ВЫСШИЕ ИЕРАРХИ О ПРЕЕМСТВЕ ВЛАСТИ В РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ В 1920-х-1930-х ГОДАХ

С самого начала активизации своей церковной деятельности в 1929 году святитель Кирилл пытался примирить представителей различных течений, возникших внутри «правой» церковной оппозиции, между которыми порой обнаруживалось очень сильное взаимное непонимание. Об этом писал в уже цитированной докладной записке священник Николай Дулов {«Чуждая крайностей архиепископа Димитрия и лукавства отца Мечева, она <группа митрополита Кирилла> стремится примирить их и поставить вопрос о митрополите Сергии чисто в область церковного спора»1). Об этом свидетельствуют и документы, восходящие к самому священномученику Кириллу. В письме от 7 февраля 1929 года он призывал «с усердием противодействовать раздуванию взаимного неудовольствия между единомысленными людьми». «Наш долг, — писал он далее, — всячески обезвреживать вражии усилия — сеять на церковной ниве плевелы вражды, озлобления и ненавистничества. Если у одних есть "целостность " (м. И.), а у других "мудрость ", то не станем эту мудрость низводить на степень только хитрости, но будем звать и тех и других и Господу молиться, чтобы привел их (и м. И. и серединных, типа о. С. М.) к единому целомудрствованию» 2. Очевидно, что «м. И.» — это митрополит Иосиф (и его последователи); представитель «серединных», «о. С. М.», — отец Сергий Мечев и его община. И тех и других митрополит Кирилл звал к единству, называя их «единомысленными людьми».

Однако в какой момент последовало со стороны архиепископа Пахомия это признание, не говорится; не говорится также и о том, на основании каких свидетельств сделано такое заключение о его позиции.

1 ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 6. Л. 253 об.

2 ЦА ФСБ РФ. Д. Р-44340. Л. 40.

Глава 1. Священномученик митрополит Кирилл Казанский

Этот призыв к единству был услышан не сразу, и выступление самого святителя Кирилла в 1929 году, как было выше показано, вызвало в кругах «правой» церковной оппозиции самую разную реакцию. Однако постепенно взоры противников курса митрополита Сергия все больше обращались к митрополиту Кириллу. Становилось ясно, что если кто-то и способен объединить оппозицию, то это он. (Можно, например, вспомнить, как еще в конце 1920-х годов епископ Нектарий (Трезвинский) запрашивал фактического руководителя «иосифлян» епископа Димитрия (Любимова), «не пора ли поминать Патриаршим Местоблюстителем митр[ополита] Кирилла»'.)

Освобождение священномученика Кирилла из заключения в 1933 году и его последующее поселение в сравнительно легко доступном городе Гжатске способствовало тому, что все новые группы «правой» церковной оппозиции стали искать общения с ним. Святитель Кирилл не отталкивал их. Об этом периоде сохранились весьма интересные воспоминания Марии Тепниной — духовной дочери архимандрита Серафима (Битюкова2) и иеромонаха Иеракса (Бочарова) — «непоминающих», нелегально служивших в Подмосковье. В 1934 году М. В. Тепнина ездила к священномученику Кириллу в Гжатск, а еще раньше, в конце 1920-х годов, жила в Ленинграде у родной сестры покойной жены митрополита Кирилла (как уже отмечалось, со своей свояченицей А. Н. Азиатской святитель находился в довольно близких отношениях и регулярно с ней переписывался). Образ священномученика Кирилла изображен в воспоминаниях М. В. Тепниной очень ярко: «Когда появилась "Катакомбная церковь ", митрополит Кирилл прислал из одной из своих ссылок послание, в котором писал, что "если эту Церковь, т. е. находящиеся в оппозиции отдельные (приходы), некому возглавить, то он их возглавляет ". Все три месяца в Гжатске он каждому желающему — будь он епископ, священник, мирянин, кто угодно — каждому, кто болел этим вопросом, готов был письменно или непосредственно разъяснить суть всего этого происходящего»*.

Не совсем понятно, о каком послании к «Катакомбной церкви» здесь идет речь, но то, что отношение митрополита Кирилла к обращавшимся к нему за разъяснениями в воспоминаниях М. В. Тепниной изображено верно, полностью подтверждается его собственными показаниями. Так, на допросе 16 августа 1934 года в

1 Архив УФСБ РФ по Республике Татарстан. Д. 2-18199. Т. 3. Л. 58.

2 В написании фамилии архимандрита Серафима встречаются разночтения. 2

3  Тепнина М. В. Из воспоминаний-интервью // Василевская В. Я. Катакомбы XX века. С. 268-269.

150

151

 

1                  ЦА ФСБ РФ. Д. Р-35561. Т. 3. Л. 75-76.

2                  Там же. Л. 121-122.

152

 

ми и священниками из числа «непоминающих». Видно, что авторитет святителя, по крайней мере в ряде общин, был очень высок, и к его голосу внимательно прислушивались. (В отношении же общины, о которой выше шла речь, можно еще заметить, что ее духовная связь с митрополитом Кириллом еще более окрепла после того, как в 1935 году произошло знакомство архимандрита Серафима (Битюкова) с епископом Афанасием (Сахаровым). Знакомство это произошло при участии еще одного нелегального священника Подмосковья — Петра Шипкова1. Святитель Афанасий не только служил в домовых храмах архимандрита Серафима и иеромонаха Иеракса, но и даже совершал в них тайные хиротонии2.)

Переходя теперь от оппозиционных Заместителю мирян и священников к архиереям, можно сказать, что и в их среде авторитет митрополита Кирилла неуклонно возрастал. В дополнение к сказанному ранее о ближайших последователях Казанского святителя, нужно добавить, что важным фактором объединения церковной оппозиции вокруг него в 1930-е годы стало все большее приближение к нему такого видного иерарха, как архиепископ Серафим (Самойлович). Этот фактор был так важен потому, что священномученик Серафим — в недавнем прошлом Заместитель Патриаршего Местоблюстителя — занимал одно из ведущих мест в ряду иерархов Русской Церкви и в силу этого сам являлся своего рода центром собирания сил оппозиции митрополиту Сергию.

Как уже отмечалось, предпосылки для сближения двух святителей были еще в конце 1920-х годов. Но тогда выявлению близости их позиций помешал арест священномученика Серафима. В январе 1932 года архиепископ Серафим после почти трехлетнего заключения был освобожден из концлагеря и поселился в городе Козмо-демьянске Марийской АО (в прошлом Казанской губернии и, соответственно, епархии), «мечтая, — согласно его показаниям от 3 января 1933 года, — найти себе наилучший отдых от церковных разно-

1 См.: Протокол допроса священника Петра Шипкова от 2 февраля 1944 года // Там же. Т. 4. Л. 48. В 1932 году священник Петр находился некоторое время с митрополитом Кириллом и епископом Афанасием в ссылке в Туруханском крае. 8 апреля 1944 года им на этот счет были даны такие показания: «Имея беседу с митрополитом Кириллом и епископом Сахаровым по вопросу своего дальнейшего поведения как священника, я по возвращении из ссылки получил от них одобрение не вступать ни в какую церковную группировку и оставаться в зависимости от своего епархиального епископа, митрополита Петра Полянского, а за невозможностью сноситься с ним обращаться за разъяснениями по церковным вопросам к епископу Сахарову. Что я и делал» (Там же. Л. 72 об.).

2 См.: Трапани Н. В. Епископ Афанасий (Сахаров): (Воспоминания) // Молитва всех вас спасет. С. 64.

153

гласий». Однако долго жить в стороне от церковных дел святителю Серафиму не удалось, и вскоре он вошел в общение с прихожанами местной Мало-Сундьярской церкви, в которой не поминали митрополита Сергия. Об этой общине в тех же показаниях он отозвался как об «истинно-православной церкви, сохранившей действительную чистоту Православной, Христовой, русской церкви». «Данную церковь я действительно одобрил в присутствии посетителей, сторонников данной церкви», — подтвердил он1. В контексте рассматриваемой темы важно, однако, не просто то, что архиепископ Серафим одобрил деятельность одной из общин «непоминающих», а то, что эта община считала себя находящейся в иерархическом подчинении именно святителю Кириллу, не признавая его увольнения Заместителем от управления Казанской епархией. За богослужением в Мало-Сундьярской церкви поминали митрополита Петра Крутицкого, митрополита Кирилла Казанского и епископа Иоасафа Чистопольского. Это следует из показаний целого ряда лиц, привлеченных тогда вместе с архиепископом Серафимом по одному делу2. Сам священномученик Серафим по поводу этого поминовения заявил следователю: «Всех архипастырей, которые находятся в изгнании настоящей властию, как-то: митрополита Петра Крутицкого, Кирилла Казанского, Ио[а]сафа, Нектария и др. — я считаю как страдальцев за веру Христову, т. к. никакой антисоветской деятельности в их действиях я не нахожу. Поэтому в наших истинных православных церквах они включены в поминовение». Итогом «марийского» дела, следствие по которому продолжалось более полугода, стала высылка святителя Серафима в июне 1933 года на три года в Северный край (в Архангельск)4.

Начавшийся вслед за этим период (вторая половина 1933 года — первая половина 1934 года) открыл принципиально новую страницу в истории «правой» церковной оппозиции. Ситуация, сложившаяся в тот момент, была уникальна и не имела места ни до него, ни после. Летом 1933 года священномученик Кирилл, впервые с 1922 года, получил свободу (хотя и ограниченную). В том же году, как уже выше отмечалось, были на время освобождены и такие близкие к нему иерархи, как епископы Афанасий (Сахаров), Дамаскин (Цедрик) и некоторые другие. Архиепископ Серафим хотя и был сослан в Архангельск, пользовался там относительной свободой и осенью

1               Архив УФСБ РФ по Республике Мари-Эл. Д. 9941. Л. 71—72.

2               См.: Там же. Л. 40-40 об., 42, 45.
'Тамже. Л. 72об.

'См.: Там же. Л. 202.

154

1933 года даже приезжал оттуда (нелегально) в свою Ярославскую епархию в город Рыбинск к почитаемой им слепой старице Ксении, но не застал ее там1.

Выше уже было сказано о том, что еще в 1928 году святитель Серафим сообщал о своем намерении непременно писать Авве, то есть архимандриту Неофиту (Осипову)2. Удалось ли ему тогда это сделать, точно не известно. Но к осени 1933 года переписка между ними уже определенно наладилась. Копия относящегося к этому времени письма архиепископа Серафима «дорогому Авве» сохранилась в его следственном деле 1934 года. В этом письме в иносказательной форме говорилось и о митрополите Кирилле: «Бабушка Кира отстранена от хозяйства, но она считает себя все же хозяйкой, и она права, хотя ее место занял внучатый племянник — перешел из Саратова на место бабушки, думая править ее хозяйством. Пожалуй, это будет совсем показательно» . {«Внучатый племянник» — это переведенный в августе 1933 года из Саратовской епархии в Казанскую митрополит Серафим (Александров). Из всех членов Синода митрополита Сергия он имел самую дурную славу4, в силу чего его перевод на место святителя Кирилла и характеризовался архиепископом Серафимом как совсем показательный.)

Каким было в то время отношение архиепископа Серафима к митрополиту Сергию и его окружению, можно увидеть из следующих слов того же письма Авве: «Грустно, что он и его друзья взялись за спасение хозяйства, забывши, что они сами спасаются хозяйством и в хозяйстве. Они забыли, что Основатель хозяйства имеет на то все права, а они уже лишили Его этого права, усу мнились в Его возможности спасти хозяйство — почли последнее за простое смиренное учреждение. Это уже ниспровержение того Высшего достоинства, которое принадлежало только одному Основателю нашего хозяйства. Это уже не только ересь, это отступничество от нашего Основателя»5. Нетрудно понять, что под словом «хозяйство» здесь подразумевается Церковь. Митрополита Сергия священномученик Серафим вполне

1 См.: Показания монахини Ксении (Красавиной) от 28 апреля 1934 года // Архив УФСБ РФ по Ярославской обл. Д. С-12005. Т. 3. Л. 56 об. — 57; Показания архиепископа Серафима (Са-мойловича) от 22 мая 1934 года // Там же. Л. 227.

2 См.: ЦА ФСБ РФ. Д. Р-44340. Л. 52.

3 Архив УФСБ РФ по Ярославской обл. Д. С-12005. Т. 1. Л. 326.

4                 В «Обзоре главнейших событий церковной жизни России» и затем в статье А. Дейбнера
«Русские иерархи под игом безбожников» о нем было сказано так: «Человек, о связях которого с
ГПУ знала вся Россия, которому никто не верил» (ГА РФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 263. Л. 9; ср.: Акты...
С. 407).

5                 Архив УФСБ РФ по Ярославской обл. Д. С-12005. Т. 1. Л. 326.

определенно квалифицировал как отступника от Основателя Церкви — Христа. Святитель Кирилл, как известно, предпочитал так вопрос не ставить. Однако, как будет показано, это не помешало ему увидеть в архиепископе Серафиме сторонника своих взглядов.

Тогда же, в Архангельской ссылке, архиепископ Серафим подготовил проект деяния, призванного сыграть особую роль в истории Русской Церкви. Недавно текст этого деяния, датированного 4/17 декабря 1933 года, был опубликован в журнале «Православная Русь» (правда, со ссылкой на неназванную катакомбную общину Санкт-Петербурга, что порождает определенные сомнения в подлинности текста). Этим деянием митрополит Сергий объявлялся лишенным молитвенного общения со всеми православными епископами Русской Церкви и предавался церковному суду с запрещением в священнослужении. В заключении деяния говорилось: «Управление Российской Церкви, за невозможностью обращаться к первоиерарху Местоблюстителю митрополиту Петру Крутицкому, переходит, до возвращения его к своему деланию, к старейшему иерарху Русской Церкви, руководствуясь на сей случай указанием Собора Русской Церкви 1917— 18 гг. и актами Святейшего Патриарха Тихона и митрополита Ярославского Агафангела об автономном управлении епископами на местах в своих епархиях»1.

О том, что такой или подобный документ архиепископом Серафимом в действительности был составлен, существует целый ряд свидетельств. Так, например, архимандрит Симеон (Холмогоров), в прошлом насельник Данилова монастыря, 12 мая 1937 года дал (согласно протоколу) следующие показания: «Архиепископ Серафим Самойлович, будучи в ссылке в Архангельске, в 1934 году проводил совещание (нелегальное) нескольких ссыльных епископов, от имени которого им было составлено и разослано воззвание, призывавшее к объединению и решительным контрреволюционным действиям в блоке со всем оппозиционно настроенным духовенством. Об этом мне сообщил епископ Сахаров Афанасий в беседе со мной в сентябре 1935 года в г. Владимире. Об этом же мне писал в конце 1935 года или в начале 1936 г. архиепископ Феодор Поздеевский. <...> Кто участвовал на этом нелегальном совещании, я не знаю, и мне о них никто ничего не говорил и не писал» . Архиепископ Феодор по этому поводу 1 июня 1937 года дал (опять же, согласно протоколу) такое разъяснение: «Я Холмогорову действитель-

1 Деяние нового Священномученика Серафима Угличского / Публ. и примеч. Н. Савченко // Православная Русь (Джорданвилль). № 9. 1999. С. 7.

2 Архив УФСБ РФ по Владимирской обл. Д. П-8151. Л. 76 об. — 77.

156

но сообщал, что архиепископом Серафимом Угличским было примерно в 1934 г. написано "послание ", которым он запрещал в священнослужении митрополита Сергия. Было ли это послание согласовано с кем-либо из ссыльных епископов, я не знаю. Мне об этом "послании " сообщил иеромонах Пиуновский Спиридон в 1935 г. в г. Архангельске, где он был в ссылке»1. (Можно заметить, что, в отличие от последующих показаний архиепископа Феодора 1937 года — о них речь ниже, — эти показания не выглядят придуманными следователем.)

Здесь, однако, важно не столько то, что архангельским деянием предполагалось запретить в священнослужении митрополита Сергия, сколько то, что, согласно проекту (вернее, получившей известность его версии), церковное управление должно было перейти (до возвращения митрополита Петра к своему деланию) к старейшему иерарху Русской Церкви. Под этим старейшим иерархом подразумевался, очевидно, не кто иной, как святитель Кирилл. Ему, таким образом (судя по всему, без предварительного согласования с ним), предлагалось возглавить Российскую Церковь с не совсем понятным статусом не то Местоблюстителя, не то его заместителя (но, в любом случае, игнорируя заместительство митрополита Сергия). Священномученик Кирилл, всегда подчеркивавший необходимость сохранения верности каноническим нормам Церкви, от этого отказался. В ответ архиепископу ли Серафиму или кому-то еще, мыслившему так же, он в январе 1934 года писал: «Для меня лично, выступление сейчас представляется невозможным, так как я совершенно не уверен в характере отношений митрополита Петра. <...> Во всяком случае, быть явочным порядком заместителем митрополита Петра без его о том распоряжения я не могу, но если митрополит Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то я в силу завещания Святейшего Патриарха и данного ему мною обещания исполню свой долг и приму тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил и другого себе преемника, ибо у него нет права на такое назначение»2.

По всей видимости, именно архиепископу Серафиму святитель Кирилл писал в феврале 1934 года: «Ваше Высокопреосвященство, Преосвященнейший Владыко, возлюбленный о Господе собрат архиепископ <имя пропущено> ...Строки Ваши, полные снисходительности и доверия ко мне, грешному, доставили мне глубокое утешение. Спаси Вас Господи! Вас огорчает моя неповоротливость и кажущаяся Вам чрезмерная осторожность. Простите за это огорчение и еще потер-

1Там же. Л. 185. 2 Акты...С. 700.

157

пите его на мне»1. Трудно представить, кому еще из архиепископов могло быть адресовано это письмо (архиепископ Прокопий (Титов), например, едва ли стал бы укорять митрополита Кирилла в чрезмерной осторожности, поскольку сам, насколько можно судить, не был сторонником резких шагов; достоверные же указания на то, что святитель Кирилл состоял тогда в переписке с какими-то другими архиепископами, неизвестны). В написанных в апреле 1934 года письмах священномученика Кирилла архимандриту Неофиту (Осипову) встречаются упоминания о «понуканиях пламенных», о том, что ему приходится сдерживать «пламенные порывы»2. Судя по всему, здесь, прибегая к обычной для писем тех лет иносказательной форме, митрополит Кирилл как раз и вел речь о призывах архиепископа Серафима к более активным выступлениям (можно напомнить: «пламенный» — это просто перевод имени Серафим).

В показаниях от 16 июля 1934 года святитель Кирилл подтвердил наличие связи между ним и святителем Серафимом: «Находясь в Гжатске, я связался с епископами: Афанасием Сахаровым, Дамаскиным Цедрик и Серафимом Самойловичем. <...> С Дамаскиным и Серафимом поддерживал письменные отношения. Все эти лица являются сторонниками моей точки зрения по вопросам церковного управления. Серафим же Самойлович настроен даже несколько резче меня»3. Таким образом, видно, что, хотя в отношении митрополита Сергия архиепископ Серафим и был настроен более решительно, чем священномученик Кирилл, у последнего были достаточные основания считать его своим единомышленником. Круг сторонников святителя Кирилла, таким образом, постепенно расширялся.

Несмотря на то что от провозглашения себя главой Русской Церкви митрополит Кирилл тогда отказался, со стороны оппозиционного митрополиту Сергию духовенства к нему в это время стали поступать просьбы освятить святое миро, то есть совершить священнодействие, являющееся, согласно устоявшейся традиции, прерогативой Первоиерарха. Священномученик Кирилл от совершения этого, до некоторой степени первосвятительского акта, в принципе, не отказался, но выдвинул определенные условия. Об этом можно прочитать в письме протоиерея Николая Пискановского (близкого архиепископу Серафиму) епископу Макарию (Кармазину) от 3/16 сентября 1934 года: «Православные церкви просят св. ми-

 

' Там же.

; Там же. С. 868.

1 ЦА ФСБ РФ. Д. Р-37479. Л. 24 об.

158__

ро, а оно уже на исходе. Я в свое время обращался к митр[ополиту] К[ириллу], и он предложил, чтобы 6 епископов сделали ему об этом заявление, тогда он совершит. Этой формальности я не мог выполнить, и остались без св. мира. Когда был арх[иепископ] Серафим, не было чина мироварения, и получен уже после его отъезда. Все сейчас есть, только нужен совершитель этого великого священнодействия»1.

Адресат этого письма — епископ Макарий — был одним из тех, чье имя оказалось рядом с именем митрополита Кирилла во многом благодаря архиепископу Серафиму. На допросе 11 октября 1934 года епископом Макарием были даны такие показания о его участии в деятельности «правой» церковной оппозиции:

«Вопрос. Расскажите когда, от кого и какие Вы получили указания о принятии руководства нелегальными епархиями "истинно-православной церкви ", к которой Вы принадлежите.

Ответ. Принятие руководства нелегальными епархиями "истинно-православной церкви " и отдельными группами я (Кармазин) Макарий получил в мае м[еся]це 1934 года от епископа Серафима (Самойло-вича) через священника Пискановского, отбывающего ссылку в г. Архангельске. В письменном указе Серафим (Самойлович), несмотря на то что он находился в ссылке, рассматривая себя как Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, предлагал принять Днепропетровскую епархию, которой я управлял до своего ареста 1927 года. Позднее, т. е. вскоре после ареста Серафима (Самойловича), Пискановский предложил мне принять руководство Вятской епархией и группами "ИПЦ" Ивановской Промышленной области, руководил которыми до ареста Серафим (Самойлович), где имеются значительные кадры последователей "истинно-православной церкви ", формально признающие митрополита Сергия как главу русской церкви, но фактически проводящие программу истинно-православной церкви»2.

В своих показаниях епископ Макарий не обошел стороной и тему архангельского совещания: «В мае мес[яце] 1934 г. Серафимом Самойловичем я через Пискановского был приглашен в Архангельск на совещание, но от этой поездки, по соображениям конспирации и во избежание провала деятельности ИПЦ и его последствий, я отказался и ограничился письменным сообщением в адрес Серафима о том, что я ИПЦ не изменю и твердо буду проводить свою работу в деле создания в России свободной "истинно-православной "церкви»'.

1 Архив УФСБ РФ по Костромской обл. Д. 6179-С. Приложения. Л. 24-24 об. Там же. Т. 1.Л. 13-13 об.

2 Там же. Л. 19 об.; Хлебников М. Движение истинно православных в Костромской губернии // Православная жизнь (Джорданвилль). 1997. № 5 (569). С. 23.

159

С митрополитом Кириллом у епископа Макария, по-видимому, непосредственной связи не было. В довольно большом перечне лиц, с которыми епископ Макарий имел переписку, Казанский святитель назван не был. Более того, есть основания считать, что его позиция по отношению к митрополиту Сергию и «сергианам» была значительно более жесткой, чем позиция святителя Кирилла. На допросе 5 октября 1934 года, например, епископ Макарий заявил: «Существующие церковные течения (обновленцев-сергиевцев) осуждаю, как признающих советскую власть и по каноническим с ними расхождениям. С этими течениями я, как последователь "истинно-православной церкви", вел и буду продолжать борьбу» 1 . У священномученика Кирилла можно встретить слова об «обновленческой природе сергианства», но слов о борьбе с сергиевцами как с церковным течением (да еще по причине их признания советской власти) у него нет нигде: ни в письмах, ни в протоколах допросов. Выше уже высказывалось предположение о том, что резкое письмо в адрес митрополита Кирилла от 12 февраля 1934 года, подписанное «убогим Е. М.», принадлежало именно епископу Макарию. («Новообновленцы Сергиевцы, главарем которых стоит митроп[олит] Сергий и самочинный, никем не избранный, так называемый Синод, который есть поистине ликвидационный комитет по разрушению и унич-

1 Архив УФСБ РФ по Костромской обл. Д. 6179-С. Т. 1. Л. 9 об.

Можно здесь с удивлением отметить, что в составленном протоиереем Николаем Доненко жизнеописании священномученика Макария (Кармазина) о его принадлежности к оппозиции митрополиту Сергию вообще ничего не сказано. Как такое могло получиться, можно понять, например, из следующего сравнения. Предъявленное в 1934 году епископу Макарию обвинение протоиерей Николай изложил следующим образом: «Владыку обвинили в том, что он был "идеологом Православной Церкви <...>, вел активную антисоветскую работу; объединял реакционно-враждебные части духовенства для активной борьбы с советской властью; насаждал нелегальные домовые церкви с целью подготовки церковных кадров; устанавливал идейные связи с единомышленниками, находящимися в ссылке и других городах; устраивал у себя на квартире тайные моления и антисоветские сборища "» (Наследники Царства. С. 350. Текст книги воспроизведен без сокращений и изменений). В самом следственном деле постановление о предъявлении обвинения от 16 октября 1934 года выглядит так: «КАРМАЗИН, будучи враждебно настроенным к Советской власти и ее хозяйственно-политическим мероприятиям, являясь одним из идеологов к.-р. организации "ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ "вел активную к/р. работу, заключающуюся:

1. В объединении реакционно-враждебной части церковников ИПО и друг, областей, являющихся
   сторонниками "ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ", для активной борьбы с Советской вла
   стью.
2.  В насаждении нелегальных домашних церквей с целью подготовки церковных кадров и идейных
   противников Соввласти.
3.  В восстановлении, в к-р целях, идейных связей с единомышленниками, находящимися в ссылке
   и проживающими в др. городах СССР.
4.  В организации у себя на квартире нелегальной церкви, устройстве тайных молений с привлечением на них отдельных лиц. 

5)  В устройстве на своей квартире а/с сборищ, созданной им в Костроме к-р группы "ИПЦ "»
(Архив УФСБ РФ по Костромской обл. Д. 6179-С. Т. 1. Л. 15).

162

митр[ополиту] Сергию» . Сам епископ Иоасаф так и сделал. В конце 1932 года он вошел в общение с Заместителем и получил от него назначения сначала на Пятигорскую кафедру, а затем на Чебоксарскую. Послушно отправившись к месту служения в Чувашскую АССР, он был там в марте 1933 года арестован и через полгода приговорен к десяти годам ИТЛ 2. Может быть, после этого, в 1934 году, епископ Иоасаф вновь как-то сблизился с представителями «правой» церковной оппозиции (хотя в условиях лагерного существования сделать это было весьма непросто), но документально такое сближение не подтверждено, а с учетом того, что после освобождения из лагеря в 1936 году он вновь принял назначение от митрополита Сергия, оно и вовсе кажется маловероятным. Если такие архипастыри, как епископ Иоасаф (Жевахов) включались в число тех «тридцати, не лакействующих пред митрополитом Сергием», то видно, что цифра эта достаточно условная (хотя и при всей своей условности — весьма внушительная).

Кто еще мог включаться в число этих тридцати иерархов? Этот вопрос, несомненно, в 1934 году волновал и ОГПУ (преобразованное в том же году в одно из подразделений НКВД). В предъявленном тогда священномученику Кириллу обвинении в списке архиереев, с которыми он «установил связи», на первом месте значился Поздеевский, то есть архиепископ Феодор3. В обвинительном заключении по делу митрополита Кирилла 1934 года говорилось также еще и о его связи с епископом Парфением (Брянских)4. (Можно заметить, что это же имя среди имен руководителей «ИПЦ» упоминалось и в показаниях епископа Макария). Однако откуда следствие узнало про существование связей святителя Кирилла с этими двумя иерархами и какой характер имели эти связи, из материалов его дела не ясно. Возможно, была использована какая-то агентурная информация, не включенная в состав следственного дела; но не исключено и то, что имена архиепископа Феодора и епископа Парфения обвинителями были просто приписаны для придания большего веса своей работе. Если связь митрополита Кирилла с архиепископом Феодором действительно существовала, а не была измышлена следователями, то нельзя исключать того, что письмо «возлюбленному о Господе собрату архиепископу» от февраля 1934 года — это ответ святителя Кирилла бывшему ректору Московской Духовной Академии и управляющему

1 Архив УФСБ РФ по Костромской обл. Д. 6179-С. Т. 1. Л. 22; Хлебников М. Движение истинно православных в Костромской губернии. С. 23.

; Архив УФСБ РФ по Ставропольскому краю. Д. 27722. Т. 1. Л. 226; Т. 2. Л. 305.

3 ЦА ФСБ РФ. Д. Р-37479. Л. 26.

4 Там же. Л. 42.

163

Даниловым монастырем, хотя более вероятно, что адресатом того письма был все-таки архиепископ Серафим.

Вообще же вопрос о церковной позиции архиепископа Феодора в период управления Русской Церковью митрополитом Сергием весьма не прост и вполне мог бы быть предметом отдельного серьезного исследования. Общим местом почти всех трудов по церковной истории того времени является восходящее, по-видимому, к митрополиту Мануилу (Лемешевскому) утверждение о том, что архиепископ Феодор состоял в оппозиции Заместителю и возглавлял ее так называемую «даниловскую» ветвь 1. Однако достоверных документальных подтверждений этому практически нет (показания на следствии в счет не идут 2). В чем конкретно проявлялась оппозиционность митрополиту Сергию архиепископа Феодора и «даниловцев», в полной мере не ясно. Есть, например, такое свидетельство очевидца — послушника Василия Филипповича (впоследствии архиепископа РПЦЗ Леонтия): «В ответ на декларацию митрополита Сергия в Москве ответил протестом прежде всего Данилов монастырь по указанию из ссылки архиепископа Феодора. Наместник обители, иеромонах Тихон с братией, не прекращая поминовения митрополита Сергия, отказались исполнять его предписания вообще, а также прекратили с ним молитвенное общение: не приглашали его к себе, как это было принято, на храмовые праздники и сами не являлись на общемосковские церковные торжества»*.

Из этого свидетельства следует, что даже к умеренным «непоминающим» «даниловцы» не принадлежали. В воспоминаниях архиепископа Леонтия, правда, речь шла про 1927 год, впоследствии же позиция сторонников архиепископа Феодора могла претерпеть изменения. ОГПУ следило за их настроениями и даже информировало о них высшее партийно-государственное руководство.   Так,   например,   в  обзоре  политического  состояния

1 См., например: Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные иерархи... Т. 6. С. 336—337; Митрополит Иоанн (Снычев). Церковные расколы... С. 328; Регелъсон Л. Л. Трагедия Русской Церкви. С. 574—576; Поспеловский Д. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 150; Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917—1997. С. 165.

2 Тем более что среди них есть и такие, которые, как может показаться, свидетельствуют о том, что архиепископ Феодор в оппозиции митрополиту Сергию не состоял. Так, например, в его показаниях от 22 июня 1931 года было сказано: «Во время моего пребывания в Москве, после ссылки, в декабре 1930 г. и январе 1931 г., ко мне на квартиру приходил известный в церковных кругах Аксенов Леонид Дмитриевич, который спросил у меня, намерен ли я посетить Синод и митр[ополита] Сергия. Я ответил положительно» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-34038. Л. 10).

3 Псарев А. В. Архиепископ Леонтий Чилийский (1904—1971 гг.): Материалы к жизнеописанию архипастыря гонимой Церкви Российской // Православная жизнь (Джорданвилль). 1996. №3(555). С. 13.

СССР за сентябрь 1928 года (один из экземпляров которого предназначался для И. В. Сталина) говорилось: «Оппозиционная группа епископа Федора подчиняется Сергию, но все время ведет напряженную борьбу с Сергием с целью заставить его вести антисоветскую политику, как в 1918 году. Эта внутренняя борьба сергиевцев ослабляет их не менее, чем налоги и квартплаты, заставляющие служителей культа бросать свою профессию, каковое явление стало довольно обычным»1. Главное назначение этого и подобных ему отчетов, составлявшихся органами ОГПУ, — показать начальству, как хорошо они работают (это видно и из процитированного фрагмента). Но примечательно, что, в глазах Лубянки, последователи архиепископа Феодора были тогда хотя и оппозиционной группой, но все же группой внутри «сергиевцев».

Нередко, когда речь идет о позиции самого архиепископа Феодора, цитируется письмо А. Ф. Лосева своей первой жене В. М. Лосевой-Соколовой от 22 марта 1932 года, в котором есть такие слова: «Продолжаю кое-что о Ф. Одна из существенных его сторон — строгость и логическая прямолинейность, переходящая часто, пожалуй, в формализм и юридическое понимание. <...> Ф. — внутренне собранная, величаво уравновешенная и абсолютно неувлекающаяся фигура. <...> Это — объективная натура, и тоже, пожалуй, это излишний объективизм. <...> Этот объективизм переходит в формальную точку зрения, когда он говорит, что сергиане и иосифляне одинаково будут судимы на будущем соборе, хотя, по его мнению, последние безусловно будут оправданы, или когда сам он, фактически разорвавши (только в 1930 году!) с С, формальное отложение все же считает не только ненужным, но и невозможным, ибо отложить может только Бог. Тут же начинается прореха, свидетельствующая о некоем формализме мысли, не видящем существенные черты борющихся сторон»2. В комментариях (составитель которых не указан) разъясняется, что «Ф.» — это «епископ Феодор Поздеевский, известный православный богослов»1 (то, что «С.» — это митрополит Сергий, более-менее ясно и без разъяснений). Если это разъяснение верно, то письмо А. Ф. Лосева нельзя не признать весьма информативным. Однако с гораздо большей степенью надежно-

1 «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922—1934 гг.). Т. 6:
1928 г. М.: ИРИ РАН; ЦАФСБ РФ, 2002. С. 497.

2 Лосев А. Ф. Жизнь: Повести, рассказы, письма. СПб.: Комплект, 1993. С. 403—404; ср.: Монахиня Иоанна. Жизнеописание архиепископа Волоколамского Феодора (Поздеевского), последнего ректора Московской Духовной Академии // Православная жизнь (Джорданвилль). 1995. № 10 (550). С. 4; Шкаровский М. В. Иосифлянство. С. 73.

3 Лосев А. Ф. Жизнь... С. 532.

165

сти можно было бы судить о позиции архиепископа Феодора, если бы сохранились какие-нибудь документы (например, письма), в которых бы он сам свидетельствовал о своей позиции. Немало информации об архиепископе Феодоре можно почерпнуть из следственных дел, но эта информация требует осторожного отношения и часто не дает необходимых ответов.

В ноябре 1934 года и архиепископ Феодор, и епископ Парфений (имя которого также связано с Даниловым монастырем) были арестованы и привлечены по одному делу. В ходе следствия епископом Парфением, согласно протоколам допросов, были названы довольно многие лица, с которыми он поддерживал связь (нужно заметить, что большая их часть к тому времени уже находилась под арестом). Так, в частности, в его показаниях упоминаются: схиархиепископ Антоний (Абашидзе), епископ Дамаскин (Цедрик), от которого он получил два письма и которому писал в ответ, епископ Макарий (Кармазин), с которым он имел регулярную переписку (по 3-5 писем в год друг другу каждый), архиепископ Прокопий (Титов), который в июле и сентябре 1934 года приезжал к нему и останавливался на несколько дней на квартире в городе Кимры, архиепископ Феодор (Поздеевский), к которому сам епископ Парфений приезжал в январе того же года в город Зарайск1. На вопрос следователя о митрополите Кирилле епископ Парфений 26 ноября 1934 года ответил: «Смирнова Кирилла, б. митрополита Казанского, я лично знаю по ссылке, познакомился с ним в г. Усть-Сысольске в 1926 году. После этого м[итрополита] Кирилла я не встречал и переписки с ним не поддерживал»1.

Вполне возможно, что так оно и было. Но в любом случае видно и без переписки, что митрополит Кирилл и епископ Парфений принадлежали примерно к одному и тому же кругу иерархов и придерживались примерно одинакового образа мыслей. После того как епископу Парфению были предъявлены протокол допроса епископа Макария3 и письмо епископа Дамаскина1, он заявил: «Излагае-

1Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Д. 24649-С. Л. 26-28, 33, 35 об.

2 Там же. Л. 33-33 об.

3 В деле епископа Парфения содержится копия протокола допроса епископа Макария от 1 ноября 1934 года. Первый, подчеркнутый следователем, фрагмент этого протокола звучал так: *Признав незакономерным актом Октябрьскую революцию, осужденную поместным собором 1917— 18 гг.. мы. в том числе и большинство старейших иерархов русской православной иепкви. поддерживаемые рядовым духовенством (частью), с самого начала революции встали на платформу непримиримой борьбы с Советской властью и неизменно стоим на этой позииии и по настоящее время» (Там же. Л. 56. Оригинал протокола см.: Архив УФСБ РФ по Костромской обл. Д. 6179-С. Т. 1. Л. 25). Выдержки из этих же показаний епископа Макария, в которых говорилось о «руководящем составе "Истинно-православной церкви "», уже приведены выше.

166

мые ими взгляды в этих документах о положении православной церкви в настоящее время я вполне разделяю»2. На вопрос, в чем выражается общность его взглядов с епископами Макарием и Дамаскином, епископ Парфений 22 декабря 1934 года ответил: «Я, Брянских, и ряд других архиереев в общем количестве около 30 человек <...>, рассматривая настоящее тяжелое положение православной церкви в Советском Союзе, где церковь как таковая лишена всех своих прав на легальное существование, предоставленных ей Конституцией Советского правительства, я и другие мои единомышленники пришли к одному общему выводу, что основной причиной такого тяжелого положения, бесправия православной церкви в Советском Союзе, является м[итрополит] Сергий, который нарушил и продолжает нарушать указания патриарха Тихона и м[итрополита] Петра Крутицкого по управлению православной церковью. Таких взглядов держатся на положение православной церкви в Советском Союзе архиепископ Феодор — Поздеевский Александр Васильевич, архиепископ Прокопий — Титов Петр Семенович, с которыми у меня лично на эту тему были разговоры, где я и выяснил общность наших взглядов» . Можно обратить внимание на то, что и здесь фигурирует уже знакомое число архиереев-единомышленников — около 30.

Что же касается архиепископа Феодора, то он уже на одном из первых допросов, 19 ноября 1934 года, заявил: «После моего возвращения из к[онц]лагеря, в июне 1933 года, я с этих пор ни с кем из служителей религиозного культа никакой переписки не вел и личной связи не поддерживал»*. Этой линии поведения архиепископ Феодор держался и далее и даже на очной ставке с епископом Парфением опроверг его показания об их встрече в городе Зарайске в январе 1934 года5. Только в ходе следующего следствия, в 1937 году, архиепископ Феодор будто бы согласился «показывать правду» и назвал имена лиц, с которыми он «обсуждал контрреволюционную платформу и задачи практической антисоветской деятельности организации церковников». Тогда он, согласно протоколу от 25 июня или июля (можно прочитать и так, и так), признал: «С епископом Парфением Брянских я <... > разговаривал по вопросу о посещениях митрополита Кирилла Смирнова пат-

1 По всей видимости, епископу Парфению было предъявлено то же самое письмо епископа Дамаскина, что и митрополиту Кириллу (письмо со словами «совершается суд Божий над Церковью и народом русским»).

2Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Д. 24649-С. Л. 35 об. Подчеркнуто сотрудником ОГПУ-нквд.

3 Тамже. Л. 37—37об.

4 Там же. Л. 45.

5 Там же. Л. 50.

167

риархии и митрополита Сергия. Я устанавливал, на какой основе заключался контрреволюционный блок этих двух иерархов, занимающих авторитетное положение в церковном мире»1. Показания эти, однако, не вызывают доверия. Причем дело здесь не только в явной тенденциозности интерпретации встречи митрополитов Кирилла и Сергия (такая тенденциозность в передаче показаний подследственных была обычным делом). Возможно, что архиепископ Феодор вообще ничего подобного не говорил. Весьма очевидно из самого текста, что большая часть признательных показаний архиепископа Феодора в 1937 году следователем не просто записана в нужном ему ключе, а придумана им2. В силу этого ни о том, существовала ли в 1934 году какая-то связь у архиепископа Феодора с митрополитом Кириллом, ни о том, насколько близки были их взгляды, в настоящий момент с уверенностью говорить нельзя.

Значительная активизация деятельности «правой» церковной оппозиции во главе с митрополитом Кириллом долго быть терпимой со стороны ОГПУ-НКВД, конечно, не могла. Уже в конце весны 1934 года началась новая волна арестов ее участников.

Первым 21 мая был арестован в Архангельске архиепископ Серафим и направлен спецконвоем в Иваново. Показания священно-мученика Серафима мало что дали следственным органам. На вопрос: «Назовите персонально лиц, с которыми Вы имели переписку контрреволюционного содержания и приезжавших к Вам в город Архангельск для получения практических к.-р. установок», — он ответил:

1 Архив УФСБ РФ по Ивановской обл. Д. П-7014. Л. 107—107 об.

2 В последнем следственном деле святителя Кирилла находится копия протокола допроса архиепископа Феодора от 25 июля 1937 года. В 1995 году она была опубликована в одном из зарубежных периодических изданий (см.: Монахиня Иоанна. Жизнеописание архиепископа Волоколамского Феодора (Поздеевского) // Православная жизнь (Джорданвилль). 1995. № 10 (550). С. 10—22). «Странное впечатление производит этот протокол», — отмечалось в публикации. Если же обратиться к следственному делу самого архиепископа Феодора, то изумление становится еще большим. Так, приведенные показания архиепископа Феодора, в которых говорится про его разговор с епископом Парфением о встрече митрополитов Кирилла и Сергия, содержатся в деле в трех вариантах. Один вариант протокола (рукописный) обрывается на полуслове и имеет подпись «Поздеевский» лишь на трех листах из пяти (см.: Архив УФСБ РФ по Ивановской обл. Д. П-7014. Л. 104—108 об.), хотя, согласно требованиям ведения протокола, подписываться должен каждый лист. (К слову сказать, 107-й лист, содержащий упомянутые показания о митрополите Кирилле, — из числа не имеющих подписи.) Другой вариант (машинописный) не имеет не только подписей, но даже и даты, что вообще является нонсенсом (см.: Там же. Л. 109—116). Только в третьем варианте (также машинописном) наличествуют все необходимые подписи (кем они поставлены — тоже вопрос), но текст существенно дополнен и отредактирован по сравнению с первыми двумя (см.: Там же. Л. 117—136). По какой-то причине «брак» следственного производства не был своевременно уничтожен и оказался приобщен к делу. Его наличие до некоторой степени проливает свет на вопрос о том, как появлялись признательные показания обвиняемых, и служит серьезным доводом против поспешных выводов, которые можно сделать при некритическом чтении протоколов допросов.

 

 

«Переписку я действительно имел, также ко мне в гор. Архангельск приезжали мои последователи. Персонально назвать Вам лиц, с которыми я имел переписку, и содержание переписки, а также лиц, приезжавших ко мне, в силу своих убеждений отказываюсь»1. После получения таких ответов следствие не стало тратить много времени на святителя Серафима, и 1 июня 1934 года он был приговорен к пяти годам ИТЛ 2. Из лагеря священномученик Серафим уже не вышел. Там в 1937 году он вновь был привлечен к следствию, приговорен к высшей мере наказания и 4 ноября расстрелян3.

14 июля 1934 года в Гжатске был арестован сам митрополит Кирилл. Уже через день после этого он был препровожден в Москву. Из краткой сопроводительной записки на имя т. Полянского следует, что все это было сделано согласно личной договоренности с ним . (И. В. Полянский — ближайший помощник и преемник Е. А. Тучкова на посту начальника 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ. К тому моменту, после очередной реорганизации карательных органов, подразделение, отвечавшее за борьбу с «церковной контрреволюцией», стало именоваться 3-м отделением Секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. Его-то и возглавлял И. В. Полянский.)

Об арестах 1934 года других видных деятелей оппозиции уже отчасти говорилось в разных местах. В целом, хронология и география этих арестов выглядит так. 1 августа в городе Нежине Черниговской области был арестован епископ Дамаскин. Оттуда он был направлен сначала в Чернигов, а затем в Киев5. 30 сентября в поезде Кострома-Москва арестовали епископа Макария (Кармазина)6. Вскоре, 2 октября, последовал арест архиепископа Прокопия (Титова) в городе Камышине7. 1 ноября в городе Кимры (тогда Московской области) был арестован епископ Парфений (Брянских)8, а через два дня, 3 ноября, — архиепископ Феодор (Поздеевский) в городе Зарайске (той

1 Архив УФСБ РФ по Ярославской обл. Д. С-12005. Т. 3. Л. 227.

2 См.: Там же. Л. 287.

3 Вопросов, связанных с церковной деятельностью святителя, лагерные следователи не касались. Он был осужден за то, что якобы говорил заключенным, что «советская власть есть временная» и т. п. (см.: Архив УФСБ РФ по Кемеровской обл. Д. П-9211. Л. 158—159).

4 ЦА ФСБ РФ. Д. Р-37479. Л. 1; Журавский А. В. Гжатский период жизни Казанского митрополита Кирилла (Смирнова) и арест 1934 года. С. 249.

5 ЦА ФСБ РФ. Д. Р-31265. Л. 17 об.

6 Архив УФСБ РФ по Костромской обл. Д. 6179-С. Т. 1. Л. 1; Хлебников М. Движение истинно
православных в Костромской губернии. С. 18.

7 Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники... Кн. 5. С. 356.

8 Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Д. 24649-С. Л. 6 об.

169

же области)1. В итоге из близких святителю Кириллу иерархов к 1935 году на свободе остался (видимо, по какому-то недосмотру НКВД) практически лишь один епископ Афанасий (Сахаров).

Репрессии 1934 года притормозили, но не остановили совсем процесс консолидации «правой» церковной оппозиции. Так, к примеру, сосланный в Архангельск епископ Дамаскин получил там просьбу от архиепископа Серафима (Самойловича) принять в свое архипастырское окормление последователей епископа Виктора (Островидова) в Вятской епархии. «Летом 1935 г., — показал епископ Дамаскин на допросе 4 сентября 1936 года, — в письме, полученном почтой из лагеря, была написана фраза о том, что он < архиепископ Серафим> просит меня быть полезным его "Вятским детям 2 " 3. «В современных условиях просьба епископа Серафима Угличского равносильна прямой санкции», — «разъяснил» священномученику Дамаскину следователь4. В другой раз следователь заявил святителю Дамаскину: «Следствию известно, что Рождественский привез от Вас воззвание духовенству "Вятской епархии", где Вы сообщали о том, что приняли во "временное окормление Вятскую епархию от архиепископа Серафима" и установили порядок, запрещающий духовенству самостоятельно занимать должности в церк[овных] приходах»5. (Упомянутый здесь Рождественский— протоиерей Измаил— известен как один из виднейших представителей ленинградских «иосифлян», в марте 1928 года в донесении Е. А. Тучкову из Ленинградского представительства ОГПУ он был охарактеризован как «наиболее ярый и фанатичный представитель оппозиции»6.) На такое заявление следователя о том, что ему и так о деятельности епископа Дамаскина фактически все известно, святитель ответил: «Такую форму своего обращения отрицаю, а мною был написан совет духовенству, как упорядо-

1 Там же. Л. 20 об.

2 На вопрос, «кто уполномочил Серафима Угличского на временное управление так называемой Вятской епархией», епископ Дамаскин ответил: «Это уполномочие передано ему перед смертью епископом Виктором Островидовым» (Архив УФСБ РФ по Кировской обл. Д. СУ-9730. Т. 1. Л. 19 об.). Святитель Виктор скончался 2 мая 1934 года. Каким именно образом он передал управление Вятской епархией священномученику Серафиму, точно не известно. Известно, однако, его послание, датированное, предположительно, еще 1928 годом, в котором он писал о возглавлении Российской Церкви Патриаршим Местоблюстителем Петром, митрополитом Крутицким, и его заместителем Серафимом, архиепископом Угличским (Акты... С. 635).

' Архив УФСБ РФ по Кировской обл. Д. СУ-9730. Т. 1. Л. 30 об.

4 Там же. Л. 16.

5 Там же. Л. 27 об.

* «Сов. секретно. Срочно. Лично. Тов. Тучкову». С. 375.

170

171

172_

вместе с ним в тюрьме г. Алма-Ата. Здесь он мне не дал никаких организационных поручений, но единство взглядов на положение церкви было констатировано во многом, кроме необходимости организационного отделения от Сергия. С этого момента я активно включился в деятельность Смирнова Кирилла и его к/р организации, с готовностью выполнять его научные задания и подавать свой голос за его тезисы. И действительно, в одной открытке я выполнил для него справку, имеющую организационный характер1, а в другой открытке поставил вопрос о его праве на главенство в церкви».

Обращает на себя внимание указанное епископом Евгением единственное его расхождение во взглядах с митрополитом Кириллом: вопрос о необходимости организационного отделения от митрополита Сергия. Сам епископ Евгений, в составе группы ярославских иерархов отделившись от Заместителя в феврале 1928 года, через три месяца вновь ему подчинился. Правда, как замечал епископ Евгений в тех же показаниях от 29 июня 1937 года, это подчинение было формальным: воссоединившись с Заместителем, он не порывал контакт с митрополитом Иосифом (который, отмежевавшись от митрополита Сергия, уже ни на какое примирение с ним не пошел). Тем самым, по словам епископа Евгения, он «встал на путь использования легальных и нелегальных возможностей для достижения единства и независимости от советской власти православной церкви».

В более развернутом виде, согласно тем же показаниям епископа Евгения, цели, к достижению которых он стремился, выглядели так: «Первой и самой главной целью к/р организации было: 1) путем консолидации сил верующих добиться, чтобы соввласть считалась с церковью; 2) второй целью было заменить соглашательскую политику Сергия по отношению к соввласти политикой достоинства церкви и освободиться от вмешательства со стороны власти в организационные и управленческие дела церкви; 3) третьей целью была цель возглавить церковь легальным патриархом, а если это будет невозможно, то подпольным патриархом, который должен был прекратить раскол и объединить все течения церкви в одно, установить дисциплину»2.

Трудно, конечно, представить, чтобы план епископа Евгения мог быть реализован: никакой «подпольный патриарх» в условиях гонений установить дисциплину не сумел бы. Освободиться от вме-

1  Епископом Евгением для митрополита Кирилла в 1936 году была подготовлена историческая справка по вопросу о возможности хранения и вкушения мирянами Великого Утешения, то есть Святых Даров (см.: Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви... С. 354).

2  Архив ДКНБ РК по Чимкентской обл. Ф. 1. Д. 02455. Л. 61—64. Выписки из дела предоставлены В. В. Королевой (Алма-Ата).

шательства со стороны власти в организационные и управленческие дела Церкви можно было только либо при условии изменения власти, либо путем отказа от этих самых организационных и управленческих дел, осуществляемых единым церковным центром. Святитель Кирилл практически во всех своих письмах 1930-х годов, в которых он касался вопроса о церковном управлении, указывал на необходимость следования постановлению Патриарха Тихона от 20 ноября 1920 года, предусматривавшего возможность децентрализации Русской Церкви. Возглавление Церкви «подпольным патриархом» явно не казалось ему выходом из создавшегося положения. (Можно вспомнить, что и в 1926 году он весьма скептически отнесся к избранию его самого Патриархом на тайных выборах.)

Что же касается епископа Евгения, то и он отчасти понимал и признавал несбыточность своих целей и планов в условиях советской действительности. По этой причине, согласно добытым от него показаниям, им «ясно осознавалась надежда на реставрацию капитализма в той или иной форме»1. Но простое ожидание осуществления этой надежды его характеру не соответствовало. Насколько ему это удавалось, он и при наличной обстановке всячески старался способствовать объединению всех церковных течений в одно. Сфера применения его усилий в этой области была весьма разнообразной; так, например, он оказывал содействие переходу обновленцев к «сергиевцам»2 (трудно сказать, какой еще иерарх из числа «правой» оппозиции мог бы заняться такого рода деятельностью). Круг архиереев, не отошедших от митрополита Сергия, с которыми епископ Евгений имел связь, согласно его показаниям, был весьма широк. В этот крут входил митрополит Ташкентский Арсений (Стадницкий), его преемник по кафедре, архиепископ Борис (Шипулин), проживавший в Ташкенте на покое епископ Лука (Войно-Ясенецкий)3. «Ряд епископов, — пояснял епископ Евгений, — был предназначен для влияния на митр[ополита] Сергия на случай столкновения с ним». В этом ряду, согласно епископу Евгению, находились такие архиереи, как архиепископы Серафим (Силичев), Пахомий и Аверкий (Кедровы), Павлин (Крошечкин), Стефан (Знамировский), Питирим (Крылов), Иннокентий (Летяев), (тот самый, у которого в 1933 году было столкновение с епископом Афанасием (Сахаровым)),

 

1 Там же. Л. 64 об.

2 См.: Там же. Л. 67.

5 См.: Там же. Л. 68. Выписку из протокола допроса епископа Евгения от 29 июля 1937 года, в которой об этом говорится, см. также: Крестный путь святителя Луки: Подлинные документы из архивов КГБ / Сост. В. А. Лисичкин. М.: Троицкое слово; Изд-во МП; Феникс, 2001. С. 262.

174

епископ Митрофан (Гринев). Некоторые из названных архиереев даже оказывали епископу Евгению материальную помощь1.

По-видимому, идеи епископа Евгения находили свой отклик в церковных кругах. Можно понять почему. Во второй половине 1930-х годов несостоятельность политики митрополита Сергия становилась все более очевидной. Никакие уступки, на которые он шел перед властями, не приводили их к отказу от курса на полное уничтожение Церкви в СССР. Даже свой Синод, о значении легализации которого в 1927 году он с таким пафосом писал в июльской Декларации 2, в 1935 году Заместитель не смог уберечь от ликвидации. В этой ситуации и в кругах его бывших сторонников, действительно, могли появиться мысли, что пора «заменить соглашательскую политику Сергия по отношению к советской власти политикой достоинства Церкви». В свою очередь, такие мысли могли все больше располагать их к сближению с тем, кого еще святой Патриарх Тихон, умевший при всей тягостности своего положения не ронять достоинства Церкви, считал лучшим кандидатом в свои преемники.

Впрочем, вполне возможно, что иллюзий по поводу возможности простой замены одной церковной политики по отношению к советской власти на другую никто тогда уже не питал. Действительно, иерархи, способные отстаивать достоинство Церкви, тогда были. Но с ними власти соглашались иметь дело только как с заключенными. Представить, что таким иерархам (первым среди которых и был священномученик Кирилл) будет дозволено определять политику Церкви, было очень трудно. Куда более реальной могла казаться перспектива, что вскоре никакого органа, официально осуществляющего проведение церковной политики, вообще не будет. Легальные формы церковной жизни стремительно сокращались. Но это еще не означало исчезновения Русской Церкви: огромные массы населения СССР, несмотря на политику государства, оставались верующими людьми. Церковным деятелям, чувствовавшим свою ответственность за народ Божий, волей-неволей приходилось задумываться о путях продолжения исполнения Церковью своей миссии уже в нелегальных формах. В таких условиях вполне естественно было помыслить о тех, кто все это осознал раньше, и если не присоединиться к ним, то, по крайней

Глава 1. Священномученик митрополит Кирилл Казанский

мере, пересмотреть свое отношение к ним. И здесь также нельзя было не вспомнить о святителе Кирилле.

Всё это понимали (в своем ключе) и органы НКВД. В связи с этим на допросах арестованных епископов, не отходивших от митрополита Сергия, нередко стали звучать вопросы и про митрополита Кирилла. В качестве примера можно привести выдержку из протокола допроса епископа Германа (Ряшенцева) от 27 февраля 1937 года:

«Вопрос: Митрополита Кирилла Вы знаете?

Ответ: Да. знаю. Он до революции у нас в Тамбове был епископом.

Вопрос: Где он находится в данное время ?

Ответ: Кажется, в ссылке, но, где именно, не знаю.

Вопрос: От кого и когда Вы узнали, что опис. <?> Кирилл находится в ссылке?

Ответ: Не помню, но как будто о нем, кто[-то] из знакомых моих москвичей писал о его ссылке»1.

Понятно, что задавались такие вопросы неспроста, но в данном случае следователю ничего добиться не удалось.

Другой пример — допрос епископа Луки (Войно-Ясенецкого) от 7 августа того же года:

«Вопрос: Какой характер носили ваши связи с бывшим митрополитом Казанским Кириллом Смирновым?

Ответ: Я по рассказам бывшего митрополита Арсения Стадницкого и др. знаю, что митрополит Кирилл Смирнов, отбывающий ссылку, правый по своим убеждениям, среди руководителей Церкви старшинствовал, претендовал на занятие поста местоблюстителя патриаршего престола»1.

Если в случае с епископом Германом следователь не стал далее развивать тему его связей с митрополитом Кириллом, то от епископа Луки в конце концов было получено признание в том, что он «состоял активным членом всесоюзного контрреволюционного нелегального церковного центра, возглавляемого бывшим ленинградским митрополитом Иосифом Петровых, бывшим казанским митрополитом Кириллом Смирновым и епископом Евгением Кобрановым, ставящим своей задачей объединение церковных течений для активной борьбы против советской власти»\ Позднее святитель Лука отказался от этих показаний, как ложных*.

 

1                  Архив ДКНБ РК по Чимкентской обл. Ф. 1. Д. 02455. Л. 69.

2                  «Едва ли нужно объяснять значение и все последствия перемены, совершающейся таким обра
зом в положении нашей Православной Церкви <... >. Вознесем же наши благодарственные молитвы
ко Господу, тако благоволившему о святой нашей Церкви. Выразим всенародно нашу благодарность
и Советскому Правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения», —
восклицал митрополит Сергий в своей Декларации (Акты... С. 510).

' Архив УФСБ РФ по Республике Коми. Д. КП-7446. Т. 2. Л. 4 об. 1 Крестный путь святителя Луки. С. 268. 'Тамже. С. 341. 'Тамже. С. 371.

Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви

Вообще же в «церковных» следственных делах второй половины 1930-х годов можно встретить самые неожиданные сочетания обвиняемых. Так, например, святитель Афанасий (Сахаров) в 1936 году был арестован и привлечен по одному делу с двумя бывшими членами Синода митрополита Сергия, вместе с ним в свое время подписавшими июльскую Декларацию, — архиепископами Сергием (Гришиным) и Филиппом (Гумилевским)'. Еще один проходивший по тому же делу иерарх — епископ Иувеналий (Машковский) — также был по-своему весьма известен. До 1935 года он был одним из самых видных обновленческих деятелей на Украине, титулуясь «митрополитом» Одесским и даже Киевским2. Всем четырем иерархам со столь непохожими послужными списками было предъявлено одинаковое обвинение: «Являлся вдохновителем и организатором нелегального к.-р. церковно-кононического <так> центра "ИПЦ", ставящего задачу активной борьбы против советской власти»3. Архиепископ Филипп после этого признал: «Я действительно стоял на защите ссыльного епископата и был сторонником его к.-р. платформы. <...> Гришин, Машковский и Летяев, как и многие другие из епископов, не только ссыльных, являются активными сторонниками этой к.-р. платформы т. н. "ссыльного епископата V.

Конечно, ко всем таким показаниям следует относиться с большой осторожностью. Органы НКВД были прямо заинтересованы в том, чтобы представить всех, как они называли, «церковников» членами «всесоюзной антисоветской организации», стоящими на одной «контрреволюционной платформе». Само выражение «платформа ссыльного епископата» было, по-видимому, изобретением тех же органов (равно как и приобретшее специфический смысл словосочетание «Истинно-православная церковь»). Во многом могли быть фальсифицированы и признательные показания о том, что те или

1 Архиепископом Филиппом, помимо Декларации 1927 года, было затем подписано и печально известное интервью, в котором заявлялось, что «гонения на религию в СССР никогда не было и нет» (Известия ВЦИК. 1930. 16 февр. № 46 (3893); Акты... С. 682—686). Через некоторое время за границу поступило сообщение, что архиепископ Филипп со сказанным в интервью не согласен. В результате архиепископу Филиппу пришлось в 1931 году сменить положение управляющего Московской епархией и постоянного члена Синода на положение заключенного концлагеря (Архив УФСБ РФ по Владимирской обл. Д. П-8218. Т. 1. Л. 21 об.; Т. 2. Л. 85—86).

2 См.: Митрополит Мануил (Лемешевский). Каталог русских архиереев-обновленцев: Материал для «Словаря русских архиереев-обновленцев» (1922—1944 гг.) // «Обновленческий» раскол: (Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики) / Сост. И. В. Соловьев. М.: О-во любителей церковной истории; Крутицкое Патриаршее подворье, 2002. С. 980-981.

' Архив УФСБ РФ по Владимирской обл. Д. П-8218. Т. 1. Л. 9, 17, 23, 74.

'Тамже.Т.2. Л. 91.

Глава 1. Священномученик митрополит Кирилл Казанский

иные конкретные иерархи были «сторонниками этой к.-р. платформы». Однако в целом, прослеживаемое по материалам многих следственных дел сближение представителей различных церковных течений не кажется совершенным вымыслом. Этому сближению объективно способствовало тотальное гонение на Русскую Церковь, развернувшееся во второй половине 1930-х годов. И какое бы ни было придумано название для платформы, на которой происходило это сближение, очевидно, что оно происходило отнюдь не на почве признания правильности политики митрополита Сергия.

Святителю Кириллу, надо полагать, было известно об изменениях в настроении хотя бы некоторых из не отошедших от митрополита Сергия иерархов. Конечно, со своей стороны он мог только приветствовать это. Так, например, если верить показаниям епископа Евгения, архиепископа Бориса (Шипулина) митрополит Кирилл считал «тайным своим соратником»1. Можно сказать, что число потенциальных («тайных») сторонников святителя Кирилла возрастало, хотя каких-то точных данных на этот счет нет.

Здесь важно отметить еще один аспект происходивших тогда перемен. Определенное движение части «сергиевцев» в сторону «правой» оппозиции не могло не вызывать ее ответной позитивной реакции. Можно проиллюстрировать это на таком примере: епископ Макарий (Кармазин), в 1934 году заявлявший следователю, что он «вел и будет продолжать борьбу с обновленцами-сергиевцами», в 1936 году не усомнился принять к себе «Сергиевского» епископа Порфирия (Гулевича) и жить с ним в одном доме на станции Уш-Тоб2. Очевидно, трудно было думать о безблагодатности «Сергиевского» иерарха, когда находишься с ним в одинаково тягостном ссыльном положении. В связи с этим, надо полагать, все меньшему числу представителей «правой» оппозиции могло казаться какой-то «изменой Православию» сделанное в свое время святителем Кириллом заявление о том, что он «в случае смертельной опасности со спокойной совестью примет елеосвящение и последнее напутствие от священника сергиева поставления». Уравновешенная позиция митрополита Кирилла, умевшего различать «сергианство» и «сергиевцев», становилась для оппозиции вполне нормальной (хотя, конечно, сектантски настроенные люди в ее рядах оставались).

1 Архив ДКНБ РК по Чимкентской обл. Ф. 1. Д. 02455. Л. 68; Крестный путь святителя Луки.
С. 262.

2 См.: Протоиерей Николай Доненко. Наследники Царства. С. 352—353.

 

Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви

Возвращаясь к теме обретения «правой» церковной оппозицией все большего единства, следует сказать о роли, которую здесь сыграло то обстоятельство, что аресты 1934 года обошли стороной такого видного сподвижника священномученика Кирилла, как святитель Афанасий (Сахаров). Выше говорилось, что есть основания сомневаться в том, существовала или нет в 1934 году какая-то связь между митрополитом Кириллом и архиепископом Феодором (Поздеевским). С большей степенью уверенности, можно считать, что к 1935 году опосредованный контакт между ними был установлен, причем именно благодаря епископу Афанасию (а также архимандриту Симеону (Холмогорову)). Согласно протоколу допроса от 25 июля 1937 года, архиепископ Феодор дал на этот счет такие показания: «О деятельности митрополита Кирилла Смирнова я информировался через епископа Афанасия Сахарова и Холмогорова, которые имели возможность встречаться, обмениваться информацией и контактировать отдельные мероприятия организации. Помню хорошо, в конце 1935 года мне в ссылку Холмогоров писал, что он встречался с Сахаровым и в беседе с ним выяснял позицию Смирнова Кирилла, сообщая Сахарову наши взгляды по отдельным вопросам жизни и деятельности наших организаций. В этой беседе было установлено, что митрополит Кирилл Смирнов, оставаясь на прежней позиции в антисоветской деятельности, предпринимает практические шаги к тому, чтобы склонить митрополита Сергия на блок с нами. Холмогоров рассказал ему нашу ориентировку на усиление антисоветской деятельности, которая получила одобрение и епископа Сахарова. Холмогоров заявил Сахарову, что братство1 одобряет предпринятые шаги митрополита Кирилла и будет удовлетворено, если митрополит Сергий полностью порвет со своей деятельностью по разложению церкви»2. Можно еще раз повторить, что доверять этому протоколу нельзя. В своем конечном виде (а были и промежуточные варианты) он, бесспорно, сочинен следователем. Но, возможно, что при этом в нем все же есть что-то и от настоящих показаний архиепископа Феодора. Вопрос — что?

Можно отметить, что епископ Афанасий (Сахаров) во время следствия 1936 года факт своих встреч с архимандритом Симеоном упорно отрицал (к этой теме следователь безуспешно возвращал его не менее четырех раз, в том числе и на очных ставках святителя с

1 Речь здесь идет о «подпольном формировании, именовавшемся "Иноческим братством князя Даниила "». Так в материалах следствия стала именоваться возглавляемая архиепископом Феодором группа бывших насельников Данилова монастыря.

2 Архив УФСБ РФ по Владимирской обл. Д. П-8151. Л. 205; Архив УФСБ РФ по Ивановской обл. Д. П-7014. Л. 121—122.

179

лицами, которые подтверждали его посещения архимандрита Симеона во Владимире)1. Из этого, однако, еще нельзя делать вывод, что этих встреч и в самом деле не было. Допрос в НКВД — это не исповедь, и святитель Афанасий прекрасно понимал, что любые его откровенные показания будут обращены следствием во зло, а потому, несмотря на давление, от дачи таких показаний уклонялся. Уместно сопоставить следственные материалы с сообщениями епископа Афанасия об архимандрите Симеоне человеку, которому он мог доверять. В письме диакону Иосифу Потапову от 27 октября 1940 года святитель Афанасий писал: «Не знаю, где преосвященный] Феодор и арх[имандрит] Симеон. Последний тоже тогда <в 1912 году, при диаконской и иерейской хиротониях монаха Афанасия (Сахарова) > присутствовал, хотя я и не был близок с ним. Впоследствии он стал моим духовным отцем и вместе духовным сыном»2.

В свете свидетельства о такой духовной близости епископа Афанасия с архимандритом Симеоном можно особо не сомневаться в том, что встречи во Владимире у них были. Показания архиепископа Феодора в части, где говорилось про эти встречи, не были следовательским вымыслом. Более того, святитель Афанасий, очевидно, не мог бы так сблизиться с архимандритом Симеоном, если бы их взгляды на положение Церкви не были схожими. А исходя из этого, можно думать, что и во взглядах митрополита Кирилла и архиепископа Феодора обнаруживалась значительная близость.

При этом полного единомыслия между митрополитом Кириллом и архиепископом Феодором могло и не быть. Так, в показаниях последнего от 25 мая 1937 года (в отношении которых можно заметить, что если к их составлению следователь и приложил свой труд, то гораздо меньший, чем к показаниям от 25 июля) на вопрос об «антисоветской декларации, нелегально распространяемой ссыльным митрополитом б. Казанским Кириллом», приведен такой ответ: «Действительно об упомянутой декларации митрополита Кирилла я слышал и знаком был с ней в общих чертах. Я также не отрицаю и того, что по этому

1 См.: Архив УФСБ РФ по Владимирской обл. Д. П-8218. Т. 2. Л. 112 об., 120, 123, 127.

2 Молитва всех вас спасет. С. 271.

3Имеется в виду составленный святителем Кириллом в апреле 1934 года важный документ канонического содержания. О нем митрополит Кирилл тогда писал своему Авве, архимандриту Неофиту (Осипову): «Думаю, что Вас моя формула удовлетворит. Она строится не на общих канонических нормах, а на тех наших, которыми определялось наше устроение после смерти Патриарха. С Соборною мыслью и волей нас связывает не одно только патриаршее завещание, а и "постановление ВЦУ от 7/ XI1920 г. № 362 ". Их взаимодействием обеспечивается законная иерархическая преемственность, неизбежно нарушающаяся при введении в дело иных факторов» (Акты... С. 868).

180

вопросу мы переписывались с Холмогоровым. В одном из писем Холмогорову, в ответ на его письмо, я сообщил ему свое отрицательное мнение о проекте выдвижения кандидатуры на место заместителя патриаршего местоблюстителя на случай смерти Петра Крутицкого» . Из этих показаний, однако, нельзя понять, в чем была суть замечаний архиепископа Феодора к «декларации митрополита Кирилла»2. О его позиции многое бы могли сказать его письма архимандриту Симеону, часть из которых была изъята при аресте последнего. Они были приобщены к делу в качестве вещественных доказательств, и на них довольно активно ссылался на допросах следователь. Однако в настоящее время они не обнаруживаются ни в деле архиепископа Феодора, ни в деле архимандрита Симеона. В результате приходится констатировать, что выяснить до конца церковную позицию главы «даниловцев» на данный момент не удается.

Заключительный этап объединения вокруг священномученика Кирилла оппозиционного митрополиту Сергию епископата пришелся на 1937 год. Сведения о кончине митрополита Петра (как выяснилось спустя полвека, ложные), поступившие в конце 1936 года, поставили перед всеми вопрос о том, кого далее считать главой Русской Церкви. Признать, вслед за Патриархией, Местоблюстителем митрополита Сергия представители «правой» церковной оппозиции, конечно же, не могли. Дело здесь было не только в нежелании видеть его Первоиерархом из-за несогласия с сутью его политики. Провозглашение митрополита Сергия Патриаршим Местоблюстителем казалось им вопиющим беззаконием и в формальном отношении.

Сам митрополит Сергий за несколько лет до того в опубликованной в первом номере «Журнала Московской Патриархии» статье «О полномочиях Патриаршего Местоблюстителя и его Заместителя» очень доходчиво разъяснил вопрос о времени действия своих полномочий: «Различие между Местоблюстителем и его Заместите-

1 Архив УФСБ РФ по Владимирской обл. Д. П-8151. Л. 182; Архив УФСБ РФ по Ивановской
обл.Д. П-7014.Л. 77.

2 В статье «Новые данные к жизнеописанию священномученика Феодора Волоколамского»
делается такая попытка объяснить позицию архиепископа Феодора в этом вопросе: «Интересно,
что владыка Феодор без энтузиазма отнесся к предложению митрополита Кирилла, что, по-
видимому, было вызвано специфическим взглядом архиепископа Феодора на церковную ситуацию
того времени. Он вообще считал, что в условиях гонений административная централизация церков
ной жизни не строго обязательна» (Православная жизнь. 1998. № 8 (584). С. 5). Про святителя
Кирилла, однако, также с полным основанием можно сказать, что он не считал тогда админист
ративную централизацию церковной жизни обязательной, скорее наоборот. Предложенное объ
яснение, таким образом, не снимает вопроса.

лем не в объеме патриаршей власти, а только в том, что Заместитель является как бы спутником Местоблюстителя: сохраняет свои полномочия до тех пор, пока Местоблюститель остается в должности. Ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя» .

Казалось, что этот самый момент и наступил. Правда, формальным основанием для объявления митрополита Сергия Местоблюстителем послужили не те документы, которые он рассматривал в своей статье «О полномочиях...», а завещательное распоряжение митрополита Петра от 5 декабря 1925 года на случай его кончины. Но само это распоряжение в церковных кругах было малоизвестно. Опубликовано оно было только в апреле 1937 года в издаваемом в Каунасе журнале «Голос Литовской православной епархии» (причем не само по себе, а в тексте указа Патриархии от 22 марта 1937 года, в котором говорилось о принятии к сведению этого распоряжения)2. Понятно, что на территории СССР этот литовский журнал не распространялся. Какое-то количество экземпляров указа с текстом ставшего столь актуальным распоряжения святителя Петра могло быть размножено в Патриархии машинописным образом, и кто-то, наверное, получил возможность с ним ознакомиться. Но много ли таковых было3? «Журнал Московской Патриархии» хотя и издавался в первой половине 1930-х годов довольно ограниченным тиражом (три тысячи экземпляров), был все же куда более доступен. И читали его не только приверженцы митрополита Сергия. Святитель Кирилл, например, весьма интересовался выходом «ЖМП» в свет и имел полный комплект номеров этого журнала за все пять лет его издания4. По возможности за публикациями в нем следили и другие представители «правой» оппозиции. Что же касается программной статьи Заместителя «О полномочиях...», то она, несомненно, привлекла внимание практически всех (и внутри страны, и за рубежом), кого волновали тогда вопросы церковной жизни. Конечно, вспоминая сказанное в ней о последствиях возможного ухо-

 

 

1 Журнал Московской Патриархии. 1931. № 1; Акты... С. 695.

1См.: Голос Литовской православной епархии. 1937. № 3—4. С. 21—22.

! Показательно, что указ Патриархии от 22 марта 1937 года № 269 не бьи известен даже такому выдающемуся собирателю церковных документов тех лет, как М. Е. Губонин.

' Так, летом 1937 года митрополит Кирилл писал епископу Евгению: «Продолжает ли выходить "Журнал Московской] Патриархии " и какой № был последним? Я имел последним № 23— 24* (Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви... С. 355). В действительности. «ЖМП» № 23—24 за 1935 год и оказался последним, выпущенным в 1930-е годы. При аресте у священномученика Кирилла было изъято 16 штук «Журнала Московской Патриархии» (см.: Там же. С. 359). Именно столько номеров журнала в 1931—1935 годах всего и было выпущено (8 номеров были сдвоенными).

182

183

 

м[итрополита] Кирилла Арсений привез ответ, который вполне удовлетворил меня. Более важная и ответственная была переписка через третьих лиц — священников Ветчинкина (в Ташкенте) и Сеницкого Григория (в Самарканде). Тот и другой непосредственно вели переписку с м[итрополитом] Кириллом и мною»1.

Священномученик Кирилл на допросе 20 августа 1937 года подтвердил существование письменной связи между ним и митрополитом Иосифом. Говоря о своих единомышленниках, которых он опрашивал о возможности замены помазания святым миром на возложение рук архиерея, святитель Кирилл назвал и митрополита Иосифа. Об ответе митрополита Иосифа митрополит Кирилл особо распространяться не стал: «Он ответил, что считает меня единственным законным руководителем церкви, и только. На это письмо я ему ничего не ответил»2.

Внести свой вклад в дело сближения митрополитов Кирилла и Иосифа попытался и епископ Евгений (ставивший, как отмечалось, перед собой цель «объединить все течения церкви в одно»). В его показаниях от 29 июля 1937 года на этот счет говорилось следующее: «В мае 1937 г. я высказал Петровых свое мнение, в связи со слухами о смерти Петра Крутицкого, что необходимо идти на все уступки Кириллу Смирнову, который должен возглавить церковь, т. к. на главенство в церкви Петровых тоже имел перспективы, тем более свое течение со значительным количеством последователей, но в интересах общей задачи к/р. организации эти перспективы его были отложены, и он с той же оказией, через которую я его спрашивал, мне ответил, что он со мною вполне согласен и будет подчиняться воле и указаниям Смирнова Кирилла, которого он считает главою церкви»\

Возникает вопрос, насколько достоверны сведения об установлении общения между митрополитами Кириллом и Иосифом и о признании первого вторым главою Церкви, коль скоро сведения эти почерпнуты из протоколов допросов. Этому виду источников можно доверять далеко не всегда. В данном случае достоверность информации несколько повышается от того, что основана она на более-менее согласных показаниях трех иерархов. На них, конечно,

Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви... С. 605—606. Правильное написание фамилии находившегося в Самарканде протоиерея Григория — Синицкий. По свидетельству его потомков, он действительно поддерживал тесную связь с митрополитом Иосифом и рядом других изгнанных иерархов (см.: Медведева Н., Медведев Г. От южного города до «Южного Городка» // Богословский сборник. Вып. 8. С. 380).

1 Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви... С. 367.

1Архив ДКНБ РК по Чимкентской обл. Ф. 1. Д. 02455. Л. 62 об. Выписки из дела предоставлены В. В. Королевой (Алма-Ата).

оказывалось сильное давление, с тем чтобы задать их показаниям нужную следствию направленность. Сопротивляться этому давлению было нелегко. Но видно, что сопротивление было (со стороны митрополита Кирилла — в большей степени, со стороны митрополита Иосифа и епископа Евгения — в меньшей). Можно с высокой степенью уверенности полагать, что факты, о которых говорилось в трех вышеприведенных фрагментах показаний трех иерархов, действительно имели место.

О том, что связь между митрополитами Кириллом и Иосифом не была придумана следствием, свидетельствовали и приобщенные к делу «вещественные доказательства». Во время обыска у священномученика Кирилла была обнаружена фотография митрополита Иосифа1. Следователь, конечно, не мог пройти мимо такой важной «улики», что отразилось в протоколе допроса митрополита Кирилла так:

«Вопрос: Через кого переслал Иосиф Петровых Вам свою фотографическую карточку и в знак чего ?

Ответ: Через Бориса Коруэ2, который мне ее передал при посещении Яны-Кургана. Карточку он прислал в знак того, что он меня ценит и считает своим человеком.

Вопрос: С какой целью к Вам приезжал Борис Коруэ ?

Ответ: Он приезжал познакомиться со мною и передал о том, как живет Иосиф. Высказал мысль о том, что мне и Иосифу хорошо было бы лично повстречаться и побеседовать»3.

Главным же «вещественным доказательством», при помощи которого следователю удалось склонить митрополита Кирилла к признанию того, что он считал митрополита Иосифа своим единомышленником, явился черновик его письма иеромонаху Леониду от 8 марта 1937 года. В этом черновике святитель Кирилл писал: «С митрополитом Иосифом я нахожусь в братском общении, благодарно оценивая то, что с его именно благословения высказан от Петроградской епархии первый протест против затеи м[итрополита] Сергия и дано было всем предостережение в грядущей опасности. С православными] предстоятелями сей епархии находился в постоянном общении enfucKonJВиктор при своей жизни; у них же искали и на-

1 Фотография митрополита Иосифа до 1997 года хранилась в следственном деле, а затем вме сте с рядом других «вещественных доказательств» была передана в Центральный государственный  архив   Санкт-Петербурга   (Письмо   заместителя  начальника   УКНБ   РК  по   Южно- Казахстанской обл. Т. Ж. Жаркимбекова директору ЦГА СПб Т. А. Зерновой от 9 апреля 1997 года // Сахаров М. С. Жизнь и деятельность митрополита Иосифа (Петровых). С. 112).

2 Имеется в виду архимандрит Арсений (Кордин).

' Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви... С. 367—368.

ходили руководство после смерти еп[ископа] Виктора послушные ему верующие Вят[ской] епархии». Далее следовал зачеркнутый, но весьма важный текст: «Правда, среди них проявляются иногда крайности в отношениях к сергианству (напр., перекрещевание крещеных), но эта ревность не по разуму представляется мне не как принятое у викторовцев исповедание, а как печальная случайность, порожденная личным темпераментом отдельных неразумных ревнителей»1. В этом письме митрополит Кирилл не сообщал о том, что митрополит Иосиф признал его главой Русской Церкви. Но это и неудивительно. Святитель Кирилл вовсе не домогался такого признания, никаких властолюбивых или честолюбивых мотивов в его действиях не было. Специально писать о том, что кем-то из видных иерархов признаются его права, было явно не в характере митрополита Кирилла. Священномученик Кирилл готов был принять крест первосвятительского служения. Не отказывался он и от возглавления церковной оппозиции митрополиту Сергию. Но важно отметить, что ради этого он вовсе не собирался переходить на какие-то крайние позиции по отношению к «сергианам». Приведенный фрагмент черновика письма святителя Кирилла иеромонаху Леониду — хорошее тому свидетельство. Крайности, такие как перекрещевание крещеных, по-прежнему рассматривались им как печальная случайность. Можно вспомнить, как еще в 1930 году митрополит Кирилл писал священнику Евлампию Едемскому-Своеземцеву, что «диез, стоящий при ноте [Иосифа] прекрасного, не может производить какофонию, особенно в виду все более усиливающейся тугости на ухо Валаамского»2. К сближению с митрополитом Иосифом святитель Кирилл был готов уже тогда. Эта готовность с его стороны возрастала по мере дальнейшего усиления того, что он обозначил как «тугость на ухо Валаамского» (то есть митрополита Сергия). Но при этом своей принципиальной позиции митрополит Кирилл вовсе не менял. В письме епископу Евгению (Кобранову), написанном в июне 1937 года, священномученик Кирилл писал: «Я не могу усматривать надобности каких-либо перемен в создавшемся у меня представлении о сущности с[ергиан]ства»\ Таким образом, если установление братского общения между митрополитами Кириллом и Иосифом и потребовало, чтобы один из них пошел на уступки, то это

1 Черновик письма митрополита Кирилла иеромонаху Леониду также был передан в ЦГА СПб и затем опубликован М. В. Шкаровским (История Русской Православной Церкви: От восстановления Патриаршества до наших дней, 1917—1970 / Под общ. ред. М. Б. Данилушкина. Т. 1. СПб.: Воскресение, 1997. С. 982-983).

1Архив УФСБ РФ по Республике Татарстан. Д. 2-18199. Т. 4. Л. 379 об.

' Журавский А. В. Во имя правды и достоинства Церкви... С. 355.

 

Глава 1. Священномученик митрополит Кирилл Казанский

сделал митрополит Иосиф, а не Кирилл1. Терпеливо разъясняя всем вопрошающим, что нельзя смешивать вопрос отношения к политике митрополита Сергия («сергианству») с вопросом присутствия благодати в возглавляемой последним части Русской Церкви, святитель Кирилл способствовал постепенному изменению общего настроения в кругах «правой» церковной оппозиции.

Нужно еще заметить, что к 1937 году заметно видоизменилась и сама оппозиция. Многие из ее видных представителей к тому времени уже окончили свой земной путь в заключении или ссылках. По большей части это были наиболее радикально настроенные ее представители. Не было уже в живых таких епископов, как Димитрий (Любимов, |1935), Виктор (Островидов, 1*1934), Павел (Кратиров, 1"1932), Василий (Зеленцов, 1*1930), Варлаам (Лазаренко, fl930), Иерофей (Афоник, fl928). Еще целый ряд представителей оппозиционного митрополиту Сергию епископата находился в лагерях и не мог по этой причине как-либо участвовать в церковной жизни. В качестве примера здесь можно назвать имена епископов Алексия (Буя), Нектария (Трезвинского), Синезия (Зарубина)2. Относительной свободой (как-то: возможностью вести не просматриваемую агентами НКВД переписку, принимать и отправлять посланцев к своим единомышленникам, может быть, даже совершать какие-то переезды) пользовались лишь единицы. Среди них был и митрополит Иосиф. Его позиция была особенно важна в силу того авторитета, который он имел в широких кругах «правой» оппозиции. Можно поэтому говорить, что, после того как митрополит Кирилл был признан им главой Русской Церкви, процесс консолидации оставшихся сил церковной оппозиции в основном завершился.

Это, конечно, не означает установления полного единоначалия в рядах оппозиции. Митрополит Иосиф, начав поминать в своих молитвах митрополита Кирилла как своего законного Первоиерар-ха, вовсе не стал после этого рассылать своим последователям (так называемым «иосифлянам») указов типа: «С такого-то числа ввести

1 Публикация черновика письма митрополита Кирилла иеромонаху Леониду сопровождалась следующим сенсационным комментарием: «До сих пор считалось, что он <митрополит Кирилл> принадлежал к наиболее "мягкому " по отношению к митрополиту Сергию течению "не-поминающих". Но к концу жизни, как видно из этого письма, его взгляды претерпели эволюцию и сблизились с позицией упоминаемых в письме митрополита Иосифа (Петровых) и епископа Виктора (Островидова) — руководителей иосифлянского и викторианского разделений» (История Русской Православной Церкви: От восстановления Патриаршества до наших дней, 1917—1970. С. 983). Такой вывод не представляется оправданным, на что справедливо указал в своей работе и А. В. Журавский (см.: Во имя правды и достоинства Церкви... С. 357—358).

' См.: За Христа пострадавшие: Компьютерная база данных // http://www.pstbi.ni/bdn/ bd.htm.

за богослужением в катакомбных церквах Московского Патриархата поминовение Патриаршего Местоблюстителя нашего Высокопреосвященного митрополита Кирилла». Жизнь церковной оппозиции не регулировалась указами. Сам митрополит Иосиф для «иосифлян» был не столько администратором, сколько духовным ориентиром. Весьма вероятно, что большая часть «иосифлянских» общин в 1937 году вообще связи со своим митрополитом не имела. Единой централизованной организацией «правая» церковная оппозиция не стала и стать в условиях того времени в принципе не могла (в 1937 году таковой организацией фактически перестала быть и легализованная часть Русской Церкви, возглавляемая митрополитом Сергием). Разнообразие, в том числе и в вопросе богослужебного поминовения, в кругах оппозиции сохранялось.

Очевидно, даже те из «непоминающих», кто был лично близок митрополиту Кириллу, не все с 1937 года стали поминать его как Патриаршего Местоблюстителя. Например, священник Петр Шипков, близко сошедшийся со священномучеником Кириллом в Туруханской ссылке (а со святителем Афанасием — еще раньше и еще ближе), показал в 1944 году: «Во время встречи в 1943 году я рассказал <иеромонаху Иераксу> Бочарову о выборах патриарха Сергия и о моем желании иметь авторитетное указание от епископа <Афана-сия> Сахарова в отношении того, как относиться к этим выборам патриарха и считать ли их правомочными. Я сказал Бочарову, что я пока остаюсь на старых позициях — несогласия с патриархом Сергием по каноническим вопросам. И до сих пор продолжаю поминать в своей подпольной церкви патриаршего местоблюстителя митрополита Петра Полянского». Из этих же показаний следует, что и иеромонах Иеракс митрополита Кирилла как Местоблюстителя не поминал: «Бочаров ответил, что он не видит никаких причин менять формы своего богослужения и тоже остается на старых позициях несогласия с патриархом Сергием, в своих молениях не поминает патриарха Сергия и употребляет в богослужениях безличную формулу, так как считает митрополита Петра Полянского умершим»1.

В последнем легально действующем ленинградском «иосифлянском» храме Троицы в Лесном, вплоть до его передачи в ведение Патриархии в 1943 году, за богослужениями поминались Патриарший Местоблюститель Высокопреосвященный митрополит Петр и Высокопреосвященнейший митрополит Иосиф. Это следует из «пока-

янного» заявления двадцатки и верующих храма на имя митрополита Алексия (Симанского) от 24 ноября 1943 года1.

Были, однако, «иосифлянские» общины, в которых поминали и митрополита Кирилла. Это прямо следует из показаний епископа Евгения (Кобранова) от 29 июля 1937 года (записанных, правда, следователем на свой лад): «Митрополиты Кирилл Смирнов и Иосиф Петровых являются главными руководителями нелегальной к/р. организации церковников, имена которых поминаются на тайных богослужениях всем подпольным духовенством и, если где это возможно без риска, — зарегистрированным духовенством с целью вытеснить имя Сергия, как продавшегося соввласти»2.

Наконец, среди «иосифлян» были и такие, кто после объявленной смерти митрополита Петра признал Патриаршим Местоблюстителем самого митрополита Иосифа. Об этом как очевидец писал в своих «Заметках о катакомбной церкви в СССР» профессор Иван Андреев (полная фамилия — Андреевский), известный тем, что входил в состав делегации ленинградцев, посетившей митрополита Сергия в декабре 1927 года, незадолго до разрыва с ним3.

Но здесь важно заметить, что если кто-то из «иосифлян» и считал главой Русской Церкви митрополита Иосифа, то сам митрополит Иосиф таковым считал митрополита Кирилла. В силу этого представляется правомерным утверждение о том, что полнотой церковной оппозиции (полнотой не количественно-статистической, а качественной) святитель Кирилл был признан как свой возглавитель.

Одновременно с признанием святителя Кирилла главою Русской Церкви в среде внутрироссийской оппозиции митрополиту Сергию подобное же признание произошло и за рубежом. Сообщение о кончине митрополита Петра, естественно, и перед заграничными иерархами поставило вопрос о новом законном возглавителе Русской Церкви. Управляющему канцелярией Зарубежного Архиерейского Синода графу Ю. П. Граббе (известному впоследствии как протопресвитер Георгий, а затем епископ Григорий) было поручено предварительно составить каноническую справку по этому поводу. В подготовленной им справке утверждалось, что временным главою

 

1 ЦА ФСБ РФ. Д. Р-35561. Т. 4. Л. 44 об. - 45.

1 Шкаровский М. В. Иосифлянство. С. 260—261.

* Архив ДКНБ РК по Чимкентской обл. Ф. 1. Д. 02455. Выписки из дела предоставлены В. В. Королевой (Алма-Ата).

' Андреев (Андреевский) И. М. Заметки о катакомбной церкви в СССР. Джорданвилль, 1947.

 

Российской Церкви надо признать митрополита Казанского Кирилла, митрополит Сергий же такого права не имеет .

Справка Ю. П. Граббе по желанию митрополита Анастасия (Грибановского), Председателя Синода, была передана на отзыв известному русскому канонисту, профессору Белградского университета С. В. Троицкому. В отзыве последнего от 11 апреля 1937 года говорилось: «Считаю справку о правах митрополита Кирилла на звание Местоблюстителя Всероссийского Патриаршего Престола, сделанную господином] правителем дел Синодальной Канцелярии гр[афом] Ю. П. Граббе, вполне правильной. <...>

Что права заместителя прекращаются со смертью замещаемого, — это юридическая аксиома, которую "expressis verbis"2 признал и сам митрополит Сергий. Поэтому со смертью митрополита Петра полномочия митрополита Сергия прекратились и в должность Местоблюстителя автоматически "ео ipso' вступает митрополит Кирилл, которого и следует поминать за богослужениями. Против этого могло бы быть лишь одно возражение: митрополит Кирилл по всем данным не получит возможности выполнять свои обязанности Местоблюстителя, а митрополит Сергий не откажется от функций временного возглавителя Русской Церкви, и потому, казалось бы, в целях сохранения административного единства Русской Церкви следует признавать и поминать не митрополита Кирилла, а митрополита Сергия. Однако такое возражение было бы ошибочным. Не обладание правом зависит от пользования им, а наоборот — пользование правом зависит от обладания им, и потому митрополит Кирилл является законным Местоблюстителем, является первым епископом (Русским) народа (Апостольское правило] 34), хотя бы он и лишен был возможности пользоваться этим своим правом» .

Следует отметить, что сам митрополит Сергий в указе от 22 марта 1937 года о принятии к сведению завещательного распоряжения митрополита Петра отвод митрополита Кирилла мотивировал не невозможностью для него вступить в управление Русской

1 Протопресвитер Георгий Граббе. Правда о Русской Церкви на Родине и за рубежом. С. 120.

; Выразительными словами — лат.

' Тем самым; в силу самого факта — лат.

4 Протопресвитер Георгий Граббе. Правда о Русской Церкви на Родине и за рубежом. С. 120, 124. Впоследствии, как уже было сказано во введении, С. В. Троицкий радикально изменил характер своих канонических суждений о деятельности митрополита Сергия, став в 1950—1960-е годы одним из его виднейших апологетов. Что же касается 1937 года, то тогда отзыв С. В. Троицкого, опубликованный в газете «Православная Русь», вызвал довольно значительный резонанс и даже побудил митрополита Елевферия (Богоявленского) выступить с резкой отповедью ему (см.: Блаженнейший Сергий, митрополит Московский и Коломенский — канонический Местоблюститель // Голос Литовской православной епархии. 1937. № 9—10. С. 3—10)

 

Церковью, а синодальным определением от 11 марта 1930 года о запрете его в священнослужении1.

В своем определении от 12 апреля 1937 года Зарубежный Архиерейский Синод принял во внимание такой довод митрополита Сергия и дополнил аргументацию своих советников следующим образом: «Выступления их <митрополита Кирилла и других оппозиционных митрополиту Сергию иерархов> не могли принести им никакой выгоды, а напротив, были актами исповедничества, повлекшими для них лишь новые притеснения и ссылки. А потому и наложенные на них прещения митрополита Сергия не могут быть признаны церковным сознанием справедливыми, хотя бы они и были формально оправданы многочисленными не относящимися к делу ссылками на церковные правила. Кроме того, митрополит Сергий не имел права налагать кару на митрополита Кирилла за несогласие его с созданным им порядком церковного управления потому, что сам является стороной в этом деле, по поводу которого поддерживал полемическую переписку с митрополитом Кириллом. Естественно возникает подозрение, что он хотел просто опорочить последнего, чтобы лишить его законного права на возглавление Русской Церкви. Таким образом, митрополит Кирилл ни в каком случае не заслуживает отвода от звания Местоблюстителя по причине наложенных на него митрополитом Сергием прещений, а скорее, подлежал бы отводу сам митрополит Сергий в том случае, если бы подтвердились сообщения о завещании митрополита Петра, коим он якобы называется в числе кандидатов в Местоблюстители»1.

Таким образом, признание святителя Кирилла в качестве Патриаршего Местоблюстителя состоялось и со стороны зарубежных оппонентов митрополита Сергия. Следует, правда, отметить, что это признание не было сопровождено установлением возношения имени митрополита Кирилла за богослужением в храмах юрисдикции Зарубежного Архиерейского Синода. Вместо него в установленных местах в общей форме поминалось «Епископство Православное». По этому поводу граф Граббе, выступая в августе 1938 года на Втором Всезарубежном Соборе РПЦЗ, заявил: «В настоящее время, хотя несомненно, что права на Местоблюстительст-во после кончины митрополита Петра переходят не к кому другому, как к митрополиту Кириллу, нам не известно законного возглавления Русской Церкви. Ведь митрополит Кирилл находится в таких условиях, что не может, даже если бы и хотел, заявить о принятии им воз-

1 См.: Голос Литовской православной епархии. 1937. № 3—4. С. 22.

2 Протопресвитер Георгий Граббе. Правда о Русской Церкви на Родине и за рубежом. С. 126.

главления Русской Церкви. Но несомненно одно: ни один иерарх, не имеющий от него полномочий, не может законно возглавить Русскую Церковь. Вот почему наш Архиерейский Собор, не признав в прошлом году митрополита Сергия Местоблюстителем Патриаршего Престола, постановил вместо имени возглавителя Русской Церкви поминать за богослужениями "Православное Епископство Церкве Российския "»'.

Действительно, митрополит Кирилл не объявлял во всеуслышание о своем вступлении в исполнение обязанностей главы Русской Церкви, хотя и имел (по крайней мере, с точки зрения его сторонников) все основания это сделать. Возникает вопрос: почему? Ведь, как было показано, в 1934 году он твердо заявлял, что, в случае оставления местоблюстительской должности митрополитом Петром, он, в силу завещания Святейшего Патриарха и данного ему им обещания, исполнит свой долг и примет тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил и другого себе преемника, ибо у него нет права на такое назначение2. Дело здесь, надо полагать, не только в том, что в 1937 году священномученик Кирилл располагал меньшей свободой действий, чем в 1934-м. Можно думать, что к тому времени бесплодность такого шага для него стала окончательно очевидной. Как ясно следовало из мартовского указа митрополита Сергия, последний не передал бы церковную власть митрополиту Кириллу и при условии освобождения его из ссылки. Вступать с ним в новую полемику по этому поводу решительно не имело смысла. Создавать же альтернативный церковно-административ-ный центр и начинать рассылку распоряжений за подписью «Патриарший Местоблюститель» святитель Кирилл, очевидно, не хотел (да и возможности к тому, находясь в затерянном среди песков Яны-Кургане, практически не имел).

Еще в феврале 1930 года на первом допросе после ареста на вопрос следователя о намерениях митрополит Кирилл ответил: «По освобождении из ссылки я думаю вернуться в Казань, где буду молиться с теми, кто захочет молиться со мной. Принуждать к общению со мною никого не намерен, так как в церковном вопросе не признавал и не признаю административного командования» . Как в 1930 году святитель Кирилл, считая себя законным Казанским митрополитом, никого из казанцев не

1 Граббе Ю. Л. Взаимоотношение Русской Православной Церкви заграницей и Матери-Церкви // Деяния Второго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви заграницей с участием представителей клира и мирян, состоявшегося в Сремских Карловцах 1/14— 11/24 августа 1938 года, в Югославии. Белград, 1939. С. 138.

2 Акты... С. 700.

3 Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. П-17429. Л. 4.

желал принуждать к подчинению себе, так и в 1937 году, осознавая себя единственным законным кандидатом на должность Местоблюстителя, он не собирался оказывать на кого-либо давление с целью признания его в этом качестве. Тех, кто сам заявлял о таком признании, митрополит Кирилл принимал, но ни к каким административным рычагам не прибегал и свои права ни перед кем не отстаивал.

Впрочем, можно заметить, что и митрополиту Сергию тогда уже было не до полемики о местоблюстительстве. В течение 1937 года его положение стремительно ухудшалось, его собственный арест не казался уже чем-то невероятным1. Однако среди немногочисленных зарубежных апологетов митрополита Сергия находились вполне усвоившие его образ мыслей борцы за его права, готовые во всеоружии выступить против возможных «притязаний» со стороны митрополита Кирилла. Так, митрополит Елевферий в статье «Блаженнейший Сергий, митрополит Московский и Коломенский — канонический Местоблюститель», отметив, прежде всего, что «митрополит Кирилл доселе находится в заточении и не может фактически принять Патриаршие права и обязанности», в то же время поспешил заявить, что «если бы даже митрополит Кирилл и был возвращен из ссылки, то, без снятия прещений Высшею Властию при его покаянии, он не мог бы состоять даже в действующей иерархии Патриаршей Церкви»1.

Другой зарубежный «ревнитель канонической правды», профессор И. А. Стратонов, в статье с выразительным названием «Творимые легенды» счел необходимым всем недоумевающим специально разъяснить «неизбежность» запрещения митрополита Кирилла в священнослужении и, соответственно, невозможность для него стать Местоблюстителем: «Митрополит Кирилл не находил со стороны митрополита Сергия каких-либо отступлений от церковного учения и, следовательно, в соответствии с постановлениями Двукратного Собора не мог отделяться от митрополита Сергия даже в том случае, если находил отдель-

1  Обвинительный материал, на основании которого Блаженнейший Сергий мог быть в любую минуту арестован, к лету 1937 года органами НКВД был уже сфабрикован. Так, преемником митрополита Сергия по Горьковской кафедре, митрополитом Феофаном (Туляковым), согласно протоколу от 31 августа 1937 года, были даны такие показания: «По заданию Сергия
Страгородского я собирал шпионские сведения о положении в Советском Союзе и в частности о
состоянии ж[елезно]д[орожного] транспорта и настроении рабочих и передавал эти сведения Сер
гию Страгородскому, а он, в свою очередь, передавал их сотрудникам английского посольства» (Ие
ромонах Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники... Кн. 1. С. 141, 232). Этих измышленных следствием показаний, при всей их нелепости, было вполне достаточно, чтобы вслед за митрополитом Феофаном приговорить к расстрелу и митрополита Сергия. Вероятно, органы НКВД именно к этому и вели дело, но санкции на его доведение до конца не получили.

2  Митрополит Елевферий (Богоявленский). Блаженнейший Сергий, митрополит Московский
и Коломенский — канонический Местоблюститель. С. 8—10.

194

ные его распоряжения неправильными. Возникла значительная между названными митрополитами переписка, которая не привела к желаемому исходу. Для митрополита Сергия не оставалось другого пути, как в отношении митрополита Кирилла применить меры, вытекавшие из обязанностей Церковной Власти поддерживать дисциплину. Тем более что ранее уже были применены эти меры против григорьевцев и иосифлян. Совершилось печальное, но неизбежное: митрополит Кирилл в 1930 г. был предан суду архиереев, уволен с кафедры и запрещен в священнослужении». Можно, однако, отметить, что даже у Стратонова, с легкостью писавшего, что «все раскольничьи образования имеют одно общее между собою, будет ли то живоцерковство, или григорьевщина, или карловацкое согласие: все они порвали общение с Русской церковью и, через это, с церковью вообще»2, — даже у него не поворачивался язык заявить о том, что святитель Кирилл «порвал общение с церковью вообще». Формулировка в отношении митрополита Кирилла, подобранная Стратоновым, звучала более корректно: «Первый кандидат на Местоблюстительство оказался вне церковного общения с Заместителем и вообще Патриархией и, следовательно, не может почитаться принадлежащим к официальным кругам Патриаршей Церкви» .

Всецело оставаясь в лоне Патриаршей Церкви, являясь, быть может, самым выдающимся выразителем того, что сам он называл ее «иерархической совестью», священномученик Кирилл к ее официальным кругам, действительно, не принадлежал. Более того, он к этому и не стремился. Святитель Кирилл прекрасно понимал, что в условиях тотального террора со стороны государства практически нет никакой возможности принести Церкви пользу какими-то административными действиями на каком бы то ни было официальном посту. Оставалось только продолжать свой исповеднический подвиг, судьбу же Русской Церкви вверить в руки Божий.

Время несения митрополитом Кириллом этого исповеднического служения быстро подходило к концу. 7 июля 1937 года он был арестован, а 20 ноября того же года расстрелян под Чимкентом вместе с митрополитом Иосифом и епископом Евгением4. С этого дня он продолжил свое служение Русской Церкви уже на небесах1.

1 Стратонов И. А. Творимые легенды // Голос Литовской православной епархии. 1937. № 7—8. С. 67-68.

' Его же. Русская церковная смута. С. 142.

' Его же. Творимые легенды. С. 67.

4 В очерке «Церковь Катакомбная на земле Российской», написанном, по предположению его издателей, в 1970-е годы, приводится такое свидетельство о последнем этапе жизненного пути священномученика Кирилла в тюрьме города Чимкента: «Когда митрополитов Кирилла и Иосифа выпускали ежедневно на прогулку, то они всегда гуляли рядом, причем митрополит Иосиф был высоко-

195

Таким образом, можно заключить, что священномученик Кирилл действительно стал во главе всей «правой» оппозиции митрополиту Сергию. Однако оппозиция эта заключалась не в создании какой-то иной церковной организации, а в свидетельстве о том, что у Церкви есть и иные пути осуществления своего призвания в здешнем мире, нежели тот, который был выбран митрополитом Сергием. Митрополит Сергий, как сам он признал, пытался «спасти Церковь», то есть «внешнее положение Церкви»1. Ради спасения этого внешнего положения он готов был далеко идти на уступки тем, от кого оно зависело. Митрополит Кирилл же и объединившиеся вокруг него представители «правой» церковной оппозиции считали, что главным для служителей Церкви является свидетельство о возвещенной Христом Истине и верность во всем этой Истине. В случае сохранения ими такой верности Сам Господь сумеет спасти Свою Церковь.

Завершая эту тему, можно отметить, что в конце своей жизни митрополит (Патриарх) Сергий в статье «Есть ли у Христа наместник в Церкви?» в форме полемики с католическим учением изложил во

___

го роста, а, сравнительно с ним, коренастый митрополит Кирилл был маленького роста. Митрополиты, гуляя по кругу, всегда были заняты сосредоточенной беседой, очевидно, здесь, на открытом воздухе, их нельзя было подслушать. А за прогулкой митрополитов всегда следили с горы катакомбницы-монахини. Это было небезопасно. Надо было маскироваться, чтобы власти не заметили всей тайной сигнализации. А она сводилась к тому, что митрополиты давали им свое благословение в начале и в конце прогулки» (Церковь Катакомбная на земле Российской // Православная жизнь (Джорданвилль). 2002. № 10 (633). С. 17). Нарисованная здесь картина (по заверению автора очерка, — со слов очевидцев-жителей Чимкента) представляется преукрашенно идиллической. Не в интересах следствия было предоставлять возможность двум митрополитам заниматься сосредоточенной беседой, да еще так, чтобы их нельзя было подслушать. Но, несмотря на определенную апокрифичность этого свидетельства, какие-то основания под собой оно может иметь.

1 Митрополитом Мануилом (Лемешевским) впоследствии в ход была пущена ложная версия о том, что «незадолго до своей кончины митрополит Кирилл, наконец, примирился с митрополитом Сергием и Патриаршим Священным Синодом». Сама же кончина святителя Кирилла, согласно тому же Высокопреосвященному автору, последовала в августе 1941 года «от укуса змеи» (Русские православные иерархи... Т. 4. С. 120). Ученик митрополита Мануила, архимандрит (впоследствии митрополит) Иоанн (Снычев), в своей диссертации продолжил развивать эту версию, дополнив ее указанием, что митрополит Кирилл «осознал свою ошибку» (Церковные расколы... С. 343). В 1995 году митрополитом Иоанном бьио благословлено издание популяризированного варианта его труда, написанного в 1960-е годы. При этом автор заявлял, что он «счел своим долгом восстановить историческую справедливость и назвать своими именами те гонения и репрессии, которым подвергались равно клирики и миряне Русской Православной Церкви» (Митрополит Иоанн (Снычев). Стояние в вере: Очерки церковной смуты. СПб.: Царское дело, 1995. С. 13). Однако, несмотря на то что о мученической кончине святителя Кирилла к тому времени было уже хорошо известно, читателю вновь были предложены небылицы про «осознание ошибки» и «кончину от укуса змеи» (Там же. С. 207).

2Акты...С. 538.

196