Джон Шерил

ОНИ ГОВОРЯТ НА ИНЫХ ЯЗЫКАХ

К оглавлению

ГЛАВА VIII

ЗАЧЕМ КОМУ-ТО ХОТЕТЬ ГОВОРИТЬ ЯЗЫКАМИ

Третьей задачей, которую я поставил перед собой после посещения Лидии, было побеседовать со всеми известными мне людьми, говорящими языками, и выяснить, считает ли каждый из них, что эта практика внесла в его жизнь нечто такое, чего не могла сделать обычная молитва на английском языке. Я все еще помнил тот таинственный поток тепла, исходящий от рук Лидии, и тот факт, что когда я вернулся домой, молитва, в которой она просила за Тиб, уже была исполнена. Было ли это простым совпадением, а может быть, и где-то результатом моего воображения, или и другие люди переживают подобное?

Конечно, когда я спрашивал пятидесятников, что сделали для них языки, первый ответ всегда был: «Убедили меня в том, что я был крещен Святым Духом.» Это и было как раз то доказательство, которое искали Пэрхэм и его ученики, когда начали свое длительное изучение Библии, и конечно же это было бы бесценным достоянием для верующего — знать несомненно наверняка, что Дух Самого Бога явил себя в нем. Пятидесятники верят, что таким несомненным доказательством являются языки. Для них поистине является аксиомой, что крещение Святым Духом всегда сопровождается языками.

«Крещение верующих Святым Духом», — гласит основное положение пятидесятнической церкви «Собрания Божий», — «бывает засвидетельствовано изначальным физическим знамением говорения на иных языках, как Дух Божий дает им провещевать». Символ (Декларация) Веры конгрегации «Церковь Божия» содержит, в основном, те же положения: «Мы верим в говорение на иных языках, как Дух дает провещевать, и в то, что оно является изначальным доказательством крещения Святым Духом».

Однако вне пятидесятнических деноминаций я обнаружил, что люди не были столь в этом уверены — даже те, которые сами говорили на языках в момент крещения. Лютеранский служитель Лари Кристенсон, пастор в церкви Троица, Сан-Педро, штат Калифорния, выражает взгляды едва ли не большинства не пятидесятников, говорящих на языках. Оценивая сведения о крещении Духом, данные в книге Деяний, он спрашивает:

«Значит ли это, что каждый, получающий Святого Духа будет говорить языками, — что если вы не говорили языками, вы на самом деле не получили Святого Духа? Я не думаю, что можно сделать такой вывод на основе Писания. Однако я действительно верю, что книга Деяний предлагает нам весьма полезный образец: 1) получение Святого Духа как определенное, четкое выраженное однократное переживание;

2) простой и определенный Богом способ объективного проявления дара Святого Духа с верою возвысить голос и заговорить на незнакомом языке по усмотрению Святого Духа». (В журнале «Троица», Т. 3, № 1).

Крайности, противоположной пятидесятникам, придерживаются те, которые убеждены, что получили крещение Святым Духом, но отрицают, что языки являются неотъемлемой частью этого переживания вообще. Один из таких людей — д-р Э. Стэнли Джонс. Мы с Тиб беседовали с этим ветераном миссионерской работы в Индии о его отношении к данному вопросу и впоследствии получили от него письмо, в котором он рассказал о некотором переживании, которое он имел во время пребывания в колледже Эсбери в Уилморе (штат Кентукки). «Я находился на молитвенном собрании в комнате одного из студентов, моего товарища по учебе»— писал д-р Джонс — «Там было еще трое-четверо человек. Мы не ощущали никаких особых эмоций и ничего особо не ожидали, и вдруг мы неожиданно исполнились Святого Духа — буквально были сбиты с ног. Я не мог спать до утра, мог только ходить взад и вперед по комнате и славил Его. В течение трех дней не было занятий, и они превратились в дни молитвенных собраний. Люди, приезжали из провинции, обращались, прежде чем успевали переступить порог аудитории. Они падали на колени прямо во дворе колледжа и обращались к Господу. Проповедей не было, только молитвы и свидетельства об освобождении и победе. Все студенты колледжа обратились. Я удивлялся, что это могло значить. Вскоре я это выяснил. Этим посещением я был приготовлен к труду моей жизни. Я понял, что ответил «да» на призыв стать миссионером. Доказательство Святого Духа? Святой Дух Сам был доказательством. Другие доказательства были не нужны, и никто их не хотел. Просить доказательства здесь было все равно, что просить доказательства солнца в полдень. Никто не говорил языками, так как об этом не учили».

Итак, мы столкнулись с разнообразием мнений о том, важны ли языки для определения присутствия Духа: «необходимы» — «важны» — «полезны» — «не обязательны». Но о языках было известно, что они служат не только знамение крещения, но имеют и другие функции. Павел говорил о языках как о даре, он связывал их с возможностью славить Бога.

Мы получили интересную возможность проследить эту функцию языков в современной практике христианской жизни, когда побеседовали с одним молодым выпускником Йельского университета. Роберт В. Моррис был членом Йельского Христианского Товарищества и считал, что его духовная жизнь не оставляет желать лучшего во всех отношениях, за исключением этой сферы хвалы. Он вспоминает, как он остановил себя однажды на собрании Товарищества, когда была его очередь вести общую молитву. Он использовал обычную, привычную форму молитвы, и дойдя до слов «мы славим Тебя, мы покланяемся Тебе...», он вдруг резко остановился. «Нет, я не могу», — сказал он с искренностью, которая давно уже была достигнута между членами группы. — «Я не знаю, что, значит, поклоняться Богу».

Он, конечно, знал, что, значит, благодарить Его за то или другое. Он часто испытывал восторг, когда слушал прекрасную органную музыку во время служения или видел изумительную деталь витража. Но славить Бога просто Самого по себе, как такового, — не за что-то, что Он совершил, — Сам или посредством человеческих способностей или таланта, — это, как признался Моррис своим друзьям, было на том уровне, какого он еще не достиг.

Вскоре после этого в Йельском университете произошли события, которые получили такое широкое освещение в газетах и журналах страны. Многие члены Йельского христианского Товарищества (ЙХТ) и других объединений Йельского университетского городка получили крещение Святым Духом с харизматическими явлениями, включая языки. Хотя пресса ухватилась за языки как наиболее сенсационную информацию для печати, Боб Моррис и другие очень мало заостряли на них внимание в своем личном понимании, чувствуя, что дары пророчества, исцеления и, прежде всего плод любви, — эти дары, которые Дух излил на их группу, были гораздо более важны. Но в личной духовной жизни Боба языки заполнили вполне определенный существенный пробел. «Для меня, — сказал нам Боб; — дар языков обернулся даром хвалы. Говоря на незнакомом языке, который мне дал Бог, я чувствовал, как во мне поднимается и растет любовь, восторг, чистое и беспримерное восхищение и поклонение, которых я не в состоянии был достичь в молитве умом. Хвала поклонение — это, в основном, вещи, идущие не от разума, и молитва языками — это молитва, идущая не от разума. Она освобождает нас от нашей зависимости от специфических способов мышления и деятельности и постепенности мыслительного процесса, и приводит к прямому, непосредственному познанию Бога, — точно так же, как мы получаем впечатление о личности человека, не выделяя составляющие его детали.

Но этот новый уровень молитвы наблюдался, не только когда Боб молился языками. Он сразу же заметил, что обладает новой способностью славить и восхвалять Бога по-английски. Часто он начинал свои обращения к Господу с молитвы языками, чувствовал в себе подъем этой новой способности и затем переходил на английский, убеждаясь в том, что вся его молитвенная жизнь изменилась. «Я заметил новую способность прославлять Бога, явленного во Христе», — писал он для журнала «Троица» в те дни, когда по всей стране вспыхнул интерес к событиям в Йельском университете. — «Не просто благодарение, идущее от разума, — но хвала, которая исходит словно из неведомых глубин твоего существа, но не на эмоциональном, а вполне осознанном уровне». И далее он добавляет: «Я ощутил также вполне определенно буквально физическую способность и силу в решении и противостоянии проблем повседневной жизни». («Троица», Т. 2, № 2). Эта дополнительная физическая сила и способности были еще одним назначением языков, отмеченным ап. Павлом. Человек, говорящий на языках, назидает, — или созидает, т.е. укрепляет, — себя, писал Павел (I Кор. 14:4).

У нас есть друг, который все время ездил на пароме, соединяющем в Нью-Йорке Манхэттен со Стейтон-Айлендом. Эти поездки занимали каждая почти до получаса и могли бы стать нарушением в ритме делового дня. Но этот человек, Дэвид Вилкерсон, использовал время на борту парома для молитвы на языках. Он начинал с того, что принимался думать обо всех вещах, за которые ему следовало быть благодарным. В последовательности, обратной последовательности Боба Морриса, он начинал с того, что перебирал их мысленно одну за другой, по-английски, славя Бога за каждую. Постепенно он чувствовал возрастающее в нем чувство радости. Он сознавал, что его любят, о нем заботятся. Он начинал опять мысленно «проигрывать» то, что с ним происходило. И внезапно, пытаясь выразить свою благодарность, он оказывался перед «языковым барьером». Английский язык был больше не в состоянии выразить то, что он чувствовал. Это язык был просто неадекватен для Того, Кого видел перед собой Вилкерсон. И именно в этот момент он вступал в общение, не ограниченное словарем. Его дух, как и его разум, начинали славить Бога.

К тому времени, как Дэвид достигал Манхэттенской пристани, была налицо перестройка: он укреплялся телом и духом. Он чувствовал себя смелым и бодрым, готовым решить непосильные задачи, вдохновленным и обновленным, готовым встретить любые трудности предстоящего дня. А это часто было немаловажно, потому что Дэвид Вилкерсон молодой проповедник, работающий среди уличных банд в нью-йоркских трущобах — работа, в ходе которой он находится в контакте с подростками-наркоманами, детьми, занимающимися проституцией, малолетними убийцами, сталкивается с самыми удручающими и неразрешимыми проблемами современного мира.

Ниже приводятся некоторые аналогичные ответы на мой вопрос о значении языков:

«Какая польза от говорения языками? Единственное, что я могу ответить, это спросить: «Какая польза от синей птицы? Какая польза от заката?» Просто явный, всеобъемлющий подъем, просто невыразимая словами радость, а с ней здоровье, мир, покой, отдых и освобождение от всех тягот и напряжений».

Марианна Браден, домашняя хозяйка из Парксбурга, Пенсильвания.

«Часто, и даже очень часто, мне приходится ночью спать сидя в междугородном автобусе или в реактивном самолете. Я не рекомендую это как достойный заменитель хорошей постели. Но

у меня есть секрет: в ту же минуту, когда я закрываю глаза, я начинаю молиться Духом. Я молюсь, таким образом, всю ночь, просыпаясь и снова погружаясь в сон, не прекращая молитвы. Я не сплю много, но получаю огромный отдых. Наутро я свеж, силен и готов работать весь день».

Дэвид дю Плесси, пятидесятнический служитель, Окленд, Калифорния.

«Когда я начал молиться на языках, я почувствовал себя (и люди стали говорить, что я выгляжу) на двадцать лет моложе. Когда я говорю языками, на сознательном уровне я не знаю, что именно я говорю, но, безусловно, знаю об этом на несознательном и подсознательном уровне, ибо происходит как раз то, о чем говорил ап. Павел: «Молящийся на незнакомом языке назидает (или созидает, укрепляет) себя». Я укреплен, мне дана радость, мужество, мир, чувство присутствия Бога; а я слабый человек, нуждающийся во всем этом». Вильям Т. Шервуд, 75-летний священник епископальной церкви, Сент-Питерсберг, Флорида. Когда 10 лет тому назад преподобный Шервуд достиг пенсионного возраста, он писал, что очень рад уйти в отставку: на протяжении многих лет он чувствовал себя физически истощенным, израсходовавшим последние остатки энергии. С тех пор, как он получил крещение Святым Духом, наступили наиболее продуктивные годы его работы и жизни.

Следующая функция языков, указанная Библией — давать нам возможность молиться даже тогда, когда в нашем собственном сознании нет представления о том, чего же нам просить в данной ситуации (ср. Рим. 8:26,27). Лидия Мэксем явно глубоко полагалась на этот род молитвы на языках, когда ходатайствовала за постороннего человека, сознавая, насколько мало она вообще знает о его проблеме. Интересно, используют ли другие люди языки таким же образом? Вот отрывок из письма, которое я получила от одного врача-психиатра:

«Каждое утро перед началом ежедневного приёма (пишет врач) у нас с женой — час совместной молитвы. Мы молимся за наши собственные нужды, а затем за каждого больного, которого мне предстоит сегодня увидеть... Сначала мы основываем молитву на наших собственных соображениях о его болезни, используем записи, которые я сделал во время прежних сеансов, и все, что мы вообще знаем из области медицины и психиатрии. Но затем, сознавая, сколько многое в психических заболеваниях все еще не поддается пониманию, мы включаем в нашу молитву за него молитву языками. Я часто бываю, поражен исцеляющей силой, действующей на сеансах после таких молитв».

Один из наиболее поразительных приемов, мне известных, когда разум просто отказывается молиться в критических обстоятельствах, связан для меня с именем Вильяма С. Нельсона. Преподобный мистер Нельсон сейчас является издателем журнала «Граница» Американского Объединения Баптистов, но в то время, когда произошел описываемый случай, он был пастором Первой Баптистской Церкви в Уитмене, штат Массачусетс.

Однажды глухой ночью осенью 1959 года зазвонил телефон на столике у постели Билла. Снимая трубку, Билл был еще в полусне, когда услышал женский голос, обладательница которого представилась медсестрой ближайшей больницы. Произошла автомобильная катастрофа, продолжал голос. «К нам привезли Кэрол Виннэлл. Ее мать дала ваш телефон, сказала, что вы служитель. Если вы собираетесь придти, то лучше сделать это немедленно. Доктор не думает, что она проживет больше часа».

«Сейчас я буду». Билл натянул на себя одежду, не теряя времени, добрался до госпиталя. Дежурная сестра уже знала, что он должен придти, и направила его на третий этаж. Часы напротив лифта показывали 3 часа 15 минут ночи. «Пожалуйста, сюда» — сказала сестра. Тринадцатилетняя Кэрол лежала в кровати с высокими бортами без всяких признаков жизни. Ее мать стояла у кислородного аппарата. «Удар головой», — сказала она Биллу. — «Она не двигалась с тех пор, как я здесь». Очевидно, Кэрол ударом бросила на ветровое стекло. Врач объяснил, что поврежден мозг. «Если она выживет», — сказала миссис Виннэлл, — «то говорят, что она может не быть ... нормальной».

Билл знал, что он должен молиться. Он был их служителем. Миссис Виннэлл была вправе ожидать от него поддержки и утешения. Но о чем ему молиться? Он взглянул на Кэрол и почувствовал, что предположение врачей о часе было слишком оптимистичным. Девочка так и лежала в своей одежде; черный свитер был порван и в крови. Волосы, откинутые назад с обезображенного лица, были мокры от крови. Наскоро наложенные швы, стягивающие порезы, набухли и были воспалены. И это еще не худшие из повреждений, худшие, он знал, были вообще не видны. Глубоко в черепе разбиты кости, в которых помещался ее мозг. Насколько поврежден сам мозг? Имел ли он какое-нибудь право молиться за физическое исцеление, когда налицо были все шансы, что Кэрол в этом случае станет существом, похожим больше на животное, чем на человека? Но не может же он молиться и о том, чтобы она умерла.

Билл приблизился к девочке и положил руки на единственную часть ее тела, которая, казалась, не пострадала, — на верхнюю часть правой руки. Человеческие, мрачные мысли переполняли его. «Господи,» — сказал он. — «Помоги мне, дай мне знать, как молиться?» И сразу же в его сознании всплыли слова Писания: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными. Испытующий же сердце знает, какая мысль у Духа. (Рим. 8:6).

Как это было кстати! Билл глубоко вздохнул и начал молиться не умом, а только языком и губами, отбросив все сомнения и колебания своей человеческой природы — звуками, которые давал ему Бог. Он полностью поручил молитву Святому Духу, зная, что Он любит Кэрол больше чем может любить любо человеческое существо. Билл чувствовал парадоксальность ситуации: именно степень, в какой он только мог стать пассивны! и покорным, была степенью, в которой он мог стать для Бог действенным каналом. Так Билл молился Духом, тихо и затаи дыхание, на протяжении 15 или 20 минут. Он смутно сознавал то, что было вокруг: торшер, который отбрасывал свет на стену, колбы с физиологическим раствором, кислородный аппарат, сосуды с плазмой, стоявшие у койки Кэрол, другую больную в палате, которая молча смотрела на все происходящее широко раскрытыми глазами. Он ощущал напряжение миссис Виннэлл. Но сильнее всего он чувствовал то, что происходило в нем самом. Во-первых, он чувствовал, как поток тепла проходил через него в тело девочки, которую он легонько держал за руку в молитве. И второе, он чувствовал непонятную, но четкую уверенность, возрастающую с каждой минутой: твердое знание, что Кэрол будет вновь здорова.

Вдруг Кэрол пошевельнулась. Больше ничего. Только одно мгновенное движение. Дыхание жизни, которое коснулось её маленького тела и затем вновь ушло. Но это придало Биллу Нельсону мужества сказать вслух то, что пело в его сердце. То в чем он был уверен. То, что он знал! «Миссис Виннэлл, Кэрол будет здорова!». Лишь только он произнес эти слова, они показались ему абсурдом. Как он посмел! Медсестра склонилась над койкой, невозмутимо следя за дыханием и введением плазмы

Часы на стене в коридоре показывали 3.45. Билл находился в палате всего полчаса; а казалось, куда больше. Миссис Виннэлл дошла с ним до лифта, словно хотела оставаться рядом подольше с единственным голосом надежды, который она слышала. У лифта он снова сказал ей то, что было непонятно ему самому:

Кэрол будет здорова.

И Билл оказался прав. Через 12 недель Кэрол снова вернулась в школу. Сейчас, когда после катастрофы прошло пять лет, единственным ее последствием остались крошечные шрамы на лице и руках Кэрол. Нельсон убежден, что и сегодня, как и в те дни, когда Павел писал послание к Римлянам, если мы не знаем, о чем молиться, то «Дух подкрепляет нас в немощах наших». Четвертое и последнее, что Библия говорит о языках, это то, что — вместе с сопровождающим их даром истолкования — они представляют для Бога средство прямого общения с группой христиан, собравшихся вместе для молитвы.

Должен откровенно сказать, что в той форме, в которой этот дар применяется в наши дни, именно это использование языков в общем, служении само по себе отталкивало меня как нечто подозрительное. Я к тому времени побывал на очень многих пятидесятнических служениях, и у меня сохранились записи об этих посещениях. «Меня раздражает», — написал я после одного такого служения, — «что эти люди говорят так громко и с такими монотонными интонациями, когда они говорят на языках или истолковывают. Кажется, что они чуть ли не впадают в транс, который может означать, что они по-настоящему взяты в удел Духом, но может и означать, что они просто стремятся выглядеть исполненными Духом». В другой вечер я записал просто: «Очень уж театрально».

Я отметил также, что часто не было связи между объемом (по времени) слова на языках и объемом истолкования. У меня часто бывало чувство, что истолкование (часто даваемое служителем) делать только потому, что на нем настаивал ап.Павел, а не в ответ на подлинное внутреннее побуждение. Я был обычно разочарован содержанием истолкования: чаще всего это были стереотипные увещевания типа «стойте твердо в последние дни...», «идите этим путем... идите путем Господним...». Меня беспокоило и то, что язык этих истолкования был исключительно английским языком, которым написан перевод Библии короля Иакова. Почему бы Богу, если Он действительно использует это средство, чтобы говорить с современными людьми, не использовать и современный язык;

И вот в один из дней я лично получил такого рода слово от Бога, которое с тех пор «преследовало» меня, когда бы я ни думал об этом. Мы с Тиб отправились в Филадельфию на собрание «Субботней группы» — не имеющего постоянного состава и преднамеренно неорганизованного объединения христиан, говорящих языками, большей частью из не пятидесятнических церквей. Они занимали номер в отеле «Бенджамин Франклин» раз в месяц по субботам и проводили молитвенное собрание исполнения Духом, которое продолжалось весь день.

За неделю до нашего приезда туда я принял решение, которое с той поры не давало мне покоя. Оно было связано с одним молодым человеком, с которым я встречался несколько лет назад в связи с материалами для журнала. В ходе исследования для статьи о преступности несовершеннолетних мне случилось сыграть определенную роль в приостановке для него и некоторых других приговора по обвинению в воровстве. С того времени я был в контакте с его семьей, помог ему устроиться на работу, и дважды меня приглашали на собеседование, когда на работе его обвиняли в кражах. Теперь он на основании непроовержимых улик снова был в тюрьме, и я пришел к трудному для себя выводу, что, пытаясь вызволить его, заступаясь за него, вставая между ним и наказанием, я могу оказать ему лишь плохую услугу.

Это было долгое, сложное дело, в нем участвовала и церковная группа, и другие люди, но в основном решение я принимал сам, и теперь колебался между глубокой убежденностью и глубокими сомнениями. Члены семьи этого парня написали мне письмо, в котором обвиняли меня в том, что я непостоянный друг, и использовали другие малоприятные эпитеты, которые трудно было отрицать.

Во всяком случае, как раз в конце этой недели мы отправились в Филадельфию. На протяжении первого часа или около того, когда мы присоединились к «Субботней группе» на их одиннадцатом этаже, собрание протекало подобно другим, на которых нам уже приходилось бывать. Было очень много молитв языками, но это были личные молитвы: либо отдельные лица тихо молились про себя, либо небольшие группы из трех-четырех человек поддерживали в молитвах друг друга.

Но внезапно на середину комнаты выступила женщина — методический служитель и произнесла речь на языках, которая явно предназначалась для слышания всех присутствующих. Немедленно наступила тишина. Затем мужской голос начал истолковывать. Я не мог видеть говорящего оттуда, где я сидел, но в его голосе не было и следа какого-либо транса. Он говорил спокойно, простым современным английским языком:

«Не беспокойся. Я доволен позицией, которую ты занял. Это трудно для тебя, но другому это принесет большое благословение.»

Эти слова произвели на меня действие неописуемой силы. Я знал, что они предназначены для меня, лично для меня, именно сейчас. И действительно, они дали мне мужество отстаивать свое решение в последующие недели, несмотря на сильное противодействие. Произошедшие с тех пор события показали, что это действительно был правильный путь для решения данной проблемы. Но что касается моих сомнений насчет языков, то моей внутренней реакцией на это слово и его истолкование было чувство абсолютной уверенности. Я не сомневался в то время, что это были слова Господа, обращенные ко мне, как не сомневаюсь в том, что сейчас передо мной на столе пишущая машинка.

Впоследствии, конечно, я перебирал различного рода другие значения, которые эти слова могли иметь. Но я не могу оспаривать характер моих собственных чувств в тот момент. Налицо было то, о чем я не читал в посланиях Павла и о чем не мог догадываться: что Господь может сопровождать Свое слово одновременным чувством убежденности, возникающим у того, кому оно предназначено.

Я не пытался, естественно, особенно оспаривать это: слово от Бога лично для тебя — это прекрасно! Но это уже было и какое-то приближение к решению поставленной задачи. Ведь когда я задался целью выяснить, имеют ли языки практическое значение, я имел в виду, конечно, пользу для других людей.

ГЛАВА IX.

ИСТОРИЯ ОДНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ

Один из самых чудесных людей, которых я знаю, это чрезвычайно решительный и общительный еврей по имени Яков Рабинович. Мы с Тиб однажды завтракали с ним за крайним столиком в одном Нью-йоркском кафе, и вдруг он неожиданно спросил: «Вы слышали о правоверном еврее? А о еврее обращенном?» Мы кивнули на оба вопроса. «Да, но слышали ли вы когда-нибудь о «совершенном» еврее?» Когда мы сказали, что нет, Яков рассказал нам свою историю. Он был раввин, сын раввина, внук раввина и так далее до семнадцатого поколения: сотнями лет Рабиновичи были раввинами, учителями своей веры. Когда несколько лет назад Яков начал убеждаться в истинности христианства, он чувствовал себя изменником столь долгой семейной традиции. «Я собирался стать обращенным евреем», — сказал он нам. — «Как это ужасно звучит. Как если бы кто обратился спиной к своему еврейству. А я гордился тем, что я еврей. Но сейчас я понимаю, что в этом нет противоречия. Я не обращенный еврей, я совершенный еврей, как Петр и как Павел».

А затем Яков рассказал нам о событии, которое привело его к пониманию, что он, наконец, стал совершенным, или настоящим евреем. Яков был, как он говорил, христианином по убеждению, но с чувством внутренней вины и глубокой внутренней раздвоенности. И вот в один знойный июльский день 1960 года один друг пригласил его на Первую Ассамблею Церкви Божией в Пасадене (Техас), где шло пробуждение. С некоторыми колебаниями — так как он не любил эмоционализма — Яков согласился туда пойти.

Служение было типично пятидесятническим. Было пения свидетельства, хлопанье в ладоши и в заключение проповедь. В конце своего обращения служитель пригласил тех из присутствующих, у кого есть личные затруднения, выйти вперед, чтобы собрание помолилось за них. Вдруг Якова охватило страстное желание сложить с себя бремя двойной жизни, которое он так долго нес, разрешить это внутренне противоречие раз и навсегда. Он вышел вперед и вместе некоторыми другими преклонил колено. Но когда проповедник спросил его, в чем его личная нужда, Яков молчал. «Хорошо», — сказал проповедник. — «Бог знает, каковы ваши нужды, лучше, чем вы сами». И обратившись к собранию, он попросил вознести за Якова молитву Духом. Сразу же несколько человек встали с мест, и вышли вперед, чтоб встать вокруг коленопреклоненного раввина. Кто-то стоял рядом кто-то позади него; некоторые возложили руки на его голову и плечи, другие просто склонили головы. Затем они начали молиться, заговорив все вместе, некоторые по-английски, некоторые на языках.

Неожиданно Яков поднял голову и оглянулся назад. Его щеки горели и были мокры от слез. «Это было прекрасно», — сказал он. — «Кто из вас еврей?» Никто не ответил. «Кто из вас знает меня? Простите, но я не узнал вас...» Никто по-прежнему не отвечал. Теперь смолкла вся церковь. «Это шло вот отсюда, из-за моей спины», — сказал Яков. «Как раз оттуда, где стоите вы (обратился он к одному из мужчин). Вы еврей?» «Я?» — мужчина улыбнулся. — «Мое имя Джон Грувер. Я ирландец». «Это тот голос! Это тот голос!» — в возбуждении воскликнул раввин. — «Но вы... вы говорите по древнееврейски? «Ни слова», сказал Грувер. Яков встал. «Вот тут вы не правы», — сказал он. — «Потому что вы только что говорили по древнееврейски...»

Яков рассказал нам эту историю с глубоким чувством. «Можете ли вы себе представить, чтобы этот громадный ирландец позади меня говорил на прекраснейшем древнееврейском языке, который я когда-либо слышал. Можете ли вы вообще представить себе, чтобы ирландец говорил по древнееврейски? И как он мог знать имя моего отца? Никто в Техасе не знал моей семьи. Но вот что он сказал: «Я видел видение,» — по древнееврейски сказал он это, на превосходном древнееврейском. — «Я видел видение, что ты отправишься в большие города, в многонаселенные места и там будешь проповедовать. И те, которые еще не слышали, поймут тебя, ибо ты, Яков, сын рабби Иезекииля, пойдешь в полноте благословения Евангелия Иисуса Христа».

Раввин взглянул на нас. «Ну что вы скажете!» Он вынул салфетку из-за воротника и задвинул стул. «Бог говорил со мной одновременно и как с евреем и как с христианином. И не было различия. В Иисусе Христе исчезает всякое различие».

Это стало началом нового этапа в моих поисках.

Месяцами я старался избежать очевидных противоречий в рассказах о языках. Судя по одним рассказам, язык никогда не был узнан ни говорящим, ни слушающим, и так до конца и оставался набором не имеющих значение звуков. Это явно был язык того рода, с которым был так хорошо знаком Павел. «Ибо кто говорит на незнакомом языке, тот говорит не людям, а Богу, потому что никто не понимает его» (I Кор. 14:2). «Незнакомые языки» — так часто называет Библия это явление, и в наши дни оно также встречается очень часто.

С другой стороны, начиная с Библейских времен, имеются примеры, когда язык, бессмысленный для говорящего, бывает узнан кем-то другим, и когда тот факт, что это известный язык, составлял существенную часть его воздействия. Примером тому служит сам день Пятидесятницы, как он описан в Деяниях. Уличные толпы в Иерусалиме были изумлены учениками Иисуса, потому что слышали их говорящими на настоящих, реально существующих языках, которых они не могли бы знать естественным путем.

Для Пахомия его сверхъестественное знание греческого языка имело, должно быть, очень важное значение в его общении с чужестранцами, для которых этот язык был единственным, который они знали. Еврей, забредший на собрание на Азуза-стрит, был обращен потому, что Кэтлин Скотт заговорила с ним по древнееврейски.

Я понял, что не могу больше игнорировать эти случаи. Они слишком часто имели место среди людей, которых мы знали лично. Харальд Бридезен рассказывал, что он говорил и по-польски и по-арабски; Якоб Рабинович слышал, как ирландец говорил по древнееврейски; и как раз на той неделе я получил письмо от Ленниса Беннетта из Сиэтла, великолепно отпечатанное на машинке (из чего я понял, что у маленькой церкви-миссии теперь есть секретарь); в письме говорилось, что в его приходе получил крещение один водитель грузовика, и что один китаец опознал его язык как классический китайский.

«Ты веришь всем этим рассказам?» — спросил я Тиб, когда мы ехали домой после завтрака с Яковом. На миг она задумалась. «Я верю людям, которые это рассказывают», — ответила она. Я знал, что она хочет сказать. Невозможно было подумать, что Харальд, Яков и Деннис могли умышленно лгать с целью в чем-то убедить меня, — ведь они сами так очевидно верили в то, с чем они говорили. Их жизни были пронизаны этим переживанием: вряд ли они бы могла всю жизнь строить на собственной утонченной лжи.

Несомненно, то, на чем они настаивали и во что верили, было чудом. Но здесь я «уперся». Непременно должно быть естественное, не обращающееся к области чудес, объяснение таким вещам. Я тщательно посмотрел свою переписку с лицами, говорящими на языках, отобрав каждое письмо, имеющее целью описать случай, когда Дух вложил в чьи-либо уста известный язык. Я сложил их на письменном столе, и они составили внушительную пачку. Теперь я ориентировал себя на то, чтобы найти для каждого из этих случаев объяснение, которое как удовлетворяло бы требованиям логики, так и соответствовало бы представляемым в письме фактам.

Не возможно ли, например, такое, что эти «чудеса» — ничто иное, как одна из проделок подсознательной памяти? Говорящий мог слышать этот язык очень давно, может быть в детстве, и в его подсознании удержались отдельные фразы, тогда как на уровне сознания он был о всяком соприкосновении с этим языком, Сначала я думал, что напал на след, который может куда-то привести. Вызвано это было тем, что во многих письмах я находив выражения типа «обрывки из...» или «фразы из...» или «слова, которые звучали, как из...» известных языков. Это казалось мне легко было объяснить содержащейся в подсознании забытой основой, элементы которой оно может «выдавать».

Труднее было подвести эту теорию под случаи, когда на иностранном языке говорилась не фраза или две, а велась долгая связная речь. М-р Рой X. Уид (Саут-Бенд, Индиана) описал мне в письме следующее событие, случившееся в 1934 году. «Брат Ричардсон» в его истории — это м-р Л. Б. Ричардсон, ныне живущий в Джексон вилле, Флорида, но тогда в 1934 году он посещал ту же пятидесятническую библейскую школу, что и Рой Уид.

«...Бр. Ричардсон в то время (пишет м-р Уид) проходил через трудное испытание, со значительными сомнениями, касающимися крещением Святым Духом. Он сомневался даже в своем собственном переживании, когда, будучи ребенком, он несколько лет назад принял Святого Духа.

Он начал искать в молитве Господа, находясь в своей комнате в школе, и продолжал молиться большую часть дня. Моя комната была, напротив, через коридор, и я мог слышать, как он молится, когда шел на занятия. В полдень, после нескольких часов молитвы, стало очевидно, что он одержал чудесную победу и теперь ликовал в Господе, славя и превознося Его на незнакомых языках, исполненный Духом.

Несколько позже, когда я шел по коридору к себе в комнату, я заметил в дверях комнаты, соседней с комнатой бр. Ричардсона, молодого китайца Сэмьюэла Ко, который учился в нашей школе; он слушал, как бр. Ричардсон говорит на незнакомых языках. Бр. Ко, очень возбужденный, начал говорить мне, что бр. Ричардсон говорит по-китайски и что он, бр. Ко, может понять, о чем тот говорит. Потом он утверждал, что бр. Ричардсон говорил о событиях в Китае, которые были известны бр. Ко. Бр. Ричардсон говорил по-китайски на протяжении некоторого времени: не менее получаса или даже значительно больше».

Далее в письме говорилось, что Ричардсон совершенно не был знаком с китайским языком. Этот факт весьма укрепил его: период испытания миновал.

«Ну, хорошо», — сказал я себе. — «Допустим, ради исследования, что м-р Уид честен и у него прекрасная память — Ричардсон говорил по-китайски полчаса. Не возможно ли, что каким-либо трудно представимым, но все же не невероятным путем Ричардсон не только слышал китайский язык в очень раннем детстве, но и был в близком контакте с беглой китайской речью? Предположим, он играя с маленьким китайчонком, или у него была няня-китаянка, которые при нем говорили о каких-то особенностях жизни в Китае, которые потом узнал Ко. Мы знаем, что Ричардсон был в состоянии большого эмоционального возбуждения, когда это произошло; он промолился в течение многих часов — не было ли это самой серьезной предпосылкой для возникновения в памяти столь давно забытой и похороненной в подсознании информации?

Более убедительным опровержением моих сомнений было бы, если бы ребенок, чья история известна со дня рождения, заговорил на реально существующем иностранном языке — а среди пятидесятников дети, говорящие языками — это обычное явление. И я действительно скоро нашел описание как раз такого события среди кучи писем на моем столе. Письмо было от Вильяма К. Пиктерна (Пало-Альто, Калифорния). Он говорил о случае, который он записал в своем дневнике в субботу, 30 июля 1932 года.

«Это произошло на домашнем молитвенном собрании, которое, согласно моим записям, состоялось «примерно в двух милях от шахты «Ной», Айронвуд, Мичиган. Я помогал пастору по фамилии Блок, который пытался организовать в Айронвуде церковь. Преподобный Блок был из Винегера, штат Висконсин. Он свидетельствовал большому числу людей в окружающих городах и затем призвал миссионерскую группу, членом которой я являлся, попытаться реализовать эти свидетельства в организованное объединение верующих.

Общее собрание проводилось в палатке в Айронвуде. Значительное число влиятельных людей, известных в обществе, пришло на служение. Запись в дневнике за 30 июля отмечает посещение дома семьи Эриксонов. Там была одна молодая леди, которая говорила со мной накануне вечером. Ее мать была в прошлую зиму исцелена по молитве преподобного Блока. Вся семья интересовалась крещением Духом, но боялась его, потому что им сказали, что «языки» — от дьявола. Мать говорила, что хотела бы побыть на одном из домашних собраний, но боится туда пойти.

Все же наконец она согласилась и была на этом собрании. Я заметил, что она особенно усиленно наблюдает за одним мальчиком лет двенадцати, который сидел на полу, обхватив колени руками. Мальчик горячо молился, когда я наблюдал за ним, он начал говорить на языке, которого я не мог понять. Затем он начал петь на языке, которого я также не понял. Миссис Эриксон начала плакать, Я был очень встревожен и пытался извиняться перед ней. Последовал примерно такой ответ: «Нет, этот мальчик не расстроил меня. Я не потому плачу. Я знаю этого мальчика со дня рождения. Я была с его матерью, когда он родился. Он только что спел мне песню хвалы Господу, песню которой я никогда прежде не слышала, и которой, я знаю, он тоже никогда прежде не слышал. Он спел на моем родном языке — шведском, а он не знает моего языка. Когда он молился, он молился по-шведски».

Если эта информация была полной, то она, несомненно, говорила против теории подсознательной памяти. Но была ли она полной? Миссис Эриксон не могла быть с мальчиком ежеминутно на протяжении пятнадцати лет, как бы хорошо, по ее убеждению, она ни знала его. А он жил в такой стране, где шведские эмигранты селились в большом количестве.

Затем я наткнулся на историю, которая уже никоим образом не укладывалась в рамки моей гипотезы о выдаче подсознанием забытой информации. Однажды молодой человек из Нью-Джерси по имени Клиффорд Тоннисен был на пятидесятническом собрании в Мичигане, которое проводилось на открытом воздухе. Во время этого собрания Клиффорд получил крещение Святым Духом и начал говорить на языках. Стоявшая рядом леди пришла в чрезвычайное возбуждение. Клиффорд говорил по-немецки, сказала она. На беглом, прекрасном верхненемецком диалекте.

Но не только это привело леди в такое возбуждение. Дело было в том, что она знала, что он не мог говорить на этом языке никаким естественным образом. Он не мог говорить даже

на своем родном языке — английском. Клиффорд был глухонемым и не слышал ни одного звука с тех пор, как в двухмесячном возрасте болезнь лишила его слуха!

В сочетании со случаями, подобными этому, был, как я вынужден теперь признать, и еще один фактор, который свидетельствует против того, что источником ряда таких как бы чудес является подсознательная память. Иногда говорящий в ходе своей речи на иностранном языке упоминает факты или события, известные только слушающему. Джон Грувер назвал по имени отца Якова Рабиновича. Кэтлин Скотт сказала пришедшему на Азуза-стрит, зачем он приехал в Лос-Анджелес и каков род его занятий. Даже если эти люди естественным путем пришли к языку, то, как они пришли к фактам?

Я отодвинул от стола стул, вытянул ноги и попытался подытожить состояние моего исследования. Несомненно, что некоторые случаи проявления подсознательной памяти действительно могли иметь место, но я все больше становился уверенным в том, что налицо множество случаев, которые нельзя объяснить таким образом. «Я должен попытаться найти другой путь», — сказал я пустому кабинету.

На этот раз я обратил свое внимание к Библии. В Писании имеется только один пример, когда языки были узнаны как известные, и было это в сам день Пятидесятницы. Я снова перечитал это событие. И когда я читал, мое внимание приковали три стиха. Каждый из них повторял одну и ту же мысль: первый, второй и третий раз. Этой трижды высказанной мысли предшествовала фраза, которую я теперь так хорошо знал: «И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать.» Но дальше следовали такие стихи:

«Когда сделался этот шум, собрался народ и пришел в смятение; ибо каждый слышал их говорящих его наречием.

И все изумлялись и дивились, говоря между собою; сии говорящие, не все ли Галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились? (Деян. 2:6—8)

...слышим их нашими языками говорящих о великих делах Божиих. (Деян. 2:11).

Не предполагает ли это, что основное внимание должно быть обращено не на говорящего, а на слушающего? В толпе «каждый слышал их говорящих его наречием». И далее, как бы подтверждая: «как мы слышим каждый собственное наречие» и «слышим их нашими языками говорящих».

Не могло ли быть так, что чудо было феноменом не столько речи, сколько слуха? При таком толковании многое сразу бы стало на место. Это объяснило бы, например, каким образом можно было услышать Л. Б. Ричардсона говорящим по-китайски в течение получаса. Бессмысленные сочетания звуков наполнились значением в жадном слуховом восприятии Сэмьюэла Ко. Подобно слушавшим в день Пятидесятницы, он слышал Ричардсона « горящим его наречием». Это объяснило бы, каким образом мисс Эриксон могла услышать, что ребенок, чьи языковые контакты были известны, говорит по-шведски. И каким образом глухонемой юноша, не могший говорить даже на своем родном языке, мог быть услышан говорящим по-немецки? Это объяснило даже все те случаи, когда речь на незнакомом языке содержит упоминание о вещах, известных лишь слушателю.

Но это не могло бы удовлетворительно объяснить случаи, когда не один, а несколько человек слышали одно и то же. Если считать это феноменом слухового восприятия, то мне пришлось бы верить, что в сознании каждого слушающего одновременно происходит идентичный внутренний процесс, что само по себе было бы чудом.

Д-р Т. Дж. Мак-Кроссэн из Миннеаполиса рассказывал о девяти моряках флота США, которые однажды субботним в вечером вошли в маленькую пятидесятническую церковь в Сиэтле (шт. Вашингтон), привлеченные музыкой, и затем со все возрастающим изумлением выслушали, как одна американка, которую они знали, встала и произнесла речь на языках. Все девять моряков были филиппинцами, все девять знали один редкий филиппинский диалект и сошлись в понимании смысла услышанного. Эта женщина, как они знали, вообще не могла сама по себе говорить по-филиппински, а тем более на этом странном диалекте малопосещаемого жителями Западного района.

Нечто подобное имело место на Пасху в 1950 году в маленькой пятидесятнической церкви в Гэри, штат Индиана. Один из членов церкви, Пол Гудвин, встал и произнес увещевание на языках. Когда он говорил, среди группы итальянцев — членов общины было заметно возбуждение, а когда он кончил, молодой человек по имени Лео Пелла поднялся и сказал: «Мы знаем Гудвина, и он не говорит на нашем языке. Но только что говорил на превосходном итальянском, как если бы он получил в Италии высшее образование».

Но самая удивительная история в моей подборке касается группы людей, которые узнали свой родной язык не на чужбине, а у себя дома; иностранцем в этом случае был говорящий. Это произошло в центре Африки в 1922 году.

В этом году преподобный X. Б. Гэрлок и его жена из Томс-Ривер (штат Нью-Джерси) добровольно приняли опасное назначение: они собирались ехать в Африку в качестве миссионеров к паанам, небольшому племени в глубине Либерии. До сих пор никто из миссионеров не работал с паанами. Причина была простая. Пааны были людоеды.

Гэрлоки прибыли в Либерию и расположились лагерем вместе с группой христиан-африканцев, территория племени которых граничила с территорией паанов. Почти сразу же миссис Гэрлок свалилась с приступом малярии. Их скудная аптечка скоро была опустошена, а лихорадка все усиливалась. Гэрлоку с трудом пришлось убеждать туземцев отправиться кратчайшим путем за дополнительной партией лекарств, поскольку путь лежал через территорию паанов. Наконец все-таки Гэрлок убедил вождя, что опасный район можно обогнуть, а что если лекарство не прибудет в скором времени, миссис Гэрлок вполне может умереть. И вот однажды утром на рассвете группа людей покинула лагерь и, полная дурных предчувствий, направилась за медикаментами. Около полудня проводник партии неожиданно появился в дверях глиняной хижины, где лежала миссис Гэрлок. Он задыхался, Тяжело дыша, он выдавил из себя, что произошло. Одного из его людей захватили людоеды. Африканец уверил обоих миссионеров, что если только этого человека не спасут, он будет съеден.

Гэрлок понимал, что это его вина. К счастью, в то самое утро лихорадка его жены начала спадать, как раз в тот час, когда партия ушла за медикаментами. И Гэрлок без колебания сам отправился к паанам, взяв с собой несколько отборных воинов: он собирался попытаться выручить захваченного негра.

Перед самым наступлением темноты маленький отряд пришел в деревню, где находился захваченный носильщик. Несколько хижин были обнесены деревянной оградой, но никакой охраны не было. Гэрлок осторожно заглянул внутрь и увидел, что перед одной из хижин были поставлены часовые. Двое мужчин, вооруженных копьями, сидели в пыли на корточках. Их волосы были заплетены в длинные мелкие косички, передние зубы были остро отточены. Это, должно быть, и есть тюрьма, решил Гэрлок. Он обернулся к своим людям. «Я войду», — прошептал он. — «Если что-то случится, устройте как можно больше шума. Я постараюсь выбраться в суматохе».

Гэрлок рассчитывал на две вещи, которые должны помочь ему. Первой была вероятность того, что пааны никогда не видели белого человека: он надеялся, что сможет воспользоваться их изумлением при виде его. Во-вторых, он верил в рассказы Библии о чудесах, где говорилось о сверхъестественной помощи, приходившей именно тогда, когда она более всего необходима. Вступая в селение людоедов, Гэрлок молился. Он молился, чтобы Бог шаг за шагом показывал ему, что ему следует делать. Насколько возможно выпрямившись и подтянувшись, он решительно двинулся прямо к хижине-тюрьме. Стража настолько была поражена, что даже не остановила его. Он прошел между стражниками и, нагнувшись, вошел в хижину. Он слышал, как снаружи стражники закричали; потом он услышал топот босых ног по земле — другие бежали к ним за помощью. В темноте хижины Гэрлок на ощупь пробирался вперед, пока его руки не нащупали человека, привязанного к столбу в центре хижины. Гэрлок выхватил нож и разрезал веревки. Носильщик заговорил с ним, но, казалось, был сам не в состоянии сделать хоть какое-то усилие ради своего же спасения. Гэрлок вытащил напуганного африканца из хижины. Но дальше пути не было. Перед хижиной собралась толпа африканцев, вопящая и угрожающая. Гэрлок надеялся услышать, что его собственный отряд поднимет шум и отвлечет туземцев. Но за оградой селения все было тихо. Гэрлок понял, что его покинули.

Не оставалось ничего другого, как только попробовать сохранять спокойный, уверенный вид. Он решительно прислонил пленника к стене хижины, а затем сам уселся на череп слона, который лежал у ее порога. Все это время он молился. Толпа держалась на расстоянии, продолжая кричать и угрожать, но, не подходя ближе. Поднялась полная луна. Гэрлок спокойно сидел на слоновом черепе. В конце концов, люди племени уселись вокруг него на корточках большим полукругом; все глядели на хижину. Гэрлок заметил среди них вождя и рядом с ним деревенского колдуна. Колдун внезапно поднялся. Он сделал несколько крупных шагов по направлению к Гэрлоку, затем остановился. Он протянул Гэрлоку тростниковую палку и угрожающе потряс ею, затем начал ходить взад и вперед между миссионером и вождем, громко говоря что-то и указывая жестами на пленника. Гэрлок не мог понять ни слова из того, что он говорил, но ему было ясно, что он находился перед судом.

Колдун разглагольствовал на протяжении часа и затем внезапно прервал свою речь. Впервые он подошел прямо к Гэрлоку и уставился в его лицо. Колдун то вытягивал шею вперед, то втягивал ее под ободряющие возгласы зрителей. Затем, явно очень гордясь собой, он положил палку на землю к ногам Гэрлока. После этого он отступил назад, чего-то ожидая. Гэрлок догадался, что теперь его очередь говорить в собственную защиту. Но как?! Гэрлок не знал ни слова на языке паанов. Толпа начала проявлять признаки беспокойства. Выгадывая время, Гэрлок встал и поднял палку. Туземцы мгновенно умолкли. Пока они ждали, Гэрлок молился. «Господи, покажи мне, что делать. Пошли Твоего Духа мне на помощь».

Вдруг Гэрлока начало сильно трясти. Это испугало его, так как он не хотел, чтобы эти люди увидели у него признаки страха. Но с этим дрожанием пришло и ощущение близости Святого Духа. В его памяти всплыли слова Иисуса: «... не заботься наперед, что вам говорить, и не обдумывайте; но что дано, будет вам в тот час, то и говорите; обо не вы будете говорить, но Дух Святой.» (Мк. 13:11). Гэрлок почувствовал необычную смелость. Он сделал глубокий вдох и начал говорить. Из его губ лился поток слов, которых он не понимал.

Гэрлок увидел, что туземцы подались вперед, внимательно слушая. Он видел, что слова, — какими бы они ни были — оказывали на слушателей волнующее действие. Он знал, что, вне всякого сомнения, говорит с паанами на их родном языке. Гэрлок говорил с паанами на протяжении двадцати минут. Затем способность говорить на их языке исчезла так же внезапно, как и пришла. Гэрлок понял, что подошел к концу своей речи. Он сел.

Какой-то момент все ожидали; вождь и колдун совещались, приблизив, друг к другу головы. Затем, выпрямившись, колдун отдал приказ, и на середину вынесли белого петуха. Резким движением колдун свернул петуху голову. Он слегка побрызгал кровью лбы Гэрлока и пленника. Впоследствии Гэрлок истолковал значение этого обряда: петух занял его место; должна была пролиться кровь, но, говоря Духом, он сказал что-то такое, что убедило этих людей, что его и этого пленника следует освободить.

Через несколько минут Гэрлок, и захваченный негр шагали через джунгли обратно к миссии. Вождь даже снабдил их двумя своими людьми, чтобы они сопровождали их первую часть пути. Со временем пааны отказались от людоедства и были обращены в христианство. Гэрлок уверен, что обращение их началось с семени, посеянного тогда, когда он стоял в потоке лунного света и произносил речь, ни единого слова из которой не понимал.

Я сделал перерыв в работе и попытался объективно оценить состояние моих поисков. Действительно ли я хоть сколько-нибудь приблизился к тому, чтобы выяснить; говорят ли на настоящем языке? Имелось множество различных случаев, предлагавших разного рода ответы, но не было ли в самом подходе к этим случаям одного неизменного слабого места? Откуда, спрашивал я себя, исходят все эти истории? Я собрал их из писем, написанных мне людьми, говорящими языками, или из статей, опубликованных людьми, говорящими языками, и из интервью с людьми, опять же говорящими языками. Другими словами, мне приходилось полагаться на предвзятые свидетельства. Так получилось, что все собранные мной истории исходили от людей, которые не были объективными наблюдателями, а как раз наоборот — были глубоко вовлеченными участниками, некоторым образом лично заинтересованными в выводах.

Месяцами я записывал на магнитофон людей, говорящих языками. Если бы я проиграл эти записи перед группой незаинтересованных лингвистов, и хотя бы один из них узнал бы язык, ситуация была бы иной. Тогда я мог бы подвергнуть изучению языковую базу говорящего, чувствуя, что такое исследование опиралось бы на какое-то прочное основание.

Примерно через три недели в отдельном кабинете ресторана Клуба Колумбийского университета я встретился с Дэвидом Скоттом, издателем религиозной литературы на Мак-Гроухилл, и шестью лингвистами. Трое языковедов были из числа сотрудников Колумбийского университета, двое — профессора Объединенной Богословской Семинарии, один — профессор Главной

Богословской Семинарии. Трое были специалистами по современным языкам, трое — по древним, и один из них был, кроме того, специалистом по изучению языковых структур.

Реакции специалистов на наш эксперимент были интересны. Они были крайне внимательны, скептичны, но без враждебности. Когда я поставил первую пленку, каждый из них подался вперед, напряженно ловя каждый звук. Некоторые делали записи. Но ни разу я не увидел, чтобы чье-нибудь лицо зажглось узнаванием. Я проиграл другую пленку, затем еще одну. На протяжении доброго часа мы слушали одну молитву «Духом» за другой. И когда, наконец, мы подошли к концу, я осмотрел их лица и спросил: «Ну, джентльмены?» Шесть голов отрицательно качнулись. Никто из них не услышал языка, который мог бы определить.

И все же в ходе прослушивания были сделаны некоторые интересные наблюдения. Один из языковедов сообщил, что, хотя он не распознал слов, он почувствовал, что речь одной записи была построена по тому же принципу, по которому строятся современные стихи. «Современная поэзия зависит от звуков в той же мере, в какой зависит от значения слов, чтобы выразить свое содержание,» — сказал он. — «Вот в этой одной молитве — я чувствовал, что хотя и не понял буквальный смысл ее слов, я уловил эмоциональное содержание речи этой женщины. Это был гимн любви. Прекрасный гимн».

Было интересно также то, что хотя эти люди не распознали никакого известного им языка, они часто определяли среди записей тот или иной языковой тип. Специфика, присущая настоящему языку — разнообразие звуковых комбинаций, частота повторов и так далее — все это, как говорили они, фактически невозможно воспроизвести преднамеренно или искусственно. Вспоминая пародии Дины Донохью на говорение языками, я включил пленку с записями чистейшей тарабарщины, набора звуков, в одном случае наговоренного нашим сыном Скоттом, а в другом Тиб. Они старались насколько возможно, чтобы их речь звучала как можно более похоже на другие языки на пленке, но лингвисты немедленно заметили этот обман. «Это не язык», — сказал один из них. — «Это просто набор звуков».

Когда они уже поднимались, чтобы уходить, другой профессор заметил, что согласно последнему подсчету, проведенному Французской Академией, в современном мире известно около 2800 языков и диалектов — не принимая в расчет все ранее существовавшие на земле и исчезнувшие языки. «И Академия назвала даже этот перечень современных языков далеко не полным» — сказал он. — «Все мы, находящиеся в этой комнате, говорим лишь на ничтожной части этого множества. Даже если бы на этих пленках были настоящие языки, шансы, что сможем опознать их, ничтожно малы».

Хотя мы не сказали об этом учёным, мы знали, что с точки зрения пятидесятников современные и мертвые языки на земле — это только начало. Имея дело с другим миром помимо мира людей, пятидесятники, верят, что их языки могут исходить из духовных сфер. Я всегда читал вступительные слова прекрасной тринадцатой главы Первого Послания к Коринфянам — «если я говорю языками человеческими и ангельскими» — в поэтическом смысле. Но если рассмотреть их в свете предыдущей и последующей глав, для меня теперь нет сомнения, что Павел говорил о языках в специфическом пятидесятническом смысле и об ангельских языках как одной из их разновидностей.

В целом же результаты эксперимента были отрицательными. Мы предложили опытным языковедам около сорока образцов речи на языках, и ни один из языков не оказался поддающимся узнаванию. Моя попытка обнаружить, имеет ли место настоящий язык или нет, по-видимому, не привела меня к четкому заключению, и я поэтому решил обратить мое внимание на другие пути. Как ни странно, наиболее веский аргумент в пользу такого решения исходил от людей, которые говорили языками. Однажды я беседовал с д-ром Говардом Эрвином, баптистским служителем в Атлантик-Хайлендс (штат Нью-Джерси), твердо, верящим в ценность языков, и рассказал о моей попытке обнаружить среди них настоящий язык.

«А вы уверены, что не делаете принципиальной ошибки?» — спросил д-р Эрвин. «Должно, быть, ведь я не приближаюсь к ответу». Д-р Эрвин продолжал: «Я думаю, что ошибка состоит в отделении языков от сути целого, частью которого они являются. Позвольте мне рассказать вам маленькую историю. Я увлекаюсь церковной архитектурой. Однажды я вел машину и обнаружил прелестную маленькую готическую часовню. Я остановил машину и вышел полюбоваться ею. Однако оказалось, что при входе в эту церковь была ярко-красная дверь. Мой взгляд пытался проследить за устремленными ввысь линиями готической архитектуры, но каждый раз его отвлекала эта красная дверь. Она была настолько яркой, что это мешало мне видеть остальные части церкви, всю церковь в целом. Языки, Джон, как эта дверь. Пока вы стоите вне, ваше внимание неизбежно будет все время отвлекаться на них, и вы не в состоянии будете видеть ничего другого. Однако стоит вам пройти в нее, и вы будете окружены тысячами чудес света, звука и формы, к чему и стремился архитектор. Вы осматриваетесь кругом, и оказывается, что изнутри эта дверь даже не красная. Она здесь. Ею нужно пользоваться. Но она заняла в конструкции всей Церкви уже подобающее ей место. Вот что, я надеюсь, вы сделаете, Джон. Я думаю, что для вас наступило время войти в эту дверь. Если вы действительно хотите выяснить, что представляет из себя пятидесятническое переживание, не сосредотачивайтесь на одних только языках, но войдите в дверь и встретьтесь со Святым Духом.

ГЛАВА X

КРЕЩЕНИЕ СВЯТЫМ ДУХОМ

На следующее воскресенье я рассказал одному другу о красной двери д-ра Эрвина. Он улыбнулся несколько грустно. «Ну, когда ты встретишься со Святым Духом», — сказал он, — «пожалуйста, представь Его мне. У меня никогда не было о Нем ясного представления».

В этом отношении он не был единственным, я помню один воскресный день, когда я был меленьким мальчиком, жившим в Луис вилле (штат Кентукки); в тот день я слушал проповедь о Святом Духе. Это был единственный раз, когда я слышал, чтобы Его упоминали не просто в перечислении с кафедры, и все, что я помню из этой проповеди — это то, что мы с сестренкой рисовали картинки на полях бюллетеня, и привратник строго нахмурился, глядя на нас.

Но лучше ли я был осведомлен сейчас? Не был ли Святой Дух для меня по-прежнему тенью? Ипостась Божества, третье лицо Троицы, нечто, что вы каждое воскресенье признаете, читая Символ Веры; но в то же самое время что-то призрачное, обезличенное, то немногое, что осталось от Того. Кто некогда в жизни Церкви был действительно очень реальным, а теперь стал немногим больше, чем воспоминание.

Я знал, что обозначающее Его личное местоимение употреблялось правильно: правильным было слово «Он», а не «Оно». Но я не действовал так, как если бы верил в это. Около больницы в соседнем городке Маунт-Киско есть светофор. Если бы мне нужно было по спешному делу перейти улицу и попасть в больницу, я мог бы горячо взывать к светофору, но не мог бы ни на секунду изменить этим его работу. Я смогу перейти улицу, но только тогда, когда устройство внутри светофора завершит свой автоматический цикл. Однако может случиться, что полисмен отключит светофор и сам начнет регулировать уличное движение на этом перекрестке. Если он будет там, когда я произнесу свою настоятельную просьбу, то я, несомненно, увижу, что нормальное движение транспорта прервано, последовательность нарушена и для меня сделано исключение. Так вот в моих молитвах, если имя Святого Духа в них вообще призывалось, я заметил, что Он выполнял скорее функцию светофора, чем регулировщика.

Д-р Эрвин предложил мне войти через красную дверь и встретиться со Святым Духом. Прежде чем я мог сделать это, я хотел получить более подробную информацию о Том, с Кем меня приглашали встретиться. Итак, вновь вооружившись «Симфонией» и Библией, я отправился на поиски этой информации.

Несколько лет тому назад у меня было интервью с Робертом Фростом. Поэт набросал образ, который с особенной живостью встал в моей памяти, когда я начал поиск. «Если вы хотите выяснить, как человек чувствует Бога», — сказал он, — «не спрашивайте у него об его кредо, а лучше понаблюдайте за его жизнью. Это — как можете ее увидеть, но вы можете узнать ее достоинство, если начнете чертить карандашом по бумаге. Из всех ее многочисленных подъемов и углублений выявится ответ». Я надеялся применить этот способ относительно Святого Духа. Я хотел выяснить, кто Он, не из прочтения различных кредо, но наблюдая Его действии в Библии. Может быть, исследуя «подъем и углубления», я смогу получить Его портрет.

Я думал, что все упоминания о Духе будут только в Новом Завете, но к моему удивлению я нашел, что это не так. Это, правда, что сами слова «Святой Дух» встречаются в Старом Завете всего трижды, но само понятие о Духе Библия начинает развивать уже с книги Бытия. Одно из первых, что я заметил, было то, что путаница в отношении того, подобен ли Дух неодушевленной силе или же личности, восходит к самому началу Библейского изложения этого вопроса. Словом «дух» переводится древнееврейское слово от корня «руэ», а это слово имеет два различных значения. Первое значение — «ветер». Второе — «дыхание». Одно обозначает безличную силу, другое — нечто гораздо личное, допускающее сознательность и осведомленность, так как не может быть без того, кто дышит. Общее же основное качество того и другого — движение. «Руэ» всегда действовало. Оно двигалось. Оно всегда воздействовало на любого, с кем бы ни соприкасалось. Другое понятие, которое включало древнее значение этого слова, было «творческая способность», «созидательность». «Руэ» тесно связано с рождением. Это был Божий Дух, который носился над водою при сотворении мира. Это было дыхание жизни, которое, будучи вложено в человека, сделано его душою живою.

В более поздних книгах Старого Завета Дух изображался играющим особую роль в жизнях определенных личностей. Сошествие Духа на человека обычно сопровождалось резкой переменой в его личности. Самуил сказал Саулу, что Дух Господень в силе сойдет на него и после этого он настолько изменится, что станет как бы другим человеком. И действительно, юный Саул из «малейшего племени из меньшего из колен Израилевых» стал благодаря этой перемене одним из великих вождей Старого Завета. Дух неизменно делал героев из обыкновенных людей. Никто иной, как Дух Господень дал Самсону его силу. Дух Божий сошел на Иисуса Навина как раз перед тем, как тот затрубил в трубу, знаменовавшую падение Иерихона. Давид считал, что через него говорил именно Дух Божий. Перечень людей, которых касался Дух — это перечень великих личностей Старого Завета:

Иосиф, Моисей, Иисус Навин, Иеаффай, Нафан, Гад, Иезекииль, Даниил, Иоиль, Осия, Амос, Овидия, Иона, Михей, Наум, Аввакум, Аггей, Малахия.

Но была и другая сторона сошествия Духа Божьего на человека. В 50 и 138 Псалмах Дух приходит к псалмопевцу не как источник силы для могущественных деяний, но как нечто очень личное и близкое и, сравнительно хрупкое, Вождь не армий, но одной человеческой души.

Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня. Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня.

(Пс. 50:12— l3). Господи! Ты испытал меня и знаешь.

Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на меня руку Твою. Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?

(Пс. 138:1,5,7).

В этих строках чувствуется присутствие Бога, совершенно отличное от исполненного страхом поклонения далекому и неприступному Иегове.

Неизбежны параллели с Новым Заветом, и это является еще одним из сделанных мною наблюдений. Дух очень четко выступает в тех местах Старого Завета, которые, по убеждению христиан, предсказывают приход Христа. Наиболее сильные из этих пророчеств появляются у Исаии:

И произойдет отрасль от корня Иессеева; и ветвь произрастет от корня его; и почиет на Нем Дух Господень (Ис. 11:1—2).

Вот Отрок Мой, Которого Я держу за руку; Избранный Мой, к Которому благоволит душа Моя. Положу Дух Мой на Него, и возвестит народам суд. (Ис. 4—:1).

Если мое наблюдение, верно, то мне следует ожидать, что большое количество упоминаний о Духе я найду при описания рождения Иисуса. Так и оказалось. Сам Иисус был зачат Святым Духом. Симеону было обещано Духом, что он не умрет, пока не увидит Мессию. Иоанн Креститель, главное действующее лицо в признании Христа, сопровождавшем Его приход, был связан со Святым Духом с начала своей жизни. Мать Иоанна исполнилась Духом, приветствуя Марию. Его отец получил Духа в день, когда ребенку дали имя. Сам Иоанн был наполнен Святым Духом с момента своего рождения. Кроме того, был специальный знак, по которому Иоанн должен был узнать Христа, когда увидит Его на кого он увидел сходящим Духа, Тот и был Божиим Сыном.

Земное служение Христа началось лишь после того, как Дух был дан Ему при крещении. Именно силою Духа Иисус творил чудеса, и именно посредством этой силы должны люди входить в Царство, которое Он проповедовал. «Если кто не родится от воды и Духа», — говорил Христос, — «не сможет выйти в Царство Божие».

С приближением дня Своей смерти Иисус начал подготавливать учеников к приходу своей силы, говоря, что для них неизбежно, что он должен уйти, так как если бы Он не ушел, то не пришел бы Дух. Когда же Он, Дух, действительно придет, то пребудет с ними вовек. Он будет руководить ими, наставлять и укреплять их, и Его силою они будут совершать дела даже больше тех, которые совершал Христос.

После Своей смерти Христос напомнил ученикам об этом обетовании и повелел им оставаться в Иерусалиме до тех пор, пока Дух не сойдет на них. На этом месте я прервал чтение и попробовал суммировать все, что выяснил о Духе, который должен был придти:

Как в Старом, так и в Новом Завете, Дух обозначается понятиями, подразумевающими активное действие. В отношении Его употребляются слова, предполагающие движение: огонь, ветер, дыхание, дождь, голубь. Дух динамичен; Он — Бог в действии.

Старый Завет дает понятие о личных качествах Духа; в Новом Завете эта Его сторона особенно подчеркивается. Христос постоянно называет Духа именами, отражающими Его сущность как пастыря, воспитателя, подчеркивающими присущую Ему заботливость. Он называет Духа Вождем, Советником, Утешителем, Ходатаем.

Как в Старом, так и в Новом Завете понятия силы и Духа очень тесно связаны. В Старом Завете сила воздействия главным образом через великих царей и пророков — вождей народа. В Новом же Завете сила предназначается как дар обычным рядовым людям, следующим за Христом.

И в Старом, и в Новом Завете, когда Дух затрагивает жизнь человека, его личность преображается.

Итак, таков был портрет, который возник из моего изучения деятельности Святого Духа. Теперь ученики ожидали в Иерусалиме Его пришествия. И когда — в день Пятидесятницы — Он пришел. То Он превратил робкую кучку учеников (буквально «слушателей», «учащихся») в апостолов («посланных»). Для мужчин и женщин, ожидавших в Горнице, это было немедленным началом удивительных исполненных силы деяний. В этот же самый день Петр — тот самый Петр, который всего лишь несколько недель назад в ночь ареста Иисуса бежал в страхе за свою жизнь — смело стоял перед властями и во всеуслышание проповедовал настолько красноречиво и убедительно, что 3000 человек обратились, не сходя с места. И это от проповеди рыбака и притом человека из пренебрегаемой всеми Галилеи! Не удивительно, что после этого апостолы настаивали, чтобы новообращенные также приняли эту силу. Она была необходимым средством труда, без которого они не могли бы выполнить ту гигантскую задачу, которую Христос возложил на них.

Что же чувствуешь, получая Святого Духа? Полного описания в Библии нет, но из всего сказанного в ней мы можем это себе представить.

Прежде всего, исходя из того, что Святой Дух — это Бог в Его динамическом аспекте, познание Его обязательно должно быть каким-либо переживанием. Более того, это должно быть переживание близости с Личностью, и с Личностью глубоко заботящейся. Это должно быть переживание дружбы. Созидающей, животворной, преобразующей дружбы, в некоторых отношениях нежной как голубь, в других — опаляющей как огонь, как всякая хорошая дружба, неуловимой и загадочной.

«Крещение» — это лишь одно из слов, употребляемых в Библии для описания момента, когда человек вступает в полный контакт с этой дружбой. Другие обозначающие это переживание слова также подтверждают мысль о том, что Святой Дух — это Бог в действии. Иногда читаем, что Дух «сходит» (буквально — «ниспадает») на людей. Иногда они «исполняются» Духом. В других случаях — «принимают» или «получают» Его. О Духе говорится, что Он «исходит от Бога».

Это переживание было таково, что вызывало два рода ответных реакций. Прежде всего, языки. А затем, во всяком случае, так было в день Пятидесятницы, люди становились несколько возбужденными, настолько, что наблюдавшие это люди интересовались, не пьяны ли они. Меня поразило — как любопытный контраст степенной здравомыслящей проповеди наших дней — что первую христианскую проповедь пришлось начать с решительного отрицания проповедником того, что он и его друзья пьяны. «Послушайте», — сказал он. — «Сейчас девять часов утра, как кто-нибудь может быть пьян?»

А как в новозаветные времена люди подходят к этому переживанию? Очевидно, было несколько путей. В день Пятидесятницы ученики просто собирались вместе и терпеливо ждали. Но Корнилий, его друзья и родственники, слушая проповедь Петра о Христе, ничего не ожидали, когда Дух сошел на них. В других случаях христиане, исполненные Духом, передавали Его другим, возложив на них руки.

Я закрыл Библию, чувствуя, что-то, что я читал, странным образом производит впечатление чего-то очень современного. Я знал, откуда это ощущение. Письма в моей папке, беседы с людьми, исполненными Духом, все свидетельствовало о том, что со времени написания Нового Завета в отношении Духа мало что изменилось. Даже то, каким образом он сходил на христиан первого столетия, имело параллели в наши дни. Я помнил один недавний пример, когда группа людей, слушая Божие слово так же, как дом Корнилия, и не больше ожидая Святого Духа, чем те, неожиданно исполнилась Им таким же образом. В 1954 году менонитский проповедник Джеральд Дерстайн проводил в северной Миннесоте недельный семинар по изучению Библии. Однажды один молодой человек в его классе внезапно стал на колени и начал плакать. «Такого рода эмоции весьма необычны в церкви менонитов», — говорит Дерстайн, — «и мы сначала попытались положить этому конец. Но не успели мы что-то сделать, как уже плакал еще один студент. Потом еще один. Мы пытались удалить плачущих слушателей из аудитории, но как только мы брались за одного, начинали плакать двое или трое других. И тогда мы заметили странную вещь: из уст некоторых из этих молодых людей исходили странные звуки. Были ли это «лепечущие уста», о которых мы читали в Библии? Насколько я знаю, такого еще никогда не случалось в нашей церкви. Менониты не учат, чтобы эти проявления относились к современности; насколько мы понимали, они принадлежали к прошлому, к дням 1900-летней давности. И все же — вот, на наших глазах, студенты вдруг заговорили на языках, совершенно как в день Пятидесятницы».

Наш друг Лила Джинтер была наполнена Святым Духом еще в детстве, даже не зная, что существует такое религиозное переживание. Однажды Лила стояла посреди яблоневого сада своего отца в Огайо и смотрела сквозь усыпанные белыми цветами ветви деревьев на голубое небо над головой, и вдруг ее переполнило чувство Божьего присутствия. Она открыла рот, чтобы заговорить с Ним, так самозабвенно, как это свойственно детям, но слетевшие с ее губ звуки не были английской речью, и хотя этот скорый лепет продолжался довольно долго, ее губы так и не смогли выговорить непонятных для нее слов. «Я никогда никому не рассказывала об этом переживании,» — сказала Лила. — «Я думала, что я единственный человек, с которым такое вообще случилось. И только через сорок лет я обнаружила, что существуют целые группы людей, для которых это нормальное явление».

В наши дни это переживание значительно чаще приходит тогда, когда к нему сознательно и активно стремятся. Но в то же время разнообразие путей поисков так же велико, как было велико в Библии. Некоторые отталкиваются от предписания Христа учениками: «и Я пошлю обетование Отца Моего на вас;

вы же оставайтесь (буквально: ожидайте) в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше». (Лук. 24:49). Основной упор они делают на слово «ожидайте». Они чувствуют, что им следует ждать, иногда днями, молясь и славя Бога, пока не произойдет крещение. Другие чувствуют, что ждать не нужно. Они указывают на другие случаи в Новом Завете, когда Дух давался, как только верующий попросит о Нем.

Иные чувствуют, что ожидающий крещения должен пребыть в глубокой молитве, прежде чем сможет получить его. Но другие держатся прямо противоположной точки зрения; они считают, что крещение — это не что-то совершенно особое в христианской жизни, а скорее обычное, чуть ли не заурядное явление, знаменующее очередную ступень в жизни верующего.

А какие чувства сопровождают крещение? Некоторые говорят, что вместе с языками должно придти «внутреннее удостоверение»: «чувство» или «ощущение» соединения твоего духа с Духом Святым. Другие верят, что крещение происходит на уровне, совершенно отделенном от эмоционального, и более надежно, когда не сопровождается даже малейшей степенью эмоций.

Единственное, что, кажется, отсутствует в переживании крещения Святым Духом — это абсолютные критерии. «И меня бы обеспокоило, если бы это было иначе», — сказала Тиб однажды вечером, когда мы говорили об этом. — «Раз Дух подобен ветру, дующему там, где Он хочет, жесткие рамки были бы подозрительны. Это было бы похоже на попытку включать и выключать ураган как электрический вентилятор».

Но хотя этот ветер Духа и «дышит, где хочет» (Ин. 3:8), также невозможно отрицать и то, что определенные личности — как во времена апостолов, так и в наши дни — имеют особое служение передавать Его другим. В самом начале пятидесятнического пробуждения покойный Дж. Э. Стайлд путешествовал по всему миру, встречался с небольшими группками христиан и молился за них, чтобы они приняли Духа. Во время таких встреч буквально тысячи людей получали крещение. Это особое служение имеет Дэвид дю Плесси, а также преподобный Ричард Уинклер, настоятель епископальной церкви Троицы в Уитоне, штат Иллинойс.

Одним из наиболее активных в этом отношении людей, которых мы знаем, является женщина. Это Джин Стоун, мать и домашняя хозяйка, живущая в пригороде Ван-Найза (штат Калифорния). Она была членом церкви Св. Марка в Ван-Найзе, когда поднялся шум по поводу проповеди Денниса Беннетта. Джин почувствовала, что этого непонимания могло бы не возникнуть, если бы люди были лучше информированы о действиях Духа в наши дни. Однажды вечером она заявила своему мужу, что решила начать выпускать журнал, который должен выполнить эту функцию в других приходах.

«Я лишь улыбнулся со знающим видом», — сказал Дональд, муж Джин. — «У Джин не хватило бы делового подхода даже подписаться на журнал, а не то, что выпустить его.» Мы с Дональдом Стоуном беседовали в номере одного из Нью-Йоркских отелей, куда он приехал по делам. «Она была совершенно непрактичная», — продолжал он. — «У нее были какие-то представления о роскошном ежеквартальном издании, предназначаемом интеллигенции. Она собиралась назвать его «Троица». И Дональд засмеялся, доставая из портфеля действительно роскошный журнал, издаваемый ежеквартально, предназначенный для интеллигенции и названный «Троица»;

«Помимо того, что Джин издает журнал, она ездит по стране с лекциями о крещении Святым Духом и, если ее просят, молится с теми, кто хочет его получить. У нее особый подход к людям, для которых издается журнал: к консервативным высокообразованным жителям пригородов, членам традиционных церквей. «К другим явлениям жизни эти люди отнюдь не относятся возбудимо и не ищут внешних эффектов» — говорит она. — «И я не вижу, почему нужно вызывать у них такое отношение к Святому Духу». Мы слышали, как она обращается к этим группам людей, и делает она это очень трезво и спокойно. «Апостолы утверждали, что христиане должны получать крещение», — говорит она своим слушателям. — «Они опрашивали новообращенных: «Приняли ли вы Святого Духа, когда уверовали? И если ответ был «нет», они просили Бога дать им Духа сейчас же, убежденные в том, что Бог не откажет в этой необходимой силе ни одному из верующих».

«Мне нравится быть в этом особом служении», — часто говорит Джин. — «Это единственное служение, в котором вы можете ожидать стопроцентного успеха. Ведь крещение — для всей Церкви. Для каждого христианина».

Джин не ожидает и большого всплеска эмоций в момент крещения. «Новый язык обычно бывает спокойным и прекрасным», — говорит она. — «Радостным, но не безумным.» Для Джин Стоун получение крещения скорее подобно приобретению набора инструментов для работы, чем эмоциональному переживанию. «Это контакт между Главным Архитектором и его рабочим. «Не поработаете ли вы на строительстве Моего здания? Вот необходимое для вас снаряжение». И Он обеспечивает нас дарами исцеления, пророчества, мудрости, языков — всем, что мы можем использовать в деле своего личного участия в строительстве».

Но крещение отнюдь не всегда бывает тихим и спокойным. Д-р Джон Ф. Бэрто, зубной врач из Уэст-Хартфорда (штат Коннектикут), рассказал мне, что свое собственное крещение он ощутил как большой заряд электрического тока, безболезненный, но встряхивающий. Иногда такие заряды силы вызывают физические проявления. Мышцы человека могут реагировать, то сокращаясь, то расслабляясь, настолько, что он начинает весь трястись. Или он может начать плакать, или же петь. Или он может буквально пасть ниц: «Катающиеся святые», которые в большинстве своем пятидесятники из негров, получили свое прозвище из-за этого необычного проявления силы.

Физические проявления имеют сторонников в совершенно неожиданных кругах. Я был удивлен, прочитав в «Дневнике» Джона Веслея следующее:

Опасно пренебрегать ими (писал Веслей о выкриках, конвульсиях, танцах, видениях, состоянии экзальтации и т. п.); опасно также осуждать их, воображать, что все они не от Бога и являются помехой в Его труде, тогда как в их отношении справедливо следующее:

1. Бог внезапно и с силой убеждает многих, что они являются погибающими грешниками, и естественным следствием этого бывают неожиданные вскрикивания и сильные конвульсии тела.

2. Для того, чтобы утешить и одобрить их, а также, чтобы сделать Свою работу более очевидной. Он даровал одним из них Божественные сновидения, другим — состояние экстаза или видения.

3. В некоторых из этих случаях впоследствии к проявлениям благодати приметались проявления человеческой природы.

4. Также и сатана имитирует эти действия Бога с целью дискредитировать все Его дела; и все же неразумно отказываться от этой части, как мы не отказываемся от всего целого. Сначала это, несомненно, полностью исходило от Господа. Отчасти это так и в наши дни; и Он даст нам способность различать, насколько в каждом случае действия чисты, а где наблюдается примесь или вырождение. Тень не очернит сущность настоящего бриллианта.

Физические проявления не являются единственно возможными ответными реакциями при крещении. Существуют также сильные эмоциональные реакции. В моей переписке постоянно говорилось об ощущении полноты жизни. Вот примеры:

«Это было как бы переполнение радостью».

«Я начал славить Бога на новом языке, который был мне дан. Вместе с этим было такое чувство, что мой дух обрел крылья; я парил в небесах.»

«Я начал смеяться. Для меня это было странно, но я просто хотел смеяться и смеяться, как это бывает, когда вам так хорошо, что вы просто не можете высказать этого. Я смеялся, держась за бока, пока не сгибался от смеха. Тогда я на какое-то время останавливался, потом начинал снова Смеялся, смеялся, смеялся...»

«Впервые я понял для себя, почему учеников в день Пятидесятницы обвинили в том, что они пьяны. Именно так я чувствовал себя в день моей собственной Пятидесятницы в прекраснейшем настроении. Я был просто пьян от радости».

«У меня был мир Просто — чудесный, тихий, постоянный, глубокий мир».

Вместе с этим ощущением хорошего самочувствия довольно часто приходит какая-нибудь форма исцеления. Среди людей встреченных нами в филадельфийском отеле «Бенджамин Франклин» на собрании «Субботней группы», была жена баптистского служителя, которая рассказала нам удивительную историю. У этой леди от рождения одна нога была короче другой на целых два дюйма, и всю свою жизнь она носила на этой ноге специальную обувь. В тот вечер, когда она получила крещение, она почувствовала жжение в этой ноге, но не обратила на это внимания в момент такой огромной радости. Радость — такова была главная реакция при крещении; она несколько часов просидела на диване, и слезы счастья текли по ее щекам. Но когда она наконец встала, чтобы идти домой, то тут же оступилась. Сделала еще шаг — то же самое. Когда она так проковыляла всю комнату, она поняла, что случилось. Ее короткая нога выросла на два дюйма и теперь уже была длиннее другой за счет специальной обуви. И это исцеление, сказала она в тот субботний вечер взглянув на оба остреньких носка своих туфель, было неизменным.

Преподобному д-ру Дэвиду С. Уилкоксу из Мильвоки (из Висконсин) его врач посоветовал трижды в день выпивать по унции коньяка, разбавленного горячей водой, для снятия нервного напряжения. Шесть лет спустя, мистер Уилкокс выпивал ежедневно по литру водки, пачку за пачкой глотая таблетки, чтобы сохранить свой алкоголизм в тайне. Он пробовал молитву, психиатрию, гипноз, принудительное лечение — но ничто ему не помогало. И вот однажды вечером он заснул на коленях после долгой и усиленной молитвы. Когда он проснулся, то он осознал, что происходит что-то необыкновенное важное для него. Он чувствовал, что Святой Дух наполняет его силой. Характерно, что он понимал, что с этого мгновения он полностью преодолел свой алкоголизм. «Бог изумительно и чудесно освободил меня от духа алкоголизма», — говорит сегодня Уилкокс, спустя пять лет после своего крещения Духом. — «Это освобождение снизошло мягко, как утренняя роса, и все же с такой ошеломляющей силой, что полностью изменило мою жизнь.»

Другая разновидность исцеления, о которой часто сообщают, это исцеление духа. Марианна Браун из Парксбурга (штат Пенсильвания) сейчас — по-настоящему жизнерадостный человек. У нее чудесная, заразительная улыбка, но морщинки вокруг ее глаз — не от улыбок: их отложили те годы, когда Марианна постоянно была в беспокойстве. Марианна жила в доме из 11 комнат, построенном еще в те дни, когда это было недорого и доступно. Это было также еще до того, как Брауны переехали в этот дом рядом со старой пресвитерианской церковью. Марианна постоянно не управлялась со своими делами: либо она заботилась о доме, пятерых детях и муже — служителе и тогда пренебрегала нуждами прихода, либо она помогала в приходской, работе, и тогда страдал дом. Она всегда опаздывала, всегда

все делала бегом, всегда ее угнетали недоделанные дела. Постепенно Марианна все более и более отчаивалась. Разрешение проблемы бывало простым: когда ей становилось слишком плохо, Марианна заболевала. «Эти болезни», — сказала однажды Марианна, когда мы с Тиб навестили ее в Парксбурге, — «вознаграждали меня вдвойне: я получала большую долю сочувствия и вместе с тем освобождалась от ответственности. И все же я знала, что так нельзя жить. Я понимала, что Господь не предназначал мне быть полу инвалидом, но я была бессильна, что-либо с этим поделать».

И вот Марианна получила крещение Духом. «Данный мне новый язык», — говорила она, — «сопровождался волнами радости, и все страхи, казалось, ушли прочь. Это был какой-то смеющийся язык. И когда я кончила смеяться, я почувствовала, что больше никогда ни единого дня мне не придется провести в постели из-за перенапряжения». На протяжении 8 лет это предсказание оказалось верным. «Он вдохнул в меня силы и радость, и я теперь могла за какие-то часы сделать то, на что раньше уходили дни».

Из всего разнообразия переживаний со Святым Духом во всех случаях справедливо одно. Приходило ли крещение тихо или подобно взрыву, неожиданно или после долгого искания, окончательным результатом было приближение личности к Христу. Иисус больше не был персонажем со страниц исторической книги, и даже не воспоминанием о каком-то личном возвышенном переживании. Его Дух был крещенным верующим в настоящее время, поминутно, постоянно показывая ему сущность и личность Христа.

И внезапно я понял, что завершил полный цикл. Весь этот поиск начался в пустоте, что последовала за моим собственным «переживанием вершины» в больнице. Я следовал — как, вероятно, следуют все христиане — пути, по которому шли ученики. Сначала был непосредственный контакт со Христом. Потом Он, казалось бы, ушел. Началась тоска по Его возвращению, беспомощная и бесполезная тоска, потому что, кажется, мы ничего не можем сделать, чтобы приблизить это возвращение.

Не получил ли я теперь из Библии и от людей, ныне имеющих это переживание, урок, что для того, чтобы вновь увидеть Его, мы нуждаемся в участии Святого Духа? «Когда же придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне» (Ин. 15:26).

ГЛАВА XI

КОМНАТА 405

Кажется, что существует странная связь между нелепым на вид шагом или действием — которые предусматривает Бог — и получением духовной силы. Моисей по повелению Иеговы простер над водой свой жезл, и Красное море разделилось. Нищая вдова была научена — через Елисея — собрать множество сосудов и наполнить их маслом из своего маленького кувшина; когда вдова, повиновавшись, закончила, оказалось, что она набрала масла столько, чтобы заплатить за все долги. Илия должен был ударить по воде своей милостью, чтобы вода расступилась.

Однажды я имел возможность побеседовать об этой закономерности с Билли Грэмом. Он годами отмечал это и обращал на это внимание, и был того мнения, что секрет заключается в преодолении чувства неловкости и упрямства настолько, чтобы выполнить эту задачу. Он обнаружил, что для большинства людей было чрезвычайно трудно подняться с места и пройти вперед к алтарной решетке на одном из его собраний, но он также заметил, что этот ряд поступков, нелепых будто бы, заключал в себе силу.

Для многих людей говорение на языках относится к тому же разряду. Оно кажется им чем-то бессмысленным и стыдным. И несомненно, что в этих людях их окончательная «сдача» языкам производит глубокое религиозное переживание. Но точкой моего собственного преткновения были не языки. К этому времени я уже мог усматривать в языках что-то логичное; я мог уже представлять себя славящим Бога на языке, которого не могу понять; я мог представить себя молящимся за кого-то на языках, раз я не представляю, как молиться за них умом. К тому времени я все более жаждал крещения Святым Духом, и мне казалось весьма вероятным, что языки будут его составной частью.

Нет, для меня камень преткновения заключался в другом. Существовало одно действие, которое совершают многие пятидесятники, и которого я не собираюсь повторять. Это — то, что они вставали, поднимали обе руки к небу и кричали: «Слава Господу!» Я знал, что это один из очень древних обычаев иудео-христианской традиции:

Ибо милость Твоя лучше, нежели жизнь. Уста мои восхвалят Тебя. Так благословлю Тебя в жизни моей; во имя Твое вознесу руки мои.

Как туком и елеем насыщается душа моя и радостным гласом восхваляют Тебя уста Мои».

(Пс. 62:4—6)

Я знал, что «Слава Господу» было любимым выражением псалмопевцев, и даже было включено в литургию моей «хорошо воспитанной» епископальной церкви.

Тем не менее, у пятидесятников этот обычай мне был неприятен. Несомненно, у каждого свой камень преткновения.

2 декабря I960 года. Это был день открытия съезда Коммерсантов Полного Евангелия в Атлантик-Сити, на который мы с Тиб согласились поехать еще весной, так много месяцев назад. Собрания проводились в отеле «Президент» — одном из восхитительных отелей на берегу океана. Мы зарегистрировались в пятницу вечером, потом отправились гулять по холодному, залитому лунным светом пляжу, и рано легли спать.

Я не знаю, почему я был настолько не подготовлен к переживаниям утреннего собрания, которое состоялось на следующее утро. Я к тому времени побывал уже на многих пятидесятнических собраниях, но еще ни разу не был на таком большом: рано утром в большой танцевальной зале «Президента» собралось несколько сотен мужчин и женщин. Они быстро завтракали, затем задвигали свои стулья в явном предвкушении чего-то, что должно было последовать.

На возвышении в конце зала сидело две дюжины коммерсантов и людей различных профессий. Некоторые из них, как мне сказали, прилетели ради этих собраний с другого конца страны; один прибыл на собственном самолете. Когда мы кончали пить кофе, один из этих мужчин встал и назвал гимн. Все присоединились; пение было громким, сильным и прекрасным, как я и ранее слышал у пятидесятников. К середине второго гимна женщина за соседним столом уже плакала. Не было ничего особенного эмоционального в самой песне. Это был один из обычных старых Евангельских гимнов «Когда я взираю на тот чудный крест...» Но плач, казался, был так же заразителен, как смех. Вскоре некоторые из мужчин на возвышении без смущения вынимали носовые платки. Что же это было? Что так захватило всех присутствующих? Я тоже чувствовал это; а также и Тиб, сидящая рядом со мной. Мы с ней оба старательно избегали посмотреть друг другу в глаза.

Пение продолжалось; несколько человек за столами начали петь «в Духе». Вскоре весь зал пел сложную мелодию без партитуры, созданную произвольно. Это было сверхъестественно, но необычайно красиво. Руководитель пения больше не пытался управлять мелодией, но дал возможность мелодиям создаваться самим: без указания одна часть зала начинала петь очень громко, тогда как другая умолкала. Мелодии и контр мелодии то переплетались, то расходились друг с другом.

К этому времени слезы без удержу текли по лицам всех находящихся в зале. Пожилой мужчина с резко очерченными чертами лица, сидящий около нас, поднял мозолистые руки и громко сказал «Слава Господу!». Очень пожилая женщина через два стола от нас встала и начала пританцовывать джигу. Она выглядела как прабабушка, одетая в черное, с пучком седых волос. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Кроме меня, естественно: я не мог оторвать от нее глаз. И пока я на нее смотрел, я заметил одно явление, которое я до сих пор не в состоянии объяснить. В танцевальном зале было очень жарко, возможно градусов 30 по Цельсию. Тем не менее, пока бабушка танцевала, я ясно видел на фоне темных бархатных занавесок, что из ее рта выходили видимые глазу нежные волны «дыхания», как будто бы она стояла на улице в мороз.

Трудно описать действие, которое произвело на меня наблюдение этих проявлений. Вместо того, чтобы смутиться или почувствовать, что я наблюдаю нечто непристойное, господствующим ощущением было то, что это полезно и хорошо, и я вспомнил замечание д-ра Ван-Дюзена о том, что пятидесятническое исполнение Духом содержит в основе своей «нечто очень здоровое».

И вдруг неожиданно все кончилось. Пение прекратилось; форма собрания изменилась. Люди вынули носовые платки и вытерли глаза. Владелец молочной фермы из Калифорнии по имени Демос Шакарян, президент Общества, выступил на середину платформы и повел деловую часть собрания. Она продолжалась не более пяти минут, и я, как усталый ветеран множества казначейских докладов, преисполнился благодарности.

Последовала молитва. «Утреннее» собрание продолжалось четыре часа. Была проповедь и опять пение. Было отпущено время, когда люди, сидящие в зале, могли рассказать о некоторых своих переживаниях, со Святым Духом. Я заметил, некоторые, представляясь, подтверждают сказанное нам Чарльзом Моррисом: в зале были и люди, которые не были пятидесятниками по названию и по денаминационной принадлежности, — они были членами епископальной церкви, методистами, баптистами, пресвитерианцами, лютеранами. Когда, наконец, собрание разошлось для второго завтрака, д-р Вильямс Рид, хирург и проповедник — «любитель» епископальной церкви, которого мы знали уже несколько лет, подошел к нам с Тиб и предложил присоединиться к группе, которая закусывала бутербродами в одной из комнат наверху. Комната, которую они выбрали, должна была стать необычайно важной для меня: комната 405.

Когда мы появились несколько минут спустя, дверь в 405-ю комнату была слегка приоткрыта, так что я постучал, и мы вошли не без любопытства: кто там будет? Спиной к окну, за которым рокотал волнующийся Атлантический океан, сидел Джим Браун, пресвитерианский священник из Пенсильвании. Билл Рид сидел на диване, разговаривая с женщиной — методистским служителем из Филадельфии, Оливией Генри. А в кухне приготовляли кофе Дороти Рэндолл, епископальная общественная деятельница, и жена Джима Марианна. Как я заметил, среди нас не было ни одного пятидесятника.

Тиб села рядом с Джимом спиной к окну. Разговор вертелся вокруг утреннего собрания, говорили о различных людях, которые на нем выступали, о высказанных точках зрения. Прошло несколько минут прежде, чем я заметил, что Тиб не участвует в общем разговоре.

Из нижнего буфета появились бутерброды, и разговор перешёл на более личные темы: нужды и чаяния, с которыми каждый из нас в этой комнате приехал на съезд. Время от времени я поглядывал на Тиб, сидевшую напротив. Она сидела тихо и молча, и мыслями была не здесь; перед ней на тарелке лежал нетронутый бутерброд. В то утро она ничего не говорила о плохом самочувствии, но сейчас в ее позе была заметна усталость — как будто она несла на плечах страшную тяжесть, совсем одна.

Внезапно она встала. Пробормотала что-то насчет того, что ей нужно позвонить по телефону и прежде, чем я смог остановить ее, ушла. Происходило что-то очень странное, мы с Тиб, похожие во многом, были особенно сходны в одном. Мы гордились собственной объективностью. Тогда, да и сейчас, мы были того мнения, что объективность и честность очень взаимосвязаны. Мы считали, что лучше всего всю картину в целом видишь тогда, когда смотришь на нее с разных точек зрения. Но объективность играла для нас и другую роль: она выступала своего рода щитом и броней. Мы не стремились по натуре присоединиться к какой-нибудь группе, не были ортодоксами. Мы не хотели отождествлять себя с той или иной группой людей. И в то же самое время нас, и как журналистов, и как людей, по-настоящему привлекал энтузиазм других. Сохраняя вокруг себя атмосферу объективности, оставаясь всегда заинтересованными наблюдателями, но никогда — самозабвенными участниками, мы были защищены от притягательного воздействия каждой группы, о которой бы ни писали.

Я сделал из этого правила одно огромное исключение, когда стал христианином. И здесь я обнаружил в принципе объективности слабое место. До того, как я сам стал христианином, я полагал, что рассматриваю христианство с выгодных всевозможных точек зрения, так что получаю точную картину. Я не понимал того, что именно эта объективность была сама преградой, мешавшей увидеть картину в целом. Дело в том, что она категорически исключала одну существенную точку зрения: взгляд изнутри.

И вот теперь я уже много месяцев рассматривал крещение Святым Духом под всевозможными углами зрения: но во всех случаях — извне. Своим разумом я пришел к выводу, что это — серьезное, обоснованное христианское переживание. И теперь я хотел исследовать его изнутри. Тиб следила за большей частью этого исследования, за большинством интервью. Она была заинтересована, но все еще только как наблюдатель. Я понимаю теперь, что, покидая комнату 405, она знала, что делает. Она сознательно забирала и уносила с собой наше общее бремя объективности. Она предоставляла мне возможность вступить в это переживание, унося все преграды с собой за дверь.

Конечно, в то время я понимал это на самом подсознательном уровне. Я сомневался, чтобы ей нужно было кому-то позвонить по телефону; я знал, что что-то угнетало ее; я чувствовал, что она не хотела, чтобы я следовал за ней. Каким-то совершенно таинственным образом ей предстояло сыграть огромную роль в том событии, которое должно было произойти, так как она взяла с собой наш тщательно оберегаемый «взгляд со стороны», а я получил свободу испытать встряску электрический заряд переживания.

И все же, покинув комнату, она не покинула меня, так как мы были таинственным образом связаны друг с другом в течение следующих часов. Когда Тиб покинула 405-ю комнату, она вышла из отеля погулять по дощатому настилу для прогулок на пляже. Через короткое время она спустилась с настила на песок, где она могла гулять прямо у воды. Она гуляла долго-долго. Медленно заходило солнце. Она шла лицом на юг, и солнце начало беспокоить ее. Тиб всегда была чрезвычайно чувствительной к свету, выбирала себе место подальше от окна и так далее. Она, было, повернулась и направилась лицом на север спиной к солнцу, когда в ее мозгу возникла фраза, обладающая силой повеления: «Не смотри ни направо, ни налево, но только прямо вперед».

Но прямо впереди было слепящее солнце. Она прошла еще немного дальше, щуря глаза. Становилось уже поздно. Она была уже далеко от гостиницы. Собрание в комнате 405, должно быть, уже кончилось, подумала она: я, должно быть, ищу ее. Но всякий раз, когда она пыталась повернуться и пойти назад, удивительные слова вновь возникали в ее сознании. «Ни направо, ни налево, только вперед». Солнце все садилось. Ослепительно блестели волны, сверкая прямо ей в глаза. А Тиб все продолжала идти, в ослепительный свет...

В номере 405 была некоторая явная атмосфера ожидания. Теперь нас было шестеро, сидевших в комнате в произвольном кружке. У некоторых уже была сходная практика получения силы в исполненной Духом молитве, и теперь кто-то предложил, чтобы мы помолились, таким образом, о проблемах, занимавших наши мысли. Отчасти для того, чтобы преодолеть неловкость, я закрыл глаза. Вскоре я потерял представление о том, кто именно говорит в данный момент в комнате. Кто-то начал молится Духом. Голос был женский, но я не знал, чей. С этого момента я фактически потерял связь с отдельными людьми. Словно исчезли отдельные личности, и их место заняла одна единственная личность, говорящая с различными тембрами и интонациями.

Теперь еще кто-то начал молиться языками. Еще кто-то очень нежно запел Духом. Я почувствовал, как у меня сжалось горло при звуках этого высокого голоса. Кажется, я плакал, глубоко, молча. Постепенно я тоже начал терять свою индивидуальность, пока, в конце концов, полностью не исчезло сознание собственной личности. Удивительное ощущение — потерять сознание собственной личности! Но это было возмещено тем, что в то же самое время я получил сознание другой Личности, присутствующей в комнате. И неожиданно здесь вновь был Он, в свете, как я видел Его в больнице. Но на этот раз свет сиял сквозь мои закрытые веки, ослепительный, ошеломляющий, пугающий. Я боялся этого приближающегося контакта. Я попытался отвлечься от него, сосредоточить мои мысли на том реальном и надежном, что было вокруг меня и людей в комнате.

«Не смотри ни направо, ни налево, но только прямо вперед!» Голос слышался сзади за моей спиной. Я думаю, что это был голос Оливии Генри, но я не уверен. Как раз в тот момент, когда собирался найти убежище в возвращении сознания собственной личности, этот голос снова втолкнул меня в прежнее положение. На протяжении следующего часа это повеление повторялось еще несколько раз, всегда как раз вовремя; чтобы не допустить, мне отвлечься. Я никогда не узнал, предназначались ли эти слова мне или нет, но они сослужили неоценимую службу. Они не давали мне отвлечься на то, что происходит вокруг, не давали мне подумать о том, как я выгляжу, и что обо мне думают другие; они постоянно возвращали меня к сиявшему прямо передо мной ослепительному свету.

Молитвы и пение прекратились. Голоса вокруг понизились до тихого шепота. Мужской голос: «Мне кажется, Джон желает крещения Духом». Я скорее почувствовал, чем увидел, что пять человек, поднялись с мест и образовали вокруг меня кружок.

В том, что произошло потом, большая роль принадлежит Тиб, шедшей в одиночестве по пляжу навстречу солнцу. Я верю в это, хотя и не в состоянии объяснить этого. Без этой ее помощи я вряд ли смог бы преодолеть этот странный неприличный страх перед новым переживанием.

Но тогда в комнате 405 ничего подобного не приходило мне в голову. Как раз, наоборот: в тот момент в основе моих переживаний лежали исключительно ощущения; я максимально допускал случиться всему, что должно случиться, и минимально анализировал. Группа теснее окружила меня. Они почти образовали собой как бы широкую трубу, в которой концентрировался поток Духа, наполнявшего собой комнату. Поток был направлен на меня, сидящего посреди и слушающего звучащее вокруг духовное пение. Теперь речь на языках нарастала «крещендо», мелодичная и прекрасная. Я открыл рот, желая проверить, не смогу ли я тоже присоединиться, но ничего не произошло. Я почувствовал, что губы мои оцепенели и гортань сжалась.

И неожиданно я получил внутреннее внушение, что для того, чтобы заговорить на языках, я должен только поднять глаза и голову вверх. Но это была поза, выражающая радость. А мое воспитание и наклонности требовали предстояния перед Богом со склоненной головой. Странно, что такая простая вещь, как поднять голову, должна была стать предметом спора. А вскоре — может быть, потому, что я недостаточно быстро повиновался, — ясно последовало другое указание; я должен был поднять не только голову, но и руки тоже, и я должен был всем сердцем выкрикнуть громкий возглас хвалы Богу. Во мне поднялась горячая волна раздражения. Это было как раз то, что я более всего и прежде всего не хотел делать. И возможно потому, что это было для меня настолько противно, это требование четко проводилось как требование полнейшего повиновения.

Какое же еще возможно значение могло быть в моем поднятии рук и произнесении нескольких слов хвалы? Но это было именно то, что я должен был сделать, и я знал это. Несмотря на то, что это казалось нелепым. Или, может быть, потому, что это казалось нелепым. Я слышал слова Э. Стэнли Джонса: «Мне необходимо стать безумным для Бога».

Внезапно вспышкой воли я взметнул руки вверх, запрокинул лицо и во весь голос закричал: «Слава Господу!»

Ворота шлюза открылись. Из глубины моего существа, — глубже, чем, как я знал, может исходить голос, — вырвался поток радостных звуков. Они не были так прекрасны, как речь вокруг меня. У меня было впечатление, что звуки безобразны:

взрывные и хрюкающие. Но мне не было до этого дела. Это было исцеление, это было прощение, это была любовь, глубину которой нельзя было выразить словами, и она вырывалась из меня в звуках без слов. После этого одного страшного усилия моя воля была освобождена, чтобы подняться ввысь, к соединению с Ним. Больше от меня уже совершенно не требовалось никакого сознательного усилия, даже усилия самому выбирать звуки для выражения своей радости. Все звуки были уже налицо, уже в готовой форме, предоставленные в мое распоряжение, богаче, чем смогли бы выразить мои земные губы и язык.

Не то, чтобы я чувствовал себя не принадлежащим себе; я поистине никогда лучше не мог владеть собой, никогда не был более собранным и в мире со своими внутренними противоречиями. Я мог бы остановить речь на языках в любой момент, но кто бы на моем месте это сделал? Я хотел, чтобы она никогда не прекращалась. И я продолжал молиться, раскованный и смеющийся, а заходящее солнце светило в окно и на небе уже появлялись звезды.

ГЛАВА XII

ЧЕРЕЗ КРАСНУЮ ДВЕРЬ

Следующие три месяца были сплошной улыбкой, сплошным смехом, когда день за днем я каждое утро радостно выскакивал из кровати навстречу новому дню. Никогда я еще не знал такого продолжительного периода благополучия. Работа моя шла хорошо. Я почувствовал, каким может быть отец — творческий работник: когда дети врывались в мой кабинет, я прекращал работу, действительно с радостью встречая их; когда они убегали, я возвращался к прерванной работе, не потеряв, хода мысли. Если один из мальчиков незаметно проскальзывал в мою мастерскую и выдалбливал прорез в моих шлифовальных колесах, я, конечно, ругал его, но в моем отношении не было неприязни к нему или возмущения.

Многие глубоко укоренившиеся психологические уловки, которыми я пользовался большую часть моей жизни, чтобы удерживать людей на безопасном расстоянии, за эти три месяца полностью исчезли. Я совершенно на другом уровне узнавал старых друзей и заводил, новых без осторожности, которая было вошла у меня в привычку.

Мое чтение Библии перешло в новое измерение. Я обнаружил интересную вещь: вы находите в Библии всякий раз ту из Личностей Божественной Троицы, с Которой только что встретились в жизни. Годами я «видел» в Писании только Отца. Затем, после переживания в больнице, я нашел там Сына. И вот теперь такой личностью был Святой Дух. Это было необыкновенно интересно — читать слова, которые я видел всю жизнь, но никогда не понимал так, как нужно. Впервые я подошел к Евангелиям и к Деяниям как к описательному, а не литературному произведению. Я читал истории о чудесах, демонах, исцелениях, духах совершенно новыми глазами.

Церковь тоже приобрела для меня новое, иное значение. Впервые я понял, что имел в виду псалмопевец, когда говорил:

«Возрадовался я, когда сказали мне: пойдем в дом Господень» (пс. 121:1). Мне просто нравилось теперь бывать в церкви, нравилось само помещение, паства, служение. Я помню, что Рождественское собрание показалось мне чрезвычайно кратким. При выходе я поделился этим с Тиб. Она странно посмотрела на меня. «Мы пробыли там два часа», — сказала она. И я, который всегда был воплощением самого мистера Непоседы, мог бы просидеть там еще два часа.

В этот период я пользовался также и своим новым языком. Было два рода обстоятельств, при которых он, казалось, исходил просто и естественно. Первое обстоятельство — когда язык были откликом, реакцией на красоту. Я в особенности вспоминаю одно январское утро, когда каждая веточка на каждом дереве была в инее. Я выглянул из окна спальни на этот сверкающий мир, и, думаю, самой естественной вещью в мире было: выразить неописуемое в одних только звуках. Такое начало случаться довольно часто. Происходило что-то волнующее то, что когда-то могло вызвать у меня дрожь в спине, но теперь, вместо этого, вызывало реакцию языков. Я понял, что это явление своего рода хвала, не могущая быть выраженной словами. Это была хвала, которая — каким-то таинственным образом — позволяла мне разделять и быть участником красоты, или полноты, или величия, которые я созерцал. Я обнаружил, что сама эта реакция делает меня более чувствительным и восприимчивым к вызывающему ее явлению, и я мог представить человека, более опытного, чем я, у которого возникало бы множество таких ситуаций ежедневно, и каждая вызывала у него реакцию в форме языков!

Другим обстоятельством, при котором я использовал языки, было ходатайство в молитвах. Я помню, как однажды вечером я молился языками за одного из наших прихожан; жена, которого сказала нам по секрету, что ее муж не спит по ночам. Это было все, что она сказала, и так как я едва знал ее мужа, пытаться молиться за него умом, было бесполезно.

Я проснулся в три часа утра, совершенно очнувшийся от сна, с совершенной уверенностью, что проблема этого человека кроется в давней обиде на одного из коллег. Что он до сих пор не простил этому своему коллеге какого-то давнего оскорбления и более того — что я должен пойти и высказать ему эту мысль. Я не мог снова уснуть до тех пор, пока твердо не решился сделать это.

В холодном свете рассудка, на следующий день, это показалось мне дерзкой и самонадеянной затеей. Какое возможное извинение мог я дать, вторгаясь в жизнь человека с подобным вопросом. Я попытался как-то отделаться от своего обещания, данному (кому неизвестно) прошлой ночью, позвонив его секретарю с просьбой указать мне время для приема «когда Биллу будет удобно». Номер не прошел. У этого чрезвычайно занятого человека оказался свободный час во второй половине этого же дня, и в три часа дня и сидел у него в кабинете, подвергая сомнению свой здравый смысл.

«Билл», — сказал я. — «Простите меня, если я ошибаюсь, но у меня создалось непонятнейшее чувство...» — и затем я изложил ему мысль, которая не давала мне уснуть. Когда я кончил, Билл сидел, уставившись на свои руки. Я мог слышать, как в приемной печатает на машинке его секретарша. Она успела четыре раза перевести регистр, прежде чем Билл заговорил. «Как только вы могли узнать это?!» — сказал он.

На протяжении следующих двух месяцев мы с Биллом раз в неделю вместе завтракали. Я говорил не очень много. Я фактически только слушал, мало что, делая кроме этого. Но раз за разом проблема, перед лицом которой оказался Билл, начала объясняться, и в процессе наших встреч Билл начал по-новому смотреть на Святой Дух, — конечно потому, что мне, прежде всего, пришлось рассказать ему, каким образом случилось, что я позвонил ему.

Как раз в разгар этих встреч моим вниманием овладела еще более отчаянная нужда: однажды утром Тиб ворвалась в мой кабинет, чтобы сказать, что у одной нашей очень близкой подруги дочь-подросток пыталась покончить с собой. Она в критическом положении находилась в больнице. Мы с Тиб хотели молиться, но ведь мы почти ничего не знали, даже не знали, как она пыталась покончить с жизнью.

И я снова воспользовался языками, поймал себя на том, что вспоминаю слова Павла: «Ибо когда я молюсь на незнакомом языке, хотя дух мой и молится, но ум мой остается без плода. Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом» (I Кор. 14+14—15).

Павел здесь не претендует ни на какую великую тайну; он просто молится посредством двух разных сторон своей личности. Он знает, что одна из этих двух сторон — разум, и поэтому ему следует молиться, опираясь на логику. Но личность функционирует также и на другом уровне, уровне, имеющем мало общего с разумом. Павел называет его духом; сегодня мы можем назвать его бессознательным уровнем или подсознанием. Павел избегал односторонности своей молитвенной жизни, давая возможность молиться и этой, глубоко скрытой, не находящей выражения в словах стороне своей личности так же, как и другой.

Не так ли поступал и я в своих молитвах за эту девочку? Умом я жаждал ее здоровья, но я молился и моим духом. Когда мы добрались до больницы, она уже вышла из критического состояния. Мы отвезли ее мать домой, и пробыли с ней три часа. И мы смогли увидеть, что физическое исцеление было ничтожной частью того, за что бы мы могли молиться в этой семье. Чем больше мы слушали об этой проблеме, тем сложнее она оказывалась. И снова, как в случае Билла, мы выступали не в роли советников; мы не знали, что сделать или сказать. Наша роль заключалась в том, чтобы постоянно держать эту ситуацию в рамках молитвы, и здесь я нашел, что языки неоценимы. Они как бы предохраняли меня от всякого рода ошибок, исключая в этом вопросе жизни и смерти мои собственные ошибочные суждения. Пока наша подруга говорила, я молча, поддерживая непрерывное ходатайство на языках за нее, за ее отсутствующего мужа, за ее дочь.

Это была молитва, это была открытая дверь, через которую Бог мог войти в эту ситуацию, но молитва, исключавшая склонное к ошибкам посредничество моего разума.

Но наряду со всеми этими преимуществами крещения Духом, в нем было и нечто, что сказывалось отрицательно. Книга. Я сам, оказалось, «вклинился» в исследование, которое было задумано как объективный взгляд на современное пятидесятническое движение. Я сам оказался в числе необузданных сторонников предмета своего исследования. Я наблюдал неизбежное изменение самого тона книги. Я больше не хотел просто описывать: теперь я убеждал, настаивал, спорил. Ничего не оставалось делать, как только отложить рукопись до тех пор, пока я вновь не обрету чувство меры — или же примириться с необходимостью расстаться с рукописью навсегда. Джин Стоун говорит, что каждый имеет право быть фанатиком в течение полугода после крещения. Я решил дать рукописи полежать не шесть месяцев, а больше. Теперь прошло четыре года с того изумительного дня в Атлантик-Сити. Время, я думаю, что-то для меня утрясло и установило правильные соотношения, и моя точка зрения на этот предмет, я надеюсь, возвратила себе хотя бы частично утраченную объективность. На протяжении этого периода имело место одно принципиальное изменение моего отношения к крещению Святым Духом и говорению языками. С каждым годом я становился все менее эмоциональным в отношении их; с каждым годом я становился все более убежденным в их значении и ценности.

Этот двоякий процесс никоим образом не был простым и прямолинейным. Я описал первый прилив радости и полноты, последовавший за крещением и продолжавшийся три месяца. Я не уверен в точном времени наступления следующего периода, но примерно по истечении этих трех месяцев я пережил период неожиданной и жестокой реакции. В центре проблемы были в основном языки. Я начал подозревать, не произвожу ли я все это сам? И я действительно часто артикулировал сам бессмысленные звуки, стараясь начать поток молитвы на языках. И иногда в таких случаях легкий, не требующий усилий поток речи так и не начинался. Мне приходилось довольствоваться звуками, произведенными моей собственной глупостью. Для меня было очевидно, что Святой Дух не принимает участия в этих шумообразных звуках; нелепость этого поражала меня, а отсюда недалеко было до вопроса, а принимает ли Святой Дух вообще участие в языках?

Пятидесятники опять стали для меня в этот период камнем преткновения. Их бурные проявления серьезно не беспокоили меня, пока я наблюдал их со стороны. Теперь я был уже не вне, а внутри, среди них, и что подумают другие, если посмотрят со стороны и увидят меня с этими странными людьми? Я помню, что однажды был на утреннем собрании пятидесятников, и там был фотограф, делающий снимки для журнальной статьи я потратил большое количество энергии на старания уклониться от объектива.

К счастью для меня, я был заранее предупрежден относительно наступления этой реакции. Предупреждение было от Лидии. Я написал ей о своем крещении, и во время ее следующей поездки в Нью-Йорк мы встретились за завтраком. «Вы помните, Джон», — спросила она, выслушав мой рассказ, — «что было самым первым, что сделал Христос после того, как получил Святого Духа?» «Он удалился в пустыню, не так ли?» — сказал я.

«Более того. Как только на Него сошел Святой Дух, Он подвергся искушению от дьявола. С вами этого еще не случилось?» Я отложил вилку и с интересом сказал ей: «Возможно. Продолжайте...» «Вы обнаружите», — сказала Лидия, — «что раз вы встретились со Святым Духом, то вы встретитесь и с дьяволом тоже. Это определенный, несомненный факт; что это нападение неизбежно совершится. Это случилось с Христом, а этот пример и сейчас в силе. Единственное, что вы можете сделать, — это быть готовым к нему». Искушение, сказала Лидия, обычно бывает облечено в форму сомнения, возможно сомнения в том, действительно ли Дух пришел. Или оно может проявиться как рецидив своеволия или самомнения. «Это искушение — не случайность», — говорила Лидия. — «Я верю, что Святой Дух намеренно его допускает. Он хочет, чтобы вы его использовали к благу. Он хочет, чтобы вы бросили холодный рациональный взгляд на свое переживание. Тогда, когда вы пройдете это искушение, крещение Духом будет вашим не только как дар, но и как награда победителю в битве».

И мне действительно пришлось вести битву с сомнениями и гордостью, и другими врагами обретенного мной здоровья, но я скоро узнал, что самые лютые враги Духа — не среди этих активных, а среди пассивных грехов: грех невнимательности, равнодушия, вялости. Вскоре после своего знакомства со Святым Духом я узнал, что из-за Его пребывания мы отнюдь не становимся автоматами. Он пребывает с нами, пока мы сами активно желаем этого, трудимся над этим, жаждем общения с Ним.

Яснее всего на тот факт, что Святой Дух является Личностью, а не каким-то неопределенным видом автоматической силы, указывает то, что Его можно огорчить. « не оскорбляйте Святого Духа Божия», — говорил Павел (Еф. 4:30). Я понял, что существуют, по меньшей мере два способа, каким мы огорчаем Святого Духа. Один — это когда мы не являемся в нашей внутренней жизни хорошим обществом для Него: Он просто уйдет на время, если Ему не нравится то, с чем мы общаемся в наших мыслях. Второй способ — это пренебрежение. Отношения с Ним подобны дружбе, и в таком случае дружбу надо развивать, упражнять, радоваться ей, если хотите, чтобы она продолжалась и росла.

Я огорчал Духа обоими способами, и Он отступал от меня. Но во всем этом я узнавал, что я не хочу оставаться без Него, и начинал искать пути, чтобы пригласить Его вернуться.

В этот период мне очень помогла организованная Церковь, за которую благодарю Бога. Она была неизменна — организация, функционирующая, может быть, и несколько механически, но независимо от взлетов и падений отдельных членов общины. Мы ходили в церковь каждое воскресенье и сознавали, что в служениях есть нечто неизменно присущее им, очень важное. Конкретно наша церковь не производила особенно много новаторских экспериментов, но благодаря этому ей и не приходилось переживать тех колебаний огромной амплитуды, которые неизбежны при экспериментах. Церковь была неизменна: надежная, уравновешенная, правильная, замечательная.

Я узнал также, что важна регулярность в личной молитве на протяжении недели. Наш друг Дэвид Вилкерсон проводит в молитве одну десятую часть своего времени. В сутках 24 часа;

Дэвид молится ежедневно по два с половиной часа. Я попробовал делать так же. Я разбил время дня на пять отрезков, или единиц времени: раннее утро; утро; полдень; ранний вечер; поздний вечер, — и по полчаса молитвы в каждое из этих времен дня. Я пока не могу выдержать такой порядок, но все же я знаю из этого опыта, что в монашеском изобретении разделения дня регулярными периодами молитвы таится великая сила. Именно во время этого опыта я наиболее полно и постоянно чувствовал присутствие и силу Духа.

Для меня также не было новостью — так как я помнил мое переживание во время самого крещения — что послушание также должно играть роль в осуществлении постоянного пребывания Святого Духа. Здесь я так же увидел нечто большее, чем я пока могу достичь. С чем же это можно сравнить? Жить, весь день, повинуясь воле Духа? Будет ли Его «тихий нежный голос» становиться яснее с течением времени? Нужно трудом выработать привычку слушать этот голос.

В сам момент крещения Святым Духом у меня было одно все подавляющее чувство: я был погружен, окружен, омыт любовью. Я не знаю, почему в том, что я прочел на этот предмет, не было больше сказано об этом. Может быть потому, что мы так озабочены аспектом силы Святого Духа. Но я убежден, что сама сущность этой силы — любовь. Это было очень похоже на ту любовь, которую я испытал, когда встретился с Христом в больничной палате, не только сейчас любовь была активной, динамичной, пробуждающей меня ответить на нее, тогда как любовь, с которой я столкнулся в больнице, была скорее тихим присутствием, не требуя ничего.

Однажды поняв это, я получил ответ на смущавшую меня загадку. На протяжении всего Нового Завета термины «Святой Дух», «Дух Христов» и «Дух Божий» являются почти взаимозаменяемыми. Люди, знавшие Христа и знавшие Святого Духа, очевидно, считали Их равными. «Прошедши через Фригию и галатийскую страну, они не были допущены Духом Святым, проповедовать в Асии. Дойдя до Миссии, предпринимали идти в Вифинию; но Дух не допустил их» (Деян. 16:6,7). «Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас. Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его» (Рим. 8:9).

Причина этой взаимозаменяемости личностей стала ясна мне, как только я встретился со Святым Духом. Это было совсем как встреча с Христом. И общим здесь была любовь. Люди, имевшие встречу с Христом, имели переживание встречи с любовью, и когда те же самые люди встречались со Святым Духом, они чувствовали, что наступила еще одна встреча с любовью. Когда они говорили о Духе Христовом, заменяя этим термином «Дух Святой», то они инстинктивно делали то, что впоследствии богословы делали логическим путем: утверждали, что и Тот, и Другой — тот же самый Господь. Единственное различие — в выражениях. Существовало и второе затруднение, которое было разрешено этим открытием. В истории христианской мысли есть очень давняя связь между Святым Духом и «освящением». Павел говорит о Боге, Который «от начала, через освящение Духа избрал вас ко спасению» (2 Фее. 2:13). В классическом катехизисе Святой Дух определяется как Бог, «...который освящает меня и весь народ Божий». Перфекционизм (движение, ставящее целью стремление к совершенству) Веслея и его духовные побеги — различные движения Освещения конца XIX века делали упор на том, что называлось «вторым благословением», то есть на крещении Святым Духом, как на переживании, делающем человека святым.

Суть заключается в том, что существует очень старая мысль о том, что Святой Дух действует в наших жизнях не только чтобы подавать нам силу как христианам, но и чтобы очищать наши жизни, вести нас к святости. Мне придется признать, что определенного рода святые христиане всегда вызывали у меня неприязнь. Я никак не мог сказать, происходило ли это от того, что они заставляли меня чувствовать себя неловко от сознания, что я сам — далеко не святой; или же они просто допускали серьезную ошибку, полагая, что они святые, тогда как на самом деле они были всего на всего ханжами. Однако я должен буду также признать, что я встречал очень немногих христиан, которые не показывали даже вида святости, но я чувствовал, что они живут на ином уровне, чем я сам. У этих людей есть качество, которое поражает меня, будучи основой и сутью подлинной святости; они не столько уведомляют меня о своей добродетельности, сколько дают мне почувствовать скрытую в них надежду. Они не указывают на мои недостатки как контраст их святости, они показывают и выявляют мои возможности, Я думаю, что у Христа была святость этого же рода. Иначе Он никогда не смог бы привлечь к себе таких людей, как грубоватый Петр и суетный Матфей. Я пришел к мысли, что основой и главной составной частью такого рода преображающей святости была любовь. Когда я соприкоснулся с любовью как с основным и всепоглощающим переживанием при крещении Святым Духом, я обнаружил, что я очищен, укреплен, исцелен. Я узнал такую полноту, о которой никогда и не мечтал. А английские слова полный «whole», святой «holy» и здоровье «health» являются производными от одного и того же англосаксонского слова «hat», означающего «полный», «совершенный». Именно такого типа освящение исходит от контакта с Христом-Любовью в Святом Духе.

Из этого соприкосновения есть и другой результат. Э. Стэнли Джонс, когда он получил крещение Святым Духом в колледже Эсбери, из изучающего христианство превратился в преподававшего его. «Именно тогда я и узнал разницу между учеником и апостолом», — рассказывал он мне. — «Первый — пассивен, второй — активен. Ученик — это человек, сидящий у ног Христа. Апостол — это человек, который выходит для Христа в мир; это миссионер, если хотите, хотя бы миссионеру этому не нужно было уходить из дому дальше соседней двери. Главное в том, что из пассива в актив переводит ничто иное, как крещение Святым Духом».

Должно быть, это так и есть. Я увидел это на собственном примере. Случай с Биллом — то, что я пошел встретиться с ним по поводу его проблемы; даже то, что я прежде всего имел достаточно желания, чтобы молиться о нем — все это совершенно не характерно для человека такого типа, каким я был всегда. И это только один из множества подобных примеров. Я, эгоцентричный, сосредоточенный, прежде всего на самом себе, полностью поглощенный своими собственными проблемами, неожиданно вижу, что изменяю своему стилю общения с людьми — я по-настоящему забочусь о них, по-настоящему хочу помочь. И как только человек начнет поступать так, возможности использования его Духом безграничны. Через два года после переживания в Атлантик-Сити мы с Тиб оказались в Африке с нашими тремя детьми по годичному соглашению; мы преподавали, жили, работали с племенем, о котором раньше даже никогда и не слышали.

Переживание д-ра Фрэнка Лобаха со Святым Духом изменило его и превратило в одного из величайших учителей грамоты с мировым именем. Вот что он пишет об этом:

Когда Христос был здесь на земле (говорит д-р Лобах), Он был ограничен тем, что должен был совершать Свое служение в определенном месте в определенное время. Он был одним человеком, ходящим по берегу одного моря в одном небольшом уголке земли. Он исцелял всякого, до кого прикасался, но Его прикосновение неизбежно было ограничено временем и пространством.

Так вот, имеет ли смысл для Отца посылать Своего Сына для этого ограниченного служения? Я не думаю, что это логично. Он предусмотрел осуществление этого дела через Духа Святого: мы должны завершить Его (Сына) миссию. Мы являемся множеством Его рук, Его ног. Его голосом и сострадательным сердцем. Мы являемся также Его исцеляющим Телом, хотя, разумеется, еще несовершенным и неполным. И именно через Святого Духа (то есть любовь Христа, которая одновременно присутствует всюду), мы получаем силу продолжать дело апостолов. Это призывная и отрезвляющая мысль: когда мы принимаем Святого Духа в наши жизни, мы получаем ту же побуждающую к действию и дающую жизнь сил, которая руководила нашим Учителем.

Видимо, такова психология человека, что для того, чтобы давать, мы должны сначала получить. «Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас», говорит Иоанн (I ИН. 4:19). Но также верно и то, что раз мы однажды приняли эту любовь, у нас существует равно непреодолимая потребность раздавать ее. Мы поистине инстинктивно чувствуем, что это единственный способ сохранить ее.

Крещение Святым Духом — это дар такой любви, какой мы прежде никогда не знали. Естественным следствием является то, что сила этой бьющей через край любви влечет нас в мир людей, где мы ищем возможность поделиться с другими тем, что дано нам.

ЭПИЛОГ

СОЕДИНЕНИЕ СТАРОГО С НОВЫМ

Но как именно делиться этим, исходя из конкретных условий реального города, в котором мы живем, и церкви, в которую мы ходим? В моем случае — а я думаю, что он типичен, — имелось, как мне казалось, три возможных пути.

1. Оставаться в своей церкви, проповедуя Пятидесятницу.

2. Уйти из своей церкви и присоединиться к одной из пятидесятнических групп,

3. Оставаться в своей церкви, никому ничего не говоря об этом другом опыте, и общаться с пятидесятниками на стороне.

Выбор был не из простых. Моя маленькая епископальная церковь, расположенная в одном из довольно консервативных пригородов Нью-Йорка, была типичным примером многих церквей, где только очень немногие члены были наслышаны о крещении Святым Духом. Правда, они много слышали о языках. Из газетных заголовков и журнальных статей они знали, что эти странные события производят неустройство и беспорядки по всем Соединенным Штатам. И, вероятно, большинство из них говорило себе: надеюсь, здесь этого не случится.

Я не раз наблюдал конфликты, которые возникали, когда член одной из традиционных церквей получал крещение и затем возвращался в свой приход. Он приходил сюда, ликуя, готовый и жаждущий поделиться тем чудесным, что произошло с ним. Он забывал, вероятно, что его собственные взгляды претерпели медленную эволюцию от опасливого скептицизма в отношении опыта Пятидесятницы до абсолютной уверенности. Слишком часто в своем энтузиазме он забывал о разумной стратегии, и вместо того, чтобы помогать ему в общении, самая его смелость и решительность становились препятствием его плодотворному контакту с людьми.

Более того, проблемы может вызвать и еще одна сторона крещения Духом. Крещение Святым Духом — это необыкновенно воодушевляющее переживание: оно наполняет людей энергией. Если эта энергия не может быть направлена по созидательному пути, она будет растрачиваться в форме неистовой лихорадочной беготни. Я знал исполненных Духом людей, которые постоянно находились на борту реактивных самолетов, постоянно носились по всей стране по тому или иному делу, касающемуся Святого Духа. Такого рода неуправляемая сверхактивность никогда не переставала поражать меня, будучи одновременно героической и грустной: героической потому, что человек действительно отдает свое время и состояние (билет на самолет стоит дорого); грустной же потому, что в основе всего этого, так или иначе, лежит эгоцентризм.

Далее была любопытная проблема, вызванная тем, что пятидесятник поистине является действующим христианином. Если его энтузиазм отпугивает некоторых, то других он привлекает, и вскоре появляется расхождение во взглядах внутри церкви между про-пятидесятниками и теми, кто не является таковыми.

В результате я выбрал третий путь: я тихо возвратился в свою церковь, говорил о своем переживании только, когда это выходило естественно, и поддерживал связь со своими друзьями-пятидесятниками где-нибудь в других местах.

Тем не менее, и это тоже не является хорошим решением. Если я верю в важность крещения Святым Духом так, как я верю, не обязан ли я говорить об этом всюду и всякий раз, когда только могу?

С этой проблемой сталкиваются сегодня многие тысячи американцев, по мере того, как пятидесятническое движение растет. При настоящем положении дел она неразрешима. При существующем положении вещей опыт пятидесятников нелегко приспособить к жизни традиционных церквей. Но не возможно ли изменить положений вещей?

Предложения, которые я вношу, допускают эту возможность. Они рассчитаны на то время, когда этот кажущийся конфликт может быть заменен конструктивным диалогом между свободой и порядком, юностью и зрелостью, взаимно обогащающими друг друга. Есть вещи, которые все мы можем делать, чтобы приблизить этот день.

Для тех, из нас, кто имел крещение Святым Духом.

Давайте внимательно — я даже благодарно — отнесемся к направленной против нам критике. Она может иметь огромную ценность, помогая нам правильно использовать этот бесценный дар Божий.

Станет обращать особое внимание на вопрос времени. Я думаю, что у нас есть тенденция к нетерпеливости, — как если бы ход Пятидесятницы зависел от нас, а не от Христа. Крещение дает никто иной, как Он, и всякое формирование и спешка с нашей стороны могут исходить только от отсутствия правильного взгляда на будущее, или от недостатка времени. Или даже от недостатка смирения, если мы подвергаемся искушению «перетянуть» кого-то на свою сторону.

Будем помнить, что дары Духа даны к «назиданию» (т. е. созиданию) Церкви (I Кор. 14:27), а не для частного использования отдельных личностей. Все, что нам дается, должно приниматься с пониманием этого, если мы хотим предотвратить образование маленьких группок «элиты», которые смотрели бы на себя как на нечто отдельное от всей остальной Церкви. Как слабости, так и сильные стороны Церкви — это наши слабости и сильные стороны; все, что наше, — принадлежит ей.

Будем в том же свете смотреть и на наше употребление

языков. В пользу этой практики интересно будет отметить перечень говоривших языками в Новом Завете. Он включает: мать Иисуса, Петра, Иакова, Матфея и Павла. И все же тот же Павел ясно видел опасность недисциплинированного пользования языками. Он дает подробные инструкции по поводу того, как ими надлежит пользоваться, — кто, где и с какой целью должен это делать, — инструкции, которые все мы, говорящие языками, должны бы время от времени хорошенько перечитывать.

Будем больше заботиться о «плодах Духа» в наших жизнях. Эти плоды уточняются в 5-й главе Послания к Галатам: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера (в значении верность), кротость, воздержание (в английском переводе самоконтроль). Какого рода личность могла бы создать сочетание таких качеств? Альтруистичный, спокойный, убеждающий, смиренный и скромный, прислушивающийся к другим, твердым, но сострадательный человек, исполненный радостью. Является ли это портретом пятидесятника? Часто да. И когда это так, то он служит живой рекламой крещения Святым Духом. Однако это не мой портрет, и это говорит мне, что крещение Святым Духом — это открытая дверь в новую жизнь, но не сама новая жизнь, которую взяли и преподнесли тебе.

Давайте снова рассмотрим функцию устройства в религии. Для большинства из нас то открытие, что в богослужении возможна произвольность, было животворным откровением, и мы начинаем беспокоиться, когда кто-либо настоятельно предлагает ввести предопределенный порядок на исполненных Духом молитвенных собраниях. Но не забываем ли мы, что образец важен во всяком истинном росте? Если бы все растущее имело бы только энергию без плана (программы), то мы бы никогда не увидели таких конечных результатов роста, как дерево, или человек, или богатая духовная жизнь.

А теперь ряд предложений тем членам церкви, которые не имели этого переживания.

Никто из нас не хочет участвовать в преходящем увлечении, и настолько же мы не хотим стоять в стороне, в то время как происходят великие дела Божий. Я считаю, как Гамалиил, что идеальной позицией тут было бы: «...если это дело — от человеков, то оно разрушится; а если от Бога, то вы не можете разрушить его, берегитесь оказаться и богопротивниками» (Деян. 5:38,39).

Кто прав — те, кто говорит, что пятидесятники стоят на отдаленной периферии религии, или те, кто, как д-р Ван-Дюзен из объединенной Семинарии, чувствуют, что пятидесятники, составляют один из центральных стержней, главную роль силу нашего времени? Этот вопрос настолько важен, что церкви тратят все больше времени и денежных средств на подробные отчеты о пятидесятнической деятельности в своих районах.

Что касается «подрывного» воздействия этой деятельности на паству, то сами качества пятидесятников, оказывающие такое воздействие, — это те качества, о приобретении которых молится большинство церквей. Пятидесятник докучает нам своей проповедью, но кто из нас не чувствовал, что его собственное свидетельство несколько прохладно? Исполненный Духом человек, быть может, слишком горячо стоит за радость и утешение, но кто с некоторой грустью не задавал себе вопроса, не должен ли христианин по наследственному праву обладать большей радостью в вере? Пятидесятник утомляет нас своей энергией, но кто из нас не думал о том, куда делась вдохновенная сила первых христиан? Если же все это — качества, которыми хотела обладать каждая церковь; то в чем же дело? В чем же проблема?

Прежде всего, я думаю, в том, что Святой Дух стал во многих церквях традицией, более того — чем-то призрачным и неясным, так что мы, в сущности, не готовы к инициативе с Его стороны. Мы превратили в абстракцию самую могущественную Личность на земле, и неожиданная встреча с действительностью неизбежно будет для нас потрясением.

Затем тот факт, что каждый служитель и хочет и должен быть руководителем своей собственной христианской общины. И вот извне приходит опыт, о котором прихожане говорят ему, что он явился поворотным пунктом в их религиозной жизни. Но в наши дни экуменического объединения церквей решения не нужно искать далеко: оно приходит, когда мы видим себя членами не только своей паствы или деноминации, но и большой Церкви. И что при одном взгляде является опытом извне, при другом взгляде — просто участие в общем, опыте Церкви.

И далее, конечно, существует такой камень преткновения, как языки, столь выходящее из ряда вон явление, на которое часто наталкиваются, прежде всего. Может быть, полезно будет знать, что 9/10 всего отвращения, которое чувствуют люди, идут просто от незнакомства с предметом. Во время нашего пребывания в Африке мы с Тиб имели необычную в наши дни возможность встретиться с мужчинами и женщинами, которые могли вспомнить, когда они впервые услышали христианскую проповедь. Какой шокирующей была для них мысль о Боге, пригвожденном к кресту, или рожденном в хлеву, или страдающем от голода! Странно, неуместно, некрасиво — все эти эпитеты, которые мы сами применяем к языкам, они употребляли для этого странного Евангелия. И несомненная правда, что языки, когда ослабеет первоначальное восприятие их как чего-то странного и чуждого, вовсе не неприятны на слух — на самом деле часто необыкновенно прекрасны.

Если пятидесятнический опыт имеет место в вашей церкви, почему бы не найти ему применения? Не нуждаются ли полы в починке? Не нужно ли отремонтировать вышедший из строя тротуар? Я знаю многих пятидесятников, которые выполняют в своих церквах именно такие поручения, и находят в них выход для своей бьющей через край энергии.

Пятидесятники заявляют о новой силе в молитве. Почему бы ни выяснить на опыте, так ли это? Дайте находящимся среди вас пятидесятникам особое молитвенное поручение. Когда одна церковь в Нью-Йорке недавно начала молиться за пробуждение, пятидесятники из ее прихожан по очереди молились круглые сутки. Не было ли это связано с явным успехом этого движения за пробуждение?

И свидетельство. Христос связал его с крещением Духом:

«...вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой; и вы будете Мне свидетелями...» Почему бы ни предоставить вашим пятидесятникам возможность участвовать в этом труде церкви? Я не говорю о свидетельстве, об опыте Пятидесятницы. Христос не сказал: «...вы будете свидетелями крещения Святым Духом». Назначением Духа никогда не было привлечение внимания в Себе. Крещение — не более чем средство для достижения цели, а цель эта всегда Христос.

А как насчет болезней в вашей церкви? Я всегда поражался тому, какая тесная связь между крещением Духом и силой исцеления. Я знаю двух женщин из штата Массачусетс, Джуди Сорренсон и Кэей Андерсен, которых священник епископальной церкви часто приглашает для служения даром исцеления, который был дан им при крещении. В Чикаго состоящие при нескольких больницах священники знают одного баптистского служителя как человека, чьи молитвы всегда действенны. Может быть, такую силу имеет возможность использовать и ваша церковь?

Суть моего предложения в том, чтобы дать пятидесятникам возможность включаться в реальную работу и реальные нужды каждой церкви, и большинство пятидесятников участвует в таком труде, — когда этот приветствуется, когда в этом есть нужда и когда это спокойно и тактично направляется в нужное русло.

Это не означает, что такое служение в пределах традиционной церкви удовлетворит все его потребности. Пятидесятник открыл нечто бесценное в свободном, направленном Духом служении, и все исполненные Духом люди, которых я знаю, оставшиеся в своих старых общинах, помимо этого регулярно встречаются — по вечерам в среду, по утрам в субботу или всего раз в месяц — для этого иного служения, от которого они получают такие силы. И я полагаю, что эта нужда пятидесятника — это нужда всякого человека, часть всеобщей человеческой сущности, требующей как порядка, так и свободы. Большинство из нас справляется с этой двойственностью наших потребностей, наслаждаясь порядком в своей религиозной жизни, а свободой — при игре в мяч или на политических митингах. Но вот описание служения в Иерусалимском храме:

Хвалите Бога по святыне Его...

Хвалите Его звуком трубным, хвалите Его на псалтыри и гуслях. Хвалите Его с тимпаном и ликами (в английском переводе — с танцами, с пляской), хвалите Его на струнах и органе.

Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных.

Все дышащее да хвалит Господа!

(Пс. 149)

Фактически во всех религиях до нашей эры это проявление бьющей через край радости было неотъемлемой частью богослужения. Будучи в Африке, мы пошли на открытие английского собора в Мбале (Уганда). После величественного официального богослужения в новом здании часть людей вышла на улицу; они выкатили племенные барабаны и пустились в пляску благодарения и торжества, что несомненно также было богослужением, и нельзя было слышать этого, не притоптывая ногами и не прихлопывая руками. Это сторона нашей природы все равно где-то, да неизбежно проявится: и это будет ущербом для нашей религиозной жизни, если удерживать ее в себе до того, как представится случай проявить ее в чем-то мирском.

И я постоянно удивляюсь тому, как «служение в свободе» приветствуется людьми, которых я считал консервативными. Недавно мы пригласили на пятидесятническое служение среди недели одного из наших старых друзей. Там было довольно много просто явного шума: хлопки, крики, громкое пение, и я с некоторым страхом взглянул на него, чтобы посмотреть, как же он воспринимает это. К моему изумлению, он хлопал в ладоши вместе с большинством из них. Он поймал мой взгляд и спросил с вызовом через головы сидевших между нами: «А почему бы и нет?» Действительно, почему бы и нет? Мы нуждаемся в свободе, и мы нуждаемся в организованном порядке и устройстве. Традиционные церкви делают упор на втором, пятидесятники — на первом. Нет ли какого-то способа сочетать то и другое?

В Парксбурге (штат Пенсильвания) — в сельскохозяйственной общине около Ланкастера — чудесная старая пресвитерианская церковь, где найдено такое равновесие, которое может быть вполне, быть взято за образец во многих церквах. Каждый вечер в субботу церковь проводит служение Хвалы и молитвы, Оркестр, которым руководит сын пастора, обеспечивает музыкальную сторону. Служение состоит из непринужденных молитв, ходатайств и благодарений паствы. Пресвитериане, методисты, баптисты, члены епископальной церкви, так же, как и пятидесятники, приезжают даже из Вашингтона, из Федерального округа Колумбии, чтобы заполнить собой полуподвальное помещение для служения, которое продолжается далеко за полночь.

Наступает воскресенье. Служение, которое начинается в 11часов утра, представляет собой все то, что только может сделать прекрасная традиция. По внешнему этикету вы не могли бы отличить его от любого другого пресвитерианского богослужения, — разве только с той разницей, что церковные скамьи несколько более плотно заполнены, пение более духовное и радостное, проповедь необычайно вдохновеннее.

Вот церковь, где равно приветствуется и свобода и порядок, и где- то и другое укрепляется. Не так давно я беседовал с д-ром Джоном Александром Мэкэем, почетным президентом Принстонской семинарии и одним из ведущих теологов страны. «Если стоит альтернатива: или странная «неэстетичная» жизнь пятидесятников, или «эстетическое» умирание старых церквей, то я раз и навсегда выбираю «неэстетичную», но жизнь», — сказал он.

Но что, если нет необходимости в таком выборе? Что, если возможен синтез на более высоком уровне, чем тот, на котором сами по себе находятся и то и другое, так, чтобы в наших церквах одновременно было и соблюдение внешних форм, и устремляющаяся в своем росте к Богу жизнь? Что, если Пятидесятница придет в Церковь сегодня?