|
|
|
Надежду на то, что соборность является единственным спасением Русской Церкви, выразил арх. Иларион (Троицкий) в своем письме из заключения: "Последние два года с лишком я не участвую в церковной жизни, имею о ней лишь отрывочные и, возможно, не точные сведения. Поэтому для меня затруднительно суждение о частностях и подробностях этой жизни, но, думаю, общая линия церковной жизни и ее недостатки, и ее болезни мне известны. Главный недостаток, который чувствовался еще и раньше, — это отсутствие в нашей Церкви Соборов. С 1917 года, т. е. в то самое время, когда они особенно были нужны, так как Русская Церковь, не без воли Божией, вступила в совершенно новые исторические условия, условия необычные, значительно отличающиеся от раннейших условий, — церковная практика, включая и постановления Собора 1917-18 гг., к этим новым условиям не приспособлена, так как она образовалась в иных исторических условиях. Положение значительно осложнилось со смерти Святейшего Патриарха Тихона. Вопрос о местоблюстительстве, поскольку мне известно, тоже сильно запутан, церковное управление в полном расстройстве. Не знаю, есть ли среди нашей иерархии и вообще среди сознательных членов Церкви такие наивные и близорукие люди, которые имели бы нелепые иллюзии о реставрации и свержения советской власти и т. п., но думаю, что все, желающие блага Церкви, сознают необходимость Русской Церкви устраиваться в новых исторических условиях. Следовательно, нужен Собор, и прежде всего нужно просить государственную власть разрешить созвать Собор. Но кто-то должен собрать Собор, сделать для него необходимые приготовления, словом — довести Церковь до Собора. Поэтому нужен теперь же, до Собора, церковный орган. К организации и деятельности этого органа у меня есть ряд требований, которые у меня, думаю, общие со всеми, кто хочет церковного устроения, а не расстройства, мира — а не нового смятения. Некоторые из этих требований я и укажу. 1. Временный церковный орган не должен быть в своем начале самовольным, то есть, должен при своем начале иметь согласие Местоблюстителя. 2. По возможности во временный церковный орган должны войти те, кому поручено Местоблюстителем митрополитом Петром (Полянским) или Святейшим Патриархом. 3. Временный церковный орган должен объединять, а не разделять епископат, он не судья и не каратель несогласных — таковым будет Собор. (Подчеркнуто нами — Л. Р.). 4. Временный церковный орган свою задачу должен мыслить скромной и практической — созвание Собора. Последние два пункта требуют особого пояснения. Над иерархией и церковными людьми витает отвратительный призрак ВЦУ 1922 года. Церковные люди стали подозрительны. Временный церковный орган должен как огня бояться хотя бы малейшего сходства своей деятельности с преступной деятельностью ВЦУ. Иначе получится только новое смятение. ВЦУ начинало со лжи и обмана. У нас все должно быть основано на правде. ВЦУ, орган совершенно самозванный, объявил себя верховным вершителем судеб Русской Церкви, для которого не обязательны церковные законы и вообще все божеские и человеческие законы. Наш церковный орган — только временный, с одной определенной задачей — созвать Собор. ВЦУ занялось гонением на всех, ему не подчиняющихся, то есть на всех порядочных людей из иерархии и из других церковных деятелей, и, грозя направо и налево казнями, обещая милость покорным, ВЦУ вызвало нарекания на власть, нарекание, едва ли желательное для самой власти. Эта отвратительная сторона преступной деятельности ВЦУ и его преемника, так называемого Синода, с его Соборами 1923-25 гг., заслужила им достойное презрение, доставив много горя и страданий неповинным людям, принесла только зло и имела своим следствием только то, что часть иерархии и несознательных церковных людей отстала от Церкви и составила раскольническое общество. Ничего подобного, до самого малейшего намека, не должно быть в действиях временного церковного органа. Эту мысль я особенно подчеркиваю, потому что здесь именно вижу величайшую опасность. Наш церковный орган должен только созвать Собор. Относительно этого Собора обязательны следующие требования. 5. Временный церковный орган должен собрать, а не подбирать Собор, как то сделано печальной памяти ВЦУ в 1923 году. Собор подобранный не будет иметь никакого авторитета и принесет не успокоение, а только новое смятение в Церкви. Едва ли есть нужда увеличивать в истории количество разбойничьих Соборов; довольно и трех: Ефесского 449 г. и двух Московских 1923-25 гг. Самому же будущему Собору мое первое пожелание то, чтобы он мог доказать свою полную непричастность и несолидарность со всякими политически неблагонадежными направлениями, рассеять тот туман бессовестной и смрадной клеветы, которым окутана Русская Церковь преступными стараниями злых деятелей (обновления). Лишь только настоящий Собор может быть авторитетным и сможет внести успокоение в церковной жизни, дать покой измученным сердцам церковных людей. Я верю, что на Соборе обнаружится понимание всей важности ответственного церковного момента, и он устроит церковную жизнь соответственно новым условиям". Основные идеи, высказанные арх. Иларионом в письме от 10/12 1927 г. и поныне остаются актуальными... Опасность, указанная арх. Иларионом, проявилась сразу же после начала второго периода заместительства митр. Сергия. Признание за митр. Сергием в качестве "фактического управителя" Церкви права на перемещения и увольнения архиереев создавало порочный круг: изменяя в желательном для себя направлении состав русской иерархии, он затем получал возможность создавать впечатление соборного одобрения своих действий. Ясно, что при такой постановке дела "соборность" превращалась в полную фикцию. Аналогичную "процедуру" митр. Сергий проделал и с Синодом: выбрал по своему усмотрению из нескольких десятков русских архиереев шесть епископов с сомнительной репутацией, но полностью ему послушных, и после этого стал говорить о "соуправляющем" органе власти, подкрепляя подписями членов Синода свои постановления, по существу не перестававшие от этого быть единоличными. Признание принципа бюрократического единовластия приводило к тому, что один епископ, захвативший в свои руки церковную канцелярию, получал возможность изменить иерархический состав и духовное лицо целой Поместной Церкви! Такое положение было бы абсолютно недопустимо даже в том случае, если бы митр. Сергий действительно был настоящим первоиерархом... Первую попытку разорвать порочный круг предпринимает Ленинградский митр. Иосиф, которого митр. Сергий со своим Синодом указом от 31 авг./13 сент. 1927 г. переводит на Одесскую кафедру на том основании, что гражданские власти запретили митр. Иосифу въезд в Ленинград. Неожиданно, вместо традиционной бессловесной покорности, с которой русские архиереи принимали исходящие "сверху" распоряжения, митр. Иосиф отвечает полным и категорическим отказом подчиниться приказу о своем перемещении, как незаконному и неприемлемому. Это была еще не вполне осознанная и обоснованная — но, несомненно, здоровая — реакция церковного организма на внедрение в него инородного и вредоносного бюрократического начала. Поступок митр. Иосифа создавал прецедент, грозивший разрушить весь замысел перестройки Церкви, задуманный митр. Сергием. По докладу Петергофского епископа Николая (Ярушевича) о волнениях в Ленинградской епархии в связи с делом митр. Иосифа, митр. Сергий с Синодом (получившим уже название Временного Патриаршего (!) Священного Синода) принимают постановление, в котором используют все приемы, рассчитанные на поверхностное и незрелое экклезиологическое сознание: и ссылка на каноны, не относящиеся к сути данного конкретного дела, и напоминание о "церковной пользе", о "церковном послушании и дисциплине", об "искусственности" связи с епархией митр. Иосифа, и совет "не соблазняться легкой возможностью жить в Ростове", и требование не производить "смущение" среди верующих... Викариям Ленинградской епархии пердписывалось прекратить за богослужением возношение имени митр. Иосифа и подчиниться временному управляющему Ленинградской епархии еп. Николаю (Ярушевичу). Митр. Иосиф, однако, снова не подчиняется, в своем письме к митр. Сергию от 17/30 окт. поясняя, что нестроения в епархии породил тайно оглашенный по Ленинградской епархии приказ о его перемещении, что связь его с ленинградской паствой не искусственная, но основанная на горячей любви к нему пасомых, что его скудная жизнь в Ростове не может его ничем "соблазнить" и, наконец, что послушания "церковной власти" он оказывать не желает, поскольку сама "церковная власть" находится в рабском состоянии... Митр. Киевскому Михаилу на запрос относительно прибытия в Одессу митр. Иосиф отвечает телеграммой: "перемещение противоканоническое, недобросовестное, угождающее злой интриге, мною отвергнуто". Митр. Иосиф еще не может сформулировать, в чем именно состоит противоканоничность действий митр. Сергия и его Синода, но, признавая их церковной властью, всем своим церковным чутьем знает, что Святые Каноны — это то, что охраняет Церковь, а не то, что разрушает её, и потому именно он, а не митр. Сергий, действительно исполняет церковную правду. И это оставалось несомненным, несмотря на то, что митр. Сергий, как прежде обновленцы, начал получать одно за другим приветствия Восточных Патриархов, "с радостью" узнавших о его примирении с гражданскими властями и признающих его законным возглавителем одной из половин Русской Церкви, наряду с обновленцами, — приветствия, из которых видно, что "симфонической болезнью" страдала не только Русская Церковь... В октябре 1927 г. с гневным письмом обращается к митр. Сергию Ижевский еп. Виктор (Островидов), так отзываясь о "воззвании" (Декларации) митр. Сергия: "...от начала до конца оно исполнено тяжелой неправды и есть возмущающее душу верующих глумление над Святой Православной Церковью и над нашим исповедничеством за истину Божию. А через предательство Церкви Христовой на поругание "внешним" оно есть прискорбное отречение от своего спасения, или — отречение от Самого Господа Спасителя. Сей же грех, как свидетельствует слово Божие, не меньший всякой ереси и раскола, а несравненно больший, ибо повергает человека непосредственно в бездну погибели... Насколько было в наших силах, мы, как себя самих, так и паству сберегали, чтобы не быть нам причастниками греха сего, и по этой причине самое "воззвание" возвратили обратно. Принятие "воззвания" являлось бы пред Богом свидетельством нашего равнодушия и безразличия в отношении к Святейшей Божией Церкви — Невесте Христовой..." Как это часто свойственно ревнителям, еп. Виктор не проявляет должного терпения и снисхождения к тем колеблющимся и малодушным членам Церкви, выразителем настроений которых явился митр. Сергий. Но еп. Виктор, защищая духовную чистоту Церкви, также выразил чувства многих верующих, и это лишний раз указывало всю ложность и фальшь претензий митр. Сергия навязать свою частную политическую позицию всей Русской Церкви! Не все писали такие письма, как еп. Виктор, но, как сообщает исследователь этого вопроса, архим. Иоанн (Снычев), во многих епархиях большинство православных приходов отослали Декларацию обратно ее автору! В связи со своим категорическим отказом принять курс церковной политики, навязываемый митр. Сергием, Воткинская и часть Вятской епархии во главе с еп. Виктором перешли на самоуправление, повторяя опыт борьбы против обновленчества. Затем возвысила свой голос Петроградская епархия. В декабре 1927 г. проф.-прот. В. Верюжский изложил в обращении к митр. Сергию требования, которые митр. Сергий должен был, по мнению ленинградского духовенства, исполнить, чтобы прекратить вызванные его деятельностью настроения в Церкви: "1. Отказаться от намечающегося курса порабощения Церкви государству. 2. Отказаться от перемещений и назначений епископов помимо согласия на то паствы и самих перемещаемых и назначаемых епископов. 3. Поставить Врем. Патриарший Синод на то место, которое было определено ему при самом его учреждении в смысле совещательного органа, и чтобы распоряжения исходили только от имени Заместителя. 4. Удалить из состава Синода пререкаемых лиц (т. е. арх. Серафима Александрова, еп. Алексия Симанского и еп. Филиппа Гумилевского — Л. Р.). 5. При организации Епарх. Управлений должны быть всемерно охраняемы устои Православной Церкви, каноны, постановления Поместного Собора 1917-18 гг. и авторитет епископата. 6. Возвратить на ленинградскую кафедру митр. Иосифа (Петровых). 7. Отменить возношение имени Заместителя (митр. Сергий распорядился возносить свое имя за литургией вслед за именем митр. Петра, якобы ради отличия от григориан, поминавших только митр. Петра. — Л. Р.). 8. Отменить распоряжение об устранении из богослужений молений о ссыльных епископах и о возношении молений за гражданскую власть". (Везде подч. нами — Л. Р.). Приведем ответы митр. Сергия на три первых требования: "1. Отказаться от курса церковной политики, который я считаю правильным и обязательным для христианина и отвечающим нуждам Церкви, было бы с моей стороны не только безрассудно, но и преступно. 2. Перемещение епископов — явление временное, обязанное своим происхождением в значительной мере тому обстоятельству, что отношение нашей церковной организации к гражданской власти до сих пор оставалось неясным. Согласен, что перемещение часто — удар, но не по Церкви, а по личным чувствам самого епископа и паствы. Но, принимая во внимание чрезвычайность положения и те усилия многих разорвать церковное тело тем или иным путем, и епископ, и паства должны пожертвовать своими личными чувствами во имя блага общецерковного. 3. Синод стоит на своем месте, как орган управляющий. Таким он был и при Патриархе, хотя тоже состоял из лиц приглашенных". Рассматривая эти ответы, мы можем сформулировать основные черты позиции митр. Сергия следующим образом: 1. Полный отказ от установления Поместного Собора, отменившего общеобязательную церковную политику: то, что "я считаю правильным", было бы "преступно" не навязывать всей Церкви как общеобязательное ("обязательное для христианина"). 2. Провозглашение примата гражданской власти в деле перемещений и увольнений епископов: епископ, избираемый и назначаемый на кафедру "пожизненно", согласно постановлениям Собора, увольняется с нее в случае гражданской ссылки, на несколько лет разлучающей епископа с епархией. Этим подрывается самая основа церковности — неразрывная связь епископа со своей паствой, восстановленная Поместным Собором. Этим поистине "разрывается церковне тело", разрушается церковное единение в вере и любви, которое выражается в том числе и в "личных чувствах епископа и паствы", о которых митр. Сергий говорит столь пренебрежительно. Удар по этим чувствам — это и есть один из самых тяжелых ударов по единству Церкви. Кроме того, митр. Сергий обходит основной вопрос — о том, что перемещения епископов, производимые по его личному произволу под давлением гражданской власти, сводятся к искусственному подбору состава епископата по принципу политической ориентации, т. е. принципу совершенно нецерковному и антиканоническому. 3. Называя Синод "Патриаршим" и обосновывая его существование на прецеденте, имевшем место при Патриархе Тихоне, митр. Сергий подчеркивает тождественность своей власти с властью Патриарха. Кроме того, создание Синода и ВЦС из лиц, не избранных Собором, было и для Патриарха неканоничным, ошибочным действием, которое он быстро исправил под влиянием соборного суждения Церкви, о чем митр. Сергий умалчивает. В том же месяце (декабрь 1927 г.) 70-летний старец, Гдовский епископ Димитрий (Любимов), обращается к духовенству, поясняя причины разрыва канонического общения с митр. Сергием. "...Вас смущает прежде всего то, что мы так долго не порывали канонического общения с митр. Сергием (Страгородским), хотя и послание его (Декларация — Л. Р.), и дело митр. Иосифа (Петровых) давно уже были перед нашими глазами. На сие ответствую так: Последнее представлялось нам первоначально одним из обычных даже для Патриарха подтверждений о невмешательстве Церкви в дела гражданские. И нам пришлось изменить отношение к нему лишь тогда, когда обнаружилось, что послание начинает оказывать сильное влияние и на дела чисто церковные и искажать не только канонически, но даже и догматически лицо Церкви. Плоды его выявились не сразу, а самые крупные из них, по крайней мере, до сего времени, отразившиеся и в нашей епархии, следующие: 1. Закрепление временного Синода, который, в сущности, не Синод, т. к. не представительствует совершенно лица Русской Церкви, а (есть) простая канцелярия, каковой первоначально представил его митр. Сергий (Страгородский); закрепление его в качестве соуправляющего Заместителю органа, без которого уже ни одно решение не исходит от митр. Сергия (Страгородского), что является незаконным и самочинным действием. Искажен самый патриарший образ управления Церковью. 2. Одновременно с таким самоограничением митрополита в своих правах является требование возносить имя его вместе с Местоблюстителем митрополитом Петром (Полянским), что еще более искажает единоличную форму правления Церковью, установленную Собором 1917-18 гг., да и вообще противно духу Св. Церкви, никогда не допускавшей на одно епископское место двух соуправителей или хотя бы именование двух имен с одинаковым значением. 3. Также незаконно и объясняемое, по словам митр. Сергия (Страгородского), лишь гражданскими причинами массовое, до 40 случаев, перемещение епархиальных епископов.
5. Незаконно и требование, обращенное митр. Сергием (Страгородским) к русским православным людям, по мимо отношения внешней подчиненности к гражданской власти, которую они доблестно являли в течение десяти лет, не нарушая гражданского мира и не восставая против законов страны, не противоречащих христианской совести, незаконно требование от них и внутренного признания существующего строя и общности и радости и печали с людьми, совершенно чуждыми и враждебными Церкви. Таковы первые плоды, возросшие на почве послания; другие подрастают еще, и о них говорить преждевременно, но и явившихся оказалось достаточно для того, чтобы поставить пред совестью вопрос о дальнейшем отношении к митр. Сергию (Страгородскому) и его делу..." Если три последних пункта в письме еп. Димитрия не вызывают возражений и свидетельствуют о возрождении Соборных принципов достоинства епископа и отделения Церкви от политики, то два первых пункта вскрывают, до какой степени была еще не изжита в церковном сознании подмена в образе патриаршества идеи Боговластия — идеей единоначалия. Вся критика построена на уклонениях митр. Сергия от принципа единоначалия — ни сам этот принцип, ни право митр. Сергия на первосвятительскую (т.е. патриаршую) власть не подвергаются сомнению! Митр Сергий упрекается даже в "самоограничении" своих прав, и в этом уже должно было ощущаться противоречие между церковной реальностью и позицией еп. Димитрия, ибо всем было ясно, что созданием Синода никакого реального самоограничения на свою власть митр. Сергий не накладывал (если не считать "самоограничения" в пользу НКВД)! Ухватив лишь внешнюю видимость искажения патриаршего строя, церковные критики митр. Сергия еще не могли осознать сущность этого искажения, ибо сами ошибочно или недостаточно ясно понимали содержание патриаршества. Митр. Сергий мастерски использовал эту слабость позиции своих первых критиков и подавлял внутреннее духовное сопротивление колеблющихся иерархов, зажимая их разум в тиски псевдоканонической аргументации, против которой, казалось, нечего было возразить. Намного превосходя большинство русских епископов по образованию, по формальной четкости мышления, по быстроте ориентировки в сложной ситуации, он не столько стремился прислушиваться к голосу своих собратьев, пусть не всегда отчетливому, но глубоко искреннему, не столько стремился воспринять всё богатство соборного свидетельства и придать ему, пользуясь своими способностями, четкие канонические формы, сколько занимался выискиванием слабых мест в аргументации критиков и подавлял их своим интеллектуальным превосходством. И это тоже было одним из глубинных проявлений той подмены духа церковной соборности — духом насилия, которая столь характерна для митр. Сергия. Какой поразительный контраст с умением и стремлением Святейшего Патриарха Тихона прислушиваться ко всем, даже самым слабым голосам, идущим из глубины церковной жизни! Должно было пройти еще несколько лет, прежде чем довелось и митр. Сергию испытать горечь полного канонического разгрома от столь мощного духом иерарха, как митр. Кирилл, не оставившего камня на камне от всех его изощренных построений... Но пока что митр. Сергий без особого труда "справился" со всеми возражениями, касавшимися объема его полномочий. Всё казалось предельно простым: митр. Петр получил от Патриарха всю полноту первосвятительской власти и передал ее своему Заместителю — митр. Сергию. Поскольку, с одной стороны, митр. Петр в звании Местоблюстителя был необходим митр. Сергию как надежный щит от других претендентов на местоблюстительство, митр. Кирилла и митр. Агафангела, а с другой стороны, вмешательство самого митр. Петра не всегда было в пользу митр. Сергия (достаточно вспомнить, как митр. Петр дважды отстранял митр. Сергия от Заместительства), то митр. Сергий постепенно сформулировал концепцию местоблюстительства по принципу — "король царствует, но не управляет". Митр. Петр оставался, по этой концепции митр. Сергия, единственным мистическим возглавителем Церкви, что выражалось в возношении его имени за литургией и недопущении других Местоблюстителей; "фактическим" же возглавителем становился наличный Заместитель — митр. Сергий, что также выражалось в возношении его имени и в полном церковно-административном подчинении епископов митр. Сергию, как облеченному властью первосвятителя, равной власти Патриарха. От возможного повторения ситуации, когда к митр. Петру проникнут сведения о сложившейся ситуации в Церкви и он снова попытается лишить митр. Сергия заместительских полномочий, митр. Сергий заранее ограждал себя тем, что "лишил" митр. Петра всякой фактической власти, заявляя, что распоряжения "мистического" Главы Церкви не имеют силы, т. к. он находится "вдали" от церковных дел и неизбежно будет совершать ошибки вследствие своей неосведомленности (как это случилось в эпизоде с григорианством). Единственным условием, при котором митр. Сергий признавал возможным сложить свои "первосвятительские" полномочия, было возвращение митр. Петра к фактическому управлению Церковью — но этого можно было не опасаться по причинам, не имевшим ничего общего с церковными канонами... Позиция митр. Сергия на первый взгляд казалась незыблемой: сохранялся и принцип единоначалия, и мистическое, благодатное содержание патриаршества. Не учитывалось только одно — что никакое разделение этих двух аспектов патриаршества абсолютно недопустимо, что единственным проявлением мистической природы первосвятительской власти является фактическое, реальное осуществление этой власти и что единственным основанием церковного единовластия является его благодатная, харизматическая природа. Отделив мистическое содержание первосвятительской власти от ее реального осуществления, митр. Сергий тем самым ввел понятие "фактического возглавителя" Церкви, лишенного первосвятительской харизмы, поняв природу своей власти как административно-правовую, или патриархальную, по образцу власти монархически-государственной. Но никакой власти, кроме власти Божией, в Церкви быть не может, и потому власть не харизматическая, безблагодатная, административно-правовая является в Церкви инородным телом, чуждым Ее Богочеловеческой природе. Не имея Божественного происхождения, власть митр. Сергия как "фактического управителя" могла быть приемлема только по добровольному соглашению тех, кто захотел бы иметь над собой авторитетного руководителя. Но при этом становится несомненным, что никакого антицерковного действия, никакого "раскола" не учиняли те иерархи, которые руководство митр. Сергия над собой не признавали, и тот факт, что они не всегда отчетливо формулировали мотивы своих действий, сути дела не меняет. В официальном акте отхода ленинградских епископов Сергия (Дружинина) и Димитрия (Любимова) от митр. Сергия, датированном 13/26 дек. 1927 г., повторяется прежняя ошибка, т. к. митр. Сергий именуется "бывшим нашим Предстоятелем, незаконно и безмерно превысившим свои права", и намечается новая экклезиологическая ошибка в утверждении о том, что отделившиеся сохраняют "апостольское преемство чрез Патриаршего Местоблюстителя Петра (Полянского)". "Апостольское преемство" епископа не имеет к первоиерарху никакого отношения, т. к. оно передается через епископскую хиротонию. Эта неудачная идея об "апостольском преемстве" была первой попыткой понять, в чем же конкретно проявляет себя харизматическая природа первосвятительской власти, столь глубоко переживаемая в непосредственном православном церковном восприятии. Ложную идею "апостольского преемства" через первоиерарха — энергично подхватывает митр. Сергий, который в своем послании от 18/31 дек. 1927 г. пишет: "Мы не забываем, что при всем нашем недостоинстве мы служим тем канонически бесспорным звеном, которым наша русская православная иерархия в данный момент соединяется со Вселенскою, через нее — с Апостолами, а через них — и с Самим Основоположителем Церкви Господом Иисусом Христом". Митр. Сергий, в соответствии со своей концепцией, мог бы, конечно, уточнить, что он осуществляет только "фактическое преемство", тогда как осуществление "мистического преемства" остается за митр. Петром. Уместно здесь было бы ему ответить также на вопрос, через кого именно осуществлялась связь Русской Православной иерархии со Вселенской Церковью в период 1922-27 гг., когда Восточные Патриархи были в каноническом общении с обновленцами, а с Патриаршей Церковью каноническое общение прервали, признав "отлучение" Святейшего Тихона от патриаршества? И если мы не захотим оставаться при формально-юридическом представлении о Церкви, но веруем в нее, как в Живое Тело Христово, то мы должны будем признать в духе православной традиции, что соединение с Господом Иисусом Христом, Апостолами и Вселенской Церковью осуществляет каждый епископ, вне зависимости от первоиерарха, в момент совершения любого церковного таинства и, прежде всего, евхаристии. Иначе мы вынуждены были бы предположить, что составители Указа 7/20 ноября 1920 г., допускавшие существование в течение неопределенного времени Поместной Церкви без первоиерарха, в виде собора самостоятельных "местных Церквей" — епархий, обрекали всю Церковь на разрыв "апостольского преемства", на разрыв связи с Господом Иисусом Христом, Апостолами и Вселенской Церковью! Мы такое предположение категорически отвергаем, как ввиду его явного противоречия православному разуму и опыту, так и ввиду нашего духовного доверия к тем лицам, которые Указ составляли, нашего глубокого убеждения в том, что именно они продолжили развитие подлинно православной экклезиологии — учения о Церкви, основы которого заложил Поместный Собор 1917-18 г.г.! Мы приводили догматические суждения членов Собора о том, что первосвятительский сан связан не с апостольским служением вообще, а с особым служением Апостола Петра. Но это служение как раз и заключается прежде всего в фактическом управлении Церковью: "паси овцы Моя" — сказал Господь Апостолу Петру. И если Петрово служение епископа в отношении своей епархии всегда является необходимым основанием Церкви, то патриаршество в Поместной Церкви не есть обязательное условие ее бытия в каждый момент исторического времени, но есть увенчание, восполнение и завершение Ее строительства в истории. И необходимыми условиями такого восполнения Церкви является утверждение апостольского достоинства каждого отдельного епископа, с одной стороны, и полное изгнание из Церкви мирского административно-бюрократического духа — с другой. Дело это, начатое Поместным Собором и Святейшим Патриархом Тихоном, достойно продолжили иерархи Русской Церкви, боровшиеся за православную церковность против бюрократических установлений митр. Сергия. Уже по-новому звучат слова митр. Иосифа, который говорит о распоряжениях митр. Сергия, которые не должны принимать "живые души верных чад Церкви Христовой". В этом отвержении мертвого администрирования ощущается жажда такого церковного управления, таких действий церковной власти, которые воспринимались бы не "бумагой", а "живыми душами" верующих. "...Для осуждения и обезвреживания последних действий митр. Сергия (Страгородского), — писал митр. Иосиф 25.12/7.1 1928 г., — противных духу и благу Св. Христовой Церкви, у нас, по внешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух, а не живые души верных над Церкви Христовой. Отмежевываясь от митр. Сергия (Страгородского) и его деяний, мы не отмежевываемся от нашего законного Первосвятителя митр. Петра (Полянского) и когда-нибудь да имеющего собраться Собора оставшихся верных православных святителей. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный Собор, единый наш православный судия, нашего дерзновения. Пусть он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а только лишь как боязливых за их нарушение Если бы мы даже и заблуждались, то заблуждались честно, ревнуя о чистоте Православия в наше лукавое время, и если бы мы оказались виновными, то пусть окажемся и особо заслуживающими снисхождения, а не отвержения. Итак, если бы нас оставили даже все пастыри, да не оставит нас Небесный Пастырь, по неложному Своему обещанию пребывать в Церкви Своей до скончания веков". (Подч. везде нами — Л. Р.). Московский протоиерей Валентин Свенцицкий (впоследствии признавший "каноничность" митр. Сергия) писал митр. Сергию 30. 12. 1927/12. 1. 1928 г.: "Сознавая всю ответственность перед Господом за свою душу и за спасение душ вверенной мне паствы, с благословения Димитрия (Любимова) епископа Гдовского, я порываю каноническое и молитвенное общение с Вами и организовавшимся при Вас совещанием епископов, незаконно присвоившим себе наименование — "Патриаршего Синода", а также со всеми, находящимися с Вами в каноническом общении и не считаю Вас более Заместителем Местоблюстителя Патриаршего Престола на следующих основаниях: Декларация Ваша от 16/29 июля и все, что общеизвестно о Вашем управлении Церковью со времени издания Декларации, с несомненностью устанавливает, что Вы ставите Церковь в ту же зависимость от гражданской власти, в которую хотели поставить ее два первых "обновления", — вопреки свв. канонам Церкви и декретам самой власти гражданской. И "Живая Церковь", захватившая власть Патриарха, и Григорианство, захватившее власть Местоблюстителя, и Вы, злоупотребивший его доверием, — все вы делаете одно общее, антицерковное обновленческое дело, причем Вы являетесь создателем самой опасной его формы, так как, отказываясь от церковной свободы, в то же время сохраняете фикцию каноничности и Православия. Это более, чем нарушение отдельных канонов! Я не создаю нового раскола и не нарушаю единства Церкви, а ухожу и увожу свою паству из тонкой обновленческой ловушки: "Да не утратим по малу неприметно той свободы, которую даровал нам кровию Своею Господь наш Иисус Христос освободитель всех человеков" (из 8-го правила 3-го Вселенского Собора). ("Да не вкрадывается под видом священнодействия надменность власти мирския и да не утратим по малу..." и т. д. — Л. Р.). Оставаясь верным и послушным сыном Единой Святой Православной Церкви, я признаю Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра (Полянского), признаю и тех епископов, которые, не присваивая себе самочинно общецерковной власти, уже порвали с Вами каноническую связь, по их свидетельству: "впредь до суда совершенного Собора местности", т. е. с участием всех Православных епископов, или до открытого и полного покаяния перед Святой Церковью самого митрополита". (Сергия — Л. Р.). (Подч. везде нами — Л. Р.). Опасным уклонением в борьбе с митр. Сергием было допускавшееся одним из ведущих иосифлянских епископов — еп. Димитрием (Любимовым) — обвинение сергианского духовенства в безблагодатности. Такая позиция была, по существу, тем же грехом против церковного братолюбия, который насаждал митр. Сергий, и давала повод последнему для решительной и беспощадной, получающей при этом видимость нравственного и канонического оправдания, расправы с наиболее активными деятелями оппозиции и компрометации всего движения в целом. Против этих крайностей направлено проникнутое благодатным духом церковного братолюбия письмо авторитетного петроградского священника (из ссылки) — "духовного старца" о. Всеволода по поводу последних церковных событий: "...Знаю, что у вас произошли великие церковные недоумения и нестроения. У вас произошло разделение на две части. Одни стоят за митр. Сергия (Страгородского) и за Синод, другие — против. Беспристрастно судя, и те и другие неправы. Митр. Сергий (Страгородский) и его Синод выпустили воззвание, в котором смешивают церковное дело с политикой и совершают перемещение епископов помимо воли последних, издают распоряжения, которые по совести не могут исполнять многие православные, и превышают свои церковные права — права лишь Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Все это вредные для Церкви мероприятия. Они составляют частное каноническое преступление митр. Сергия (Страгородского) и иже с ним. Но не таковы еще эти преступления, чтобы можно было объявлять митр. Сергия (Страгородского) безблагодатным и требовать немедленного разрыва молитвенного с ним общения. Правы те, которые выставляют против митр. Сергия (Страгородского) обвинения; но глубокая, ничем не оправдываемая ошибка их заключается в том, что они порвали общение с ним и даже объявляют его еретиком, а всех находящихся в общении с ним безблагодатными. Думаю, что они за это будут отвечать пред Господом. Есть, следовательно, неправда у одних, есть она и у других. Взаимные прещения одной и другой стороны не имеют поэтому никакой силы, потому что при этих прещениях ни та, ни другая сторона не опирается на Истину Православия. Лишь то запрещение влечет за собою лишение благодати, которое согласно с волей Божией. Если же этого согласия нет, то не только благодать не отымается и не посылается, но сама церковная жизнь показывает, что все такие действия Церковью не принимаются, хотя бы и совершали великие Вселенские Соборы и самые Православные Патриархи и Синоды (подч. нами — Л. Р.). Таковы действия той и другой власти у нас. Обе не имеют догматической и канонической основы в своих прещениях друг на друга. И вы можете свободно ходить в те и другие храмы, моля Господа, чтобы Он дал каноническую правильность в отношениях между православными и умирил бы Церковь Свою. Нельзя ходить только к явным раскольникам: обновленцам, григорианам и украинцам. Этих последних бойтесь: они — безблагодатны..." 12/25 янв. 1928 г. митр. Сергий со своим Синодом по обвинению в расколе снова предают церковному суду уже ранее запрещенных в священнослужении епископов Димитрия (Любимова) и Сергия (Дружинина) и требуют от ленинградских викариев, иосифлян — еп. Григория (Лебедева) и Серафима (Протопопова), — немедленно ввести поминовение имени Заместителя. Однако церковное движение против митр. Сергия только начиналось. 13/26 января об отделении от митр. Сергия заявила группа духовенства г. Серпухова во главе с еп. Алексием (Готовцевым). Вскоре после этого с искренним и скорбным увещанием обращается к митр. Сергию прежде глубоко чтивший его арх. Угличский Серафим (Самойлович). "Ваше Высокопреосвященство! Более чем полугодовой срок, протекший со дня издания Вами Декларации 16/29 мая 1927 г., показал, что все надежды Ваши "на мирное устроение наших церковных дел", на приведение всего нашего церковного управления в должный строй и порядок — напрасны, а Ваша уверенность в возможности мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона совершенно несбыточна и никогда не может при настоящих условиях перейти в действительность. Наоборот, факты чуть ли не ежедневно свидетельствуют, что еще труднее стало жить православно верующим людям. Но особенно тяжело, прямо мучительно им сознавать, что Вы, так мудро и твердо державший знамя Православия в первый период своего заместительства, теперь свернули с прямого пути и пошли по дороге компромиссов, противных Истине. Вы повергли нас в область страшных нравственных мучений, а сами себя сделали первым из таковых мучеников, ибо должны страдать и за себя и за нас. Раньше мы страдали и терпели молча, зная, что мы страдаем за Истину и что с нами несокрушимая никакими страданиями сила Божия, которая нас укрепляла и воодушевляла надеждою, что в срок, ведомый единому Богу, Истина Православия победит, ибо ей неложно обещана и, когда нужно, будет подана всесильная помощь Божия. Своей Декларацией и основанной на ней политикой Вы силитесь ввести нас в такую область, в которой мы уже лишаемся этой надежды, ибо уводите нас от служения Истине, а лжи Бог не помогает. Мы — лояльные граждане СССР, покорно исполняем все веления советской власти, никогда не собирались и не собираемся бунтовать против нее, но хотим быть честными и правдивыми членами и Церкви Христовой на земле и не "перекрашиваться в советские цвета", потому что знаем, что это бесполезно и этому люди серьезные и правдивые не поверят. Пока еще не совсем поздно, пока еще не совсем захлестнула Вас эта страшная пучина, готовая бесславно и уже навеки поглотить Вас, соберите свои, еще недавно могучие, умственные и нравственные силы, встаньте во весь свой духовный рост, издайте другую декларацию во исправление первой (или хотя бы подобно той, проект которой Вы рассылали в первый период своего Заместительства), разрубите благодатным порывом духа цепи, Вас сковавшие, и выйдите на святую свободу! За Вас будут молить Бога все истинные сыны Церкви, на Вашу сторону сейчас же встанут все добрые пастыри и мужественные Архипастыри, Вас духовно облобызают все многочисленные страдальцы, этот голос свидетелей чистой Истины, удаленные от своих паств и собратий, за Вас будет сама непобедимая Истина! Она укажет Вам дальнейший путь, она охранит и защитит Вас. Дорогой Владыко, я представляю, как Вы должны страдать! Почему же Вы, испытывая эти страдания сами, не желаете облегчить их тем, которые в свое время доверились Вам. С какою радостию я передавал Вам свои права Заместительства, веря, что Ваша мудрость и опытность будут содействовать Вам в управлении Церковью. Что же случилось? Неужели это роковое бесповоротно? Неужели у Вас не найдется мужества сознаться в своем заблуждении, в своей роковой ошибке издания Вами Декларации от 16/29 июля 1927 года? Вы писали мне и искренне верили, что избранный Вами путь принесет мир Церкви. А что же Вы видите и слышите теперь? Страшный стон несется со всех концов России. Вы обещали вырывать по 2, по 3 страдальца и возвращать их к обществу верных, а смотрите, как много появилось новых страдальцев, которых страдания еще более усугубляются сознанием того, что эти страдания явились следствием Вашей новой церковной политики. Неужели эти стоны страдальцев с берегов Оби и Енисея, из далеких островов Белого моря, из пустыни Закаспийска и с горных хребтов Туркестана не доносятся до Вашего сердца? Как же Вы могли в своей Декларации наложить на них и на многих клеймо противников нынешнего гражданского строя, когда они и мы по самой духовной природе своей всегда были чужды политике, строго, до самопожертвования охраняя чистоту Православия! Мне ли, юнейшему сравнительно с Вами, писать эти строки, мне ли поучать многоопытного и многоученого Святителя Церкви Российской, но голос моей совести понуждает снова и снова тревожить Ваше широкое и доброе сердце. Проявите мужество, сознайтесь в своей роковой ошибке, и если невозможно Вам издать новую декларацию, то, ради блага и мира церковного, передайте свои права Заместителя другому. Я имею право писать эти строки и делать Вам это предложение, ибо меня теперь многие укоряют, что я поспешно и безоговорочно передал Вам Заместительские права. Испытавши на себе трудность этого управления, я верю, что Вы не раз проливали в тиши своей келий горькие слезы, испытывая страшное томление духа, — и мы жалеем Вас, мы плачем с Вами. И если идут отделения епархий и приходов от Вас и Вашего "Синода", то это набат, страшный набат истомленных и верующих сердец, который мог бы достичь до Вашего сердца, зажечь его пламенем самопожертвования и готовности положить душу свою за други своя..." Наконец, 24.1/6.2 1928 г. прозвучал голос уже не только истомленного православного сердца и целомудренной церковной совести, но голос соборной мудрости и пастырского авторитета. В своем обращении к митр. Сергию архиереи Ярославского церковного округа во главе со старейшим русским иерархом, одним из ближайших сподвижников Патриарха Тихона, митрополитом Агафангелом, писали : "Хотя ни церковные каноны, ни практика Кафолической Церкви Православной, ни постановления Всероссийского Церковного Собора 1917-18 гг. далеко не оправдывают Вашего стояния у кормила высшего управления нашею отечественною Церковью, мы, нижеподписавшиеся епископы Ярославской церковной области, ради блага и мира церковного считали долгом своей совести быть в единении с Вами и в иерархическом подчинении". Показав далее крушение своих надежд на то, что митр. Сергий будет опираться на соборную поддержку епископата и отметив неканоничность Синода при митр. Сергии, составители послания дают духовную оценку политической ориентации митр. Сергия: "По Вашей программе начало духовное и Божественное в домостроительстве церковном всецело подчиняется началу мирскому и земному; во главу угла полагается не всемерное попечение об ограждении истинной веры и христианского благочестия, а никому и ничему не нужное угодничество "внешним", не оставляющее места для важного условия устроения внутренней церковной жизни по заветам Христа и Евангелия — свободы, дарованной Церкви Её Небесным Основателем и присущей самой природе Её (Церкви)". Отказ от свободы внешней, утверждало послание, сопровождается "добровольным отказом" "от тех прав свободного устроения внутренней религиозной жизни церковного общества, которые даны ему самою же гражданскою властью (избрание общинами верующих духовных себе руководителей)". "На место возвышенной Христом внутрицерковной свободы, — продолжали ярославские иерархи свое обличение, — Вами широко применяется административный произвол, от которого много терпела Церковь и раньше (здесь и выше подчеркнуто нами — Л. Р.). По личному своему усмотрению Вы практикуете бесцельное и неоправдываемое перемещение епископов, часто вопреки желанию их самих и их паствы, назначение викариев без ведома епархиальных архиереев, запрещение неугодных Вам епископов в священнослужении и т. п." Ввиду всех этих нарушений канонов Православной Церкви и постановлений Поместного Собора 1917-18 гг. Ярославские архиереи приходят к выводу: "Мы... отныне отделяемся от Вас и отказываемся признавать за Вами и за Вашим "Синодом" право на высшее управление Церковью. При этом добавляем, что мы остаемся со всеми верными и послушными чадами Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, неизменно пребываем в иерархическом подчинении Местоблюстителю Патриаршего Престола Высокопреосвященному Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому, и через него сохраняем каноническое и молитвенное общение со всеми Восточными Православными Церквами. Оставаясь незыблемо на таком твердом основании, мы будем управлять Ярославской Церковной областью и руководить своими паствами в деле угождения Богу и душевного спасения самостоятельно — в строгом согласии с Словом Божиим, общецерковными канонами и правилами, с постановлениями 1-го Всероссийского Собора 1917-18 гг. и неотмененными распоряжениями церковной власти предсоборного периода, а также — с распоряжениями Святейшего Патриарха Тихона, его Синода и Совета. Настоящее решение наше остается в силе впредь: или до сознания Вами неправильности Ваших руководящих действий и мероприятий и открытого раскаяния в Ваших заблуждениях, или до возвращения к власти Высокопреосвященного Петра (Полянского)". Кроме митр. Агафангела, послание подписали Угличский арх. Серафим (Самойлович), арх. Варлаам (Ряшенцев), бывш. Пермский, врем. управ. Любимским викариатством, Ростовский еп. Евгений (Кобранов), а также митр. Иосиф (Петровых), проживавший в то время в Ростове. Хотя в этом послании уже ставятся под сомнение права митр. Сергия на управление Церковью, однако аргументация по этому важнейшему вопросу по существу отсутствует. Эта невыясненность канонической позиции и была одной из причин, которая заставила митр. Агафангела в вопросе об этих правах отступить под натиском митр. Сергия. Сильной стороной послания является провозглашение внутрицерковной свободы и достоинства епископа, с опорой на Соборные постановления и Указ 7/20 ноября 1920 г., и в этом вопросе митр. Агафангел оказался непреклонен. Митр. Сергий, зная уже по опыту братолюбие и миролюбие митр. Агафангела, зная о том, насколько чужды ему какие-либо мотивы личного порядка, использует эти качества митр. Агафангела для спасения своего пошатнувшегося положения. "Не нахожу достаточно сильных слов, — пишет он в письме к митр. Агафангелу от 28.1/10.2.1928 г., — чтобы умолить Вас сохранить общение с Нами, потерпев еще немного нашим немощам, пока не выяснится, куда мы хотим вести церковный корабль: к сравнительно ли сносному существованию в данных условиях, или к гибели; стремимся ли мы к утверждению веры или жертвуем ею ради личного благополучия. Разорвать общение всегда можно, если будут к тому несомненные основания, но разрывать общение и разламывать Тело Церковное по причинам воображаемым и еще только ожидаемым и предполагаемым, подумайте, какой это рискованный и ответственный шаг и к каким последствиям это может повести для Церкви и для самого учиняющего". По поводу этого послания митр. Сергия необходимо заметить следующее: 1) митр. Сергия упрекают не в личных немощах, а в навязывании этих немощей всей Церкви; 2) никто не утверждал, что митр. Сергий хочет гибели Церкви, утверждали, что он ее фактически ведет к гибели, т. е. ошибается в своих единоличных решениях, пренебрегая соборным суждением Самой Церкви; позволить ему экспериментировать с судьбами Церкви — было недопустимо, ибо когда "выяснится" — будет уже поздно; 3) никто не высказывал ни малейшего подозрения, что он стремится к "личному благополучию"; 4) выдвигались причины не "воображаемые", а уже имевшие место — незаконный Синод, административный произвол, единоличное перемещение епископов, подчинение Церкви мирским властям; 5) нельзя согласиться с представлением, что единство Тела Церковного держится на канцелярии митр. Сергия; неисполнение административных распоряжений, противоречащих церковной совести епископа, никак не означает "разламывания Церковного Тела". Но митр. Сергий настойчиво переводит вопрос из области принципиальной в область "личных счетов": "Мы с Вами, — писал он митр. Агафангелу, — подошли уже к той черте, у которой все земные ценности, все земные счеты (как оскорбительно это подозрение в соперничестве по отношению к митр. Агафангелу и как это выдает самого митр. Сергия! — Л. Р.) теряют свою абсолютную значимость, и остается только одно: дать добрый ответ на судище Христовом. Во имя этого нашего общего упования и во имя блага Святой Церкви, прошу Вас и молю, не переходите на сторону наших врагов, которых у нашего дела и без того много. Останьтесь с нами и своим авторитетным именем и своим мудрым советом поддержите наши усилия над устроением церковных дел и тем остановите и начинания других, стремящихся к разделению... Что касается меня, то я всегда готов передать Вам полномочия, лишь только будут у меня в руках достаточные к тому основания..." Эту "готовность" митр. Сергий убедительно "продемонстрировал" в 1926 г., когда митр. Агафангел имел более чем "достаточные" основания для вступления в обязанности Местоблюстителя, — митр. Сергий угрожал не только митр. Агафангела, но и митр. Петра подвергнуть прещениям! И на этот раз "братскую мольбу" о помощи, обращенную к митр. Агафангелу, митр. Сергий "подкрепляет" аргументами другого рода. 29. 3/11. 4. митр. Сергий и его Синод принимают постановление: предать суду епископов, запретить в священнослужении и уволить на покой митр. Иосифа (Петровых), еп. Иерофея (Афоника), еп. Евгения (Кобранова), арх. Серафима (Самойловича), арх. Варлаама (Ряшенцева). О митр. Агафангеле постановлено, что, хотя он своими "раздорническими" действиями заслужил все эти прещения, но, с учетом его "прежних заслуг перед Церковью" и "болезненного состояния", ему дается месячный срок на покаяние, после чего он подлежит запрещению в священнослужении... Между тем, в письме от 25. 3/7. 4. 1928 г. митр. Агафангел категорически отвергает обвинение в учинении раскола: "Что же касается нашего заявления об отделении от Вашего Высокопреосвященства и Вашего Синода, то оно, при внимательном прочтении его, не может подать повод обвинять нас, подписавших его, в каком-то расколе. Мы ни одним словом не обмолвились, что отделяемся от Вас по разномыслию в вере, тайнодействии и молитве, а только в порядке административного управления и притом до определенного, назначенного в конце заявления, времени. Причины отделения изложены, по моему мнению, ясно и определенно и не могут обличать нас в расколе. Мы остаемся с Вами в союзе веры и молитвы..." (подч. нами — Л. Р.). Здесь в полемике иерархов поднимается один из важнейших для православной экклезиологии вопросов, связанный с понятием "раскола": имеет ли единство Церкви формальный, юридически-административный характер, или же природа этого единства — реальная, благодатно-харизматическая? Вторую точку зрения отстаивает митр. Агафангел, первую — митр. Сергий, который в ответном письме пишет:
Вопрос, поставленный с такой остротой в полемике иерархов, приводит к основной проблеме — какова природа первосвятительской власти, именно в связи с ее фактическим осуществлением в жизни Церкви? Мы полагаем, опираясь на весь опыт Русской Церкви после крушения христианской государственности, что "самочинное сборище" именно потому создает раскол, что оно игнорирует те устроительные действия Первого Епископа, в которых его человеческая воля послушно следует воле Божией, вследствие чего эти устроительные действия являются синэргетическими, т. е. совершаемыми совместно Божественной благодатью и человеческой свободой. Отказ воспринимать это церквоустроительное воздействие Божественной благодати, осуществляемое через Первого Епископа, есть отпадение от полноты благодатной церковной Жизни и в этом смысле является расколом. Однако понятие раскола неприменимо к такому церковному управителю, как митр. Сергий, который не имеет каноническим путем полученного сана первоиерарха и устроительные действия которого, вследствие этого, носят характер действий только человеческой воли, подобно тому, как это имеет место в мирском обществе. Неприменимо понятие раскола и в том случае, если архиерей не признает устроительных действий даже и первоиерарха, когда эти действия совершаются лишь человеческой волей Первого Епископа и не согласуются с волей Божественной. В этом случае происходит отделение от греховных, ошибочных или просто несущественных действий первоиерарха, но не происходит отделения от благодати, от полноты церковной жизни, включающей в себя и первосвятительскую харизму. С этой точки зрения митр. Агафангел совершенно прав в своих утверждениях: в принципе не отделяясь от харизмы церковного управления, действующей только через Первого Епископа, митр. Петра (хотя временно эта первосвятительская харизма проявляться не может, из-за удаления митр. Петра от реального управления Церковью), митр. Агафангел никакого раскола не учиняет: непризнание же чисто человеческих распорядительных действий митр. Сергия, в силу своего положения не имеющего харизмы управления Церковью, — не есть раскол. Митр. Сергий, напротив, рассматривает власть церковного управления как только административную, т. е. чисто человеческую, в принципе безблагодатную (как мы уже отмечали, епископский сан или личная духовность — еще не означают наличия харизмы первосвятительской власти). Поэтому для него и Тело Церковное скреплено безблагодатными скрепами — взаимными "обязательствами", в число которых входит общее обязательство послушания Первому Епископу как главному церковному административному начальству. Также и церковные каноны превращаются у митр. Сергия из Святых Канонов, определяющих структуру Богочеловеческого организма Церкви и ограждающих этот организм от повреждения, в просто "каноны", т. е. сборник юридических правил, по подобию гражданского законодательства. Итак, за этим конфликтом между двумя частями русского епископата (признавшими и отвергшими непререкаемую административную власть митр. Сергия) крылось существенно разное понимание природы церковного единства, природы Церкви как единого организма. Неудивительно, что этот конфликт принял такие глубокие, болезненные и затяжные формы. Вспомним, как долго и мучительно вынашивалось православное учение о Боге и Богочеловеке (тринитарный и христологический догматы). Теперь также мучительно рождается православное учение о Церкви — понимание Церковью Самой Себя. Уступив митр. Сергию в вопросе о признании последнего законным управителем Церкви, митр. Агафангел твердо сохранил свое убеждение в праве епископа не подчиняться тем распоряжениям этого управителя, которые смущают религиозную совесть, противоречат св. канонам и благу Церкви. Свою церковную позицию митр. Агафангел и его сторонники окончательно сформулировали в письме митр. Сергию от 27. 4/10. 5. 1928 г.: "В разъяснение нашей декларации от 24. 1/6 февраля с. г. и в дополнение к письмам митрополита Агафангела (Преображенского) на имя Вашего Высокопреосвященства, находим нужным сказать следующее: 1. Мы до сих пор не прерывали и не прерываем нашего молитвенного общения с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским). 2. Никакого раскола мы не желаем учинять и не учиняем. 3. Никаких новшеств в церковной жизни нашей епархии не вводили и не вводим. 4. Принципиально власть Вашу, как Заместителя, не отрицаем. 5. Распоряжения Заместителя, смущающие нашу и народную религиозную совесть и, по нашему убеждению, нарушающие каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте исполнять не могли и не можем. 6. Всех, обращающихся к нам иноепархиальных епископов и мирян с просьбой возглавить их и принять в молитвенное и каноническое общение, мы не отторгали и не отторгаем от единства церковного и, внося мир, направляем их непосредственно к Вашему Высокопреосвященству и Синоду, предварительно, насколько возможно, успокоив их смущенную религиозную совесть. Да послужат эти наши разъяснения, при помощи Божией, ко благу и миру церковному". Письмо подписали: митр. Агафангел, арх. Варлаам и еп. Евгений (арх. Серафим находился в ссылке в одном из монастырей Могилевской епархии, откуда продолжал свои обличения, обвиняя митр. Сергия в тяжком грехе "увлечения малодушных и немощных братии наших в новообновленчество"). Хотя митр. Сергий прекрасно понимал, что вся его практика административного насилия подрывается позицией митр. Агафангела ("пятый же пункт заявления и совершенно отнимает надежду на устранение произведенного соблазна", — говорится в пост. Синода от 17/30 мая), однако он, в расчете на обещанную пассивность и почтенный возраст митр. Агафангела, предпочел сделать вид, что примирение достигнуто и объявил об этом всей Церкви. Расчет вполне оправдался: митр. Агафангел, не предприняв более никаких новых действий, через полгода умер (в г. Кинешме, в возрасте 74 лет), а версия о его "примирении" с митр. Сергием бытует и поныне... В качестве доказательства "примирения" митр. Агафангела с митр. Сергием архм. Иоанн Снычев приводит ответ митр. Агафангела на запрос одного протоиерея (из г. Майкопа), который в своей телеграмме спрашивал Ярославского митрополита: "Правда ли что соединились канонически Митрополитом Сергием". Ответ гласил: "Верно. Митрополит Агафангел". Между тем, совершенно ясно, что ни о каком изменении позиции митр. Агафангела это не свидетельствует, т. к. в документе от 27. 4/10. 5. Агафангел именно устанавливает, что он находится в молитвенном и каноническом общении с митр. Сергием, принципиально власть его признает, обращающихся к нему иноепархиальных клириков направляет к митр. Сергию, предварительно успокоив их совесть. Митр. Агафангел в конечном счете совершает ошибку, принципиально признавая власть митр. Сергия — даже и как Заместителя, — но эта ошибка придает еще больше значимости его главному утверждению: "распоряжения, смущающие религиозную совесть и нарушающие каноны, исполнять не можем", ибо это утверждение принимает характер нормы церковной жизни, даже и при законном первоиерархе. И действительно, если отношение к церковной власти мыслится так, что подразумевается необходимость выполнения ее распоряжений, противоречащих религиозной совести и нарушающих каноны, то такое понимание явно вскрывает какую-то грубую ошибку в самых первоосновах представления о Церкви. И в деле преодоления этой ошибки, выдающуюся роль сыграл митр. Агафангел, словом и делом утверждавший начала церковного братолюбия и церковной свободы. Созерцая благостный духовный облик этого сподвижника Патриарха Тихона, мы невольно вспоминаем другого русского иерарха, который в те же годы вел ту же борьбу за церковную свободу — в других условиях, но против того же косного духа административного насилия и общеобязательной вовлеченности Церкви в политику, того духа, который не один митр. Сергий унаследовал от эпохи, канувшей в вечность... (Имеется в виду борьба митр. Евлогия против административных притязаний Карловацкого Синода. Рассмотрение истории Русской Церкви за рубежом не входит в нашу задачу. Отдельные моменты этой истории отражены в Приложении I). И подводя итог духовному подвигу митр. Агафангела, мы приведем слова о церковной свободе, которыми подвел итог своему жизненному подвигу митр. Евлогий: "В рамках церковных догматов и канонов свобода Церкви есть основная стихия, голос Божий, звучащий в ней: можно ли его связывать, заглушать? Внешняя связанность и подавление этого голоса ведет к духовному рабству. В церковной жизни появляется боязнь свободы слова, мысли, духовного творчества, наблюдается уклон к фарисейскому законничеству, к культу формы и буквы, — все это признаки увядшей церковной свободы, рабства, а Церковь Христова существо полное жизни, вечно юное, цветущее, плодоносящее... С глубоким благоговением преклоняюсь пред величайшим духоносным апостолом христианской свободы — св. апостолом Павлом и радуюсь, что наше святое православие соблюло в неповрежденном виде этот дар. ...Самая упорная борьба всей моей жизни была за свободу Церкви. Светлая, дорогая душе моей идея... Я боролся за нее со всеми, кто хотел наложить на нее руку, не отступая перед тем, откуда угроза надвигалась, справа или слева, от чужих или от своих; и так же независимо, справа или слева, готов был принимать сторонников и соратников в стан борцов за Церковь. Приходилось отстаивать свободную церковную мысль, творчество, конечно, при условии, чтобы оно было утверждено на незыблемых началах Слова Божия и Церковного Предания. Церковное творчество есть высший показатель церковной жизни, ее развития, расцвета. Истину Христову я привык воспринимать широко, во всем ее многообразии, многогранности. Узкий фанатизм мне непонятен и неприятен, и полемика, утверждающая "кто не с нами, тот против нас...", мне кажется, противоречит духу св. Евангелия... Я не враг закона, не анархист, но я и не раб закона. Одно рабство допустимо, говорит ап. Павел, — рабство Господу, но это рабство есть высшая свобода, ибо раб Божий есть его сын во Христе... ...Надо беречь внутреннюю, духовную свободу Христову и от политических посягательств на нее, и от уз формального восприятия Правды Божией. Однако "свобода", "терпимость" не значат попустительство греху. Как прекрасно говорит об этом св. апостол Павел (Гал. 5,13). Надо помнить, что в этом отношении существует грань непереходимая. Уступая в несущественном, формальном, надо быть непреклонным в вопросах принципиальных; когда затронута сердцевина Церкви, совесть, тогда уступок быть не может... ...Вне церковной свободы нет ни живой церковной жизни, ни доброго пастырства. Я хотел бы, чтобы слова о Христовой Свободе запали в сердца моих духовных детей, и чтобы они блюли и защищали ее от посягательств, с какой бы стороны угроза ни надвигалась, памятую крепко, что духовная Свобода — великая святыня св. Церкви". ("Путь моей жизни", стр. 651-657). Еще более энергично писал об этом пламенный проповедник духовной свободы Николай Бердяев (в статье "Церковная смута и свобода совести", Путь, 1926, № 5, стр. 53-54): "Бесстрашное утверждение свободы духа, свободы совести имеет особое значение в нашу критическую эпоху, в эпоху церковных смут и религиозных бурь. Свобода сурова и требует силы духа. Но эта суровость и сила сейчас нужна. Именно в нашу эпоху невозможно исключительно опереться на личный авторитет, на скалу, возвышающуюся вне нас, а не в нас. Мы должны до конца пережить это чувство отсутствия внешних гарантий и внешней незыблемости, осознать его, чтобы в нас самих открылась незыблемая твердыня. И это менее всего значит, что Бог покинул нас. Действие Духа Св. быть может сильнее, чем когда-либо. Промыслительное имеет значение колебание всех внешних авторитетов, крушение всех иллюзий. Это послано нам, как испытание нашей христианской свободы, нашей внутренней твердыни. Ни одному православному христианину не дано будет уклониться от свободы выбора, от совершения акта свободной совести. От этого нельзя трусливо уклониться и спрятаться в безопасное место. Самой высшей иерархии в эпоху смут и борьбы понадобится свободная совесть христиан, свобода их выбора. Богу нужна свободная совесть человека, свободная решимость человека, свободная любовь его. В этом смысл миротворения. Отрицание свободы совести, как верховного начала и первоосновы религиозной жизни, есть отрицание смысла мира, есть рабье богопротивление, есть соблазн и срыв. Пафос свободы совести есть не пафос формального и индифферентного либерализма, он относится к самому содержанию христианской веры. Я все время говорил не о той свободе, которую я требую от Бога, а о той свободе, которую Бог требует от меня. Церковные смуты, которые происходят сейчас внутри России и в эмиграции, ставят требование твердости, крепости и силы в свободе, требования мощи свободы в нас. Без духа свободы нельзя победить соблазн коммунизма и нечего ему противопоставить. Бремя и тяжесть свободы, подвиг свободы нам не дано будет с себя сбросить. Мы в известном смысле, как это ни парадоксально звучит, принуждаемся к свободе самим трагическим ходом мировых событий. И сознание наше должно стоять на высоте исторических свершений..."
|
  |