Нил Димрюков

ПАМЯТНАЯ КНИЖКА

http://molokan.narod.ru/d/d1304.html? 2006 год

журнал молокан: №13 Воронеж, Тамбов. Август 1999 г.

"Добрый домостроитель благодати"

(САБЫТИЯ)

СТРАДАНИЯ ДЛЯ ИСТИНАЙ

ВЕРЫ

ПАМИТНАЯ КНИШКА

Мы – Димрюковы, ражденцы Самараскай губерьни Никалайвскава уезда, села Митривьки. Семья наша была всех 24 чилавека: дедушка и бабушка, и ихи дети; дядя и тетка и ихи дети; наш радитиль и радитильница и ихи дети: 5 сынов и 2 дочири. Все были праваславнаи, малились иконам и видимаму кресту.

В 1854 гаду мы замалаканли: четыри брата:

1) Никит и жана яво,

2) Васили,

3) Ниланьти,

4) Лавреньти.

Ат радитиля были ганимы да полусмерти, как нижи написана аб нас. Вскори он захварал, пазвал нас к сибе, успел сказать: «я умираю», и у нево язык атнелси. Посли смерти радитиля мы вскори атказались папу[1] 3 брата (Нкит раньши атказан и больши был мучин). А астальныя сабыти нижи аписыны.

САБЫТИЯ ВЕРЫ

В эта жа время, как мы атказались папу, наша радная сестра Ганя тожа хатела атказаца папу. Радитиль ее многа мучил, таскал заксы, таскал по палу и привязвал за сталоваю ношку, и ана терпела. Радитиль сказал ей: “Если не будиш иконам кланица, то я взавтря скину с тибе рубашку и поведу тибе па ульцы нагншом. Посли таво убъю тибе. Пусть и я памру посьли, но ни аставлю тибе живой”. Тут ана здалась назат, и радитиль скарей нашел жаниха, выдал ее замуш. Попрасил папа и вскаре повенчал. До венчания ана гварила: “Если будуть миине веньчать, я венец з глави зброшу. А кагда стали веньчать, ана ни смагла зделать ничево.

Вот какия были сабыти. Эта было вмести с нами, как мы 4 брата атказвались. А сестра Ганя пятая, ана ни устаяла. Эта было во время в 1854 гаду.

ЭТА САБЫТИЯ
БЫЛА НАС, ДИМРЮКОВЫХ:
НИКИТА, ВАСИЛИЯ,
НИЛА, ЛАВРЕНТИЯ.

АМИНЬ.

ДАКАЗВАЮ САБЫТИЯ

Мы – ражаденцы Самараскай губерни Никалаивскаго уезда села Димитривки. А в начали замалаканли 7 чилавек села Митривьки. Замалаканили 7 чилавек всех: 4 мущина и З женьщны. В 1852 го были все проваславаи, а в 1853 года замолаканили 4 мущина и 3 женьщны.

Мущины:

1 Никанур Василивичь Арьтишав и жана,

2 Михаил Андревичь Маслов ни жанат слепой,

З Нидабешкин Иван Нитрафанавичь,

4 Ананин Свасьтанавичь, жана.

Патом адин за другим, мущины и жены, пашли ходам, адин за другим. Чем боли ганения, боли шло людей на страдания, нисматря ни на что. Хто толка паверил, атказваица атыкон и видимаго креста папу, нисматря на пабои и ганения и сылки. Все время гнали и мучили до полусмерьти, шли как бараны на заклания. День и ночь сабирались, малились со сьлезами, нисматря ни на чьто: ныня жив а взавтря – что Бог дасть. Дух гарел. Увидимси взавтря, или нет? В 1854 гаду мы, Димрюковы четыри (4) брата, атказались папу атыкон. Перьвай старши брат Никит. Яво били всячиски да полусмерти на схотки и дома радитили. Радныя мучили,

говаря: “Будиш иконам малица и крестица?” Он адно гварил: “Не буду, хуть убейтя”. Таким образам и нас траих, хатя палекчи: Ваилия и Нила и Лавреньтия, но Никиту боли дасталась мучения. Нас радитиль всех сагнал з двара, атабрал адежду и пастели и запир в анбар. Были иде хто и карьмились иде и как придеца. Боли ели и пили по начам: жалели боли сваих молакан, чтоба ани ради нас не бали ганимы. Я, Нил, 10 дней хадил по степи окала села по кустам, не емши. А как затемнеит, приду, у малакан паужнаю и апять уйду на гумно, в салому начую. А малаканы знали, иде я бываю. Радитиль спрасил молакан: “Есьли вы увидитя Нилку, скажитя яму, пусть он придить ка мне”. Ани сказали мне. Я пришол к няму. Он спрасил мине: “Скажи мне, ты будиш мине слухать?” Я сказал: “Буду слухать, буду кармить, паить и работать да поту лица”. “Малица будиш?” “Богу малица буду”. “Иконам кланица и крестиица будиш рукой?”

Я сказал: “Батинка, иконам и рукою крестица не буду”. Он сказал: “Ах, сукин сын, падлец! Ты так будишь? Мине слухать будиш?” Ухватил за власы и ну таскать и матать попалу[2]: “Будиш иконам кланнца?” Я сказал: “Не буду!” “Убью насьмирть!” Я ськазал: “Твая воля!” Он типерь: “Ни хади ат миине никуду, я тибе вывчу как малица Богу. Вот пайду, саберу радных и буду сечь да сьмерьти”. Я сказал: “Што хош делай, твая воля”. Ушол в село собирать радных. Я помалилси Богу со сьлезами на дваре в скоцкам котухе на каленях. Прасил Бога: вытирьпить, ни покалябаца, устаять да сьмерьти. День был празьник. Влес на палати, лежу, малюсь тихонько. Старшива Аньтипава жана заветь мине: “Слась абедать. Будить табе с ума та схадить. Нашол веру молаканаскаю! Брось, иди, еш. Вить атец убеёт тибе да смерьти. Пришел радитиль вечирам адин. И так прошло ниделя. Радитиль сильна захварал и умир. Все братя, 4 брата, сабрались вмести и похранили. В эту время свищеник налажил сваю руку на маю голву и крепка нажал воласы, очинь больна было терьпеть. Стал пригаваривать: “Если ба я был

вам атец, я ба взял ба жилезнай бадик и все ба вам робры пирламал. Брат Васили сказал: “Вы – атец духовнай, вы далжны духам кротасти научать, а ни учить кровь праливать и робры ламать. Христос так ни учил, а ты сычас ухватил за власы да балятки”. Поп сказал: “Я ни дерусь, а примир паказваю”. Васили сказал: “Харошай ваш приимер!” Поп сказал: “Малчать, тибе, невежа!” Снял руку с маей главы, сказал: “Я вас посажу на 3 часа на калени и будитя сидеть прида мной”. Брат Васили сказал: “Если будишь гваритьдухам кротасти, мы не три будим сидеть, а шесть (6) чесов”. Многа он гварил, а мы троя адно гварим: “Атнасись[3], мы не будим иконам и кресту покланяца” Свищеник сказал: “Ступайтя ат мине праклятаи анафимы, сламить вам голвы!” Мы пашли. Эта было посьли смерьти радитиля.

Вскори этаго время 11 чилавек домахазяв взяли в горат Никалаивск, посадили в замак[4]. Сидили 3 месица, самаю уборка хлеба. Жанам очинь было трудна, апчество[5] обижали ва всем. Прашения хто-та падали исправнику аб абиди.

Исправник приехал в Митривку, приказал старасти сабрать схотку. Дясятники жива пашли. Начальник сказал: “Соберитя жон молаканак, у каторых мужъя сидять в замьки. Стырики и десятники с полнай радастий побежали собирать жен. Ани думали: мужъя сидять въ замки – и жен пасодють и сашлють. Жен сабрали. Идуть па ульцы на схотку, как бараны на заклания. Жены не знають, для чево гонють, и что будить. Как шли па ульцы, враги аткрывали окны, мущины и жены шумели, нызывають по имени. “Вас типерь сашлють и пасодють”. Адна шумить: “Адай мне сына”. А хто шумить: “Атдай мне дочирю”. Сестры идуть, на глазах слезы, слыша такия насмешки и поругания. Пришли на схот. Спрасил их исправник: “Ваши мужья сидять, вы – молоканки?” Ани: “Да”. Ваши мужья сидять за веру?” Ани: “Да, наши”. “Типерь Я спрашу вас, а вы скажитя мне, ни утоитя: можа быть хто абижаить вас в чем либа, или нападаить на вас, сказвайтя”. Ани сказали: “Хлеп травють, а мы скажим им, ани ругають нас”. Он вскачил наныги, затопал нагами.

Абратилси к старасти, сказал: “Не позваляй так делать. Если услышу, то посажу абитичикав в тюрьму. Молакани судюца за закон, законам и асудюца нитьнут[6]. Обижать не ваша дела”. Жены васкресли духам и ниска пакланились яму. Он сказал им: “Идитя по дамам”. Жены пашли дамой, а левая старана паникла, что их атпустили. Чьрез три 3 месица 11 чилавек изамка[7] аслабадили. На 3 падводах, на ямских с колкалами приехали дамой. С тех пор стала тиши, тиши. Посьли таго стали прибавляца ходам.

В 1855 гаду я, Нил жанилси. В селе наш перьвай брак был молаканаскай аткрытай. Взял я в селе Ябланки, 15 верст. По селу ехли атърыта.

[1] атказались папу – отказались перед попом покланяться иконам и видимому кресту.

[2] Попалу – по полу.

[3] Атнасись – возможно, имеется в виду “отстань”, а возможно - относись к нам кротко.

[4] посадили в замак – посадили в замок, заключили в тютьму.

[5] апчество – общество.

[6] нитьнут – непонятное слово.

[7] Изамка – из замка, из заключения.


Вздумали итить на новаи места Аленбураскай губерню в горат Орск. Из Митриевки все пришли в Орск на реке Урала в 1869 гаду в Орске Орыским жили 6 лет. Там дикая страна, молакан на 300 верст ни аднаво молокана нету кругом. Как мы пришли, 2 семьи замолаканили казаки.

На 4 гаду, на Паску была сабрания, пели па руски. Папы шли с иконами по дварам.

Посли абеда дашли да нашива сабрания. У нас пели; ани астанавились, икон паслали в церковь, а духовнаи ацы взашли в сабранию. В эта время пели. Ани взашли 9 чилавек: сам благочинай 2 папа 3 дъякана 3 дъячка - всех 9. Им дали места за стол. Благачинай начал биседу. У нас биседавал Никанур Василивичь, очинь спасобнай. Благачинай многа запрашивал, а наш быстра атвечал; так благачинай да поту баролси, сказал: "Вы упорники, ничево ни понимаитя. Ничево, я саветаю вам малых дитей аддать на 8 лет в духовнаю симимарию, ани абучуца, свищенаю права и вас научуть исьтинай веры". Наш Никанур сказал яму: "Ваша высока благославения, на 8 лет адать дитей в вашу симинарию учить дитей чьтоба ани нас научили, эта очинь для нас долга; Вы лучии нас знаитя писания покажитя нам сычас. Вы гляньтя, сколька у нас многалетьних стариков и старушак; пака 8 лет праучуця а эти люди памруть, а вы сычас покажитя, на писании, мы все пиридем к вам". Патом ани все встали и пашли. Наши все с васторгам провадили и прасили их: "Захадитя еще". Благачинай сказал: "Храшо, храшо".

Посли таго начил весь горат прасить потписать пригвар. Хадили по лавкам и магазинам, и потписались к пригвару 300 рук: не нада нам молакан. 2 года дела тенулась. 1875 года сабрали нас домохазяв, вычитали бумагу такова смысла: слушийтя молокни, правитильства решила вас выслать на житильства на Кавкас, за то, что вы пиричисьлились в Орск и наткрыли секту. За праваславных; вас принили, а вы ни сказали, что вы молокани. А горат ни хочить молакан. Решения вычитали в марти и посадили домахазяв в замак, а выгнать назначили на ятап 10 мая. Заявили: "Хто примить праваславия астаница тут, на мести, а хто чево имеить, да мая продавайтя, а если хто ни прадасть астаница ни прадажна". У каво были дети, ани прадали поцаней, а у каво некаму, в замки, пашло дарам. Мы попрасили начальника замка чтоба пустил нас па очириди для прадажи; кой что он разрешил, пускать по 2 чилавека в неделю, так и делали ниделя прайдеть, сами идем в замак, а другия выходють. Пачьти все пашло на ветир, дарам. 10 мая шол ботылион казак в Олинбург, и нас присоидинили к ним. Перваи начал нас 10 мая сабрали всех у маста реки Урала. Канвой салдат стали куругом нас в 2 реда ни пускали никаво прастица знакомами.

Шли до Линбуга все вмести; казеных было 23 падводы, а из Линбурга разбили на 3 части. Ятап шли да Баку 2 месща: день идеш, день - дневка. В Самари сидели в замки 18 дней - ждали ятапнай прахот ис Казани. Как сели на прахот, Иван Федравич Зайцав Самарскай падал тилеграму Бакинаским молоканам: "ажидайтя ссыльных молакан боли ста чилавек, семии". Па этай тилеграмы Бакинцы ахлапатали нас взять всех на паруки, пака иде припишуть нас правитильства. 1875 года пришли в Баку. Стали потхадить к пристани, видим на берегу стаить нарот боли ста чилавек молакан: старцы и прочии зритили, дажидають нас. На бирих ятап нас всех ни пускаить, пака здадуть начальнику, а Бакинцы вещи все разабрали по дамам. Нас всех пагнали к начальнику, здали. Начальник адал Бакинцам, и шло молокан бакинцав и наших да трех сот 300 чилавек мущин и жен. Дашли да малаканаскава сада. Бакинцы астанавились, стали разбирать каму сколька. В эта время Наум Федравич Миникав взял 4 семьи к сибе в дом; он был - почту ганял.

В эта время жилезнй дароги ни было. Наум Федравич, он житиль Смугани села Андевьки, па празванию веры - опчи, паэтаму и нас празвали опчими. Все наши хадили в адну сабранию в Кащеиву. Готь хадили, очинь нам казалась дика у них; как саберуца на биседу, адин на другова: шум, скандал. Нам очинь не нравилась. Сабралисъ, сабрались все и посаветали, и решили сабираца асоба. Наум Ф. сказал: "Я вам дам комнату для сабрания бесплатна". Вот, собрались да смерьти Наума. Ани были опчи; па них и назвали бакинцы нас опчими даныня. Наум Федравич был духовнай чилавек и скромнай. Он умир в 1893 года 7 синьтября; ат роду яму 57 лет. Посли смерьти ево сын яво Игнат, атказал молаканам сабираца, а сам ушел в баптисты. Начали сабираца у Лукъянавых.

Мы долго колебались: публиковать ли окончание этой повести. С одной стороны, повесть Нилантия, в том числе часть, описывающая Бакинский период, ценна как история. С другой стороны, Нилантий описывает период разногласий, расколов и раздоров в среде молокан. На мой взгляд, закрывать глаза и скрывать негативные стороны нашей истории нельзя, хотя бы потому, чтобы знать повадки дьявола, чтобы уметь противостоять ему. Но, к сожалению, предыдущий опыт показывает, что далеко не все способны нормально воспринимать исторический материал, особенно, негативные факты. К тому же, наш журнал не предназначен для обличения кого-либо. В результате мы решили все же опубликовать конец повести с сокращениями. Мы не стали печатать описание ссор, довольно резкую критику других течений молоканства, мормон, и т.п. Впрочем, кому нужен полный текст повести, тот может получить его, написав в адрес редакции.

Поприхотки в Баку у Наума Федравича был дом у молаканаскаго сада. Дом в то время собирались в сабрания все наши ятапнаи. Время долгаю нарот очинь гарел духовна. Всю ниделю день работають, а вечирам в сабранию. Народу многа, пения, биседы, маления, плач, крик ужаснай. Ревнасть была. Но дух тьмы в эта время не спал, имел цель уязвить пряма в сердца у людей. Между сабой какая была свясь. Межьд сабой думали духовная царства, но ни савсем долга потянулась, не боли 5-ти лет. Дела в том, у Наума Фе жил еще да нас и при нас сосланай старик и из Наузенаскаго горада, имя яму Григори Ивановичь, фамилия Вирещагин, лет ат роду 50. Жил на квартери у Наума Фе безплатна. Все время сабирались, он малчал. Патом видить в сабрани типлата усилилась, он, Вирещагин, заварочилси. Стал гварить людям пра сибе: я бывал какия чудеса делал! Как захачу, скажу слава, так и будить. А люди спросють: «Григорий Иванович, а почему жа типерь этава нету?» Он: «Потаму, что у вас веры нету, вы хатитя без веры увидать. Нет, очинь лехко получить эта нельзя»

Та было так: как памолюца в сабрани и адин поднаму наплавину уйдуть на кварьтеру Григорию Иванавичу. Он им точить, что хочить. Дела раздулась к делешки. В эта время усеискава чилавека, он жил на кварьтери Стара Полицейскай улецы, а хадил к нам в сабрания. Эта чилавек у ниво мальчик 5 лет захварал. Он пришел звать малица Богу. Григорий Ива сказал сваим, хто к нему, тихонькя: «Вот сматритя, вечирам пайдем малица, если Наум будить малица, мальчик умреть. Ево веруйши сказали: «Мались ты, Гри Ива.» Он сказал: «Вот пасмотрим, каво заставуть. Блиски люди тихонькя пиредали эти слава Науму Фе. Он сказал мне: «Паэтаму я не стану малица, ево заставить нада, а то я памалюсь, тада он скажить: вот, я сказал: Наум помолица, памроть. Тада люди боли прилепюца к нему. Вечирам пашли малица. Стали на места. Григорий Ива сказал: «Наум, мались». Наум сыказал: «Нит, пажаласта, мались, Григорий Ива, ты». Он павтарил: «Мались, мались, Наум». Он сказал: «Мались, Григор. Ива». Григори Ива начил малица. Помалились. Пашли дамой. Дарогай я, Нил, спрасил: «Григори Иванавич, скажи, как ты чустваишь, будить мальчик жив, или памроть?» Он умалчал.

я повтарил этими славами. Он сказал аб нем на неби сут идет, как асудють?» Я типерь ничево ни скажу. Ночь прашла. Утрам атец пришел, сказал сынок наш сканчалси, умир. Вот какия сабыти были эти лавушки, каких умных разумных совращали, аслепляли глаза. И ныня таких многа вераломав. Толька адну сторану, а другуя сторану ни разбирають. Запутались, не магуть разабраца, а толька научились: я и мне и делица. Быть я и мне и мине.

Типерь начинаю тожа самая сабытия. Ни чужия пиреказы. Сваими глазами и ушами и езыком видал и слыхал и гварил. Что знал и знаю, то раскажу ни лишния духовная барьба, духовная вайна. 2 духа: Дух Божий, дух заблуждения. Хто очи – зри, хто имеить уши, слыш, хто имеить разум, разумей, каким путем дастигнуть истину Божию.

Вот начину далии итить впирет.

…

…тя время начелась духовная барьба и делеш. Григори Ива от Наума Фе ушол на Шимахи. Прилепиввшися к нему стали хадить …да к нему.

…

Я начил, что я имею, то скажу. Мы жили в Расеи между сабою дружна и мирна, адин а другом скучали. Певцы у нас были как адин чилавек. Малелишник у нас был Федар Алексевичь. С этим направлени и духи мы все шли суды. Помирать, да всем вмести.

…

Прашло время месиц. Вышал слух, чта Иен Васил. погаваривають притить к Науму Фе в сабранию. Эта нам было дивна. Так и случилась. Воскрисения приходють вся семья. Входють в сабрания: атец впирет, патом Иен, жана, сын, дочь. Памалились Богу, все повидались, сели на места. К малению спели. Ани сказали: «В начали всево нам жалатильна прастица. Мн… …ога. Мы кои что между сабой делали». Стали парядакам. Ани пашли пращаца. Ани и мы сильна плакали навзрыт. Иен Васильвич дашел да мине, ухватил абеми руками за шею, и в крики сцаплемши кричали мы оба. Стаяли минут 10. Он в голаси сказал: «Ниланти Петр, хто эта знал, хта нас разлучил между сабой? Грех нас растроил. Многа я баролси и абижал вас и тибе. Прасти мине Бога ради ва всем виновны мы боли абаюдна!» Так гварили и поцылавали друг друга. Ужаснай был стон. Посьли дела уладились храшо.

…

Сабыти эти аписаны верна. Я, Нил, сваими ачами видил и сваими ушами слышил, сваим езыком кушал. Я тожа не оправдываю сибе, не ставлю лучи всех, а что было, то и гварю, на опти.

В 1878 гаду Григори Иванавичь с сьмьями ушли в Батум, там памерьли. Канечна, если все падробнасти, чьто было, и эта аписать, еще в три раза столькя будить, колькя тут написана. И эта вся была духовная вайна, но аньтиресна знать, чьто было с какой стараны и на что вышила в канце канцов. Невольна абнаружилась.

Писал … Нил Петрович

Демрюков.