Борис Колымагин
Ист.: Религия в России, 22.2.2002. religion.russ.ru
Жизнь Русской православной церкви в период между февралем и октябрем
1917 г. до сих пор освещена недостаточно, хотя в последние
годы она неизменно привлекает к себе внимание историков. С одной
стороны, это время ослабления уз государственной зависимости, необычного
расцвета социального служения, интенсивной подготовки и проведения
Поместного Собора. С другой - активного проявления внецерковных
сил в церковной ограде, под действием которых иссякала любовь и
исчезал "дух мирен". Примером такой нецерковности могут служить
события в Тверской епархии, главным действующим лицом которых стал
Серафим (Чичагов), причисленный в девяностых годах ХХ века
к лику святых. Перед прославлением и сразу после него появилось
несколько жизнеописаний святителя. Но почему-то ни в одном из них
не говорилось о тех проблемах, с которыми столкнулся прославленный
иерарх на Тверской кафедре. Нам бы хотелось отчасти восполнить этот
пробел и на основании документов, хранящихся в Российском Государственном
Историческом Архиве Санкт-Петербурга (Ф. 797, оп. 86,
I отд., I стол, № 84 и Ф. 796, оп. 204,
I отд., 5 стол, № 154, год 1917) рассказать
об одной достаточно бурной и не имеющей однозначных оценок истории.
"В час великой отечественной разрухи, в момент катастрофического
положения нашей родины взор невольно ищет какой-нибудь, хоть незначительной,
сферы жизни, где бы русская душа могла найти некоторое успокоение
и отраду, где улеглись бы возбужденные страсти. И нам, мирянам,
казалось бы, что такую сферу естественнее всего было искать в области
церковной жизни. Как выражение христианских начал, она должна бы
манить к себе всех путников, истомленных земными тревогами и волнениями.
Но к глубокому прискорбию, этот светлый оазис, так ласкавший взор
изморенного путешественника, оказался миражем. С грустью приходится
констатировать, что и здесь, в этой казалось бы мирной обстановке
наблюдается та же буря страстей, как и в океане окружающей нас жизни".
Такими словами предваряет свой рассказ о церковной драме в Твери
Р., автор статьи, появившейся в газете "Тверская мысль" 1 сентября
1917 года. Многие тогда смотрели на церковь с надеждой, ждали
от нее чуда, ждали, что она, как Моисей, поведет свой народ через
пустыню к земле обетованной. (Схожие настроения, к слову, были в
нашем обществе относительно недавно, в начале девяностых.) Однако
чтобы вести народ, нужно освободиться от исторических грехов. Церковь
это понимала. Готовился Поместный Собор, вырабатывались новые формы
церковно-общественного и епархиального управления. В то же время
столетиями накапливаемые и никак не решаемые проблемы давали о себе
знать в самый неподходящий момент. К таким проблемам относились,
в частности, вопросы взаимодействия епископа и мирян. У епископа
было слишком много чисто административных, государственных по своей
природе рычагов, чтобы принимать нужные решения в епархии. Нередко
эти решения плохо соотносились с реальными духовными нуждами народа
Божия, имели авторитарный характер. Чтобы выправить этот перекос
Св. Синод после февраля опубликовал ряд "Временных Положений":
о приходе, об епархиальном управлении, о выборах духовенства и епископа.
В епархиях, с благословения Синода, проходили экстренные съезды,
на которых обсуждалась и деятельность правящего архиерея. В большинстве
епархий труды епископов получили одобрение, но в некоторых местах,
так сказать, прозвучало "ан-аксиос". Например, в Твери.
Материалы Синода, рассказывающие о конфликте между правящим архиереем
и паствой тверской епархии, позволяют заглянуть за фасад событий.
До нас доносятся живые голоса, перед внутренним взором возникают
фигуры, достойные, быть может, пера классика. В этой, казалось бы,
периферийной драме со всей остротой ставится вопрос о степени участия
клира и мирян в церковном управлении.
В журнале комиссии при Святейшем Синоде "как частный пример
устройства взаимоотношений между клиром и мирянами предлагается
работа тверского чрезвычайного епархиального съезда духовенства
и мирян, происходившего 20-25 апреля 1917 года". В выработанных
на съезде предложениях по организации приходской жизни говорилось:
"а) Приход есть общество православно-верующих обоего пола, свободно
объединившихся около своего приходского храма с целью получить устроение
своей религиозной, духовно-нравственной и церковно-приходской жизни,
во главе пастыря и клира, как часть местной и епархиальной и единой
Вселенской Православной Церкви, б) свободно объединяющиеся члены
прихода вносятся в особый список, в) приходская община является
церковно-административной единицей, пользующейся правами юридического
лица". И далее: "Без выбора кандидата приходом никто не может
быть поставлен на приход священником, дьяконом и псаломщиком. Выборы
утверждаются местным и епархиальным советом. Удаление с прихода
законно избранного священника, диакона и псаломщика возможно только
по суду. Институты благочинных и духовных следователей упразднить,
передав их функции Окружным Церковным советам. Институт духовным
цензоров упразднить. Институт Уездных Епископов чрезвычайно желателен
в интересах церкви Тверской, при сем съезд выражает пожелание, чтобы
уездные епископы были самостоятельны, а штат викарных епископов
был упразднен".
По приведенным цитатам видно, что участники съезда делают акцент
на защите общинной жизни от государственных и церковных администраторов.
Но при этом сами они нередко руководствуются интересами не Церкви,
а улицы. И стремятся заполучить власть любой ценой. Главный нерв
съезда связан с недоверием свт. Серафиму, кстати говоря, одному
из активных сторонников перерастания прихода из административной
единицы в реальную общину. Вот как описал правящий архиерей ситуацию
в вверенной ему епархии: "В день моего возвращения в Тверь из
Петрограда, после переворота (февральской революции. - Б.К.),
я созвал пастырское собрание для обсуждения создавшегося положения,
а на следующий вечер собрал заседание всего духовенства с церковными
старостами, на котором и было определено о созыве экстренного епархиального
съезда. Затем, дабы пойти навстречу современным, очень резким требованиям,
я сделал распоряжение о производстве новых выборов: благочинных,
помощников их, членов благочиннеческих советов и духовных следователей.
Однако, мое стремление внести некоторое успокоение в духовенство
и приходы оказалось безрезультатным. Многие благочиния решили совсем
не избирать благочинных и их помощников, а заменить их исполнительными
комитетами из духовенства и мирян. В одном благочинии в подобный
комитет избрали 18 человек при 9-ти мирянах. В иных благочиниях
привлекли для избрания благочинных не только церковных старост,
но и мирян. Последние явились виновниками всяких беззаконий. К великому
моему огорчению, миряне не пожелали подчиниться преподанной Тверским
съездом норме при выборе депутатов. Вместо 2-х мирян прибыло по
5-7-ми от благочиния и таким образом голоса мирян превысили голоса
духовенства. Разработанную комиссиями программу съезда, с докладами,
они шумно и резко отвергли, заставив принять свою программу. Отслужив
пред открытием молебен, я увидел, что церковных ревнителей нет ни
одного, из известных мне в епархии. Все были новые, неведомые лица
или давно прославившиеся дурными поступками люди. Сильно пахло спиртным,
ханжею. Несомненно проникли в число депутатов сектанты и большевики.
При избрании председателя большинство голосов получил военный ветеринарный
врач Тихвинский, временно служащий в г. Ржеве. Оказалось, что
это известный Вятской епархии священник, член 2-й Государственной
Думы, с которого был снят сан по суду. Его поддерживала кучка крикунов,
которые набрасывались буквально с кулаками на всякого несогласного
с ними. Духовенство г. Твери, не ожидавшее подобного, растерялось
и, боясь за свои места и свою будущность, перестало вмешиваться
в прения, а многие и совсем покинули съезд. Этот съезд, приняв на
себя функции Учредительного собрания, поместил в числе главных вопросов
программы и вопрос о переизбрании епископов и всего духовенства.
Тогда было составлено постановление о предложении мне покинуть Тверскую
кафедру, так как съезд не доверяет моей церковно-общественной деятельности.
Разве это не комично? Начальствуя над тремя большими монастырями,
стоя во главе подготовления Нижегородской и Тамбовской губернии
к событию прославления преподобного Серафима Саровского и затем,
управляя четырьмя епархиями, в которых мною было сделано весьма
много, что достаточно известно в России, писать и постановлять кучке
смутьянов о недоверии моей церковно-общественной деятельности, -
прямо дерзко и смешно. Многие священники и миряне подписали протест.
На следующий день рассуждали о Преосвященнейшем Арсении, Викарии
моем, Епископе Старицком. Диаконы и псаломщики, сильно недовольные
им, добивались удаления Преосвященного, но последний счел возможным
лично явиться на этот незаконный и неправомочный съезд и принести
свои извинения пред депутатами из клира и мирянами, среди которых
были сектанты и не принадлежавшие ни к какой церкви люди. Он испросил
прощения и обещал исправиться". "Этот съезд, - резюмирует архиепископ
Серафим, - внес полную анархию в управление епархией, уничтожив
благочинных и всякую возможность снестись теперь Архипастырю и Консистории
с приходами и причтами. Подобные действия известной социалистической
партии, борющейся против Церкви, повторились уже в нескольких епархиях
и будут постепенно нарушать мир и порядок по лицу всей России. Из
этого достаточно ясно, к чему мы приближаемся, к какой разрухе,
к какому потрясению основ православия".
Возникшая ситуация допускала несколько путей развития. Один из
них - диалога и разного рода уступок. На него вступил помощник владыки
викарий Арсений (Смоленец). Вот как оценил его политику автор цитируемой
уже статьи в газете "Тверская мысль": "Поступок епископа Арсения
не носит в себе ни малейшего элемента какой-нибудь моральной или
юридической бестактности. Нет ничего предосудительного в защите
собственной чести и достоинства. Ведь оправдываясь от возможных
обвинений, епископ строил свое оправдание не на критике действий
архиепископа Серафима. В этом отношении он не позволил себе ни единой
тени упрека по адресу своего патрона. Он исходил лишь из общих положений
трудности епископского служения. Нам даже кажется, что выступление
епископа предотвратило собой многие тяжелые последствия, какие мог
иметь съезд. Если бы он не явился, то был бы удален так же, как
и правящий архиерей. За сим последовала бы резолюция о переизбрании
всего епархиального духовенства, и тогда бы начался настоящий развал
в нашей церковной жизни, пострадали бы не десятки, а, может быть,
сотни лиц. Но своевременное появление епископа предотвратило эту
катастрофу и в этом его великая заслуга. Ведь теперь уже ясно, что
если бы архиепископ Серафим снизошел с высоты своего достоинства
и лично явился в среду своей взбаламученной паствы, поговорил бы
с ней в духе отеческой кротости и христианского благоразумия, никто
и не посмел бы тронуть его и не возгорелось бы всей этой истории,
которая раздирает теперь нашу малую епархиальную Церковь".
Архиепископ Серафим выбирает путь борьбы. Он уходит в долгосрочный
отпуск и, при помощи верных ему в благочиниях людей, пытается поставить
под сомнение правомочность съезда. В письмах верующих, адресованных
обер-прокурору Святейшего Синода кн. В.Н. Львову, звучат
доводы, известные уже из донесения архиепископа. В то же время во
многих приходах, особенно сельских, имя владыки перестали поминать
за богослужением. Малоцерковная часть Епархиального совета пытается
решить дело путем обращения к светской власти, в частности, в губернский
совет крестьянских депутатов. Но это имеет обратное действие. Синод,
после довольно длительного выжидания, принимает сторону Серафима
и направляет своего полномочного представителя, епископа самарского
Михаила, в Тверь. Под его председательством собирается съезд, на
котором снова ставится вопрос о доверии правящему архиерею. Голоса
на этот раз разделились поровну, что и позволило Синоду вернуть
архипастыря на Тверскую кафедру.
Нам трудно проследить все шаги, которые предпринял свт. Серафим
после вступление в управление епархией. Известно только, что он
отказался от помощи викария. "По представлению возвращенного
недавно на тверскую архиерейскую кафедру архиепископа Серафима,
викарный епископ Арсений арестован в административном порядке и
перемещен синодом на кафедру викария екатеринославской епархии,
с назначением епископом таганрогским", - говорится в газете
"Русское слово" от 17 сентября. И далее: "Распорядившись
с неугодным ему викарным епископом, архиепископ Серафим собирается
теперь ликвидировать "крамольный" выборный епархиальный совет, который
все время стоял против возвращения архиепископа на тверскую кафедру".
Этому перемещению предшествовала объяснительная записка Арсения
в Синод. Процитируем ее, по возможности, подробно, ибо она проливает
свет на многие моменты епархиальной жизни.
"После Пасхи владыка с тревогой ожидал чрезвычайного съезда
духовенства и мирян: немного хорошего предвещало и самое настроение
умов в то время, и громкие крики против Него со стороны толпы в
день убийства Бютинга, Тверского Губернатора, и карикатуры, появлявшиеся
во Ржеве и т.п. Казалось, в такое время следовало бы сговориться
о будущем совместном образе действий, но Архиепископ не приглашал
меня к себе после Пасхи. Правда, 21-го вечером, когда я спросил
Архиепископа по телефону, как Он представляет себе будущее тверских
архиереев, то Он ответил: "Св. Синод, конечно, не признает
этого съезда законным, назначит выборы на новый съезд, и тогда я
оставлю их на произвол судьбы, а сам уеду на фронт спасать армию,
вы же будете переведены в другую епархию". 21 апреля около полуночи
один из моих друзей, участников съезда, уведомил меня по телефону,
что вопрос об Архиепископе уже решен, на другой день будет рассматриваться
вопрос о викарном Епископе, что собрание крайне возбуждено прениями
об Архиепископе, что оно опьянено недобрым чувством к Нему (не вином,
как ошибочно написано в письме к Митрополиту), что, хотя обо мне
до сих пор не было произнесено ни звука, но при столь сильном возбуждении
умов довольно и одной неосторожной речи, чтобы собрание высказалось
резко. С этим, конечно, я согласился, и, подкрепив свой дух молитвой,
предался размышлению, как мне поступить на следующее утро. Я сознавал
тяжесть своего положения, необходимость стать в неблагоприятное
отношение или к епархии, с которой у меня столько нравственных связей,
или к своему Начальнику. Решение "удалить" меня пока съезд не высказал.
Я мог рассчитывать на поддержку иереев, известной части диаконов
и псаломщиков, и мирян, особенно интеллигентных. Но ведь у собрания
психология особенная, и во всяком случае немало добрых нитей было
бы порвано. Принять то или другое решение для меня было тяжело.
Но утро ночи мудренее. Утром же моим сознанием овладела лишь одна
мысль: если на тебя твои ближние имеют нечто без достаточного основания,
то ты должен лично объясниться с ними, рассеять их предубеждения
и не доводить их до безумия. Делиться этой мыслью с высокопреосвященным
было несвоевременно, потому что владыка просыпается около 9 часов,
а я в 8,5 часов утра был уже в здании Епархиального Училища, где
происходили заседания съезда, к тому же я сознавал, что Он ни в
коем случае не согласится с моим решением, как противоречащим плану
Его действий. Самое же решение съезда - просить Архиепископа оставить
кафедру, и Святейший Синод - уволить Его от управления епархией
- я считал явлением в высшей степени печальным, но не антиканоническим,
сообразно практике Восточных Церквей, столь часто меняющих своих
архипастырей, по воле церковно-народных собраний. К тому же съезд
был открыт законною властью и Ею не был закрыт, следовательно, мое
присутствие на нем не могло быть незаконным. Мое появление на съезде
было для него неожиданным. После моих слов никаких суждений обо
мне не было. Утомленный нервами, я на некоторое время удалился на
квартиру начальника училища, куда сейчас же явилась депутация в
составе президиума съезда с приглашением меня явиться на заседание,
где я был встречен многократным пением "испола эти деспота", молитв
и речами. Особенно рады были моему прибытию на съезд иереи, так
как они опасались, чтобы на съезде, при разрыве его с епископами,
не возымела силы немногочисленная партия, но все же существовавшая,
настроенная вообще враждебно к епископату и Высшей Церковной Власти.
В дальнейшем я присутствовал на заседаниях съезда, которые приняли
более деловой характер, но не голосовал, потому что не принадлежал
к его составу. Решений "неканонических и самых непристойных" съезд
при мне не выносил. В тех случаях, когда постановления съезда направлялись
к реорганизации церковного управления или шли вразрез с неотмененными
распоряжениями Церковной Власти, я предостерегал от вынесения постановлений
недостаточно продуманных (напр. о женатых епископах) или указывал
на необходимость обращения к Святейшему Синоду за разрешением вопросов
об изменении епархиального строя. Постановления же съезда, например,
об упразднении духовных консисторий, не могут быть названы "противозаконными",
так как они явились лишь пожеланиями или мнениями, повергнутыми
на благоусмотрение Вашего Святейшества. Вскоре после съезда я уехал
в Москву посоветоваться со своим б. духовником, законоучителем и
другом епископом Иосафом, не следует ли мне, за трудностью работ
при новом курсе, в случае утверждения Святейшим Синодом постановлений
съезда, оставить епархиальную службу... В начале мая месяца высокопреосвященнейший
Серафим оставил Тверь, и вскоре, по указу Вашего Святейшества, я
вступил в управление епархией. Со временем работа с членами епархиального
совета наладилась: они оказались способными и добросовестными тружениками.
Особенно полезна была их деятельность в переговорах, иногда многочасовых,
с теми многочисленными депутациями, которые от имени приходов настойчиво
требовали удаления членов причта или назначения на священническое
место излюбленных лиц. В начале июля я получил первое известие о
письмах владыки, полученных священниками епархии. Письма эти с той
или другой стороны подходили к вопросу о возможности для Него вернуться
в епархию. Главной задачею своего трехмесячного управления епархией
я ставил не защиту интересов одного Лица, не отстаивание даже в
наше революционное время с колебанием им устоев престижа власти
во что бы то ни стало, а поддержание мира епархии и укрепление в
сознании людей значения епископа в Церкви. Миссия моя в общем шла
успешно, и, позволю себе сделать предположение: не будь писем, епархия
вступила бы на тот мирный путь, на коем стоят некоторые другие епархии
после весенних съездов. После приезда преосвященного Михаила в Тверь
для выяснения отношения епархии к Архиепископу... для меня выяснилось:
настолько благотворно может быть возвращение Архиепископа, насколько
святитель в состоянии стать на путь мира и любви..."
Арсений был отправлен в Екатеринославль в сентябре месяце. (Интересно,
что во время Гражданской войны он в качестве правящего архиерея
принимал митрополита Евлогия, о чем свидетельствуют воспоминания
последнего). Положение свт. Серафима в Твери по-прежнему оставалось
непрочным. Усугубляла ситуацию и ориентация владыки на отжившие
формы государственного управления. Вот фрагмент одной проповеди,
произнесенной в кафедральном соборе в конце августа: "Какая-то
Дума, какие-то съезды и совещания вместе с крамольнической печатью
домогаются переустройства нашего государства. Дерзают выносить какие-то
резолюции с требованием ответственного министерства, о призыве к
власти пользующихся доверием общественных деятелей. Знайте, что
этого никогда не будет. Мы, пастыри церкви, выйдем на борьбу с этой
изменой старому строю и в этой борьбе не убоимся даже мученичества".
Если подобное произносилось в адрес Временного правительства, то
что же говорить о большевиках. Не удивительно, что после октябрьской
катастрофы, в конце декабря, исполком совета рабочих и крестьянских
депутатов предписывает святителю немедленно покинуть город.
Патриарх Тихон пытается отстоять принцип невмешательства светской
власти в дела церкви. В Тверь летит телеграмма новому викарию Иоанну:
"Никаких распоряжений об удалении архиепископа Серафима Святейшим
Синодом сделано не было. Всякие действия направленные к избранию
нового архиепископа пока Высшей Церковной Властью признается правящий
преосвященный Серафим недопустимы. Прошу Ваше Преосвященство передать
тверскому духовенству и пастве мою уверенность, что они окажут нравственную
поддержку своему архипастырю. Патриарх Тихон". В ответном письме
Иоанн высказывает мысль, что "владыке следовало бы вернуться
в епархию. Таково не только мое мнение, но и мнение значительной
части пасомых и пастырей г. Твери". "Конечно, - пишет
далее Иоанн, - при возвращении надо быть готовым ко всяким случайностям,
от которых теперь не спасает ни сан, ни возраст и ничто такое, но
Бог милостив и люди еще не все потеряны". Однако вернуться Серафиму
на прежнее место уже не удается.
После удаления Серафима власть предпринимает новые репрессивные
шаги в отношении к церкви. Вот что мы узнаем из письма секретаря
консистории на имя управляющего синодальной канцелярией: "20/7 февраля
в Духовную Консисторию явилась группа лиц с письменным предписанием
от имени Комиссара Вероисповедного Отдела Исполнительного Комитета
Синицына сдать все дела и денежные суммы. На экстренном заседании
Духовной Консистории и Епархиального Совета 21-го февраля выяснилось,
что и Члены Совета получили особую бумагу из Комитета, в которой
им сообщалось об упразднении Консистории и предлагалось принять
все ее дела, заняв ее место. Собранием признано было необходимым
довести о всем до сведения правящего епископа, для чего в Москву
были командированы член Епархиального Совета диакон Крылов и я.
Член Епархиального Совета диакон Крылов после посещения архиепископа
Серафима был у Святейшего Патриарха Тихона и вел с ним разговор
о событиях в Тверской Консистории. По словам диакона Крылова, Его
Святейшество высказался в том духе, что нужно всеми мерами спасать
из того, что можно спасти. 1 марта в Консисторию неожиданно
прибыл Комиссар Синицын и имел с членами Епархиального Совета настойчивое
объяснение. Он указал, что члены Совета, поставленные на место членов
Консистории, обязаны удовлетворять просьбы о выдаче метрических
свидетельств, что хуже будет, если он посадит сюда своего чиновника,
который и будет выдавать свидетельства, что он, Комиссар, доселе
не проявлял по отношению к церквам Тверской епархии никаких насилий,
но, если члены Епархиального Совета не подчинятся его требованию,
то будут также разогнаны, как и члены Консистории, свечной завод
передан будет в другие руки, а по селам начнутся самосуды над духовенством.
На указание членов Совета, что они действуют теперь согласно данной
им архиепископом Серафимом инструкции, со стороны комиссара последовало
выражение еще более резких угроз по адресу архиепископа, а также
по адресу Его Святейшества".
События продолжали катиться по наклонной плоскости, и внутренние
противоречия, раздиравшие жизнь православных, отошли на второй план.
И все-таки дальнейший ход истории не должен совсем закрыть от нас
случившееся противостояние. Анализируя его, мы могли бы говорить
о малоцерковности одних действующих лиц, жестком консерватизме или
либерализме других, нецерковных соображениях третьих. Но делать
этого не будем и ограничимся описанным выше сюжетом. Выводы - за
читателями.
|
