. Говорит: “Берегите отца Сергия, берегите”. Я в Булгаковке помогала ему читать. А какие вопросы, то к отцу Павлу в Ершово. Старинный батюшка был. У него 4 свечи вокруг престола горело восковых. Он восковыми свечами дорожил.

Мы молились тайно в Булгаковке, в Фомичах. Справляли там Рождество, Крещение, купались. Из родника там образовалось озеро под горой. Вода хорошая какая была. Ушли оттуда, и родник засох, перестал течь.

Отец Сергий до лагерей служил в Полякове. После, пошел в резиновых сапогах в снег в Булгаковку причащать, а оттуда в Гавриловку. Сапоги полные снега. Пришел и заболел. Тут уж он потом мало пожил. В Кобяках Федор, брат его, служил. Отец Сергий после лагеря не пошел к архиерею объявляться. Тут говорят, что опять будут священников забирать. А архиепископ Михаил его любил, камилавку подарил. Службу знал как пять пальцев. Отец Антоний не благословлял Сергия жениться. Говорит: “Его в тюрьму, а жена как бы замуж не вышла. Все греха меньше”. Вот он и не женился. Причащал, помню, какое у него благоухание от Даров было!

Мы переехали в Бондари. Отцу Еноху одна женщина подарила хибарку. Она ослепла, ее в инвалидную забрали, а сама отписала хибарку Емельяну (тогда его еще так звали). Его все любили, знали. Он странствовал одно время, больным помогал. Вот сейчас сердце заколет: “Отец, ой, ой сердце колет”. Он перекрестит, и я опять живая и бегаю как ни в чем не бывало. Где какая рана, перекрестит, и враз заживает. Сколько людей он спасал от смерти! Зашли в село Алексеевку, там женщина, а у нее прямо шишки по телу. Он перекрестил, и они прошли. Раз приезжает женщина. Ей сказали врачи, что у нее ребеночек в утробе не так лежит. Отец Енох ей говорит: “Читай Акафист “Споручнице грешных”. Она прочла. Он: “Ну, иди”. “А как же ребеночек-то, неправильно ведь лежит?” “Как ему надо, так он и лежит”. И правда, теперь посмотрели — ребеночек лежит правильно.

Еще в Цибизовке его скрывали хозяйка Елена и Петр Алексеевич Нехин. А Елена была сильно больная, одержимая, и он ей помог, а то бы умерла. Мальчишка заболел, прямо никуда. Помирает. Отец Енох говорит: “Давайте Акафист читать Онуфрию”. Прочитали Акафист Онуфрию. Мальчик встает и говорит матери: ”Давай велосипед, пойду кататься”. Враз исцелился. Да, вот еще, родила, плохо с ней было тут. Говорят: “Давайте к врачу”. А он: “Какой врач? У нас вот какой Врач Небесный!” Тоже помолился, все благополучно. Один раз свернула она коленку. Он стал крестить — кости затрещали и прямо на место встали. Вот какой был! Через него и я осталась живая. (Рассказчицу о.Енох тоже исцелил, когда она была еще молодая. Матушка Анисья была келейницей о.Еноха до самой его кончины. — Прим. сост.) Так живу. Сколько раз я болела, он помолится, и я живу, опять бегаю. А теперь, что болит и болит, некому помочь. Он тоже предсказывал, кому чего — тоже скажет.

В Великий Пост всегда 40 Псалтырей вычитывал от крышки до крышки. Один Пост он вел так: стаканчик один маленький сладенькой водички вечером и леденцов каких-то там в прикуску. Другой Пост держал: только кружку кваса после заката солнышка. Один Успенский пост девять суток не ел и напоследок пошел к отцу Косте, говорит: “Больше не могу терпеть”. Тот ему: “Кушай, кушай”. Ел что дадут. Никогда не говорил что сварить или что не солено, что пересолено. Что дадут и слава Богу! Понедельник, среду, пятницу вкушал только вечером. В последнюю неделю Великого поста совершенно не вкушал пищу, ни питья никакого. Великий был постник, смиренный. Утром не кушал, в обед вкушал, между обедом и ужином никогда даже кусочка хлеба не возьмет. Читал Акафист каждый день “Споручнице грешных”. Не сядет обедать пока не прочтет все, что нужно. “Анюта, я Акафист читал?”. “Да я не знаю, только из церкви пришла, ну прочти еще”. Он читал. Иногда печку не истоплю, а он не укорит, ничего не скажет. Пока не приду, есть не будет. До вечера не приду, не будет есть до вечера, ждет меня, пока я не распоряжусь. 35 лет я за ним ухаживала, и никогда ни словом, ничем ни укорил, ни обидел, ни осуждал никого. Ни одну травинку не сорвал, ни один листочек. Как старец Силуан, боялся сломить какую веточку, тоже считал грех нарушать зря природу. Ни одну муху не убил, ни одного комара. Комар сидит на руке, а он смотрит на него и дует, не тронет.

Постригли его в Москве, в 1974 году, иеромонах Херувим (Дегтяев). Пришли к матушке схимнице Гаврииле, а там отец Херувим. Мы соборовались. Отец Херувим говорит тогда еще Емельяну: “Мне тебя надо постричь”. А у того коса была в руку толщиной. Почему он знал, что тот не пострижен? “У меня вот одежда есть одна мужская, не знаю кому ее. Вот тебе, наверно, она принадлежит”. Поехали мы одни к матушке игумении Евдокии. Но те нас побоялись принять, не знали нас совсем. Оттуда приехали опять к матушке Варваре, и вот он (отец Херувим) ночью, в 11 часов, через всю Москву спешил и приехал постригать его. Вот там и постригли. Он думал мы будем у игуменьи Евдокии, а они сказали, что мы уехали, побоялись что-то они. А мне отец Херувим дал четки и крест.

В последнее время (отцу Еноху уже было 92 года) иногда я давала и в понедельник ему что-нибудь. Как-то пошла за молоком, и печку не истопила, ушла. Пришла, а он: “Я заболел, я заболел”. И правда, холодно в доме было. Я тут грелку ему. Прости меня, Господи. Всегда скорблю, что не истопила, ушла. Но так он себя бодро чувствовал. И молился, и ходил сам везде. В среду заболел, просфору только намочил. Чтобы молока или еще чего — ни разу пост не нарушил. В четверг немножно молочка поел, а в пятницу утром, в 2 часа что-ли, он помер. Все что-то кого-то манил к себе руками. Язык-то уж отнялся. Правый бок у него болел. Он все говорил: “Головка болит, головка болит”. Просил, чтобы в склепе похоронили, но схоронили так, в могилке.

Справка

Дана настоящая гр-ну Емельяну Онуфриевичу Белан в том, что он действительно принял постриг в схиму с именем Еноха 1975 года 14 сентября, что удостоверяется, с приложением печати.

Настоятель храма (Преображенской церкви с.Спас-Прогнань. — Прим. сост.)

Архимандрит Амвросий Иванов.

Глава 4. Духовенство

Свмч. Иван Похваленский

Из Клировой ведомости Иверской церкви с. Нащокино

за 1917 г.

Священник Иван Иванович Похваленский, 38 лет. В 1879 г. окончил Тамбовскую семинарию по 2-му разряду. Псаломщик с.Успенского Козловского уезда, одновременно там же учитель церковно-приходской школы. В 1903 г. рукоположен во священники в церковь с.Нащекино. С 1913 г. председатель церковно-приходского Совета. В 1915 г. назначен окружным миссионером, 1914 — духовным следователем.

Награды: 1907 — набедренник, 1912 — скуфия, 1916 — камилавка. Имеет благодарность за школьную деятельность. 1909 — медаль “25 лет церковно-приходских школ” и медаль “в память 300-летия дома Романовых”. Жена — Екатерина Петровна 1882 г.р. Детей нет. Доход: от казны — 300 р., приходской — 850 р., за преподавание — 250 р.

Ив. Похваленский 5 ноября с/ст. 1918 г. расстрелян советской властью, а на его место назначен священник Спасской женской общины Моршанского уезда Е.Лебедев.

(ГАТО. Ф.181. Оп.1. Д.2317. Л.128.)

Свящ. Евгений Николаевич Лавров

О.Евгений Лавров служил в церкви с.Оржевка. В июне 1929 г. власти за то, что он вовремя не вывез хлеб, который был обязан сдать государству в качестве налога, наложили на него штраф — сдать 500 пудов хлеба. У батюшки такого количества хлеба не было, да и быть не могло. Его вызвали в сельсовет. Жители узнали об этом. Кто-то ударил в набат и через некоторое время у сельсовета собралась толпа народа, требуя освободить священника. Его отпустили. Когда люди в селе несколько поуспокоились, о.Евгения арестовали, осудили и отправили в лагеря. Вместе с ним пострадали те, кто активнее всех пытался защитить батюшку. Это псаломщик Николаевский, миряне Рябов П.И., Лысов Н.И., Юдаев И.В., Яковлева М.Н., монахини С.А. и А.П. Неучевы.

Свящ. Константин Иванович Золотницкий

В июле 1929 г. в с.Скачиха, за невыполнение продналога местного священника о. Константина Золотницкого выселили вместе с семьей из дома. Он сутки жил на улице, в церковной ограде. Потом власти подыскали ему квартиру. Его вызвали в сельсовет и продержали там в течение пяти часов. Об этом узнал народ. У сельсовета собралась толпа и потребовала освобождения священника. Местные власти, испугавшись отпустили священника, но спустя некоторое время снова арестовали. Он также получил срок и был сослан в лагеря.

Свящ. Сергей Васильевич Наливалкин

Родился в 1901 году в селе Скачихе (в Хилкове). Работал продавцом. Был добрый и симпатичный. Ходил в церковь, молился, потом прислуживал в алтаре. Начальство его любило. Женившись, переехал в Сулак. Здесь его поставили дьяконом (он обладал хорошим голосом), затем рукоположили в священники. Позже с семьей перебрался в с.Градский Умет и жил там на квартире. О.Сергий пользовался всеобщей любовью. Всего священников в Градском Умете в то время (1929–1937гг.) было двое: о.Александр и о.Сергий. С началом раскулачивания снова переехал в Сулак. Церковь закрыли, но о.Сергий исполнял требы по домам. Платы ни с кого не требовал, что давали, то и брал. В будни в колхозе работал плотником, а в выходные исполнял требы. За это его на выходные забирали в милицию. Так подошел 1941 год. Началась война. О.Сергия забрали на работы и отправили в г.Энгельс. Через неделю-полторы он пришел домой пешком (в Сулак), т.к. его командировали в Кирсанов за напильниками, чтобы точить пилы (а он был и плотником, и столяром). Семья у него была пять человек детей, да жена Мария Ивановна. Секретарь райкома партии, председатель сельсовета и другие из начальства предложили ему сотрудничать с органами и стать тайным осведомителем (“потайным милиционером”), но он категорически отказался и был снова отправлен в г.Энгельс. Оттуда его направили на Сталинградский фронт, где его следы и затерялись. Домой он уже не вернулся...

Прот. Тимофей Скопинцев

Родился в 1895 г. в д. Липяги Гавриловского района (тогда Кирсановский уезд). В 1909–1915 гг. был послушником в Оржевском Александро-Невском мужском монастыре. Хотел стать монахом, но его забрали в армию. Когда вернулся в 1919 г. монастыря уже не было. Он женился и до 1925 г. служил псаломщиком в церкви с.Вельможки Гавриловского района. В этом же году епископ Стефан рукоположил его во диакона и назначил в церковь с.Пески того же района. А в 1927 г. епископом Козловским Алексием (Буем) о.Тимофей был рукоположен в священники. В 1932 г. он становится настоятелем церкви с.Паники, но ее в 1936 г. сломали, а о.Тимофея перевели в с.Вельможки, где он в 1937 г. и был арестован. О.Тимофей отбывал свой первый срок до 1947 года. После освобождения был назначен настоятелем церкви с.1-е Пересыпкино. В 1949 г. был вновь арестован и выслан. Отбывал наказание в Новосибирской области. Туда к нему приезжала его жена, а сестра, окончив педагогическое училище, переехала в Новосибирск и там осталась. О.Тимофей работал в заключении жестянщиком. Начальство его очень ценило. Он вообще был мастером на все руки: плотник, столяр, печник. Из ссылки вернулся 1 февраля 1954 г. Сначала служил в селе Старо-Кленском Первомайского района, потом о.Георгий (Шашурин) помог о.Тимофею перебраться в Кирсанов, где и служил он до выхода за штат в 1982 году. Поводом к уходу послужил конфликт с молодым священником, который выталкивал о.Тимофея из алтаря, приговаривая: “Здесь молодые есть, а ты уже старый”. О.Тимофей отвечал: “Я сидел за то, чтобы у престола быть и умереть”. По выходе за штат он все же постоянно ходил в церковь и молился, стоя в алтаре.

К о.Тимофею приходило много людей, всех он принимал. А исповедуя людей, он сам плакал, говоря: “Трудно смотреть, как мир погружается во ад”.

Перед смертью ему было видение. Он говорил близким родственникам: “В этом месяце я умру”. Умер о.Тимофей Скопинцев 19 апреля 1986 года и похоронен на новом городском кладбище.

При жизни о.Тимофей был очень дружен с о.Алексеем Швыряевым. Потом он не раз высказывал свое желание быть похороненным рядом с о.Алексеем в церковной ограде, но власти по смерти о.Тимофея этому воспрепятствовали, заявляя: “Если похороните, выкопаем”.

Прот. Алексей Григорьевич Швыряев

Родился 12 марта 1907 года в с.Елисеевка (нынешний Уметский район). Был первенцем в большой крестьянской семье. Всего детей было шестнадцать, выжило восемь человек. Жили средне. Все богатство было 40 гусей.

После окончания церковно-приходской школы (всего 4 класса) ходил учиться игре на скрипке. Позже стал регентом церковного хора в деревне Булыгино. Был музыкально одаренным человеком. В 1927 году женился на Антонине Алексеевне родом из Оржевки. Рукоположен в диаконы и служил в Булыгинской церкви. Вскоре у о.Алексея родился первый сын, который, однако, через пять лет умер. О.Алексей переехал в Голынщину (под Кирсановом) и служил там до 1939 года, когда был арестован и сослан в лагеря. Отец о.Алексея Швыряева также был сослан в годы коллективизации и погиб на Соловках. В лагерях о.Алексей строил мосты на Воркуту и там, в Ухте, смастерил скрипку, которой веселил заключенных. С ревматизмом сердца, распухший от голода, с язвами на ногах о.Алексей вернулся домой. Обессилевшего, его отпустили умирать. Однако, он выжил, поправился и начал служить дьяконом в Косьмодамиановской церкви на Кирсановском кладбище. Со временем его рукоположили в священники. Жил в Кирсанове и служил сначала иереем, потом протоиереем кладбищенской церкви, а позже его поставили благочинным и настоятелем храма. Народ его уважал. Все свои силы он отдавал на служение Богу и людям. Бывало никогда не посидит, все торопился. Раз, зимой, он шел после требы, и с ним случился приступ. Так и нашли его лежащим на дороге. К сердечной болезни (мерцательная аритмия) прибавилось еще и воспаление легких. 5 января 1973 года он умер.

Швыряев Алексей Григорьевич

(биографическая справка):

Родился 12 марта 1907 г. в с.Елисеевка Уметского района, домашнее образование получил с помощью протоиерея Певницкого Николая Дмитриевича. С 1919 по 1927 год крестьянствовал в с.Елисеевка, 1927–1929 гг. псаломщик в с.Булыгино; май 1929 — август 1929 диакон в с.2-я Гавриловка, август 1929 — июль 1930 г. диакон с.Булыгино, июль 1930 — февраль 1931 диакон сл.Голынщина. Февраль 1931 — 19 декабря 1933 г. в труд. армии. 9 января 1934 — 29 мая 1936 диакон в сл.Голынщина. 1936–1943 — осужден в г.Тамбове по ст.58 п.10 на 8 лет. Отбывал в Коми АССР Ухто-Печерская магистраль, в лагере. Активирован по инвалидности в июне 1943, а с июня 1940 по 21 марта 1944 г. в труд. армии в г.Уфе. С 1944 до 1 апреля 1945 года в труд. армии г.Тамбова на судостроительном заводе. С 10 апреля 1945 г. диакон в г.Кирсанове. 4 февраля 1951 г. рукоположен в священники. С 1960 г. настоятель.

Отец Петр Котельников

Петр Дмитриевич Котельников родился в 1894 году в с.Гусевка (ныне Гавриловский район Тамбовской области) в крестьянской семье. Юношей приехал в Тамбов и жил здесь некоторое время у родственников. Обладая хорошим слухом и голосом, Петр пел в хоре Уткинской церкви. По окончании учебы в Духовной семинарии он женился на Елене Федоровне Виноградовой и стал регентом церковного хора.

Во время Первой Мировой войны по призыву Петр Котельников оказался на фронте, откуда был комиссован. Он заболел тифом. В ходе болезни, протекавшей тяжело, отнимались ноги. Вылечил его двоюродный брат-врач.

После выздоровления Петр Дмитриевич возобновил службу регентом в церкви с.Дмитриевка (ныне также Гавриловский район). Тут молодой регент как и все “служители культа” испытал на себе тяжесть гонений. Его не прельстили посулы хорошей должности в обмен на предательство. Попытка заставить публично отказаться от Бога и Церкви также не увенчалась успехом. Петр Дмитриевич настойчиво объяснял, что человек, способный обмануть свой народ, обманет и власти. Но местные правители искали своего. В ходе начавшейся коллективизации он был “раскулачен”: отобрали дом, все имущество. Семья подлежала высылке. На станции Вернадовка уже готовилась отправка очередной партии. Брат и отец привезли Петру продукты на дорогу. Но на этот раз все обошлось: Петру Дмитриевичу удалось доказать незаконность ареста, и Котельниковых оставили “до особого распоряжения”. Имущество, конечно, не вернули.

Духовенство с.Дмитриевки тоже не оставили в покое. Местному священнику о.Валентину Томникову пришлось оставить служение и уехать. А рукоположенного на его место о.Димитрия, до этого бывшего тут диаконом, раскулачили и арестовали. Вскоре закрыли и церковь.

В такое время Петру Дмитриевичу Котельникову выпал крест священнического служения. Его вызвал благочинный Кирсановского округа протоиерей Федор Соколов и предложил:

— Давай ты будешь отец Петр.

— Как Господь благословит, — последовал ответ.

После хиротонии отца Петра направили в с.Несвитское (Несвитчина, ныне Кирсановский район). Основание Вознесенского храма, где предстояло служить о.Петру, по местным рассказам было благословлено самим Серафимом Саровским. Дерево для постройки церкви специально везли из Саровского леса. Возвели храм в 1849 году. Его внутреннее убранство благодаря стараниям князей Несвитских и дворян Огаревых, чьи имения располагались в этом селе, отличалось богатством. Незадолго до окончания строительства на источнике, расположенном рядом с селом, пастухам была явлена икона Вознесения Господня. На месте явления соорудили часовню, и с тех пор Вознесение в Несвитском праздновалось особо торжественно. Сельский крестный ход шел к месту обретения святыни, где совершался водосвятный молебен. Местные жители и многочисленные паломники купались в целебной ледяной воде источника.

Поселилась семья отца Петра в церковной сторожке. Особого материального достатка в доме не было. Но усердие к службе, к проповеди Слова Божия, забота о храме и доброе отношение к людям принесли о.Петру другое — любовь прихожан. Батюшке удалось создать небольшой, но очень хороший хор из крестьян-любителей, с которым он сам регулярно проводил занятия-спевки. Церковная жизнь в Несвитском наладилась.

Очередному аресту о.Петра подвергли в начале 30-х. На этот раз причиной стал донос обновленца — о.Глеба Окорочкова, тесно сотрудничавшего с органами власти. Окорочков служил в отстоящем километров на 20 от Несвитского селе Калаисе. Он был земляком о.Петра и долгое время считался товарищем; дети двух священников также хорошо знали друг друга. Достаток и семейное благополучие — цель, к которой стремился о.Окорочков, все больше отходя от пути служения Истине. Сказалась и личная обида: некоторые калаисские прихожане, увидев в о.Петре “пастыря доброго”, стали ходить в неблизкое Несвитское.

Два месяца провел несвитский батюшка в заключении в Кирсанове. Тут выяснились источник обвинения и его безосновательность: никакой политической пропаганды и т.п. отец Петр не вел. Его отпустили. А сам о.Глеб не остался без наказания от Того, Кто выше всех властей. Его постигло то, чего он более всего опасался. В течение короткого времени от туберкулеза умерли юные дети. Семейное счастье рухнуло, и богатство потеряло всякий смысл. Позже при встрече матушка о.Петра указала о.Глебу на причину его скорбей — отступничество.

— Не говори, матушка, не говори, — падая в ноги, с плачем о.Глеб просил прощения.

Интересно, что тогда за о.Котельникова заступились даже сельские начальники, у которых священник снискал уважение. И председатель колхоза, и глава сельского совета всегда почтительно здоровались с о.Петром, а иногда и обращались за помощью. Так, узнав, что тот хороший стекольщик, попросили застеклить конюшни и не преминули расплатиться продуктами. Или иногда в страдную пору можно было услышать и такую просьбу: “Батюшка, ты не задерживай там со службой”.

Тяжелой была колхозная жизнь крестьян. “Искусственный” голод 1933 года уносил тысячи жизней. Как-то, в эту пору, о.Петр увидел из окна, что на кладбище привезли покойника. Взяв кадило, он направился туда.

— Батюшка, да ведь нечем платить! — со слезами объясняли совестливые крестьяне решение похоронить родственника без церковного напутствия.

— Да как вам не стыдно! Разве можно без отпевания! — сокрушаясь, укорял о.Петр, попросив передать всем, что и не думает требовать каких-то плат за требы в столь нелегкое время.

Повсеместное закрытие церквей, аресты духовенства и активных мирян в 30-ые годы стали явлением обычным. О.Петр прекрасно осознавал, что скоро наступит и его очередь. Тем более, что об этом приходилось слышать и из уст почитаемых им людей. Одним из таких был прозорливый слепец-странник Митрофан. Батюшка дружил с ним, и, также как и все в округе, называл его “отец Митрофаний”, хотя тот не имел никакого сана. Прежде он предсказал смерть родителю о.Петра — Дмитрию Андриановичу (“Вот, — сказал отец Митрофаний, — дом-то ты строишь, а жить тебе в нем не придется. У тебя другой дом будет”.) В праздники можно было видеть прозорливого странника, окруженного народом.

— Я вам что, угодник что ли? Цыган? Вы меня не обступайте, мне помолиться надо, — звучал голос старца.

У Котельниковых отец Митрофаний мог задерживаться по несколько дней, иногда по целым ночам беседуя с о.Петром. В последний свой приход он утешал священника:

— Терпи-и, терпи-и. Ох, как будет тяжело. Будешь терпеть, все будет хорошо[1].

В 1937 году предсказания исполнились. Двумя годами раньше о.Петра с четырьмя детьми и женой выгнали из сторожки. Котельниковых приютила благочестивая чета (их имена Петр и Александра).

Как-то вечером к дому подъехала машина.

— Вы арестованы, поедете с нами! — Обратились к батюшке вошедшие. — Сейчас мы произведем обыск и опишем имущество.

Но убедившись, что описывать нечего, “гости”, забрав священника, уехали в Кирсанов. Отсюда этапом, в котором было много духовенства (в их числе и кирсановский благочинный о.Федор Соколов), о.Петра отправили к месту гибели.

Только в 50-е годы родственники получали известия об их смерти. Но причина часто указывалась неправильно. Так, об о.Петре официально уведомили, что он “умер от рака желудка”. На самом деле священников расстреляли, хотя известно об этом стало спустя многие годы.

Примечания

[1] О том же говорила и старица Акулина, также имевшая дар прозорливости. О ней известно немного. По рассказам, в 30-е годы ей было лет 70. Некогда она жила в Кирсановском монастыре, после закрытия которого странничала вместе с девицей Мариной (в просторечьи - Морей). Матушку о. Петра - Елену Федоровну - она наставляла: "Утешайся детьми. Не плачь. Скорбь будет. Без скорбей в Царство Небесное нам не войти. А я тебя приду навестить". Действительно, после ареста о.Петра Акулина пришла к Котельниковым.

- Горе! Какое горе! - встретила ее матушка.

- Знаю, знаю, его надо переносить. Это Божие попущение на нас всех, - пыталась утешить старица. Об о.Петре же прямо сказала: "Он мученик. Ему хорошо будет". Вместе с матушкой и детьми о.Петра в этот раз она долго молилась. Кончина Акулины и ее спутницы Мори также была мученической. Их убили, тела спрятали в солому. Над Морей к тому же совершили надругательство.

Прот. Стефан Алексеевич Часовенный

Родился 13 июня 1887 г. в дер.Диковская Няндомского района Архангельской области. В 1909 г., после окончания четырех классов Тобольской Духовной Семинарии, стал диаконом. 1915 г. — рукоположен во священники архиепископом Варнавой Тобольским и Сибирским и назначен священником в с.Рафаиловское Тобольской епархии. В 1917 г. переведен в с.Евсеино Ишимского уезда. 25 января 1930 г. осужден тройкой ОГПУ по Уралу (ст. 58 п.2,8,10,11) на 10 лет. Освобожден 25 января 1940 г. В 1940–1942 гг. работал бухгалтером и ст. бухгалтером на Ойюто-Турийской и Топчисинской семенных базах Госфонда Алтайского края. С сентября 1942 г. по июнь 1944 г. мобилизован в стройбатальон Юргинского военлагеря Кемеровской области. 25 апреля 1945 г. назначен настоятелем церкви с.Алейска Алтайского края, с апреля 1948 г. уволен за штат. Проживал в г.Рассказово. В 1948–1949 гг. служил в храмах сел Тимяшево, Мордово. С 21 июля 1951 г. настоятель церкви г. Кирсанова и благочинный Кирсановского округа. 24 октября 1954 г. освобожден в связи с болезнью, уволен за штат.

Иеромонах Пантелеймон

(Дерябин Дмитрий Евгеньевич)

Родился 26 октября 1883 года в с.2-я Питерка Моршанского уезда, окончил церковно-приходскую школу. С детства пел на клиросе. До призывного возраста занимался крестьянским трудом, был сельским писарем. После 3-х лет военной службы в г.Пултосске в декабре 1908г. возвратился домой. В сентябре 1909 г. ушел в Вышенскую пустынь, где в 1912 г. пострижен в монахи. Сдал экзамен на священника в г.Тамбове в 1913 году. В 1913 г. рукоположен в иеродиаконы еп. Зиновием, им же в 1920 г. — в иеромонахи. После закрытия пустыни в 1923 г. служил на приходах сел Большая Липовка, Нижняя Матчерка, Большое Пичаево, Покровское, Кулеватово, Мамонтово. Позже о.Пантелеимон писал: “Судим не был, но заключение по 58 статье отбыл. Будучи на приходе с.Мамонтова, в 11 часов ночи 27 сентября 1933 г. взят из квартиры и увезен в Отъясский сельсовет, а потом в Тамбовскую тюрьму и, после недельного срока, на каналы: Перерва, Москва-Волга. Работа моя на каналах — тачка, носилки, топографическая бригада с техниками. Освобожден с Шекснинской электростанции 27 сентября 1937 года”. С 1937 по 1945 г. сторож в г. Моршанске на водопроводе и швейной мастерской. С января 1945 г. служил на приходах Моршанска, Кирсанова, Тамбова. С 1955 г. не служил.

Прот. Иоанн Николаевич Архангельский

Родился 8 августа 1892 года в с.Черная Слобода г.Шацка. Окончил ТДС в 1914 г. В 1914–1916 гг. обучался в Юрьевском вет. институте, служил в армии. Продолжил обучение в Саратовском ветеринарном институте. Рукоположен в диаконы и священники в 1922 г. архиепископом Зиновием. Служение проходил в храме с.Земляное, а с 1930 г. в с.Балыклей (ныне Инжавинский район). Арестован 2 марта 1934 г. и осужден тройкой ОГПУ ЦЧО по ст.58, п.10 на 5 лет. Работал на строительстве канала Москва-Волга, железной дороге Волочаевка-Комсомольск. Освобожден в 1939 г. С 1939 по 1942 г. дворник и завхоз Моршанского тубдиспансера. В 1942 г. мобилизован на завод НКО № 1 в качестве техника. 10 апреля 1945 г. настоятель церкви с.Терновое. В 1949–50 гг. служил в храмах г.Рассказова, с.Ивановки Сампурского района. В 50-е гг. снова настоятель храма в с.Терновом Инжавинского района и благочинный. 15 мая 1962 г. уволен за штат.

Свящ. Николай Захарович Денисов

Родился 27 ноября 1886 г. в с.Царевка, где обучался в начальной школе. В 1909 г. в Тамбове окончил миссионерско-псаломщицкую школу. С 1911 по 1915 г. псаломщик церкви с.Понзари, а также тюремной церкви г. Елатьмы. В 1915–1917 гг. на военной службе. С 1920 по 1924 г. псаломщик в с. Царевка. В 1925 году рукоположен в диаконы к церкви с.Чуповка епископом Кирсановским Стефаном, а в 1926-м им же во священники. Осужден в 1930-м году тройкой ОГПУ по ст.58, п.10. на 5 лет. В заключении трудился на Беломоро-Балтийском канале. Освобожден досрочно в 1933 г. “за честную работу”. С 1933 по 1942 год работал счетоводом в совхозах и колхозах Уметского и Гавриловского районов. В 1947 г. священник церкви с.1-го Пересыпкина, с 1949 г. настоятель церкви с.Ольховка. В 50-е годы настоятель Покровской церкви с.Моршань-Лядовки. Уволен за штат по состоянию здоровья 19 ноября 1959 года.

Свящ. Александр Васильевич Лысогорский

Из воспоминаний Лидии Алексеевны Кондраковой

Мой отец — Александр Васильевич Лысогорский — был священником. Семья жила в с.Медное (ныне Сампурский район). Отца раскулачили и отправили в ссылку. Маму тоже хотели забрать, но председатель с/с ее предупредил. Тогда она уехала в с.Нижний Шибряй к сестре. У сестры оставила детей, а сама поехала в Тамбов. Здесь евреи ей дали документы на фамилию Орехова и переправили в Кирсановский уезд. Мама вспоминала, что перед арестом отца ночью было слышно, как кто-то вошел в кухню, послышался грохот на кухне, затем в кабинете, приблизился к спальне, но не вошел. Все было в доме цело и все двери закрыты. Когда забирали отца, так все и было, как в ту ночь. Все те же звуки повторились уже по настоящему.

Мама прожила под этой фамилией всю жизнь, а отец погиб при пересылке.

О Михаиле Дегтяреве из с.Нижний Шибряй

У него было пятеро детей. Жена умерла молодой. В селе был священник, который часто беседовал с Михаилом о вере. Говорил ему, чтобы он спасал себя и детей. После смерти священника Михаил определил своих детей по монастырям, и только дочь Варя вышла замуж. Ксения и Люба определены были на воспитание в Тихвинский монастырь. Сам Михаил ушел в мужской Оржевский монастырь. Когда Тихвинский монастырь разогнали, Люба вышла замуж, а Ксения впоследствии была замужем за священником Александром Васильевичем Лысогорским.

Дед Михаил странствовал до 78 лет. Был с ним случай, когда его застала ночь в лесу, и он не знал, куда идти. Помолившись Богу, Михаил набрел на хижинку, где его встретили двое мужчин. Они его приютили, а когда он поутру проснулся, то обнаружил, что хижинки никакой нет. Умер дед Михаил где-то в 1937 году.

Монахини, осевшие в Кирсанове, занимались рукоделием. Каждая имела свой кошт (2 тыс.) — место (свой “угол” — кровать и т. п.). Многие отсидели и вернулись назад. Так, матушка Марфуша сначала отсидела 10 лет, а потом еще 7 лет уже в 50-х годах. Пришла в 60-х. Не имела своего угла и ходила по знакомым монашкам и просто мирским верующим. Также на власть зла не держала, а с радостью вспоминала годы заключения, приговаривая: “Свет мой карцер!”. В это же время жил в Кирсанове послушник Илья, ранее странствовавший по округе. Отличался благочестивой жизнью. Умер он в 1967 году.

Отец Филарет из Оржевского монастыря, вернувшись из заключения, тоже жил в Кирсанове. Ходили к нему женщины за наставлениями. Собирались, молились. Они не принимали патриарха Сергия и открывшуюся Церковь, священников. В храм не шли, считали попов обновленцами: “Не Спаситель, а Сталин на антиминсе”. Их власть разгоняла.

Помимо местных пастырей были у монахинь и другие наставники. Так, многие матушки окормлялись у иеромонахов Нектария и Амвросия из Выдубиц.

Монахи Александро-Невского монастыря

Из воспоминаний монахини Маврикии

Отец Филарет (в миру Филипп Феофанович Попов) был седьмым братом в новоустроенном Александро-Невском монастыре. В монахи постригся лет в 25. Его сестра Ирина (в монашестве Ираида) приехала еще раньше в Кирсановский Тихвино-Богородицкий монастырь, где проживала ее тетка Настя. Родом они были из нынешнего Никифоровского района, села Ярославки.

В 1917 году монахи ушли из Оржевского монастыря. Некоторые остались в Кирсанове, купили домики. Однако церковь в монастыре еще действовала. Там служили о.Митрофан и о.Вассиан (схоронен у кладбищенской церкви). Отец Филарет жил в Кирсанове вместе со своими родственниками матушкой Ираидой и теткой Настей. Жил с ними и о.Нифонт (Чусов).

Его позже забрали и угнали на Саров. Многих тогда забирали, ссылали в Караганду, в Сибирь. Монашки сначала пекли хлеб и этим жили. Игуменья монастыря после разгона жила в Балашовском доме на углу Рабоче-Крестьянской улицы с общинкой монашек (Балашов — известный в то время купец, разбогатевший на хлебной торговле, жил в Тамбове. Позже, по слухам, покончил с собой. — Прим. сост.). Похоронена игумения Евгения на Кирсановском кладбище в могилке вместе с одной из первоначальниц монастыря. Общинка же монастырская начиналась в том месте, где сейчас кладбище и церковь кладбищенская.

Монастырский иеросхимонах Алипий (который предсказывал) последнее время служил в Голынской церкви, помогал о.Алексею Ветринскому. В то время было строго — заплати 1,5 тыс. налог и живи. Кто заплатит — оставляли, а нет — выгоняли. Так, иерей Сергий (Купырев), после заключения в лагере, приехал в Кирсанов и больше уже не служил (по болезни и вследствие хранения совести, т.к. не принимал курс, взятый патриархом Сергием в управлении Церковью). Родом был из Кузьминки. Пел на клиросе, духовно окормлял монашек и прочих, ищущих спасения.

В 50-е гг. без суда и следствия прошла вторая волна арестов. Угоняли на Сибирь, в Кингирь (Караганда). Давали по десять лет по ст.58 п.10. (Сама рассказчица пробыла в лагере пять с половиной лет. — Прим. сост.)

Глава 5. Из воспоминаний старожил о городе

Рассказ Петра Захаровича Жукова

Когда скинули царя, у нас в Кирсанове на центральной площади трибуну сделали, и народ собрался там. Туда пошел и мой дядя Серафим. Там говорят: “Новое время наступило”. А тут проходит старушка и говорит: “Э, чего слушаете. Это антихрист пришел”. Дядя тут же опомнился и подумал: “Чего же я, правда, здесь стою”. И ушел.

Раньше в церкви не стояли кто как попало, а рядами. Придешь, встанешь и не шелохнешься. Хоров было в Соборе два. И пели как! Все внимание собирается. И службы так небрежно не вели.

Народ после революции сразу отклонился от веры. Не все были довольны и царской властью. Вера стала угасать. Когда спросили, кто будет управлять Церковью, никто не согласился, а митрополит Сергий согласился. Народ стал говорить, что он самозванец. Он дал подписку власти, что он с ней солидарен.

Из воспоминаний сестер Калугиных:

Раисы Анатольевны (1906 г.р.) и Екатерины Анатольевны (1900 г.р., в замужестве Саломатина)

Семья наша состояла из шести человек. Папа был волостным писарем в с.Овсянка. В 1913 г. переехали в Кирсанов. Папа работал здесь в городской управе. До революции мы жили неплохо, прилично....

В гимназии батюшка был протоиерей из Собора (законоучитель) о.Александр. Мы его не любили. Уроки у него строгие. Он не засмеется, такой официальный. О.Павел (Ремизов, до революции псаломщик в Соборе) к нашей матери ходил и помогал, и лекарства носил. Народ его очень любил. Ландышев — сверхштатный протоиерей — он инспектор школ. Монастырский — о.Василий, мы с его дочерью в одной гимназии учились.

О Тихвинском монастыре

Женский монастырь был, там большая церковь. А у нас в нем жила знакомая монахиня — матушка Платонида, много раз у нее бывали. Обязательно чем-нибудь угостит. Они (монашки) и сапоги шили, и гладили, и чистили — все умели. Можно было прийти и сказать: “Мне нужно убрать комнату”, — и они все сделают. В общем корпусе бедные монашки жили, их по 3–4 раза кормили. Побогаче сами себе готовили. В келии у них деревянная кровать.

О городе

Город ежедневно подметали тюремщики (по договору). Город был такой тихий, чистенький. Богатые ярмарки были. Сани и телеги стояли оглоблями вверх, т.к. было тесно. Город маленький, потому что расположен в “подошве”, неудобно, и расти ему некуда было. Все говорили: “Неудачное место для города”.

Приложение

"А сердце говорит мне: верь!"

Эти слова принадлежат митрополиту Вениамину (в миру Федченкову Ивану Афанасьевичу), который прожил долгую и трудную жизнь. Покинув однажды Родину, он вернулся снова и навсегда.

Имя этого человека (за редким исключением) ничего не говорит кирсановцам. А ведь митрополит Вениамин родился в 1880 году в Тамбовской губернии, в Кирсановском уезде, близ села Софьинка, в большой и дружной крестьянской семье. У его родителей - Афанасия Ивановича и Натальи Николаевны (в девичестве - Оржевская) - было шестеро детей. И каждому из них они сумели дать образование, высшее или среднее. В этой простой, самой обычной семье росли в подлинном смысле гармонично развитые люди - верующие и знающие.

Вера и знание. Любовь к ним с юных лет была присуща Ване Федченкову. Образование свое будущий митрополит начал в земской школе, потом учился в Кирсанове, в городском училище. Затем - духовное училище в Тамбове и Тамбовская семинария.

В 1903 году Иван Федченков стал студентом Санкт-Петербургской Духовной Академии, а на последнем курсе принял монашество и получил в иночестве имя Вениамина.

После окончания академии в 1907-1908 годах иеромонах Вениамин - профессорский стипендиат. С 1911 года отец Вениамин возведен в сан архимандрита. В 1917-1918 гг. архимандрит Вениамин (Федченков) принимал участие в работе поместного Собора Православной Российской Церкви.

Митрополит Вениамин вместе со своим народом переживает одну из самых страшных страниц истории. Две революции и гражданская война. Кровь, насилие, смута. Вихри стремительно сменяющих друг друга событий. Разрушение старой государственности, начало открытых, небывалых по своим размахам гонений на церковь. В 1920 году, уже после эвакуации белых из Новороссийска в Крым, епископ Вениамин примкнул к белому движению: стал “епископом армии и флота”, главой военного духовенства русской армии барона П.Н. Врангеля. В ноябре 1920 года вместе с армией и беженцами епископ Вениамин покинул Родину. Начались годы эмиграции.

Все то, чему он был свидетель, в чем принимал личное участие, живя в России в предреволюционные годы, что испытал в годы гражданской войны в скитаниях на чужбине, митрополит Вениамин описал в своих воспоминаниях “На рубеже эпох”.

Известие о начале войны с Германией Владыка встретил в Соединенных Штатах. “От судьбы России зависит судьба мира”, - так сказал он однажды о событиях, развернувшихся на востоке Европы.

С первых же дней Великой Отечественной войны митрополит Вениамин стал активным участником патриотического движения, охватившего значительную часть русской эмиграции, и, можно даже сказать, одним из вдохновителей этого движения. Он выступает перед американской общественностью с лекциями о России, участвует в сборе средств. И вот уже первые грузы для Красной Армии (оборудование для госпиталей, медикаменты) отправляются в Россию.

В сан митрополита архиепископ Вениамин был возведен в 1939 году. Митрополит Алеутский и Северо-Американский Вениамин - почетный председатель русско-американского Комитета помощи России - имел право в любое время дня и ночи входить с докладом к президенту США.

В самом конце войны, в январе-феврале 1945 года, впервые после 25 лет разлуки, митрополит Вениамин побывал на Родине. Он принимал участие в Поместном Соборе Русской Православной Церкви, проходившем в эти дни в Москве.

В 1947 году вернулся на Родину. Во время своей поездки по России в 1945 году он убедился в самом главном - “вера живет и растет”. А значит, он нужен дома...

Владыка Вениамин был назначен на Рижскую кафедру, а уже в 1951-1955 годах управлял Ростовской епархией. В 1955 году получил Саратовскую кафедру. Ему было тогда 75 лет. Силы уходили, Владыка часто болел. В 1958 году он ушел на покой и стал жить в Псково-Печерском монастыре. Его последние годы прошли в обители, а жизненный путь окончился 4 октября 1961 года...

Старшее поколение кирсановцев хорошо помнят мужа и жену Белоусовых: Аркадия Онисимовича и Елизавету Афанасьевну - учителей школы № 1. Аркадий Онисимович преподавал физику, а Елизавета Афанасьевна - русский язык и литературу. Девичья фамилия Елизаветы Афанасьевны - Федченкова. Окончив гимназию с золотой медалью, она училась в Санкт-Петербурге на “бестужевских курсах”. Окончив их, вернулась в свою родную семью Федченковых, начала преподавать в Кирсановской женской гимназии, затем, после революции, - в школе номер 1. И так до конца своих дней. Она умерла в 1953 году, отдав учащимся всю доброту своего сердца. Очень тепло отзывается в своих воспоминаниях об Елизавете Афанасьевне ее ученица по гимназии Л.Т. Космодемьянская...

Кончается XX век, человечество вступает в третье тысячелетие. Что будет в России, как будут жить россияне?

За долгие годы жизни за границей не раз задавался этим вопросом и владыка Вениамин, и сам же отвечал:

Так было прежде, Русь родная:

Ты верила... А что теперь?

Умом тебя давно не знаю,

А сердце говорит мне: верь!

Для написания статьи было использовано предисловие к книге митрополита Вениамина Федченкова “О вере, неверии и сомнении” (Из-во “Штрихтон”, Москва, 1997 год), под редакцией А.К. Светозарского.

М. Курдюкова, библиотекарь детской библиотеки г.Кирсанова.

Приходские священники

(Из книги митрополита Вениамина "Божьи люди")

На этот раз я намерен рассказать об одном необычайном сельском священнике-молитвеннике. Моя встреча с ним произошла еще в молодые семинарские годы. Зимой на Святках мне пришлось гостить у своего друга и товарища Е. М. Он был талантливым юношей, впоследствии сделался профессором университета. Хотя отец его был священником, но мой друг считал себя неверующим, к величайшему огорчению его благочестивой матери. На стенах его комнаты висели портреты Маркса, Энгельса и других. Но это ничуть не мешало ему дружить со мною, человеком верующим, - за что его мать весьма сильно любила меня, а сына своего все-таки “обожала”.

У этой семьи, особенно у матушки, была теплая дружба и даже некоторое родство с семьей священника о.Василия С., жившего верстах в сорока от нашего села. Матушка уже не раз рассказывала мне о нем совершенно исключительное: о случаях чудес его, о святой жизни, хотя он был многосемейный человек. Я очень заинтересовался им; и в один день с раннего утра мы втроем выбрались на санях “в гости”. Поехал и мой друг, но он интересовался не святым батюшкой, а прогулкой и молодыми дочерьми. Путь был красивый: по чистому снегу, среди громадного соснового леса, при тихой погоде мы незаметно проехали шесть часов. Выехав на открытое поле, я увидел немного пониже длинное село с белой церковью. Друг мой говорит матушке:

- Я не буду подходить под благословение к отцу Василию.

Я по тщеславию тоже хотел показаться “сильным”, но добрая матушка предупредила это искушение мое:

- И. А., - обратилась она ко мне, - вы-то уж не слушайтесь моего сына, благословитесь.

Очевидно, она не желала нанести огорчение почитаемому ею духовному отцу таким нашим вольнодумством. Я промолчал, но в глубине души грешного сердца затаилось легкомысленное искушение. Через четверть часа мы въехали в село, повернули к церкви; направо от нее стоял деревянный священнический дом, довольно большой, в 5-6 окон по длине его. Наш приезд не был предупрежден; и мы заметили, как за занавесками окон замелькали не ожидавшие нас женские лица.

В зале нас встретила матушка о.Василия, довольно полная женщина, с розовым лицом и тихой, медленной улыбкой. После нее появились две молодые девушки и еще двое или трое детей. Мы поздоровались. Девушек заинтересовал наш приезд: молодые “богословы”. Кто знает: может быть, женихи? Друга они знали и раньше, а я был новым человеком для них.

- А где же батюшка? - осведомилась мать друга.

- Он все еще в церкви, привезли какого-то больного, - спокойно и медленно ответила нам матушка. И, может быть, она послала кого-нибудь оповестить его о неожиданном приезде гостей.

Минут через десять появился незаметно и о.Василий. Довольно высокого роста, очень худой, с бледно-розовым лицом, тонким носом, светло-рыжей бородой и волосами, он сразу произвел на меня очень серьезное и благоговейное впечатление. И мне стало стыдно от глупого предположения уклониться от благословения. Но товарищ мой уже успел пожать ему лишь руку; зато наша матушка с любовью и благоговением протянула к нему свои тонкие руки; вслед за нею я сделал то же самое. Отец Василий медленно и с молитвою осенил каждого из нас широким крестом. Я почувствовал, что это благословение принесло мне радость. И с той поры я каждое утро стремился прежде всего получить благодать Божию через его благословение... Не знаю: испытывают ли другие от нас что-нибудь подобное; но я ощутил это опытно. После я испытывал нечто подобное и от других духовных служителей Божиих; но едва ли с таким радостным трепетом, как от о.Василия.

Здесь мы погостили три-четыре дня. И многое запечатлелось особенно сильно в моей памяти доселе, хотя с того времени прошло уже сорок пять лет.

Сначала меня немного удивило, что у святого такая большая семья, едва ли не семеро детей. Обычно мы представляем святых в виде монахов-пустынников, или девственных святителей, или мучеников. Здесь же была с виду обычная мирская и мирная семья. Но скоро это недоумение испарилось само собой: святой лик иерея Божия не нуждался в объяснениях и оправданиях. Факт оказался убедительнее теорий.

Кажется, в тот же вечер - это был канун Воскресения - отец Василий, направляясь по звону колокола к вечерне, сказал своей жене:

- Ныне ты не бери маленьких детей в храм: привезли одного больного, опасного. Как бы они не испугались.

Все мы прочие пошли к службе: не идти казалось совершенно немыслимо и грешно... Не помню лишь о друге... Со всех сторон к храму стекался народ. Село было большое. Кроме обычных сельских занятий, крестьяне работали еще на огромном винном заводе какого-то богача. Не доходя до храма, мы прошли мимо зданий (почему-то их называют “флигелями”), стоявших против алтаря церкви через проезжую дорогу. Мне объяснили, что это - дома для приезжающих больных и богомольцев.

Храм был уже полон народа. Началась служба... Она шла очень чинно, не спеша, а главное - по полному уставу, что не только в селах, но и в городских церквах почти никогда не исполняется. И если вечерня, при сокращении, продолжается обычно минут двадцать, то на этот раз она шла не менее часа. У самого о.Василия был прекрасный тенор; и он пел стихиры (помню: был глас седьмой) вперемежку со стариком псаломщиком.

По окончании службы народ расходился не сразу. И я увидел, как о.Василий направился в гущу толпы направо. Там и стоял “опасный” больной. Это был человек очень высокого роста, с красивым лицом, черной бородой и волосами. Родом - мордвин. Его держали два таких же огромных красавца - братья. А он все порывался куда-то идти. Но народ не шарахался от него; видимо, не впервые был такой случай. А кроме того: простой православный человек глубоко жалеет таких несчастных страдальцев и потому не чуждается их. Впрочем, больной вел себя в основном мирно: не кричал, никого не трогал; других он точно не видел перед собою.

Отец Василий подошел к нему совсем спокойно и обычным медленным крестом благословил его. А потом сказал братьям, чтобы они переночевали в доме для приезжих, а завтра привели его к утрени.

Другой день начался для батюшки очень рано. Кажется, около трех часов он уже вставал и начинал читать положенные “Правила ко причащению”. У него была особенная “моленная” комната, большого размера, уставленная подсвечниками и множеством икон, некоторые с частицами мощей. Там он и совершал свои молитвы. Не знаю, вычитывал ли он вечерние правила с вечера; а они, при истовом их исполнении, занимают никак не менее часа, а при внимании - и полтора; да утреннее правило берет три четверти или с час... Обычно мы, ленивые, лишь в начале своего служения пытаемся исполнять эти правила. Да и то с поспешностью, лишь “вычитать” положенные четыре канона - Спасителю, Божией Матери, дневным святым, ангелу-хранителю, - потом акафист и вечерние молитвы; а утром - утренние молитвы, канон ко причащению. А потом начинаем отставать, отставать и остывать, остывать. И наконец совсем оставляем эти правила. И лишь исключительные единицы из нас хранят этот мудрый обычай. А признаться, иногда никого не видать кругом, кто совершал бы те и другие правила.

И уже по одному этому можно удивляться таким единицам. Отец Василий был одним из таких иереев. Потому ему и нужно было вставать в три часа утра. Другие в деревне еще спали сладким сном, а он уже молился одиноко. В пять часов начиналась утреня. Народ быстро наполнял храм. И снова служба шла по уставу. Однако чтобы сократить немного времени, батюшка установил такой порядок: одну кафизму он читал на правом клиросе вслух, а псаломщик в это время вычитывал другую про себя. Иной может и возражать против такого “формализма”, но едва ли нам, ленивым, следует критиковать ревнителей устава. Лучше помолчим.

Среди богомольцев на вчерашнем же месте я заметил привезенного больного. Мне показался он немного спокойнее, чем вчера.

В восемь часов утреня кончилась. И весь народ разошелся по домам, чтобы отдохнуть и подкрепиться пищей. А о.Василий один оставался в храме и начинал служить проскомидию, которая продолжалась еще целых три часа. Как известно на проскомидии мы вычитываем помянники за живых и умерших. И таких книжечек у отца Василия были сотни: и он считал своим долгом поминать имена записанных лиц. Вероятно, ему присылали или оставляли богомольцы с разных стран эти помянники, не считая уже прихожан своего села за многие годы. На это и уходило 3 часа... В 10 часов раздавался благовест к литургии, потом псаломщик читал третий и шестой часы, а батюшка все вынимал и вынимал частицы в алтаре. Псаломщик читал - уж сверх устава - девятый час; но и этого оказывалось мало; он раскрывал Псалтирь и продолжал читать... Так проходил час. И начиналась уже литургия.

Нельзя не остановиться и на этом обычае о.Василия. Я уверен, что таких других священников почти нет. Да и вычитывать-то нам нечего: никто к нам не несет, не посылает своих помянников. Лишь исключительные молитвенники удостаиваются этого...

После запричастного стиха он предложил мне сказать поучение. Оно было выслушано внимательно, но без особого впечатления: да и что я, юноша, мог бы сказать им сильного, когда у них постоянно горел пред глазами такой светильник?!

Не нужно забывать, что народ после двух-трехчасовой передышки снова массой приходил в храм и проводил здесь еще добрых два, а то и три часа: всего с утреней, следовательно, 5-6 часов. Много ли таких приходов на Руси?.. Про заграницу я уже и не говорю...

Время подходило уже к часу дня, когда кончилась литургия. Народ ушел. Остались лишь десятки. Среди них и больной... И начались молебны... Отец Василий совершал один общий для всех молебен; только на запевах поминал всех тех святых, кому “заказывали” молебен просители; да еще вычитывал множество “Евангелий” по роду святых - Божией Матери, мученикам, святителям и пр., и пр. После этого он помазывал больных елеем.

Наши все уже ушли давно в дом, а я продолжал наблюдать. Но и мне стало трудно; я тоже ушел. Не дождался я и молитв батюшки об опасном больном. Такие мы легкомысленные: не ценили в России наших изрядных людей. А теперь таких и посмотреть негде за границей.

Наконец, после трех часов дня пришел батюшка. С радостным видом, но уравновешенно, спокойно он приветствовал всех нас и, как будто обычный семьянин, принялся кушать (умеренно) и говорить с нами на житейские темы: о знакомых, о здоровье, о семейной жизни и т.п.

Его собственная семейная жизнь была не совсем заурядной. Я, конечно, ничего не могу сказать о неизвестных мне сокровенных сторонах ее и сужу лишь отчасти по некоторым внешним признакам. Например, во всем доме не видно зеркал. Батюшка считал грешным занятием засматриваться на свой лик. И лишь после долгой борьбы его дочерям удалось отвоевать право поставить маленькое зеркальце, вершков с пять на четыре, в гостиной (она же столовая). Да и то место для него нашлось на выступе “голландской” печи. Разумеется, соблюдались строгие посты, говенья. А теперь?

Но вот что особо отличало жизнь их семьи. Отец Василий категорически решил не учить в губернских школах девочек: ни в гимназиях, ни даже в женском епархиальном училище. Он был уверен во вредном влиянии этих школ на невинных детей. А тогда господствовала сильная мода на Высшие женские курсы. И слово “курсистка” стало нарицательным именем нечистой и “политической” девицы; остриженные короткие волосы, развязанные манеры, курение табака, непременный революционный либерализм, безверие и нередко нравственная невоздержанность. Вот так рисовался образ “курсистки”. И почти всегда такие девицы уходили из под влияния родителей, это тоже считалось знаком самостоятельности и свободы. Конечно, не все были такими, но молва шла плохая о них. И о.Василий боялся за своих девочек. И потому решил учить их сам, дома... И действительно, выучил, все они были весьма умными и широко образованными девушками. К моему удивлению они знали так много, сколько не знали рядовые гимназистки и “епархиалки”. Откуда они научились? Не отец же наставлял их в знании и политических систем, и экономических социальных реформ, и русской литературы, и истории европейской цивилизации? Секрет нам открыли сами девушки. Выросши уже до возраста невест, они упросили отца выделить им в огромных сенях маленькую “светелочку”, по четыре-пять шагов в длину и ширину. Здесь была и спальня их, и библиотека. И чего только там не было! И Толстой, и Достоевский, и “Заочный университет”, издававшийся в Киеве. Вот откуда девушки набирались знаний. Все это делалось как-то секретно от отца, чтобы не огорчить его. Но зато они остались глубоко верующими душами, как и родители. В “светелке” у них было, конечно, и зеркало, значительно большого размера, чем в гостиной. Батюшка тут не наводил ревизии, деликатно щадя любимых дочек. Здесь мы, молодежь, и проводили время.

Однажды нам, “богословам”, пришла легкомысленная затея: покататься с девушками в отдельных двух санках. У отца Василия были две хорошие лошади. Мы сначала обратились к матушке, справедливо надеясь соблазнить ее скорее, чем батюшку, ведь случай не частый - ну-ка и замуж выйдут, а женихи неплохие... Я тогда тоже думал о женатом священстве... Действительно, матушка без особенной борьбы склонилась на нашу затею. Но по осторожности она добавила, что надо спросить батюшку. Мы это знали; но попросили ее быть нашей соумышленницей и помочь нам уговорить и его. Был уже вечер. Батюшка воротился откуда-то. Мы приступили к нему. И он, не сразу разобравшись, дал согласие. Я поспешил на кухню. Там на полатях собирался уже спать рабочий, Алексей. Я горячо торопил его скорее запрячь лошадей в двое саней. Он не с особой охотой, но покорно стал слезать с полатей. Но в это время вошел на кухню батюшка. Вероятно, он успел посоветоваться и с матушкой своей. Или та не успела в своей помощи нам, или и она оказалась благоразумной матерью, но только отец Василий спокойно сказал мне:

- Я с вами тоже поеду.

Но такое предложение расстраивало все наши юношеские планы, и я отказался:

- Тогда уж мы лучше совсем не поедем.

Это было и грубо, и грешно. Но отец Василий сохранил равновесие и совершенно спокойно ответил:

- Что же делать! Хорошо. А то ведь люди увидят на улице вас одних с девушками да и начнут потом говорить Бог знает что.

Все это было совершенно правильно и благоразумно. Алексей, довольный такою развязкою, полез обратно на полати, а мы с батюшкой ушли в комнаты и решили раньше лечь спать. Но этот случай ни во мне, ни в батюшке не изменил добрых отношений. На другой день я утром снова бежал к нему получить радостное благословение, а он нимало не обижался на нашу действительно дурную и злую выходку. Девушки же, понятно, и не возбуждали потом никаких вопросов. Да и во время обсуждения с ними нашей затеи они лишь молча соглашались с нами... Видимо, отец Василий понял всех нас как опытный отец и постарался покрыть всех тихим миром.

Я рассказал такой далеко поучительный случай потому, чтобы показать жизнь не в отвлеченной, надуманной благочестивой форме, а такою, какою она действительно бывает в эти наши годы. Все это человечно. Но другая семья могла бы использовать подобный случай, а здесь отец Василий развязал все по-христиански мирно и благоразумно. Это тоже одна из светлых сторон домашней жизни святого сельского священника. Святость не в одной лишь молитве, оказывается; а и в остальных сторонах целой жизни. Верный в малом верен и во многом - говорил Господь. И наоборот - можно сказать.

Припоминаю еще случай из пастырского быта о.Василия. В один из будничных дней к нему зашли почему-то две монашки. Может быть, они шли “по сбору” на монастырь; а может быть, это были мирские “чернички”, жившие в своих селах девственно и носившие черные одежды и платки. Они обратились к батюшке с просьбою сказать им что-либо “во спасение души”. И он начал говорить им о смирении. Доселе мне запомнилось сравнение: колос, наполненный хорошим зерном, гнется неизменно вниз головой, а пустой топорщится вверх: как и тщеславный человек.

Я скоро поступил в академию. Потом принял иночество и был уже ректором семинарии, в сане архимандрита. Наступила первая война с немцами. В этом же году открылись мощи святого епископа Тамбовского Питирима. Как питомец этой семинарии я счел долгом присутствовать на великом торжестве. Со всей епархии были вызваны лучшие священнослужители и благочинные. Среди них я встретил и отца Василия. За эти одиннадцать лет он значительно постарел. Острый нос его сделался еще тоньше. Выражение лица стало еще более серьезным. Мы приветствовали друг друга. Но побеседовать нам так и не удалось.

Через три года после этого началась революция. Что случилось с этой святой семьей за те одиннадцать лет и после - ничего не знаю. А так теперь хотелось бы узнать...

Да, мало мы ценили наших изрядных людей... А иные даже злословили:

- Ну, какие там святые?! Знаем мы...

А теперь хоть посмотреть бы...

Одного из таких его критиков я видел. Он был тоже сельским священником. Но потом, вероятно, как вдовец, поступил студентом в академию. На Святки приезжал домой. При встрече со мной он стал зло и высокомерно отзываться об о.Василии. Но этим он вызвал в моей душе лишь отрицательное отношение к себе самому. После описанных личных встреч со святым батюшкой я окончательно убедился в душевной порче критики вообще. А чем же он сам тогда интересовался? Он стал пропагандировать меня и других революционными и политическими идеями, настойчиво рекомендовал прочитать какую-то книжку английского экономиста по вопросу о реформе подоходных налогов. И эту книгу он считал чуть ли не откровением миру и спасением от всех зол и бед. Я взял почитать ее, но она оказалась для меня скучной и неважной, и я скоро возвратил ее “ученому” - богослову. Если он дожил бы до второй революции, т. е. прожил бы со времен нашей встречи 15-20 лет, то наверно, он оказался бы в рядах “живой”, или “обновленческой” церкви... Избави, Боже, нас от такого духовенства... Нам нужны отцы Василии...

Левин О.Ю., Просветов Р.Ю., Алленов А.Н.

КИРСАНОВ ПРАВОСЛАВНЫЙ

Духовенство, миряне и православные святыни города

Храмы и монастыри Кирсановского уезда

Духовенство и миряне Кирсановского уезда

Православные святыни Кирсановского уезда

Время гонений

Изъятие церковных ценностей

Церковная смута в Кирсанове

Закрытие церквей и послевоенное положение

Глава 3. Преп. Марфа Кирсановская и подвижники благочестия Кирсановского края

Сказание о жизни и кончине Марфы Петровны Апариной, первоначальницы женского монастыря в г. Кирсанове

Настоятельница женской общины в г. Кирсанове Татьяна Пахомовна
(Биографический очерк)

Отец Костя

Схимонах Енох

Глава 4. Духовенство

Глава 5. Из воспоминаний старожил о городе

Левин О.Ю., Просветов Р.Ю., Алленов А.Н.

КИРСАНОВ ПРАВОСЛАВНЫЙ

Духовенство, миряне и православные святыни города

Храмы и монастыри Кирсановского уезда

Духовенство и миряне Кирсановского уезда

Православные святыни Кирсановского уезда

Время гонений

Изъятие церковных ценностей

Церковная смута в Кирсанове

Закрытие церквей и послевоенное положение

Глава 3. Преп. Марфа Кирсановская и подвижники благочестия Кирсановского края

Сказание о жизни и кончине Марфы Петровны Апариной, первоначальницы женского монастыря в г. Кирсанове

Настоятельница женской общины в г. Кирсанове Татьяна Пахомовна (Биографический очерк)

Отец Костя

Схимонах Енох

Глава 4. Духовенство

Глава 5. Из воспоминаний старожил о городе

Настоятельница женской общины в г. Кирсанове Татьяна Пахомовна
(Биографический очерк)