Михаил Хрусталев

Русская Православная Церковь в центре и на периферии в 1918–1930-х годах

(на материалах Новгородской епархии)

К оглавлению

Введение

      История Русской Православной Церкви в первые послереволюционные десятилетия не случайно привлекает сегодня повышенное внимание исследователей. И дело не столько в том, что существенно расширились источниковая основа и горизонты исторических исследований, сколько в осознании уникальности опыта существования и выживания Церкви в условиях становления антирелигиозного государства и коммунистического режима. Важно и то, что послереволюционные потрясения и кардинальные социально-политические перемены в обществе совпали с процессами активного реформирования внутрицерковной жизни. Вызревшие еще в недрах синодальной Церкви, эти реформы и сами реформаторы оказались под сильным воздействием как новых массовых настроений и социальных идеалов, так и политических маневров новой власти. Даже добросовестные реформаторы волей-неволей вступали в «зону риска», где они незаметно для самих себя могли оказаться орудием далеко идущих политических игр партийно-государственного аппарата. Не удивительно, что в таких условиях церковные традиционалисты, пытающиеся избежать ломки церковного устроения, стали не просто оппонентами реформаторам. На них самой историей была возложена задача уберечь Церковь от превращения в придаток новой власти, для чего, по их мнению, следовало держать дистанцию от официальных идеологических доктрин и сохранять неповрежденными фундаментальные основы веры.

      Актуальность темы исследования. Выяснение разновекторных и многоаспектных взаимодействий власти, церковных реформаторов, церковных традиционалистов, на различных уровнях – в центре и на периферии, представляет собой самостоятельную научную проблему, позволяющую существенно расширить имеющиеся представления о самом феномене социальной революции, когда революционные, реформаторские и традиционные векторы неизбежно затрагивают все слои общества и сферы сознания, в том числе и религиозного. Это актуально и сегодня, в начале XXI века, в связи с тем, что линия выстраивания государственно-церковных отношений в современной России вовсе не завершена, а внутри Русской Православной Церкви возобновились обновленческо-модернистские процессы.

      Степень изученности темы. Исследуемая тема применительно к Новгородской епархии в 1918-1939 годах собственной историографии практически не имеет. В большей степени это справедливо для той части исследуемой территории, которая оставляет «вологодский сектор», хотя изредка и там появляются публикации по церковной истории указанного периода. Раскрытие темы невозможно без использования разнообразного историографического наследия по общим вопросам церковной истории 1918-1930-х годов, сформировавшегося в светской отечественной и зарубежной историографии, в церковно-исторической науке и в публицистике. Долгое время представленные направления существовали параллельно, значительно расходясь в видении проблемных сюжетов.

      На сегодня в исследовании проблемы сложилось несколько историографических направлений. Важное место в изучении церковной истории принадлежит светской отечественной историографии. Это направление можно представить в виде двух школ исследования: советской и постсоветской.

      В советской историографии проблемы, возникшие в связи с обновленческим расколом и последующим церковным противостоянием, вплоть до конца 1980-х гг., трактовались однозначно – Церкви отводилась роль идеологического противника, ее деятельность изучалась с точки зрения исполнения или неисполнения советского законодательства, борьбы против установления советской власти или переориентации политической позиции. Деятельность государственных органов по регулированию отношений с Церковью оставалась вне критики. Запрет был наложен и на изучение партийного руководства «церковной политикой», а также на историю деятельности ГПУ-ОГПУ, НКВД по ее проведению. В итоге искажались реальные факты. Гонения на верующих отрицались, инициатором изъятия церковных ценностей объявлялось страдавшее от голода население, отказывавшееся выдавать церковные ценности духовенство обвинялось в нежелании помочь голодающим. Церковь включалась в систему выстроенного контрреволюционного заговора, скрывались данные о репрессиях против духовенства. Даже во многом инспирированному властями обновленчеству приписывали приспособленчество к новым условиям.

      При ограниченном доступе к архивным материалам, основными источниками долгое время были работы идеологов партии, законодательные акты и постановления высших органов советской власти, а также избранные решения партийных органов.

      Первыми авторами работ о религии и Церкви были деятели партии, сыгравшие важную роль в проведении антирелигиозной политики: П.А. Красиков, А.В. Луначарский, В.Д. Бонч-Бруевич, Е.М. Ярославский, И.И. Скворцов-Степанов1 (Красиков П.А. На церковном фронте (1918-1923). М., 1923; Луначарский А.В. Христианство или коммунизм. Диспут А.В. Луначарского с митрополитом А. Введенским. М., 1926; Бонч-Бруевич В.Д. «Живая церковь» и пролетариат. М., 1927; Ярославский Е.М. 10 лет на антирелигиозном фронте. М., 1927;  Скворцов-Степанов И.И. Религиозная контрреволюция 1918-1920 гг. и интервенция (очерки и материалы). М., 1930; Его же. Церковь и Октябрьская революция. М., 1930). Их можно отнести к основоположникам советской традиции в исследовании проблемы. Идеологические установки, заданные в их трудах, предвосхитили и определили главные направления советской историографии проблемы. Основными темами их работ стали «антисоветские» действия духовенства, противодействие в проведении в жизнь декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви», а также декрета об изъятии церковных ценностей. Другой характерной чертой историографии 1920-х годов было стремление историков показать положительные результаты атеистической пропаганды. В соответствии с поставленными задачами, государственно-церковная политика рассматривалась исследователями как положительная, а действия Церкви и религиозных организаций – как контрреволюционные. Увлекшись разоблачениями, исследователи тех лет слабо отразили конкретную деятельность партийных и советских органов власти в отношении религиозных организаций, оставили вне поля зрения серьезные процессы, происходившие в самой Церкви.

      Характерной чертой историографии тех лет была узость источниковой базы. В качестве главных источников использовались декреты советской власти, материалы периодической печати, отдельные послания патриарха Тихона, личные наблюдения. Крупным автором, разоблачающим «контрреволюционную» деятельность духовенства на различных этапах революции и гражданской власти был Б.И. Кандидов2 (2. Кандидов Б.П. Религиозная контрреволюция 1918-1920 и интервенция. М., 1930; Он же. Октябрьские бои в Москве. М., 1931; Его же. Церковь и Октябрьская революция. М., 1933). Данная им оценка Церкви отражала общепринятый подход официальной историографии: «Каждая церковь – крепость контрреволюции, каждый церковник – ее агент и шпион». Он повторял тезис о руководящей роли духовенства в актах сопротивления, твердил о положительном отношении народных масс к изъятию церковных ценностей. Практически в этом же ключе рассматривал проблемы Церкви и Н.М. Никольский 3 (3. Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1931) Его труд предназначался для широкого круга читателей и был призван способствовать атеистическому воспитанию населения.

      К середине 1930-х годов тенденции, характерные для историографии предыдущего периода, еще более углубились. Продолжали создаваться работы скорее политического, чем научного характера, повторялись выводы, присущие работам 1920-х годов. Так, темой становления и эволюции русской церковной смуты и обновленческим расколом занимался И.А. Стратонов 4 (4. Стратонов И.А. Русская церковная смута.1921-1931. Берлин, 1932. С. 16-20) Он исследовал истоки кризиса в РПЦ, низведя их к церковной реформе первой четверти XVIII века. Был сделан вывод о том, что в основе обновленческого раскола лежал, среди прочих, сословный принцип: руководящую роль на местах играло белое духовенство, а миряне являлись объектом дел приходского и епархиального управления. Не замечая других причин, Стратонов выводит тезис о попытке белого духовенства закрепить руководящее положение на местах. Он обосновывает несостоятельность попыток обновленцев на главенство в Церкви и отмечает бесплодность их усилий по изменению общего положения в лучшую сторону, резко критикует деятельность обновленцев, отошедших от принципа соборности.

      Вопросам истории обновленческого раскола были посвящены труды одного из главных его апологетов – профессора Б.В. Титлинова 5 (5. Титлинов Б.В. Борьба за мир в церкви. Самара, 1923; Его же. Новая церковь. Пг.,-М., 1923; Он же. Смысл обновленческого движения в истории. Самара, 1926; Он же. Церковь во время революции. Л., 1927) Ближайшую причину раскола он видел в декрете об изъятии церковных ценностей, который был, по его мнению, логическим следствием установленных отношений государства и Церкви. Он считал, что церковное имущество перестало быть церковным и обвинял тех, кто увидел в этом акт покушения на церковную собственность. По его утверждению, примирение новой Церкви с социальной революцией произошло потому, что она внутренне приняла социальный переворот. Такое отношение к государству, за которое противники новой Церкви стали называть ее «советской», автор объяснял лишь тактическим соображением движения. Б.В. Титлинов не только подробно описал особенности и отличия двух основных обновленческих групп и раскрыл сущность их программных требований, но и увидел в неоднородности движения причину «раскола» самого обновленчества. «Живая Церковь», выступавшая за церковную революцию, как борьбу белого духовенства с монашеским епископатом, объявлялась им радикальной и оторванной от верующих.

      Много внимания Б.В. Титлинов уделил вопросу о том, что представляло собой обновленчество – европейскую церковную реформацию или церковную революцию? Первое положение им было отвергнуто ввиду отсутствия пересмотра догматики, обрядов, символа веры. Второе положение также им не принималось безоговорочно. С одной стороны, он понимал, что обновленцы стремились проводить реформы соборным путем. Использование же революционных, неканонических методов, таких как захват власти, применявшихся лидерами движения, Б.В. Титлинов оправдывал историческими прецедентами. Говоря о свободе Церкви от государства, вопреки реальным историческим фактам он утверждал, что вероисповедные дела не интересуют советскую власть, не видел или не хотел видеть реальной практики использования властью обновленческого движения в целях раскола Церкви.

      Работы основоположника обновленчества А.И. Введенского 6 (6 Введенский А.И. Церковь и революция. Пг., 1922; Его же. Церковь и государство: Очерк взаимоотношений  церкви и государства 1918-1922. М., 1923; Церковь патриарха Тихона. М., 1923; Он же.  За что лишили сана бывшего патриарха Тихона. М., 1923) интересны лишь фактологической стороной, глубокой научной разработки изучаемые события в них не получили, да и не могли получить. Работы Введенского были небольшими по объему и носили, в основном, более агитационный и полемический характер, нежели научный.

      В конце 1930-х годов попытку написать историю Русской Православной Церкви после октябрьского переворота предпринял бывший обновленческий митрополит Н.Ф. Платонов. Однако эта попытка оказалась неудачной. К тому времени автор отрекся от религии и Бога и стал атеистическим агитатором. Естественно, что в обстановке массовых гонений на Церковь Н.Ф. Платонов смог создать, в лучшем случае, антирелигиозный пасквиль 7 (7 Платонов Н.Ф. Православная церковь в 1917-1935 годах // Ежегодник Музея истории религии и атеизма. Т. 5. М.,-Л., 1961).

      В 1950-е годы – начале 1970-х годов в работах по послереволюционной истории Церкви по-прежнему преобладал упрощенный подход. Обновленчество представлялось как «левая» оппозиция церковному руководству. Наибольшее внимание обновленческому расколу уделял П.К. Курочкин 8 (8 Курочкин П.К. Социальная позиция русского православия. М., 1969). Он рассматривал его в качестве инициатора нового политического курса, как первый в истории Церкви опыт позитивного отношения религиозной организации к социалистическому строю, как русский вариант церковной реформации. К особенностям обновленчества 1920-х годов – третьего, по его мнению, этапа в развитии обновленческого движения, исследователь отнес выдвижение социальных проблем. Критикуя зарубежного историка А.А. Боголепова 9 (9  Боголепов А.А. Церковь под властью коммунизма. Мюнхен, 1958) за тезис об использовании советским правительством обновленческих группировок против патриарха Тихона, П.К. Курочкин отвергал утверждение о роли обновленчества как «орудия внутрицерковного террора», раскола Церкви. К числу причин поражения обновленчества автор относит политическую переориентацию «тихоновской» Церкви. К этой точке зрения, принятой большинством советских историков, автор добавил еще одну, связанную с неприятием движения верующими. По его мнению обновленцы взяли слишком быстрый темп в осуществлении перестройки церковного правления, начали круто ломать традиции, что не сообразовалось с характером массового религиозного движения. Последующее развитие церковного реформаторства, по его мнению, состояло в эволюции православия в сторону приспособления религии к условиям социализма, что и было подготовлено обновленчеством.

      В исследованиях 1950-х – начала 1970-х годов анализировалось прежде всего изменение церковной ориентации в новых социально- политических условиях. Среди авторов выделим работы Р.Ю. Плаксина 10 (10 Плаксин Р.Ю. Крах церковной контрреволюции 1917-1923 гг., М., 1968; Его же. Церковная контрреволюция 1917-1923 гг. и борьба с ней. Автореф. дис…к.и.н., Л., 1968; Тихоновщина и ее крах. Л., 1978). Он стремился показать «антинародную» сущность Церкви и причины ее перехода на позиции лояльного отношения к советской власти. Эти причины он видел в отходе большого числа верующих от религии, страхе духовенства перед катастрофическим падением влияния Церкви на массы. Победу сторонников патриарха Тихона над обновленцами Р.Ю. Плаксин объяснил тем, что после изменения позиции Патриаршей Церкви по отношению к власти, трудящиеся пошли за патриархом. Вопрос изъятия государством церковных святынь и ценностей в 1922 году он рассматривал как и его предшественники очень тенденциозно и односторонне, в силу принятого тогда официально негативного отношения к религии.

      Существенно отличается своими оценками магистерская диссертация архимандрита (впоследствии митрополит) Иоанна (Снычева) посвященная церковным расколам 1920-1930-х годов. Подробно исследовав историю расколов, автор четко выделил их особенности, объяснив их появление как внутрицерковными противоречиями, так и влиянием революционных событий 1917-1918 годов, назревшей необходимостью реформирования внешней жизни Церкви 11 (11 Иоанн (Снычев), архимандрит. Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов ХХ столетия – григорианский, ярославский, иосифлянский, викторианский и другие. Их особенность и история. Магистерская диссертация. МДА, 1965, Машинопись).

      Работы русских эмигрантов различных политических ориентаций, а также церковных авторов и авторов самиздата, чаще носят характер публицистических книг, мемуаров, либо богословских трудов, критически освещающих историю Церкви в СССР 12 (12 Левитин-Краснов А. Лихие годы. 1925-1941. Париж, 1977;  Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. В 3-х тт., Кюснахт, 1978; Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви. 1917-1945. Париж, 1977; Криптон К. Защита канонов православия. 1922-1925. // Вестник РСХД. 1979. № 128;  Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М., 1995; Реслер Р. Церковь и революция в России. Патриарх Тихон и советское государство. Кельн-Вена, 1969). Общие принципы изложения, подходы к оценкам событий позволяют объединить их в одну группу, вне зависимости от времени и места их написания. Они, как правило, не могут претендовать на обобщающие научные труды, однако содержат значительный объем информации. В силу недоступности для этой категории авторов основного массива документов, такие работы далеко не исчерпывают всего имеющегося информационного потенциала для данной темы, но при этом они ближе других подходят к освещению истинной картины происходящего. Особенно в этой связи следует выделить таких исследователей, как А. Левитин-Краснов и В. Шавров, мимо работ которых не может пройти ни один ученый, занимающийся изучением церковных расколов 1922-1940-х годов. А. Левитин-Краснов написал достаточно подробное и богатое фактическими данными исследование, особое внимание уделяя Ленинграду. Он склонен идеализировать движение, к тому же преувеличивает его близость к социалистическим идеям.

      Несомненную ценность представляют труды священнослужителей Русской Православной Церкви указанного периода – митрополита Мануила (Лемешевского), архиепископа Сергия (Ларина), а также церковного историка А.И. Кузнецова13 (

13 Мануил (Лемешевский), митрополит. Русские православные иерархи периода с 1893 по 1965 год (включительно): в 6 т., Эрлаген, 1979-1989; Сергий (Ларин), епископ. Обновленческий раскол: в 3 т., Астрахань; Москва, 1953-1959. Машинопись; Кузнецов А. И. Обновленческий раскол в Русской Церкви: в 3 т., Астрахань, 1956-1959. Машинопись). Написанные по «горячим следам», отличающиеся богатыми фактологическими сведениями, их исследования большей частью никогда не публиковались и представляют собой машинописные тексты. Фактически они являются воспоминаниями авторов, характеризуют личное отношение к обновленческому движению, поэтому самостоятельное концептуальное осмысление обновленчества как церковного феномена в указанных работах отсутствует, уступая место описанию последовательности событий. Значительное внимание уделено методам и тактике борьбы с обновленцами.

      Историки 1970-1980-х годов, в основном, наследовали традиции советской историографии, заложенные в предыдущие периоды. Определенные установки в освещении проблемы были заложены Председателем Совета по делам религий при Совете Министров СССР В.А. Куроедовым14 (14 Куроедов В.А. Религия и церковь в Советском государстве. М., 1984). Он твердил о поддержке народом государственной политики в отношении Церкви. Позиция обновленчества в его трактовке оказалась «созвучна времени» и с одобрением воспринималась значительной частью духовенства.

      Негативная интерпретация позиции Церкви, как антинародной, характерна для работ М.С. Корзуна15 (15 Корзун М.С. Русская православная церковь, 1917-1945 гг.: Изменение социально-политической ориентации и научная несостоятельность вероучения. Минск, 1987). Причины обновленческого раскола он объяснял стремлением сохранить влияние православия на верующих, приспособить его к новому обществу и захватить высшую церковную власть.

      И все же именно в 1970-е годы появились специальные исторические работы по обновленчеству. Единственной в исторической науке того времени монографией, посвященной восстановлению полной картины истории обновленческого раскола стала работа А.А. Шишкина16 (16 Шишкин А.А. Сущность и критическая оценка обновленческого раскола Русской Православной Церкви. Казань, 1970) Автор рассматривает историю обновленческого раскола как приспособленческого движения к новым социально–политическим условиям, порожденным октябрьской революцией. К числу причин, вызвавших взлет движения, он относил стремление церковных лидеров сдержать отход верующих от Церкви, что, по его мнению, можно было достичь лишь отмежевавшись от «тихоновской» Церкви. Таким образом, А.А. Шишкин повторял оценки исследователей предыдущих лет. Религиозный модернизм обновленчества он интерпретировал как стремление сдержать идейный разрыв верующих с Церковью, сблизить идеалы христианства и социализма. Подробно разбирая позиции трех основных обновленческих групп, автор рассуждал о причинах распада движения и объяснял их претензией каждой из групп на руководящую роль. Главными причинами примирения обновленцев с «тихоновской» Церковью исследователь считал «покаяние» патриарха Тихона, возвращение верующих в лоно патриаршей Церкви и ослабление внутрицерковной борьбы. Все дальнейшие события обновленческого раскола представлялись А.А. Шишкину как история отхода от «кавалерийской атаки на тихоновщину» и переход к «длительной осаде». Его монография, единственная, столь подробно освещающая историю 1920-1930-х гг. и, бесспорно, новационная в науке 1960-1970-х годов, все же сохраняет отпечаток прежнего негативного официального отношения к религии.

      В других работах историков тема обновленческого движения не получила сколько-нибудь развернутого исследования, но продолжала активно разрабатываться философами-атеистами. Е.А. Юшин17 (17 Юшин Е. А. Англо-американская буржуазная историография взаимоотношений советского государства и Русской Православной Церкви в 1917-1923 гг. Автореф. дис. к.и.н. М., 1988), следуя предыдущим исследователям, пытался опровергать версии зарубежных исследователей о таких причинах возникновения обновленческого раскола, как распространение в церковной среде либерально-реформаторских идей, как запланированной акции большевистского правительства или как следствия поддержки государственными органами представителей демократического духовенства. Он рассматривал раскол как результат признания советской власти частью духовенства и проявление кризиса «антинародного» курса патриарха Тихона. Не принял он и версию зарубежных авторов о том, что публичный отказ в 1923 году патриарха Тихона от конфронтации с советской властью объясняется преодолением внутрицерковного раскола, полной поддержкой приходами «староцерковной» организации, давлением на патриарха со стороны правительства.

      В конце 1980 – начале 1990-х годов появились условия для расширения проблематики историко-церковных исследований. Потребовался тщательный анализ и пересмотр прежнего концептуального решения проблемы. В новой историографии можно выделить два направления исследований: к первому относятся работы общего плана, ко второму – исследования, выполненные на материалах отдельных регионов страны.

      По-новому и наиболее полно рассмотрены ключевые проблемы истории Церкви исследователем В.А. Алексеевым 18 (18  Алексеев В.А. Иллюзии и догмы: Взаимоотношения Советского государства и религии. М., 1991). Развивая мысль об организаторах обновленческого раскола - Л.Д. Троцком и Е.М. Ярославском, ГПУ-ОГПУ, автор доказывает, что встав на сторону обновленцев, власть все более втягивалась во внутрицерковные дела, а это явно противоречило запрету об отделении Церкви от государства. О.Ю. Васильева19 (19 Васильева О.Ю. Русская Православная церковь и Советская власть в 1917-1927 годах // Вопросы истории. 1993. №8;Васильева О., Кнышевский П. Бриллианты для диктатуры пролетариата. // Санкт-Петербургская панорама. 1992. №8. С. 28) поддержала тезис, не только характерный для зарубежной и эмигрантской историографии, но и широко распространенный и среди российских исследователей в последние годы, о внутрицерковном расколе как замысле, созревшем в ГПУ с целью «расчленения Церкви на группировки и лишении ее силы». М.И. Одинцов20 (20 Одинцов М.И. Государство и церковь: история взаимоотношений 1917-1938. М., 1991; Его же. Государство и церковь в России: ХХ век. М., 1994; Государственно-церковные отношения в России (на материалах Отечественной истории ХХ века). Автореф. дис…д.и.н. М., 1996) признает, что деятельность Л.Д. Троцкого весной 1922 года все жестче увязывалась с активизацией «войны» против «тихоновской» Церкви и обеспечением поддержки обновленчества. Он пришел к выводу, что первоначально вынужденная кампания изъятия церковных ценностей «в силу субъективных устремлений и пожеланий…отягощалась политико-идеологическими целями», среди которых он выделил две – «разрушение православной Церкви как института и формирование «советской Церкви».

      Из всего спектра исследований конца ХХ века следует отметить работу Н.А. Кривовой 21 (21 Кривова Н.А. Власть и Русская Православная Церковь в 1922-1925 гг. (политика ЦК РКП (б) по отношению к религии и церкви и ее осуществление органами ГПУ-ОГПУ). М., 1998; Следственное дело патриарха Тихона: Сборник документов по материалам Центрального архива ФСБ РФ / Гл. ред. протоиерей  Воробьев В. Н.; отв. сост. Кривова Н. А.). Автор справедливо полагает, что конфискационно- ликвидационная кампания явилась результатом хорошо спланированной программы партии и правительства по разрушению и ликвидации экономической самостоятельности Церкви. Н.А. Кривова приводит значительный статистический материал по ряду северно-русских епархий, что повышает ценность исследования для нашей работы. Тема обновленческого раскола, разработке концепции традиций и новаций в православии получила свое развитие в работах историков М.В. Шкаровского и Н.Н. Покровского22 (22 Шкаровский М. В. Два эпизода борьбы с церковью в Петрограде // Звенья. Вып. 2. М.; СПб., 1992; Его же. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995; Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999; Судьбы монастырей Санкт-Петербургской епархии в ХХ веке // Региональные аспекты исторического пути православия: архивы, источники, методология исследований. Историческое краеведение и архивы. Вып. 7. Вологда, 2001. С. 404-411; Во главе Петроградской автокефалии / Православный летописец Санкт-Петербурга. СПб., 2003. № 14. С. 51-66;  Покровский Н.Н. За страницей «Архипелага Гулаг» // Новый мир. 1991. № 9. С. 77-90; Его же. Старообрядческий рассказ о сталинских репрессиях // Возвращение памяти. Новосибирск, 1994. Вып. 2. С. 6-12), характеризующихся как новизной привлекаемого источникового материала, так и новыми, нестандартными подходами к оценкам. М.В. Шкаровскому свойственна масштабность в постановке проблем, углубление отдельных аспектов, многогранность исследуемых интересов. Проблемы обновленческого раскола он рассматривает в значительной степени на материалах Петрограда-Ленинграда, «колыбели» обновленческого движения и его традиционного центра. Автор пришел к выводу, что положение церковных дел в этом городе во многом определяло и ситуацию в стране в целом. Н.Н. Покровский уделил большое внимание репрессивной политике государства на основе источниковедческого анализа ранее неизвестных документов партийных и силовых структур.

      Таким образом, в современной историографии положено начало формированию нового концептуального осмысления как государственно-церковных отношений, так и самого состояния дел в Русской православной церкви в 1920-30-х гг. Важнейшей стороной этой концепции является новый взгляд на саму суть внутрицерковного состояния, которое можно оценить как начало катарсиса (самоочищения) Церкви под воздействием гонений и расколов.

      Иное направление в развитии проблемы церковно-государственных и внутрицерковных отношений представляют церковные историки: митрополит Иоанн (Снычев), протоиерей В. Цыпин, священник Г. Митрофанов, иеромонах Дамаскин (Орловский), священник К. Буфеев, священник Г. Ореханов. Близкую к ним позицию занимают светские историки М.И. Вострышев и В.Ф. Козлов 23 (23 Иоанн (Снычев), митрополит. Расколы / Христианское чтение. СПБ., 1991. №6. С. 8-49; Его же. Митрополит Мануил (Лемешевский): Биографический очерк. СПб., 1993; Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов ХХ столетия. Сортавала, 1993; Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб.. 1995; В. Цыпин, протоиерей. История Русской Православной Церкви 1917-1990. М.. 1994; Его же. Русская Церковь (1917-1925). М., 1996; Георгий (Митрофанов), священник. Русская Православная Церковь в России и в эмиграции в 1920-е годы. СПб., 1995; Дамаскин (Орловский), иеромонах. Доклад на конференции «Церковь и Советская власть 20-30-х гг.». СПб., 1992; Буфеев К., священник. Патриарх Сергий, обновленчество и несостоявшаяся реформация Русской Церкви ХХ века // Богослужебный язык Русской Церкви: История. Попытки реформации. М., 1999. С. 149-188; о. Георгий Ореханов. Дневник митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого) – новый источник по истории Русской Церкви  // Региональные  аспекты исторического пути православия: архивы, источники, методология исследований. Историческое краеведение и архивы. Вып.7. Вологда, 2001. С. 259-262.Вострышев М. И. Божий избранник: Крестный путь святителя Тихона, Патриарха Московского и всея России. М., 1990; Его же. На основе устных директив / Журнал Московской Патриархии. 1993 . № 8; Козлов В.Ф. Свидетельствуют документы / Журнал Московской патриархии. 1993. № 9). Их труды были единственными, не совпадающими с официальной точкой зрения и содержащими, хотя в осторожной, завуалированной форме, критическое отношение к государственной церковной политике 1920-1930-х годов. В официальной светской историографии их выводы и оценки зачастую игнорировались, хотя фактологические материалы из указанных трудов включались в научный оборот. В обобщающих трудах митрополита Иоанна (Снычева) и упомянутых авторов постепенно начинает оформляться иная концепция этого периода. Во-первых, дан тщательный богословско-канонический анализ внутрицерковных расколов. Во-вторых, отличительной чертой данного круга работ является изучение обновленчества на фоне других расколов, как в столичных, так и в периферийных епархиях и отношение к этим расколам православного населения. Актуальные проблемы церковной истории новейшего времени рассматриваются в контексте общегражданской истории с широким привлечением документальных материалов. Именно в такой постановке вопроса данные работы создают достаточно целостную картину духовных исканий русского народа в сложных социально-политических условиях.

      Некоторые из зарубежных авторов (Г. Штриккер, Т.М.Горичева) пытаются найти послеобновленческие мотивы в действиях и церковной политике митрополита Сергия (Страгородского). История обновленчества предстает как вырождение христианско-социалистических исканий и церковного реформаторства в сотрудничество с богоборческим государством. В то же время нельзя согласиться и с утверждением ряда зарубежных историков (И. Хризостомус, У. Флетчер), сводивших истоки обновленчества к действиям властей и моральной нечистоплотности его лидеров. Существовали и определенные объективные факторы, например, социальное расслоение духовенства24 (24 Штриккер Г. Русская Православная Церковь в советское время 1917-1991. М., 1995; Горичева Т.М. Об обновленчестве, экуменизме и «политграмотности верующих»: Взгляд русского человека, живущего на Западе. СПб., 1997; I. Chrysostomus. Kirchengeschichte Russlands der neuesten Zeit. Bd 1-Patriarch Tichon, 1917-1925. Munchen-Salzburg, 1965; W. Fletcher. The Russian Orthodoks Church undergraund, 1917-1970. Oxford, 1971).

      В 1990-х годах появляются первые региональные исследования. Открытие и введение в научный оборот новых источников по региональной истории стало очень важной чертой историографического процесса конца ХХ века. Произошел прорыв в целостном видении проблемы конфискационной политики властей в отношении бывшей собственности Православной Церкви. Вопросы деятельности органов ВЧК-ОГПУ и отношения с Церковью в Тобольской (Тюменской) губернии в 1921-1923 гг. затронуты в работе А.А. Кононенко 25 (25 Кононенко А.А. Церковь Тобольской (Тюменской) губернии в первые годы Советской власти: Некоторые аспекты истории (1922-1923 гг.) // Религия и церковь в Сибири. Вып. 4. Тюмень, 1992). Анализ форм и методов «борьбы с религиозной моралью крестьян властей Центрально-Черноземного района в 1920-е годы» предпринял Ю.В. Костин 26 (26 Костин Ю.В. Деятельность губернских властей Центрально-Черноземного региона России по преодолению религиозной морали в среде крестьянского населения в период 1920-х годов // Гуманитарное образование. М., 1995). Вклад Л.Д. Троцкого в формирование программы ликвидации Церкви в 1922-1923 гг., его деятельность по руководству секретными комиссиями, осуществлявшими эту программу охарактеризованы в достаточной мере в работах С.Г. Петрова 27 (27Петров С.Г. Секретная программа ликвидации русской церкви: Письма, записки и почто-телеграммы Л.Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП (б) (1922-1923 гг.) // Сибирская провинция и центр: Культурное взаимодействие в ХХ веке. Новосибирск, 1997; Его же. Неизвестное письмо лидера обновленческого раскола А.И. Введенского «К вопросу об организации управления Русской Церкви» // Исторические и литературные памятники «высокой» и «низовой» культуры в России ХVI-XX вв. Новосибирск, 2003. С. 176-204).

      Открытие и введение в научный оборот новых источников стало очень важной чертой историографического процесса последнего десятилетия ХХ века. Выделим вышедшие в середине 1990-х годов работы Т.Н. Коголь28 (28 Коголь Т. Н. Руская православная церковь и государство, 1917-1927 гг. (на материалах Западной Сибири). Томск, 1995) и Е.С. Ревякина 29 (29 Ревякин Е.С. Политика государственных, партийных и общественных организаций в отношении религии и церкви в 1929-1936 гг. (по материалам Ивановской промышленной области). Иваново, 1995). В диссертационном исследовании Т.Н. Коголь, проведенном на материалах Западной Сибири, автор делает вывод о том, что волна внутрицерковных колебаний и расколов второй половины 1920-х годов была следствием Декларации 1927 года, расцениваемой внутренней оппозицией как отход от канонической сущности Православной Церкви. В исследовании Е.С. Ревякина изучены отдельные стороны религиозной жизни населения Ивановской области и механизм трансформации православной традиции в целом.

      Конкретный материал о проведении ликвидационной политики государства и реакции на нее верующих продолжила целая серия диссертационных исследований по церковной истории 1920-1930-х годов. Среди прочих выделим работы Н.И. Музафаровой 30 (30 Музафарова Н.И. Политика Советского государства в религиозном вопросе 1917-1937 гг. (на материалах Урала). Дис…к.и.н. Екатеринбург, 1992),  Н.Ю. Желнаковой 31 (31 Желнакова Н.Ю. Государственная политика по отношению к Русской Православной Церкви в 1920-30-е годы. Дис…к.и.н. М., 1995), С.В. Михайлова 32 (32 Михайлов С. В. Государство и церковь: отношения органов власти, религиозных организаций и верующих на Архангельском Севере в 1918-1929 гг. Дис…к.и.н. Архангельск, 1998). Указанным авторам удалось внести новое в понимании характера и содержания политики местных органов власти в отношении религиозных организаций. Данная группа работ не только существенно расширила имеющийся фактический материал, но и открыла как вариативность репрессивной политики на местах, так и опыт скрытой солидарности с верующим населением.

      Интересны постановкой вопросов диссертационные исследования М.А. Куцей 33 (33 Куцая М.А. Место обновленческого движения в эволюции Русской Православной Церкви. Автореф. дисс…к.ф.н. СПб., 1993) и И.В. Спасенковой 34 (34 Спасенкова И. В. Православная традиция русского города в 1917-1930-е гг. (на материалах Вологды)Дис. к.и.н. Вологда, 1999.). Если в первом исследовании изучены философские аспекты проблемы в общем плане, то во втором значительное место отведено изучению конкретно-локального опыта адаптации православной традиции русского города к условиям беспрецедентной в истории России модели атеистического государства. Всестороннее изучение историко-этнографического аспекта проблемы выявило гибкость и вариативность православной традиции отдельно взятого города, в зависимости от этапов развития советского общества. Автор утверждает, что несмотря на трансформации прихода, как церковной организации, православная традиция сохранила свою духовную основу. И.В. Спасенкова касается проблем, связанных с развитием обновленчества в локальных рамках города

      Различным аспектам церковно-государственных отношений, политике властей в отношении Церкви, приходской жизни, биографиям выдающихся церковных деятелей 1920-1930-х гг. посвящены историко-краеведческие публикации новгородских, вологодских, череповецких исследователей И.Д. Савиновой, А.К. Галкина, Е.Р. Стрельниковой, А.В. Трофимова, И.В. Спасенковой, Е.В. Бахтенкова, О.В. Артемовой, А.В. Камкина, Г.И. Лисовской, Т.Б. Чуйковой, Т.В. Залогиной, А.С. Окуневой, Г.Н. Леоновой, Н.Г. Кедрова. В данных работах отображены пути устранения Церкви из активной общественной жизни, освещен ход конфискационной политики государства на местном уровне. Авторы рисуют картину настойчивых поисков духовенством Вологодской и Новгородской епархий новых путей воздействия на паству, путей реформирования приходской жизни и сохранения ее традиционного уклада, приближаются к пониманию попыток демократизации церковной жизни. Трагические судьбы новгородского духовенства во время кампании по изъятию церковных ценностей, вариативность государственной политики на местах по удушению приходской жизни также находит свое отражение в работах историков-краеведов 32 (32 Савинова И.Д. Противостояние митрополита. Новгород, 1993; Она же. Лихолетье. Новгород, 1998; А.К. Галкин. Митрополит Арсений и судебные процессы в Новгороде в 1920-1922 годах // Арсеньевские чтения: сборник докладов. Новгород, 1993; Стрельникова Е.Р. Новомученики и исповедники белозерские. Монастыри Кирилловского уезда в ХХ веке / К Свету. М., 1998. № 15. С. 121-171; Трофимов А.В. Епископ Тихон (Тихомиров) / Там же. С. 171-178; Отчеты вологодских благочинных (Материалы к церковной истории Вологды). Публ. Спасенковой И.В., Камкина А. В. // Вологда. Ист.-краевед. альманах. Вып.1. Вологда 1994; Из истории вологодского обновленчества (Журналы Вологодского епархиального собрания 6-8 июня 1929 года). Публ. И.В. Спасенковой, А.В. Камкина. // Вологда. Краевед. альманах. Вып. 2. Вологда, 2000; Спасенкова И.В. Кризис обновленчества в Вологде: конец 1920-х – 1930-е гг. (по новейшим источникам ГАВО и Управления ФСБ РФ по Вологодской области) // Новгородский архивный вестник. Великий Новгород, 2000. С. 94-99; Бахтенков Е.В. Переписка райисполкомов и сельсоветов с религиозными объединениями второй половины 1930-х гг. как исторический источник (по документам Государственного архива Вологодской области) // Там же. С. 124-127; Артемова О.В. Из истории отношений советской власти и Русской православной церкви в 1920-е гг. // Там же. С. 169-178. Камкин А.В. Православие на Севере России в исследованиях 1989-2000 гг. // Региональные аспекты исторического пути православия: архивы, источники, методология исследований. Историческое краеведение и архивы. Вып. 7. Вологда, 2001. С. 8-21; Спасенкова И.В. Православное духовенство г. Вологды в 1917-1940 гг. // Там же. С. 461-469; Лисовская Г.И. Советское государство и Православная церковь // Там же. С. 85-90;; Артемова О.В. Исполнение религиозных обрядов членами ВКП (б) в 1920-е гг. // Там же. С. 438-441; Чуйкова Т.Б. Ликвидация церквей в Боровичском  районе в 1935-1942 гг. По документам Государственного архива Новгородской области // Там же. С 469-473; Залогина Т.В. Церковная община в 20-20-е годы ХХ века (по документам Белозерского историко-художественного музея) // Там же. С. 474-479; Окунева А.С. Из истории религиозных общин Череповецкой губернии 20-х годов // РПЦ: история и современность. Череповец, 2000; Леонова Г.Н. Из истории публичного поминовения патриарха Тихона в Череповецкой губернии в 1924 году. Там же; Кедров Н.Г. История общины верующих при церкви Вознесения Господня в Устюжне (1919-1939 г.г.) // Устюжна. Краевед. альманах. Вып. 4. Вологда, 2000). Работы новгородских исследователей являются научно-публицистическими, или же представляют собой обзоры архивных источников. По этой причине подходы к изучению церковно-государственных отношений данной группой исследователей еще только намечаются.

      Подводя итоги, можно отметить, что разные аспекты нашей темы имеют различную степень изученности. В свете целей и задач диссертационного исследования наиболее изученными представляются нормативно-правовые и общественно-политические аспекты (эволюция государственно-церковных отношений, механизмы репрессивной политики государства и пр.). Острую полемику в научной литературе вызывает проблема возникновения и сущности обновленческого раскола 1922 года и его корней в предшествующий период. Идеологи движения доказывали, что они продолжали дело «церковной революции» 1917 года, якобы прерванное Поместным Собором 1917-1918 гг., а сам раскол назревал давно и естественно. У советских исследователей преобладал упрощенно-социологический подход: обновленцы выражали взгляды слоев, пытавшихся приспособиться к советской действительности. Священнослужители Московской Патриархии в своих работах видели в обновленцах реформаторов протестантского образца, пытавшихся разрушить и уничтожить РПЦ изнутри. Дискуссионными остаются проблемы, связанные с изучением внутренних противоречий обновленческого движения и общецерковного состояния, динамики их развития, специфики местных особенностей. Требует дополнительных исследований деятельность церковных традиционалистов и обновленцев в различных регионах, в пределах конкретных епархий и территорий (в данном случае – Новгородской), политика местных органов власти по отношению к различным ветвям православия. Немаловажно исследовать и деятельность отдельных личностей, сыгравших большую роль в становлении обновленчества на периферии. Все это, в совокупности, и вызывало необходимость дальнейшего данного исследования.

      Объектом исследования стало взаимодействие и противоборство церковных реформаторов, церковных традиционалистов и новой власти в России. Эта взаимосвязанная и взаимодействующая триада в период сложных и динамичных преобразований 1918-1930-х годов претерпевала различные изменения и трансформации. Каждая из сил в центре и на периферии активно искала свое место в этой связке, они меняли методы и тактику взаимодействия и взаимовлияния, переживали успехи и кризисы, периоды взаимопритяжения и отталкивания, борьбы и партнерства, проходили этапы в развитии этой триады.

      Предметом исследования стала деятельность традиционных и обновленческих церковных структур (приходов, благочиний, епархиальных управлений) и государственных институтов (волостных, уездных, районных, областных исполкомов, правоохранительных и карательных органов) в пределах бывшей Новгородской губернии. Рассматривается также и деятельность высших церковных и государственных институтов в контексте их взаимосвязей с соответствующими процессами в губернии.

      Хронологические рамки исследования охватывают период с 1918 года по конец 1930-х годов. Их выбор объясняется не изученностью проблем взаимоотношений Церкви и новой власти на периферии. Нижняя граница исследования приходится на 1918 год. Она обусловлена введением в жизнь Декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви» и установлением ее нового формального и реального статуса. На протяжение 1920-х гг. происходят различные «нестроения» в Церкви и ее традиционном укладе жизни. В 1922 на канонической территории Новгородской епархии образуются обновленческие Новгородская и Череповецкая епархии, при сохранении викариатов Новгородской епархии патриаршей Церкви. Начинаются новые попытки поиска основ взаимоотношения Церкви и власти. Верхняя граница исследования приходится на конец 1930-х годов и совпадает с почти полным сворачиванием деятельности церковных структур в СССР.

      Территориальные пределы исследования ограничиваются административно-церковной юрисдикцией Новгородской епархии, которая являлась одним из древнейших очагов православия, что, несомненно, наложило отпечаток на выстраивание модели новых отношений Церкви и государства. Локальный характер исследования позволяет решить тему с максимальной конкретностью, выявить все возможные варианты развития государственных и внутрицерковных отношений. На исследуемой территории Новгородской епархии в 1918-1939 годах происходили церковно-административные трансформации. 5 июня 1918 года состоялось разделение губернии на Новгородскую и Череповецкую. 1 августа 1927 года был образован Череповецкий округ Ленинградской области. В 1937 году части территорий бывших губерний отнесены к Вологодской области. Автор учитывает эти изменения, но еще более учитывает принцип сопоставимости территории, сохраняя в поле зрения обрисованное выше пространство. Региональные события сравниваются с событиями в центре. Поэтому часть исследования обращена к ним – в той мере, в которой это обусловлено темой и задачами работы.

      Цель исследования состоит в изучении эволюции взаимодействия церковных и государственных институтов, трансформации новых и традиционных церковных структур в изменившихся исторических условиях. В этой связи представляется важным решить следующие исследовательские задачи:

      - показать роль местных органов власти в осуществлении «церковной политики» государства на местах;
      - установить периодизацию государственно-церковных отношений и охарактеризовать каждый из выделенных ее этапов;
      - выявить механизмы и направления трансформации местных церковных структур в 1918-1930-е гг. и формы их адаптации к новой политической системе;
      - выяснить позиции основных церковных течений по вопросам взаимоотношений друг с другом и с властями;
      - проследить взаимоотношения традиционалистов и обновленцев Новгородской епархии с соответствующими церковными центрами;
      - локализовать очаги деятельности традиционалистов и обновленцев в различные периоды с 1918 по 1939 год;
      - установить направления эволюции церковного реформаторства в условиях церковной жизни Новгородской епархии от центра к периферии, а также последствия его для Церкви и общества.

      Методологическую основу исследования составило единство двух подходов к изучению духовной сферы общества: институционального и мотвационного. Первый заключается в признании особой значимости функционирования институтов, представляющих в социуме духовные (идеологические) приоритеты главных участников изучаемых событий, а второй – в первичности духовного (идеологического) в их сознании и действиях. Отсюда ключевым для исследования духовного состояния общества 1920-30-х гг. является конструкт «вера – идеология», определяющийся как важнейший компонент антропоцентрического подхода к изучению духовной сферы социума. Вера, олицетворявшая все традиционное в духовно-нравственных ориентирах общества, и большевистская идеология, ставшая в то время официальной и новационно-агрессивной одновременно, вступили в указанный период в отношения взаимоисключения. Это противоборство определило острые и деструктивные процессы в общественной триаде «церковь – государство – общество». Каждый из элементов триады вошел в состояние внутреннего раскола и поиска своей позиции. Таким образом, основным методологическим принципом стала идея раскола, определившего ментальную и социальную динамику того времени. Исследование состояния раскола в наиболее фундаментальных институтах общества требует системного подхода и междисциплинарности. Системный подход позволяет определить и оценить взаимоотношения основных участников триады в конкретно-исторических условиях. Он дополнен также функциональным, синхронистическим, типологическим, статистическим и картографическим методами.

      Междисциплинарность представлена сочетанием исторического и религиоведческого подходов, что создает условия для более корректного исследования темы. Первый дает возможность многоаспектно проследить обусловленность каждого этапа политики государства в отношении Церкви и развития различных течений в ней. Религиоведческий подход способствует более точному определению специфики отношений и разногласий между течениями внутри Церкви, и анализу ее взаимодействия с другими сферами социально-политической жизни. Исследование строится на обновленных в последние годы научных взглядах историков по проблемам отечественной истории и новых подходах российских религиоведов к истории Церкви, их выводах по исследуемой проблеме.

      Источниковой базой исследования стал комплекс материалов, который можно разделить на несколько групп.

      Во-первых, к ней относятся законодательные и нормативно- распорядительные акты органов советской власти, регулировавших церковную жизнь в целом. Среди них основополагающими являются государственные источники: декрет СНК РСФСР «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви» (от 23 января 1918 года), Постановление ВЦИК и СНК «О религиозных объединениях» (от 8 апреля 1929 года). Исследованы документы, опубликованные в сборниках: «Церковь и государство: Сборник постановлений, циркуляров по отделению церкви от государства, отчетов и разъяснений ликвидационного отдела НКЮ» (Харьков, 1923), «Отделение церкви от государства в СССР: Полное собрание декретов, ведомственных распоряжений и определений Верховного Суда РСФСР и других Советских Социалистических Республик» (Составитель П. В. Гидулянов, Москва, 1926), «Архивы Кремля. Политбюро и Церковь 1922- 1925 гг.». Т. 1-2. (Москва-Новосибирск, 1997). Они включают в себя обширный документальный материал 1918-1943 гг., достаточно полно отражающий деятельность Церкви в условиях расколов и поиска новых форм отношений с властями. Последний сборник включает в себя расширенный комплекс документов. Обширный документальный материал достаточно полно отражает деятельность Церкви в условиях расколов и поиска новых форм отношений с властями. В сборниках опубликованы различного содержания постановления, докладные записки, распоряжения, циркулярные письма, отчеты, разъяснения, нормативные акты, телеграммы, исходившие от властных структур.

      Во-вторых, большой комплекс составляют внутрицерковные распорядительные акты, опубликованные М.А. Губониным в сборнике: «Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти 1917-1943» (Москва, 1994). В состав этого источника входят: послания (известительные и окружные), указы, благословенные грамоты, резолюции, распоряжения, заявления, письма, слова к богомольцам, телеграммы, воззвания, протоколы, беседы.

      В третьих, в исследовании использованы материалы ряда архивохранилищ: Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.), Государственного архива Вологодской области (ГАВО), Государственного архива Новгородской области (ГАНО), Архива Управления ФСБ по Новгородской области (УФСБ), Череповецкого центра хранения документации (ЧЦХД), Отдела письменных источников Череповецкого музейного объединения (ОПИ ЧерМО), Отдела письменных источников Устюженского краеведческого музея (ОПИ УКМ).

      В целом весь корпус использованных архивных источников можно классифицировать в соответствии с характером содержащейся в них информации.

      К первой группе источников можно отнести подзаконные и нормативные акты (циркуляры, распоряжения, разъяснения, инструкции, указы) государственного и местного значения. Последние были необходимы для изучения практической реализации законодательства о культах, а также для уяснения регулирующей деятельности подведомственных единиц (уездные и волостные исполкомы, райисполкомы и сельсоветы, адмотделы и адмотделения).

      Большинство материалов относится ко второй группе - делопроизводственная документация, как государственных, так и церковных органов. Сюда вошли многочисленные инструкции и циркуляры той и другой стороны, договоры, распоряжения епархиальных управлений центра и периферии и иные документы, регулирующие отношения органов власти с церковными организациями. Они представляют большой интерес, так как позволяют проследить деятельность местных исполнительных органов по отношению к Церкви. Многие из этих документов уникальны (распоряжения о так называемой «ликвидации» храмов и часовен, изъятии церковных ценностей и др.). Особое значение имеет докладная документация (отчетные рапорты приходского духовенства в епархиальные управления, доклады с мест, сведения о деятельности комиссий по закрытию храмов, акты обследования храмов и пр.), помогающая представить повседневную деятельность обновленцев, патриаршей Церкви, а также местных органов власти.

      Большой интерес представляют годовые отчеты обновленческих епархиальных управлений за 1924-1936 годы. Они содержат разноплановую информацию о деятельности обновленцев по самым разным направлениям: миссионерская работа в «тихоновских» приходах, статистические данные по количественному соотношению приходов, и т. д. Годовые отчеты содержат сведения, которые, правда, нуждаются в дополнительной проверке. Это касается мнимого благополучного состояния дел у обновленцев по части повсеместного распространения их идей и безоговорочного следования за ними православного населения. При этом замалчиваются факты сопротивления населения внедрению на приходы обновленческих священников и противодействие деятельности обновленческих архиереев. Годовые отчеты за 1920-е годы наполнены оптимизмом и напоминают скорее победные «реляции», нежели отчеты 1930-х годов, свидетельствующие о внутреннем кризисе организационной системы.

      Третью группу источников представляет протокольная документация. Охарактеризовать внутриприходскую жизнедеятельность помогают протоколы общих собраний членов религиозных общин (изучено 122 протокола за 1922-1936 годы). Особо ценными являются сведения о некоторых новациях в епархиальной и приходской самоорганизации: выборы архиереев и настоятелей храмов (5 протоколов за 1925-1928 годы), формирование приходских советов и церковного актива (27 протоколов за 1923-1934 годы), журналы благочиннических и епархиальных съездов (17 журналов за 1922-1937 годы). Эта группа источников отличается эмоциональностью и декларативностью, поэтому требует сочетания с другими источниками, синхронно отражающими то или иное событие.

      Учетно-статистическая документация представлена списками членов религиозных общин (изучено 42 списка за 1924-1935 годы), отражающими социальный состав верующих, списками приходского актива (12 списков за 1926-1934 годы). В них содержится информация о количественном, возрастном составе и социальном положении приходских представителей с указанием имущественного ценза. Широкое распространение имели списки духовенства, а также персональные анкеты (изучено 95 анкет за 1924-1938 годы). Анкеты, ежегодно сдаваемые в местные исполнительные органы советской власти, позволяют восстановить важные факты в жизни духовенства как тихоновской, так и обновленческой ориентации. В 1920-е годы важным было указание на род деятельности до 1917 года, а в 1930-е годы обязательным становится дополнение в виде графы «судимость», с указанием конкретной статьи и срока наказания. Данная группа источников имеет значительную исследовательскую ценность, обладает высокой степенью достоверности и впервые вводится в научный оборот. При передачах имущества и зданий культа, а также ревизиях составлялись клировые ведомости, описи имущества, сводные статистические таблицы о культовых зданиях (изучено 32 документа за 1918-1938 годы). В них наряду с указанием местоположения храма и материала постройки, обязательными являлись сведения о церковной ориентации общины, ее функционировании. Указанные источники позволяют решить проблемы состава и динамики православного населения в хронологических рамках исследования.

      Отдельную группу источников составляет деловая и личная переписка: служебные письма, личные письма, телеграммы, заявления, прошения, ходатайства. В некоторых из них выражается личное отношение ко многим процессам, происходившим в Церкви.

      Самостоятельную группу источников составляют материалы местной периодической печати: газета «Коммунист» (г. Череповец) за 1918 -1937 гг., газета «Звезда» (г. Новгород) за 1922-1926 гг., газета «Красный пахарь» (г. Старая Русса) за 1922-1924 гг. Опубликованные там фельетоны, сатирические заметки, очерки, статьи антирелигиозного характера отражали точку зрения местных властей на происходившие в стране, губерниях и уездах церковные события, и создавали необходимое информационное и идеологическое обеспечение государственной антицерковной политики.

      Несмотря на широту использованной источниковой базы, период 1930-х годов слабее представлен в источниковом плане, чем период 1920-х годов. Тем не менее, можно утверждать, что имеющиеся в нашем распоряжении материалы составляют достаточно информативный корпус источников по церковной истории исследуемой проблемы. Дополняя друг друга, они составляют репрезентативную источниковую базу для реализации поставленных в исследовании задач.
     

1.1. Церковь в центре и на периферии в 1918-1921 гг.

      15 августа 1917 года в Успенском соборе Московского Кремля произошло торжественное открытие первого после длительного перерыва Всероссийского Поместного Собора Православной Церкви. Поместный Собор заложил основы нового канонического устройства Православной Российской Церкви. Они заключались в следующем: высшая власть - законодательная, административная, судебная и контролирующая принадлежит Поместному Собору, периодически созываемому в составе епископов, клириков и мирян; управление Церковью возглавляется Патриархом. Высшее церковное управление образуют также избираемый Собором Высший Церковный Совет (решающий вопросы администрации и права), а также Священный Синод (в ведении которого находились пастырские и вероучительные вопросы)1 (1 Священный Собор Православной Российской Церкви: Собрание определений и постановлений: Приложения к Деяниям. М., 1918. 1:7-16; 4:3-12; РГИА. Ф. 833. Оп.1. Д. 35. Л. 310. Определение Священного Собора Православной Российской Церкви о мероприятиях к прекращению нестроений в церковной жизни. 6 (19) IV 1918 г.).

      25 января 1918 года было принято беспрецедентное постановление, которое сыграло важнейшую роль в дальнейшей истории Русской Православной Церкви: Патриарху было предложено самому избрать несколько блюстителей патриаршего престола на случай непредвиденных обстоятельств – болезни, смерти, и т. д., при этом обеспечивалось сохранение их имен в тайне. Наконец, существенное значение имело и февральское постановление Собора о епархиальном управлении, восстанавливающее самобытное и самостоятельное достоинство каждого отдельного епископа: « Епархиальный архиерей, по преемству власти от святых Апостолов, есть предстоятель местной Церкви, управляющий епархией при соборном содействии клира и мирян... Архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти... в исключительных и чрезвычайных случаях, ради блага церковного» 2 (2 Церковные ведомости. 1918. № 11- 12. С. 66- 68; Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. С. 20).

      С первых дней Октябрьской революции на всей жизни Православной Церкви отразились кровопролитные столкновения противоборствующих сторон. Различные эксцессы, в том числе и по отношению к духовенству, не способствовали установлению лояльных отношений Церкви с новой властью. Почти сразу же они начали серьезно осложняться. Церковная политика новой власти основывалась во многом на двух предпосылках: мировоззренческой несовместимости марксизма с религиозной верой и отношении к Православной Церкви как к союзнице царизма, стороннице эксплуататорского строя, который подлежит ликвидации. И без того сложные отношения Церкви с советским правительством усугублялись экономическим и политическим хаосом в стране, перегибами местных властей. Последующие декреты правительства не оставляли никаких надежд на нормализацию отношений. Ряд пунктов декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви» заложил основы бесправного положения Церкви: религиозным обществам запрещалось владеть собственностью, они лишались прав юридического лица, осуществлялась национализация всего церковного имущества3 (3 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства РСФСР. 1918. № 18. Ст. 263). Эти ограничения не вытекали из принципа, провозглашающего религию является частным делом граждан (частные общества имели соответствующие права), и были вызваны, прежде всего, политическими и идеологическими соображениями. Именно указанные запреты наиболее тяжело отражались на деятельности Церкви. Декрет не предусматривал переходного периода. По высказыванию одного из будущих идеологов обновленчества профессора Б.В. Титлинова, в распоряжении Церкви оставалось очень мало времени на реорганизацию своих материальных средств на новых началах, так как имущество было по большей части конфисковано. Поместный Собор прямо назвал политику властей актом открытого гонения против Церкви 4 (4  Титлинов Б. В. Церковь во время революции. Петроград, 1924. С. 116).

      Во второй столице России – Петрограде, представители клерикальной общественности весьма неоднозначно приняли послание патриарха Тихона «Об анафематствовании творящих беззакония и гонителей веры и Церкви православной» от 19 января 1918 года. В первой половине 1918 года церковная жизнь в Петрограде и епархии проходила под знаком сопротивления декрету от 20 января 1918 года. Неприятие последнего усугублялось тем, что священников нередко арестовывали не за контрреволюционную агитацию, а за нежелание помогать комиссиям по описи церковного имущества, которые действовали грубо, иногда намеренно оскорбляя религиозные чувства верующих. Хотя в самом Петрограде таких событий было меньше, однако и там обстановка оставалась напряженной.

      В то же время группа петроградского «прогрессивного» духовенства и интеллигенции, в основном будущих деятелей обновленческого раскола, выступила за необходимость изменения церковной политики примирения с государственной властью. Кроме того, идеи о необходимости переустройства религиозной жизни, обновлении Церкви высказывались ими и ранее. Руководители «Всероссийского союза демократического православного духовенства и мирян» священники Александр Введенский и Александр Боярский критически оценили воззвание патриарха Тихона от 19 января, предававшее анафеме «врагов Церкви Христовой» Опубликовав свои замечания в газете «Правда Божия», они призвали «просветлять, одухотворять, просвещать» революцию, но ни в коем случае не анафематствовать ее. В декрете об отделении Церкви от государства усматривались, прежде всего, положительные стороны, ускорявшие дело «внутреннего церковного освобождения», хотя с рядом его положений и выражалось несогласие5 (5 Кузнецов А. И. Обновленческий раскол в Русской Церкви. Т. 1. Астрахань, 1956-1959. Машинопись.  С. 83). Это был своеобразный реванш за то, что на Поместном Соборе 1917 года обновленцы оказались в меньшинстве. Но тогда они еще не решались открыто пойти на церковный раскол. Впоследствии А. Введенский замечал: «Мы решили остаться в Церкви, чтобы взорвать патриаршество изнутри»6 (6 Введенский А. И., протоиерей. Церковь и государство (Очерк взаимоотношений Церкви и государства в России за 1918-1922 гг.). М., 1923. С. 215). Следует заметить, что Октябрьскую революцию петроградская группа реформаторов встретила в целом положительно, еще около года продолжая активно пропагандировать свои взгляды. Под руководством А. Введенского стала выпускаться серия брошюр «Библиотеки по вопросам религии и жизни», рассчитанных на массового читателя. Авторитет А. Боярского был очень велик у рабочих юго-восточных районов столицы, в 1918 году вышла его книга «Церковь и демократия (спутник христианина-демократа)», пропагандировавшая идеи «христианского социализма».

      Являясь сторонниками вовлечения духовенства в политику на стороне новой власти, петроградские обновленцы некоторое время безрезультатно пытались создать и христианско-демократическую партию. Уже в годы гражданской войны некоторые сторонники церковных реформ добивались у властей разрешения на создание широкой обновленческой организации. В 1919 году А. Введенский был принят председателем Коминтерна и Петросовета Г.Е. Зиновьевым и предложил ему заключить соглашение между Советским правительством и реформированной Церковью. Хотя сразу эта акция и не удалась, но в дальнейшем инициаторам была обещана поддержка. Завязывавшиеся контакты «реформаторов» с официальными властями в тот период порой на местах облегчали положение духовенства в целом. Так, когда в сентябре 1919 года в Петрограде планировались различные антицерковные акции – арест и высылка священников, изъятие мощей св. Александра Невского, митрополит Вениамин послал к Г.Е. Зиновьеву с заявлением будущих обновленцев А. Введенского и Н. Сыренского. Визит этой делегации возымел действие, антицерковные акции оказались отменены. Следует отметить, что митрополит Петроградский Вениамин был сам не чужд некоторым нововведениям. Он понимал, что некоторые предложения группы «демократического духовенства» являлись вполне справедливыми, в Православной Церкви назрела необходимость преобразований. В Петроградской епархии стал применяться русский язык при богослужении, практиковаться народное церковное пение.

      Послание патриарха Тихона, подписанное 17 ноября 1921 года, о запрещении нововведений в церковно-богослужебной практике оказалось неприемлемым для многих священнослужителей, во всем остальном послушных патриарху, и вызвало их протест. Митрополит Вениамин дал благословение пришедшей к нему делегации духовенства «служить и работать по-прежнему». Это был уже своего рода революционный шаг.

      Из гражданской войны Русская Православная Церковь вышла в основе своей несокрушенной. Но уже к этому времени власти стали разрабатывать планы кардинального «решения» проблемы существования религиозных организаций в Советской России. Они расценивались как оппозиционная враждебная сила, к тому же располагавшая значительными материальными ценностями, которые предполагалось изъять7 (7 Введенский А.И., протоиерей. Церковь и государство (очерк взаимоотношений Церкви и государства в России за 1918-1922 г.г.), М.,1923. С.215; Кузнецов А.И. Обновленческий раскол в русской Церкви. Т.1. Астрахань, 1956-1959. Машинопись. С. 83). Таким образом, превращению выжидательного настроения властей в наступательное способствовали два важных фактора: появление внутри Православной Церкви течения, пошедшего навстречу властям, и голод 1921-1922 годов, давший благоприятный повод к экспроприации церковных ценностей. Указанные факторы завершают период неопределенности в отношениях власти и Церкви. Вместо стихийной борьбы, которая была спровоцирована декретами о свободе совести, начинаются систематические гонения. Эти гонения принимают различные формы, но преследуют неуклонно одну и ту же цель: рано или поздно искоренить религию. Первой формой систематической борьбы с Церковью была попытка противопоставить господствующей Церкви другие религиозные течения, зародившиеся внутри ее самой. Именно они оказались способными пойти на соглашение с властями. Но такое положение дел наблюдалось только в центре, периферия занимала наблюдательное положение и подобного рода эксцессов еще не знала, хотя эпизодические расправы с духовенством имели место 8 (8 Новгородские епархиальные ведомости. 1918. № 15-17. С. 3).

      Подготовительная работа для решительного наступления на Церковь началась еще во второй половине 1921 года. При ГПУ был образован особый 3-й – церковный – отдел во главе с Е.А.Тучковым. Всеми доступными средствами он стал вербовать сотрудников среди мирян, духовенства и даже епископата. Произошла и коренная реорганизация органов контроля и надзора за Церковью на местах. Целью этого мероприятия была перерегистрация всех приходских общин, проверка состава их «двадцаток» и регистрация священнослужителей. Уже тогда проявилась тенденция к всеобъемлющему контролю за церковной жизнью. По сведениям петербургского историка М.В. Шкаровского, уже 21 марта 1922 года в докладной записке Госполитуправления в Политбюро откровенно предлагалось путем насильственного (противозаконного) вмешательства во внутрицерковную жизнь произвести своеобразный переворот. В записке указывалось, что «некоторые иереи стоят в оппозиции к реакционной группе синода, …они полагают, что с арестом членов синода им предоставляется возможность устроить церковный собор, на котором они могут избрать…лиц, настроенных более лояльно к советской власти». В опубликованной М.В. Шкаровским записке Л.Д. Троцкого от 30 марта 1922 года, без возражений утвержденной Политбюро, была практически сформулирована вся тактическая и стратегическая программа деятельности партийного и государственного руководства по отношению к обновленческому духовенству. Троцкий предлагает с помощью этого духовенства «повалить контрреволюционную часть церковников» и довести эту кампанию до полного организационного разрыва с прежней иерархией, до созыва нового собора и выборов новой иерархии 9 (9 Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПБ., 1995. С. 52-53).

      Таким образом, власти изначально планировали использовать обновленцев в своих целях, а затем, по существу, предать их. Сами по себе, оппозиционные силы внутри Церкви, не имели большого веса и авторитета и не могли нарушить ее единство. Поэтому государственная власть взялась за это дело, опираясь на внутрицерковную оппозицию, чтобы достигнув желаемого результата, развернуть кампанию против этой оппозиции.

      При проведении в жизнь декрета Совета народных комиссаров от 20 января 1918 года Президиум Новгородского губисполкома 3 июня 1918 года издал постановление о передаче в ведение отдела народного образования зданий Епархиального дома, духовной семинарии и духовного училища. Чрезвычайное собрание православных приходских советов Новгорода и правления Союза во имя Святой Софии выразило несогласие с решением Президиума и обосновало юридически его неправомочность. Решение собрания не возымело никакого действия на власть. До конца 1918 года внедрением Декрета практически никто не занимался. Только к концу 1918 года «ликвидационный» отдел приступил к своим обязанностям. Первой и важной задачей для верующих, согласно циркулярного предписания председателя новгородского «ликвидационного» отдела И. Терауда, стало прохождение официальной процедуры регистрации религиозной общины. Для этого было необходимо сформировать группу членов-учредителей общины, затем составить и зарегистрировать ее устав. Только после регистрации открывалась возможность заключения договора на аренду храма, который вместе со всем его имуществом считался народным достоянием. В пределах Новгородской епархии указанные процедурные моменты начали действовать в 1920 году, более ранних упоминаний в архивных документах нами не обнаружено. В губернской типографии была выпущена брошюра под названием «Положение об отделении Церкви от государства», которая как руководство к действию в начале января 1919 года была разослана во все волостные исполкомы Новгородской губернии. Не встретив среди верующих ярко выраженного сопротивления Декрету об отделении Церкви от государства, новгородские властные структуры надеялись на достаточно быстрое и безболезненное осуществление закона. Уверенность вселяла и проведенная в печати кампания по дискредитации «политического лица духовенства» и органов церковного управления. Срок для выполнения поставленной задачи был определен в 1,5-2 месяца. 15 мая 1919 года года губернский «ликвидационный» отдел потребовал от уездных исполкомов в недельный срок выслать все договоры с религиозными общинами и описи имущества церквей. Очередной циркуляр был направлен в уезды 6 ноября 1919 года. В нем было обращено внимание местных властей на то, что «проведение в жизнь Декрета об отделении Церкви от государства в уездах стоит бесподвижно на одном месте». Видя, что «ликвидационный» отдел не справляется с порученной ему миссией, губернские власти обратились за содействием в Петроград. 7 мая 1920 года в Новгород приехал Н.Н. Левендаль для временного замещения должности заведующего подотделом по проведению в жизнь Декрета. В 1920 году на места стали предприниматься практические шаги по осуществлению отделения Церкви от государства при постоянном напоминании губернских властей. Вполне закономерно, что только к началу 1920 года в губернский отдел юстиции стали поступать договоры, подписанные с религиозными общинами о пользовании храмами и храмовым имуществом, как это и предписывалось Декретом 10 (10 ГАНО. Ф. Р. 121. Оп. 1. Д. 2. Л. 20; Ф. Р. 268. Оп. 1. Д. 121. Л. 1, 115, 31; Ф. Р. 277. ОП. 1. Д. 160. Л.5, 6). В удаленных от епархиального центра уездных городах передачи храмов и церковного имущества в пользование верующих происходят еще позже. 9 октября 1920 года Череповецким горисполкомом был составлен акт о передаче в пользование граждан города Череповца и окрестных деревень Воскресенской, Троицкой, Покровской и Николаевской церквей с составлением описи их имущества. Верующие г. Череповца и окрестных деревень – Матурино, Борок, Яконское, Обухово, Большое Шубацкое приняли от Череповецкого Совета рабочих и крестьянских депутатов «в бессрочное и бесплатное пользование два соборных храма: Воскресенский и Троицкий, кладбищенскую Покровскую церковь, Матуринскую Николаевскую церковь». Указанные храмы были переданы «исключительно для удовлетворения религиозных потребностей»11 (11 ЧЦХД. Ф. 18. Оп. 1. Д. 1. Л. 1). При каждом случае передачи храма непременно должен был присутствовать председатель исполкома, призванный контролировать и разъяснять процедуру официальной регистрации во избежание недоразумений. К тому времени община должна была составить и утвердить списки учредителей. Принимался заранее подготовленный устав общины, зарегистрированный в Череповецком губернском отделе юстиции. Устав включал в себя два раздела: «Общие положения» и «Внутренняя организация общины». Второй раздел подразделялся на главы: «Внутренняя организация общины», «Деятельность общины», «Управление делами общины».

      Согласно положениям устава верующие обязывались не допускать антивластных действий. К их перечню были отнесены «политические собрания враждебного советской власти направления, раздача или продажа книг, брошюр, листков и посланий, направленных против советской власти или ее представителей, произнесение проповедей и речей, совершение набатных тревог для созыва населения в целях возбуждения его против советской власти». В связи с перечисленными положениями верующие обязаны были подчиняться всем распоряжениям местного Совета рабочих и крестьянских депутатов, в том числе и распорядка пользования колокольнями. Религиозные общины получали в распоряжение здания храмов и богослужебные предметы на следующих условиях: - оберегать вверенные им предметы и здания, - не проводить в получаемых в пользование помещениях собраний, проповедей против советской власти, а также не заниматься благотворительной деятельностью, - содержать храм на свои средства, - допускать в помещения представителей Советов.

      Нарушение данных положений влекло за собой уголовную ответственность. По предложению властных структур в текст договора обязательно вносилось следующее дополнение: «…договор этот Советом рабочих и крестьянских депутатов может быть расторгнут».

      В соответствии с уставом членом религиозной общины мог быть любой гражданин не моложе 19 лет. Для этого требовалось написать заявление о желании вступить в общину. Главным органом общины выступало собрание всех ее членов, которое предполагалось созывать регулярно, два раза в год. В экстренных случаях по просьбе тридцати и более членов общины собрание могло быть созвано в любое назначенное время. В компетенцию собрания входили дела связанные: с ремонтом храма, со спорными имущественными вопросами, регулированием состава причта и его материальным обеспечением, избранием кандидатов на вакантные должности, обсуждением поведения членов общины в случае несоответствия его общепринятым правилам, определением количества членов правления общины и их избрание, утверждением приходо-расходных смет и контролем за их выполнением, вопросами прекращения деятельности общины. Решения принимались простым большинством голосов, достаточным считалось наличие хотя бы 1/ 20 части членов общины. К компетенции указанной части относились следующие вопросы: изменение и дополнение устава, определение количества церковного причта, упразднение должностей в правлении общиной, прекращение деятельности общины. Для положительного решения этих вопросов требовалось согласие 2/3 от всех присутствующих членов общины 12 (12 ЧЦХД. Ф. 18. Оп. 1. Д. 1. Л. 1- 2).

      Для ведения текущих дел собрание избирало правление (президиум) общины. Правление созывало общие собрания, руководило хозяйственными вопросами, составляло проекты финансовых смет и распоряжалось финансами общины, проводило прием новых членов и вело их списки, решало спорные вопросы в деятельности общины, заботилось о поддержании порядка в ходе богослужения. Президиум религиозной общины возглавлялся председателем общины. Постоянными членами президиума состояли казначей и секретарь (делопроизводитель). Избиралась ревизионная комиссия в составе трех человек, занимавшаяся проверкой финансовой деятельности президиума13 (13 ОПИ УКМ. Ф. 3 (Ц), К. 11. Д. 2. Л. 20).

      Реалии общинно-религиозной жизни дополнялись практикой грубого вмешательства государства в деятельность общины. Все вопросы, которые предполагались к обсуждению на заседаниях органов руководства религиозной общиной, должны были быть утверждены предварительно в административном отделе Череповецкого уездного исполкома. Там же подлежали утверждению и списки членов общины.

      Из Устава вытекало неписаное обязательство – налаживание взаимоотношений с органами государственной власти. Ответственность за все это разделяли и несли руководители общины. Получалось, что Устав с одной стороны создавал благоприятные условия для нормального функционирования религиозной общины и предполагал тесное взаимодействие клира и мирян в реализации поставленных задач. С другой стороны вся деятельность общины оказывалась практически под пристальным вниманием и наблюдением властей, могущих трактовать положения Устава по своему усмотрению.

      По наблюдениям И.В. Спасенковой новые правовые условия жизнедеятельности прихода с 1918 года значительно изменили и дополнили традиционные обязанности членов общины по содержанию приходского храма: произведение всех платежей по аренде, налогам, страховым взносам, ремонту и отоплению, материальное обеспечение членов причта. В таких условиях прихожане возрождали традиционный опыт солидарного участия в сборе средств, необходимых для реализации поставленных задач14 (14 Спасенкова И. В. Православная традиция русского города в 1917-1930-е гг. (на материалах Вологды). Автореф. дис. к. и. н., Вологда, 1999. С. 20- 21). Устав общины в качестве важных целей предполагал совместные молитвы, совершение религиозных таинств и обрядов, произнесение проповедей и слов. Но самым главным, конечно, признавалось таинство Евхаристии, как основы основ христианского культа. Таким образом, смысл своего существования любая приходская община видела в братском единении вокруг Божественной литургии.

      Летом 1919 года патриарх Тихон принял решение об увеличении числа епископов. Уже 20 августа 1919 года этот вопрос рассматривал Новгородский епархиальный совет. Исполнение решения епархиального совета было обязательным для приходов Череповецкой губернии, созданной на первом губернском съезде Советов 5 июня 1918 года. В состав Череповецкой губернии вошли: Череповецкий, Устюженский, Кирилловский, Белозерский, Тихвинский уезды, ранее относившиеся к Новгородской губернии15 (15 ЧЦХД. Научно-справочная библиотека. № 689. С. 50). Поскольку Новгородская и Старорусская епархия включала в себя две губернии – Новгородскую и Череповецкую, то титул епархиального архиерея предполагалось заменить на «Новгородский и Череповецкий». Новгородский епархиальный совет предполагал устроить местопребывание викарного епископа с титулом «Крестецкий» в самом Новгороде. Титул епископа Крестецкого встречается на ряде посланий из Новгорода, адресованных причту Череповецкого Воскресенского собора. В некоторых уездах епархии предполагалось учредить викариатства для лучшего управления приходами удаленных от епархиальных центров территорий. При этом сохранялись Тихвинская и Кирилловская викарные кафедры и вновь учреждались Старорусская, Боровичская и Устюженская (с пребыванием епископа в г. Череповце) викарные кафедры. Однако эта нужная и полезная для Церкви реформа начала воплощаться лишь в 1921 году, когда советская власть почти парализовала церковное управление на общеепархиальном уровне. Из всех упомянутых викарных кафедр замещенной оказалась только Череповецкая, возглавляемая епископом Тихоном (Тихомировым) с 7 апреля 1920 года, в этом же году перемещенным в г. Кириллов16 (16Бовкало А.А. Постановление 1919 года об увеличении числа епископов // Ежегодная богословская конференция Свято-Тихоновского богословского института. Материалы 1992-1996 гг., М., С. 339-341).

1.2. Вопрос о церковных ценностях и кампания 1922 года по их изъятию

      Значительным испытанием для православных приходов стала активно проводившаяся с 1922 года кампания по изъятию церковных ценностей. Официальной причиной ее проведения стал сбор средств в пользу голодающих Поволжья. На самом деле, как это убедительно доказано ныне исследованиями историков, средства шли совсем на другие цели, а в результате этой кампании многие представители духовенства были подвергнуты репрессиям или расстреляны17 (17 Васильева О., Кнышевский П. Бриллианты для диктатуры пролетариата // Санкт-Петербургская панорама. 1992. № 8. С. 28; Васильева О.Ю. Русская Православная церковь в 1917-1927 годах // Вопросы истории. 1993. №. 8. С. 43-45; Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 103-107). Важно отметить, что обновленцы на первых порах обвиняли духовенство патриаршей Церкви в сопротивлении изъятию церковных ценностей - для властей такой раскол Церкви представлялся не менее ценным, чем церковные богатства. Даже там, где ценности сдавались добровольно, как это было в городах Череповце и Тихвине Новгородской епархии, власти провоцировали «церковную революцию».

      Как только открылись масштабы засухи 1921 года, первым добровольно оказал весомую помощь голодающим Тихвинский Успенский монастырь. Уже к 15 августа указанного года монастырь, бывший самым крупным среди монастырей Череповецкой губернии, пожертвовал пострадавшим от неурожая миллион рублей. В октябре того же года в фонд помощи голодающим поступило 416 тысяч 168 рублей церковного сбора от настоятеля Тихвинского монастыря архимандрита Антония (Демянского). Декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 года о немедленной конфискации церковных ценностей явился полной неожиданностью для духовенства. Декретом предписывалось срочно предложить местным Советам изъять драгоценные предметы из золота, серебра и драгоценных камней, лишение которых не затрагивало интересов самого культа, и передать их в органы Наркомата юстиции. Пересмотр договоров на пользование переданным верующим имуществом необходимо было производить с обязательным участием представителей групп верующих. В Устюженском уезде комиссия по изъятию церковных ценностей, сразу же на первом своем заседании 3 апреля 1922 года приняла следующие решения: «…во всестороннем обсуждении вопроса и общего подсчета ценностей во всех церквах комиссия нашла возможным безболезненно изъять ценных духовных предметов» (так значится в тексте документа).

      В первую очередь изъятия были проведены в городских храмах. При изъятии опирались на предоставляемые общинами ризничные описи, а оценивать изъятое имущество приезжали специалисты18 (18 Кедров Н. Г. История общины верующих при церкви Вознесения Господня в Устюжне (1919-1939 гг.) //   Устюжна. Краеведческий альманах. Выпуск IV. Вологда. 2000. С. 118- 119). Во исполнение пункта 4 декрета была издана в 1922 году специальная инструкция о порядке изъятия церковных ценностей, предусматривавшая точные условия производства работ по изъятию и гарантирующая его правильность. Причиной ее издания, по мнению Л. Регельсона, послужили неправомерные действия местных властей, зачастую не выполнявших требования инструкции19 (19 Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви 1917-1945. Париж, 1977. С. 278-279; Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России 1917-1945. Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 251-252). Выражая позицию государства, видный деятель партии Е. Ярославский, позднее возглавивший Союз воинствующих безбожников, указывал: «…Тихон распоряжался огромными богатствами. Вопрос встал о «тихоновской» организации. Вопрос был в том, на каком факте мы дадим бой этому духовенству»20 (20 Алексеев А. В. Был ли патриарх Тихон «вождем церковной контрреволюции»? // Диалог, 1990. № 10. С. 100). Ясно прослеживается цель - разрушение Православной Церкви, как целостного организма со стройной организацией и иерархичностью. Взамен ее предполагалось создать множество мелких, независимых друг от друга и от центра религиозных общин. Кампания по изъятию церковных ценностей и явилась таким удобным поводом для разрушения Церкви.

      Ныне установлено, что в Политбюро ЦК РКП (б) некоторое время шла борьба по вопросу об отношения к духовенству. Видные партийные деятели А.И. Рыков, Л.Б. Каменев, М.И. Калинин выступали против «решительных мер» к священнослужителям, на чем настаивали Л.Д. Троцкий (он был ответственным от Политбюро за проведение кампании по изъятию ценностей), Г.Е. Зиновьев, Н.И. Бухарин и некоторые другие. По мнению, высказанному историками А.В. Алексеевым и М.В. Шкаровским 21 (21 Алексеев А. В. Указ. соч., С. 96; Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. С. 51-52), В.И. Ленин первоначально колебался. Однако первые спровоцированные властями столкновения при конфискации ценностей дали повод перейти в наступление на «церковных мракобесов» и изменили расстановку сил: В.И. Ленин решительно поддержал Л.Д. Троцкого и его сторонников. Патриарх Тихон, поняв, что на практике проводится государственная политика лишения Церкви ее святынь, выпускает 28 февраля 1922 года послание, в котором насильственное изъятие прямо называлось святотатством. Религиозным общинам запрещалась даже добровольная передача священных предметов, но при этом они призывались к милосердию и щедрости в сборе иных средств. В ответ проявляется стремление государства скомпрометировать Церковь в глазах народа. Этот факт подтверждается известным письмом В.И. Ленина к В.М. Молотову для членов Политбюро от 19 марта 1922 года. В нем давались стратегические установки на уничтожение Церкви при использовании ситуации в государстве в связи с голодом 22 (22 Новые документы В.И. Ленина  1920-1922 г.г.) // Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 191-192;. Шкаровский М. В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999. С. 13). Предписывалось все распоряжения и отчеты о проведении кампании не фиксировать, чтобы не осталось следов. Основой действий должны были являться устные директивы Политбюро. В этой связи и была поставлена четкая цель в решении от 20 марта 1922 года: «…внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия» 23 (23 Ленин В. И. Письмо к В. М. Молотову для членов Политбюро 19. 03. 1922 года // Известия ЦК КПСС. 1990. Апрель, № 4. С. 190-194).

      Необходимо отметить, что банковские счета, сбережения, эмеритальные кассы и прочие финансы были конфискованы в ходе осуществления Декрета от 20 января 1918 года. В 1922 году речь шла об изъятии евхаристических сосудов и богослужебной утвари. Что касается репрессивных действий со стороны советской власти, то они, как известно, осуществлялись в огромных масштабах. Разосланное повсеместно по России воззвание Патриарха от 28 февраля 1922 года вызвало новый взрыв всеобщего сопротивления выполнению декрета от 23 февраля 1922 года о немедленной конфискации местными советами всех драгоценных предметов. Многочисленные случаи столкновений (историк П. Н. Милюков насчитывал их 1414 по всей России 24 (24 Милюков П  Н. Церковь во время революции  // Церковь. Религия. Литература. Т. 2. Ч. 1. М., 1994. С. 220) привели к целому ряду процессов в Москве, Петрограде, Смоленске, Новгороде, Старой Руссе, и т. д. В протоколах допросов патриарха Тихона отмечалось: «В находящихся в производстве Губернских Трибуналов Республики делах имеется ряд документов, свидетельствующих о значительном количестве случаев…» таких процессов. Приговорами ряда трибуналов, в том числе Новгородского, Череповецкого, Рыбинского, устанавливалась прямая связь между упомянутым воззванием Патриарха и беспорядками, вызванными оглашением воззвания на местах 25 (25 Акты… С. 254-255).

      Большой резонанс получили события в Новгороде. К 1922 году у митрополита Новгородского Арсения уже не было возможности связаться с Патриархом. По этой причине упомянутое воззвание дошло до митрополита в личном письме от неизвестного корреспондента. В Новгородской губернии стали создаваться комитеты помощи голодающим, начался сбор средств. Митрополит Арсений попытался устроить в своей епархии особый комитет помощи голодающим, о чем написал воззвание к верующим, но это обращение не было разрешено к печати властями. Тогда митрополит стал постоянно обращаться к народу во время богослужений, призывая к милосердию и оказанию посильной помощи. В мартовском номере новгородской губернской газеты «Звезда» за 1922 год появилось «Воззвание к новгородской пастве» за подписью митрополита Арсения. Он писал: «…Пожертвования могут быть деньгами, вещами и продовольствием. Кроме того, в последнее время ввиду все более усиливающегося голода, Святейший патриарх благословил духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, приносить в жертву голодающим и драгоценные церковные украшения, не имеющие богослужебного употребления… Изъятие же из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, имеющих богослужебное употребление, является по церковным канонам… святотатственным актом, за участие в котором мирянин подвергается отлучению от церкви, а священнослужитель – извержению из сана». Рядом с воззванием была опубликована заметка представителя Новгородского губполитпросвета П. Пожарского: «Давно пора», в которой было язвительно замечено: «Нам остается только пожелать, чтобы митрополит в самом непродолжительном времени точнее и конкретнее определил – какие именно предметы он подразумевает под словом имеющие или не имеющие богослужебного употребления». Митрополит Арсений ответил конкретным вкладом – в апреле 1922 года он сдал в Новгородский губернский комитет помощи голодающим свои личные ценности: золотой крест с бриллиантами, золотой наперсный крест без икон, золотую панагию с цепью и драгоценными камнями, бывшие наградами за его труды. Примеру правящего архиерея последовали многие священники.

      Казалось, что в сложившихся условиях Церковь в виде религиозных общин смогла бы принять активное участие в работе Помгола. Именно о таком взаимодействии рассказывают документы Филиппогорского волисполкома Демянского уезда Новгородской губернии. В начале 1922 года священники Липицкой, Клевичской и Филиппогорской церквей произвели единовременный церковный денежный сбор в пользу детей из Поволжья, прибывших в Новгородскую губернию на значительную сумму 26 (26 ГАНО. Ф. Р. 121. Оп. 2. Д. 15. Л. 9, 39, 46).

      Наиболее активно реквизировали ценности новгородских монастырей. 7 декабря 1921 года Новгородский губисполком получил из Москвы шифровку за подписью Л.Д. Троцкого с требованием сообщить общие оценочные сведения и количество вагонов, необходимых для перевозки ценностей. По данным Новгородского губисполкома общая сумма оценки составляла 6 миллионов рублей, а на их перевозку требовалось два вагона. Комиссию по изъятию возглавил В. Пакун, председатель губернского и городского исполкомов.

      22 января 1922 года секретная комиссия под председательством Л.Д. Троцкого ознакомилась с общими результатами проведенной операции по изъятию ценностей. Было принято постановление: «…признать необходимым во всех губерниях образовать только одну авторитетную комиссию при исполкомах по фактическому учету, фактическому изъятию и фактической отправке ценностей в Гохран, независимо оттого, в каких государственных хранилищах (музеях, складах ЧК, губфинотделах, закрытых монастырях) эти ценности хранятся» 27 (27 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 543. Л. 2-7; Ф. 481. Оп. 1. Д. 2. Л. 37). Все эти намерения были аннулированы вышедшим декретом об изъятии церковных ценностей. 22 февраля 1922 года президиум Новгородского губисполкома получил из Москвы инструкцию местным комиссиям по изъятию церковных ценностей, утвержденную на том же заседании 22 января. Инструкция предписывала в недельный срок истребовать описи имущества и ценностей всех церквей, переданных в пользование группам верующих, с целью «установить очередной порядок производства работ». Поспешность намечаемой работы выдает примечание: «Комиссия приступает к работе в наиболее богатых храмах, не ожидая поступления всех описей по губернии» 28 (28 ГАНО. Ф. Р. 215. Оп. 1. Д. 166. Л. 26). Указывалось, что все конфискованное имущество должно пойти для помощи голодаюшим, без реализации на местах. Таким образом, власть пыталась придать видимость всенародной гласности своим действиям, и обязала губфинотделы и губкомиссии ежемесячно публиковать в газетах подробные перечни изъятых ценностей. Создавалась видимость четкого контроля как-бы со стороны народных масс.

      Последние отреагировали на происходящее по-своему. 26 февраля 1922 года представители от приходов Бронницкой, Никольской, Подберезской и Новоселицкой волостей Новгородского уезда провели объединенное собрание. Первым стоял вопрос о церковных ценностях, которые классифицировались как «достояние прихода». Собрание выразило сомнение в том, что изъятые из Юрьева и Десятинного монастырей ценности действительно пойдут на закупку хлеба и постановило: командировать уполномоченных с наказом – все должно быть возвращено верующим, «… Чтобы спасти голодающих, то мы жертвуем и делимся последним куском хлеба с голодающими, но через своих представителей» 29 (29 ГАНО. Ф. Р. 822. Оп.1. Д. 346. Л. 16). 

      Ответом на подобные действия общин стало создание властями уездных комиссий по изъятию церковных ценностей. Предвидя огромное недовольство верующих готовящимся ограблением святынь и возможные столкновения, митрополит Арсений вновь обращается к ним с воззванием, опубликованным на страницах губернской газеты «Звезда» 27 апреля 1922 года. Он призвал не допускать насилия в той или иной форме, чтобы: «…это изъятие церковных ценностей не явилось поводом для каких-либо политических выступлений, так как церковь по существу своему вне политики и должна быть чужда ей…» И все же по Новгородской епархии прокатилась волна недовольства ограблением церквей. В Старой Руссе вообще случилась трагедия, так как за членов комиссии по изъятию церковных ценностей приняли случайных людей. В результате этого дела на скамью подсудимых в первую очередь сели старорусские священники, обвиненные в фанатизме и воздействии на прихожан. Священники В. Пылаев и А. Орлов были приговорены к высшей мере наказания30 (30 Савинова И. Д. Лихолетье. Новгород. 1998. С. 46-47).

      Несколько по другому выразили свой протест по поводу изъятия ценностей верующие Новгорода. 24 марта 1922 года они провели собрание во Входоиерусалимской церкви, на котором высказались против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей, с которым их ознакомил представитель Новгородского губисполкома П. Терешков 31 (31 ГАНО. Ф. Р. 822. Оп. 1. Д. 346. Л. 50). Среди всех выступлений по этому поводу наиболее резко прозвучало выступление Е. Михайловой, обвинившей Советское правительство в инсценировке голода, вывозе хлеба из Поволжья и насильственной конфискации церковных ценностей. Власти ответили на это новым заседанием ревтрибунала, на которое в качестве свидетеля был вызван митрополит Арсений, а организаторы собрания были приговорены к высшей мере наказания. Случаи волнения на селе отмечены в Луженской волости Демянского уезда. Без арестов и предания суду там тоже не обошлось. На 24 января 1923 года в исправдоме содержалось 26 человек, осужденных за оказание сопротивления при изъятии церковных ценностей. Президиум Новгородского губисполкома 6 марта 1923 года обратился в Президиум ВЦИК: «…заслушав на своем заседании 6 февраля сего года в присутствии представителя губкома РКП (б), прокуратуры, губсуда и ГОГПУ вопрос об осужденных за агитацию против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей и, принимая во внимание успешную и безболезненную сдачу в Новгородской губернии церковных ценностей, а также и то обстоятельство, что осужденные уже отбыли известный срок наказания, постановил просить губернский суд о применении досрочного освобождения…»32 (32 ГАНО. Ф. Р. 822. Оп. 1. Д. 420. Л. 80, 84)

      В результате проведенных мер по изъятию церковных ценностей был получен результат, совершенно неожиданный для губернских властей. Стоимость всех изъятых ценностей в Новгородской губернии оказалась равна стоимости затрат на само изъятие. Приблизительная стоимость ценностей, изъятых в храмах и монастырях Новгородской епархии, составляла немногим больше 200 тысяч рублей дензнаками 1922 года. Ценности продолжали поступать в губфинотделы и после 31 июля 1922 года, оставаясь там неучтенными. Причем количество изъятых церковных ценностей не было известно даже в 1925 году. Заместитель председателя особой секции КССХ ВЦИК Моргунов рассылает 24 февраля 1925 года секретное циркулярное послание, адресованное всем ЦИКам автономных республик и областей, всем губисполкомам. Запрашиваются сведения о количестве изъятых ценностей, необходимом для составления общего отчета о проведенной кампании. Требуется срочно предоставить все данные, указывающие на саму обстановку, в которой протекала кампания по изъятию. Самыми важными для указанной секции сведениями считались следующие: сколько времени продолжалась кампания, как относились к ней различные группы населения, имели ли место эксцессы и прочее. Этот циркуляр был напоминанием о предыдущем циркуляре аналогичного содержания, разосланном еще 29 декабря 1924 года. В своем ответе в Москву Новгородский губисполком сообщал, что никаких сведений в адмотделе «по вопросу изъятия церковных ценностей на территории Новгородской губернии не имеется, за исключением сведений, данных на циркуляр от 29 декабря 1924года» 33 (33 ГАНО. Ф. Р. 262. Оп. 2. Д. 14. Л. 92-93)

      В Петрограде первоначально сложилась иная ситуация. Митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), стараясь прямо не нарушать запрещенной патриархом Тихоном передачи в фонд помощи голодающим освященных богослужебных сосудов, все же стал проводить более компромиссную политику. Смысл ее состоял в том, что митрополит Вениамин соглашался уступить ценности, но без насильственного изъятия, которое само по себе являлось святотатством, а как вольную жертву. Он даже участвовал в заседании петроградской комиссии Помгола 5 марта 1922 года и беседовал по этому вопросу с членом бюро губкома РКП (б) Н.П. Комаровым. В результате было достигнуто соглашение, учитывавшее ряд требований митрополита Вениамина. Президиум Петроградского губисполкома санкционировал право комиссии пойти на многие уступки: духовенству предоставлялась возможность присутствовать и самим производить изъятие, участвовать в запечатывании, установлении точного веса ценностей в губфинотделе, переплавки их в слитки; предметы, имеющие для верующих особое значение, могли быть заменены соответствующим металлом по весу. Вопреки всем законам состоялась даже предварительная договоренность: для контроля два представителя от петроградских верующих будут сопровождать церковные ценности до места назначения, пока на них не будет куплен хлеб 34 (34 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 6. Д. 266. Л. 51; Польский М. Новые мученики российские. Первое собрание материалов. Джорданвилль, 1949. С. 27; Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. С. 53-54). По всей видимости, Петросовет первоначально считал, что единственная цель декрета об изъятии – получение в свое распоряжение церковных ценностей – и потому держался примирительной политики. Учитывая известное ему настроение масс и, опасаясь эксцессов, он находил нужным, не отступая по существу от указаний сверху, стараться провести их в жизнь в форме, не вызывающей осложнений. В тот момент данную позицию разделяло и бюро губкома РКП (б). На своем заседании от 17 февраля 1922 года бюро постановило проводить кампанию по изъятию ценностей «с особой осторожностью и тактом»35 (35 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 6. Д. 108. Л. 50). Для того чтобы создать более благоприятную обстановку, решено было даже свернуть кампанию по закрытию домовых церквей, и вызывавшую большое возмущение верующих. На периферии эти церкви были закрыты еще в 1918 году.

      Но потепление отношений между городскими и епархиальными властями в Петрограде продолжалось очень недолго. Соглашение от 5 марта 1922 года на практике было не реализовано, так как не отвечало государственной политике в отношении Церкви. Под прямым давлением центральных властей был изменен состав Помгола в Петрограде. 14 марта 1922 года Большой президиум губисполкома постановил: «Обязать комиссию по изъятию церковных ценностей не позже, чем в недельный срок, приступить к изъятию» 36 (36 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 81. Д. 6. Л. 1). Положение обострилось инцидентом 15 марта 1922 года у Казанского собора, где с ведома митрополита при большом стечении народа были оглашены известия о событиях в г. Шуя и послание Патриарха с предостережением от повторения подобного. Это было расценено властями как срыв достигнутого соглашения с духовенством, а митрополит Вениамин был обвинен в прямом подстрекательстве верующих к сопротивлению кампании изъятия ценностей. Уполномоченный Комиссии по изъятиям по Петрограду и Северной области Приворотский просил московские власти санкционировать применение расстрелов. 18 марта 1922 года ответственным Петроградского Помгола был назначен бывший председатель Петроградской ЧК и сторонник жесткой линии в диалоге с Церковью И. Бакаев. Городские газеты начали кампанию против Церкви, уже давно идущую в стране. Уполномоченным митрополита Вениамина было заявлено, что ни о каких «пожертвованиях», ни о каком участии представителей верующих в контроле за изъятием ценностей не может быть и речи. Выпущенное по этому поводу митрополитом послание заканчивалось предупреждением, что если власти приступят к насильственному изъятию, то данный акт будет объявлен кощунственно – святотатственным и за участие в нем миряне подвергнутся отлучению от Церкви, а священнослужители – извержению из сана 37 (37 Шкаровский М.В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПБ., 1999.С. 15). Власти расценили это послание как прямой вызов. На заседании Петросовета 20 марта 1922 года подчеркивалось в многочисленных выступлениях, что Церковь хочет использовать сложившуюся ситуацию для антисоветских целей. Но с арестом митрополита Вениамина не спешили вплоть до конца кампании по изъятию богатейших церковных ценностей Петрограда, мирному характеру которого митрополит как раз и содействовал. Смысл всех действий сводился к тому, чтобы достигнуть главной цели - разбить и обезглавить Церковь. Подтверждением тому явились слова секретаря губкома И.Н. Смирнова, сказанные на XVI Петроградской губернской партийной конференции: «По всей республике духовенство ведет сейчас через верующих кампанию против этого изъятия ценностей, следовательно, против Советской власти» 38 (38 ЦГА СПб., Ф. 1000. Оп. 6. Д. 266. Л. 59, 70, 73, 74). Но крайний момент для решительных действий еще не наступил. Поэтому предлагалось не форсировать кампанию и не прибегать к применению силы, поскольку «политически и организационно вся операция была не обеспечена».

      К концу марта ситуация в Петрограде вновь изменилась. 24-25 марта в печати было опубликовано воззвание двенадцати наиболее лояльных по отношению к власти священников и протоиереев, явившееся первым шагом к церковному расколу. Авторы письма резко отмежевались от остального духовенства, укоряли его в контрреволюционности, в политической игре на народном голоде. Но даже в этом воззвании после призыва пойти на «всевозможные жертвы» ради спасения умирающих отмечалось, что на это благословили Патриарх Тихон и митрополит Вениамин. Кроме того, утверждалось, что верующие сами охотно придут на помощь государству в случае ненасилия и возможности им непосредственно оказывать помощь голодающим 39 (39 Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. С. 58). Несомненно, представители группы двенадцати встречались с руководителями губкома партии и стали связующим звеном возобновления переговоров с митрополитом Вениамином. Не могло не учитываться и настроение значительных слоев трудящихся. Так, например, две трети рабочих Ижорского завода на своем собрании проголосовали за добровольную помощь Церкви голодающим. Митрополит понимал, что прямая конфронтация способна привести к самым тяжелым последствиям.

      6 апреля 1922 года в Смольном состоялось заседание Петропомгола с участием протоиереев, будущих лидеров обновленчества, а тогда еще полномочных представителей митрополита А. Введенского и А. Боярского. Принятая на заседании резолюция содержала многочисленные компромиссные пункты. Среди прочих допускалось присутствие представителя верующих при изъятии и отправке церковных ценностей, гласная отчетность о движении ценностей. Данные условия входили в силу с момента обращения митрополита с особым воззванием к верующим об исполнении декрета ВЦИК. 10 апреля митрополит обратился с воззванием «К петроградской православной пастве», опубликованном 20 апреля 1922 года в новгородской губернской газете «Звезда». Митрополит Вениамин акцентировал внимание на том, что Церковь по существу своему находится вне политики и должна быть чужда ей, всякие политические волнения около храмов по поводу изъятия ценностей также не имеют отношения ни к Церкви, ни к духовенству 40 (40 Красная газета. 1922. 14 апреля). Воззвание было согласовано митрополитом Вениамином с Патриархом, который направил аналогичное послание председателю ВЦИК М.И. Калинину, которое так и не было опубликовано. Тем не менее, Петроградский митрополит сделал все возможное, чтобы предотвратить столкновения с представителями властей при изъятии церковных ценностей. В связи с изложенным, в редакционной статье газеты «Петроградская правда» отмечалось: «Изъятие церковных ценностей в пользу голодающих проходит в Петрограде при исключительно спокойной обстановке. Население и духовенство – в особенности рядовое – в вопросе помощи голодающим определенно стали на сторону мероприятий Советской власти»41 (41 Петроградская правда. 1922. 22 апреля; Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917–1945. СПБ., 1995. С. 59-60).

      Выдержки из апрельского послания митрополита Вениамина вошли и в послание к пастве Новгородского митрополита Арсения, подписанного им 19 апреля 1922 года и опубликованного в губернской газете «Звезда» 22 апреля. В послании митрополит Арсений давал понять верующим, что ему удалось получить некоторые гарантии соблюдения интересов верующих. Он стремился внушить населению, что местная власть приступает к изъятию ценностей с большой осторожностью. С этой целью должна быть организована смешанная комиссия из представителей власти и духовенства. Газета «Звезда» отмечала, что митрополит Арсений «ясно и сознанием человеческого долга призвал верующих к отдаче церковных ценностей и к непротивлению этому изъятию»42 (42 Звезда (Новгород). 1922. № 86. С. 1). В губернскую комиссию оказались введенными четыре представителя от новгородского духовенства: Н. Стягов, А. Серпухов, П. Беляев, К. Яковцевский. 24 апреля комиссия в присутствии представителей от духовенства выработала положение из двенадцати пунктов, регулирующих основы ее деятельности. Верующие и духовенство были допущены к учету и упаковке ценностей, к участию в делегациях, сопровождающих ценности в центр. В храмах оставалось, впредь до замены, по одному комплекту евхаристических сосудов на престол. Разрешалась замена золотых и серебряных риз чудотворных икон таким же металлом в десятидневный срок, причем духовенству и главе епархии предоставлялось право возбудить ходатайство о продлении срока выкупа этих ценностей перед ЦК Помгола в Москве. Особо оговаривалось, что перенос мощей при изъятии рак может производиться только духовенством. Для сельских и небольших городских церквей, составлявших подавляющее большинство храмов Новгородской епархии, допускалось оставление без выкупа не более трех фунтов серебра на храм, в общий вес которого входили и священные сосуды.

      Согласно выработанных условий, 24 апреля 1922 года, по всей Новгородской губернии приступили к изъятию церковных ценностей. Заместитель председателя Новгородского губисполкома П. Терешков подтвердил в печати, что благодаря воззванию митрополита Арсения изъятие ценностей в Новгороде и его уезде произошло безболезненно. Особое внимание было уделено Старой Руссе, куда представители гражданской власти выезжали лично. Изъятие продвигалось быстро и газеты постоянно сообщали о поступающих десятках пудов серебра. 7 мая 1922 года газета «Звезда» сообщила о том, что Новгородское отделение ГПУ закончило следствие по делу о беспорядках в Старой Руссе. Как только ценности оказались изъятыми, власти изменили свою тактику. Указанная газета призвала поместить духовенство на скамью ревтрибунала. Его выездная сессия работала в Старой Руссе с 11 по 13 мая 1922 года. На скамье подсудимых оказалось 22 человека. Не забыт был и митрополит Арсений, которому обвинитель Пиппер припомнил его речь при хиротонии епископа Тихвинского Алексия (Симанского), сказанную еще в 1913 году, о необходимости защиты Церкви. При таких надуманных обстоятельствах строилось и все остальное обвинение. Трибунал вынес постановление о привлечении к уголовной ответственности патриарха Тихона, митрополита Арсения и епископа Димитрия (Сперовского), проживавшего на покое в Преображенском монастыре. Дело было препровождено, для дополнительного следствия в Верховный трибунал при ВЦИК. Объявлялось контрреволюционным не только воззвание Патриарха, но и послание митрополита Арсения, опубликованное в советских газетах. Оно квалифицировалось как действие, направленное к оказанию противодействия мероприятиям местной власти 43 (43 Звезда (Новгород). 1922. № 110. С. 3). Характерно, что особое постановление, касавшееся лично митрополита Арсения, выносилось заочно и не в Новгороде.

      Но во многих районах страны исполнение декрета ВЦИК прошло далеко не так безболезненно как в Петрограде. Имевшие место эксцессы в основном были спровоцированы грубо насильственными действиями комиссий по изъятию. Это оказалось использовано для разгрома руководства Церкви, без чего провести «церковную революцию» было бы невозможно. Внедрение и распространение обновленческих идей стало реальностью. Широкая кампания пропаганды и террора особенно развернулась с конца апреля 1922 года. Начались судебные процессы над священнослужителями, которым, не имея на то действительных оснований, сразу придали политический характер. Первый подобный процесс проходил 26 апреля-7 мая в Москве. Из 48 подсудимых 11 приговорили к расстрелу (расстреляли 5). Им поставили в вину не только препятствие проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей, но, и прежде всего, распространение воззвания Патриарха. Процесс был направлен, главным образом против последнего, и Патриарх Тихон, уже в значительной степени дискредитированный в печати, оказался арестован 44 (44 Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви 1917–1945. Париж, 1977. С 285-288; Шкаровский М. В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999. С. 16-17).

      Подводя итоги кампании по изъятию церковных ценностей, следует отметить, что надежды государства на сотни миллионов рублей золотом оказались мифом. 4 мая 1922 года Политбюро ЦК РКП (б) констатировало: «Заслушав сообщение о ходе кампании по изъятию ценностей, Политбюро констатирует крайнюю медленность и вялость ее проведения и ставит на вид всем ее участникам»45 (45  Шкаровский М. В. Указ. соч., С. 61). Всего же, согласно ведомости ЦК Последгола от 1 ноября 1922 года, оказалось собрано, помимо 964 антикварных вещей, церковных драгоценностей на сумму 4651 тысячу золотых рублей. Причем из них более четверти осталось на местах – губернские власти также желали иметь свой резервный фонд.

1.3. Захват обновленцами церковного управления 
в центре и на периферии в 1922-1923 гг.

      Появление внутри Православной Церкви течения, пошедшего навстречу властям, создало возможность противопоставить противопоставить господствующей Церкви другие религиозные течения, более «прогрессивные» и более податливые на соглашение с властью. 8 мая 1922 года представители «Петроградской группы прогрессивного духовенства», ставшей центром обновленчества в стране, приехали в Москву. Начались их интенсивные переговоры с представителями властей. По признанию А. Введенского к расколу были непосредственно причастны Г.Е. Зиновьев и уполномоченный ГПУ по делам религий Е.А. Тучков46 (46 Живая церковь. 1922. №3. С. 11). По мнению петербургского историка М.В. Шкаровского, идеологической основой вырабатываемой позиции власти стало письмо Л.Д. Троцкого членам Политбюро ЦК РКП (б) от 14 мая 1922 года, полностью одобренное В.И. Лениным: «Отделение церкви от государства, нами раз и навсегда проведенное, вовсе не означает безразличия государства к тому, что творится в церкви как в материально-общественной организации». Борьбу против Церкви предполагалось вести с «условной демократической точки зрения» с упором на монархизм Церкви и ее вину перед народом и революцией.

      Забегая несколько вперед, отметим, что позднее правительство пыталось утвердить в сознании населения «единственность» и законность обновленческой Церкви. Священники, оказывавшие ей сопротивление, зачастую арестовывались. По свидетельству очевидцев, первым вопросом при непосредственных вызовах представителей духовенства в ГПУ было: «Почему Вы не присоединились к ним (обновленцам)? Вы против Советской власти?»47 (47 Новые документы В. И. Ленина (1920-1922 гг.) // Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 196; Криптон К. Защита канонов православия 1922-1925 // Вестник русского студенческого христианского движения. 1979. № 128. С. 226; Шкаровский М. В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999. С. 16-17).

      Ряд партийных руководителей были уверены, что руками обновленцев можно разбить старую «церковную машину» и поэтому временно им надо помогать. Член Президиума ВЦИК П.Г. Смидович в своих письмах в местные Советы в 1922 году указывал: «Живая церковь» – лояльная по отношению к Советской власти должна встретить особенно внимательное и деликатное отношение к ее нуждам со стороны Советской власти»48 (48 Алексеев В. А. Был ли патриарх Тихон «вождем церковной контрреволюции»? // Диалог. 1990. № 10. С.101). Однако из этого не следует, что движение обновления Церкви было целиком инспирировано партией и государством. Конечно, среди инициаторов движения имелось немало священнослужителей (А. Введенский, В. Красницкий и другие), недовольных своим положением, рвавшихся к руководству, которые понимали, что это возможно лишь при помощи властей и при дискредитации авторитета церковной иерархии во главе с патриархом Тихоном. Но были среди них и страстные проповедники, искренне выражавшие новаторские идеи назревшей реформации Православия (протоиерей А. Боярский). Большинство же рядовых участников движения оказалось включено в него логикой развития событий.

      «Церковная революция» (данный термин широко использовался в 1920-х годах и, впоследствии, стал общепринятым. Он призван был отразить коренную ломку традиционных устоев Церкви силовыми методами – М.Х.) началась 12 мая 1922 года, когда группа петроградских обновленцев была пропущена к содержащемуся под арестом Патриарху. Заявляя о необходимости немедленного созыва нового Поместного Собора для устроения церковных дел, на что получено разрешение гражданской власти, они поставили вопрос об отказе Патриарха от своей власти. Не имея возможности ввиду ареста исполнять свои обязанности, Патриарх передал их Ярославскому митрополиту Агафангелу (Преображенскому), но последнего в Москву не пустили, а затем взяли под стражу. 15 мая 1922 года обновленцев принимает М. И. Калинин, указавший, что «Правительство РСФСР принимает к сведению заявление Патриарха о его временном самоустранении», а 16 мая последовало письмо лидеров обновленцев Председателю ВЦИК с сообщением о создании Высшего Церковного Управления. 18 мая группа священников была еще раз пропущена к Патриарху и передала ему прошение о благословении открытия канцелярии во главе с епископом Клинским Иннокентием, а до его прибытия епископом Верненским Леонидом, которым поручил принять, а затем передать митрополиту Агафангелу синодские и патриаршие дела49 (49 Кузнецов А. И. Обновленческий раскол в Русской Церкви. Т.1. Астрахань, 1956-59. Машинопись. С. 99-100; Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. Кюснахт, 1978. С. 80-88). Фактически функционирование канцелярии было разрешено лишь до приезда Ярославского митрополита, но обновленцы превратили указанный документ в акт передачи им церковной власти из законного источника. В тот же день состоялся переезд в подворье и начало функционирования обновленческого Высшего Церковного Управления, к участию в работе которого удалось склонить епископа Верненского Леонида, что придавало ВЦУ некоторую видимость законности. Таким образом, церковные реформаторы, казалось бы, пришли к власти, и теперь должны начаться намеченные ими преобразования.

      19 мая патриарх Тихон был заключен в Донской монастырь под домашний арест. Сразу после этого события обновленцы обратились с посланием во все епархии - немедленно порвать с «тихоновщиной» и перейти в «Живую церковь». 29 мая 1922 года в Москве состоялось Учредительное собрание этой организации, на котором в качестве ВЦУ была признана группа священнослужителей, входившая в него с 19 мая: председатель – епископ Антонин (Грановский), его заместитель – протоиерей В. Красницкий, управляющий делами священник Е. Белков и 4 члена из мирян. Тогда же решено было подготовить созыв Поместного Собора и организовать выступление на нем для законодательного преобразования церковной жизни, а также принять сформулированные в самом общем виде «Основные положения» группы «Живая церковь»: «…пересмотр церковной догматики с целью выделения тех особенностей, которые были внесены в нее бывшим в России строем… Пересмотр церковной литургии, с целью выяснения и устранения тех наслоений, которые внесены в православное богослужение пережитым периодом союза церкви и государства, и обеспечение свободы пастырского творчества в области богослужения, без нарушения совершения обрядов и Таинств»50 (50 Живая Церковь. 1922. № 3. С. 11). Вскоре стал выходить журнал «Живая Церковь» под редакцией сначала священника С. Калиновского, а затем Е. Белкова. Распространению обновленческого движения мешали те представители духовенства, которые остались верными патриарху Тихону, прежде всего Петроградский митрополит Вениамин. Расчет обновленцев склонить его на свою сторону не удался, а следствием стало отлучение от Церкви основателей раскола А. Введенского, В. Красницкого, Е. Белкова. Ответом ВЦУ было решение уволить митрополита Вениамина от управления епархией. При содействии ответственного за «церковные дела» в Петроградском губкоме И. Бакаева стал срочно готовиться судебный процесс над петроградскими священнослужителями. Дело было создано из нескольких производств, возникших по поводу отдельных же инцидентов, имевших место при изъятии ценностей в различных петроградских храмах и в различное время. Все данные были соединены в единое целое, объявленное результатом злонамеренного подстрекательства со стороны «преступного сообщества» во главе с митрополитом Вениамином. Следствием судебного фарса явился расстрел митрополита и троих его помощников. Таким образом, возникли первые жертвы среди церковных традиционалистов при прямом участии властей.

      Подобно Петрограду, процесс насильственной передачи вопросов церковного управления к обновленцам развернулся по всей стране. Решениями Высшего Церковного Управления духовенству строго предписывалось не только создавать «живоцерковные» приходы, благочиния, епархии, но и срочно провести в их руководящие органы на экстренно созванных съездах и собраниях «преданных революционному делу» и Советской власти клириков. Для ускорения захвата церковной власти был срочно образован институт так называемых уполномоченных ВЦУ при епархиальных управлениях. Последние наделялись широкими правами, вплоть до отмены решений епархиальных архиереев. Таких уполномоченных, к тому же еще располагавших поддержкой государственных учреждений, было разослано по епархиям до 56 человек. Они организовывали на местах из признавших власть ВЦУ епископов и священников епархиальные управления и вели ожесточенную борьбу с противниками «Живой Церкви»51 (51 Шкаровский М В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999. С. 20). При этом объявлялось, что патриарх Тихон передал ВЦУ церковную власть по собственной инициативе, и они являются законными ее представителями. Так как Патриарх, находясь в изоляции, не мог опровергнуть эти заявления, то последние многими принимались на веру, особенно на периферии. По данной причине даже первоначально колебавшиеся иерархи признали власть ВЦУ, хотя и не на продолжительное время.

      Таким образом, принятие ВЦУ целым рядом архиереев, в том числе и митрополитом Владимирским Сергием (Страгородским), было обусловлено тем, что они не видели альтернативы: другого церковного административного центра не было, а жизнь без него казалась немыслимой и невозможной. Кроме того, они считали необходимым сохранить в тяжелое время гонений церковное единство. Известная часть духовенства действительно желала некоторых реформ по переустройству церковной жизни и поэтому пошла в фарватере обновленчества, не зная на первых порах, каких конкретно сторон коснется это реформаторство. Немало священнослужителей, не разделяя реформаторских идей, подчинялись ВЦУ, желая избежать репрессий как со стороны органов ГПУ, так и снятия с должностей новой церковной властью. Последнее стало обычной практикой. Так даже председатель ВЦУ епископ Антонин признавал в беседе с корреспондентом газеты «Известия»: «Я получаю из разных концов жалобы на нее («Живую Церковь»), на ее уполномоченных, которые своими угрозами и насилиями вызывают сильное раздражение против нее»52 (52 Кузнецов А.И. Указ. соч. С. 115; Шкаровский М. В. Указ. соч. С. 20). Необходимо отметить, что в июле 1922 года из 73 епархиальных архиереев 37 присоединились к ВЦУ. Поэтому одной из важнейших задач для обновленцев стало, на первых порах, пополнение их числа новыми епископами из числа своих приверженцев. По утверждению М.В. Шкаровского власть в большинстве епархий перешла к «Живой Церкви» уже в августе 1922 года53 (53 Шкаровский М.В. Указ. соч. С. 21).

      Петрограду – важнейшему религиозному центру страны обновленцами придавалось особое значение. Сопротивление им оказалось подорвано майскими арестами, охватившими основную часть епархиального руководства. Перед обновленцами встала задача полного овладения руководством епархии. 27 июня 1922 года ими была полностью занята епархиальная канцелярия и ликвидировано управление митрополита. Сформированное живоцерковниками Петроградское епархиальное управление приступило к работе уже на следующий день. Состоявшееся 28 июня собрание благочинных города по докладу В. Красницкого приняло резолюцию, в которой признавались лозунги «Живой Церкви». Кроме них признавались «российская социальная революция как суд Божий за неправды человечества» и Высшее Церковное Управление, как временная форма правления Церковью до предстоящего Поместного Собора. Именно обещание созвать Собор с разрешения властей временно примиряло значительную часть духовенства с необходимостью считаться с фактом существования ВЦУ, хотя они не хотели реформ по рецептам живоцерковников. Однако полагали, что Собор будет объективным и на нем со всей серьезностью и глубиной встанут вопросы о положении Русской Православной Церкви. Как показало будущее - эти ожидания оказались тщетными.

      Первоначально обновленцы заявляли публично, что Поместный Собор будет созван в самое ближайшее время. Но на самом деле он состоялся почти через год после «майского переворота» и во многом из-за позиции официальных властей, которые были заинтересованы вовсе не в стабилизации ситуации в православной Церкви, а в дальнейшем углублении раскола. 26 мая 1922 года Политбюро ЦК РКП (б) приняло предложение Л. Троцкого занять выжидательную позицию в отношении существующих направлений в новом церковном руководстве. Ставка была сделана на разжигание ожесточенной борьбы между различными церковными течениями и оттягивание с этой целью созыва Собора. Наиболее выгодной Л. Троцкий считал комбинацию, когда часть Церкви сохраняет лояльного Патриарха, которого не признает другая часть, организующаяся под знаменем синода или полной автономии общин. Таким образом, власти явно недооценивали влияние сторонников патриарха Тихона. Они считали, что справятся с «тихоновцами» путем репрессий.

      Междоусобная борьба в Православной Церкви постепенно разгоралась. Значительная часть прихожан была настроена по отношению к обновленцам враждебно, что на протяжении всей истории обновленчества являлось для него непреодолимым препятствием. Верующие оказывали поддержку и помощь тем священнослужителям, которые игнорировали указы ВЦУ. Тем более что 18 июня 1922 года митрополит Агафангел в своем послании «К архипастырям и всем чадам Российской Православной Церкви» объявил о приступлении к обязанностям местоблюстителя патриаршего престола. Действия же обновленцев квалифицировались как незаконные. Митрополит Агафангел предписал епархиальным архиереям прейти на самоуправление, не принимая в расчет директивы центральных обновленческих инстанций. Многие архиереи, подчеркивая свою лояльность к Советской власти, в то же время категорически отказывались признать обновленческое ВЦУ, как неканоническое54 (54 ЦГА СПб., Ф. 7384. Оп. 33. Д. 238. Л. 57; Краснов-Левитин А. Лихие годы 1925-1941. Париж, 1977. С. 82).

      Обновленческое движение господствовало еще около года в церковной жизни страны; 4 июля 1922 года в Москве на собрании группы «Живая Церковь» был принят ее устав, избрано руководство. Из устава следовало, что группа является сословной организацией белого духовенства, призванного для активного участия в церковном обновлении. «Живоцерковное» движение являлось пресвитерианским и, по сути, отдаленно напоминало нидерландское и шотландское пресвитерианство. 6 августа 1922 года открылся «Всероссийский съезд белого духовенства группы «Живая Церковь». На съезде была выработана уже более конкретная программа церковных реформ, основные положения которых сводились к признанию справедливости Октябрьской революции, воплощающей в жизнь идеалы первоначального христианства, пересмотру в связи с этим догматики и этики; литургической реформе, упрощению богослужения, приближению его к народному пониманию, к радикальному пересмотру церковных канонов и отмене «устаревших», к приходской реформе и соборному управлению Церковью. Многие преобразования предполагалось проводить в жизнь немедленно. Острие преобразований «Живой Церкви» было направлено не только против монашества, но и против приходских советов, которые, согласно декрету Совнаркома 1918 года, становились во многом полноправными хозяевами внутрицерковной жизни. Возглавив церковную власть в большинстве епархий, «Живая Церковь» не сумела овладеть значительной частью приходов, ввиду активного сопротивления верующих обновленцам. Стремясь помешать проникновению на приходы необновленческих священников Предсоборное совещание обновленцев в конце 1922 года даже обратилось с петицией в Совнарком, в которой просило дополнить положение приходского устава о выборности причта мирянами словами «с согласия Епархиального или Викарного управления»55 (55 Шишкин А.А. Сущность и критическая оценка «Обновленческого» раскола Русской Православной Церкви. Казань, 1970. С. 177, 179). В одобренном съездом белого духовенства проекте организации церковного управления говорилось, что Епархиальное управление должно состоять из четырех священнослужителей, одного мирянина, председателем его должен стать епископ, не пользующийся почти никакими преимуществами. В центре внимания съезда была также борьба за материальные средства, так как церковной кассой, согласно законодательным актам, распоряжались приходские советы. Правительство не пошло на существенные изменения законодательства о культах, и обновленцам осталось передать получаемые клиром суммы за культовые требы в общецерковную кассу, стать участниками в распоряжении ее средств совместно с приходскими советами и иметь материальное обеспечение исключительно за счет этой единой кассы. На съезде также была принята резолюция об изъятии части церковных сумм в непосредственное ведение епархиальных управлений и ВЦУ. Необходимо отметить, что в целом августовский съезд «Живой Церкви» явился крупным проигрышем. У реальных церковных политиков исчезли иллюзии о результативности провозглашенных реформ, так как в воинствующих действиях руководства «Живой Церкви» ясно проглядывала перспектива коренной, далеко не во всем справедливой ломки Русской Православной Церкви. Многие ранее контактировавшие с живоцерковниками клирики осознали, что церковное общество отвернется от такого рода сомнительных реформ. Историки этой темы А. Левитин и В. Шавров отмечали: «Съезд – поворотный момент и величайший скандал в истории обновленчества, все пороки раскола выявились в таком карикатурном виде, что ужаснулись даже самые рьяные его сторонники. Раскол в расколе стал неизбежным»56 (56Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. Кюснахт, 1978. С. 167).

      После окончания съезда ВЦУ, в котором живоцерковники преобладали, приступило к активной левацкой реформаторской деятельности: разгрому приходских советов, увольнению на покой иерархов, не разделявших точки зрения «Живой Церкви», реквизиции имущества монастырей и закрытию их, возведению в епископский сан женатых священников. Это резко усилило недовольство оппозиционных групп духовенства и мирян и явилось непосредственным поводом для раскола в самом обновленческом руководстве. Кроме того, государственные власти, заинтересованные в дальнейшем углублении междоусобных конфликтов в Церкви, отошли от своей прежней позиции преимущественной поддержки живоцерковников. Таким образом, уже вскоре после своей формальной победы обновленчество в 1922 году оказалось перед лицом острого внутреннего кризиса, последствия которого привели к краху и обновленческой идеи и самого движения в целом.

1.4. Становление обновленчества в Новгороде

      Сторонники церковного обновления в Новгороде заявили о себе через полтора месяца после захвата столичными обновленцами церковной власти. У истоков новгородского обновленческого движения стояли два «прогрессивных» священника А. Нименский и Н. Екатерининский. По их инициативе 5 июля 1922 года состоялось собрание городского духовенства под председательством временно управляющего Новгородской епархией епископа Крестецкого Серафима (Велицкого). На проведение собрания было получено разрешение гражданских властей. Предметом обсуждения стали следующие вопросы: о новом Высшем Церковном Управлении, о создании пресвитерского управления при епископе, об организации группы «Живая Церковь», о составе пресвитерского управления при епископе и временных выборах в управление. Не последнее место занимал и вопрос об отношении новгородского духовенства к ВЦУ. Первое собрание оказалось немногочисленным, присутствовало всего 45 делегатов. Для многих оказалось полной неожиданностью, что в церковной среде существует группа «прогрессивного» духовенства: А. Нименский, Н. Екатерининский, Н. Братановский, А. Успенский. Они и составили пресвитерское управление при епископе, которое, как свидетельствует запись в протоколе, «никаких сведений о новом ВЦУ не имеет»57 (57 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 512. Л. 1-2). С докладами на собрании выступили основатели группы «Живая Церковь» в Новгороде А. Нименский и Н. Екатерининский. Смысл их выступлений сводился к одному: в жизни Русской Православной Церкви происходят значительные события, патриарх Тихон сложил с себя высшее управление церковными делами, которое теперь возглавляет группа духовенства под председательством епископа Антонина (Грановского). Главными направлениями церковных реформ являются:

      - формирование белого епископата; - разрешение второбрачия священнослужителям; - разрешение монашествующим после снятия обетов вступить в брак; - создание пресвитерского управления при местном епископе; - признание справедливости социальной революции; - единая церковная касса.

      Инициаторы новгородского обновленчества считали для себя важной задачей выведение Церкви из области политики. Тезис об аполитичности Церкви необходимо постоянно проводить среди верующих. При этом организаторы собрания ссылались на заявление представителя гражданской власти в Новгороде о неприменении репрессивных методов воздействия к Церкви, при условии, что ее представители не будут заниматься политикой. Собрание единодушно постановило, что Высшее Церковное Управление «служит только делу Церкви и веры», признало Советскую власть и приветствовало декрет об отделении Церкви от государства. В то же время собрание проявило неожиданную осмотрительность и никаких конкретных решений не приняло. Для выяснения современного положения церковных дел и статуса ВЦУ решили командировать в Петроград и Москву двух делегатов – протоиерея Константина Яковцевского и священника Федора Тихомирова. До возвращения делегатов все остальные нерешенные вопросы (о ВЦУ, о создании группы «Живая Церковь» и пр.) признано целесообразным оставить открытыми.

      Делегаты новгородского духовенства вернулись из командировки через две недели. Заслушать их сообщение в Знаменском соборе собралось 50 человек. Делегаты сообщили, что они сначала отправились в Петроград, чтобы, по их словам, «избежать ошибок». В Петрограде они встретились с епископом Ямбургским Алексием (Симанским), управляющим Петроградской епархией. Епископ Алексий был достаточно хорошо знаком им еще по служению в Тихвине и от него делегаты надеялись получить убедительные ответы на неразрешенные вопросы. Епископ познакомил их с докладом протоиерея А. Введенского и резолюцией на нем Патриарха Тихона. В обновленческом Петроградском епархиальном управлении делегаты беседовали с новопоставленным епископом Иоанном (Альбинским), членом ВЦУ протоиереем А. Беляевым, известным канонистом протоиереем Т. Налимовым и активным обновленцем протоиереем А. Боярским. Итогом всех встреч и бесед стало убеждение в том, что петроградское духовенство настроено против ВЦУ и «Живой Церкви». ВЦУ петроградцы считали не имеющим канонического преемства власти, поскольку оно захватило ее незаконным путем. «Живая Церковь» воспринималась как организация, вносящая недопустимую партийность в церковную жизнь.

      В Москве новгородские делегаты встречались с представителями высших инстанций ВЦУ – епископом Антонином (Грановским), протоиереем В. Белковым. При встрече с бывшим секретарем Патриарха Нумеровым они узнали о подробностях так называемого «отречения» патриарха Тихона. Результатом всех встреч явился вывод, сделанный делегатами по возвращении в Новгород. Они считали, что слабым местом ВЦУ является то обстоятельство, что в своей деятельности оно опиралось на недовольных прежней церковной властью, среди которых было много людей далеко не безупречных в моральном и нравственном отношении и за то пострадавших. Отношение московского духовенства к ВЦУ было аналогично отношению петроградского духовенства к этой проблеме. С одной стороны – неприятие реформаторских установок обновленцев, с другой стороны – решение пойти на уступки ради спасения собственной жизни в условиях репрессивной государственной политики.

      Против факта образования ВЦУ делегаты не выступили, признав необходимым его существование для проведения церковных реформ. По их мнению «ВЦУ как единственный фактически существующий правящий орган» может довести Церковь до восстановления законной церковной власти, установленной еще Поместным Собором 1917-1918 гг. Собрание посчитало крайне необходимым проведение в сжатые сроки ряда мероприятий по приведению церковной жизни Новгородской епархии в соответствие с современными требованиями. Самыми главными из них считались следующие мероприятия: организация временного, до съезда, епархиального управления из пресвитеров под председательством епископа, организация пресвитерских управлений по уездам, поставление из белого духовенства епископов по всем городам, где их нет. Хиротония епископов непременно должна была проводиться в Новгороде, что по мысли участников собрания призвано было символизировать законность этого акта 58 (58 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 512. Л. 14).

      Все же единого соглашения выработать не удалось, равно как не было и полного согласия с установками ВЦУ. О пределах компетентности последнего выражено особое мнение: «Признать необходимым, что как для объединения управления и решения общих дел Русской Православной Церкви, так и для подготовки к будущему Собору, должен участвовать высший орган в Церкви, а потому образовавшееся в Москве ВЦУ признать до Поместного Собора Временным центральным органом». За принятие решения именно в такой формулировке проголосовало 27 делегатов, против лишь 11. Вместе с тем собрание признало необходимость многих реформ в церковной жизни. Реформы подобного плана, по мнению участников собрания, должны быть строго обдуманы и приняты исключительно соборным решением канонически собранного Собора Русской Церкви. Другие пути реформы Церкви не признавались законными, так как они могли повлечь за собой раскол в Церкви и вступить в противоречия с канонами и определениями прежде бывших Соборов.

      Позиция делегатов собрания по вопросу реформы оказалась крайне осмотрительной, и, в своей основе, заложила будущее неприятие обновленчества в Новгородской епархии. Вступление в ряды живоцерковников отдавалось на свободное усмотрение духовенства. Нежелание состоять в «Живой Церкви» не должно было рассматриваться как противодействие церковному обновлению и сопровождаться обструктивными последствиями59 (59 Там же. Л. 6). Нежелание новгородского духовенства поддержать реформаторский курс обновленцев поняли представители «прогрессивного» духовенства, отказавшиеся войти в состав Епархиального пресвитерского управления по ряду причин, и выразившие свое «Особое мнение». Это нежелание было довольно таки мягким, скорее пассивным и более того - наблюдательным и выжидательным. Они не согласились с постановлением общего собрания новгородского городского духовенства, поскольку за правящим епископом сохранялось право «вето», которое, по мнению обновленцев, нарушало провозглашенный ими общий принцип коллегиальности пресвитерского управления. Новгородские обновленцы считали сложившееся положение возвращением к прежнему церковному управлению типа епархиального совета или духовной консистории. На пути обновления церковной жизни вставал, по их мнению, своеобразный тормоз в лице епископа, чье волеизъявление могло быть поставлено выше, чем коллегиальное коллектива. Кроме этого обновленцы не согласились на равноправие монашествующего и белого духовенства в вопросе предоставления епископских кафедр, что «коренным образом противоречит основному принципу Высшего Церковного Управления, связанному с созданием белого епископата. Монашествующее духовенство могло быть допущено к епископскому сану только в исключительных случаях. Новгородские обновленцы считали, что монашествующее духовенство в высшей степени заинтересованно в получении епископства, а это противоречило программным установкам «Живой Церкви». Они желали единолично распоряжаться епархиальными делами, отводя епископу лишь роль почетного председателя пресвитерского совета, к тому же назначенному ими из своей среды.

      13 августа 1922 года аналогичное пастырское собрание состоялось в г. Боровичи. Его участники ознакомились с церковной обстановкой в Петрограде, Москве, Новгороде. Принятое постановление, в отличие от новгородского, было очень немногословным, не содержало оно и особых мнений. Участников собрания более всего занимал вопрос об учреждении в их городе епископской кафедры, которое предполагалось еще митрополитом Арсением в 1919 году согласно ранее упомянутого указа патриарха Тихона об увеличении количества епископов. Для организации кафедры была создана особая комиссия во главе с настоятелем Боровичского Троицкого собора Михаилом Ильинским в составе трех священников и пяти мирян. Указанная комиссия разработала свои рекомендации, утвержденные пастырским собранием. Суть их сводилась к следующему: кафедральным собором епископа Боровичского становился Троицкий собор, при соборе открывались одна протодиаконская и две штатных диаконских вакансии, церкви и монастыри обязывались содержать епископа продуктами 60 (60 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 513. Л. 23). Ввиду увольнения на покой митрополита Новгородского Арсения, по его прошению, решено было прекратить его поминовение при богослужении. Кандидатом на должность Боровичского уездного епископа собрание выдвинуло священника Николая Гиляровского. Истоки такой прообновленческой позиции объясняются тем, что боровичские участники собрания не имели никакой информации о реальном положении дел в Церкви и прислушивались к мнению уважаемых и компетентных представителей духовенства, каким несомненно являлся протоиерей Михаил Ильинский. Амбиции таких отдельных представителей духовенства, их решающая воля, часто превосходили здравый смысл.

      Иная ситуация начала складываться в Новгороде. Выборы в обновленческое пресвитерское правление, проходившие 4 сентября, оказались весьма бурными и подтвердили начинающийся в новгородском духовенстве раскол. От предложения войти в состав пресвитерского управления отказался настоятель Софийского собора протоиерей Павел Беляев, считавшийся среди новгородского духовенства одним из наиболее авторитетных священников. Вместо него такое согласие изъявил протоиерей Александр Серпухов. Временно управляющий новгородской епархией епископ Крестецкий Серафим отказался войти в незаконное, по его мнению, управление и выразил желание оставить свой пост и удалиться в Вяжищский монастырь, настоятелем которого он был в течение восьми лет. Архиерей согласился лишь быть помощником вновь избранному епископу Новгородскому Александру (Лебедеву). Еще 20 августа 1922 года Высшее Церковное Управление уведомило Новгородское епархиальное управление, что оно утвердило в должности членов Новгородского епархиального управления протоиереев К. Яковцевского, М. Войка, А. Серпухова, священников Ф. Тихомирова, Г. Цветкова, архимандрита Макария (Опоцкого). Управляющим обновленческой Новгородской епархией в сане епископа ВЦУ утвердило Александра (Лебедева), уполномоченным по Новгородской епархии – протоиерея Вячеслава Немова.

      Новопоставленный епископ Новгородский Александр (в миру Александр Васильевич Лебедев) родом был из священнической семьи, закончил Калужскую духовную семинарию, затем - Московскую духовную академию, получив диплом кандидата богословия. Большая часть его жизни была посвящена педагогическим трудам: после служения в Калужской епархии А.В. Лебедев получает назначение на должность законоучителя в Череповецкое реальное училище и Мариинскую женскую гимназию. В 1901 году он переводится в Новгород, где начинает преподавать в обеих гимназиях. С 1914 по 1919 годы А.В. Лебедев являлся «безработным пенсионером». С 1919 года был настоятелем городской новгородской Молотковской церкви, назначенным на эту должность митрополитом Новгородским Арсением. К моменту избрания епископом в августе 1922 года ему исполнилось 62 года 61 (61 ГАНО. Ф. 480. Оп.1. Д. 4292. Л. 162).

      На собрании в Новгороде 4 сентября 1922 года, при определении кандидатов для поставления во епископы на уездные кафедры наибольшее число голосов получили архимандриты Иоанникий, Тихон, протоиереи Н. Соколов, М. Фаворский, священник А. Нименский, но все они отказались войти в число кандидатов. Данные кандидатуры были определены путем тайного голосования путем подачи записок с указанием имен. На том же собрании, ввиду отказа кандидатов от занятия епископских кафедр, состоялось повторное голосование путем подачи записок с именами других представителей духовенства всеми участниками собрания. Избранными таким образом кандидатами в уездные епископы оказались протоиереи К. Яковцевский (настоятель городской Федоровской церкви), А. Ваучский (настоятель городской Предтеченской церкви), М. Смелков (настоятель Демянского собора), М. Твердынский (настоятель Климентьевской церкви), А. Быстров (настоятель Крестецкого собора), архимандрит Макарий (Опоцкий). Среди подписавших указанный список кандидатов стояли имена обновленческого епископа Новгородского Александра и епископа Валдайского Иосифа (Невского), находившегося на викарной кафедре с 1921 года.

      Проект распределения новоизбранных епископов по уездным городам в первой редакции предполагал следующую расстановку: в Тихвин – протоиерей М. Твердынский, в Кириллов – протоиерей А. Ваучский, в Череповец – протоиерей М. Смелков, в Боровичи – архимандрит Макарий, в Демянск – протоиерей А. Быстров, в Старую Руссу – протоиерей М. Яковцевский. По дополнительному списку, в случае отказа кандидатов, были избраны: в Тихвин – священник Голинской церкви В. Лебедев, в Устюжну – священник Передской церкви П. Демянский.

      Затем в настроениях и намерениях новоизбранных епископов и Новгородского епархиального управления начались непредвиденные перемены. Находившемуся в Вяжищском монастыре на покое епископу Серафиму (Велицкому) Новгородское епархиальное управление неожиданно предложило кафедру в Боровичах, о чем епископ уведомил настоятеля Троицкого Боровичского собора протоиерея Михаила Ильинского. Таким образом, ранее избранный Боровичским епископом архимандрит Макарий (Опоцкий) игнорировался. Протоиерей М. Ильинский в ответном письме приветствовал назначение Серафима епископом в Боровичи, как «человека нам уже знакомого, простого в обращении, с высоким молитвенным духом» и, одновременно, сообщал о расстановке сил в городе. Обстановка сложилась в Боровичах далеко не простая. Ободренные новыми веяниями как в обществе, так и в церковной среде, духовенство и миряне Боровичей, на общем собрании 13 августа 1922 года пожелали избрать уездного архиерея из своей среды. Как уже упоминалось, таким кандидатом был определен священник Николай Гиляровский, но Высшее Церковное Управление сочло необходимым отправить его на служение в Баку. Тогда общее собрание выдвинуло сразу три кандидатуры: вновь архимандрита Макария (Опоцкого), архимандрита Сергия (Сперанского), епископа Серафима Крестецкого. Но пока боровичане определяли срок выборов, епархиальные власти сами решили судьбу Боровичской кафедры, назначив на нее архимандрита Макария (Опоцкого). По мнению боровичан такое решение Новгородского епархиального управления было поспешным, проведенным без учета интересов местного населения, что вызывало вполне законные протесты духовенства и мирян. Протестующие справедливо указывали, что «в Новгороде поставлен епископом кандидат, избранный свободно духовенством и населением»62 (62 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 513. Л. 25).

      Учитывая сложившиеся обстоятельства, протоиерей М. Ильинский просил епископа Серафима повременить с приездом в Боровичи, но, тем не менее, обещал встретить его с колокольным звоном. Одновременно М. Ильинский обратился в Новгородское епархиальное управление. Излагая мнение боровичан по поводу назначения епископа, он просил предоставить боровичской пастве право избрать местного епископа из предложенных общим собранием духовенства и мирян г. Боровичей кандидатов, а также исключить всякое назначение епископа в Боровичи без опроса местного населения. Это уже были достаточно серьезные противоречия с обновленческим епархиальным управлением, позже переросшие в устойчивую оппозицию63 (63 Там же. Л. 5). В условиях полной неопределенности епископ Серафим выехал к месту своего нового служения и вступил в должность. Его пребывание в Боровичах оказалось недолгим; в этом же 1922 году епископ Серафим был решением НЕУ перемещен в Малую Вишеру.

      В сентябре 1922 года в Новгородское епархиальное управление начинают поступать отказные заявления от кандидатов в уездные епископы, проходивших по второму дополнительному списку. Священник Голинской церкви В. Лебедев, кандидат в епископы Тихвинские, пишет в своем письме 25 сентября 1922 года в Новгородское епархиальное управление: «…Далеко отстал от современной жизни, требующей от епископа высокого ума, твердой памяти, энергичной деятельности и прочих достоинств и научного знания…Я вынужден слезно просить Епархиальное управление исключить меня из числа кандидатов во епископа и милостиво простить меня за выраженное мною ослушание»64 (64 Там же. Л. 14). Следом в епархиальное управление поступает отказное письмо протоиерея Передской церкви Боровичского уезда П. Демянского. Он также отказывается от епископского сана, мотивируя отказ «своим недостоинством и физическими немощами». Заявления упомянутых священников были приняты новгородским епархиальным управлением к сведению и оставлены без последствий, тем более, что нашлись другие кандидаты на принятие епископского сана в Тихвин и Устюжну. Незанятые кафедры были предложены Епархиальным управлением священникам Селищенской церкви Валдайского уезда Д. Устрицкому и Соминской церкви Устюженского уезда Н. Осницкому. Уже к 14 октября 1922 года указанные священнослужители заявили о своем согласии принять назначение на епископские кафедры.

      Новгородское епархиальное управление решает ходатайствовать перед ВЦУ о назначении протоиерея Н. Осницкого епископом Тихвинским, а протоиерея Д. Устрицкого епископом Устюженским, с тем, чтобы наречение и хиротония их совершались в Новгороде. Виду согласия протоиерея М. Смелкова принять епископию г. Демянска НЕУ приняло решение ходатайствовать перед ВЦУ и о хиротонии этого кандидата в епископы.

      Наряду с кандидатурами на занятие епископских должностей, выдвинутых НЕУ, имелись и другие кандидаты, которых выдвигали уездные собрания духовенства и мирян. В числе таких кандидатов был епископ Ростовский Иосиф (Петровых), уроженец г. Устюжны, которого желал видеть своим епископом съезд устюженского духовенства. Епископ Иосиф дал согласие на переезд в Устюжну, но оказался вскоре осужденным к лишению свободы на четыре года за протесты против вскрытия мощей Ростовских чудотворцев 65 (65 ГАНО. В. 481. Оп. 1. Д. 513. Л. 8). Одновременно рассматривается вопрос о согласии игумена Никодима (Фаддеева) быть епископом Кирилловским, но поскольку Кирилловская кафедра была занята епископом Тихоном (Тихомировым), то его заявление предполагалось иметь ввиду при освобождении кафедры. В протоколе № 42 от 27 октября 1922 года заседания Епархиального управления зафиксировано их, а также протоиерея М. Смелкова согласие принять указанное назначение.

      Наречение и хиротония во епископы должны были состояться в Новгороде, но ни того, ни другого не произошло. Через две недели в Новгородское епархиальное управление поступает заявление священника Селищенской церкви Валдайского уезда Д. Устрицкого с отказом от принятия епископского сана. Д. Устрицкий пишет: «…жребий епископского служения для меня неподходящ… особенно по недостаточности твердости характера, столь необходимой в столь трудное для Церкви время, почему беру свои слова обратно и прошу не считать меня кандидатом на епископство в Тихвин или Устюжну». Следом за Д. Устрицким просит освободить от принятия епископского сана и священник Н. Осницкий и оставить его священником при Соминской церкви Устюженского уезда 66 (66 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 512. Л. 10).

      Таким образом, ряд епископских уездных кафедр остался незамещенным, реальные кандидатуры были исчерпаны. Сложившееся положение вынуждало обновленческое Епархиальное управление принять существующее положение и, фактически, перейти к «глухой» обороне против патриаршей Церкви. Тем более что после своего ухода с Боровичской кафедры епископ Серафим (Велицкий) временно возглавил «тихоновскую» Новгородскую епархию, начав активную борьбу против обновленчества. Большинство рядового новгородского духовенства, особенно сельского, занимало выжидательную позицию, не имея реальной информации о положении дел в епархии.

      Отказы ряда представителей приходского духовенства от епископских кафедр были незамедлительно отправлены в ВЦУ, но никаких репрессивных мер воздействия по отношению к ним предпринято не было. Высшее обновленческое руководство еще не выработало твердой позиции в таких вопросах, и не имело реального опыта противодействия движению «отказников».

      Высшее Церковное Управление в это же время пыталось противостоять реальному авторитету патриарха Тихона. 1 сентября 1922 года в Новгород поступило циркулярное распоряжение за № 821, составленное на основании протокола № 36 заседания ВЦУ от 23 августа 1922 года. Циркуляр предписывал всем епархиальным управлениям немедленно прекратить вознесение за богослужением имени Патриарха Тихона. Вместо его имени предписывалось поминовение по следующей формуле: «Вселенские Православные Патриархи, Высшее Церковное Управление, преосвященные епископы, честное пресвитерство, во Христе диаконство и весь причт и люди…». Настоящую формулировку предписывалось незамедлительно объявить через благочинных всему духовенству епархии и неуклонно исполнять. Циркуляр был подписан лично заместителем председателя Совета протоиереем В. Красницким 67 (67 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 525. Л. 11).

      В сентябре 1922 года Высшее Церковное Управление снова посылает в Новгород указание, которое свидетельствует о сложной обстановке в Новгородской епархии и неисполнении циркуляра ВЦУ о запрещении публичного поминовения патриарха Тихона. ВЦУ требует неукоснительного предписания № 821 и угрожает применением ряда карательных мер по отношению к непослушному духовенству. По мнению ВЦУ неисполнение его распоряжения «будет служить знаком явной политической контрреволюционности, ибо поминовение имени Патриарха уже не является актом церковным при существующих условиях, а явной политической демонстрацией…» Тон распоряжения носит явно угрожающий характер; здесь завуалированно проходит мысль возможного обращения за помощью к гражданским властям для наказания противников. При этом подчеркивается, что противодействие распоряжению ВЦУ является не просто неподчинением, а определенной политической игрой под «церковным покровом». Принимая на себя ответственность за положение дел в Церкви ВЦУ предписывает Новгородскому епархиальному управлению прямо доносить о лицах, не подчинившихся указанному предписанию, увольняя немедленно от занимаемых должностей всех настоятелей церкви, где таковые распоряжения не будут исполняться68 (68 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 525. Л. 12). В данном распоряжении явно прослеживаются новые методы воздействия на инакомыслящее духовенство и угрозы апелляции к органам гражданской власти за помощью. Впервые представители обновленческого руководства начинают расписываться в своем бессилии в неэффективности методов управления Церковью и различными церковными структурами. Несмотря на столь строгие распоряжения и даже угрозы, большая часть новгородского духовенства отказалась поддерживать обновленческое движение.

      Наиболее решительную позицию занял епископ Валдайский Иосиф, который 24 декабря 1922 года созвал собрание клириков и мирян Валдайского уезда. В принятой резолюции собрание подтвердило, что оно не признает каноничности власти Высшего Церковного Управления, зато признает существенный вред для Православной Церкви от проводимых в жизнь ВЦУ изменений в канонах и обрядах Православной Церкви. Участники Валдайского уездного собрания потребовали немедленного, не позднее февраля 1923 года, созыва Всероссийского Поместного Собора, согласно правил созыва Собора 1917 года. Самым примечательным в решениях собрания было заключительное постановление, которое привело Епархиальное управление в полное замешательство: «Временно признавая и подчиняясь власти епископа Валдайского Иосифа, который имеет право управлять на правах самостоятельного епископа», жить без уездного пресвитерского совета69 (69 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 727. Л. 1-2). Поскольку указанная формулировка создавала прецедент, угрожающий положению обновленцев в Новгородской епархии, Епархиальное управление, по всей видимости, затребовало объяснения от епископа Иосифа. Последний, чтобы избежать жестких мер воздействия по отношению к себе и подведомственному ему духовенству, счел необходимым сообщить Епархиальному управлению, что указанное собрание произошло исключительно по инициативе мирян, возмущенных сложившейся в епархии обстановкой. По этой причине епископ «согласился заведовать духовными делами уезда только до созыва Епархиального съезда духовенства и мирян»70 (70 Там же. Л. 1).

      Новгородское епархиальное управление, неудовлетворенное полученным объяснением, сообщило о сложившейся ситуации в ВЦУ. Епископу Иосифу предписывалось срочно прибыть в Москву для объяснения по вопросу о сложившейся, по мнению ВЦУ, Валдайской автокефалии. Хотя, как усматривается из текста документа, вопроса о провозглашении самоуправляемости Валдайского викариата на повестке дня не стояло. Скорее всего, ВЦУ действовало по аналогии с ситуацией, сложившейся в Петрограде с 23 июля 1922 года. Именно тогда религиозная община Николо-Богоявленского собора создала прецедент в церковной жизни страны, приняв резолюцию: «Постановлениям ВЦУ и поставленным им органам и лицам не подчиняться и отделиться от новой церковной организации…» Петроградские автокефалисты, подчеркивая лояльность к Советской власти, категорически отказывались признавать ВЦУ, как каноническое. В Валдае ничего подобного на собрании даже не высказывалось71 (71 Левитин-Краснов А.. Лихие годы 1925-1941. Париж, 1977. С. 82). Епископ Иосиф отказался от поездки в Москву для объяснения перед руководителями ВЦУ. Он сообщал Новгородскому епархиальному управлению, что управляет церковными делами Валдайского уезда только в пределах, указанных ему архиереем и не претендует на всю полноту церковной власти в Новгородской епархии.

      Не менее напряженно складывалась обстановка и в Старорусском уезде. Уездное духовенство по-прежнему поминало за богослужением патриарха Тихона и отказывалось выполнять указания как ВЦУ, так и Новгородского епархиального управления. Благочинный первого Старорусского округа протоиерей П. Парфинский на собрании духовенства округа 8-9 декабря 1922 года ознакомил подведомственных ему священников с постановлением ВЦУ за № 821. Реакция духовенства оказалась неоднозначной. Наместник Спасо-Преображенского монастыря иеромонах Макарий заявил благочинному, что настоящее предписание примет к исполнению и подпишется под ним, если подпишутся другие настоятели старорусских церквей. Настоятель Свято-Духовской церкви протоиерей Желобовский также отказался от подписи и новой формулы поминовения, священник Белонецкий на предписания ВЦУ и Епархиального управления «махнул рукой, не желая знакомиться с содержанием». Не последнюю роль в данном случае сыграли прихожане старорусских церквей, которые упорно не желали принимать нововведения и требовали того же от своего приходского духовенства. Не случайно настоятель Дмитриевской церкви священник Муравьев, воздержавшийся от подписи, сказал: «…легче от должности отказаться, чем со стороны своего прихода подвергаться испытаниям». Единственным священником, поставившим свою подпись стал настоятель Петропавловской церкви протоиерей Поспелов, но при этом он попросил копию, необходимую для отчета пред коллективом верующих72 (72 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 727. Л. 26; Савинова И. Д.  Лихолетье. Новгород, 1998. С. 58). До конца декабря 1922 года в старорусских церквах произносилась прежняя формула поминовения: «Патриарха Тихона, митрополита Арсения, епископа Димитрия (бывшего епископа Рязанского и Зарайского, проживавшего на покое в Спасо-Преображенском монастыре)». В ходе фискальных проверок, устраиваемых Новгородским епархиальным управлением, одни священники отрицали такой факт, другие уклонялись от конкретного ответа73 (73 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 525. Л. 27).

      Уполномоченный Высшего Церковного Управления по Новгородской епархии протоиерей В. Немов представил подробный отчет о положении дел в подведомственной епархии, который и был заслушан 29 декабря 1922 года на заседании ВЦУ. Принятое постановление прямо касалось новгородского духовенства «тихоновской» ориентации. Епископ Валдайский Иосиф был вызван для объяснений в Москву, епископ Боровичский Серафим уволен на покой с предупреждением: «если он не признает ВЦУ, НЕУ и епископа Александра, то будет выслан за пределы епархии». За неподчинение ВЦУ и НЕУ, за несочувствие обновленческому движению, Высшее Церковное Управление уволило настоятеля Николо-Дворищенского собора г. Новгорода протоиерея И. Созина и настоятеля Спасской церкви священника Н. Семеновского с запрещением в священнослужении впредь до его раскаяния74 (74 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 727. Л. 5-6). Положение церковных дел в Старорусском и Валдайском уездах казалось членам ВЦУ настолько сложным и угрожающим, что 6 пунктов из 16 принятого 29 декабря постановления касались непосредственно положения дел именно в указанных уездах.

      Высшее Церковное Управление настойчиво рекомендует Новгородскому епархиальному управлению обратить особое внимание на Старорусский и Валдайский уезды, принять самые решительные меры к ликвидации в них «автокефалии» и пресекать все стремления к ней. Для более успешной борьбы с «автокефалией» и для укрепления позиций обновленцев в Новгородской епархии член Пленума ВЦУ протоиерей В. Нименский был введен в состав Новгородского Епархиального Управления на правах его члена. В. Нименскому вменялись, таким образом, миссионерские и контролирующие функции, но еще без открытой апелляции к местным советским органам власти в случае неудачи. Обновленческому Новгородскому епископу Александру ВЦУ рекомендовало больше заниматься пропагандой идей церковного обновления, раскрывать перед верующими его суть и необходимость. Поскольку епископ Александр довольно пассивно относился к епархиальным проблемам и предпочитал руководить делами епархии из Новгорода, ему предписывалось совершать чаще выезды на приходы епархии с целью демонстрации правоты обновленчества. Для приближения богослужения к народному пониманию протоиереи Нименский, Немов и Братановский получили от ВЦУ благословение на совершение с показательной целью богослужений на русском языке в городах и селах Новгородской епархии.

      Чувствуя свое бессилие перед священнослужителями – приверженцами патриарха Тихона (для них использовались в официальных документах термины «тихоновцы» или «староцерковники») обновленцы стали обращаться за содействием к государственной власти. Первыми это сделали руководители ВЦУ во главе с А. Введенским. По свидетельству А. Левитина и А. Шаврова, авторов «Очерков по истории русской церковной смуты», «не надо было быть историком, чтобы сообразить, где было это место, в котором делалась религиозная погода - в кабинете Е.А.Тучкова, одного из руководящих работников ОГПУ». Отношения подобного рода, появившись в центре, очень быстро достигли и губерний. В июле 1922 года Новгородский губернский комитет РКП (б) разослал ответственным секретарям уездных комитетов РКП (б) письма «совершенно секретно», по которым и проводилась вся деятельность относительно Церкви. Обращая внимание ответственных работников на появление в печати и при устной агитации сведений о том, что «Советская власть в лице исполкомов, ГО ОГПУ и партии оказывает поддержку новому течению в Церкви», губернский комитет РКП (б) требует, на основании строгой директивы ЦК партии, что никакое вмешательство указанных органов в церковные дела «безусловно недопустимо ни в смысле содействия, ни в смысле противодействия». При этом признавалось, что фактически поддерживая то или иное течение в церкви, власть и партия относится к этим течениям благосклонно по одной причине – всякое новое течение раскалывает Церковь. Настаивая на осторожной, граничащей с конспиративной, поддержке обновленцев, губком РКП (б) возлагает отвественность на бюро уездных комитетов партии в целом за просачивание секретной информации в общество, так как утечка ее может «расшифровать…действительное отношение к церковному вопросу»75 (75 ГАНО. Ф. Р. 822. Оп. 5. Д. 2. Л. 106). Таким образом четко просматривается церковная политика государственной власти: декларирование невмешательства в церковные дела при одновременной поддержке церковного раскола ради ликвидации Церкви.

      Копии упомянутого письма получили партийная фракция Новгородского губисполкома, губернский отдел ОГПУ, ответственный секретарь губернской газеты «Звезда». Во всяком случае сотрудничество с обновленцами и последних с властями было признано; в последующем оно стало укрепляться. Начиная с 1923 года исполнительные и карательные органы Новгородской губернии целенаправленно осуществляют эту церковную политику. 23 января 1923 года член ВЦУ протоиерей В. Нименский и уполномоченный ВЦУ по Новгородской епархии протоиерей В. Немов представляют в Новгородское епархиальное управление свой доклад, посвященный продолжающемуся возношению за богослужением в церквах имен патриарха Тихона и митрополита Новгородского и Старорусского Арсения. Жалуясь на непослушание духовенства, на неисполнение ими распоряжений Епархиального управления, они пишут: «Получается церковный разврат, которому надо положить предел и обезопасить себя от неприятных последствий со стороны гражданской власти». Кроме прочего протоиереи предлагают Епархиальному управлению копию распоряжения ВЦУ за № 821 отправить в Новгородское отделение госполитуправления. При этом, по их мнению, обо всех священнослужителях, не подчиняющихся Епархиальному управлению, следует сообщать в ВЦУ и копию решения предоставлять в ГПУ с указанием на снятие НЕУ с себя всякой ответственности за подобного рода поступки. Приводится список представителей оппозиционного духовенства: в Новгороде – священник Спасской церкви Н. Семеновский, в Старой Руссе – протоиерей А. Пылаев, священники Желобовский и Болонецкий, именующий себя священником диакон Введенской церкви Соболев и псаломщик Духовской церкви Михайловский. В случае несогласия Епархиального управления с представленными соображениями, ведущие новгородские обновленцы сообщают о своей возможной апелляции к гражданской власти76 (76 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 525. Л. 22). Можно считать упомянутый доклад образцом одного из первых такого рода политических доносов, обстоятельно оформленных, с именами и подписями. Новгородский отдел ГПУ, получив копию доклада, распорядился немедленно «указать губотделу на тех священнослужителей в губернии и в самом Новгороде, которые, несмотря на указания ВЦУ, продолжают поминать его (Тихона), и тем самым способствуют внедрению в массы контрреволюционных воззрений». Обновленцам губотдел ГПУ предлагает выявлять непослушных священнослужителей и сообщать о них властям для оправдания и снятия с себя ответственности.

      Получив такое предложение обновленцы активизировались. Так священник Луженской церкви Демянского уезда Андреев доносит на священника той же церкви П. Знаменского, как не признающего существующее Епархиальное управление. В вину священнику П. Знаменскому вменялась характеристика Епархиального управления как еретического, поминовение патриарха Тихона, непризнание новопоставленных обновленческих епископов, священников. Основной поток доносов поступал, в первую очередь, в ГПУ. Примером такого доноса может служить сообщение от 17 апреля 1923 года в Новгородский уездный отдел ГПУ из Ракомского волисполкома, помеченное словом «секретно». Основное содержание доноса состоит в указании на поминовение патриарха Тихона в Георгиевской Ракомской церкви, которое «велел производить член коллектива верующих Павел Гуров». Факт поминовения волостной исполком посчитал делом преступным, так как церковь производит «поминовение контрреволюционера, каковым является Тихон». По указанному факту было сообщено милиции для проведения расследования. Другим примером может служить случай из практики административного отдела Демянского уезда. Заместитель начальника отдела Богданов, находясь в служебной командировке в селе Новая Русса, приказал «тихоновцам» служить в церкви по-обновленчески. Он собрал подписи у духовенства, обязанного им «совершать религиозные обряды по-новому». Такого рода перегибы в церковной политике воспринимались народом с возмущением и рождали у него сознание того, что гражданская власть вмешивается во «внутренний распорядок православной религии и насильственно гонит ее». Неправомерные действия чиновника были обжалованы в Новгороде. Богданов был отстранен от занимаемой должности, верующим объявили, что «они служение могут производить так, как они желают…»77 (77 ГАНО. Ф. Р-280. Оп.1. Д. 295. Л. 49). Не исключено, что таких фактов было много, только не все они фиксировались документально.

      Осознав, что обновленчество пользуется поддержкой гражданских властей, многие представители духовенства стали уклоняться от открытого сопротивления и искать иные формы протеста. Для этой цели стал использоваться экономический фактор – отчисление взносов в общую членскую кассу Высшего Церковного Управления, причем ведущую роль стали играть коллективы верующих. Общий результат всех приходских собраний, проведенных в январе 1923 года, сводился к следующему. Решено было денежные суммы приходских общин никому не отдавать, никаких отчетов по этим вопросам не представлять, на содержание Высшего и Епархиального управлений ничего не перечислять, а выданные суммы по 10 миллионов рублей на означенное управление церковным старостой без ведома коллектива считать ошибкой, свои подписи по этому вопросу затребовать обратно. Коллективы верующих и прихожане постановили впредь до постановления Собора повсеместно никаких распоряжений Высшего Церковного и Епархиального управлений не принимать как органов неканонических и противозаконных78 (78 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 978. Л. 2) Братия Перекомского монастыря уведомила своего благочинного, священника Курицкой церкви В. Светловского о непризнании ими обновленческой Церкви, как неканонической и незаконной. В феврале 1923 года Новгородское епархиальное управление получило рапорты нескольких благочинных о невозможности выделить запрошенные им суммы для содержания центрального и епархиального аппаратов. Благочинный 4-го округа Тихвинского уезда Я. Бойков сообщал в Епархиальное управление: «сознавая всю важность финансовой стороны дела для проведения в церковную жизнь новых начал, при всем желании и старании у меня нет ни малейшей возможности представить эти и другие сборы и отчеты к сроку совершенно»79 (79 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 987. Л. 1).

      Окружное благочинническое собрание духовенства и мирян 5-го округа Белозерского уезда, состоявшееся 14 марта 1923 года, отказалось отчислять средства на нужды Высшего Церковного Управления. Приходские Советы заняли непримиримую и жесткую позицию по отношению к обновленцам. Там, где настоятели пытались каким-либо образом выполнить распоряжения Епархиального управления, они встречали отпор от оппозиционно настроенных прихожан. Благочинный 5-го Старорусского округа священник В. Попов сообщает о проведении пастырского собрания в своем благочинии, основной проблемой которого стал вопрос о выплате 14 миллионов рублей на нужды Новгородского епархиального управления. Духовенство благочиния, готовое выплатить указанную сумму, встретилось с не сочувственной позицией приходских Советов. Благочинный пишет, что если деньги и дают, то с большой неохотою и оговоркою: «А вам куда они? На ваших комиссаров что ли? У нас и без вас в церкви нужд много, а доходов нет». Священник В. Попов, отводя от себя упреки в нелояльности идеям обновления, считал, что к такого рода проблемам привело сложившееся в Церкви положение.

      Чтобы улучшить материальное положение приходов, необходимо было вывести Церковь из критического состояния, в котором она находилась. В рамках Новгородской епархии таким выходом виделся епархиальный съезд, а в дальнейшем Поместный Собор, хотя надежд на его созыв в ближайшей перспективе не предвиделось.

      В марте 1923 года Новгородское епархиальное управление вновь подняло вопрос о замещении вакантных епископских кафедр. 14 марта 1923 года Старорусское уездное собрание духовенства и мирян провело выборы епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. Баллотировались пять кандидатов: священники А. Тогатов, К. Яковцевский, В. Устрицкий, архимандрит Антоний, епископ Макарий (Опоцкий). Наибольшее число голосов получил протоиерей Свинорецкой церкви А. Тогатов, который на следующий день был посвящен в епископы в Софийском соборе 80 (80 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 513. Л. 48).

      Иную позицию заняли духовенство и миряне 1-го Тихвинского округа, собравшиеся 14 декабря 1923 года по поводу замещения епископской кафедры в Тихвине. Назначение епископа было признано несвоевременным ввиду материального бедственного положения приходов, в которых «местное духовенство само голодает, а других средств содержания нет» 81 (81 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Д. 513. Л. 36). 1923 год завершился волнениями среди прихожан Введенской церкви в г. Старая Русса. Представители уездного исполкома обследовали церковь и обнаружили в подсобном помещении «контрреволюционную» литературу, а во время совершавшегося богослужения услышали в поминовении имя патриарха Тихона, а также арестованных старорусских священников Ростовцева, Пылаева, Орлова. Усмотрев в случившемся злостные «контрреволюционные» проявления, Старорусский уездный исполком решил расторгнуть договор с коллективом верующих, а церковь закрыть. Прихожане обратились с жалобой в Пятый отдел Народного комиссариата юстиции и Новгородский губисполком, изложив суть дела. Обнаруженная представителями властей «контрреволюционная» литература, в количестве 819 книг, оказалась при проверке учебной библиотекой закрытой церковно-приходской школы. В поминовении патриарха Тихона и духовенства прихожане также не усматривали никакого умысла против гражданской власти. Упомянутая представителями властей демонстративность, по мнению прихожан, относилась не к властям, а исключительно к обновленцам. Представители приходского Совета пояснили относительно поминовения патриарха Тихона и духовенства: «То, что эти лица считаются контрреволюционными, нас во время молитвы не касается. Духовного же сана они надлежащим духовным судом не лишены, а потому по нашим правилам продолжают быть духовными руководителями Православной Церкви. Так как правительство никаких религий не признает, то мы считаем, что для него совершенно безразлично, как и за кого мы молимся, а потому нам и в голову не приходило, что правительство этим может быть задето» 82 (82 ГАНО. Ф. Р. 819. Оп. 4. Д. 389. Л. 35). Поскольку настоятель Введенской церкви священник П. Парфинский уклонился в обновленчество, приходской Совет храма постановил его уволить от службы.

      Подводя итоги процесса становления обновленчества в Новгородской епархии в 1922-1923 годах, отметим некоторые его особенности. В Новгородской епархии представители «Живой Церкви» не сумели овладеть подавляющей частью приходов ввиду сопротивления верующих обновленцам. Духовенство оказалось расколотым на два лагеря: сторонники патриаршей Церкви составляли большинство, обновленческое духовенство оказалось в меньшинстве. Часть священнослужителей заняла в 1922 году выжидательную позицию, но в 1923 году, видя нарастающее сопротивление своих прихожан обновленческому Епархиальному управлению, приняла их сторону. Представители гражданской власти первоначально заняли наблюдательную позицию, стремясь выяснить истинную расстановку сил и помогая обновленцам лишь по их апелляциям, большей частью носивших характер политических доносов на своих противников. Такая практика продолжала сохраняться на протяжении 1922-1923 гг. Важным моментом противостояния между церковными традиционалистами и церковными реформаторами явилась борьба за материальные средства, так как церковной кассой, согласно законодательным актам, распоряжались приходские советы. На территории Новгородской епархии они выступали против обновленческого Епархиального управления, отказывая ему в материальных средствах на содержание аппарата управления и ВЦУ. Правительство не пошло на существенные изменения законодательства о культах, и обновленцам оставалось передать получаемые клиром суммы в общецерковную кассу, стать участниками в распоряжении ее средств совместно с приходскими советами и иметь материальное обеспечение исключительно за счет этой кассы. К концу 1923 года церковная смута в епархии вызывала все большее негодование верующих. На приходских и благочиннических собраниях все чаще звучали требования – не изменять православное вероучение, не ломать догматы, все церковные реформы проводить только после решений Поместного Собора, признать равнозначность черного и белого духовенства, брачного и безбрачного епископата, свидетельствовавшие о нежелании большинства верующих встать на путь догматических и канонических реформ. К концу 1923 года наметилось напряженное противостояние двух течений в Новгородской епархии.