Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: 1960-е гг.

Свящ. Николай Соколов

ОГОНЬ ВЕРЫ ГОРЕЛ В НЕМ ДО САМОГО КОНЦА

Воспоминания о Николае Пестове.

Интервьюер Ольга Филиппова. 2012.

Оп.: газета "Кифа", август 2012 (http://moskva.bezformata.ru/listnews/veri-gorel-v-nyom-do-samogo/6323731/)

* * *

Отец Николай, как Николай Евграфович оказался в приходе отца Алексия Мечёва?

Прот. Николай Соколов: В 1922-23 году дедушка попадает в тюрьму как член Христианского студенческого кружка. Его держали в Бутырке. Промыслом Божиим его не расстреляли, не сослали. Он как-то «ушел», Господь закрыл глаза кому надо.

И в тюрьме Николай Евграфович встречает тех, кто стали его путеводителями по этой жизни. Это люди, составлявшие духовную семью старца Алексия Мечёва. Дедушка становится прихожанином этого храма ( свт. Николая в Кленниках - ред. ).

Вы можете назвать этот круг, имена?

- Во-первых, отец Сергий Мечёв, потом семья Амбарцумовых, семья Каледы, Апушкины, Д. Мелехов - крупнейший психиатр с мировым именем, Солодовниковы (которые были одновременно и прихожанами храма свт. Николая в Толмачах) и другие...

То есть Николай Евграфович вошел в «мечёвский» круг?

- Да, более того, ему доверяли, он стал старостой храма.

Это было в какие годы?

- С 1923-1924 гг. и до закрытия храма в 1929 году. Отца Алексия Николай Евграфович застал совсем чуть-чуть, он умер в 1923-м. После кончины отца Алексия его сын - отец Сергий - стал духовным отцом многих членов общины, и дедушку он вел по жизни до самой своей ссылки и смерти в лагере. Отец Сергий был человеком, который вдохновлял и поддерживал приход. Он вместе с Николаем Евграфовичем и, может быть, ещё с кем-то до 1925 года вел христианский кружок, за что отца Сергия первый раз и посадили, а кружок разогнали. В тот раз всех остальных кружковцев отпустили, только один человек еще получил срок, не помню, кто именно. Но потом все посидели - бабушка, дедушка, тайный священник иерей Константин Апушкин, другие - кто-то полгода, кто-то год. А тогда многие были освобождены, правда, двое-трое кружковцев были высланы из Москвы, а потом вообще и из России. Сначала людей высылали на знаменитых пароходах, потом, чуть позже, тоже высылали, только потихоньку.

Почти все прошли лагеря...

- Да, дом был полон репрессированных. Николай Евграфович сидел два раза. Не расстреляли. Бабушка сидела, близкие все сидели в лагерях по два-три раза. Я помню дом 1950-х гг., он был наполнен так называемыми выходцами из лагерей: и князья, и графы, и простые люди, миряне и священники, которые по 18 - 20 лет отсидели, прошли Соловки, всякие Восточные и Южные лагеря, Колыму... и остались верными Богу, своей вере. Они были исполнены такой радости! Некоторые, даже страшно сказать, благодарили Сталина: дал пострадать за Христа, слава Богу! И это были действительно искренние слова, не просто так. Как в Евангелии: любите врагов ваших, молитесь за проклинающих вас... Помните, как у А. Солодовникова, одного из духовных чад отца Сергия Мечёва:

Решётка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
<...>
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жёсткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.

Они всегда говорили: «Слава Богу за всё» - и жили этим.

Расскажите о молитвенной жизни и богослужениях этого круга.

- Я много говорить не буду, хотя здесь очень много можно рассказывать. Кратко скажу так: дедушка, также как и практически весь этот круг, не любил пышных богослужений, когда присутствуют иерархи, патриарх. Он не патриарха не любил, а помпезность...

Византизм?

- Да, византизм. Он не отказывался, когда его приглашали к патриарху Алексию I или к патриарху Пимену. Но специально он на такие службы не ходил. Дедушка любил простые службы, самой важной для него была литургия. Любил раннюю литургию, которая совершалась в тиши деревенской или в тиши московского храма, когда народу еще не так много, пришли те, кто встал в пять утра, чтобы помолиться. А в 1930-е гг. литургия служилась у нас дома.

Семья Пестовых, 1930 г. Как часто?

- Нечасто, примерно раз в месяц.

Служил отец Сергий Мечёв?

- Да, когда был на свободе. Служили и другие священники, не знаю, кто именно. Это было ещё до моего рождения.

Эти священники были тоже «мечёвские»?

- Да, это был круг «мечёвских» батюшек. Там были разные архимандриты, священники, монашествующие, про епископов просто не знаю. Их ведь сажали, как правило, очень быстро. Вычисляли и сажали. Кто выходил из тюрьмы, тот и служил. Приходили рано утром, где-то в пять-шесть утра. Тихонечко, собирали не всех: сегодня ты ответственный, потом - ты. Да и квартира могла вместить не больше десяти человек. Приходили по одному, с промежутком через пять минут. Батюшка приходил, приносил антиминс, служил литургию, все молились, все причащались. Пели, как комарики, можно сказать - пищали. Где-то в восемь утра начинали расходиться на работу, кто куда. Уходили в течение 3-4 часов, чтобы не видно было, что отсюда вышло столько людей.

Все были воцерковлены?

- Да, основы христианской веры все знали. Если человек читает и отцов древней церкви, и отца Сергия Булгакова, и Е. Трубецкого, и других - значит, за этим что-то есть, правда?... Николай Евграфович любил вечернее богослужение служить сам, хоть он и не был в сане. Приходили люди, и он возглавлял это богослужение, по типу старообрядцев беспоповцев. Зажигал лампадки, стояли все вместе, книги все у дедушки были: Часослов, Минеи, Октоихи... В 1960-е годы он уже ставил меня, брата, других, мы читали шестопсалмие, с Трисвятого по Отче Наш, все необходимые молитвы, первый час. Помню, как он своим уже старческим голосом вместе с нами пел: «Отверзу уста моя...» и весь канон. Приходили самые близкие люди - человек пять-шесть собиралось, не больше - бабушка, его сестра, мы... Таким образом мы в течение полутора-двух часов совершали богослужение, тайно молились. Генералы даже приходили. Помню, стоит в темноте, погоны блестят...

А исходя из чего Николай Евграфович доверял людям? Просто, что называется, «на нюх» проверял?

- Вели себя осторожно. Приходили и провокаторы, бывали случаи. Один пришел, помолился - и всё. А этот начинает вопросы задавать или еще что-то... Дедушка всегда это чувствовал, это было сразу заметно... Дедушка и бабушка обращались друг к другу по имени отчеству: «Зоя Вениаминовна, мы этих людей больше не приглашаем». - «Николай Евграфович, согласна!» Вот отношение людей, проживших в браке пятьдесят лет. Нам этого не понять. Так было принято. Такая любовь: и плакали, и любили.

Каждый вечер так торжественно молились?

- Нет, конечно. В субботу вечером - всегда, и в праздники. Дедушка много молился. Кроме того, ночные богослужения по уставу, как полагается, вечернее правило... Помню, просыпаюсь ночью в четыре утра, а он стоит на коленях, на ковре, молится. Коврик этот до сих пор у меня в алтаре лежит перед жертвенником, я его храню как святыню. А он молится, и плачет, плачет... Мы не знали, что он был комиссаром, столько тяжелого на душе... Только бабушка подойдет, постоит и, слышу, стучит в комнату: «Николай Евграфович, ты опять молишься, ты же Богу-то надоел своей молитвой. Он давно тебе всё простил, давай, ложись спать». - «Зоечка...» - и опять начинает молиться. Вот, понимаете? Он, конечно, аскет был. Начиная с сорока лет отказался от мясного, ел только щи и кашу. Щи свежие любил, не стародневные. Когда не пост, сыр ел, творог с корицей любил, рыбку. Были и исключения, когда бабушка говорила: «Ты меня очень любишь?» - «Да, люблю!» - «Докажи, что не монах. Ты как монах живешь вообще. Все-все-все, не говори ничего, если ты не монах, съешь кусочек котлетки, которую я тебе приготовила в день твоего рождения!» И дедушка ел кусок котлеты. Помню, он ел и слезы катились из глаз. Говорит: «Видишь, я тебя люблю!» Все, это было доказательство. Она его целовала - и мир в семье. Так проходила его духовная жизнь: в молитвах, тайных бдениях, в подвиге просвещения... А по субботам-воскресеньям меня будили в пять утра и к шести мы выходили с дедушкой в храм. В девять часов возвращались с обедни, пили чаек, и он ложился на часик поспать, а я начинал заниматься на скрипке. Потом мы шли с бабушкой по концертным залам, на различные вернисажи. Она меня культурно просвещала.

Это считалось нормальным, просто необходимым?

- Необходимым, конечно. Как не совмещать духовную и культурную жизнь? Дедушка говорил: «Мне это не нужно, я это все знаю». Иногда он ходил на концерты, чтобы послушать своих внуков. Ему говорили: «Дедушка, надень ордена». У него ордена были и Красного Знамени, и Ленина, и военные, полно орденов. «Нет, нет». Потом он их наденет скрепя сердце, сидит красный, как рак, охает, ахает. Никогда не любил все это. Вот спорт любил! Бегал с нами, в волейбол играл, в бадминтон. Футбол не любил, говорил, что ногами пинать неблагородно ( смеется ). Греб на лодке, плавал. Это в семьдесят с лишним лет! И он все нам говорил: «В здоровом теле здоровый дух». Говорил, что мы должны сохранять бодрость духа и тела. При всех его духовных подвигах, нас, мальчишек, он заставлял заниматься спортом, а поклоны ночью класть не заставлял. Хочешь - делай. А сам вставал. Молитва у него какая-то особая была...

То есть вас, детей, молиться не заставляли?

- Нет. Но воспитание, конечно, было. Утром и вечером молитвенное правило. Когда мы - дети - у него, он всегда с нами... Утром рано вставал, до меня. Говорит мне: «Я ещё с тобой правило прочту, а потом ты в школу пойдешь». - «Дедушка, ты же уже помолился». - «А я еще раз с тобой правило прочту».

Н.Е. Пестов. Фотография 1970-х годов Что за правило было, минут двадцать?

- Какие двадцать! Десять минут. Там были молитвы, которые вошли в мою жизнь. Некоторые из них я до сих пор читаю. Там были и обычные основные молитвы, около десяти молитв. И ещё дедушка учил молиться своими словами. «Скажи Господу то, что ты хочешь». По сути он повторял молитву Оптинских старцев, я тогда ее еще не знал. «Дай, Господи, мне встретить все, что принесет наступающий день. Помоги мне правильно относиться к людям. Помоги мне в делах, экзаменах, заботах. Чтобы мне ни с кем не ссориться, сестру не задирать, брата не обижать. Чтобы честно ко всему относиться, чтоб радивым быть...» Короче, повторял со мной кодекс пионеров Советского союза ( смеется ). Это смешно, но правда, так получалось. Мы пионерские галстуки носили, кстати говоря. Пожалуйста, носи, это тебя ни к чему не обязывает. Хотите - снимите, хотите - носите. Раз носят все, носите, чтобы не выделяться. А в комсомол, говорит, не надо вступать. Комсомол - это уже помощник партии. Октябрята, пионеры - это такие детские скауты. Скауты тоже носят какие-то галстуки и в дореволюционное время носили. Детские игры, играйте, пожалуйста.

А друзья к Вам в дом приходили?

- Приходили - за книжкой зайдут, поиграют, поговорят со мной. Никаких вопросов религиозных они не задавали, потому что их никто не просвещал. Никто и не задавал вопросы. При них не молились.

То есть ответ давался, когда был вопрос? Не звучало вопроса - не было и ответа?

- Знаете, и вопросов не было, и того, что «давай я расскажу тебе о Христе, о Евангелии». Дома этого не было. А в храме, если бабушка видела молодых людей, девушек, ребят, которые ничего не понимают, или в Третьяковской галерее - всегда была проповедь. Всегда. Там любую картину возьми - и на христианство выйдешь. Кто такой Павел I, кто такие Екатерина II, Александр I? Война 1812 года... Кончалось все Евангелием. Вокруг бабушки начинали толпиться слушатели, и она приходила из Галереи и опять проповедовала. Дедушка не мог этим заниматься, потому что он был целый день на работе, уходил в 9 утра. Он работал в двух институтах, был заместителем директора по учебной и научной работе инженерно-экономического института, заведовал кафедрой. Приходил поздно. Он проповедовал, когда к нему приходили. И он всех принимал. Ему говорили: «Николай Евграфович, нельзя принимать всех. Неизвестно, кто приходит». «Я, - говорит, - не имею права не принимать. Пришел ко мне человек - я должен принять его». Господь сохранял. Дедушка говорил: «Господь сохранит и покажет, что нужно».

Такое бесстрашие характерно было для церковного круга Ваших дедушки и бабушки?

- Да. Видимо, так. Все были осторожны, но не боялись. Приходили к нам и родственники, и те же Оболенские, Солодовниковы, Шереметьевы, Растопчины... Приходили и духовные писатели - Сергий Фудель, священники, покойный митр. Питирим (Нечаев), профессора МДА К. Комаров, К. Скурат... было так же - слушали, общались.

То есть тюрьмы не сломали их и не зажали?

- Нет-нет. Они радовались жизни и никогда не отрекались от веры.

Откуда такая свобода во всём, в молитве, в богослужении, в проповеди? Для сегодняшней жизни такая открытость не свойственна. Её нет, к сожалению, ни в людях, ни в их отношении друг к другу. Сейчас не так легко друг друга и в дом-то приглашают, не так охотно делятся тем, что есть. Откуда это в них было? Ведь тогда могли и посадить, и расстрелять. Что это, фундамент веры, воспитание?

- Фундамент веры. Воспитание тут ни при чем. В этом кругу были люди самого разного воспитания - великосветского: «у нас на обед были артишоки, ананасы ели» - мы не знали, что это такое. Другие с удовольствием хлебали щи с кашей, благодарили Бога и ложку облизывали - к ужасу великосветски воспитанных, нельзя это было делать. А как же после лагеря-то все не оближешь? Разные были люди. Но, тем не менее, фундамент веры, духовная закваска единая была. Господь сказал: «Да будут все едино». Это духовное единство должно чувствоваться, если это истинная христианская община, истинная вера. Ты пришла с одним образованием, я - с другим, ты любишь это, я люблю то, я хочу одеваться так, а ты по-другому. Да, мы должны соблюдать приличия, нормы поведения, но в этом многообразии есть красота мира, и в нём мы имеем одно духовное единство. Вот, это и было в духовной среде Николая Евграфовича.

По инициативе Вашего дедушки много хороших духовных книг переписывалось, рассылалось по разным городам. Исходя из чего он старался просвещать других?

- Он сам читал массу литературы, все время что-то новое. Ему приносили различные богословские книги, в том числе и на английском, и на французском языке. Проповеди современных ему авторов, например, владыки Антония (Блума) - тогда его только-только начали издавать. На дедушку работало в один период до 15 машинисток одновременно.

А Вы принимали какое-то участие в этой деятельности?

- В 1960-е я участвовал в распространении литературы. По сути был еще мальчишкой, когда родные командировали меня в разные точки, в том числе в монастыри, которые тогда еще действовали - в Псково-Печерский монастырь, Пюхтицы, в другие точки. Мне давали книги, сколько мог поднять 15-16-летний мальчишка. Сажали в поезд: доедешь до места, там тебя встретят, передашь и этим же вечером обратно. Назову города, в которые возили книги: Ленинград, Киев, Одесса, Грозный, Рига, Таллинн, Иркутск, Норильск, Комсомольск-на-Амуре, Владивосток, Свердловск (Екатеринбург), Челябинск. Это только то, что я сразу вспомнил. И оттуда люди приезжали за книгами, сами везли. Допустим, договорятся, и из Иркутска приезжает человек, была такая Татьяна Павловна. Соберут ей неподъемные ящики, дедушка довезет на такси, посадит в поезд. Бабушка, помню, говорит: «Николай Евграфович, посадят и тебя, и меня, детей по лагерям отправят». - «Зоечка, уже не то время».

Они всегда чувствовали время?

- Да. И понимали, что надо быть в курсе событий. Телевизора тогда не было, мы радио слушали. И дедушка с бабушкой всегда слушали своего любимого Владимира Филимоновича Марцинковского по радио «Монако»: «Говорит радио "Монако", Монте-Карло. Сегодня, дорогие радиослушатели, с вами беседует...» Помню, стоит бабушка, слушает и плачет: «Он же нас сделал христианами, он дал нам веру!» Так что идеи студенческого христианского движения, молодежного движения тоже вошли в жизнь Николая Евграфовича, через В.Ф. Марцинковского и некоторых других. Вошли как реальная действительность, которую он посвятил молодежи и студентам, христианскому воспитанию и просвещению.

...Ещё был момент - вместе с дедушкой обходим 3-4 точки, где он забирал отпечатанную литературу, давал денежки. Я не знаю, давал ли кто-то дедушке деньги на эту деятельность. Ведь это нужно было купить бумагу, потом напечатать, переплести, разослать - сотни экземпляров по всему миру. Думаю, кто мог - давал на это деньги. Тогда об этом просто не говорили. Практически вся зарплата и пенсия дедушки шли только на это. Помню, бабушка причитала: «Ты нас по миру пустишь». - «Зоенька, а что нужно? Костюм есть, ботинки есть, ну, десять лет им, ну и что, еще поношу. Шуба есть. Когда ты шила пальто?» - «В 1955 году, а сейчас 1970-й». Так они носили свои вещи. Были очень неприхотливые - и он, и бабушка. Ели самую простую пищу. Никогда ни водки, ни каких-то застолий, ничего такого не было. Рюмочку вина наливали, когда гости приходили, пирожки, чай. Все очень просто, мирно.

Николай Евграфович верил в то, что советская власть когда-нибудь закончится и наступит свобода?

- Он говорил так: «Всему этому будет конец». Он даже не верил, а был уверен в этом. Видел, к чему шло, знал и чувствовал это. Когда Хрущева сняли вместе с его приверженцами, он сказал: «Как тараканы в банке, друг друга перегрызут». Конечно, в саму политику он не вмешивался, только говорил: «Я верю в то, что сказал мне старец во время посещения Сарова ещё в 1920-х годах. Колокола зазвонят, и крестные ходы будут, и храмы будут открыты, и открытые гонения прекратятся». В последний год своей жизни он мне не раз говорил: «Ты это увидишь. Я не смогу это увидеть, но я уже увидел начало». Ведь фактически на его глазах мой папа стал священником, брат Сергий - монахом. Мы все были иподьяконами у патриарха Пимена. Он радовался. Дедушку подводили к патриарху, и патриарх благословлял его и его труды. Хотя и брежневские времена были непростые. Об этом времени Николай Евграфович говорил: «Всё, это последние остатки этих волн, которые нужно пережить. И никогда не отчаиваться».

Николай Евграфович был подлинным просветителем. Удивительна ответственность, которая была воспринята им - мирянином - за полноту откровения Христова.

- Да, люди жили не для того, чтобы написать отчет. Они жили просто жизнью Духа, жизнью того, что в любую секунду тебя могут взять и тебя может не быть. Это совершенно иные службы, совершенно иные отношения, совершенно иной образ жизни. Люди имели силу веры, подлинную любовь и свободу. Когда они говорили, молились, проповедовали, служили, нельзя было уйти от них, не оплакав свои грехи, не изменившись, не восприняв что-то важное в этот день. И Николай Евграфович в своей жизни имел огонь веры, который горел в нем до самого конца. 

* * *

Вторая часть (http://www.psmb.ru/obshchinno-bratskaja-zhizn/u-kogo-my-uchimsja/statja/kak-obresti-dukhovnyi-optimizm/)

- Отец Николай, расскажите, пожалуйста, о своём деде – Николае Евграфовиче, о его пути ко Христу и последующем за обращением служении, о церковном круге того времени.

Прот. Николай Соколов: На письменном столе нашего дедушки, под стеклом лежала надпись, которую я еще в детстве видел, но не понимал, что она означает. Там было большими буквами написано: «От Меня это было». Я не мог понять странные слова, кто это «Он», что это было, видение, событие? Потом я нашел этот текст в Священном писании и понял, что эти слова дедушка применял к себе, чтобы никогда не забывать: что бы ни случилось в жизни, за всем стоит воля Божия, благая и совершенная.

Христианином Николай Евграфович стал еще в молодости, придя из врат безверия к светлым вратам будущей жизни христовой веры. Семья, в которой он вырос, соблюдала бытовые правила христианской жизни того времени – праздновали Пасху, причащались раз в год, исповедовались по необходимости, но больше – ничего. Над христианскими идеалами все тогда, как правило, посмеивались, хотя и не отвергали, считая их уделом каких-то ненормальных, кликуш, юродивых и тех, кто немножко «не от мира сего». Такое понимание христианства характерно для дореволюционного периода. И дедушка не отвергал Бога как такового, как вообще существо, однако за этим формальным видом религиозной жизни он не видел глубины. Он говорил: «Никто меня не научил ни правильно читать молитву, ни узнать, что такое Таинство Церкви. Приходили в церковь, стояли, ставили свечки и уходили, но за этим не было главного». Поэтому, получив такое воспитание, он в какой-то момент отошел от веры полностью. Считал себя атеистом, читал все, что можно было тогда прочитать по атеизму: Фейербаха, Гегеля… Но одновременно с этим он всегда искал правду, как он её тогда понимал, и был очень принципиален в своих поступках.

В революции 1917 г. и Гражданской войне дедушка принимал деятельное участие как комиссар Красной армии, закончив свое восхождение, если можно так сказать, в должности комиссара Уральского военного округа в Екатеринбурге. Среди его «друзей» были Троцкий, Фрунзе, Тухачевский и ряд других деятелей.

Вспоминая сегодня его жизнь, я сказал бы: всему свое время. Наверное, он должен был пройти этот путь, чтобы, подобно Савлу, стать Павлом. В его жизни случилось обращение, напоминающее обращение апостола Павла. Нам в детстве это не рассказывали. Потом, когда я был уже взрослый, лет 15–16-ти, бабушка намекала. Это произошло в самый страшный период его антихристианской, с точки зрения нравственности, жизни. Там было много всего… кровь и гадость. «Карамазовская грязь» – так написал дедушка об этом периоде жизни в своём дневнике. Это был 1920 или 21 год, Екатеринбург. Ночью дедушка увидел сон, что стоит он в каком-то гроте. И откуда-то идет свет, и оттуда, из света, на него идет Христос. Дедушка почувствовал, что это Он. «У меня в голове только одно, – вспоминал дедушка, – почему я, коммунист, комиссар, зачем, когда кругом такое творится, Гражданская война... и вдруг ко мне идет Христос. Что это?» Не мог понять… «Свет Христа, и Он идет ко мне, смотрит на меня. Его взгляд меня пронзил до всего, чем можно было почувствовать». Дедушка был не один. «Со мной стояли рядом мои родственники, стояли сестры, дядя Эря». Он был немец, всё доброе, положительное в воспитании было от этого дяди. «И вот дядя поклонился Христу. А сестры не видят Христа! Он проходит мимо. И я тоже поклонился Христу, Христос на меня посмотрел… Все, сон закончился, я проснулся в холодном поту, не зная, что это было. Я и Христос, Христос и я? Ведь я это отвергаю, этого ничего нет, это все выдумки? И вдруг я это реально вижу». Интересно, что уже потом, дедушка говорил, что он увидел Христа таким, каким он всем известен на иконе, написанной Серафимом (Чичаговым), в белом хитоне. Перед этим образом дедушка всегда падал на колени. «Но по внешности в моей жизни, – пишет он, – ничего не изменилось, я по-прежнему оставался воинствующим безбожником. Что я могу сделать – завтра бросить все? Я комиссар, ну, приснилось, кому ж не снится».

Но жизнь сложилась по-другому. Такое отпадение от веры привело его к трагедии, он разочаровался в своей жизни где-то около тридцати лет. Все в одночасье поломалось, ушла жена, ушли другие люди. Он оставляет все и возвращается обратно в Москву, поступает на очередной курс в МВТУ, с которого он ушел почти 8 лет назад, до Первой мировой войны.

Москва, 1922 год. В один из вечеров, конечно не случайно, промыслом Божиим, он видит афишу, которая гласит: в Политехническом институте лекция «Был ли Христос?». Лектор В. Марцинковский. Кстати, это недалеко от Свято-Филаретовского института. Дедушка идет туда, присутствует на лекции–беседе, где В. Марцинковский с радостью и христианским вдохновением говорит о том, что есть Христос, что есть христианская жизнь, что есть «доказательство бытия Христа», читает Евангелие. Дедушка такое свидетельство о вере никогда до этого не слышал, не знал. Он вспоминал, что с ним случилось: «Как будто пелена упала с глаз, я все понял, вновь явление Христа. С лекции я вышел христианином». А дальше, когда Господь дотронулся сердца, уже все проще.

- Кто был среди учителей Николая Евграфовича, от кого он воспринял традицию?

Прот. Николай Соколов: Дедушка стал посещать лекции, различные храмы Москвы, где ищет проповедников, и удивительным образом ему нравятся обновленцы. Ходит к А. Введенскому. А дедушке какая разница, в какой храм зашел? А. Введенский так зажигающие проповедовал, что «я плакал и все плакали», – вспоминал он. Но потом Господь повернул ещё раз. Николай Евграфович встречает бабушку – Зою Вениаминовну Пестову. У них настоящая большая любовь и брак, рождаются трое детей. И начинаются тяжелейшие испытания – он попадает в тюрьму как член Христианского студенческого кружка. Его держат в Бутырке. Промыслом Божиим его не расстреляли, не сослали. Он как-то «ушел», Господь закрыл глаза кому надо.

И в тюрьме Николай Евграфович встречает тех, кто стали его путеводителями по этой жизни. Это люди, составлявшие духовную семью старца Алексия Мечёва. Дедушка становится прихожанином этого храма (свт. Николая в Кленниках – ред.).

- Кто входил в этот круг?

Прот. Николай Соколов: Во-первых, отец Сергий Мечёв, потом семья Амбарцумовых, семья Каледы, Апушкины, Д. Мелехов – крупнейший психиатр с мировым именем, Солодовниковы (которые были одновременно и прихожанами храма свт. Николая в Толмачах) и другие…

- То есть Николай Евграфович вошел в «мечёвский» круг?

Прот. Николай Соколов: Да, более того, ему доверяли, он стал старостой храма.

- Это было в какие годы?

Прот. Николай Соколов: С 1923–1924 гг. и до закрытия храма в 1929 году. Отца Алексея Николай Евграфович застал совсем чуть-чуть, он умер в 1923-м. После кончины отца Алексия, его сын – отец Сергий – стал духовным отцом многих членов общины, и дедушку он вел по жизни до самой своей ссылки и смерти в лагере. Отец Сергий был человеком, который вдохновлял и поддерживал приход. Он вместе с Николаем Евграфовичем, и, может быть, ещё с кем-то до 1925 года вели христианский кружок, за что отца Сергия первый раз и посадили, а кружок разогнали. В тот раз всех остальных кружковцев отпустили, только один человек еще получил срок, не помню, кто именно. Но потом все сидели – бабушка, дедушка, тайный священник иерей Константин Апушкин, другие – кто-то полгода, кто-то год. А тогда многие были освобождены, правда, двое–трое кружковцев были высланы из Москвы, а потом вообще и из России. Сначала людей высылали на знаменитых пароходах, потом, чуть позже тоже высылали, только потихоньку.

- Почти все прошли лагеря…

Прот. Николай Соколов: Да, дом был полон репрессированных. Николай Евграфович сидел два раза. Не расстреляли. Бабушка сидела, близкие все сидели в лагерях по два–три раза. Я помню дом 1950-х гг., он был наполнен так называемыми выходцами из лагерей: и князья, и графы, и простые люди, миряне и священники, которые по 18–20 лет отсидели, прошли Соловки, всякие Восточные и Южные лагеря, Колыму… и остались верными Богу, своей вере. Они были исполнены такой радости! Некоторые, даже страшно сказать, благодарили Сталина: дал пострадать за Христа, слава Богу! И это были действительно искренние слова, не просто так. Как в Евангелии: любите врагов ваших, молитесь за проклинающих вас.

- Для Николая Евграфовича было органично и естественно такое понимание христианства, при котором христианин не только молится, но ещё и пытается что-то делать, служить для Бога и Церкви в меру своего дара и призвания?

Прот. Николай Соколов: Как я понял, когда мы с владыкой Сергием (Соколовым) писали биографию дедушки по его запискам, до войны им приходилось все-таки скрывать свои убеждения. Не было открытой проповеди. Тогда было страшное время. То есть, если хочешь пострадать, – иди, говори, приглашай молодежь, и тебя не будет в два счета, а если у тебя жена и дети, потенциал научной работы… У дедушки более 200 научных работ по химии, некоторые из них не потеряли своей актуальности и в настоящее время. После окончания Бауманского института он пошел в Академию химзащиты, потом еще в ряд других высших учебных заведений. Вначале войны он защитил докторскую диссертацию по химии. В это же время начал работать над собранием и изучением святых отцов, понимал, что ему нужно читать Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника, святых отцов древней церкви, каппадокийцев... Он вспоминал, как из отдельных фраз, которые хорошо ложились на сердце, сложились большие дневниковые записи, послужившие основой его первой работы – «Путь к совершенной радости». Потом война, гибель сына. Николай Евграфович продолжил писать свою диссертацию «Современная практика православного благочестия», освещая различные стороны христианской жизни с точки зрения отцов церкви. Дедушка над ней трудился всю жизнь. Я тоже это застал. Он брал и современных авторов, и католических, и других, тогда запрещенных. Писал «о. Иоанн С.» – кто это такой? Нельзя было ещё писать Иоанн Кронштадтский. Надписал на ней: диссертация на степень защиты кандидата богословия ГБР. Знаете, что это такое?

- Нет.

Прот. Николай Соколов: Грешный Божий раб. Сегодня Николай Евграфович наиболее известен именно как духовный писатель. Об одном только он просил – чтобы не занимались политикой. Говорил: «Я занимался политикой, знаю, что это такое, знаю, чем всё это заканчивается, как отражается на человеке. Поэтому "Мне отмщение, и Аз воздам". Какая политика может быть»?

Наш дедушка своим трудом, своим сердцем и душою привел очень многих людей из неверия в радость христианской веры, открыл перед ними дверь православного вероучения, те удивительные сокровища, которые содержит христианская церковь, в том числе и мировая, включая и католическую, и протестантскую, показав этим, что Христос един для всех.

Не кривя душой, могу сказать, что уже с середины 1950-х гг. Николай Евграфович стал практически старцем, не принимая при этом монашество или духовного сана. Хотя многие ему это предлагали, в том числе и люди из высшего иерархического состава: епископы и митрополиты. «Николай Евграфович, у Вас такие труды, такой образ жизни. На пенсию выйдете… Давайте, завтра же у Вас будет сан, и будете иметь возможность служить». – «Нет, нет, и нет!» Мы тогда не знали, может быть, и не нужно было это знать при его жизни: сегодня это открылось – у него было два брака. Имея два официальных брака, он не считал для себя возможным принять священный сан. При этом молитвенный и аскетический образ жизни были основными духовными устремлениями Николая Евграфовича.

- Расскажите, пожалуйста, о молитвенной жизни и богослужениях людей из его круга.

Прот. Николай Соколов: Я много говорить не буду, хотя здесь очень много можно рассказывать. Кратко скажу так: дедушка, также как и практически весь этот круг, не любил пышных богослужений, когда присутствуют иерархи, патриарх. Он не патриарха не любил, а помпезность...

- Как Вам кажется, что в опыте новомучеников и исповедников ХХ века остается важным и по сей день? Их богослужения, даже исходя из того, что Вы рассказали, несколько отличались от того, что мы время от времени можем наблюдать в наших храмах. Например, бывает тягостно видеть отдаленность клира от мирян и мирян друг от друга даже во время общей молитвы.

Прот. Николай Соколов: Много зависит от епископа, священника. Могу откровенно сказать, на богослужениях, которые возглавляли митр. Антоний (Блум), с которым я много раз встречался, служил и общался, покойный владыка Сергий (Соколов), некоторые другие епископы служили без всякой помпезности. Субординация определенная должна быть. Без этого невозможно. Но никакой отчужденности, отдаленности от паствы, никогда не было. Много зависит от сердца того, кто служит, от предстоящего. Ведь может служить и простой, хороший батюшка, но и он может далеко стоять от паствы. А может быть и по-другому. Помню, когда служил отец Всеволод Шпиллер, тоже покойный, какими были его службы, как мы ходили туда, как слушали его проповеди, как часами стояли, ожидая, что он скажет, как посмотрит на нас! Есть разные примеры. Что касается опыта новомучеников и исповедников, то они показали нам твердость духа и свою веру. Но и в то время были совершенно разные священники и епископы, и были тоже просто страшные вещи, которые творились в церкви, всякое было. Иногда дедушка говорил, что церковь пострадала, чтобы очиститься духовно от всего этого. Мы начинаем это, к сожалению, забывать. Опять иногда пускаемся в эту пучину византийско-роскошной жизни, которая подчас затмевает в нас истинный образ Христов, который стоит в простоте, правде, милости и любви.

- Николай Евграфович был подлинным просветителем. Удивительна ответственность, которая была воспринята им – мирянином – за полноту откровения Христова…

Прот. Николай Соколов: Сегодня его жизнь – это пример христианского служения Богу, людям, церкви и миру, который помогает сегодняшнему человеку в XXI веке понимать, что он не оставлен Богом, что Господь всегда с теми, кто ищет истину, идет за ней, не боится сказать правду власть предержащим, не боится за свою судьбу, а полностью отдает ее Богу. Не случайно он, когда уже тяжко болел, никогда не роптал, за все благодарил. «Да, – говорил, – очень тяжело, очень мне больно. У меня все горит внутри, но так мне нужно. Слава Богу, слава Богу!» Прожив 90-летнюю жизнь, Николай Евграфович всегда благодарил Бога, и я как его внук могу сказать, что он вселил в тех, кто его знал, в том числе и в меня, тот удивительный духовный оптимизм, который никогда не должен покидать христианина, ибо мы помним слова апостола: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите».  Это был своего рода девиз его жизни.

Скончался Николай Евграфович в ночь на 14 января 1982 г., в день памяти учителя церкви, одного из своих любимых святых – Василия Великого каппадокийского.